Кириенко Ю. К. Алексей Максимович Каледин

   (0 отзывов)

Saygo

Кириенко Ю. К. Алексей Максимович Каледин // Вопросы истории. - 2001. - № 3. - С. 59-82.

Имя генерала Каледина командующего 8-й армией - героя Луцкого прорыва было широко известно и популярно в годы Первой мировой войны. В революционную пору 1917 - 1918 гг. отношение к нему было не однозначным. Одни видели в нем одиозную фигуру, олицетворявшую собой знамя всероссийской контрреволюции и смотрели на него с ненавистью и страхом. Другие считали его первым демократически выбранным казачьим атаманом, русским патриотом, борцом за свободную, единую, неделимую Великую Россию и смотрели на него с надеждой.

Кем же был Алексей Максимович Каледин? Он родился 12 октября 1861 г. (все даты в статье даны по старому стилю) - в год отмены крепостного права - на хуторе Каледине Усть-Хоперской станицы на Дону в старинной казачьей семье. Его дед майор В. М. Каледин храбро сражался в казачьих частях атамана М. И. Платова в Отечественной войне 1812 г., участвовал в заграничных походах русской армии в борьбе с Наполеоном. Отец - Максим Васильевич - участник Севастопольской обороны по окончании военной службы вышел в отставку в чине войскового старшины и поселился в станице Усть-Хоперской в своем родовом имении. Мать была простой донской казачкой. У них было две дочери и три сына. Последние пошли по стопам отца и стали профессиональными военными. Детство Алексей Максимович провел на хуторе.

Учебу начал в станичной приходской школе, а по окончании продолжил образование в Усть-Медведицкой классической гимназии. Затем перешел в Воронежскую военную гимназию, переименованную позже в кадетский корпус. Окончил 2-е военное Константиновское и Михайловское артиллерийское училице, а в 1889 г. престижную Николаевскую Академию Генерального штаба в Петербурге. Везде учился блестяще. В годы учебы у А. М. Каледина сложились твердые убеждения о чести русского офицера.

Он был женат на гражданке одного из французских кантонов Швейцарии Марии Петровне Гранжан, прекрасно владевшей русским языком и большой русской патриотке. Француженка стала донской казачкой. Их брак был счастлив, но супругов постигла трагедия. Единственный 12-летний сын, купаясь в реке, утонул. Горе еще больше сблизило их.

Окончив академию, Каледин перешел на службу в Генеральный штаб. Его военная карьера была успешной. В чине капитана в 1895 г. он перешел в Войсковой штаб войска Донского и одновременно преподавал в Новочеркасском казачьем юнкерском училище до 1900 г., когда был назначен на Кавказ. В 1903 г. снова вернулся на Дон1. По свидетельству видного донского политического и общественного деятеля А. И. Петровского, знавшего Каледина в те годы, "еще молодой тогда, он был так же спокоен, так же сосредоточенно молчалив. И так же прост в обращении - тою простотою, которая свойственна крупному и искреннему человеку, никогда не играющему роли"2. К началу XX в. полковник Каледин имел большой опыт командно-штабной и военно-педагогической работы, был награжден рядом орденов. В годы первой российской революции он служил начальником новочеркасского казачьего юнкерского училища, а затем заместителем начальника штаба войска Донского. В мае 1907 г. был произведен в генерал-майоры и награжден орденом.

По своему мировоззрению это был типичный русский офицер, верноподданный Российской империи, лояльный к монархическому строю, с симпатиями и антипатиями, присущими тогдашним дворянскому и казачьему сословиям. Внешне суровый, замкнутый, он считался среди кадетов хорошим товарищем, честным по натуре (он нередко выступал в роли судьи у кадетов). В зрелом возрасте - культурный, честолюбивый офицер, с большим чувством долга, прекрасный организатор. Вместе с тем ему была присуща армейская кастовость.

В июне 1910г. Каледин покидает Дон. Его назначают на строевую должность - вначале командиром 2-ой бригады 11-ой кавдивизии, а затем командующим 12-ой кавдивизией и вскоре присваивают звание генерал-лейтенанта. С этого времени судьба свела его с генералом А. А. Брусиловым, под командованием которого Каледин и служил. В предвоенные годы служба проходила в западных губерниях России, где проводились многочисленные командно-штабные учения и маневры воинских частей и соединений. А. И. Деникин, знавший Каледина до войны по службе в Киевском военном округе, говорил о нем: "Знающий, честный, угрюмый, настойчивый, может быть упрямый..."3.

С началом мировой войны имя генерала Каледина становится известно сражающейся России. Уже в августе-сентябре 1914 г. 12-я кавдивизия, идя в авангарде 8-ой армии, активно участвует в Галицийской битве и одерживает первые военные победы. В своих воспоминаниях ("Каледин на войне") генерал Шинкаренко так описывает бой у деревни Демня. Для 12-ой кавдивизии он шел с переменным успехом. Вскоре положение стало критическим, казаки и солдаты стали отступать. Тогда "Каледин поскакал к беспорядочно отходившим из Демни оренбуржским сотням... Он громко приказал пиками загонять оренбуржцев. Вблизи не было никого с пиками.., но так велико было боевое обояние Каледина, и так непривычно было для казаков идти назад, что они остановились. А затем сделали то, что для них было более привычно: снова пошли вперед и заняли почти все селенье Демню"4. За Демню Каледин был награжден георгиевским оружием. "Генерала Каледина- пишет в своих мемуарах Брусилов, - я считал выдающимся начальником дивизии"5.

Зимой 1914 - 1915 гг. 12-я кавдивизия вела жестокое сражение с австрийцами в Карпатах. В октябре 1914г. под Самбором 4-я стрелковая бригада Деникина в тяжелых боях с австрийцами попала в критическое положение. Как вспоминает последний: "Неожиданно встречаю на походе Каледина с 12-ой кавдивизией, получившей от штаба армии приказание спешно идти на восток, к Дрогобычу, Каледин, узнав о положении, не задумываясь ни минуты пред неисполнением приказа крутого Брусилова, остановил дивизию до другого дня и бросил в бой часть своих сил. По той быстроте, с которой двинулись эскадроны и батареи, видно было, как твердо держал их в руках начальник". Железная бригада Деникина временно была придана Каледину и вошла в его подчинение. По воспоминаниям Деникина, "во время... февральских боев к нам неожиданно подъехал Каледин. Генерал взобрался на утес и сел рядом со мной, это место было под жестоким обстрелом. Каледин спокойно беседовал с офицерами и стрелками, интересуясь нашими действиями и потерями. И это простое появление командира ободрило всех и возбудило наше доверие и уважение к нему. Операция Каледина увенчалась успехом"6. Но вскоре Каледин был тяжело ранен шрапнелью. Ранение он перенес мужественно7.

В середине февраля 1916 г. Каледин был эвакуирован в Киев, где в госпитале пробыл четыре месяца. Не долечившись, он снова на фронте. Брусилов назначил его командиром 12-го арм. корпуса8. За операцию в Карпатах Каледин был награжден орденом Белого Орла с мечами. К многочисленным наградам Каледин относился довольно равнодушно9.

Лето 1915 г. проходит в тяжелых оборонительных боях, но осенью обстановка на фронте стабилизировалась. 20 марта 1916 г. Брусилов назначается командующим Юго-Западным фронтом, а свою 8-ю армию, которой он командовал почти два года, передает генералу Каледину (судя по воспоминаниям Брусилова, скрепя сердце и под давлением Николая II, у Брусилова якобы была более достойная кандидатура)10.

22 мая 1916 г. войска Юго-Западного фронта, на острие главного удара которого находилась 8-я армия, перешли в наступление. Генерал Шинкаренко пишет, что Каледин никогда не управлял сражением из дома. В самом начале Луцкого прорыва его наблюдательный пункт располагался на одной из высот, через которую проходила первая линия наших окопов. "Каледин хотел видеть атакующие волны и хотел, чтобы волны атакующих войск видели его", и штурмующие полки "дрались так, как надо драться"11. По словам Деникина, Каледин просто, скромно и расчетливо не посылал, а водил в бой свои войска, которые ему верили и шли за ним.

Пробив брешь во вражеской обороне, захватив огромное количество пленных и военных трофеев, 8-я армия 25 мая заняла Луцк. На следующий день Брусилов в телеграмме Каледину писал "Слава и честь 8-й армии с Вами во главе. Не нахожу слов благодарности за беспримерную быструю решительную боевую работу. От моего имени сверх статуса наградить все отличившиеся роты и батареи по четыре Георгиевских креста помимо пожалованных мною раньше, наградить также широко от себя медалями. Радуюсь, что первый этап наступление столь блестяще пройден. Низко кланяюсь славным частям 8-й армии"12. Ко 2 июня 4-я австро-венгерская армия была разгромлена.

Успехи 8-ой армии вызвали в стране надежды на благоприятное течение войны. "Брусилов, по словам Деникина, обязанный всей своей славой 8-й армии, почти два года пробывший во главе ее, испытывал какую-то быть может безотчетную ревность к своему заместителю, которая проглядывала, во всех их взаимоотношениях и в дни побед и еще более в дни неудач". В июле 1916 г. Каледину было присвоено звание генерала от кавалерии. Это был звездный час в его военной карьере.

Луцкий прорыв был большой и последней победой русской армии в Первой мировой войне. В 20-е годы в СССР вышел ряд трудов о Лупком прорыве, а в последующие годы книги о нем выходили под названием "Брусиловский прорыв".

К началу августа 1916 г. наступление Юго-Западного фронта прекратилось, а в конце года бои здесь приобрели позиционный характер. Дотошность в изучении расположения позиций противника и своих войск была присуща Каледину, до всего он желал дойти сам. Боевые генералы говорили о нем: "Он не только был командующим армией, но сам у себя был начальником штаба".

На фронте Каледин часто переписывался с женой. В одном из писем она писала, что в Новочеркасске ходят слухи о том, что он будет донским атаманов. Каледин ответил супруге "Ты знаешь, как я всегда сердился, когда ты (еще до войны) начинала мечтать о моей карьере, повышении и т. д. Разве, милая, недостаточно того, что судьба нам послала? Не следует ее искушать и говорить еще о чем-нибудь. Пишу это тебе по поводу нелепых слухов, которые распространяют в Новочеркасске... Ты знаешь, какое обостренное положение было у меня, а теперь в моей скромной роли мое имя, сделавшее одно время всероссийский шум, скоро совершенно забудется. Я не буду в претензии, лишь бы Бог дал мне успешно выполнить мою задачу (даже маленькую) до конца и лишь бы был общий успех наших армий. Поэтому, дорогая, мечтай только об этом и, пожалуйста, не возмечтай, что твой муж какая-то особая птица, а ты его жена, важная дама. Ну вот тебе маленькая проповедь, дорогая, ты не будь в претензии, что я иногда стремлюсь стащить тебя с облаков, куда ты охотно забираешься"14.

