Павлов Д. Б., Петров С. А. Полковник Акаси и освободительное движение в России (1904-1905 гг.)

Павлов Д. Б., Петров С. А. Полковник Акаси и освободительное движение в России (1904-1905 гг.) // История СССР. - 1990. - № 6. - С. 50-71.

В июне 1906 г. в Петербурге в издательстве А. С. Суворина вышла в свет брошюра «Изнанка революции. Вооруженное восстание в России на японские средства». В ней были воспроизведены фотокопии писем, которыми в первой половине 1905 г. обменивался бывший японский военный атташе в России полковник М. Акаси (в источниках и ранее в литературе — «Акаши», или «Акасхи») с К. Циллиакусом и Г. Г. Деканозовым. Первый из них был организатором и руководителем Финляндской партии активного сопротивления, образованной в ноябре 1904 г., второй — одним из лидеров созданной в апреле того же года Грузинской партии социалистов-федералистов-революционеров. Опубликованная переписка касалась главным образом закупки и нелегальной отправки в Россию большой партии оружия для революционных организаций. «И японцы, и русские революционеры, — указывалось в предисловии к брошюре, — в циничном безразличии в выборе средств борьбы оказались достойны друг друга. Одни славу своего оружия запятнали грязью подкупа, другие великое слово свободы осквернили продажей своей родины».

Это была не первая попытка обвинить участников освободительного движения в корыстных связях с противником России в недавно закончившейся войне. Еще в начале 1905 г. неким Череп-Спиридовичем был пущен подхваченный правыми газетами и черносотенцами, но оказавшийся вздорным слух об огромной денежной поддержке, которую японское правительство якобы оказало бастовавшим в России рабочим. Такого рода обвинения нередко использовались и местными российскими «держимордами» для организации погромов демократической интеллигенции, как, например, в Курске в феврале 1905 г.¹ «...Как только русская армия стала терпеть неудачи в борьбе с Японией, — вспоминал в этой связи И. И. Петрункевич, — прислужниками правительства тотчас же был пущен слух о подкупе японцами русских общественных деятелей и печати в расчете перенести ответственность военной и гражданской власти за поражение на общество и его деятелей. Конечно, этому слуху никто не верил, и истинный смысл его был всем понятен»².

Вероятно, поэтому опубликованные в 1906 г. документы были встречены современниками с недоверием. «... Когда мы говорили, что деньги для русской революции получались из-за границы, — записал издатель брошюры в своем дневнике через год после ее публикации, — над этим смеялись»³. В отклике на выход брошюры «Изнанка революции», помещенном в газете «Наша жизнь», известный публицист В. В. Водовозов охарактеризовал ее как «попытку кого-то из истинно русских людей показать изнанку революции и вместе свой «патриотизм» стой стороны, с какой он только и показывался в последнее время, — как патриотизм клеветнический»⁴. При этом, однако, он признал, что опубликованные материалы «не оставили бы ни малейшего сомнения в справедливости вышеприведенного обвинения в адрес «русских революционеров», если бы их достоверность была установлена. В ответной публикации суворинское «Новое время» предложило авторам обнародованных писем оспорить их подлинность⁵, но на это предложение никто не отозвался. И немудрено: в брошюру вошли фотокопии, сделанные заграничным агентом Департамента полиции с оригинальных документов, а отчасти и их подлинники. Эти и другие материалы образовали особое дело «О предосудительной против России деятельности японского полковника Акаши и его сотрудников Деканози, Зельякуса и др.», начатое Департаментом полиции еще в ноябре 1904 г.⁶

Имя полковника Акаси надолго исчезло со страниц русской периодики. Не находим мы его и в многочисленных дореволюционных исследованиях по истории русско-японской войны⁷, включая специально посвященные разведке⁸. Их авторы, как правило, ограничивались общими рассуждениями о беспрецедентно широких размерах японского «шпионства», о «неуловимой и огромной сети» японских тайных агентов, опутавшей Россию накануне и в годы войны и т. п. Относительно же связи японцев с освободительным движением в России здесь можно встретить лишь глухие упоминания⁹.

В советской историографии и мемуарной литературе деятельность Акаси в 1904—1905 гг. нашла отражение в изучении истории Конференции революционных и оппозиционных партий (Париж, 1904 г.) ¹⁰, а также в рассмотрении перипетий экспедиции по доставке оружия в Россию на пароходе «Джон Графтон» летом 1905 г.¹¹ Интересные сведения о контактах польских революционных и буржуазно-националистических организаций с японским правительством в годы русско-японской войны содержит недавно опубликованная коллективная монография сотрудников Института славяноведения и балканистики¹². Важные сами по себе, эти сюжеты, однако, далеко не исчерпывают всей картины взаимоотношений японцев с представителями общественного движения в России в 1904—1905 гг.

Значительно большее внимание интересующему нас вопросу уделяет зарубежная историография. Авторы уже первых работ по истории русской революции, появившихся в 1918—1919 гг., комментируя бесспорный для них факт получения большевиками германских денег в 1917 г., историческую аналогию этому ищут в событиях 1904—1905 гг., когда, по словам Артура Булларда, «большинство российских революционных партий принимало японскую помощь»¹³. Именно благодаря японским деньгам, утверждает другой американский автор этого периода, Эдвард Диллон, революционная пропаганда в России в период русско-японской войны получила столь «поразительный размах»¹⁴.

Характерной особенностью изучения интересующего нас вопроса в Финляндии явились сбор и публикация мемуарного материала. Из работ этого ряда особый интерес представляют воспоминания Циллиакуса, в которых он откровенно рассказал о своих контактах с Акаси и признал, что вышеупомянутая парижская (1904 г.) конференция была организована им с одобрения и за счет японского правительства¹⁵. Едва не закончившуюся успехом попытку ввоза оружия в Россию в 1905 г., к которой Циллиакус имел самое непосредственное отношение, мемуарист еще раньше (в 1912 г.) назвал «глупейшей и фантастичнейшей»¹⁶. Поскольку эти и другие воспоминания вышли в свет на финском или шведском языках, долгое время содержащиеся в них сведения оставались известны лишь очень узкому кругу специалистов. В широкий научный оборот они были введены лишь в 1963 г. благодаря книге английского исследователя М. Футрелла, посвященной связям скандинавского подполья с русскими революционными организациями во второй половине XIX — начале XX в. Футрелл, в частности, сумел подробно проследить всю эпопею «Джона Графтона», начиная с ее предыстории — состоявшегося в феврале 1904 г. знакомства Циллиакуса с Акаси и вплоть до взрыва судна в начале сентября следующего года в водах Балтики¹⁷.

В вышедшей в 1964 г. фундаментальной работе профессора Принстонского университета Дж. Уайта, посвященной дипломатической истории русско-японской войны, интересующая нас ее страница впервые освещается с использованием архивных материалов — документов МИД Японии, и в их числе — одного из списков доклада Акаси о своей деятельности в Европе, известного под названием «Rakka ryusui»¹⁸. Уайт разделяет общепринятую в русской и советской, а также и в зарубежной историографии точку зрения о высокой эффективности и масштабности деятельности японской разведки в ходе русско-японской войны. Считая главной ее фигурой Акаси, он отводит ей роль одного из трех основных факторов, обеспечивших победу Японии над ее могучим соседом¹⁹. В работе американского исследователя заметно стремление отойти от примитивных и, главное, ни на чем не основанных утверждений Диллона о прямой обусловленности революционного движения в России характером и масштабами японской помощи²⁰. Позднее позиция Уайта получила в историографии дальнейшее развитие.

В 60—80-е гг. в Финляндии и Японии после длительного перерыва было продолжено изучение деятельности Акаси²¹. В частности, в 1966 г. японский исследователь М. Инаба опубликовал один из трех известных вариантов «Rakka ryusui». Другой список доклада Акаси, прокомментированный Ч. Инаба, вышел в свет в 1986 г. Наконец, в 1988 г. в серии, издаваемой финским историческим обществом, были опубликованы выдержки из наиболее полного, третьего списка этого доклада вместе с извлеченной из японских архивов перепиской Акаси с руководителями военного ведомства и МИД Японии за 1904—1905 гг. Кроме того, в сборник вошли написанные на основе широкого круга документов из архивов Японии, Финляндии и США статьи наиболее видных на сегодняшний день зарубежных специалистов по рассматриваемому вопросу — Ч. Инаба, А. Куяла и О. Фалта²².

Таким образом, в научный оборот был введен обширный пласт документов, которые дают возможность проследить историю контактов Японии с представителями российского освободительного движения в годы русско-японской войны. До сих пор невостребованными, однако, оставались документы советских архивохранилищ, содержащие богатый материал по интересующим нас сюжетам. Восполнить этот пробел, уточнить и дополнить картину, нарисованную нашими зарубежными коллегами, и призвана настоящая статья.

Наибольший интерес среди используемых нами архивных материалов представляет комплекс документов российской охранки, прямо или косвенно связанных с деятельностью Акаси и его агентов. Кроме вышеупомянутого специального дела Департамента полиции, в котором весьма полно отражены обстоятельства слежки за японским полковником с осени 1904 до лета 1905 г., сюда также следует отнести разнообразную жандармскую переписку, посвященную деятельности в эти годы российских революционных и оппозиционных партий (межпартийным конференциям, переправке оружия в Россию и т. д.). Многократно перепроверенные еще в момент появления упомянутых документов и отчасти подтверждаемые сообщениями других источников, эти сведения в основном заслуживают доверия. Рассмотрение ряда частных сюжетов, главным образом по истории российской социал-демократии и партии социалистов-революционеров в интересующие нас годы потребовало привлечения материалов Архива Дома Плеханова (Ленинград), ЦПА НМЛ при ЦК КПСС и Международного института социальной истории (Амстердам). Были также использованы мемуары и дневники непосредственных участников описываемых событий и некоторые другие источники.

Прежде чем приступить к исследованию, необходимо хотя бы кратко ознакомить читателя с основными вехами биографии главного героя повествования. Кадровый офицер Мотодзиро Акаси (1864—1919) в 80-е гг. XIX в. окончил в Токио военные Академию и Колледж. После недолгого пребывания на Тайване и в Китае он с 1901 г. занимал пост японского военного атташе во Франции, а с 1902 по 1904 г.— в России. В 1906 г. он продолжил военно-дипломатическую службу в Германии, однако, скомпрометированный публикацией своей переписки с Деканозовым и Циллиакусом в уже известной нам брошюре, был вскоре отозван на родину. В течение семи последующих лет (с 1907 по 1914) Акаси возглавлял полицию Кореи, с 1905 г. находившейся под протекторатом Японии, а в годы первой мировой войны являлся заместителем начальника японского Генерального штаба. Последние годы жизни Акаси прошли на Тайване, где он был командующим японскими вооруженными силами и одновременно генерал-губернатором острова. Умер он, имея чин полного генерала и баронский титул.

