Шевеленко А. Я. Кирилл Афанасьевич Мерецков

   (0 отзывов)

Saygo

Шевеленко А. Я. Кирилл Афанасьевич Мерецков // Вопросы истории. - 2000. - № 4-5. - С. 60-83.

Публикуемый очерк А. Я. Шевеленко готовил к 55-летию победы над фашистской Германией. Он основан на записях, которые автор вел во время бесед с К. Ф. Мерецковым, когда готовил к печати его мемуары. Однако безвременная кончина автора не позволила завершить работу над очерком, который публикуется с некоторыми сокращениями.

Кирилл Афанасьевич Мерецков родился 26 мая (7 июня) 1897 г. в семье бедного крестьянина из деревни Назарьево Зарайского уезда на стыке Рязанской, Тульской и Московской губерний. Как и многие его сверстники, он сызмальства трудился в поле, батрачил на помещика. Окончил 4-годичную земскую школу, а 15-летним подростком уехал в Москву на заработки. Здесь он обучался слесарному делу в мастерских братьев Хаваевых, на металлозаводе торгового дома Бордорф, кузнечно-слесарной фабрике "Макс Леман", в мастерских при Промышленном училище (одновременно учился в "Городских Миусских вечерних и воскресных классах для взрослых рабочих"), на граммофонной фабрике. Не раз участвовал в рабочих сходках, забастовках, помогал распространять большевистскую газету "Наш путь" и состоял на учете в полиции. С 1915 г., по направлению одного из руководителей московских большевиков инженера и администратора акционерного общества "Гарпиус" Л. Я. Карпова, работал ремонтником аппаратуры на скипидарном заводе Судогодского отделения Товарищества по химической обработке дерева во Владимирской губернии, где продолжал выполнять конспиративные поручения Московского областного бюро РСДРП.

После Февральской революции 1917 г. Мерецков явился одним из организаторов Судогодского уездного комитета РСДРП и в мае 1917 г. был избран его секретарем. В июле стал начальником штаба Судогодской уездной Красной гвардии. После Октябрьской революции был назначен председателем военного отдела исполкома Судогодского Совета и ответственным по делам демобилизации старой армии, участвовал в подавлении антисоветских восстаний в ряде мест Владимирской губернии, а с зимы 1918г.- в организации передела помещичьих земель и создании первых отрядов Красной Армии, служил уездным военкомом. В июле 1918 г. был участником подавления антисоветского мятежа в Муроме, потом стал комиссаром Судогодского отряда в составе 227-го Владимирского полка Красной Армии, сражавшегося с белыми на подступах к Казани. Там был ранен, а после излечения направлен губкомом РКП(б) на обучение в Академию Генерального штаба - родоначальницу Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Мерецков был слушателем первого набора этой академии - с осени 1918 по осень 1921 г., и после успешного ее окончания был аттестован на должность командира бригады. В промежутках между учебными курсами он дважды проходил - летом 1919 и летом 1920 г. - боевую стажировку на фронтах: служил помощником начальника штаба 14-й дивизии 9-й армии Южного фронта, воевавшей с деникинцами на Дону (там был вновь ранен), и помощником начальника штаба 4-й кавалерийской (где его снова ранили) и 6-й кавалерийской дивизии 1-й Конной армии, сражавшейся с польскими войсками на Юго-Западном фронте. Одно время исполнял обязанности начальника штаба 6-й кавдивизии. Затем 24-летний комбриг Мерецков служил в Петроградской отдельной учебной бригаде, находился в распоряжении Главного штаба РККА, был начальником штаба стоявшей в Белоруссии 1-й Томской Сибирской кавалерийской дивизии, работал инспектором Главного управления кадров РККА, начальником штаба 9-й Донской стрелковой дивизии на Северном Кавказе, а с лета 1924 года - начальником мобилизационного отдела и помощником начальника штаба Московского военного округа (МВО).

В 1930 г. его направили на стажировку в качестве командира и одновременно комиссара 14-й стрелковой дивизии МВО. Затем он находился в служебной командировке - изучал штабное дело в Веймарской республике (Германия), потом вновь служил помначштаба и временно исполняющим обязанности начальника штаба МВО, а с апреля 1932 г. был начальником штаба Белорусского военного округа (БВО) и с января 1935 г. - начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА). В 1936 г. возглавлял советскую военную делегацию, приглашенную на армейские маневры в Чехословакии. С осени того же года и по май 1937 г. комдив Мерецков под псевдонимом волонтера Петровича, являлся старшим военным советником в Главном штабе республиканской Испании: помогал 1-й испанской бригаде отражать наступление франкистских мятежников на Мадрид, участвовал в формировании новых бригад республиканской армии и обучении интернациональных бригад в Альбасете, готовил к боям анархистские колонны в Барселоне и под Теруэлем, как советник хунты обороны Мадридского фронта участвовал в организации разгрома марокканского корпуса на реке Харама и итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой.

Летом 1937 г. Мерецков был назначен заместителем начальника Генерального штаба РККА и одновременно с 1938 г. секретарем Главного военного совета Наркомата обороны СССР. С осени 1938 г. командовал войсками Приволжского военного округа (ПВО), с зимы 1939 г. - войсками Ленинградского военного округа (ЛВО). В декабре 1939 - марте 1940 г. командарм 2-го ранга Мерецков руководил боевыми действиями прорывавшей "линию Маннергейма" 7-й армии во время войны с Финляндией, потом опять командовал войсками ЛВО, летом 1940 г. был назначен заместителем народного комиссара обороны, осенью - начальником Генерального штаба, а с января по июнь 1941 г. вновь был заместителем наркома обороны СССР. После начала Великой Отечественной войны, будучи постоянным советником при Ставке Главного командования, затем Верховного командования и наконец Верховного Главнокомандования, Кирилл Афанасьевич участвовал в организации обороны Ленинграда на дальних подступах. После этого он оказался по фальшивому обвинению под следствием и провел два месяца в камерах НКВД.

В сентябре 1941 г. как представитель Ставки помогал 27-й, 11-й и 34-й армиям организовывать оборону на Северо-Западном фронте, затем 7-й Отдельной армии создавать оборону на Ладожско-Онежском перешейке и вступил в командование ею. В ноябре был одновременно назначен временно исполняющим обязанности командующего 4-й армией, отступившей от Тихвина, в декабре провел операцию по его освобождению и был назначен командующим войсками Волховского фронта. Зимой-весной 1942 г. руководил Любанской фронтовой операцией, перед которой была поставлена цель деблокировать осажденный Ленинград. В апреле и мае генерал армии Мерецков являлся заместителем Главнокомандующего войсками Западного направления и командовал 33-й армией Западного фронта, а с июня 1942 г. вновь возглавил войска Волховского фронта. В августе- сентябре он руководил Синявинской операцией по деблокированию Ленинграда, в январе 1943 года- операцией "Искра" по прорыву Ленинградской блокады, в июле и августе, выступая обычно под псевдонимами Кириллов или Афанасьев, - Мгинской операцией по расширению коридора к Ленинграду. В январе-феврале 1944 г. провел Новгородско-Лужскую операцию с полной ликвидацией восточного звена блокады Ленинграда и выходом войск Волховского фронта на подступы к Прибалтике. После этого Мерецков был назначен командующим войсками Карельского фронта. В июне - августе 1944 г. он руководил Свирско- Петрозаводской и Сортавальской операциями, в результате которых войска Карельского фронта продвинулись к финляндской границе, Финляндия вышла из войны против СССР и перешла на сторону Антигитлеровской коалиции. В октябре им была осуществлена Петсамо- Киркенесская операция с освобождением от фашистов советского Заполярья, затем и Северной Норвегии. В 1944 г. Мерецков получил высокое звание Маршала Советского Союза. При подготовке войны против империалистической Японии Мерецков командовал на Дальнем Востоке весной и летом 1945 г. под псевдонимом Максимов Приморской группой войск, а затем в ходе самой войны - войсками 1-го Дальневосточного фронта, осуществив в процессе Харбино-Гиринской операции в августе 1945 г. освобождение Восточной Маньчжурии и Северной Кореи.

После Великой Отечественной войны он командовал войсками Приморского, Московского, Беломорского и Северного военных округов, был начальником Высших офицерских курсов "Выстрел". В 1955-1964 годах он помощник министра обороны СССР, а затем служил в составе Группы генеральных инспекторов того же министерства. Все годы своей послереволюционной жизни он заполнял также активной партийной и общественной работой, что имело существенное значение для формирования его личности: являлся членом бюро ряда крайкомов, обкомов и горкомов партии, депутатом Верховного Совета СССР 1-5 созывов, кандидатом в члены ЦК КПСС с 1939 по 1956 годы и членом Центральной ревизионной комиссии КПСС с 1956 по 1961 год. Среди многочисленных отечественных и иностранных орденов и медалей, которых он был удостоен, был и высший советский военный орден "Победа".

Первые шаги Мерецкова на армейском поприще в основном были связаны с военно-мобилизационной и учетно-призывной работой на посту уездного военкома, с налаживанием военного делопроизводства. Как вспоминал он позднее, это обстоятельство наложило на него двоякий отпечаток. С одной стороны, породило жгучую нелюбовь к "писанине". С другой, научило работать с документами и творчески использовать их. Не случайно он впоследствии занимал целый ряд ответственных штабных должностей. Нередко этот факт мешает штабисту стать одновременно крупным командующим войсками. Из Мерецкова получился и видный штабист, и выдающийся командующий. Таких примеров можно найти сравнительно немного. Если взять наших военачальников, отличившихся в годы Великой Отечественной войны, то к той же категории следует причислить, пожалуй, лишь А. М. Василевского, Р. Я. Малиновского, Н. Ф. Ватутина и В. Д. Соколовского.

За отрицательное отношение к "бумажке" жизнь порою мстила. Первый удар Мерецков испытал летом 1920 г., когда в штабе 4-й кав дивизии как практикант отвечал за организацию разведки. Имея писарем бывшего студента, обожавшего строчить реляции, он с удовольствием отдал ему на откуп папки с пресс-папье и чернильницами, целиком посвятив себя постановке разведки в полевых условиях. Чтобы проникнуть в боевые порядки отрядов атамана Куровского, игравших роль антисоветского заслона западнее Умани перед польскими войсками, молодому помначштаба по разведке не хватало людей. Он мог бы восполнить недостающие данные, используя сведения разведвзвода при начальнике дивизии. Однако чтение ежедневных донесений этого взвода Мерецков перепоручил писарю, который, никак не реагируя, спокойно подшивал копии в папку. Только вмешательство начальника разведотдела 1-й Конной армии заставило практиканта внимательнее относиться к таким донесениям и понять, что даже на поле боя, когда свистят пули и гремят разрывы снарядов, от "бумажки" иной раз зависит очень многое.

