Майоров А. В. Тайна гибели Михаила Черниговского // Вопросы истории. - 2015. - № 9. - 95-118.
20 сентября 1246 г. по приказу Батыя в Орде были убиты черниговский князь Михаил Всеволодович и его боярин Фёдор. Это событие, произведшее, безусловно, сильное впечатление на современников, отразилось как в русских, так и в иностранных источниках. Папский посол Джованни дель Плано Карпини, побывавший в ставке Батыя весной 1247 г., летописец Даниила Галицкого, летописи Северо-Восточной Руси и житийное Сказание об убиении Михаила единогласно свидетельствуют, что Михаил был казнен за демонстративный отказ выполнить языческие обряды, обязательные перед личным посещением хана: в частности, отказался поклониться идолу Чингисхана1. Историками уже давно замечено, что отказ от исполнения религиозных обрядов мог быть лишь поводом для убийства Михаила, а подлинные его причины носили иной характер2. Дело в том, что неисполнение требований посольского церемониала, хотя бы и связанных с религиозными обрядами монголов, не могло повлечь за собой смертной казни. Монгольские правители отличались веротерпимостью и не требовали от своих подданных перемены религии.
Убийство Михаила, как совершенно нетипичный, с точки зрения монгольских обычаев, случай, отметил уже Плано Карпини: «И так как они (монголы. — А.М.) не соблюдают никакого закона о богопочитании, то никого еще, насколько мы знаем, не заставили отказаться от своей веры или закона, за исключением Михаила, о котором сказано выше»3.
Весьма вероятно, что требование поклониться идолу Чингисхана предъявлялось и другим русским князьям, посещавшим ставку Батыя, в частности, Ярославу Всеволодовичу и Даниилу Романовичу. Об этом может свидетельствовать сообщение летописца Даниила Галицкого о встрече его князя в Орде с неким «человеком Ярослава» по имени Сонгур: «пришедшоу же Ярославлю человеку Сънъгоуроуви, рекшоу емоу: “ Брат твои Ярославъ кланялъся коустоу и тобе кланятися”»4. Можно согласиться с доводами А.А. Горского, что под «поклонением кусту» летописец подразумевает поклонение монгольским идолам, среди которых главным был идол Чингисхана, располагавшийся рядом с каким-то священным деревом5.
Вероятно, через этот ритуал прошел и Даниил Романович; во всяком случае, описание выпавших ему испытаний летописец заключает словами: «и поклонися по обычаю ихъ, и вниде во вежю его (Батыя. - A.M.)». Впрочем, не исключено, что Даниилу каким-то образом удалось избежать исполнения наиболее унизительных обрядов («избавленъ бысть Богомъ и злого их бешения и кудешьства»)6. Последнее может означать, что требования монголов не всегда носили обязательный характер.
При таких обстоятельствах неисполнение Михаилом Всеволодовичем условий придворного церемониала могло быть лишь внешним поводом к расправе с ним. Этот факт не ускользнул от внимательного взгляда Плано Карпини, отметившего, что монголы для «некоторых» подчиненных им правителей «находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими», «выискивают случаи против знатных лиц, чтобы убить их»7. Современные исследователи также говорят об изначально предвзятом отношении Батыя к Михаилу, обусловленном, прежде всего, политическими причинами8.
«Пролитие крови в Орде, — пишет А.Г. Юрченко, - событие из ряда вон выходящее (обычно монголы прибегали к отравлению). Не подлежащий сомнению факт — обезглавливание князя — указывает на то, что Михаил игнорировал какое-то весьма существенное монгольское предписание, но оно лежит вне сферы придворных церемоний»9. На этом основании историк отказывается доверять «агиографической легенде», представленной в русских источниках и в рассказе Карпини, записанном, по всей видимости, со слов русского информатора. «Скорее всего, - пишет Юрченко, - русская версия трагической истории князя Михаила является от начала до конца вымышленной; в противном случае она имела бы повторы»10.
В качестве подлинной причины расправы Батыя с черниговским князем историками выдвигалось убийство по приказу последнего монгольских послов в Киеве осенью 1239 г.11 или опасные для татар контакты Михаила с Западом - венгерским королем и римским папой12 — или же, наконец, интриги против черниговского князя его главных соперников в борьбе за Киев - Даниила Романовича и Ярослава Всеволодовича. К числу возможных противников Михаила, повлиявших на его трагическую судьбу, иногда относят даже других черниговских князей, недовольных его слишком большими властными амбициями13.
Однако любое из этих предположений на поверку оказывается либо недостаточно подкрепленным источниками, либо не может считаться достаточным основанием для вынесения смертного приговора в Орде.
Как устанавливает Горский, известие об убийстве Михаилом татарских послов в Киеве появилось только в московском великокняжеском летописании 70-х гг. XV в., куда оно попало из сравнительно поздней редакции Жития Михаила Черниговского14. Следовательно, это известие нельзя считать аутентичным, а сообщаемые в нем сведения — достоверными.
Родственные связи черниговского князя с венгерским королем Белой IV, на чьей дочери женился сын Михаила Ростислав, а также возможные контакты с Апостольским престолом через побывавшего в Лионе в 1245 г. архиепископа Петра, возможно, и не вызывали одобрения у монголов, но сами по себе эти связи не могли стать основанием для вынесения смертного приговора. Во всяком случае, связи с Западом, в частности, с венгерским королем и римским папой, поддерживали и другие русские правители, благополучно посещавшие ставку Батыя, прежде всего, Даниил Галицкий.
Интриги, которые нередко пускали в ход друг против друга русские князья, добиваясь расположения хана и стремясь устранить политических конкурентов, разумеется, могли спровоцировать враждебный настрой ханского двора в отношении Михаила, посетившего Батыя после своих главных соперников в, борьбе за Киев. Однако ко времени визита в Орду Михаил уже не мог претендовать ни на Киев, ни на Галич, а лишь искал подтверждения своих прав на Чернигов. Но самое главное — для вынесения смертного приговора требовались более веские основания, чем личная неприязнь к Михаилу его соперников среди русских князей. И эти основания должны были лежать в совершенно иной сфере: прежде всего, Михаил должен был иметь вину перед монгольским ханом, а не перед другими русскими князьями.
В канун монгольского нашествия на Южную Русь наиболее сильные ее князья Даниил Романович Галицкий и Михаил Всеволодович Черниговский, долгие годы боровшиеся друг с другом за власть над Киевом и Галичем, бежали из родной земли и через некоторое время оказались в Мазовии. Первым приют у мазовецкого князя Конрада, своего дяди по матери, получил Михаил. Перед самым нападением татар на Польшу к сыну Конрада Мазовецкого Болеславу прибыли Даниил и Василько Романовичи и также получили убежище. Более того, по словам Летописца Даниила Галицкого, «вдастъ емоу (Даниилу. — А.М.) князь Болеславъ град Вышгородъ»15 (ныне город Вышогруд (Wyszogryd) в Плоцком повяте Мазовецкого воеводства).
Теплый прием, оказанный мазовецкими князьями Романовичам, очевидно, вызвал недовольство со стороны Михаила Всеволодовича, который покинул Мазовию и вместе со своей семьей и казной отправился в «землю Воротьславьскоу»16.
Наше внимание привлекает одна подробность летописного рассказа. Достигнув Вроцлавской земли, Михаил «приде ко местоу Немецкомоу именемъ Середа». Здесь неожиданно на него напали местные жители из числа немцев, отняли имущество и перебили людей, в том числе убили неназванную по имени внучку князя: «оузревши же Немци, яко товара много есть, избиша емоу люди, и товара много отяша, и оуноукоу его оубиша»17.
Упомянутый летописцем город Середа нередко отождествляют с польским городом Серадзем на реке Варте, притоке Одера (ныне повятовый центр в Лодзинском воеводстве). К такому мнению пришел еще Н.М. Карамзин18, его придерживаются и некоторые современные авторы19.
Отождествление названий Середа и Серадз основано лишь на фонетическом сходстве и не учитывает указания летописи о том, что Михаил направлялся «в землю Вроцлавскую». Следовательно, город «именем Середа» должен был находиться где-то под Вроцлавом. Кроме того, Середа названа в летописи как «место немецкое», что, по-видимому, указывает на жившее здесь немецкое население.
Таким немецким городом неподалеку от Вроцлава может быть только существующий доныне польский город Сьрода-Сленска в Нижнесилезском воеводстве (польск. Środa Śląska), имеющий также немецкое название Ноймаркт-в-Силезии (нем. Neumarkt in Schlesien). Этот город был одним из центров немецкой колонизации, усилившейся после женитьбы в 1187 г. силезского князя Генриха I Бородатого на Гедвиге Андехс-Меранской20. Приглашенные Генрихом немецкие колонисты поселились в Сьроде в первой четверти XIII в., получив значительные привилегии; уже в 1230-х гг. в городе было распространено магдебургское право, точнее одна из его разновидностей - ноймарктское право21.
Генрих I Бородатый
Ядвига Силезская
Свадьба Генриха Бородатого и Ядвиги Силезской
Генрих II Благочестивый
Болеслав Рогатка
Долгое время исследователи связывали рассмотренное нами известие Галицко-Волынской летописи с содержащимся в так называемой Краледворской рукописи (чеш. Rukopis krälovödvorsky; нем. Königinhofer Handschrift) поэтическим сказанием об убиении немцами татарской царевны Кублаевны, которое стало причиной нападения татар на Чехию. Юная красавица, дочь хана Кублая, отправилась в путешествие на Запад в сопровождении десяти юношей и двух девушек. На ее сокровища и драгоценный наряд польстились немцы, устроившие засаду на дороге, по которой ехала Кублаевна, напали на нее, убили и ограбили. Узнав об этом, хан Кублай собрал несметные рати и пошел войной на Запад22.
