Трукан Г. А. Верховный правитель России

   (0 отзывов)

Saygo

Трукан Г. А. Верховный правитель России // Отечественная история. -1999. - № 6. - С. 27-46.

18 ноября 1918 г. жители Омска увидели расклеенные по всему городу листовки с портретом адмирала А. В. Колчака. Это было "Обращение к населению России", сообщавшее о свержении Всероссийского временного правительства (Директории) и о том, что Совет министров принял всю полноту власти и передал ее адмиралу Русского флота Александру Колчаку. Под текстом листовки стояла подпись: Верховный правитель адмирал Колчак.

Прошло немногим более года, и оставленный всеми "Верховный правитель" без суда был расстрелян большевиками. Так личная трагедия Колчака тесно переплеталась с величайшей трагедией России - Гражданской войной.

Изучение истории Белого движения, в котором видную роль играл А. В. Колчак, прошло сложный и противоречивый путь. Историки нашей страны в течение долгого времени были поставлены под жесткий идеологический контроль, в результате чего было опубликовано множество тенденциозных монографий, статей и сборников документов, нацеленных исключительно на дискредитацию политических противников большевизма1. Эмигрантская литература страдала теми же недостатками, что и советская, но с противоположным знаком. Лишь устранение идеологических барьеров в начале 1990-х гг. привело историков к осознанию необходимости изучать обе стороны военного противостояния - большевиков и их противников - как равноценные для научного исследования стороны явления.

Автор настоящей статьи ставит своей задачей рассмотреть борьбу А. В. Колчака против большевизма, опираясь на разнообразные источники, в том числе ранее недоступные историкам документы следственного дела А. В. Колчака, хранящиеся в Центральном архиве ФСБ РФ.

user posted image

А. В. Колчак был совершенно не таким человеком, каким его изображала официальная советская пропаганда. Он родился в дворянской семье, с отличием окончил морской кадетский корпус и многие годы посвятил полярным экспедициям. Во время русско-японской войны Колчак участвовал в обороне Порт-Артура, командуя миноносцем, который нанес заметный урон японскому флоту. В период между двумя войнами молодой офицер на ответственном посту в Морском генеральном штабе занимается подготовкой русского флота к надвигающейся схватке с Германией. В 1914-1915 гг. Колчак командует сначала миноносцем, а затем минной дивизией Балтийского флота. За смелую операцию по высадке морского десанта в немецком тылу он был награжден Георгием 4-й степени.

Звездный час в карьере Колчака наступил в апреле 1916 г., когда он был произведен в контр-адмиралы, а спустя два с половиной месяца стал вице-адмиралом и командующим Черноморским флотом. По собственному признанию его переход на сторону Временного правительства после Февральской революции был вызван тем, что никакой другой власти, способной восстановить порядок и довести войну до победоносного конца, в России тогда не существовало2. Не сумев остановить революционного движения на флоте, адмирал оставил свой пост командующего и во главе военно-морской миссии выехал в США, которые готовились вступить в морские сражения с Германией.

Узнав об Октябрьской революции, Колчак решил продолжить войну с немцами в рядах союзной английской армии. Но вскоре он получил предложение английского правительства вернуться на российский Дальний Восток3. В Харбине, в полосе отчуждения КВЖД, скопилось много бежавших из советской России офицеров, чиновников, предпринимателей, помещиков.

Русское эмигрантское правительство Д. Л. Хорвата готовило здесь силы для вооруженного вторжения на территорию советской России. Колчак был убежденным противником большевизма и без колебаний вошел в состав этого правительства, но после конфликта с атаманом Семеновым и поддерживавшими его японцами подал в отставку.

Мятеж чехословаков и свержение советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке делали возможным возвращение адмирала на родину. После недолгого пребывания во Владивостоке, превращенном в опорный пункт иностранной военщины, Колчак, по его словам, решил направиться на юг России, туда, где завязался еще один мощный антибольшевистский узел, - в Добровольческую армию генерала М. В. Алексеева.

В Омске, куда он прибыл 14 октября 1918 г., его встретили готовившие заговор против Директории генералы, которые стали уговаривать адмирала остаться в Сибири.

Директория была слабым правительством и возглавлялась нерешительным политиком, правым эсером Н. Д. Авксентьевым. Но это было в условиях Гражданской войны наиболее легитимное всероссийское правительство, так как своим происхождением оно было связано с Учредительным собранием.

