Лазарев С. Е. Дмитрий Аркадьевич Шмидт

А. П. ПОГРЕБИНСКИЙ
СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО И ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ВОПРОС В РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Продовольственный кризис в царской России, возникший и прогрессивно нараставший в годы первой мировой войны, явился полной неожиданностью как для царского правительства, так и для буржуазно-помещичьих кругов. Накануне войны в буржуазной экономической литературе и периодической печати господствовала совершенно антинаучная, реакционно-националистическая доктрина Блиоха, предсказывавшая особую устойчивость русского тыла в условиях длительной войны. [1]

Основываясь на безнадежно-устарелых представлениях Блиоха о требованиях, которые война предъявит к народному хозяйству, русская буржуазия рассчитывала, что аграрная Россия сумеет полностью обеспечить продовольствием армию и население, и это явится важным преимуществом ее в борьбе с Германией. [2] Буржуазно-дворянская печать не только не предвидела голода и дороговизны, но «предсказывала», что прекращение экспорта создаст в стране огромные излишки хлеба и падение цен на сельскохозяйственные продукты. [3]

Однако уже в течение первого года войны обнаружилась вся беспочвенность этих расчетов. Значительная нехватка продуктов в промышленных центрах н заметное повышение цен наглядно опровергали представление о том, будто война не нарушит продовольственного изобилия, а снабжение армии и населения не вызовет никаких затруднений.

Упадок сельского хозяйства и продовольственный кризис, переросший накануне Февральской буржуазно-демократической революции в подлинную катастрофу, являлись звеньями общего экономического раз-/37/

1. И. С. Блиох. Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях, т. IV, СПб., 1898, стр. 26, 186, 313.
2. «...В наилучшем положении, — писал И. С Блиох, — очевидно, будет находиться Россия, которая с закрытием экспорта не только не почувствует недостатка, но, напротив, будет обладать излишком зерна и не ощутит затруднений в продоволь-огвовании населения». (Там же, стр. 284).
3. Проф. П. П. Митулин в начале войны писал: «Страна земледельческая, Россия, конечно, пострадает вследствие сокращения экспорта своих сельскохозяйственных продуктов. Однако это будет иметь и свою хорошую сторону: названные продукты подешевеют для внутреннего потребления, в то время как они резко должны вздорожать в странах промышленных». (Новый Экономист, 1914, № 30, стр. 3). В Московском сельскохозяйственном обществе был даже прочитан специальный доклад о борьбе с падением хлебных цен н избытком продовольствия (Народное хозяйство в 1916 г., вып. V—VI, Пгр., 1921, стр. 15).

вала страны. Голод и дороговизна вызывали недовольство и озлобление среди трудящихся и усиливали революционность масс. Царское правительство и буржуазная общественность вынуждены были изыскивать различные средства для борьбы с дороговизной и организации продовольственного снабжения армии и населения.

Настоящая статья, основанная на материалах московских архивов, трудах и отчетах буржуазных общественных организаций и различных ведомств, имеет своей целью исследовать положение сельского хозяйства и продовольственного дела в дореволюционной России в годы первой мировой войны, а также проанализировать продовольственную политику царизма на различных этапах ее развитая.

Исследователь наших дней, занимающийся вопросами военной экономики России в годы первой мировой войны, не может пройти мимо того опыта перестройки социалистическим государством всех отраслей народного хозяйства и максимального приспособления его к нуждам военного времени, блестящие успехи которого были так наглядно продемонстрированы в 1941—1945 гг.

Продовольственный кризис в первую мировую войну и полное банкротство правящих кругов в деле организации снабжения армии и населения отнюдь не были случайностью. Сравнительное изучение состояния сельского хозяйства и продовольственного снабжения в СССР в 1941—1945 гт. и в дореволюционной России в 1914—1917 гг. не только наглядно показывает огромные преимущества колхозного строя и планового социалистического хозяйства, но и облегчает понимание тех конкретных исторических причин, которые вызывали неизбежное нарастание продовольственного кризиса в царской России. Среди этих причин, разумеется, не последнее место занимала и продовольственная политика царизма, носившая ярко выраженный антинародный характер, нисколько не нарушавшая своекорыстных интересов помещиков и хлебных спекулянтов.

Одним из наиболее важных факторов, повлиявших на состояние сельского хозяйства в годы войны, был недостаток рабочих рук. С 1914 по 1916 г. в армию было мобилизовано 12 млн. человек, и война оторвала от деревни наиболее работоспособное взрослое мужское население.

Уже в 1916 г. из 44 губерний, обследованных министерством земледелия, в 36 губерниях чувствовался острый недостаток в рабочей силе. [4] По данным всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., работоспособное мужское население деревни сократилось приблизительно на 40%. [5]

В связи с войной также резко сократились внутреннее производство и ввоз сельскохозяйственных машин. В 1916 г. было произведено лишь 25% общего количества сельскохозяйственных машин и орудий, выпущенных промышленностью царской России в 1913 г., а ввоз из-за границы уменьшился наполовину. [6]

За время войны ввоз минерального удобрения в Россию, составлявший в 1913 г. 34 млн. пудов, совершенно прекратился, а внутреннее производство, удовлетворявшее лишь 30% общей потребности, резко уменьшилось. /38/

4. Народное хозяйство в 1916 г., вып. V—VI, Пгр., 1921, стр. 3.
5. Вестник сельского хозяйства, 1917, № 7, стр. 7.
6. Ввоз машин изменялся в годы войны следующим образом: в 1914 г. было ввезено 6400 тыс. пудов; в 1915 г. — 1555 тыс. пудов, а в 1916 г. — 2945 тыс. пудов (Статистические сведения о финансовом и экономическом положении России к 15 декабря 1916 г, стр. 21).

На состоянии сельского хозяйства сказывалась также мобилизация для нужд армии около 2 млн. лошадей. Массовые реквизиции скота привели к резкому сокращению поголовья.

Все указанные обстоятельства: недостаток рабочих рук, сельскохозяйственных машин и минерального удобрения, реквизиции лошадей и рогатого скота резко сказались на общем состоянии сельского хозяйства страны. В результате этих причин сократилась посевная площадь, ухудшилась обработка земли и уменьшились урожаи, в тяжелом состоянии оказалось животноводство страны.

В 1913 г. в России насчитывалось около 53 млн. голов крупного рогатого скота, а годовое потребление составляло 9 млн. голов. Но уже в 1915 г., в связи с огромными потребностями армии, было забито около 18 млн. голов. [7]

Империалистическая война ускорила процесс капитализации сельского хозяйства страны. Она вызвала усиленную дифференциацию деревни. Кулачество, используя продовольственный кризис и высокие цены на сельскохозяйственные продукты, обогащалось. Оно увеличивало запашку, усиленно скупая земли разорявшейся бедноты, а также помещичьи земли, увеличивало живой и мертвый инвентарь своего хозяйства, переходило на улучшенные системы полеводства и т. д.

Наряду с этим шел усиленный процесс разорения бедняцкого хозяйства. В условиях непрекращавшихся мобилизаций рабочей силы, реквизиции скота и т. п. бедняки усиленно выделялись из общины, продавали землю и пролетаризировались.

Что касается помещичьего хозяйства, то влияние на него войны было крайне сложным. Здесь необходимо, прежде всего, иметь в виду, что помещичий класс еще со времени реформы 1861 г. состоял из различных прослоек. Значительная часть его использовала свои огромные земельные владения не для организации крупного капиталистического хозяйства, а для сдачи земель в аренду.

Рента — отработочная и испольная — исчерпывающе описанная и блестяще проанализированная Лениным в его гениальном труде «Развитие капитализма в России»,— была главным источником обогащения этой наиболее паразитической части класса помещиков.

Другая часть помещиков организовала на своих землях крупное капиталистическое земледелие с машинной обработкой и массовым применением наемного труда. Дворянство, особенно из числа живших за счет аренды земли, используя беспрерывно возраставшие земельные цены, постепенно распродавало свои земли. Процесс сокращения дворянскою землевладения особенно ускорился со времен столыпинской реформы, которая предоставила широкую возможность помещикам продавать свои земли по выгодным ценам через Крестьянский банк.

По данным статистики, площадь дворянского землевладения по 4 губерниям Европейской России с 1862 по 1910 г. уменьшилась почти наполовину — с 87 млн. до 45 млн. десятин. [8] В годы войны продолжался /39/

7. Вестник сельского хозяйства, 1916, № 24, стр. 4. Потребление скота превышало приплод. В 1916 г, поголовье крупного рогатого скота сократилось по сравнению с 1913 г. на 7 млн. голов (см. Мировое хозяйство с 1913 по 1922 г. Статистический ежегодник, М., 1922, стр. 39). Необходимо иметь в виду, что в этих цифрах не учитывается убыль скота, вызванная занятием немцами прибалтийских губерний и Польши. Если учесть и эти данные, то общая убыль крупного рогатого скота выразится в цифре в 12 млн. голов (Очередные задачи ведомства земледелия в связи с войной, Пгр., 1916, стр. 21).
8. Материалы по статистике движения землевладения в России, изд. департамента окладн. сборов, вып. XXIII, Пгр., 1914, стр. 10; вып. XXV, Пгр., 1917, стр. 63.