В.Т. Пашуто, ссылаясь на исследование А.В. Флоровского, отметил, что нападение немцев на Михаила Всеволодовича, «между прочим, послужило поводом к созданию в Чехии повести об убиении татарской царевны»23. Это же замечание находим в работах Мартина Димника, автора единственной на сегодня научной биографии князя Михаила Всеволодовича24.
Действительно, реальный исторический факт — описанное в летописи убийство немцами русской княжны — мог послужить толчком к созданию легенды, которая с течением времени утратила историческую основу: русская княжна в ней превратилась в татарскую царевну. Такой вывод, еще в 1842 г. сделанный Франтишеком Палацким25 прочно закрепился в последующей литературе26.
В результате бурных дискуссий второй половины XIX — начала XX в. большинство исследователей пришло к выводу, что Краледворская рукопись, как и близкая к ней Зеленогорекая, является подделкой, изготовленной Вацлавом Ганкой и Йозефом Линдой ок. 1817 г. и выданной за отрывки более обширных манускриптов XIII века27. Но даже самые решительные скептики признавали, что сказание о Кублаевне и ряд других эпизодов созданы на основе древних исторических преданий, отразившихся в силезском фольклоре и памятниках средневековой письменности28.
Одним из них была песня об убийстве в Сьроде татарской княжны, впервые опубликованная в 1801 г. в еженедельнике «Вроцлавский рассказчик» (Der Breslaulische Erzähler) филологом и фольклористом Георгом Густавом Фюллеборном (Fülleborn) (1769-1803). Собственно говоря, песня повествует о победе над татарами жителей Сьроды, сумевших завлечь захватчиков в западню. Сюжет об убийстве княжны завершает песню. Широкую известность это произведение приобрело после его публикации в 3-м выпуске знаменитого сборника старинных немецких песен «Волшебный рог мальчика» (Des Knaben Wunderhom. Alte deutsche Lieder), изданном в 1808 г. в Гейдельберге Ахимом фон Арнимом й Клеменсом Брентано29.
В 1818 г. в издаваемом Йозефом фон Хормайром «Архиве географии, истории, государствоведения и военной науки» (Archiv für Geographie, Hystorie, Staats- und Kriegskunde) была опубликована еще одна легенда с подобным сюжетом. Хозяин замка Дивин близ Микулова (ныне — город Подивин в районе Бржецлав, Южноморавского края Чехии) принял у себя двух дочерей хана Кублая, путешествовавших по западным странам, и не смог удержаться от соблазна присвоить их небывалые сокровища. Убив обеих девушек, он сбросил их тела в пропасть. Однако девы воскресли и грозно поднялись из бездны, взывая о мести, застыв в виде двух огромных скал, упирающихся прямо в замок. По этим приметам хан Кублай легко нашел убийцу и жестоко отомстил всей Моравии30.
И все же, разоблачение Краледворской рукописи как фальсификата ослабило интерес к европейским параллелям известия Галицко-Волынской летописи. Большинство новейших исследователей вообще не касаются этого популярного некогда сюжета, и многие результаты прежних изысканий ныне прочно забыты. Так, по мнению Н.Ф. Котляра, «приключение в Силезии» беглого черниговского князя, «когда жители какого-то города разграбили обоз Михаила и убили его внучку, не отражено ни в других русских, ни в известных нам иноземных источниках»31. В новейшем чешском издании Галицко-Волынской летописи известие об убийстве немцами внучки Михаила вообще оставлено без комментария32.
Между тем, как мы уже отметили, вопрос о европейских параллелях интересующего нас летописного сообщения не исчерпывается сведениями из Краледворской рукописи и, следовательно, не может быть поставлен в зависимость от отношения к этому памятнику.
Во второй половине XIII в. вскоре после канонизации Ядвиги Силезской (Гедвига Авдехс-Меранская, жена и мать силезских князей Генриха I Бородатого и Генриха II Благочестивого) было составлено ее жизнеописание, известное как Житие или Легенда о Святой Ядвиге (лат. Vita Sanctae Hedwigis или Legenda de vita beate Hedwigis quondam ducisse Slesie, нем. Das Leben der Hedwig von Schlesien) Существуют две латиноязычные редакции памятника — краткая minora) и пространная (Legenda majora), дошедшие до нас во множестве списков XIV—XVIII веков. В большинстве списков обе редакции следуют друг за другом, к ним добавлены общее введение; генеалогический трактат и таблица, а также канонизационная булла папы Климента IV от 26 марта 1267 года33.
Существует также представленная несколькими списками иллюстрированная версия легенды. Ее древнейший список датирован 1353 годом. Рукопись изготовлена на пергамене по заказу легницкого и бжеского князя Людвига I Справедливого (ок. 1321—1398) мастером Николаем Прузиа из предместья Дубина (Nicolai pruzie foris civitatem Lubyn) для церкви Св. Ядвиги в Бжеско. В XVII—XIX вв. рукопись хранилась в городе Остров-над-Огржи (чеш. Ostrov, нем. Schlackenwerth), отсюда — принятое в литературе ее название — Островский или Шлакенвертский кодекс. После второй мировой войны манускрипт был вывезен в Северную Америку, в настоящее время он хранится в Исследовательском институте Гетти (Лос-Анджелес, США) (Getty Research Institute. Ms. Ludwig XI 7)34.
Для наших дальнейших наблюдений важно отметить, что только девять миниатюр Островского кодекса 1353 г. находят прямое соответствие с текстом легенды, читающимся в этой рукописи. Остальные пятьдесят две миниатюры выполнены на отдельных листах и тексту легенды не соответствуют.
Из несоответствующих тексту легенды миниатюр Островского кодекса три относятся к теме монгольского нашествия на Силезию. Две миниатюры представляют битву при Легнице и смерть Генриха Благочестивого в бою, третья изображает вражеское войско под стенами Легницкого замка с отсеченной головой князя Генриха, насаженной на монгольское копье35.
Во второй четверти XV в. для Костела Святого Духа во Вроцлаве неизвестным мастером был изготовлен триптих со сценами из Жития Святой Ядвиги. Среди изображенных на нем сюжетов были три упомянутые сцены сражения под Легницей и осады города татарами, повторяющие (с незначительными изменениями) миниатюры Островского кодекса. Во время второй мировой войны центральная часть триптиха была утрачена, а уцелевшие его части ныне хранятся в Национальном музее в Варшаве36.
В 1424 и 1451 гг. были сделаны два перевода Жития Святой Ядвиги на немецкий язык, сохранившиеся в списках того же времени. Особого внимания заслуживает перевод 1451 г., выполненный по латинской рукописи, переписанной в 1380 г. по повелению легницкого князя Руперта I (1347—1409) для одного из знатных жителей Вроцлава. Перевод 1451 г. сохранился в виде иллюстрированной рукописи (Хорниговский кодекс, по имени заказчика Аштона Хорнига - Biblioteka Uniwersytecka we Wrociawiu, rkp. sygn.: IV F 192), очень близкой по содержанию текста и миниатюрам к Островскому списку, однако миниатюры Хорниговского кодекса выполнены более искусно и тщательно37.
Еще один немецкий перевод Жития Святой Ядвиги (близкий к переводу 1451 г., но не тождественный ему) был положен в основу первого печатного издания памятника, увидевшего свет во Вроцлаве в 1504 г. в типографии Конрада Баумгартена, незадолго перед тем переехавшего из Оломоуца. В этом издании читаются семь дополнительных сюжетов, отсутствующих во всех ныне известных списках легенды. Все дополнительные сюжеты тематически связаны с нашествием татар38.
В оригинальных дополнениях печатного издания легенды раскрываются причины татарского вторжения в Польшу и описывается маршрут движения захватчиков через Силезию. Наряду с описаниями, основанными на народных преданиях, здесь содержится немало реальных деталей, находящих прямые или косвенные подтверждения в других источниках. Прежде всего, это касается описаний битвы под Легницей, смерти Генриха Благочестивого и последующей осады татарами Легницы, изложенных в издании 1504 г. на основе источников, более древних, чем основной текст немецкой версии легенды39.
В первом печатном издании текст легенды сопровождают шестьдесят семь снабженных подписями гравюр, выполненных в технике ксилографии, иллюстрирующих, в том числе, оригинальные известия о татарах. Эти миниатюры в деталях отличаются от рисунков известных ныне лицевых списков легенды, хотя, несомненно, происходят из одного с ними источника, по-видимому, оригинальные известия немецкого издания читались в каком-то более раннем латиноязычном памятнике, генетически связанном с Легендой о Святой Ядвиге, поскольку некоторые из этих известий находят параллели в миниатюрах на вставных листах Островского кодекса 1353 г., в котором отсутствуют соответствующие изображениям тексты. Исследователями давно сделан вывод, что миниатюры, выполненные на отдельных листах Островского кодекса, древнее его текста или, во всяком случае, списаны с более древних оригиналов40.
О существовании первоначальной латинской версии оригинальных известий о татарах, воспроизведенных в немецком издании 1504 г., может свидетельствовать недавнее открытие нового средневекового источника — Истории князя Генриха (лат. Historia ducis Hernici). Латинский текст этого произведения, писанный почерком конца XV в. (так называемый позднеготический курсив), обнаружен Станиславом Солицким на трех чистых страницах латинского издания Нюрнбергской хроники Хартмана Шеделя (fol. 259v-260v), хранящегося ныне в Библиотеке Вроцлавского университета (Biblioteka Uniwersytecka we Wrociawiu, inkunabui sygn.: XV F 142)41.
