Павленко Н. И. К истории Земских соборов XVI в.

   (0 отзывов)

Saygo

Павленко Н. И. К истории Земских соборов XVI в. // Вопросы истории. - 1968. - № 5. - С. 82-105.

История сословно-представительной монархии в России принадлежит к числу тех вопросов, интерес к которым стал проявляться лишь в течение последнего десятилетия. Эта тема, если ее рассматривать в широком плане, включает как процесс формирования сословий, так и политическое следствие этого процесса - оформление соответствующего государственного устройства. Внимание специалистов было приковано преимущественно к изучению института земских соборов. Это вполне закономерно, ибо соборы, являясь важнейшим элементом сословно-представительной монархии, в концентрированном виде отражали социально-политические противоречия эпохи. Составные элементы земских соборов - боярская дума, освященный собор, корпорации дворян в центре и на местах - представляли не только политическую организацию господствующего класса, но и различные формы землевладения, типы организации феодального хозяйства. Определенное место в земских соборах занимала верхушка городского населения.

Составные части земских соборов либо находились друг с другом в определенном сцеплении, либо, напротив, противоборствовали друг другу. Антагонистические противоречия феодального общества, соответствующим образом трансформируясь, проявлялись в форме внутриклассовых противоречий, средоточием которых на протяжении столетия были земские соборы. Одна из задач историков состоит в том, чтобы изучить все структурные части земских соборов в их взаимодействии, в изменении соотношения сил этих частей, которое вело к укреплению царской власти, эволюционировавшей к абсолютной монархии.

Изучение института земских соборов в широком плане - дело, видимо, ближайшего будущего. В настоящее время фронт исследования темы сужен: рассматривается главным образом внешняя история земских соборов, устанавливается самый факт их созыва. В итоге получены Совершенно неожиданные результаты. Усилиями академикам. Н. Тихомирова, А. И. Копанева, С. О. Шмидта, В. И. Корецкого открыто девять новых соборов, якобы созванных на протяжении последних 53 лет XVI века1. Если к этому прибавить соборы XVI в., о которых ранее было известно (1549, 1566, 1584 и 1598 гг.), то общее их число будет равно 132.

Еще К. С. Аксаков в споре с С. М. Соловьевым, сокрушаясь по поводу малого числа соборов, писал: "Не естественно ли предположить, что земские соборы были и что известия об них или потеряны, или еще не найдены"3. Сожаление К. С. Аксакова понятно, ибо он связывал деятельность соборов с известной формулой: "Правительству - сила власти, земле - сила мнения". Современные нам исследователи, в основном располагая теми же источниками, что и их предшественники, за короткий срок ввели в научный оборот сведения о значительном числе новых соборов.

В советской литературе, как известно, существует четкое определение понятия "земский собор"4. В перечисленных выше работах принятая дефиниция земского собора аргументированно не отвергнута. Впрочем, из статьи М. Н. Тихомирова вытекает, что наличие "земского" элемента, с его точки зрения, непременное условие, дающее основание отнести то или иное собрание к категории земских соборов. С. О. Шмидт, как правило, избегает употреблять термин "земский собор", предпочитая ему термин "собор". Он считает, что в работе соборов 1547 и 1549 гг., а также двух соборов 1550 г. принимали участие "прежде всего боярская дума (обычно полного состава) и освященный собор (полный или неполный). Участие духовенства (освященного собора) и определило название этих собраний - "собор"5. И далее дана общая оценка всех собраний середины XVI в.: "Изучаемые соборы можно рассматривать как зачаточную форму земских соборов"6.

Нетрудно обнаружить, что изученные С. О. Шмидтом соборы (если даже принять их созыв за совершившийся факт) являются разнородными по составу собраниями. Если собор 1549 г. действительно можно отнести к зачаточной форме земских соборов, то на каком основании к ним причислены собрания боярской думы и освященного собора, независимо от того, в полном или неполном составе они представлены? С. О. Шмидт пишет, что в XVI в. "терминология была неустойчивой и еще не вполне определенной... Слово "собора употреблялось в разных значениях: под "собором" подразумевали всякое собрание вообще, и специальное собрание какой-то группы духовенства, и собрание, созванное государем для обсуждения важных вопросов, и т. д... Термин "земский собор" в XVI в., по-видимому, еще не употреблялся"7.

Возможно, С. О. Шмидт прав, констатируя многозначность термина "собор" и отсутствие в XVI в. термина "земский собор"8. Однако неустойчивость и нечеткость терминологии у современников не освобождает историков от необходимости ее уточнить и оперировать научными понятиями, в которые вкладывается определенное содержание. В XVI в. не пользовались и такими понятиями, как "централизованное государство", "сословно-представительная монархия" и т. д., но историческая наука их установила и широко пользуется ими для характеристики определенных явлений. Не всегда ясно также, какие соборы являются предметом исследования С. О. Шмидта: "всякое собрание вообще", "собрание, созванное государем для обсуждения важных вопросов" или совершенно конкретные совещания, именуемые земскими соборами, в которых участвовали царь, боярская дума, освященный собор и представители "земли". Читатель, однако, воспринимает его статьи как изложение истории земских соборов. Именно так, в частности, понял описание событий конца 1564 - начала 1565 г. Л. В. Черепнин, знакомившийся со статьей С. О. Шмидта в рукописи: "В неопубликованном докладе С. О. Шмидт выдвинул интересную и весьма вероятную гипотезу о том, что учреждение в начале 1565 г. опричнины было санкционировано земским собором"9.

Известную ясность в рассматриваемый вопрос С. О. Шмидт вносит в автореферате докторской диссертации, вторая глава которой названа "Первые земские соборы"10, а также в статье "Первые земские соборы Русского государства в свете последних советских исследований"11. Собрания, о которых идет речь в этих работах, следует считать земскими соборами. Исключение составляют собрания, которые раньше назывались просто соборами, а теперь зачислены в "собрания соборной формы" (1550 - 1552 гг., 1571 и 1576 гг.)12. Впрочем, и в автореферате не определены критерии, отличающие "собрания соборной формы" от земских соборов, как и критерии, отличающие собор от земского собора13.

Терминологический разнобой, отсутствие четких критериев приводит к тому, что одни и те же собрания называют по-разному. Собор 1550 г. в Москве А. И. Копанев, открывший его, называет земским14. М. Н. Тихомиров, опубликовавший статью после выхода в свет работы А. И. Копанева, молчаливо игнорирует это открытие. Зато собор 1550 г. во Владимире М. Н. Тихомиров считал земским15, в то время как С. О. Шмидт называет его всего лишь "совещанием соборной формы". Земский собор 1575 г. С. О. Шмидт не упоминает ни в одной из своих работ. Более того, в статье "Земские соборы", опубликованной в Советской исторической энциклопедии, С. О. Шмидт не перечисляет ни одного из открытых ими соборов, за исключением собора 1550 г. в Москве. Лишь Л. В. Черепнин в сводной статье, посвященной земским соборам XVI - XVII вв., признал все вновь открытые соборы16.

А. А. Зимин в последней (по времени выхода) работе не упомянул ни об одном соборе 1540 - 1570-х гг., открытом М. Н. Тихомировым и С. О. Шмидтом17.

Открытия новых соборов стали как бы самоцелью, ибо каждый из авторов, внося свою лепту, не задумывается, как это явствует из содержания их работ, над следствиями, к которым приведут их открытия, вместе взятые. Действительно, если бы речь шла о том, что одним собором было меньше или больше, не стоило бы ломать копья. Но открытие по меньшей мере девяти, а по другому счету - двенадцати новых соборов существенным образом меняет дело. Во-первых, изменяется представление о характере политического строя Русского государства XVI века. До сих пор считалось, что расцвет сословно- представительной монархии в России происходил в XVII веке. Теперь, когда в оборот введены сведения о тринадцати, а по другим подсчетам, даже шестнадцати соборах, якобы созванных на протяжении последних 53 лет XVI в., расцвет сословно-представительной монархии надо отнести к этому столетию. Но как тогда согласуется это заключение (естественно вытекающее из открытий) с тем, что к середине XVI в. сами сословия переживают всего лишь начальную стадию формирования, что в это время лишь начинает складываться аппарат централизованного государства в виде приказов? Как увязать представления о деспотическом режиме Ивана Грозного с тем, что он (если учитывать новые данные о земских соборах) всякий раз, пользуясь терминологией К. С. Аксакова, вступал в "объяснения" с "народом" (вводить или не вводить опричнину, идти ли в поход на Казань, как организовать отпор крымцам и т. д.)?

Во-вторых, сведения о новых соборах разрушают основные представления об истории института земских соборов. Известия о подлинных земских соборах позволяют проследить последовательную эволюцию их форм от менее развитых к более развитым. Так, относительно собора 1549 г. мы не располагаем в данное время сведениями ни о выборности его участников, ни об их числе. Опираясь на свидетельство источника, можно сказать, что на этом соборе присутствовали освященный собор, боярская дума и дети боярские, находившиеся в Москве, но не были представлены горожане и что собор обсуждал вопросы внутренней политики. Собор 1566 г., как это вытекает из исследований В. О. Ключевского, М. Н. Тихомирова и А. А. Зимина, был более представительным, в его заседаниях, помимо боярской думы, освященного собора и дворян с мест, участвовали горожане. Деятельность собора 1566 г. означала шаг вперед в развитии института: расширился контингент соборных представителей. Наконец, с третьим земским собором, созванным в 1598 г., связана еще одна, более высокая ступень в формировании учреждения: на этом соборе зарегистрировано наличие "выбора" из городов, в то время как участниками собора 1566 г. были лица, назначенные правительством. Система выборности, как и институт земских соборов в целом, достигает расцвета в первой половине XVII века.

Короче говоря, аргументация созыва вновь открытых земских соборов нуждается в проверке. Отсюда и цель настоящей статьи - проверить убедительность доказательств созыва земских соборов, сведения о которых появились в литературе последних лет. Поэтому все соборы, созыв которых не вызывает сомнений (1549, 1566 и 1598 гг.), остались за пределами нашего внимания.

В дореволюционной и советской литературе долгие годы велись споры о времени созыва первого в Русском государстве земского собора, весьма удачно названного собором примирения. Датировку созыва собора примирения ученые XIX в. обосновывали ссылкой на свидетельство двух источников - Хрущевского списка Степенной книги, в котором помещена речь Грозного на Лобном месте, и деяний Стоглава.

Одно из этих доказательств оказалось недолговечным. Сначала С. Ф. Платонов, а затем П. Г. Васенко18 пришли к выводу, что текст с речью Грозного является интерполяцией. Приняв этот довод, специалисты уделили преимущественное внимание расшифровке таинственных слов из речи Грозного на Стоглавом соборе: к какому времени следует приурочивать слова "в преидущее лето" - к 1550 или 1549 году?19.