Генерал, который вел в бой многотысячную массу солдат и офицеров, не мог не понимать, в каком тяжелом положении была русская армия. Как справедливо замечает Деникин, если на Западном фронте противники состязались друг с другом в мужестве и технике, то на восточном мы "противопоставляли убийственной технике немцев - мужество и ...кровь". Каледин старался беречь кровь своих солдат и выступал против проявлений кастовости в исходных гвардейских полках, которые вели к большим потерям среди офицерского состава15.

После февраля 1917 г. Временное правительство удалило из армии несколько реакционных генералов, а некоторые, не хотевшие смириться с новым режимом, добровольно подали в отставку. Но многие были изгнаны прямо или косвенно солдатскими комитетами и рядовыми бойцами.

Каледин принял Февральскую революцию, но не "демократизацию" армии. Но во второй половине марта, солдаты 8-ой армии и ее командующий присягали Временному правительству. В письме жене с фронта Каледин сообщал: "Все события в последние дни перевернулись так, что не дают надежды на спокойствие в армии и стране... Дай Бог, чтобы... новое правительство, которому я сочувствую всецело, вывело Россию из тяжелого положения, созданного захватом исключительного влияния на дела крайними партиями". А в следующем письме дал оценку реформирования армии: "Я здоров, но нравственно глубоко страдаю из-за боязни за нашу армию. Если ее расшатают, то это грозит катастрофой. Меня глубоко волнует отношение к жизненным интересам армии Поливановской комиссии, а бывший Военный Совет очевидно за 30 серебренников, по примеру Иуды, тоже предал интересы армии, выразив свое восхищение новыми реформами в армии"16.

"Демократизация" армии вела к печальным последствиям. Каледин в ряде случаев спасал офицеров от самосуда и не пускал агитаторов в воинские части; с комитетами у него не сложилось понимания. По вызову Брусилова он выезжает в штаб фронта для объяснений. Их разговор продолжался долго, закончившись словами Каледина: "Вчера, я знал кому служу, сегодня не знаю". Деникин по пути с фронта в Петроград (его назначали начальником штаба у верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева) проезжал через штабы Каледина, Брусилова и там все в один голос ему жаловались: "Скажите им, что они губят армию"17.

29 апреля Брусилов уволил командующего 8-ой армии генерала Каледина за то, что тот "потерял сердце" и не пошел навстречу "демократизации"17. Позже свое увольнение Каледин объяснял так: "Мой уход из армии произошел не из-за причин военного характера, а на почве моих открытых заявлений, моей открытой борьбы, которую я начал, когда стали вводиться приказы N 1 и др. Я старался оградить свою 8-ю армию от разрухи, которую предвидел в связи с этими приказами. На этой почве я и ушел, как потом мне и сказал Брусилов. Я ушел именно из-за Брусилова, который не имел гражданского мужества, чтобы держать голову перед комитетами. Для тогдашнего военного министра Гучкова мой уход был сюрпризом, как он потом мне и заявил. Из армии я ушел с незапятнанной репутацией и горжусь этим"18. Мемуары Брусилова, изданные в СССР, как и характеристика Каледина, не объективны. Белоэмигранты считали, что он служил новому режиму, а при советской власти писать правду о Каледине было невозможно.

29 апреля Каледин передает 8-ую армию Л. Г. Корнилову, а вначале мая приезжает в Петроград. Оформив отпуск, он покидает столицу и направляется лечиться на Минеральные воды, остановившись проездом в Новочеркасске.

Боевой генерал, был слишком популярной фигурой, чтобы остаться незамеченным и оказаться не у дел. Поэтому глава исполкома по подготовке 1- го Большого войскового круга М. П. Богаевский неоднократно посещал дом Каледина, и уговаривал его баллотироваться в атаманы, так как лучшей кандидатуры им не найти. Но уставший от революционных потрясений генерал категорически отказывался. "Наконец, - как вспоминает один из руководителей Круга Н. М. Мельников, - нашли его "Ахиллесову пяту" - доказывали, что он во имя интересов родного Дона не имеет права отказываться в трудную минуту, что долг его как казака обязывает его согласиться на баллотировку, ибо на нем и не на ком другом может объединиться Дон. И Алексей Максимович согласился"19.

26 мая 1917 г. в Новочеркасске начал работу I Большой войсковой Круг Дона. Председатель Богаевский предложил приветствовать героя войны Каледина. Под гром аплодисментов генерал появился на трибуне: "Я горжусь званием донского казака. Я никогда, не забывал Дон и делал для него все, что было в моих силах. Счастье и судьба дали мне возможность применить свои силы на более широком деле... Я счастлив, что присутствую на Войсковом Круге в такой исторический момент... при таких речах и пожеланиях от которых я отвык. В армии я многое слышал, но только здесь я улавливаю в речах здравый государственный смысл, который никогда не покидал казачество".

Круг в резолюции о войне заявил, что она должна вестись до победы над врагом и что приказы Временного правительства о наступлении будут беспрекословно выполняться. Временное правительство признавалось "единственной властью в стране" и выражалась уверенность, что это "коалиционное правительство" закрепит добытую свободу, доведет до Учредительного собрания и "оградит от анархии и разрухи". Россия должна быть неделимой народной республикой с самым широким самоуправлением, с правом законодательства по местным делам. По аграрному вопросу резолюция Круга гласила: "Вся земля, находящаяся в границах Донской области, составляет историческое достояние донского казачества"; "юртовые и войсковые запасные земли составляют собственность донской казачьей земельной общины". Круг не решал земельный вопрос и фактически блокировал введение земства в области. Такая программа должна была позже превратить Дон в огнедышащий вулкан.

17 июня Круг подавляющим большинством голосов избрал первого выборного атамана области войска Донского- генерала от кавалерии Каледина. Богаевский, передавая ему насеку, обратился со словами: "Вручаю тебе избранник Войскового Круга, насеку, чтобы идти завтра с ней к собору и учинить там Войсковой Круг. Там мы вручим тебе пернач, главный знак Атаманского достоинства, с которым ты пойдешь в собор, при этом первом торжестве восстановления старинного Войскового Круга". В ответном слове атаман заявил: "Только выборное начало дало мне силы принять этот высокий, но тяжелый и ответственный пост. Приложу все усилия, чтобы выполнить... ту программу, которая намечена в ваших постановлениях. Необходимо уважать свободу и ограждать ее от всяких покушений. Насилия недопустимы ни с чьей стороны, но с насильниками надо бороться... Не буду говорить о своей преданности новым началам жизни. Думаю, что если бы у вас было хотя малейшее сомнение в этом, то, не только мое избрание, но даже моя кандидатура, на пост Атамана были бы невозможны"20.

Затем было избрано Войсковое правительство и оформлено казачье самоуправление.

18 июня несколько сот членов Круга, при громадном стечении народа торжественно направились в Войсковой собор, во главе с атаманом, впервые после двухсотлетнего перерыва свободно избранным Войском Донским. Каледин шел, осененный старинными бунчуками, имея в руках древний пернач; впереди процессии колыхались знамена Отечественной войны и другие регалии, вынесенные из войскового музея. После молебна на соборной площади всенародно было объявлено об избрании атамана и зачитана грамота: "По праву древней обыкновенности избрания Войсковых Атаманов, нарушенному волею царя Петра I в лето 1709-е и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим Войсковым Атаманом. Подтверждая сею грамотою нашу волю, вручаем тебе Знаки атаманской власти и поручаем управление Великим Войском Донским в полном единении с членами Войскового правительства, избранного также вольными голосами Войскового Круга. Руководством к законному управлению в Войске нашем должны служить тебе, наш Атаман, постановления, утвержденные Войсковым Кругом в соответствии с общегосударственными законами"21.

Атаман Каледин в воззвании к населению Дона призвал его противостоять анархии и разброду, поддерживать порядок и непрерывную работу на предприятиях, воздержаться от самовольного решения аграрного вопроса. В обращении к предпринимателям и шахтерам Каледин отметил разрастающиеся на рудниках беспорядки, которые влекут за собой сокращение добычи угля, что ведет к дезорганизации всей хозяйственной жизни страны. Он призвал враждующие стороны забыть свои личные и классовые интересы и приложить все усилия к поддержанию порядка. Порядок был установлен на Дону, но под спудом тлели угли, готовые разрастись в большой пожар.

3 - 5 июля в Петрограде была совершена попытка захвата власти большевиками, но она закончилась провалом. Войска, верные Временному правительству, в которых основную роль сыграли донские казачьи полки, пресекли ее. Командующий Петроградским военным округом генерал П. А. Половцев в телеграмме Каледину благодарил Донское войско, "сыны которого показали себя истинными защитниками свободы и кровью своей спасли ее". Атаман в послании командиру 1-го Донского казачьего полка просил передать "всем офицерам и казакам низкий поклон от Дона и благодарность за честно и доблестно выполненный долг" 22 . Атаман Каледин и его Войсковое правительство осудили выступление большевиков в Петрограде и призвали к поддержке Временного правительства. Аналогичные решения принимали и советы Дона.

Профессионализм боевого генерала высоко ценили союзники. Так, в конце июля после провала июньского наступления русской армии глава английской военной миссии генерал А. Нокс посетил министра иностранных дел М. И. Терещенко, в беседе с которым он сетовал на то, что некоторые отличные русские офицеры отстранены от командования в армии. Терещенко обещал немедленно возвратить Каледина в армию, в качестве генерал-инспектора казачьих войск или же командующего одним из фронтов23.

Верховный главнокомандующий Корнилов предложил генералу Каледину занять пост походного атамана всех казачьих войск, то есть стать во главе особой казачьей армии. Однако атаман с этим не согласился. Свой отказ он мотивировал тем, что "интересы государства и нашей армии, а равно и интересы сбережения казачьей крови не допускают образования отдельной казачьей армии... Должность эта была учреждена, чтобы только приткнуть куда-нибудь великого князя. Я и фронтовики знают, какую жалкую роль играл этот штаб, объезжавший части и проводивший время в завтраках и выпивке... в весьма почтительном удалении от боевых линий"24.

По свидетельству Деникина, "Пуришкевич долго носился с идеей переезда на Дон Государственной думы для противовеса Временному правительству и сохранения источника власти на случай его крушения. Каледин отнесся к этому предложению отрицательно".

