Медушевский А. Н. П. Н. Милюков: ученый и политик

Медушевский А. Н. П. Н. Милюков: ученый и политик // История СССР. - 1991. - № 4. - С. 20-41.

Фигура Павла Николаевича Милюкова — выдающегося русского историка и крупного политического деятеля — долгие годы оставалась вне поля зрения советских исследователей. Тому были свои причины идеологического и политического характера. Ныне создались более благоприятные условия для анализа его научного творчества и общественно-политической деятельности.

В предлагаемом вниманию читателей очерке сделана попытка проследить взаимосвязи в менявшемся с годами облике Милюкова, — ученого и политика, научные труды которого всегда были опорой гражданской позиции автора, а трагический опыт его служения известным общественным идеалам способствовал обогащению концептуального анализа отечественной истории¹.

П. Н. Милюков родился 15 января 1859 г. в дворянской семье. Формирование его личности, складывание научных и общественных интересов происходило в Москве первых пореформенных десятилетий. Одним из важнейших событий того периода стала начавшаяся на Балканах русско-турецкая война 1877—1878 гг. Милюков, тогда гимназист последних лет обучения, вступает в кружок учащихся, сочувствовавших делу освобождения славянских народов из-под турецкого ига.

В 1877 г. Милюков — студент историко-филологического факультета Московского университета. Здесь судьба свела его с двумя выдающимися учеными — П. Г. Виноградовым и В. О. Ключевским. Оба они оказали влияние на формирование научных взглядов Милюкова, хотя и не в одинаковой степени. Молодой приват-доцент Виноградов в то время только что вернулся из-за границы. Он был всего лишь на пять лет старше Милюкова, и, по-видимому, их взаимоотношения были скорее дружескими, чем официальными. Ключевский же был человеком другого поколения и со студентами держал себя подчеркнуто сухо. Вероятно, поэтому Милюков, уже решивший посвятить себя русской истории, более охотно занимался у Виноградова, который обучал его методам исторического исследования. И хотя Милюков начал работать под руководством Ключевского, последний, как справедливо полагает биограф Милюкова Т. Риха, не может быть признан его подлинным учителем, а их временное сближение объясняется больше формальными причинами, нежели глубоким единомыслием². Разумеется, Ключевский оказал определенное влияние на Милюкова, тем более, что именно на 80-е гг. приходится расцвет деятельности знаменитого русского историка.

В эти годы Милюков учится сам, дает частные уроки, принимает активное участие в делах студенческого самоуправления. То был период оттепели — «диктатуры сердца» графа М. Т. Лорис-Меликова, или, по словам самого Милюкова, благоприятный момент правительственного либерализма.

После убийства Александра II (1 марта 1881 г.) в стране наступила политическая реакция. Студенческое самоуправление во всех его формах подверглось жесткому давлению. Все студенческие митинги и сходки были запрещении Наиболее радикальная часть студенчества в знак протеста против правительственных мер устроила митинг. Милюков не разделял крайней точки зрения, стремился убедить студентов прекратить выступление, тем не менее он был арестован и исключен на год из университета, несмотря на заступничество ректора Н. С. Тихонравова.

После этого инцидента некто Кречетов, сын богатого купца, друг брата Милюкова, предложил ему отправиться в совместную поездку по Италии. Милюков с радостью воспользовался этим приглашением, рассчитывая пополнить свое образование и заняться научной работой. В архиве Милюкова сохранились его первые научные работы. Вот их названия: «О родовом устройстве древних римлян», «Аграрный закон Спурия Кассия», «Начало Римской империи», «Коллегии при императорах», «Тиберий и Тацит». Его научные интересы охватывали широкий круг вопросов истории античности и касались творчества ее наиболее ярких мыслителей — от Сократа и Демосфена до Цицерона и Плутарха³. Аналогичная тематика — история хозяйства, общества и государственности — стала предметом рассмотрения при изучении средневековой европейской истории в рамках курса П. Г. Виноградова⁴.

Возвратившись в университет, Милюков быстро сошелся с новыми студентами, некоторые из них, например, Д. И. Шаховской, стали его друзьями и единомышленниками по кадетской партии. В 1885 г., блестяще сдав магистерские экзамены, Милюков приступил к написанию диссертации. Чтобы остаться при университете, необходимо было выступить с публичной лекцией на тему по собственному выбору. Примечательно, что Милюков взял для своего выступления тему «Юридическая школа в русской историографии». Лекция получила признание и была напечатана в солидном журнале «Русская мысль», сыгравшем затем большую роль в журналистской и публицистической деятельности Милюкова⁵.

С 1886 г. Милюков — приват-доцент Московского университета. Как писал о нем позднее Г. В. Вернадский, это был настоящий труженик науки, пролетарий умственного труда⁶. Заметим, что даже в качестве приват-доцента Милюков, как и большинство его коллег, вел весьма скромный, а порой и полуголодный образ жизни (их жалованье, случалось, было меньше обычной студенческой стипендии). Проф. Н. И. Стороженко, специалист по литературе, с которым Милюков подружился, ввел его в кружок либеральной профессуры. Это обстоятельство сыграло весьма существенную роль как в научной, так и особенно в политической карьере Милюкова. Он познакомился с такими крупнейшими мыслителями либерального направления, как юристы М. М. Ковалевский, С. А. Муромцев и И. И. Янжул, математик Н. В. Бугаев, а также редактор журнала «Русская мысль» В. А. Гольцев⁷.

Стороженко рекомендовал молодого историка в качестве обозревателя русской литературы издателям британского еженедельника «The Athenaeum». С 1889 г. по 1896 г. Милюков сотрудничает в этом издании. Эта деятельность давала ему возможность постоянно наблюдать, как литература отражает социальные и политические процессы в стране. Первый свой обзор для этого журнала он посвятил творчеству М. Е. Салтыкова-Щедрина, в котором сопоставил сатирика с другим кумиром молодежи — Г. И. Успенским, причем не в пользу последнего. Затем последовали обзоры творчества Н. Г. Чернышевского, А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, Вл. С. Соловьева, а также П. Д. Боборыкина, И. Н. Потапенко, А. И. Эртеля и других писателей. Рукописные тексты этих работ, сохранившиеся в архиве Милюкова, позволяют констатировать, что главными для него были вопросы о социальной направленности и общественном значении сочинений того или иного автора, раскрытие «литературных направлений, тесно связанных с различными общественными партиями, и их взаимная борьба»⁸. В статье о Салтыкове-Щедрине, например, мы находим целостную характеристику его эпохи: «Господствующий факт этого периода русской жизни, — пишет Милюков, — есть, конечно, наша великая мирная революция XIX в. — уничтожение крепостного права и его последствия. Социальный переворот 19 февраля 1861 г. изменил одним ударом привычные отношения между сословиями...» Отсюда тот болезненный разрыв между старым и новым, традиционной и измененной сословной организацией, отцами и детьми, ставший предметом осмысления русской литературы⁹. Интерес Милюкова к социологической интерпретации литературы прослеживается и в его позднейших работах по истории русской культуры и интеллигенции, историографии.

В 1886—1892 гг. Милюков работает над диссертацией «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». Обращение Милюкова к изучению реформ Петра отнюдь не случайно. Ознаменовав важнейшую переломную эпоху в русской истории вплоть до революции начала XX в., эти реформы представляют ключевую проблему всякой историографической концепции. «Подобно тому, как во Франции каждый новый этап в развитии исторической мысли находит себе выражение в новом пересмотре истории Великой французской революции, — справедливо писал А. А. Кизеветтер, — так и в России такую роль, как бы сказать, пробного камня для проявления того или иного исторического мировоззрения играло то или иное отношение историка к пониманию реформы Петра»¹⁰. Ретроспективно оценивая свою работу, Милюков отмечал: «Моя задача была — объяснить значение петровской реформы. Но я отвергал старую постановку спора, как он велся в поколениях 40-х — 70-х годов. Славянофилы стояли на принципах русской самобытности, западники — на принципе заимствования западной культуры. Мой тезис был, что европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды»¹¹. С этой точки зрения подход Милюкова оказывался своеобразным синтезом двух предшествующих взаимоисключающих позиций славянофилов и западников, означал более сложное видение реформ. «Меня потом упрекали в умалении роли Петра, — писал ученый в этой связи, — не понимая моей основной цели — стать при оценке реформы над упрощенным противопоставлением неподвижной самобытности и насильственной ломки»¹².

К явному неудовольствию Ключевского, который предпочитал давать своим ученикам маленькие и безобидные «темки», Милюков решил рассмотреть принципиальную проблему — экономическое положение России в период царствования Петра Великого. Выбирая экономический подход, он действовал вполне в духе времени. По признанию самого ученого, экономический материализм оказал на него в то время существенное влияние. Кроме того, именно изучая реформы Петра, он имел возможность по-новому посмотреть на традиционные споры в русской общественной мысли, определить свою позицию.