процесс перехода помещичьих земель в руки зажиточного крестьянства. Ленин считал, что в годы империалистической войны особенно нажилось кулачество, прибравшее к своим рукам часть помещичьих земель и нажившееся на народной нужде. В августе 1918 г. Ленин писал, что из всего состава 15 млн. крестьянских семей нужно считать 10 млн. бедноты, 3 млн. середняков и около 2 млн. «кулачья, богатеев, спекулянтов хлебом. Эти кровопийцы нажились на народной нужде во время воины, они скопили тысячи и сотни тысяч денег, повышая цены на хлеб и другие продукты. Эти пауки жирели насчет разоренных войною крестьян, насчет голодных рабочих. Эти пиявки пили кровь трудящихся, богатея тем больше, чем больше голодал рабочий в городах и на фабриках. Эти вампиры подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова и снова кабалят бедных крестьян». [9]

В годы империалистической войны значительно снизилась роль помещиков в сельскохозяйственном производстве страны. Это выразилось, прежде всего, в резком сокращении посевной площади помещичьего землевладения. Если даже не принимать во внимание данных сельскохозяйственной переписи 1916 г., не отличающихся особой точностью, то по другим многочисленным бесспорным данным подтверждается факт значительного сокращения посевной площади помещиков в годы воины. [10]

Материалы анкетного обследования, произведенного Министерством земледелия, хоть и не дают возможности представить картину сокращения посевных площадей у помещиков и крестьян, однако со всей бесспорностью свидетельствуют о том, что посевные площади в помещичьем хозяйстве всюду сокращались значительнее, чем в кулацком хозяйстве. Корреспонденты Орловской губернии сообщали Министерству земледелия, что посевная площадь яровых хлебов подвергалась некоторому сокращению «почти исключительно в немногих крупных владельческих /40/

9. В. И. Ленин Соч., изд. 3-е, т. XXIII, стр. 207.
10. По данным сельскохозяйственной переписи, помещичьи посевы в 1916 г. составляли по отношению к площади посева 1913 г. лишь 26.9%, в то время как крестьянские посевы увеличились до 117.7% (Народное хозяйство в 1916 г., вып. V—VI, стр. 12). Всего, по данным переписи, под помещичьими посевами .находилось лишь 7687 тыс. дес. земли. Эти данные, по-видимому, являются весьма неточными. Здесь не учитывается, прежде всего, что само помещичье землевладение в 1916 г. несколько сократилось по сравнению с 1913 г. С другой стороны, вообще представляется крайне сомнительным, чтобы в 1916 г, % помещичьих земель, находившихся в собственной зксплоатации помещиков, оставались незасеянными. Здесь, очевидно, какая-то ошибка в подсчетах. По этим же данным получается, что доля помещичьих посевов в годы империалистической войны стала совсем незначительной: на 100 десятин посева приходилось 89.1 дес. крестьянской и 10.9 дес. помещичьей земли. После окончания сельскохозяйственной переписи 1916 г. в некоторых районах для проверки производились повторные переписи, которые показали, что данные о посевных площадях были несколько неточными. Во Владимирской губернии данные о посевной площади были уменьшены на 14.3%, в Орловской — на 9.9%, в Уфимской — на 8.2% и т. д. (Предварительные итоги всероссийской сельскохозяйственной переписи, изд. Особого совещания по прод. делу, вып. 1, Пгр., 1916, стр. 12). К тому же нужно иметь в виду, что сама обстановка, в которой проводилась перепись 1916 г., не способствовала точности результатов ее. В обстановке военного времени, при беспрерывных реквизициях хлеба и сельскохозяйственных продуктов со стороны органов Особого совещания по продовольствию, сельскохозяйственное население (особенно помещики и кулаки) склонно было давать преуменьшенные сведения о посевах, урожае, количестве живого и мертвого инвентаря, хлебных запасах и т. д. Проф. А. А. Кауфман еще накануне переписи высказывал опасения, что результаты ее будут неточными. «Как бы то ни было, — писал он, — опасливое и недружелюбное отношение населения ко всякой переписи, какая может быть предпринята в настоящий тяжелый момент, в настоящих тяжелых условиях, это факт, с которым неизбежно придется считаться и бороться» (А. А. Кауфман. Учет сельскохозяйственных сил, вып. 1, М.— Пгр., 1916, стр. 48).

хозяйствах». [11] По мнению корреспондентов почти всех губерний, сокращение посевной площади у помещиков связано, главным образам, с недостатком рабочей силы. Из Рязанской губернии сообщали, что помещики сдавали там землю на один посев крестьянам, так как не могли обработать ее сами. [12]

Корреспонденты из степной Украины сообщали, что там «площадь посевов яровых хлебов несколько сократилась, особенно во владельческих хозяйствах. Недостаток рабочих рук в меньшей степени отразился на площади посева в крестьянских хозяйствах, где яровые хлеба в большинстве случаев были высеяны полностью». [13]

Из Пензенской губернии сообщали о сокращении площади помещичьих посевов на 40%, крестьянских — на 15%. [14]

Корреспонденты Тамбовской и Воронежской губерний отмечали, что на сокращение площади владельческих посевов оказало влияние также прекращение винокурения. [15]

Значительное сокращение площади помещичьих посевов имело место в Левобережной Украине и во всем Поволжье. На это указывали корреспонденты Харьковской и Полтавской губерний. Из Самарской губернии сообщали, что в южной части губернии недосевы достигли 50—75%. «Указанные недосевы наблюдались исключительно во владельческих имениях и на землях крупных арендаторов и помещиков». [16]

Этот далеко не полный обзор материалов, собранных министерством земледелия, показывает, что сокращение посевной площади помещичьих земель было повсеместным явлением. Крестьянские посевы сокращались далеко не всюду и всегда в значительно меньших размерах, чем помещичьи.

О значительном недосеве помещичьих полей свидетельствует также и периодическая печать военного времени. Сельскохозяйственные журналы были заполнены известиями о недосеве помещичьих земель. [17]

Чем же объяснить, что помещичье хозяйство оказалось во время войны наименее устойчивым, в то время как зажиточное середняцкое и кулацкое хозяйства приспособлялись гораздо успешнее к новым условиям? Помещичье землевладение, как показал Ленин, являлось помехой на пути свободного капиталистического развития страны. Помещичьи земли Ленин называл крепостническими латифундиями, далеко превышающими «своими размерами капиталистические экономии данной эпохи в России и всего более извлекающие доход из кабальной и отработочной эксплуатации крестьянства» [18]. Империалистическая война ускорила процесс постепенного сокращения помещичьего хозяйства отработочного типа. В условиях военного времени резко сокращался спрос на аренду земли. Что касается помещичьих экономий, построенных на капиталистических началах, то на их развитии в военные годы также чрезвычайно болезненно отразился недостаток рабочих рук. /41/

11. 1916 год в сельскохозяйственном отношении, изд. отделов сельскохозяйственной экономики и сельскохозяйственной статистики Министерства земледелия, вып. 2, Пгр., 1916, стр. 3.
12. Там же, стр. 5.
13. Там же, стр. 12; см. также стр. 14.
14. Там же, стр. 28.
15. Там же, стр. 6—7.
16. Там же, стр. 22. Корреспонденты средневолжских губерний высказывались таким же образом (там же).
17. См., например, по этому поводу ряд статей в Вестнике сельского хозяйства за 1916 г.
18. В. И. Ленин. Соч., изд. 4-е, т. 13, стр. 203.

До войны помещичьи экономии набирали сезонных рабочих на летние полевые работы из числа беднейшего крестьянства, не имевшего возможности обеспечить себя на своих ничтожных клочках земли и вынужденного прирабатывать на стороне. В связи с мобилизациями, крестьяне сами испытывали недостаток рабочей силы, и количество сельскохозяйственных рабочих, искавших применения своего труда в помещичьих экономиях, резко сократилось. Большинство газет уже в 1915 г. подчеркивало, что главной причиной недосева помещичьих земель был недостаток рабочих рук. [19]

Резкое сокращение предложения сельскохозяйственного труда в годы войны подтверждается целым рядом данных. Летом 1913 г. через станцию Тихорецкую Донской области прошло 85 тыс. сельскохозяйственных рабочих, а в 1916 г.— лишь 18 тыс. чел. [20]

Из анкеты, проведенной Харьковским земством, видно, что недостаток рабочих рук уже в 1915 г. был основной причиной недосева в помещичьем хозяйстве. [21]

По данным Министерства земледелия заработная плата сельскохозяйственных рабочих ко времени весенней посевной кампании увеличилась в 2 1/2 раза. [22]

В конце ноября 1916 г. Всероссийская сельскохозяйственная палата, объединявшая дворян-землевладельцев, требовала от правительства решительных мер помощи дворянским имениям. В частности выдвигались требования установления массовых отпусков для солдат на время полевых работ, увеличения количества военнопленных и беженцев, работающих на помещичьих землях, использования для этой же цели воинских команд, расположенных в тылу, и т. д. [23]

Вопрос о методах борьбы с недостатком рабочей силы был центральным для помещичьего хозяйства на всем протяжении войны. Он усиленно дебатировался в газетах, в экономической печати, на заседаниях различных сельскохозяйственных обществ, в Государственной думе и т. д. Царское правительство оказывало всемерную помощь не разорявшемуся в военные годы маломощному крестьянскому хозяйству, а исключительно помещикам. Большинству помещиков была предоставлена возможность применять труд военнопленных и беженцев. К концу 1915 г. в сельском хозяйстве России работало 220 тыс. военнопленных, [24] которые были сосредоточены почти исключительно в помещичьих имениях. [25]

В начале 1916 г., по ходатайству Министерства земледелия, в помещичьи имения было переведено из Туркестана и Сибири еще 180 тыс. военнопленных, а с весны 1916 г., после начавшегося нового наступления на галицийском фронте,— дополнительно 160 тыс. пленных. Таким обра-/42/

19. См. по этому поводу данные в статье Г. Тана «Крестьянское и помещичье хозяйство во время войны» (Вестник сельского хозяйства, 1917, № 7, стр. 10).
20. Там же.
21. Вестник сельского хозяйства, 1916, № 13, стр. 8.
22. 1916 год в сельскохозяйственном отношении, вып. 2, стр. 13.
23. Вестник сельского хозяйства, 1917, № 3, стр. 11.
24. Очередные задачи ведомства земледелия в связи с войной, изд. Министерства земледелия. Пгр., 1916, стр. 8.
25. Вестник сельского хозяйства, 1916, № 13, стр. 13. О применении труда военнопленных в помещичьих имениях см. также «1916 год в сельскохозяйственном отношении», вып. 2, стр. 9—10. Труд военнопленных в крестьянском хозяйстве играл ничтожную роль, составляя около 3% занятой здесь рабочей силы (См. по этому поводу «Народное хозяйство в 1916 г.», вып. V—VI, стр. 3; А. Хрящева. Крестьянство в войне и революции, М., 1921, стр. 26). Незначительное количество военнопленных, занятых в крестьянском хозяйстве, полностью работало у кулаков.