Директория стала звеном, соединившим социалистическую и антисоциалистическую части антибольшевистского лагеря. Только это хрупкое единство давало еще шанс одержать победу над большевиками.

Партия эсеров пошла на создание коалиционной Директории с дальним прицелом. По признанию члена ее ЦК М. Я. Гендельмана, сделанному на судебном процессе 1922 г., смысл соглашения заключался в том, чтобы с помощью Директории восстановить Учредительное собрание. Это "могло изменить ход борьбы с большевиками" и спасти Россию от всех "последующих бед и потрясений"4. Кадеты и сочувствовавшие им поддержали создание Директории, поскольку в ее программе не выдвигалось социалистических требований, а главной целью объявилась борьба с большевизмом.

После свержения советской власти бывшие руководители антибольшевистских офицерских организаций в главных городах Сибири поделили между собой территорию региона, учредив военные округа и став во главе них. Тем самым они превратили Сибирь в подобие феодального средневекового государственного образования, где вассалы мало считались с сюзереном, т.е. Советом министров и Директорией. Они даже формировали свои войска на местные средства. В их рядах и созрел заговор против Директории. Как показал потом на допросе Колчак, они утверждали, что "Директория - это есть повторение того же самого Керенского, что Авксентьев — тот же Керенский... и что в армии доверия к Директории нет"5.

Директория тоже хотела привлечь на свою сторону популярного адмирала и 4 ноября утвердила его военным и морским министром. На него делали ставку и кадеты. 5 ноября 1918 г. с Колчаком встретился член ЦК партии кадетов и член Национального центра В. Н. Пепеляев. В ходе беседы он от имени Национального центра предложил ему пост диктатора, и Колчак согласился6.

Рано утром 18 ноября собрался Совет министров Директории, и его председатель П. В. Вологодский сообщил об аресте Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова, А. А. Аргунова и Е. Ф. Роговского. Воцарилось тягостное молчание. Большинство участников явно было застигнуто этим известием врасплох и не знало, как себя вести. Молчание прервал министр продовольствия Н.С. Зефиров, предложивший выяснить, "кому теперь принадлежит власть".

В ходе прений был признан факт свержения Директории и решено передать власть одному лицу - "диктатору". Всего на заседании присутствовало 26 человек, а в голосовании участвовало 15 членов Совета министров. За Колчака было подано 14 записок, за генерала Болдырева - одна7. Все министры, назначенные демократически избранной Директорией, оказались сторонниками военной диктатуры.

В советской литературе переворот в Омске 18 ноября объявлялся безоговорочно "колчаковским". Сведения, имеющиеся сегодня в распоряжении исследователей, опровергают версию о личном участии адмирала в подготовке заговора. Об этом говорят и выступления на процессе в Омске в мае 1920 г. участников заседания Совета министров 18 ноября членов правительства Л. И. Шумиловского и Г. А. Краснова, генерала А. Ф. Матковского (стенограмма процесса хранится в ЦА ФСБ РФ), и дневниковые записи премьера П. В. Вологодского, главного дирижера послепереворотного заседания 18 ноября, и заявлении Г. К. Гинса: "Могу также с уверенностью сказать, что о перевороте ничего не знал и Колчак"8.

На допросе в следственной комиссии 24 января 1920 г. А. В. Тимирева также заявила: "Колчак не был автором, ни исполнителем заговора и переворота 18 ноября. О нем он узнал post factum, но, думаю, сожалений о совершившемся перевороте у него не было, т. к. он находил, что Авксентьев - это только миниатюрное издание Керенского"9.

Колчак был выдвинут на ведущую роль в антибольшевистской России неожиданно для него самого. Переворот все равно осуществили бы сторонники твердой власти.

На заседании чрезвычайного ревтрибунала в Омске в мае 1920 г. причины, по которым на пост диктатора был выдвинут Колчак, изложил социал-демократ министр труда Шумиловский. Колчак, по его словам, пользовался большой популярностью среди матросов, его поддерживали англичане и американцы и очень отрицательно к нему относились японцы. "Я считал, - говорил Шумиловский, - что адмирал Колчак, как сильная личность, сможет удержать военную среду и предохранить государство от тех потрясений, которые грозили справа". Эти мотивы - популярность в демократических странах Америке и Англии и авторитет в военной среде - заставили Шумиловского подать свой голос за Колчака. "Я видел в этом гарантию, что те страшные события, которые происходили перед этим и которые только что произошли, не повторяться".