Работая над диссертацией, требовавшей обращения к архивам, Милюков два лета провел в петербургских архивохранилищах. Многочисленные выписки из источников сохранились в личном фонде ученого, среди них, в частности, выписки из книг Ближней канцелярии о доходах и расходах по государственному управлению, окладных книг и проч.¹³. Другой группой материалов являются конспекты источников о ходе реформ государственного аппарата, проектов преобразований, новых служебных назначениях¹⁴. Особое внимание Милюков уделяет освещению реформы финансовой администрации и податной системы — переустройству местного управления губерний и коллегий¹⁵. Таким образом, в изучении петровских реформ объединены были две темы: государственное хозяйство (финансы) и собственно административные преобразования, что давало возможность проследить их взаимодействие.

17 мая 1892 г. состоялась публичная защита диссертации Милюкова, завершившаяся присуждением ему магистерской степени. Этот день был омрачен ухудшением отношений с Ключевским, который своим выступлением обрек на неудачу инициативу Виноградова о присвоении Милюкову более высокой, докторской степени.

Как бы то ни было, а труд Милюкова, в котором обосновывался новый подход к одному из важнейших этапов русской истории, был высоко оценен современниками, хотя главный его вывод о том, что ценой разорения Россия возведена была в ранг европейской державы¹⁶, вызвал споры. Они продолжаются и в наше время, причем многие исследователи сегодня склоняются к точке зрения Милюкова¹⁷, часто не учитывая того, что представления самого Милюкова о петровской реформе отнюдь не были неизменными и претерпели существенные изменения с течением времени. Общая эволюция мировоззрения Милюкова, анализ событий революции и последующей консолидации новой власти привели его к выводу о закономерном характере реформ Петра и заставили более терпимо отнестись к личности самого преобразователя. Принципиальный вывод Милюкова, сделанный в 1925 г., состоял в том, что последующая история страны позволила понять истинное место реформ Петра, отделив необходимое в них от случайного¹⁸.

В 1893 г. Милюков выступил с лекцией «Разложение славянофильства». Это была его программная работа, в которой решительной критике были подвергнуты воззрения крупнейших представителей неославянофильства — Н. Я. Данилевского, К. Н. Леонтьева и В. С. Соловьева. Подвергая разбору основные положения старого и нового славянофильства, Милюков приходил к последовательно западническому выводу: «Истинное славянофильство... прекратило свое существование... Теперь оно умерло и не воскреснет»¹⁹. С этого времени Милюков наряду с П. Г. Виноградовым становится лидером западнического крыла русской профессуры, выступавшего против официальной идеализации древнерусских порядков. Милюков и его соратники — Виноградов, Стороженко, Чупров, Веселовский и др. — взялись за устройство так называемой «Комиссии по организации домашнего чтения», представлявшей собой центр по распространению культуры и просвещения среди широких масс населения. В ноябре 1894 г. после чтения публичных лекций в Нижнем Новгороде Милюков подвергся преследованию. Как явствует из «Прошения П. Н. Милюкова попечителю Московского учебного округа о разрешении прочесть в Нижнем Новгороде цикл публичных лекций», срок, установленный для них, истекал лишь в 1895 г.²⁰, но к этому времени ученый оказался уже не у дел.

После того, как Николай II заявил делегации земцев 17 января 1895 г. о несбыточности их мечтаний по поводу конституции и о сохранении самодержавия в незыблемом виде, начались гонения на основной оплот свободной мысли — университеты, что сыграло решающую роль в судьбе Милюкова. Как неблагонадежный ученый он был отстранен от преподавательской деятельности, а 23 февраля 1895 г. ему было объявлено, что он немедленно должен выехать из Москвы в любой провинциальный город по своему усмотрению. Вместе с семьей Милюков выехал в Рязань, где и находился до весны 1897 г. Как рассказывает сам ученый в «Воспоминаниях», это было спокойное и продуктивное в научном отношении время: приезжали московские друзья, рязанское общество открыло свои двери, появился досуг и даже возможность для игры на скрипке и занятий археологией. В бумагах Милюкова этого времени мы находим записи об археологических раскопках, конспекты литературы по археологии, черновики собственных работ по этой дисциплине²¹. Был опубликован ряд его специальных исследований по археологии²². Одновременно Милюков сотрудничает в ряде ведущих журналов, сделавших его своим корреспондентом, пишет очерки об «идеалистах 30-х годов» (Н. В. Станкевиче, В. Г Белинском и А. И. Герцене), опубликованные позднее в книге «Из истории русской интеллигенции»²³.

Результатом длительной научной и педагогической работы явился новый капитальный труд Милюкова — «Очерки по истории русской культуры», который начал печататься с 1895 г. в журнале «Мир Божий», являвшемся органом легальных марксистов во главе с П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановским. По словам Т. Рихи, труд Милюкова представлял собой «уникальную работу исторического синтеза», основной задачей которого было объяснить современность, исходя из тех ее предпосылок, которые можно обнаружить в прошлом.

В этом отношении «Очерки» были несомненным разрывом с предшествовавшей традицией и символизировали отход Милюкова от чисто академической работы²⁴.

Известно, что труд Милюкова был задуман по аналогии с классическим сочинением Франсуа Гизо «История цивилизации во Франции». Однако современники расценили появление «Очерков» как важное событие общественной жизни и определенную веху в развитии русской мысли. Здесь уместно обратиться к общей характеристике формирования взглядов Милюкова на русский исторический процесс.

Продолжая магистральную тенденцию отечественной науки, представленную государственной, или юридической школой, Милюков в то же время совершенно по-новому решал поставленные ею вопросы²⁵, что, по словам современников, явилось характерным признаком разрушения традиционной парадигмы объяснения фактов русской истории. Например, отмечалось, что если в трудах Ключевского влияние юридической школы еще остается довольно заметным, то «в диссертации П. Н. Милюкова традиции „юридической школы" преодолены окончательно»²⁶.

Для такого вывода безусловно имелись известные основания. Прежде всего, Милюков подходит к историческому исследованию с принципиально иным научным мировоззрением. Он сознательно отбрасывает как устаревшие всякие попытки «философского», точнее метафизического или телеологического объяснения истории в духе немецкой философии и ее русских последователей²⁷. Философия истории, согласно Милюкову, уже сыграла свою роль предшественницы современной научной социологии и теперь должна уступить ей место.

Опираясь на воззрение Г. Спенсера, Дж. Милля и О. Конта, Милюков придает решающее значение фактам и их социологическому осмыслению. Вслед за Л. фон Ранке русский ученый считает, что основная задача историка состоит в выявлении и критическом изучении фактов прошлого. Однако он не останавливается на этом. Следующим этапом работы, по мнению Милюкова, должно быть социологическое осмысление фактов, т. е. выявление общего и особенного в них с целью открытия закономерностей в процессах социального развития, изучения их стадий, а в конечном счете всей исторической эволюции. «Такое широкое применение идеи закономерности, — поясняет ученый, — необходимо вытекает из современного взгляда на мир, точно так же, как идея целесообразности вытекала из старого мировоззрения. Мы принимаем закономерность исторических явлений совершенно независимо от того, может ли история открыть нам эти искомые законы»²⁸. Иными словами, закономерная связь явлений или идея закономерности есть не столько реальное отношение, сколько идеальный тип, вспомогательный инструмент познания. Поэтому Милюков не чужд в принципе формально-логических построений: он считал возможным, например, применение индуктивного и дедуктивного методов для раскрытия внутренних законов исторического развития. В этом отношении «Бэкон и Декарт стоят у колыбели его социологического анализа»²⁹.

Эти философские принципы оставались практически неизменными на всем протяжении творчества Милюкова начиная с первых лет научной работы. Значительное число рукописей на философские темы, сохранившихся в личном архивном фонде Милюкова, приходится на студенческие годы, когда происходило формирование взглядов ученого. Наиболее характерным сочинением такого рода является разбор «Критики чистого разума» И. Канта, в котором на первое место выдвигаются вопросы логики и гносеологии, причем делается попытка проследить историю этого вопроса, восходящую к Аристотелю³⁰. В этом отношении интересно также обращение Милюкова к специальному разбору и конспектированию «Метафизики» Аристотеля и сочинений по логике³¹. Отметим, что лекции по истории новой философии, читавшиеся в Московском университете в 1892 г., конспект которых имеется в личном фонде Милюкова, делились на две части, первая из которых была посвящена Канту, а вторая — периоду развития философии после него, причем этот период рассматривался главным образом как возвращение к докантовской метафизике. Тем самым расцвет немецкой классической философии в лице И. Г. Фихте, Ф. В. Й. Шеллинга и Г. В. Ф. Гегеля представал как? реакционная антитеза критическому направлению. В соответствии с этим попытка К. Е. Дюринга, Э. Маха и Р. Авенариуса возродить кантианство рассматривалась как позитивное научное направление³². Можно констатировать, что именно в направлении к неокантианству и эмпириокритицизму и связанным с ними построениям в области социологии и права постепенно развивались взгляды П. Н. Милюкова.