-зом, к середине 1916 г. в помещичьих имениях насчитывалось почти 600 тыс. военнопленных.

Помимо этого, по данным Министерства земледелия, на 1 июня 1916 г. было привлечено к работам в помещичьем хозяйстве около 240 тыс. беженцев. Если сложить все эти цифры, то получается, что к лету 1916 г. в помещичьи экономии было привлечено около 800 тыс. военнопленных и беженцев. Но помещики считали эту помощь недостаточной.

По данным всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., использование труда военнопленных и беженцев лишь на 23% восполняло потребность в рабочей силе, которую испытывало помещичье хозяйство. Попытки Министерства земледелия организовать ввоз рабочих из Персии и Китая закончились неудачей. [26] Сельскохозяйственная печать подчеркивала, что применение труда военнопленных и беженцев «лишь в незначительной степени может восполнить убыль, произведенную среди рабочего населения мобилизациями». [27] Саратовские земцы считали, что число военнопленных, работавших в помещичьих имениях, ничтожно по сравнению с количеством мобилизованных на войну; к тому же труд военнопленных и беженцев был менее производителен. [28]

Гораздо легче перенесло недостаток рабочих рук кулацкое и зажиточное середняцкое хозяйство. Здесь убыль работоспособного мужского населения компенсировалась усиленным применением труда женщин, подростков и стариков. Данные сельскохозяйственной переписи 1916 г. свидетельствуют о резком увеличении женского труда на полевых работах. В сельском хозяйстве Калужской губернии на 100 мужчин приходилось 222 женщины, в Ярославской губернии — 269 женщин. [29] Женский труд находил себе применение на самых разнообразных сельскохозяйственных работах. Корреспондент «Земледельческой газеты» писал: «Всюду женщина. Пашет женщина, сеет женщина, молотит женщина, корм для скота готовит женщина».

Деревня реагировала на сокращение взрослого мужского населения уменьшением отходничества и сокращением неземледельческих промыслов. Во время войны роль промыслового отхода резко упала. В 1912 г., например, в Тульской губернии 75% крестьянских хозяйств занимались также и промыслами, а в 1917 г. — лишь 32%; в Пензенской губернии соответствующие цифры — 46 % и 18 %. [30]

Как уже указывалось выше, война ударила не только по помещичьему хозяйству капиталистического типа, но и по землевладельцам, сдававшим свою землю в аренду. А. Шестаков указывает, что землевладельческие хозяйства отработочного типа, потеряв возможность во время войны выгодно сдавать землю в аренду, не могли приспособиться к условиям капиталистического хозяйства. [31] /43/

28. Батюшков. Мобилизация русского сельского хозяйства, 1915, стр. 5. По Данным Министерства земледелия за годы войны удалось перевезти из Китая и использовать в помещичьих экономиях лишь 20 тыс. китайцев (Очередные задачи ведомства земледелия, стр. 11).
27. Вестник сельского хозяйства, 1916, № 12, стр. 7.
26. Доклад комиссии о несоответствии цен на продукты сельского хозяйства в сравнении с ценами на продукты добывающей и обрабатывающей промышленности, Саратов, 1917, стр. 7.
29. Вестник сельского хозяйства, 1917, № 7, стр. 7.
30. А. Хрящева. Указ. соч., стр. 27.
31. А. Шестаков. Очерки по сельскому хозяйству и крестьянскому движению в годы войны и перед октябрем 1917 г., Л., 1927, стр. 22.

По количеству лошадей, крупного и мелкого скота, удельный вес помещичьего хозяйства накануне Февральской революции был крайне незначителен. Крестьяне имели 22.1 млн. лошадей, помещики — 1.4 млн. Крупного рогатого скота крестьяне имели 36.5 млн. голов, помещики — лишь 2.2 млн. [32] Мелкого рогатого скота у крестьян было 130 млн. голов, у помещиков — лишь 7 млн. [33]

Все эти данные показывают, что наряду с уменьшением посевной площади и удельный вес помещичьего хозяйства в общем сельскохозяйственном производстве страны за годы войны резко снизился. А это обстоятельство имело важные последствия.

Продукция помещичьих экономий носила товарный характер. Помещики продавали почти все сельскохозяйственные продукты на рынке, в то время как крестьянство (за исключением его кулацкой верхушки) значительную часть хлеба тратило на собственное потребление. Значительные излишки хлеба были лишь у кулаков.

Поэтому сокращение удельного веса помещичьих экономий в общем сельскохозяйственном производстве страны приводило к уменьшению товарных ресурсов хлеба и продовольствия.

Каковы же были общие размеры сельскохозяйственного производства России в военные годы?

По данным Центрального статистического комитета, сбор семи важнейших зерновых культур изменялся следующим образом: [34]

Средний годовой сбор за 1909—1913 гг. . . . . . . . 4 350 млн. пудов
1914 г....................................................................... 4 304 » »
1915 г. ..................................................................... 4 659 » »
1916 г........................................................................3 916 »

Таким образом, в связи с ухудшением качества обработки земли и сокращением посевной площади, в 1916 г. сбор зерновых сократился на 434 млн. пудов по сравнению с довоенным периодом. [35] Надо еще принять во внимание, что количество товарного хлеба сократилось значительно больше.

Еще хуже обстояло дело с техническими культурами, для возделывания которых требуется особенно тщательная обработка земли. Посевная площадь под сахарной свеклой в военные годы сократилась с 689 тыс. дес. в 1914 г. до 591 тыс. дес. в 1916 г. Производство сахара в военные годы уменьшалось следующим образом: [36]

1914/15 г.............107 млн. пудов
1915/16 г.............92 » »
1916/17 г............ 84 » »

Еще губительнее отозвалась война на маслоделии. Мы уже указывали, что массовая реквизиция скота для нужд армии привела к упадку животноводства и, следовательно, к уменьшению продукции молочного хозяйства. /44/

32. Предварительные итога Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., вып. 1, Пгр., 1916, стр. 634—635.
33. Статистический справочник по аграрному вопросу, вып. 2, М., 1918, стр. 16—19.
31. Е. Яшнов. Достаточно ли хлеба в России? Изд. Министерства продовольствия, Пгр., 1917, стр. 12. В подсчет не включены польские и прибалтийские губернии, занятые немцами.
35. Посевная площадь в 1916 г. составляла 94.5% довоенной (Народное хозяйство В 1916 г., вып. V—VI, стр. 9).
30. Народное хозяйство в 1916 г., вып. V—VI, стр. 41.

Производство масла в военные годы сокращалось следующим образом: [37]

1914 г............. 8 339 тыс. пудов
1915 г. ........... 8 628 » »
1916 г............. 6 000 » » (приблизительно)

Все эти данные свидетельствуют о заметном снижении хлебных и продовольственных ресурсов России в военные годы. [38]

При установлении причин, вызвавших продовольственный кризис и дороговизну военных лет, нельзя, разумеется, сбрасывать со счетов общий упадок сельскохозяйственного производства, ставший особенно заметным в 1916 г. Но этот фактор был не единственным и не решающим. Война привела к почти полному прекращению экспорта хлеба и продовольственных продуктов. В 1913/14 г. из России было вывезено 764 млн. пудов хлебных продуктов (включая муку, крупу и отруби), а в 1914/15 г.— только 60 млн. пудов. [39] Таким образом, недобор хлебов в военные годы, связанный с сокращением посевной площади и уменьшением урожайности, полностью перекрывался за счет сокращения экспорта. Вместе с тем уже к концу 1914 г. в стране стали ощущаться нехватка продуктов и повышение цен. По данным продовольственной комиссии Петроградской городской думы, к концу 1914 г. цены на важнейшие виды продовольствия в столице выросли по сравнению с довоенным периодом следующим образом: [40]

мука ржаная...................на 13%»
овес ................................на 23%
крупа гречневая.............на 51%
масло сливочное...........на 30%
мясо (II сорт)..................на 20%.
соль................................на 57%.

37. Там же, стр. 79. Общин размер производства масла вычислен на основании данных о его железнодорожных перевозках. Это, конечно, очень неточный метод исчисления, но, к сожалению, в царской России, где отсутствовала крупная молочная промышленность, не существовало более точного учета. Для 1916 г. отсутствуют суммарные данные о железнодорожных перевозках масла. Известно только, что в основных маслодельных районах производство его резко сократилось. В Сибири, например, продукция масла в 1916 г. по сравнению с 1915 г. сократилась приблизительно на 30—40 % (там же, стр. 81).
38. Сравнивая эти данные с положением социалистического сельского хозяйства накануне и в годы Великой Отечественной войны, мы убеждаемся прежде всего в огромном скачке, сделанном нашей страной за годы Советской власти. Наивысший валовой урожай хлеба дореволюционной России составлял около 5 млрд. пудов («Социалистическое строительство Союза ССР», Стат. сборник. М.— Л. 1939, стр. 98), в то время как в СССР накануне войны с гитлеровской Германией он, как известно, составил свыше 7 млрд. пудов. За годы Советской власти на востоке была создана мощная база зернового хозяйства. Производство зерна в восточных районах с 1913 по 1940 г. значительно увеличилось. Благодаря этому временная оккупация немцами южных районов не вызвала продовольственной катастрофы в стране. Посевная площадь колхозов в 1941—1945 гг. на территории, не занятой немцами, не только не сократилась, но, наоборот, несколько увеличилась.
39. Торгово-промышленный мир России, иллюстр. ежегодник за 1916 г., ч. 1, Пгр., 1916, стр. 29.
40. Журнал совещания под председательством начальника Петроградского военного округа по вопросу о мерах борьбы с повышением цен на предметы первой необходимости и пищевые продукты в районе округа, Пгр., 1915, стр. 21.