Шумиловский голосовал за Колчака "как [за] единственный выход из создавшегося тяжелого положения". Позже, однако, он пришел к убеждению, что Колчак - "очень плохой Верховный правитель", хотя и безукоризненно честный человек10.

Сразу после установления диктатуры Колчака из вице-адмиралов произвели в адмиралы. Спешно было составлено несколько постановлений и положение об управлений Россией. Правая печать Сибири единодушно пропела хвалебные гимны организаторам переворота. Его исполнители после комедии суда и оправдания были произведены Колчаком: Волков - в генерал-майоры, войсковые старшины Красильников и Катанаев - в полковники. Единственный член Директории, принявший активное и решающее участие на заключительном этапе переворота и своим именем санкционировавший его, - Петр Вологодский - стал почетным гражданином Сибири и получил чин 1-го класса, т.е. канцлера. Авксентьев и Зензинов, своими бездарными и безответственными действиями открывшие путь организаторам переворота, отделались почетной ссылкой за границу, получив "на мелкие расходы" по 75 тыс. золотых руб.

Другой влиятельный член Директории генерал Болдырев, в чьих руках была армия, отказался принять участие в перевороте, произошедшем за его спиной. В эту, ночь он находился в Уфе. В разгар затянувшегося ужина в честь высокого гостя в "Сибирской гостинице" его вызвали к прямому проводу из Омска. Адмирал Колчак сообщил ему об аресте членов Директории и о постановлении Совета министров, возлагающем на него верховное правление. В заключение адмирал, не дожидаясь ответа Болдырева, попросил его немедленно возвратиться в Омск, так как верховное командование над армиями принял он, адмирал Колчак.

Генерал Болдырев не только отказался санкционировать случившееся, но и сказал адмиралу, что переворот - это несчастье для России, что он гибельно отразится на состоянии фронта и вообще на деле борьбы с большевиками, и что он как член Директории должен протестовать против такого образа действий своих коллег. Когда Болдырев спросил Колчака, принял ли он во внимание то обстоятельство, что арест Директории означает новую гражданскую войну на два фронта, адмирал перебил его и резко ответил: "Генерал, я не мальчик, в ваших поучениях не нуждаюсь. Я взвесил вce и знаю, что делаю. Благоволите немедленно же выехать из Уфы. Это мой категорический приказ вам"11.

Против диктатуры попытался выступить Совет управляющих, предъявивший ультиматум Колчаку и Вологодскому с требованием немедленно освободить арестованных членов Директории и восстановить ее власть. Совет обратился к Болдыреву с предложением о совместных действиях, предлагая ему не признавать совершившегося переворота и остаться верховным главнокомандующим всеми войсками, находящимися к западу от Челябинска. Ему как члену Директории была обещана верховная власть над всеми областями, входящими в это объединение. Далее Совет гарантировал Болдыреву поддержку народной армии и чехов, предоставив Колчаку право осуществлять свою диктатуру в пределах Сибири. Но предложение вернуться к временам Комуча, не устроило Болдырева. Он уклонился от прямого ответа, заявив, что надеется разрешить кризис путем переговоров в Омске12. После встречи с Колчаком он отказался от попыток сопротивления диктатору, хотя и не пошел к нему на службу, предпочтя отставку и выезд за границу.

He выполнили своих обещаний "выбелить" Омск (т.е. подавить мятеж) в один день и чехи, на которых оказал давление английский генерал Нокс. Все это позволило Колчаку легко разогнать остатки Учредительного собрания в лице съезда его членов и Совета управляющих. Разгром Учредительного собрания, начатый Лениным, завершил Колчак.

В Омске считали, что режим военной диктатуры вместо эсеровской Директории позволит России победить и внутренних, и внешних врагов13. Однако жизнь скоро показала всю опрометчивость подобных расчетов. Первым и немедленным результатом переворота стал открытый переход эсеров на сторону большевиков.

