Сахаров А. Н. Балканские походы Святослава и дипломатия Древней Руси

   (0 отзывов)

Saygo

Сахаров А. Н. Балканские походы Святослава и дипломатия Древней Руси // Вопросы истории. - 1982. - № 2. - С. 81-107.

С середины 60-х годов X в. Русь вступила в полосу долгих и тяжелых войн. Закончился период внутренней организации древнерусского государства, его стабилизации, предпринятой Ольгою, и вновь активизировались постоянно действующие внешнеполитические факторы - стремление Руси освободиться от тяжкой блокады юго-восточных торговых путей, навязанной Хазарией, которая к тому же удерживала под контролем некоторые восточнославянские племена, обеспечить свои торговые интересы на юго-западе, где враждебная Руси болгарская правящая верхушка совместно с противниками древнерусского государства, и в первую очередь с Византией, всячески сдерживала желание Руси закрепиться в низовьях Днепра и в Поднестровье. Восточный поход Святослава, а впоследствии его балканские походы представляли собой результат острых противоречий, проявлявшихся в течение всего X в. в отношениях Руси с Хазарией, Византией, другими сопредельными странами, которые препятствовали становлению древнерусского государства, активно противодействовали его раннефеодальным внешнеполитическим устремлениям. В такой же упорной борьбе отстаивали свое право на существование и другие раннефеодальные государства Европы и Передней Азии.

Войны с Волжской Болгарией, буртасами, Хазарией, северокавказскими народами - ясами и касогами; два похода в Болгарию, а в промежутке между ними отражение печенежского набега на Киев; наконец, смертельная схватка Руси с Византийской империей вовлекли в военный водоворот 60 - начала 70-х годов многие крупные государства Восточной Европы. Если к этому добавить, что русские военные предприятия в отдельные промежутки времени развертывались параллельно натиску на Византию со стороны арабов, то становится очевидным, что древняя Русь того периода стала активным участником крупных международных событий, подкрепленных масштабными военными действиями и обеспеченных определенными дипломатическими шагами.

Отдельные аспекты темы, особенно русско-болгарские и русско-византийские отношения той поры, получили достаточно широкое освещение. Между тем состояние источников1 таково, что они позволяют воссоздать не только общую военно-политическую канву событий, что не без успеха сделано отечественными и зарубежными историками, но и обстоятельно обрисовать их дипломатическую сторону. Наиболее подробно о русско-болгарско-византийских отношениях рассказали Лев Дьякон и "Повесть временных лет". Византийский хронист изложил события с момента болгарско-византийского конфликта (966 г.) и до окончания русско-византийской войны в 971 году. Именно он привел сведения о посольстве сына херсонесского стратига Калокира к Святославу с целью убедить русского князя выступить против враждебной Византии Болгарии. Далее Лев Дьякон рассказал о завоевании Святославом Болгарии и о начале противоборства Руси и Византии; последняя якобы выступила в качестве гаранта безопасности и независимости Болгарии. Попытки нового византийского императора мирно договориться со Святославом окончились ничем, и в 970 г. разразилась русско-византийская война, в ходе которой Византии противостояло объединенное войско руссов и их союзников. Согласно Льву Дьякону, под Аркадиополем близ византийской столицы это войско было разбито греками, и натиск руссов на Константинополь был остановлен. Военные действия в 970 г. закончились и возобновились уже весной 971 г., когда греки предприняли неожиданное наступление в пасхальные дни на Преславу - столицу Болгарии, где находился в то время болгарский царь Борис и русский отряд во главе со Сфенкелом. Преслава была взята, Сфенкел ушел в Доростол к Святославу. Здесь и разыгрался последний акт войны, закончившийся русско-византийским договором 971 года. Повествует греческий автор и о триумфе Цимисхия по поводу сокрушения Болгарии. Другие византийские хронисты во многом повторяют Льва Дьякона, но приводят и иные сведения.

"Повесть временных лет" не включает многое из того, что написано Львом Дьяконом, но она рассказывает о неоднократных посольских переговорах Святослава и Цимисхия и к тому же сообщает не о поражении, а о победе русского войска над греками в 970 г. и приводит полный текст договора 971 года. Она же говорит о двух походах Святослава на Балканы, а в перерыве между ними об отражении печенежского нашествия на Киев. Иные русские летописи сообщают отдельные детали событий, которые дополняют текст "Повести временных лет".

Что касается сведений Яхьи Антиохийского, Степаноса Таронского, Лиутпранда, то они не вызывают у специалистов сомнения в достоверности. Напротив, вопрос о достоверности данных византийских хроник и русских летописей, в первую очередь "Повести временных лет", во многом противоречивых и непоследовательных, давно стал предметом внимания исторической науки.

В частности, А. Д. Чертков, Е. А. Белов указали на незнание Львом Дьяконом многих деталей русско-болгарско-византийских отношений и прямое искажение им событий2. Д. И. Батален, А. В. Лонгинов отметили совпадение ряда известий летописи и "Истории" Льва Дьякона, в частности хронологии событий3. М. Я. Сюзюмов, предприняв параллельное изучение византийских хроник и "Повести временных лет", выяснил, что и византийские авторы и русская летопись в описании событий передают в своей основе одну и ту же версию, но многие подробности византийскими хронистами упущены, например, они не объясняют исчезновение армии патрикия Петра, которая, по мнению М. Я. Сюзюмова, была разгромлена Святославом, о чем и сообщила русская летопись. А под Аркадиополем потерпело поражение от греков союзное русско-болгарско-венгерско-печенежское войско4, возглавлявшееся одним из русских вождей.

Что касается молчания "Повести временных лет" о неудачах Святослава, С. М. Соловьев объясняет это не преднамеренной переделкой летописи последующими авторами, а отсутствием сведений об этих неудачах. Историк считал, что "состав рассказа нисколько не обличает выпуска"5. А. А. Шахматов, напротив, высказал недоверие хронологии летописи, поскольку у греческих хронистов говорится о двух походах на Болгарию, относящихся к 968 и 969 гг.; согласно же русской летописи, между первым и вторым походом проходит три года. Народная память, считал ученый, удержала лишь победы Святослава; поэтому в летописи нет сведений о его поражениях. К народной же памяти, т. е. к фактам недостоверным, А. А. Шахматов относит и известие об "унижении" Византии в виде ее согласия уплатить Руси денежный выкуп6. В то же время исследователь обратил внимание на то, что ряд фактов, отраженных в летописи, имеет в своей основе письменный источник, восходящий к какой-то болгарской хронике. Сведения же о нападении печенегов на Киев, возвращении Святослава на Русь, смерти Ольги - это позднейшие вставки. Зная о двух походах руссов на Балканы из болгарской хроники, в русских источниках автор вставок подыскал причину двукраткости похода.

В советской историографии вопроса о достоверности используемых нами источников касались Ф. И. Успенский, Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, М. В. Левченко. Ф. И. Успенский полностью доверяет Льву Дьякону, хотя и отмечает, что роль Калокира в инспирировании нашествия руссов на Болгарию византийским хронистом явно преувеличена. Б. Д. Греков лишь заметил, что Лев Дьякон рассказывает о событиях гораздо подробнее, чем русская летопись. М. Н. Тихомиров, напротив, высказал сомнение в достоверности известий византийских хронистов. Он разобрал данные Льва Дьякона, Скилицы, Зонары и показал, что их сведения о зверствах руссов в Болгарии противоречат другим им же приводимым фактам. М. В. Левченко, отстаивая правильность летописной хронологии событий, обратил внимание на недостоверность ряда сообщении византийских хронистов. В то же время он считал, что сведения "Повести временных лет" о победе руссов над греками недостоверны, так как руссы после этой победы двинулись на Царьград7.

Из зарубежных историков источниковедческой стороны проблемы касались Н. П. Благоев и А. Стоукс. Н. П. Благоев подверг критическому разбору известия Льва Дьякона о Болгарии и выявил тенденциозность византийского автора, ограниченность его сведений. В то же время автор некритически воспринимает оценки Львом Дьяконом действий руссов в Болгарии. А. Стоукс отметил правильность датировки событий русской летописью и сравнил отдельные сведения византийских хронистов, показав противоречивость их известий, особенно в части русско-болгарских отношений в 970 - 971 годах8.

Отечественная дворянская и буржуазная историография при оценке внешней политики Святослава в основном исходила из его чисто человеческих качеств; объективные закономерности, преемственность внешней политики древней Руси в дореволюционных работах были плотно заслонены субъективистскими, идеалистическими оценками. Историки XVIII в. при рассмотрении событий шли в основном за "Повестью временных лет". Но А. Г. Шлецер изложил историю русско-болгарско-византийских отношений и балканских походов Святослава уже исключительно в соответствии с данными Льва Дьякона9. В дальнейшем эту концепцию с некоторыми разночтениями повторили Н. М. Карамзин, А. Д. Чертков, М. П. Погодин, С. М. Соловьев, А. Гильфердинг, Д. П. Иловайский, М. С. Грушевский, М. Е. Пресняков и другие историки, использовавшие при описании балканских походов Святослава как данные Льва Дьякона, так и "Повесть временных лет"10. Святослав под пером этих историков, и в первую очередь Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева, выглядел талантливым полководцем, незаурядным воином, но слабым государственным деятелем, который "покинул русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли" ". Особую позицию в вопросе о внешней политике Святослава занял Н. Знойко, отмечавший, что воинственность и жажда подвигов не заслонили у Святослава "ясного понимания настоятельных нужд государства"12.

В советское время вопрос о балканских походах Святослава был затронут в работах В. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, И. Лебедева, Ф. И. Успенского, С. В. Юшкова, Н. С. Державина, М. Н. Тихомирова, Б. Д. Грекова, П. О. Карышковского, Б. А. Рыбакова, В. Т. Пашуто, а также в общих трудах. Поначалу в советской историографии относительно внешней политики Святослава господствовали концепции прошлого. В работах В. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, Ф. И. Успенского, С. В. Юшкова Святослав представал как "воин по натуре", "князь-завоеватель", а его походы характеризовались как "военные авантюры", набеги в "поисках даней и наживы"13.

Со второй половины 30-х годов в результате активного освоения советскими историками марксистско-ленинской исторической методологии в советской историографии складывается понимание внешней политики древней Руси как исторического явления, обусловленного классово-феодальным характером древнерусского общества, развитием раннефеодальной государственности у древних руссов, как общественного феномена, закономерно отражающего различные этапы развития древнерусского общества, их специфические черты и историческую преемственность. В связи с этим начинается пересмотр и русско-болгарских отношений того времени, которые уже не укладывались в прежнюю "грабительскую" концепцию и требовали углубленного анализа социально-экономической, политической и культурной истории двух государств, их разнообразных и прочных контактов во многих общественных сферах как в годы, предшествовавшие появлению русских войск на Балканах, так и в целом в IX-X веках. Определяется точка зрения и по такому вопросу, как стремление Руси утвердиться во время первого похода на Дунай лишь в районе Дунайского устья14.

В зарубежной историографии с течением времени также определилась эволюция взглядов от оценки Святослава как норманнского воителя-авантюриста, а Болгарии как страны, павшей жертвой борьбы двух враждебных ей сил - Византии и Руси, и в первую очередь натиска со стороны Руси15, до признания больших государственных заслуг русского князя, до понимания сложности русско-болгаро-византийских отношений, при которых именно Византия выступила как неукротимый враг болгарской государственности, а Русь на определенном этапе стала союзницей Болгарии16. Значительный вклад в пересмотр старых концепций внешней политики Святослава внесли болгарские историки-марксисты. Государственный характер этой политики отмечал И. Снегаров. В 60 - 70-е годы новая точка зрения болгарских историков нашла широкое отражение в обобщающих работах - "Истории Болгарии", "Истории Византии" Д. Ангелова, в университетском курсе X. Коларова, в отдельных статьях17. На первый план в этих работах вынесены мотивы древних и глубоких экономических, политических и культурных болгаро-русских связей, которые в конце 60 - начале 70-х годов X в. нашли яркое выражение в военном антивизантийском болгаро-русском союзе. Однако этим работам присуща, на наш взгляд, некоторая идеализация этих отношений, прямолинейность в оценке сложных и быстро меняющихся событий на Балканах в тот период.

Обстановка на Балканах и политика Руси

В то время как Святослав предпринял поход в междуречье Волги и Оки, против Волжской Болгарии и буртасов, а позднее против Хазарии, в Прикаспий и на Северный Кавказ и пытался закрепить за собой захваченные земли Приазовья и Поволжья, на Балканах назревали события, которые имели прямое отношение к утверждению Руси в восточной части Северного Причерноморья. В 966 г. между Византией и Болгарией разгорелся конфликт. Источники по-разному трактуют причину этого конфликта: Лев Дьякон говорит об оскорблении болгарских послов византийским императором Никифором Фокой18, Скилица и Зонара сообщают, что греки были раздражены проходом венгров по болгарской территории к византийским границам19. Соответственно нет единства по этому вопросу и в историографии. Однако настоящий ответ на вопрос о причинах болгарско-византийского конфликта кроется во всем строе отношений Византии и Болгарии в середине X в., а также во взаимоотношениях Болгарии с Русью.

Долгая и кровавая борьба между Византией и Болгарией, предшествовавшая рассматриваемым событиям, была прекращена после смерти царя Симеона. Болгаро-византийский договор 927 г. положил начало мирной полосе в отношениях между двумя государствами. Внучка Романа Лакапина Мария, ставшая женой болгарского царя Петра, отправилась в Преславу, империя обязалась по-прежнему выплачивать дань Болгарии, которая на сей раз была облечена в форму выплаты на содержание византийской принцессы20. Однако эти мирные отношения не устранили глубоких противоречий между Византией и Болгарией, существовавших долгие десятилетия. Болгарское царство являлось для Византии традиционным и опасным противником на Балканах, и основная цель византийской политики в этом регионе заключалась в неуклонном дальнейшем ослаблении Болгарии. Эту точку зрения, за исключением, пожалуй, болгарского историка Н. П. Благоева, считавшего, что с 927 по 967 г. отношения двух государств были дружественными21, отразили в своих трудах М. Д. Дринов, В. Н. Златарский, М. Н. Тихомиров, М. В. Левченко, А. Стоукс и другие исследователи. Данному процессу способствовали военное усиление Византии со второй половины X в. и одновременное экономическое и политическое ослабление Болгарии.