27 - 28 июля в Новочеркасске была созвана конференция казачества Юга России во главе с Калединым, которая рассмотрела вопросы текущего политического положения в стране. Принятая на ней резолюция содержала в себе основные положения декларации казачьих войск, с которой позже выступил атаман Каледин на Государственном совещании в Москве.

В начале августа Малый войсковой Круг в Новочеркасске принял решение о необходимости блока с кадетами. Выступивший на Круге с докладом Каледин вынужден был признать, что донское правительство, избранное из одних казаков, стало однобоким и "в силу необходимости приходилось узурпировать власть". Вместе с тем Круг воспрепятствовал введению земства на Дону. Нерешенность вопросов о власти и аграрного была равносильна закладке мины замедленного действия в области. Малый Круг принял резолюцию по текущему моменту, которая целиком была списана с аналогичной резолюции только что закончившейся казачьей конференции в Новочеркасске25.

8-Ю августа в Москве проходило совещание общественных деятелей, которое обсуждало вопросы о сильной дееспособной власти и порядке в армии. Выступивший на нем атаман Каледин заявил: "процесс разложения, происходящий в армии, наблюдается во всех сторонах государственной жизни... Первые смелые голоса, первое свободное слово, что не все в России благополучно и что, может быть, неправильно направляется государственный корабль, раздались из казачьей среды"26. Далее Каледин, ознакомив совещание с позицией казачества, огласил резолюции по текущему моменту казачьей конференции в Новочеркасске и Малого войскового Круга, послужившие основной декларации, которую он зачитал в дальнейшем на Государственном совещании. Совещание приветствовало атамана и поддержало казачьи резолюции.

Отмечая значение этого события, генерал Каледин позже оценивал его так: "Это московское предварительное совещание по яркости изложения и подбору наболевших вопросов дало мне больше, чем само Государственное совещание... Стало ясно, что при продолжении порядков, привившихся со времени революции, мы идем к развалу, если только не внесем изменений в эти порядки"27.

13 августа во время работы Государственного совещания произошла встреча Каледина с Корниловым, в ходе которой генералы обсуждали, по свидетельству атамана, планы создания "правоспособного правительства, не однобокого, а твердо стоящего на обеих ногах, из государственных людей, знающих свое дело". Каледин попросил Корнилова, "чтобы не трогали казачьих частей с Дона". Последний дал на это согласие. Подытоживая результаты встречи, Каледин заявил делегатам II Большого войскового Круга: "Мы обменялись с Корниловым взглядами на общее политическое положение государства. Заявляю, и не считаю это преступным, что наши взгляды о благе родины совпадают. Ни генерал Корнилов, ни я не искали ничего для себя... Корнилов и я сошлись на том, что не может быть и речи о возврате к старому режиму"28. Что касается Корнилова, то в своих показаниях следственной комиссии Шабловского об этой встрече с Калединым он заявил: "Мы беседовали с ним на темы о состоянии страны и армии и о содержании речей, с которыми мы предполагали выступить на совещании".

На заседании казачьей фракции Государственного совещания была принята декларация, и атаману Каледину поручено было выступить с ней от имени 12 казачьих войск. 14 августа Каледин зачитал декларацию, в которой приветствовалась "решимость Временного правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций.., приведших страну на край гибели". Констатировалось, что казачество, после революции получив свободу и широкое самоуправление, что было "отнято царским правительством", демократически избрало Войсковое правительство и "установило на Дону порядок". "Служа верой и правдой новому строю, - отметил Каледин, - кровью запечатлев преданность порядку.., казачьи полки, спасая революционное правительство, по приказу министров-социалистов 3 июля вышли решительно, как всегда, с оружием в руках для защиты государства от анархии и предательства".

Далее Каледин, охарактеризовав развал в тылу и на фронте, а также безвластие на местах, преступное разжигание вражды между классами, попустительство в деле расхищения государственной власти безответственными организациями в центре и на местах, отметив "центробежное стремление групп и национальностей", призвал все живые силы страны к объединению и труду и самопожертвованию "во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя". Атаман заявил: "Сохранение родины требует прежде всего доведение войны до победного конца в полном согласии с нашими союзниками. Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и... всю деятельность Временного правительства. Только при этом условии правительство встретит полную поддержку казачества".

Генерал изложил план оздоровления русской армии: 1. Армия должна быть вне политики, полное запрещение митингов, собраний, с их партийной борьбой. 2. Все советы и комитеты должны быть упразднены, как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей хозяйственными делами. 3. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей. 4. Дисциплина в армии должна быть поднята и укреплена самыми решительными мерами. 5. Тыл и фронт - единое целое и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу. 6. Дисциплинарные права офицерского состава должны быть восстановлены, а руководству армии должны быть предоставлены в ней неограниченные права.

Далее атаман изложил политическую программу, утверждая, что страну может спасти от окончательной гибели только твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и советы, отдающих себя ясный отчет в том, что "источником суверенной государственной власти является воля всего народа", а не отдельных партий и групп. "Власть должна быть едина в центре и на местах, - продолжал генерал. - Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и советами должен быть немедленно и резко поставлен предел. Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше". Далее Каледин сформулировал экономическую программу выхода страны из кризиса и в заключении посчитал "величайшим событием, конечной надеждой" русского народа созыв Учредительного собрания, которое даст родине "прочные и твердые основы новой государственной жизни". Чтение декларации он закончил словами: "Время слов прошло, терпение народа истощается. Нужно делать великое дело спасения родины"29. Как свидетельствует соратник Каледина и участник Государственного совещания Мельников: "То, что мы опасались случилось: ярлык контрреволюционера был к Каледину приклеен".

На следующий день Керенский дал аудиенцию Каледину. Это была их первая и последняя встреча. О чем они говорили, осталось тайной. В своих мемуарах Керенский вообще исключил сюжет о Государственном совещании и этой беседе. Что касается атамана, то он спустя три недели, утверждал, что мысль о диктатуре "не была чужда и самому Керенскому, на это я имею серьезные основания". Каледин жаловался корреспонденту газеты "Вольный Дон", что на Государственном совещании "Керенский не оправдал ожиданий" и оно "ничего объединяющего не внесло. Разрозненными съехались и разрозненными же разъехались"30.

Как вспоминает Мельников, когда донская делегация после Московского Государственного совещания возвращалась в Новочеркасск, Каледин, оценивая положение страны, заявил, что "по его мнению, Россия идет к гибели и нужно теперь же думать о ее спасении, причем высказал предположение, что спасти всю Россию сразу из центра едва ли удастся, что всего вероятнее события могут развернуться так, что Россию можно будет восстанавливать частями по кускам, постепенно оздоравливая отдельные оазисы, что один из таких оазисов, мог бы стать казачий Юго-Восток, но что для успеха дела необходимо чтобы Дон, Кубань и Терек не действовали порознь, а объединились бы в один Юго-Восточный Союз"31.

Далее Мельников заключает, что мысль Каледина была высказана совершенно четко и ясно: Юго-Восточный союз не самоцель, а путь к возрождению России.

Программа, обнародованная на конференции и Малом Круге в Новочеркасске, и декларация, зачитанная Калединым на Государственном совещании, встретили противодействие со стороны казачества, и в первую очередь фронтового. Казаки-фронтовики в лице своих военных комитетов выступили против двух наиболее неприемлемых для рядового казачества требований: блока с кадетами и фактической ликвидации военных организаций в армии. Единого казачества уже не было.

После корниловского выступления Каледин, оправдываясь перед II Большим Кругом в сентябре 1917 г., заявил, что после Государственного совещания посылал письмо Корнилову, в котором сообщал о предстоящей поездке по области и "просил о выводе из Петрограда наших несчастных полков - 1-го, 4-го и 14-го. Вы поймите, что замышляющий мятеж не станет выводить из Петрограда части, на которые он может опереться"32.

24 августа атаман выехал из Новочеркасска на север области в Хоперский и Усть-Медведицкий округа, где посетил ряд станиц. Цель его поездки диктовалась внутриобластными хозяйственными и прежде всего политическими соображениями. На станичных сборах Каледин защищал решения Малого Круга, особенно блок с кадетами и казачью декларацию, оглашенную на Государственном совещании, ратовал за несменяемость Корнилова. Вместе с тем, по свидетельству ближайших сторонников Каледина, выступление Корнилова было для атамана внезапным и застало его врасплох. Один из членов его правительства Мельников в своих мемуарах писал, что "неожиданно для всех нас (в том числе и для Каледина, ибо иначе он не забивался бы в глушь) разыгралось корниловское выступление"33.

28 августа в Усть-Хоперской станице Каледин получил от Богаевского телеграмму: "Керенским генерал Корнилов объявлен вне закона. Ваше присутствие в Новочеркасске необходимо". Адъютант атамана, сопровождавший его в поездке по области, в своем дневнике отметил, что после прочтения телеграммы у Каледина "видимо, инстинктивно, невольно вслух вырвалось несколько раз фраза: "Рано выступил"34. Эти показания свидетельствуют, что атаман о выступлении Корнилова не знал. Каледин вынужден был прервать поездку по северу Дона и срочно выехать в Новочеркасск. Теперь, выступая в станицах, атаман вел себя осторожно и не призывал к поддержке Корнилова, а лишь констатировал его действия, не давая им оценки. Он занял выжидательную позицию по отношению к происходящим событиям.

1 сентября Каледин возвратился в Новочеркасске, когда выступление Корнилова без единого выстрела было ликвидировано. На заседании Войскового правительства он доложил обо всех обстоятельствах дела и послал в Петроград министру - председателю Временного правительства Керенскому телеграмму: "Во избежание недоразумений, могущих повлечь за собой бедствия для государства и родного мне донского казачества и края, заявляю по долгу совести и гражданина казака, я получил приказ Временного правительства об отрешении меня от должности Войскового Атамана, аресте и предании суду". В телеграмме указывалось, что немедленное исполнение приказа вызвало бы опасные осложнения в области но "я никогда не допущу из личных побуждений несчастья родины и казачества и я отвечу перед законом за свои действия, не считаясь с последствиями для себя". Далее он просил не предпринимать мер насильственного характера, до решения войскового Круга, чем дано будет "нравственное удовлетворение казачеству и охранены его законные права". Телеграмма заканчивалась словами: "Должность атамана передана мною в первый же день по возвращению в Новочеркасск товарищу атамана и начальнику Войскового штаба".