В 1955 г. А. И. Копанев обнаружил приписку В. Н. Татищева к Львовской летописи20, которая, как он полагает, снимает дискуссионный вопрос о том, где и когда утверждался Судебник 1550 года. А. И. Копанев сделал вывод, что "Судебник 1550 г. был выработан на земском соборе при участии представителей от городов, боярской думы и других чинов государственного центрального управления"21. Более того, приписка В. Н. Татищева позволила А. И. Копаневу поставить под сомнение доводы С. Ф. Платонова относительно интерполяции в Хрущевской Степенной книге.

Однако в том же 1955 г., когда А. И. Копанев опубликовал свою статью, появилось исследование В. Н. Автократова, значительно углубившее обоснование того, что текст с речью Грозного является грубой подделкой. К аналогичному выводу еще раньше пришел С. Б. Веселовский, утверждавший, что "Воззвание" Ивана Грозного к народу и все сообщение о земском соборе 1550 г. следует рассматривать как вымысел Хрущевых, не имеющий никакой исторической цены"22.

Таким образом, из трех доводов один, а именно свидетельство Хрущевской Степенной книги, должен быть признан несостоятельным. Но и оставшиеся два аргумента (приписка В. Н. Татищева и речь Грозного на Стоглавом соборе) не относятся к числу бесспорных. Напомним, что приписка В. Н. Татищева имеет две несуразности, на которые обратил внимание А. И. Копанев, опубликовавший ее: в ней Грозный дважды назван не царем, а великим князем, сама приписка помещена против текста, рассказывающего о событиях 1544 года. А. И. Копанев объясняет это тем, что В. Н. Татищев работал над Львовской летописью до обнаружения им Судебника 1550 г. и что в распоряжении В. Н. Татищева находился какой-то не дошедший до нас источник, из которого он и заимствовал сведения о созыве земского собора. А. А. Зимину это объяснение показалось малоубедительным, и он высказал предположение, что скорее всего эта запись связана с позднейшей вставкой в Хрущевскую Степенную книгу, где тоже говорится о соборе 1550 г.; владелец этой рукописи мог ознакомить В. Н. Татищева с записью в Степенной книге23. На наш взгляд, ни одно из этих двух объяснений все же не дает удовлетворительного ответа на вопрос, почему Грозный назван не царем, а великим князем, почему текст отнесен к 1544 году24.

Наиболее сложными и, надо сказать, туманными являются слова Грозного в речи, произнесенной им на Стоглавом соборе. Царь напомнил освященному собору, что "в преидущее лето" состоялось примирение между боярами, приказными и кормленщиками, с одной стороны, и "всеми землями" - с другой, и "тогда же" решено было "исправити" Судебник25. Коль речь была произнесена в 1551 г., то специалисты выдвинули ряд хитроумных построений с целью определения времени, к которому можно отнести созыв собора и решение "судебник исправити". Слово "преидущее" всякий раз расшифровывалось как "предшествующее" по отношению либо к 1551, либо 1550 году. Стоит, однако, отказаться от стремления во что бы то ни стало вести точный отсчет времени от дня произнесения речи и стать на путь анализа и сопоставления текста этой речи со свидетельством Продолжения Хронографа 1512 г., как решение о составлении нового судебника неумолимо приведет нас к собору примирения 1549 года. В этом случае "преидущее" будет иметь более широкий смысл, соответствующий "в прошлых годех".

Сопоставим далее формуляры начальных фраз судебников XV - XVI вв., Стоглава, а также Уложения 1649 г., чтобы получить представление о том, кто принимал участие в их составлении, кем они утверждались. Судебник 1497 г. "уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры"26. Судебник 1550 г. "уложил" тоже "царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси с своею братьею и з бояры"27. Наконец Уложение 1649 г. было составлено комиссией кн. Н. И. Одоевского и утверждено земским собором, как то совершенно очевидно явствует из соборного приговора28. К составлению Судебника 1550 г., как можно судить по приведенному выше тексту, земский собор никакого отношения не имел29.

В одной из статей С. О. Шмидт счел возможным "отказаться от привычной мысли, будто бы Стоглавому собору предшествовал только один "Собор примирения", таких собраний было три - в 1547, в 1549 и 1550 гг., и различные источники упоминают о различных собраниях"30. Сомневаться в созыве собора 1549 г. нет оснований, так как факт его деятельности имеет прямое подтверждение источника31. Сомнения относительно собора 1550 г. изложены выше. Что касается собора 1547 г., то приводимая С. О. Шмидтом аргументация в пользу его существования представляется нам малоубедительной. Опираясь на текст первого послания Ивана IV Курбскому и "Истории о великом князе Московском" Курбского, С. О. Шмидт приходит к выводу, что собор мог происходить после пожара и московского восстания, но до Стоглавого собора, то есть в промежутке между 1547 и 1551 годами. Он считает, что "покаяние" Грозного на соборе было совершено в ноябре - декабре 1547 г., и подкрепляет свою догадку двумя доводами. Один из них заимствован из Никоновской летописи и Царственной книги. Приведем текст полностью: "Сиа вся наведе на ны бог грех ради наших, понеже множество съгрешихом и беззаконовахом. Бог же праведным своим судом приводяй нас на покаяние, ово убо пожаром, ово убо гладом, ово же убо ратным нахождением, убо мором"32. Цитированный текст не сообщает данных о том, в какой форме было совершено покаяние. Эту недомолвку Никоновской летописи С. О. Шмидт расшифровал, используя текст Степенной книги, в которой вслед за рассказом о пожаре 1547 г. помещены три религиозно-назидательных сюжета. В последнем из них написано: "Вси же людие умилишася и на покаяние уклонишася от главы и до ногу, яко же сам благочестивый царь, тако же и вельможи его и до простых людей..."33. Таким образом, один источник сообщает о покаянии, а другой это известие дополняет сведениями о составе лиц, принимавших участие в покаянии. Объединив показания двух источников, выражавших традиционную религиозно-моральную сентенцию, С. О. Шмидт придал им конкретно- исторический смысл и на основании их сконструировал первый в истории России земский собор 1547 года34.

С подобной интерпретацией едва ли можно согласиться. Летописцы всякий раз, когда им приходилось писать о постигшем страну несчастье, объясняли это грехами и нередко призывали людей "к покаянию" почти в тех же выражениях, которые мы находили в Никоновской летописи35. Во всех случаях слова "приводяй нас на покаяние" - риторический оборот, стереотипная часть фразы, сопутствующая рассуждениям летописца о земной суете с позиций провиденциализма. Вряд ли следует доказывать, что подобная фразеология может быть использована лишь для изучения политических, моральных и религиозных воззрений летописца; никакого конкретно-исторического смысла она иметь не может. Тем не менее С. О. Шмидт на этом шатком фундаменте сооружает целое здание36. На наш взгляд, приведенного С. О. Шмидтом материала недостаточно, чтобы присоединиться к его мнению о созыве собора в 1547 году.

В 1550 г., оказывается, был созван не один собор, о котором шла речь выше, а два - второй состоялся во Владимире. Продолжение Хронографа редакции 1512 г,, на основе которого М. Н. Тихомиров высказал предположение о созыве этого земского собора, сообщает, что Грозный, находясь во время подготовки похода на Казань во Владимире, 7 января 1550 г. в Успенском соборе обратился к митрополиту, боярам, воеводам, княжатам, детям боярским и городовым дворянам с речью, призывавшей слушателей, чтобы "они бы его царьское дело делали все заодин по его царскому наказу". В ответ присутствовавшие там чины "со слезами единомышлено велегласно вопияли: "и мы, государь, единомышлено все заодин хотим за святыя церкви и за тебя, государя, и за все православное христьяньство головы свои положити. Поди, государь, з божиею помощию на свое дело и твое царьское наказание и повеление сугубо восприемлем; как ты, государь, повелиш, так и сделаем"37. Ответ бояр и детей боярских, по мнению М. Н. Тихомирова, похож "на те постановления соборов, которые встречаются позже"38.

Можно признать, что состав присутствовавших в Успенском соборе напоминает состав земского собора. Помимо бояр, там находились дворяне и дети боярские, а также освященный собор, вызванный царем во Владимир. И все же трудно согласиться с утверждением М. Н. Тихомирова, что во Владимире 7 января 1550 г. заседал земский собор. Сходство состава участников церемонии 7 января 1550 г. с "чинами" земского собора в очень слабой степени может быть использовано в качестве аргумента в пользу интерпретации свидетельства Хронографа о заседании земского собора. Если следовать подобной логике, то подавляющее большинство церемоний, в которых на протяжении XVI - XVII вв. принимал участие царь, надо тоже объявить земскими соборами. В самом деле, присутствие царя на молебне всегда сопровождалось присутствием бояр и высших церковных иерархов. В молебне, как и в других церемониях, разумеется, участвовал пестрый конгломерат людей: там были и горожане и дворяне. Таков, например, обряд, совершаемый в связи с рождением царских детей39, выход царя во время церковных празднеств40 и т. д. Еще больше внешнего сходства можно обнаружить между земским собором и церемонией коронации царя. На ней не только присутствовали "чины" земского собора, но и произносились речи: перед собравшимися выступал царь, ему отвечал митрополит. Совпадение состава участников разнородных, по существу, собраний могло носить, как мы видим, случайный характер. Никто не считает царский выход земским собором, хотя состав людей, участвовавших там и здесь, мог совпадать.

Далее возникает вопрос: какова была цель созыва земского собора во Владимире в 1550 г., на какие его практические результаты мог рассчитывать Иван IV? Собор состоялся 7 января, и в тот же день русское войско, сосредоточенное во Владимире, выступило в поход на Казань. Решение о походе на Казань было принято задолго до 7 января 1550 года. Быть может, царь хотел достичь единодушия и подогреть патриотические настроения перед серьезным военным испытанием? Положительный ответ на этот вопрос отпадает, ибо в последующем не было случая, чтобы для этой цели созывался собор, - перед походами служили молебен. Таким образом, в соборе, созванном накануне выступления в военный поход, не было никакой надобности.

Что же происходило во Владимире накануне выступления войска? Если придерживаться показаний источников, то следует признать, что там состоялось заседание боярской думы с участием митрополита, вынесшее постановление о том, чтобы воеводам "во всяких посылках в всяком разряде не местничатися". Приговор об отмене местничества на время похода, как это явствует из "Вопросов Ивана IV митрополиту Макарию", был принят раньше, но его реализация, по-видимому, сопровождалась столь сильным сопротивлением, что появилась необходимость подтвердить этот приговор двумя дополнительными, первый из которых состоялся во Владимире, а второй - в Нижнем Новгороде41.