Болгария вступила в пору тяжелого кризиса, вызванного началом феодальной раздробленности страны. Развитие боярского землевладения содействовало появлению политического сепаратизма, приводило к обнищанию крестьянских масс, созреванию в народной среде оппозиционных настроений, вылившихся, в частности, в движение богомилов22. В связи с этими процессами внутреннее состояние Болгарии становилось крайне неустойчивым. Правительство Петра - Сурсувула стремилось вести Болгарию в фарватере византийской политики. Крутой поворот произошел в отношениях между Болгарией и Русью. Если в период Симеона Русь и Болгария не раз почти синхронно выступали против империи, а после русско-византийского договора 907 г. Русь сохраняла нейтралитет в борьбе между Византией и Болгарией, то события 941 - 944 гг. показывают, что Болгария активно помогала империи против Руси в начавшемся русско- византийском конфликте. Это выразилось, в частности, в том, что болгары предупреждали Константинополь о русском нашествии. Однако провизантийская политическая линия Петра - Сурсувула, обозначившаяся с конца 20-х годов X в., вовсе не означала, что ее поддерживали целиком правящие круги страны. Что касается народных масс, то едва ли будет ошибочным предположить, что длительные войны Болгарии с Византией, давние экономические и культурные связи Болгарии с Русью способствовали тому, что в болгарском обществе сильны были антивизантийские и прорусские настроения.

Политическая антивизантийская инерция, вызванная к жизни настойчивыми усилиями Симеона и его сподвижников, неустанно питалась постоянным несовпадением экономических и политических интересов двух феодальных государств, ставшим перманентным историческим фактором. И не случайно уже с момента своего появления новая линия болгарского правительства встретила активное сопротивление боярской знати, сподвижников Симеона. Сначала против Петра выступили его братья. Во главе заговора стояли вельможи, проникнутые идеями покойного царя и недовольные политикой его преемника. В 931 г. началось восстание в Сербии, которой управлял ставленник Симеона Чеслав. Феодальные смуты потрясали страну23.

Таким образом, в среде господствовавшей верхушки складывались различные внутри- и внешнеполитические тенденции, и осуществление правительством Петра его политической провизантийской линии не проходило без скрытого или явного сопротивления, имеющего прочные корни среди части боярства и народа. Истинное отношение Византии к Болгарии тех лет выражено в труде Константина Багрянородного "Об управлении империей", где он назвал болгар "богомерзким народом". Он преподал своему сыну и преемнику наставления, каким образом можно вредить Болгарии24.

В Киеве также внимательно наблюдали за эволюцией болгарской политики, и реакция на эту перемену была самая острая. В 944 г., по свидетельству "Повести временных лет", Игорь, заключив перемирие с Византией, "повеле печенегомъ воевати Болъгарску землю"25. Таков был ответ Руси на враждебные действия Болгарии во время русско-византийской войны 941 - 944 годов. В этом факте определенно отразились новые отношения Руси и Болгарии. Вместо прежнего дружественного государства Русь усилиями правительства Петра в 30 - 40-е годы X в. получила враждебную провизантийскую политику слабеющей, но еще достаточно сильной балканской державы, которая испокон веков контролировала русские торговые пути вдоль западного берега Черного моря, через низовые дунайские города вплоть до византийской границы.

Политику Византии, Болгарии и Руси на Балканах и в Придунавье во многом определял венгерский фактор. В 30 - 50-е годы X в. венгры вели длительную борьбу с Византийской империей. Лев Дьякон и другие византийские хронисты сообщают о походах венгров на Константинополь в 934 - 959 гг., об их набегах на Фессалию в 943 - 961 гг. и об их ударах по союзной Византии Болгарии в 961 - 970 годах26. Вслед за византийцами об этом же говорит и "Повесть временных лет". Обращает на себя внимание антивизантийская активность венгров именно в период обострения русско-византийских отношений со второй половины 30-первой половины 40-х годов X века. Идя на Византию, венгры периодически проходили по территории Болгарии. Болгарское правительство пыталось препятствовать этому, о чем, в частности, свидетельствует попытка Болгарии заключить против венгров союз с германским королем Оттоном I. Однако натиск венгров на Балканах привел к тому, что правительство Болгарии заключило с венгерскими вождями договор, обеспечивающий венграм проход по территории Болгарии к границам Византии при условии мирного отношения к болгарскому населению.

Такими были венгеро-болгаро-византийские отношения в тот момент, когда, согласно сообщению Скилицы, Никифор Фока потребовал от царя Петра воспрепятствовать военным рейдам венгров к югу от Дуная. Он "направил болгарскому царю Петру письмо, чтобы тот не разрешал туркам (венграм. - А. С.) переправляться через Истр (Дунай. - А. С.) и не причинять вреда ромеям. Поскольку Петр не обращал внимания на эту просьбу и всячески обманывал греков Никифор...", и далее следует история о посылке Калокира к Святославу с тем, чтобы побудить его выступить против Болгарии27. По поводу этой записи в историографии высказывались различные мнения. Одни историки считали, что венгры действовали заодно с болгарами, другие полагали, что у Болгарии не хватало сил препятствовать венгерским рейдам. И лишь одного предположения не было сделано: о том, что политика Болгарии в отношениях с венграми была столь же неустойчивой и противоречивой, сколь противоречивым и неустойчивым было состояние ее центральной власти, допускающей постоянные колебания, раздираемой борьбой про- и антивизантийских группировок. Более того, имеется сообщение Яхьи Антиохийского о том, что болгары, воспользовавшись отвлечением византийских сил на сирийский фронт, "опустошили окраины его (Никифора Фоки. - А. С.) владений"28. Этот факт указывает на определенные антивизантийские настроения, которые, видимо, временами брали верх в Преславе.

Для более полной характеристики отношений между Византией и Болгарией 60-х годов необходимо иметь в виду и факт политического наступления империи на Преславу после смерти царицы Марии. Когда Петр попытался возобновить мирный договор 927 г., то греки согласились на это при двух условиях: если сыновья Петра Борис и Роман явятся в Константинополь в качестве заложников и если Болгария обязуется не пропускать венгров через свою территорию к границам Византии29. Эти условия раскрывают всю полноту недоверия и ненависти, которую питали правящие круги Византии к Болгарскому царству. Отражают они и новое соотношение сил между старыми соперниками: теперь Византия открыто диктовала свою волю ослабевшему противнику. Вопрос заключался в том, когда, при каких обстоятельствах империя нанесет Болгарии решающий удар.

Миссия Калокира и утверждение Руси в Подунавье

Открытый разрыв мирных отношений между двумя странами произошел в 966 г.: болгарское посольство, явившееся, по сообщению Льва Дьякона, в Константинополь за данью, было с позором изгнано из страны; Скилица и Зонара считают, что поводом к разрыву отношений послужило невыполнение болгарским правительством условия о препятствовании венгерским набегам на Византию. Вслед за этими событиями Никифор Фока, по данным Льва Дьякона, Скилицы и Зонары, направляет Калокира, которого император почтил званием патрикия, к Святославу с тем, "чтобы он, раздавши тысяча пятьсот фунтов (15 кентинариев) врученного ему золота, привел их (руссов. - А. С.) в землю мисян (болгар. - А. С.) для ее завоевания"30. Тот отправился в путь "поспешно", явился к русскому князю, "подкупил его дарами, очаровал лестными словами... и убедил выступить против болгар с великим войском" с тем условием, чтобы, "покоривши их", удержать их страну "в собственной власти", а ему содействовать в завоевании Византийской империи и получении престола. В свою очередь, Калокир якобы обещал Святославу предоставить за это "великие, бесчисленные сокровища из казны государственной"31. Скилица также отметил, что Калокир был послан с богатыми дарами, "чтобы заставить его (Святослава. - А. С.) выступить против мисян"32. А в это время Никифор Фока включился в борьбу с арабами: отослал флот в Сицилию, а сам во главе сухопутной армии ушел в Сирию и осадил Антиохию.

Так была создана концепция о том, что Калокир побудил Русь начать войну против Болгарии с тем, чтобы сокрушить болгар русскими руками, о дальнейшем просчете Никифора Фоки, пригласившего руссов в Болгарию, о попытке исправить допущенную ошибку и т. д. Долгое время эта точка зрения, сформулированная византийскими хронистами, была основополагающей. Однако позднее В. Н. Златарский, М. Н. Тихомиров, М. В. Левченко, А. Стоукс, В. Т. Пашуто, советские и болгарские авторы обобщающих трудов по истории Болгарии высказали иную мысль: сын херсонесского стратига должен был отвлечь Святослава от экспансии в районе Северного Причерноморья, от натиска на византийские владения в Крыму; взамен этого империя согласилась не препятствовать Святославу овладеть Нижним Подунавьем. Ф. И. Успенский даже считал, что это была попытка направить Болгарию против Руси и тем самым обеспечить себе свободу рук в борьбе с арабами.

На наш взгляд, для ответа на вопрос, в чем же был смысл миссии Калокира, необходимо уже в свете развивающегося болгаро-византийского и венгеро-византийского противоборства обратиться к событиям в Северном Причерноморье и напомнить известный факт, исходя из которого ученые и высказывают мысль о том, что главной заботой империи в 966 - 967 гг. было во что бы то ни стало оградить Крым от русского натиска. Мы имеем в виду сообщение Яхьи Антиохийского. Арабский хронист записал, что византийский император отправился походом на болгар "и поразил их и заключил мир с руссами - а были они в войне с ним - и условился с ними воевать болгар и напасть на них"33. В этом сообщении, по существу, изложена та же канва событий, что и в византийских хрониках. Лишь об одной новой детали упоминает арабский автор - о состоянии войны Руси и Византии в тот период, о заключении ими мира и на основании этого мира согласии Руси напасть на Болгарию. Анализ источников показывает, что сведения арабского автора не являются уж столь уникальными. Они подкрепляются рядом других исторических фактов.

Прежде всего обратимся к русско-византийскому договору 971 г., в котором от имени Святослава записано: "Яко николи же помышлю на страну вашю, ни сбираю вой, ни языка иного приведу на страну вашю и елико есть подъ властью гречьскою, ни на власть корсуньскую и елико есть городовъ ихъ, ни на страну болгарьску"34. Здесь четко опредрлены три "страны", на которые Святослав обязался впредь не нападать: владения непосредственно Византийской империи, Херсонес и Болгария. Как известно, и с Византией, и с Болгарией Русь в исследуемый период действительно вела войны. Но как быть с Херсонесом? Эта крымская колония империи стоит в одном ряду с Византией и Болгарией, хотя византийские хронисты молчат о войне Святослава против Херсонеса и о конфликте по этому поводу между Византией и Русью. Нельзя здесь пренебречь и сообщением весьма осведомленного автора - "Летописца Переяславля-Суздальского", который, говоря об окончании балканской кампании Святослава и заключении русско-византийского мира, отметил, что русский князь заключил мир "съ цари греческими и съ корсунци кляхся и оутвердихъ"35. Как видим, из всего безусловно известного ему договора 971 г. автор этого летописного свода взял основное: мир Руси с Византией и с Херсонесом.

Еще один многозначительный факт. Лев Дьякон в своей "Истории" трижды упоминает Боспор Киммерийский, т. е. район нынешней Керчи, где якобы давно закрепились руссы. Так, в первом случае, рассказывая о переговорах посольства Иоанна Цимисхия со Святославом, он сообщает о заявлении греков, "чтобы он (Святослав. - А. С.), получив обещанную Никифором награду по случаю похода против мисян (болгар. - А. С.), возвратился в свои области, к Киммерийскому Боспору"36. Ниже, вспоминая неудачный поход Игоря на Византию, Лев Дьякон записал, что Игорь бежал в Боспор Киммерийский. И еще раз Лев Дьякон, рассказав о подготовке Цимисхия к борьбе со Святославом в 971 г., заметил, что император приступил к созданию флота, который блокировал бы руссов в Доростоле со стороны Дуная и не позволил им уйти "в свое отечество к Киммерийскому Боспору"37. Естественно, такое укрепление Руси в восточной части Крыма нельзя не связать с ее успехами в борьбе с Хазарией и на Северном Кавказе, с попыткой прочно утвердиться в захваченном районе.

Аналогичная ситуация складывалась и на Западе. Согласно русско-византийскому договору 944 г., Русь обязалась не зимовать в устье Днепра, на Белобережье, хотя империя и согласилась признать этот район сферой влияния Руси38. Византия противодействовала созданию русских военных форпостов на Черноморском побережье, откуда руссы могли совершать набеги как в районы Крыма, так и готовить новые походы против Византии. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, эта статья договора 944 г. была Русью со временем нарушена; ее не удовлетворил компромиссный подход к решению вопроса о днепровском устье - разрешение оставаться здесь лишь до зимы.

Рассказывая о последних страницах балканской кампании Святослава, автор "Повести временных лет" записал, что на обратном пути из Доростола ранней осенью 971 г. Святослав узнал, что печенеги заступили днепровские пороги, и принял решение перезимовать на Белобережье. Во время зимовки русское войско жестоко страдало от голода; летописец сообщает, что "бе гладъ великъ, яко по полугривне глава коняча". Возникает вопрос, где мог зимовать Святослав, кто мог продавать русским воинам по полугривне конскую голову. Думается, что к этому времени на Белобережье уже находились русские поселения, в которых и нашли приют воины Святослава. А это значит, что не временные летние находники обитали в здешних местах, как об этом говорил договор 944 г., а располагались те самые форпосты, против которых направляли свои дипломатические усилия в 944 г. византийские политики.

В свете вышеизложенного миссия Калокира в Киев выглядела совсем в ином свете, чем ее представляли себе многие историки в течение долгого времени. Его поспешное отправление в Киев объяснялось необходимостью для Византии во что бы то ни стало погасить возникший конфликт, отвлечь Святослава от своих крымских владений, и прежде всего от Херсонеса, а также обеспечить неприкосновенность других имперских владений в Северном Причерноморье. Миссия Калокира - это не тонкий дипломатический расчет Никифора Фоки, сталкивающего двух своих противников - Русь и Болгарию, а мера вынужденная, обеспечивающая на какое-то время безопасность Херсонеса. В этой связи рассуждение о том, что именно Калокир был виновником русского похода на Дунай, выглядит весьма наивным.