5 сентября в Новочеркасске открылась чрезвычайная сессия II Большого войскового Круга, которая обсуждала вопрос о "мятеже" Каледина. Объясняя свое посещение северных округов Донской области, атаман заявил, что "ничего общего с корниловским выступлением моя поездка не имела. Если бы я знал о нем, то разве я очутился бы отрезанным от центра управления, где бы я мог воспользоваться всей своей властью"35.

В своей речи Каледин, обвиненный в соучастии в корниловском выступлении, гласно, перед всей Россией заявил, что хотя он никакого участия в нем не принимал и о нем не знал, но если бы знал, то поддержал бы Корнилова всемерно и готов нести полную ответственность как идейный соучастник. Объяснения Каледина убедили Круг. Даже делегаты-фронтовики, прибывшие с наказом свалить контрреволюционного атамана, приняли участие в его реабилитации.

Председатель Круга Мельников в своих мемуарах пишет: "Никогда не забуду речи обвиняемого: в этой речи-исповеди было столько благородства, столько достоинства человеческого и атаманского, столько в ней было искренности и прямоты, что авторитет нашего выборного вождя после этого испытания стал уже безграничным; Войско Донское гордилось своим избранником"36.

Круг реабилитировал своего атамана, о чем и сообщил Керенскому. Керенский, получив телеграмму с постановлением Круга, понял что никакого мятежа, на Дону не было, однако открыто об этом не заявил. 11 сентября он из Ставки дал указание Временному правительству: "Надо ликвидировать дело смелым жестом, признав объяснение Каледина удовлетворительным, и, выразив доверие казачеству, поставить на всем крест".

Эсеро-меньшевистский ВЦИК Советов для расследования "дела" Каледина, направил на Дон делегацию во главе с бывшим министром труда Временного правительства М. И. Скобелевым, который в речи на Круге взял под сомнение калединскую попытку мятежа. После речи посыпались вопросы: из какого источника Временное правительство черпало свои сведения о калединском мятеже? Почему не затребовали объяснения от атамана и его правительства, или не запросили своего областного комиссара М. С. Воронкова, а сразу же ответили мобилизацией двух военных округов против Дона? Скобелев отвечал путанно и неопределенно. Председатель Круга Мельников в мемуарах отмечал, что Скобелев "давал такие ответы, - что за него было стыдно и обидно". После речи Скобелева Каледин не выдержал, вышел к трибуне и сделав жест в сторону Скобелева, воскликнул: "И это говорил перед вами министр... Теперь вы видите, чего может ждать Россия и Дон от такого правительства".

Во время заседания Круга Каледин принял для беседы члена совета "Союза казачьих войск" П. И. Ковалева перед его возвращением в Петроград. Последний отметил его скромность, доброжелательность и простоту. Давая характеристику Керенскому, Каледин говорил: "Этот флюгер привел Россию на край гибели, но все же приходится терпеть, как гораздо меньшее зло по сравнению с тем, что представляет собой Ленин и К... Впрочем, - добавил атаман, - мы все равно стремимся к определенному концу". Касаясь Корнилова, Каледин заметил: "мятеж" Корнилова не больше, как плод фантазии Керенского и его друзей. Корнилов - горячий патриот". На обстановку на фронте Каледин смотрел пессимистически: "Если союзники нам не помогут во время - наше дело проиграно". Атаман "не верил в успех русского оружия, обвитого прокламациями и воззваниями"37.

После провала корниловского выступления отношения между Временным правительством и донским атаманом и его правительством оставались холодными и неопределенными. Временное правительство, пытаясь усилить контроль над местными правительствами, подготовило проект постановления о казачьем самоуправлении. Однако он был отвергнут казачьими правительствами и советом "Союза казачьих войск". 23 сентября Каледин в телеграмме Керенскому сообщил, что "Войсковое правительство в самый решительный и категорической форме заявляет о его безусловной неприемлемости для казачества". Столь же твердое возражение встретила и попытка заменить областного комиссара Временного правительства кадета- казака Воронкова. В телеграммах министрам внутренних дел и военному министру атаман сообщил что, "назначение другого комиссара может последовать только по предварительному соглашению с Войсковым правительством"38.

Деникин, вспоминая, что Каледин тайно переписывался с Корниловым, находящимся под стражей в Быхове, отмечал: "Каледин едва-ли не трезвее всех смотрел на состояние казачества и отдавал себе ясный отчет в его психологии. Письма его дышали глубоким пессимизмом и предостерегали от иллюзий. Даже на прямой вопрос, даст ли Дон убежище быховским узникам, Каледин ответил хотя и утвердительно, но с оговорками, что взаимоотношения с Временным правительством, положение и настроение в области чрезвычайно сложны и неопределенны"39.

В конце сентября Временное правительство посылает на Дон министра продовольствия С. Н. Прокоповича. В Новочеркасске он встретился с атаманом. Сообщая корреспонденту кадетской газеты "Ростовская речь" о цели своего визита, Прокопович заявил: "Полагаю, что старая история явилась чистым недоразумением. Временное правительство сожалеет, что получилась видимость конфликта. С генералом Калединым мы мило беседовали. Если и остались какие-либо следы, то Временным правительством они окончательно ликвидируются. Все дело не стоит выеденного яйца". Военный министр А. И. Верховский командирует в Новочеркасск для продолжения контактов с войсковым правительством генерала Н. Н. Юденича, который уполномочен был заявить, что правительство готово пойти навстречу всем "законным пожеланиям" казачества и "признавая ряд допущенных ошибок, считает необходимым устранить все недоразумения, в том числе и печальное недоразумение с генералом Калединым". Отвечая корреспонденту газеты "Вольный Дон", Юденич сожалел о том, что "Временное правительство медлит сознаться в своей ошибке", хотя "давно уже убедилось, что бунта на Дону не было. Позже, после посещения Кубани представитель Временного правительства в телеграмме Верховскому советует: "В Донском и Кубанском казачьих войсках происходит напряженная работа по сохранению порядка и организации здоровых сил страны для спасения родины. Нахожу настоятельно необходимым: 1. Немедленное издание акта о реабилитации генерала Каледина и восстановление его во всех правах. 2. Признать полную правомочность создаваемых казаками органов самоуправления"40.

Одновременно с Юденичем в Новочеркасск прибыли члены чрезвычайной следственной комиссии Шабловского, созданной Временным правительством по делу Корнилова. Комиссия допросила донского атамана. В беседе с корреспондентом газеты "Вольный Дон" член комиссии полковник Н. Украинцев заявил: "Никакого следствия по делу генерала Каледина не производится... Каледин, если и допрашивается, то только в качестве свидетеля... в настоящее время и речи не могло быть о каком-либо обвинении атамана".

В середине октября донская казачья делегация во граве с членами войскового правительства П. М. Агеевым и И. Ф. Поляковым выехала в Петроград для выяснения отношений с Временным правительством. 17 октября в Зимнем дворце донская делегация была принята Керенским. Ему вручили памятную записку войскового правительства, в которой говорилось о непричастности Каледина и донского казачества к корниловскому выступлению и выражалась просьба об их реабилитации. Керенский, коснувшись отказа донского атамана выехать в Могилев для дачи показаний комиссии Шабловского, оценил поездку следственной комиссии в Новочеркасск как акт великодушия Временного правительства, заявив: "Если гора не пошла к Магомету, так Магомет пошел к горе". Одновременно он подчеркнул: "Это не снимает с генерала Каледина ответственности, но Временное правительство смотрит на это сквозь пальцы ввиду тяжелых условий момента".

Делегация настойчиво просила у Керенского отмены приказа об аресте Каледина, прекращения следствия по его делу и публичного извинения Временного правительства перед атаманом и Донским казачьим войском. Вначале Керенский сделал вид, что он возмущен этим домогательством, но после заявления Агеева, что в настоящий момент "казаки, пожалуй, единственная сила, которая еще, по крайней мере внешне, выражает уважение и подчинение Временному правительству", и что ссора с ним вряд ли пойдет на пользу Временному правительству, рискующему из-за своего упрямства "потерять последний сук, на котором оно еще могло бы (может) держаться"41, пообещал делегации по окончании судебного следствия немедленно сделать официальное правительственное заявление об инциденте с казачеством.

Когда почва уходила из-под ног, это был ответ не главы правительства, а юриста. Деникин отмечал: "Керенский лихорадочно собирал улики и не находил ничего решительно, что могло бы изоблачить в нелояльности донского атамана". В то же время другие члены его кабинета считали необходимым немедленно положить конец этой истории. Так военный министр Верховский телеграфировал председателю следственной комиссии Шабловскому: "Прошу сообщить, есть ли какие данные к предъявлению обвинения генералу Каледину, так как с политической точки зрения, выяснившейся работой генерала Юденича, весьма важно в срочном порядке восстановление всех прав и полная реабилитация генерала Каледина, если к тому не встречается препятствий с юридической точки зрения"42.

21 - 22 октября следственная комиссия заслушала доклады своих членов, выезжавших в Новочеркасск для допроса генерала Каледина, а 23 октябри она вынесла постановление о непричастности донского атамана к корниловскому мятежу.

Днем 25 октября, получив весть о новом выступлении большевиков в Петрограде, Каледин созывает экстренное заседание войскового правительства, которое принимает следующее решение: "Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного правительства и захвата власти в Петрограде и других местах, Войсковое правительство, считая такой захват власти большевиками преступным и совершенно недопустимым, окажет в тесном союзе с правительствами других казачьих войск полную поддержку существующему коалиционному правительству". Ввиду чрезвычайных обстоятельств и прекращения связи с центральной государственной властью Войсковое правительство временно "до восстановления власти Временного правительства и порядка в России с 25 сего октября приняло на себя всю полноту исполнительной государственной власти в Донской области".

Это постановление было принято за сутки до провозглашения на II съезде Советов советской власти и образования Временного Рабочего и Крестьянского правительства, которое обязалось управлять страной "впредь до созыва Учредительного собрания"43.

Донской атаман возглавил организованное сопротивление в России складывающемуся режиму. 26 октября Богаевский от имени атамана телеграфировал Керенскому: "Так как мы не питаем уверенности, что Временному правительству удастся начать восстановление и укрепление государственной власти не только в Петрограде, но и в Москве, то мы полагаем, что члены Временного правительства и Совета республики могли бы найти... более спокойное место для этого в Новочеркасске".

Это был тонкий расчет Каледина. Атаман приглашал Керенского на Дон для того, чтобы вместе с казаками под флагом его всероссийского легитимного правительства продолжать борьбу с захватчиками власти, парируя тем самым обвинения Дона в контрреволюционности. Но Керенский не приехал.