Столкнувшись с повсеместным повышением цен на продовольствие, чиновники царского правительства были совершенно беспомощны объяснить причины, вызвавшие это явление. С этой точки зрения представляют большой интерес материалы созванного в январе 1915 г. начальником Петроградского военного округа совещания по борьбе с дороговизной. Большинство участников совещания объясняло нехватку продуктов случайными, временными причинами. Так, например, гласный Петроградской думы генерал Веретенников считал, что повышение цен на продукты вызвано газетными слухами. Отметив, что русский экспорт в 1914 г. сократился на 400 млн. руб. при неизменности населения, Веретенников указал, что «нет никаких оснований, чтобы продукты вздорожали, а скорее они должны были стать дешевле». [41] Другие участники совещания были также далеки от понимания подлинных, коренных причин нехватки продовольствия в стране и ссылались, главным образом, на истощение продовольственных запасов в столице и сокращение подвоза хлеба, масла и других продуктов.

Но почему истощались запасы? Почему новые партии продовольствия с трудом доходили до столицы, задерживаясь в пути? Почему торговые фирмы испытывали трудности в закупке продовольствия? Почему повсеместно наблюдалось повышение цен? На все эти вопросы участники совещания не могли дать сколько-нибудь вразумительный ответ. Им оставалось только признать, что расчеты на избыток продовольствия и падение хлебных цен в военные годы явно не оправдались. [42]

В течение 1915 г. наблюдалось дальнейшее повышение цен на хлеб и другие продукты и обострение продовольственного кризиса в стране. Охранка, систематически следившая за движением цен на предметы первой необходимости, составила любопытную таблицу вздорожания главных предметов продовольствия в столице к началу 1916 г., из которой видно было, что мясо, сыр и масло вздорожали примерно в три раза, а чайная колбаса — в 2—2 1/4 раза. [43]

Цены на хлеб и продовольствие наиболее быстро росли в промышленных центрах и особенно в столицах. В 1915—1917 гг. единых цен на хлеб и продовольствие уже не существовало. Как правило, в потребляющих губерниях цены на хлеб были значительно выше, чем в производящих. Так, например, пшеница весной 1916 г. в черноземных губерниях стоила на 37% дороже, чем в 1913 г., а в нечерноземных губерниях — на 67%. [44]

Пуд овса в это же время стоил в Москве 4 руб., в Калуге — 2 руб. 60 коп., а в Ростове на Дону — 2 руб. 10 коп.

Еще более разительным оказывается разрыв в ценах, если для сравнения взять крупные промышленные центры потребляющей полосы и районы Сибири. Пшеница, например, продавалась в Петербурге по 1 р. 90 коп. за пуд, а в Омске она стоила в это же время 50 коп. пуд.

Разрыв в ценах существовал в отношении всех сельскохозяйственных продуктов. В апреле 1916 г. экспортное сибирское масло 1 сорта /46/

41. Журнал совещания..., стр. 19.
42. Характерно в этом отношении выступление председателя Калашниковской биржи Воробьева. «Мы думали, — сказал он, — что когда закрыли порты, то у нас в России будет переизбыток. Ошибался не только я, но и многие» (там же, стр. 13).
43. ЦГИА, деп. полиции, 4-е делопроизводство, № 61, ч. II, лит. А, т. I, л. 49. Данные охранки несколько расходятся с другими материалами о дороговизне в годы войны, не показывающими столь резкого повышения цен. Дело в том, что охранка приводила движение розничных цен, которые росли особенно быстро.
44. Торгово-промышленный мир России, 1916 г., ч. 1, стр. 23.

продавалось в Омске по 18 руб. 50 коп. за пуд, а в Петрограде оно стоило 35 руб. 50 коп. В сентябре 1916 г. разрыв в ценах на масло еще больше усилился. В это время сибирское масло в Омске стоило 28 руб. 50 коп. пуд, а в Петрограде — 71 руб. [45]

Это колоссальное расхождение цен свидетельствует о глубине экономического расстройства страны уже в первые годы войны.

Еще в начале 1915 г. Союз городов решил исследовать вопрос о дороговизне. На места была разослана анкета с вопросами о причинах повышения цен на предметы продовольствия. Из ответов 86 крупных и 124 малых городов видно, что повышение цен на продовольствие стало всеобщим явлением. [46]

В декабре 1915 г. в циркуляре Особого совещания по продовольствию отмечалось: «Наряду с недостатком мяса, недостаток муки, связанный с ним недостаток печеного хлеба стал во многих местностях приобретать острый характер... Что касается Петрограда, то здесь недостаток муки начинает принимать тревожный характер. Из 1000 петроградских пекарен ввиду отсутствия муки закрылось 300». [47]

1916 год принес новое обострение продовольственного положения в стране. На 1 июня 1916 г. цены на муку, по сравнению с довоенными, выросли в 2.26 раза, на мясо — в 2.91 раза, на жиры — в 3.12 раза. [48] Вторая половина 1916 г. принесла новое, еще более значительное повышение цен на предметы первой необходимости. Из донесений местных органов департамента полиции видно, что дороговизна и продовольственный кризис во всех крупных городах к концу 1916 г. приняли катастрофические размеры. Тифлисский губернатор в июне 1916 г. доносил департаменту полиции о недостатке продуктов и о том, что среди населения «все громче и громче раздаются жалобы на дороговизну».

Такого же рода сведения поступали из Киева, Харькова, Екатеринослава и других промышленных центров страны. В декабре 1916 г. московский губернатор сообщал по этому поводу департаменту полиции: «Настроение всех слоев населения повышенное, продовольственный вопрос является самым волнующим, дороговизна и недостача предметов первой необходимости, главным образом, топлива и продовольствия, вызывает общее озлобление как против торговцев, так и против правительства». [49]

Начальник Петроградского губернского жандармского управления в это же приблизительно время сообщал: «грозящее населению недоедание в связи с наблюдаемой неурядицей в продовольственном деле порождает в массах ропот и неудовольствие как местными представителями власти, так и центральным правительством». [50]

Обобщив все эти данные, департамент полиции указывал, что по всей империи «дороговизна и недостаточность продуктов заставляет людей потерять голову» и что все усилия правительства должны быть направлены на урегулирование продовольственного вопроса. [51]

Каковы же были причины продовольственного кризиса?

Выше указывалось, что упадок сельского хозяйства и сокращение /47/

45. Положение молочного хозяйства до и во время войны, Пгр., 1917, стр. 42—43.
48. Анкета о дороговизне, изд. Всероссийского Союза городов, М., 1915.
47. Моск. Обл. Архив, ф. Московского биржевого комитета, железнодор. отдел, св. 100, д. 1110, л. 46.
48. Движение цен на предметы массового потребления в период войны, вып. 1, Самара, 1918, стр. 13.
49. ЦГИА, ф. деп. полиции, 4-е делопроизводство, 1916 г., д. 108, лл. 75, 23.
50. Там же, 6-е делопроизводство, д. 167, ч. 58, л. 14.
51. Там же, Особый отдел, д. 347, л. 341.

общей массы продовольственных ресурсов страны являлись лишь одной из причин кризиса.

Важным фактором, повлиявшим на продовольственное положение страны, было резкое повышение спроса на хлеб и продукты со стороны неземледельческого населения. Здесь необходимо прежде всего иметь в виду огромный концентрированный спрос армии. К началу 1916 г. численность армии достигла 9 млн. человек; для питания ее требовалось огромное количество хлеба, мяса, сахара, жиров и прочих продуктов. Ежедневная потребность армии в одном только мясе исчислялась в 2000 тонн. [52] Между тем, царская армия состояла в основном из крестьян, которые в мирное время питались главным образом за счет собственного хозяйства. В годы же войны питание армейских контингентов происходило за счет товарных ресурсов хлеба и продовольствия, которые заготовительные органы скупали на рынке. Этим значительно уменьшалась та доля продовольствия, которая шла на питание городского населения. В течение одного только первого года войны было закуплено для армии 300 млн. пудов хлеба и различных круп. [53] Огромное влияние на обострение продовольственного кризиса в стране оказывало расстройство железнодорожного транспорта. Война возложила на железные дороги новые сложные задачи. Перевозка мобилизованных, воинских частей, раненых и беженцев, снабжение армии вооружением и боеприпасами — все это потребовало от русских железных дорог большой дополнительной работы. Кроме того, война изменила направление грузопотоков. В военные годы, в связи с прекращением импорта угля и занятием Польши, Донбасс превратился в единственную мощную каменноугольную базу страны. Это повысило нагрузку Екатерининской железной дороги, соединявшей Донбасс с промышленными, центрами. Доставка из-за границы вооружения и оборудования, прибывавших почти исключительно через Владивостокский и Архангельский порты, приводило к перегрузке Архангельской и Сибирской железных дорог. Как пропускная способность русских железных дорог, так и имеющийся подвижной состав не соответствовали тем задачам, которые война поставила перед транспортом. Для коммерческих грузов в военные годы оставалось только 150 тысяч вагонов, в то время как в мирное время на эти цели выделялось более 300 тысяч вагонов. [54]

Недостаток подвижного состава в военные годы усугублялся увеличением количества «больных» паровозов и вагонов. Заводы и ремонтные мастерские Министерства путей сообщения были заняты изготовлением снарядов, и своевременный ремонт подвижного состава не производился.