Другой стороной философских воззрений Милюкова является многофакторная концепция социальной эволюции, согласно которой в развитии общества нельзя выделить какой-либо один решающий или главный фактор, а следует изучать меняющуюся роль каждого из действующих факторов. Наиболее развернутое обоснование данный подход нашел как раз в «Очерках по истории русской культуры», отразившись уже в структуре книги. В отличие от всех предшествующих обобщающих трудов такого рода, труд Милюкова был построен не по хронологическому, а по логическому (проблемно-тематическому) принципу: после характеристики своего общего подхода автор предлагает ряд «очерков», характеризующих последовательно «население», «государственный строй (войско, финансы, учреждения)», «экономический быт», «сословный строй», развитие церкви и веры, школы и образования, литературы и искусства. Сущность культурологической теории Милюкова состоит, следовательно, в отыскании основных параметров социальной эволюции, стадий роста отечественной цивилизации.

Ключевую роль при этом играет общая западническая ориентация Милюкова, исходившего из принципиального сходства основных тенденций развития западноевропейской и русской истории. Такой подход несомненно открывал возможность установления типологически сходных черт эволюции России со странами Запада и в то же время позволял показать ее специфику, подчас весьма ощутимую и наводящую на мысль о значении азиатского компонента культуры, отсталости, о необходимости ее преодоления. В этом отношении очень важна впервые сформулированная здесь Милюковым идея о связи науки и политики, положенная им затем в основу своей политической деятельности и позволяющая во многом объяснить ее. «Физиолог,— пишет он,— обыкновенно не занимается лечением людей, хотя легко представить себе случай, в котором дать медицинский совет будет для него нравственной обязанностью. То, что для физиолога составляет более или менее редкий случай, для социолога и историка превращается в общее правило. Как член данного общества социолог необходимо чувствует потребность или обязанность прилагать свое знание к оценке окружающей его общественной деятельности. В большей или меньшей степени, следовательно, — своей деятельностью или даже просто своими мнениями — он поневоле призван играть роль общественного деятеля»³³.

Наконец, третья существенная особенность подхода Милюкова к изучению исторического процесса была обусловлена несомненным влиянием на него исторического материализма, вернее экономического материализма в той его постановке, которую можно найти в трудах Струве, Туган-Барановского и других т. н. «легальных марксистов». Практическое воплощение это нашло уже в книге о государственном хозяйстве при Петре I, но особенно в «Очерках», где экономический фактор выступает как один из главных при изучении социальной эволюции.

Если сравнить исторические взгляды Милюкова с основными компонентами учения государственной школы, то обнаружится их фундаментальная общность. Подобно типичным представителям государственной школы Милюков большое внимание уделяет географическому фактору русского исторического процесса, колонизации новых пространств, вызванной этими обстоятельствами стадиальной смещенности основных социальных процессов и, наконец, связанной с этим особой роли государства в России. Действительно, как типичный государственник Милюков считает государство главным деятелем русской истории и в этом смысле противопоставляет ей историю западную. Основными доводами при обосновании этой позиции оказываются, как ни странно, аргументы исторического материализма. «Дело в том,— объясняет он,— что в России государство имело огромное влияние на общественную организацию, тогда как на Западе общественная организация обусловила государственный строй. Этот тезис кажется, на первый взгляд, парадоксом. Он как будто противоречит той очень распространенной теории, что политический строй всякого государства должен быть „надстройкой" над экономическим „фундаментом". Мы, однако, нисколько не отрицаем зависимости политической надстройки от экономического фундамента. Напротив, мы предполагаем лишний раз иллюстрировать эту зависимость на примере России. Именно элементарное состояние экономического „фундамента" вызвало у нас в России гипертрофию государственной „надстройки" и обусловило сильное обратное воздействие этой „надстройки" на самый „фундамент"»³⁴. Сила государственности, считает Милюков, есть обратная сторона слабости и аморфности общества. Постоянное расширение территории страны, растущие задачи ее обороны вели к усилению государства, росту его вмешательства в жизнь общества. Отсюда интерпретация служилого государства, закрепощения и раскрепощения сословий как следствия военно-финансовой необходимости. Указанный подход к русскому историческому процессу, представлявший во многом развитие взглядов Ключевского, вел к сосредоточению внимания на проблеме взаимодействия экономики и общества, которая стала центральной для социологической и исторической науки рассматриваемого времени. Достаточно в этой связи указать на тот факт, что никто иной, как Макс Вебер сделал ее предметом своего главного труда — «Хозяйство и общество»³⁵. Так что Милюков работал над вполне актуальной проблематикой и, кстати, в дальнейшем принял некоторые выводы Вебера, в том числе и по истории России. В то же время ясно, что Милюков, в отличие от германского мыслителя, не ставил своей целью социологическое решение задачи и несколько упрощал дело, сводя его подчас к истории финансов³⁶.

Если современники восприняли эту точку зрения Милюкова как разрыв со всей предшествовавшей историографической традицией, восходящей к С. М. Соловьеву, К. Д. Кавелину и Б. Н. Чичерину, то мы должны констатировать, что подход Милюкова был скорее верификацией прежней концепции на новом историческом (прежде всего историко-экономическом и этнографическом) материале, попыткой ее интерпретации с помощью нового (социологического) научного инструментария, а отнюдь не принципиальным разрывом. С развитием взглядов Милюкова, особенно в послереволюционный период, основные контуры концепции государственной школы проступают в его творчестве еще более отчетливо, а иногда получают даже декларативный характер. Отметим, что и сам Милюков хорошо сознавал преемственность своих взглядов по отношению к предшественникам. Так, уже во вступительной лекции, посвященной юридической школе в историографии, он подчеркивал, что это направление сошло со сцены, не будучи замененным никаким другим, равным ему по цельности и стройности³⁷. В «Воспоминаниях» эта мысль выражена еще более определенно³⁸.

Либеральный образ мыслей Милюкова, его влияние на широкие слои общества и особенно студенчества не могли не настораживать власти. В конце 1896 г. после завершения расследования антиправительственной деятельностй Милюкова он был приговорен к годичному тюремному заключению в Уфе. Однако жене Милюкова удалось добиться замены тюрьмы высылкой за границу. Как раз в это время пришло приглашение из Болгарии занять кафедру в Софийском университете. Ему был оказан радушный прием и назначено жалованье, превышавшее оклады местных профессоров. Лекции Милюкова представляли собой «обзор философско-исторических систем», в котором получили дальнейшее развитие его мысли о преодолении современной наукой «Философии истории»³⁹. Позитивистский подход лег затем в основу труда Милюкова по русской историографии — «Главные течения русской исторической мысли»⁴⁰. Хотя Милюков читал лекции по-русски, он немного выучил болгарский язык и мог говорить со студентами, а также путешествовать по стране.

Однако преподавательская деятельность Милюкова в Софийском университете продолжалась недолго. Его связями с различными представителями русской революционной эмиграции, а также его умонастроением заинтересовалась полиция. 6 декабря 1897 г., когда русская колония в Софии отмечала день рождения императора, Милюков не явился на торжественный прием к русскому послу в Болгарии Ю. П. Бахметеву, что было расценено как оскорбление государя. Бахметев в официальной ноте болгарским властям потребовал увольнения Милюкова с профессорской должности, и те вынуждены были подчиниться. Остальное время ссылки Милюков провел в Болгарии, занявшись изучением этой страны и ее внешней политики. Он получил возможность посетить Македонию, Албанию и другие земли, на которых вскоре суждено было завязаться одному из узлов международной политики.

В 1899 г., по окончании ссылки, Милюков возвращается в Петербург, где включается в активную политическую деятельность. Накал общественной жизни был таков, что приходилось выбирать между двумя крайними полюсами — левым и правым. Милюков остановился как бы посередине. Он всегда стремился найти особый, третий путь, сочетающий в себе лучшие стороны двух других. Дело в том, что революция, если понимать ее как фундаментальный социальный переворот, для Милюкова не выступала как цель переустройства государственной системы, она не входила, так сказать, в его планы. Смысл всей его общественно-политической деятельности состоял именно в том, чтобы осуществить необходимые для страны перемены путем реформ, без крови и насилия. Тот факт, что задача эта не удалась, не делает ее менее благородной.

Деятельность Милюкова в первые годы после возвращения из ссылки отражает стремление либерально-демократических кругов общества к консолидации сил, оппозиционных самодержавной власти. В декабре 1900 г. Милюков произнес речь в честь П. Л. Лаврова, получившую широкое признание. Вслед за этим последовали арест и тюрьма, из которой он был освобожден по ходатайству Ключевского в декабре 1902 г.

Анализ научных сочинений Милюкова, равно как и его публицистики времен первой русской революции (опубликованной отчасти в книге «Год борьбы»⁴¹), позволяет сделать некоторые общие наблюдения о русской либеральной демократии и месте в ней Милюкова.