Одновременно Мерецков весьма умело, что даже удивительно для бывшего слесаря, оформлял необходимую отчетность, когда сразу видел ее целесообразность. Вот в декабре 1917 г. судогодский военком, единственный достаточно грамотный человек в соответствующем отделе местного Совета, пытается получить представление о красногвардейском резерве. И он изучает персонал всех 272 уездных промышленных предприятий с их 8175 рабочими: необходимое количество рабочей силы, в том числе на 58 машинных мельницах, 14 маслобойнях, 23 круподерках, 16 овчинных мастерских, 26 кирпичных заводах, 11 смолокурнях, 18 лесопилках, 1 льнопрядильне, 26 стекольных заводах и 56 льноткацких фабриках. Это позволило ему планомернее вести с зимы 1918 г. призыв добровольцев в ряды Красной Армии, а еще через полгода намечать места и сроки их сборов, набросать первый в его жизни мобилизационный план. Так закладывалось будущее его штабной деятельности.

Кирилл Афанасьевич, повествуя о буднях Волховского фронта в 1941- 1944 годах, признавался, что его глубокие познания в штабной работе, накопленные за два с лишним десятилетия, вероятно, мешали каким-то его штабистам-подчиненным проявлять самостоятельность, так как случалось, что он раньше них лучше видел, как следует поступить в конкретных условиях. Начальников штабов Волховского фронта Г. Д. Стельмаха, М. Н. Шарохина, Ф. П. Озерова нередко раздражало вмешательство командарма. Спокойнее переносил его, скорее даже предпочитал использовать его плюсы, начальник штаба Карельского и 1-го Дальневосточного фронтов А. Н. Крутиков.

Итак, в годы гражданской войны была пройдена первая ступенька той лестницы, которая затем привела Мерецкова на пост начальника Генерального штаба. Как известно, в функции Генштаба входят: разработка военных операций, ведение разведки, организация и обучение Вооруженных Сил, мобилизация людских ресурсов, топографическое оснащение, подготовка путей сообщения, устройство тыла, военное планирование, изучение и подготовка театров военных действий, материально-техническое и боевое обеспечение войск, соответствующее использование оборонной промышленности, подготовка командного состава, разработка военной теории, контроль над выполнением директив и распоряжений высшего военного руководства. Прежде чем Мерецков в 1940-1941 годах полностью определился со своими служебными обязанностями, он преодолел длинный ряд штабных ступенек, по мере такого продвижения постигая суть все более сложных проблем и расширяя свой кругозор.

Можно назвать имена тех деятелей, с которыми было напрямую связано становление штабиста Мерецкова. У каждого из них он заимствовал что-то полезное. В Военной академии способы использования традиционной штабной службы царской армии в войсках советского государства излагались такими преподавателями как бывший полковник И. И. Вацетис и бывший генерал-майор Ф. В. Костяев. В 1923-1928 годах при изучении методов штабной работы в условиях кардинальной военной реформы РККА наибольшее влияние на Мерецкова оказывал помощник командующего и командующий войсками МВО Г. Д. Базилевич. Здесь основное внимание было сосредоточено на организации новой армейской структуры. На рубеже 30-х годов важное значение приобрели подготовка и проведение войсковых учений, маневров, командно-штабных игр, полевых поездок, командирских сборов. В этих вопросах прослеживается преимущественное воздействие взглядов командующего войсками МВО И. П. Уборевича, требовавшего максимальной приближенности работы к военной обстановке. Эта нацеленность всех мероприятий дополнительно возросла в первой половине 30-х годов, под воздействием Уборевича, командовавшего войсками Белорусского военного округа, когда его штаб обеспечивал практическое изучение новаторских в ту пору концепций - теории глубокого боя и глубокой операции. Мерецков стал тогда одним из авторов введенной в действие в 1935 г. знаменитой "Инструкции по глубокому бою". Вместе с ним над нею трудились такие оперативники, впоследствии тоже видные военачальники, как Р. Я. Малиновский, М. В. Захаров, В. В. Курасов, А. П. Покровский, Ф. П. Озеров. В середине 30-х годов, штабная подготовка советских войск была явно недостаточной. При разработке стратегических и тактических планов ведения войны использовался в основном опыт войны с заранее известным противником (Квантунская армия) в конкретных, но исключительно разнообразных и неблагоприятных для нас условиях. При слабой освоенности территории Дальнего Востока и некотором отрыве ее от основных сил страны главное внимание уделялось тому, чтобы быть готовыми использовать данный театр военных действий как ведущий или как второстепенный, в зависимости от международных обстоятельств. В 1937-1938 годах Мерецков постигает все премудрости работы в Генштабе и Главном военном совете. Здесь Кирилл Афанасьевич учится государственному подходу к вещам, умению ставить вопросы широко, подводить под любой фактор военного значения экономическую и политическую базу, видеть взаимосвязь событий, искать глубинную причину их развития, думать об отдаленных последствиях осуществляемого.

Осенью 1940 г. Мерецков был вполне подготовлен к обязанностям начальника Генштаба. Спустя пять месяцев он не пожелал уступить И. В. Сталину при обсуждении проблем, которые считал как бы своей профессиональной сферой, и упорно отстаивал собственную правоту. Отсюда - кратковременность его пребывания в данной должности. Но это не снижает оценки его профессиональной пригодности к штабной работе. Впрочем, Сталин тоже знал об этом. В мае 1942 г. произошел такой случай: не поладив с высшим руководством в вопросе о способе ликвидации блокады Ленинграда, Мерецков был отозван с Волховского фронта и перемещен на должность заместителя Главкома войсками Западного направления, а потом, по своей просьбе, назначен командующим 33-й армией, которая в те дни состояла всего из трех дивизий (причем одна из них лишь формировалась) и армейского управления. Командующий направлением Г. К. Жуков сказал Верховному Главнокомандующему: "Что же мы дадим Мерецкову пустую армию? Там и командовать пока некем". "Ничего,- ответил собеседник, - Мерецков имел дело и с военными округами, и с армиями, и с фронтами, и в Генеральном штабе работал. Пусть он нам эту армию воссоздаст".

Не все советские ведущие генштабисты представляли единую творческую и методическую школу. Таких школ было несколько. Одну из них возглавлял в 30-е годы Б. М. Шапошников (его ученики - А. М. Василевский и отчасти А. И. Антонов); другую, сложившуюся несколько ранее, к которой с определенными оговорками можно было бы отнести и Кирилла Афанасьевича, - П. П. Лебедев и А. И. Егоров. Основное внутреннее различие между ними заключалось в том, что "шапошниковцы" строже придерживались традиционных черт работы в штабах, они были более методичны, но и более консервативны; "лебедевцы" в большей степени были склонны к импровизации, отличались более смелым творческим почерком, отчасти проигрывая, однако, при решении трафаретных задач. Сочетать плюсы обоих направлений в полной мере еще не удалось никому, хотя лидеры обеих школ приближались к идеалу. Ближе других к нему был М. В. Фрунзе, недолго руководивший Штабом РККА.

Умение командовать войсками накапливалось у Мерецкова стихийно и, скорее всего, через подражание наглядным образцам. Поскольку систематическое военное образование он получил позднее многих других полководцев, то можно сказать, что его военная практика довлела над теорией военного искусства. Он наблюдал опыт всяких командиров, в том числе не всегда неудачный. Начальные положительные уроки связаны с командиром объединенного отряда в 227-м Владимирском полку, бывшим царским офицером Говорковым, перешедшим на сторону советской власти. Под его руководством отряд летом 1918 г. сражался на Восточном фронте за Канашем и у Свияжска, а потом очищал от групп противника левобережье Волги до реки Казанки. Там Мерецков получил боевое крещение. Тогда-то и упрочилось его желание стать красным командиром. Кирилл Афанасьевич рано понял, что настоящий командир- это не только тот, кто смел и силен, имеет громкий голос и метко стреляет. Говорков личным примером и в ночных собеседованиях показал своему юному комиссару, что необходимы глубокие военные знания и умение решать повседневные боевые задачи в зависимости от меняющейся обстановки.

Следующей "влиятельной личностью" стал в жизни Мерецкова начальник 14-й дивизии Южного фронта А. К. Степинь, чья активная деятельность по организации отпора донским казакам деникинского генерала Сидорина развертывалась тоже непосредственно на глазах помощника начальника штаба этой дивизии, академического стажера Мерецкова. В трудной обстановке не очень хорошо организованного отступления по степям, в условиях эпидемии тифа, при численном преобладании вражеской конницы и при недружественном отношении значительной массы местного населения, Степинь сумел наладить подвижную оборону своих частей, организовать маневренную борьбу и спасти от гибели костяк двух бригад из трех. К еще одному уроку мужественного поведения в бою добавился наглядный показ того, как следует организовывать сопротивление пехотных подразделений атакующей коннице и налаживать оперативную связь разрозненных групп бойцов.

В сражениях с польскими войсками Ю. Пилсудского выковывалось умение Мерецкова вести разведку для кавалерийских соединений, действующих сначала на прорыв вражеской обороны, а потом по ее тылам. Здесь ему довелось заниматься и оперативной работой. В заболоченных перелесках Побужья он осваивал способы чередовать действия кавалерийских и пластунских частей в условиях полупозиционной войны. Вплоть до середины 20-х годов он находился под сильным впечатлением увиденного в 1-й Конной армии, но так и не стал "типичным кавалеристом", что впрочем помогло ему активно включиться в процесс моторизации и механизации РККА.

Наконец, в тот же период гражданской войны он овладевал военным искусством на лекциях и практических занятиях в кабинетах и на полигонах Военной Академии. Там была заложена в нем сугубо "академическая" база и одновременно разносторонняя практическая база командного искусства, благодаря таким видным специалистам военного дела, как А. К. Климович, А. Е. Снесарев, М. Н. Тухачевский, и ряду умелых преподавателей, среди которых наиболее глубокое воздействие на Мерецкова оказали профессора А. А. Свечин и В. Ф. Новицкий. Далеко не все сумели воспринять лучшие элементы преподаваемого. Оставил академию однокурсник Мерецкова В. И. Чапаев. Не ладилось дело и у ряда иных слушателей, попавших на старший и младший курсы первого набора. Зато многим сопутствовал успех: наряду с Мерецковым в числе высококвалифицированных командиров первого и второго выпусков оказались такие известные военачальники, как П. Е. Дыбенко, И. Ф. Федько, В. Д. Соколовский, И. В. Тюленев, Л. Г. Петровский. В стенах академии краском Мерецков убедился, что ведение войны есть сложное сочетание науки с искусством, требующее максимальной самоотдачи, целенаправленного использования природных способностей, наличия солидного багажа серьезных знаний и умения творчески их применять с учетом главных законов военного дела. И впоследствии он не раз вспоминал уроки прошлого для того, чтобы напрямую воспользоваться ими, иногда- чтобы лишь оттолкнуться от них, а порою - чтобы, напротив, поступить уже совсем по-другому. Особую пользу принесло изучение опыта первой мировой и гражданской войн под руководством профессоров Свечина, Новицкого, Вацетиса и Костяева, дослужившихся до высоких должностей еще в старой армии. Выпускник Мерецков сдал на "хорошо" государственный экзамен по разбору Лютценского и Баутценского сражений 1813 года, на "хорошо"- госэкзамен по разработке армейской операции и на "отлично" - госэкзамен по освещению проблемы единства мысли и воли военачальника в вопросах стратегии и тактики.