Слабая пропускная способность железных дорог и нехватка подвижного состава приводили к тому, что железные дороги не в состоянии были обеспечить своевременный подвоз сырья и топлива к промышленным центрам и обеспечить бесперебойную работу даже важнейших, с точки зрения интересов армии, предприятий страны. Железнодорожный транспорт оказался самым слабым звеном военной экономики царской России. Особенно загруженной оказалась Сибирская ж.-д. магистраль, которая не в силах была перевозить накоплявшиеся во Владивостокском порту грузы. /48/

52. В. И. Попов. Довольствие мясом русской армии в первую мировую войну 1914—1918 гг. Труды Академии тыла и снабжения Красной Армии им. В. М. Молотова, выл. 3, М., 1942, стр. 4.
53. И. А. Орлов. Продовольственное дело в России во время войны и революции, М., 1919, стр. 11.
54. Краткий очерк деятельности русских железных дорог во вторую отечественную войну, ч. 2, Пгр., 1916, стр. 20.

Транспортная разруха оказала прямое влияние на обострение продовольственного кризиса в стране. Большие запасы хлеба и масла, имевшиеся в Сибири, не могли своевременно подвозиться к промышленным центрам страны. Расстройство транспорта нарушило нормальные экономические связи и совершенно изолировало друг от друга отдельные районы. В военные годы наблюдалось резкое сокращение общих перевозок по железным дорогам хлебных и продовольственных грузов. Так, перевозка зерна с 1913 по 1916 г. сократилась с 844 млн. пудов до 413 млн. пудов, сахара — с 136 млн. пудов до 72 млн. пудов, мясных продуктов с 20 млн. пудов до 12 млн. пудов. [55] В наиболее тяжелом положении очутились железные дороги к концу 1916 г. К этому времени работа железнодорожного транспорта, по данным Министерства путей сообщения, сократилась на 25 проц. Во второй половине 1916 г. железные дороги оказались не только не способными подвозить продовольственные грузы к промышленным центрам страны, но даже обеспечить бесперебойную перевозку продовольствия на фронт для армии.

Особое совещание по продовольствию указывало на транспортные затруднения как на основную причину нехватки продуктов. [56]

Большинство городов в ответах на разосланную Союзом городов анкету основную причину повышения цен также объясняло транспортными затруднениями. Виленская городская управа, например, требовала в целях борьбы с дороговизной установления правил внеочередной отправки продовольственных грузов по железной дороге. Ставропольская управа требовала включения представителей городских и земских управлений в органы, регулирующие перевозки. Аналогичные ответы дало подавляющее большинство опрошенных городов.

Именно из-за транспортных затруднений в городах Сибири стояли баснословно низкие цены на хлеб и другие предметы продовольствия, в то время как почти во всех промышленных центрах Европейской России в них ощущалась острая нужда.

Одной из важнейших причин продовольственного кризиса был товарный голод и падение покупательной способности денег. Мобилизация промышленности приводила к резкому сокращению выпуска гражданской продукции. Усиленное производство вооружения, боеприпасов, военно-инженерного имущества, одежды и обуви для армии приводило к сокращению производства товаров, рассчитанных на удовлетворение массового спроса населения.

Товарный голод и растущее обесценение денег приводили к тому, что деревня стремилась задержать хлебные излишки, воздерживаясь от реализации их на рынке. Помещики, кулаки и хлебные торговцы припрятывали продовольственные запасы, наживаясь на голоде и нужде трудящихся города. Продовольственный кризис и дороговизна были порождены общим экономическим развалом страны, вызванным войной.

В нелегальной большевистской брошюре, изданной в 1916 г., говорилось: «В чем суть дороговизны? В том, что господство помещиков и крупных капиталистов истощило страну и истощенную ввергло в Разбойничью войну; в том, что страна не выдерживает бремени войны, в том, что одних продуктов нехватает, другие плохо подвозятся и самое Равное в том, что рубль обесценился». [57] /49/

55. Г. Рубинштейн. Внутренний рынок и торговля в период первой мировой Труды Ленинградского Финансово-экономического института, вып. 3, Л., 1947, стр. 250.
56. Обзор деятельности Особого совещания по продовольствию, Пгр., 1918, стр. 32, 239.
57. Война и дороговизна в России, Пгр., 1916, стр. 14.

«Регулирующая» политика царского правительства носила крайне ограниченный характер и сводилась, главным образом, к трем мероприятиям: 1) централизованной закупке хлеба для армии; 2) установлению ограничений в вывозе хлеба и продовольствия из одного района в другой и 3) введению такс на продовольствие.

Все эти полумеры не могли спасти положения, так как сохранялось главное — частная торговля хлебом и продовольственными товарами. Неудивительно, что при таком положении вещей хозяевами оставались держатели товарных излишков, успешно боровшиеся с таксами и перепродававшие хлеб и продукты по спекулятивным ценам на черный рынок.

В годы первой мировой войны перед царским правительством встали задачи удовлетворения потребностей многомиллионной армии в хлебе и вместе с тем борьбы с нарастающим продовольственным кризисом в промышленных и административно-политических центрах страны. Между тем, заготовительная и закупочная деятельность продовольственных органов не могла обеспечить даже бесперебойное снабжение армии по установленным нормам. Мясной рацион для солдата за время с начала войны до апреля 1916 г. был уменьшен втрое.

Царское правительство уже в 1915 г. не в состоянии было полностью удовлетворить армию свежим мясом по установленным нормам. Воинские части получали вместо мяса копченую рыбу, сушеную воблу, бобы, горох и чечевицу; широко применялись японские, шведские и датские консервы крайне низкого качества. [58] К концу 1915 г. сливочное масло в армии было полностью заменено растительным, бараньим салом и маргарином. [59]

Еще более ухудшилось снабжение армии в 1916 г. Главное интендантство вынуждено было в июне 1916 г. вводить мясопустные дни, уменьшать нормы выдачи жиров и т. п. [60] На совещании в Ставке командующие фронтами отмечали ухудшение продовольственного снабжения армии. Царские генералы высказывали опасение, что недоедание может отрицательно сказаться на боеспособности армии. [61]

Если царское правительство не в состоянии было вполне удовлетворительно справиться даже со снабжением армии, то в деле заготовки продовольствия для населения «регулирующие» потуги царизма и буржуазных общественных организаций были обречены на полный провал.

Перейдем теперь к рассмотрению этих попыток.

Первым шагом в этом направлении явилось издание указа от 17 февраля 1915 г., по которому командующие военными округами получили право устанавливать предельные цены на хлеб и продовольствие, закупаемое для армии, а также запрещать вывоз продуктов из пределов округа. [62]

Издавая этот указ, царское правительство рассчитывало, что запрещение вывоза из производящих губерний создаст большие излишки хлеба и продовольствия, которые хлебные торговцы не смогут скупать для перевозки в другие местности. Но надежды на то, что хлеб и продовольствие попадет в руки уполномоченных по снабжению армии не оправда-/50/

68. В. И. Биншток и Л. С. Каминский. Народное питание и народное здравие, М.— Л., 1929, стр. 40.
59. Там же, стр. 42.
60. ЦГВИА, ф. 2003, д. 703, л. 286.
61. Там же, л. 535.
62. Регулирующие мероприятия правительства и общественной власти в хозяйственной жизни за время войны, Пгр., 1917, стр. 6.

лиcь. Указ 17 Февраля 1915 Г. лишь усилил нехватку хлеба и продовольствия в промышленных центрах и вызвал еще большее повышение цен и спекуляцию. Хлебные торговцы оказались более подвижными, чем уполномоченные по закупке хлеба для армии. Они скупали продовольствие и, несмотря на все преграды, ухитрялись вывозить его из запрещенной зоны и перепродавать втридорога в промышленных центрах.

Ко времени издания указа 17 февраля 1915 г. в большинстве городов ужe существовали продовольственные комиссии при городских управах, пытавшиеся оказать влияние на продовольственное снабжение городского населения. Деятельность их, однако, состоявшая в установлении такс на хлеб и продукты и централизованной закупке продовольствия, имела ничтожное значение. Каждый город устанавливал свои таксы, городские же самоуправления, располагавшие незначительными средствами, могли лишь в самых ограниченных размерах развернуть свои закупочные операции. Хозяевами положения продолжали оставаться хлебные торговцы, в руках которых были сосредоточены основные ресурсы хлеба и продовольствия и которые имели возможность припрятывать хлеб и продавать его из-под полы по повышенным ценам. Большинство городских самоуправлений признавало свое бессилие в борьбе с дороговизной. Ивановская городская дума, например, отмечала: «Справиться с растущей дороговизной городское самоуправление не в состоянии» [63].

Указ 17 февраля 1915 г. еще более затруднил деятельность городских самоуправлений и ослабил их позиции в борьбе с дороговизной. Этот указ поставил в тяжелое положение ряд городов, лишившихся возможности получить продукты из запрещенных зон. Калужское городское управление, например, в июле 1915 г. сообщало, что запрещение вывоза из южных губерний вызвало повышение цен в три раза. [64] Аналогичным образом высказывались 32 города. [65] Даже само Главное управление землеустройства и земледелия признавало, что закон 17 февраля 1915 г. временно создал затруднения для обычной хлебной торговли. [66]

По указу 17 февраля 1915 г., твердые цены вводились только для закупок хлеба для армии. Цены для частной хлебной торговли не нормировались. Таким образом, в связи с этим указом создавалась двойственность цен на хлеб и продовольствие, что способствовало развитию спекуляции. Закупочные операции для армии проводились без всякого плана, неорганизованно, и это создавало в ряде районов искусственное взвинчивание цен и недостаток в продуктах. Заготовительные органы старались вывозить хлеб и продукты из наиболее близких к фронту губерний. Почти совершенно не были намечены закупки в богатых хлебом сибирских губерниях из-за отсутствия там развитой железнодорожной сети.