Русская либеральная демократия имеет ряд общеисторических черт и в то же время отражает специфику национального исторического процесса. Кульминационным в ее развитии является период первой русской революции. Ход событий, особенно если взглянуть на них с позиций современности, показал жизненность идей кадетов о правовом государстве, социальном контроле представительных учреждений над администрацией, значимости общественного мнения для принятия ответственных государственных решений. Но крайне низкий уровень политической культуры в России начала XX в. делал правовое решение социальных проблем весьма затруднительным. Острота многообразных социальных противоречий, помноженная на классовый и групповой эгоизм, во многом обусловила радикализм требований, нараставших по мере усиления революционного процесса: от требования конституционной монархии к требованиям республики и от них — к лозунгам введения социализма. Поскольку в массовом сознании отсутствует представление о механизме функционирования социального управления, постольку негативные, разрушительные требования явно преобладают и пользуются большим успехом по сравнению с конструктивными программами, всегда предполагающими затраты времени и усилий общества в течение довольно длительного периода. Отсюда популярность насильственных методов решения социальных проблем и резкое падение популярности программы конституционных демократов, которая быстро теряла свою социальную базу по мере нарастания напряженности. «Либерализм,— пишет по этому поводу X. Ортега-и-Гассет, — провозглашает свое решение жить одной семьей с врагами, даже со слабыми врагами. Прямо невероятно, что человечество могло создать такой чудесный аппарат, такую парадоксальную, утонченную, замысловатую, неестественную систему. И нет ничего удивительного в том, что сейчас то же самое человечество готово от нее отказаться: опыт оказался слишком сложным и трудным, чтобы укорениться на нашей земле»⁴².

В данных условиях, будучи по преимуществу интеллигентским течением, русская либеральная демократия была вынуждена значительно модернизироваться, перестроиться, избрать особые методы деятельности. Как хорошо показали зарубежные исследователи, необходимость состязаться с социалистами за массовую социальную опору приводила русских либеральных демократов к сознательному отрицанию позиций классического либерализма, в частности, по вопросам о роли государства в регулировании экономики и социальных отношений⁴³. Аналогичные процессы происходили во Франции и некоторых других странах. Это означало появление так называемого «нового либерализма», виднейшими представителями которого в Европе были Гладстон, Клемансо и Ллойд-Джордж, а в России — Милюков и возглавляемая им «Партия народной свободы». В этом и состоит коренное отличие воззрений Милюкова от ряда его выдающихся предшественников, крупнейшим из которых был, несомненно, Б. Н. Чичерин. Теоретическое обоснование новой концепции либерализма можно найти в книге Милюкова «Россия и ее кризисы», где дается анализ как западной, так и русской практики либерально-демократического движения. Когда либерализм, писал Милюков, впервые появился в Европе как политическое течение, его острие было направлено против феодальных порядков, в защиту индивидуальных свобод. Выполнив свою первоначальную историческую задачу разрушения средневековых сословных перегородок, либерализм, чтобы идти вперед, должен перестроиться, отказавшись от традиционных принципов невмешательства государства в социальную сферу и экономику. Осуществление социальных перемен путем парламентских реформ и есть цель движения. Соответственно изменения должны затронуть состав участников, организацию и практическую деятельность партии. Подобно тому как новый либерализм Гладстона и Чемберлена в Англии не есть прежний либерализм Кобдена и Брайта, дворянский по преимуществу либерализм деятелей Великой реформы в России отличается, по Милюкову, от либеральной демократии новейшего времени, призванной объединить широкие общественные элементы для практической работы по созданию правового государства⁴⁴. В лице кадетской партии мы имеем дело с высшей формой организации всего русского либерализма.

Рассмотрение программы, организации и тактики русского либерализма накануне революции 1905—1907 гг. проведено в недавно вышедшем труде К. Ф. Шацилло⁴⁵. Мы остановимся поэтому лишь на тех основных вехах всего движения, которые непосредственно раскрывают политическую роль Милюкова. Важно подчеркнуть при этом, что программа конституционных демократов в России, основанная на соблюдении права собственности и политических свобод, уже в силу этого могла быть осуществлена только при условии сохранения определенных правовых гарантий и институтов. Данной установке соответствуют организация и вся практическая направленность движения. В отличие от партий, ставящих своей целью радикальные социальные перемены и подчинявших этому свою структуру, либерализм сознательно отстаивал принцип «минимума организации» и бюрократизации. В этом отношении весьма характерна вся история формирования кадетской партии и роль в ней Милюкова.

Только в канун 1905 г., когда процесс интеграции политических сил вошел в решающую фазу, конституционалисты провели ряд совещаний за границей, приведших к образованию в Швейцарии их первой формальной организации — Союза освобождения. Милюков был близок с основными деятелями этой организации, однако впервые принял прямое участие в ее работе лишь в сентябре — октябре 1904 г. как один из представителей Союза на конференции революционных и оппозиционных партий в Париже. Вернувшись в Россию, Милюков в 1905 г. сблизился с группой земских конституционалистов, представленных прежде всего московской либеральной профессурой, среди которых выделялись давние знакомые Милюкова — М. М. Ковалевский, С. А. Муромцев, а также более молодые Ф. Ф. Кокошкин и П. И. Новгородцев. Все они были связаны с Московским университетом и отстаивали либеральные взгляды и западный вариант конституционализма, который рассматривался как модель политической организации для России. Данная группа, с которой связал свою политическую будущность Милюков, составила по существу мозговой центр партии кадетов, занимаясь по преимуществу теоретической разработкой проблем конституционного права вообще и для России в частности. Достаточно сказать, что, например, Кокошкин, ставший ближайшим сотрудником Милюкова, был первоклассным специалистом по этим вопросам, хорошо знал западную и прежде всего английскую парламентскую практику, которую изучал непосредственно в Великобритании. Основным противником данной группы в рамках либерального движения являлась та часть освобожденцев во главе с Д. Н. Шиповым, которая выступала за сохранение монархии в России и представляла собой зародыш будущей партии октябристов. Однако большинство земцев поддержало Милюкова, приобретшего к этому времени уже значительную популярность в широких кругах либеральной интеллигенции. Этому способствовала весьма энергичная деятельность Милюкова по пропаганде и популяризации идей конституционной демократии. В то же время, выступая перед широкими массами, Милюков понял, как он сам писал позднее, что не обладает качествами демагога и должен апеллировать в первую очередь к интеллигентной публике.

Во время Октябрьской стачки, когда по всей стране шли митинги и столкновения населения с властями, в Москве 12—18 октября состоялся съезд представителей основных либеральных организаций — Союза земцев-конституционалистов и Союза освобождения, на котором была образована партия кадетов. Был избран ЦК из 30 человек, в число которых входили как земские деятели, так и представители интеллигенции. Вскоре на основе «Биржевых ведомостей» стал выходить печатный орган партии, за которым после ряда переименований с февраля 1906 г. утвердилось название «Речь». В качестве лидера партии Милюков играл большую роль в организации газеты и много писал для нее, выступая с оценкой текущих событий.

Главный вопрос, который встал с изданием октябрьского манифеста для всех партий, состоял в определении отношения к этому правовому акту и провозглашенной им законодательной Думе. Милюков подверг манифест 17 октября резкой критике за его ограниченный и антидемократический характер. Избирательная кампания, проводившаяся на основании закона от 11 декабря, также проходила в условиях, не вполне благоприятных для кадетов. Несмотря на это, по предложению Милюкова, было решено принять участие в выборах. Данное решение оказалось правильным и принесло кадетам победу на выборах в Думу, что отчасти объяснялось, впрочем, ее бойкотом со стороны революционных партий. В результате «Партия народной свободы» (как стали именоваться кадеты после II съезда) стала реальной политической силой в стране, а лидер ее — П. Н. Милюков — признанным главой либерально-демократической оппозиции самодержавию. Тот факт, что Милюков не был избран депутатом Думы (поскольку был арестован во время проведения выборной кампании), не менял существа дела. По свидетельствам очевидцев, Милюков был вполне реальным лидером в Думе, поскольку ни одно значительное решение не принималось партией без консультации с ним. Однако общий курс определялся отнюдь не одним Милюковым, а рождался в результате обсуждения его с другими видными лидерами — И. И. Петрункевичем, Ф. Ф. Кокошкиным, М. М. Винавером. Кроме того, следует отметить, что ЦК кадетской партии вообще включал таких крупнейших ученых своего времени, как В. И. Вернадский, И.. В. Гессен, А. А. Кизеветтер, А. А. Корнилов, С. А. Котляревский, И. В. Лучицкий, Л. И. Петражицкий, П. Б. Струве, Г. Ф. Шершеневич, каждый из которых представлял определенное научное направление. Если вспомнить, что наряду с Милюковым в ЦК входили такие лидеры, как В. А. Маклаков, В. Д. Набоков, Ф. И. Родичев или глава левой внутрипартийной оппозиции Мандельштам, то станет понятно, что основные решения являлись продуктом серьезного научного анализа и коллективного обсуждения.