Во Владимире, кроме того, 7 января 1550 г. происходил молебен, на котором Присутствовали царь, митрополит, церковные иерархи, бояре и участники похода. Кто обратился к присутствовавшим на молебне с речью? М. Н, Тихомиров учитывает лишь свидетельство Продолжения Хронографа 1512 г., согласно которому речь держал царь. Между тем согласно Никоновской летописи речь произносил не царь, а митрополит, что в корне меняет дело. Но независимо от того, кто выступил перед собравшимися - царь или митрополит, либо и тот и другой, остается неясной дальнейшая процедура обсуждения вопроса: кто и как отвечал царю на его речь - митрополит от имени освященного собора, боярин - от боярской думы, а дворянин от воинов или этот ответ был многоголосым? Думается, что летописец условно отразил форму реакции слушателей: интенсивное моление, то есть приличествующее случаю действие, воспринятое как знак одобрения речи, послужило основанием приведенных в летописи ответных слов слушателей, которых в действительности никто не произносил. Именно так следует, на наш взгляд, интерпретировать свидетельство летописца о том, что присутствовавшие "со слезами единомышлено велегласно вопияли".

Еще больше сомнений вызывает статья, посвященная земскому собору 1555 - 1556 гг.42, обсуждавшему, по мнению С. О. Шмидта, земскую реформу Грозного. Ни русские, ни иностранные источники не упоминают об этом соборе, ничего о нем не писали и историки. На основании миниатюр лицевой Никоновской летописи С. О. Шмидт конструирует событие, принципиально отличающееся от того, которое описано в летописи. На первой опубликованной им миниатюре изображен царь с братьями, бояре и митрополит; на второй царь находится в окружении одних бояр. На третьей, помимо царя и бояр, присутствуют воины. Все три миниатюры, вместе взятые, и каждая из них в отдельности не передают всех "чинов" земского собора - на них отсутствует изображение освященного собора. Кстати, митрополит не изображен ни на второй, ни на третьей миниатюре, а его присутствие на первой не подтверждено летописным текстом. Что это, тот случай, когда миниатюра дополняет текст или, напротив, дезориентирует читателя?43

В рассматриваемых миниатюрах обнаруживается последовательное развитие одного сюжета и единообразие приема комментирования текста. Если бы в центре внимания художника находились "чины" земского собора, то тогда он бы дополнил первую миниатюру изображением воинов и духовных лиц, а вторую и третью - изображением братьев царя и митрополита с церковными иерархами. Главную задачу миниатюрист, видимо, усматривал в другом, а именно: он стремился передать содержание обсуждавшихся вопросов. Трудно допустить, чтобы художник каждый раз руководствовался различным принципом подачи изобразительного материала: в основу второй миниатюры положил обсуждавшийся вопрос, а третьей - участников собрания. В этом случае в содержании миниатюр невозможно было бы разобраться не только далеким потомкам художника, но и его современникам.

Исходя из этого, можно предложить иной вариант расшифровки миниатюр, опубликованных С. О. Шмидтом: на первой из них изображены "в общем плане" участники совещания, обсуждавшего земскую реформу Грозного. Круг этих участников не был столь широким, чтобы его можно было назвать земским собором: царь с братьями, митрополит и боярская дума, то есть обычный, повседневный состав правительства44. Две следующие миниатюры носят, так сказать, частный характер, их задача состояла в том, чтобы доступными художнику средствами раскрыть содержание обсуждавшихся вопросов. Ларь, изображенный на второй миниатюре, означал, что обсуждались финансовые вопросы, а воины на третьей - что внимание совещания было приковано к вопросам военным. У предложенной интерпретации миниатюр, на наш взгляд, есть одно бесспорное преимущество: она не только не противоречит тексту, а, наоборот, объясняет, почему в нем отсутствует намек на то, что реформа обсуждалась "соборне", или хотя бы упоминание о том, что в работе совещания участвовали дети боярские, как это имело место при перечислении участников совещания в феврале - марте 1549 года.

Выше мы обратили внимание на логическое толкование миниатюр. Но наиболее убедительный материал, подтверждающий малую вероятность интерпретации С. О. Шмидтом, дают сами миниатюры. Дело в том, что в распоряжении историков имеется миниатюра, изображающая подлинный земский собор 1566 года45. На ней четко видны курии, составлявшие земский собор. К сожалению, автор статьи о соборе 1555 - 1556 гг. уклонился от сопоставления ее с миниатюрами, им опубликованными46.

Наибольшее внимание в своих работах С. О. Шмидт уделил обоснованию созыва земского собора 1564 - 1565 годов. В его статье высказано лишь предположение о функционировании этого собора: "Какой-то собор, по-видимому, имел место и в канун учреждения опричнины: в конце 1564 - начале 1565 годов. К такому предположению можно прийти на основании сравнительного исследования официальной летописи, сочинений иностранцев и других источников"47. В автореферате докторской диссертации эта мысль выражена более определенно: "Есть основание полагать, что собор созвали в Москве и в канун учреждения опричнины - в конце 1564 - начале 1565 года. К такому выводу можно прийти при изучении официальной летописи (особенно в сравнении с летописным трафаретом известий о соборах 1566 и 1598 гг.), сочинений иностранцев (прежде всего Таубе и Крузе) и других исторических источников"48. Предшественники С. О. Шмидта - дореволюционные и советские авторы обобщающих работ, писавшие о бурных событиях зимы 1564 - 1565 гг. и располагавшие теми же источниками, не связывали эти события с деятельностью земского собора49.

В основе расхождений, существующих ныне в оценке этих событий, лежит различное понимание вопроса о том, к кому обратился Грозный с посланиями, доставленными из Александровой слободы в Москву 3 января 1565 г., - к "чинам" вообще, как это считали предшественники С. О. Шмидта, или к "чинам" земского собора, как полагает С, О. Шмидт? В первом случае слову "чин" дается расширительное толкование, чин понимается как составная часть сословной структуры феодального общества; во втором случае в это слово вкладывается более конкретное содержание: чин - составная часть структуры земского собора.

Переходя к анализу источников, отметим, что некоторые наблюдения, сделанные В. Б. Кобриным50 и развитые С. О. Шмидтом, нам представляются убедительными. В значительной степени вероятно предположение, что требования Грозного, быть может, выраженные не в столь ультимативной форме, как в посланиях и в речах, являлись предметом обсуждения еще накануне отъезда царя из Москвы. Именно для этой цели в Москву были вызваны церковные иерархи. Обсуждение, видимо, носило бурный характер, что позволило Штадену охарактеризовать его как "мятеж". Впрочем, надо признать, что лаконичную и столь же туманную фразу Штадена ("Великий князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу")51 расшифровать трудно, с уверенностью можно лишь сказать, что это не был мятеж горожан52.

Но можно ли на основании предположения о том, что требования царя предварительно обсуждались перед его отъездом из Москвы, утверждать, будто это обсуждение происходило на земском соборе, а не на совместном заседании боярской думы и освященного собора? Думается, что приведенной С. О. Шмидтом аргументации недостаточно, чтобы квалифицировать собрание, состоявшееся 3 декабря 1564 г., как заседание земского собора.

Обратимся к свидетельству Таубе и Крузе, текст которых мы будем цитировать в извлечениях, поскольку главным в нем является упоминание об участии в событиях "всех сословий"53. Кто такие "все духовные и светские чины", "представители всех чинов" и "представители сословий" в понимании Таубе и Крузе? Легче всего расшифровать "всех духовных и светских чинов", присутствовавших на богослужении. Нетрудно также установить представителей сословий, отправивших ответы Грозному в Слободу, - их мы знаем по летописному рассказу. Остается разгадать, кого имеют в виду Таубе и Крузе в первом случае, когда пишут о всех духовных и светских чинах, присутствовавших при отказе царя от трона.

Список "всех духовных и светских чинов" получится довольно внушительным даже в том случае, если мы ограничимся включением в него конюшего, бояр, окольничих, приказных, митрополита, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов. Можно продолжить этот список, включив в него дворян, детей боярских, гостей и купцов. Но присутствовали ли эти дополнительные "чины" на совещании 3 декабря? Сомнительно. Если бы они были участниками совещания, то царь не сказал бы присутствовавшим, что "он хорошо знает и имеет определенные известия, что они не желают терпеть ни его, ни его наследников", ибо политика Грозного была направлена на возвышение дворян и детей боярских и именно эти прослойки класса феодалов составляли опору царя в годы осуществления опричной политики. К тому же царь отбыл из Москвы в сопровождении детей боярских. Открыто встала бы на земском соборе на сторону царя в его столкновении с боярами и верхушка посадского населения, ибо союз монарха и горожан сложился задолго до 60-х годов XVI века. В противном случае поведение гостей и купцов, равно как и самого царя, выглядит непоследовательным. 3 декабря они молчали, а через месяц царь апеллирует к ним, рассчитывая на их поддержку.

Таким образом, как нам представляется, следует признать, что на собрании, о котором сообщают Таубе и Крузе, не присутствовали ни дети боярские, ни купцы, ни гости, то есть представители "земли", без наличия которых совещание не может называться земским собором. Просчет Грозного и состоял в том, что поставленный им вопрос обсуждался лишь незначительной частью феодалов, а именно боярской думой и освященным собором, без привлечения широких кругов землевладельцев и представителей посада. Встретив сопротивление бояр ("мятеж", по Штадену), молчаливо поддержанных духовенством, царю ничего не оставалось, как покинуть столицу.

Обратимся далее к летописному рассказу о событиях 3 января 1565 г. в Москве, продолжение которых развернулось в Александровой слободе. С. О. Шмидт полагает, что, "согласно летописному тексту, обсуждение царских грамот, присланных в Москву из Александровой слободы, происходило порознь "по чинам", в соответствии с принципами соборного представительства; вторая грамота предназначена была не всему московскому посаду, а купеческому "чину" собора. Порознь к "чинам" царь обращался и в Слободе"54.

Начнем с того, что "принцип соборного представительства" предусматривает наличие четырех (бояр, духовных иерархов, дворян, а также представителей горожан) или, на худой конец, трех чинов (бояр, духовных иерархов и представителей "земли" в лице дворян), а грамот было отправлено только две: митрополиту и населению Москвы. Заметим, что грамота, адресованная митрополиту, обсуждалась не "порознь" по "чинам", в соответствии с "принципами соборного представительства", а на освященном соборе, на котором в качестве частных лиц присутствовали обвиненные во всех тяжких грехах бояре и приказные люди, а также представители духовенства, не входившие в состав освященного собора55. Присутствие бояр, окольничих, приказных людей, а также духовенства было обусловлено тем, что они являлись объектом обвинения царя: одни из них чинили "измены", а вторые покрывали их. Привлекает внимание указание летописи на присутствие на собрании "всех приказных людей" и "множества народа". "Все приказные люди", как и "множество народа", не могли входить в состав земского собора. Примечательно, что на этот раз в собрании участвовали и дети боярские, которые, видимо, вместе со "множеством народа" создали перелом в ходе кризиса. Только в этом случае можно сочетать показания двух дополняющих друг друга источников: свидетельств Таубе и Крузе, с одной стороны, и летописи - с другой. В самом деле, если верить лифляндцам, то бояре и церковные иерархи были свидетелями того, что Иван IV отказался от трона еще 3 декабря 1564 г., но только месяц спустя они решили признать справедливость царских обвинений в свой адрес. Такое могло случиться лишь при вмешательстве в ход событий третьей силы - детей боярских и посадского населения, которые и оказали давление на позиции бояр и духовенства.