Судя по его докладу, первые месяцы своего пребывания в России Акаси посвятил ознакомлению с общественно-политической обстановкой в стране и, главным образом, поиску контактов с представителями оппозиции²³. Дело, однако, шло туго. Ему мешали и незнание русского языка, и полная оторванность от жизни русского общества. Попытки приобрести нужные знакомства через студента Петербургского университета Уедо Сентаро также не увенчались успехом²⁴. В контакт с лидерами оппозиции (финской) Акаси удалось войти лишь в феврале 1904 г., когда в связи с началом войны все японское представительство в России выехало из Петербурга через Берлин в Стокгольм. Уже в ходе их первой беседы, состоявшейся в доме видного финского конституционалиста И. Кастрена, украшенном портретами японского императора и датского принца Фредерика, Циллиакус обещал снабжать Акаси общеполитической информацией о внутреннем положении России, но от имени партии (пассивного сопротивления) наотрез отказался от роли японского агента. Тогда Кастрен познакомил японца с упомянутыми шведскими офицерами²⁵. В своем донесении Департаменту полиции начальник Выборгского охранного отделения через два месяца после отъезда лионского дипломатического представительства из Москвы отмечал: «...японская миссия в Петербурге после разрыва дипломатических отношений с Россией избрала себе местожительство именно в Стокгольме. Есть основания полагать, что это сделано с тою целью, чтобы удобнее следить за всем тем, что происходит теперь в России... Ближайшими помощниками японцев для получения необходимых сведений из России могут быть высланные за границу финляндцы, проживающие ныне в Стокгольме; для последних же добывание этих сведений не может составить большого затруднения». В Департаменте нашло полную поддержку предложение об организации «более тщательного наблюдения за теми из финляндских обывателей, которые известны своей близостью с высланным элементом»²⁶.

Тем не менее в Департаменте вовремя не разглядели потенциальную опасность контактов японцев с финнами. Этим охранка была «обязана» своему заграничному агенту, Л. А. Ратаеву, который равнодушно встретил сообщение о переезде японского представительства в Швецию и в феврале 1904 г. вместе с российским консулом в Стокгольме В. А. Березниковым был занят организацией подкупа высших полицейских чинов шведской столицы с тем, чтобы они приняли меры для «задержания провозимых через Стокгольм транспортов революционных изданий» (имелась в виду главным образом эсеровская «Революционная Россия»)²⁷.

Знакомство Акаси с финскими оппозиционерами действительно оказалось для него чрезвычайно полезным. Они имели обширные, давние и прочные связи в русских и польских революционных и либеральных кругах и сразу ввели его в самую гущу событий. Благодаря финнам Акаси впервые осознал, что ему предстоит иметь дело не с каким-то бесформенным движением русских «нигилистов», как он считал до сих пор²⁸, а с целым букетом сформировавшихся партий и групп, находившихся к тому же в весьма не простых взаимоотношениях друг с другом.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют с точностью установить, когда и при каких обстоятельствах у Акаси возник план оказания финансовой помощи революционерам с тем, чтобы ускорить начало вооруженного восстания в России. Судя по его докладу, впервые эта проблема обсуждалась им с финнами уже в феврале 1904 г.²⁹ Во всяком случае, какое-то время такого рода переговоры Акаси вел, не имея на то санкции не только Токио, но даже и кого-либо из находившихся в Европе старших по должности японских официальных лиц. В конце концов его план получил поддержку со стороны посла Японии в Лондоне Т. Хаяси, а затем и японского Генштаба³⁰.

В начале марта 1904 г. с рекомендацией Кастрена на руках Акаси отправился в Краков на встречу с Романом Дмовским, журналистом и членом Тайного совета националистической Лиги народовой, с которой финны поддерживали тесные контакты с 1903 г. Обсуждение возможности участия Лиги в вооруженном восстании закончилось вручением Дмовскому рекомендательных писем к заместителю начальника японского Генштаба генералу Г. Кодама и одному из руководителей японской разведки — генералу Я. Хукусима³¹. В середине мая 1904 г. Дмовский (формально в качестве корреспондента центрального органа Лиги журнала «Пшеглёнд вшехпольски»³²), прибыл в Токио, где по просьбе Кодама составил две обширные записки о внутреннем положении России и польском вопросе. Исходя из стремления руководства Лиги воспрепятствовать любой попытке организации «польского фронта» в тылу России, Дмовский попытался убедить военное руководство Японии в ошибочности расчетов на использование польского национального движения в целях ослабления империи³³ и предлагал ограничиться ведением пропаганды среди находившихся в Маньчжурии польских солдат с призывом сдаваться в плен.

Иную позицию занимала Польская социалистическая партия (ППС). В феврале 1904 г. ее руководство выпустило воззвание, в котором осудило захватническую политику царской России и выразило пожелание победы Японии. В расчете на то, что поражение царизма создаст ситуацию, благоприятную для выхода Польши из состава России, Центральный революционный комитет (ЦРК) ППС взял курс на подготовку восстания в союзе с другими революционными национальными партиями³⁴. Уже в середине марта 1904 г. член ЦРК В. Иодко представил план такого восстания Хаяси. В числе прочего план предусматривал широкое распространение революционных изданий среди польских солдат русской армии, разрушение мостов и железнодорожного полотна по линии Транссибирской магистрали и т. д.³⁵ В апреле ППС предложила регулярно доставлять японской стороне основанные на сообщениях печати сводки о передвижениях русских войск, состоянии русской армии и т. д.³⁶

Несмотря на то, что на телеграмму Хаяси и японского военного атташе в Англии Т. Утсуномия, в которых излагались предложения Иодко, из Токио ответа получено не было, в начале июля для продолжения переговоров в Японию отправился Ю. Пилсудский. В представленном им в японский МИД меморандуме предлагалось создать японо-польский (в лице ППС) союз и была повторена прозвучавшая еще в марте просьба о предоставлении Японией материальной поддержки партии на вооруженное восстание³⁷. Контршагом со стороны Дмовского, все еще находившегося в Японии, явилось составление новой записки, в которой была подтверждена его прежняя позиция. Адресованная министру иностранных дел Комуре, она была передана им в Генштаб и рассмотрена на заседании гэнро³⁸. В результате Пилсудскому было объявлено о нежелании японского правительства быть втянутым в польские дела, но для проведения разведывательной работы и диверсий в тылу русской армии ему было выделено 20 тыс. фунтов стерлингов (200 тыс. руб.)³⁹. Такая позиция руководства ППС уже в 1904 г. вызвала критику со стороны левого крыла партии и в конечном счете привела к ее расколу в 1906 г. на ППС-«левицу» и ППС — «революционную фракцию»⁴⁰. Последняя, по словам В. И. Ленина, «свернула себе шею на бессильной партизанщине, терроре и фейерверочных вспышках»⁴¹.

Тем временем сотрудничество Акаси с Циллиакусом продолжалось. Еще до начала русско-японской войны Циллиакус проявлял большой интерес к токийским делам, пристально следил за наращиванием японской военной мощи, посещал Японию и даже некоторые свои статьи подписывал псевдонимом «Самурай». В речи, произнесенной в начале февраля 1904 г. в Стокгольме на вечере памяти поэта И. Рунеберга, Циллиакус предсказал победу Японии в ее конфликте с Россией, подчеркнув, что поражение царизма в войне может до такой степени усилить революционное движение в стране, что российская монархия падет и откроет дорогу независимости Финляндии⁴².

Циллиакус одним из первых среди финских оппозиционеров осознал всю пагубность их изоляции от русского освободительного движения. Еще в 1902 г. с присущей ему энергией и целеустремленностью сначала в частной переписке, а затем и со стороны редактировавшейся им газеты «Фриа Урд» («Свободное слово») он убеждал своих соратников в необходимости практического взаимодействия с русскими революционерами и, не теряя времени, самостоятельно приступил к осуществлению этого намерения. В частности, используя свой собственный опыт по транспортировке финской нелегальной литературы из Швеции в Финляндию, с осени того же 1902 г. Циллиакус начал оказывать аналогичного рода услуги российским социал-демократам (и, по отзыву одного из них, «отлично выполнял свои обязательства»⁴³). Ко второй половине 1903 г. Циллиакусу удалось в значительной степени переломить скептическое отношение к своим начинаниям и в самом руководящем органе партии пассивного сопротивления — Гражданском комитете. На состоявшейся летом 1903 г. в Стокгольме конференции «финляндских сепаратистов», докладывал Ратаев директору Департамента полиции, его участники пришли к выводу, что «изолированная кучка финляндских агитаторов бессильна для борьбы с русским самодержавием» и приняли решение «объединиться с русскими революционерами»⁴⁴. В конце 1903 — начале 1904 г. по заданию Комитета Циллиакус предпринял поездку по европейским эмигрантским центрам, в ходе которой встретился с социал-демократом Л. Г Дейчем, видными эсерами И. А. Рубановичем, Ф. В. Волховским, Н. В. Чайковским, анархистом князем П. А. Кропоткиным, представителями польского общественного движения Р. Дмовским и Л. Балицким. Помимо установления (или возобновления) связей с российской революционной эмиграцией цель этой поездки Циллиакуса заключалась также в организации «финляндского бюро прессы» для усиления агитации «против русского правительства»⁴⁵. Что касается поляков, то, если верить Ратаеву, речь шла об «обсуждении условий соглашения» их с финнами и «выработке программы объединенной совместной деятельности»⁴⁶.

«К концу июня [1904 г.], — пишет в своем докладе Акаси, — отношения между Циллиакусом и основными оппозиционными партиями созрели. Он и я почти одновременно отправились в Париж, где вместе с представителем партии „Сакартвело“ Деканози и партии „Дрошак“ (имеется в виду партия „Дашнакцутюн".— Авт.) графом Лорис-Меликовым совещались по поводу плана организации беспорядков в России. Затем Циллиакус отправился в Лондон на переговоры с Чайковским. После этого с моей рекомендацией на руках он встретился с Утсуномия, чтобы затем повидаться с Хаяси. Поскольку Утсуномия получил ответ от заместителя начальника Генерального штаба, я обещал Циллиакусу, что выплачу ему 3000 иен на печатание прокламаций»⁴⁷.

Вдохновленный обещанием финансовой поддержки со стороны Японии, Циллиакус с утроенной энергией включился в организацию межпартийной конференции. Ее цель, объяснял он Акаси весной 1904 г., должна заключаться в выработке совместного печатного воззвания, а затем и в проведении демонстраций⁴⁸. В конце апреля — начале мая 1904 г. Циллиакус получил принципиальное согласие на участие в конференции от социал-демократов (в лице Г. В. Плеханова) и либералов (П. Б. Струве). Дело, однако, шло не совсем гладко. Во-первых, потому, что умеренное крыло финских оппозиционеров, ориентированное на русских либералов, стремилось оттеснить Циллиакуса от организации конференции и поддержало просьбу Струве об ее отсрочке, и, во-вторых, в связи с неожиданно возникшими колебаниями партий, уже высказавшихся за участие в ней (например, эсеров)⁴⁹. Эти сравнительно небольшие затруднения, впрочем, не меняли отношения представителей российского общественного движения к самой идее созыва такой конференции, которое оставалось по-прежнему благоприятным во многом потому, что о связях Циллиакуса с японцами никто не подозревал, и активность финна выглядела как естественное стремление реализовать свои ранее высказанные намерения. О том, кто стоял за спиной Циллиакуса, к началу лета 1904 г. кроме поляков знал лишь эсер Волховский⁵⁰.

