Полководцы Муханов В. М. Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский

Муханов В. М. Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский // Вопросы истории. - 2003. - № 5. - С. 60-86.

В "Очерке истории рода князей Барятинских" говорится, что они "ведут свой род от святого благоверного князя Михаила Черниговского, происходившего от Рюрика в одиннадцатом колене и от равноапостольного князя Владимира в восьмом"¹. Родоначальником считается князь Александр Андреевич Мезецкий, получивший прозвище Барятинский, по названию своей волости Барятина, находившейся на реке Клетоме в Мещовском уезде Калужской губернии. У него родились 4 сына, из которых 3 имели потомство. Именно от них пошли 3 ветви этой фамилии. Нас более всего интересует первая ветвь, представителем которой и был будущий фельдмаршал.

В этой ветви весьма интересен генерал-поручик князь Иван Сергеевич Барятинский, долгое время являвшийся послом России во Франции, где получил прозвище "красавец русский"². Замечательным человеком был сын Ивана Сергеевича и отец кавказского наместника Иван Иванович. Он участвовал в боевых действиях русских войск на территории Польши и отличился при взятии А. В. Суворовым предместья Варшавы, за что получил орден Св. Георгия 4-й степени. Затем Иван Барятинский перешел на дипломатическую службу и отправился в Лондон в качестве секретаря российского посольства при тогдашнем после графе С. Р. Воронцове. Там он познакомился с дочерью лорда Шэрборна Франсискою Мэри Дюттон, которая стала его женой. Она родила князю в 1807 г. дочь Елизавету и вскоре умерла³. В 1808 г. он был назначен русским посланником в Баварию, в Мюнхене где пребывал по 1812 год. Когда Воронцов освободил место посла в Великобритании, оно и было предложено князю Ивану Ивановичу. Однако он отказался, полагая, что ему пора стать помещиком и поселиться в деревне. В 1813 г., по дороге домой из Баварии, в Теплице, Иван Иванович женится второй раз на дочери прусского посланника в Вене графа Людвига-Христофора Келлера⁴. Вместе с женой Марией он приехал в Россию и начал заниматься своими запущенными землями в Харьковской и Курской губерниях, на которых находилось более 21 тыс. крепостных душ. Отец фельдмаршала добился успехов в сельском хозяйстве, применяя различные новации в области агрономии. Его имения стали одними из самых богатейших в России, а в селе Ивановском Льговского уезда Курской губернии он даже построил дворец, назвав его "Марьино"⁵ в честь любимой жены.

Александр Барятинский в 1838 году

Александр Барятинский в 1840-х

Сцена Кавказской войны. Франц Рубо, 

Имам Шамиль перед главнокомандующим князем А. И. Барятинским, 25 августа 1859 года, картина А. Д. Кившенко, 1880 год, Центральный военно-морской музей, Санкт-Петербург

Елизавета Дмитриевна Барятинская, урожденная княгиня Джамбакур-Орбелиани, в первом браке Давыдова

В этом селе 2 мая 1815 г. и появился на свет первый сын супружеской пары - князь Александр Иванович Барятинский. В сентябре 1815 г. Иван Иванович составил программу под названием "Мысли о воспитании моего сына". Через 5 лет он написал еще одну записку, в которой давались уже наставления самому Александру. Старший Барятинский задумывался над его физической подготовкой: "До 7-летнего возраста воспитание мальчика скорее физическое, чем нравственное ... Как только он будет в состоянии бегать и прыгать, следует постараться укрепить его телодвижением и холодным купанием, к которому надо приучить постепенно". Однако не в ущерб нравственному воспитанию, образованию, трудолюбию, деловитости. "Внушение ему о правде и неправде следует делать с ранней поры. Ложь и неумеренность главные пороки детства. Необходимо быть неумолимым в искоренении лжи, потому что она унижает человека". Князь Иван Иванович считал, что его сын должен заниматься языками, рисованием, химией, арифметикой и механикой. Он также считал, что у ребенка надо развивать трудолюбие и распорядительность, для чего необходимо приучать его к применению полученных им знаний на практике, например к земледельческим работам. Как писал далее отец фельдмаршала, "я хочу, чтобы он был в состоянии управляться с топором, со стругом и плугом, чтобы он искусно точил, мог измерить всякого рода местность, умел бы плавать, бороться, носить тяжести, ездить верхом, стрелять; вообще, чтобы все эти упражнения были употреблены в дело для развития его нравственных и физических способностей".

Не забывал князь Иван Иванович и о географии и истории, "путешествии по Отечеству" и Европе. Во время поездок предполагалось знакомить сына со статистикой и историей посещаемой страны. По дальнейшему плану Александр должен был вернуться в Россию в возрасте 25 - 26 лет, где "он непременно будет полезным слугою своего отечества" и его "надо будет определить ... в Министерства Иностранных дел или Финансов".

Во второй записке он писал: "Я прошу, как милости со стороны моей жены, не делать из него ни военного, ни придворного, ни дипломата. У нас и без того много героев, декорированных хвастунов, куртизанов. Россия больной гигант; долг людей, избранных по своему происхождению и богатству, - действительно служить и поддерживать государство". В заключении этой записки князь Иван Иванович снова возвращается к тому, кем бы он хотел видеть первенца и какова должна быть его цель в жизни, и повторяет свою старую мысль: "Употребляй все возможные физические и нравственные средства, чтобы просветить страну, где находятся твои владения. Этим прекрасно будешь служить своему Государю, стране и самому себе. Продолжай то, что я начал. Усовершенствуй, но не вводи много новых преобразований ... Посвяти себя с ранней поры земледелию"⁶.

В начале 1825 г. Иван Иванович Барятинский умирает и оставляет свою жену с семью детьми, старшим из которых и был десятилетний Александр. Через два месяца после кончины отца юный Александр встретился с императором Александром I, ехавшим из Петербурга на Юг и пожелавшем по дороге навестить вдову Барятинского. Принимать царя пришлось старшему сыну.

В четырнадцатилетнем возрасте Александр вместе с братом Владимиром был отправлен княгиней в Москву для повышения своего образования, а еще через два года переехал в Петербург, где, согласно высочайшему разрешению, стал юнкером в Кавалергардском полку и поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Молодой князь приехал в Школу 6 августа 1831 г., а примерно через год там появился другой юнкер - Михаил Лермонтов. Они быстро подружились и стали постоянными участниками приключений светской молодежи.

В Школе он прибавил к своему домашнему образованию знание военных наук и весьма важные представления о строгой дисциплине и подчинении. Но частые похождения не могли не сказаться на учебе: в списках 1832 г. Александр из трех разрядах по наукам показан во 2-м, а по фронту - даже в 3-м. Из-за невысоких результатов ему не удалось выйти в кавалергарды, и в ноябре 1833 г. ему пришлось поступить в Гатчинский кирасирский полк. Но молодой Барятинский не прервал тесных связей с офицерами Кавалергардского полка и по-прежнему принимал участие в различных рискованных "подвигах". Например, "несколько молодых офицеров с князем во главе справляли похороны живого полковника-командира. "Все петербургское общество смеялось над дерзким утоплением пушки, подаренной Николаем I великому князю Михаилу Павловичу. Глубокой ночью компания Трубецкого, в которой был Барятинский, и возможно, Мишель Лермонтов, привязала наградную пушку к неводам рыбаков. Утром пушка оказалась в воде ..."⁷.

Другой случай произошел зимой 1834 - 1835 гг. на квартире князя С. В. Трубецкого, где собралась компания молодых офицеров из разных полков, среди которых были и Лермонтов с Барятинским. Разговор зашел о силе воли человека, и Лермонтов стал настаивать, что человек способен бороться только с душевными страданиями, а не с физической болью. Барятинский молча подошел к колпаку горящей лампы, медленно прошелся по комнате и поставил стекло обратно на стол. Рука князя была сожжена почти до кости и два месяца держалась на повязке, а "начальству были доложены две правдоподобные истории: о тушении печки на гауптвахте и о неосмотрительном взятии раскаленной кочерги по рассеянности"⁸. Когда над Александром стали в Петербурге сгущаться тучи, он решил загладить свои выходки службой на Кавказе, куда и отправился весной 1835 года.

В 1830-е годы создавалась Черноморская береговая линия, и для этого организовывались экспедиции русских войск. В период с 1834 по 1837 г. командующий войсками на Кавказской линии генерал-лейтенант А. А. Вельяминов провел 4 военных экспедиции. В одной из таких экспедиций, направленной "для устройства укрепленной линии от Ольгинского тет-де-пона до Геленджика", принял участие Барятинский.

Во время одного из боев князю было приказано выбить горцев из леса, и он, как написано в его послужном списке, "ввел казаков с примерной храбростью в кусты и, сделав небольшое количество выстрелов, на самом близком расстоянии, бросился на неприятеля в пики, каковому примеру последовали и прочие войска, там находившиеся, и таким образом неприятель был опрокинут и рассеян с большою потерею". Барятинский получил пулю в правый бок, и его состояние в течение нескольких недель оценивалось как критическое. Для поправки здоровья его отправили в Петербург, где он узнал о своем производстве в поручики и получении золотой сабли "За храбрость". Самой же большой наградой для князя стало его назначение состоять при наследнике - великом князе Александре Николаевиче. Отдохнув несколько месяцев в Петербурге, Барятинский получил отпуск для продолжения лечения за границей и уехал путешествовать. За рубежом будущий фельдмаршал слушал лекции в различных университетах и знакомился с известными учеными, писателями и государственными деятелями. Во Франции князь встречался с самим Талейраном и Поццо ди Борго, а в Великобритании имел беседы с Робертом Пилем и Пальмерстоном. В 1838 и 1839 гг. он ездил по Европе, но уже в качестве лица, сопровождающего наследника во время его заграничного турне, а с 1839 г., адъютанта Александра Николаевича. Именно с этого времени, то есть со второй половины 1830-х гг., и началась многолетняя дружба между наследником Николая I и князем. Барятинский стал другом не только будущего императора Александра II, но и его семьи. Во время европейского турне наследника в Дармштадте произошла его помолвка с принцессой Шарлоттой, и как раз будущий наместник Кавказа, проскакав за 11 дней расстояние до Петербурга, доставил известие об этом Николаю I. Он же позднее был и шафером на свадьбе Шарлотты и Александра. С середины 1830-х годов карьера князя быстро пошла в гору: март 1839 г. - поручик; июнь 1839 г. - штабс-ротмистр; апрель 1840 г. - ротмистр; март 1845 г. - полковник⁹.

Тогда же он получил высочайшее разрешение отправиться на Кавказ, куда вскоре и прибыл в должности командира 3-го батальона Кабардинского полка. Свою версию перевода молодого князя в этот регион высказал С. Ю. Витте: "Он был чрезвычайно красив и считался первым Дон-Жуаном во всех великосветских петербургских гостиных. Как молва, не без основания, говорит, Барятинский был очень протежируем одной из дочерей императора Николая, насколько я помню, Ольгой Николаевной. Так как отношения между ними зашли несколько далее, чем это было допустимо, то император Николай, убедившись в этом воочию, выслал князя Барятинского на Кавказ, где он и сделал свою карьеру"¹⁰.

В первой половине 1840-х годов русские войска уступили инициативу Шамилю, который не преминул этим воспользоваться и нанес целый ряд поражений, стоивших огромных людских и материальных потерь России. Ему удалось полностью установить контроль над Аварией и Нагорным Дагестаном, Тогдашний военный министр А. И. Чернышев вынужден был констатировать: "Мы не имели еще на Кавказе врага лютейшего и опаснейшего, чем Шамиль"¹¹. Недовольный неудачным ходом военных действий Николай! решил одним ударом покончить с Шамилем и приказал разработать план операции по занятию столицы Шамиля - Дарго, назначив командующим Кавказским корпусом и наместником графа М. С. Воронцова. Некоторые опытные кавказские военачальники были против запланированного похода, но Воронцов не мог ослушаться приказа царя. Барятинский появился на Кавказе как раз перед началом операции.

Во время Даргинской экспедиции Александр Иванович постоянно находился в гуще событий и отличился при взятии аула Анди, за что его похвалил сам Воронцов. Князю досталась и пуля в правую ногу, но он до конца оставался в строю, за что и был впоследствии награжден Георгиевским крестом. Сама же экспедиция особенных успехов не принесла, не смотря на взятие и уничтожение Дарго. Отряд Воронцова, оставшись почти без продовольствия и попав на обратном пути под удары мобильных групп горцев, понес самые тяжелые потери по сравнению с предыдущими экспедициями (4 генерала, 186 офицеров и около 4000 солдат). Превосходство горцев заключалось в их легком оснащении: всю еду и вооружение они переносили на себе. Мюриды Шамиля легко маневрировали и уходили от прямых столкновений, нанося удары по войскам Воронцова со всех сторон.

Однако эта экспедиция оказалась поворотным пунктом в истории Кавказской войны. Ее провал заставил русское командование пересмотреть тактику операций и прекратить малоуспешные походы вглубь территории имамата. Теперь решили продвигаться в горы медленно, прочно закрепляясь в занятых пунктах, используя ермоловскую систему рубки лесов, открывавшую войскам доступ к аулам, постепенно вытесняя горцев из удобных мест, лишая их возможности заниматься хлебопашеством и скотоводством. Одновременно строились новые укрепления, чтобы прочнее утвердиться на покоренной местности.

Между тем Александр Иванович снова поехал за границу восстанавливать здоровье. В начале 1847 г. он вернулся в Петербург и вскоре получил приглашение от Воронцова занять место командира Кабардинского полка. После некоторых раздумий он согласился, и уже в феврале появился указ, утверждающий его в этой должности. По мнению генерала Д. И. Романовского, "с этого собственно времени начинается деятельность князя Барятинского на Кавказе, как человека сознательно и вполне отдавшегося Кавказской войне и служению Кавказу"¹².

Характерным для Барятинского примером была история вооружения команды охотников полка под началом Богдановича льежскими штуцерами. В русских войсках тогда применялся массированный огонь пехоты, но на Кавказе это было не выгодно, так как горцы отвечали рассыпным строем из завалов и засад, используя дальнобойные винтовки. В связи с этим вперед обычно высылались специальные команды охотников, состоявшие из лучших стрелков вооруженных штуцерами. Однако после выстрела для перезарядки требовалось не меньше минуты, во время которой солдат оставался почти безоружным, поскольку штуцер не имел штыка, а тесак был хуже, чем сабля горца. Самыми лучшими штуцерами для Кавказа на тот момент являлись льежские, у которых, кроме основного нарезного ствола, имелся и гладкий ствол с картечью, и штык, закрепленный между двумя стволами. Штык освобождался после выстрелов, тем самым, охотник был защищен и в момент перезарядки. Барятинский, не дожидаясь официальной закупки, приобрел вышеописанные двухствольные штуцеры на всю команду на свои личные средства, что еще раз подтвердило мнение Воронцова о способности Александра Ивановича "заслужить уважение и любовь офицеров и солдат".

Взаимопонимание командира и подчиненных приносило свои плоды: потери уменьшились, а число успешных действий возросло. При ауле Зандак Барятинский вместе со своими кабардинцами отлично выполнил поставленную перед ним задачу - отвлек горцев от главных русских сил, сковав их боем. В конце 1847 г. под его руководством был осуществлен ряд внезапных ударов по горским аулам также без больших потерь, за что 16 января 1848 г. его наградили орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Летом 1848 г., находясь в отряде князя Аргутинского, Барятинский со своими солдатами отличился в боях за аул Гергебиль и по представлению Аргутинского-Долгорукого, был удостоен чина генерал-майора с зачислением в свиту его императорского величества¹³.

В октябре 1850 г. князя назначают командиром Кавказской гренадерской бригады. Примерно через год он командует уже 20-й пехотной дивизией и исполняет обязанности начальника левого фланга Кавказской укрепленной линии. В тот период Воронцов перенес направление своих ударов на Чечню, где активно использовалась система постепенного продвижения с помощью рубки просек, прокладки дорог и постройки укреплений. Русские отряды, одним из которых руководил Барятинский, применив обходной маневр; заняли Шалинский окоп, установленный Шамилем. В начале следующего года князь разгромил горские отряды на реке Бас и захватил большое количество оружия и лошадей. Весной 1851 г. русские войска прорвались вглубь равнинной части Большой Чечни, а летом генерал Н. П. Слепцов пошел в экспедицию по нагорной Малой Чечне и разбил гехинцев. В результате этой операции, как фиксировал сам Слепцов, стал "виден глубокий упадок духа гехинцев и всех нагорных чеченцев Малой Чечни, которые думали устоять против нас, опираясь на убежища свои в неприступных ущельях; семейства их считают теперь единственным своим безопасным убежищем покровительство русского правительства и уже начинают искать его"¹⁴.

Вскоре после этого Барятинский сам отправился в Большую Чечню. Там его отряд прошел по герменчукским и автурским полям, расположенным вдоль реки Хулхулау и ликвидировал все посевы хлеба и кукурузы. Затем он завершил прошлогоднее уничтожение Шалинского окопа. Таким образом, под удар русских войск в 1852 г, попала наиболее населенная и жизненно важная часть Чечни; "русские войска опустошали ту самую чеченскую плоскость, которая была житницей имамата"¹⁵.

Зимой 1852 г. отряды под командованием будущего победителя Шамиля нанесли стремительные удары по Большой Чечне, в результате которых были взяты и истреблены такие аулы, как Автуры, Гельдыген, Сейд-Юрт, а также захвачены многие андийские хутора с большими запасами хлеба и сена. Эти экспедиции имели положительные для русских последствия. Часть горцев Чечни, боясь новых ударов, "очистила всю площадь между Аргуном и Джалкой". Другая же часть перешла на сторону русских, включая и наиба Бату. Летом 1852 г. Барятинский продолжил уничтожать на землях имамата посевы зерновых и запасы сена. Новые группы беженцев переходят на русскую территорию. Шамиль решил взять инициативу в свои руки и организовал набег на поселения у Сунжи. Но князь получил об этом сведения от русской агентуры и заранее подготовился: горцам пришлось вступить в кровопролитный бой и понести громадные потери. На рубеже 1852 - 1853 гг. Воронцов приказал провести зимние экспедиции в Чечню. Тогда разрушили аул Ханкала, а его жителей переселили в Грозную. Также удачно прошла экспедиция в Нетхойское ущелье: у Шамиля отняли "значительное количество земли, которая могла прокормить до 1500 душ"¹⁶}. Барятинский решил развить успех и в январе 1853 г., собрав мощный отряд, двинулся в район реки Мичик, где находились главные силы Шамиля - двадцать с половиной тысяч горцев. В середине февраля князь, форсировав реку, ударил по войскам имама и разбил их. После этого "можно было бы считать, что с мюридизмом в Чечне в основном покончено, если бы не начавшаяся летом 1853 г. русско-турецкая война"¹⁷.

В тот период для действий будущего кавказского наместника характерны малые потери в подчиненных ему войсках и изменение отношения к противнику, которого старались переманить на свою сторону. Так, на непокорные племена совершали набег и уничтожали все посевы и запасы, а затем, если они, лишенные припасов, сами переходили на русскую сторону, им немедленно выдавали хлеб и даже деньги. Успех обеспечивался отличной разведкой, подкупом отдельных представителей имамата, умелой организацией боевых операций. Широко применялись рубка просек и прокладка новых дорог. Считается, что именно "годы деятельной энергии кн. Барятинского в качестве бригадного командира и начальника дивизии, а летом - командующего левым флангом войск (эту должность Воронцов предоставил ему после генерала Нестерова) подготовили окончательное падение влияния Шамиля и открыли русским войскам прежде неприступные аулы"¹⁸.

Занимался Александр Иванович и различными административными вопросами, в частности, организацией управления замиренными аулами. По его распоряжению строили новые аулы для горцев, покорившихся русской власти. Но главной мерой Барятинского было внедрение так называемой военно- народной системы управления. Когда часть чеченцев в начале 1850-х годов перешла на сторону русских, возникла проблема управления. Князь предложил Воронцову назначить "особого начальника Чеченского народа, способного для этой важной должности, с представлением ему помощников и средств, необходимых для исполнения его обязанностей". Наместник разрешил это в виде опыта. Его поддержал и Кавказский комитет, хотя его члены и отметили, "что весь успех вновь принятой меры будет зависеть от качеств того лица, которое будет назначено начальником Чеченского народа"¹⁹. 5 ноября 1852 г. это положение Кавказского комитета об управлении покоренными чеченцами было утверждено Николаем I.

Вся покоренная чеченская территория была разделена на округа "под управлением туземных старшин (наибов), а в каждом ауле - аульных старшин, подчиненных окружным начальникам". Кроме того, Барятинский создал при начальнике чеченский народный суд ("мехкеме")²⁰. В основу была положена идея противопоставления шариату Шамиля обычного права горцев (адат), а за образец были взяты суды для кумыков и кабардинцев, устроенные еще А. П. Ермоловым. Суд состоял из председателя, нескольких членов и муллы. При этом, так как суд основывался на адате, голоса председателя и членов имели решающее значение, а у муллы, толковавшего шариат, был только совещательный голос. Следовательно, его влияние на горское население существенно падало. Председателем суда, превратившегося в весьма уважаемое горцами учреждение, был назначен полковник И. А. Бартоломей, известный востоковед. Барятинского можно с полным правом назвать одним из основателей данной системы на Кавказе. С начала 1850-х годов он играет уже роль не просто военачальника, исполнителя приказов, а выступает как опытный военный администратор, нередко выдвигавший конкретные и продуманные предложения.

Воронцов одобрял и поддерживал мероприятия Александра Ивановича. В начале 1853 г. его произвели в генерал-адъютанты, а осенью он становится начальником главного штаба русских войск на Кавказе²¹. Однако начавшаяся Крымская война помешала сосредоточиться на действиях против Шамиля, и в этот период активных операций против горцев не велось. Барятинский должен был переключиться на Турцию: в октябре он заменил заболевшего генерала Бебутова на посту командира действовавшего на турецкой границе корпуса, а в июле 1854 г. принял активное участие в сражении при Кюрюк-Дара с 60-тысячной Анатолийской армией Мушир-Зариф-Мустафы-паши, где русские войска разгромили турок. За это сражение князь получил орден св. Георгия 3-й степени.

Вскоре Воронцов уходит с должности наместника, ее занимает генерал Н. Н. Муравьев. Александру Ивановичу, не сошедшемуся с новым наместником во взглядах, тоже пришлось покинуть свой пост²² и уехать в отпуск в Петербург. Здесь он был назначен состоять при только что вступившем на престол Александре II, с которым отправился в Москву и в Крым. В Крыму в октябре 1855 г. ему пришлось командовать войсками, собранными в Николаеве и окрестностях, а по возвращении в столицу в январе 1856 г. новый император утвердил его в должности командира резервного гвардейского корпуса. Через полгода Барятинский был назначен командиром Отдельного Кавказского корпуса и наместником на Кавказе, с производством в генералы от инфантерии.

Еще в 1854 г. Д. А. Милютин написал записку, адресованную лично Николаю I. В ней излагалась идея воспользовать войска, присланные на Кавказ для войны с турками. Предлагалось продумать "общую систему устройства всего Кавказского края на будущее время". Смотрел Николай I эту записку или нет, неизвестно. Но Александр II, ознакомившись с нею в марте 1856 г. и найдя интересными заключенные там предложения, написал на ней: "Можно спросить по этому мнения князя Воронцова, князя Барятинского и самого Муравьева". Записка стала своеобразным толчком к дискуссии о методах покорения региона. Барятинский в ответном письме от 27 марта 1856 г. поддержал идею Милютина, посчитав важным "воспользоваться настоящим усилением войск на Кавказе, чтобы окончить те из предположений, которые основываясь на давно и правильно начертанной системе, постепенно уже приводились в исполнение, но, при несомненной пользе их, не могли получить полного и энергического развития, собственно, по недостатку военных средств"²³.

Кроме письма, Барятинский составил еще и проект но вопросам переформирования, размещения и подчинения войск Кавказского корпуса, появившийся почти одновременно с запиской Милютина в середине 1850-х годов. В преамбуле к проекту утверждалось, что "успешный ход водворения Русского владычества на Кавказе зависит преимущественно от правильного устройства военной администрации, распределения войск в крае, сообразного с военными условиями и требованиями и приведения мер управления и военных в положительную и точную систему". В проекте указывалось на недостатки военной администрации "Азиатского края". Серьезно сказывалось и неправильное распределение войск, что, в первую очередь, касалось Черноморской береговой линии. Барятинский предложил разделить Кавказскую линию на 2 фланга, возглавленные самостоятельными начальниками.

Кроме реорганизации военного управления, князя занимал и вопрос о методах покорения кавказских земель. Он считал, что нельзя действовать только силовыми методами, необходимо сочетать их с мирными: "Менее всего можно устрашить войною людей, которые от колыбели привыкли к ней и в битвах поставляют себе честь и славу. Но если мы вместе с тем будем действовать на них влиянием нашего нравственного превосходства, то нельзя сомневаться, чтобы влияние это оставалось бесплодным. Прочность завоеваний каждого великого народа зависит от двух главных условий: хорошей системы военных действий и искусной, мудрой политики в управлении непокоренными странами". Князь предлагал упростить систему управления, которую необходимо подстроить под привычные горцам порядки и быт, обрисовав общие черты так называемой военно-народной системы, внедренной им в начале 1850-х годов в Чечне. Умиротворению горцев должно было способствовать определение прав собственности, разумное размежевание земель и поощрение добровольного переселения горцев на подконтрольную русским войскам территорию, причем "лишь в больших размерах, например: целыми аулами". Барятинский предложил также стимулировать зависимость непокорного населения от русских товаров с помощью торговли. И в конце проекта он указывал и на значение пропаганды спокойного и мирного существования "под сенью Русского Скипетра"²⁴.

Муравьев подверг критике многие положения проекта Барятинского. Так, важные мысли о сочетании силы с различными административными мерами были названы "общими рассуждениями об отвлеченностях", относящихся к далекому будущему. Муравьев добавлял, что "начертать общее правило управления горских народов я нахожу невозможным, а следует заняться каждым предметом исключительно, обсудить его и действовать с постоянством, клонясь к предначертанной цели и не предаваясь мечтам"²⁵. В развернувшейся полемике Муравьев обнаружил непонимание многих проблем на Кавказе, склоняясь по старинке либо только к военным действиям, либо к переговорам с Шамилем.

Император поддержал более прогрессивный и разносторонний проект Барятинского, включая и его военную часть. Это свидетельствует о беспочвенности некоторых представлений о Барятинском, как о якобы "баловне судьбы", только из-за личной дружбы с императором получившем пост наместника России на Кавказе. Теплые взаимоотношения сыграли свою роль, но главными аргументами в пользу назначения князя послужили его военный опыт, полученный на Кавказе, безупречный послужной список и, наконец, предложенная им программа, которая соответствовала и точке зрения царя по данному вопросу. По этим причинам летом 1856 г. Барятинский занял место Муравьева.

Сразу же после своего назначения Барятинский начал заниматься вопросами военного управления на Кавказе. Новый главнокомандующий образовал Главный штаб Кавказских войск и восстановил упраздненную в августе 1855 г. должность его начальника. С сентября 1856 г. ее занял лично приглашенный князем генерал-майор Д. А. Милютин, записка которого по многим позициям совпадала со взглядами Барятинского. Помощниками Милютина в Главном штабе были генерал-квартирмейстер Н. И. Карлгоф, дежурный генерал М. Я. Ольшевский и руководитель штабной канцелярии полковник В. А. Лимановский, который впоследствии стал начальником штаба Кавказской армии. "Положением об управлении Кавказской Армией", утвержденным в 1858 г., Барятинский закрепил четкую структуру управления войсками²⁶.

В соответствии с поддержанной царем программой, Кавказский край был подразделен на 5 военно-административных отделов. В Правое крыло Кавказской линии вошла территория между Кубанью, Черным морем и главным Кавказским хребтом, то есть бывший правый фланг, центр и Черномория. Вначале им командовал начальник 19-й пехотной дивизии и бывший начальник всей Кавказской линии генерал-лейтенант В. М. Козловский. Затем начальником Правого крыла стал генерал-лейтенант Г. И. Филипсон, служивший там с 1836 года. Левое крыло Кавказской линии, находилось между главным Кавказским и Андийским хребтами, Сулаком и Каспийским морем, с одной стороны, реками Малкой и Тереком, с другой (бывший левый фланг вместе с Владикавказским округом). Руководить им стал начальник 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Н. И. Евдокимов, являвшийся бывшим начальником штаба правого фланга линии и сделавший всю свою карьеру на Кавказе. Прикаспийский край располагался между Каспийским морем, Сулаком и главным Кавказским хребтом. Там находились владения шамхала Тарковского, Мехтулинское ханство, Самурский и Дербентский округа. Здесь руководил начальник 21-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Г. Д. Орбелиани, переведенный в 1858 г. на место тифлисского генерал-губернатора. Пост же начальника Прикаспийского края занял генерал-адъютант барон А. Е. Врангель, бывший кутаисский генерал-губернатор. Лезгинская кордонная линия с Джаро-Белоканским военным округом была подчинена начальнику Кавказской гренадерской дивизии генерал-лейтенанту барону И. А. Вревскому, бывшему начальнику Владикавказского округа. После его смерти при взятии аула Китури в 1858 г. командование принял генерал-лейтенант Л. И. Меликов, уже руководивший кордонной линией в начале 1850-х годов. В 1857 г. было образовано Кутаисское генерал-губернаторство, вместе с бывшим третьим отделением Черноморской береговой линии. Им командовал примерно год генерал-адъютант Врангель, переведенный в Прикаспийский край, а потом - генерал-лейтенант князь Эрнстов. Ставропольская губерния была выделена в отдельную административно-территориальную единицу со своим губернатором, действительным статским советником Брянчаниновым. Каждый командующий войсками отдела имел собственного начальника штаба, отдельную иррегулярную кавалерию, свои артиллерийские, инженерные управления и мог действовать на подконтрольной ему территории оперативно и самостоятельно, подчиняясь только главнокомандующему.

Барятинский добился увеличения финансирования и усиления состава армии. Появившиеся для войны с турками 13-я и 18-я пехотные дивизии были оставлены в распоряжение главнокомандующего на несколько лет. Взамен одного драгунского полка - в составе 10 эскадронов - сформировали 4 полка по 4 эскадрона каждый. Следовательно, регулярная кавалерия на Кавказе была увеличена князем на 6 эскадронов. Кавказскую гренадерскую бригаду и присоединенные к ней Тифлисский и Мингрельский егерские полки преобразовали в дивизию (в 20 батальонов). Поэтому для 19-ой дивизии создали 2 новых полка - Севастопольский и Крымский (в 10 батальонов). Лейб-гвардии Эриванскому и Грузинскому полкам прибавили 5-е батальоны. Таким образом, при Барятинском Кавказская армия стала насчитывать более 250 тысяч человек при 334 орудиях, без учета иррегулярных частей. Кроме того, князь поднял вопрос об улучшении технического оснащения и вооружения подчиненных ему войск. Уже 12 августа 1856 г. состоялось высочайшее повеление о вооружении Кавказского корпуса нарезными ружьями. Решено было формировать стрелковые роты, по одной на каждый батальон, плюс к этому создать и особые стрелковые батальоны, по одному при 19-й, 20-й и 21-й дивизиях. Под давлением Барятинского в Петербурге отдали распоряжение о поставке на Кавказ такого количества нарезного оружия, которого бы хватило на перевооружение там всей пехоты и драгунских полков. Всего на 135 батальонов и 4 драгунских полка, требовалось порядка 140 тысяч ружей. Однако оказалось, что такое число ружей не удастся доставить в Кавказскую армию в ближайшие годы. В 1858 г. по личному распоряжению императора смогли отправить Барятинскому только 17 тысяч единиц нарезного оружия. Как справедливо заметил П. Бобровский, "экономические соображения в то время, как видно, брали верх над военными потребностями, для удовлетворения которых на Кавказе в то время у нас не имелось средств, и Кавказскую войну окончили до вооружения всех войск нарезным оружием"²⁷. Действительно, после своего образования стрелковые соединения стали отборными на Кавказе, их начали регулярно использовать во всех крупных операциях. Барятинский заметно укрепил боеспособность и военное руководство Кавказской армии и улучшил ее техническое оснащение, что привело к усилению русских войск на Кавказе.

Во время Крымской войны активных действий против горцев не велось, применялась оборонительная тактика для удержания закрепленных территорий., Став командующим, Александр Иванович решил перейти к наступательным действиям, имея в виду планомерное продвижение вглубь территории, находившейся под контролем Шамиля.

По плану, разработанному Барятинским, операция по уничтожению войск Шамиля должна была занять 3 года²⁸. В течение 1857 г. предполагалось выдавить их из Чечни, одновременно, сжимая кольцо вокруг имамата с занятием Салатавии, а для того, чтобы не допустить сосредоточения горских отрядов, тревожить их и со стороны Лезгинской линии.

В начале 1857 г. Чеченский и Кумыкский отряды под командованием Евдокимова, проложив просеки в долине р. Хулхулау, открыли путь для дальнейшего продвижения по территории Большой Чечни. Та же тактика уничтожения лесов использовалась для экспедиции в Аух, лежавший на пути к Салатавии. К концу марта Чеченский отряд соединил просеками Шали с Воздвиженским и Автурами и заложил Шалинский укрепленный лагерь. Евдокимов в своем рапорте подчеркивал значение шалинского укрепления: "Этот лагерь окружился широкими полянами, на которых подвижной резерв будет действовать в продолжение лета и окончательно тем утвердит за нами пространство от Аргуня до Хулхулау". В свою очередь, Барятинский, подводя итог зимней экспедиции, доложил о достигнутых успехах военному министру и Александру II: "Вырубкой просек, произведенной ген.-лейт. Евдокимовым в последнюю зиму, плоскость Большой Чечни, можно сказать, окончательно отторгнута от владений Шамиля". Этот успех вызвал радостную реакцию императора²⁹.

Летом Шамиль нанес несколько контрударов по войскам генерала Орбелиани, подходившим к Буртунаю, но удержать сильно укрепленный аул ему не удалось. Орбелиани занял Дылым и соединил его просекой с Буртунаем, где основал укрепление. Непокорные аулы продолжали истреблять (как отмечалось в журнале военных действий за ноябрь, "Салатавия разорена и сожжена"). К концу 1857 г. Шамиль был полностью вытеснен из Салатавии. Положение имамата стало критическим, что зафиксировал горец Гаджи-Али: "Шамиля можно сравнить с тем, когда волк схватил овцу за шею и уже ей нет никакого спасения". В течение 1857 г. удалось покорить равнинные территории Чечни и запереть Шамиля в горах, отрезав его от богатых земель - "житницы нагорного Дагестана"³⁰.

В 1858 г. предполагалось подготовить главный наступательный путь. Евдокимов в начале января двинул войска на Аргунское ущелье, предварительно распространив ложную информацию о своем движении на Автуры, куда Шамиль и направился. Это позволило начальнику левого фланга почти без потерь взять аул Дачу-Барзой и укрепиться у входа в ущелье. Затем он двинулся вверх по восточному притоку р. Аргун, прорубил еще один выход в Дагестан и основал укрепления Шатой и Евдокимовское, закрепив тем самым русский контроль над Аргунским ущельем. Тем самым было прекращено всякое сообщение Шамиля с Малой Чечней и Северо-Западным Кавказом и налажена связь войск левого фланга с Лезгинской линией. К концу лета 15 чеченских обществ между Аргуном и Тереком изъявили покорность России. Александр II в письме Барятинскому от 30 августа выразил свое восхищение и просил передать личную благодарность отличившимся. Резко сократились потери русских соединений, чему способствовало широкое применение артиллерии и отличная координация совместных действий охотников и милиции, превосходно знавшей местность³¹.

К началу 1859 г. имамат занимал территорию только нагорной Чечни и Дагестана. Шамиль с мюридами отошел к своей резиденции Ведено. Было решено двинуться за ним и выбить его оттуда, так как "занятие этого аула не только наносило сильный нравственный удар могуществу имама, но и открывало нам доступ в Андийскую часть Дагестана"³². В январе 1859 г. Евдокимов двинул войска в ущелье реки Бас и овладел укрепленным аулом Таузеном - всего в 14 верстах от Ведено. Далее он выступил на Ведено через аул Алистанджи, и 7 февраля остановился у Джан-Темир-Юрта в 2 верстах от Ведено. Резиденция Шамиля располагалась на правом берегу р. Хулхулау. Ее западная и восточная стороны были защищены брустверами из плетней и туров, а на высотах с южной и западной сторонах устроены 6 редутов, занятых 500 - 600 горцами в каждом. Всего в Ведено находилось 7 тысяч бойцов и 14 наибов под командованием Кази-Мухаммеда, второго сына Шамиля.

До 17 марта русские войска готовились к осаде, улучшая дороги и подвозя провиант. Для облегчения действий Евдокимова и отвлечения части сил горцев Барятинский приказал начальнику Прикаспийского края барону Врангелю предпринять отвлекающее движение в направлении Ауха и "продолжать эти действия до тех пор, пока командующий войсками левого крыла окончательно преодолеет сопротивление неприятеля в Ведено". На 1 апреля 1859 г. был назначен общий штурм. С 6 часов утра до 6 вечера шел мощный артобстрел позиций горцев, после чего Евдокимов отдал приказ о штурме и "к десяти часам вечера в ауле не осталось ни одного человека". Операция по взятию столицы имамата привела к тому, что Шамиль ушел в нагорный Дагестан, а русские войска полностью захватили контроль над территорией Чечни. Евдокимов был награжден орденом св. Георгия 3-й степени и возведен в графское достоинство, а Барятинский получил орден св. Владимира 1-й степени. Император в письме наместнику выразил глубокую признательность всем участникам похода³³.

Теперь в руках Шамиля оставался только нагорный Дагестан. По плану летней кампании 1859 г., разработанному Барятинским и Милютиным, предполагалось двинуться внутрь Дагестана 3 отрядами - Евдокимова, Врангеля, князя Меликова. Наступавшие должны были зажать Шамиля и не дать ему вырваться из образовавшегося окружения. 14 июля началось общее наступление.

Перед Барятинским и Евдокимовым на другой стороне реки Андийское Койсу стояли горские войска, возглавленные Кази-Мухаммедом. Лобовая атака могла привести только к огромным потерям, но не к успеху. Поэтому Врангелю было приказано взять Сагрытловскую переправу и обойти главные силы Шамиля. Мост был уничтожен, и командир авангарда генерал Ракусса решил переправиться через реку ниже по ее течению, напротив небольшого сторожевого поста горцев. К рассвету 18 июля 8 рот Дагестанского полка закрепились на другом берегу. Таким образом, позиции горцев против Чеченского отряда оказались под возможным фланговым ударом группы Врангеля. Шамиль, получив известие об этом, немедленно отошел от Андийского Койсу. Император наградил Барятинского орденом св. Георгия 2-й степени.

Тут же стали поступать просьбы о принятии в русское подданство, в том числе и от некоторых приближенных имама (наибов Кибит-Магома, Нур-Магома и Даниель-султана). По словам профессора М. Гаммера, произошел "стремительный обвал" могущества Шамиля. В течение нескольких недель на сторону России перешли почти все его аулы. Один из сподвижников и летописцев Шамиля Гаджи-Али отмечал, что "Дагестан сделался как вдоль разрезанное брюхо, в котором показались все кишки и внутренности"³⁴. Шамиль вынужден был с остатками преданных ему людей направиться в труднодоступный аул Гуниб.

Этим же летом к русскому послу в Константинополе князю А. Б. Лобанову-Ростовскому явился представитель Шамиля с предложением о переговорах. Горчаков уведомил об этом Барятинского, сообщив, что он лично может вступить в Тифлисе в переговоры с агентом. В своем письме министр иностранных дел просил наместника серьезно подойти к данному вопросу, поскольку мир с Шамилем очень важен не только для внутренней политики России: "Если бы вы дали нам мир на Кавказе, Россия приобрела бы сразу одним этим обстоятельством в десять раз больше веса в совещаниях Европы, достигнув этого без жертв кровью и деньгами. Во всех отношениях момент этот чрезвычайно важен для нас, дорогой князь. Никто не призван оказать России большую услугу, как та, которая представляется теперь вам". Вариант мирного разрешения конфликта на Кавказе поддержали, не понимая истинного положения, и военный министр, и сам император. Александр II тоже полагал, что переговоры - наиболее приемлемый способ окончания войны, компромиссное соглашение "завершит самым блестящим образом всю ту работу", которую проделал князь. Поэтому он в письме от 28 июля настоятельно рекомендовал своему другу не отвергать такой вариант³⁵.

Барятинский же понимал, насколько невыгоден России переговорный процесс. Переговоры дали бы Шамилю время прийти в себя и собрать новые силы. Могла бы вновь сложиться ситуация, подобная 1839 г., когда Шамиль забыл о своих обещаниях, чего и боялся Барятинский, как и утраты успехов, достигнутых в ходе военных экспедиций и в результате других проведенных им мероприятий. Оказался бы подорванным авторитет, обретенный князем в Кавказской армии. Его поддержал и начальник штаба Милютин, писавший в своих воспоминаниях о том, как плохо понимали в Петербурге сложившуюся в регионе обстановку. "Что посол в Константинополе принял серьезно нахальное заявление Шамилева посланца - это еще извинительно; но непонятно, как министры и сам государь могли подать значение примирению с имамом в то время, как он, покинутый почти всеми своими приверженцами, укрылся в последнем своем притоне, и когда вся страна, прежде подвластная ему, встречала главнокомандующего с радостными приветствиями, как избавителя". Барятинский в таком духе и ответил Горчакову. Поблагодарив за извещение о предложениях представителя имама, он написал, что, когда тот доберется до местопребывания наместника, все уже завершится.

Гуниб представлял собой гору "наподобие приподнятого острова, из окружающей его гористой местности", которая возвышалась до 7700 футов над уровнем моря. С трех сторон он увенчивался почти отвесными скалами, а с четвертой, восточной, оконечности была узкая тропа, являвшаяся единственным доступом к самому аулу. В нем находилось до 400 мюридов при 4 орудиях. По оценке начальника штаба Кавказской армии, "сила не большая, но достаточная для обороны такого сильно защищенного природой убежища"³⁶.

Милютин был противником осады аула Гуниб, полагая, что существует опасность, как бы горцы не перерезали коммуникации русских войск, оторвавшихся в ходе наступления от своих баз. Барятинский с этим не соглашался, он лучше Милютина понимал, что ситуация в горах коренным образом изменилась: имамат фактически распался, нельзя давать передышки Шамилю в условиях неокончательно еще покоренного Дагестана. И князь был прав, настаивая на осаде. "Во время осады Милютин предлагал дождаться подхода осадного снаряжения с баз русских войск, так как Гуниб был почти неприступной крепостью и при упорном сопротивлении защитников мог стоить русской армии не одну сотню жизней. В этом Милютина поддержали другие члены штаба. Но опять-таки прав оказался наместник, требовавший скорейшего штурма. В результате Гуниб был взят без особого кровопролития"³⁷.

Блокада Гуниба началась 10 августа. 18 августа прибыл сам Барятинский и начались переговоры о добровольной сдаче аула; наместник хотел завершить покорение Восточного Кавказа без лишней крови. Шамилю предложили сложить оружие и обещали "полное прощение всем находившимся в Гунибе, дозволение самому Шамилю с его семьей ехать в Мекку, обеспечение ему средств, как на путешествие, так и на содержание"³⁸. Однако лидер горцев не захотел сдаваться и прислал достаточно резкий ответ: "Гуниб - гора высокая, я сижу на ней, надо мной еще выше Бог. Русские стоят внизу, пусть штурмуют. Рука готова, сабля вынута".

Переговоры оказались бесполезными, и князь только потерял время. 22 августа Барятинский приказал приступить к плотной осаде, назначив генерал-майора Кесслера командиром блокирующего отряда и начальником инженерных работ. 23 и 24 августа прошли в ружейной и артиллерийской перестрелке. А в ночь на 25 августа 130 охотников Апшеронского полка поднялись на верхнюю южную стороны горы и выбили оттуда группу горцев. И с других сторон начался подъем на гору и атака неприятельских завалов. К середине дня сподвижников Шамиля выбили из всех укреплений на горе и они отошли к самому селению, которое тут же плотным кольцом окружили русские войска. Соединения Кавказской армии были остановлены генералом Врангелем, учитывавшим желание Барятинского взять Шамиля живым. Поэтому вновь были направлены парламентеры с предложением сдаться. После долгих раздумий третий имам Чечни и Дагестана вышел к главнокомандующему, сидевшему на камне в версте от аула. Имамат прекратил свое существование. Война на Северо-Восточном Кавказе завершилась.

Развал и уничтожение имамата Шамиля произошли не только из-за успешных действий русских войск под командованием Барятинского, что, конечно, было одной из главных причин. В связи с операциями Кавказской армии, стала резко падать результативность набеговой системы. Доходы казны Шамиля и его наибов сократились, что, в свою очередь, отразилось и на экономическом положении имамата. По причине частых переселений горцев, осуществлявшихся Шамилем из районов, на которые наступали русские войска, нарушились поземельные и социальные отношения. Начался упадок сельского хозяйства. Стагнация в экономике и неурегулированность социальных отношений ускорили падение Шамиля.

Таким образом, Барятинский не только осуществил успешные военные операции, но и сумел верно использовать глубокий внутренний кризис имамата. С помощью активной пропаганды, продуманной социальной политики и простого подкупа ему удалось переманить на свою сторону многих приближенных Шамиля и отдельные племена, которые переселились под защиту русских войск. Английская исследовательница Л. Бланч признает, что в русской политике взятки играли огромную роль: "Алкоголь и деньги, как подкуп, являлись мощным оружием в руках русских. Их они использовали с большим успехом". Гибкая политика наместника принесла не меньшие плоды, чем силовые акции. Милостивое отношение князя к побежденным, психологическое давление на горцев вызывали у них большое уважение: "Шамиля всегда сопровождал палач, а Барятинского - казначей"³⁹. Главнокомандующий стал более популярным на Кавказе, чем сам Шамиль, что тоже сыграло свою роль в ускорении падения имама.

Разгром имамата и сдача в плен Шамиля очень сильно повлияли на поведение горцев Северо-Западного Кавказа, которые еще с весны 1859 г. начали демонстрировать покорность русскому правительству. В мае 38 представителей бжедугов - по одному от селения - пришли к заместителю наказного атамана Черноморского казачьего войска генералу Кусакову и заявили о полной покорности России. Вскоре большая группа старейшин от всех бжедугов с тем же явилась в Екатеринодар к начальнику правого крыла Кавказской линии генералу Филипсону. От них потребовали безусловной покорности, поголовной присяги, выдачи в качестве гарантии аманатов, поселения к осени в определенных командованием местах⁴⁰. Эти условия были приняты.

Примеру бжедугов последовали и другие племена между реками Лабой и Белой (темиргоевцы, махошевцы, егерухаевцы, бесленеевцы, шахгирейцы и закубанские кабардинцы). Филипсон решил развить успех и двинул мощный отряд в верховья рек Фарса и Псефира, где устроил укрепление в урочище Хамкеты. Это, вкупе с письмом Шамиля к своему представителю на Западном Кавказе Мухаммеду Амину, привело к тому, что осенью того же года начались переговоры о прекращении войны между ним и русским командованием. 20 ноября 1859 г, Мухаммед Амин во главе 2 тысяч депутатов от всех сословий абадзехов присягнул на верность России, объявив перед этим, что "закон Магомета не препятствует мусульманам быть подданными христианского государя". Покорность абадзехов вместе с наибом Шамиля вызвала бурную радость в Петербурге и лично императора. "Честь и слава тебе и главному твоему помощнику на правом крыле Филипсону и его войскам"⁴¹. Александр II присвоил своему другу и наместнику чин фельдмаршала и назвал Кабардинский полк его именем.

В январе 1860 г. Филипсону удалось привлечь к присяге более 40 тысяч натухайцев. Остальные ушли к непокоренным шапсугам, либо переселились в Турцию. Замирение натухайцев способствовало быстрому оживлению хозяйственной жизни и торговли с приморскими населенными пунктами. Филипсон предложил свой план окончательного покорения Западного Кавказа, в основу которого была положена идея постепенного подчинения горцев. По его мнению, схемы, успешно применявшиеся в Чечне и Дагестане, здесь не приведут к положительным результатам: "Горское население западной половины Кавказа совершенно отлично от населения восточной", следовательно, "вовсе не применим тот образ действий, который привел к таким успешным результатам в Чечне и Дагестане". Поэтому он выступил за мирный путь решения проблемы: занятие некоторых укрепленных пунктов, прокладка дорог, рубка просек, введение управления - "сообразно быту и нравам туземных племен, в духе гуманном, не препятствуя торговым сношениям прибрежных горцев с Турцией и т.д."⁴².

Однако генерал не гарантировал скорый успех, допуская, что процесс покорения горцев может растянуться не на одно десятилетие. Это вызвало недовольство в Петербурге, в том числе и самого царя, требовавшего скорейшего завершения длительной и разорительной Кавказской войны. "Правительство, имея тридцатилетний опыт военного противостояния с горцами, сочло нецелесообразным и далее надеяться на мирный характер объединения с ними и повторять уже совершенные ошибки, чуть было не стоившие окончательной потери этой территории в ходе Крымской войны. К тому же не было никаких предпосылок рассчитывать на изменение политических приоритетов горскими народами. Они не только не проявляли готовности к переговорам о мире, но продолжали активно сотрудничать с турецкими, польскими, английскими и французскими агентами, открыто призывавшими их к войне с Россией"⁴³. Поэтому проект Фил и пеона не был одобрен и Барятинским.

В 1860 г. правое крыло вместе с Черноморией вошло в состав Кубанской области. Кроме того, Черноморское казачье войско и 6 бригад Кавказского линейного казачьего войска реорганизовали в единое Кубанское войско. Сосредоточив свое внимание на Северо-Восточном Кавказе, Барятинский осуществил перестановки в командовании Кавказской армии. Милютин, в течение трех лет отлично проработавший на посту начальника Главного штаба Кавказской армии, уехал в Петербург, вступив в должность товарища военного министра. На его место был назначен Филипсон. Начальником же Кубанской области и наказным атаманом стал переброшенный с левого крыла блестящий исполнитель замыслов Барятинского - граф Евдокимов. В ноябре 1860 г. он представил свой план окончательного покорения Западного Кавказа. Упор делался на заселении казачьими станицами пространства между реками Белой, Лабой и восточным берегом Черного моря и выселении горцев на равнины или в Турцию. Как писал Евдокимов, "переселение непокорных горцев в Турцию, без сомнения, составляет важную государственную меру, способную окончить войну в кратчайший срок, без большого напряжения с нашей стороны". Для утверждения русской власти и устройства новых станиц сформировали Адагумский, Шапсугский и Абадзехский отряды. Летом 1860 г. началась реализация евдокимовского плана: башильбеевцы, казильбековы, тамовцы и часть шахгиреевцев добровольно переселились в Турцию. Одни бесленеевцы хотели оказать вооруженное сопротивление, но окруженные они силою были переведены на р. Уруп, откуда желающие уехали за границу⁴⁴. В 1860 и 1861 гг. русские войска рубили просеки, строили дороги и заселяли освобожденную территорию. К апрелю 1862 г. пространство между Лабой и Белой до самых гор оказалось под русским контролем и было заселено переселенцами из России.

В декабре 1862 г. князь вынужден был уйти с постов главнокомандующего Кавказской армией и наместника, которые по его совету император передал великому князю Михаилу Николаевичу, продолжившему военные действия в прежнем духе. К маю 1864 г. Западный Кавказ был полностью покорен. Военные действия на Северо-Западном Кавказе завершились, долгая Кавказская война закончилась. По мнению многих современников и участников событий, именно деятельность Барятинского сыграла решающую роль в покорении этого региона⁴⁵.

От Барятинского ждали конкретных действий как от руководителя обширного края, в том числе и реорганизации системы гражданского управления Кавказом. Этим, в первую очередь, и занялся наместник: он учредил Временное отделение при своем Главном управлении, "признавая нужным подвергнуть разные административные вопросы подробному изучению" и "желая облегчить сих трех ближайших моих сотрудников (начальника Главного Штаба, директора Канцелярии и управляющего Экспедициею государственных имуществ. - В. М.) отделением из их непосредственного ведомства редакционных работ по новым предположениям, относящимся к устройству края, а также по всем общим вопросам и предметам"⁴⁶.

В конце 1858 г. появился проект "Положения о Главном управлении и Совете наместника Кавказского", утвержденного Барятинским 21 декабря 1858 года. Учреждалась должность начальника Главного управления, ближайшего помощника наместника по всем гражданским делам. Главное управление делами Кавказского и Закавказского края переименовывалось в Главное управление наместника Кавказского, "под ближайшим заведыванием начальника Главного управления" возникли 4 департамента (общих дел, судебных дел, финансовый и государственных имуществ) и Особое управление сельского хозяйства и колоний иностранных поселенцев на Кавказе и за Кавказом. У каждого из департаментов были свои функциональные обязанности. Новая организация местной администрации копировала имперскую государственную систему, в результате чего расширялись права наместника и, тем самым, ослаблялось влияние Кавказского комитета, который становился чем-то вроде передаточной инстанции между царем и наместником. Произошли перемены и в административно-территориальном устройстве края. Подчиненная Барятинскому территория была разделена на Тифлисское генерал- губернаторство и 4 губернии: Кутаисскую, Эриванскую, Бакинскую и Ставропольскую⁴⁷.

Пиком административной деятельности Барятинского на Кавказе можно считать создание военно-народной системы управления в Дагестане. Как уже отмечалось, именно он являлся одним из основателей данной системы на Кавказе. По определению современного историка Н. Ю. Силаева, "суть его (т.е. военно-народного управления. - В. М.) заключалась в сосредоточении всей полноты власти на местах в руках военных начальников с привлечением к управлению представителей местных народов с правом совещательного голоса"⁴⁸. В Дагестане до 1859 г. в связи с военными действиями не существовало четкого административного деления. Феодальные владения перемежались с сельскими общинами. Большая часть нагорного Дагестана находилась под властью Шамиля. Барятинский смог приступить к постепенной унификации административного управления в Дагестане только после уничтожения имамата.

До этого военно-народное управление вводилось на двух покорившихся частях Северного Кавказа. Так, 10 декабря 1857 г. были созданы Кабардинский, Военно-Осетинский, Чеченский, Кумыкский округа. Начальником каждого назначался русский офицер, непосредственно подчиненный начальнику Левого крыла Кавказской линии. Окружной начальник должен был создать народный суд по уже установленному образцу чеченского мехкеме и стать его председателем. Членами суда являлись кадий и несколько депутатов от горских обществ. Территория, находящаяся под военно-народным управлением, увеличивалась по мере русских военных успехов. Представители местного населения, задействованные в управлении, получали содержание от казны, то есть фактически становились официальными сотрудниками русского административного аппарата. Вскоре после ликвидации имамата Барятинский отменил старое административно-территориальное деление и ввел новое. 20 февраля 1860 г. по указу Александра II повелевалось: "I) Правое крыло Кавказской линии именовать впредь Кубанскою областью; 2) Левое крыло Кавказской линии именовать впредь Терскою областью; 3) все пространство, находящиеся к северу от Главного хребта Кавказских гор и заключающее в себе как означенные две области: Терскую и Кубанскую, так и Ставропольскую губернию, именовать впредь Северным Кавказом"⁴⁹.

В начале 1860 г. появился проект "Положения об управлении Дагестанской областью", утвержденный 5 апреля 1860 года. По нему в составе Кавказского края образовывается "особый отдел под названием Дагестанской области", куда вошли Прикаспийский край без Кубинского уезда, присоединенного к Бакинской губернии, и весь горный Дагестан. Область была разделена на 4 военных отдела: Северный Дагестан, Южный Дагестан, Средний и Верхний Дагестан. Также в нее были включены и 2 гражданских управления: Дербентское градоначальство (Дербент с землями + Улусский магал) и управление портовым городом Петровским с примыкающими к нему землями⁵⁰. Военные отделы, в свою очередь, подразделялись на управления.

Управление областью делилось на военно-народное, гражданское и ханское, и сосредоточивалось в руках у начальника Дагестанской области, по военному управлению - командующего войсками этой области (с правами командира корпуса), по гражданскому - было приравнено к генерал-губернаторам внутренних губерний Российской империи, по управлению местным населением - на основании прав, определенных особым положением. При начальнике находился штаб командующего войсками и канцелярия (в одном отделении сосредоточивались дела по гражданскому управлению краем, в другом - "по управлению туземными племенами").

Начальник области обладал правами: употреблять силу оружия "против возмутившихся и упорствующих в неповиновении жителей"; предавать военному суду за измену, "возмущение против правительства и поставленных им властей", "явное неповиновение поставленному от правительству начальству и тяжкое оскорбление его", а также за разбой и хищение казенного имущества; высылать из области "административным порядком вредных и преступных жителей"; утверждать приговоры судов⁵¹. Начальнику области подчинялись начальники военных отделов, которые, в свою очередь, руководили округами и ханствами. Низшей административной единицей являлось наибство - участок округа. Таким образом административно- территориальное деление было весьма простым: область - отдел - округ или ханство - наибство (участок).

Исключением был Кайтаго-Табасаранский округ, частями которого руководили не наибы, а местные правители, и Даргинский, где управляли кадии. А в остальном все округа имели одинаковую структуру. Во главе - русский офицер, при нем помощник и переводчики. Также там находились окружной суд (кади и избранные депутаты), и медицинская часть, оказывавшая населению бесплатную медицинскую помощь. В некоторых частях области власть сохранилась в руках местных феодалов, состоявших "в непосредственном ведении командующего войсками Дагестанской области", но при них были помощники из русских штаб-офицеров и словесные суды. Кроме того, они не могли казнить своих подданных и распоряжаться земельным фондом, то есть превратились в контролируемых управляющих на российской службе.

Как указывалось в "Положении об управлении Дагестанской областью" - "для общей судебной расправы ... учреждаются два главных судебных места: 1) Дагестанский областной суд (гражданский и уголовный) и 2) Дагестанский Народный суд (туземный)". Первый - в Дербенте - рассматривал по общеросскийским законам дела населения, находящегося в гражданском управлении, а второй - в Темир-Хан-Шуре - решал дела по горскому обычному праву и шариату. Народный суд являлся органом высшей инстанции для окружных словесных судов. Там разбирали гражданские споры и тяжбы, дела о воровстве, ссорах, драках, похищениях женщин и грабежах. Решения по вышеуказанным делам принимались в соответствии с обычным правом, "по тем особым правилам, кои будут даваемы в руководство Судам командующим войсками Дагестанской области, с разрешения главнокомандующего, в отмену или дополнение местных обычаев"⁵². Дела же религиозные и "по несогласиям между мужем и женою, родителями и детьми" решались по шариату. Суд велся гласно и словесно, "решения произносятся по большинству голосов с перевесом голоса председателя, в случае разности мнений по одному и тому же предмету". Недовольные принятым решением, могли подавать апелляции начальнику отдела. Рассматривал апелляции и Дагестанский Народный суд. Председатель утверждался в своей должности главкомом Кавказской армии.

Военно-народное управление, введенное Барятинским, успешно существовало и после его ухода с поста наместника. В новой системе управления регионом властные полномочия сосредоточивались в руках князя, что было необходимо в связи с военным положением на Кавказе. То есть, можно сказать, что Барятинский подвел основательный фундамент под дальнейшее административное устройство при наместничестве Михаила Николаевича. Князь создал такую инфраструктуру, с помощью которой впоследствии и провели ряд реформ в регионе. При Барятинском начался процесс интеграции Кавказа в общероссийские рамки и его постепенное умиротворение. На это была направлена его политика в социально-экономической и культурной сферах. При нем начали решать проблемы межевания и определения сословных прав населения. Было улучшено финансирование края, строительство дорог и почтовых трактов, усилился контроль за безопасностью движения, уменьшено нищенство. Барятинский активно занимался и благоустройством городов, в том числе и Тифлиса.

При его поддержке были воздвигнуты памятники М. С. Воронцову и Долгорукому-Аргутинскому. В 1856 г. наместник поднял вопрос об учреждении Итальянской оперы в Тифлисе, и в следующем году она появилась. В Тифлисе, центре всего наместничества и крупнейшим его городе отсутствовало место для публичных гуляний. Барятинский считал, что "недостаток этот при постепенном расширении пределов города и увеличении населения, становится весьма отрицательным в гигиеническом отношении", в связи с этим он полагал, что "для удовлетворения этой общественной потребности" необходимо развести сад, "который доставляя публике удобство и способствуя к очищению и охлаждению воздуха, в особенности во время сильных летних жаров, служил бы вместе с тем и украшением для города". Было выбрано место в самом центре города. Место это, по воспоминаниям Зиссермана, являлось "одним из безобразий в центре города: по обрывам сваливался навоз, мусор, валялись дохлые собаки, кошки, и никто как будто и не замечал этого, не взирая на то, что на площади почти каждое воскресенье происходили разводы и парады". Князь предложил купить частные владения, сломать постройки и разбить сад, на что последовало разрешение Александра II 8 февраля 1858 года. Из особых сумм наместника было взято 120 тыс. рублей, которые пошли на покупку земли и, как писал Зиссерман, "теперь этот сад - одно из любимейших гуляний горожан - пышно разросся, дает обильную тень; освежаемый красивым фонтаном, он составляет одно из лучших украшений города и, подобно Военно-Грузинской дороге, служит памятником управления князя Барятинского"⁵³.

Открылись горские школы, началось изучение местных языков и природных богатств края. Проекты уставов этих школ были утверждены уже 20 октября 1859 г., буквально через два месяца после завершения войны на Северо-Восточном Кавказе. Основная цель - распространение гражданственности и образования между покорившимися мирными горцами⁵⁴. Появились окружные (Владикавказ, Нальчик и Темир-Хан-Шура) и начальные школы (Усть-Лаба и Грозная), содержавшиеся за счет казны, хотя плата за обучение также взималась. А суммы на их содержание вносились в смету военного министерства.

Окружные школы состояли из 4-х классов (один приготовительный) и находились под управлением смотрителей, назначаемых главнокомандующим Кавказской армией по представлению попечителя учебного округа. В штат входили законоучители православного вероисповедания и ислама, три учителя различных и один - приготовительного класса. Принимались лица свободных сословий без различия вероисповедания. Им преподавали русский язык и грамматику, всеобщую и русскую историю и географию, арифметику, геометрию, чистописание, закон божий или мусульманский. Учащимся давались сведения и об административном устройстве Российской империи. Плата за обучение в окружных школах составляла пять рублей, но бедные семьи могли быть освобождены от платы по разрешению местного военного начальника. Лица, закончившие данное учебное заведение, имели право поступить в 4-й класс любой Закавказской или Ставропольской гимназии.

В начальные школы принимали детей всех сословий, платить за обучение нужно было всего три рубля, а выпускники после трех лет обучения могли попасть только во вторые классы уездных гимназий и училищ. Эти школы должны были заниматься воспитанием гражданского самосознания учеников, делать их российскими верноподданными, проводниками русской политики в регионе. В связи с возрастающей потребностью в образованных специалистах по инициативе наместника основываются училища садоводства и виноделия.

При Барятинском уладились взаимоотношения с армяно-григорианской церковью. Была даже предпринята попытка вытеснения ислама и арабской культуры с помощью распространения христианства, правда, как выяснилось, неудачная. Князь сумел добиться создания "Общества восстановления Православия на Кавказе", которое способствовало распространению грамотности среди местного населения и поощряло русских ученых, чиновников и военных изучать местные языки. Впрочем главная задача - активное распространение христианской религии решена не была, а соответствующие усилия привели скорее к негативным результатам из-за тех методов, которыми хотели ее достичь. "Многие были свидетелями, - писал С. С. Эсадзе, - как приводили солдат и артиллерию для сгона желающих креститься в луже"⁵⁵. И вскоре после отъезда фельдмаршала с Кавказа там отказались от подобной политики распространения и перешли на более мягкое поддержание христианства. Политика христианизации, за которую ратовал победитель Шамиля, могла только озлобить горцев, а вовсе не привлечь их к России. Во всяком случае, в наместничество Михаила Николаевича от такого метода распространения христианства отказались.

Барятинскому не удалось самому закончить военные действия на Кавказе. С начала 1861 г. у него начались сильнейшие приступы подагры, причем, по словам Милютина, "на этот раз болезнь развивалась до такой степени, какой никогда еще не достигала": "больной должен был лежать в постели почти неподвижно, в страшных страданиях". Барятинскому пришлось передать свои обязанности во временное исполнение князю Орбелиани - тифлисскому генерал-губернатору. Болезнь не отступала, к "к началу марта... приняла угрожающий характер; левая нога совсем онемела и начала сохнуть; подагра бросилась на мочевой пузырь; совершенная бессонница чрезвычайно ослабила больного; он страшно исхудал". Фельдмаршал крайне пренебрежительно относился к медицине и врачам. Сильные боли и ухудшение состояния здоровья заставили Барятинского решиться отправиться за границу, чтобы "советоваться с тогдашним авторитетом в лечении подагры доктором Вальтером в Дрездене". 21 февраля он в письме Александру II испросил разрешение на отпуск. Император потребовал, чтобы князь во всем слушался врачей. Вскоре боли усилились, и Александр Иванович вынужден был отказаться от предполагаемого ранее пути в Европу через северную столицу и выбрал кратчайший путь - "морем из Поти прямо в Триест и оттуда по железным дорогам в Дрезден". Состояние князя не улучшилось и в Дрездене. Но лечащий врач верил в успех.

Милютин полагал, что отъезд наместника произошел не только из-за болезни; серьезную причину следовало искать и в "шерше ля фам". Барятинский был очень неравнодушен к красивым женщинам, постоянно окружавшим его на светских приемах и балах. Начальник штаба с завистью писал, что князь умел "смело и легко занимать своим разговором целый дамский "салон"".

Во всяком случае Милютин склонен объяснять отъезд фельдмаршала за границу скандалом, связанным с его очередным амурным похождением. Князь Александр Иванович считал грузинок эталоном женской красоты на Кавказе, и у него были весьма шумные романы, например, с княгинями Александрой Меликовой и Анной Мирской. Сейчас же "дело заключалось в романтических отношениях князя Барятинского с женою одного из состоявших при нем штаб-офицеров - подполковника Давыдова. Эта молодая и, по мнению Милютина, вовсе некрасивая женщина была дочерью известной всему Тифлису Марии Ивановны Орбелиани. ... Муж, человек весьма ограниченный и пустой, был в милости у фельдмаршала и надеялся, как ходили слухи, получить место генерал-интенданта. Временно ему даже поручалось "исправление" этой должности по случаю командировки генерала Колосовского в Петербург; но он оказался неспособен к занятию подобного места. Когда он убедился в несбыточности своих надеж, произошел гласный скандал между мужем и женой, которая бежала от него и скрылась неизвестно куда. Раздраженный муж сделался посмешищем всего города, выходил из себя, грозил ехать в Петербург, чтобы искать правосудия, и кончил тем, что вышел в отставку и уехал за границу, где в то время уже находились и жена его, и сам фельдмаршал".

В конце июня Барятинский начинает постепенно оживать и занимается делами наместничества. В Россию он приехал во второй половине июля и в течение 2 недель жил в Петергофе, ежедневно общался с императором, после чего вернулся в Германию.

Осенью 1861 г. Барятинский сообщил Милютину, что вместо поездки в Египет он по рекомендации Вальтера отправится на остров Тенериф, так как продолжительное морское путешествие считается лучшим средством от бессонницы. Затем фельдмаршал прервал общение со многими своими корреспондентами, и "в течение всей зимы 1861 - 1862 гг. не было даже известно его местопребывание". Только в феврале 1862 г. Милютин, уже утвержденный в должности военного министра, получил от него весточку из города Малаги, "где он находился с половины ноября, в полном incognito". Далее князь с сожалением написал, что "положение его здоровья не позволит ему ехать на Кавказ в апреле, как предполагалось, и что он намерен еще одно лето полечиться у Вальтера". На самом деле причина жизни победителя Шамиля в "полном incogniro" была весьма банальна: вскоре оказалось, "что князь Барятинский уехал из Дрездена с Елизаветой Дмитриевной Давыдовой и что вернется в Тифлис женатым", а ее мать, княгиня Орбелиани, вместе с мужем уехала из Тифлиса, "чтобы венчать свою дочь с князем ...Только гораздо позже сделалась известна развязка романтических похождений нашего фельдмаршала: его странная, почти комическая дуэль с бывшим его адъютантом Давыдовым, развод последнего с женой и женитьба князя Барятинского"⁵⁶.

Таким образом, одной из возможных причин его отставки с поста наместника была эта скандальная история. Для того, чтобы замять ее, ему и пришлось уехать с Кавказа. Репутация его была подмочена, и он подал в отставку. Впрочем, это только одна из версий. Официальная же - плохое состояние его здоровья, непозволившее Барятинскому продолжать выполнять свои обширные обязанности.

Проводивший лето на курорте в Вильдбаде Александр Иванович надеялся осенью приехать в Россию и после посещения Петербурга отправиться на Кавказ. В октябре он решился ехать. Тут же с князя Орбелиани было снято временное исполнение обязанностей наместника и главнокомандующего, а в Царском Селе приготовили отдельное помещение для приема настоящего наместника. Но в конце того же месяца стало известно, что у Барятинского случился в пути очередной приступ подагры, из-за которого он не смог выехать из г. Режицы и продолжить путь в столицу. Его перевезли в Вильну, где он и остался лечиться. Через некоторое время князь Александр Иванович сообщил императору о своем желании уйти в отставку в связи с невозможностью исполнять свои обязанности по состоянию здоровья и рекомендовал на свое место брата царя, который и стал новым наместником.

Впрочем, письма великого князя Михаила Николаевича к Барятинскому оставляют впечатление, что не князь захотел себе такого преемника, а сам великий князь после поездки на Кавказ загорелся идеей стать руководителем понравившегося ему региона и получить, тем самым, часть лавров себе, поэтому и намекал об этом в своих письмах фельдмаршалу⁵⁷. Барятинский, не желая портить отношений с братом царя, решил вовремя и тихо покинуть этот пост. Таким образом, еще одной причиной ухода победителя Шамиля явилось сильное желание великого князя руководить Кавказским наместничеством.

Болезненное состояние князя, скандал и намерения Михаила Николаевича и подвели Барятинского к мысли о необходимости отставки. Ему пришлось уехать из Тифлиса. Возвращаться же обратно с бывшей женой своего адъютанта ему явно не хотелось. Болезнь оказалась тем самым веским поводом, которым можно было убедить и царя, и общество.

В 1863 г. Барятинский смог жениться на Е. Д. Давыдовой, урожденной княжне Орбелиани. Сразу после венчания 8 ноября 1863 г. в Брюсселе он известил об этом своего царственного друга и прибавил, что уезжает в Великобританию, где будет жить с женой в деревенском доме. В письме он не мог не затронуть близких ему кавказских дел и "по поводу известия об изъявлении абадзехами безусловной покорности, выразил уверенность, что, в следующем году, если по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам не отменятся предположенные движения генералов гр. Евдокимова и кн. Мирского, оружие наше окончательно восторжествует". В 1864 г. кровопролитная и разорительная война завершилась, и прогноз искушенного и опытного кавказского руководителя полностью оправдался. Князь напомнил императору о необходимости постройки железной дороги и ирригационных работ. По случаю завершения Кавказской войны Барятинский получил от императора рескрипт и золотую саблю с изумрудами и бриллиантами, с надписью "В память покорения Кавказа"⁵⁸.

В своей переписке с Александром II, фельдмаршал развивает различные идеи и проекты, некоторые из них весьма нереалистичные. Так, во время польского восстания он предложил восстановить независимость Польши и вовлечь ее в общеславянское движение, во главе которого должна была встать Россия в качестве объединителя. Для развития славянской консолидации и оживления государственной деятельности он порекомендовал перенести столицу империи в Киев. Конечно, эти трудноисполняемые предложения никак не вписывались в планы правительства, хотя некоторые деятели, (например, бывший адъютант Р. Фадеев) с большим интересом отнеслись к его взглядам.

В период ослабления болезни, в 1866 г., Барятинский вместе с женой приехал в Петербург на празднование серебряной свадьбы своего царственного друга. Свое появление в России он решил использовать для выдвижения новой идеи - участия в союзе с Пруссией в войне против Австрийской империи ради присоединения славянских земель на Балканах к России⁵⁹. Император после Крымской войны панически боялся внешнеполитических авантюр. В ходе совещания с Милютиным и Горчаковым он отклонил предложение импульсивного фельдмаршала. Даже верный апологет Барятинского Зиссерман вынужден был признать, что произошедшее в этот период "охлаждение или, скорее, ослабление доверия к авторитетности князя" связано именно с его настойчивыми попытками "провести свои идеи"⁶⁰. Барятинский уезжает в Париж. Русское общество не забывает о нем: в марте 1868 г. Московский университет принял его в свои почетные члены. Тогда же, князь, почувствовав себя лучше, решил вместе с женой вернуться в Россию.

Выдвинутый по инициативе Барятинского на пост военного министра Д. Милютин развил кипучую деятельность: сократил срок военной службы до 15 лет, причем с правом обязательного отпуска для солдат после 7 - 8 лет службы, отменил телесные наказания. Была проведена реорганизация системы военного управления. В 1864 г. на территории всей страны были введены военные округа. Как признавался потом сам Милютин, "Мысль эта постепенно развивалась в продолжение моих работ по устройству военного управления на Кавказе, окончательно же выработалась в конце 1861-го и в последующие годы"⁶¹. Как уже отмечалось, предложенная Барятинским структура военного управления краем с помощью создания военно-административных отделов, представляли собой не что иное, как миниатюрные военные округа. Милютин не оставил без внимания такой положительный опыт и применил его на всей территории Российской империи. По мнению П. А. Зайончковского, "военный округ сосредоточивал в своих руках все нити как командного, так и военно-административного управления, представляя собой как бы "своеобразное военное министерство" в миниатюре"⁶².

Вернувшись в Россию и ознакомившись с милютинским Положением о полевом укреплении войск в военное время, Барятинский высказал ряд серьезных замечаний. Однако конструктивную работу бывшим соратникам так и не удалось наладить. Барятинский был серьезно обижен, что его мнение проигнорировали, и даже не пригласили на обсуждение важного документа. Милютин ничего не сделал для улучшения отношений с фельдмаршалом, продемонстрировав свою малую заинтересованность в советах человека, так много сделавшего для его личной карьеры, того самого, что вознес его на высокий пост военного министра. Бывший главнокомандующий Кавказской армией фактически получил мощную пощечину от своего же бывшего начальника штаба!

Фельдмаршала довольно быстро вовлекли в так называемую "антимилютинскую" группировку, объединявшую консервативно настроенные круги. Сколотил же ее шеф жандармов П. А. Шувалов, считавший военного министра "злым гением второго периода царствования Александра II". Одним из лидеров этой "партии" и стал возмущенный Барятинский, которого с радостью приняли в ее ряды. Туда вступил и бывший адъютант князя Р. Фадеев, известный публицист и журналист, отдавший свое перо борьбе с милютинскими идеями. В 1868 г. Фадеев выпустил книгу "Вооруженные силы России", в которой подверг острой критике многие положения проведенных реформ. В частности, негативную оценку получила военно-окружная реформа. Он прямо говорил о рискованности ее проведения, так как "ни одно европейское государство не решилось еще принять французскую систему"⁶³.

Барятинский "счел своим долгом доложить государю свое мнение, особенно по поводу некоторых параграфов, касающихся прав и положения и главнокомандующего армиею и главного полевого штаба во время войны"⁶⁴. Александр II, серьезно относившийся к военным вопросам, предложил фельдмаршалу составить записку со всеми замечаниями и представить ему в следующем году.

В начале своей работы Александр Иванович указал, что его имя ошибочно поставлено в перечень лиц, коим проект передавался на обсуждение; лично он ничего не получал. В связи с этим он высказал обиду, что с ним, фельдмаршалом русской армии, не посоветовались. Разбор же "Положения" он начал с вопроса о возникшем там противоречии в тексте: "При чтении "Положения" я тотчас был поражен особенностями, противоречащими преданиям, до сих пор свято хранившимся в нашей славной армии. Прежде всего остановился я на вопросе: зачем учреждения военного времени истекают из учреждений мирных? Так как армия существует для войны, и вывод должен быть обратный". Следующие замечания касались положения главнокомандующего и его прав. Во-первых, нельзя допускать создания нескольких армий, которыми бы руководили наделенные одинаковой властью главкомы. Во-вторых, Барятинский возмущался умалением власти и прав главкома и повышением роли начальника штаба. Он с грустью констатировал то, что главнокомандующий переставал быть полным хозяином в подчиненной ему армии, а раньше представлял собой единственное доверенное лицо императора и поэтому его приказания обладали силою именных высочайших повелений. Таким образом, по словам фельдмаршала, "начальник штаба, по правам ему предоставленным, станет в армии вторым главнокомандующим; их и без того уже будет много".

Важный момент в замечаниях касался взаимоотношений главкома и военного министра. Барятинского здесь волновало, что главком был фактически поставлен в зависимость от министра, влияние которого и без того резко возрастало. Несостыковка произошла и в отношениях между главкомом и окружным управлением, подчинявшимся военному министерству, что приводило к опасному разделению властных полномочий в военное время. "Новое Положение оставляет за главнокомандующим только распорядительную власть, исполнительная же власть, т. е. снабжение армии всеми средствами жизни изъята из под его власти и остается в окружных управлениях". Барятинский обвинил составителей Положения в том, что они уменьшили роль императора как верховного руководителя и вождя русской армии. По его словам, впервые с 1716 г., то есть с принятия воинского устава Петра I, государь почти не упоминается.

Все это, по мысли Александра Ивановича, приводит к тому, что "боевой дух армии необходимо исчезает, если административное начало, только содействующее, начинает преобладать над началом составляющим честь и славу военной службы. В избежание сего, в некоторых первоклассных державах, где армия проникнута превосходным боевым духом, военный министр избирается из гражданских чинов, чтобы не допустить его до возможности играть роль в командовании. От военного министра не требуется военных качеств; он должен быть хороший администратор. Оттого у нас он чаще назначается из людей неизвестных армии, в военном деле мало или вовсе опыта неимеющих, а иногда не только в военное, но и в мирное время, совсем солдатами не командовавших. Впрочем неудобства от этого быть не может, если военный министр строго ограничен установленным для него кругом действий. Вождь армии избирается по другому началу. Он должен быть известен войску и отечеству своими доблестями и опытом, чтобы в военное время достойно и надежно исполнять должность начальника Главного штаба при своем Государе или в данном случае заменять Высочайшее присутствие"⁶⁵. Своей запиской Барятинский хотел привлечь внимание к увеличению власти военного министра и уменьшению роли главнокомандующего, как представителя и доверенного лица императора в армии.

Фельдмаршал справедливо констатировал возрастание влияния министра. Однако, как отмечает современный исследователь О. В. Кузнецов, "Барятинского волновали вопросы боевой мощи русской армии, но он имел также и личный интерес. В новых условиях, созданных "Положением 17 апреля 1868 г.", в армии не оставалось должности, соответствующей его положению, во всяком случае, как он себе представлял. Данное обстоятельство имело далеко не последнее значение и наложило отпечаток на многолетнее противостояние Барятинского (и его сотрудников, к числу которых принадлежал и Фадеев) и Военного Министерства. Фельдмаршал считал себя обойденным, если не обманутым, и не кем-нибудь, а человеком, который стал министром благодаря его протекции"⁶⁶. Впрочем, записка Барятинского не повлияла на позицию императора. Он, конечно, внимательно прочел замечания своего ближайшего друга и соратника, но это не подвигло его поменять свою точку зрения и отказать в доверии команде Милютина. Александр II встал на сторону своего министра.

Кампания, направленная против Милютина и возглавляемого им Военного министерства не только не остановилась, а наоборот, стала набирать обороты. Этому, во многом, поспособствовали активные действия Барятинского и Фадеева. По словам же генерала Н. Г. Залесова, "душою интриги был шеф (жандармов, граф П. А. Шувалов - В. М.); не ограничиваясь Барятинским, Шуваловы находились тогда в самых дружеских отношениях и к германскому посланнику гр. Рейссу, как известно, имевшему значительное влияние на государя и действовавшего именем императора Вильгельма"⁶⁷. К группе Шувалова примкнул граф И. И. Воронцов-Дашков, личный друг наследника престола великого князя Александра Александровича (будущего Александра III).

Рупором же этой группы оставался упомянутый Ростислав Фадеев. В 1869 г. он стал работать над новым своим сочинением "Мнение о восточном вопросе". В письме А. В. Орлову-Давыдову он признавался, что ""Мнение о восточном вопросе" по своему источнику, если не по редакции, принадлежит столько же нашему фельдмаршалу, как и мне". Фадеев попытался доказать, что освобождение славян неосуществимо без нормальной организации вооруженных сил Российской империи. Б. В. Ананьич и Р. Ш. Ганелин рассматривали данное произведение, как завуалированную критику концепции Милютина и его сторонников⁶⁸.

Более открытая и резкая критика деятельности Военного министерства содержится в других статьях публициста, появившихся в русской печати в начале 1870-х годов. Особенно выделяются "Переустройство русских сил" и "Сомнения насчет нынешнего военного устройства"⁶⁹. Фадеев утверждал: Россия должна готовиться к войне наступательной, а не оборонительной; ей будет противостоять коалиция государств; численность русской армии уступает силам противника; необходимо готовить резерв и ополчение; нельзя забывать о нравственной склейке войск и т. д. Фадеев впервые открыто высказался за отказ от военно-окружной системы управления армией, которая, по его мнению, была, главной причиной поражения Франции во франко-прусской войне.

Критика деятельности Милютина была продолжена на страницах газеты "Русский мир", которая была специально учреждена в 1871 г. отставным полковником В. В. Комаровым и генералом М. Г. Черняевым для публичных выступлений группы Шувалова. В своих статьях в этой газете Фадеев разбирал недостатки военно-окружной системы французского образца, принятой в России, и сравнивал ее с прусской корпусной.

В 1873 г., на Особом совещании по военным вопросам фельдмаршал вновь столкнулся с Милютиным и Барятинский опять проиграл. По мнению В. Г. Чернухи, это произошло "в немалой степени потому, что император уже давно признал профессиональные преимущества такого типа деятеля, как Д. А. Милютин, по сравнению с непрерывно предлагавшим крупномасштабные, но рискованные преобразования Барятинским"⁷⁰.

Однако в поддержку Барятинского и его взглядов выступил в своем труде "История русской армии" известный военный историк первой волны русской эмиграции А. А. Керсновский. "Положительные результаты милютинских реформ были видны немедленно (и создали ему ореол "благодетельного гения" русской армии). Отрицательные же результаты выявились лишь постепенно, десятилетия спустя, и с полной отчетливостью сказались уже по уходе Милютина. Военно-окружная система внесла разнобой в подготовку войск (каждый командующий учил войска по-своему). Положение 1868 года вносило в полевое управление войск хаос импровизации, узаконило "отрядную систему". Однако все эти недочеты бледнеют перед главным и основным пороком деятельности Милютина - угашением воинского духа... Это катастрофическое снижение духа, моральное оскуднение бюрократизированной армии не успело сказаться в ощутительной степени в 1877 - 1878 годах, но приняло грозные размеры в 1904 - 1905 годах, катастрофические - в 1914-1917 годах. Но уже в ту эпоху ломки старых традиций, канцелярской нивелировки и просвещенного рационализма номерных полков раздался предостерегающий голос. Из рядов армии, из первого его ряда, выступил защитник попранных духовных ценностей. Это был первый кавалер георгиевской звезды нового царствования, сокрушитель Шамиля, фельдмаршал князь Барятинский ... К несчастью, вера в научный авторитет Милютина взяла верх у государя над привязанностью к другу детства, медаль академии наук перевесила георгиевскую звезду. И милютинское Положение 1868 года было оставлено, пока не захлебнулось в крови Третьей Плевны ... Румянцевская школа дала нам в административном отношении Потемкина, в полководческом - Суворова. Милютинская школа смогла дать лишь Сухомлинова и Куропаткина"⁷¹. Нападки князя Милютин никогда не простил и даже в своих воспоминаниях, написанных после смерти Барятинского, назвал его "балованным вельможей", не пригодным к какой-либо государственной деятельности.

Очень символично, что Барятинский был знаком и находился в дружеских отношениях с другим знаменитым полководцем той эпохи М. Д. Скобелевым. Барятинский, олицетворявший собой военачальника эпохи Николая I и первых лет царствования Александра II, открыто симпатизировал молодому и тогда еще не известному Скобелеву, чей полководческий талант раскрылся в полной мере уже во второй половине 1870-х годов в Средней Азии и Турции.

Можно добавить, что Скобелев, покровительствуемый Победителем Шамиля, тут же привлек к себе пристальное внимание военного министра, негативно относившегося ко всем креатурам князя. Свидетельством тому служит крайне неприятное положение, в котором очутился Скобелев в начале русско-турецкой войны 1877 - 78 гг., когда к нему, боевому генералу, приехавшему из Средней Азии, отнеслись в Петербурге очень пренебрежительно и предвзято, и он долго не мог получить соответствующую своему чину и способностям должность. К этим мытарствам "белого генерала", как представляется, приложил руку и Милютин, не прощавший дружбы со своим бывшим начальником.

В 1873 г. Барятинский после очередного фиаско в борьбе с военным министром покинул столицу и уехал в пожалованное ему императором имение Скерневицы под Варшавой, где и жил несколько лет.

Точно и метко, но в то же время и очень жестко, определил жизнь Барятинского после отставки П. А. Валуев, встречавшийся с ним в Петербурге в 1876 г.: "После блистательного и счастливого военного поприща кн. Барятинский обратился, приняв фельдмаршальский жезл, в баловня фортуны и дворцовых ласк. В государстве он - нуль. Во дворце он - нечто вроде наезжего друга. Но во дворце он бывает нечасто и ненадолго, проживая постоянно в Скерневицах, которые уже давно предоставлены в его распоряжение. Там он ведет жизнь в сущности совершенно пустую и бесцветную. Нельзя угасать с более изысканною непосредственностью. Даже здесь, в близости ко двору, его роль - скорее роль милой приживалки, чем бывшего вождя, наместника и не снявшего эполет фельдмаршала. Он рассказывает анекдоты, шутит и любезничает надеваемыми им разными мундирами"⁷².

Барятинский попытался изменить свое положение в 1878 г., когда после окончания русско-турецкой войны обострились отношения России с западными державами. Александр Иванович пребывал в большом шоке после получения известия о подписания Сан-Стефанского мира и отказе от захвата Константинополя: "Узнав об этом, князь Барятинский, по словам очевидца, в буквальном смысле слова, заплакал". Он тут же написал императору письмо, в котором попросил привлечь его для планировки предполагаемой войны с Австрией и Англией: "Государь, когда командование Императорскими войсками было вверено Вашим Августейшим Братьям, было бы смешно претендовать на это. Но теперь, когда на это почетное поприще вступили частные лица, позвольте повергнуть к стопам Вашего Величества опыт моего усердия. На которое я чувствую себя способным для славы Вашей и моего отечества. Быть может, мое здоровье кажется не вполне удовлетворительным; но для устранения этого ошибочного мнения я и позволил себе адресовать Вам, Государь, эти строки". Царь не замедлил с ответом: "Содержание вашего письма от 18 апреля принял с большим удовольствием. Если здоровье ваше позволяет, желал бы, чтобы вы прибыли сюда"⁷³.

С. Ю. Витте вспоминал впоследствии: "Александр II обратился к князю Барятинскому только после последней турецкой, так называемой Восточной, войны конца 70-х годов прошлого столетия. Когда война эта кончилась Сан-Стефанским договором, то европейские державы, и в особенности Австрия, были этим крайне недовольны. Ожидалась война с Австрией. В это время император Александр II и обратился к Барятинскому, прося его быть главнокомандующим армией в случае войны с Австрией. В те времена Барятинский уже очень болел; вообще последнее время он более подагрой, которая началась у него еще на Кавказе, но, несмотря на свою болезнь, он согласился принять это назначение. Начальником штаба Барятинского был предположен генерал Обручев, бывший начальник штаба военного министерства; начальником тыла армии предположен генерал Анненков; тогда же предложили мне, на случай войны, занять место начальника железнодорожных сообщений, на что я согласился. В то время я был еще чрезвычайно молодым человеком ... В дело вмешался (как честный маклер) князь Бисмарк, который и устроил Берлинский конгресс. На этом Берлинском конгрессе был уничтожен Сан-Стефанский договор и вместо него явился Берлинский трактат ... Поэтому после Берлинского трактата все предположения о возможной войне с Австрией были откинуты, и назначение Барятинского главнокомандующим явилось чисто номинальным, не имевшим никаких последствии"⁷⁴.

Именно тогда Барятинский в полной мере ощутил свою бесполезность и беспомощность. Это окончательно сломило его, и он не смог больше сопротивляться своим недугам. Он уехал в Швейцарию, откуда уже не вернулся. Трагический конец наступил в конце февраля 1879 года. 25 числа Александра Ивановича Барятинского не стало. На родине на его смерть отозвалось всего несколько газет. Прах его был перевезен на родину и захоронен в родовом имении Барятинских - Ивановском (Марьино) Курской губернии.

Примечания

1. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), ф. 315. ИНСАРСКИЙ В. А. Записки. Т. 6. 1867. Очерк истории рода князей Барятинских, л. 184.

2. La Grande Encyclopedic. Т. V, p. 420.

3. ПЕТРОВ П. Н. История родов русского дворянства. В 2-х кн. Кн. 1. М. 1991, с. 57.

4. Знаменитые россияне XVIII - XIX веков: Портреты и биографии. По изданию великого князя Николая Михайловича "Русские портреты XVIII и XIX столетий". СПб. 1996, с. 724.

5. ФЕДОРОВ С. И. "Марьино" князей Барятинских. История усадьбы и ее владельцев. Курск. 1994, с. 23.

6. ЗИССЕРМАН А. Л. Фельдмаршал князь А. И. Барятинский. В 3-х т. Т. 1. М. 1888. с. 4, 6, 9, 11.

7. КОЛОМИЕЦ Л. Александр Барятинский. - Родина, 1994, N 3 - 4, с. 46.

8. КУХАРУК А. Барятинский. - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 116.

9. ЩЕРБИНА Ф. А. История Кубанского казачьего войска. В 2-х т. Екатеринодар. 1910 - 1913. Т. 2, с. 298, 299, 306; Акты Кавказской Археографической комиссии (АКАК). В 12-ти т. Тифлис. 1868 - 1904. Т. 8, с. 750; Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 26; л. 20об., 21.

10. ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. В 3-х т. Т. 1 (1849 - 1894). Таллинн. 1994, с. 34.

11. АКАК, т. 9, с. 346.

12. РОМАНОВСКИЙ Д. И. Генерал-фельдмаршал А. И. Барятинский и Кавказская война. - Русская старина, 1881, N 2, с. 268.

13. РГВИА, ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 21об.

14. АКАК, т. 10, с. 515.

15. ПОКРОВСКИЙ Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М. 2000, с. 438.

16. АКАК, т. 7, с. 537; т. 10, с. 546.

17. БЛИЕВ М. М., ДЕГОЕВ В. В. Кавказская война. М. 1994, с. 532.

18. Русский биографический словарь. Т. 2. Л. 1990, с. 232.

19. Полное собрание законов Российской империи. 2-е издание (ПСЗ-2), т. 27, N 26740.

20. РОМАНОВСКИЙ Д. И. ук. соч., с. 275.

21. РГВИА, ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 22об.

22. Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ), ф. 254, д, 274, л. 75 - 76.

23. РГВИА. ВУА, д. 6661, ч. 1, л.1 - 6об; л. 39 - 46об; ОПИ ГИМ, ф. 254, д. 265, л. 65 - 67об.

24. ОПИ ГИМ, ф. 254, д. 264, л. 4 - 47.

25. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 2. с. 26 - 27.

26. РГВИА, ф. 1268, оп. 9. 1858, д. 135; АКАК, т. XII, N 556, см. также ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я. Кавказ и покорение Восточной его части, 1856 - 1861 гг. - Русская старина, 1880, N 2, с. 293 - 297.

27. БОБРОВСКИЙ П. Император Александр (I и его первые шаги к покорению Кавказа. - Военный сборник, 1897, N 4, с. 211 - 214.

28. ШИШКЕВИЧ М. И. Покорение Кавказа. Персидские и Кавказские войны. - История русской армии и флота. Т. 6, М. 1911, с. 99.

29. ОР РНБ, ф. 608, Помяловский И. В. On. I, д. 2928, л. 107 - 109; АКАК, т. 12, с. 1035, 1039; The Politics of Autocracy. Letters of Alexander 11 to Bariatinskii 1857 - 1864. P. 1966, p. 105 (далее - Letters ...).

30. АКАК, т. 12, с. 1063; ГАДЖИ-АЛИ. Сказание очевидца о Шамиле. Махачкала, 1995, с. 54.

31. ЭСАДЗЕ С. С. Штурм Гуниба и пленение Шамиля. Исторический очерк Кавказско-горской войны в Чечне и Дагестане. Тифлис. 1909, с. 186; Letters..., p. 121; РОМАНОВСКИЙ Д. И. ук. соч., с. 440.

32. ШИШКЕВИЧ М. И. ук. соч., с. 101.

33. ОР РНБ, ф. 161. Архив А. Е. Врангеля, д, 10,. л. 1. Копия; ЧИЧАГОВА М. Н. Шамиль на Кавказе и в России. М. 1990, с. 85; Letters ..., р. 129.

34. ГАММЕР М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М. 1998, с. 385; ГАДЖИ-АЛИ. ук. соч., с. 58.

35. Документальная история образования государства Российского. Т. 1. М. 1998, с. 611; Letters .... р. 130.

36. МИЛЮТИН Д. Гуниб. Пленение Шамиля (9 - 28 августа 1859). - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 125.

37. САРАПУУ Я. Т. Кавказский вопрос во взглядах и деятельности Д. А. Милютина. - Вестник Московского университета. Серия "История", 1998, N 3, с. 86.

38. МИЛЮТИН Д. А. ук. соч., с. 126.

39. BLANCH L. The Sabres of Paradise. Lnd. 1960, p. 396 (Блаич Л. Сабли рая. Махачкала. 1991, с. 82).

40. ЭСАДЗЕ С. С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Майкоп. 1993, с. 70.

41. Letters .... р. 134.

42. ЭСАДЗЕ С. С. Покорение Западного Кавказа, с. 70 - 71.

43. ШАТОХИНА Л. В. Политика России на Северо-Западном Кавказе в 20 - 60-е гг. XIX в. Автореф. кандид. дис. М. 2000, с. 26.

44. РГИА, ф. 1268, оп. 10. 1860, д. 40, л. 3 - 4; АКАК, т. 12, с. 58, 1009; ЭСАДЗЕ С. С. ук. соч., с. 76.

45. ДРОЗДОВ И. Последняя война с горцами на Западном Кавказе. - Кавказский сборник. 1877. Т. 2, с. 388, 396, 415; ОПИ ГИМ, ф. 342, д. 7, л. 10 - 10об.

46. АКАК, т. 12, с. 8.

47. ИВАНЕНКО В. Н. Гражданское управление Закавказьем от присоединения Грузии до наместничества Великого Князя Михаила Николаевича. Тифлис, 1901, с. 436; АКАК, т. 12, с. 23 - 24; Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. М. 1998, с. 303.

48. Избранные документы Кавказского Комитета. Политика России на Северном Кавказе в 1860 - 70-е годы. Сборник Русского исторического общества. Т. 2(150). М. 2000, с. 175.

49. ПСЗ-2, т. 32, N 32541; т. 33, N 33847; РГИА, ф. 1268, оп. 10, 1860, д. 40, л. 3 - 4; АКАК, т. 12, с. 58.

50. АКАК, т. 12, с. 434 - 440; ПСЗ-2, т. 38, N 39345.

51. АКАК, т. 12, с. 436 - 437.

52. Там же, с. 434, 436.

53. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 3, с. 52, 53.

54. РГИА, ф. 1268, оп. 9. 1857, д. 413, л. 1; оп. 10. 1859, д. 168, л. 29 - 34; ПСЗ-2, т. 34, N 34982.

555. ЭСАДЗЕ С. С. Историческая записка об управлении Кавказом. В 2-х т. Тифлис. 1907. Т. 1, с. 211.

56. МИЛЮТИН Д. А. Воспоминания. 1860 - 1862. М. 1999, с. 121, 122, 123, 124, 136, 205, 408, 424; Letters ..., р. 143 - 144.

57. ОПИ ГИМ, ф. 342, д. 7, л. 1 - 10об.

58. ДУРОВ В. А. "Птица" вместо "джигита". Индивидуальные георгиевские награды. - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 103.

59. КОКОРЕВ В. А. Экономические провалы. По воспоминаниям с 1837 года. - Русский архив, 1887, N 4, с. 510 - 511.

60. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 226.

61. МИЛЮТИН Д. А. Воспоминания, с. 266.

62. ЗАЙОНЧКОВСКИЙ П. А. Военные реформы 1860 - 1870 годов в России. М. 1952, с. 95, 118 - 119.

63. ФАДЕЕВ Р. Вооруженные силы России. М. 1868, с. 244.

64. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 207.

65. Пункты записки фельдмаршала и объяснения Военного Министерства (1869). - ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 3, с. 209, 220, 216.

66. КУЗНЕЦОВ О. В. Р. А. Фадеев: генерал и публицист. Волгоград. 1998, с. 37.

67. ЗАЛЕСОВ Н. Г. Записки. - Русская старина. 1905, N 6, с. 517.

68. Цит по: КУЗНЕЦОВ О. В. ук. соч., с. 39; АНАНЬИЧ Б. В., ГАНЕЛИН Р. Ш. Комментарий к "Воспоминаниям" С. Ю. Витте. - Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1. М. 1960, с. 515.

69. Биржевые ведомости, 1871, N 1, 2, 5, 9, 12, 14; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 677, оп., д. 349, л. 1 - 89об.

70. ЧЕРНУХА В. Г. Император Александр II и фельдмаршал князь Барятинский. - Россия в XIX - XX вв. Сборник статей к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб. 1998, с. 116.

71. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. В 4-х т. М. 1993. Т. 2. с. 193 - 194, 195.

72. ВАЛУЕВ П. А. Дневник. Т. 2. М. 1961, с. 321.

73. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 272.

74. ВИТТЕ С. Ю. ук. соч., с. 37, 41.