Вторая грамота царя действительно обсуждалась на отдельном совещании. Но у нас нет оснований согласиться с предположением, что она "предназначалась прежде всего для купеческого "чина" собора, и именно этот "чин" (то есть верхушка посада) в первую очередь и обсуждал ее содержание"56. Грамота была направлена "к гостям же и х купцом и ко всему православному крестиянству града Москвы"57, то есть к населению столицы58.

Таким образом, как это явственно следует из летописи, послания Грозного обсуждались не "чинами", а "адресатами". Одно такое обсуждение состоялось в освященном соборе, на котором, так сказать, неофициально присутствовали бояре, окольничие, дети боярские, приказные люди и множество народа. На другом царскую грамоту читали дьяки Путила Михайлов и Андрей Васильев "перед гостьми и перед всеми людми".

Летописный рассказ о событиях после обсуждения посланий Грозного также не подтверждает предположения о том, что речь идет о "чинах" земского собора, а не о чинах вообще. Поскольку послания царя были направлены митрополиту и горожанам, естественно ожидать, что и ответы должны были следовать от них, а не от кого-либо другого. Между тем делегаций было больше, чем следовало. Помимо официальной делегации от митрополита, которой было поручено хлопотать перед царем, чтобы он по отношению ко всем обвиненным в изменах "гнев бы свой и опалу с них сложил", и делегации гостей, купцов и "многих черных людей", в Слободу потянулась пестрая толпа: отдельно поехали "архиепископы и епископы сами по себе бити челом"; туда же отправилась, "не ездя в домы своя", боярская дума в полном составе ("все бояре и околничие") в сопровождении представителей правительственной администрации - казначеев, дворян и приказных людей. Цель их поездки предельно ясна: подобно духовенству, и они, как главные обвиняемые, отправились снимать с себя "вину". Среди поехавших в Слободу летопись не называет детей боярских, то есть основных участников подлинных земских соборов.

Не напоминает земский собор и процедура приема делегаций в Слободе. Пред "очи царя" были допущены делегация митрополита, боярская дума с приказными дельцами и освященный собор. Встреча царя с прибывшими гостями, согласно летописному известию, не состоялась. Следовательно, в январе 1565 г. царь встречался не с чинами земского собора, а всего лишь с правительством и правительственными чиновниками. Равным образом указ об опричнине принят не земским собором, а совместным заседанием боярской думы и освященного собора в присутствии приказных людей: "Архиепископы же и епископы и архимандриты и игумены и весь освященный собор, да и бояре и приказные люди то все положили на государьской воле"59. Летописный рассказ на этот счет подтверждается другим источником - житием митрополита Филиппа, выдержку из которого приводит С. О. Шмидт: "царь "сотворяет совет", состоящий из боярской думы и освященного собора", которому объявляет "свою царьскую мысль" о введении опричнины60. Ни в летописи, ни в житии митрополита Филиппа, как мы видим, нет даже намека на утверждение опричнины земским собором.

Несколько иную интерпретацию событий, связанных с учреждением опричнины, дает Р. Г. Скрынников. Он придерживается того мнения, что земского собора не было ни накануне отъезда царя, ни в его отсутствии, ни, наконец, в Слободе. Грамоты царя из Александровой слободы предназначались не "чинам" земского собора, как полагает С. О. Шмидт, а митрополиту Афанасию и "всему посадскому населению столицы"61. Земский собор заседал лишь после возвращения царя в Москву, то есть в феврале 1565 г., и был созван для утверждения указа об опричнине.

Кто же присутствовал на этом соборе? По мнению С. О. Шмидта, собор 1564 - 1565 гг. "представляется первым собором, в котором участвовали посадские люди". Р. Г. Скрынников не упоминает о посадских людях и считает, что на заседание были приглашены "боярская дума, высшее духовенство и, по-видимому, представители дворянства"62. Проявляя осторожность в определении состава земского собора, он пишет о том, что на нем представители дворянства присутствовали "по-видимому", а не наверняка. Логично было бы тогда предположить, что и земский собор был созван "по-видимому", ибо отсутствие уверенности в том, что на собрании были представители "земли", лишает нас основания считать подобное собрание земским собором, если на нем отсутствовали не только представители городов, но даже дворянства.

Выше мы отмечали, что русские источники дают перечень чинов, участвовавших в собрании, на котором был принят указ об опричнине. Ни летопись, ни житие митрополита Филиппа не называют среди присутствовавших представителей от дворянства. Р. Г. Скрынников основывает свое предположение на этот счет на свидетельстве Таубе и Крузе, отметивших, что царь вызвал дворянство. Он считает само собой разумеющимся, что "в понимании немецких дворян - первое сословие объединяло бояр, князей и детей боярских"63, тогда как данное утверждение нуждается как раз в тщательной аргументации64.

В заключение остановимся на разборе еще одного доказательства в пользу созыва собора накануне учреждения опричнины. Речь идет о сопоставлении летописного рассказа о соборе 1566 г. с рассказом о соборе, якобы имевшем место в 1564 - 1565 годах. На наш взгляд, одного этого сопоставления вполне достаточно, чтобы отклонить версию о созыве земского собора в 1564 - 1565 годах.

Известно, что от собора 1566 г. сохранился приговор. Однако для решения принципиального вопроса, созывался или не созывался собор в 1566 г. и что было предметом обсуждения на нем, вполне достаточно летописных известий, в частности Продолжения Никоновской летописи65. Летописная характеристика событий кануна опричнины подобных сведений не содержит. Единственное совпадение, отмеченное С. О. Шмидтом, состоит в том, что участие в событиях посадского населения выражено близкими друг другу формулами. "В летописном описании собора кануна опричнины формула: "гости и купцы и все гражане града Москвы", а участие горожан в соборе 1566 г. передано словами: "гости и купцы и все торговые люди"66. Но эти сопоставления нисколько не подтверждают тезиса о том, что летописец, описывая события 1564 - 1565 гг., имел в виду земский собор, ибо в этом описании нет главного - перечня "чинов", присущих соборному представительству, соборной терминологии, или хотя бы характеристики процедуры, из которой явствовало бы, что речь идет о земском соборе. Характеризуя деятельность земского собора 1566 г., летописец использует термин "приговорили", пишет о том, что члены одной из палат земского собора - освященного собора - "к приговорному списку руки свои приложили", а все прочие участники земского собора "на своих речех государю крест целовали". Ничего подобного мы не находим в рассказе летописца о кануне опричнины и ее утверждении.

Как же случилось, что Продолжение Никоновской летописи не сообщает никаких данных о соборе 1564 - 1565 годов? Исследователи, утверждающие факт существования этого собора, разумеется, учитывают" возможность постановки подобного вопроса. С. О. Шмидт, например, отвечает на него так: "Сомнения эти, однако, вряд ли могут поколебать вывод о соборе кануна опричнины, так как в официальной летописи упомянут вообще только один собор за время царствования Ивана Грозного - собор 1566 года. В официальной летописи, как известно, основное внимание уделялось фактам из жизни государя и его семьи и внешнеполитическим событиям (войнам, дипломатическим сношениям). Собор 1566 г. и упомянут именно потому, что он был посвящен вопросу внешней политики"67. Доводы С. О. Шмидта имели бы силу лишь в том случае, если бы они опирались на неопровержимые факты, что все соборы, открытые им, а также М. Н. Тихомировым и В. И. Корецким, действительно имели место в XVI веке. Однако догадки названных авторов пока еще лишены доказательности.

Действительно, официальные летописи основное внимание уделяют Грозному, событиям придворной жизни и внешнеполитическим акциям правительства. Однако важнейшие факты внутренней политики правительства все же нашли отражение в летописях. Никоновская летопись сообщает сведения о реформах середины 1550-х годов, а ее Продолжение пространно описывает события, происходившие в конце 1564 - начале 1565 г. в Москве и Александровой слободе. Почему же летописец умалчивает о земском соборе, если таковой состоялся? Ответить на этот вопрос пытается Р. Г. Скрынников68. "Официальная летопись, - пишет он, - подробно излагает содержание указа об опричнине, но вовсе не упоминает о созыве собора. После падения Адашева составлением официальной, летописи занимались такие руководители земщины, как дьяки И. Висковатый, А. Васильев и т. д., выражавшие недовольство насилиями опричнины. Умолчание о соборе могло быть косвенным осуждением опричнины с их стороны".

Однако если согласиться с предложенным им объяснением, то надобно признать, что Продолжение Никоновской летописи утрачивает значение официального документа и что этот летописный источник рассматривает события, не глазами царя, а глазами Висковатова и Васильева. Но как согласовать, допущенную вольность дьяков с тем живым интересом, который царь, как хорошо известно, проявлял к летописанию? Напрашивается вывод, что либо летопись составлялась без ведома царя, в порядке, так сказать, идеологической диверсии, либо сам царь дал согласие на то, чтобы превратить созыв собора в тайну. Но ни первое, ни второе предположения не имеют под собой почвы. К тому же у нас нет оснований для того, чтобы заподозрить Висковатова в отрицательном отношении к опричнине в годы, когда осуществлялась работа над летописью. Давно уже доказано, что летописи, составлявшиеся в период опричнины, а также вставки в более ранние летописные тексты восхваляли опричные порядки и доказывали необходимость их введения.

Сведения о земском соборе 1571 г. заимствованы С. О. Шмидтом у Д. Горсея. Собор этот был якобы связан с походом Девлет Гирея на Москву69. Но свидетельство Горсея, на наш взгляд, не дает никаких оснований для того, чтобы квалифицировать созванное Грозным совещание как земский собор. Горсей пишет: "Он (Грозный. - Н. П.) созвал царский совет и пригласил на него митрополитов, епископов, духовенство, князей и важнейших из дворян"70. Состав "царского совета" расшифрован здесь довольно точно: в его заседании участвовали духовные иерархи в лице митрополита и епископов, а также боярская дума, представленная князьями и важнейшими дворянами, надо полагать, думными дворянами. Перед нами совместное собрание боярской думы и освященного собора под председательством царя, а не земский собор. Вряд ли, однако, на этом заседании "царского совета", оба учреждения могли быть представлены полными составами. Обстановка в стране ни до пожара, ни после него не благоприятствовала не только созыву земского собора, но и присутствию на совещании бояр71.

Созыв следующего собора, якобы состоявшегося в 1575 г., В. И. Корецкий обосновывает двоякого рода источниками: обнаруженными им документами русского происхождения и свидетельством Горсея. Но дают ли перечисленные источники основание для твердого вывода о том, что мы имеем дело с земским собором? Положительный ответ на этот вопрос является пока преждевременным.