В начале января 1919 г. ветераны Комуча, известные как группа меньшинства партии эсеров, во главе которой был В. К. Вольский, опубликовала заявление: "Делегация членов партии эсеров и президиума съездов Всероссийского Учредительного собрания призывает всех солдат народной армии прекратить гражданскую войну с Советской властью... и обратить оружие против диктатуры Колчака"14. Заключив союз с советской властью, Вольский выехал вместе с делегацией из Уфы в Москву15.

Колчак, как и лидеры Белого движения в других регионах, оказался перед лицом единого социалистического фронта большевиков и эсеров; за которых на выборах в Учредительное собрание проголосовало около 90% избирателей. Этот политический барометр точно показывал, кто победит в Гражданской войне.

Колчак по природе был консерватором. Он не имел политического опыта и, как военный человек, питал отвращение к парламентским процедурам и демократическим ценностям. Он признавался, что не верит ни в съезды, ни в совещания, а только в танки, которых никак не может получить "от милых союзников", в заем, который бы исправил финансы, в мануфактуру, которая ободрила бы деревню. "А законы все-таки ерунда, - говорил он. - Не в них дело. Если мы потерпим новые поражения, никакие реформы не помогут, если начнем побеждать, сразу и повсюду приобретем опору"16.

Уверовав в то, что винтовка и танк рождают сильную власть, Колчак создал в Омске милитаристскую модель управления Сибирью. Во главе этой системы находился Верховный правитель и Верховный главнокомандующий адмирал Колчак с диктаторскими полномочиями. Он управлял с помощью указов. При нем находился Совет ("звездная палата"), состоявший из председателя Совета министров и министров иностранных дел, внутренних дел, финансов и военного министра. Это была верхняя палата по управлению страной, где обсуждались вопросы внешнеполитические и военные. По признанию государственного контролера Г. А. Краснова, они и решались "верхней палатой в порядке верховного управления, не доходя до Совета министров"17.

Главное направление деятельности Колчака - военное - проводилось через Ставку. Это огромное военное учреждение охватывало все отрасли управления на фронте и территориях боевых действий, а также в тылу. Командующие войсками подчинялись начальнику штаба, а не военному министру. Эта важнейшая сфера деятельности полностью выпадала из компетенции Совета министров. Последний ведал делами гражданского управления, а малый Совет министров из товарищей министров решал только второстепенные вопросы.

Товарищ министра путей сообщения А. Н. Ларионов, выступая на омском процессе 1920 г., сообщил, что "министры не посвящали нас в тайны закрытых заседаний Совета министров, и подавляющее большинство того, что мы слышали здесь, было для нас полной новостью"18.

Придя к власти, Колчак немедленно объявил, что главной своей задачей считает вооруженную борьбу с большевиками: "Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру. Призываю Вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, труду и жертвам"19.

Как человек военный адмирал был привержен делу войны с Германией до победного конца, а Брест-Литовский мир считал национальной катастрофой. Он сразу же провозгласил верность всем договорам с союзниками и заявил о желании полностью погасить военный долг России.

Первые успехи колчаковской армии в боях против неукомплектованных и малочисленных частей красных способствовали признанию Колчака в качестве общероссийского лидера руководителями других белых фронтов, всеми антибольшевистскими силами и союзниками.

26 мая 1919 г. западные союзники известили Колчака, что они согласны поставлять оружие, боеприпасы и продовольствие и помогут ему стать правителем России, если он будет проводить демократическую политику. В ответ Колчак заявил, что он согласен на созыв нового Учредительного собрания после восстановления порядка, но отверг "учредилку" 1917 г. Он заверял западные правительства, что "во внутреннем устройстве" не может быть "возврата к режиму, существовавшему в России до февраля 1917 г.", что население получит землю, будут устранены различия по религиозному и национальному признакам. Подтверждая полную независимость Польши и автономию Финляндии в составе России, Колчак согласился "подготовить решения" о судьбе прибалтийских государств, кавказских и закаспийских народностей. Признал он и все национальные долги России20.

Этот ответ вполне удовлетворил союзников. Однако даже ближайший сподвижник адмирала, министр его правительства генерал А. П. Будберг заметил: "Странно, что такие серьезные вопросы решаются помимо Совета министров, по конституции Совету министров принадлежит огромная власть"21.

Вынужденный в угоду западным союзникам прикрываться демократическими декларациями, Колчак в кругу единомышленников не скрывал своего презрения к политическому плюрализму и парламентаризму. Более того, вся система созданной им власти не позволяла парламентским политикам вмешиваться в ведение войны.