Таким образом. Лев Дьякон передал лишь поверхностную схему событий, не зная внутренних их пружин. Поэтому он сообщает заведомо неверный факт о том, что византийское правительство по собственной воле пригласило русского князя завоевать Болгарию. Напротив, как показывают последующие события, империи было крайне невыгодно иметь рядом со своими границами столь могущественного соседа, как Русь. И в историографии совершенно справедливо обращено внимание на то, что если бы Никифор Фока собирался действительно значительно ослабить Болгарию, то он мог бы направить против нее, скажем, печенегов39. Думается, что ближе всех к истине подошли авторы "Истории Болгарии", отметившие, что поход Святослава против Болгарии был предрешен до появления византийского посла в Киеве40. Можно лишь добавить, что в условиях противоборства с Византией в Северном Причерноморье Святослав со своей стороны стремился дипломатически обеспечить предстоящий поход на Дунай, который был вызван нарастанием антирусских действий болгарской правящей верхушки еще со времен 30 - 40-х годов X века. Мир с Византией, ее нейтралитет в предстоящих событиях был весьма желателен для Руси. Этого нейтралитета она добилась от Византии за счет усиленного давления на византийские владения в Крыму, поставив под угрозу существование Херсонеса.

Каковы же были реальные условия договора, который заключил Калокир в Киеве? Во-первых, посол должен был, видимо, восстановить мирные отношения между империей и Русью, между Херсонесом и Киевом. Восстановление отношений "мира и дружбы" с Византией на основе действующего договора 944 г. могло быть основным условием договора, заключенного в Киеве. Во-вторых, одним из таких условий являлся отказ Руси от притязаний на византийские владения в Крыму и Северном Причерноморье. Третьим условием был нейтралитет Византии в предстоящем русском походе на Дунай тем более, что взаимоотношения империи и Болгарии к этому времени осложнились, дипломатические отношения были разорваны, греческие войска нанесли удар по пограничным болгарским городам.

Конечно, ни о каком завоевании Русью Болгарии не могло быть и речи, и нам представляется, что правы те историки, которые считали, что целью первого балканского похода Святослава являлось овладение лишь территорией нынешней Добруджи, дунайскими гирлами с центром в городе Переяславце. Об этом говорит сообщение летописи о захвате руссами Переяславца и еще 80 городов по Дунаю, и факт прекращения руссами военных действий после захвата этого района и приостановление дальнейшего наступления, хотя, как известно, болгарская армия была разбита, а правительство, по сообщению византийских хронистов, деморализовано. Русская летопись отметила, что Святослав "седе княжа ту въ Переяславци, емля дань на грѣцех"41.

В пользу этого же свидетельствует и летописная запись о словах Святослава, якобы сказанных им в Киеве о Переяславце как о "середе" его земли, куда "вся благая сходятся". В этой записи отражено понимание летописцем значения Переяславца для русской торговли.

По данным Татищева, во время второго похода Святослав также начал с атаки Переяславца, который после его ухода в Киев вновь был захвачен при помощи "гражан" болгарами42. И вновь военные действия на этом закончились. Святослав же, согласно "Повести временных лет", после вторичного взятия Переяславца заявил грекам: "Хочю на вы ити и взяти градъ вашь, яко и сей". Но это было уже новое развитие событий - дело шло к войне двух государств. Что касается болгарских территорий, то у нас нет свидетельств о том, чтобы до начала военных действий против Византии иные территории Болгарии, кроме Подунавья, подвергались русскому нашествию.

Таким образом, одним из главных условий русско-византийского договора, заключенного Калокиром в Киеве, явилось вынужденное согласие Византии на овладение Русью ключевыми торговыми позициями на Дунае, и в первую очередь Переяславцем, которые, как это убедительно показал болгарский ученый И. Сакзов, издавна имели первостепенное значение для русской торговли43. Судя по тому, что Святослав явился в Переяславец и продолжал брать дань с греков, византийское посольство подтвердило действующие пункты договора 907 г. о выплате Византией ежегодной дани Руси.

В. И. Сергеевич посетовал в свое время на то, что самый текст договора Калокира и Святослава не сохранился44. Однако он и не мог сохраниться. Во-первых, потому, что договор лишь восстанавливал нарушенное конфликтом действие прежних соглашений, а во-вторых, потому, что носил, по нашему мнению, тайный характер. Его смыслом стала договоренность об урегулировании спорных вопросов в Северном Причерноморье и о предстоящем вторжении русского войска в Подунавье. В этом случае, как и в предыдущих, союзные действия реализовывались благодаря либо устным переговорам, либо переписке через специальных гонцов. Необходимо иметь в виду и то, что стороны должны были соблюдать определенные меры предосторожности чисто военного характера. Наличие и в Киеве, и в Константинополе великого множества иностранцев - купцов, путешественников, разного рода наемников создавало в случае открытых переговоров относительно тех или иных союзных действии благоприятную возможность для "утечки информации". Договоренность Калокира в Киеве стоит в ряду таких же тайных посольских переговоров, которые давно уже стали практиковаться в древней Руси, как и в других странах Восточной Европы того времени. Именно поэтому, вероятно, миссия Калокира осталась неизвестной русским летописцам.

Однако переговоры Калокира не были исчерпаны только выше отмеченными сюжетами. Совершенно неожиданно они приняли личностный характер: параллельно с русско- византийским тайным соглашением об урегулировании отношений в Северном Причерноморье, а также о византийском нейтралитете в предстоящей русско-болгарской войне было заключено тайное соглашение между Калокиром и русским князем. Оно, по данным Льва Дьякона, состояло в том, что Святослав обещал помочь византийскому патрикию взойти на императорский трон, а тот, в свою очередь, обязался сохранить за Русью завоевания на Балканах, а также предоставить Святославу бесчисленные сокровища. Наличие тайного сговора Калокира и русского князя подтверждается не только этим сообщением Льва Дьякона, но и его последующими известиями. Он рассказал, что Калокир шел в Болгарию вместе с русским войском45. В дальнейшем предприимчивого патрикия застаем в Преславе в тот момент, когда во время русско-византийской войны Иоанн Цимисхий начал штурм болгарской столицы, которую отчаянно защищал русский отряд во главе со Сфенкелом вместе с болгарскими воинами. А это означало, что Калокир находился при дворе болгарского царя Бориса, дожидаясь, видимо, исхода этой войны. Его пребывание в Преславе указывает на то, что он занимал какое-то место в политических расчетах как русского великого князя, так и болгар, которые на данном этапе войны поддерживали Святослава.

В критические часы обороны Преславы Калокир под покровом ночной темноты бежал к русскому князю46, что еще раз подтверждает его давнишнюю связь со Святославом и его активное участие в политической борьбе того времени. Кажется, что дальнейшие следы Калокира теряются. Молчит о нем и византийский хронист. Однако он не исчез с политического горизонта Византии. В 996 г. из Константинополя к германскому императору Оттону III было направлено посольство по поводу переговоров о брачном союзе двух императорских дворов. Во главе греческого посольства стояли Леон и Калокир47. Если в 966 - 967 гг. сын херсонесского стратига был в юном возрасте, то через 30 лет это мог быть уже умудренный опытом политический деятель. Да и к тому времени сошли со сцены и Никифор Фока, и Иоанн Цимисхий, в Константинополе взяла верх македонская династия, отодвинутая прежде в тень узурпаторами, и Василий II мог привлечь к дипломатической службе бывшего противника Никифора Фоки и Цимисхия.

Тайный сговор Калокира со Святославом приводит к мысли, что в Киеве вовсе не исключали последующее военное столкновение с Византией и заранее готовились к нему, стремясь использовать в дальнейшей борьбе фигуру претендента на византийский престол, а в случае победы утвердить на императорском троне своего ставленника. Это указывало на то, что Святослав понимал вынужденность уступки Никифора Фоки в Подунавье и держал в поле зрения борьбу с империей в будущем. Подобный вывод находит подтверждение и в политике Византии, в тех шагах, которые предпринял Никифор Фока, едва русское войско появилось в Болгарии. Лев Дьякон сообщил, что византийский император, узнав о победах руссов на Дунае, немедленно стал готовиться к войне с ними - организовывать армию, флот, приказал замкнуть Босфор цепью. Он посчитал для себя "вредным" вести войну одновременно с Болгарией и с Русью и предпринял попытку договориться с болгарами. Этому способствовало и то, что он узнал об измене Калокира.

Думается, что и в этом случае византийский хронист историю взаимоотношений империи и Руси тех дней трактует неправильно. Ни о какой борьбе в Византии на два фронта не было и речи, никаких военных действий против Болгарии после 966 г. Никифор Фока не предпринимал. Измена Калокира никак не могла повлиять на решимость императора начать подготовку к войне с Русью. Просто вынужденно согласившись с русским присутствием на Дунае, Византия немедленно, в духе своей дипломатии, начинает пока тайно борьбу против своего непрошеного союзника. Именно в этом плане следует рассматривать, на наш взгляд, три многозначительных факта: направление в Болгарию посольства Никифора Эротика и епископа Евхаитского с предложением союза против Руси, подкрепленного брачными узами византийского и болгарского царствующих домов. Об этом писал Лев Дьякон. Второй факт - это нападение печенегов на Киев в 968 г., о чем рассказывается в "Повести временных лет". Наконец, епископ Лиутпранд сообщил, что в июне 968 г. в Константинополе с большим почетом приняли болгарских послов.

Таким образом, с момента появления Святослава на Дунае Никифор Фока вопреки договору с Русью затевает против нее активные действия, которые не носят отнюдь открытого характера, так как в истории остались неизвестными истинные инициаторы печенежского нападения 968 г., а содержание переговоров Никифора Эротика и Феофила Евхаитского, как и прием болгарского посольства в Константинополе, еще не указывали на антирусские происки византийского императора. Поэтому летом 968 г. русские торговые суда, о которых сообщает Лиутпранд, безмятежно стояли на рейде византийской столицы, хотя Византия тайно начала активную борьбу против присутствия руссов на Дунае, что еще раз говорит в пользу вынужденности византийского нейтралитета в этом вопросе.

С лета - осени 967 г. по лето 968 г. Святослав находился в Переяславце. С виду отношения с Византией были дружественными, хотя к этому времени в Константинополе могли узнать о происках Калокира, как об этом писал Лев Дьякон. Военные действия с Болгарией также были прекращены. Нет и сведений о том, что Святослав в этот период претендовал на овладение всей Болгарией. Кажется, что установилось то status quo, которое внешне устраивало и Византию, и Русь, хотя империя готовилась к схватке со Святославом, а тот, в свою очередь, еще будучи в Киеве, заключил тайный договор с Калокиром о совместных действиях против Никифора Фоки.

Относительно того времени у нас есть лишь одно свидетельство источника - "Повести временных лет". Там сказано весьма лаконично: "И седе княжа ту въ Переяславци, емля дань на грѣцех". Однако эта фраза наполнена большим историческим смыслом. Она возвращает нас к истокам русско-византийских мирных урегулирований - к вопросу об уплате империей ежегодной дани Руси. Уплата дани лежала в основе всех межгосударственных мирных соглашений Руси с Византией, начиная с 860 года48. Судя по тому факту, что летописец упомянул о взимании Святославом дани с греков во время пребывания его в Переяславце, это может быть косвенным свидетельством недавнего нарушения империей своих традиционных финансовых обязательств в отношении союзника. После посольства Калокира отношения двух государств на время нормализовались, и империя вновь стала выплачивать Киеву регулярную дань, что и зафиксировано в летописи.

Однако в этом случае нас интересует не столько вопрос о том, как надо понимать в данном контексте фразу о дани, сколько факт длительности, протяженности пребывания Святослава в Переяславце. Кажется, что овладение ключевыми пунктами на Нижнем Дунае вполне устраивало русского князя. Правда, византийские хронисты говорят о том, что во время первого похода руссы "захватили Болгарию" и не желали покидать страну "вопреки договору, заключенному ими с Никифором"49. Однако эти сведения находятся в резком противоречии с сообщениями Льва Дьякона и Лиутпранда об обмене посольствами между Болгарией и Византией, т. е. о самостоятельном политическом существовании Болгарского царства, у которого Святослав отвоевал лишь тот район, который контролировал русские торговые пути на Балканы и в Западную Европу.

Византийские хронисты, рассказав о появлении Святослава в Болгарии, также хранят молчание относительно его дальнейшего там пребывания и возвращаются к руссам, уже говоря о начале русско-византийского конфликта, относящегося к 970 г., когда на византийском престоле появился Иоанн Цимисхий. Это, в свою очередь, возможно, свидетельствует о затишье в военных действиях и о том, что Святослав считал для себя цель похода достигнутой. Новый император, согласно данным Льва Дьякона, заявил Святославу о необходимости выполнять договоренность с Никифором Фокой, получить обещанную награду и уйти из Болгарии50. Что касается прежнего византийского правительства, то оно, кажется, было согласно с таким поворотом событий. Об этом свидетельствуют два примечательных факта. Болгары, как сообщает Лев Дьякон, "с воздетыми руками умоляли императора защитить их". "Если бы он помог им, - замечает хронист, - то без сомнения одержал бы победу над скифами". Однако эти просьбы, видимо, мало волновали Никифора Фоку: вскоре после установления дипломатических контактов с болгарами греческие войска во главе с патрикием Петром ушли в Сирию и осадили Антиохию51. По существу, Византия, скрепя сердце и опасаясь своего союзника, согласилась с его появлением на Дунае и никаких требований к руссам в 967 - 968 гг. не предъявляла. Поэтому слова Льва Дьякона о том, что, согласно договору, Святослав якобы должен был уйти из Болгарии, противоречат не только им же самим высказанным сведениям, но и ходу развития событий.

Стремление Руси сохранить за собой контроль над низовьями Дуная подтверждается и другими свидетельствами русской летописи. Здесь следует упомянуть о словах, будто переданных киевлянами с гонцом своему князю: "Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ". Мы, естественно, вовсе не считаем их достоверными, однако они в известной степени представляют собой оценку древним автором ситуации, сложившейся в Подунавье, когда, утвердившись здесь, Святослав не торопился возвращаться на родину. В этом же направлении ведет нас и известная летописная запись, приписывающая князю слова о том, что Переяславец - это "середа" его земли. Здесь объясняется и причина этого интереса Святослава к Переяславцу: он был одним из центров восточноевропейской торговли, куда "вся благая сходятся"52.