Записки Джерома Горсея, широко используемые исследователями, требуют тщательного источниковедческого анализа72. Поэтому обратимся к документам отечественного происхождения. В опубликованном В. И. Корецким изложении указа Ивана IV от 30 сентября 1575 г. сказано, что "велел государь бояром и воеводам князю Ивану Юрьевичю Булгакову Голицыну, и иным воеводам и большим дворяном з берегу из украиных городов быти к Москве по списку для собору"73. В. И. Корецкий акцентирует внимание на словах "для собору", которые он понимает как вызов на земский собор. Слово "собор" в древнерусских источниках, по словарю И. И. Срезневского, употреблялось в 16 различных смыслах74. Если рассматривать указ царя в целом, то он имеет скорее не политическое, а военное значение. Составителя указа интересует расположение полков "на берегу", роспись лиц, замещавших созванных в Москву больших воевод, и предписание оставшимся "всяким людям итить по-прежнему по полкам". Поэтому с таким же основанием можно толковать слова "для собору" как сбор военачальников на совещание в Москву накануне наступления глубокой осени и зимы, когда практически исчезала опасность татарского вторжения. Кстати, в распоряжении исследователей имеется документ о вызове воевод и больших дворян лишь "з берегу", в то время как русские войска находились и на западных рубежах страны. Приведенные В. И. Корецким сведения из приходо-расходных книг монастырей не дают основания утверждать, что речь идет о расходах на содержание иерархов, вызванных на собор. В одной из них сообщается о выдаче владыке "на корм" 10 алтын, а в другой - о грандиозной сумме в 100 руб 22 алт. 4 ден., причем расходы в первом случае не связаны с собором, а во втором случае вместо принятого выражения "на собор" написано "в собор"75. Быть может, речь идет о содержании представительства монастырей в Москве. Быть может также, что собор занимался разбором дела новгородского архиепископа Леонида дважды - в 1573 и в 1575 годах.

Допустим, однако, что в Москву одновременно были вызваны и церковные иерархи и воеводы с дворянами "з берегу". Располагает ли В. И. Корецкий какими-либо документами, подтверждающими соединения этих собраний в единое, что в итоге должно дать земский собор? Таких данных нет. В. И. Корецкий сам конструирует земский собор, причем без участия горожан. Равным образом и повестка дня этого земского собора является не фактом, а плодом логического построения автора. Первоначально В. И. Корецкий полагал, ссылаясь на Горсея, что "вопрос о секуляризации стал предметом обсуждения земского собора 1575 г., во всяком случае, освященного собора, являвшегося его частью", и что поставление Симеона Бекбулатовича "сопровождалось ликвидацией жалованных грамот духовным феодалам"76. Однако позднее появилось несколько статей С. М. Каштанова, в которых доказана несостоятельность этого утверждения77. Ссылки на отмену тарханов в 1575 г. отсутствуют и в приговорах церковных соборов 1580 и 1584 годов78. В своей последней статье В. И. Корецкий уже изъял из повестки дня земского собора отмену тарханов, заполнив образовавшуюся брешь обсуждением каких-то вопросов, которое вызвало "какое-то крупное выступление против Грозного со стороны дворянства и высшего духовенства"79, что повлекло массовые казни, и поставление Симеона Бекбулатовича. Однако следует заметить, что и это построение В. И. Корецкого зиждется на совпадении явлений; из них сконструирована цепь синхронных событий, между которыми устанавливается логическая связь. В противовес ей можно составить другую цепь, в которой будут присутствовать и казни и поставление Симеона Бекбулатовича, происходившие вне всякой связи с земским собором.

В итоге можно сказать, что в распоряжении В. И. Корецкого имеется более весомый материал, чем, скажем, миниатюры (если вообще использованные С. О. Шмидтом миниатюры можно считать источником для изучения так называемого собора 1555 - 1556 гг.). Но вся совокупность этого материала дает основания для высказывания лишь гипотезы (в отличие от домыслов) о вероятности созыва земского собора. Такое же право на существование в качестве гипотезы имеет утверждение, что освященный собор занимался осуждением Леонида, подобно тому, как такой же собор в 1560 г. осудил Сильвестра, обсуждал матримониальные дела Грозного, а вызванные на "собор" воеводы и большие дворяне обсуждали военные дела, как это было в 1571 году.

М. Н. Тихомиров и С. О. Шмидт высказали предположение о созыве еще двух соборов - в 1576 и 1580 годах. Д. Горсей в своих записках отметил следующий факт: "Духовенство, дворянство и купечество принуждены были просить Ивана Васильевича соблаговолить снова принять на себя корону и управление на многих условиях и засвидетельствованных постановлениях, по особому уставу, с торжественным посвящением на царство вновь"80. Эта фраза Д. Горсея дала основание С. О. Шмидту высказать предположение о созыве земского собора: "Возможно, что какой-то собор имел место и осенью 1576 г., когда Иван Грозный снова официально объявил себя государем всея Руси и закончился "политический маскарад" с Симеоном Бекбулатовичем"81. Отсутствие каких-либо материалов, дополняющих сообщение Горсея, не позволяет ни отклонить интерпретацию, предложенную С. О. Шмидтом, ни согласиться с нею. Следует, однако, заметить, что созыв собора по поводу, о котором пишет Горсей, противоречил всем представлениям Грозного о престиже царской власти и допустимости получить ее из рук своих "холопей".

Значительно больше убедительности в доводах М. Н. Тихомирова относительно созыва земского собора в 1580 году. М. Н. Тихомиров опирается на донесение смоленского воеводы Филона Кмиты королю Стефану Баторию, в котором воевода приводит показания русских пленных, детей боярских. Среди прочих сведений пленные сообщили "и о том, что великий князь в то время имел у себя сейм, желал от всех людей, своих подданных, знать, иметь ли войну или мир с вашей королевской мощей". Анализируя донесение смоленского воеводы, М. Н. Тихомиров обратил внимание на наличие в нем терминов, принятых для обозначения земских соборов, таких, как "все люди", "вся земля" и т. д. Вероятность предположений М. Н. Тихомирова подтверждается также тем, что вопрос о мире уже был однажды предметом обсуждения земского собора в 1566 г., следовательно, есть основания говорить об известной традиции в решении важных внешнеполитических проблем.

И тем не менее известных в настоящее время фактов еще недостаточно, чтобы созыв земского собора в 1580 г. считать доказанным. Косвенно это признает и М. Н. Тихомиров, заявляя, что необходимы дальнейшие изыскания, которые позволили бы "установить обстоятельства, при которых собрался земский собор 1580 года"82. Дополнительные разыскания, разумеется, необходимы и для проверки достоверности показаний пленных. Не исключено, в частности, что пленные имели в виду церковный собор 1580 года. Привлекает внимание поразительное сходство характеристики существа обсуждавшегося вопроса в передаче пленных и в уложении 1580 года83.

В дореволюционной и советской историографии утвердилось мнение о созыве земского собора в 1584 г., причем по поводу целей его созыва высказано две точки зрения: М. Н. Тихомиров в соответствии с традиционным взглядом считает собор 1584 г. избирательным, созванным для утверждения на троне Федора Ивановича, а Л. В. Черепнин, кроме того, связывает его деятельность с разразившимся в том же году восстанием горожан в Москве84.

В русских источниках мы не находим сколько-нибудь убедительных данных, подтверждающих факт созыва избирательного собора в 1584 году. Принято ссылаться на свидетельство Г. Котошихина, который в самой общей форме писал об обычае (после смерти Грозного) царей "обирать на царство"85. Но это свидетельство нельзя считать достоверным, ибо, если верить Г. Котошихину, земский собор "обирал" не только Федора, но и Алексея Михайловича86, чего, разумеется, не было и не могло быть. В летописях мы тоже не находим подтверждений версий о созыве избирательного собора. Беспрецедентный случай избрания царя земским собором не мог бы остаться незамеченным. Между тем Пискаревский летописец сообщает о восшествии на престол царя Федора как об обычном факте, не нарушившем привычного хода событий после смерти царя: "Того же 92-го году сел на царьство Московское и на всю Рускую землю царь Федор Иванович всея Русии... и царьским венцом венчался"87. В противоположность бесстрастной и лаконичной информации Пискаревского летописца сообщение Нового летописца о вступлении на престол царя Федора отличается эмоциональными деталями88.

Есть ли основания интерпретировать слова Нового летописца "приидоша со всех городов Московского государства" и слова Псковской первой летописи "митрополитом Дионисием и всеми людми Руския земли" как подтверждение гипотезы о созыве земского собора? Ответ на этот вопрос дал еще В. О. Ключевский: "Конечно, молить сына покойного царя о вступлении на престол отца еще не значит избирать на царство и посылка депутаций с такой мольбой не дает еще основания предполагать созыв земских уполномоченных в государственное представительное собрание". Правда, В. О. Ключевский здесь же предупреждает, что "надобно отличать известие о факте от самого факта", что при описании собора летописцы "применялись к обычному тогдашнему порядку отношений общества к государю, а соборное представительство еще не входило в этот порядок"89. Однако такого рода сомнения нетрудно отклонить, сопоставляя свидетельства летописи о мнимом соборе 1584 г. и подлинном соборе 1598 года.

Сведения о событиях, развернувшихся в 1584 г. и 1598 г., помещены в одной летописи, составлявшейся, как это установил Л. Б. Черепнин, около 1630 г. при непосредственном участии патриарха90.

Собор 1584 г.

О царьстве царя Федора Ивановича, како сяде на царьство.

Того же году по преставлении царя Ивана Васильевича приидоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на Московское государство и венчался царским венцом. Он же, государь, не презре моления всех православных християн и венчался царским венцом вскоре после по преставления отца своего царя Ивана Васильевича, того же году на Вознесеньев день, а венчал его, государя, в Соборной церкви Успения, пречистые Богородицы митрополит Дионисий и инии власти91.

Собор 1598 г.

О наречении на царство царя Бориса.

Царствующего ж града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского всякие люди ото всех градов и весей збираху людей и посылаху к Москве на избрание царское. Бояре же и воинство и все люди собирахуся патриярху же Иеву и моляху его, якобы им изобрать царя на царство. Патриярх же и все власти со всею землею советовав и положиша совет межи собою,что посадити на Московское государство царя Федора Ивановича шурина Бориса Федоровича... И моляху его многие люди, чтобы сел на Московское государство: он же им отказываше усты своими, яко не хотяще, сердце ж его и мысль на то давно желаше...

Патриярх же Иев учини собор со всеми властьми и призва к себе боляр и воинство и всех православных християн и усоборова с ними итти ту с честными кресты и святыми иконами и со всем множеством народом в Новой Девичей монастырь молити и просити у великой государыни Александры, чтобы их государыня пожаловала, дала им на царство брата своего Бориса Федоровича92.