Создавая аппарат по снабжению армии, царское правительство беспомощно топталось на месте в поисках наиболее гибких организационных форм. Сперва указом 11 августа 1914 г. закупка продовольствия для армии была возложена на Главное управление землеустройства и земледелия, которое выделило для этой цели Особое главное управление. Затем решено было это дело передать Министерству промышленности и торговли. 19 мая 1915 г. при последнем был создан специальный главный продовольственный комитет. На местах были созданы губернские продовольственные комитеты, во главе которых стояли губернато-/51/

63. Борьба с дороговизной и городские управления, вып. 2, М., 1916, стр. 15.
64. Анкета о дороговизне, стр. 10.
65. Там же, стр. 10 и сл.
66. Совещание уполномоченных Главного управления землеустройства и земледелия по закупке хлеба для армии 1 июля 1915 г., Пгр., 1915, стр. 6.

-ры; губернские продовольственные комитеты должны были координировать действия всех военных и гражданских закупочных организаций. Наконец, 17 августа 1915 г. создается особое совещание по продовольствию под председательством главноуправляющего землеустройства и земледелия. Состав Особого совещания по продовольствию строился так же, как и в трех остальных созданных совещаниях — из представителей Государственного совета, Государственной думы, министерств, Союза земств и городов и т. п. Закупка хлеба и других продуктов производилась местными уполномоченными Особого совещания по продовольствию в 61 губернии и области по твердым ценам принудительным путем. [67] Но эти закупки не снижали цен на продукты на частном рынке. Особенно быстро возрастали цены на сахар.

В октябре 1915 г. Особое совещание по продовольствию установило твердую цену, по которой сахарозаводчики должны были продавать сахар для нужд армии. При отказе продавать сахар по этой цене уполномоченным Особого совещания предоставлено было право реквизировать его. [68] Для централизации закупок сахара органами Особого совещания по продовольствию было создано в начале 1916 г. в Киеве специальное Центральное бюро, подчиненное Министерству земледелия. Огромные правительственные закупки уменьшали сахарные запасы и, таким образом, создавали почву для развития спекуляции. Сахарозаводчики вознаграждали себя непомерным повышением цен на частном рынке. Они всячески стремились припрятать сахар и продавать его по спекулятивным ценам на частный рынок. Спекуляцией сахаром занимались также банки, оптовые купцы, мелкие и средние торговцы. Для борьбы со спекулятивной вакханалией Министерство земледелия издало постановление, запрещавшее перевозку сахара из одной губернии в другую без разрешения Центрального бюро или уполномоченного Особого совещания по продовольствию. Но это мероприятие еще больше усилило сахарный голод в губерниях, не производивших сахара, и тем самым создало более благоприятные условия для развития спекуляции.

Кроме обеспечения армии продовольствием и фуражом, на Особое совещание было возложено регулирование снабжения населения. Если Особое совещание в течение 1915 и начала 1916 г. кое-как справлялось с задачей заготовки хлеба и продуктов для армии, то оно оказалось совершенно несостоятельным в деле проведения широких государственных мероприятий, способных устранить дороговизну и надвигавшийся продовольственный кризис в стране.

Попытки Особого совещания по продовольствию бороться со спекулятивным повышением цен были безуспешны. Совещанию оставалось лишь констатировать, что «восток, запад, юг России — все охвачено спекулятивным ростом цен на хлебные продукты». [69]

Как уже указывалось, помимо Особого совещания, попытки бороться с растущей дороговизной путем установления предельных цен — такс на предметы первой необходимости делали также и городские управления. Само собой разумеется, что в условиях капиталистического хозяйства попытки эти были обречены на полный провал. Местные органы власти действовали лишь в пределах одного города, без связи с другими городами. В том случае, если таксы оказывались слишком низкими, хлеб /52/

67. Обзор деятельности Особого совещания по продовольствию с 17 августа 1915 г. по 17 февраля 1917 г., Пгр., 1918, стр. 15.
68. Потребление сахара в России, Пгр., 1916, стр. 93, 95.
60. Обзор деятельности Особого совещания по продовольствию, стр. 62.

и продукты немедленно исчезали из торговой сети, а рынок уходил в подполье. Городские продовольственные органы вынуждены были непрерывно пересматривать таксы. [70]

В условиях страшного разнобоя в ценах в различных районах страны, острой нехватки продуктов в большинстве городов Европейской России, громадного концентрированного спроса на продовольствие со стороны армии, неудачных попыток центральных и местных органов власти регулировать закупки и цены нa продовольствие, — неизбежно должна была развиваться спекуляция, еще более ухудшившая положение.

Спекулятивная вакханалия началась еще в 1915 г. Спекуляцией продуктами занимались мелкие розничные торговцы, оптовые купцы, различные комиссионеры, крупные биржевые дельцы, банки и т. д. Огромные барыши наживали хлебные торговцы. Ростовский мукомол Парамонов только за один год войны на спекулятивном повышении цены на муку получил несколько миллионов рублей прибыли. [71] На съезде Союза городов в марте 1916 г. приводились многочисленные примеры обогащения хлебных торговцев. Петербургская охранка в начале 1916 г. указывала, что спекуляция продуктами первой необходимости охватила самые различные круги столичной буржуазии; «во всех кафе на Невском, — писала охранка, — в любое время дня можно видеть сотни комиссионеров, устраивавших всякого рода сделки». [72]

Спекуляция сахаром и зерном сосредоточена была в руках частных коммерческих банков. Банки скупали огромные партии муки, сахара, масла и через некоторое время продавали эти запасы по повышенным ценам. [73] В целях получения максимальной прибыли банки переключили значительную часть своих средств на спекуляцию товарами первой необходимости. Уже в мае 1915 г., когда началось резкое повышение цен на сахар, запасы частных коммерческих банков составляли 4.5 млн. пудов сахара. Спекулятивные сделки с продуктами, приносившие огромные барыши, составляли основное содержание деятельности русских банков в годы войны.

Помимо непосредственного участия банков в спекулятивной торговле, они занимались также финансированием спекулятивных сделок. Ссуды по торгово-спекулятивным счетам за одно только полугодие с 1 октября 1914 г. по 1 апреля 1915 г. выросли на 104 млн. руб. [74]

Данные департамента полиции, относящиеся к началу 1916 г., рисуют яркую картину спекулятивной деятельности банков в годы войны. По этим данным, 8 сахарных заводов, сосредоточивших в своих руках 50% производства сахара, находились в сфере влияния Русского для внешней торговли банка. Остальные 50% предприятий — в сфере влияния группы Кенига, Вогау, Харитоненко, Международного банка и др. Подавляющая часть продукции этих заводов попадала в руки банков, которые затем по спекулятивным ценам сбывали ее на рынке. [75]

Кроме спекуляции сахаром банки занимались спекулятивной торговлей мукой и другими продуктами. По данным департамента полиции, к началу 1916 г. в руках у банков находились огромные запасы муки. /53/

70. Анкета о дороговизне, стр. 70—71.
71. М. М. Ковальская. Дороговизна жизни и борьба с ней, М., 1917, стр. 256.
72. ЦГИА, ф. деп. полиции, 4-е делопроизводство, № 61, ч. 2, лит. А, т. I, л. 51.
73. Труды комиссии по изучению современной дороговизны, М., 1915, т. Ill, стр. 266—267.
74. Там же, стр. 215.
78. ЦГИА, ф. деп. полиции, 4-е делопроизводство, № 61, ч. 2, лит. А, т. I, л. 58.

Таким образом, в годы войны вся внутренняя торговля страны сверху донизу приняла спекулятивный характер. Припрятыванием продуктов с целью спекулятивного повышения цен на них занимались все, начиная от деревенских лавочников и кончая помещиками, фабрикантами, крупными биржевыми акулами и банковскими дельцами. [76] Царское правительство, опиравшееся на эти слои населения, не умело и не желало бороться с растущей спекуляцией, еще более усугублявшей продовольственный кризис в стране.

К концу 1916 г. продовольственные затруднения почти во всей стране резко усилились и начали принимать катастрофический характер. Многочисленная мемуарная литература свидетельствует о продовольственном кризисе, отсутствии хлеба, огромных очередях у продовольственных магазинов в Петрограде. В других городах положение было не лучше. В конце 1916 г. в ряде городов резко ограничили продажу муки. В Сормове и Воронеже населению продавали только по 5 фунтов муки на человека в месяц, в Пензе продажу сначала ограничили 10 фунтами, а затем вовсе прекратили. [77]

Продовольственный кризис ставил в особенно тяжелое положение рабочее население городов.

Статистические данные, имеющиеся в материалах фабрично-заводской инспекции, говорят, будто реальная заработная плата в первый год войны не была снижена. Что касается квалифицированных рабочих отраслей промышленности, связанных с военным производством, то их реальная заработная плата как будто даже повысилась. [78] Однако эти данные требуют больших поправок. Прежде всего установление стоимости товарного рубля в статистических обзорах страдало значительными погрешностями. В условиях непрерывного повышения цен, статистические индексы постоянно отставали от жизни. Значительное вздорожание стоимости жизни только частично отражалось в официальном индексе.