Изданная Антоном Кобергером в Нюрнберге в 1493 г. Всемирная хроника Шеделя (лат. Liber Chronicarum, нем. Die Schedelsche Weltchronik) пользовалась исключительной популярностью, поскольку содержала ок. 1800 гравюр и карт, выполненных в технике ксилографии и раскрашенных (в некоторых сохранившихся экземплярах) от руки. В один год были изданы латинский текст книги, написанный Хартманом Шеделем и ее немецкий перевод, выполненный Георгом Альтом42.
Сравнительно-текстологический анализ, проведенный Ст. Солицким, показывает, что История князя Генриха могла быть одним из источников оригинальных дополнений о татарах в немецком издании Жития Святой Ядвиги43.
Для нас важно отметить, что, в новонайденной Истории князя Генриха читается тот же рассказ об убийстве жителями Ноймаркта татарской императрицы, ставшем причиной разорения Силезии татарами. По-видимому, этот рассказ можно считать первой известной ныне письменной фиксацией латиноязычного оригинала Повести об убиении татарской царевны. Немецкоязычная версия повести в составе печатного издания Жития Святой Ядвиги Силезской, представляет собой несколько более расширенную редакцию этого же памятника.
Один из рассказов, дополняющих восьмую главу Жития Святой Ядвиги, в немецком издании 1504 г. озаглавлен «Как бюргеры и община города Ноймаркта убили татарскую императрицу вместе с ее господами, рыцарями и кнехтами, и не более как две девушки из ее служанок оттуда ушли живыми» (Alhy dy burger und dy gemeyne der stat zu dem Newmargk erschlagen dy Tatteriscbe keyszerinn mytsampt yren herren ritter unnd knechten und nicht mer dan czwo meyde vonn yren dynerinn dar vonn lebende quamenn).
В отличие от варианта Краледворской рукописи в немецкой версии Жития Святой Ядвиги жители Ноймаркта убивают не дочь, а супругу татарского правителя, называемого «императором» (keyszer): «Они поддались этому злому и необдуманному совету и убили господ, рыцарей и кнехтов вместе с императрицей и ее девушками и служанками, и никого не оставили в живых, кроме двух из ее девушек, которые прятались в темном подвале и в ямах и таким образом с большой осторожностью и трудностями вернулись домой в свою страну. И когда они таким образом вернулись домой, они рассказали своему господину императору с большим плачем и жалобами о печальной смерти его супруги, как и где это произошло, и сказали: “О всемогущий император, мы с твоей супругой императрицей и ее князьями и господами следовали через некоторые города и страны христиан, которые оказывали нам большие почести и тому подобное, за исключением одного города по имени Ноймаркт, который расположен в Силезии. Там наша императрица вместе с ее князьями и господами была злейшим образом избита и убита бюргерами этого города, а мы двое оттуда бежали в великом страхе и нужде”. Как только этот император услышал о такой печальной участи своей супруги, и о своих господах и рыцарях, он чрезвычайно ужаснулся и, движимый гневом, сказал, что его голове не будет покоя до тех пор, пока это убийство, совершенное в отношении его супруги, не отплачено христианам большим кровопролитием и опустошением их страны. После и обратился к богатым людям, которые должны были ему помочь посчитаться с христианами за смерть своих господ и супруги императора. В некоторое время собралось до пятисот тысяч человек»44.
Из дальнейшего повествования выясняется, что татарского императора, чью супругу убили жители Ноймаркта, звали Батус (Bathus), и это убийство спровоцировало нападение татар на Венгрию, Русь и Польшу: «Тогда этот татарский император, называемый Батус, собрал злых людей и разделил свое войско на две части, и с одним войском прибыл он лично в Венгрию. И это было во времена короля Беле, по Рождеству Христову в 1241 году, во время папы римского Гоннория Третьего и императора Римской империи Фридриха. И пролилась большая кровь в Венгрии, что невозможно описать, и были убиты великие господа, епископы и прелаты, и герцог Колманус, брат короля. После этого он послал другое войско через Русь и Польшу. Предводителем был один король по имени Пета, который со своим войском также причинил горе, разбои и пожары в этих странах, такие немыслимые, что невозможно описать. Жалобы об этом часто доходили до благородного герцога Польши и Силезии Генриха Второго Бородатого, сына святой женщины Блаженной Гедвиги. Он хотел об этом расспросить и услышал о великих зверствах татар, которые они совершили в отношении девушек, женщин и церквей...»45.
Начало истории путешествия татарской императрицы в христианские страны и посещения ею Силезии изложено в предыдущем рассказе немецкой редакции Жития Святой Ядвиги по изданию 1504 г., озаглавленном «Что последовало за тем, как татарская императрица приготовилась с ее господами, графами и рыцарством [к путешествию], после того, как ей и ее господам император разрешил осмотреть земли и города христиан и познакомиться с их правителями и рыцарством» (Alhy volget hernach, wie dy Tatteriśche keyszerin sich zubereytthe mith vili yrer herren, grafFenn und ritterschafften, nach dem und yr der keyszer yr herre erlaw’bet het czu beschawenn dy lande unnd stette der cristenheyt unnd auch yre herlichkeyt und ritterschafft).
Здесь мы читаем: «И когда император увидел, что его жена намеревается осмотреть землю христиан, то он позаботился о том, чтобы ее сопровождало сильное и достойное общество его князей, графов и рыцарства, снабженное золотом, серебром и драгоценными камнями в большом количестве и несказанной красоты, а также сопроводительными письмами, чтобы можно было безопасно въезжать и выезжать, избегать каких-либо препятствий, как и подобает императрице великого государства. Итак, она с теми господами, которым император вручил такие дары, с большой радостью обозревала земли христиан, где ее и ее рыцарство принимали с честью и чтили большими дарами от князей, господ, земель и городов, как и подобает при приеме такой могущественной императрицы. И наконец, она прибыла на границу Силезии, к месту, называемому Зобтенберг или Фюрстенберг, об этих горах старые хроники говорят, что это родина древних благородных князей Силезии и Польши, и два мощных замка были здесь заложены в то время, а именно Фюрстенберг и Леубес, которые сейчас преобразованы в упорядоченный монастырь Святого Бенедикта Ордена цистерцианцев, а в то время самым известным городом в Силезии был Ноймаркт, построенный князьями вышеназванных замков; к этому то городу Ноймаркту и прибыла вышеупомянутая императрица с ее господами и рыцарством, его»46.
Немецкие оронимы Зобтенберг (Czottenberg) и Фюрстенберг (Furstenbergk) соответствуют польскому Слеза Ślęźa - гора, высшая точка польской части Судетского Предгорья, расположенная в 30 км к юго-западу от Вроцлава, на северном склоне которой находится город Собутка (польск, Sobótka, нем. Zobten am Beige). Слеза играла важную роль в истории Силезии, здесь находилось древнее языческое святилище, а впоследствии несколько замков, монастырей и храмов, с которыми связано множество древних легенд и преданий. Сведения о происхождении польского княжеского рода Пястов не из Гнезно, а из какого-то древнего замка на горе Слезе, по-видимому, были принесены монахами-аррозианцами, переселившимися отсюда во Вроцлав ок. 1170 г. и основавшими в силезской столице монастырь Блаженной Девы Марии на Арене47.
Ойконим Леубес (Lewbes) соответствует польскому Любяж (Lubiąż). Монастырь у деревни Любяж (ныне в Волувском повяте Нижнесилезского воеводства) был основан ок. 1150 г. бенедиктинцами, но спустя несколько лет перешел к цистерцианцам, став со временем крупнейшим духовным и интеллектуальным центром, известным далеко за пределами Польши (польск. Opactwo Cysterskie w Lubiążu; нем. Das Kloster Leubus; лат. Cuba или Abbatia Lubensis). Выходцы из него основали несколько других цистерцианских монастырей, играли видную роль в церковной и культурной жизни Центральной Европы48.
Далее находим объяснение причин, подтолкнувших жителей Ноймаркта к убийству татарской императрицы: «И как только граждане увидели и заметили такие большие и несказанные сокровища, которые императрица имела при себе, то они собрались вместе, держа совет, и сказали друг другу, что было бы нелепо отпустить эту женщину чужой веры с таким большим богатством, с серебром, золотом и драгоценными камнями; поэтому мы должны напасть на нее с ее господами и слугами, убить их, а ее сокровища разделить между нами и нашими гражданами»49.
Во всех основных деталях рассказ об убийстве татарской императрицы немецкого издания Жития Ядвиги Силезской совпадает с рассказом, читающимся в новонайденной латиноязычной Истории князя Генриха. В этом произведении описывается, главным образом, история завоевания татарами Силезии и гибели Генриха Благочестивого в битве на Легницком Поле, для обозначения которого использовано позднейшее немецкое название Вольштад/Вальштат (нем. Wahlstat; польск. Legnickie Pole). Очевидно, автор имел дело с каким-то более ранним источником, сведения которого он сопровождает своими краткими комментариями и предположениями. Начинается рассказ с описания события, ставшего причиной вражеского нашествия, — убийства татарской императрицы жителями Ноймаркта.
«Начинается история [сражения] князя Генриха, сына святой Ядвиги, с императором турок или татар в местечке Вольштад. В землях язычников жил некий татарский император, который содержал при себе законную супругу, согласно с обычаями тех земель и языческими обрядами. Эта императрица [однажды] услышала рассказ неких знатных людей о нравах, местоположении и состоянии здешних (христианских. — А.М.) земель и о достойных похвалы установлениях христианских королей, князей, баронов, рыцарей и граждан; эти люди в ту пору неоднократно посещали отдаленные края ради обретения воинских навыков и упражнения в военной науке для защиты христианской веры. От их частых рассказов эта императрица распалилась усердием и любовью — не знаю, под воздействием какого духа. Она без устали донимала слух своего императора благочестивыми и настойчивыми просьбами и, хотя неоднократно оставалась в смущении, не будучи выслушанной, не отказывалась от своей просьбы и совершенно не желала успокоиться до тех пор, пока ее не выслушали»50.