13 июня 1904 г. (все даты приводятся по новому стилю) предложение Циллиакуса было впервые рассмотрено на заседании Совета РСДРП. В трактовке Г. В. Плеханова, цель работы проектировавшейся конференции должна была заключаться в совместной выработке «манифеста против войны»⁵¹. Совет единогласно высказался за участие в конференции, но в специально принятой инструкции своим делегатам подчеркнул, что она должна ограничиться лишь «принципиальным заявлением солидарности всех революционных и оппозиционных партий в борьбе с царизмом»⁵². В дальнейшем что-то заставило Плеханова усомниться в целесообразности участия социал-демократов в работе этой конференции, но Циллиакусу во время их второй личной встречи, состоявшейся в Амстердаме 19 августа, удалось, по словам Ратаева, «сломить упорство» своего собеседника⁵³.

Кроме переговоров с Плехановым, в Амстердаме Циллиакус провел ряд встреч с представителями других социалистических партий, съехавшимися на конгресс II Интернационала, на котором сам он фигурировал в качестве гостя. На состоявшемся 18 августа обеде в присутствии эсеров Е. Азефа, Е. К. Брешко-Брешковской, Волховского, Рубановича и В. М. Чернова, а также делегата от Бунда Ц. М. Копельзона Циллиакус развил свой план действий, который в «стенографическом» изложении Ратаева выглядел следующим образом: «В самом непродолжительном времени необходимо собрать конференцию делегатов от всех российских и инородческих революционных и оппозиционных групп. Делегаты должны обсудить текст общего манифеста против войны и выработать план общих совместных и одновременных действий для понуждения всеми мерами, хотя бы самыми террористическими, прекратить войну. Такими мерами могут быть одновременные в разных местностях вооруженные демонстрации, крестьянские бунты и т. п. Если понадобится оружие, добавил Циллиакус, то финляндцы берутся снабдить оружием в каком угодно количестве. Все согласились на этот план»⁵⁴. Как видим, планы Циллиакуса относительно характера совместных действий революционных и оппозиционных партий претерпели изменения за счет перенесения центра тяжести из области пропагандистской («манифест против войны») в сферу революционной практики под флагом, правда, все той же антивоенной кампании.

По окончании Амстердамского конгресса в подготовительную работу по созыву конференции активно включился Акаси. Он действовал в полном согласии с Циллиакусом и лишь однажды усомнился в его правоте, когда речь вновь зашла о приглашении на конференцию либералов (Акаси опасался, что их присутствие парализует ее работу). Однако Циллиакус сумел настоять на своем, несмотря на то, что совсем недавно (в начале августа) в письме Плеханову сам недвусмысленно высказался против присутствия либералов на конференции⁵⁵. Совместными усилиями Циллиакусу, Акаси и Утсуномия удалось преодолеть возникшие было в конце августа в руководстве ППС сомнения относительно участия в конференции, вызванные опасениями быть скомпрометированными в связи со слухами о контактах Циллиакуса с японцами⁵⁶. «К середине сентября, — сообщает Акаси, — и другие партии объявили о своей готовности участвовать в работе конференции»⁵⁷. К этому времени была обеспечена и финансовая сторона дела. «100 000 иен, — телеграфировал 31 августа в ответ на запрос Акаси заместитель начальника японского Генштаба Г. Нагаока, — будет вполне дешево, если цель будет определенно достигнута... Однако обеспечить взаимодействие между всеми оппозиционными партиями нелегко, и вы должны позаботиться о том, чтобы деньги не попали в руки только нескольким партиям»⁵⁸.

3 сентября вопрос об участии в конференции был вновь поднят на заседании Совета РСДРП. Приглашенный в качестве докладчика по этому вопросу Ф. Дан, возвращаясь к целям конференции, в принципе повторил сказанное Циллиакусом на обеде 18 августа (кроме упоминания о терроре и вообще о совместных вооруженных выступлениях). Коснувшись предложения финнов на собрании представителей социал-демократических партий — участников Амстердамского конгресса, состоявшегося 22 августа, он со ссылкой на некоего «латышского товарища» сообщил о факте «сознательного или бессознательного» «сношения с японским правительством» инициаторов конференции, на основании чего Совет единогласно проголосовал против участия в ней⁵⁹. По предложению Глебова (В. А. Носкова), с этим постановлением было решено ознакомить местные комитеты РСДРП. 7 сентября копию этого постановления получил и Ленин, не участвовавший в заседании Совета в знак протеста против изменений в составе ЦК, произошедших в июле этого года⁶⁰.

Это решение Совета РСДРП проложило резкую грань между российской социал-демократией и другими социалистическими партиями, к тому времени уже осведомленными об источнике финансирования будущей конференции и тем не менее согласившимся на участие в ней. Подобная позиция проистекала из общего отношения меньшевиков к войне, выраженного в отказе от «пораженчества», в выдвижении лозунга немедленного мира и как средства его достижения — созыва Учредительного собрания⁶¹. Этот лозунг, безусловно, не был тождествен призывам к обороне «своего» отечества, как считает Ю. И. Кораблев⁶², а общая тактическая линия меньшевиков, вопреки распространенному в советской историографии мнению⁶³, принципиально отличалась от тактики либеральной буржуазии. Меньшевики, говоря словами Дана, считали, что «рабочий класс не может, сложа руки, ждать той свободы, которую принесет ему военный разгром России»⁶⁴, и строили вполне конкретные планы развертывания революционной борьбы за свержение самодержавия⁶⁵. В то же время они, как впоследствии писал Мартов, всячески предостерегали от обнаружившегося в революционной среде «известного „японофильства“ и идеализации роли, которую в данной войне играл японский империализм»⁶⁶.

Иной точки зрения на ход и перспективы русско-японской войны придерживались большевики. В отличие от своих постоянных оппонентов, выступавших под лозунгом немедленного прекращения войны, Ленин видел в ней мощный (и едва ли не главный) революционизирующий массы и одновременно ослабляющий самодержавие фактор. «... В случае поражения [России], — писал он в феврале 1904 г., — война приведет прежде всего к падению всей правительственной системы»⁶⁷; «развитие политического кризиса в России, — читаем в его статье, опубликованной в начале 1905 г.,— всего более зависит теперь от хода войны с Японией. Эта война всего более... толкает на восстание исстрадавшиеся народные массы»⁶⁸. Поэтому указания меньшевистской «Искры» о неуместности «спекуляций» по поводу победы японской буржуазии Ленин считал «пошлыми», а фразы о мире — «банальными»⁶⁹. Если Плеханов говорил о поражении России в войне лишь как о «наименьшем» (по сравнению с ее победой) «зле» с точки зрения перспектив освободительного движения в стране⁷⁰, то Ленин ставил свержение царизма в прямую зависимость от военных неудач России, поскольку был убежден, что «дело русской свободы и борьбы русского (и всемирного) пролетариата за социализм очень сильно зависит от военных поражений самодержавия»⁷¹. В этой связи следует отметить и тот живой интерес, который Ленин проявлял в 1904 г. (особенно во второй его половине) как к ходу русско-японской войны, так и к внутреннему положению Японии⁷².

Одним из направлений деятельности большевиков в годы войны явилась организация распространения революционных изданий среди русских пленных, находившихся в Японии. В мае 1904 г. заведующий экспедицией РСДРП В. Д. Бонч-Бруевич (а не Ленин, как предположил П. П. Топеха⁷³) обратился в газету японских социал-демократов «Хэймин Симбун»» («Газета простого народа») с просьбой помочь в переправке социал-демократической литературы русским военнопленным⁷⁴. Редактор «Хэймин Симбун» весьма сочувственно отнесся к этому предложению (письмо Бонч-Бруевича было даже опубликовано в одном из июньских номеров газеты) и в начале июля известил Ленина об отправке полученной литературы по назначению⁷⁵ Такого рода услуги российским революционерам редакция «Хэймин Симбун» продолжала оказывать и в дальнейшем. В начале 1905 г. газета опубликовала перечень из 50 наименований полученных ею русских брошюр и прокламаций, включавший как социал-демократическую, так (в небольшом количестве) и эсеровскую литературу⁷⁶.

Еще не был получен ответ от японских социалистов, как в Женеве поползли слухи о связях экспедиции РСДРП с правительством Японии, уличавшие заведующего экспедицией в том, что позднее (в сентябре) было названо Мартовым «попытками завести сношения с японским агентом в Вене для снабжения его литературой»⁷⁷. В этой связи в июле 1904 г. меньшевистский ЦК специальным постановлением категорически предписал Бонч-Бруевичу прекратить «высылку партийной литературы токийскому правительству как компрометирующую партию»⁷⁸, а вскоре и вообще отстранил его от руководства экспедицией⁷⁹. Еще раньше незадачливому заведующему экспедицией пришлось объясняться на этот счет с Плехановым, содержание разговора с которым Бонч-Бруевич воспроизвел в своих воспоминаниях. В ответ на прямо поставленный Плехановым вопрос: «Вы от нашей партийной экспедиции вошли в сношение с японским правительством?» — Бонч-Бруевич, предварительно выразив свое негодование подозрениями в подобных «политических гнусностях», заявил, что литература распространяется среди военнопленных с помощью доктора Русселя (который, добавим от себя, начал действовать в Японии лишь через год после этого разговора — летом 1905 г.)⁸⁰. «Если бы мы имели возможность войти в самые тесные сношения с японской рабочей партией и через нее повести еще более энергично нашу пропаганду среди пленных, то мы обязательно это сделали бы, — сообщил он далее Плеханову. — Но, к нашему величайшему сожалению, пролетарская организация Японии столь слаба, что и пытаться это сделать не имеет смысла»⁸¹.

Если указание Бонч-Бруевича на Русселя еще можно отнести на счет забывчивости мемуариста, то отрицание им контактов с японскими социалистами выглядит как преднамеренное стремление скрыть истинное положение вещей. Это тем более бросается в глаза, что уже через полгода после описываемых событий во втором номере большевистской газеты «Вперед» М. С. Ольминский, вспоминая июльское постановлений ЦК в отношении Бонч-Бруевича, обвинил меньшевиков в неумении «заметить разницу между японскими социал-демократами и токийским правительством»⁸² и, таким образом, подтвердил факт контактов экспедиции РСДРП с японской рабочей партией летом 1904 г.

Не проясняет эту историю и то немаловажное обстоятельство, что в отчетах экспедиции РСДРП за 1904 г., отложившихся в ЦПА НМЛ, нет никаких следов отправки литературы на Дальний Восток. На это, кстати, тогда же обратил внимание Носков⁸³. Спрашивается, зачем понадобилось Бонч-Бруевичу скрывать правду о своих связях с японцами, если она действительно была столь «прекрасна и хороша», как он пишет в своих воспоминаниях?⁸⁴ В этом контексте фраза Бонч-Бруевича, завершающая его рассказ о беседе с Плехановым летом 1904 г. («Я тотчас же обо всем рассказал Владимиру Ильичу, и он от души смеялся над „меньшевистскими дурачками“»)⁸⁵, приобретает совсем не тот смысл, который хотел вложить в нее мемуарист.