Не подлежит сомнению, что описание летописцем подлинного избирательного собора 1598 г. существенно отличается от описания событий 1584 г. прежде всего наличием соборной терминологии. Для обозначения земского собора летописец пользуется такими словами, как "всею землею советовав", "усоборова", исключающими сомнения относительно того, что в 1598 г. заседал земский собор. Такой терминологии мы не находим в тексте "како сяде на царьство" Федор Иванович. И если говорить о сходстве текстов, то известную близость их можно обнаружить лишь в первой фразе: в первом случае люди "приидоша к Москве изо всех городов Московского государства", а во втором - "всякие люди" явились "ото всех градов и весей" "всего царства Московского". Но появление в Москве людей "ото всех градов и весей" еще не означало созыва земского собора. Надо полагать, что присутствовавшие в Москве "изо всех городов Московского государства" "ото всех градов и весей" были людьми, приехавшими в столицу для участия в похоронах и провозглашения нового царя после смерти Ивана IV в первом случае, и смерти Федора Ивановича - во втором. Но в первом случае дело ограничилось всего лишь "молением", а во втором случае за "молением" последовало избрание Годунова на земском соборе. Коль те и другие события описывает одна и та же летопись - Новый летописец - необъяснимым остается разный подход к отражению равнозначных явлений: в одном случае известие о факте не отличается от самого факта, а в другом - наблюдается явное противоречие. Напомним, что Новый летописец описывает последующие вступления на престол в соответствии с реальным ходом событий: вступление на престол В. И. Шуйского происходило в обстановке, когда "со всею землею из городами о том, не ссылалися", а Михаила Федоровича, напротив, - "приидоша же изо всех городов и из монастырей к Москве митрополиты и архиепископы и изо всяких чинов всякие люди и начаша избирати государя"93.

Не дает оснований для утверждения о созыве избирательного собора 1584 г. и такой официальный источник, как "Чин венчания Федора Ивановича". Из него явствует, что Грозный объявил своим преемником старшего сына Федора. На это обстоятельство сослался Федор в своей речи во время коронации94. Не доверять этому источнику у нас нет оснований, ибо все последующие "чины венчания", несмотря на свой сугубо официальный характер, канву событий, излагают правильно, не искажая сути дела в главном. Во всех тех случаях, когда династия прекращалась, о волеизъявлении умершего ее последнего представителя не упоминается. Так, Борис Годунов оказался на престоле "по божией воли и избранию"95, В. И. Шуйский получил корону "по божию премудрому промыслу"96, а Михаил Романов - "по изволенью божию и по избранью всех чинов людей"97.

Из иностранных источников наибольшего доверия в данном вопросе заслуживают записки Д. Горсея. Горсей был не только свидетелем, но и участником церемонии коронации царя Федора Ивановича98. Именно записки Горсея занимают важное место в аргументации М. Н. Тихомирова в пользу созыва избирательного собора 1584 года. Свое описание "торжественного и великолепного венчания Федора Ивановича" Горсей начинает с заявления, что "в ту же самую ночь", когда умер Грозный (то есть с 17 на 18 марта 1584 г.), бояре, "назначенные стоять во главе правления, по воле покойного царя и его душеприказчики возвели на престол Федора Ивановича"99. Эта часть записок англичанина, как видим, нисколько не противоречит показаниям источника официального происхождения - "чину венчания" Федора Ивановича. Далее Горсей продолжает: "Четвертого мая был собран парламент (совет) из митрополитов, архиепископов, епископов, настоятелей монастырей, высших духовных лиц и всего дворянского сословия без разбора; обсуждались многие предметы, не имеющие отношения к моему рассказу, но клонившиеся к новым преобразованиям в правлении. Прежде всего определили срок и время празднования и коронации нового царя"100. Важно отметить, что в другом случае этот же текст Горсея переведен по-иному101. Слово "parlament" Н. А. Белозерская перевела как "совет", что дало повод зачислить это собрание в разряд земских соборов, в то время как Ю, Толстой под парламентом подразумевает думу, что в корне меняет дело. Различия в переводе обнаруживаются и в перечислении участников собрания. Н. А. Белозерская перевела "and all the nobility whatsoever" как "и всего дворянского сословия без разбора", в то время как Ю. Толстой перевел слово "nobility" иначе: "бояре". Таким образом, круг участников "парламента", о" созыве которого сообщает Горсей, значительно суживается: дворянство (gentrice) в работе парламента участия не принимало. Это обстоятельство лишает собрание черт земского собора102.

Не менее важное значение имеет и повестка дня собрания: главный вопрос, обсуждавшийся этим собранием, который счел возможным отметить Горсей, состоял отнюдь не в избрании царя, ибо Федор Иванович в соответствии с волей отца и вековой традицией передачи короны старшему сыну, был провозглашен царем еще 18 марта, а в определении дня коронации царя. Для этой цели земские соборы никогда не созывались; чтобы решить вопрос о проведении предстоящей церемонии, достаточно было участия в совещании церковных иерархов во главе с митрополитом, которым в этом случае принадлежала первостепенная роль, и боярской думы, отправлявшей распорядительные функции. Таким образом, ни русские источники, ни Горсей не сообщают сведений о созыве земского собора в 1584 году. По этой причине мы не разбираем "повестку дня" этого собора. Несуществующий земский собор, разумеется, не мог ни избирать царя, ни обсуждать вопросы, возникшие в связи с городским восстанием в 1584 году.

Вывод к изложенному выше в самом общем виде может быть сформулирован предельно кратко: факт созыва вновь открытых соборов, а также избирательного собора 1584 г. подвергается сомнению вследствие недостаточной убедительности приведенной аргументации.

Авторы, открывавшие соборы, на наш взгляд, допустили несколько просчетов. Один из них состоит в односторонней интерпретации источников. Это выражается в том, что за исходное берется факт, сам по себе нуждающийся в доказательствах. Из всех возможных толкований источника в поле зрения авторов находится лишь то, которое удовлетворяет страсть к открытию новых земских соборов.

Второй просчет состоит в том, что авторы нередко исходят из презумпции, для подтверждения которой подыскивают аргументацию, на поверку оказывающуюся неполноценной. Такого рода прием можно иллюстрировать на примере так называемого собора 1555 - 1556 годов. Бесспорным фактом является то, что в середине 50-х годов XVI в. Грозным были проведены реформы. Следовательно, нельзя допустить, чтобы их проведение прошло мимо земского собора. И тогда исследователь конструирует его с помощью произвольной интерпретации источников.

Обращает внимание прием превращения догадки в доподлинный факт. О земском соборе кануна опричнины С. О. Шмидт сначала пишет так: "Какой-то собор, по-видимому, имел место и в канун опричнины"103. В таком же предположительном плане сказано и о грамоте царя, адресованной населению Москвы: "Можно полагать, однако, что она предназначалась для купеческого "чина" собора и именно этот "чин" (то есть верхушка посада) в первую очередь и обсуждал ее содержание"104. Несколькими страницами ниже слово "по-видимому" исчезает из текста. Автор уже безоговорочно утверждает, что "вторая грамота царя предназначалась для купеческого чина собора"105 , а еще ниже появились выводы, что "официальному учреждению опричнины предшествовал какой-то собор, и указ об опричнине был подтвержден решением собора"106, и что "собор 1564 - 1565 гг. - к какому бы времени ни относить начало его деятельности - представляется первым собором, в котором участвовали посадские люди"107. В обобщенном виде эта эволюция оценки явления прослеживается и на примере названия статей С. О. Шмидта. Первые его статьи имели неопределенные названия: "Соборы середины XVI в.", "К истории соборов XVI в.", В автореферате докторской диссертации неопределенность исчезает: вторая глава, в которой конспективно изложено содержание названных выше статей, озаглавлена "Земские соборы". Материал, которым располагает В. И. Корецкий, в лучшем случае дает основание для гипотезы. Однако под его пером гипотеза приобрела значение твердо установленного факта, и со страниц научного журнала перекочевала в научно-популярное издание, в соответствующей главе которого появился "фонарик": "Собор 1575 г. и частичное восстановление опричнины"108.

Без дефиниции земского собора, совещания соборной формы и т. п. спор о земских соборах XVI в. может стать беспредметным. Практике XVI в. известны подлинные земские соборы с участием боярской думы, освященного собора и представителей земли. Все прочие совещания не следует возводить в ранг земских соборов. В истории зарождения института земских соборов, как и в его вырождении, есть много общего. Так, в XVII в. тоже известны совещания, на которых отсутствовал один из "чинов" земского собора, но эти совещания ни в дореволюционной, ни в советской историографии не возводились в разряд земских соборов.

Примечания

1. Два новых собора открыл акад. М. Н. Тихомиров: собор 1550 г. во Владимире и собор 1580 г. (см. его статью "Сословно-представительные учреждения (земские соборы) в России XVI века". "Вопросы истории", 1958, N 5). Соборы 1547, 1555 - 1556, 1564 - 1565, 1571 и 1576 гг. открыл С. О. Шмидт (см. его статьи: "Соборы середины XVI в.", "История СССР", 1960, N 4; "К истории соборов XVI в.". Исторические записки", т. 76; "К истории земской реформы (собор 1555/56 г.)". "Города феодальной России". М. 1966; автореферат докторской диссертации "Исследования по социально-политической истории России XVI века". М. 1964). Открытие собора 1550 г. в Москве принадлежит А. И. Копаневу (см. его статью "Об одной рукописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву". "Труды" Библиотеки АН и Фундаментальной библиотеки общественных наук СССР. Т. II. М. -Л. 1955). Собор 1575 г. открыл В. И. Корецкий (см. его предисловие к публикации документов "Земский собор 1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича "великим князем всея Руси". "Исторический архив", 1959, N 2, а также статью "Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины". "Вопросы истории", 1967, N 5).

2. В наш подсчет не включены Стоглавый собор 1551 г., а также еще два собора, по поводу которых С. О. Шмидт пишет следующее: "Имеются намеки на созыв собора накануне Ливонской войны. В сентябре 1560 г. "соборне" были осуждены руководители "Избранной рады" А. Ф. Адашев и Сильвестр" ("Исторические записки", т. 76, стр. 123).

3. К. С. Аксаков. Полное собрание сочинений. Т. I. М. 1889, стр. 199.

4. "Земские соборы состояли из трех основных частей - боярской думы, которая обычно присутствовала на соборе в полном составе, собора высшего духовенства ("освященного собора") и собрания представителей от людей всяких чинов, т. е. поместного дворянства и купечества" (С. В. Юшков. История государства и права СССР. Ч. I. М. 1950, стр. 273).

5. С. О. Шмидт. Соборы середины XVI в., стр. 85.

6. Там же, стр. 92.

7. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 122.

8. Об отсутствии этого термина в XVI в. писал А. А. Зимин (см. его монографию "Опричнина Ивана Грозного". М. 1964, стр. 166).