Наконец, уговоры достигли цели: «Император, тронутый и побежденный ее вкрадчивыми и непрерывными мольбами, даровал ей свое согласие и снабдил императрицу немалой, как и подобало ее высокому достоинству, свитой из баронов и рыцарей, богатым запасом золота, серебра и прочих ценностей, а также, как мне кажется, письмом с требованием обеспечить ей безопасный и надежный путь для следования через земли христиан и беспрепятственного возвращения в собственную языческую обитель. Получив от императора эти и другие царские отличия, она с радостью и ликованием начала путешествие в земли христиан и, куда бы ни приходила, всюду встречала величайший почет и дары»51.
Далее следует рассказ о событиях в Ноймаркте: «Наконец она прибыла в Ноймаркт. Его жители, обратив внимание на столь великое богатство, окружавшее ее, стали совещаться и сказали друг другу: “Нельзя выпускать из наших земель такую язычницу, а потому давайте убьем ее вместе со свитой и разделим между собой добычу”, и, бросившись на нее и повергнув ее вместе со свитой, не пощадили никого, кроме двух девушек, которые спрятались в кладовых и тайниках, а затем при помощи переводчиков смогли добраться до своей земли»52.
Убийство императрицы жителями Ноймаркта стало непосредственной причиной нашествия Татар на Польшу и Венгрию: «Император, оставив мытье головы, стал беспокойно и настойчиво допрашивать их (спасшихся девушек. — А.М.) о судьбе госпожи. Они ответили: “О непобедимейший император! Мы говорим и возвещаем Вам дурную весть. Ибо мы исходили всю землю христиан, и наша госпожа вместе со всей свитой была принята весьма любезно, да так, что и описать нельзя, и одарена драгоценностями, золотом и серебром — за исключением одного города, который называется Ноймаркт; там наша госпожа вместе со своими воинами была жестоко убита”. Император, услышав столь дурные вести, был возмущен и, распалившись гневом, объявил великий трехлетний поход, говоря: “Не упокоится голова моя, я с радостью взыщу с христиан плату за их жестокость и коварство”»53.
Далее автор Истории князя Генриха переходит к описанию трагических событий татарского нашествия: «В год 1241 от Воплощения Господа, во времена папы Гонория и императора Фридриха II. Тот же татарский император, захватив и жестоко подчинив себе восточные земли, разделил войско на две части, вторгся в соседнюю Венгрию и Польшу и вступил с ними (христианами. — А.М.) в полевое сражение, в котором были убиты князь Коломан, брат короля Венгрии и [князя] Польши, вместе с прусским магистром и многими другими принцами и знатными людьми, а затем сами язычники, захватив часть Лужицы, были истреблены христианами близ города Лобенау. Тем временем прибыл сам император со своими соратниками и захватил часть Силезии»54.
Ойконим Лобенау (Lobenaw), очевидно, соответствует нижнелужицкому Любнев — ныне город Люббенау или Шпреевальд (нем. Lubbenau/Spreewald; н.-луж. Lubnjow/Biota, в.-луж. Lubnjow) в земле Бранденбург в Германии. Упоминание о победе христиан над язычниками-татарами под Люббенау отсутствует в немецком издании Жития Святой Ядвиги и не подтверждается никакими другими источниками. Возможно, как полагает Ст. Солицкий, Lobenaw является искажением силезского Lubiąż; не исключено также, что на рассказ о татарском нашествии 1241 г. здесь могли наложиться события более позднего времени55.
Как видим, в рассказах Ипатьевской летописи, немецкой версии Жития Святой Ядвиги и латиноязычной Истории князя Генриха совпадают время (канун вторжения монголо-татар в Силезию) и место (город Середа/Ноймаркт) описываемых событий, названы одни и те же виновники случившегося (немцы), указан один и тот же мотив совершенного ими убийства (грабеж), а в качестве жертвы во всех случаях выступает знатная и богатая женщина, родственница сильного правителя, сопровождаемая сравнительно небольшой свитой.
Можно согласиться с Бенедиктом Зентарой и Станиславом Солицким, что русский и европейские источники, несомненно, отражают одно и то же событие. И этим реальным историческим событием могло быть только ограбление немецкими жителями Ноймаркта обоза русского князя Михаила Всеволодовича и убийство его внучки56.
Судя по всему, убийство русской княжны было не единственным случаем такого рода. Немецкие жители Сьроды-Сленской вели себя весьма независимо даже в отношении польских князей. Под 1227 г. цистерцианский хронист Альбрик из аббатства Трех Источников в Шампани сообщает о гибели гнезненского князя Владислава, зарезанного ночью некой немецкой девушкой, которую тот будто бы пытался изнасиловать: «А сей Владислав, который был князем гнезненским после своего дяди, великого Владислава, умертвив упомянутого Лешека и пленив князя Генриха Вроцлавского, человека правоверного, в конце концов гибнет по Божьему указанию от собственной разнузданности следующим образом: ночью он возлег вместе с одной немецкой девушкой, а она, не терпя насилия над собой, храбро уколола его в живот кинжалом, который тайно держала при себе, и он умер»57.
Запутанный характер этого сообщения долгое время не позволял правильно идентифицировать личность зарезанного немецкой девушкой князя. Освальд Бальцер считал, что здесь речь идет о великопольском князе Владиславе Одониче59. Казимир Ясиньский и новейшие авторы приходят к выводу, что французский хронист сообщает подробности гибели другого великопольского князя — Владислава Тонконогого, о смерти которого в Сьроде 3 ноября 1231 г. сообщают польские источники; Владислав был убит во время остановки на ночлег по пути во Вроцлав к своему союзнику, силезскому князю Генриху I Бородатому59.
Столь агрессивное поведение немецких жителей Сьроды было обусловлено особенностями колонизационной политики, проводимой силезскими князьями в первой половине XIII века. «Переселенцы набирались из людей особого типа, — пишет Б. Зентара, — смелых, способных к решительным действиям, находчивых, легко приспосабливающихся к новым условиям. Среди них не было недостатка в разного рода искателях удачи, любыми средствами стремившихся к наживе, и, вероятно, также отъявленных преступников, бежавших из прежних мест от возмездия или приговора суда»60.
И хотя убийство немцами русской княжны было не единственным происшествием такого рода в Сьроде/Ноймаркте, оно, несомненно, воспринималось как исторически значимое событие, и память о нем жители города хранили на протяжении многих столетий. Член городского совета Легницы и автор истории города Георг Тебесиус (Thebesius) (1636—1688), критически относившийся к легенде об убийстве жителями Ноймаркта татарской императрицы, изложенной в немецком издании Жития Святой Ядвиги 1504 г., тем не менее, видел приписываемую этой императрице рубашку, хранившуюся в приходской церкви в Сьроде Сленской, и вспоминал, что «много лет назад»(вероятно, еще до тридцатилетней войны) в подвале городской ратуши Сьроды показывали также ее платье и плащ61.
Рубашка татарской княжны/императрицы существовала еще в середине XVIII века. В своей Хронике (1748 г.) ее как местную достопримечательность упоминает член, городского совета Сьроды некий Ассманн,(Assmann). Даже в XIX в. местные жители точно знали, в каком доме была убита злосчастная императрица: старый и новый адрес этого дома в Ноймаркте приводится в одном из немецких описаний Силезии, изданном в 1834 году62.
Оба рассматриваемых нами источника - немецкая версия Жития Святой Ядвиги (в издании 1504 г.) и латиноязычная История князя Генриха - содержат еще один весьма примечательный эпизод, связанный с сопротивлением монголам жителей Ноймаркта.
После рассказа о победе монголов над польскими войсками в битве на Легницком Поле и гибели князя Генриха Благочестивого в немецкой версии Жития Святой Ядвиги помещен раздел, озаглавленный «Как татары взяли голову благородного герцога Генриха, насадили ее на копье и представили перед замком Лигениц» (Alhu dy Tatternn namen das howpth des edelen hernn herczoge Heynrichs und steckten das an eyn spyesz und furtten das vor das haus Lygenitz).
He испугавшись угроз, жители города заявили о своей решимости до конца сопротивляться захватчикам. Далее читаем: «И когда татары услышали такой твердый ответ и заметили их упорное мужество, они отошли от замка и бросили голову благородного князя в озеро у деревни Кошвитц и направились к Ноймаркту. Тогда его граждане, предвидя нашествие безбожных, быстро собрались на совет, решая, что предпринять, и, договорившись всей общиной, обратились к своим женам и дочерям, чтобы те пришли к ним, и сказали им “Дорогие жены и дочери, вы уже слышали, как дикие татары наносят несравнимый ни с чем ущерб, все рушат, жгут и убивают, также и женщин, и девушек бесчестят, и другие несказанные зверства вытворяют. Теперь же их сила так велика, что мы не решаемся им противостоять. Поэтому мы придумали одну хитрость, и, да поможет Бог в нашей борьбе, вы должны последовать нашему совету. Для того мы пригласили вас, чтобы вы восприняли сердцем это большое горе и ужасные надругательства, которые они ежедневно чинят, и, если вы последуете нашему совету и нашей просьбе, то вместе со всеми нами и нашими малыми детьми избежите этого страшного горя и бедствия. Вот наша просьба и совет, что вы должны исполнить. Мы хотим спрятаться в подвале с нашим оружием, и как только враги придут, вы выйдете им навстречу в своих лучших украшениях и лучших платьях, и примите их с доброй волей и с большой радостью, и скажете им, что мы все в ужасе бежали прочь. Ухаживайте за ними самым лучшим образом, угощайте блюдами с пряностями, предлагайте напитки и все, что вы сочтете нужным; и когда настанет вечер, и вы увидите, что они достаточно опьянели, постарайтесь завладеть их оружием. И когда они улягутся спать, дайте нам знак, ударив в колокол на ратуше, чтобы мы поднялись, напали на них и перебили”»63.