Наконец, о стремлении руссов сохранить стабильное положение именно в Подунавье свидетельствует и факт оставления Святославом части своего войска на Дунае после его ухода в 968 г. на выручку Киева. Узнав об опасности, грозившей столице Руси, Святослав "вборзе вседе на коне съ дружиною своею, и приде Киеву". Именно так интерпретировали эти слова летописи Татищев, Чертков, Погодин, а позднее Левченко, Стоукс. Причем историки подчеркивали, что Святослав увел с собой на родину лишь конную дружину: пехота, эта основная часть русского войска, передвигавшаяся на судах, осталась на Дунае. Характерно свидетельство на этот счет и Льва Дьякона. Рассказав о тех трудностях, с которыми встретился Иоанн Цимисхий после захвата власти в декабре 969 г., византийский хронист упоминает о постоянных набегах руссов на византийские владения53, а это означает, что руссы, оставшиеся в Болгарии, не очень заботились о соблюдении мира с Византией и тревожили ее своими нападениями. К тому же византийские хронисты дружно обошли молчанием второй поход Святослава на Дунай, а это может означать лишь одно, согласно их представлениям, руссы никуда из Подунавья не уходили и владели этим районом, даже несмотря на отсутствие здесь своего предводителя.

В этом контексте известный интерес представляют сведения, приводимые В. Н. Татищевым. Историк сообщил, что после ухода Святослава из Переяславца болгары попытались взять город. Воевода Святослава Волк "крепко во граде оборонялся". Затем из-за нехватки продовольствия, а также узнав, что "некоторые граждане имеют согласие с болгоры", он тайно вывел войско из города и ушел вниз по Дунаю. В устье Днестра воевода встретился с возвращавшимся из Киева Святославом54. Если события, о которых сообщает Татищев, действительно имели место (а в этом вряд ли можно сомневаться, имея в виду оставление части русского войска в Болгарии и набеги руссов до воцарения Иоанна Цимисхия, т. е. до зимы 969 г., на византийские владения), то случились они, видимо, либо осенью 969 г., либо весной 970 г.: единственным хронологическим признаком здесь является факт возвращения Святослава обратно на Дунай, что произошло, по словам летописи, после смерти Ольги; согласно же Льву Дьякону, первое, что сделал Иоанн Цимисхий, это попытался заключить мир с руссами и направил к Святославу посольство. Если учесть, что русско-византийская война разгорелась летом 970 г., то приходится признать, что и русский летописец, и византийский хронист близки не только в описании событий 968 - 970 гг., но и в последовательности их изложения. А отсюда вытекает и хронологическая их общность. События от ухода Святослава в Киев до его возвращения на Дунай укладываются в промежуток между 968 г. и весной 970 года. Причем овладение болгарами Переяславцем относится не к началу этого хронологического периода, а к его концу, так как Святослав подоспел на выручку Волку, застав того еще на Днестре. А это еще раз говорит в пользу пребывания русского войска на Дунае по меньшей мере в течение двух лет.

Возникает вопрос, только ли торговыми интересами был вызван поход Святослава на Дунай. Думается, что ограничивать проблему таким образом было бы неправомерным. Несомненно, экономическое значение Переяславца в системе русской торговли на Юго-Западе и Западе имело большое значение для Руси, однако главная задача, которую стремился решить Святослав как на Востоке, так и на Юго-Западе, - это сокрушить своих политических и военных противников, а затем уже извлечь экономические выгоды из своих побед. Врагами Руси в это время являлись и Хазария, и Болгария, где власть находилась в руках провизантийски настроенной знати. Отражение русско-болгарских противоречий той поры находим и в сведениях, приводимых В. Н. Татищевым о том, что удар по Болгарии Святослав нанес в отместку за помощь болгар хазарам, а во время похода на Дунай ему пришлось преодолевать силы военной коалиции болгар, хазар, ясов и касогов55. В этом факте мы не видим ничего невероятного, поскольку русско-болгарские отношения последних лет действительно отличались враждебностью, за которой стояла политика правящей в Болгарии провизантийски настроенной верхушки. Вместе с тем следует обратить внимание и на то, что Святослав в 968 - 971 гг. не предпринял никаких враждебных действий против Западной Болгарии, где укрепилось антивизантийское правительство комитопулов.

Отправляясь в первый поход на Дунай, Святослав, на наш взгляд, стремился прежде всего изменить ориентацию болгарского правительства, соотношение сил в Болгарии, превратить эту страну вновь в дружественное Руси государство. Захват Подунавья мог подкрепить эти политические расчеты. Первый поход русского войска на Дунай, мы полагаем, закончился мирным договором между Русью и Болгарией. В пользу этого говорит несколько обстоятельств: во-первых, долгое пребывание руссов в Переяславце без ведения .каких-либо военных действий против болгар, во-вторых, относительно мирно складывающиеся отношения между Русью и Византией в это же время. Святослав по-прежнему получал дань с Византии, русские торговые суда еще в 968 г. находились в Константинопольской гавани56. А это значит, что в то время в русско- византийских отношениях действовали нормы договора 944 года.

Одним из основных условий русско-болгарского соглашения, по-видимому, был пункт о контроле Руси над землями по нижнему течению Дуная. Но это вовсе не означало, что и Византия, и антирусская группировка в болгарском правительстве согласились с таким положением дел. Отсюда оборона Константинополя против руссов, болгаро-византийское сближение, набег печенегов на Киев и попытка провизантийской группировки среди болгарской знати повернуть ход событий в прежнее антирусское русло, отражением чего и явилось возобновление Болгарией военных действий против Руси в 969 году.

Русь также не рассчитывала на мирный исход дела и готовилась в основном к противоборству с Византией. Враждебность руссов к империи проявилась как в их прежних тайных переговорах с Калокиром, так и в последующих их набегах на византийские владения в Европе, что позволило Льву Дьякону охарактеризовать эти действия как состояние войны Руси и Византии уже до 970 года. Такой нам представляется истинная подоплека событий, которая отразилась в оживленной дипломатической деятельности того времени Руси, Византии, Болгарии, печенегов, Херсонеса и нашла воплощение в соглашениях Руси с Византией в 967 г., с Болгарией в 967 г., Византии с Болгарией в 968 году. Во второй половине 968 г., отогнав печенегов от Киева, Святослав также заключил с ними мир 57 .

Однако к этому времени относятся и некоторые другие дипломатические шаги Руси, которые не были замечены историками. В первую очередь следует сказать, что уже в 967 г. Святослав пытается найти союзников в своих предстоящих военных предприятиях. Первыми из них являлись венгры. В нашем распоряжении на этот счет имеется одно достоверное, но косвенное свидетельство Лиутпранда, другое - не подтвержденное иными источниками, но прямое свидетельство В. Н. Татищева. Конечно, мы обязаны рассмотреть их в совокупности, как и сопоставить их с другими сведениями источников, которые могут пролить дополнительный свет на состояние русско-венгерских дипломатических сношений.

Лиутпранд сообщал, что во время его пребывания в Константинополе в июле 968 г. венгры совершили нападение на Фессалонику и увели в плен 500 греков58. Примечательно, что когда печенеги шли на Киев, венгры примерно тогда же вторглись в византийские владения. Конечно, у нас нет никаких оснований сделать вывод, будто Святослав по образцу византийской дипломатии организовал рейд венгров на Фессалонику, однако совпадение этих двух нападений заставляет обратиться к другим, уже упоминавшимся рейдам венгров на византийскую столицу. Под 934 г. "Повесть временных лет" вслед за греческими источниками сообщила, что венгры, по-пленив всю Фракию, впервые подошли к. Константинополю. Роман I Лакапин вынужден был заключить с ними мир. К этому же времени относится разрыв в мирных и добрососедских отношениях между Русью и Византией, которые в конце концов вылились в русско-византийскую войну 941 - 944 годов. Враждебность венгров по отношению к империи, таким образом, совпала по времени с зарождением (или резким углублением) русско-византийских противоречий. Подобная же ситуация повторилась в начале 40-х годов X века. Потерпев поражение от греков в 941 г., Игорь собирает в новый поход солидные силы, нанимает печенегов, приглашает к участию в походе варягов. А тем временем в 943 г. венгры напалм на Константинополь и вынудили императора Романа вновь заключить с ними мир. И опять-таки обострение отношений Руси и Византии совпало с венгеро-византлйским военным конфликтом. Наконец, следующий этап синхронных антивизантийских действий приходится на конец 60 - начало 70-х годов. Такое совпадение едва ли можно считать случайным.

В свете таких "совпадений" следует рассмотреть сведения В. Н. Татищева о союзных действиях Руси и венгров еще в 967 году. Двинувшись в Болгарию, Святослав не спешил появиться на Дунае. Поначалу он направился вверх по Днестру, "где ему помощь от венгров приспела". Далее идет такая запись: "С угры же имел любовь и согласие твердое". Заметим при этом, что Татищев не располагал известием Лиутпранда о нападении венгров на территорию Византии в 9 (58 году). Эти факты, сопоставленные со сведениями византийских хронистов об участии венгров в антивизантийской коалиции, возглавляемой Святославом в 970 г., указывают, что венгры не вдруг появились вместе с руссами и печенегами под Константинополем. Таким образом, можно вполне определенно утверждать, что уже во время первого похода на Дунай Святослав постарался обеспечить это военное предприятие дипломатическими средствами: он заключил договор о невмешательстве в его действия со стороны Византии, вошел в дипломатические контакты с венграми и совместно с ними обратился против болгарского войска. Осенью 969 г. Святослав вновь появился на Дунае. К этому времени новое болгарское правительство во главе с царем Борисом, опираясь на союзный договор с Византией 968 г., приступило к решительным действиям: русские гарнизоны были выбиты из дунайских крепостей, Переяславец осажден и затем захвачен. Болгария вновь оказалась в состоянии войны с Русью.

Однако Святослав быстро восстановил утраченные было позиции. Нанеся поражение болгарскому войску под Переяславцем, он штурмом взял город. Русская летопись указывает на упорный характер этих боев - "бысть сеча велика"59. Более подробно раскрывает ход событий В. Н. Татищев60. Причем он указывает, что среди горожан не было единства: часть из них ("некоторые граждане") вступила в "согласие с болгоры". Именно это, согласно Татищеву, и определило в дальнейшем оставление города воеводой Волком. Примечательно и сообщение Устюжской летописи о том, что, взяв Переяславец, Святослав "казни в нем изменников смертию"61, что свидетельствует о сложной обстановке в городе в период пребывания там руссов, наличии среди горожан про- и антирусской группировок. Расчет болгарского правительства на помощь Византии не оправдался: лучшие греческие войска в то время находились в Сирии и стояли под Антиохией62. В октябре 969 г. Переяславец был взят.

Дипломатия Святослава в период русско-византийской войны 970 - 971 годов

Именно на это время приходится обострение русско-византийских противоречий. Какие у нас есть на этот счет свидетельства? Прежде всего данные "Повести временных лет" - греки перестали выплачивать Руси дань. Повествуя о начавшемся на следующий год военном столкновении между руссами и греками и о попытках Византии покончить дело миром, летопись сообщает: "И реша грѣци: "Мы недужи противу вамъ стати; но возми дань на насъ и на дружину свою". Эго означало, что весной 970 г. Византия согласилась уплачивать по-прежнему как ежегодную дань Руси, так и дать обычную в таких случаях военную контрибуцию на дружину. Однако греки обманули Святослава. Они собрали "множѣства вой" "и не даши дани"63.

Приведенные факты говорят лишь об одном: дань Руси, ту самую дань, которую брал с Византии Святослав, сидя в 967 - 968 гг. в Переяславце, греки к моменту захвата престола Иоанном Цимисхием, т. е. к 11 декабря 969 г., Руси уже не уплачивали. Как сообщает Лео Дьякон, новый император столкнулся с постоянными набегами руссов на византийские владения. В этой связи следует прислушаться и к сведениям В. Н. Татищева: "Уведав же Святослав от плененных болгор, что греки болгор на него возмутили, послал в Константинополь к царю объявить им за их неправду войну"64.

В этом сообщении нет ничего, что могло бы вызвать подозрение в недостоверности: наличие болгаро-византийского сговора против Руси подтверждается данными византийских хронистов, активные антирусские действия болгарской верхушки проявились во время нападения на русские гарнизоны на Дунае и захвата болгарами Переяславца. Отвоевав обратно Персяславец, Святослав мог от бывших там болгар узнать о подробностях соглашения, заключенного за его спиной болгарским правительством и Византией. Однако думать, что именно эти сведения явились причиной объявления Русью войны Византийской империи, было бы неправильным. Они могли явиться лишь внешним поводом для наступления русского войска на владения империи. Главное же заключается в том, что Русь и Византия в 60-е и к началу 70-х годов остро соперничали между собой за преобладание в Северном Причерноморье. Следует иметь в виду и свидетельство Льва Дьякона о начале Цимисхием переговоров с руссами с заявления: "чтобы он (Святослав. - А. С.), получив обещанную Никифором награду, оставил Мисию"65. Именно в это время, несмотря на свои прежние заверения, греки потребовали ухода Святослава из Болгарии.

Пониманию сути противоречий между Византией и Русью способствует и анализ содержания переговоров между Святославом и Цимисхием в 970 г., о которых рассказывает тот же хронист. Уже в начале переговоров русский князь заявил, что он требует либо огромного выкупа за завоеванные города, либо ухода греков из Европы, "им не принадлежащей", в Азию. В дальнейшем Святослав сказал еще более определенно: руссы скоро поставят свои шатры "перед византийскими воротами"66. Таким образом, в этих сведениях византийского хрониста проглядывает стремление Руси нанести Византии решающий удар на Балканах, что соответствует и замыслу Святослава на переговорах с византийским послом еще в 967 голу.

Что касается вопроса о Болгарии, то его необходимо решать совсем в иной плоскости, чем это предлагает Татищев. Судя по развитию событий, Святослав не мог смириться с тем, что вместо дружественной Болгарии рядом с его дунайскими владениями оказалось враждебное государство. Успех 967 г. едва не был перечеркнут захватом болгарами Переяславца. За Болгарией стояла Византия, и до тех пор, пока империя оказывала влияние на болгарскую политику, Святослав не мог чувствовать себя спокойно в Подунавье. Этот узел противоречий, завязанный еще в середине 60-х годов, так и остался не развязанным до начала 70-х годов. С точки зрения Византии, как это показывают источники, выход был лишь один - удалить Святослава из Болгарии. Для Руси решение вопроса лежало в нанесении империи решающего удара и превращении Болгарии в дружественное государство, как это было во времена Симеона.