Последнюю точку в этой запутанной истории в 1915 г. поставил сам Плеханов. В разговоре, воспроизведенном его собеседником, Г. А. Алексинским, со ссылкой на «признания» Бонч-Бруевича, он сообщил, что «знает, что уже во время русско-японской войны Ленинский центр не брезговал помощью японского правительства, агенты которого в Европе помогали распространению ленинских изданий»⁸⁶.

Итак, на первой в истории российского освободительного движения конференции революционных и оппозиционных партий, проходившей в Париже с 30 сентября по 4 октября 1904 г., социал-демократы представлены не были (кроме РСДРП от участия в ней отказались Социал-демократическая партия Польши и Литвы, Украинская революционная партия и Бунд). «На конференции, — пишет со слов Циллиакуса в своем докладе Акаси, — было решено, что каждая партия может действовать своими методами: либералы должны атаковать правительство с помощью земства и газетных кампаний; эсерам и другим партиям следует специализироваться на крайних методах борьбы; кавказцам — использовать свой навык в организации покушений; польским социалистам — опыт в проведении демонстраций»⁸⁷. Как показал К. Ф. Шацилло, всем этим далеко идущим планам не суждено было сбыться, и практические результаты достигнутых соглашений оказались весьма скромными⁸⁸. Тем не менее и непосредственные участники конференции, и японцы остались вполне удовлетворены ею. О ходе работы конференции и содержании ее итоговых документов в Токио узнали из телеграммы Акаси и посла во Франции И. Мотоно (первый отправил соответствующую депешу в Генштаб, второй — в МИД)⁸⁹.

Надежды Акаси на возможность направить активность революционеров на практическую борьбу с русским правительством подкрепила состоявшаяся сразу после парижской конференции встреча тех ее участников, которые, по его словам, «использовали чрезвычайные меры» (т. е. придерживались революционной тактики)⁹⁰. Если верить Акаси, главным итогом этой встречи было решение «чинить препятствия» правительству в призыве новобранцев в армию. После принятия соответствующей резолюции японец лично пообещал оказать материальную поддержку партиям, которые испытывали финансовые затруднения⁹¹. Таким образом, уже в ходе этой встречи видимость приличий, соблюдавшаяся во время парижской конференции, была отброшена, и Акаси перешел к прямому субсидированию деятельности ряда российских революционных партий, пытаясь влиять на нее в нужном для себя направлении.

До осени 1904 г. российская охранка не располагала конкретными сведениями о связях российских революционеров с японцами. На след Акаси ее вывело наблюдение за Г. Г. Деканозовым, установленное по распоряжению директора Департамента полиции с лета этого года и возложенное на И. Ф. Манасевича-Мануйлова, чиновника особых поручений при министре внутренних дел.

Дворянин Георгий Гаврилович Деканози (Деканозов) появился в Париже в начале 1904 г. и вместе с князем А. К. Джорджадзе приступил к изданию журнала «Сакартвело», вокруг редакции которого вскоре сформировалась Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров (по одним данным, деньги на издание журнала Деканозов — горный инженер по образованию — получил мошенническим путем от Общества чиатурских марганцевопромышленников⁹², по другим — вместе с Джорджадзе собрал в виде пожертвований в Баку осенью 1900 г.)⁹³. Помимо издания собственного журнала летом 1904 г. Деканозов деятельно сотрудничал в анархистской газете «Хлеб и воля», один из руководителей которой, В. Н. Черкезов, в личной переписке так отзывался о нем: «Он один из самых образованных, дельных и преданных людей; под скромной и тихой его наружностью скрыт сильный характер умелого и образованного революционера»⁹⁴. Интересно, что в те же июньские дни 1904 г., когда было написано это письмо, Деканозов познакомился с Акаси с тем, чтобы в дальнейшем стать одним из его самых доверенных и высокооплачиваемых агентов⁹⁵.

Наблюдение за Деканозовым, а также организованный с помощью французских властей перехват его корреспонденции показали, что между ним и Акаси, по выражению Мануйлова, установились «весьма доверительные отношения, которые дают основание предполагать, что Деканозов работает за счет Японии»⁹⁶. Были получены и доказательства их сотрудничества в организации переправки в Россию нелегальной литературы⁹⁷. Однако в конце 1904 г. из Петербурга неожиданно последовало распоряжение прекратить «заниматься этим делом», поскольку «означенным наблюдением не установлена причастность названного Деканози к военно-политической деятельности»⁹⁸. Возобновить наблюдение в начале февраля 1905 г. заставило письмо на имя российского посла во Франции Нелидова горничной одной из любимых Акаси парижских гостиниц, которая предложила свои услуги по слежке за японским полковником⁹⁹. Благодаря ей Мануйлов получил возможность подслушивать переговоры Акаси со своими агентами во время его частых наездов в Париж, «знакомиться» с содержимым его багажа и т. п. В середине февраля Мануйлов сообщил своему петербургскому начальству об установлении «непосредственного наблюдения» за Акаси — «одним из деятельных агентов японского правительства», стоящим во главе «военно-разведочного бюро»¹⁰⁰. Постепенно в сферу наблюдения Мануйлова попал и Циллиакус, продолжавший свои активные контакты с Акаси и Деканозовым. Поскольку в Петербург продолжали поступать и донесения Ратаева, следившего за Циллиакусом с помощью Азефа, у Департамента полиции появилась возможность пользоваться перекрестными (и потому особенно ценными) сведениями о деятельности этой троицы.

Предложение услуг французской горничной было весьма кстати, так как в то время Акаси совершал очередную поездку «по Европе»¹⁰¹. Судя по его докладу, в это время его чрезвычайно интересовали январские события в Петербурге и особенно та роль, которую сыграл в них Г. А. Гапон. Обсуждение последствий Кровавого воскресенья для революционного движения в России, состоявшееся в Париже с участием Акаси, Циллиакуса и Чайковского, привело их к выводу о необходимости «использовать имя Гапона» для созыва очередной межпартийной конференции. Ее целью, по словам Акаси, должна была стать разработка планов по активизации движения к лету 1905 г.¹⁰². Таким образом, вопрос о созыве новой конференции «от имени Гапона» был решен без всякого его участия и, возможно, даже до его появления за границей. Как показали дальнейшие события, имя популярного в России священника, учитывая опыт парижской встречи 1904 г., организаторы конференции хотели использовать, во-первых, для того, чтобы обеспечить представительство на ней всех революционных организаций, а во-вторых, дабы придать ее решениям дополнительный вес. В ходе подготовительных работ по ее созыву имя Гапона в «своем» кругу вообще не считалось нужным упоминать.

Под влиянием январских событий деятельность революционеров оживилась; начался массовый отъезд эмигрантов в Россию. В условиях, когда и без того формальный «парижский блок» прекратил свое существование, а развитие массового движения настоятельно требовало объединения всех революционных партий, созыв новой межпартийной конференции действительно стал необходим. Основой для объединения революционных партий могла стать подготовка к вооруженному восстанию, вопрос о котором буквально носился в воздухе. На повестку дня стала проблема практического вооружения участников революции. Даже лидеры меньшевиков, совсем не склонные опережать события, инструктируя отъезжающих на родину, в качестве первостепенной ставили задачу «вооружать организованных рабочих», видя свою собственную функцию в том, чтобы «озаботиться» доставкой оружия в Россию¹⁰³.

На почве практической подготовки вооруженного восстания началось взаимное сближение большевистской фракции РСДРП и партии эсеров. Именно этой проблеме была посвящена беседа Ленина с Гапоном, состоявшаяся во время их первой встречи в середине февраля 1905 г.¹⁰⁴. В статье «О боевом соглашении для восстания», написанной сразу после этой встречи, Ленин «с удовольствием» перепечатал «Открытое письмо к социалистическим партиям» Гапона, призвавшего эти партии «немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма»¹⁰⁵. Сам он также высказался здесь за «скорейшее осуществление» «боевого единения социал-демократической партии с партией революционно-демократической, с партией соц.-рев.», находя его «возможным, полезным и необходимым»¹⁰⁶. Что касается эсеров, то в марте 1905 г. по заданию Рубановича и М. А. Натансона к Гоцу «для переговоров с ним о соединении с социал-демократами» специально выезжал Азеф¹⁰⁷.

Эти объединительные тенденции были своевременно и с нескрываемым беспокойством отмечены органами российского политического розыска. «Вопрос о слиянии партии социалистов-революционеров с социал-демократами для совместных террористических действий¹⁰⁸,— сообщал заведующий заграничной агентурой в Департамент полиции в середине марта 1905 г. — подвигается быстрыми шагами вперед... Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее»¹⁰⁹.

В феврале-марте 1905 г. инициаторы созыва новой конференции развернули работу по ее подготовке. Душой ее снова выступил Циллиакус. «На днях в Лондон,— доносил в марте 1905 г. Ратаев, — приезжал известный финляндский агитатор Кони Циллиакус, куда вызывал для свидания агентуру (т. е. Азефа. — Авт.). Финляндская революционная партия намеревается созвать в ближайшем будущем вторую конференцию представителей всех русских и инородческих революционных и оппозиционных организаций, наподобие той, которая состоялась в Париже в минувшем октябре... На этот раз обещали принять участие в конференции и представители Российской социал-демократической рабочей партии, то есть по крайней мере той ее части, которая за последнее время стала стремиться к объединению с партией социалистов-революционеров... финляндцы намерены не щадить средств и стараний, дабы конечным результатом этой конференции явился на сей раз действительный, а не фиктивный союз между всеми группами, для организации общими усилиями народного восстания...»¹¹⁰ Далее Ратаев сообщал о закупке Циллиакусом в Гамбурге 6000 «маузеровских пистолетов» и о его планах приобретения яхты для доставки оружия в Россию («вероятно, через Финляндию»). «Циллиакус находится в сношениях с японским посольством в Лондоне, — отметил в заключение Ратаев, — и доставляет большие суммы денег финляндским и польским революционерам»¹¹¹

В десятых числах марта, когда за подписью Гапона представителям партий были разосланы официальные приглашения на конференцию¹¹², от участия в ней отказались меньшевики, сославшиеся на предпочтительность прямых соглашений с организованными партиями. «Совет партии находит конференцию желательной, — указывалось в ответном письме редакции „Искры“, — но она должна состояться в результате соглашения между организованными партиями, а не в результате личной инициативы нового и малоизвестного в революционном движении человека»¹¹³. После некоторых колебаний, связанных, по словам Ленина, с «огромным преобладанием» на конференции «с.-р.», редакция «Вперед» и Бюро Комитетов большинства согласились на участие в ней для того только, чтобы на самой конференции объявить ее «игрушкой в руках с.-р.»¹¹⁴. и покинуть зал заседаний вместе с представителями Латышской СДРП и Бунда. Этот уход, однако, совсем не означал отказа большевиков от идеи сотрудничества с эсерами на почве практической революционной работы, на что и указал Ленин в начале мая 1905 г. в докладе на III съезде РСДРП¹¹⁵.