Многие старшие командиры в начале 20-х годов успели положительно повлиять на Мерецкова. У комкора Н. Д. Каширина он перенимал вдумчивый, неторопливый, расчетливый подход к комплектованию соединения; у крупных руководителей в штабе МВО А. М. Перемытова и Н. К. Горбатова - нестандартное отношение к традиционным методам организации войск; у М. В. Фрунзе и К. Е. Ворошилова - практику территориальной системы обучения военнослужащих и методику инспекторских поездок; у И. П. Белова - умение идти, не сворачивая, к намеченной цели. Разностороннее воздействие оказали упоминавшиеся выше Базилевич, Уборевич и командующий ОКДВА В. К. Блюхер. Сам же Мерецков считал себя в командирском отношении прямым учеником Уборевича.

Мерецков вовсе не механически воспринимал рекомендации и опыт, с которым ему пришлось знакомиться. Например, на рубеже 20-30-х годов он почти ничего не воспринял от А. И. Корка в бытность того командующим войсками Московского ВО. Зато ему очень пошла на пользу стажировка в должности командира 14-й дивизии МВО, когда он вплотную соприкоснулся с необходимостью в полной мере нести ответственность за обучение и устройство быта многотысячного коллектива, овладение им вооружением и техникой, обеспечение боеготовности соединения, личную организацию подготовки командиров и тактические учения. Важную роль в совершенствовании Мерецкова как командира сыграло и то, что он рос от должности к должности в разных военных округах (Северо-Кавказский, Московский, Белорусский, Дальневосточная армия), действовавших в различных природных условиях и располагавших различными хозяйственно- техническими базами. Наконец, немало полезного извлек он из сопоставления отечественных традиций с тем, что увидел в конце 20-х годов во время служебных командировок в Германию и в середине 30-х годов в Чехословакию, а особенно в республиканской Испании.

Опыт, непосредственно накопленный Мерецковым во время национально-революционной войны испанского народа, ценен тем, что если раньше он выступал преимущественно как инициативный, стремящийся получше выполнить запланированное, исполнитель, то теперь он сам организовывал и руководил намеченными им же боевыми операциями. Мерецков внес большой вклад в организацию и обучение десяти ударных бригад регулярной армии Испанской республики и пяти интернациональных бригад; в оборону Мадрида осенью 1936, зимой и весной 1937 г.; в налаживание работы хунты Мадридского фронта; в организацию взаимодействия испанской пехоты с танками и авиацией, которыми руководили советские специалисты, а также в формирование стратегических резервов республики. Особое место занимает операция под Гвадалахарой. План разгрома к северо-востоку от Мадрида 60-тысячного итальянского экспедиционного корпуса в составе трех пехотных дивизий, одной моторизованной и двух полумоторизованных бригад с приданными им танками и самолетами был разработан лично Мерецковым при участии военных советников Б. М. Симонова и Д. Г. Павлова. Он заключался в нанесении последовательных ударов, рассчитанных на уничтожение экспедиционного корпуса по частям. Предусматривалось проведение серии более мелких боевых операций ударной группы, резко менявшей направление наступления на разных его этапах, в сочетании с отвлекающими действиями на других участках поля боя. Всего за несколько дней замысел был претворен в жизнь. Кирилл Афанасьевич заслуженно гордился тем, что если за организацию осенней обороны Мадрида он был награжден вторым орденом Красного Знамени (первый он получил за участие в освобождении Казани в 1918 г.), то за реализацию Гвадалахарской операции - орденом Ленина, в ту пору редкой наградой.

Очередной крупный этап командирского созревания Мерецкова приходится на руководство им войсками Ленинградского военного округа. В плане дальнейшего становления его как военачальника заслуживают быть отмеченными организация силами округа развернутой военной разведки в сторону прибалтийских государств, особенно Финляндии; обновление содержания оперативного плана для ЛВО на случай войны; развернутое строительство баз, линий связи и дорог военного значения; командирские сборы с переподготовкой личного состава в условиях, приближенных к боевым. Вскоре наступило время практически испытать результаты этих мероприятий: грянула война с Финляндией.

Мерецков внес заметный вклад в создание смешанной системы строительства РККА (сочетание территориального принципа ее комплектования с кадровым), реорганизацию органов военного управления и практическое испытание единоначалия (Мерецков, занимая командные должности, был, в частности, одновременно комиссаром в штабе МВО и в 14-й дивизии МВО), создание новой организационной структуры сухопутных войск, осуществление других мероприятий военной реформы 20-х годов. Он участвовал в разработке новых уставов и наставлений, реализации на уровне военных округов и всего СССР второго пятилетнего плана строительства РККА на 1934-1938 годы, переходе к единому кадровому принципу комплектования Вооруженных Сил, разработке материалов для Главного военного совета РККА, многочисленных проверках новой боевой техники и вооружения в 30-е годы, разносторонней боевой и политической подготовке войск в рамках объединений и соединений, опробовании некоторых передовых для того времени достижений советской военной науки. Перед началом второй мировой войны командарм 2-го ранга Мерецков уже входил в число ведущих военачальников СССР.

В связи с Финляндской кампанией следует отметить четыре стадии деятельности Кирилла Афанасьевича. Во-первых, подготовка войск ЛВО к такой кампании. История показала, что она была интенсивной, но все же недостаточной. Сил округа не хватало для победы над противником. Пришлось подключить к делу силы и других военных округов. Операция соединений ЛВО в декабре 1939 г. сыграла роль как бы разведывательного удара, приведшего к переоценке ситуации. Во-вторых, командование Мерецковым 7-й армией после того, как ЛВО был преобразован в Северо-Западный фронт. 7-я армия наступала на главном направлении, прорывая укрепления "линии Маннергейма". Тщательная организация новой операции позволила овладеть, хотя и с немалыми потерями, главной полосой финской обороны (глубиною 8 километров, с 20 узлами сопротивления, более чем 200 дотами и около 1 тыс. дзотов), затем отсечными позициями, второй и третьей оборонительными полосами и предвыборгским укрепленным районом. В-третьих, успешный штурм Выборга, сочетавшийся с его обходом через западный берег морского залива и форсированием Сайменского канала, что привело к победному окончанию камлании. В-четвертых, подведение итогов и анализ результатов войны с Финляндией для ускоренной переподготовки РККА в условиях уже шедшей второй мировой войны. К сожалению, именно учет этих итогов оказался наименее удачным.

Как заместитель наркома обороны Мерецков отвечал с лета 1940 г. за управления, ведавшие боевой подготовки и высшими военно-учебными заведениями. Он был одним из организаторов дивизионных тактических учений с боевой стрельбой в четырех военных округах, военной игры в Белорусском военном округе, общих сборов высшего комсостава РККА. Являясь начальником Генерального штаба, Мерецков выступил на сборах с докладом об итогах и задачах боевой подготовки войск, дав резкую критику существовавшего положения дел. Это привело к конфликту с наркомом обороны С. К. Тимошенко. А после оперативной игры членов руководства РККА на картах в январе 1941 г. в Кремле состоялся разбор прошедшего ранее совещания высшего комсостава. Сталину очень не понравилась высказанная там трезвая оценка Мерецковым успехов германской армии на полях сражений стран Западной Европы, и по инициативе Тимошенко новым начальником Генштаба был назначен Г. К. Жуков. Кирилл Афанасьевич опять стал заместителем наркома обороны. Вплоть до начала Великой Отечественной войны он преимущественно занимался инспектированием состояния войск в военных округах.

Я в разное время неоднократно задавал ему вопрос: что было ему известно о сроках нападения Германии на Советский Союз, о соответствующих донесениях наших разведчиков? И маршал неизменно отвечал, что руководство РККА остро чувствовало приближение войны, однако прямыми данными, кроме сообщений приграничной разведки, не располагало. Специальные разведывательные сообщения шли по сугубо закрытым каналам. Сведениями, которыми обладали органы государственной безопасности, в Кремле с заместителями наркома обороны СССР не делились. Информация же по линии военной стратегической разведки поступала в Главное разведывательное управление, начальник которого Ф. И. Голиков тоже докладывал о получаемой информации лично Сталину. Так что роковая дата 22 июня 1941 г. оказалась для Мерецкова (если не считать его обоснованных предчувствий, опиравшихся на сообщения приграничных военных округов) ненамного менее неожиданной, чем для любого другого советского гражданина.

Армейские и фронтовые операции Великой Отечественной войны, которыми руководил Мерецков, ярко характеризуют его военный талант, убедительно говорят о его реальном вкладе в победу.

В октябре 1941 г. генерал армии Мерецков командовал 7-й Отдельной армией, державшей оборону против финских войск на реке Свирь. б тылу этой армии находился Тихвин. Немецкое командование группы армий "Север" предприняло наступление на Тихвин, чтобы соединиться с финнами, создать вокруг осажденного Ленинграда второе кольцо блокады и сломить советские войска, действующие на северо-западном направлении. Начав 16 октября наступление, немцы прорвали нашу оборону вдоль железных дорог из Ленинграда на Калинин, Рыбинск, Тихвин и Волхов, овладели почти всем течением реки Волхов и вышли на отдаленные тылы 7-й Отдельной армии, угрожая продвижением на Белозерск, Череповец и Боровичи. Связи у Мерецкова с оставившей Тихвин 4-й Отдельной армией не было. Ставка нужной информации не давала. Срочное самостоятельное обследование ситуации восточнее Тихвина показало ему, что 4-я армия распалась на утратившие между собою связь группы частей и подразделений, неорганизованно отходивших на восток. Управление этими войсками нарушилось. 7 ноября результаты обследования были доложены Мерецковым в Ставку, и 9 ноября он получил приказ, не снимая с себя обязанностей командующего 7-й, вступить во временное командование 4-й армией, остановить немцев, отбросить их на исходный рубеж и восстановить железнодорожное сообщение в сторону Ладожского озера, чтобы можно было использовать его для снабжения блокированного Ленинграда. Одновременно 52-я Отдельная армия, сражавшаяся левее, должна была отбросить врага через Малую и Большую Вишеру к р. Волхов, а 54-я армия, сражавшаяся правее, - отбросить врага вдоль р. Волхов с севера как можно дальше на юг. Главный удар наносила 4-я Отдельная армия.