В 970 г. между Русью и Византией начались военные действия. Они разразились в то время, когда Цимисхий столкнулся с большими трудностями как внутри страны, так и внешнеполитическими67. В этих условиях он решил поначалу покончить дело миром и направил к Святославу свое первое посольство. Лев Дьякон рассказывает, что оно обязалось выплатить Святославу "награду", обещанную Никифором Фокой, и потребовало ухода руссов из Болгарии. "Повесть временных лет" также сообщает о первом посольстве греков к руссам, однако подчеркивает, что основным сюжетом переговоров был вопрос о дани. Согласно византийскому хронисту, руссы не пошли на мир и потребовали либо огромного выкупа, либо ухода греков из Европы. По летописи же, греки не согласились выплачивать дань Руси, что и привело к военным действиям. Вторые переговоры Лев Дьякон связывает непосредственно с неудачей первых. Летопись же вначале рассказывает о ходе военных действий, о победе русского войска во главе со Святославом над греками и о его походе на Константинополь ("И поиде Святославъ ко граду, воюя и грады разбивая..."68). Причем, повествуя о втором посольстве к Святославу, Лев Дьякон мало чем отличает его от первого. Русский же летописец говорит совсем об ином. Он отмечает двукратность и сложность русско-византийских переговоров. Поначалу, согласно летописи, греки направили к Святославу посольство, преподнесшее ему золото и паволоки. Но русский князь остался к этим дарам равнодушным. Тогда греки послали к Святославу новое посольство, одарившее его оружием, которое он принял. Такой исход дела якобы испугал греческих "боляр", которые по возвращении этого посольства сказали: "Лютъ се мужь хочеть быти, яко именья не брежетъ, а оружье емлеть. Имися по дань". После этого император направил к Святославу следующее посольство, которое и передало его предложение русскому князю: "Не ходи къ граду, возми дань, еже хощеши". И далее летописец добавляет: "За маломъ бо бе не дошелъ Царяграда". Греки "даша дань" Святославу, также обязались выплатить руссам контрибуцию, в том числе и на убитых с тем, чтобы взял род каждого из них. Сам же Святослав "взя же и дары многы, и възвратися в Переяславець"69.

Таким образом, если сведения о первом посольстве в некоторой степени совпадают у Льва Дьякона и в "Повести временных лет", то далее они существенно расходятся: византиец сообщает о второй попытке греков договориться с руссами, летописец же предлагает историю заключения русско-византийского мира по окончании военных действий. Чтобы определить истинную последовательность событий, их смысловое значение, а также интересующую нас дипломатическую сторону дела, необходимо выявить характер военных действий, которые должны были в известной степени повлиять на ход дипломатических переговоров сторон. Византийские источники сообщают о неудачном для руссов сражении под Аркадиополем, а летопись - о победе русского войска во главе со Святославом в ожесточенном бою над греками. Соответственно разделились и мнения историков. Одни доверяли византийцу, другие - сообщению русской летописи, и лишь М. Я. Сюзюмов обоснованно, на наш взгляд, заметил, что в византийских хрониках и русской летописи речь идет о разных сражениях70.

Эта точка зрения может быть подкреплена и рядом других факторов, не отмеченных исследователем. Шла зима 969 - 970 годов. Руссы осуществили набеги на византийские владения, однако широких военных действий еще не велось. Они разгорелись позднее на полях Македонии и Фракии. Во Фракии с руссами дрался патрикий Петр. В одном из сражений, рассказывает Лев Дьякон, он победил "скифов", убил их предводителя. Далее сведения о Петре исчезают. Зато хронист сообщает, что руссы, узнав о появлении греков в Европе, "отделили от своего войска одну часть и, присоединив к ней рать гуннов (печенегов. - А. С.) и мисян (болгар. - А. С.), послали против ромеев"71. Это сообщение примечательно. Оно говорит о том, что руссы действовали по меньшей мере двумя отрядами, один из которых воевал совместно с союзниками. Скилица дополняет данные Льва Дьякона известием о том, что под Аркадиополем, кроме руссов, болгар и печенегов, против греков сражались также венгры72. Таким образом, предположение М. Я. Сюзюмова о состоявшихся по меньшей мере двух крупных сражениях греков с руссами находит в этих фактах дополнительное подтверждение. Какое из них было вначале, какое в конце военной кампании 970 г., сказать определенно невозможно, но, судя по тому, что греки запросили мира, решающим было то, в котором войско во главе с самим Святославом взяло над византийцами верх.

Другим аргументом в пользу этого положения являются сведения о количестве сражавшихся. Под Аркадиополем, по данным Льва Дьякона, у Варды Склира было 10 тыс. воинов; у неприятеля 30 тыс. человек. Даже не принимая на веру цифровых данных византийского хрониста, мы не можем не обратить внимание как на относительно небольшое число греческих воинов, так и на то, что, даже по сведениям хрониста, здесь было не все русское войско. Патрикий Петр, имевший успех в отдельных стычках с руссами, возможно, с их передовым отрядом, затем встретился в решающем сражении с главными силами Святослава. Описание этой битвы мы, видимо, и находим в "Повести временных лет". Руссы одолели и "бежаша грѣци"73. После этого Святослав двинулся "ко граду", "воюя" и "разбивая" другие города: продолжалось опустошение Фракии. В это время на ближних подступах к Константинополю Варда Склир встретил русский отряд, а также союзные руссам отряды болгар, печенегов и венгров. Союзники потерпели поражение. Рассказывая об этом событии, Лев Дьякон как бы продолжает мысль русской летописи. Та сообщает, что руссы шли на Константинополь, а византийский хронист дополняет: Варда Склир остановил "быстрое продвижение россов на ромеев"74. Затем Варда Склир был отозван в Малую Азию на подавление восстания Варды Фоки (Лев Дьякон), а Святослав после многократных переговоров с греками и заключения с ними мира на условиях выплаты Византией дани Руси, предоставления ей военной контрибуции и дорогих подарков князю ушел обратно на Дунай ("Повесть временных лет"). Военные действия между руссами и греками с лета 970 до пасхальных дней 971 г. были приостановлены.

Чем была вызвана эта передышка? Конечно, не победой руссов, иначе непонятен был бы уход Варды Склира в самый тяжелый для империи момент, когда враг находился под Константинополем. Тем более неверным было бы считать, что византийцы победили руссов, так как в этом случае пришлось бы полностью зачеркнуть сведения "Повести временных лет" и еще раз упрекнуть летописца в фальсификации. Между тем как данные летописи о переговорах Святослава с греками после решающего сражения соответствуют линии, определенной и Львом Дьяконом о стремлении греков закончить дело миром еще до широких военных действий.

Анализируя сведения источников, мы можем прийти к выводу о том, что ни одной из сторон летом 970 г. не удалось добиться решающего перевеса. Греки потерпели серьезное поражение во Фракии и потеряли там армию патрикия Петра, но на ближних подступах к Константинополю им удалось остановить союзников, нанести удар союзному войску, в котором русский отряд входил лишь частью сил. А поскольку первыми под Аркадиополем были опрокинуты печенеги, а затем другие союзники, вторая коалиция дала первую трещину, Святослав отказался от попытки штурмовать Константинополь, тем более и греки запросили мира. Такой ход событий соответствует и их изложению в "Повести временных лет": после победы Святослава над греками он двинулся к Константинополю, "воюя" и "разбивая" иные города. Если бы эта битва была под Аркадиополем, т. е. в непосредственной близости от византийской столицы, то далее двигаться было бы некуда: Константинополь был рядом. В то же время из летописного текста неясно, почему Святослав, который собирался взять Константинополь, вдруг согласился на мирные переговоры. Ответ на этот вопрос мы не получим, если не примем во внимание поражения союзных войск под Аркадиополем. Факт этого поражения либо скрыт летописью, либо неизвестен ей.

Итак, летом 970 г. в самый разгар войны враждующие стороны заключают мир, сведения о котором отложились в "Повести временных лет" и свидетельством которого явился уход Варды Склира, прекращение широких военных действий до весны 971 года. Этому миру предшествовали двукратные переговоры, жестокие сражения крупных военных сил противников на полях Фракии, которые протекали с переменным успехом, а затем длительные и упорные переговоры между греческими посольствами и Святославом. Судя по данным летописи, греки поначалу пытались откупиться дарами. Об этом свидетельствует первое и второе посольства Цимисхия. Однако потребовалось третье посольство для того, чтобы решить вопрос о мире. Конечно, мы вовсе не обязаны верить летописи в отношении количества посольств и содержания переговоров каждого из них, но Лев Дьякон также указывает на двукратные посольские контакты между руссами и греками, что в известной степени заставляет с доверием отнестись к сообщению летописи.

Что касается содержания переговоров, то принесение во время первого посольства византийцами даров Святославу в знак прекращения военных действий было традиционным для византийской дипломатии, и в этом мы не должны видеть лишь легендарный элемент. Сложнее дело с содержанием последних посольских переговоров, которые закончились заключением мира. Ряд историков прошлого выразили сомнение в достоверности этих сведений, как и сообщении летописи о взимании Святославом дани с греков ранее, в 967 - 968 годах. Согласиться с этими оценками - значит поставить под сомнение сами условия русско-византийского мира летом 970 года. Между тем мир 970 г. был тесно связан с состоянием русско-византийских отношений 967 - 968 годов. Более того, своими корнями его условия восходили к традиционному для отношений Руси и Византии обязательству империи выплачивать Киеву дань, возникшему в 860 г. и подтвержденному в 907, 944, 967 годах.

И в 970 г. условия мира, как они изложены в "Повести временных лет", четко отделили уплату дани от других обязательств Византии. Послы, возвратившись к императору, дали ему совет: "Имися по дань". Затем следует сообщение о направлении к Святославу нового посольства, в результате которого уплата дани империей восстанавливалась. Далее следует фраза: "И дата ему дань; имашеть же и за убьеныя". В этом случае мы уже имеем дело не с ежегодной данью, о которой шла речь выше, а о контрибуции, как это было и в 907 г., и в 944 г., когда также дань и контрибуция оговаривались, как условия мира, раздельно. Наконец, еще одним условием мира явилось предоставление Святославу "даров многих". Эти условия лежат, так сказать, на поверхности. Но нельзя забывать еще об одной договоренности, которая вытекала из последующих событий: греки, видимо, не сумели настоять на окончательном уходе русского войска из Болгарии. Во всяком случае, согласно летописи, Святослав двинулся назад в Переяславец. По данным Льва Дьякона, весной 971 г. русский князь оказался в Доростоле - на Дунае.

Иоанн Цимисхий использовал передышку для борьбы с мятежом Варды Фоки. Вместо Варды Склира был назначен Иоанн Куркуас. Продолжались отдельные стычки между греками и руссами, которые, сообщает Лев Дьякон, "делали нечаянные набеги". После назначения Иоанна Куркуаса они стали "надменнее и отважнее"75. Что касается сведений Скилицы о появлении после военных событий русского посольства в Константинополе с целью "выведать дела ромеев", а также о переговорах императора с русскими послами, в ходе которых Цимисхий упрекнул руссов в том, что они "допускали несправедливости"76, то они указывают на наличие в это время мирных отношений бывших противников. Это также подтверждает достоверность сообщения "Повести временных лет" о заключении между Русью и Византией мира.

Итак, летом 970 г. совершенно очевидна большая дипломатическая активность сторон как до начала военных действий, так и после их прекращения. О достоверности неоднократных русско-византийских посольских переговоров в течение этого года говорят и отложившиеся в русских летописях сведения о форме их проведения. "Повесть временных лет" сообщает: когда первое посольство явилось к Святославу с золотом и поволоками, князь сказал: "Въведите я семо" ("введите их сюда"). Греки вошли, поклонились ему и положили перед ним дары. Святослав приказал своим слугам: "Схороните". Во время второго посольства Святослав "нача хвалити, и любити, и целовати царя"77. По поводу выработки условий мира стороны вели между собой переговоры в виде передач и греками речей Цимисхия и ответов Святослава ("И посла царь, глаголя сице...", Святослав, "глаголя"). Устюжская летопись те же факты излагает более пространно. В связи с первым посольством добавлено, что "приидоша греци с челобитнем"; далее, почти повторив "Повесть временных лет", устюжский автор пишет, что, не взглянув на дары, Святослав "не отвеща послам ничто же, и отпусти их". По поводу же второго посольства в Устюжской летописи говорится: "И отпусти с честию"78.

Все эти детали переговоров, приведенные как в "Повести временных лет", так и в Устюжской летописи, показывают, что в сознании позднейших авторов эти переговоры отложились именно в качестве официальных дипломатических контактов, сопровождавшихся обычным ритуалом приема иностранных посольств русским великим князем: послов вводили и представляли князю, те преподносили ему дары; он выслушивал их, шли переговоры посредством "речей", затем осуществлялся "отпуск" послов. В одном случае Святослав просто отпустил их, в другом - "с честию". Все это, подчеркиваем, не случайные обмолвки авторов летописных сводов, а осколки действительной системы посольских переговоров, нашедшей более полное отражение в предшествовавших русско-византийских переговорах в связи с заключением договоров 907, 911, 944 гг., приемом в Константинополе княгини Ольги, ответных греческих посольств к Игорю и Ольге79. В данном случае мы имеем дело с неоднократными переговорами, на которых стороны обсуждали лишь одну проблему - условия восстановления мирных отношений между двумя государствами. А поскольку мирные отношения основывались прежде всего на договорах 907 и 944 гг., то летом 970 г. речь шла о конкретных условиях, соответствующих сложившейся ситуации: уплата византийцами дани, контрибуции и вопрос о дальнейшем пребывании руссов в Болгарии.

Дополнительный материал о системе русско-византийских переговоров летом 970 г. дают миниатюры мадридского манускрипта хроники Скилицы. На одной из них изображены переговоры между Святославом и греческим посольством, по-видимому, летом 970 г., поскольку встреча между Цимисхием и русским князем под Доростолом по поводу заключения русско-византийского договора 971 г. отражена в другой помещенной в манускрипте миниатюре. Святослав сидит на троне и принимает послов. Трон Святослава украшен деревянным резным орнаментом80. Автор миниатюры тем самым отразил свое понимание личности Святослава как владетеля тех территорий, которые находились в руках руссов на Балканах, а также подтвердил достоверность сведений о форме посольских переговоров. Этот изобразительный аргумент еще раз убеждает в том, что сообщения о форме дипломатических контактов между Святославом и Цимисхием, отраженные в русских летописях, нельзя сбросить со счетов как чисто легендарные, недостоверные.