Кроме того, дело здесь заключалось не только в ценах на продукты, но и в фактическом отсутствии последних на рынке. В отдельные периоды в крупных промышленных центрах страны, Донбассе и Урале, продукты питания нельзя было купить даже по сложившимся высоким рыночным ценам, и рабочие сидели без хлеба, мяса и других насущно необходимых предметов питания. Продовольственный кризис усиливал недовольство рабочих и тяжело отражался на работе мобилизованной промышленности.

Вопрос о снабжении продовольствием предприятий, работавших по заказам военного ведомства, неоднократно ставился как в Особом совещании по обороне, так и высших органах командования армии. /54/

76. Московские текстильные фабриканты в целях взвинчивания цен в годы войны отпускали товары в провинцию исключительно мелкими партиями, создавая, таким образом, искусственно повышенный спрос на ткани. Такая система отпуска товаров давала возможность фабрикантам беспрерывно пересматривать прейскуранты и повышать, цены. Когда был организован импорт в Россию японских и американских сукон через дальневосточные порты, московские фирмы учредили специальные агентства в Харбине и Владивостоке, скупавшие все импортные товары и затем перепродававшие их по спекулятивным ценам населению (Война и промышленность, хроника с 1 мая по 30 июня 1916 г., Харьков, 1916, стр. 204).
77. Продовольственное положение городов в январе 1917 г., изд. Союза городов, 1917, стр. 15.
78. В 1915 г. средняя реальная заработная плата по сравнению с 1913 г. уменьшилась с 22 до 21.2 товарного рубля в месяц, т. е. весьма незначительно (Моск. Обл. Архив, ф. 69, св. 87, д. 905, л. 74). К сожалению, в материалах фабрично-заводской инспекции не отражен 1916 г., когда особенно быстро повышались цены, от уровня которых все больше отставала заработная плата.

В июле 1916 г. на совещании в Ставке ставился вопрос о государственном снабжении рабочих заводов, работавших на оборону. Представитель Министерства земледелия Глинка, возглавлявший работу по поставкам для армии продовольствия и фуража, в специальном докладе отметил желательность снабжения рабочих продуктами по нормам солдатского пайка. Но уже на заседании выявились значительные трудности, встававшие при выполнении этой задачи.

Прежде всего, установлена была невозможность снабжения рабочих жирами и мясом, так как этих продуктов нехватало даже для армии, речь могла итти только о снабжении хлебом, крупами и сахаром рабочих наиболее крупных металлообрабатывающих предприятий, каменноугольных шахт и металлургических заводов. В дальнейшем, однако, выяснилась совершенная неподготовленность снабженческого аппарата армии к осуществлению этого мероприятия даже в столь ограниченном объеме.

Выступивший на заседании начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев обратил внимание на значение намечаемой меры в деле борьбы с забастовочным движением. Он указал, что, прежде чем приступить к ее осуществлению, нужно создать сеть продовольственных лавок и хлебопекарен на предприятиях. В результате июльского совещания было решено начать подготовительную работу к переводу крупнейших предприятий на государственное снабжение по нормам армии. Проведение этой меры было возложено на Министерство торговли и промышленности, военное министерство и главного уполномоченного по закупкам и снабжению для армии. [79]

Несмотря, однако, на «высочайшее одобрение», намеченные мероприятия так и не были проведены в жизнь. Мероприятие, намеченное Ставкой, постигла участь многочисленных проектов разрешения продовольственного вопроса, выдвинутых в последний период существования самодержавия. Пока «подготавливалась» намеченная мера, продовольственный вопрос еще больше обострился. Полное расстройство транспорта ставило в тяжелое положение не только снабжение промышленных центров, но и самой армии. В связи с отсутствием топлива, останавливались мельницы, и уполномоченные Особого совещания по продовольствию не в состоянии были выполнить наряды интендантства на муку. [80] При таком положении дел армейские заготовительные органы не могли взять на себя снабжение .продовольствием также и предприятий.

В катастрофическом положении очутился Петроград. На заседании Особого совещания по обороне 29 января 1917 г. отмечено было резкое сокращение подвоза продовольственных грузов в столицу. На этом же заседании оглашено было письмо уполномоченного Особого совещания по продовольствию Галле, в котором указывалось, что в Петрограде имеется только десятидневный запас муки, трехдневный запас жиров, а мяса совершенно нет. [81] Из-за транспортной разрухи, достигшей к этому периоду кульминационного пункта, рассчитывать на регулярный подвоз хлеба из производящих районов не приходилось.

Царское правительство считало продовольственный кризис важнейшей причиной роста забастовочного движения в стране. В постановлении Совета министров от 22 октября 1916 г. значение продовольственного вопроса определяется следующим образом: «Правильная постановка дела /55/

79. ЦГВИА, ф. 369, оп. XII, д. 7, л. 131 и сл.
80. Там же, оп. 1, д. 104, л. 162.
81. Там же, ф. 369, оп. 1, д. 439, л. 7, 19 и сл.

снабжения населения империи продовольствием, находясь в тесной связи с сохранением спокойствия в стране, представляется несомненно в настоящее время вопросом первостепенной государственной важности». [82]

Назначенный в октябре 1916 г. министром внутренних дел А. Д. Протопопов выдвинул свой план урегулирования продовольственного дела. «План» этот сводился к передаче продовольственного дела из Министерства земледелия в ведение Министерства внутренних дел. Уверенный во всесилии губернаторов, Протопопов утверждал, что с их помощью Министерство внутренних дел сумеет заготовить хлеб и предотвратить надвигавшийся голод. Протопопов предложил создать Совещание из трех министров: земледелия, внутренних дел и путей сообщения, которые практически должны были руководить всем делом продовольственного снабжения.

«План» Протопопова, не выдвигая никаких серьезных мер, направленных к ликвидации кризиса и сводивший все дело к передаче продовольственною дела из одного ведомства в другое, вызвал большое противодействие со стороны большинства Совета министров. Как указывали 7 министров, губернаторы не сумеют урегулировать продовольственного дела и только дискредитируют себя политически в глазах населения.

Несмотря на то, что Николай II сначала поддерживал Протопопова, рассмотрение его «плана» реорганизации продовольственного снабжения было отсрочено, а затем царское, правительство и совсем отказалось от осуществления протопоповской «реорганизации». [83]

Продовольственный кризис особенно обострился к концу 1916 г. В Одессе, Киеве, Чернигове, Подольске и во многих других городах тысячные толпы стояли в очереди за хлебом, мясом без уверенности в возможности что-либо достать. При таком положении вещей местные городские управления в ряде городов вынуждены были с конца 1916 г. перейти на карточную систему. Деятелям Союза городов оставалось только утешать себя тем, что карточки вызваны «относительным временным и местным недостатком продуктов». [84]

В декабре 1916 г. карточки на сахар, хлеб и другие продукты первой необходимости были введены в Москве, Харькове, Одессе, Воронеже, Иваново-Вознесенске и ряде мелких городов.

Большинство городов совершенно прекратило выпечку пшеничного хлеба. Но и ржаного и пеклеванною хлеба нехватало. С начала 1917 г. на дверях московских булочных все чаще появлялась надпись: «сегодня хлеба нет и не будет». [85]

Катастрофическое положение с продовольствием, в котором очутилась страна к началу 1917 г., было отражением общего экономического развала — начала краха всей хозяйственной системы царской России. Отрыв и обособление отдельных экономических районов дошли до такой степени, что даже в близ расположенных районах цены были совершенно различные. В Курске, например, в январе 1917 г. пуд пшеницы стоил 4 руб., а в Брянске — 15 руб.

Последней попыткой царизма урегулировать продовольственный вопрос была система разверстки, установленная министром земледелия Риттихом с декабря 1916 г. Россия была разделена на ряд районов, в каждом из которых должно было быть заготовлено определенное коли-/56/

82. ЦГАОР, ф. 6, on. 1, д. 15, л. 20.
83. Подробности об этом см. в указанном деле ЦГАОР.
84. Продовольственное положение городов к январю 1917 г., стр. 17.
85. Карточная система в городах, изд. Союза городов, М., 1916, стр. 6.

чество хлеба по твердым ценам. Снабжение армии и населения находилось в руках двух особо действующих и не связанных между собой уполномоченных. Царское правительство возлагало все надежды на это мероприятие, рассчитывая при помощи ею спасти положение. Сам Риттих, приступая к разверстке, хвастливо заявил, что он через «три недели поставит на ноги продовольственное дело в империи, и этот вопрос потеряет свою остроту». [86] Но через короткое время от этой уверенности не осталось и следа. Разверстку пришлось продлить до 1 марта.

К этому времени заготовка хлеба была сосредоточена в руках 220 уполномоченных Особого совещания по продовольствию, из которых 140 заготовляли хлеб и продовольствие для армии, а остальные — для населения. Обладая большими полномочиями и правами, уполномоченные действовали совершенно изолированно один от другого, без единой программы и централизованною руководства. Уполномоченные при принудительной разверстке хлеба, обязательного к сдаче государству по твердым ценам, пользовались правом запрещать вывоз продуктов из района своей деятельности. Это обстоятельство нарушало экономические связи между отдельными губерниями и частями страны. Установление многочисленных запретных зон вывоза продуктов ухудшило продовольственное снабжение промышленных центров.

Само собой разумеется, что ни Особое совещание по продовольствию, ни городские самоуправления не ставили вопроса о ликвидации частной торговли хлебом, — царское правительство и буржуазия охраняли интересы помещиков и хлебных спекулянтов. Но в условиях свободной торговли хлебом и продуктами проведение разверстки по твердым ценам не могло быть успешным.