Женщины Ноймаркта согласились с доводами своих мужчин и все исполнили по задуманному плану: «Этому совету и просьбе их жены и дочери обещали последовать и сделать все как можно лучше. И по этому совету все и произошло, как они своим женщинам приказали. Основательно угостив их (татар; — А.М.) кушаньями и напитками, они спрятали их оружие и луки, и, когда пришло время, ударили в колокол на ратуше. Тогда вышли их мужья и братья и перебили несчетное количество татар, так что небольшой ручей крови тек от церкви до ворот. И бюргеры радовались победе над безбожными»64.
Примерно такую же картину находим в Истории князя Генриха. Встретив решительное сопротивление жителей Легницы, захватчики повернули к Ноймаркту: «Татары, услышав столь твердый ответ, отступили от замка, выбросили голову князя Генриха в озеро близ деревни Койшвитц и, двинувшись в сторону Ноймаркта, привели войско в боевой порядок. Услышав об этом, жители Ноймаркта созвали собрание и, устроив всеобщий совет, повелели женам и дочерям: “Мы укроемся в тайниках кладовых и в удаленных частях домов, а вы выйдите язычникам навстречу; поздравляя их с победой, оказывая им благонравное обхождение и готовя им чаши и блюда, хорошо приправленные дорогими пряностями. После этого, увидев, что они опьянели и крепко заснули, отнимите у них оружие и защитные латы и в знак того, что поручение выполнено, позвоните в колокол городской ратуши. Мы, услышав это, радостно выйдем из своих нор и убьем всех язычников поодиночке”»65.
Дальнейшее повествование несколько отличается от версии Жития Святой Ядвиги, в нем появляется новый эпизод татар, пытавшихся укрыться в городской церкви: «Женщины, выполнив все это, дали знак в соответствии с поручением, и мужчины, выйдя из укрытий, прошли по всем домам, в которых обрели пристанище турки и татары; некоторые из них смогли пробраться к церкви и укрыться [в ней], но все они были сожжены вместе с церковью, так как христиане ее подожгли»66.
Далее составитель Истории князя Генриха дает свой комментарий к описываемым событиям, как бы проверяя достоверность сообщаемых сведений: «Говорят, что там было столько человечьей крови, что она текла из города через его ворота, — это вполне возможно в силу того, что люди во время войны обычно несли свои припасы в церковь, чтобы их не лишиться; думаю, что подобное случилось и в Ноймаркте, так что жиры из мяса, масла и крови от огненного жара слились друг с другом и так вместе потекли из города, — а ворота его расположены ниже по склону, чем церковь. Другая толпа язычников, которые из-за многочисленности своего войска не могли разместиться в городе, расположилась поблизости, в деревне Костенблут и в других окрестных деревнях»67.
Как видно, автор этого сообщения передал сведения более раннего источника, найдя их вполне правдоподобными и соответствующими реальной топографии Ноймаркта. Упоминание в рассказе наряду с татарами турок позволяет думать, что память о героической борьбе с монгольскими завоевателями стала вновь актуальной в связи с турецкой экспансией в Европе, усилившейся во второй половине XV века.
Сообщение Истории князя Генриха о сожжении татар в городской церкви Ноймаркта находит, как будто, некоторое археологическое подтверждение. Проведенные в свое время специальные исследования сохранившихся древних фундаментов и стен приходской церкви Св. Андрея в Сьроде Сленской (первая половина XIII в., с позднейшими перестройками) выявили следы пожара середины XIII в., который мог быть причиной частичного разрушения храма, главным образом, межнефовых колонн68.
Читающиеся в оригинальных дополнениях немецкой версии Жития Святой Ядвиги и в латиноязычной Истории князя Генриха известия о завоевании Силезии татарами, по-видимому, происходят из одного общего источника. Если учитывать, что ключевые эпизоды этой истории — битва на Легницком Поле, гибель князя Генриха, осада Легницкого замка — запечатлены на миниатюрах кодекса 1353 г., можно думать, что уже в первой половине XIV в. существовало какое-то произведение, ставшее для них литературной основой.
Как полагает Б. Зентара, таким произведением могла быть История завоевания татарами Силезии, начало формирования которой, первоначально в виде устной легенды, было положено во второй половине XIII века69. Некоторые исследователи полагают, что основа легенды могла быть создана в бенедиктинском пробстве на Легницком Поле, учрежденном еще в XIII в. (точная дата не известна) в память о битве с татарами (главный алтарь бенедиктинского костела находился на месте, где было найдено тело князя Генриха)70. Однако само это пробство просуществовало недолго (до первой половины XV в.) и, будучи подчинено бенедиктинскому аббатству в Опатовице-над-Лабой (чеш. Opatovice nad Labem, ныне - в Пардубицком крае Чехии), ничем не проявило себя в культурной жизни Силезии. По мнению Ст. Солицкого, к созданию легенды могли быть причастны опатовицкие бенедиктинцы, жившие в самой Сьроде Сленской со времен Генриха Бородатого71. Не исключено также, что местом, где создавались и хранились предания о борьбе с татарами князя Генриха Благочестивого, был учрежденный его вдовой Анной 8 мая 1242 г. приход и монастырь в Кжешуве (польск. Krzeszów, нем. Grüssau, ныне — в Каменногурском повяте Нижнесилезского воеводства)72.
Эпизод убийства татарской императрицы жителями Ноймаркта, объясняющий причины вражеского нашествия, едва ли мог существовать отдельно от остальных эпизодов или быть соединенным с ними механически. Скорее всего, он принадлежит к числу основных повествовательных частей Истории завоевания татарами Силезии, давших начало всему произведению.
По поводу другого рассмотренного нами эпизода - расправы жителей Ноймаркта с татарами — современные исследователи высказывают серьезные сомнения. «Значительно позже и искусственно к легенде присоединен рассказ о хитрости сьродлян и уничтожении ими татарского отряда, — пишет Б. Зентара. — Это дополнение изменяет моральную сущность легенды: преступление остается безнаказанным, месть оскорбленного татарского “императора” постигает многие христианские страны и их невинных жителей, в то время как преступные жители Сьроды торжествуют над монголами»73. Можно, однако, возразить, что рассказ о расправе с татарами как непосредственное продолжение истории убийства татарской императрицы, весьма вероятно, был создан в самом Ноймаркте. В таком случае целью автора было не осуждение вероломных и алчных ноймарктских немцев, а прославление подвигов храбрых жителей этого города, побеждавших татар, в то время как польские князья и жители Силезии были полностью разбиты захватчиками.
Ст. Солицкий видит в рассказе о расправе жителей Ноймаркта с татарами отражение весьма загадочного события, произошедшего в Ноймаркте через несколько лет после монгольского нашествия: во время междоусобной войны вроцлавского князя Генриха III Белого (1247— 1266) с его братом, легницким князем Болеславом II Рогаткой (Лысым 1247-1278) в огне погибло несколько сотен жителей города, собравшихся в церкви и на кладбище, расположенном возле нее74.
В Польско-Силезской хронике (конец XIII в.) сообщается: «Когда эта буря (нашествие татар. — A.M.) улеглась, и Силезская земля должна была передохнуть, старший сын (Генриха Благочестивого - A.M.) Болеслав Лысый, поднявшись против своих младших братьев, в трех походах осаждал Вроцлав, который, хотя немецкое право распространялось на него с совсем недавнего времени, и [поэтому] силы его были ничтожны, мужественно защищался, сжавшись в своей тесноте. Видя это, Болеслав, собрав множество пришлых немецких разбойников, несколько раз жестоко опустошил землю не только грабежами, но и поджогами, и во время этого бедствия в церкви и на кладбище Ноймаркта погибли от пожара почти пятьсот человек, а во зло этой земле было сооружено множество разбойничьих и воинских замков»75.
В приведенном известии речь идет о событиях 1248 или 1249 гг., когда жители Ноймаркта/Сьроды сами стали жертвой напавших на них немецких разбойников, нанятых князем Болеславом Рогаткой76.
Кроме того, о гибели жителей Ноймаркта по вине князя Болеслава рассказывается в Житии Святой Ядвиги — как в латинской, так и в немецкой версиях. В восьмой главе пространной редакции, повествующей о пророчествах святой, есть раздел, озаглавленный «Каким образом она предсказала злодеяния князя Болеслава» (Quomodo predixit maleficia ducis Bolezlai). Здесь мы читаем: «Впрочем, она (Ядвига Силезская - А.М.) предвозвещала не только телесную смерть, но и опасности, угрожавшие душам и имуществу. Ибо как-то раз она в присутствии госпожи Анны (вдовы Генриха Благочестивого. — A.M.), своей невестки, горестно заговорила о своем внуке князе Болеславе, сыне упомянутой госпожи, тогда отсутствовавшем: “Увы, увы тебе, Болеслав! Как много бед ты еще принесешь своей земле!”. Во всяком случае, это исполнилось, как утверждают некоторые, когда тот же князь Болеслав уступил ключ страны, то есть замок Лебус (Любяж. — AM.) и относящуюся к нему землю, и когда через множество устроенных им в свое время сражений он стал для огромного количества людей причиной не только потери имущества, но и смерти. Посему, словно в виде зачина к его правлению, когда он получил власть над Силезской землей, народ застонал из-за немедленно начавшихся несчастий, ибо из-за его войска в церкви и на кладбище Ноймаркта погибли от пожара около восьмисот человек обоих полов, и многие другие бедствия были учинены в Польше в разное время через его тираническое правление»77.