В этой связи мы хотим вернуться к вопросу о военной стороне событий и вытекающих отсюда дипломатических контактах. Сообщение Устюжской летописи об обращении греков с "челобитнем" к Святославу, подтвержденное и данными "Повести временных лет" о военных трудностях греков 970 г., раскрывает положение о том, что инициаторами заключения мира летом того года были греки, оказавшиеся в сложной ситуации, несмотря на победу под Аркадиополем. Руссы также пошли на мир, так как уверенности в дальнейшем успехе после кровопролитных боев во Фракии и поражения под Аркадиополем у них не было. В пасхальные дни 971 г. совершенно неожиданно для руссов Цимисхий перешел через Балканы по горным проходам и обрушился на Преславу. Беспечность руссов была очевидна. Сам Святослав в это время находился в Доростоле. В историографии создавшееся положение обоснованно связывают с русско-византийским договором о мире, заключенном в 970 году. А. Д. Чертков и М. П. Погодин в дореволюционной историографии, И. Лебедев, Г. Г. Литаврин, М. В. Левченко - в советской, А. Д. Стоукс - в зарубежной81 пришли к близким выводам, в основе которых лежала мысль о том, что руссы осенью 970 и зимой 971 гг. были убеждены в стабильности создавшегося положения, в неспособности Византии осуществить скорое наступление, а главное - Святослав поверил в реальность заключенного мира. Но данный фактический материал имеет и обратную логическую связь: неожиданное для руссов появление Цимисхия в Северной Болгарии еще раз подтверждает достоверность сообщений русских летописей о заключении мира между греками и Русью и о содержании этого мира, в центре которого стоял все тот же извечный для Руси вопрос об уплате Византией дани Киеву.

Создание антивизантийского союза

Для понимания дипломатии Святослава во время балканских походов принципиальное значение имеет вопрос о поисках им союзников и о формировании антивизантийской коалиции. Исследуя русско-болгарские отношения в 969 - 971 гг. и русскую дипломатию той поры в отношении Болгарии, необходимо иметь в виду наличие среди болгарской знати как провизантийской, так и антивизантийской (и, вероятно, прорусской) ориентации, на что мы уже обращали внимание, а также появление с 969 г. Западно-Болгарского царства, чья внешняя политика отличалась резкой антивизантийской направленностью. Учет этих обстоятельств позволяет нам подчеркнуть неправильность какого-либо подхода к внешней политике Болгарии, как к политике монолитного государства.

Несомненно, такое положение не могло не наложить отпечатка на дипломатию Святослава по отношению к Болгарии уже во время первого похода на Дунай. Его цель в этом походе состояла не в сокрушении Болгарии, а в получении контроля над Нижним Подунавьем и в том, чтобы превратить Болгарию в друга Руси. Наличие русского войска на Дунае должно было поддержать антивизантийские элементы в болгарском руководстве. Венгры, как уже отмечалось, были давними и естественными союзниками Руси.

Русские источники показывают, что отношения Руси с печенегами в 30 - 60-е годы были дружественными. Летопись не сообщает о крупных военных столкновениях между Русью и печенегами с 920 г. по 968 год. Зато под 944 г. она рассказывает о том, что Игорь выступил во второй поход против Византии совместно с печенегами ("Идет Русь; наняли и печенегов"), затем после перемирия с греками он "повеле печенегомь воевати Болъгарьску землю"82. В связи с этим весьма основательным представляется соображение Т. М. Калининой о том, что и сам русско-византийский договор 944 г. свидетельствует о союзных отношениях между Русью и печенегами, так как только при этом условии Русь могла фактически влиять на ход событий в Северном Причерноморье83.

Для понимания русско-печенежских отношений в середине X в. важна, на наш взгляд, оценка их таким компетентным арабским автором, как Ибн Хаукаль. "Оторвалась часть тюрок от своей страны, - писал он, - и стали (они) жить между хазарами и Румом, называют их баджанакийа, и не было им места на земле в прежние времена, и вот двинулись они и завоевали (землю) и они - шип русийев и их сила, и они выходили, раньше к Андулусу, затем к Барза'а"84. Шипом Руси Ибн Хаукаль называет печенегов, а это значит, что в его представлении в середине X в, какая-то часть печенегов находилась не просто в мирных отношениях с Русью, но и являлась ее традиционным военным союзником.

Хотим обратить внимание и на то, что после военного столкновения летом 968 г. Русь поначалу заключила с печенегами перемирие. Его "оформили" печенежский хан и киевский воевода Протич, сказав друг другу "Буди ми другъ" и "Тако створю". "И подаста руку межю собою, - продолжал летописец, - и въдасть печенежский князь Претичю конь, саблю, стрелы. Онъ же дасть ему броне, шитъ, меч"85. Перед нами типичная картина полевого перемирия: военные действия прекращены, вожди меняются оружием86. Но печенеги не ушли из-под Киева, и лишь появление Святослава резко изменило обстановку. Он "собра вой", т. е. не ограничился лишь приведенной им с Дуная конной дружиной, и "прогна печенеги в поли, и бысть миръ". Последний факт представляет особый интерес. Мир, заключенный Русью с печенегами, вновь стабилизировал отношения Руси с кочевниками, хотя это вовсе не означало, что в войне с Русью находились все печенежские колена.

Учитывая эти соображения, следует обратиться к известным сообщениям Льва Дьякона и Скилицы о действиях войск антивизантийской коалиции во главе с Русью под Аркадиополем, где союзники потерпели поражение от армии Барды Склира. Лев Дьякон сообщает, что когда руссы узнали о появлении в Европе двух византийских армий - патрикия Петра и Барды Склира, они направили против последнего часть своего войска, присоединив к нему "рать гуннов" (печенегов. - А. С.) и "мисян" (болгар. - А. С.)87. Скилица записал, что руссы появились во Фракии, "действуя сообща с подчиненными им болгарами и призвав на помощь печенегов и живших западнее, в Паннонии,.. турок (венгров. - А. С.)". Описывая же аркадиопольскую битву, Скилица отмечает, что "варвары были разделены на три части, болгары и руссы составляли первую часть, турки (венгры. - А. С.) - другую и печенеги - третью"88. Первыми были опрокинуты, по данным этого хрониста, печенеги.

Таким образом, византийские историки сообщают о появлении летом 970 г. на полях Фракии войск антивизантийской коалиции, в состав которой входили Русь, Болгария, венгры, печенеги. Что касается участия в коалиции венгров и печенегов, то эти сведения споров в историографии не вызывали. Однако историки до сих пор оставляли без внимания известие В. Н. Татищева о том, что в самом начале конфликта Руси и Византии, когда еще шли русско-византийские переговоры и греки запросили уточнить число русских воинов (чтобы якобы выплатить на них дань), то у руссов было всего 20 тыс., "ибо венгры и поляки, идусчие в помощь, и от Киева, есче не пришли"89. Что касается союзных действий Руси и поляков, то, кроме этого известия Татищева на этот счет, у нас нет иных сведений, хотя сам по себе факт, сообщаемый историком, весьма примечателен и свидетельствует об организации Святославом антивизантийского союза. Но сообщение Татищева о венграх находит неожиданное подтверждение у Скилицы. А это значит, что еще в условиях относительного спокойствия на Балканах в начале 970 г. Святослав основательно готовился к предстоящему противоборству с Византийской империей и заслал посольства к печенегам и в Паннонию, призывая своих союзников на помощь90. Татищев же сообщил, что к моменту переговоров с греками венгры еще не подошли, и это, вероятно, вынудило Святослава повременить с началом военных действий. Лишь к лету союзники появились во Фракии, что и обусловило попытку Святослава продвинуться к Константинополю. Убедительное подтверждение реальности созданной Святославом антивизантийской коалиции мы находим в русско-византийском договоре 971 года. Святослав клянется в нем не только не нападать на Византию, но и обещает не наводить на владение империи, на Херсонес, на Болгарию войск других государств ("Яко николи же помышлю на страну вашю, ни сбираю вой, ни языка иного приведу на страну вашю и елико есть подъ властью гречъскою, ни на власть корсуньскую и елико есть городовъ ихъ, ни на страну болгарьску"91.

Сложнее обстоит дело с вопросом о месте Болгарии в этой коалиции. Вопрос о ее внешней политике в 60- начале 70-х годах X в. можно решать лишь с учетом как русско-болгарских, так и византино-болгарских отношений на каждом поворотном этапе развития событий на Балканах и в Северном Причерноморье, а также внутриполитического развития самой Болгарии. Византийские хронисты, рассказав о первом походе Святослава на Дунай, отметили, что руссы захватили всю Болгарию, они "многие города и селении болгар разрушили до основания, захваченную огромную добычу превратили в свою собственность". Да и "Повесть временных лет" сообщает о далеко не мирном овладении Святославом подунайскими городами92. Что касается сообщения о захвате Святославом всей Болгарии, то здесь византийские хронисты погрешили против истины. Ни о каком захвате не было и речи: едва Святослав укрепился на Дунае, как военные действия были прекращены. Болгария сохранила свой государственный суверенитет, ее послы направляются в Константинополь, откуда прибывает посольство в Преславу. Судя по дальнейшим событиям, Болгария сохранила и свою армию, которая возобновила военные действия против руссов, когда Святослав поспешил на выручку Киева. Таково было положение дел в 967 - 968 годах.

В 969 или начале 970 г. ситуация в известной степени повторилась. Руси вновь пришлось иметь дело с "двойственной" Болгарией: провизантийская тенденция и на этот раз взяла верх во внешней политике страны. Вступив в союз с империей, болгарское правительство готовилось при поддержке Византии к противоборству с Русью, однако Никифор Фока помощи Болгарии не предоставил. Византия стремилась использовать все средства для дальнейшего ослабления Болгарии. Подталкиваемая империей к борьбе с Русью, она вновь оказалась один на один с могучим северным соседом. Провизантийская правящая группировка, осуществляя близорукую политику опоры на своего традиционного врага - империю, вела страну к катастрофе.

События, разыгравшиеся под Переяславцем во время второго похода Святослава на Дунай, лишь подтверждают сложность и противоречивость положения в тогдашнем болгарском обществе. Взяв вторично штурмом Переяславец, Святослав, согласно сведениям Устюжского летописца, "казни в нем изменников смертию"93. В. Н. Татищев также утверждает, что в Переяславце среди горожан после ухода Святослава не было единства. Это может означать, что здесь существовали две партии: одна проявила себя лояльной Руси, другая готова была выступить против нее при первом удобном случае. И таковой предоставился. Можно, конечно, не согласиться с такой трактовкой данного факта, поскольку в применении к событиям в Переяславце он находит отражение лишь в известиях русской летописи и Татищева. Однако оказывается, что в цепи последующих событий этот факт не единичен. Еще дважды византийские хронисты сообщают о расправах Святослава с враждебными ему болгарами.

Первое сообщение относится к событиям в Филиппополе (ныне Пловдив). Лев Дьякон отмечает, что Святослав изумил всех своей "врожденной свирепостью", так как, "по слухам", после взятия Филиппополя он посадил на кол 20 тыс. пленных, чем заставил болгар покориться своей власти94. Это было время, когда Русь вступила в противоборство с империей, руссы появились в Южной Болгарии и овладели Филипппополем. Историки П. Мутафчиев, М. В. Левченко отмечали, что в этом городе, находившемся в непосредственной близости от Константинополя, сильнее всего чувствовалось византийское влияние, поэтому Святослав нанес удар именно той части болгар, которая активно поддерживала союз с империей и, вероятно, оказала руссам активное сопротивление. П. O. Карышковский не без основания высказывает предположение, что Филиппополь до появления здесь Святослава был захвачен греками и расправу руссы учинили над пленными греками95.

Лев Дьякон, Скилица, Зонара сообщили также о репрессиях Святослава в Доростоле на последнем этапе войны. Лев Дьякон пишет, что запертый в Доростоле русский князь, видя, как болгары покидают его, начинают поддерживать греков, и понимая, что если все они перейдут на сторону Цимисхия, то дела его кончатся плохо, казнил в Доростоле около 300 "знаменитых родом и богатством мисян", остальных же заключил в темницу. Скилица утверждает, что после неудачной для руссов битвы под Доростолом в тюрьму было посажено 20 тысяч. Зонара так комментирует этот факт: Святослав заточил часть горожан, "боясь, как бы они не восстали против него"96. Таким образом, в последующих событиях Святослав, видимо, учел опыт Переяславля, жестоко подавляя сопротивление провизантийски настроенной знати и нейтрализуя колеблющихся.

Необходимо учитывать и факты отпадения болгарских городов от союза со Святославом по мере успехов войск Цимисхия и его продвижения к Доростолу. В частности, Плиска и другие города "отложились от руссов" и перешли на сторону греков после взятия Цимисхием Преславы97. Все это говорит об антирусской оппозиции, вскормленной в течение десятилетий капитулянтской провизантийской политикой правительства Петра. Центром провизантийских тенденций в Болгарии был царский двор, а также часть знати. Поэтому именно эти силы Святославу надлежало преодолеть прежде всего.

Данной цели русский князь достиг мерами более решительными, чем во время первого похода. Здесь и жестокое подавление противников из числа болгар, и занятие ряда болгарских крепостей (например, Филиппополя). К этим же мерам следует отнести и появление русского отряда во главе со Сфенкелем в столице Болгарии Преславе, где находился болгарский царь Борис с семьей, болгарский двор. Этими мерами мы можем объяснить тот факт, что византийское влияние в болгарском руководстве было преодолено, и Болгария из противника Руси стала ее союзником. Факт союзных действий руссов и болгар византийские хронисты объясняют лишь страхом болгар перед руссами, а также возмущением болгарского населения действиями Византии, которая навлекла на Болгарию русское нашествие. Однако анализ источников показывает, что византийские авторы здесь допускают определенную тенденциозность. И Лев Дьякон, и Скилица, заявляя о враждебности болгарского населения Руси и его приверженности союзу с Византией, в то же время приводят такие сведения, которые отнюдь не укладываются в эту схему, на что уже обращалось внимание в историографии, - об участии болгар в сражении за Преславу, фактах лояльного отношения руссов к царю Борису, их бережном отношении к болгарским православным святыням, участии болгарских женщин в боевых действиях на стороне Руси.