Основным направлением деятельности Милюкова в рассматриваемый период становится поиск оптимальных путей проведения кадетской программы социальных преобразований. Такой путь виделся ему в побуждении правительства и монарха к более решительным политическим реформам. В данном контексте можно интерпретировать все его попытки установить диалог с правительственными кругами, последовательно ведшиеся им переговоры с С. Ю. Витте, Д. Ф. Треповым и П. А. Столыпиным об образовании кадетского правительства. Однако все усилия Милюкова в этом направлении наталкивались на косность бюрократии и чрезвычайную консервативность Николая II, не желавшего поступиться и крупицей власти. Трагичность положения Милюкова заключается в том, что, будучи глубоко убежден в необходимости решения социальных проблем парламентским путем, он не мог опереться на массы и вынужден был искать компромисса с правительством, парализовавшим всякую политическую инициативу. В глазах как правых, так и левых сил, не веривших в дееспособность русского парламентаризма, позиция Милюкова способна была лишь скомпрометировать его как политического деятеля. Историк должен посмотреть на эту ситуацию более взвешенно. Следует подчеркнуть, что именно правительство оказалось недостаточно гибким, и именно в этом, возможно, заключались причины его обреченности. Существо разногласий кадетов и правительства состояло в нежелании последнего принять аграрную программу кадетов, что и послужило основным мотивом роспуска первой Думы.

Когда Дума была распущена, Милюков, как и многие другие либералы, был убежден, что это пролог гражданской войны. После обсуждения создавшейся ситуации в ЦК кадетов Милюков написал документ, известный как «Выборгское воззвание». Это было обращение к нации, составленное в лучших традициях западноевропейского парламентаризма. Протестующие депутаты Думы направились в Выборг, где на митинге под председательством Муромцева было принято это воззвание, призывающее население к кампании гражданского неповиновения властям. Однако Милюков не снискал лавров Мирабо. Митинг был разогнан, а население страны, совершенно равнодушное к политическим свободам, не оказало никакого сопротивления. В результате у правительства были вновь развязаны руки, и оно чувствовало глубокое пренебрежение к Думе, считая ее кратковременной вынужденной уступкой. В декабре 1907 г. все лица, подписавшие воззвание, были привлечены к суду и приговорены к трем месяцам тюремного заключения. Как ни странно, этой участи избежал Милюков, который, будучи автором документа, не имел права подписать его, не являясь депутатом. История с «Выборгским воззванием» очень характерна и проливает свет на более поздние события русской революции и судьбу в ней кадетской партии. Не случайно именно в это время Милюков сравнивал кадетов с жирондистами, которые подвергались нападкам как справа, так и слева, В этом сравнении был заложен глубокий смысл.

После роспуска I Думы и усиления консервативных сил при дворе в последующий период весьма актуальным стал вопрос о выходе на международную арену с целью мобилизации западного общественного мнения в поддержку Думе. Впервые вопрос этот встал в практической плоскости при обсуждении позиции партии в отношении предоставления иностранными державами займов царскому правительству. При решении этих проблем очевидное преимущество принадлежало Милюкову, который постепенно становится ведущим экспертом партии и Думы по внешнеполитическим делам. Дело в том, что Милюков в ходе своих предшествующих поездок за границу приобрел уникальную не только по русским, но и по европейским масштабам подготовку для выполнения указанных задач. В качестве ученого и политического деятеля он объездил все европейские страны и США, был лично знаком со многими представителями науки, политики и делового мира, прекрасно разбирался в наиболее запутанных международных проблемах, прежде всего в ситуации на Балканах, наконец, хорошо знал конституционную практику западного парламентаризма. Важно отметить здесь и некоторые личные качества Милюкова, в частности, большую способность к иностранным языкам и знание иностранной литературы. К концу жизни Милюков, по наблюдениям современников, знал 17 языков, не считая русского. Среди них.были латынь, греческий, санскрит, литовский, французский и немецкий, которые он выучил еще в гимназии и университете, а также английский, болгарский, сербскохорватский, турецкий и финский, освоенные во время многочисленных путешествий, чешский, польский, норвежский, новогреческий, армянский, украинский, изученные для исследовательских целей⁴⁶.

Комментируя в газете «Речь» внешнюю политику царского правительства и отношение к ней кадетской партии, Милюков претендовал на роль главы внешнеполитического ведомства в «теневом кабинете» либеральной оппозиции. Еще в период первой Думы происходит его сближение с А. П. Извольским, курс которого рассматривался лидером кадетов как наиболее приемлемый для страны. Сущность этой политики состояла в сближении России с Англией и Францией против Германии, что закладывало основу Антанты. Рассматривая Балканы как пороховой погреб Европы, Милюков постоянно обращался к анализу ситуации в этом регионе. Он выступает как эксперт различных международных центров по этой проблеме. Летом 1908 г. Милюков едет на Балканы, а затем в Турцию, где только, что завершилась младотуркская революция. Милюков вступает в контакты с некоторыми лидерами младотурок. В 1909 г. он в составе думской делегации отправляется в Великобританию на встречу с английскими парламентариями. Здесь он выступает с известной речью о том, что принадлежит к оппозиции Его Величества, а не Его Величеству. Речь Милюкова, направленная на сближение двух стран, стала сенсацией. Правыми кругами России она была воспринята как поворот в политической ориентации кадетов, левые выступили с ее осуждением.

Вопросы внешней политики постепенно становились одной из центральных проблем в Думе. Так, наиболее драматичным в думской сессии 1909 г. стал вопрос о Финляндии, которую правое крыло Думы хотело превратить в русскую административную провинцию, лишив автономии. Милюков последовательно защищал законы Финляндии, гарантировавшие ее особый статус в составе империи, однако оказался в меньшинстве. Черносотенцы устроили настоящую травлю Милюкова, обвинив его в предательстве национальных интересов России и .даже в продажности. Дело в том, что незадолго до этого Милюков купил дачу в Финляндии, которой очень гордился и называл своим собственным «окном в Европу». Это и послужило предлогом для клеветнических нападок на него. О том, что такие обвинения не были пустыми словами, свидетельствовал ряд покушений черносотенцев на кадетских лидеров, убийство Г. Б. Иоллоса и M. Я. Герценштейна, нападения на самого Милюкова, охранять которого взялись студенты.

Проблемы, вставшие в ходе обсуждения финляндского вопроса, имели, безусловно, большое международное значение и состояли в определении общих критериев решения национального вопроса. Милюков выдвигал на первый план принцип равенства национальностей⁴⁷, руководствуясь им и при рассмотрении балканского конфликта. В 1912 г. началась давно предсказанная Милюковым Балканская война. По мере развертывания боевых действий Милюков все более активно участвует в различных посреднических миссиях, посещая последовательно Болгарию (где он встречался с ее царем Фердинандом), Сербию (где он вел переговоры с принцем Александром) и, наконец, Македонию, представлявшую собой яблоко раздора между двумя странами.

Анализируя позицию Милюкова при решении балканской проблемы, ее можно определить как пацифизм и стремление урегулировать спорные вопросы путем мирных переговоров с участием представителей ведущих держав. Можно предположить, что, как и большинство других либеральных мыслителей предвоенной Европы, Милюков видел разумное решение накопившихся вопросов в создании некоего наднационального международного института, представлявшего собой прототип Лиги Наций или ООН. В этом отношении его взгляды сопоставимы с теми принципами, которые позднее сформулировал американский президент Вудро Вильсон в ходе обсуждения послевоенного урегулирования в Европе. Указанные наблюдения тем более важны, что показывают неоднозначность позиции Милюкова, резкий поворот в которой приходится уже на начало первой мировой войны.

Обращаясь к рассмотрению воззрений Милюкова на войну и участие России в ней, мы также должны сделать ряд оговорок. Вопреки устоявшемуся стереотипу, согласно которому кадеты с самого начала стояли за войну и преследовали аннексионистские цели, факты говорят о том, что данные установки появились значительно позднее. Милюков, будучи трезвым политиком, хорошо понимал, что Россия в современном ему состоянии не может вести войну с более сильным противником. Это показала уже русско-японская война. Поэтому свою основную задачу Милюков видел в том, чтобы приостановить процесс сползания страны в орбиту международного конфликта. Не случайно с началом войны газета «Речь» подверглась нападкам за антипатриотические настроения.

Однако, когда война стала свершившимся фактом, причем выяснилось, что в самих европейских державах против войны выступает лишь небольшая горстка людей, не представляющих реальной политической силы, позиция кадетской партии и Милюкова резко меняется. Уже вскоре (22 июля) газета «Речь» выходит с редакционной статьей, написанной в патриотическом тоне и призывающей к единству правительства и народа перед лицом опасности, грозящей государству. Такой радикальный поворот всей политической ориентации объясняется самой сущностью «государственного» мышления Милюкова, ставящего общенациональные интересы выше классовых и партийных. Вступление в войну Турции ребром поставило вопрос о проливах, переход которых в руки России являлся, по мнению Милюкова, необходимым компонентом ее национального самоутверждения, реализации программы выхода к морям, завещанной Петром Великим.

С принятием кадетской партией этого «имперского» образа мыслей она окончательно становится инструментом проведения русских империалистических целей в войне, а Милюков — их наиболее последовательным и ярким выразителем. Позиция Милюкова в этом отношении целиком совпадала с позицией лидеров других держав Антанты, исходивших из того, что, поскольку Германия начала мировую войну, она и ее союзники должны поплатиться за это, понеся военный, территориальный и моральный урон. Из такого убеждения и проистекают, очевидно, лозунги верности союзникам и войны до победного конца, которые определили затем политику кадетов и Временного правительства⁴⁸. В 1915 г. война коснулась самого Милюкова. Его младший сын Сергей был убит на австрийском фронте. Это было трагедией для семьи и прежде всего для отца, который никогда не мог простить себе, что посоветовал 22-летнему сыну пойти добровольцем на фронт. Однако эта трагедия не поколебала убеждений Милюкова.

Неудачи в войне и нарастание революционного кризиса в стране постепенно вели к росту оппозиции Думы, и прежде всего кадетов по отношению к правительству, обвинениям его в некомпетентности и даже измене. В ходе обсуждения этих вопросов были раскрыты факты неподготовленности России к войне, преступной халатности и коррупции должностных лиц, в частности, военного министра Сухомлинова. Кадеты стремились обосновать идею необходимости создания ответственного министерства из представителей думской оппозиции, способного опереться на здоровые силы общества и пользующегося доверием в стране. Именно в этом контексте следует интерпретировать известную речь Милюкова в Думе 1 ноября 1916 г., получившую широкий общественный резонанс⁴⁹. Анализируя провалы и просчеты в войне и внешней политике, Милюков возложил ответственность за них на придворные круги — «придворную партию, которая группируется вокруг молодой царицы». Были названы Штюрмер, Распутин, Манусевич-Мануйлов и другие представители камарильи. Речь Милюкова, постоянным рефреном которой являлся риторический вопрос «глупость или измена?», стала сенсацией и привела к окончательной дискредитации правительства и императорской фамилии.

Февральская революция 1917 г., давшая власть Думе и приведшая к образованию Временного правительства, сделала Милюкова одним из наиболее популярных деятелей в стране. 2 марта, выступая перед толпой у Таврического дворца, Милюков объявил о создании Временного правительства, его составе и назначении себя министром иностранных дел. «Кто вас выбрал?» — спросили оратора. «Нас выбрала русская революция!» — ответил он. В это время Милюков достиг вершины своей популярности и апогея власти, которая, однако, уже очень скоро ушла из его рук. Дело в том, что Временное правительство было создано слишком поздно. Накапливавшиеся десятилетиями социальные и экономические противоречия, предельно обостренные войной и разрухой, уже трудно было разрешить путем постепенных парламентских реформ. «Дума, — писал позднее Милюков, анализируя в целом русский конституционный эксперимент, — не создала новой революции: для этого она была слишком лояльна и умеренна. Но она и не отвратила опасности этой революции. Напротив, она ее значительно усилила. Дума сделалась как бы аккумулятором общественного недовольства и могущественным рупором, через который глухое и бесформенное чувство недовольства и раздражения возвратилось народу в виде политически осознанных определений, отчеканенных политических формул»⁵⁰. Не успев возникнуть и окрепнуть, Временное правительство поэтому оказалось перед лицом другой, более радикальной конкурирующей власти Петроградского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Двоевластие стало реальным фактом. В качестве министра иностранных дел, взявшего под защиту прежний курс на ведение войны до победного конца, Милюков стал главным объектом критики со стороны левых партий, прежде всего социал-демократов и эсеров, получив от них прозвище «Милюкова-Дарданелльского». Вопрос об отношении к войне и отношениях с союзниками стал основной причиной конфликта Совета и Временного правительства, приведя к кризису последнего. 1 мая Гучков и Милюков вышли из Временного правительства, которое стремилось укрепить свою власть путем создания коалиционного кабинета с социалистами. Отставка Милюкова означала завершение определенной фазы революционного процесса, приведшего в конечном счете к победе большевиков и окончательному прекращению политической карьеры Милюкова.

Значительный интерес представляет анализ Милюковым событий революции, проделанный им в эмиграции. Уже вскоре после нее им был написан ряд специальных работ по этой теме, к числу которых принадлежат «История второй русской революции», «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», а также многочисленные брошюры и выступления. Современного читателя поражает строго академический подход Милюкова к событиям революции, закончившейся его поражением как политического деятеля. «Отойдя на известное расстояние от событий, — писал он в 1921 г., — мы только теперь начинаем разбирать, пока еще в неясных очертаниях, что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть разрушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культура. Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение Великой Французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта и решивший для себя бесповоротно свой главный жизненный вопрос — вопрос о земле»⁵¹.

Раскрывая революцию как объективный и во многом неизбежный результат всего предшествующего развития, Милюков дает весьма интересное социологическое обобщение тех основных условий, при которых возможность революции превращается в ее действительность. «Революции,— констатирует он,— становятся неизбежны, когда имеется налицо несколько условий, совпадающих во времени, а именно: 1) когда ощущается массой настоятельная потребность в крупной политической или социальной реформе, такой, как ограничение самодержавия или передача земли крестьянам, 2) когда власть противится мир¬ному разрешению назревшей потребности, 3) когда в силу внутренней смуты, культурных перемен или внешней военной неудачи эта власть теряет способность принудительно действовать и 4) когда не только перестают бояться власти, но начинают даже презирать ее и открыто смеяться на нею»⁵². Все указанные условия, согласно Милюкову, имели место в России 1917 г. Нерешенность основных социальных и экономических проблем, темнота и забитость масс, способных лишь на самые примитивные реакции, десятилетие лжеконституционализма, показавшего нежелание правительства идти на реформы, наконец война — все эти факторы оказались сконцентрированными во времени и произвели революционный взрыв. При этом именно война должна быть признана «основной пружиной» всего революционного процесса, так как она стала своеобразным катализатором, ускорившим решительную развязку. Благодаря войне «вероятность приближающейся революции превратилась мало-помалу в полную достоверность и неизбежность»⁵³.

Приведенные положения часто используются в литературе для доказательства того, что Милюков будто бы считал революцию случайным событием, не имеющим под собой никакой основы. Такая трактовка концепции Милюкова сильно упрощает ее, не учитывая, что речь идет в этих положениях о непосредственных причинах революции, о тех факторах, которые лишь ускорили ее наступление. Что же касается объективных, истинных, глубоких причин революции, то Милюков усматривал их в общем ходе русской истории, заложившем те противоречия, разрешить которые и была призвана революция. В этой связи интересно обратиться вновь к историософской концепции Милюкова и рассмотреть, как он вписывал в нее события революции. Уже тот факт, что сразу после окончания революции ученый обратился к написанию ее истории, говорит о его желании понять и объяснить происшедшее. Сравнивая революцию с мощным геологическим переворотом, обнажающим скрытые от глаз наслоения, он писал: «Изучение русской истории приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, оказавшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого»⁵⁴.

Данный подход предполагает попытку объяснения настоящего исходя из прошлого страны. Более того, для ученого открывается уникальная возможность на основании анализа событий революции проверить, как вообще «работает» та концепция русского исторического процесса, которая сложилась в дореволюционный период. На этот счет Милюков пришел к вполне обнадеживающему выводу: концепция не только «работает» применительно к прошлому и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать будущее. «То, — писал он, — что поражет в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания „сфинкса“, русского народа, то давно было известно социологу — исследователю русской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову — к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-синдикализма»⁵⁵. Этот вывод— прямой результат объяснения русской революции с помощью той самой модифицированной концепции государственной школы, суть которой была изложена выше при рассмотрении общих основ научного мировоззрения ученого.

По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. В их числе — аморфность и социальная беззащитность общества, включая и верхние его слои, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, наконец, главное — внешний, навязанный характер государственного начала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в принципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния — механическая стабильность, переходящая в апатию (в периоды усиления государственного начала) или обратное состояние — дестабилизация, переходящая в анархический протест против государства (в случае его слабости). Когда старая государственность распадается, возникает состояние анархии, порожденное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь крайними течениями — «экстремистами» правого или левого направления. Затем процесс идет по заведенному кругу.

Осознание указанной социологической закономерности дает возможность найти рациональное зерно в интерпретации революционного процесса, предложенной Милюковым, а также позволяет лучше понять его поведение в ходе кризиса революции и затем в период его эмиграции. Милюков сделал все возможное, чтобы избежать революции, создать условия для постепенного решения назревших проблем в рамках существующей системы; после Февральской революции центральной проблемой для него стало сохранение конституционной монархии как единственного средства обеспечить стабильность и легитимность новой власти (отсюда борьба Милюкова за отречение царя в пользу Михаила Романова, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к ситуации, в условиях которой ход событий стал бесконтрольным, а разрушение государственности неизбежным. В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз начавшись, «не может остановиться на середине».

Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властвования. Он подчеркивает, что их господство имеет три основания: «Первой опорой была их монопольная партия — это основное орудие централизованного управления. Вторая опора — Красная Армия. Третья — единственная в истории, совершенно беспримерная система шпионажа и красного террора»⁵⁶. Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого пролетарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обширные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.

Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позволяет лучше понять его политическую позицию в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного поражения Врангеля в Крыму Милюков первым в эмигрантских кругах констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда — предложенная Милюковым «новая тактика», вызвавшая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда предварительных совещаний 26 мая — 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем высказалось за продолжение вооруженной борьбы, сторонниками которой являлись такие видные лидеры, как В. Д. Набоков, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев и др., а «новая тактика» Милюкова и его сторонников подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 ию¬ля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отделилось и начало самостоятельно политическое существование, приняв за основу деятельности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократической», а позднее «республиканско-демократической» группы партии народной свободы.

«Борьба с большевизмом»,— писал Милюков, обосновывая новую тактику,— не может продолжаться в прежних формах. Уже одна перемена обстоятельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за границу, отчасти во внутренность России...»⁵⁷.

Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демократическим принципам и духу прежней кадетской программы, необходимости сохранения достижений Февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был не типичен для белой эмиграции, которая в рассматриваемый период еще стояла в основном на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в ходе гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отношение правых к программе Милюкова. В этой связи особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1922 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Парижа для чтения доклада по случаю пятой годовщины Февральской революции. По окончании доклада двое слушателей из первых рядов неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено пять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от выстрела. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России⁵⁸. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республиканские позиции, происшедший в эмиграции, о чем позднее он рассказал в известной брошюре «Республика или монархия?» «Необходимо со всей определенностью сказать нашему народу,— писал он в ней,— что, если он хочет сберечь приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать это в формах демократической республики»⁵⁹. Более того, Милюков прекрасно понимал социальные корни неудачи белого движения, видя их в исторически бесперспективных попытках реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть в весьма значительной степени, — подчеркивал он,— неудача того социального слоя, который взял в свои руки руководство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса должны быть заменены теперь методами демократической России»⁶⁰.

Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в занятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми — «сменовеховцами», или «возвращенцами», которые заявляли об ошибочности своих прежних позиций, необходимости идти на сближение с советской властью й возвращаться на родину (что некоторые из них и делали). От первого, наиболее широко представленного в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых — «моральное неприятие большевизма», та непримиримость, в которой — «вся сущность политической эмиграции»⁶¹. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, поскольку организованное Милюковым течение стало самым жизнеспособным в ней.

Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма эффективно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя созданную им в 1924 г. политическую организацию — Республиканско-демократическое объединение (РДО), Милюков, чтобы привлечь сочувствующих из различных других, преимущественно левых партий, постоянно выступает как публицист, отстаивая либеральные традиции конституционно-демократической партии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган — газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии. Этим объясняется в первую очередь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он комментировал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Последние новости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность проследить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Используя в качестве источника редакционные статьи Милюкова в газете, Е. П. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период⁶².

Заметим, что для определенных слоев русской эмиграции рассматриваемого периода была свойственна осознанная и вполне понятная попытка осмыслить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соответствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобинцев — большевиков неизбежно должен последовать термидор — экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда — та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к существующему в СССР режиму и о направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания коммунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу⁶³. Реальным основанием для подобных заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление термидора.

Разделяя эти распространенные настроения, Милюков, однако, считал, что большевизм не может переродиться и объективно оказывается все более изолированным от остальной части общества. Из этого следовал вывод о неизбежности завершения экономической реакции политическим переворотом, потенциально открывающим возможности для умеренных элементов эмиграции. Как показала история, расчет этот, основанный на применении французской модели к русским условиям, должен быть признан совершенно неверным, либо верным лишь отчасти. СССР предстояло пережить не развитие нэпа и реставрацию капиталистических отношений, а насильственную коллективизацию «сверху», не демократизацию, а сталинский террор, по числу жертв оставивший далеко позади эпоху революции и гражданской войны. Тем не менее позиция Милюкова отнюдь не была совершенно беспочвенной и содержала в себе несомненное рациональное зерно. Милюков как ученый и историк и здесь оказался дальновиднее Милюкова-политика и практика.

Рациональный элемент воззрений Милюкова в эмиграции, как и в предшествующий период, состоит, на наш взгляд, прежде всего в интерпретации им существа и перспектив развития советской государственности, политической системы и организации власти, которую он оценивал гораздо более трезво и реалистично, чем кто-либо другой в эмиграции. Констатируя неизбежность политического термидора в СССР, Милюков особенно внимательно анализировал расстановку сил в партийной олигархии после смерти Ленина. Главным вопросом развернувшейся борьбы за власть он считал отношение к ленинскому революционному наследию, постепенный отказ от него, переход от «идеализма» к реализму. В данной перспективе «триумвират» оказывался лучше самого вероятного преемника Ленина — Троцкого, а Сталин — лучше триумвирата. «Правда,— писал позднее Милюков,— первая "дискуссия" декабря 1923 г. кончилась поражением "троцкизма", символизировавшего тогдашнюю оппозицию, и торжеством Зиновьева и "учеников Ленина" Но в конце 1925 г. мы уже присутствовали при расколе самих этих "учеников", пресловутой "тройки", которая в споре потеряла право быть единственным толкователем евангелия Ленина. Победил лицемерный оппортунизм Сталина, скрывавший неизбежные уступки под маской верности старым принципам...»⁶⁴. Тот факт, что партия после смерти Ленина предпочла Сталина Троцкому, является, по мнению Милюкова, глубоко символичным: это был сознательный отказ от идей всемирной, или перманентной революции, предпочтение стабилизации власти сухой и безжизненной доктрине. В этом отношении понятен и новый подход к проблеме термидора, который, как считает теперь Милюков, оказался возможен в рамках существующей в СССР политической системы: «Термидор — писал он,— есть действительно перерождение тканей,— сама революция, принявшая новый аспект, а не отрицание революции, не "контрреволюционный" переворот»⁶⁵. Такой вывод по существу окончательно сближал позицию Милюкова со сменовеховской и делал его отношение к «обновленной» советской власти более терпимым. Только в этом контексте можно понять, почему Милюков не пересмотрел своего отношения к Сталину в последующий период проведения им «революции сверху» — коллективизации с катастрофическими последствиями, а также процессов 1937 г., которые он считал естественным завершением термидора и окончательной расправой со сторонниками ленинизма в партии. «Минуя комитет общественного спасения и термидорианцев, эта кровь,— подчеркивал он тогда,— приводит нас скорее уже прямо к пожизненному консулату»⁶⁶.

Интересно, что, оценивая происходившие в СССР изменения, Милюков давал им интерпретацию, весьма сходную с той, которая была предложена Троцким в его известной книге «Преданная революция». Как и Троцкий, Милюков считал, что победа Сталина объясняется главным образом работой безликого бюрократического аппарата в условиях затухания революции. Однако в отличие от Троцкого Милюков как истинный государственник видел в этом не только и не столько отрицательное явление, сколько позитивный процесс. Воспринимая Сталина вполне трезво как «бытовика обывательского типа», «посредственность», «беспринципного интригана», Милюков в то же время считал, что Сталин попросту делает грязную работу истории, уничтожая большевиков и дух Брест-Литовска в партии. «Разочароваться» в Сталине мог, считал он поэтому, только тот, кто вообще был очарован Октябрьской революцией и большевизмом. В этой связи любопытно заметить, что Сталин тоже проявлял значительный интерес к Милюкову, точнее к его газете, которую он, не зная иностранных языков, явно выделял из ряда других зарубежных изданий как русскую⁶⁷. Находясь в эмиграции, Милюков, как и ранее, исходил из того, что оппозиция существующему режиму никоим образом не должна отразиться на целостности государства и незыблемости его границ. Правительство, политическая и социальная система, полагал он, могут измениться, но Россия как государство должна оставаться единой и неделимой, каких бы человеческих и материальных жертв это ни стоило. Эта великодержавная и националистическая позиция обусловила отрицательное отношение Милюкова к тому крылу эмиграции (возглавляемому П. Б. Струве), которое считало возможным объединить усилия всех антибольшевистских сил за пределами СССР для организации интервенции. Таким образом, Милюков приходил к поддержке внешней политики СССР, считая своим долгом проводить этот курс в издаваемой им газете. Внимательно следя за развитием международной обстановки в годы, предшествовавшие второй мировой войне, Милюков, как и ранее, склонялся к идее союза СССР с Англией и Францией против Германии, тем более что Гитлер не скрывал своих агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Поэтому Милюков резко осуждал соглашение Сталина с Гитлером в 1939 г., называя его предательством Англии и Франции. Со вступлением СССР в войну Милюков, как и многие другие лидеры эмиграции, безоговорочно становится на патриотические позиции.

В 1940 г. с закрытием «Последних новостей» затухает научная и публицистическая деятельность Милюкова. Он поселяется на юге Франции, в маленьком городе Экс-ле-Бэн, в Савойских Альпах. В последние дни жизни с нарастающим волнением следил он за ходом боевых действий Советской Армии, успехами которой гордился. На висевшей в его комнате карте Европы, разноцветными бумажными флажками отмечалась линия русского фронта. П. Н. Милюков успел дожить до контрнаступления под Сталинградом. Он скончался 31 марта 1943 г.

Незадолго перед смертью Милюков написал известную статью под названием «Правда о большевизме», которую многие современники считали его окончательным примирением с советской властью. Основная идея этой статьи, размноженной на ротаторе и тайно распространявшейся среди русских во Франции периода оккупации, состояла в том,.что в экстремальной ситуации войны, когда необходимо сделать выбор между Гитлером и Сталиным, следует встать на сторону последнего. Сравнивая Сталина с Петром Великим, Милюков усматривал в их деятельности фундаментальное сходство. Оно заключалось в принесении ими народа в жертву великодержавию России. Отсюда известный вывод: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней»⁶⁸. Эти слова свидетельствуют скорее об идеализме, чем о макиавеллизме Милюкова, о стремлении понять прошлое и настоящее, но не оправдать худшие его стороны.

* * *

История России рубежа двух веков — XIX и XX — знает немало выдающихся личностей — ученых, писателей, политических деятелей. Оценка их места и роли в ходе великих социальных потрясений этого времени — социальных кризисов, революций, войн — во многом еще нуждается в уточнении. В ряду наиболее ярких деятелей той эпохи несомненно стоит и П. Н. Милюков — свидетель и активный участник поразительных исторических событий. Ученый, просветитель, политический деятель сочетались в нем удивительно гармонично. Милюков познал не только славу и признание, но и горечь поражений, тяжкие жизненные невзгоды, многолетнюю разлуку с Отечеством. Но при всех поворотах судьбы главными качествами Милюкова-ученого, политического лидера и просто человека оставались честь, верность принципам, высокие нравственные идеалы. Можно соглашаться или спорить с его выводами и действиями, но следует признать, что продиктованы они были бескорыстным служением своей стране, народу, науке. Важно отметить, что научный анализ, трезвые, продуманные оценки всегда лежали в основе политической деятельности Милюкова. Возможно, именно поэтому ученый перевешивал в нем политика, делая его более мыслителем, исследователем, чем практическим участником событий. Являясь продолжателем идей выдающихся историков и философов предшествующего времени, Милюков развил и обогатил их на основе нового исторического опыта. Итог его научной деятельности — ряд фундаментальных научных трудов, теорий и концепций, которые во многом не утратили своего значения до сих пор. Во всяком случае они оказали существенное влияние на современную западную литературу по русской истории. В советской исторической науке назрела необходимость изучения научного творчества и политической деятельности П. Н. Милюкова, издания его трудов, необходимость непредвзято, по достоинству оценить место этой личности в нашей истории.

Примечания

1. Основным источником сведений о биографии П. Н. Милюкова в дореволюционный период являются его «Воспоминания (1859—1917)» (Нью-Йорк, 1955). Они дополняются данными его богатого личного архива, хранящегося в ЦГАОР СССР (ф. 579). Наиболее крупным биографическим трудом о Милюкове является книга американского историка R i h а Т. A Russian European. Paul Miliukov in Russian Politics (Notre Dame — L., 1968). Хотя автор не имел возможности использовать материалы советских архивов, его работа насыщена большим фактическим материалом из опубликованных источников. Единственной сводной работой о взглядах Милюкова после Октябрьской революции является брошюра Е. П. Нильсена «Милюков и Сталин», вышедшая в Осло в 1983 г. Следует назвать и такое издание, как «П. Н. Милюков. Сборник материалов по чествованию его семидесятилетия. 1859—1929» (Париж, 1929), где содержатся воспоминания многих выдающихся современников и коллег Милюкова. Все эти материалы, а также опубликованные труды самого П. Н. Милюкова использованы для написания настоящего биографического очерка.

2. Rihа Т. Op. cit. Р. 58.

3. ЦГАОР СССР, ф. 579, on. 1. д. 3372, 3373, 3374, 3500, 3511.

4. Там же, д. 3463—3466, 3470.

5. Милюков П. Н. Юридическая школа в русской историографии (Соловьев, Чичерин, Кавелин, Сергеевич) // Русская мысль. 1886. Кн. 6.

6. Вернадский Г. В. Павел Николаевич Милюков. Пг., 1917.

7. Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1930.

8. ЦГАОР СССР, ф. 597, on. 1, д. 3391, л. 1.

9. Там же, д. 3388, л. 2.

10. Кизеветтер А. А. О П. Н. Милюкове-историке // П. Н. Милюков. Сборник материалов по чествованию его семидесятилетия. 1859—1929. Париж, 1929. С.50.

11. Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). Нью-Йорк, 1955. Т. 1. С. 138.

12. Там же. С. 139.

13. ЦГАОР СССР, ф. 579, on. 1, д. 3519, 3549 , 3363, 3366, 3461, 3468 и др.

14. Там же, д. 3362, 3534, 3525.

15. Там же, д. 3364. См. также: Медушевский А. Н. Новые архивные источники о русских историках конца XIX — начала XX в. // Советские архивы. 1988. № 6.

16. Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. С. 735.

17. Сводку литературы по проблеме см.: Баггер X. Реформы Петра Великого: Обзор исследований. М., 1985.

18. Милюков П. Н. Национальный вопрос (Происхождение национальностей и национального вопроса в России). Прага, 1925. С. 146.

19. Милюков П. Н. Из истории русской интеллигенции: Сборник статей и этюдов. СПб., 1902 С. 306.

20. ЦГАОР СССР, ф. 579, on. 1, д. 3398, л. 1.

21. Там же, д. 3461—3462, 3466—3467.

22. Милюков П. Н. Отчет о раскопках рязанских курганов летом 1896 г. М., 1896.

23. См., напр.: Милюков П. Н. Памяти Герцена//Милюков П. Н. Из истории русской интеллигенции. С. 169—175.

24. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1909. Ч. 1. «Очерки» неодно-кратно переиздавались и служили популярным курсом.

25. Медушевский А. Н. Гегель и государственная школа русской историографии// Вопросы философии. 1988. № 3.

26. Одинец Д. М. П. Н. Милюков в русской исторической науке // П. Н. Милюков. Сборник материалов... С. 63.

27. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. С. 8—9.

28. Там же. С. 8.

29. Штеллин К. Методология П. Н. Милюкова//П. Н. Милюков. Сборник материалов... С. 92.

30. ЦГАОР СССР. ф. 579, on. 1. д. 3375, л. 1 — 11.

31. Там же, д. 3370, 3371.

32. Там же, д. 3291, л. 35.

33. Милюков П. Н. Очерки... Ч. 1. С. 5.

34. Там же. С. 138.

35. Weber М.' Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1924.

36. См., напр.: Милюков П. Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского Государства. СПб., 1892.

37. Милюков П. Н. Юридическая школа в русской историографии...

38. Милюков П. Н. Воспоминания... Т. 1. С. 127.

39. ЦГАОР СССР, ф. 579, on. 1, д. 3405, л. 6—7.

40. Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1896.

41. Милюков П. Н. Год борьбы. СПб., 1905.

42. Вопросы философии. 1989. № 3. С. 146.

43. Milyoukov Р. Russia and its Crisis. Chicago, 1905. P. 222—224.

44. Fischer G. The Russian Liberalism. N. Y., 1968.

45. Шацилло К. Ф. Русский либерализм накануне революции 1905—1907 гг.: организация, программы, тактика. М., 1985.

46. Rihа Т. Op. cit. Р. 59.

47. Основной труд П. Н. Милюкова по этой проблеме — «Национальный вопрос» (Прага, 1925).

48. Милюков П. Н. Почему и зачем мы воюем? (Война, ее происхождение, цели и последствия]. Пг., 1917.

49. Речь П. Н. Милюкова, произнесенная в заседании Государственной думы 1 ноября 1916 года. М., 1917.

50. Милюков П. Н. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Париж, 1927. Т. 1: Происхождение и укрепление большевистской диктатуры. С. 11.

51. Милюков П. Н. История второй русской революции. София, 1921. Т. 1. Вып. 1: Противоречия революции. С. 6—7.

52. Милюков П. Н. Россия на переломе... Т. 1. С. 1.

53. Там же. С. 12 и др.

54. Милюков П. Н. История второй русской революции. Т. 1. Вып. LС. 11.

55. Там же.

56. Милюков П. Н. Россия на переломе... Т. 1. С. 146.

57. Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926. С. 132.

58. О жизни русской белой эмиграции в целом см.: Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1981.

59. Милюков П. Н. Республика или монархия? Париж, 1929. С. 31.

60. Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. С. 134.

61. Там же. С. 96.

62. Нильсен Е. П. Милюков и Сталин. О политической эволюции П. Н. Милюкова в эмиграции. 1918—1943. ОсЬо, 1983.

63. Смена вех. Прага, 1921.

64. Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. С. 89.

65. Там же. С. 92.

66. Последние новости. 1937. 30 января. С. 1 (Цит. по: Нильсен Е. П. Указ. соч. С. 31).

67. Нильсен Е. П. Указ. соч. С. 12.

68. Милюков П. Н. Правда о большевизме [Б. м. и г.]. (Цит. по.: Нильсен Е. П. Указ, соч. С. 43). Изложение взглядов Милюкова на русский исторический процесс можно найти в следующих трудах: Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Париж, 1929—1930 (переработанное издание, в которое включен материал по революционной и послереволюционной эпохе). См. также: Milyoukov Р., Seignobos Ch..et Еisеnmann L. Histoire de Russie. Des origines a la mort de Pierre le Grand. Paris, 1932.