Мерецков и его сподвижники (комбриг Г. Д. Стельмах, дивизионный комиссар М. Н. Зеленков, другие генералы и офицеры из 7-й ОА) стремились четко и поэтапно решить ряд последовательных задач. Во-первых, были использованы скромные резервы 7-й армии, чтобы прикрыть прорыв и сплотить отступавшие части. Во-вторых, восстановили между последними нарушенную связь и укрепили управление 4-й ОА. Решающую роль сыграло сведение ее разбросанных соединений, частей и подразделений во временные оперативные группы в новом составе и под новым командованием. В-третьих, организовали отпор продвигавшемуся вперед врагу. К 18 ноября он был остановлен, и на этом оборонительная часть Тихвинской операции завершилась. Наступательная операция на отдельных участках началась еще 10 ноября. Теперь немцы были вынуждены, вместо переброски войск к Москве, наоборот, стягивать свои резервы к Тихвину. В-четвертых, обложив противника с трех сторон, взяли его войска в мешок и почти пересекли ему пути отхода от Тихвина. Ежечасно получавшие от командарма точные распоряжения с учетом меняющейся обстановки опергруппы генералов П. А. Иванова, А. А. Павловича и В. Ф. Яковлева сжимали этот мешок. Затем состоялся штурм Тихвина, и 9 декабря он был освобожден, а к концу месяца войска образованного 17 декабря под командованием Мерецкова Волховского фронта отбросили фашистов на исходный рубеж. Частично выполнили свои задачи и соседи. В целом был нанесен тяжелый урон десяти вражеским дивизиям, оттянуты на тихвинское направление с других фронтов дополнительно пять немецких дивизий, освобождена значительная территория, сорван план создания второго блокадного кольца вокруг Ленинграда и обеспечено железнодорожное движение к Ладожскому озеру.

Тихвинская операция - одна из самых первых наступательных операций советских войск в Великой Отечественной войне. Она создала благоприятные условия для развернувшегося в конце 1941 г. контрнаступления Красной Армии в битве за Москву. В оперативном искусстве Мерецкова проявились весьма характерные для этого полководца черты: творческое применение временных оперативных групп; организация ряда решающих ударов по врагу в ночное время; умелое использование свежих, необстрелянных частей посредством постепенного введения их в бой, начиная с офицерского состава, а затем и сержантского и рядового.

Сам Мерецков считал, что из его боевого пути самым тяжелым был Волховский фронт и особенно летом 1942 года. В июне этого года Волховский фронт тянулся вдоль реки Волхов, упираясь левым флангом в озеро Ильмень, а правым - в Ладожское озеро. По обеим сторонам реки расположились противоборствующие войска. Кульминацией летних сражений этих войск стали бои 2-й ударной армии, которая пыталась прорваться к блокированному Ленинграду и попала в фашистское окружение. Чтобы вызволить ее, Мерецкова возвратили сюда с Западного фронта.

По поручению Ставки, немедленно направленные севернее Ильменя Мерецков и Василевский стали искать для 2-й ударной армии конкретный выход из опасного положения. Бои по ее спасению тянулись непрерывно до 25 июня, а затем с перерывами захватили и июль. И поныне бойцы Волховского фронта помнят о навсегда врезавшихся им в память с 1942 г. Спасской Полисти, Мясном Боре. Там отлично проявили себя бойцы 2-й ударной, стремившиеся изнутри к месту прорыва фашистского кольца, и 52- й и 59-й армий, извне рвавшиеся им навстречу. "Название Спасская Полисть, - не раз повторял Мерецков,- я, наверное, не забуду до конца жизни".

Вывести из окружения всю 2-ю ударную армию так и не удалось. Это была трагическая страница в биографии маршала. Реванш за драму у Мясного Бора волховчане взяли во время операции "Искра" - по прорыву блокады Ленинграда в январе 1943 года. Встал вопрос: где осуществлять этот прорыв? Командующий войсками Ленинградского фронта Л. А. Говоров сказал Мерецкову: "Мы можем нанести встречный удар, но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глубокую операцию у нас сил не хватит". Стало ясно, что удар по осадному кольцу извне надо наносить где-то поближе к Ладожкому озеру, вдоль новоладожского канала. Там 18-я немецкая армия обороняла шлиссельбургско-синявинскую горловину шириною до 15 км, то есть обоим нашим фронтам следовало преодолеть по 7 с лишним км, прорываясь навстречу друг другу. Эта горловина представляла собой мощный полевой укрепленный район с разветвленной системой инженерных сооружений, противотанковых заграждений и противопехотных препятствий.

За 17 суток боевых действий, начавшихся 12 января, был пробит через горловину коридор шириною в 8-11 километров, после чего по берегу Ладожского озера проложили железную и автомобильную дороги до Ленинграда. Так в блокадном кольце открылся проход. От волховчан его расширяла 2-я ударная армия под командованием генерала В. 3. Романовского. Ей содействовала на левом фланге 8-я армия под командованием генерала Ф. Н. Старикова. Мерецков использовал при подготовке операции весь свой опыт. Следует отметить две его интересные идеи.

Одна, издавна рекомендовавшаяся наставлениями, редко удавалась на практике. Речь идет о гармоничном сочетании артиллерийского и авиационного наступлений, для чего на место прорыва нацелили почти всю фронтовую артиллерию тяжелых калибров и почти всю фронтовую авиацию. Начальник артиллерии Волховского фронта генерал Г. Е. Дегтярев и командующий 14-й воздушной армией генерал И. П. Журавлев с их сотрудниками, реализуя общий замысел комфронта, обеспечили такой график чередующихся и сочетающихся наземной и воздушной бомбардировок позиций врага, что тонны смертоносного металла начисто отсекли свежие фашистские соединения, пытавшиеся пробиться к своим на выручку, и изолировали двойной завесой огня обойденные нашей устремившейся вперед пехотой немецкие узлы сопротивления.

Другая идея: предварительное тренировочное преодоление в учебных городках атакующими частями моделей немецких укреплений. По материалам аэрофотосъемки военные инженеры, возглавляемые начальником инженерных войск Волховского фронта генералом А. Ф. Хреновым, довольно быстро возвели за нашим передним краем подобие вражеского ледяного вала, прикрывавшего фашистские позиции, макеты дотов на полузамерзших болотах и полевых укреплений. Солдаты 2-й ударной армии упорно учились преодолевать их, пока полностью не овладели этим искусством. Между прочим, похожая система была испробована, правда, в целях обороны, весной того же года, когда войска Центрального фронта готовились отражать фашистское наступление у правого основания Курской дуги.

Наступило время полностью ликвидировать блокаду Ленинграда. С этой целью была проведена между 14 января и 1 марта 1944 г. стратегическая операция войск трех фронтов (Ленинградского, Волховского, 2-го Прибалтийского) и Балтфлота на пространстве между Ораниенбаумом на севере и до озера Нещердо на юге. Советские войска охватили фланги оборонительных позиций немецкой группы армий "Север". Смысл операции состоял в том, чтобы, сковав южнее озера Ильмень силы 16-й немецкой армии и резервы группы армий "Север" одновременными ударами ленинградцев и волховчан разгромить 18-ю немецкую армию и наступлением на нарвском, псковском и идрицком направлениях создать предпосылки для освобождения Прибалтики от фашистов. В рамках этого замысла волхов-чане осуществляли до 15 февраля фронтовую Новгородско-Лужскую операцию, над подготовкой которой изрядно потрудились комфронта Мерецков и его боевые товарищи - член Военного совета генерал Т. Ф. Штыков, начальник штаба фронта генерал Ф. П. Озеров с сотрудниками Оперативного управления и его начальником полковником В. Я. Семеновым, а также многие другие их сподвижники.

Волховский фронт занимал тогда рубеж от Гонтовой Липки южнее Ладожского озера на юго-восток до Лезно на реке Волхов и далее по реке мимо Новгорода до восточного берега озера Ильмень. Там стояли: напротив Мги и Тосно 8-я армия генерала Ф. Н. Старикова, напротив Любани и Чудово 54-я армия генерала С. В. Рогинского, напротив Финева Луга и Новгорода 59-я армия генерала И. Т. Коровникова. Сведения, полученные от партизан, разведрейды и разведка боем, дополненные материалами аэрофотосъемки и анализом трофейных документов, показали, что враг там обладал двенадцатью полнокровными дивизиями с наибольшей плотностью обороны на новгородском и чудовском направлениях. Западнее Ильменя находились подразделения литовских и эстонских фашистов; всего- 81 батальон, расположившиеся на нескольких рубежах глубоко эшелонированной обороны с опорою на ряд мощных узлов сопротивления, среди которых выделялись Мга, Тосно, Любань, Чудово и Новгород. Вдоль шоссе Чудово - Новгород тянулась главная оборонительная полоса. За ней, по реке Кересть, пролегла вторая. Между ними были размещены отсечные рубежи обороны, запиравшие выходы из болотисто-лесистых дефиле. Важнейшими опорными пунктами противника на этом участке были Кречевицы, Германово, Заполье, Тютюцы, Копцы, Любцы и Теремец. За ними лежал мощный узел сопротивления Подберезье. Подходы к Новгороду с востока прикрывали три линии укреплений. Тактическая глубина главной оборонительной полосы составляла 6 километров. Огнем с прямой наводки на открытой местности контролировались подступы к обороне еще на 5 километров. А внутренний пояс новгородских укреплений - основная цель удара волховчан - проходил по древнему валу. Здесь использовались каменные здания, приспособленные к длительному сопротивлению. Именно у Ильменя предстояло расколоть немецкую группу армий "Север", отчленив 16-ю армию от 18-й, после чего разбить их порознь.

Подготовку своей операции волховчане вели 4 месяца. Было решено во взаимодействии с ленинградцами рассечь правым крылом Волховского фронта и уничтожить по частям силы 18-й армии, не дать ей отойти к Нарве и Порхову. Одновременно, отвлекая на себя вражеские соединения от Новгорода, 6-я армия наносила удар на Мгу и Тосно, а 54-я армия - на Любань и Чудово. Главный удар осуществляла 59-я армия в обход Новгорода с севера с окружением противника в этом городе. А чтобы он не ускользнул оттуда, по льду Ильменя с заходом юго-западнее Новгорода вспомогательный удар наносила группа генерала Т. А. Свиклина. Операцию спланировали в три этапа. В соответствии с графиком на первом этапе (6 дней) предусматривалось продвижение на 25 километров с освобождением Новгорода и его окрестностей. На втором этапе (длительностью 4 дня) - продвижение еще на 30 километров, вплоть до восточного изгиба русла реки Луга. На третьем этапе (10 дней, 50 км) - овладение городом Луга с поворотом главных сил фронта на Псков и Остров. В записной книжке командующего войсками фронта остался набросок четвертого этапа наступления, глубиной в 35 километров - переброска одной армии через Чудское озеро для удара в сторону Тарту (реализовано не было, поскольку Кирилл Афанасьевич и управление Волховского фронта вскоре были направлены для организации освобождения Карелии). Чтобы не сорвать открывавший всю операцию удар на Новгород, сюда поставили 6, 14 и 112-й стрелковые корпуса в составе девяти стрелковых дивизий, одной бригады и войска 150-го укрепленного района. Такие силы должны были с гарантией обеспечить начальный успех.

В ноябре 1943 г. при штабе фронта провели командно-штабные игры с командармами, начальниками оперотделов их штабов и начальниками тылов на тему "Наступательная операция армии с прорывом сильно укрепленной вражеской полосы обороны"; с начальниками штабов армий, артиллерии и связи - по планированию операции и управлению войсками; с комкорами, начальниками их штабов и артиллерии - на тему "Наступательный бой стрелкового корпуса с прорывом сильно укрепленной полосы обороны противника и его преследование при неблагоприятных метеорологических условиях в лесисто-болотистой местности зимой". В декабре прошли тактические смотровые учения с проверкой подготовки соединений, частей и подразделений 59-й армии, до батальонов включительно, сопровождавшиеся боевыми стрельбами пехоты, танков и артиллерии. Состоялась особая артиллерийская конференция с докладами о планировании артнаступления, контрминометных группах, поддержке пехоты, использовании армейского артрезерва и артиллерии дальнего действия. Были проведены также занятия на темы "Артиллерия в преследовании противника" и "Принятие артиллерийского решения". Тут вновь проявился высокий уровень знаний начальника фронтовой артиллерии генерала Г. Е. Дегтярева и его помощников. Отдельные задания получили в связи с предстоявшей операцией медико-санитарная служба фронта, Военный совет фронта- насчет тесных контактов с партизанами Новгородской области, фронтовое Политуправление во главе с генералом К. Ф. Калашниковым - относительно работы армейских газет.

Фронтовая армейская, корпусная и дивизионная разведки в течение 120 дней осуществили 28 засад, 155 поисков и 11 разведок боем. Все огневые точки врага и другие важные детали были пронумерованы и нанесены на крупномасштабные карты, которыми обеспечили всех офицеров от командиров роты и выше. Все полки снабдили едиными ориентирными картами, армейские штабы- рельефными картами. Перед важнейшими участками наступления оборудовали особые плацдармы. Построили дополнительно массу траншей и ходов сообщения, оборудовали артиллерийские позиции для ведения огня прямой наводкой, возвели передовые наблюдательные пункты, подвезли и замаскировано расположили тысячи тонн боеприпасов, горючего, снаряжения и довольствия, усовершенствовали работу тыловых органов. Над этим потрудилось ведомство начальника фронтового тыла генерала Л. П. Грачева.

Отремонтировали дороги, соорудили новые мосты и паром для тяжелых танков через реку Волхов, а также дублировавший его мост спецконструкции. Тут отличились инженерные войска генерала А. Ф. Хренова. Для руководящего состава тылов провели игры и штабные поездки на тему "Материальное обеспечение и работа тыла в наступательной операции с последующим преследованием противника". Оборудовали исходные рубежи для атаки не далее чем в 300 метрах от переднего края противника, а кое-где и в 100 метрах. Каждый батальон проделал не менее трех снежных траншей в эту сторону. Проложили 150 проходов в минных полях, сняв там 7 тыс. мин неодинакового устройства. Оборудовали в целях дезинформации ложные районы сосредоточения войск. Для успешного форсирования Ильменя скрытно тренировали, на большом от него удалении, две дивизии и бригаду (их перебросили к озеру только за сутки до исходного часа). Между Мгою и Чудово осуществили показное крупное оперативно-маскировочное мероприятие с фальшивыми намерениями. Провели тщательную рекогносцировку местности. Согласовали взаимодействие всех родов войск. Наметили конкретные задачи каждой части и подразделению. Указали рубежи атаки, боевые порядки, работу групп разграждения, распределение артстволов, порядок движения танков, сигналы взаимодействия. Отработали плановые таблицы боя.

Трехкорпусная 59-я армия получила средств усиления с резервом в виде 7- го стрелкового корпуса и танковой бригады. На главном участке прорыва дивизии отвели фронт в 3,5 км (оперативная плотность на дивизию в этой армии вообще не превышала 4 км). На вспомогательное направление по ильменскому льду перебросили бронемашины, артустановки, лыжников, аэросанные батальоны. Мерецков при подготовке данной операции вложил в нее весь свой четвертьвековой опыт командира. Но еще ярче проявилось его военное искусство, когда уже в ходе самой операции понадобилось принимать нестандартные решения с перенацеливанием войск и смещением направления их действий.

Вскоре после начала наступления, уже 20 января 1944 г. северная и южная группировки 59-й армии сомкнулись за Новгородом, а затем штурмом был взят и сам город. Тотчас же западнее него был создан крупный оперативный плацдарм для развертывания основных сил фронта и резервов, вводимых в сражение на последующих этапах боевых действий, 59-я армия продолжала наступление. На ее левом фланге сосредоточивались теперь перебрасываемые сюда, корпус за корпусом и дивизия за дивизией, другие силы, переданные соседями, так что ударная группировка, устремленная на юг, вытягивалась по параллели на запад клином ко Пскову. Войска фронта выходили на оперативный простор. Была образована подвижная группа, ядром стала 7-я гвардейская танковая бригада генерала Б. И. Шнейдера. Она вошла в прорыв и устремилась к станции Передольская на железной дороге Дно - Ленинград. За нею туда же вошел 7-й стрелковый корпус с полком самоходок и полками артпрорыва. Он перехватил пути на Лугу с юга. Тем временем волховчане развернули наступление по всему фронту, 8-я армия вместе с 67-й армией Ленфронта взяла Мгу и потом Тосно, 54-я армия вступила в Грузине. Чтобы ускорить темпы наступления, Кирилл Афанасьевич переподчинил соединения 8-й армии командованию 54-й армии. Это позволило ей взломать любанско-чудовские узлы сопротивления. При этом весь Волховский фронт сдвинулся к югу, уступив свои правофланговые позиции 67-й армии ленинградцев.

Освободившееся полевое управление 8-й армии комфронта перевел левее 59-й армии, выделив ему из последней 7-й и 14-й стрелковые корпуса. Теперь 8-я армия в новом составе превратилась из правофланговой в левофланговую и повела наступление на Передольскую и Уторгош, оставив 59-й армии с ее 112-м и 6-м корпусами путь на Батецкий и Лугу. В тылу уже сосредоточивался резервный 99-й корпус. Перейдя разграничительную линию 2-го Прибалтийского фронта, волховчане приблизились к реке Шелонь и к тылам 16-й немецкой армии. Вскоре железная дорога Москва - Ленинград, благодаря усилиям Волховского и Ленинградского фронтов, впервые с 1941 г. стала свободной на всем своем протяжении, а фашисты внутри треугольника озер Тигода, Белое и Велье оказались в мешке. При этом 54-я армия устремилась к Оредежу, 59-я шла на Батецкий, 8-я уже подступила к Передольской, и они грозили перерезать железную дорогу Дно - Ленинград сразу в трех местах. Поскольку наша Ставка перебрасывала тогда новые резервы не сюда, а на Украину, а районы действия волховчан и ленинградцев сужались по мере приближения к Эстонии и Латвии, Мерецков осуществил очередную передислокацию: отдал 124-й правофланговый корпус Ленинградскому фронту, повернул свой фронт на юго-запад и с разрешения Ставки забрал здесь 1-ю ударную армию 2-го Прибалтийского фронта. Затем укрепив ее волховскими частями и подключив к общему ходу наступления, двинул ее севернее Поддорья.

Когда 8 февраля 54-я армия овладела Оредежем, Кирилл Афанасьевич передал ее 115-й корпус тоже ленинградцам, 111-й корпус вывел в резерв, а оставшееся без соединений полевое управление этой армии перевел на левый фланг своего фронта и за несколько дней сформировал там новую армию из 7, 14 и 99-го корпусов, после чего направил ее вверх по течению Шелони. В результате бывшая левофланговая 59-я армия оказалась теперь в составе фронта правофланговой, освободила Батецкий и вместе с ленинградцами ворвалась в Лугу. Совместными действиями трех фронтов при поддержке их Балтфлотом была очищена от фашистов территория площадью в 20 тыс. кв. км и восстановлено движение на Ленинград по семи железным дорогам: из Вологды, Рыбинска, Москвы, Новгорода, Батецкого, Дуги и Усть-Луги. Немецкая группа армий "Север" потерпела поражение. На повестку дня стало освобождение Прибалтики. Необходимо подчеркнуть редкую согласованность действий Мерецкова с тем, что планировал командующий войсками Ленфронта генерал армии Л. А. Говоров: два полководца воевали бок о бок, быстро и со знанием дела согласовывая детали стратегической операции.

Многих удивляла манера обращения Мерецкова с армейскими корпусами, умелое маневрирование ими в ходе операции. Он являлся открытым сторонником использования в РККА корпусного звена управления войсками; резко возражал, когда в 1941 г. почти все стрелковые корпуса были расформированы, и приветствовал годом позже постепенное их воссоздание. А бывая в армиях, уделял корпусам особенное внимание и любил персонально учить их руководство командирскому труду на поле боя, комбинированию усилий пехоты, артиллерии и спецподразделений. Сам Мерецков впервые применил на практике свои "корпусные замыслы" в 1937 г. на Мадридском фронте, когда по его инициативе республиканское командование сформировало четырехдивизионный 4-й армейский корпус. Мерецков рекомендовал также назначить его командиром хорошо известного ему подполковника Хурадо, прежде командовавшего 1-й дивизией, начальником штаба - майора Муэдру, до того являвшегося начштаба в 3-м корпусе у Харамы, а затем лично, в полевых условиях отдельно занимался с ними и с командиром резервной дивизии корпуса, в которую входила танковая бригада советских добровольцев.

Непосредственно действовать в боевых условиях над упрочением советских рубежей, прилегающих к Финляндии, Кириллу Афанасьевичу пришлось четырежды: в 1922 г. в Карелии, вскоре после антисоветской авантюры финляндской армии; в 1939-1940 г., нанося удар по "линии Маннергейма", в 1941 г., обороняя от агрессора Олонецкий перешеек; в 1944г., освобождая Карелию. В результате Мерецков стал своеобразным специалистом по северному театру военных действий. Не случайно он прослужил на Севере ряд лет и после войны. Поэтому холмы, снега, леса и озера, как он признавался впоследствии, постоянно напоминали ему о днях войны. А на вопрос о сравнительной трудности преодоления "линии Маннергейма" зимой 1940 г. и осуществления Свирско-Петрозаводской операции в июне - августе 1944 г. маршал давал следующий ответ:

"При прорыве линии Маннергейма нам мешали суровая зима и отсутствие опыта; четыре с половиною года спустя - наличие более протяженной линии фронта с Германией, что потребовало концентрации главных советских сил в иных районах, и тяготы длительной войны. Скажу лишь, что одна из самых памятных картин, последовавших за нашим выходом в 1944 г. к государственной границе, когда мы создали предпосылки выведения Финляндии из войны, была сама встреча с этой границей. Советские воины становились на колени там, где стояли прежде пограничные знаки, брали в кисеты щепотки земли на память и целовали их".

О финнах маршал говорил с подчеркнутым уважением. Он четко разделял реакционно настроенную верхушку финляндского общества и его трудовые низы, которым война была не нужна и которые хотели лишь одного: возможности спокойно и честно трудиться. Он радовался наступившему позднее улучшению советско-финлядских отношений и высоко оценивал ясный, здравый ум таких государственных деятелей, как Ю. К. Паасикиви и У. К. Кекконен. Кирилл Афанасьевич всегда отдавал должное стойкости финского солдата и удивлялся твердости духа этого сравнительно малочисленного, но мужественного народа. Он хотел, чтобы кровь, пролитая в той войне, не была напрасной, и желал видеть СССР и Финляндию вечными и добрыми друзьями.

Разработка начавшейся 21 июня 1944 г. операции по разгрому на Олонецком перешейке свирско-сортавальской группы вражеских войск в составе их Олонецкой опергруппы заняла у Мерецкова и командования Карельского фронта всего 10 дней. План начального этапа операции тоже содержал определенную "изюминку", что было характерно для мероприятий, которые готовил командующий фронтом. Дело заключалось в том, что река Свирь имеет ширину в намеченном месте ее форсирования 350 м, глубиной она там от 8 до 11 метров. На ней находился гидроузел Свирь-3, а плотина высотой 18 метров обеспечивала запас воды в 125 миллионов кубометров. Водная преграда преодолевалась ниже гидроузла. Но если бы финны взорвали плотину, то хлынувшая вода сорвала бы переправу. Тогда Мерецков внес в утвержденный Ставкой план операции уточнения, рассчитанные на упреждение противника, с тем, чтобы самим заранее спустить воду в любое время. У командующего Северным флотом адмирала А. Г. Головко срочно запросили морские мины, но ими подорвать мощную плотину не удалось. Тогда комфронта использовал свой опыт декабря 1939 г., когда его войскам пришлось преодолевать финские доты на "линии Маннергейма", имевшими покрытие из бетона с цементом марки "600" плюс броневые плиты на казематах. Доставив поближе к переднему краю артиллерию калибром 203-280 миллиметров, успешно били по дотам прямой наводкой. Теперь, четыре с половиною года спустя, прибегли к тому же приему: тяжелая артиллерия сосредоточенным огнем прицельно стреляла по бетонной стенке, давая искомый эффект. Финны не успели помешать переправе.

Не менее интересна была вторая "изюминка". Артподготовка в сочетании с авиабомбежкой вражеских позиций длилась три с половиною часа. Потом, как и следовало ожидать, через Свирь поплыли плотики и лодки с советскими солдатами. Ожидавший начала переправы противник тотчас открыл с северного берега реки огонь из всех орудий и пулеметов, однако впустую. То были не солдаты, а сотни искусно приготовленных чучел. Толкавших же переправочные средства солдат было всего 16 (им всем потом присвоили звания Героев Советского Союза). Наши наблюдатели засекли места расположения чужих огневых точек, и артиллерия получила новые указания - на строго прицельную стрельбу. Последовало еще 75 минут сокрушительной артподготовки, после чего противник уже не мог помешать советским автоамфибиям и тендерам перебросить на правобережье воинов 7-го гвардейского десантного корпуса. Гвардейцы быстро прорвали оборону врага и создали необходимый плацдарм, к которому саперы навели два моста и 20 паромов. Главные силы ударной группировки левого крыла Карельского фронта двинулись на Олонец.

Повествуя об освобождении старинного русского города Печенги (Петсамо) и затем Северной Норвегии войсками Карельского фронта во взаимодействии с силами Северного флота, Мерецков часто повторял слегка переиначенную суворовскую поговорку: "Где пройдет олень, там пройдет и русский солдат, а где не пройдет олень, там все равно пройдет русский солдат". В октябре 1944 г., советские воины совершили в боевых условиях "альпинистский" переход по финским скалам и дикой тундре Заполярья, лишив Германию медно-никелевых разработок. О подготовке фронтовым руководством Петсамо-Киркенесской операции так писал позднее, командир 99-го стрелкового корпуса генерал С. П. Микульский: "Прежде чем приступить к сосредоточению и развертыванию войск для наступления в условиях Заполярья.., необходимо было расширить и дооборудовать сеть дорог, чтобы довести ее на всей территории хотя бы до минимальной потребности наступающих войск, произвести большие работы по строительству жилых городков с землянками и другими укрытиями и обогревом для людей, машин и боевой техники в районах сосредоточения войск и на путях подхода к этим районам, оборудовать исходные районы для наступления войск, подготовить достаточную сеть передовых аэродромов и посадочных площадок для авиации... Прибывающим войскам, не знакомым с условиями Заполярья, необходимо было заниматься боевой подготовкой и тренироваться для того, чтобы сноровисто действовать в наступательном бою"1). Все это и многое другое было осуществлено.

Наступление развертывалось так. Пока стрелковые корпуса 14-й армии прорывали западнее Мурманска "лапландский вал" - фашистскую оборону на главном направлении удара, на левом крыле армии действовали не ожидавшиеся там противником легкострелковые корпуса. Комфронта приказал, в отличие от линейных соединений, снабдить их особой, рациональной в тех условиях экипировкой, не иметь в подразделениях никакого транспорта, все грузы перевозить вьюками, самим прокладывать колонные пути, чтобы быстро совершать обходные маневры. Ни леденящие стремнины северных рек, ни скользкие гранитные сопки не остановили бойцов. Враг был обложен у Петсамо со всех сторон и разбит, а уцелевшие от разгрома остатки немецких егерских частей, залечивая раны, потянулись к Норвегии. Советские войска преследовали их и гнали все дальше и дальше. Норвегия стала седьмой страной Европы, которой Красная Армия принесла свободу от гитлеризма. За организацию блестящего по исполнению и невиданного в истории войн боевого похода массы войск по северным горам и бездорожью тундры Кириллу Афанасьевичу, с учетом и прежних его достижений, было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Во время Маньчжурской наступательной операции (9 августа - 2 сентября 1945 г.) в Приморье был осуществлен уникальный воздушный десант. На 9-й день войны с Японией Мерецков как командующий войсками 1-го Дальневосточного фронта принял решение: для ускорения капитуляции Квантунской армии высадить в ее глубоком тылу, в городе Харбин, где находилось командование этой армией, наших парашютистов. Первый эшелон десанта предъявлял японскому командованию условия капитуляции, почти одновременно второй эшелон брал под охрану важнейшие военные и гражданские объекты в городе и на реке Сунгари. Десант вылетел 18 августа после 17:00.

В тот же день после 20:00 особоуполномоченный Военного совета 1-го Дальневосточного фронта уже предъявил в Харбине начальнику штаба Квантунской армии генерал-лейтенанту X. Хата ультиматум, пленил его, и 19 августа в 7 Хата с группой офицеров был отправлен на самолете с Харбинского аэродрома на командный пункт 1-го ДВФ. Там, в 15:30 состоялась его встреча с Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке Василевским, Мерецковым и другими советскими военными руководителями. Хата принял предъявленные ему условия, и вскоре началась капитуляция Квантунской армии.

Одной из сильных сторон Мерецкова была правильная самооценка: не замахиваясь на недостижимое, Кирилл Афанасьевич никогда не колебался браться за решение любой сложной задачи, когда разум и опыт подсказывали ему, что можно будет достичь цели, если не жалеть усилий. Помогала ли ему богиня счастья Фортуна? Был ли в его продвижении на пути от рядового командира до маршала элемент чистой удачи? Пожалуй, дважды. Причем, оба раза - не в пользу карьеры как таковой: просто судьба оберегла его, не дав погибнуть ни за что.

Первый случай произошел в начале июня 1937 г., когда он с триумфом вернулся из Испании, проявив там лучшие качества отважного и толкового командира и снискав горячую благодарность республиканского правительства. Взволнованный возвращением на родную землю и окрыленный успехом своей миссии, он вдруг нежданно-негаданно окунулся в ужас разыгравшейся в те дни общественной драмы, оставившей рубец на сердцах миллионов советских людей: жестокие и незаконные репрессии обрушились на командный состав Красной армии во главе с Тухачевским. И среди тех, кого захлестнула эта кровавая волна, был также один из учителей, наставников и друзей Мерецкова - его ближайший в недавнем прошлом начальник Иероним Петрович Уборевич. Ошеломленный комдив стоял перед залом внеочередного совещания комсостава РККА, в президиуме которого сидели генеральный секретарь ЦК партии и другие члены руководства страны и ее вооруженных сил. А из зала летели возгласы: "Вы были сподвижником врага народа Уборевича! Расскажите напрямую о том, как вместе с ним продавали СССР империалистам!". Что мог ответить Мерецков в сложившейся обстановке кроме того, что он ничего об этом не знал и не знает?

Еще труднее пришлось ему на второй день Великой Отечественной войны. Возвращаясь из Ленинграда, где он в отсутствие командующего войсками ЛВО помогал штабу военного округа принимать первоочередные неотложные решения, Кирилл Афанасьевич прямо на вокзале в Москве был задержан и препровожден на Лубянку. Там, в ведомстве Берии, он в течение восьми недель выдерживал моральное и физическое давление руководимых Меркуловым сотрудников НКВД, требовавших, чтобы он признался в том, что, будучи английским шпионом, участвовал в заговоре против вооруженных сил СССР и генерального секретаря ЦК партии. Здесь Мерецков подвергся невероятным унижениям и страданиям. Главным средством "убеждения" служили резиновые дубинки, которыми избивали заключенного Мерецкова. А когда в 1944 г. при освобождении Северной Норвегии Мерецкову неоднократно приходилось ступать в ледяную воду тамошних фьордов, это привело впоследствии к серьезным осложнениям. Они сказались 20 лет спустя, приковав больного маршала к койке.

Что же спасло его от гибели в августе 1941 года? Собственная стойкость, игра судьбы или тяжелое положение на фронтах войны, когда каждый способный и умелый военачальник поневоле оказывался на строгом счету? Так или иначе Кирилл Афанасьевич, освобожденный из заключения, был направлен на Северо-Западный фронт представителем Ставки. Но происшедшее с ним летом 1941 г. долго потом висело над ним, как Дамоклов меч. Он не мог быть уверен ни в одном завтрашнем дне. А ведь ему нужно было ставить вопросы фронтового масштаба, распоряжаться жизнью десятков тысяч людей, организовывать действия воинских объединений и соединений. Какие чувства его обуревали? "Я был вынужден в течение нескольких лет поступать с постоянной оглядкой, как бы зная, что при любой неудаче могу возвратиться в руки тех же людей". Легко ли в такой ситуации руководить сражениями? Это обстоятельство сдерживало полет творчества полководца, лишая права на ошибку.

Второй раз фортуна улыбнулась ему в 1943 году. При очередном вызове командующего войсками Волховского фронта в Ставку Верховный Главнокомандующий сказал ему о некоторых трофейных документах, захваченных в ходе боев с немецкой группой армий "Север". Там имелось, в частности, поступившее из Берлина предписание не брать в плен, поскольку нет надежды на их использование в интересах Германии, и уничтожить физически при первой же возможности 18 советских военачальников и партийных деятелей. В этом списке Мерецков был назван вторым. В дальнейшем ему дышалось полегче и работалось лучше, но гарантии от рецидива не существовало, хотя бы потому, что ему порою грубо напоминали о лете 1941 года. Например, уже после Великой Отечественной войны, когда Мерецков, руководивший тогда войсками М ВО, командовал парадом на Красной площади и поднялся на трибуну Мавзолея Ленина, оказавшийся рядом с ним Меркулов вдруг "пошутил": "Кирилл Афанасьевич, а у Вас нет ли желания снова прийти к нам в гости?"

В середине июня 1919 г. командующего 9-й армией Южного фронта П. Е. Княгницкого сменил Н. Д. Всеволодов, позднее оказавшийся предателем и перебежавший к противнику. Под давлением деникинцев армия отступала с тяжелыми арьергардными боями. Ее 14-я дивизия, в которой Мерецков в те дни исполнял обязанности начальника штаба 1-й стрелковой бригады, растянула свои части и подразделения вдоль восточной излучины Дона. В строю оставалось мало бойцов. Отдельные их группы, бродившие по степи, попадали в руки белоказаков генерала Мамантова. Штаб 14-й дивизии отстреливался от казаков у станции Серебрякове. Мерецкова, выполнявшего в одиночку личное поручение начдива, преследовала конная группа врагов. Прорвавшись с наганом в руке сквозь строй преследователей и будучи ранен, он тем не менее выполнил задание и возле хутора Сенное встретил командарма Всеволодова с членами армейского Реввоенсовета. Докладывая им об обстановке, он вступил в спор с командармом, который грубо обвинял Мерецкова в ложных сведениях и пытался внушить спутникам (как позже выяснилось - с коварной целью), что никаких белых казаков тут нет и в помине. Мерецков резко возражал. Члены Реввоенсовета пригрозили ему трибуналом, но он не дрогнул и добился подтверждения фактами своих слов, рискуя быть расстрелянным на месте за "обман руководства". 22-летний юноша проявил в том эпизоде качества, которые его отличали затем на протяжении всей жизни.

В апреле 1937 г. старший военный советник Главного штаба вооруженных сил Испанской республики Мерецков получает из Москвы распоряжение срочно возвратить на родину добровольца Малино (Р. Я. Малиновского). В СССР уже развернулись в ту пору несправедливые репрессии, ушли из строя и из жизни многие преданные советской власти военные командиры. Малиновский рассказал Мерецкову, что он в годы первой мировой войны служил в русских войсках, направленных во Францию; что многие его боевые товарищи уже пострадали теперь за это и что, по-видимому, настал его черед и ему не сносить головы. Под свою ответственность, сам рискуя, Мерецков направил в Москву донесение о необходимости обязательно оставить товарища Малино в Испании на более длительный срок в интересах дела. Позднее Родион Яковлевич говорил, что это сохранило ему тогда жизнь или по меньшей мере незапятнанную биографию.

23 апреля 1942 г. Волховский фронт решением Ставки был преобразован в оперативную группу Ленинградского фронта, поскольку Любанская наступательная операция волховчан не привела к прорыву Ленинградской блокады, а командующий войсками Ленфронта М. С. Хозин утверждал, что, объединив в своих руках руководство армиями двух фронтов, сумеет добиться прорыва блокады. Командующего войсками Волховского фронта Мерецкова откомандировали на Западное направление. 6-й гвардейский стрелковый корпус и еще одна стрелковая дивизия из состава волховских войск передавались Северо-Западному фронту. 24 апреля в Ставке Мерецков отчитывался перед Верховным Главнокомандующим за Любанскую неудачу. Находясь в трудной ситуации и еще не зная, что его ждет, он не стал оправдываться, а вместо того настойчиво требовал оставить гвардейский корпус на Волхове для 2-й ударной армии, иначе ее может ожидать трагедия. Вскоре так и произошло: 2-я ударная попала в окружение, а ее командующий А. А. Власов, убоявшись ответственности, стал изменником. Только люди, бывавшие в те годы в кабинете Сталина, знают, что означало, не сумев выполнить его приказ, к тому же спорить с ним. Мерецков пошел на это.

33-я армия держит юго-западнее Москвы оборону. Единственные две ее дивизии, оставшиеся на поле боя, растянулись по фронту на десятки километров. Чтобы как-то восполнить нехватку людских сил и обезопасить себя, ряд участков, прилегающих к дорогам, заминировали. Так доложили Мерецкову офицеры, передававшие ему документы 33-й армии после гибели весной 1942 г. ее предыдущего командующего М. Г. Ефремова. Но не отговорки ли это? Действительно ли заминировано все, указанное на штабных картах? Житейский и боевой опыт подсказывал новому командарму, что люди нередко тешат себя иллюзиями. И он, собрав группу офицеров, решил наглядно показать им, чего стоят непроверенные бумажки. У них на глазах, оседлав лошадь, он несколько раз проскакал вдоль и поперек по одному из "минных полей" к ужасу, удивлению и стыду штабников. Конечно, тут имел место и элемент риска. Но уж трусом Кирилл Афанасьевич не был никогда.

Он ценил шутку и сам умел шутить. По-видимому, чувство юмора было присуще ему изначально, от природы. Вот он рассказывает о том, как 10-летним мальчиком слушал в земской школе чтение повести А. П. Чехова "Степь": отец Христофор делился с Егорушкой воспоминаниями о том, как занимался некогда латинским, греческим и французским языками. Кирюша, сначала не поняв прочитанного, заглядывал в рот соседям и рассматривал у своего отражения в пруду собственный язык: "Мой-то, русский, такой, а вот каков будет у французов? Чай, длиннющий!". А вот, уже в 1936 г., он, направляясь волонтером в сражающуюся Испанию, попадает проездом в Париж и идет в лавку готового платья, чтобы приобрести подходящий костюм. Там, обращаясь к продавцу, он просит: "Же ву при, донэ муа ля каскатель" ("Пожалуйста, дайте мне водопад"), вместо "ля каскет" ("кепку"). А когда недоразумение с помощью французско-русской словесной смеси и жестов рассеивается, заливисто хохочет, хотя знает, что на улице прислонился к стеклу лавки соглядатай.

Зимой 1936-1937 г. под натиском франкистов на Хараме один из батальонов 18-й республиканской бригады начал отступать. Адъютант и переводчица Мерецкова М. А. Фортус крикнула отходившим: "Испанцы, вы больше не мужчины!". После боя испанский офицер пожаловался военному советнику, что переводчица оскорбляет мужское самолюбие его солдат. "Вовсе не оскорбляет, - спокойно ответил советник. - Ваши солдаты, перепутав направление, наступали не в ту сторону. Женщина, стоявшая у дороги, показала им верное направление, только и всего". Офицер улыбнулся и пожал советнику руку.

Весна 1945 года. Верховный главнокомандующий направляет Маршала Советского Союза Мерецкова руководить Приморской группой войск и приказывает ему в целях маскировки именоваться генералом армии Максимовым. Тот возражает: "Поскольку в Приморье уже служит генерал-майор А. М. Максимов, японская разведка может не поверить, что в связи с приближением войны его так резко повысили в "чине, и заподозрит обман. Не лучше ли назваться мне генерал-полковником?". Сталин раздраженно отвечает: "Решение принято, менять незачем". Спорить в таких случаях было бесполезно, и Мерецков, уверенный в своей правоте, идет на хитрость, заявляя, что он "еще перед текущей войной, будучи командармом 2-го ранга, получил при переходе РККА на генеральские звания документы генерала армии. То есть, генерал-полковником никогда не был, а хочется попробовать". Сталин, удивленно взглянув на него, сказал: "Если так, не возражаю". Спустя полмесяца "Максимов", инспектируя войска на нашей дальневосточной границе, по окончании штабного совещания ужинает в офицерской столовой. К нему подходит один из местных командиров и спрашивает: "Не слышали, товарищ генерал-полковник, говорят, приехал к нам маршал Мерецков?". "Нет, - отвечает маршал, - не только не слышал, но и вообще никогда его не видел".

В 50-е годы, являясь начальником курсов "Выстрел", маршал после одного из тренировочных занятий, на котором отрабатывалась схема проведения учений с атомным оружием, залез в дезактивационную камеру. Пока на него и его случайного соседа струились потоки обмывочной жидкости, офицер заметил начальнику, что тот 35-ю годами ранее был гораздо более худым. Выяснилось, что весной 1917 г. этот офицер работал стеклодувом на заводе хрусталя в Мошенской волости Владимирской губернии, а Мерецков, выполняя партийное задание, приезжал туда агитировать пролетариев, чтобы поднять их на забастовку против владельца завода Горского. Хотя офицер намекал на маршальскую полноту, начальник курсов и не подумал оскорбляться. Напротив, он весьма весело отнесся к неожиданному сообщению и дружелюбно беседовал с его автором.

Кирилла Афанасьевича отличали демократизм и интернационализм. Доступность, простота в обращении с людьми, внимание к их нуждам и уважение их достоинства. Он любил находиться в гуще солдат и беседовать с ними. Буквально в крови у этого внука русского крепостного, сына деревенского бедняка и с юных лет пролетария лежало братское отношение к гражданам любой национальности. Он особенно ценил в своей жизни то, что ему довелось сражаться за интересы Испанской республики, освобождать от фашистов Норвегию, а от японских империалистов Китай и Корею. Среди многих, с кем он долгие годы поддерживал неизменно добрые и дружеские отношения, были татары и эстонцы, карелы и армяне, латыши и евреи, поляки и казахи. Он подчеркнуто презирал какие бы то ни было расистско-шовинистические бредни. Никогда не забывал земляков. В частности, командуя войсками Московского военного округа, в тяжелые для народного хозяйства годы 4-й пятилетки помогал зарайским колхозникам грузовиками, излишками военного снаряжения и прочим.

Женщин подкупала чуткость Мерецкова. Если до него доходило, что какой- то офицер обидел женщину, горе было такому подчиненному. Он вообще содействовал женщинам всегда и во всем. Весьма благотворное влияние на маршала оказывала его супруга Евдокия Петровна, неизменная спутница Кирилла Афанасьевича на протяжении почти полувека.

Маршал вспоминал: "Шел я майскими днями 1942 г. по позиции 33-й армии, которой тогда командовал. Вижу, стоит в лесочке сарай, одной трубою дымит, другой стелет пар. Изнутри слышны плеск воды и мужской смех. По-видимому, баня. Возле нее присели в печали девушки-военнослужащие. Увидев меня, вскочили. Я постарался как можно спокойнее завязать беседу с ними. Постепенно они разговорились и рассказали мне, уже не официально, как генералу, а доверительно, как отцу, что их обижают бойцы подразделения, в котором они служат: сами моются, а о них забыли, горячей воды немного, а скоро выступать на новые позиции. Дождутся ли бани? Я тут же дал бойцам нагоняй, приказал обеспечить девушек водой и дровами, а потом продолжил разговор. Связистки пожаловались мне, что им трудно нести службу в мужском обмундировании, а приспособить его к себе им не разрешают, чтобы не нарушилась принятая форма. Отдав командиру части распоряжение разрешить необходимую переделку, я затем изложил свое мнение на этот счет Жукову, которому подчинялся как командующему Западным фронтом, и потом во время ближайшего же пребывания в Ставке доложил Верховному Главнокомандованию, что, раз мы уже осуществили в марте-мае этого года мобилизацию женщин и стали использовать их в первом эшелоне фронтов, нужно срочно подумать о специальной форме для них. Ставка вскоре рассмотрела вопрос о создании некоторых женских частей и подразделений, и тогда же был решен и вопрос об обмундировании для них".

Однажды до Мерецкова дошла жалоба иного рода: один из полков шел мимо селения, в котором жила жена служившего в этом полку солдата. Она случайно увидела издали мужа и обратилась к командиру с просьбой о свидании. Но комполка не допустил встречи, хотя возможность для того имелась. Упало настроение не только у данного солдата, но и у многих других. "От морального духа войск победа зависит минимум наполовину,- делился мыслями Кирилл Афанасьевич. - Отчего же не поднять этот дух, если какой-то пустяк, который для конкретного человека вовсе не пустяк, и делу поможет, и службе не помешает?". Своей властью командующий дал солдату трехдневный отпуск на свидание с женой, а потом поставил перед Верховным Главнокомандованием вопрос о необходимости официально определить общий порядок предоставления в особых случаях отпуска тем фронтовикам, чьи семьи не находятся на временно оккупированной врагом территории. Ставкой был выработан соответствующий приказ.

Кирилл Афанасьевич считал желательным, чтобы члены его семьи тоже вносили свой вклад в дело защиты Родины от врага именно во фронтовой обстановке. Его сын Владимир, прошедший за годы Великой Отечественной воины путь от лейтенанта до майора, командовал последовательно танковым взводом, ротой и батальоном в 7-й гвардейской танковой бригаде, не покидая переднего края. Евдокия Петровна находилась на фронте в качестве медработника. Нередко она сопровождала особоуполномоченного доктора М. Л. Шапиро в его поездках по поручению командующего войсками. Доктор инспектировал постановку лечебного дела в госпиталях, а потом докладывал на Военном совете об увиденном по линии врачебной работы. Жена же командующего интересовалась недостатками, собирала жалобы раненых и больных и тоже делилась всем увиденным. Соответствующая реакция Военного совета была немедленной, и это помогало лучшей организации медицинской службы. Исключительной по уровню признавалась в Москве забота о раненых воинах на Волховском, Карельском и 1-м Дальневосточном фронтах. Выдающиеся военврачи А. А. Вишневский и И. С. Молчанов, являвшиеся один - главным хирургом, а другой - главным терапевтом на этих фронтах и ставшие в 1956 г. главным хирургом и главным терапевтом Советской Армии, вспоминали, как легко медико-санитарная служба фронтов находила общий язык с их командующим и сколь большую поддержку встречали у него все военврачи. Система оказания помощи пораженным на поле боя считалась на этих фронтах в годы Великой Отечественной войны лучшей, причем подавляющее большинство раненых возвращалось в строй, а Военный совет поставил дело так, что они, как правило, попадали в прежние подразделения.

Заместитель Верховного главнокомандующего А. А. Василевский писал: "Я имел возможность видеть работу К. А. Мерецкова как командующего этим (Волховским) фронтом непосредственно в войсках, на поле боя. И всегда убеждался в опытности командующего, в том, что принимаемые им решения отличались продуманностью, серьезностью и полным соответствием с требованиями сложившейся к тому времени фронтовой обстановки. Готовясь к той или иной операции или решая вопросы использования войск в бою, он, опираясь на свои обширные военные знания и огромный практический опыт, всегда внимательно прислушивался к разумному голосу своих подчиненных и охотно использовал мудрый опыт коллектива. Принимаемый им, как правило смелый и оригинальный, замысел операции всегда предусматривал скрупулезное изучение сил и возможностей врага, строгий расчет и осмотрительность, всестороннее изучение всех плюсов и минусов, стремление во что бы то ни стало решить поставленную задачу наверняка и обязательно малой кровью. Этому он учил и этого требовал и от своих подчиненных. Принимая непосредственное участие в боях, и обязательно на самых ответственных участках фронта, Мерецков внимательно следил за действиями своих войск и войск противника. Видя на поле боя и плохое и хорошее, он детально изучал причины того и другого и смело использовал все новое, полезное для обучения войск"2.

Генерал-лейтенант Л. С. Сквирский, воевавший в 1941 и 1944 годах бок о бок с Мерецковым и под его командованием, рассказывал автору: "Одно из свойств Кирилла Афанасьевича, с которым ежедневно сталкивался каждый его достаточно близкий коллега или непосредственно подчиненное лицо, заключалось в неугомонности натуры. Энергия, которую он вкладывал в любое дело, била через край. Если осуществлялась какая-то операция, Мерецков двадцать раз на день позвонит в Москву, чтобы обговорить с Генштабом ход событий. Если он отправится на передний край, чтобы познакомиться на месте с тем, как идет дело, то не будет спать трое суток, пролазает по всем коммуникациям, посмотрит на боевые позиции со всех встречных холмов, прикажет тут же при нем предварительно преодолеть в одну и в другую сторону по пять раз броды на каждой попутной речке. Он житья не давал ни себе, ни подчиненным в случаях, когда не был в чем-то уверен. Хотел принимать решения, только обладая доскональным знанием деталей того, что есть сейчас и что может случиться. Правда, за подчиненных не решал. Но, предоставляя им свободу поведения в бою на соответствующем уровне ответственности каждого командира, вмешивался, если такой командир не мог с фактами в руках аргументировать намеченную им линию действий, и требовал от него либо доказать свою правоту, опираясь на обоснованные соображения, либо изменить линию действий.

Неотлучно находясь на командном пункте, если задуманное наступление шло по плану, и руководя оттуда событиями, он тотчас срывался в дорогу при всяком серьезном отступлении от плана или крупной внезапности, мчался в такое место и буквально впитывал в себя свежие сообщения о происходящем, чтобы суметь на ходу повлиять на это происходящее: повернуть события в старое русло или же срочно отреагировать и принять новое решение. Никто из командармов и комкоров не был гарантирован от неожиданного посещения их соединений или их штабов командующим войсками фронта. Это проистекало не от недоверия к людям, хотя, возможно, и не нравилось многим. Просто Мерецкову было присуще высокое чувство ответственности, и он органически не был в состоянии сказать "да", если не знал со всех точек зрения, что кроется за таким "да". Я сначала был даже обескуражен этой непоседливостью, мобильностью командующего. Я долгое время работал непосредственно под руководством генерала Валериана Александровича Фролова в Финляндскую кампанию и на Карельском фронте, человека очень и очень спокойного, не любившего лишний раз звонить в Москву или без особой необходимости лезть в самолет, если до нужного места можно было добраться поездом либо автомашиной. И Мерецков, и Фролов были рассудительными людьми, но это - две разные рассудительности. Контраст бросался в глаза с первого мгновения и постоянно ощущался при контакте.

Не скрою, что до конца своего пребывания на Карельском фронте я так и не смог полностью освоиться с линией Кирилла Афанасьевича. Я был поэтому удивлен, когда в 1945 году он выдвинул мою кандидатуру на одно из двух мест для тех генералов, кто на Параде Победы должен будет пройти по Красной площади в Москве, шагая перед открывавшим парад сводным полком Карельского фронта. Лучше понять своеобразную мотивированность поступков Мерецкова во фронтовой обстановке я сумел только 20 лет спустя, когда лежал в госпитале, а маршал навестил меня, и мы с ним, подолгу разговаривая, заново затронули прошедшее. Он делился со мной своими соображениями о том, что нам обоим еще было памятно. И я опять подивился, как в таком человеке гренадерского роста и телосложения, который, казалось бы, должен обладать свойствами медлительного увальня, бил живой родник заводной неугомонности". Перечитывая эти слова, остро представляешь себе, что должен был чувствовать Мерецков в 60-е годы, когда ноги ему не подчинялись и он был прикован к постели.

Скончался Кирилл Афанасьевич 30 декабря 1968 года. Прах его захоронен в Кремлевской стене.

Мерецков являлся военачальником самородком. Думается, что с точки зрения заслуг перед армией и страной его имя по праву должно стоять рядом с именами таких выдающихся полководцев как Жуков, Рокоссовский и Конев.

Примечания

1. МИКУЛЬСКИЙ С., АБСАЛЯМОВ М. Наступательные бои 99-го и 31-го стрелковых корпусов в Заполярье. М. 1959, с. 68 69.

2. ВАСИЛЕВСКИЙ А.М. Предисловие. В кн.: МЕРЕЦКОВ К. А. На службе народу. М. 1988, с. 4.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.