Конференция, работавшая в Женеве со 2 по 8 апреля 1905 г.¹¹⁶, закончилась принятием двух документов — общеполитической Декларации, подписанной всеми ее участниками¹¹⁷. Декларации только социалистических партий, представленных на ней. В первом из этих документов были сформулированы те «непосредственные политические цели вооруженного восстания», которые соответствовали минимальным требованиям программ подписавших его партий (установление демократической республики, созыв Учредительного собрания и т. д., включая ряд специфически национальных требований); в Декларации социалистических партий речь шла о необходимости борьбы не только за демократические преобразования, но и против «современной буржуазно-капиталистической эксплуатации»¹¹⁸. Как и полгода назад, Акаси был вполне удовлетворен результатами конференции и, вероятно, настолько уверовал в собственное всесилие, что все дальнейшие революционные события в России (включая восстание на «Потемкине») был склонен относить к числу ее непосредственных итогов¹¹⁹.

Что касается практической стороны достигнутых в Женеве договоренностей, то, как писал Акаси, участники конференции обязались продолжать свою революционную деятельность с тем, чтобы летом 1905 г. «предпринять отчаянный шаг»¹²⁰. Обсуждение такого «шага» носило весьма общий характер, и это дало повод Ратаеву в своем очередном донесении в Петербург указать на «крайнюю слабость и беспомощность всех этих (революционных. — Авт.) партий, раз только вопрос, как, например, о вооруженном восстании, ставится на чисто практическую почву»¹²¹. Со значительно большим оптимизмом смотрел на перспективы развития революционного движения в России Акаси. «Большое восстание должно начаться в июне, — комментировал он решения конференции в донесении на имя начальника Генштаба А. Ямагата от 12 апреля 1905 г., — и оппозиция предпринимает все новые и новые усилия для приобретения оружия и взрывчатых веществ»¹²². «Дата начала восстания еще не установлена, — добавил он здесь же, — но будет вполне безопасно переправить оружие морем»¹²³.

Последняя фраза, конечно, не была случайной. Еще в феврале 1905 г. Циллиакус запросил у Японии новых субсидий, обещая, что к лету этого года революционерам удастся «разжечь большое движение»¹²⁴. По подсчетам Акаси, требуемая для этого сумма могла составить 440—450 тыс. иен¹²⁵. Несмотря на то, что соображения Акаси горячо поддержал посол во Франции Мотоно (его телеграмма на этот счет была даже доложена императору и гэнро), просьба Акаси была удовлетворена далеко не сразу, поскольку идея финансирования вооруженного восстания в России имела в Токио и своих противников. Одним из них был сам министр иностранных дел Комура, чьи взгляды, как считает О. Фалт, сложились под влиянием бывшего премьер-министра X. Ито, в свою очёредь опасавшегося неприятных для Японии последствий дальнейшего обострения внутриполитической ситуации в России¹²⁶. Отвечая в марте 1905 г. на сообщение посла в Швеции С. Акизуки о йредложении некоего члена «финской антирусской партии» передать ей 50 тыс. винтовок «на вооруженное восстание», Кобура писал: «Можно предсказать продолжение беспорядков в России и в том случае, если Япония не будет их поддерживать. Более того, я думаю, что в настоящее время японская помощь даст мало практических результатов... правительство решило занять позицию невмешательства до тех пор, пока ситуация в России не изменится»¹²⁷.

Курс на такое «невмешательство», однако, оказался весьма скоротечным. Мукденское сражение (19 февраля — 10 марта 1905 г.), хотя и было победоносным для Японии, одновременно показало, что ресурсы страны истощены и дальнейшее продолжение войны чревато для нее экономическим крахом. В связи с этим в середине марта, т. е. до последовавшего в конце месяца одобрения этого шага правительством, военное ведомство Японии приняло решение ассигновать на нужды вооруженного восстания в России миллион иен¹²⁸.

В конце марта — начале апреля 1905 г. в эмиграции развернулась работа по закупке оружия. Помимо агентов Акаси активное участие в этом деле принимали Гапон и эсеры Чайковский и Д. Я. Соскис¹²⁹. Сам Акаси предпочитал оставаться в тени и действовал в основном через Деканозова и Циллиакуса, которые старались по возможности не афишировать источник получения средств. Так, передавая деньги на приобретение оружия эсерам, Циллиакус заявил, что они собраны в Америке лицами, сочувствующими русской революции, а эсеровские вожди сделали вид, что не догадываются о происхождении переданных им сумм¹³⁰. Деньги выдавались революционерам лишь тогда, когда они уже имели твердую договоренность с продавцом оружия, и только поляки, пишет Акаси, получили их авансом и могли ими свободно распоряжаться¹³¹.

Несмотря на то, что приготовления, по словам Циллиакуса, шли «превосходно», и деньги «таяли, как снег на солнце»¹³², Акаси нервничал и высказывал недовольство «настоящей формой революционного движения» в России. «Мы готовы... помогать вам материально на приобретение оружия, — говорил он Деканозову 2 мая 1905 г., — но самое главное, чтобы движению этому не давать остывать и вносить, таким образом, в русское общество элемент постоянного возбуждения и протеста против правительства»¹³³. В ходе этой встречи Акаси вручил своему агенту 125 тыс. франков, и тот через посредника (анархиста Евгения Бо) начал переговоры с швейцарскими военными властями о приобретении винтовок «Веттерли»¹³⁴. Циллиакус тем временем закупал партию кавалерийских карабинов «Маузер» в Гамбурге¹³⁵.

Точные указания на то, кому, в каком количестве и с какой целью предназначались японские деньги, царская охранка получила из записки Циллиакуса, «изъятой» агентом Мануйлова из чемодана Акаси в середине мая 1905 г. «Японское правительство при помощи своего агента Акаши, — пояснял содержание записки Мануйлов, — дало на приобретение 14 500 ружей различным революционным группам 15 300 фунтов стерлингов, т. е. 382 500 франков. Кроме того, им выдано 4000 фунтов (100 000 франков) социалистам-революционерам и на приобретение яхты с содержанием экипажа 4000 фунтов (100 000 франков)»¹³⁶ Кроме эсеров («SR») в качестве получателей крупных сумм в документе фигурировали Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров («g.»), ППС («S—Р») и Финляндская партия активного сопротивления («F.»)¹³⁷.

В этом же донесении, учитывая особую «важность дела», Мануйлов предложил директору Департамента полиции «учредить самое широкое наблюдение за полковником Акаши, Деканози, Зиллиакусом и другими лицами, примыкающими» к их «особой организации», для чего планировал организовать специальную «агентуру» в семи крупнейших западноевропейских портовых городах (Гамбурге, Кенигсберге, Лондоне, Ливерпуле, Гавре, Марселе и Шербурге)¹³⁸. Предложение Мануйлова было активно поддержано Нелидовым в письме, которое министр иностранных дел граф В. Н. Ламздорф представил «на высочайшее благовоззрение»¹³⁹. Ответ А. Г Булыгина, направленный в конце мая 1905 г. в Министерство иностранных дел и «на высочайшее имя», был выдержан в успокоительных тонах и по существу отвергал план Мануйлова — Нелидова¹⁴⁰. 15 июня Нелидов вновь обратился к Ламздорфу с письмом, в котором отмечал, что «сведениям, доставленным из Парижа г-м Мануйловым, не было», по его мнению, «придано той государственной важности, которую они представляют»¹⁴¹. В ответ Департамент полиции потребовал от Мануйлова «обоснованных доказательств» достоверности его информации¹⁴². Такая реакция Департамента полиции на предложение Мануйлова об учреждении тотальной слежки за Акаси и его агентами объяснялась тем, что Мануйлов в течение весны и начала лета этого года по крайней мере дважды вводил в заблуждение свое начальство ложными сообщениями о начале переправки оружия в Россию¹⁴³. В конце июля 1905 г. его деятельность в Европе была окончательно прекращена (последнее донесение Мануйлова из Парижа датируется 23 июля). Если учесть, что в эти же дни в связи со сменой заведующего фактически была приостановлена работа заграничной агентуры (на место Ратаева был назначен А. М. Гартинг), то станет понятно, почему последние приготовления к отплытию парохода «Джон Графтон» и сопровождавших его яхт прошли для Департамента полиции незамеченными, и в Петербурге об этой экспедиции узнали лишь на ее завершающей стадии. Впрочем, даже если обстоятельства в российской охранке летом 1905 г. сложились бы иначе, уследить за «Джоном Графтоном» ее агентам вряд ли бы удалось: снаряжение судна и сам его поход были настолько законспирированы, что и сегодня многие детали этой экспедиции либо вообще неизвестны, либо остаются спорными.

В середине июля 1905 г. усилиями Деканозова и Бо в Швейцарии было закуплено около 25 тыс. снятых с вооружения винтовок и свыше 4 млн. патронов¹⁴⁴. Треть винтовок и чуть более четверти боеприпасов, сообщает Акаси, предполагалось направить в Россию через Черное море, а остальные — в Балтику¹⁴⁵. С помощью торгового агента фирмы «Такада и Ко» и некоего англичанина эта часть оружия (по разным данным, 15,5—16 тыс. винтовок, 2,5 — 3 млн. патронов, 2,5 — 3 тыс. револьверов и 3 тонны взрывчатых веществ)¹⁴⁶. была перевезена сначала в Роттердам, а затем в Лондон, выбор которого как места базирования, по мнению Футрелла, объяснялся слабой работой здесь русской полиции¹⁴⁷. Сразу же стало ясно, что ранее купленные паровые яхты «Сесил» и «Сизн» слишком малы для транспортировки этого груза. Поэтому в экспедиции им была отведена вспомогательная роль, а при посредстве делового партнера «Такада и К°» Уотта был приобретен главный перевозчик оружия — 315-тонный пароход «Джон Графтон»¹⁴⁸. Сразу же после покупки пароход был формально перепродан доверенному лицу Чайковского — лондонскому виноторговцу Р. Дикенсону, который, в свою очередь, 28 июля передал его в аренду американцу Мортону¹⁴⁹. При этом «Джон Графтон» был переименован в «Луну». Стремясь еще больше запутать возможную слежку, устроители предприятия с помощью того же Уотта купили еще один пароход — «Фульхам», который должен был вывезти оружие из Лондона и в море перегрузить его на борт бывшего «Джона Графтона». Став собственностью некоей японской фирмы, «Фульхам», также получивший новое наименование («Ункай Мару»), был снабжен документами, удостоверявшими его плавание в Китай¹⁵⁰. Сменив 28 июля в голландском порту Флиссинген команду (ее составили в основном финны и латыши во главе с членом Латышской СДРП Яном Страутманисом)¹⁵¹, «Джон Графтон» направился к острову Гернсей, где в течение трех суток, в шторм, грузился оружием с борта «Ункай Мару», после чего взял курс на северо-восток. Туда же с грузом оружия, но под видом совершения увеселительной прогулки отправились и яхты, также предварительно «проданные» подставным лицам¹⁵² Циллиакус выехал в Данию, чтобы дать там последние инструкции капитану «Джона Графтона», а также для организации переправки в Балтику еще 8,5 тыс. винтовок из числа тех, которые ранее предполагалось направить в Черное море (план черноморской операции к тому времени был признан трудноосуществимым) ¹⁵³. Тем временем Акаси вел переговоры в Париже с представителями «кавказских партий» о начале вооруженного выступления на юге России ввиду восстания в «балтийском регионе»¹⁵⁴. 20 августа он прибыл в Стокгольм. Явившийся туда же через несколько дней Циллиакус сообщил японцу, что его запланированная встреча с «Джоном Графтоном» в Копенгагене не состоялась, а сам корабль 18 числа выгрузил часть оружия к северу от Виндау, но, не найдя никого в условленном месте, не смог этого сделать в главном пункте разгрузки — на острове близ Выборга (яхты, которые должны были участвовать в этом деле, задержались в Дании)¹⁵⁵. К тому же В. Фурухельм, ездивший по поручению Циллиакуса в Петербург, вернулся с известием о том, что ему не удалось обнаружить там и намека на какие-либо приготовления к приемке оружия¹⁵⁶.