9. Л. В. Черепнин. Земские соборы и утверждение абсолютизма в России. "Абсолютизм в России (XVII - XVIII вв.)". М. 1964, стр. 97.

10. С. О. Шмидт. Исследования по социально-политической истории России XVI в., стр. 11.

11. S. O. Schmidt. Les premiers Zemskie sobory de l'Etat russe a la lumiere des recherches sovietiques les plus recentes. "Cahiers du monde Russe et Sovietiques", P., 1965, vol. VI, 4-e cahier.

12. С. О. Шмидт. Исследования по социально-политической истории России XVI в., стр. 14, 19.

13. Вторую главу автореферата С. О. Шмидт начинает так: "В годы царствования Ивана Грозного распространилась практика созыва сословных собраний, называемых "соборами" (позднее "земскими соборами"). Основой таких собраний был так называемый думный собор, то есть думные чины, и "освященный собор". Нельзя также согласиться с мнением Р. Г. Скрынникова, который сначала выдвинул верный тезис: "Развитию сословно-представительного начала в наибольшей мере способствовали земские соборы", а затем пояснил, что "непременной частью любого собора XVI в. были боярская дума и "священный собор", состоявший из князей церкви" (Р. Г. Скрынников. Самодержавие и опричнина. Внутренняя политика царизма (середина XVI - начало XX в.). Л. 1967, стр. 97).

14. См. А. И. Копанев. Об одной рукописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву. "Труды" Библиотеки АН и Фундаментальной библиотеки общественных наук АН СССР, Т. П. М. -Л. 1955, стр. 237.

15. См. М. Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 9.

16. Л. В. Черепнин. Указ. соч., стр. 94 - 100.

17. См. "История СССР с древнейших времен до наших дней". Т. II. М. 1966, стр. 151 - 209.

18. С. Ф. Платонов. Речи Грозного на земском соборе 1550 года. "Статьи по русской истории". СПБ. 1903; П. Г. Васенко. Хрущевский список Степенной книги и известия о земском соборе 1550 г. "Журнал министерства народного просвещения", 1903, N 4.

19. И. И. Смирнов, посвятивший Судебнику 1550 г. специальное исследование, в осторожной форме относил составление Судебника, а следовательно, и речь Грозного на земском соборе к промежутку времени между сентябрем 1549 и июнем 1550 г. (И. И. Смирнов. Судебник 1550 г. "Исторические записки", т. 24, стр. 268). Б. А. Романов связывал составление Судебника с деятельностью собора примирения 1549 г. и даже считал возможным подготовительную работу "ад ним отнести ко времени, предшествовавшему созыву этого собора (Б. А. Романов. Судебник Ивана Грозного. "Исторические записки", т. 29, стр. 201 - 202).

20. "Да видя же князь великий, что и в судех неправды и грабления, оставя предков уложенья судят по своей воли, и для того велел князь великий собрата от городов добрых людей по человеку, да и к тому бояр, окольничих и дворецких велел сидети и судебник со старых уложений делати, его же зделав, все крестным целованием утвердили, что держати в правду" (А. И. Копанев. Указ. соч., стр. 236 - 237).

21. Там же, стр. 237; см. также "Очерки истории СССР. Конец XV - начало XVII вв.". Л. 1957, стр. 121.

22. См. В. Н. Автократов. Речь Ивана Грозного 1550 г. - как политический памфлет конца XVII в. "Труды" Отдела древнерусской литературы, т. XI. М. -Л. 1955; С. Б. Веселовский. Исследования по истории опричнины. М. 1963, стр. 254.

23. См. А. А. Зимин. Реформы Ивана Грозного. М. 1960, стр. 350. Примечание.

24. Если В. Н. Татищев пользовался Хрущевской Степенной книгой, то в ней Грозный назван царем, и тогда у историка XVIII в. не было бы никаких оснований не только именовать его великим князем, но и соответственно помещать свою приписку против текста, где речь идет о событиях ранее 1547 года. Если, однако, В. Н. Татищев пользовался неизвестным источником, то и в этом случае трудно допустить, чтобы этот таинственный источник, сообщая о столь важном событии, как созыв земского собора, титуловал Грозного великим князем, в то время как он назывался уже царем. Наконец, у приписки В. Н. Татищева есть еще одна терминологическая несуразность: практика вызова "от городов добрых людей по человеку" относится к XVII, а не к XVI веку. Надежность свидетельства В. Н. Татищева ставится, таким образом, под сомнение.

25. "Стоглав". СПБ. 1863, стр. 38 - 39.

26. "Памятники русского права". Вып. 3. М. 1955, стр. 346.

27. Там же. Вып. 4. М. 1956, стр. 233.

28. Там же. Вып. 6, М. 1957, стр. 19 - 21.

29. Можно заметить, что состав собрания, участвовавшего в обсуждении законодательных актов, перечисляют не только судебники, но и деяния церковных соборов. Вопросы на Стоглавом соборе, являющемся, так сказать, современником мнимого собора 1550 г., были обращены "к преосвященному Макарию митрополиту московскому всея Руси и ко всему священному собору" (см. "Стоглав", стр. 19), приговоры церковных соборов 1580 и 1584 гг. тоже сообщают данные о том, какой круг лиц принимал участие в составлении Уложений (Собрание государственных грамот и договоров. Далее: СГГ и Д). Ч. I, N 220, стр. 583 - 588; N 202, стр. 592, 593.

30. С. О. Шмидт. Соборы середины XVI в., стр. 73.

31. Собор 1549 г., разумеется, при строгом подходе не соответствует критериям соборной практики более позднего времени. Дело здесь не только в том, что он был неполным (отсутствовали представители посада), но и в том, что процедура обсуждения вопросов существенно отличалась от процедуры последующих соборов. Тем не менее мы относим собор примирения к земским соборам на том основании, что на нем все же присутствовали представители "земли". Институт земских соборов в это время еще только зарождался и не оформился.

32. "Полное собрание русских летописей" (далее: ПСРЛ). Т. 13, ч. 1, стр. 154, ч. 2, стр. 455.

33. Там же, Т. 21, стр. 638.

34. С. О. Шмидт. Соборы середины XVI в., стр. 71.

35. ПСРЛ. Т. 14, стр. 45, 49; "Повесть временных лет". Т. I. М. -Л. 1950, стр. 112, 141; В. Т. Пашуто. Голодные годы в Древней Руси. "Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1962". Минск. 1964, стр. 64; А. С. Орешников. К истории начального летописного свода. "Труды" Московского государственного историко-архивного института. Т. 16. М. 1961.

36. Согласно его мнению, митрополит Макарий должен был болеть в течение 5 - 6 месяцев, ни больше, ни меньше. В ноябре - декабре в Москве находились "многие церковные иерархии, в это же время царь простил князей М. В. Глинского и И. И. Турунтая Пронского", пытавшихся совершить измену. Всем этим событиям можно дать самую разнообразную интерпретацию, но С. О. Шмидт учитывает единственную, а именно ту, которая кратчайшим путем ведет к открытию нового земского собора в ноябре - декабре 1547 года.

37. С. О. Шмидт. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. "Исторический архив". Т. VII. М. 1951, стр. 297, 298.

38. М. Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 9.

39. См. И. Забелин. Домашний быт русских царей. Ч. 2. М. 1915, стр. 4, 5.

40. Там же. Ч. 1. М. 1862. стр. 298 и сл.

41. "Памятники русского права". Вып. 4. М. 1956, стр. 576, 577.

42. С. О. Шмидт. К истории земской реформы (собор 1555/56 гг.).

43. Нам представляется, что разгадку содержания миниатюр С. О. Шмидт наметил при интерпретации второй из них. Изображение на ней ларя с деньгами должно символизировать тот факт, что царь вместе с боярами обсуждал финансовые вопросы, "Вероятнее всего, - пишет автор, - что миниатюра изображала заседание Боярской думы, формулировавшей соответствующий законодательный акт" (С. О. Шмидт. К истории земской реформы (собор 1555/56 гг.), стр. 128). Символический характер имеет третья миниатюра. Подобного ее значения не исключает и С. О. Шмидт, когда пишет: "Изображение воинов могло означать и участие их в заседании (подобно тому, как "воины" участвовали в соборах рубежа 40 - 50-х годов XVI в.) и то, что обсуждался вопрос о военной службе" (там же, стр. 130). Однако, ссылаясь на свидетельства источников XVII в., он все же склоняется к выводу, что изображенные воины являлись участниками земского собора. С этим наблюдением трудно согласиться.

44. Эта миниатюра опубликована в монографии А. А. Зимина "Реформы Ивана Грозного", стр. 169. Под миниатюрой надпись: "Заседание Боярской Думы - приговор об ограничении местничества в 1550 г.".

45. См. там же, стр. 327.

46. См. также миниатюру с заседанием земского собора 1613 г. "Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в.". М. 1955, стр. 363.

47. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 123.

48. С. О. Шмидт. Исследования по социально-политической истории России XVI века, стр. 16 - 17.

49. Н. И. Костомаров в специальном исследовании о земских соборах относился, на наш взгляд, скептически к идее интерпретации обращения царя из Александровой слободы как обращения к участникам собора: "Это, конечно, не был земский собор в его форме" (Н. И. Костомаров. Собр. соч. Кн. 8, т. XIX. СПБ. 1906, стр. 186). Именно так понял вывод Н. И. Костомарова В. Латкин, когда, опираясь на его разыскания, писал: "Назвать это обращение к народу земским собором нельзя, так как выборных от городов в Москве в то время не было, и Иван объяснялся с одними москвичами..." (В. Латкин. Земские соборы древней Руси, их история и организация в связи с западноевропейскими представительными учреждениями. СПБ. 1885, стр. 80). Формулировка Н. И. Костомарова, видимо, не отличается четкостью, двусмысленна. А. А. Зимин, ссылаясь на этот же текст Н. И. Костомарова, писал: "Весть о том, что царь "государьство свое отставил", была сообщена московскому населению 3 января, как это еще предположил Н. И. Костомаров, на импровизированном заседании земского собора" (А. А. Зимин. Опричнина Ивана Грозного, стр. 131).

50. См. В. Б. Кобрин. Источники для изучения численности и истории формирования опричного двора. "Археографический ежегодник за 1962 год". М. 1962.

51. Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. Л. 1925, стр. 86.

52. "Из-за мятежа" кого, Штаден не сообщает. С. О. Шмидт склонен полагать, что Штаден имел в виду выступление народных масс. Он пишет, что в 1564 г. "тревога охватила не только правительственные верхи. Появилась угроза народных волнений", что Грозный чувствовал себя в Александровой слободе "в большей безопасности и от фрондеров-оппозиционеров и от возбужденного московского посада" (С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 138, 143, 144). Прав, на наш взгляд, А. А. Зимин, когда под "мятежом" подразумевает выступление бояр против намерения царя учредить опричнину (см. А. А. Зимин. Опричнина Ивана Грозного, стр. 130. Примечание 1).