К этому можно было бы добавить еще несколько примеров, которые не были ранее замечены специалистами. Так, обращает на себя внимание сообщение Льва Дьякона о том, что в тот момент, когда Цимисхий обрушился на Преславу, там обретался Калокир, претендент на императорский трон98. Он находился в прямой близости к болгарскому двору, а это значит, что в данном случае болгарский двор был не только олицетворением антивизантийской политики, но пользовался определенными государственными прерогативами. Следует упомянуть и о ночной вылазке руссов из осажденного Доростола, о которой рассказал Скилица. 2 тыс. руссов однажды ночью ушли на Дунай в поисках пищи и, выполнив свою задачу, попутно разгромили отряд греков и благополучно вернулись в город ". Трудно думать, что эта дерзкая экспедиция была осуществлена без помощи болгар.

После 969 г. (или начала 970 г.), т. е. вторичного взятия Переяславца, мы не видим больше военных действий Руси и Болгарии. Нетронутыми оставались Преслава, Плиска и другие болгарские города. За исключением болгарской столицы в них не было русских гарнизонов, что выявилось в тот тяжелый для руссов момент, когда после взятия греками Преславы депутации этих городов явились к Цимисхию и заявили о своей лояльности императору. Об этом говорит и сообщение Льва Дьякона: Святослав опасался перехода болгарского населения на сторону неприятеля, так как в этом случае дела его пошли бы совсем плохо100. Византийский хронист вопреки своей концепции о борьбе болгар со Святославом признал, что в ходе войны руссы опирались на болгарское население, и лишь в конце военных действий эта благодатная почва заколебалась под ногами Святослава.

Необходимо учитывать и местоположение весной 971 г. самого Святослава. Когда греческая армия прошла через Балканы и неожиданно появилась около болгарской столицы, Святослав находился в Доростоле. П. Мутафчиев считает, что русский князь оказался там для отражения императорского флота. Заметим, однако, что весной 971 г, Святослав не ожидал нападения греков ни на суше, ни со стороны Дуная и тем не менее находился в Доростоле "со всею ратью", как отметил Лев Дьякон101. А это значит, что Подунавье и в это время являлось основной целью пребывания Святослава на Балканах: кроме русского отряда, размещенного в Преславе, других русских войск на территории, контролируемой болгарским правительством, не было; во всяком случае, византийские хронисты, рассказав о взятии Преславы, затем сразу же переходят к описанию боев руссов и греков под Доростолом и за Доростол.

Обратимся теперь к системе отношений Византии и Болгарии в 970 - 971 годах. На эту сторону вопроса историки, как правило, не обращали внимания, хотя и отмечали, что в ходе войны 971 г. Цимисхий нарушил свои обещания болгарам, захватил в плен Бориса, детронизировал его, подчинил себе Восточную Болгарию. На наш взгляд, дело заключается не только в этих конечных антиболгарских действиях Византии, а во всем строе византино-болгарских отношений в 970 - 971 годах. С весны 970 г. империя оказалась в состоянии войны с двумя государствами - с Болгарией и Русью.

К концу 969 г. и в начале 970 г. Болгария уже выступает как враг империи, и сведения византийских хронистов, несмотря на их тенденциозный характер, не оставляют на этот счет никаких сомнений. Едва переговоры со Святославом зашли в тупик, Цимисхий приказал Варде Склиру и патрикию Петру отправиться в пограничные с Болгарией области, зимовать там и не допускать русских набегов на византийские владения. А это значит, что византийские армии оказались в прямой близости от таких болгарских городов, как Филиппополь. Последующий удар Святослава по этому городу, казнь там своих врагов указывают на то, что греки в ходе начавшихся летом 970 г. военных действий заняли при поддержке своих сторонников из среды болгарской знати некоторые южноболгарские города и в первую очередь Филиппополь. Серьезным аргументом в пользу византино-болгарских противоречий в 970 - 971 гг. является участие болгарского отряда в боях против греков при Аркадиополе летом 970 года. В преддверии этой битвы Варда Склир заслал в лагерь противника своих лазутчиков. Они были одеты "в скифское платье" и знали "оба языка"102. Какие? Вполне очевидно - болгарский и русский. Таким образом, и этот факт указывает, что в сознании греков - участников событий и позднейшего хрониста Болгария являлась военным противником империи.

После заключения мира Святослава с Цимисхием широкие военные действия были прекращены. Нет сведений о каких-либо военных столкновениях болгарских и греческих войск. Однако отношение Византии и к Руси, и к Болгарии как к своим врагам, борьба с которыми еще впереди, сохранилось. Зимой 970 - 971 гг. Цимисхий готовил свои войска и флот для войны с руссами. В пасхальные дни 971 г. по "тесным и непроходимым дорогам" он прорвался в Северную Болгарию, вступив в "их землю". Совершенно очевидно, что речь здесь идет именно о болгарской земле, что становится явным при анализе последующего текста. Цимисхий сказал, что первая задача - взять "столицу мисян" - Преславу, после чего легче будет преодолеть и сопротивление руссов. Согласно Льву Дьякону, Цимисхий надеялся на неожиданность наступления именно в дни пасхи103. Это указывает, что его противником, кроме руссов, были и православные болгары, которые отмечали этот религиозный праздник.

События, развернувшиеся под Преславой, а затем после взятия греками болгарской столицы, также подтверждают наше мнение о ведении Византией против Болгарии самой настоящей войны как против, своего постоянного, извечного противника. Два дня продолжался штурм города. Взяв его, греки вели себя в нем как завоеватели. Они убивали неприятелей, "грабили их имения", т. е. подвергали разгрому имущество болгар. Разграбили они и казну болгарского царя, которая хранилась во дворце в полной неприкосновенности во время пребывания в городе отряда Сфенкела.

После ухода под Доростол Цимисхий оставил в городе "достаточную стражу" - военный гарнизон, что указывает на военный характер отношений Болгарии и Византии тех дней104. К этому следует добавить и сведения византийского хрониста о разграблении Куркуасом православных болгарских святынь, а также другой факт: Скилица сообщил, что после взятия Преславы и движения к Доростолу Цимисхий "отдал на разграбление своему войску захваченные многие города и крепости"105. То были болгарские крепости и болгарские города; греки шли по территории этой страны как завоеватели.

Лев Дьякон писал, что Цимисхий "покорил мисян". Болгарские города Преслава и Доростол были соответственно переименованы в Иоаннополь и Феодорополь106. Яхья Антиохийский в унисон этим сведениям приводит факт о том, что после ухода Святослава из Болгарии Цимисхий "назначил от себя правителей над теми крепостями"107, т. е. греческие гарнизоны были размещены во всех крупных болгарских городах. А потом последовала тягостная для Болгарии процедура детронизации царя Бориса. Он был отправлен вместе с братом Романом в Константинополь. При этом Иоанн Цимисхий устроил себе триумфальный въезд в Константинополь, показав, кто являлся истинным врагом империи и над кем она столь торжественно праздновала победу: в условиях, когда руссы были уже далеко, таким противником оставалась Болгария. На едущую впереди колесницу были возложены болгарские символы царской власти: багряные одеяния, венцы, а также священная для болгар икона Богородицы. Сам Цимисхий верхом на коне в сопровождении эскорта сопровождал колесницу. Корона болгарских царей была отдана им в храм св. Софии, а затем в императорском дворце Борис сложил с себя царские знаки отличия - драгоценную одежду, царскую обувь. Ему было присвоено звание магистра. Так империя отпраздновала победу над Болгарией. Этот финал находится в соответствии с общей линией Византии по отношению к Болгарии в 970 - 971 гг., что свидетельствует о том, что Болгарское царство в то время было союзником Руси и противником Византии, что империи пришлось бороться в течение двух лет с мощной коалицией, ядром которой являлись Болгария и Русь.

Обратимся к важному свидетельству армянского историка Степаноса Таронского о тогдашней войне Византии и Болгарии: "Потом он (Иоанн Цимисхий. - А. С.) отправился войною на землю Булхаров, которые при помощи Рузов (руссов) вышли против кир-Жана (Иоанна Цимисхия. - А. С.), и когда завязался бой, Рузы обратили в бегство оба крыла греческого войска". Рассказав далее о ходе военных действий на территории Болгарии в 971 г. и о победе Цимисхия, историк сообщает: "Он многих положил на месте, а остальных разогнал в разные стороны и принудил булхарский народ покориться"108. Речь идет здесь о покорении Византией Болгарии, которая была поддержана Русью. Драматизм положения Болгарии заключался в том, что, опираясь в своей политике на Византию, царь и часть болгарской знати вели страну к гибели, как это и случилось после ухода руссов на родину. Расколотая, залитая кровью, ограбленная и униженная Восточная Болгария была сломлена Византийской империей. Все эти данные говорят о том, что Болгария в это время являлась боевым союзником Руси и врагом Византии.

Таким образом, создание антивизантийского союза (пусть недолговечного) в составе Руси, Болгарии, венгров и печенегов явилось венцом дипломатических усилий Святослава в 970-е годы. Эти усилия имели основой весь предыдущий опыт древнерусской ранпефеодальной дипломатии.

Примечания

1. Основными источниками по данной теме являются: "История" Льва Дьякона, византийского автора второй половины X в., византийские хроники Скилицы (XI в.) и Зонары (XII в.), "Повесть временных лет", рассказавшая о войнах Руси с Болгарией, печенегами. Византией, а также сведения других русских летописей, данные арабского писателя начала XI в. Яхьи Антиохийского, армянского историка XI в. Степ'аноса Таронского, кремонского епископа Лиутпранда, посетившего Византию в 968 г. в качестве посла германского императора Оттона I и оставившего описание истории своего посольства (Leonis Diaconi Caloensis Historiae libri X. Bonnae. 1828 (далее-Leo Diac.); Ioannis Sсуlitzae Sinopsis historiarum. Berolini et Novi Eboraci. 1973 (далее - Scyl.); loannis Zonarae Epitome historiarum. Vol. IV. Lipsiae. 1971 (далее - Zonar I.); Повесть временных лет. Ч. I. М. 1950 (далее - ПВЛ); Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М. -Л. 1950; Летописец Переяславля-Суздальского, составленный в начале XIII в. М. 1851 (далее - ЛПС); Устюжский летописный свод. Архангелогородский летописец. М. - Л. 1950 (далее - УЛС); Розен В. Р. Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхьи Антиохийского. СПб. 1883 (далее - Яхья Антиох.); Всеобщая история Степ'аноса Таронского. Асохика по прозванию - писателя XI столетия. М. 1864 (далее - Степ. Таройский); Liutprandi Cremonensis episcopi Relatio de legatione Constantinopolitana. - Patrulcgiae cursus completus. Series latina. T. 136. Par I. -P. Migne. P. 1853 (далее - Liutpr.).

2. Чертков А. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967 - 971 гг. М. 1843, с. 17, 19 - 20, 148 - 149, 157; Белов Е. Борьба великого князя киевского Святослава Игоревича с императором Иоанном Цимис-хием. - Журнал министерства народного просвещения (ЖМНП). 1873, декабрь, ч. CLXX, с. 170.

3. Багалей Д. История Льва Дьякона, как источник для русской истории. Сборник сочинений студентов Университета св. Владимира. Кн. 1, вып. X. Киев. 1880, с. 5, 6, 17, 22 - 23, 26; Лонгинов А. В. Договоры русских с греками, заключенные в X в. Одесса. 1904, с. 9.

4. Сюзюмов М. Об источниках Льва Дьякона и Скилицы. - Византийское обозрение. Т. 2, вып. 1. Юрьев. 1916, с. 106 - 113, 133, 144 сл., 161 - 164.

5. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М. 1959, с. 168, 313 - 314, прим. 229.

6. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб. 1908, с. 119 - 121, 125 - 129.

7. Успенский Ф. И. Значение походов Святослава в Болгарию. - Вестник древней истории. 1939, N 4 (9), с. 92; Греков Б. Д. Киевская Русь. М. 1949, с. 454; Тихомиров М. Н. Походы Святослава в Болгарию. В кн.: Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М. 1969, с. 117 - 118; Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М. 1956, с. 259, 275.

8. Благоев Н. П. Критиченъ погледъ върху известията на Лъвъ Дяконъ за българите. - Македонски прегледъ. Списание за наука, литература и общественъ живот. Година VI. Кн. 1. София. 1930. с. 25, 34, 37, 42 - 43; Stokes A. D. The Background and Chronology of the Balkan Campaigns of Svyatoslav Igorevich. - The Slavonic and East European Review, vol. XL, N 94, Lnd. 1961, p. 57; ejusd. The Balkan Campaigns oi Svvatoslav Igorevich. - Ibid N 95, Lnd. 1962, pp. 483, 486, 489 - 490.

9. См. Татищев В. Н. История Российская. Т. 2. М. -Л. 1963, с. 48 - 52; Ломоносов М. В. Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года. Полк. собр. соч. Т. 6. М. -Л. 1952, с. 245 - 246; Щербатов М. М. История Российская от древнейших времен. СПб. 1901, с. 318 сл.; Болтин И. Н. Критические примечания на первый том истории князя Щербатова. Т. 1. СПб. 1793, с. 246; Шлецер А. Г. Нестор. Ч. III. СПб. 1819, с. 482, 533, 540, 578 - 579, 593 - 597.

10. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1. СПб. 1830, с. 184, 226; Чертков А. Ук. соч., с. 35, 49, 158, 190 - 192, 211 - 258; Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции. Т. 1. М. 1846, с. 184 - 186; его же. Древняя русская история до монгольского ига. Т. 1. М. 1871, с. 31 - 32, 39; Соловьев С. М. Ук. соч., с. 168, 313 - 314, прим. 229; Гильфердинг А. История сербов и болгар. Соч. Т. 1. СПб, 1868, с. 139 ел.; Иловайский Д. История России. Т. 1. М. 1906, с. 36 ел.; Грушевський М. История Украини - Руси. Т. 1. Львiв. 1904, с. 411, 415 - 423; Пресняков М. Е. Лекции по русской истории. Т. 1. Киевская Русь. М. 1938, с. 84.