Тем временем «Джон Графтон» вернулся в Копенгаген и, сменив капитана (им стал бывший старший помощник Страутманиса финский морской офицер Эрик Саксен) и пополнив запасы продовольствия, получил предписание двигаться в Ботнический залив¹⁵⁷. Дважды успешно выгрузив здесь партии оружия (в районе Кеми 4 сентября и близ Пиетарсаари 6-го), рано утром 7 сентября пароход налетел на каменистую отмель в 22 км от Якобстадта и после малоуспешных попыток команды выгрузить оружие на соседние острова на следующий день был взорван. Воспользовавшись предоставленной местными жителями яхтой, команда во главе с последним капитаном судна, Дж. Нюландером, бежала в Швецию¹⁵⁸.

Так бесславно закончилась эпопея с ввозом оружия в Россию на пароходе «Джон Графтон». Уже к осени 1905 г. с обломков парохода, долгое время остававшихся на плаву, а также из тайников на близлежащих островах властями было извлечено без малого 2/3 находившихся на его борту винтовок, вся взрывчатка, огромное количество патронов, винтовочных штыков, детонаторов и других боеприпасов¹⁵⁹. Остальное оружие разошлось среди местного населения и лишь небольшая его часть попала в руки революционеров, в том числе — социал-демократов¹⁶⁰. Финляндская партия активного сопротивления получила с «Джона Графтона» всего 300 стволов¹⁶¹.

* * *

Таким образом, в годы русско-японской войны правительство Японии стремилось воздействовать на внутриполитическое положение России с тем, чтобы ослабить ее в военном отношении. Конкретная задача заключалась в разложении русской армии и затруднении ее комплектования, в стремлении заставить правительство отвлечь максимальное количество войск с театра военных действий на поддержание порядка внутри империи. По свидетельству Ч. Инаба, это была первая и наиболее последовательно осуществлявшаяся попытка такого рода, предпринятая Японией в отношении европейского государства¹⁶². Кроме этих чисто военных задач работа японской разведки преследовала и общеполитические цели, которые по мере затягивания войны и быстрого истощения ресурсов страны все более выходили на первый план: настолько накалить внутриполитическую обстановку в России, чтобы царизм уже не мог более вести войну на два фронта — с врагом внешним и внутренним. Особенно энергично и последовательно в этом направлении действовало военное ведомство Японии, которое руководствовалось сформулированным генералом М. Тераучи принципом: «Во время войны все средства вредить врагу — хороши»¹⁶³.

В своем стремлении ускорить заключение мира с Россией правительство Японии пошло на прямое финансирование деятельности российских революционных и оппозиционных организаций, передав им за годы войны не менее 1 млн. иен (по современному курсу — 5 млрд, иен или 35 млн. долларов). Объектами финансирования явились партия социалистов-революционеров, которую японцы считали «наиболее организованной» среди других революционных партий, игравшей «руководящую роль в оппозиционном движении» России¹⁶⁴; Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров, Польская социалистическая партия и Финляндская партия активного сопротивления. Кроме того, прямые контакты с полковником Акаси, инициатором и главным действующим лицом всего этого предприятия с японской стороны, поддерживали руководители армянской партии «Дашнакцутюн», Бунда и польской Лиги народовой. Благодаря позиции, занятой меньшевистским руководством российской социал-демократии, попытка японцев установить связи с РСДРП удалась лишь отчасти.

Японская помощь коснулась таких важнейших направлений деятельности представителей российского освободительного движения, как печатание и распространение нелегальной литературы, упрочение межпартийных связей, военно-техническая подготовка вооруженного восстания. При этом, руководствуясь чисто прагматическими целями, правящие круги Японии, безусловно, не испытывали ни малейших симпатий к социалистическим идеям, проповедовавшимся их временными союзниками. Не случайно, что, по свидетельству Ч. Инаба, источник поступления денежных средств был перекрыт сразу после начала русско-японских мирных переговоров¹⁶⁵.

Нельзя не согласиться с современными западными исследователями в том, что субсидирование деятельности российских революционных и оппозиционных партий Японией никак не повлияло на исход русско-японской войны¹⁶⁶. Остается фактом и то обстоятельство, что все обильно сдобренные японским золотом начинания, соответствовали ли они объективным потребностям освободительного движения в данный момент или нет, не оказали серьезного влияния на ход российской революции. Обе финансировавшиеся из Токио международные конференции (парижская 1904 г. и женевская 1905 г.) вопреки ожиданиям их устроителей не привели к созданию прочного блока партий; точно так же не состоялось запланированное на июнь 1905 г. вооруженное восстание в Петербурге, и не удалась попытка ввоза оружия в Россию на пароходе «Джон Графтон» летом этого года. Успешно закончившееся в конце 1905 г. путешествие парохода «Сириус», доставившего на Кавказ 8,5 тыс. винтовок «Веттерли» и большое количество боеприпасов¹⁶⁷, также нет оснований расценивать как событие, всерьез повлиявшее на ход освободительного движения в России. По заведомо неполным официальным данным, за полтора года (с весны 1904 до конца 1905 г.) и только через Финляндию в страну было ввезено свыше 15 тыс. винтовок и ружей, около 24 тыс. револьверов, огромное количество патронов, динамита и других боеприпасов¹⁶⁸.

Вероятно, специалистам еще предстоит ответить на вопрос, в какой мере японские деньги способствовали «оживлению деятельности оппозиционных партий в Российской империи»¹⁶⁹, как предполагает Ч. Инаба. Однако очевидно что в целом российская революция проходила не под диктовку Токио, а развивалась по своим внутренним законам.

Примечания

1. Вперед. 1905. 2(15) марта.

2. Петрункевич И. И. Из записок общественного деятеля. Воспоминания / Под ред. А. А. Кизеветтера. Прага, 1934. С. 390.

3. Дневник А. С. Суворина / Под ред. М. Кричевского. М.; Пг., 1923. С. 3.

4. Наша жизнь. 1906. 25 июня (8 июля).

5. Новое время. 1906. 26 июня (9 июля).

6. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28.

7. Апушкин В. А. Русско-японская война 1904—1905 гг. М., 1910; Виноградский А. Н. История русско-японской войны 1904—1905 гг. Вып. 1. СПб., 1908; Русско-японская война 1904—1905 гг.: Работа Военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны. Т. 1—9. СПб., 1910 и др.

8. Изметьев П. И. О нашей тайной разведке в минувшую кампанию. 2-е изд. Варшава, 1910; А. К-ъ. Разведка во время русско-японской войны. СПб., 1907 (Русско-японская война в наблюдениях и суждениях иностранцев. Вып. XII).

9. История русско-японской войны / Ред.-изд. М. Е. Бархатов, В. В. Функе. Т. 1. СПб. [б. г.1. С. 26.

10. Шацилло К.-Ф. Из истории освободительного движения в России в начале XX в. (О конференции либеральных и революционных партий в Париже в сентябре — октябре 1904 г.) // История СССР. 1982, № 4. С. 51—70; его же. Русский либерализм накануне революции 1905—1907 гг.: Организация. Программы. Тактика. М., 1985. С. 232—259.

11. Лядов М. Н. Из жизни партии в 1903—1907 гг.: Воспоминания. М., 1956. С. 219; Первая боевая организация большевиков 1905—1907 гг.: Статьи, воспоминания и документы / Сост. С. М. Познер. М., 1934. С. 259—279.

12. Общественное движение на польских зеМлях. Основные идейные течения и политические партии в 1864—1914 гг. / Под ред. А. М. Орехова. М., 1988.

13. Bullard A. The Russian Pendulum. Autocracy-Democracy-Bolshevism. N. Y., 1919. P. 97—98.

14. Dillon E. The Eclipse of Russia. N. Y., 1918. P. 291—292.

15. Цит. по: Смирнов В. M. Революционная работа в Финляндии (1900—1907 гг.)// Пролетарская революция. 1926. № 1 (48). С. 129.

16. Цит. по: Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 243.

17. Futrell М. Northern Underground. Episodes of Russian Revolutionary Transport and Communications through Scandinavia and Finland. 1983—1917. L., 1963. P. 66—84.

18. Происхождение этого названия (цитаты из древнекитайской поэмы, в буквальном переводе означающей «облетевший цветок и поток воды») — довольно неожиданно для такого рода документа — неясно до сих пор. М. Футрелл, например, полагал, что оно явилось плодом фантазии кого-то из позднейших почитателей Акаси. (См.: Futrell М. Colonel Akashi and Japanese Contacts with Russian Revolutionaries in 1904—1905 // St. Antony’s Papers. № 20. Far Eastern Review. № 4. L., 1967. P. 11 —12.) Современные исследователи считают, что это название было присвоено докладу при его перепечатке в японском МИД в 1938 г. с копии, принадлежавшей старшему сыну Акаси — Мотоёси. Оригинал доклада, вероятно, был сожжен вместе с другими секретными военными документами в конце второй мировой войны так же, как и финансовые отчеты японского разведчика. Любопытно, что размножение доклада Акаси в МИД в конце 30-х гг. имело целью пропагандировать его опыт среди высших чиновников министерства ввиду надвигавшейся новой войны. Однако в конце концов этот опыт был признан в новых условиях неприемлемым. (См.: Inaba Sh. An Explanatory Note on Rakka ryusui // Akashi M. Rakka ryusui. Colonel Akashi’s Report on His Secret Cooperation with the Russian Revolutionary Parties during the Russo-Japanese War. Selected Chapters translated by Inaba Ch. and edited by O. Fait and A. Kujala. Helsinki, 1988. / Далее — Rr /. P. 11, 15—16.)