Безусловно, упоминание о пожаре в городской церкви, унесшем жизни нескольких сотен жителей, сближает приведенные известия с рассказом о расправе с татарами жителей Ноймаркта. Вместе с тем, трудно допустить, чтобы в источниках, происходящих из одной земли и созданных примерно в одно время, одно и то же событие получило столь различное отражение: в одних источниках - как расправа немецких жителей Ноймаркта с татарами, а в других — как расправа пришлых немецких наемников с самими жителями Ноймаркта. Более вероятно, на наш взгляд, предположение, что рассказ о расправе с татарами генетически связан с рассказом об убийстве в Ноймаркте татарской императрицы. Оба они, вероятно, были созданы жившими в Ноймаркте бенедиктинцами, став повествовательными частями Истории завоевания татарами Силезии, созданной силезскими бенедиктинцами не позднее первой половины XIV века.
Как нам представляется, главной причиной, по которой немецкие жители Ноймаркта приняли русскую княжну за жену самого татарского императора, явилось последовавшее сразу за убийством опустошительное вторжение в Силезию монголо-татарских войск, жестокое поражение и гибель князя Генриха Благочестивого. Эти события могли быть поставлены в причинно-следственную связь относительно друг друга самими жителями Ноймаркта или, возможно, теми, кто знал о совершенном в этом городе злодеянии и поставил постигшие Силезию и всю Польшу неисчислимые бедствия в вину коварным и алчным ноймарктским немцам.
Эти наблюдения, в свою очередь, позволяют сделать следующий вывод: прибытие Михаила Черниговского в Силезию произошло в самый канун татарского нашествия. Войска татар шли почти по пятам Михаила. Предупрежденные о скором появлении захватчиков жители Ноймаркта приняли отряд русского князя за татарский авангард и напали на него.
Как и европейские источники (латиноязычная История князя Генриха и немецкая версия Жития Святой Ядвиги), Галицко-Волынская летопись свидетельствует, что нападение немцев на Михаила произошло перед самой битвой татар с Генрихом Благочестивым под Легницей. Свой рассказ о злоключениях черниговского князя в Силезии летописец заканчивает словами о «великой печали» Михаила, когда он, не достигнув цели, должен был возвращаться назад, узнав о разгроме татарами войска Генриха 9 апреля 1241 г.: «Михаилоу, иже не дошедшю, и собравшюся, и бысть в печали величе, оуже бо бяхоуть Татари пришли на бои ко Иньдриховичю (Генриховичу. — A.M.)»78.
Это сообщение, как нам кажется, не оставляет сомнений насчет конечной цели Михаила в Силезии: он спешил на соединение с войсками Генриха II Благочестивого (Генриховича, то есть сына Генриха I Бородатого, как его именует русская летопись), уже собравшимися на Добром Поле под Легницей для битвы с татарами. Сюда под знамена силезского и великопольского князя сходились отряды из разных польских земель, а также многие иностранцы — прежде всего, немецкие и моравские рыцари (тамплиеры, иоанниты и тевтонцы). Их общая численность могла достигать 8 тыс. воинов. По некоторым данным, на соединение с Генрихом шел чешский король Вацлав I, опоздавший к битве всего на один день79.
О намерении Михаила соединиться с войском Генриха со всей определенностью свидетельствует появление русского князя именно в Сьроде-Сленской. Этот город расположен в 30 км к западу от Вроцлава, примерно на полпути между Вроцлавом и Легницей. Соединявшая эти города дорога шла как раз через Сьроду. Путь по ней обычно занимал два дня, и в Сьроде путники останавливались на ночлег80.
Едва ли возможно найти другое объяснение появлению Михаила со своим отрядом в 30 км от Легницы (то есть на расстоянии одного дня пути) в самый канун судьбоносного сражения поляков с татарами. И только нелепая случайность — неожиданное нападение немцев в Ноймаркте — помешала русскому князю осуществить свой замысел. Его вынужденное возвращение назад в Мазовию после поражения и гибели силезского князя («Михаилъ же воротися назадъ опять Кондратови») со всей определенностью показывает, что никаких других целей, кроме соединения с войсками Генриха, у Михаила тогда не было.
Попытка, хотя и неудавшаяся, соединиться с войсками Генриха Благочестивого, не осталась для Михаила Черниговского без последствий, трагически отразившись на его дальнейшей судьбе. Мы имеем в виду жестокую расправу над русским князем в Орде в сентябре 1246 года. Связь между указанными событиями тем более вероятна, если верны сведения о том, что в Сьроде/Ноймаркте попал в ловушку и был истреблен какой-то татарский отряд, и это произошло как раз в то время, когда здесь побывал со своими людьми Михаил.
По-видимому, не случайно Михаил Всеволодович сколько мог откладывал свою поездку в Орду, отправившись туда последним из старших русских князей. Может быть, черниговский князь надеялся, что его попытка выступить против монголов на стороне польского князя останется неизвестной Батыю, ведь Михаил направлялся в Силезию инкогнито и, как мы видели, не был опознан жителями Ноймаркта. Зато о Намерениях Михаила был осведомлен его главный соперник в борьбе за Киев и Галич — Даниил Романович, поскольку о злоключениях Михаила в Силезии сообщает именно летописец Даниила. Галицкий князь побывал в Орде раньше черниговского, получил личную аудиенцию у Батыя и, разумеется, имел возможность уведомить его о провинностях своего конкурента.
Мы далеки от мысли о том, что, отправляясь в Орду, Михаил Всеволодович имел намерение совершить религиозное самопожертвование. Как и в случае с другими русскими князьями его целью, несомненно, было засвидетельствовать вассальную покорность хану и тем самым добиться подтверждения своих прав на Чернигов. Думать так позволяет следующий факт, отмеченный в ранних редакциях житийного Сказания о Михаиле Черниговском. Князь прибыл в Орду вместе со своим юным внуком Борисом81, который, по всей видимости, должен был остаться здесь в качестве заложника, гарантировав, таким образом, лояльность своего деда. Точно так же великий князь Ярослав Всеволодович оставил в Орде одного из своих сыновей, который, по сообщению Карпини, пытался убедить Михаила подчиниться требованиям татар и исполнить предписанный ему ритуал82.
Вместе с тем, не вызывает сомнения, что Михаил действительно демонстративно отказался совершить какой-то из важных обрядов монгольского придворного церемониала. Судя по описанию Плано Карпини, князь прошел очищение огнем, но не пожелал поклониться идолу Чингисхана, ссылаясь на свои христианские убеждения83. Трудно допустить, что эта история была полностью выдумана с целью прославления религиозного подвига святого мученика за веру. Иначе придется признать, что благочестивый миф о Михаиле сложился тотчас после его гибели, и уже весной 1247 г. в готовом виде был представлен Карпини, который не усомнился в его правдоподобности.
По всей видимости, перемена в настроении Михаила произошла уже в Орде, после того, как состоялись его встречи с монгольскими придворными, а также жившими при ставке Батыя русскими людьми, не только разъяснившими князю суть предстоящих церемоний и ритуалов, но и, вероятно, сообщившими о имеющихся против него обвинениях.
Когда тайна черниговского князя была раскрыта, он, по-видимому, не смог или не пожелал представить доказательства своей невиновности. Более того, князь не хотел доказывать и свою лояльность хану, отказавшись совершить предписываемый ему обряд, тем самым, провоцируя новый конфликт. Покупок Михаила не только демонстрировал фактическое неприятие монгольского владычества, но и сообщал ему характер религиозного противостояния, чего стремились избежать в отношениях со своими новыми подданными монгольские правители.
Согласно русским источникам, измученному побоями Михаилу по повелению Батыя «отреза главу» некий Доман, родом путивлец84. Эту же сцену передает и Плано Карпини, особо оговаривая, что Михаилу «отрезали голову ножом», а затем и у сопровождавшего князя боярина Фёдора «голова была также отнята ножом»85.
Нельзя не заметить, что такую же смерть принял и несостоявшийся союзник Михаила по борьбе с монголами — силезский князь Генрих Благочестивый. В Пятом продолжении Анналов монастыря Св. Пантелеймона в Кельне (Кельнская королевскоя хроника) (середина XIII в.) сообщается, «Герцог Генрих Фратисловский (Вроцлавский. — А.М.) мужественно оказал им (татарам. — А.М.) сопротивление вместе с другим герцогом (его двоюродным братом Болеславом, сыном маркграфа Дипольда III Моравского. — А.М.), но был побежден. При этом сами герцоги и многие храбрые рыцари лишились жизни, а голову герцога враги отрезали и увезли с собой»86. Подробности казни силезского князя сообщил один из спутников Карпини — Бенедикт Поляк: «Тогда, схватив князя Генриха, тартары раздели его полностью и заставили преклонить колена перед мертвым [татарским] князем, который был убит в Сандомире. Затем голову Генриха, словно овечью, послали через Моравию в Венгрию к Батыю и затем бросили ее среди других голов убитых»87. По другой версии, насадив голову Генриха на копье, монголы подступили к стенам Легницкого замка (сам город был сожжен его жителями, укрывшимися в замке) и потребовали открыть ворота. Эта сцена, как мы уже видели, описана в немецкой версии Жития Святой Ядвиги Силезской и изображена на одной из миниатюр Островского кодекса 1353 года.