На местах между уполномоченными, ведавшими заготовкой продовольствия для армии й населения, развернулась самая острая конкурентная борьба. «Как феодалы в средние века, екатеринославский, таврический и прочие уполномоченные перехватывают на базарах и на железных дорогах, на складах и на мельницах друг у друга хлеб», — с сокрушением писал Союз городов о «деятельности» уполномоченных, которые не останавливались перед повышением твердых цен, перехватыванием чужих грузов, реквизицией чужой тары и т. д. [87]

Последнее бюрократическое мероприятие царского правительства по продовольственному вопросу закончилось полным провалом. Уже накануне Февральской революции Риттих, разуверившись в возможности благоприятных результатов разверстки, стремился ограничиться лишь снабжением армии, предоставив снабжение населения местным городским управлениям.

Каждый город имел свои нормы продовольственною снабжения, особый порядок выдачи продуктов, свои цены. Продовольствие, однако, которое получали города, лишь в незначительной степени могло обеспечить снабжение населения по установленным нормам. Москва с 10 декабря 1916 г. по 9 января 1917 г. должна была получить 10 227 вагонов продовольствия, а получила только 3318. [88] В других городах дело обстояло еще хуже. Тульской делегации, явившейся в Министерство земледелия с сообщением об отчаянном положении города, Риттих заявил, что «на заботе министра удовлетворение потребности исключительно армии, а города должны сами изворачиваться как знают». [89] /57/

85. Продовольственное положение к январю 1917 г., стр. 20.
87. Tам же, стр. 7.
88. Там же, стр. 19.
89. Там же, стр. 13.

Количественные итоги риттиховской «разверстки» видны из следующих данных.

Разверстка была принята и проводилась в 21 губернии, в остальных районах России заготовка хлеба производилась на прежних основаниях. Особое совещание по продовольствию разверстало между губерниями 505 млн. пудов хлеба, но губернские и уездные совещания сократили эту цифру до 320 млн. пудов. Таким образом, прежде чем приступили к выполнению «разверстки», — она сократилась больше чем на одну треть. [90] Фактически же разверстка была выполнена в размере не более 170 млн. пудов. [91]

Накануне Февральской революции в стране возникла настоящая угроза голода. Отсутствие хлеба и самых необходимых продуктов в первую очередь ударяло по интересам трудящихся масс города, не имевших возможности доставать продукты из-под полы по спекулятивным ценам.

Уже перед самой революцией царизм почувствовал угрозу, которая создалась для него продовольственной катастрофой. Недаром Протопопов распорядился не допускать никаких разговоров и совещаний по продовольственному вопросу. Это единственное, что оставалось делать царским министрам. Они оказались совершенно неспособными бороться с продовольственным кризисом, знаменовавшим собою общий экономический развал страны.

Так же неудачны были попытки борьбы с продовольственной разрухой буржуазных общественных организаций. Буржуазия, стремившаяся в годы войны захватить в свои руки управление хозяйством страны, резко критиковала царское правительство за его неумение урегулировать продовольственный вопрос. Охранное отделение подчеркивало в своих донесениях, что буржуазные общественные организации пытались использовать неудачи правительства в продовольственном деле для критики самодержавия. [92]

В середине 1916 г., по инициативе Союза городов, был создан Центральный комитет общественных организаций по продовольственному делу. В состав этого комитета вошли представители Союзов земств и городов, военно-промышленных комитетов, съезда представителей биржевой торговли и сельского хозяйства, Всероссийской сельскохозяйственной палаты и других организаций. Буржуазия хотела захватить в свои руки все продовольственное дело, так же как при помощи военно-промышленных комитетов она хотела захватить руководство промышленностью. В конце октября 1916 г. на заседании Центрального комитета общественных организаций по продовольственному делу специально разбирался вопрос о направлении деятельности этой организации. Меньшинство членов этого Центрального комитета во главе с Громаном рассматривало комитет как общественную организацию, которая должна существовать и действовать наряду с государственными органами, отнюдь не сливаясь с ними. Однако эта точка зрения была отвергнута большинством комитета, высказавшимся за полное сосредоточение продоволь-/58/

90. Известия Особого совещания по продовольственному делу, № 1, 1917 г., стр. 10.
91. Точных подсчетов выполнения затянувшейся до лета 1917 г. «разверстки» не существует. Известно только, что крестьяне сдали около 130 млн. пудов. Что касается частных владельцев, то они должны были сдать 40 млн. пудов хлеба. Сведений о том, как фактически осуществлялась разверстка в помещичьих хозяйствах, не существует. Таким образом, если даже предположить, что помещики полностью сдали причитающийся с них хлеб, что более чем сомнительно, то и при этих условиях общее количество заготовленного хлеба не превышало 170 млн. пудов.
92. ЦГИА, ф. деп. полиции, б-е делопроизводство, № 341, ч. 57, 1916 г., л. 92.

ственного дела в руках «общественности». «Центральный комитет, — заявил один из ораторов на заседании, — должен сыграть организующую государственную роль в продовольственном, деле». [93]

В декабре 1916 г. буржуазия намечала созыв специального всероссийского продовольственного съезда, на котором предполагалось наметить конкретную программу перехода продовольственного дела из государственных органов в руки «общественности». [94]

Предполагалось создать специальную продовольственную организацию, которая имела бы широко разветвленную сеть в стране. Эта организация должна была составляться из (представителей Союзов земств и городов, военно-промышленных комитетов, кооперативных союзов. Однако Всероссийский продовольственный съезд был запрещен правительством. [95]

Буржуазные общественные организации проявили большую активность в изучении продовольственного вопроса. Союз городов провел ряд обследований и опубликовал целую серию экономических обзоров, посвященных состоянию продовольственного дела. [96]

Буржуазная печать резко критиковала действия Особого совещания по продовольствию и других правительственных органов в области организации продовольственного дела. В разрешении продовольственного вопроса были непосредственно заинтересованы деловые круги промышленной буржуазии также и потому, что продовольственный кризис и дороговизна грозили нарушить систему «гражданского мира», провозглашенную заправилами военно-промышленных комитетов. Это делает понятными особую активность буржуазии в обсуждении продовольственного вопроса и создание ею специального Центрального комитета общественных организаций по продовольственному делу. Но и этот комитет, так же как и правительственные организации, бессилен был смягчить продовольственный кризис. На нескольких состоявшихся заседаниях комитета обсуждались общие меры борьбы с повышением цен, указывалось на необходимость разработки плана снабжения населения продовольствием, высказывались соображения о необходимости введения твердых цен на продукты, [97] но никаких реальных и конкретных мер, направленных к улучшению продовольственного дела, комитет не сумел не только провести в жизнь, но даже наметить.

Успешное разрешение проблемы продовольственного снабжения страны, разоренной войной, требовало ломки основных устоев капиталистической экономики и в первую очередь ликвидации частной торговли хлебом и продовольствием. Ни царское правительство, ни буржуазная общественность не могли затронуть интересы держателей хлеба — помещиков, кулаков и хлебных спекулянтов.

Изучение продовольственного дела в годы первой мировой войны 1914—1916 гг. показывает не только экономическую слабость царской России, но и неспособность самодержавия и буржуазии использовать наиболее рационально те материальные ресурсы, которые были в их распоряжении.

Через 25 лет после нерпой мировой войны СССР, в условиях гораздо более трудной и разрушительной войны, лишенный на длительное вре-/59/

93. Центр, арх. профсоюзов, ф. 10, д. 300, л. 21.
94. Там же, л. 2.
95. Там же, л. 3.
96. Очерк деятельности экономического отдела ВСГ к VII съезду ВСГ 14—16 октября 1917 г.
97. Известия Главного комитета Всероссийского земского союза, 1916, № 42—46, стр. 7.

-мя многих хлебородных районов, сумел успешно разрешить продовольственный вопрос и обеспечить бесперебойное снабжение армии и населения продовольствием.

Эти успехи были достигнуты нашей страной благодаря колхозному строю, сосредоточению основной массы товарного хлеба в руках у социалистического государства, а также значительному развитию зернового хозяйства в восточных районах страны. В своем докладе на торжественном заседании Московского Совета 6 ноября 1943 г. товарищ Сталин сказал: «Если на третьем году войны наша армия не испытывает недостатка в продовольствии, если население снабжается продовольствием, а промышленность сырьем, то в этом сказались сила и жизненность колхозного строя, патриотизм колхозного крестьянства». [98] /60/

98. И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, изд. 5-е. М., 1947, стр. 117.

Исторические записки. Вып. 31. 1950. С. 37-60.

А.В. ГУЛЫГА
РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

*     *     *

В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
11. Там же, т. IV, стр. 118.
12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
13. Там же, стр. 195.
14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

15. «Information», 1 марта 1918 г.
16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
17. Там же, стр. 272.
18. FR, v. II, p. 56.
19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
23. Там же, стр. 394.

истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
26. FR, v II, р. 78.
27. Там же, стр. 69.

на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

28. Там же, стр. 81.
29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
31. FR, v. II, p. 45.
32. Там же, стр. 52.
33. Там же, стр. 63.
34. Там же, стр. 64.
36. Там же, стр. 66.
36. Там же, стр. 69.
37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

41. FR, v. II, р. 71.
42. Russian-American Relations, p. 197.
43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
48. Russian-American Relations, p. 190.
49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
56. Russiain-American Relations, p. 197.

Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.

Не буду давать никаких своих оценок.
Сохраню для истории.
Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
О. Г. Сыропятов
Психология допроса военнопленных
2013
книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
цитата:
"Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

Александр Борисович
АСТАШОВ
д-р ист. наук, профессор
Российского государственного
гуманитарного университета
БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
4. Там же. Л. 2 об.
5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
3. Там же. Л. 518. /229/
обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
3. Там же. Л. 522 об.
4. Там же. Л. 520-522. /230/
общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
«Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
3. Там же. Л. 29-29 об.
4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
«о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
2. Там же. Л. 31.
3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.