19. White J. The Diplomacy of the Russo-Japanese War. Princeton, New Jersey, 1964. P. 138, 140.

20. Ibid. P. 141.

21. Начало ее изучения в Японии относится к 1928 г., когда Т. Комори опубликовал двухтомную биографию Акаси. По свидетельству М. Футрелла, в ней, однако, в основном были лишь подтверждены факты, содержащиеся в воспоминаниях К. Циллиакуса. (См.: Futrell М. Northern Underground. Р. 206.)

22. Rr.

23. В Японии при разработке планов будущей военной кампании, безусловно, учитывали возможный рост революционного движения в России. Как сообщает Футрелл, уже в середине 1903 г. в меморандуме японского Генштаба было указано на российское социалистическое движение (имелся в виду главным образом Бунд) как на возможного союзника при проведении подрывных операций. (См.: Futrе11 М. Colonel Akashi... Р. 9.) Вместе с тем до января 1904 г., т. е. до непосредственного кануна войны, по наблюдениям Ч. Инаба, японский Генеральный штаб не имел ясного представления о ведении подобных операций. Конкретные формы план таких действий начал обретать лишь с началом практического сотрудиничества Акаси с финнами. (См.: Rr. Р. 71.)

24. Сотрудничество У Сентаро с Акаси находилось в поле зрения Департамента полиции. К сожалению, касающиеся его материалы охранки в архиве не сохранились и значатся лишь по описи (см.: ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1911. Оп. 241. Д. 38. Ч. 13). Уайт ошибочно называет Сентаро одним из главных агентов Акаси, с помощью которого он якобы собирал нужную ему информацию не только в России, но и за ее пределами. (W h i t е J. Op. cit. P. 141.) В действительности такая характеристика больше подходит венгру М. Балогу де Таланта, который незадолго до начала войны явился с предложением своих услуг прямо к послу Японии в России Курино. Акаси признает, что именно ему он был обязан установлением связей с финскими оппозиционерами. После того, как с весны 1904 г. в лице нескольких шведских офицеров Акаси приобрел новых помощников по сбору военно-разведывательной информации о России, он отказался от услуг Балога. (Rr. Р. 34—35.)

25. Rr. Р. 37.

26. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 150. Л. 23. об. — 24.

27. Там же. 1903. Д. 1955. Л. 34—35 об.

28. Rr. Р. 23—24, 35.

29. Ibid. Р. 38.

30. Ibid. Р. 71.

31. Ibid. Р. 38.

32. Новое время. 1904. 23 авг.

33. Подробнее см.: Общественное движение на польских землях... С. 180—182.

34. Там же. С. 190; Rr. P. 72.

35. White J. Op. cit. P. 142.

36. Pobog-Malinowski Wl. Josef Pilsudski. 1901 —1908. W ognii Rewolucju. Warszawa, 1935. S. 217.

37. Rr. P. 72.

38. Ibid. Гэнро — совет старейших государственных деятелей, ближайших советников императора, рекомендации которого по всем вопросам внутренней и внешней политики подлежали безусловному выполнению правительством.

39. Судить о результативности этой деятельности ППС в полном объеме трудно. В литературе можно встретить указания на отдельные случаи добровольной сдачи в японский плен польских военных формирований. (См.: Вотинов А. Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904—1905 гг. М., 1939. С. 129; Fait О. Collaboration between Japanese Intelligence and the Finnish Underground during the Russo-Japanese War // Asian Profile. Hong Kong, 1976. V 4. № 3.) По другим данным, число перебежчиков с русской стороны вообще было очень невелико — немногим более 100 человек, из которых большинство, по свидетельству очевидцев, составлял «человеческий хлам». (См.: Каторга и ссылка. 1927. № 2/31 /. С. 168.) Характерно, что во время переговоров с представителями польского общественного движения летом 1904 г. глава японского внешнеполитического ведомства гарантировал польским перебежчикам особое отношение и обещал, что они не будут рассматриваться в Японии как обычные военнопленные. (См.: Lеrski J. The Polish Chapter of the Russo-Japanese War // Transactions of the Asiatic Society of Japan. Tokyo. 1959. V 7. P. 78.) Воспоминания русских пленных подтвержают, что поляки содержались отдельно от них и пользовались некоторыми преимуществами. (См.: Купчинский Ф. П. В японской неволе: Очерки из жизни русских пленных в Японии в г. Мацуяма на острове Сикоку. СПб., 1906. С. 192—193; Н. Н. Около японцев (Из дневника пленного офицера) // Исторический вестник. 1908. Т. 112. № 6. С. 949).

40. Подробнее см.: Общественное движение на польских землях... С. 191—219.

41. Ленин В. И. ПСС. Т. 17. С. 49.

42. Fаlt О. Collaboration... Р. 211.

43. Смирнов В. М. Указ. соч. С. 124—128.

44. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1903. Д. 1955. Л. 9 об.

45. Там же. Л. 5, 10.

46. Там же. Л. 20—20 об.

47. Rr. Р. 38. 4

48. Ibid. Р. 40.

49. Ibid. Р. 98—99.

50. Ibid. Р. 100—101.

51. На деле предложения Циллиакуса были гораздо шире. В письме Плеханову от 8 мая 1904 г. он излагал целый план, реализация которого должна была привести к свержению самодержавия или, по крайней мере, к созданию такой ситуации, когда «русский Далай-Лама» (Николай II) попытается «перейти к другой системе управления». Основной упор Циллиакус делал на необходимости проведения вооруженных демонстраций в условиях ожидавшихся новых военных поражений царизма. Упомянутый Плехановым манифест против войны значился в письме лишь в качестве своеобразной «программы-минимум» предстоящей конференции. (См.: Архив Дома Плеханова /АДП/ Ф. 1093. Оп. 3. Д. 273 / без нумерации листов/).

52. Социал-демократическое движение в России: Материалы / Под ред. А. Н. Потресова и Б. И. Николаевского Т. 1. М.; Л., 1928. С. 332—333.

53. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 1. Ч. 1. Т. 2. Прод. 1. Л. 202 об.

54. Там же. Л. 202—202 об.

55. АДП. Ф. 1093. Оп. 3. Д. 273 (без нумерации листов).

56. Rr. Р. 40.

57. Ibid.

58. Ibid. Р. 57.

59. Волковичер И. Партия и русско-японская война // Пролетарская революция. 1924. № 12(35). С. 119—121. В «Истории российской социал-демократии» Л. Мартов утверждает, что еще до этого Циллиакус «сделал прямые предложения как Г В. Плеханову, так и заграничным представителям Бунда вступить в переговоры с агентами японского правительства о помощи русской революции деньгами и оружием», но получил «должный отпор». (См.: История российской социал-демократии / Под ред. Л. Мартова. [Пг.], 1918. С. 95). Судя, однако, по поведению Плеханова на этом заседании Совета партии, сообщение Дана явилось для него неожиданностью. (См.: Волковичер И. Указ. соч. С. 121.) Отложившаяся в Архиве Дома Плеханова его переписка с Циллиакусом также не дает оснований для такого утверждения.

60. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 1. М., 1970. С. 542—543.

61. История российской социал-демократии. С. 94.

62. Кораблев Ю. И. Военная работа петербургских большевиков в революции 1905— 1907 гг. М., 1955. С. 22.

63. См., напр.: Гаврилов Б. Военная работа московских большевиков в годы первой русской революции. М., 1950. С. 24.

64. [Дан Ф.] Дорогая цена // Искра. 1904. 10 июля. № 69.

65. См.: ЦПА ИМЛ. Ф. 17. On. 1. Д. 239. Л. 1 об. — 2. Письмо А. И. Любимова В. А. Носкову от 24 августа 1904 г.

66. Под «японофильством» Мартов, в частности, имел в виду неоднократные противопоставления Лениным «деспотического и отсталого правительства» России «политически свободному и культурно быстро прогрессирующему народу» Японии (См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 8. С. 170; Т. 9. С. 155) и шире — «прогрессивной, передовой Азии» «отсталой и реакционной Европе» (см. там же. С. 152); под «идеализацией роли японского империализма» — его рассуждения о «революционной задаче, выполняемой разгромившей самодержавие японской буржуазией». (См. там же. С. 156—158.)

67. Ленин В. И. ПСС. Т. 8. С. 174.

68. Там же. Т. 9. С. 135.

69. Там же. С. 157.

70. Плеханов Г. В. «Строгость необходима...»//Плеханов Г. В. Соч. Т. 13. М.; Л., 1926. С. 99—100.

71. Ленин В. И. ПСС. Т. 9. С. 157.

72. Владимир Ильич Ленин Биографическая хроника. Т. 1. С. 552, 567, 579.

73. Топеха П. П. Из истории распространения ленинских идей в Японии // Вопросы истории КПСС. 1970. № 9. С. 52.

74. ЦПА ИМЛ. Ф. 17. On. 1. Д. 158. Л. 1—2.

75. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 1. С. 535.

76. Топеха П. П. Указ. соч. С. 52.

77. См.: Волковичер И. Указ. соч. С. 120.

78. ЦПА ИМЛ. Ф. 17. On. 1. Д. 246. Л. 1.

79. В связи с этим решением ЦК появилось и ходило по рукам в эмиграции шутливое стихотворение, повествовавшее о горестях опального экспедитора от его собственного лица. (См. там же. Д. 215. Л. 7—8.)

80. Эта «неточность» В. Д. Бонч-Бруевича породила серию ошибок в весьма обширной литературе, посвященной Русселю и его дальневосточной одиссее. Так, утвердилось мнение, будто он был чуть ли не доверенным лицом Заграничного отдела ЦК РСДРП, а социал-демократическая литература — основным видом печатной продукции, распространявшейся среди русских военнопленных в Японии. (См.: Иосько М. И. Николай Судзиловский-Руссель. Жизнь, революционная деятельность и мировоззрение. Минск, 1976. С. 192; Клейн Б. С. Доктор Руссель. Историческая хроника // Неман. 1969. № 1. С. 93—94; Маринов В. А. Россия и Япония перед первой мировой войной (1905—1914 гг.). Очерки истории отношений. М., 1974. С. 93 и др.). На самом деле Руссель был направлен на Дальний Восток американским Обществом друзей русской свободы, находившимся под контролем социалистов-революционеров, с которыми, в свою очередь, он поддерживал дружеские и деловые отношения как до, так и во время своего пребывания в Японии; перед ними же и отчитывался в своей деятельности. (См.: ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Д. 1. Ч. 1. Т. 2. Л. 352—355. Л. А. Ратаев — П. И. Рачковскому. 8 авг. / 27 июля 1905 г. № 162; International Institute of Social History (Amsterdam) (IISH). PSR fund. Box 2. № 144 / без нумерации листов/. Письмо Н. Русселя неустановленному члену ПС-Р от 19 февраля 1907 г.) Что касается нелегальной литературы, попадавшей к русским военнопленным, то в их мемуарах можно встретить упоминания об эсеровской «Революционной России» и даже об «Освобождении», пересылавшемся в Японию в мизерных количествах, но не о социал-демократических периодических изданиях. (См.: Купчинский Ф. П. Указ. соч. С. 35; Толстопятов А. В плену у японцев. СПб., 1908. С. 21 и др.)