По прямому проводу атаман установил связь со Ставкой Н. Н. Духонина. 28 октября генерал Духонин направил донскому атаману телеграмму: "Не найдете ли возможным направить в Москву для содействия правительственным войскам в подавлении большевистского восстания отряд казаков с Дона, который по усмирении восстания в Москве мог бы пройти на Петроград для поддержки войск генерала Краснова". В ответной телеграмме Каледин сообщил Духонину: "Посылка противоречит постановлению Круга и требуется наличие чрезвычайной необходимости для оправдания в глазах казаков"44. В конце октября Каледин пытался осуществить такую попытку, но получив сообщение, о том, что казачьи войска генерала Краснова разгромлены под Пулковым, а в ночь на 3 ноября революционные силы в Москве одержали победу, приостановил осуществление своего плана.

Донского атамана поддерживали союзники России. Еще в конце октября англичане и французы наградили генерала Каледина орденами. С ним они связывали надежду на воссоздание Восточного фронта.

6 ноября Каледин, выступая на Всероссийском общефронтовом казачьем съезде в Новочеркасске, заявил: "Когда вы заседали в Киеве, мы следили за вашими решениями, видели, что вы начали борьбу с большевиками... Вначале все казаки фронта стояли за поддержание законности и порядка, активно поддерживая Временное правительство. Потом их позиция меняется. Они занимают нейтральное положение, отказываясь от активных действий. Между тем нейтралитет очень опасен". Атаман осудил пассивное поведение донских казачьих полков в Петрограде. В заключении он предостерег делегатов от аналогичного поведения в казачьих областях, где "нейтралитета быть не может"45.

Мельников вспоминает, что атаман и войсковое правительство были "до конца лояльными Временному правительству". Эту же мысль подтверждает и Деникин: "Лояльность Каледина в отношении общерусской власти простиралась так далеко, что уже после падения Временного правительства он не решался расходовать на нужды области денежные запасы областных казначейств"46.

Введенное генералом Калединым военное положение фактически не соблюдалось. В городах проходили митинги и собрания. На Дону выходили газеты всех цветов радуги - от кадетской "Ростовской речи" и органа Войскового правительства "Вольного Дона" до советских и даже большевистского "Нашего знамени", в которых печатались декреты СНК и ВЦИК. Еще больший парадокс представлял тот факт, что в области существовали Советы (отдельные эксцессы с ними имели место) до самого падения калединского режима и военные комитеты в солдатских и казачьих частях. Деникин, отмечая терпимость донского атамана, писал: "Этот, всей революционной демократией и темной толпой подозреваемый, уличаемый и обвиняемый человек проявлял такую удивительную лояльность, такое уважение к принципам демократии и к воле казачества, его избравшего, как ни один из вождей революции. В этом было его моральное оправдание и политическое бессилие"47. Каледин был за "народоправство" и считал, что "Без свободной России не может быть вольного Дона".

За неделю до выборов в Учредительное собрание, когда в руководящих большевистских кругах обсуждались последствия его созыва, в отношениях между СНК и Калединым наступила своеобразная пауза.

9 ноября на расширенном заседании Петроградского совета профсоюзов с большой речью, посвященной характеристике Октябрьской революции и оценке борющихся общественных сил выступил В. И. Ленин. По вопросу о создании правительства и переговорах с другими партиями он заявил: "Неправда, что мы не хотим соглашения для избежания гражданской войны. С такими силами, как Каледин, Родзянко, Рябушинский мы готовы заключить соглашение, так как они опираются на реальную силу и имеют значительный общественный вес. Но "соглашательские" партии добиваются соглашения, не имея за собой силы. И не политики, а политиканы - Черновы, Даны, Либеры, полагающие, что соглашение с ними даст стране гражданский мир и удовлетворит Каледина и другие контрреволюционные элементы"48.

По свидетельству Мельникова, Каледин в отношении СНК проявлял корректность до тех пор, пока внешний фронт еще держался и не все надежды были потеряны. Присутствие донских полков было необходимо для удержания фронта. Генерал отклонял просьбы о возвращении полков на Дон. Документы подтверждают это. 13 ноября общефронтовой казачий съезд обсуждал важнейший вопрос о создании центральной государственной власти. Донская фракция, занимавшая на съезде прокалединские позиции и задававшая на нем тон, в одном из пунктов своей резолюции предложила: "Какое бы не было правительство, казачьи полки должны оставаться на фронте; они защищают страну, а не власть"49.

Не в интересах Каледина было форсировать события. Он явно ждал результатов выборов в Учредительное собрание - не только на Дону, но и по России. Такая нерешительность этого трезвого политика, не устраивала местных кадетов и они 13 и 14 ноября подвергли его острой критике. Оправдываясь, Каледин им заявил: "А вы, что сделали? Я лично отдаю России и Дону свои силы, не пожалею и своей жизни, но весь вопрос в том, имеем ли мы право выступать сейчас же, можем ли мы рассчитывать на широкое народное движение? Развал общий. Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков. Войсковое правительство, ставя на карту донское казачество, обязано произвести точный учет всех сил и поступить так как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной"50.

12 - 14 ноября состоялись выборы в Учредительное собрание на Дону. Итоги выборов в области были таковы: за казачий список проголосовало свыше 45%, за кадетский свыше 3% - этот блок составлял первую половину. За эсеров проголосовало свыше 34%, а за большевиков около 15% - это была вторая половина избирателей, представлявшая в целом коренных крестьян, иногородних и рабочих. Раскол донского общества на две половины и определил дальнейший ход событий в крае.

15 ноября в Ростове был образован областной ВРК объединенной демократии, который заявил о непризнании военного положения, устранении агентов бывшего Временного правительства, выводе казачьих войск из рабочих районов. А через два дня Комитет объявил себя высшим органом власти в Донской области и потребовал никаких приказов и распоряжений, исходящих от войскового правительства, не опубликовывать и не исполнять. Поэтому Каледин - под угрозой силы - разоружил пехотные полки в казачьих районах Дона. Одновременно с военными акциями его правительство постановило: "Немедленно ввести земское самоуправление в Ростовском, Таганрогском и Донецком округах". 20 ноября в своем обращении "К коренному не войсковому населению Донской области" оно пообещало созвать 29 декабря в Новочеркасске представителей донского казачества и крестьянства, чтобы разрешить вопросы "об устройстве жизни на Дону". 22 ноября войсковое правительство в связи со сложной обстановкой решило 1 декабря созвать III Большой войсковой Круг. Начались переговоры между войсковым правительством и областным ВРК объединенной демократии, но последний 25 ноября решил прекратить переговоры и предъявил 24-х часовой ультиматум: снять военное положение, вывести казачьи войска из городов Дона, отказаться о притязаний на верховную власть. В случае невыполнения этих требований угрожали начать военные действия. Тогда меньшевики и эсеры вышли из Комитета. Вооруженное столкновение стало неизбежным.

В своих воспоминаниях "Три недели в атаманском дворце" полковник Я. М. Лисовой, объясняя, почему Каледин первым не поднял меч, приводит слова атамана: "Хотя бы и против большевиков, но я первый не подниму руки - пусть они первыми начнут, тогда я имею нравственное право сказать, что я защищался". Выступая 3 декабря на III Большом войсковом Круге, Каледин отмечал: "Мы всеми силами стремились к предотвращению кровопролития. Но когда генерал Потоцкий (командующий гарнизоном Ростова. - Ю. К.) получил сведения, что большевиками готовится решительный удар - арест всех офицеров, он в свою очередь поспешил ответить на это контрударом- сделал попытку арестовать ВРК. Обе стороны выступили почти одновременно"51.

25 ноября СНК в обращении "Ко всему населению" объявил о том, что на дону Каледин поднял восстание, политическим штабом которого является ЦК кадетов и что на его подавление направляются советские войска. СНК постановил, что Дон объявляется на осадном положении, вожди заговора - вне закона, революционные гарнизоны обязаны действовать решительно против "врагов народа", а какие-либо переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества воспрещаются.

28 ноября в день предполагаемого открытия Учредительного собрания последовал новый декрет СНК о том, что "Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов". Эти декреты не способствовали миру на российской земле и созыву Учредительного собрания. Рядовые кадеты, поставленные под контроль Советов уже не хотели заседать в Учредительном собрании в Петрограде "под штыком".

А между тем, с утра 26 ноября красногвардейцы начали разоружать мелкие казачьи подразделения в Ростове. 27 ноября в городе начались бои, которые закончились на следующий день победой революционных сил. Казачьи части, брошенные атаманом на Ростов, колебались: они не хотели открытия нового фронта на Дону и с этими настроениями Каледину приходилось считаться.

2 декабря в Новочеркасске открылся III Большой войсковой Круг, который санкционировал наступление казачьих частей на Ростов. Получив благословение Круга, казаки начали наступление на Ростов. "Как солдат долга, он (Каледин. - Ю. К.) свято исполнял свои обязанности.., наступая на Ростов, он шел впереди цепи, как всегда низко опустив голову, ежеминутно рискуя быть сраженным пулей". Один из очевидцев рассказывает, что после вступления казаков в город автомобиль Каледина "медленно проезжал по Большой Садовой. Улица была запружена ликующим народом. Автомобиль с трудом продвигался вперед. Атаман, словно не обращая никакого внимания на то, что делалось кругом, сидел не двигаясь, погрузившись в молчаливую думу. Толпа задержала автомобиль. Атаману устроили овацию. Аплодисменты, крики "ура", цветы. Каледин сделал властный жест рукой, толпа замолчала. "Мне не нужно устраивать оваций, - сказал атаман, напрягая голос, так чтобы все его слышали. - Я не герой - и мой приход - не праздник. Не счастливым победителем я въезжаю в ваш город. Была пролита кровь и радоваться нечему. Мне тяжело. Я исполняю свой гражданский долг".

Красногвардейцев казаки разоружали, но, по причине невозможности всех их содержать в тюрьме, распускали по домам. Арестовывались только руководители восстания - большевики, которых было несоизмеримо меньше.

После неудачного восстания в Ростове, в подавлении которого приняли участие и подразделения создаваемой генералом Алексеевым Добровольческой армии, "Каледин - отмечал Деникин, - признал окончательно необходимость совместной борьбы и не возбуждал более вопроса об уходе с Дона Добровольческой армии, считая ее теперь уже единственной опорой против большевизма".