11. Соловьев С. М. Ук соч., с. 161, 169.

12. Знойко Н. О посольстве Калокира в Киев. - ЖМНП. Новая серия. Ч. III. СПб. 1907, апрель, с. 232 сл.

13. Пархоменко В. А. У истоков русской государственности (VIII - XI вв.). Л. 1924, с. 53, 90; Бахрушин С. В. Держава Рюриковичей. - Вестник древней истории, 1938, N 2, с. 92 - 93, 95; Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М. -Л. 1939, с. 31; Успенский Ф. И. Ук. соч., с. 92 - 96.

14. См. Лебедев И. Войны Святослава I. - Исторический журнал, 1938, N 2, с. 49 - 59; Греков Б. Д. Ук. соч., с. 454 - 455, 457; его же. Борьба Руси за создание своего государства. М. -Л. 1945, с. 53, Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией, с. 111 -117; Карышковский П. Русско-болгарские отношения во время Балканских войн Святослава. - Вопросы истории, 1951, N 8, с. 101 - 105; его же. О хронологии русско-византийской войны при Святославе. - Византийский временник, т. V, 1952, с. 127 - 138; Очерки истории СССР. Период феодализма. IX - XV вв. Ч. 1. М. 1953, с. 86 - 87; История Болгарии. Т. 1 М. 1954, с. 89 - 92; Левченко М. В. Ук. соч., с. 251 - 289; История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 1. М. 1963, с. 495 - 496; История Византии. Т. 2 М. 1967, с. 233; Пашуто В. Т. Внешняя политика древней Руси. М. 1968, с. 69 - 71.

15. Иречек И. История болгар. Одесса. 1878, с. 241 - 243; Schlumberger G. Un empereur Byzantin au X е siecle. Nicephore Phocas. P. 1890, pp. 548, 570, 573, 735; см. также второе издание этой работы: Р. 1923, р. 460 etc.; ejusd. L'epopee byzantine a la fin du X siecle. P. 1896, pp. 36, 76 - 79. 82; Дринов М. Д. Съчинения. Т. 1."София. 1909, с. 331 - 344; Златарски В. Н. История на Българската държава презъ средните векове. Т. 1. Първо Българско царство. Ч. 2. София. 1927, с. 569 - 600 ел.; Благоев Н. П. Царь Борис II. - Годишник на Софийския университетъ. Юридический факультет. Кн. XXVI. София, 1930, с. 3 - 27; его же. Критиченъ погледъ върху -известията на Лъвъ Дяконъ за българите, с. 37, 42 - 43; Runsimen S. A History of the First Bulgarian Empire. 1930, pp. 201 - 203, 210; В oak A. E. Earliest Russia Moves against Constantinople. - Queen's. Quarterly. Vol. 55, N 3, 1948. Kingston (Ontario), pp. 315 - 316; Paszkiewicz H. The Origins of Russia. Lnd. 1954, p. 433; Dvоrnik F. The Making of Central and Eastern Europe. Lnd. 1949, pp. 70, 89 - 90; e j u s d. The Slavs. Their Early History and Civilization. Boston. 1956, p. 202; Vlasto A. P. The Entry of the Slavs into Christendom. Cambridge. 1970, pp. 252, 316.

16. Мутафчиев П. Русско-болгарские отношения при Святославе. - Seminarium Kondakovianum. IV. Prague. 1931, pp. 78 - 89; Vernadsky G. Kievan Russia. New-Haven - Lnd. 1948, p. 45; e j u s d. The Origins of Russia. Oxford. 1959, pp. 273- 277; Sorlin I. Les Traites de Byzance avec la Russie au X е siecle. II (partie). - Cahiers du monde russe et sovietique. P. Vol. II, N 4, 1961, p. 465; Stokes A. D. The Background and Chronology of the Balkan, pp. 46 - 51, 56; e j u s d. The Balkan Campaigns of Svyatoslav Igorevich, pp. 467 - 469, 470 - 473, 479, 483 - 485, 490; Sev6enko I. Sviatoslav in Byzantine and Slavic Miniatures. - Slavic Review. Vol. XXIV, X 4, 1965, pp. 709 - 713.

17. Snegarov I. Dukhowno-kulturnite vrazki mezhdu Balgariya i Russia prez srednite vekove (X-XV v.) Sofia. 1950, pp. 13 - 14; История Българии. Т. 1. София. 1961, с. 137 - 139; Ангелов Д. История Византии. Ч. 2. София. 1963, с. 82 - 89. Коларов Х. Средновековната Българска държава (уредба, характеристика, отношения със съседните народи). В. Търново. 1977, с. 67 - 73; Михайлов Е. Българо-руските взаимоотношения от края на X до 30-те години на XIII в. в руската и българската историография. - Годишник на Софийския университетъ. Философско-исторически факультет. Кн. III. История. София. 1966, с. 162.

18. Leo Diас., pp. 61 - 63.

19. Scyl, р. 277.

20. См. История Болгарии. Т. 1, с. 88; Левченко М. В. Ук. соч., с. 247, 251; История Византии. Т. 2, с. 200.

21. Благоев Н. П. Царь Борис II, с. 9.

22. История Болгарии. Т. 1, с. 87 - 90; Левченко М. В. Ук. соч., с. 241, 248, 250; История Византии. Т. 2, с. 214 - 215; Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией, с. 112.

23. См. Злата рек и В. Н. Ук. соч., с. 577; История Болгарии. Т. 1, с. 88; Левченко М. В. Ук. соч., с. 248; Тихомиров М. Н. Ук. соч., с. 112.

24. Constantinus Porphyrogenitus de thematibus et administrando imperio. Bonnae. 1840 (далее - De administrando imperio), pp. 69 - 71, 80 - 81.

25. ПВЛ. Ч. 1, с. 34.

26. История Венгрии. Т. 1. M. 1971, с. 109.

27. Scyl., pp. 276 - 277; Zonar, р. 87.

28. Яхья Аантиох., с. 177.

29. Левченко М. В. Ук. соч., с. 251; История Византии. Т. 2, с. 214.

30. Leo Diac., pp. 61, 63.

31. Ibid., p. 77.

32. Scyl., p. 277; Zonar., р. 87.

33. Яхья Aнтиох., с. 177.

34. ПВЛ. ч. 1, с. 52.

35. ЛПС, с. 14.

36. Leo Diас., р. 103.

37. Ibid., pp. 106, 129. М. В. Бибиков, анализируя греческую рукопись XI в. Тактикон Икономидиса, обратил внимание на то, что она сообщает о реорганизации во второй половине X в. фемного устройства Византии. И здесь, кроме фемы Херсонеса, упоминается стратиг Боспора. Автор приводит мнение на этот счет Э. Арвайлер о связи данного факта с последствиями русско-византийской войны 971 года. Боспор Киммерийский перешел в руки греков, и они образовали здесь новую фему, которая была затем утрачена после взятия Владимиром Святославичем Херсонеса. А это, на наш взгляд, еще раз говорит в пользу того, что в 40 - 60-е годы Русь прочно владела Таманским полуостровом (см. Бибиков М. В. Новые данные Тактикона Икономидиса о Северном Причерноморье и русско-византийских отношениях. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования, 1975. М. 1976, с. 87 - 88).

38. См. Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси. IX - первая половина X в. М. 1980, с. 247 - 250.

39. Знойко Н. Ук. соч., с. 266.

40. История Болгарии. Т. 1, с. 91 - 92.

41. ПВЛ. Ч. 1, с. 47.

42. Татищев В. Н. Ук. соч., с. 51.

43. Сакъзов И. Вънешна и вътрешна търговля на България през VII-XI век. - Списание на Българското икономическо дружество. 1925, кн. 7 - 8, с. 285 - 324.

44. Сергеевич В. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб. 1910, с. 628.

46. Leo Diас., р. 48.

45. Ibid., p. 83.

47. Regesten der Kaiserurkunden des Ostromischen Reiches von 565 - 1453. T. 1: Regesten von 565 - 1025. Munchen und Brl. 1924, N 784.

48. См. Сахаров А. Н. Ук. соч., с. 109 - 110, 227 - 228.

49. Scyl., pp. 287 - 288; Zonar., р. 93.

50. Leo Diас., р. 103.

51. Ibid., pp. 79 - 82.

52. ПВЛ. Ч. 1, с. 48.

53. Leo Diас., р. 103.

54. Татищев В. Н. Ук. соч., с. 51.

55. Там же, с. 49.

56. Liutpr., p. 921.

57. ПВЛ. Ч. 1, с. 48.

58. Liutpr., р. 927.

59. ПВЛ. Ч. 1, с. 50.

60. Татищев В. Н. Ук. соч., с. 51.

61. УЛС, с. 27.

62. История Византии. Т. 2, с. 213 - 214.

63. ПВЛ. Ч. 1, с. 50.

64. Татищев В. Н. Ук. соч., с. 51.

65. Leo Diас., р. 103.

66. Ibid., pp. 105, 106.

67. Ibid., pp. 103, 105, 114 - 115.

68. ПВЛ. Ч. 1, с. 50.

69. Там же, с. 51.

70. Сюзюмов М. Я. У к. соч., с. 164.

71. Leo Diас., pp. 108 - 111.

72. Scyl., р. 288.

73. ПВЛ. Ч. 1, с. 50.

74. Leu Diас., р. 117.

75. Ibid., pp. 126, 78 - 79.

76. Scyl., p. 295.

77. ПВЛ. Ч. 1,с. 50 - 51.

78. УЛС, с. 28.

79. См. об этом подробнее: Сахаров А. Н. Ук. соч., с. 104 - 124, 156 - 164, 233- 239, 285 - 292.

80. Sevcenko I. Op. cit., p. 710.

81. Чертков А. Ук. соч., с. 51; Лебедев И. Ук. соч., с. 56; Левченко М. В. Ук. соч., с. 277; Stokes A. D. The Balkan Campaigns of Svyatoslav Igorevich, pp. 486, 493.

82. ПВЛ. Ч. 1,с. 33, 34.

83. Калинина Т. М. Древняя Русь и страны Востока в X в. (средневековые арабо- персидские источники о Руси). Авторсф. канд. дисс. М. 1976, с. 23.

84. Цит. по: Калинина Т. М. Сведения Ибн Хаукаля о походах Руси времен Святослава. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования, 1975, с. 98.

85. ПВЛ. Ч. 1, с. 48.

86. См. об этом: Stokes A. D. The Balkan Campaigns of Svyatoslav Igorevich, p. 483.

87. Leo Diac., p. 108.

88. Scyl., pp. 288, 289.

89. Татищев В. Н. Ук. соч., с. 51.

90. Ср. Stokes A. D. The Balkan Campaigns of Svyatoslav Igorevich, p, 483.

91. ПВЛ. Ч. 1, c. 52.

92. Leo Diас., р. 78; Scyl., р. 277; Zonar., р. 87; ПВЛ. Ч. 1, с. 47.

93. УЛС, с. 27.

94. Leo Diас., р. 105.

95. Мутафчиев П. Ук. соч., с. 89 - 90; Карышковский П. Русско-болгарские отношения во время Балканских войн Святослава, с. 103.

96. Leo Diас., р. 139; Scyl., pp. 298, 300; Zonar., р. 98.

97. Leo Diac., pp. 138 - 139.

98. Ibid., p. 134.

99. Scyl., p. 302.

100. Ibid.; Leo Diac., pp. 138 - 139.

101. Мутафчиев П. Ук. соч., с. 78; Lео Diас., р. 134.

102. Leo Diac., p. 110.

103. Ibid., pp. 130 - 131.

104. Ibid., pp. 138 - 139.

105. Scyl., p. 301.

106. Leo Diас., pp. 138, 158 - 159.

107. Яхья Антиох, с. 181.

108. Степ. Таронский, с. 127 - 128.


1 пользователю понравилось это


Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Византийско-венгерская война (1163—1167) г.
      Автор: kusaloss
      Помогите разобраться с  Сирмианской битвой пожалуйста. Пытаюсь разобраться с расстановкой византийского войска. 
      описание Кинама
      Затем, вооружив римское войско, он вывел его за лагерный ров и построил следующим образом. Впереди приказал он идти скифам и большей части персов вместе с немногими конниками, которые сражаются копьями; потом на обоих флангах следовали фаланги римлян под начальством Кокковасилия и Филокала, также Татикия и, как его зовут, Аспиета. В тылу их шли латники, перемешанные со стрелками, и тяжеловооруженная персидская фаланга; за этими с обоих флангов двигались Иосиф Вриенний и Георгий Врана, также брат последнего Димитрий и Константин Аспиет-Севаст. Далее следовал Андроник, бывший тогда хартулярием царя, по прозванию Лампарда, вместе с отборными римлянами, алеманами и персами; а позади всех – военачальник Андроник со многими другими знаменитыми мужами, которые, по обычаю, всегда находились подле царя, когда он шел на войну, и с наемными итальянцами и сербами, которые следовали за ним, вооруженные копьями и длинными щитами. В таком порядке римляне открыли поход.
      Описание хониата
      Тогда каждый вывел свой отряд и построил его в боевой порядок. Чело фаланги предводитель предоставил самому себе, правое крыло занял Андроник Лапарда, а левое - другие таксиархи, которых предводитель взял с собою на войну. В небольшом расстоянии от того и другого крыла он расположил в боевом порядке и другие фаланги для того, чтобы они могли во время поспеть на помощь утомленным легионам.
      Если воссаздать картину обрисованную кинамом дословно, у меня получается следующее. 
      впереди идут турки и половцы. за ними с немного выдвинутыми флангами идет конница византийцев и в центр отставая от этих флангов составлен из турок и пехоты, вперемешку с стрелками. упоминаемых кинамом латников я счел за пехоту,  войско составляла 15000 человек приблизительно и в таком значительном войске должен был быть значительный пехотный контингент, но он мог бы обозначить пехоту словом латники? С одной стороны сочетание тяжелой пехоты и лучников звучит логично но могла бы под латниками подразумеваться тяжелая конница? учитывая что он больше для обозначения конницу нигде латников не упоминает и как вообще это слово звучит в греческом оригинале? затем по флангом следует конница , на правом фланге у лампарды дополнительный резерв конницы и в центре варяжская гвардия с контингентом итальянской и сербской пехоты.
      набросок на картинке. 

    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай