Нестеренко А. Н. Князь Мстислав Мстиславич Торопецкий (Удалой)

   (0 отзывов)

Saygo

Нестеренко А. Н. Князь Мстислав Мстиславич Торопецкий (Удалой) // Вопросы истории. - 2017. - № 11. - С. 21-45.

Мстислав Мстиславич Торопецкий (Удатный) занимает особое место среди русских князей периода феодальной раздробленности1. Прозвище Удалой, возможно, обусловлено стремлением Мстислава к подвигам, воинской славе, хотя Н.М. Карамзин полагал, что его следует понимать как «счастливый»2.

По мнению отечественной историографии, отличительными чертами личности Мстислава, выделяющими его среди других русских князей того времени, было великодушие, прямота, бескорыстность и миролюбие, сочетавшееся с отвагой: «ни в русской, ни в соседних странах не было князя храбрее его; куда ни явится, всюду принесет с собою победу»3. В.П. Бузескул называет Мстислава «князем-витязем», главной целью которого была «зашита правды, оказание помощи слабым, посредничество и примирение враждующих сторон»4. Эти черты характера Мстислава имели и другою сторону: «такие рыцари как Удалой, обыкновенно плохие политики, они хорошо владеют мечом, но совершенно теряют почву под собой среди коварных и ловких интриганов»5.

С именем Мстислава связаны все значимые события на Руси в первой четверти XIII в., в которых он выступал одним из главных действующих лиц. Поприщем деятельности «князя-витязя», была вся Древняя Русь и ее соседи: Новгород, Киев. Владимир. Галич, половецкие степи и Ливония6.

Годы активной деятельности Мстислава пришлись на период, когда Русь переживала упадок удельно-вечевого порядка, характерной чертой которого была беспрестанная смена князей. Предпосылки для будущего объединения под властью одного правителя разрозненных княжеских уделов закладывались перемещением князей с одного престола на другой, и Мстислав был одним из самых активных участников этого процесса.

Дата рождения Мстислава неизвестна, как и неизвестно, был ли он единственным сыном Мстислава или у него были братья. Скорее всего, он родился не ранее 1170 и не позднее первой половины 1181 года. По поводу того, кем же был его отец, существуют четыре версии.

По сложившейся в отечественной историографии традиции, отцом Мстислава считают новгородского князя Мстислава Ростиславича Храброго. По мнению классиков российской истории, он был его старшим сыном7. Правда в завещании Мстислава Храброго указан только один его сын, Владимир, о котором он просил позаботиться8. Можно предположить, что Мстислав был уже взрослым и в опеке не нуждался. По мнению С.М. Соловьёва, к этому времени он уже княжил в отцовском уделе Торопце9. Именно этот город и считается его наследственным уделом. В пользу этой версии говорит то, что владимирский летописец, описывая события 1223 г., называет его князем Торопецким. хотя в это время он уже получил в княжение Галич10.

Но, Мстислав мог быть и младшим сыном Мстислава Ростиславича. Дело в том, что у Рюриковичей существовал строгий запрет на использование нехристианских имен ближайших живых предков (отца, деда)11. Следовательно, имя в честь отца Мстислав мог получить только после смерти Мстислава Ростиславича (1180 год). В этом случае он не только не был князем Торопецким, но и, скорее всего, вообще не имел своего удела, являясь князем-изгоем. Кроме того, гипотеза о том, что Мстислав был одним из сыновей Мстислава Ростиславича, не объясняет его связь с князем Лешеком Белым, претензии на галицкий престол и стремление влиятельных современников установить с ним династические связи.

Согласно Густынской летописи, Мстислав Мстиславич — внук Изяслава Мстиславича и сын великого князя киевского Мстислава Изяславича12. Если он получил имя в честь отца, значит он родился после его смерти (то есть в 1170 или 1171 году). В этом случае его мать — княжна Агнешка, дочь польского князя Болеслава III, а галицко-вольшский князь Роман Мстиславич — его родной старший брат. Эта гипотеза происхождения Мстислава объясняет, почему внук Болеслава III — краковский князь Лешек Белый — называл Мстислава братом, права Мстислава на Галич и отеческое отношение к Даниилу Романовичу Галицкому, который, в таком случае, был его племянником13. Подтверждает эту версию и то, что Матей Стрыйковский называет Галич отчизной Мстислава, а самого князя галицким дедичем (то есть наследником по деду)14.

Но эта гипотеза не объясняет, как церковь разрешила брак дочери Мстислава Анны с сыном его брата Даниилом Романовичем, которая, в этом случае, была его двоюродной сестрой. Впрочем, учитывая реальную опасность занятия престолов в Галицко-Волынской Руси польскими и венгерскими князьями, в политических интересах православная церковь могла допустить этот брак.

Никоновская летопись называет Мстислава внуком Романа, правнуком Ростислава, праправнуком Мстислава, прапраправнуком Владимира Мономаха15. В этом случае Мстислав — сын Мстислава Романовича Старого, князя псковского, смоленского и киевского, а его дед — князь смоленский, новгородский и киевский Роман Ростиславич. Тогда Мстислав Ростиславич Храбрый был не его отцом, а двоюродным дедом (великий дядя). Эта версия объясняла бы прослеживаемую на протяжении всей жизни Мстислава его тесную связь с Ростиславичами. Слабое место этой гипотезы происхождения Мстислава в том, что она не объясняет, почему в нарушение традиции он стал тезкой своего отца. Впрочем, у традиции не называть сына в честь здравствующего отца были исключения. Так, Ярослав Всеволодович назвал одного из своих сыновей Ярославом. К тому же Мстислав мог быть назван и в честь своего прадедушки, старшего сына Владимира Мономаха — князя Мстислава Владимировича Великого.

И, наконец, четвертая версия происхождения Мстислава вытекает из его слов, которые приводит новгородский летописец о том, что он хотел бы быть похороненным в Софийском соборе у могилы своего отца16. В некрополе Софийского собора кроме Мстислава Храброго похоронен Мстислав Ростиславич Безокий (1178 г.), старший сын Ростислава Юрьевича и старший внук Юрия Долгорукого17. В таком случае матерью Мстислава была представительница влиятельной боярской новгородской семьи, дочь посадника. Это версия не противоречит тому, что Мстислав был назван в честь покойного отца и объясняет его связи с Новгородом и характер отношений с Всеволодом Большое Гнездо и его сыновьями.

udatny.jpg.d5ca9ff6844119aa0440adfa73b55

О жизни Мстислава до его появления в Новгороде в 1210 г. известно мало. Впервые он упомянут в Ипатьевской летописи под 1193 г. как один из участников похода Ростислава Рюриковича на половцев. Летописец пишет о том, что Ростислав посылает за своим «строитичем» (двоюродным братом) Мстиславом в Треполь (современное Триполье в Киевской области). Соединившись с черными клобуками, князья на рассвете неожиданно напали на стоянку половцев и разгромили ее, захватив большую добычу скотом, лошадьми и пленными, «возвратились восвояси с честью и славой»18.

Хотя предпринятый молодыми князьями на свой страх и риск поход увенчался тактическим успехом — князья получили богатую добычу и завоевали славу, о том, что половцы в отместку нападут на русские земли, они не думали. За безрассудство Ростислава Рюриковича пришлось отвечать его отцу. Узнав об этих событиях, великий князь киевский Святослав Всеволодович потребовал от отца Ростислава, князя Рюрика Ростиславича, чтобы тот отложил намеченный им поход на «литву»: «Сын твой задел половцев, зачал рать, а ты хочешь идти в другую сторону, а свою землю оставить. Сейчас пойди в Русь стеречь свою землю». Рюрик послушался и отсрочил поход в Литву. «Долго стоял Святослав с Рюриком у Василева, сторожа свою землю, половцы не показывались, но только что Святослав уехал за Днепр в Корачев, а Рюрик — в свою волость, то поганые стали опять воевать Украину»19.

Ипатьевская летопись содержит и следующие два упоминания о Мстиславе. Первое — о том, что он по приказу киевского князя Рюрика отправляется в Галич к князю Владимиру Ярославину со словами «зять мой [волынский князь Роман Мстиславович] нарушил договор и воевал волость мою, а ты брат с сыновцем [племянником] моим воюйте волость его» (1196 г.). Однако в этом отрывке речь может идти не о Мстиславе Мстиславиче, а о Мстиславе Романовиче, сыне другого брата Рюрика — Романа. Второе сообщение — о том, что он приезжает в Киев праздновать рождение у своего товарища по набегу на половцев Ростислава Рюриковича дочери Евфросинии (1198 г.)20.

В 1202 г. галицкий князь Роман Мстиславич взял верх над тестем и занял Киев. Но уже на следующий год Рюрик с союзниками возвратил город себе. Новгородская первая летопись (НПЛ) сообщает что «Рюрик с Ольговичами и с погаными половцами Кончака и Данила Бяковича, взяли град Киев на шит»21. Победители учинили в городе страшную резню. Половцы взяли в плен всех, кого удалось схватить живыми, даже священников, монахов и монахинь, разграбили все соборы и монастыри и подожгли город. Владимирский лето&писец сообщает о том, что Рюрик и его союзники «сотворили великое зло», подобного которому не было в Русской земле со времени крещения Киева22.

Источники не упоминают имени Мстислава Мстиславича в связи с этими событиями, но как вассал Рюрика Ростиславича, зять хана Кончака и князь пограничной заставы киевской земли Треполя, он должен был быть одним из непосредственных участников этой трагедии23.

На этом борьба за Киев между князьями не остановилась. В 1207 г. город захватил черниговский князь Всеволод Чермной. Взяв другие города киевской земли, он осадил Торческ, в котором затворился Мстислав. Союзные Всеволоду половцы разграбили окрестности. Мстислав не в силах им воспрепятствовать и понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, решил сдать город24. Почему Мстислав оказался в Торческе, неизвестно. Возможно, когда началась междоусобица между Ростиславичами и Ольговичами, он был направлен туда Рюриком Ростиславичем, чтобы оборонять этот киевский форпост.

У В.Н. Татищева, который относит эти события к 1208 г., подробно описывается оборона Торческа. «Мстислав же хотя млад, но храбростью и мужеством всех оных превосходил, несмотря на множество войска Всеволодова, говорил всем, что бесчестно есть, как женщинам, запершись сидеть или, не сделав попытки, договором отдать», «но лучше нам прежде показать противникам, что мы руки и сердце имеем, а потом посмотрим, что далее делать». Совершив вылазку из города, Мстислав нанес врагу урон, но, опасаясь быть разбитым превосходящими силами, отступил. Всеволод, видя, что силой город не взять, послал войска грабить окрестности. «Мстислав хотя ничего не опасался, поскольку град довольно укрепил и припасов нескудно имел, но, жалея область, послал ко Всеволоду говорить о свободном ему пропуске. Чему Всеволод обрадовался, что не принужден будет со стыдом отступить, отпустил Мстислава с честию, а сам возвратился в Киев»25.

Видимо, в том же году Мстислав стал Торопецким князем26. Торопец, по мнению Карамзина, Мстислав получил в удел от смоленского князя Мстислава Романовича Старого, «прославив себя мужественною, упорною зашитою Торческа и принужденный выехать оттуда»27. Возможно это был первый престол, который он получил в удел28.

Решение посадить на княжение в Торопце Мстислава Мстиславича скорее всего было связанно с желанием смоленских Ростиславичей использовать его амбиции в своих целях. Так как собственного княжеского стола у Мстислава не было, получить его князь-изгой мог только заняв один из тех столов, которые не передавались по наследству — Новгородский или Галицкий. И в этом случае личные интересы Мстислава совпадали с интересами княжеской коалиции, заинтересованной в ослаблении могущества Всеволода III, а находящийся на границе с Новгородскими и Владимирскими землями Торопец оказался удобным форпостом для реализации этих планов.

В это время Новгород находился под властью великого князя владимирского, который бесцеремонно попирал исконные новгородские права и свободы. Так, в 1208 г., прибывший из Владимира боярин Всеволода Юрьевича повелел убить на вечевой площади невиновного, по словам летописца, новгородца Олексу Сбыславича29.

В Новгороде интересы великого князя представлял его сын Святослав. Татищев сообщает, что новгородцы, «озлобясь» на князя Святослава «за ограбление народа и неправые суды», замыслили изгнать сына Всеволода и послали в Торопец к Мстиславу, который как раз в это время появился в этом городке по воле смоленского князя30. По сообщению Новгородской летописи, зимой 1210 г. Мстислав, решив воспользоваться благоприятной ситуацией, объявился в новгородском приграничном Торжке. Там он схватил бояр Святослава и посадника, послав к Новгороду со словами: «пришел к Вам, узнав о насилии от князя, и жаль мне своей отчины»31. Таким образом, по версии новгородского летописца, инициатива изгнания Святослава Всеволодовича исходила от Мстислава, который предложил Новгороду собственные услуги, подкрепив серьезность своих намерений решительными действиями в Торжке.

Получив послание Мстислава, новгородцы призвали его на престол, предусмотрительно взяв в заложники Святослава и его дворян «до того времени пока не будет достигнута договоренность с его отцом»32. О том, как развивались события далее, источники дают противоречивые сведения. По словам новгородского летописца, Мстислав прибыл в Новгород и выступил «со всем полком» на Всеволода, который прислал к нему послов, предлагая мир на условиях обмена заложниками. Мстислав согласился, но ему, видимо, пришлось признать формальный вассалитет от великого князя владимирского33.

Владимирский летописей, представляя события в выгодном для себя свете, сообщает, что Мстислав не собирался сражаться с сыновьями Всеволода, а, наоборот, бежал из Торжка в Торопец, как только узнал, что на него двинулась владимирская рать34.

Татищев приводит несколько иную версию этих событий. По его мнению, первая попытка Мстислава занять новгородский престол была пресечена решительными действиями великого князя владимирского. Узнав о событиях в Новгороде, Всеволод приказал схватить всех новгородских купцов в своих владениях и отправил к Торжку своих сыновей Константина, Юрия и Ярослава. Новгородцы послали к Константину просить мира. Константин провел совет с младшими братьями и боярами, которые считали, что за нарушение клятвы новгородцев надо наказать, но все же решил обойтись без кровопролития. Мир новгородцам дали с условием, что они примут того князя, которого им пришлет великий князь владимирский. Отпустив взятых заложников, новгородцы собрали вече, на котором «посадника Ждана, Иванкова сына, да трех бояр, кои Мстислава призвали, поймав, хотели с моста бросить». С трудом архиепископу удалось усмирить толпу. Сторонников Мстислава, побив, отпустили, разграбив их дома. Мстислав вынужден был вернуться в Торопец, а новгородский престол занял сын Всеволода Владимир. Но уже на следующий год его сместили сторонники Мстислава: новгородцы «учинили великое смятение, невзлюбив князя Владимира, и послали снова за Мстиславом. Владимир, опасаясь более быть, уехал со всеми своими к отцу»35.

Занятие Мстиславом новгородского престола привело к обострению борьбы в городе между сторонниками и противниками великого князя владимирского. Хотя НПЛ не сообщает о том, что первая попытка Мстислава не увенчалась успехом, но и из нее следует, что после заключения мира с «низовой землей» Мстислав поспешил покинуть Новгород. Сначала, под предлогом обороны новгородских владений от возможного нападения со стороны Владимирского княжества («блюсти волость»), Мстислав отправился в Торжок. Из Торжка он возвратился в Торопец, а из Торолца, с согласия псковского князя Владимира, перебрался в Луки, предпочитая выполнять свои княжеские функции на почтительном расстоянии от Новгорода36.

В это время в Новгороде произошли волнения, в ходе которых был смещен архиепископ Митрофан37. Н.И. Костомаров считает, что владыка был низложен сторонниками Мстислава как «креатура Всеволода» и один из лидеров партии, «расположенной ко Всеволоду и к союзу с Суздальскою Землею»38. Летопись не указывает на то, что причиной низложения архиепископа было то, что он являлся сторонником великого князя владимирского. Наоборот, летописец пишет о «злодеях», которые, «не хотя добра», возбуждали «зависть» как против владыки, так и против князя Мстислава, которому не давали править и отвели в Торопец, что князь принял с радостью, как принимали обрушившиеся на них испытания прославленные христианские святые Иоанн Златоуст и Григорий Акрагантийский39.

Таким образом, положение Мстислава в Новгороде не было прочным, и он благоразумно старался держаться подальше от неожиданно обретенного престола. Чтобы укрепить свою власть, ему требовалось завоевывать авторитет и симпатии вечевого собрания. Понимая, что Новгороду князь люб, только если полезен, а польза от князя как от военного лидера заключается в успешных войнах, приносящих богатую добычу, Мстислав начал свое княжение с того, что совершил набеги на земли эстов. Так как в это время эстонские племена были втянуты в войну с ливонцами, они стали легкой добычей для грабителей. Захваченные трофеи Мстислав разделил так, что большая часть оставалась принимавшим участие в нападении новгородцам, а не князю и его дружине.

Первый поход «на чудь» Мстислава с новгородцами состоялся в 1212 году. НПЛ сообщает о том, что было взято много пленных и скота без числа. Зимой того же года состоялся еще один поход на город Медвежья голова (современный Отепя). Новгородцы разорили его окрестности, после чего «поклонилась чудь князю» и выплатила дань40.

Третий поход «сквозь землю чудскую к морю» НПЛ относит к 1214 году41. Разорив все на своем пути новгородцы осадили Воробьин (современная Вербола) и принудили эстов выплатить дань. Победители вернулись с большим полоном.

Для устранения угрозы своей власти со стороны Владимирского княжества и привлечения на свою сторону провладимирски настроенных новгородцев, Мстислав выдал свою дочь Ростиславу за одного из сыновей Всеволода Юрьевича — переяславского князя Ярослава Всеволодовича (1213 г.)42. Этот брак оказался недолгим. Он был расторгнут в 1216 г., став неактуальным после Липицкой битвы: Ярослав и его союзники были разбиты, а великокняжеский престол во Владимире занял Константин Всеволодович, который был обязан этим Мстиславу.

Политика Мстислава оказалась настолько успешной, что ему удалось удерживать за собой Новгород почти десять лет, прибегая не к насилию, как, например, Всеволод Юрьевич и его сыновья, а методам дипломатическим и экономическим.

В 1213 г., как сообщает Татищев, к смоленскому князю Мстиславу Романовичу прибыли посланники из Галича с просьбой прийти на княжение. Мстислав «будучи болен, послал тех присланных к племяннику своему Мстиславу Мстиславичу в Новгород, велел его просить, обещав ему в том помогать со всею возможностью»43. Таким образом, дальнейшие усилия Мстислава по овладению Галичем осуществлялись по указанию его сюзерена. Но первую попытку занять Галич Мстислав предпринял только через год.

Под 1214 г. НПЛ сообщает о посольстве к Мстиславу от «внуков Ростиславля» (великого киевского князя Ростислава Мстиславича), которые обвиняли Всеволода Чермного в том, что он замыслил отнять их уделы, и просили помощи в «поисках своей отчины». Мстислав. который, если его отцом был Мстислав Храбрый, тоже был одним из внуков Ростислава, созвал вече и звал новгородцев в поход на Киев против Всеволода44. Новгородцы ответили согласием, пообещав сложить за князя головы. Татищев приписывает им такие слова: «Стыдно бы нам, и нашим детям, и внучатам было, если б мы тебя, нашего князя и отца, в печали и все племя Владимирово в стыде и изгнании от Ольговичей оставили»45.

Мстислав привел свою дружину к Смоленску для соединения с силами Мстислава Романовича. Там у новгородцев случалась распря со смолянами: «новгородцы, не желая у [Мстислава] Романовича, как старейшего князя, быть под властью, думая, что то против чести их. не пошли далее»46. Мстислав, видя, что ему не удастся переубедить новгородцев, дружески с ними попрощался и ушел со своей дружиной вместе со смолянами47.

Деликатное поведение Мстислава, который без гнева и с пониманием принял решение новгородцев вернуться по домам, заставило их устыдиться своего поступка. Новгородцы устроили вече, на котором посадник Твердислав убедил их последовать вслед за Мстиславом: «Как можем возвратиться и что скажем братии нашей? Я же рад лучше здесь умереть, нежели со стыдом возвратиться»48.

Разорив черниговские земли, союзники подошли к Вышгороду, у которого произошло сражение. Всеволод потерпел сокрушительное поражение и бежал из Киева в свою вотчину Чернигов49. Последовала осада Чернигова, которая продолжалась в течение двенадцати дней. Все это время смоляне и новгородцы предавали огню и мечу черниговские земли. Всеволод, понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, предпочел просить мира, отказавшись от своих притязаний на Киев, где князем стал Мстислав Романович, установив формальное первенство на Руси смоленской ветви Мономаховичей.

Мстислав Мстиславич с новгородцами возвратился восвояси. Несмотря на удачное завершение похода, в Новгороде у него оставалось много врагов. Татищев сообщает: «Новгородцы по древнему своему безумному обычаю, возненавидев князя Мстислава Мстиславича, стали, тайно сходясь, советоваться, как бы его изгнать». Узнав, что новгородцы и шут повод избавиться от него, Мстислав предпочел сам под благовидным предлогом покинуть город (1214 г.). Он объявил новгородской знати, что идет в Галич «просить короля, чтобы оное княжение ему отдал», чему они «весьма рады были и с честию проводили его»50.

По сообщению НПЛ, Мстислав, собрав вече, отправился в Киев. Он объявил, что покидает Новгород, потому что у него есть дела на Руси, и произнес свои знаменитые слова, выражающие понимание Мстиславом природы княжеской власти: «суть мы орудия в Руси, а вы вольны в князьях»51. Однако владимирский летописец, вопреки этому сообщению НПЛ, утверждает, что новгородцы Мстислава «выгнали»52.

Видимо, жену и сына Мстислав оставил в Новгороде, предполагая туда вернуться53. А новгородцы, посовещавшись, решили призвать к себе на княжение зятя Мстислава — Ярослава Всеволодовича.

В 1215 г. Мстислав, возможно, занял Галич в первый раз. Единого мнения на этот счет в историографии нет54. Косвенным свидетельством того, что Галич был занят Мстиславом и затем передан им его сюзеренам — смоленским Ростиславичам — является то, что Галич упомянут среди городов, которые младшие Всеволодовичи планировали разделить между собой в случае победы в Липицкой битве55.

Не прошло и года, как Мстислав вернулся на новгородский престол. Его призвало вече в связи с тем, что против Новгорода начал войну изгнанный из города зять Мстислава князь Ярослав Всеволодович: «И была новгородцам горесть великая. Тогда, учинив вече, с великим смятением каялись о том, что изгнали Мстислава Мстиславича и, согласясь, послали к нему в Торопец послов, прося, чтоб вину их простил и принял снова княжение. Мстислав долго отговаривался, выговаривая им их беспутства, неверность и коварства, но после многих со слезами прошений и тяжкой клятвы, склонясь, пошел в Новгород»56.

Въехав в Новгород, Мстислав первым делом схватил наместника Ярослава и его двор, затем собрал вече, на котором поклялся своей жизнью, что добьется победы: «Либо верну мужей новгородских и волости, либо головою сложу за Новгород». Ярослав, по сообщению НПЛ, узнав о том. что происходит в Новгороде, послал туда сто новгородцев, которых считал своими сторонниками, «Мстислава проваживать из Новгорода». Но, прибыв в город, посланники Ярослава единодушно присоединились к его противникам57.

Затем Мстислав послал к Ярославу требование, чтоб он. если не хочет войны, оставил Торжок и освободил схваченных новгородцев. Кроме того, он просил, чтоб с дочерью его Ростислав «жил по закону честно, как надлежит, а если ему нелюбо, то б, не обижая ее ради наложниц, отпустил к нему»58. Ярослав ответил, что все князья есть братья, а Новгород — общая для них вотчина. Он пришел к новгородцам с честью, а они его обидели, и он должен им за это отомстить. А против других князей он ничего не имеет59.

НПЛ сообщает, что Ярослав отпустил посла Мстислава без мира, а 2000 схваченных в Торжке новгородских купцов, ограбив, разослал в заточение по разным городам. Тогда Мстислав, собрав вече заявил: «Пойдем, поищем мужей своих, ваших братьев, и волости свои. Да не будет Торжок Новгородом ни Новгород Торжком, а где Святая София, там и Новгород. И во многом Бог и в малом Бог и правда60.

Согласно Татищеву, Мстислав, не желая войны, на которую его подбивали новгородцы, предпринял попытку повлиять на Ярослава через его старших братьев Юрия и Константина, пожатовавшись им на его бесчинства. Константин послал к Ярославу, чтоб тот отпустил заложников и вернул захваченный Торжок. Ярослав «с гневом отказал». Великий князь владимирский Юрий Всеволодович, в отличие от Константина, поддержал своего младшего брата. Тогда Мстислав, предложил на вече выступить на Ярослава, «что новгородцы с охотою и великою ревностью исполнили»61.

Дальнейшие события наиболее подробно, но в беллетризованной форме, изложены в Никоновской летописи62. Новгородская летопись содержит меньше подробностей, а о самой решающей битве сторон говорит кратко63. Владимирский летописец вообще ограничивается только констатацией факта, что имело место сражение «между князьями сыновьями Всеволода», даже не упоминая имени Мстислава Мстиславича и его союзников64.

Первого марта, в первый день 1216 г., по тогдашнему летоисчислению, Мстислав повел новгородцев войной на Ярослава и его союзников. Но не все в Новгороде готовы были выступить против могущественных князей Владимирской Руси, силы которых значительно превосходили новгородцев и присоединившихся к ним псковичей и смолян. Так, через день после того, как Мстислав Мстиславович выступил в поход из Новгорода, к Ярославу Всеволодовичу бежало четверо бояр с семьями, которые ранее клялись в верности Мстиславу и всем новгородцам, что они со всеми заодно65.

Первым делом Мстислав со своим союзником — псковским князем Владимиром Мстиславичем — взяв пятьсот воинов, поспешил на помощь городку Ржевка, гарнизон которого, численностью сто человек, отражал десятитысячное войско Святослава Всеволодовича. Святослав не рискнул сразиться с Мстиславичами и бежал66.

В районе Зубцова Мстиславичи соединились со смоленской ратью под предводительством Владимира Рюриковича (младшего брата товарища Мстислава по походу на половцев в 1193 г. Ростислава Рюриковича). Мстислав предпринял еще одну попытку примирения, отправив послов в Торжок к князю Ярославу, который насмешливо спросил, о каком мире Мстислав может говорить, когда на одного его человека у Ярослава сто?67

Новгородцы предлагали пойти на Торжок, но Мстислав решил перенести войну на территорию противника: «Если прямо пойдем, то Ярослав разорит Торжок и пожжет все села области Новгородской, и будет вред более приобретения, ибо он не оставит после себя, не разорив. Но лучше идти около в область Ярослава, которую он оборонять не оставит, и тогда увидим, что Бог даст»68. Войска Мстислава двинулись вглубь владений Ярослава, в сторону Твери, разоряя и сжигая села на своем пути. Ярослав, узнав о нападении на его земли, был вынужден оставить Торжок и уйти в Тверь.

Союзники разоряли городки по Волге, когда ростовский князь Константин Всеволодович, старший сын Всеволода Большое Гнездо, лишенный отцом великокняжеского престола в пользу младшего брата Юрия и к тому же женатый на дочери Мстислава Романовича (который в 1212 г. с помощью Мстислава Мстиславича занял киевский престол), прислал к ним своего воеводу. Константин обещал выставить 500 дружинников против своих младших братьев Ярослава и Юрия69. Карамзин предполагал, что в результате последовавших переговоров «Мстислав заключил тайный союз с Константином и дал ему слово возвести его на престол Владимирский»70.

А Ярослав тем временем отступил в свой удел Переславль, куда ему на помощь из Владимира выступил брат Юрий. Туда же, в свою очередь, направились Мстиславичи, Ростиславичи и Константин со своими дружинами. Ярослав из Переяславля спешил на встречу к Юрию, за ним следовали его противники. Силы противоборствующих сторон встретились под Юрьевом-Польским, где и состоялось сражение, которое вошло в историю под названием Липицкая битва.

Мстислав в канун решающей схватки предпринял попытку поссорить Ярослава с его союзником Юрием, отправив к последнему посла со словами: «Клянемся, от тебя нам нет обиды, обида нам от Ярослава». На это Юрий ответил, что он заодно с братом Ярославом71. Тогда Мстислав, понимая что теперь все зависит от воли Ярослава, в очередной раз попробовал уладить дело миром и послал к нему переговорщика, предлагая на прежних условиях (возвращение захваченных новгородских владений и освобождение заложников) не допустить кровопролития. Ярослав заносчиво отказался, обещая не только не возвращать захваченное, но и казнить всех новгородцев, насмехаясь над «великой, глупостью» Мстислава и его союзников, попавших в безвыходное положение «как рыба, оказавшаяся на суше»72.

Тогда союзники предприняли последнюю попытку уладить конфликт и отправили посольство к обоим князьям. Очевидно, что столь настойчивые попытки переговоров младшие Всеволодовичи восприняли как проявление слабости и бросили вызов Константину, которому их противники требовали отдать Владимир: «победи нас, и вся земля твоя будет»73. Теперь все возможности договориться миром были исчерпаны, и все должна была решить битва. Юрий и Ярослав были полностью уверены в своей победе, полагаясь на собранное со всей владимирской земли многочисленное воинство74.

Впрочем, и среди владимирских бояр были люди здравомыслящие и осторожные. Один из них посоветовал князьям не смотреть на малочисленность войска противника и не забыть, что Ростиславичи — князья мудрые и храбрые, что новгородцы, псковичи и смоляне усердны в бою, что князю Мстиславу «от Бога дано храбрости больше всех и есть у него мужи зело храбрые и великие богатыри как львы и как медведи, не чувствующие на себе ран...»75. Эти слова не были услышаны. Боярина обвинили в том, что он от старости выжил из ума. Владимирские бояре убеждали своих князей, что никто не сможет им противостоять: даже если вся Русь вместе с половцами объединится против земли суздальской, то они врагов закидают седлами и побьют одними кулаками76.

Дружины противоборствующих сторон расположились на противоположных высоких холмах (названных летописцем «горами»), между которыми лежал труднопроходимый заболоченный буерак («дебрь»). Опять послали к Юрию Всеволодовичу с предложением или взять мир, или выбрать место, удобное для сражения. Это предложение также было отвергнуто. Всеволодовичи чувствовали себя уверенными на вершине неприступного холма, который они укрепили как крепость кольями и плетнями. Они в ответ передали: «Пойдите через болото и дебри эти, обычно свиньи так делают и в грязи валяются»77.

На совете князей перед битвой Мстислав Мстиславич предложил, несмотря на неблагоприятный для нападения рельеф местности, атаковать позиции противника: «гора нам не поможет, и не победит нас, ибо нам есть вся помощь от Бога. Бог дает помощь каждому по правде. Так пойдем на них. ничего не боясь»78.

Новгородцы и псковичи со своими князьями заняли центр позиции. Напротив них выстроил свои полки Юрий. Перед сражением Мстислав вдохновлял полки на бой. призывая не думать о бегстве, забыть о семьях и умереть друг за друга79.

Летописец красочно описывает последние минуты перед боем. Полки сходились, испытывая ужас перед тем, что люди одного рода и племени будут проливать кровь не за что. День был солнечный и очень знойный. Внезапно подул сильный ветер, раздались беспрестанные раскаты грома, засверкали страшные молнии. И всем стало страшно. Дружины стояли друг против друга, не нападая, но и не желая мира, рассвирепев, словно звери80.

Новгородский летописец, восхищенный мужеством своих земляков, о сражении сообщает только одну подробность: новгородцы заявили Мстиславу, что не хотят погибать верхом и, сойдя с коней, сняв штаны («порты») и сапоги, босые бросились в атаку на полки Ярослава Всеволодовича81. Никоновская летопись, несмотря на то, что в ней содержится более подробное описание этой битвы, про такую примечательную подробность не упоминает.

Причина столь странного поведения новгородцев объясняется тем. что преодолеть верхом заболоченный и заросший кустарником буерак и подняться по скользкому от размытой ливнем грязи склону крутого холма пешим было проще, чем конным. И босиком это было сделать удобнее, чем в сапогах. Об этом свидетельствует летописец, описывая, как конь под ведущим в атаку новгородцев воеводой застрял в буераке, и они, не дожидаясь пока тот выберется, сами бросились в атаку82.

Видя, что нападавшим способствует успех, и они уже громят врагов на вершине горы, Мстислав бросит в атаку, решившую исход битвы, конную дружину. Никоновская летопись, описывая это сражение, в котором «лилась кровь как вода», сообщает, что Мстислав Мстиславич со своими полками трижды проходил сквозь полки Юрия и Ярослава и «сам был крепок и мужественен и великую силу имел и усердство, нещадно секя топором». В какой-то момент боя на Мстислава напал не узнавший его знаменитый ростовский богатырь Александр Попович, находившийся на службе у Константина Всеволодовича. Чуть было не рассек он его мечом, но Мстислав «возвопил», что он князь новгородский, и «так спас его Бог от смерти». Богатырь посоветовал Мстиславу не рисковать самому жизнью в бою, а руководить полками, так как, если князя убьют, то и его войско погибнет83.

Видя, что противник побеждает, Ярослав, а за ним Юрий и другие князья бежали, а их полки были разбиты наголову. Говоря о результатах сражения, новгородский летописец пишет о таком бесчисленном числе убитых и пленных, что не увидеть, не помыслить, невозможно84.

Одной из главных причин разгрома Всеволодовичей стал низкий моральный дух их войск — мобилизованные князьями крестьяне не желали умирать за то, чтобы Ярослав отомстил новгородцам за якобы нанесенные ему обиды. А для новгородцев поражение в этом сражении означало не только гибель иx самих, но и последующее возмездие для их близких. Поэтому они сражались, не зная страха, чем вселили во врага ужас, который привел к паническому бегству с поля боя.

Победители не преследовали разбегавшихся в разные стороны врагов, а занялись грабежом обоза и сбором трофеев на поле боя. Мстислав призвал «братьев новгородцев» не искать «корысть», а продолжить сражение, указывая на то, что недобитый противник может вернуться и нанести им поражение85. Но его не слушали.

Только на следующий день союзники покинули поле битвы и выступили на Владимир. Они окружили город, в котором той же ночью начался пожар. Возможно, его устроили сторонники Константина Всеволодовича86. Костомаров перечислил все три возможных варианта: «случай», «зажигательство в пользу осаждающих или метание огня через стену»87.

Новгородцы хотели воспользоваться тем, что во Владимире вспыхнули пожары, и пойти на штурм, но Мстислав не позволил это сделать88. «Он [Мстислав] не желал побеждать пользуясь несчастием ближних, не желал извлекать из этого несчастия выгоды для себя; только победа в открытом и честном бою имела для него силы и привлекательность»89.

На следующий день Юрий Всеволодович, который накануне призывал владимирцев оборонять город, вышел просить мира. Приняв капитуляцию, союзники отправились к Переяславлю, в котором находился Ярослав. Он последовал примеру брата и сдался на милость победителей. Несмотря на богатые дары и мольбы о прошении Мстислав послал забрать свою дочь и оставшихся в живых заложников новгородцев90.

Ярослав отправил Мстиславу челобитную, уговаривая вернуть ему жену, прося прощения, утверждая, что его раскаяние искреннее. Но Мстислав не вернул ему дочь, ответив: «услышим и подумаем насколько истинно раскаяние твое»91.

Победа в этой войне имела для Новгорода «высокое нравственное значение», показав, «что нельзя безнаказанно нарушать его права и самостоятельность»92. «С оружием в руках новгородцы отстояли свою вольность, которая отныне делается вполне законным его [Новгорода] достоянием»93.

Липицкая битва принесла Мстиславу славу — никто не наносил такого поражения Владимиро-Суздальской Руси. Это была вершина его жизненного пути: «никогда уже не пользовался он таким влиянием и уважением как в то время»94.

Одержав блестящую победу над младшими Всеволодовичами, Мстислав вернулся в Новгород, где пробыл недолго. Оставив в городе жену и сына Василия и взяв с собой нескольких бояр (как полагает Соловьёв, в качестве заложников безопасности своей семьи), он отбыл в Киев (1217 г.)95.

Видимо, причиной отъезда стали галицкие дела: «Мстислав Мстиславич, возвратясь в Новгород, жалея о Галицком княжении и не могши без плача слышать частых от галичан жалоб, не долго медля, поехал из Новгорода в Киев, чтоб со Мстиславом Романовичем о том советоваться и стараться Галич от такого утеснения избавить»96. Галичане жаловались на притеснение со стороны захвативших город венгров.

В Киеве князья долго совещались о том «как бы галичанам помощь учинить и от насилия венгров избавить». Но, из-за вражды с черниговскими князьями пойти войной на Галич не рискнули и ограничились посольством к венгерскому королевичу Коломану с требованием не притеснять галичан в вере, а самому обратиться в православие, «ибо того его неисполнения и русских в вере утеснения князи русские терпеть ему не будут». Коломан в ответ от принятия веры отказался, а жалобы галичан назвал клеветой97. Мстислав Мстиславич вынужден был возвратиться в Новгород.

В Новгороде он арестовал одного из бояр и захватил его имение. На следующий год подобную расправу Мстислав учинил в Торжке. Впрочем, схваченные по его приказу бояре впоследствии были выпущены на свободу. Как князь распорядился присвоенным имуществом бояр — неизвестно98.

В том же году Мстислав созвал вече и сказал новгородцам: «Кланяюсь святой Софии, гробу отца моего и Вам; хочу поискать Галича, а вас не забуду; дай мне бог лечь подле отца у святой Софии». Новгородцы настойчиво упрашивал и князя остаться, но так и не смогли удержать его (1218 г.)99. Так закончилось княжение Мстислава в Новгороде, которое, по словам Бузескула, «было блестящей и лучшей порой во всей истории этого города»100.

Мстислав покинул Новгород навсегда. Начался заключительный этап его жизни, который был связан с Галичем. Галицко-волынская летопись говорит о двух походах Мстислава на Галич. Первый она относит к 1217 г., указав, что Мстислав пришел с половцами, а из Галича «вышел Филя (венгерский полководец Фильней. — А.Н.) со многими уграми и ляхами, взяв с собою галицких бояр», не сообщая ни о сражении, ни о его результатах101.

Второй поход — в записи под 1219 г., в которой речь идет о захвате Галича Мстиславом в 1221 году. В ней говорится о том, что была «жестокая битва», в которой победил Мстислав. Венгры и поляки бежали, было убито множество из них и захвачен венгерский военачальник «величавый Филя». После этого была битва у городских ворот, осада церкви, превращенной, по приказу Коломана, в цитадель, защитники которой сдались, страдая от голода и жажды. Подводя итоги битвы, летописец пишет: «... все ляхи и угры были перебиты, а некоторые взяты в плен, а другие, убегая, утонули или же были убиты смердами, но никто из них не спасся»102.

Крайняя скупость описания придворного летописца Даниила Романовича объясняется тем, что сам Даниил в этих событиях не участвовал. То, что он не пришел на помощь своему тестю в решающей битве за Галич, летописец объясняет тем, что князю помешали поляки, которые его задержали103. Но, как только Мстислав одержал победу и занял галицкий престол, Даниил тут же приехал к нему104.

НПЛ сообщает о захвате Мстиславом Галича в 1219 г., не добавляя никаких подробностей сражения за город105. Лаврентьевская летопись упоминает о том, что Мстислав овладел Галичем в 1221 году»106. Согласно Никоновской летописи, походов Мстислава на Галич было три: первый — в 1218 г., второй — в 1219 г., третий — в 1221 году.

В ходе первого похода в 1218 г. состоялась битва под стенами Галича, в которой Мстислав и смоленский князь Владимир Рюрикович разбили венгеро-польско-чешское войско, взяли Галич, пленили венгерского королевича, которого затем отпустили, заключив мир с королем. В том же году венгры «выгнали» Мстислава, вновь посадив королевича107.

В 1219 г. Мстислав, которого летописец называет торческим князем (видимо, Мстислав, изгнанный из Галича, не вернулся в Новгород, а сел в Торческе), с киевским князем Мстиславом Романовичем и половцами предпринял попытку отбить Галич. Союзники полдня бились под стенами Галича и «разошлись по земле воевать, много зла сотворили, города и села пожгли и взяв большой полон ушли восвояси»108.

И, наконец, о третьем походе в 1221 г. летописец пишет буквально следующее: Мстислав разбил множество венгров, пленил королевича и сел в Галиче109. Никаких подробностей об имевшей место под Галичем грандиозной битве, в которой участвовала, с одной стороны, коалиция русских князей и половцы, с другой, поляки, венгры и галичане, и эта летопись не сообщает.

Татищев также описывает три похода с участием Мстислава на Галич. В отличие от Никоновской летописи, говоря о походе 1218 г., Татищев сообщает, что королевич Коломана не был пленен, а бежал в Венгрию после жестокого боя близ Галича с дружинами Мстислава и его братича Владимира Рюриковича смоленского. В ходе сражения Коломану показалось, что галичане, сражавшиеся на его стороне, «не бились как надлежит», и венгерский королевич бежал, опасаясь того, что они переметнутся на сторону Мстислава. Но уже через три месяца Коломан вернулся из Венгрии с «великим войском». «Мстислав, видя, что удержаться трудно, вышел из Галича» и с Владимиром Рюриковичем возвратился в Смоленск, а в Галиче вновь сел Коломан. «И было от венгров галичанам тяжелее, нежели прежде»110.

В 1219 г. киевский князь Мстислава Романович, «с братаничем своим Мстиславом Мстиславичем и другими князьями, собрав войска, пошли к Галичу. А королевич, не смея против их выйти в поле, укрепился в Галиче». Русские князья полдня штурмовали город, но решив, что Галич им не взять, «пошли по области, многие села и города пожгли и сколько венгров где нашли, побрав в плен, возвратились». Больше всего от этого набега пострадали галичане, которым и от венгров и от русских было «тяжелое утеснение и разорение»111. Видимо после этих событий Мстислав заключил с Коломаном мирный договор112.

Причиной следующего похода, который Татищев относит к 1220 г., было обращение галичан к великому князю Мстиславу Романовичу с жалобою на королевича Коломана, который, «преступив свое клятвенное обещание, веру их порицает, церковь соборную в латинскую обратил и священников оной изгнал, многих бояр и купцов богатых замучил, имение их ограбил, а иных и умертвил, понуждая к вере папежской»113.

Великий князь «созвал всех князей на совет в Киев и, объявив им все о галичанах, требовал их совета и помощи. Они же после довольного рассуждения согласились все идти на Галич и прилежать оный от папистов освободить, посадить русского князя или принудить Коломана принять веру русскую, а папистов всех выгнать»114. Таким образом, casus belli для объявления войны с целью захвата Галича был найден.

Мстислав Мстиславич послал Коломану ультимативное требование принять православие и изгнать католических священников, в противном случае грозя объявлением войны. Коломан послал за помощью к отцу и польскому князю, которые немедленно пришли к Галичу «с великими войсками». Под началом великого князя киевского Владимира Рюриковича было 50 тыс. воинов, 17 русских князей и 25 тыс. половецких наемников115. О численности войск противной стороны Татищев не сообщает.

Первая стычка передовых сил состоялась на реке Сыреть, где Мстислав Мстиславич с Ростиславом Мстиславичем разбили венгерскую стражу. Затем состоялась битва основных сил. Сначала поляки напали на Мстиславичей и почти их разбили, но пришедшие на помощь половцы принудили их остановиться. В центре шла «прежестокая битва» между венграми и дружинами под командованием Владимира Рюриковича. Мстислав Мстиславич. «видя своих многих уже побитых», поручил Ростиславу удерживать поляков, взял лучших 2000 половцев и свою дружину, обошел врагов и на пап на них с тыла. Поляки, были разбиты. Победители прибегли к военной хитрости: захваченное польское знамя оставили поднятым. Поляки, думая что под ним собирает полки князь Лешек, устремились к нему, «а русские ловили их, как птиц на притраве»116.

В это время на другом фланге черниговский князь Мстислав Святославич разбил галичан и зашел в тыл венграм. Королевич Коломан вынужден был отступить в Галич. В бою венгров погибло более 20 тыс., в плен взято 3 тысячи. Поляков погибло 3 тыс., еще больше попало в плен. Погибли два русских князя, более 3 тыс. русских и половцев до тысячи. «Многие же князи русские ранены были. Князь великий пробит был копьем в бедро, Владимир Рюрикович двумя стрелами уязвлен и в ногу копьем, Мстислав Мстиславич двух коней погубил, но от раны Бог избавил»117.

Союзники подступили к стенам Галича и на протяжении 17 дней штурмовали их, одновременно запрудив реку и оставив город без воды. «И когда воду от города отняли, в тот же день учинился жестокий в городе пожар, а полки шли на приступ». Коломан вынужден был прислать послов просить мира. Великий князь согласился на мир на условиях отречения Коломана и его отца от Галича и выплаты 14 тыс. гривен (более 3 т серебра).

Победители разделили между собой захваченную добычу и трофеи: «Галич же отдали за показанную храбрость Мстиславу Мстиславичу, польских пленников Владимиру Рюриковичу за многие его беды. Он же взял за них 2000 гривен серебра. И так все разошлись, каждый в свое владение, а половцев князь великий, одарив и дав им по договору обещанное из пожитков венгерских и польских, отпустил чрез поля, а Коломана [до получения выкупа] послал с достаточною стражею в Торческ»118.

Дополняет подробностями, неизвестными Татищеву, описание этой битвы польский хронист Ян Длугош. Согласно Длугошу, военные действия начались по инициативе венгерского короля, который, «стыдясь изгнания своего сына Коломана из Галицкого королевства... с большим тщанием и не жалея денег, подготовил большой поход на Русь»119.

На помощь венграм князь Лешек Белый прислал «значительное войско из польских воинов». Союзники соединились под стенами Галича. Венгерское вел Аттила Фильня (Филя по Ипатьевской летописи), польское — «выдающийся военачальник» из Кракова Николай. Им навстречу выступили четыре русских князя: Мстислав Мстиславич, Владимир Рюрикович, Ростислав Давидович и Ростислав Мстиславич, а также «огромное» половецкое войско, «вдвойне превосходившее по числу и венгров, и поляков». Коломан приготовил к обороне городские стены, а внутри города была возведена цитадель вокруг церкви Святой Марии. Оставив в городе гарнизон из «наиболее храбрых воинов», союзники выступили из Галича и напали на противника120.

Поляки разбили и обратили в бегство войско Владимира Рюриковича. Преследуя отступающих, «многих поражая и беря в плен», они думали, что уже одержали полную победу. В это время им в тыл ударил Мстислав с половцами и «без труда их разбил и уничтожил». В плен попал командующий венгерским войском воевода Фильней. Потерявшие военачальника венгры «пали духом и были совершенно уничтожены половцами». Тем временем поляки, завершив преследование, возвратились с добычей, «ведя с собой великое число пленников, не зная о поражении, постигшем венгров и галичан, и распевая родные песни в уверенности, что одержали полную победу», и неожиданно для себя попали в окружение.

Длугош красочно описал последствия побоища, закончившегося резней побежденных: «Число погибших нельзя было даже сосчитать, так что реки стати красными от крови, а стенания умиравших и раненых были слышны в гатицкой крепости. Непогребенные трупы убитых лежали, как песок, и не было вокруг Галича никого, кто мог бы похоронить павших. Половцы же завладели множеством ценной добычи: конями, оружием, одеждами, уведя также в свою землю множество венгров и поляков, которым предстояло вечное рабство. А Мстислав Мстиславич, одержав победу и гордо злоупотребив победой, приказал своим русским не оставлять в живых ни одного венгра или поляка»121.

Затем наступил черед Галича, в котором затворился гарнизон во главе с королевичем Коломаном. Трижды Мстислав пытался уговорить осажденных открыть ворота и сам, и с помощью пленного воеводы Фильнея и некого Дмитрия. Началась осада. Осаждавшие сделали подкоп, ночью проникли за стены и открыли одни из городских ворот. Узнав о том, что противник вошел в город, королевич Коломан с женой и лучшими воинами укрылся в укреплении вокруг церкви Святой Марии. Через некоторое время он, мучимый жаждой и голодом, был вынужден сдаться на милость победителя, получив обещание, что ему сохранят жизнь. Пленных Мстислав раздал половцам и своим дружинникам, а самого королевича под охраной направил в Торческ.

«Когда вестника о таком поражении привели к венгерскому королю, тот, пораженный глубоким горем, ударяя себя кулаком в лоб, дал волю слезам, оплакивая свое столь позорное поражение». Король Андраш II послал посольство к Мстиславу, требуя отпустить сына и пленных, угрожая войной. Мстислав, не испугавшись его угроз, в ответ пообещал разбить венгров, если они явятся. Тогда король, прислушавшись к совету придворных, умерил свой гнев и послал второе посольство, в этот раз предлагая мир на устраивавших Мстислава условиях. Oтдельное посольство прибыло и от королевы, которая умоляла отпустить ее сына. «Мстислав же, опасаясь, что, если он отпустит Коломана, то против него возобновится война, отказался освободить Коломана»122.

Отметив победу в Киеве у князя Мстислава Романовича, где, по утверждению Длугоша, он провел много дней в празднествах и удовольствиях, Мстислав вернулся в Галич и стал в нем княжить123. Галицкое княжение Мстислава продолжалось шесть лет — до 1227 года.

В 1223 г. к Мстиславу в Галич прибыло посольство от его тестя хана Котяна с дарами для русских князей: «кони и верблюды и буйволы и девки». Котян молил Мстислава помочь против врагов, которые «сегодня нашу землю отняли, а завтра вашу отнимут». Мстислав обратился к русским князьям со словами: «братья если мы им [половцам] не поможем, то они соединятся с ними [Ордой] и их сила будет больше124.

На совете князей в Киеве было принято решение помочь половцам. Соединенные рати, во главе которых стояли «старшие Русской земли» три князя Мстислава (Мстислав Романович киевский, Мстислав Святославич черниговский и Мстислав Мстиславич галицкий) двинулись в степь125. Русско-половецкие полки, вступая в стычки с передовыми отрядами противника, дошли до реки Калка, где и состоялась битва с основными силами Орды.

Некоторые историки полагают, что одной из причин поражения в этой битве было то, что Мстислав возжелал «один воспользоваться честию победы» и напал на врага, не поставив в известность других князей126. Галицко-волынский летописец обвинил в том, что часть русских дружин не приняла участия в битве, Мстислава. Но причиной этого, по его мнению, были не амбиции, а ссора между князьями127. Новгородский летописец не обвиняет Мстислава «в зависти» и не говорит о вражде между старшими князьями. Действительно, всех трех Мстиславов связывали длительные отношения: Мстислав киевский был обязан Мстиславу галицкому своим престолом. Мстислав черниговский участвовал вместе с ним в битве под Галичем в 1221 году. Делить между собой им было нечего. По версии НПЛ, в поражении в битве на Калке виноват Мстислав киевский, который, видя отступающие под натиском ордынцев русские дружины, не пришел им на помощь, оставшись в своем укрепленном лагере128.

Татищев также пишет о конфликте между двумя Мстиславами. Согласно его описанию битвы на Калке, Мстислав шел с передовыми полками, когда показались главные силы Орды. Ему посоветовали отступить к полкам великого князя, но он, надеясь на свою храбрость, а больше из несогласия с Мстиславом киевским, не дав ему знать о приближении противника, решил дать бой самостоятельно129.

Но, когда Мстислав увидел великое множество врагов, он направил гонца к великому князю, призывая его идти со своей дружиной на помощь. «Великий князь вельми тем оскорбился, что Мстислав без воли его и согласия так далеко ушел», и прислал сказать, что на помощь прийти не успеет130.

Не дождавшись поддержки от киевского князя, половцы и их русские союзники вынуждены были отступить к Днепру. Мстислав Мстиславович с остатками своей дружины переправился на другой берег. Классики отечественной истории приписывают ему приказ порубить все ладьи, чтобы оторваться от преследователей. Татищев объясняет поступок Мстислава «беспамятством», Карамзин ссылается на то, что на него повлияло «ужасное непостоянство судьбы»131.

Очевидно, что история про порубленные ладьи — вымысел. Ни Лаврентьевская летопись, ни Галицко-Волынская об этом эпизоде не сообщает. Новгородский летописец пишет, что ладьи только оттолкнули от берега, не указывая на то, что это было сделано по приказу Мстислава132.

Если предположить что Мстислав действительно распорядился уничтожить ладьи, то скорее его действия были вызваны не страхом преследования, а стремлением спасти жизни отступающих ратников, что было единственно верным решением в данной ситуации. Кроме того, отрезав путь к отступлению своим союзникам, которые не принимали участия в битве, наблюдая за ней со стороны, Мстислав тем самым вынуждал их принять бой. Ведь, если бы князь Мстислав Романович, который был обязан своим киевским престолом Мстиславу Мстиславичу, ударил во фланг и тыл ордынцам, преследовавшим его отступавших воинов, исход сражения мог быть совсем другим. Впрочем, Мстислав Романович боя не принял и предпочел сдаться, поверив ложным обещаниям, чем обрек на бесславную гибель себя и всех, кто был под его началом.

Последний этап жизни князя, по словам Бузескула, явил не того Мстислава, который был героем Липицы. «Не подвигами и проявлением блестящих качеств, а напротив, колебаниями, ошибками и признаками какой-то слабости богата эта эпоха жизни славного князя». И причиной этого, якобы, стало следующее: «На берегах Калки Мстислав потерял не только свою дружину, но и славу победителя, веру в себя и в свое счастье»133.

После этой битвы разгорелся конфликт между Мстиславом и его зятем Даниилом. Уже сам факт того, что Мстислав завладел Галичем, делал его соперником Даниила Романовича, который считал, что город принадлежит ему по праву наследования. Но только после событий на Калке, в которых Даниил проявил себя не с лучшей стороны, бежав с поля боя, до этого скрытый конфликт перешел в активную стадию. В 1225 г. давний противник Даниила, его двоюродный брат Александр Бельзский убедил Мстислава присоединиться к походу против Даниила. Отряд, посланный Мстиславом, был разбит, и Даниил со своими союзниками-поляками начал опустошать галицкую область. В ответ Мстислав обратился за помощью к своему тестю хану Котяну. Большое половецкое войско во главе с ханом пришло на Русь. Тогда Даниил предложил уладить дело миром. Мстислав простил зятя и одарил его богатыми подарками. Он простил и Александра Бельзского, которого обвинили в том, что война между Мстиславом и Даниилом началась из-за его интриг134.

Тем временем в Галиче один из бояр убедил остальных, что Мстислав задумал привести против них половцев. Бояре бежали из города. Мстислав послал за ними своего духовника, который убедил беглецов вернуться. Виновник инцидента, боярин Жирослав, был в наказание изгнан (1226 г.)135.

Мстислав, укрепляя свои позиции в Галиче, в котором многие бояре были настроены провенгерски, выдал свою младшую дочь Марию за венгерского королевича Андрея [Андраш Галицкий], дав за ней в приданное город Перемышль136. Придворный летописец Даниила Романовича утверждал, что это было сделано «по совету лукавых бояр галицких»137.

Это событие отражает политическую ситуацию в Галиче после его захвата Ростиславичами, посадившими на княжеский престол своего ставленника Мстислава. Галицкий нобилитет, контролировавший вече, добивался реализации своего права свободного выбора князя, и его симпатии к этому времени были на стороне венгерского короля Андраша II, а не узурпатора Мстислава. Поэтому, несмотря на попытку Мстислава загладить конфликт заключением династического брака своей дочери с сыном венгерского короля, галицким боярам удалось спровоцировать очередную войну с венграми (1226—1227 гг.). Королевич Андрей из Перемышля бежал в Венгрию и начал собирать войско. Его отец, король Андраш II, двинулся на галицкие земли. Мстислав выступил навстречу. Венгры взяли два города. В битве под Звенигородом Мстислав разбил их. «Король пришел в смятение и ушел без промедления из этой земли»138.

Несмотря на эту победу Мстислав, убедившись в том, что ему не дадут править в Галиче, передал княжение венгерскому королевичу Коломану, а сам удалился в Торческ (1227 г.). Карамзин называет это беспримерным случаем и обвиняет Мстислава в легкомысленности139. Галицко-волынская летопись утверждает, что принять такое решение Мстислава убедили галицкие бояре, которые внушили ему мысль о том, что он не сможет княжить в городе, где его не хотят. А сам Мстислав больше всего желал отдать Галич своему любимому зятю Даниилу. Но бояре не позволяли этого сделать, говоря ему: «Если отдашь королевичу, то, когда захочешь, сможешь взять у него. Если отдашь Даниилу, не будет вовек твоим Галич»140.

Чем же руководствовался Мстислав, добровольно передавая Галич венгерскому королевичу? Было ли это проявлением слабости и неискушенности в политических делах или корыстным расчетом, основанным на надежде снова приобрести утраченное? А, может быть, в данной ситуации Мстислав просто действовал как последовательный сторонник приоритета вечевого права над княжеской властью?

Власть венгерской короны более отвечала интересам галичан, гарантируя им беспрецедентные для своего времени экономические и политические свободы. Коломан, заняв галицкий престол, должен был распространить на галицкое боярство положения подписанной его отцом в 1222 г. «Золотой буллы» (аналога английской Великой хартии вольностей), на основании которой венгерская и хорватская знать получила освобождение от уплаты налогов, и «Закон Андраша» от 1224 г., по которому трансильванские саксонцы получали самоуправление. Ничего подобного этим правовым актам, ограничивающим власть князя и гарантирующим права местной знати, на Руси не существовало. И, в этом смысле, передавая княжескую власть венгерскому королевичу, Мстислав действовал как мудрый и дальновидный политик, для которого общественные интересы были выше личной выгоды.

Впрочем, нельзя исключить, что, передавая галицкий престол своему венгерскому зятю, Мстислав продолжал «рубить ладьи». Своему волынскому зятю он отказал в Галиче, потому что Даниил Романович, несмотря на то, что накануне был осыпан богатыми дарами в знак примирения, не пришел Мстиславу на помощь, когда началась очередная война с венграми. От обязательств перед смоленскими Ростиславичами Мстислав Мстиславич, очевидно, счел себя свободным. Мстислав Романовича погиб в битве на Катке. Его приемника на великокняжеском столе в Киеве Владимира Рюриковича, участника Липицкой битвы. Мстислав считал товарищем, но не своим сюзереном. Оставить Галич своим сыновьям Мстислав не решился, потому что понимал, что они его не смогут удержать.

Галицкий летописец утверждает, что Даниилу все же удалось убедить тестя в том, что «иноплеменники» не должны владеть Галичем, и Мстислав даже пообещал ему призвать на помощь половцев и совместными усилиями вернуть город Даниилу141. Но даже если это действительно было так, сдержать свое обещание Мстислав не смог. Он умер в 1228 г. по пути в Киев, перед смертью постригшись в монахи и приняв схиму142. По Длугошу, Мстислав скончался на пути из Понизья (Подолья) в Торческ и был погребен в киевской церкви Святого Креста, «которую сам построил»143.

Придворный летописец Романовичей сообщает, что перед смертью Мстислав «очень желал видеть сына своего Даниила... Мстислав хотел поручить свой дом и своих детей князю Даниилу, ибо имел он к нему великую любовь в своем сердце». Но этим намерениям помешали коварные галицкие бояре144.

НПЛ о смерти князя, которого всего лишь десятилетие тому назад новгородцы не хотели отпускать, клянясь ему в верности, не упоминает.

Соловьёв подводит итоги жизни Мстислава словами: «князь знаменитый подвигами славными, но бесполезными»145. На первый взгляд, такая оценка соответствует действительности. Свое восхождение к славе Мстислав начал как победитель «поганых» половцев, а закончил как их союзник. Боролся за вечевые свободы, но оказывался жертвой интриг противоборствующих боярских группировок. Был бесстрашным воином, а умер с репутацией труса, бежавшего с поля боя. Нарушил завещание Всеволода и освободил Новгород от его сыновей, но вскоре там все вернулось на круги своя. Изгнал венгра из Галича, но потом добровольно вернул его.

Следует отметить еще одно обстоятельство, возможно, имеющее отношение к оценке деятельности Мстислава. Имя Мстислав было одним из родовых имен Рюриковичей, широко распространенным у Мономаховичей. После смерти Мстислава Мстиславича оно вышло из употребления. Было ли это просто вопросом изменения вкусов или связано с тем, что имя Мстислав приобрело негативный смыл?

Не следует забывать, что Мстислав, занимая низкое место в княжеской иерархии, всегда был лишь исполнителем чужой воли — своего сюзерена или вечевого собрания. Поскольку у него не было наследственного удела, его поведение разительно отличалось от поведения главных героев летописных сводов — князей-собственников определенных областей, которыми они распоряжались по своему усмотрению. Появление Мстислава в летописях было случайностью (о первой половине его жизни мало что известно) и поэтому диссонировало с образами воспетых придворными летописцами удельных властителей.

Так или иначе, но Мстислав вошел в историю как один из былинных богатырей, главными чертами которого были смелость, благородство и миролюбие — качества столь редкие для властителей и поэтому столь ценные и важные для потомков.

Примечания

1. Владимир Даль слово «удатный» толкует как «удалой, удалец, храбрый, смелый, доблестный, отважный, притом расторопный, толковый, которому в отваге всегда удача», приводя в пример сообщение Ипатьевской летописи «Мстислав великий. удатный князь, умре, летописи». ДАЛЬ В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. СПб. 1882, с. 483.

2. КАРАМЗИН Н.М. История Государства Российского. Т. 3. СПб. 1818, с. 252.

3. СОЛОВЬЁВ С.М. Сочинения. Т. 2. Кн. I. М. 1988. с. 586.

4. БУЗЕСКУЛ В.П. Князь торопецкий Мстислав Мстиславич. — Журнал Министерства народного просвещения, ч. CCXXVIII. СПб. 1883, с. 217.

5. Там же, с. 216.

6. Там же, ч. CCXXVI. с. 221.

7. Карамзин предполагал, что Мстислав был сыном первой жены Мстислава Храброго, у которого было еще двое детей от второй жены. КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., с. 111. пр. 158.

8. Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 11. СПб. 1908, с. 609.

9. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., г. 2, кн. 1. с. 708, прим. 388.

10. Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. I. М. 1997, л. 153об.

11. ЛИТВИНА А.Ф.. УСПЕНСКИЙ Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв. Династическая история сквозь призму антропонимики. М. 2006, с. 265.

12. Густынская летопись. ПСРЛ. Т. XL. СПб. 2003, л. 124об.

13. ПСРЛ. т. II, с. 731.

14. STRYJKOWSKIJ М. Kronika Polska, Litewska, Zmudzka i wszvstkiej Rusi. Warszawa. T. I. 1846. c. 225.

15. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. ПСРЛ. Т. X. СПб.

16. «Дай мне бог лечь подле отца у святой Софии». НПЛ, л. 88об.

17. URL: saintsofianovg.ru/drevnosti/nekropol-sofiyskogo-sobora.

18. ПСРЛ. т II. с. 677. 678.

19. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 639.

20. ПСРЛ, т. И. с. 697, 708.

21. НПЛ, л. 63об.

22. ПСРЛ. т. 1.л. 141об.—142.

23. О том. что Мстислав был женат на дочери половецкого хана Котяна, пишет Ипатьевская летопись. ПСРЛ. т. II. стб. 747.

24. Там же, т. I, л. 145об.

25. Непонятно, почему Татищев называет Мстислава «младым», ведь даже если предположить, что он родился в 1180 г., то в 1208 г. ему уже было почти тридцать лет. А если предположить, что он был не младшим, а старшим сыном Мстислава Ростиславича или сыном Мстислава Изяславича — то около сорока. ТАТИЩЕВ В.Н. Собр. соч. в 8 томах. История Российская. Т. III. М. 1994, ч. 2, с. 177.

26. Лаврентьевская летопись под 1209 г. называет Торопец волостью Мстислава. ПСРЛ. т. 1, л. 148.

27. КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., с. 126.

28. БУЗЕСКУЛ В.П. Ук. соч., с. 235.

29. НПЛ. л. 73.

30. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. J83.

31. НПЛ, л. 76.

32. Там же.

33. Новгородский летописец приводит слова из обращения Всеволода Юрьевича к Мстиславу: «... ты мне есть сын, а я тебе отец». Это указывает на то, что великий князь признает его своим вассалом. НПЛ, л. 76.

34. «Той же зимой великий князь Всеволод послан своего сына. Константина, с братьями его на Мстислава Метиславича на Торжок. Мстислав же, узнав, что идет на него рать, ушел из Торжка в Новгород, а оттуда в Торопец в свою волость». ПСРЛ, т. I, л. 148.

35. Татищев приводит следующие слова Константина: «... новгородцы ныне от страха мира просят, а когда увидят, что мы более от них, нежели им терпеть можно, требуем, то конечно все совокупно, вооружась, будут себя оборонять. Тогда нам нужно их оружием принудить. Но кто может на великие войска и лучшие в бою порядки надеяться? И если им счастие выпадет, то мы примем стыд и вред, а они более возгордятся». ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. 184 —185.

36. НПЛ, л. 76.

37. Там же, л. 77.

38. КОСТОМАРОВ Н И. Русская республика. М. 2014, с. 59—60.

39. НПЛ, л. 77—77об.

40. Там же. л. 77об.—78.

41. Там же, л. 78—78об.

42. Летописец Переяславля Суздальского. ПСРЛ. Т. XLI. М. 1995, л. 539.

43. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. 189.

44. НПЛ, л. 79.

45. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 189.

46. Там же.

47. «Мстислав Мстиславич стал звать новгородцев на вече, но они не пошли, тогда он, перецеловавши всех, поклонился и пошел один с дружиною при смоленских полках». СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 588.

48. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. 189.

49. «Мстислав Романович с братиею и племянниками победил полки Всеволодовы, много черниговских побили и в Днепре потопили; в плен взяли князей Ростислава и Ярополка Ярославичей со многими боярами. Всеволод ушел в Киев и, взяв княгиню с детьми, едва успел уехать за Днепр от гонящих за ним. А Мстислав Романович остановился у Вышгорода. И вышгородцы, отворив врата, просили его к себе во град, и приняли его с честию. В тот же день киевляне прислали к нему, как старейшему в братии, просили его, чтоб принял престол киевский, объявив, что Всеволод, часа не быв в Киеве, ушел». ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 190.

50. Там же, с. 191.

51. НПЛ. л. 80.

52. «Того же лета новгородцы выгнали от себя Мстислава Метиславича, а Ярослава Всеволодовича привели к себе на стол». ПСРЛ, т. I. л. 150.

53. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. 191.

54. Подробно об этом см.: БУЗЕСКУЛ В.П. О занятии Галича Мстиславом Удалым. — Журнал Министерства народного просвещения. Ч. CCXIV. СПб. 1881. с. 86—92.

55. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. ПСРЛ. Т. X. СПб. 1885, с. 72.

56. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 192.

57. НПЛ, л. 82—82об.

58. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 192.

59. «Новгород сколько вам. столько мне принадлежит, и есть нам вотчина. Я же зван был новгородцами и пришел к ним с честию, но они меня обидели, и не могу им не мстить, а с вами, как с братиею. дела никакого не имею». ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч.. с. 192.

60. НПЛ, л. 82об.—83.

61. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 193.

62. ПСРЛ, т. X. с. 69-76.

63. НПЛ, л. 83-87.

64. ПСРЛ. т. I, л. 150—150об.

65. НПЛ. л. 82об.—83.

66. Там же. л. 83об.—84.

67. ПСРЛ, т. X, с. 69.

68. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 193.

69. ПСРЛ. т. X, с. 70.

70. КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., с 154.

71. Летопись по Воскресенскому списку. ПСРЛ. Т. VII. СПб. 1856, с. 121.

72. Там же. т. X, с. 71.

73. Там же. т. VII, с. 121.

74. Там же, т. X, с. 71.

75. Там же.

76. Там же, с. 72.

77. Там же, с. 73.

78. Там же.

79. Там же, с. 74. Согласно Татищеву, князь, обращаясь к дружине, сказал: «Братия и сыновья, вот пришли мы в землю чужую искать мира и покоя, но противные никакого нашего умеренного и справедливого требования принять не восхотели. И вот пред нами полки их. Нет нам иного способа к окончанию нашего дела, как положиться на правосудие и милость Божию, на которую и на правду нашу надеясь, станем крепко и дерзнем смело, не озираяся назад. Ибо не можем избежать смерти, разве храбростию и мужеством, ибо нужно нам жизни и честь оружием спасти и друг за друга пострадать. Забудем про жен, чад и все имение, но бодрствуем единодушно». ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 197.

80. ПСРЛ, т. X. с. 73-74.

81. НПЛ.л. 85об.

82. ПСРЛ. т. X. с. 74.

83. Там же.

84. НПЛ. л. 86.

85. ПСРЛ. т. VII, с. 123; т. X, с. 74.

86. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 710, прим. 413.

87. КОСТОМАРОВ Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей в 2-х книгах. Кн. 1. М. 1995, с. 93.

88. НПЛ, л. 86.

89. БУЗЕСКУЛ В.П. Князь торопецкий..., с. 279.

90. Там же, с. 280.

91. ПСРЛ. т. X. с. 77.

92. КОСТОМАРОВ Н.И. Ук. соч., с. 94.

93. БУЗЕСКУЛ В.П. Князь торопецкий. с. 282.

94. Там же. с. 285.

95. НПЛ. л. 87; СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 598.

96. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 200.

97. Там же.

98. НПЛ, л. 87об—88.

99. Там же, л. 88об.

100. БУЗЕСКУЛ В.П. Князь торопецкий. .. с. 287.

101. ПСРЛ. т. II, с. 736.

102. Там же, с. 737-738.

103. Брак дочери Мстислава Анны с князем волынским Даниилом Романовичем, по Ипатьевской летописи, был заключен на следующий год после первого занятия Галича Мстиславом в 1216 году. ПСРЛ. т. II. с. 732.

104. Там же. с. 738.

10. «Поиде князь Мстислав и Владимир из Киева к Галичу на королевича, и вышли галичане против, и Чехи и Ляхи и Морава и Угры, и сошлись полками. И пособил Бог Мстиславу, и в город Галич въехал, а королевича пленил с женой, и взял мир с королем, а сына его отпустил, а сам сел в Галиче». НПЛ, л. 92.

106. «Мстислав Мстиславич бился с уграми и победил их, избив множество и королевича пленил». ПСРЛ. т. I, л. 152об.

107. Там же, т. X, с. 82.

108. Там же, с. 86.

109. Там же, с. 87.

110. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 207.

111. Там же, с. 209.

112. Татищев, говоря о событиях 1221 г., пишет о том, что Мстислав требовал от Коломана, в случае невыполнения им предъявленного русскими князьями ультиматума, объявить войну, отдав мирные грамоты. Там же, с. 210.

113. Там же. с. 210.

114. Там же.

115. Там же, с. 215.

116. Там же.

117. Там же.

118. Там же, с. 212.

119. ЩАВЕЛЕВА Н.И. Древняя Русь в «Польской истории» Яна Длугоша. (Кн. 1— VI). М. 2004, с. 354-357.

120. Там же.

121. Там же, с. 355.

122. Там же. с. 356—357.

123. Там же, с. 357.

124. НПЛ. л. 144.

125. «Лучше нам встретить их на чужой земле, чем на своей». ПСРЛ, т. II, с. 741.

126. «Мстислав Галицкий, желая один воспользоваться честию победы, не дал им [Мстиславу Романовичу и Мстиславу Святославичу] никакой вести о сражении. Сие излишнее славолюбие Героя столь знаменитого погубило наше войско». КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., с. 239.

127. «Мстислав им не сказал о происходящем из-за зависти, потому что между ними была большая вражда». ПСРЛ, т. II, с. 743.

128. «Князь же Мстислав Киевский видя таковое зло, не двинулся с места, где стоял на горе над рекою Калкой». НПЛ, л. 145.

129. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 217.

130. Там же.

131. «А князь Мстислав Мстиславич и с ним Данил Романович, прибежав к Днепру, где ладьи стояли, переправился и в беспамятстве велел все ладьи порубить и сам, не ожидая многих за ним бегущих, ушел, боясь за ним погони». ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., с. 218. «Мстислав Галицкий, испытав в первый раз ужасное непостоянство судьбы, изумленный, горестный, бросился в ладью, переехал за Днепр и велел истребить все суда, чтобы Татары не могли за ним гнаться». КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч.. с. 239.

132. НПЛ, л. 145об.

133. БУЗЕСКУЛ В.П. Князь торопецкий..., с. 208-209.

134. ПСРЛ, т. II, с. 745-746.

135. Там же, с. 747.

136. По Густынской летописи, Мстислав выдал свою дочь Марию за королевича Белу. ПСРЛ. г. XL, л. 130.

137. Там же. т. II, с. 748.

138. Там же. с. 749.

139. «Случай беспримерный в нашей истории, чтобы Князь Российский, имея наследников единокровных, имея даже сыновей, добровольно уступал владение иноплеменнику, согласно с желанием некоторых Бояр, но в противность желанию народа, не любившего Венгров. Легкомысленный Мстислав скоро раскаялся, и внутреннее беспокойство сократило дни его». КАРАМЗИН Н.М. Ук. соч., с. 254.

140. ПСРЛ. т. II, с. 750.

141. «Сын, согрешил я, что не дал тебе Галич, а отдал иноплеменнику по совету лживого Судислава [галицкий боярин); обманул он меня. Но если Бог захочет, пойдем на него. Я приведу половцев, а ты — со своими. Если Бог даст его нам, ты возьми Галич, а я — Понизье. а Бог тебе поможет». ПСРЛ, т II, с. 752.

142. Там же, т. VII, с. 134: т. X, с. 94; т. XL, л. 130об.

143. ЩАВЕЛЕВА Н.И. Ук. соч., с. 360.

144. ПСРЛ, т. 11, с. 752.

145. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 606




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.