Очевидно, обезглавливание было обязательным элементом казни иностранных правителей, открыто и с оружием в руках выступивших против монголов. Такую смерть, носившую, вероятно, ритуальный характер, принял владимирский великий князь Юрий Всеволодович, разбитый монголами на реке Сити. Из сообщения Лаврентьевской летописи известно, что на месте битвы было найдено и затем погребено обезглавленное тело Юрия, а голову его нашли и положили в гроб позднее88. По свидетельству ан-Насави (первая половина XIII в.) сыновья хорезмшаха Джелал ад-Дина, оказавшие, как и их отец, упорное сопротивление захватчикам, взяты в плен и обезглавлены: «Татары вернулись с головами их обоих, насаженными на копья. Назло благородным и на досаду тем, кто это видел, они носили их по стране, и жители, увидев эти две головы, были в смятении»89.
Итак, собранные нами сведения дают основания для переоценки деятельности Михаила Черниговского по отношению к татарам.
Со времен Карамзина в литературе утвердилось мнение, что Михаил Всеволодович «долго от татар из земли в землю», пока не был ограблен немцами в далекой Силезии90. Этой же точки зрения придерживается и большинство новейших авторов: беглый черниговский князь, почувствовав уязвимость своего положения в Мазовии в виду приближения татар, бросился бежать далее на Запад91.
Дальше всех в разоблачении малодушия Михаила Всеволодовича пошел, как кажется, П.П. Толочко: «Панический страх Михаила перед монголо-татарами не поддается разумному объяснению, - пишет историк, — ... остается фактом, что в столь трагическое для Руси время он меньше всего думал о ее судьбе. Единственное, что ему было дорого, это собственная жизнь»92.
По-видимому, в формировании такого мнения свою роль сыграли нелицеприятные характеристики летописца в адрес черниговского князя, который «бежа по сыноу своемоу передъ Татары во Оугры», затем «за страхь Татарскы не сме ити Кыеву»93. Но ведь это были слова летописца Даниила Галицкого, давнего соперника Михаила.
Между тем, еще Пашуто высказал более правильное, на наш взгляд, предположение: «Михаил Всеволодович поехал “в землю Воротьславскую”, вероятно, в надежде найти союзников по борьбе с татаро-монголами»94. Такое объяснение более соответствует историческим реалиям весны 1241 г., а также свидетельствам русских и иностранных источников о поведении князя в Орде осенью 1246 года.
Даже если Михаил действительно испытывал панический страх перед татарами, то спасения от них он искал в рядах воинства Генриха Благочестивого. Иначе нам не объяснить, почему, спасаясь от врагов, Михаил оказался в эпицентре боевых действий. Отправляясь в Силезию, он подвергал себя неминуемому риску, оставляя относительно безопасную Мазовию, князья которой не поддержали Генриха и, видимо, поэтому их владения остались нетронутыми татарами.
Тем более, не соответствует образу малодушного и безвольного князя, панически боявшегося татар, героическое поведение Михаила Черниговского в Орде, которое уже современниками было однозначно оценено как выдающийся подвиг.
Как бы то ни было, в минуту решающих испытаний Михаил Всеволодович со своими людьми оказался на стороне главных противников татар в Польше и вместе с ними готов был дать отпор захватчикам, а затем, находясь в ставке Батыя, вновь открыто бросил вызов врагам.
ПРИМЕЧАНИЯ
Работа выполнена при финансовой поддержке СПбГУ, проект 5.38.265.2015
1. ЮРЧЕНКО А.Г. Князь Михаил Черниговский и Бату-хан (К вопросу о времени создания агиографической легенды). В кн.: Опыты по источниковедению; Древнерусская книжность. СПб. 1997, с. 123—125; ЕГО ЖЕ. Золотая статуя Чингисхана (русские и латинские известия). В кн.: Тюркологический сборник. 2001: Золотая Орда и ее наследие. М. 2002, с. 253; ГОРСКИЙ А.А. Гибель Михаила Черниговского в контексте первых контактов русских князей с Ордой. - Средневековая Русь. М. 2006, вып. 6, с. 138—154.
2. НАСОНОВ А.Н. Монголы и Русь. М.-Л. 1940, с. 26—27.
3. ДЖИОВАННИ ДЕЛЬ ПЛАНО КАРПИНИ. История Монгалов. В кн.: Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М. 1957, с. 29.
4. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. М. 1998, стб. 807.
5. ГОРСКИЙ А. А.& Ук. соч., с. 141.
6. ПСРЛ, т. 2, стб. 807.
7. ДЖИОВАННИ ДЕЛЬ ПЛАНО КАРПИНИ. Ук. соч., с. 55-56.
8. DIMNIK М. The Dynasty of Chernigov, 1146-1246. Cambridge. 2003, p. 372; ГОРСКИЙ A.A. Ук. соч., с. 144.
9. ЮРЧЕНКО А.Г. Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). СПб: 2012, с. 268-269.
10. Там же, с. 266.
11. Там же, с. 269.
12. ГУМИЛЁВ Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М. 1989, с. 527-528.
13. ГОРСКИЙ А. А. Ук. соч., с. 148-153.
14. Там же, с. 144—148.; см. также: ГОРСКИЙ А. А. Пахомий Серб и великокняжеское летописание второй половины 70-х гг. XV в. — Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2003, № 4, с. 87—93.
15. ПСРЛ, т. 2, стб. 788.
16. Там же, стб. 784.
17. Там же.
18. КАРАМЗИН Н.М. История Государства Российского. T. IV, СПб. 1818, с. 21.
19. КАРПОВ А.Ю. Батый. М. 2011, с. 188; ПЕРХАВКО В.Б., ПЧЕЛОВ Е.В., СУХАРЕВ Ю.В. Князья и княгини Русской земли IX—XVI вв. М. 2002, с. 228.
20. SMOLKA S. Henryk Brodaty: Ustęp z dziejów epoki piastowskiej. Lwów. 1872, s. 12, 22, 85, 90; ZIENTARA B. Henryk Brodaty i jego czasy. Warszawa. 2007, s. 223—238.
21. Regesten zur schlesischen Geschichte. Breslau. 1866. Abt I (Codex diplomaticus Silediae, t. VII. vol. I),s. 80-81, Nr. 128; s. 119-120, Nr. 265; s. 127, Nr. 285; s. 144—145, Nr..329; s. 151-152, Nr. 343; s. 172, Nr. 425.
22. VOJTECH V., FLAJbHANS V. Rukopisy královédvorský a Zelenohorský. Dokumentami fotografie. Praha. 1930, s. 13 (24—35); MARES F. Pravda o Rukopisech zelenohorském a královédvorském. Praha. 1931, s. XLVIII—XLIX. Русский перевод см.: Рукописи, которых не было: Подделки в области славянского фольклора. М. 2002, с. 159, 217.
23. ПАШУТО В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М. 1950, с. 221; ФЛОРОВСКИЙ A.B. Чехи и восточные славяне. Т. 1. Прага. 1935, с. 208.
24. DIMNIK М. Mikhail, Рrinсе of Chernigov and, Grand Prince of Kiev, 1224—1246. Toronto. 1981, p. 113.
25. PALACKY FR. Der Mungolen-Einfail iro Jahre 1241. In: Abhandlungender Königlichen Böhmischen Gesselschaft der Wissenschaften. 1842. Bd. V/2, S. 402—405.
26. JIREĆEK J., JIREĆEK H. Die Echtheftdes Königinhofer Handschrift. Prag. 1862, S. 158— 160; ERBEN K.J. Příspěvky k dějepisu českému, sebrané ze starých letopisů ruských, od nejstarší doby až do vymření. Přemyslovců // Časppis Českého Musea. 1870. Roč. 44. S. 84–85; НЕКРАСОВ Н.П. Краледворская рукопись в двух транскрипциях. СПб. 1872, с. 343; GRÜN HAGEN С. Geschichte Schlesiens; Gotha. 1884, Bd. I, S. 67; CTEПОВИЧ А.И. Очерк истории чешской литературы. Киев. 1886, с. 12; STRAKOSCH-GRASSMANN G. Der Einfal der Mongolen in Mitteleuropa in den Jahren 1241 und 1242. Innsbruck. 1893, S. 65, Anm. 5; Jireček H. Báseň “Jaroslav” Rukopisu králodvorského. Studie historicko-literární. Praha; Brno. 1905, s. 14-15: NOVOTNY V. České dějiny. Praha. 1930, dil. 1, s. 721, Nr. 1.
27. KOCI J. Spory o rukopisy v ceske spolecnosti // Rukopisy královédvorsky a zelenohorsky: Dnešní stav pozn ní / Ed. M. Otruba. Praha, 1969. T. I (Sborník Národního muzea v Praze. Řada C: Literární historie. Sv. 13). S. 25–48; ЛАПТЕВА Л.П. Краледворская и Зеленогорская рукописи и их оценка в России XIX и начала XX вв. Т. 21. Budapest. 1975, с. 67-94; IVANOV М. Tajemství rukopisu Královédvorského a Zelenohorskeho. Brno, 2000.
28. GOLL J. Historický rozbor básní Rukopisu Královédvorského Oldřicha, Beneše Heřmanova a Jaroslava . Praha. 1886, s. 75; BOGUSŁAWSKI E. “Jaroslav”, poemat staroczeski, z Królodvorskiego rękopisu z punktu widzenia historycznego // Przegląd Historyczny. T. 3. 1906, s. 319; LETOSNIK J. Dějepisný rozbor rukopisu Královédvorského. Brno. 1910, s. 25.
29. KÜHNAU R. Mittelschlesische Sagen geschichtlicher Art. Breslau. 1929 (Schlesisches Volkstum, Bd. 3), S. 473—474.
30. ZIENTARA В. Cesarzowa tatarska na Śląsku — geneza i funkcjonowanie legendy. In: Kultura elitarna a kultura masowa w Polsce późnego średniowiecza. Wrocław. 1978, S. 178-179.