53. вот что они писали: "В 1566 г. (надо - 1564. - Н. П.) в воскресенье после дня св. Николая решил великий князь по свойственной ему подозрительности либо по дьявольскому наваждению и тиранскому своему обыкновению сообщить всем духовным и светским чинам следующее: он хорошо знает и имеет определенные известия, что они не желают терпеть ни его, ни его наследников... После этого сложил он с себя в большой палате царскую корону, жезл и царское облачение в присутствии представителей всех чинов... Четырнадцать дней спустя после этих событий приказал он всем духовным и светским чинам явиться в девять часов в церковь Богородицы, где митрополит должен был совершить богослужение". Описывая эти события, Таубе и Крузе употребляют понятие "сословия", когда сообщают, что царю в Александрову слободу послали ответ "митрополит и представители сословий" ("Русский исторический журнал", 1922, N 8, стр. 31 - 32).

54. С. О. Шмидт. Исследования по социально-политической истории России XVI века, стр. 17.

55. "Бояре же и околничие и дети боярские и все приказные люди, и священнический и иноческий чин, и множество народа слышав таковая, что государь гнев свой и опалу на них положил и государьство свое отставил, они же от многаго захлипания слезного перед Офонасием митрополитом всеа Русии и перед архиепископы и епископы и перед всем освященным собором присили умилостивить царя и снять с них опалу" (ПСРЛ. Т. 13, ч. 2, стр. 392, 393).

56. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 124.

57. ПСРЛ. Т. 13, ч. 2, стр. 392.

58. С. О. Шмидт прав в одном: грамота действительно адресована "прежде всего гостям и купцам", но не потому, что они являлись участниками собора, а вследствие того, что посад, городское население всегда в глазах правительства ассоциировались с "лучшими" "первостатейными людьми", которыми являлись гости и купцы. Не случайно "чины" верхушки горожан названы поименно (гости и купцы), а остальное население охарактеризовано как безликая масса: "ко всему православному крестиянству града Москвы".

59. ПСРЛ. Т. 13, ч. 2, стр. 395.

60. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 130. Впервые обратил внимание на этот текст А. А. Зимин. См. его статью "Митрополит Филипп и опричнина". "Вопросы истории религии и атеизма". Сб. II. М. 1963.

61. Р. Г. Скрынников. Введение опричнины и организация опричного войска в 1565 году. "Ученые записки" Ленинградского педагогического института. Т. 278. Л. 1965, стр. 8.

62. Там же, стр. 10.

63. Там же.

64. Наконец еще один довод, хотя и косвенный, не следует игнорировать при отклонении предположения о созыве земского собора накануне опричнины. Речь идет о дипломатических документах того времени и переписке Грозного с Курбским. Известно, что московская дипломатия всячески скрывала от внешнего мира факт учреждения в стране опричнины. Однако внешне события, связанные с установлением опричнины, такие, как отъезд царя в Слободу, казни, проживание Грозного вне стен Кремля, не могли оставаться незамеченными за пределами Русского государства, и Посольский приказ не считал возможным начисто отрицать эти общеизвестные факты, предписывая своим дипломатическим агентам давать соответствующие объяснения (П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М. -Л. 1950, стр. 66 - 68). Среди внешних проявлений опричнины едва ли не замеченным за границей оказался бы и созыв земского собора, к нему, естественно, было бы приковано внимание иностранных государств. Между тем посольские наказы не запечатлели никаких следов подобного интереса. Никаких упоминаний о созыве земского собора нет и в переписке Курбского с Грозным. Вряд ли от внимания Курбского, хорошо осведомленного о том, что делалось в это время в Москве, мог ускользнуть факт созыва земского собора, утвердившего опричнину, против которой столь решительно выступал князь.

65. "Того же лета, месяца июня в 28 день царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии говорил со князем Володимером Ондреевичем и с своими богомолци с архиепископы и епископы... и с архимандриты и игумены и со всем еже освященным собором, и со всеми бояры и с приказными людми, да и со князми и з детми боярскими и з служилыми людми, да и з гостми и с купци и со всеми торговыми людми" о продолжении войны с Ливонией. "И князь Володимер Ондреевич, и архиепископы и епископы все соборне, и царевы и великого князя бояре и приказные люди, и князи и дети боярские, и гости и купцы и все торговые люди приговорили, что царю и великому князю Ливонские земли городов полскому королю никак не поступатися и за то крепко стояти. На том архиепископы и епископы и архимандриты и игумены к приговорному списку руки свои приложили, а бояре и приказные люди и князи и дети боярские и гости и купци на своих речех государю крест целовали" (ПСРЛ. Т. 13, ч. 2, стр. 402 - 403).

66. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 127. Заметим, что "все торговые люди" - далеко не то же, что "все гражане града Москвы".

67. Там же, стр. 126.

68. Р. Г. Скрынников. Введение опричнины и организация опричного войска в 1565 году, стр. 10.

69. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 144.

70. Д. Горсей. Записки о Московии XVI века. СПБ. 1909, стр. 28.

71. Прослышав о продвижении Девлет Гирея к Москве, Грозный сначала направился навстречу ему в Серпухов, а оттуда поспешил, минуя Москву, к Ярославлю, то есть находился все время в переездах, метался из одного города в другой. Возвратившийся в выгоревшую Москву царь был озабочен тем, как очистить столицу от мертвых тел. Окрестности города и вся территория к югу от него были опустошены крымцами. В этих условиях "царской совет" мог состоять, видимо, из ближайшего окружения, сопровождавшего царя в дни бегства его и от Серпухова и на север от столицы. Подробности о переездах царя см. А. А. Зимин. Опричнина Ивана Грозного, стр. 453 - 458.

72. Еще Н. И. Костомаров заметил, что записки Горсея являются не дневником, а "воспоминаниями старика о прошлом", что "его сочинение не изъято от важных ошибок", что "многое у него должно было стереться из памяти, многое исказиться". И действительно, даже при беглом знакомстве с записками Горсея легко обнаруживаются мелкие и крупные неточности, нарушение хронологической последовательности при изложении событий и т. д. Если к этому прибавить, что Горсей в тексте, на который ссылается В. И. Корецкий, нигде не пишет о земском соборе, и учесть неточность русского перевода, отмеченного английским историком Е. Халбертом (кстати, оспаривающим систему доказательств В. И. Корецкого о созыве земского собора в 1575 г.) (см. Elert Hulbert. The Zemscie Sobor of 1575 a mistake of translation. "Slavik review", Baltimore, 1966, June, vol. 25, N 2, pp. 320 - 322), то к свидетельствам Горсея и их интерпретации В. И. Корецким следует отнестись весьма осторожно.

73. В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича "великим князем всея Руси".

74. И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. III. СПБ. 1903, стлб. 647 - 649.

75. В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины, стр. 35.

76. В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича "великим князем всея Руси", стр. 149.

77. См. С. М. Каштанов. Грамоты Московского Симонова монастыря как источник для изучения вопроса об отмене тарханов в 1575 - 1576 годах. "Исследования по отечественному источниковедению". М. -Л. 1964, стр. 502 - 503; его же. К вопросу об отмене тарханов в 1575/76 гг. "Исторические записки", т. 77, стр. 224, 234 - 235.

78. СГТ и Д. Ч. 1, NN 200, 202.

79. См. В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины, стр. 36.

80. Д. Горсей. Указ. соч., стр. 31.

81. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 145.

82. М. Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 16.

83. СГГ и Д. Ч. 1, N 200, стр. 585.

84. М. Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 17 - 19; Л. В. Черепнин. Указ. соч., стр. 101 - 102.

85. Г. Котошихин. О России в царствование Алексея Михайловича. СПБ. 1906, стр. 126.

86. Там же, стр. 4, 5.

87. "Материалы по истории СССР". Т. II. М. 1955, стр. 87.

88. "По преставлении царя Ивана Василиевича приидоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на Московское государстве и венчался царским венцом". В. ответ на это обращение "государь не презре моления" и "венчался царским венцом зскоре после по преставления отца своего царя Ивана Василиевича" (ПСРЛ. Т. 14, стр. 35). Близок к изложенной версии текст Псковской первой летописи: "Поставлен бысть на царство царем, на Вознесения в день, Федор Ивановичь митрополитом Дионисием и всеми людми Руския земли" (ПСРЛ. Т. 4, стр. 320).

89. В. О. Ключевский. Состав представительства на земских соборах древней Руси. "Опыты и исследования". Первый сборник статей. Птрг. 1918, стр. 408 - 409.

90. См. Л. В. Черепнин. "Смута" и историография XVII в. "Исторические записки", т. 14.

91. ПСРЛ. Т. 14, стр. 35.

92. Там же, стр. 50.

93. Там же, стр. 69, 129.

94. "Отец наш... меня, сына своего Феодора, при себе еще и после себя благословил царством и великим княжеством... и велел мне стати на то на царьство и на великое княжество и помазаться и венчатися царским венцем". В ответной речи царю митрополит подтвердил волю Ивана IV (СГГ и Д. Ч. 2, N 51, стр. 75 - 76).

95. "Дополнение к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею" Т. 1. СПБ. 1846, стр. 241.

96. "Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук". СПБ. 1836. Т. II, стр. 105.

97. СГГ и Д. Ч. 3, NN 2 и 3, стр. 7.

98. Однако, несмотря на это, Горсей допустил ошибки и при описании венчания на царство Федора Ивановича.

99. Д. Горсей. Указ. соч., стр. 109.

100. Там же, стр. 110.

101. "Около четвертого мая созвана была дума, в которую собрались митрополит, архиепископы, епископы, настоятели и главнейшие лица из духовенства вместе со всеми боярами. На этой думе постановлены были многие решения, до моего предмета не относящиеся; но, главное, назначено было время торжественного венчания нового царя" (Еремей Горсей. Путешествия в Московию. М., 1907, стр. 47, 48).

102. В отношении использования свидетельств иностранцев С. О. Шмидт высказал совершенно правильное замечание: "Строго критического подхода требуют и иностранные известия о соборах XVI века. Нельзя забывать, в частности, что иностранные авторы для характеристики русской действительности использовали привычные им зарубежные понятия и термины и, не зная по-настоящему России, применяли их нередко к явлениям, в лучшем случае лишь внешне сходным с явлениями зарубежной жизни" (С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в., стр. 122). Но этим предостережением не руководствуется прежде всего сам С. О. Шмидт, причисливший к соборам некоторые совещания только на основании того, что о них свидетельствовали иностранцы, которые не знали "по-настоящему России" и "для характеристики русской действительности использовали привычные им зарубежные термины".

103. Там же, стр. 123.

104. Там же, стр. 124.

105. Там же, стр. 133.

106. Там же, стр. 137.

107. Там же, стр. 143.

108. "История СССР с древнейших времен до наших дней". Т. II. М., 1966, стр. 203.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.