Часть населения Ростова одобряла вступление калединцев. Атаману направлялись многочисленные приветственные адреса. Но рабочие многих фабрик и заводов протестовали и требовали вывода казаков из города. В Ростове прошла многотысячная траурная похоронная процессия жертв гражданской войны. Трудящиеся несли лозунги: "Долой гражданскую войну! "Долой авантюристов обоих лагерей, по вине которых пролилась рабочая кровь!", "Да здравствует Учредительное собрание!"

На декабрьском Круге Каледин заявил: "Мое имя повторяется во всех концах страны и фронта... стало известным символом не только для Дона, но и для России, как выразителя некоторых идей. Может быть мое имя навлекает на родной Дон лишнее подозрение? Я долго и мучительно думал об этом и полагаю, что мне надо уйти. Ведь не может быть и речи о личности, когда решается судьба края"52. Круг снова, уже в третий раз, переизбрал Каледина донским атаманом.

На III Большом войсковом Круге Каледин заявил: "К верховной власти в области надо привлечь все население. И с этим надо спешить. Дорог каждый день. Немедленное представительство окажет огромное влияние на позицию не только крестьян, но и рабочих городов. При настоящих условиях игнорировать рабочих нельзя... Я не мыслю сейчас управления без немедленного представительства всего населения. Но, конечно, мы не потерпим в нашем правительстве большевиков". Свою речь он закончил словами: "Нельзя в нашей борьбе с большевизмом отгораживаться от тех, кто к нам пришел, уходя от революционного движения. Эти силы мы должны использовать на благо России. С ними нас связывают самые крепкие узы - узы общей борьбы с общим врагом"53.

Какие же силы имелись в виду? Это были быховские узники в лице генералов Деникина, Лукомского, Романовского, Маркова, Эрдели и др., которые в конце ноября бежали на Юг к Каледину, где существовала старинная казачья традиция - "С Дона выдачи нет". 6 декабря в Новочеркасске к ним присоединился Корнилов, обвиняемый в выступлении против Временного правительства (свергнутого теперь большевиками). С появлением группы патриотически настроенных генералов усилилось формирование Добровольческой армии.

Здесь на Дону обосновались и русские политические и общественные деятели: Гучков, Милюков, Родзянко, Струве и др. В конце декабря в Новочеркасске между Калединым, Алексеевым и Корниловым было заключено соглашение о создании верховной власти. По свидетельству Деникина, этот триумвират (Алексеев занимался вопросами гражданского управления, внешних сношений и финансов, Корнилов - военными, Каледин - управлением Донской областью) "представлял из себя в скрытом виде первое общерусское противобольшевистское правительство", просуществовавшее в течение месяца (до самоубийства Каледина) в эмбриональном состоянии. Для политического руководства Добрармией был образован Донской гражданский совет под председательством Алексеева, в который вошли Каледин, Корнилов, Милюков, Струве и др. Вскоре сюда были включены и представители российской демократии - Б. В. Савинков и др. Каледин, который лучше других знал положение в области и настроение населения, понимал, что "без этой уступки демократии ему не удастся обеспечить пребывание на Дону Добровольческой армии"54. И генералы Алексеев и Корнилов вынуждены были уступить.

В 1919 г. в Ростове, когда главнокомандующим вооруженными силами Юга России был Деникин, вышла книга К. Корина "Первые вожди Добровольческой армии и их взгляд на задачи ее". Она открывалась фотографиями трех генералов - "великих русских патриотов - М. В. Алексеева, А. М. Каледина и Л. Г. Корнилова", с которыми были связаны первые шаги Добрармии. Далее в книге отмечалось: Алексеев выдвинул идею и положил практическое начало в создании Добрармии для спасения Родины; Каледин поддержал эту идею, оказал Добрармии материальную поддержку и дал возможность воплотить ее в жизнь на Дону; Корнилов принял командование Добрармией и повел ее на спасение России. Таким образом, Каледин стоял у истоков Белой идеи.

Дон оказался островом, на котором собирались последние осколки послефевральской России. Корнилов и Алексеев боролись за восстановление российской государственности. "Каледин же - отмечал его фронтовой сослуживец - за ее сохранение. Они только служили идее; Каледин же служа, - ее воплощал"55. Дон становится символом белого движения. Марина Цветаева писала в своем сборнике "Лебединый стан" в стихотворении "Дон". "Не лебедей это в небе стая: // Белогвардейская рать святая...// Старого мира - последний сон: // Молодость-Доблесть-Вандея-Дон.. .// И в словаре задумчивые внуки // За словом: долг напишут слово: Дон".

Перед созывом Учредительного собрания отношение к нему первого делегата по казачьему списку № 4 Каледина стало негативным. Это связано с тем, что кадеты, третья партия по количеству полученных голосов в России, фактически были изгнаны из него, а сам атаман объявлен "вне закона". Но лозунг Учредительного собрания- по тактическим соображениям - сохранился.

27 декабря штаб Добрармии опубликовал "Обращение к населению", в котором говорилось: "Преступный мятеж большевиков сознательно нарушил выборы в Учредительное собрание. Ныне же надежда исстрадавшегося русского народа - Учредительное собрание срывается наемниками немцев". Касаясь заключенного с немцами перемирия, в обращении утверждалось, что "под видом... мирных переговоров готовится венец предательства. Россия, лишенная армии... будет отдана безоружная, на расправу вражеской армии". Поэтому нужна Добровольческая армия, которая "рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его Круга, его правительства и Войскового Атамана" будет защищать от немецко-большевистского нашествия юго-восток страны, давший нам приют, и являющийся "последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России". В заключение отмечалось, что русскому народу нужно новое свободно избранное Учредительное собрание, перед волей которого "должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения"56.

Каледин подтвердил цели Добровольческой армии, но как донской атаман вынужден был считаться и с настроением населения области и особенно казачьих войск, которым он отдал приказ не переходить административных границ области войска Донского.

30 декабря в своей речи на съезде неказачьего населения Дона, Каледин заявил, что казачество не признало СНК, возглавляемого Лениным и Троцким. Поэтому войсковое правительство вынуждено было создавать свою государственную власть в области, к чему никогда не стремилось. "Мы хотели лишь широкой автономии, но отнюдь не отделения от России". Существенную обстановку он охарактеризовал как временную узурпацию власти войсковым правительством и для исправления положения предложил неказакам понять друг друга и найти общий язык 57 . Соглашение в результате переговоров состоялось.

4 января 1918 г. съезд неказачьего населения утвердил соглашение об образовании Объединенного правительства, куда вошли представители по сословному и территориальному, а не партийному принципу. Вне паритета был товарищ войскового атамана председатель правительства Богаевский. Каледин же сохранил контроль над Объединенным правительством: как атаман он обладал правом "вето" на любое его постановление.

После разгона Учредительного собрания Каледин ни одного слова не произнес в его защиту. Корнилов в своей программе, разработанной в середине января 1918 г. в Ростове, подтверждал: "Сорванное большевиками Учредительное собрание должно быть созвано вновь. Выборы в Учредительное собрание должны быть произведены свободно, без давления на народную волю и во всей стране. Личность народных избранников священа и неприкосновенна"58.

Попытка Каледина расширить свою социальную базу, за счет привлечения к управлению областью неказаков не увенчалась успехом. Паритет оказался не эффективен, ибо не решал важнейшего и острейшего аграрного вопроса. Донские крестьяне продолжали громить помещичьи имения. Атаман не смог осуществить свой план создание единого антибольшевистского фронта.

Не считаясь с обстановкой, Каледин продолжал политику неотчуждаемости всех казачьих земель. Атаман стал заложником казачьих Кругов. Постановление Объединенного правительства от 12 января по аграрному вопросу он вернул на доработку. 16 января Войсковое правительство опубликовало закон о земле, принятый Учредительным собранием (это закон в какой-то мере касался и отчуждения казачьих земель), но вскоре разъяснило, что это лишь проект и Войсковое правительство "во избежания недоразумений считает своим долгом довести до сведения населения области, что постановление Учредительного собрания о земле не успело стать законом". Каледин и войсковая половина правительства считали законы, принятые Учредительным собранием, слишком радикальными.

Казачьи полки, прибывшие с фронта на Дон, сначала заняли по отношению к советским войскам политику "вооруженного нейтралитета". Огромное воздействие на казаков-фронтовиков оказал "Декрет о мире", которому белое движение ничего не могло противопоставить. Оказавшись на Дону, фронтовики получили возможность вернуться в свои станицы и хутора, к родным куреням. Фронтовое казачество было недовольно тем, что правительство Каледина предоставило убежище в Новочеркасске Белой гвардии, что давало повод Красной гвардии идти на Дон. Ввиду недееспособности казачьих частей, Каледин, после некоторых колебаний, разрешил создание белоказачьих партизанских отрядов из казаков-служак и молодежи. После нового года казаки-фронтовики стали расходиться по домам. От некоторых казачьих полков вскоре фактически остались лишь их названия и номера.

10 января по инициативе дивизионного комитета 5-ой донской казачьей дивизии в станице Каменской открылся съезд фронтового казачества во главе с подхорунжим Ф. Г. Подтелковым. Делегаты съезда обсуждали вопрос о предотвращении гражданской войны. Прибывшие с Воронежского совещания делегатов советов Дона большевики "решили произвести основательную атаку на съезд и выбить его во что бы то не стало из нейтральных позиций, в которых он пребывал". Прапорщик М. В. Кривошлыков зачитал съезду перехваченную телеграмму Каледина, в которой тот требовал "арестовать съезд и предать его инициаторов суду военного времени". Телеграмма эта покончила с сомнениями, мучившими казаков- фронтовиков, она побудила "нерешительных казаков на очень решительные меры". Съезд предложил объявить войсковое правительство низложенным, а власть передать в руки съезда фронтового казачества, который избрал Донской казачий ВРК во главе с Подтелковым.

Донской атаман, не потеряв еще веру в "казачье братство", узнав о событиях в Каменской, послал туда для переговоров свою делегацию. Встретившись 13 января с представителями Донского казачьего ВРК, делегация обвинила этот комитет в измене Дону, в том, что он продался большевикам. Комитетчики предъявили контробвинения правительству Каледина, которое противопоставило Дон всей России, приютило у себя генералов, офицеров и буржуазию, бегущую из России, втянуло Дон в гражданскую войну и потребовали сложить полномочия. Переговоры окончились безрезультатно, но было принято решение продолжить их, для чего в Новочеркасск для встречи с правительством Каледина должна была выехать делегация казачьего ВРК.

15 января утром в Новочеркасске в большом зале областного правления делегация Донского казачьего ВРК во главе с Подтелковым встретилась с Объединенным правительством атамана. За стол переговоров друг против друга сели одностаничники - генерал от кавалерии Каледин и подхорунжий Подтелков. Последний обвинил правительство и атамана в антинародной политике и в разжигании гражданской войны, что заставило их, казаков-фронтовиков, собраться в Каменской. Затем от имени ВРК Подтелков предъявил войсковому правительству ультиматум с требованиями: передать командование воинскими частями в области Донскому казачьему ВРК, отозвать все партизанские отряды, действующие против революционных войск, разоружить их, а также добровольческие дружины, юнкерские училища и школы прапорщиков и выслать всех участников этих организаций не жителей области за пределы Дона; сдать Новочеркасск полкам казачьего ВРК; объявить членов войскового Круга неправомочными, войсковому правительству сложить полномочия и немедленно передать власть областному казачьему ВРК - "впредь до образования в области постоянной трудовой власти всего населения".

В течение многих часов шли безуспешные переговоры. Выигрывая время, Каледин заявил, что правительство рассмотрит предложение ВРК и даст утром окончательно письменный ответ. 16 января последовал этот ответ: войсковое правительство отвергало требования ВРК. Войсковое правительство, избранное всем казачьим населением области, не имеет права складывать свои полномочия до созыва нового войскового Круга, который намечен на 4 февраля 1918 г. в Новочеркасске одновременно со съездом всего неказачьего населения. "Только Круг, законный орган, восстановленный революцией,.. имеет право сместить войсковое правительство и избрать новое". Он-то и рассмотрит все требования ВРК. Далее в ответе говорилось, что войсковое правительство не желает гражданской войны и стремится покончить дело мирным путем. Вместе с тем оно "только защищает Донской край, никаких наступательных действий не предпринимает, остальной России своей воли не навязывает, а потому не желает, чтобы и Дону кто-нибудь посторонний навязывал свою волю". Содержалось и требование роспуска ВРК и освобождения всех арестованных в Каменской. "Войсковое правительство, - отмечалось в ответе, не допускает и мысли, чтобы свои донские части выступили против правительства и тем начали междуусобную войну на Тихом Дону"59.

В то время, когда делегация казачьего ВРК вела переговоры в Новочеркасске, партизанский отряд М. В. Чернецова разоружил части 8-го казачьего полка на станциях Звереве и Лихая. Чернецов предъявил казачьему ВРК ультимативное требование сдать Каменскую и призвать войска к повиновению войсковому правительству. 17 января партизаны захватили Каменскую и Глубокую, но это был их последний успех. На юге области в это время произошли важные события. 17 января рабочие Таганрога восстали против белогвардейского режима. На следующий день в Ростове и Батайске началась мощная забастовка железнодорожников, направленная против войскового правительства.

17 января Добровольческая армия по политическим и военным соображениям была вынуждена передислоцироваться из Новочеркасска в Ростов, откуда удобнее было вырваться из окружения. Ростовский пролетариат с негодованием воспринял это известие. Объединенное правительство ввело военное положение в Ростове. 19 января отрядом офицеров и юнкеров было расстреляно многотысячное собрание бастующих железнодорожников. Кровавая расправа вызвала гневный протест трудящихся, который вылился в трехдневную общегородскую забастовку. Металлурги Сулина и шахтеры Александровск-Грушевского были солидарны в своих решениях с таганрогскими и ростовскими рабочими. Трудящиеся, стоящие на платформе советской власти, искренне верили в большевистские идеи. Январское наступление советских войск сочеталось с мощной борьбой пролетариата, крестьянства и революционного казачества Дона, направленной против Добровольческой армии и власти атамана Каледина.

После Октябрьской революции кадетские деятели неоднократно критиковали Каледина за медлительность и нерешительность в деле спасения России, а отдельные круги Добровольческой армии называли его даже "казачьей слякотью". Это объясняется тем, что атаман, хорошо зная положение в области, вынужден был осторожно делать каждый шаг в своей политике. Он явно не желал форсировать открытие междоусобицы на родной казачьей земле, чтобы горели донские города и станицы. Фанатически ненавидя большевизм, боевой генерал явно не вписывался в начавшуюся братоубийственную войну. Именно в этом была двойственность положения одновременно и белого генерала и донского атамана.

Между тем наступавшие советские войска сжимали кольцо вокруг Новочеркасска. 26 января вечером состоялось заседание Донского правительства с некоторыми членами Круга, вернувшимися после объезда страниц. На нем присутствовал начальник штаба Добровольческой армии генерал Лукомский. Вступивший на заседании Каледин охарактеризовал тяжелое положение, в котором оказался Дон. Он говорил о необходимости эвакуации правительства и Круга из Новочеркасска в район еще "крепких и стойких страниц". Атаман заявил, что потеря Новочеркасска явится концом Дона. Отметив, что без Добрармии не отстоять Дон, он просил передать Корнилову и Алексееву просьбу сосредоточить главные силы Добрармии в районе Новочеркасска. Лукомский ответил, что они считают это нецелесообразным, так как под Новочеркасском Добрармия может попасть в ловушку и начатое дело будет погублено. Они приняли решение отступать на Кубань. Как вспоминает Лукомский, Каледин заявил: "Оставлять Новочеркасск он не может... считает недопустимым атаману бежать из столицы Донского края и скитаться по станицам; если ничего не выйдет, то он погибнет здесь в Новочеркасске". Вернувшись в Ростов, Лукомский доложил Корнилову:

"Генерал Каледин потерял веру в возможность что-либо сделать для спасения положения"60. По свидетельству Богаевского, атаман "в последние дни был сумрачен: он видел, что борьба бесцельна... Алексей Максимович повесил голову и говорил: Круга не дождемся, надо дело кончать".

В последних числах января события в калединском лагере развивались с кинематографической быстротой. 28 января Каледин в своем последнем воззвании к казакам охарактеризовал положение Дона как катастрофическое. На Дон идут советские войска, "направляемые правительством Ленина и Троцкого. Войска их продвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками... Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж, в союзе... с бандами Красной гвардии и солдатами сделали нападение на отряд полковника Чернецова... и частью его уничтожили, после чего большинство полков, участников этого гнусного и подлого дела, рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество". Атаман вынужден был признать: "Большинство из остатков уцелевших полевых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края". Поэтому войсковое правительство "принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей", но, их незначительное число, и положение станет чрезвычайно опасным", если все казаки не поспешат им на помощь. "В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство - только тяжкий долг, и остаюсь я на посту по глубокому убеждению необходимости сдать пост при настоящих обстоятельствах только перед Кругом"61. Как показали дальнейшие события, казаки оказались глухи к этому призыву атамана. В эти горькие минуты атаман сказал: "Если бы мне только два полка, да разве это было бы..."

В ночь на 29-е Калединым были получены от Корнилова и Алексеева две телеграммы. В них сообщалось, что Добровольческая армия, не получая от казаков помощи и истекая кровью, вынуждена покидать пределы Донской области. Одновременно приходит донесение о том, что советские войска продвигаются к Новочеркасску.

29 января наступил последний день атамана. Утром в атаманском дворце открылось закрытое заседание объединенного правительства. Каледин, зачитав две полученные от Корнилова и Алексеева телеграммы, заявляет: "Положение вещей должно быть признано безнадежным. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития... Борьба и сопротивление в дальнейшем бесцельны. Я слагаю с себя полномочия атамана и полагаю, что то же самое следует сделать и членам правительства". Председатель объединенного правительства Богаевский поддержал атамана: "Если население идет не за одно с нами, если мы нигде не встречаем поддержки, - мы должны уйти. Я повторяю слова атамана: борьба бесцельна. Я слагаю с себя полномочия". Остальные члены правительства присоединились к выступавшим. Во время обсуждения вопроса Каледин прервал одного из выступавших: "Господа, говорите короче. Время не ждет: от болтовни погибала Россия". В последнем постановлении правительство призывает все свои части: не оказывать сопротивления наступающим войскам СНК; войсковому атаману и объединенному правительству сложить полномочия; войти в переговоры с советскими войсками; до созыва войскового Круга и съезда неказачьего населения руководство текущими делами области и подготовку организаций общей краевой власти возложить на временный областной общественный комитет порядка, составленный из представителей городского самоуправления Новочеркасска, новочеркаского станичного правления, областного военного комитета и других организаций по выбору трех первых62.

Одновременно Каледин отдает приказ походному атаману генералу А. М. Назарову прекратить сопротивление советским войскам. Вызвав начальника штаба походного атамана полковника В. И. Сидорина, он диктует свой последний приказ: "Части Добровольческой армии сосредотачиваются в районе города Ростова, перед донскими партизанами на Сулинском фронте встает роковая необходимость стрелять в своих же донских казаков... Это недопустимо ни при каких условиях... Объявляю, что каждый партизан, каждый отдельный партизанский отряд может считать себя свободным и может поступить с собой по своему устремлению". Далее атаман предлагает дилемму: присоединиться к Добровольческой армии или перейти на положение обывателя и скрыться. Приказ заканчивался словами:

"Этим я открываю фронт с единственной целью: не подвергать город ужасам гражданской войны". По свидетельству Сидорина (в годы гражданской войны генерала - командующего Донской армией), бывшего до последних минут с атаманом, одной из причин его самоубийства, "каплей переполнившей чашу", было "разочарование в ближайших друзьях и боевых соратниках М. В. Алексееве и Л. Г. Корнилове"63.

Перед концом заседания Каледин передал одному из членов правительства бывшие у него благотворительные суммы, сказав: "Ну, слава Богу, от этого очистился".

В предсмертном письме Алексееву Каледин пишет: "Волею судьбы и желанием казачества Тихий Дон Вам вверил судьбу казачества и предложил избавить Дон от ненавистников свободного и здорового казачества, от врагов всякого национального самоопределения, от большевиков. Вы, с вашим горячим темпераментом и боевой отвагой, смело взялись за свое дело и начали преследование большевистских солдат, находящихся на территории Войска Донского. Вы отчаянно и мужественно сражались, но не учли того обстоятельства, что казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него. Так случилось со мной, и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага; но мне дороги интересы казачества и я Вас прошу щадить их и отказаться от мысли разбить большевиков по всей России. Казачеству необходимы вольность и спокойствие; избавьте Тихий Дон от змей, но дальше не ведите на бойню моих милых казаков. Я ухожу в вечность и прощаю вам все обиды, нанесенные мне вами с момента вашего появления в нашем Кругу. Уважающий вас Каледин. 29 января 14 ч. 12 м."64.

В 14 час. 30 мин. он выстрелом из револьвере в сердце покончил жизнь самоубийством. Кое-то из его окружения, зная настроение генерала, хотел силой увезти Каледина в Добрармию, но он их опередил.

Крах калединского режима был обусловлен донскими внутренними причинами, однако определяющими явились общероссийские обстоятельства. Никто так ярко и верно не объяснил психологический надлом Каледина, как П. Б. Струве. В своей статье "Памяти белых вождей" к 15-летию кончины Каледина он писал: "М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов пали... А. М. Каледин не только пал, но был обречен. Обреченность А. М. Каледина коренилась в том, что этот боевой генерал, который не колеблясь посылал десятки тысяч людей на верную смерть, сам оказался душевно неспособен к самой жестокой войне, войне гражданской. Я эту неспособность к гражданской войне прочел на лице А. М. Каледина с потрясающей ясностью в том незабываемом для меня последнем заседании Донского Правительства в качестве представителя Добровольческой армии. И когда, по телефону сообщили о роковом выстреле, положившем добровольный конец героической жизни этого неустрашимого воина, я почувствовал, что свершилась неотвратимая судьба, заложенная не только во внешних факторах, но и в душевном настрое этого воистину рыцаря без страха и упрека"65.

Но с наибольшей полнотой раскрыл причину этой трагедии Деникин. "Каледин принял власть, "как тяжелый крест". Он говорил: - Я пришел на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может с проклятиями... Он мыслил и чувствовал, как русский патриот; жил в эти месяцы, работал и умер, как донской атаман. Каледин ставил себе государственные задачи также ясно, как Алексеев и Корнилов и не менее страстно, чем они, желал освобождения страны. Но в то время, когда они ничем не связанные, могли идти на Кубань, на Волгу, в Сибирь - всюду, где можно было найти отклик на их призыв, Каледин - выборный атаман, отнесшийся к своему избранию, как к некоему мистическому предопределению, кровно связанный с казачеством и любивший Дон, мог идти к общерусским национальным целям только вместе с донским войском, только возбудив в нем порыв, подняв чувство если не государственности, то по крайней мере самосохранения. Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни. Ждать исцеления Дона не было сил"66.

Калединский выстрел, отмечал Деникин, произвел потрясающее впечатление на всех. Явилась надежда, что Дон опомнится после такой тяжелой искупительной жертвы. На Дону был объявлен "сполох". Появилась надежда. Корнилов приостановил отступление Добрармии на Кубань. Но это длилось всего несколько дней. Агония режима продолжалась. Но со временем калединский выстрел все же сыграл определенную роль. Через два месяца казачество поднялось.

На белом Дону памяти первого атамана посвящали свои страницы газеты и журналы. Его имя присваивали полкам, бронепоездам и т. п.

В эмиграции, в русском зарубежье - в Софии, Белграде, Праге, Берлине, Париже и других местах, где располагалась казачья диаспора, всегда отмечали панихидой день гибели Каледина, а также собраниями, на которых звучали доклады, воспоминания. Правокадетская газета "Руль" писала: "Поминки по генералу А. М. Каледину дали повод пражскому республиканско-демократическому казачеству оглянуться на свое прошлое и подумать о будущем. В разных кругах русских людей замечается теперь тяга к вождям. Там, где нет живых, стараются собираться хотя бы у мертвых. Республиканско-демократическое казачество, конечно имеет все права на А. М. Каледина. Он был подлинным демократом и истинным республиканцем"67. Немало казачьих страниц заграницей носили его имя. В Канаде при св. Николаевском Соборе в г. Монреале существует общеказачья станица им. атамана Каледина, которая даже выпускает журнал "Станичный вестник".

Однако не все так высоко оценивали деятельность Каледина. Так, бывший атаман всевеликого войска Донского монархист генерал П. Н. Краснов считал А. М. Каледина безвольным, слабым человеком, "плывшим по течению", а его правительство обвинял в бездействии68. Еще дальше пошли казаки "самостийники", мечтавшие о своем независимом государстве "Казакии", связавшие себя с гитлеровским фашизмом в годы Второй мировой войны. Их журнал "Вольное казачество" писал: "Доблестный - генерал - дворянин, воспитанный и выросший в русской среде, сжившийся с Россией", больше думал о ней, а не о Доне. Казачьи помещики-дворяне "оторвались от казачества, уйдя в Россию всем сердцем своим и всею душою". Каледин любил Россию, за которую доблестно сражался на фронте мировой войны. Гибель атамана Каледина, духовно расказачевшегося, расценивалась как "глубокая трагедия казака-интеллигента.., казачий патриотизм заменившего патриотизмом русским"69.

И сегодня оценка жизни и деятельности Алексея Максимовича Каледина не однозначна. Одни считают его казачьим, русским патриотом, борцом за единую, неделимую Великую Россию, "которую мы потеряли"; другие - контрреволюционным генералом, поднявшим мятеж против советской власти и развязавшим гражданскую войну в стране.

Примечания

1. Вольный Дон, 4.XI. 1917; МЕЛЬНИКОВ Н. М. А. М. Каледин - герои, луцкого прорыва и донской атаман. Мадрид. 1968, с. 14 - 15.

2. Донская волна, 1918, N 2, с. 4.

3. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. М. 1991, с. 161.

4. Донская волна, 1918, N 15, с. 12.

5. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 1963, с. 203.

6. ДЕНИКИНА. И. Ук. соч., с. 161; его же. Пусть русского офицера. М. 1990, с. 267.

7. Донская волна, 1918, N 15, с. 14.

8. Вестник общества галлиполийцев, София, 1933, N 4, с. 3; БРУСИЛОВ А. А. Ук соч., с. 176.

9. Донская волна, 1918, N 2, с. 4.

10. Военно-исторический журнал, 1996, N 4, с. 26 - 28; БРУСИЛОВ А. А. Ук. соч., с. 203 - 204.

11. Донская волна, 1918, N 15, с. 14.

12. МАРЧЕНКО Г. В. Дорогой чести. Генерал Каледин. М. 1996, с. 84.

13. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 163.

14. Донская волна, 1918, N 6, с. 11.

15. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 161, 165; его же. Путь русского офицера, с. 240.

16. Цит. по: МАРЧЕНКО Г. В. Ук. соч., с. 95.

17. МЕЛЬНИКОВ Н. М. Ук. соч., с. 83 - 84; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. T.I. с. 140, 263.

18. Вольный Дон, 5.IX.1917.

19. Донская летопись. Вена, 1923, N 1, с. 17.

20. Краткий отчет о заседаниях 1-го Донского Войскового круга. 26 мая - 18 июня 1917г. Новочеркасск. 1917, с. 5, 61.

21. Донская летопись, N 1, с. 18.

22. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 1255, оп. 1, д. 6, л. 5, 7; Вольный Дон, 12, 15.VII.1917.

23. KNOX A. With the Russian Army. 1914 - 1917. Vol. II. Lnd 1921, p. 673.

24. Правда о "мятеже" генерала Корнилова и генерала Каледина. Новочеркасск. 1917, с. 27, 31.

25. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 1, с. 379.

26. См. Постановления Донского войскового Малого круга 2 - 7 августа 1917г. Новочеркасск. 1917.

27. Отчет о Московском совещании общественных деятелей 8 - 10 августа 1917 г. М. 1917,с. 59,89.

28. II Большой Донской войсковой круг, созванный в г. Новочеркасске в сентябре 1917 г. Новочеркасск. 1917, с. 13, 14 - 15.

29. Государственное совещание. 1917 год в документах и материалах. М. -Л. 1930, с. 73 - 76.

30. Государственное совещание, с. 296; Правда о "мятеже" генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 35; Вольный Дон, 20.VIII.1917.

31. Родимый край, Париж, 1930, N 6, с. 25 - 56.

32. Правда о "мятеже" генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 37; Донская летопись, N 1, с.30.

34. МЕЛЬНИКОВ Н. М. А. М. Каледин - герой луцкого прорыва и донской атаман, с 169; Казачий путь, Прага, 1926, N 75, с. 14.

35. Правда о "мятеже" генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 38.

36. Донская летопись, N 1, с. 33.

37. Донская волна, 1918, N 2, с. 6.

38. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 366, он. 1, д. 251, л. 201, 290.

39. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 101 - 102.

40. Государственный архив Краснодарского края, ф. Р-6, д. 23, л. 20.

41. Вольность, 18.Х.1917; Библиотека Ростовского государственного университета. Отдел рукописей. Воспоминания П. М. Агеева. "1917 год", 1923, л. 73.

42. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смусты. Т. 2. с. 101; Правда, 12.XII.1917.

43. Декреты Советской власти. Т. 1. М. 1957, с. 20.

44. Пролетарская революция на Дону. Сб. 2. Ростов н/Д. 1922, с. 112.

45. Вольный Дон, 7.XI.1917.

46. ДЕНИКИНА. И. Очерки русской смуты. Т. 1, с. 378.

47. Там же, Т. 2, с. 166.

48. ЛЮБИМОВ И. Н. Революция 1917 года. Хроника событий. Т. VI. Октябрь-декабрь. М.-Л. 1930, с.108.

49. МЕЛЬНИКОВ Н. М. Ук. соч., с. 158; Вольный Дон, 14 и 15.XI.1917.

50. Приазовский край, 15.XI.1917.

51. Донская волна, 1918, N 4, с. 7; Пролетарская революция на Дону. Сб. 2, с. 104.

52. Донская волна, 1918, N 4, с. 13; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с.. 187.

53. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4. М. -Л. 1924, с. 187 - 188.

54. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 189, 190.

55. Белое дело. Т. 4. Берлин. 1928, с. 63.

56. БОРИН К. Первые вожди Добровольческой армии и их взгляд на задачи ее. Ростов н/Д, 1919, с. 14 - 17.

57. Вольный Дон, 3.1.1918.

58. Архив русской революции. Т. 9. Берлин. 1923, с. 286.

59. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 217 - 222.

60. Архив русской революции. Т. 5. Берлин, 1922, с. 148; ВОЛИН В. Дон и Добровольческая армия. Ростов н/Д. 1919, с. 37.

61. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 229 - 230, 239.

62. Вольный Дон, 1.11.1918; Приазовский край, 31.1.1918.

63. Руль, Берлин, 15.II.1924; Последние новости, Париж, 21.11.1924.

64. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 230.

65. Цит. по: МАРЧЕНКО Г. В. Ук. соч., с. 211.

66. ДЕНИКИН А. И. Очерки руссукой смуты. Т. 2, с. 166.

67. Руль, 15.II.1924.

68. Последние новости, 10.III.1926.

69. Вольное казачество, Париж, 1934, N 163, с. 5, 10.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.