81. Бонч-Бруевич В. Д. Женевские воспоминания (1904—1905)//Бонч-Бруевич В. Д. Избр. соч. Т. 2. М., 1961. С 327—328.

82. Ольминский М. С. Примиренский ЦК и токийское правительство // «Вперед» и «Пролетарий». Первые большевистские газеты 1905 г. М., 1924. С. 32.

83. См.: Волковичер И. Указ. соч. С. 122.

84. Бонч-Бруевич В. Д. Указ. соч. С. 329.

85. Там же.

86. Запись беседы моей [Г. А. Алексинского] с Плехановым в Женеве, 1915 г. // International Review of Social History. 1981. Vol. 26. № 3. P. 347.

87. Еще более подробно этот пункт решений конференции изложил в своем донесении в Петербург Л. А. Ратаев, проинформированный другим участником конференции — Азефом. (См.: ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 1. Ч. 1. J. 3. Л. 270 об. — 271 об.) Достоверность этих сообщений в какой-то степени подтверждает и содержание проекта итогового документа конференции, разосланного Циллиакусом ее участникам еще в конце июля — начале августа 1904 г. В нем речь также шла о координации выступлений земств, интеллигенции, рабочих, крестьян и солдат. (См.: АДП. Ф. 1093. Оп. 3. Д. 273 /без нумерации листов/).

88. Шацилло К. Ф. Русский либерализм. С. 235—259.

89. Rr. Р. 41.

90. Ibid. Р. 42.

91. Ibid.

92. ЦГАОР СССР Ф. 102 ДП ОО. 1909. Оп. 239. Д. 202. Л. 20 об. — 21 об.

93. Там же. 1904. Оп. 232. Д. 2258. Л. 64—64 об.

94. Там же. Д. 1. Ч. 1. Т. 2. Л. 153 об.

95. По свидетельству Мануйлова, Акаси еженедельно выплачивал Деканозову «на расходы и разъезды» 2050 франков, или 750 руб. (ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 50). Таким образом, заработок этого «умелого», но «скромного и тихого» революционера втрое превышал жалованье заведующего заграничной агентурой и в пять раз — самого Манасевича-Мануйлова.

96. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 1. И. Ф. Манасевич-Мануйлов — директору Департамента полиции. 29 ноября 1904 г. № 264.

97. Там же. Л. 12—29.

98. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 204 об.; Д. 1. Ч. 5. «А». Л. 25.

99. Там же. Д. 28. Л. 204 об. — 206 об.

100. Там же. Л. 39.

101. Rr. Р. 44.

102. Ibid.

103. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Д. 1. Ч. 1. Л. 36 об. Л. А. Ратаев — директору Департамента полиции. 27 янв. / 9 февр. 1905 г. № 24.

104. См. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 2. С. 22.

105. Ленин В. И. ПСС. Т. 9. С. 279.

106. Там же. С. 279—280.

107. Донесения Евно Азефа (Переписка Азефа с Ратаевым в 1903—1905 гг.) //Былое. 1917. № 1(23). С. 223.

108. Так представляли себе направление будущей совместной деятельности эсеры и Гапон. С точки зрения Ленина, «задачей соединенных действий» следовало «поставить» «непосредствен¬ное и фактическое слияние на деле терроризма с восстанием массы». (См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 9. С. 280).

109. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Д. 1. Ч. 1. Л. 115 об. — 116.

110. Там же. Л. 105 об. — 106.

111. Там же. Л. 106 об.

112. Такие приглашения получили эсеры, РСДРП-большевики («Вперед»), меньшевики («Иск¬ра»), ППС, СДКПиЛ, ППС — «Пролетариат», Латышская СДРП, Бунд, Армянская с.-д. рабочая организация, «Дрошак», Белорусская громада, Латышский с.-д. союз, Финляндская партия активного сопротивления, Финляндская рабочая партия, Грузинская партия социалистов-федералистов- революционеров, Украинская революционная партия, Литовская с.-д. партия и Украинская социалистическая партия. (См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 10. С. 180—181).

113. IISH. PSR fund. Box 1. № 18. (без нумерации листов). Протокол собрания заграничного комитета ПСР от 7 апреля 1905 г.

Комментируя этот шаг редакции «Искры» на III партийном съезде, Ленин усмотрел в нем очередной антибольшевистский выпад со стороны меньшевиков. (См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 10. С. 181). Нам думается, что главной причиной отклонения ими предложения Гапона было понимание его истинной роли в этом деле. Отсюда же, вероятно, и демонстративное молчание «Искры» по поводу упомянутого гапоновского «Открытого письма». Не случайно, что в своем повторном обращении в меньшевистский Совет РСДРП по поводу участия социал-демократов в конференции Гапон сетовал на то, что полученное им письмо Ю. О. Мартова лишь устанавливало «некоторые факты наших предварительных переговоров», но не заключало в себе конкретного ответа. (См.: АДП. Ф. 1093. Оп. 3. Д. 1022 /без нумерации листов/.)

114. Ленин В. И. ПСС. Т. 10. С. 181.

115. Там же.

116. Rr. P. 148; Азеф доносил Ратаеву, что конференция проходила с 3-го по 10-е число. (См.: Донесения Евно Азефа. С. 225).

117. ПСР, ППС, «Дрошак», Финляндской партией активного сопротивления, Грузинской партией социалистов-федералистов-революционеров, Латышским с.-д. союзом и Белорусской громадой. По сведениям Акаси, авторами этой декларации были Е. К. Брешко-Брешковская («Great В.»), Г А. Гапон («father g.») и «agent f.», вероятно, Виктор Фурухельм, делегат от Финляндской партии активного сопротивления. (См.: Rr. Р. 66.)

118. Революционная Россия. 1905. 25 апр. № 65. С. 1—3.

119. Такой же нелепостью была инструкция, данная им Деканозову в начале мая 1905 г. относительно характера революционного движения в России, дословно записанная Мануйловым. Акаси считал, что «во всем этом движении необходимо, по возможности, не трогать частной собственности, дабы не раздражать общества, но направить все против самодержавного правительства. Нужно, — сказал Акаши, — чтобы движение это в особенности носило характер антицарский, а потому, по моему мнению, следовало бы громить имущество, принадлежащее Удельному ведомству» (ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 49 об.) Деканозов не растерялся и ответил, что «в этом направлении кое-что уже начато в Таврической губернии» (там же).

120. Rr. Р. 46.

121. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Д. 1. Ч. 1. Л. 182 об.

122. Rr. Р. 66.

123. Ibid.

124. Ibid. Р. 62.

125. Ibid.

126. Falt О. Collaboration. Р. 206.

127. Rr. Р. 64.

128. Ibid. Р. 69, 82, 161.

129. Ibid. Р. 46.

130. Ibid. Р. 161; ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 61.

131. Rr. Р. 46.

132. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 61; Изнанка революции... С. 10.

133. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 48 об. — 49.

134. Там же. Л. 50; Rr. Р. 46.

135. Rr. Р. 46.

136. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 69 об.

137. Позднее записка Циллиакуса целиком была воспроизведена в брошюре «Изнанка революции» (с. 10—11).

138. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1904. Д. 28. Л. 69 об. — 70.

139. Там же. Л. 80—82 об.

140. См. там же. Л. 98—106.

141. Там же. Л. 169 об.

142. Там же. Л. 175—175 об.

143. Там же. Л. 76, 232.

144. Rr. Р. 46—47.

145. Ibid.

146. Futrеll М. Op. cit. Р. 69; Rr. Р. 49.

147. Futrеll М. Op. cit. Р. 67.

148. Ibid. Р. 70; Rr. Р. 49.

149. Futrell М. Op. cit. Р. 70.

150. Futrell М. Ср. cit. Р. 71; ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Оп. 233. Д. 450. Т. 2. Л. А. Л. 28—28 об. Копия донесения вице-консула в Гернсее X. В. Стикланда в МИД. Передана П. И. Рачковскому 7 сентября 1905 г. № 121.

151. Futrell М. Op. cit. Р. 70; Rr. Р. 49.

152. Futrell М. Op. cit. Р. 72.

153. Ibid.; Rr. Р. 50.

154. Rr. Р. 50.

155. Ibid; Futrell М. Op. cit. P. 72—73.

156. Futrell M. Op. cit. P. 73. Вопрос о том, кто занимался этой приемкой и почему в конечном итоге она провалилась, является, пожалуй, наименее выясненным во всей этой истории. По некоторым данным, этим делом руководил специальный комитет, в который Акаси, Циллиакус и Чайковский привлекли Азефа, а затем, и Гапона. Когда же стало ясно, что ни эсеровские, ни гапоновские группы не в состоянии организовать встречу «Джона Графтона», в дело были вовлечены и большевики, но с большим опозданием. Во всяком случае, вопрос об участии в приемке оружия рассматривался ЦК РСДРП лишь 10 августа 1905 г. (См.: Ленинский сборник. Т. 5. М; Л., 1929. С. 538—539.) К тому же, судя по всему, ни Гапон, ни социал-демократы не знали точной даты и места прибытия «Джона Графтона», и планировавшаяся (но так и не состоявшаяся) их встреча для выяснения этих вопросов была назначена лишь на начало сентября 1905 г. (См.: Первая боевая организация большевиков в 1Q05—1907 гг. С. 56; Поссе В. А. Воспоминания /1905—1917 гг./. Пг., 1923. С. 50—51.)

157. Futrell М. Op. cit. Р. 75; Rr. Р. 50.

158. Rr. Р. 50—51; Futrell М. Op. cit. Р. 76—78.

159. ЦГАОР СССР. Ф. 102 ДП ОО. 1905. Оп. 233. Д. 9. Ч. 10. Т. 2. Л. 119—119 об. Донесение начальника Финляндского ЖУ Фрейберга командиру отдельного корпуса жандармов от 21 октября 1905 г. № 2560.

160. Первая боевая организация большевиков в 1905—1907 гг. С. 56, 78.

161. Futrell М. Northern Underground. Р 79. Интересно, что, несмотря на это, источники отмечают наличие винтовок «Веттерли» в Москве в декабре 1905 г. (См.: Изнанка революции. С. 19). В Финляндии же они эпизодически появлялись вплоть до 1918 г. (Futrell М. Ор. cit. Р. 79).

162. Rr. Р. 83.

163. Цит. по Иосько М. И. Указ. соч. С. 207.

164. Rr. Р. 63. Посол в Австрии Н. Макино — Комуре. Март 1905 г. № 75.

165. Ibid. Р. 82.

166. Ibid. Р. 83.

167. Ibid. Р. 53; Изнанка революции... С. 19—20.

168. ЦГАОР СССР. Ф. 102. ДП ОО. 1905. Оп. 233. Д. 450. Т. 3. Л. 153. Донесение начальника Финляндского ЖУ Фрейберга в Департамент полиции от 27 декабря 1905 г. № 3112.

169. Rr. Р. 83.