31. КОТЛЯР Н.Ф. Комментарий. В кн.: Галицко-Волынская летопись: Текст. Комментарий. Исследование. СПб. 2005, с. 253.
32. KOMENDOVA J. Haličsko-volyňský letopis. Praha. 2010, s. 72, 152—153.
33. Vita Sanctae Hedwigis. In: Monumenta Poloniae Historica. T. IV. Lwow. 1884 (переизд. — Warszawa. 1961), p. 509—510; из новейших изданий и исследований памятника см.: Legenda świętej Jadwigi:; z oryginału łacińskiego przeł. A Jochelson przy współudziale M. Gogolewskiej. Wrocław. 1993; Księga Jadwiżańska: Międzynarodowe Sympozjum Naukowe Święta Jadwiga w Dziejach r Kulturze Śląska, Wrocław — Trzebnica, 21-23 września 1993 roku. Wrocław. 1995; LESCHHORN J. Das Leben der Hedwig von Schlesien. München. 2009.
34. WOLFSKRON A. von. Die Bilder der Hedwigslegende: Nach einer Handschrift vom Jahre 1353 in der Bibliothek der P.P. Piaristen zu Schlackenwerth. Wien. 1846; STRONCZYŃSKI K. Legenda obrazowa o świętej Jadwidze księżnie szlęskiej według rękopisu z rokn 1353 przedstawione i z późniejszymi tejże treści obrazami porównana. Kraków. 1880; Der Hedwigs-Codex von 1353: Sammlung Ludwig. Berlin. 1972, Bd. 1— 2; EUW A von, PLOTZEK J.M. Die Handschriften der Sammlung Ludwig. Köln. 1982, Bd. 2, S. 74-81.
35. GOTTSCHALK J. Die älteste Bilderhandschrift mit den Quellen zum Leben der hl. Hedwig im Aufträge des Herzogs Ludwig I. von Liegnitz und Brieg, im Jahre 1353 vollendet. Aachener Kunstblätter. 1967, Bd. 34, S. 61-161; KARŁOWSKA-KAMZOWA A. Fundacje artystyczne Ludwika I brzeskiego. Opole-Wrocław. 1970, S. 14-18.
36. KARŁOWSKA-KAMZOWA A. Zagadnienie aktualizacji w ślęskich wyobrażeniach bitwy legnickiej 1353—1504. T. 17. Studia Źródłoznawcze. 1972, s. 101—105.
37. LUCHS Н. Über die Bilder der Hedwigslegende im Schlackenwerther Codex von 1353, dem Breslauer Codex von 1451, auf der Hedwigstafel in der Breslauer Bemhardikirche und in dem Breslauer Drucke von 1504. Breslau. 1861.
38. Die grosse Legende der heiligen Frau Sankt-Hedwig geborene Fürstin von Meranien und Herzogin in Polen und Schlesien. Faksimile nach Originalängabe von Konrad Baumgarten, Breslau 1504. Wiesbaden. 1963, Bd. I—II.
39. KLAPPER J. Die Tatarensage der Schlesier. — Mitteilungen der schlesischen Gesellschaft für Volkskunde. 1931, Bd. 31/32, S. 178—181.
40. LUCHS H. Op. cit.; STRONCZYŃSKI K. Op. cit,
41. Sobótka. Śląski Kwartalnik Historyczny. T. 47. 1992, Nr. 3-4, S. 449—455.
42. WILSON A. The Making of the Nuremberg Chronicle. Amsterdam, 1976.
43. SOLIĆKI ST. Geneza legendy tatarskiej na Śląsku. Irt: Bitwa Legnicka: historia i tradycja. Wroclaw-Warszawa. 1994 (Słaskie sympozja historyczne. T. 2), S. 125—150.
44. Vita Sanctae Hedwigis, p. 562; KLAPPER J. Op. cit, S. 185.
45. Ibid., p. 562-563; KLAPPER J. Op. cit., S. 185.
46. Ibid., p. 561; KLAPPER J. Op. cit, S. 184.
47. CETWIŃSKI M. Chronica abbatum Beatae Marie Virginis in Arena o początkach klasztoru. In: CETWINSKI M. Metamorfozy śląskie. Częstochowa: 2002, s. 93-94.
48. JAŻDŻEWSKI K.K. Lubiąż — losy i kultura umysłowa śląskiego opactwa cystersów (1163-1642). Wrocław. 1993; KÖNIGHAUS W. P. Die Zistetóeńserabtei Leubus in Schlesien von ihrer Gründung bis zum Ende des 15. Jahrhunderts. Wiesbaden. 2004 (Quellen und Studien des Deutschen Historischen Instituts Warschau. Bd 15).
49. Vita Sanctae Hedwigis, p. 561; KLAPPER J. Op. cit., S. 184.
50. SOLICKI ST. «Historia ducis Hernici»..., p. 452.
51. Ibidem.
52. Ibidem.
53. Ibidem.
54. Ibidem.
55. SOLICKI ST. Geneza legendy tatarskiej na Śląsku, S. 132-133,143-144.
56. ZIENTARA B. Op. cit., S. 177; SOLICKI ST. Geneza legendy tatarskiej na Śląsku, S. 132-135.
57. Monumenta Germaniae Historica. Scriptorum. T. 23. Leipzig. 1925, p. 921.
58. BALZER O. Genealogia Piastów. Kraków. 2005, S. 386, 961.
59. JASIŃSKI K. Uzupełnienia do genealogii Piastów. In: Studia Źródłoznawcze, 1960, t. 5, s. 97—100. См. также: ZIENTARA B. Henryk Brodaty i jego czasy, s. 324; PELCZAR SŁ. Władysław Odonic. Książę Wielkopolski. Wygnaniec i protector Kościoła (ok. 1193-1239). Kraków. 2013, s. 257-258.
60. ZIENTARA B. Cesarzowa tatarska na Śląsku..., s. 177.
61. KÜHNAU R. Mittelschlesische Sagen geschichtlicher Art, S. 472.
62. Ibid., S. 472; ZIENTARA В. Cesarzowa tatarska na Śląsku..., s. 176.
63. Vita Sanctae Hedwigis, p. 566—567.
64. Ibid., p. 567.
65. SOLICKI ST. «Historia ducis Henrici»..., S. 454.
66. Ibidem.
67. Ibidem.
68. KOZACZEWSKI T. Z badań nad zabytkami architektury w Środzie Śląskiej. — Zeszyty Naukowe Politechniki Wrocławskiej. Architektura. Wrocław. 1963, t. 5, Nr. 67, s. 55.
69. ZIENTARA B. Cesarzowa tatarska na Śląsku..., s. 177.
70. KLAPPER J. Op. cit., S. 174; ZIENTARA B. Cesarzowa tatarska na Śląsku..., S. 177.
71. SOLICKI ST. Geneza legendy tatarskiej na Śląsku, s. 138—140.
72. ROSE A. Kloster Grüssau: OSB 1242-1289, S ORD CIST 1292-1810, OSB seit 1919. Stuttgart. 1974; Krzeszów uświęcony laską. Wrocław. 1997.
73. ZIENTARA В. Cesarzowa tatarska na Śląsku..., s. 177—178.
74. SOLICKI ST. Geneza legendy tatarskiej na Śląsku, s. 134.
75. Chronica Polonorum. In: Monumenta Poloniae Historica. T. III. Lwów. 1878, s. 652.
76. JURECZKO A. Henryk III Biały. Książę Wrocławski (1247-1266). Kraków 2007, s. 48-49.
77. Vita Sanctae Hedwigis, p. 570—571.
78. ПСРЛ, т. 2, стб. 784.
79. KORTA W. Najazd Mongołów na Polskę i jego legnicki epilog. Katowice, 1983. s. 112-138.
80. KOZACZEWSKI T. Środa Śląska. Wrocław, 1965. s. 6.
81. СЕРЕБРЯНСКИЙ Н.И. Древнерусские княжеские жития (Обзор редакций и тексты). М. 1915, тексты, с. 57, 61.
82. ДЖИОВАННИ ДЕЛЬ ПЛАНО КАРПИНИ. Ук. соч., с. 29.
83. Там же.
84. ПСРЛ, т. 2, стб. 795; СЕРЕБРЯНСКИЙ Н.И. Ук. соч., тексты, с. 58, 62.
85. ДЖИОВАННИ ДЕЛЬ ПЛАНО КАРПИНИ. Ук. соч., с. 29.
86. Annales sancti Pantaleonis Coloniensis. In: Monumenta Germaniae Historica. Scriptorum. T. 22. Hannoverae. 1872, p. 535.
87. Цит. по: Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. СПб. 2002, с. 112.
88. ПСРЛ, т. 1, М. 1997, стб. 467.
89. ШИХАБ АД-ДИН МУХАММАД АН-НАСАВИ. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны. Баку. 1973, с. 107.
90. КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., т. IV, с. 21.
91. DIMNIK М. Mikhail, prince of Chernigov..., p. 113; EJUSD. The Dynasty of Chernigov..., p. 358; ADAMEK FR. Tatar˘i na Moravĕ. Praha, 1999, s. 12; ХРУСТАЛЁВ Д.Г. Русь: от нашествия до «ига» (30—40-е годы XIII в.). СПб. 2008, с. 175.
92. ТОЛОЧКО П.П. Дворцовые интриги на Руси. СПб. 2003, с. 219.
93. ПСРЛ, т.: 2, стб. 782.
94. ПАШУТО В.Т. Ук. соч., с. 221.