Номинально с 18 ноября 1918 г. была установлена диктатура Колчака. Но адмирал не годился для этой роли. О полном отсутствии у него диктаторских качеств свидетельствовал лидер омских кадетов Н. В. Устрялов. В его дневнике есть такая запись о Колчаке, сделанная 21 июля 1919 г.: "Я боюсь - слишком честен, слишком тонок, слишком «хрупок» адмирал Колчак для «героя» истории"22.

Политические взгляды вождей и рядовых участников Белого движения были столь же разнообразны, как социально неоднородно было и само это движение. Разумеется, какая-то часть его участников стремилась к реставрации монархии и старого, дофевральского (1917 г.) режима. Но вожди отказались поднять монархическое знамя. В начале 1920 г., находясь в эмиграции в Китае, бывший премьер-министр колчаковского правительства Вологодский категорически отвергал обвинения Колчака "в реакционности и тайном стремлении восстановить монархию в России". Он характеризовал Колчака как человека, достаточно умного, "чтобы понять, что нет возврата к прошлому"23.

Один из лидеров сибирских кадетов, приведших Колчака к власти, А. К. Клафтон, видевший в нем гарантию против самодержавно-реставраторских устремлений сибирской военщины, на судебном процессе в мае 1920 г. признал, что глубоко заблуждался. "Мне казалось, - говорил он, - что в лице Колчака мы имеем честного национального вождя, вокруг которого группируются демократические элементы, и мы искренне верили в демократические декларации, которые издавали Верховный правитель и правительство... Но тогда еще не было ясно, что мы не имеем диктатора Колчака, а имеем игрушку в руках целого ряда атаманов, с одной стороны, и, с другой стороны, - той Ставки и военщины, о которых здесь говорили. Здесь не создалось ничего, а развился тот букет жестокостей и ужасов, который является признаком бессилия"24.

* * *

Свергнув эсеровскую Директорию, Колчак сохранил утвержденный ею Совет министров. Большинство членов кабинета составляли умеренные социалисты (П. В. Вологодский и Е. С. Старынкевич - эсеры, Л. И. Шумиловский, Н. И. Петров, А. А. Грацианов - социал-демократы, Н. С. Зефиров - энес и И. А. Михайлов - беспартийный социалист)25, но достаточно сильным был и прокадетский фланг.

Общим для ядра колчаковского правительства являлся также уклон в сторону сибирского областничества. Эта доктрина сводилась к более или менее ограниченной автономии Сибири в будущем и к ее изоляции от разложившейся большевистской России в настоящем. Изоляционистская идея требовала

соответствующих карантинных мер и противоречила расчетам создания в Сибири базы для планомерного движения на Центральную Россию, что противоречило планам Колчака восстановить единую и неделимую Россию.

В ноябре 1918 г., чтобы получить поддержку союзников, трудно было придумать лучшую маскировку под демократический режим, чем сохранение социалистического правительства. Позднее, когда Колчак убедился, что эффективной помощи от союзников ему ожидать нечего, он заменил умеренных социалистов в своем кабинете консерваторами и правыми кадетами.

По определению активного участника Белого движения И. К. Окулича, "правительство адмирала Колчака представляло собой по конструкции сколок с правительства императорской России с его централизацией, недоверием к местным людям". Очень критически оценил он и потенциал колчаковского правительства. В составе кабинета Окулич увидел провинциальных министров, сплошь серых людей, которые"мечтали сделаться вершителями судеб великой России". Фактически, отмечал он, делами вершат какие-то молодые люди, никому ранее не известные, действующие "с апломбом, присущим малоопытным и скверно осведомленным лицам", которые совершенно не интересовались и не считались с настроениями народных масс.

Встречи с Вологодским и Колчаком оставили у Окулича тяжелое впечатление. Вологодского он посетил в январе 1919 г., "доложив о результатах поездки в Париж, Лондон и Вашингтон". "Я увидел перед собой не председателя Совета министров всероссийского правительства, - вспоминал Окулич, - а типичного провинциала, каким я его знал в качестве присяжного поверенного в Томске, не имеющего государственной программы, не ориентировавшегося в международной обстановке, пожалуй, очень уставшего". Перед Окуличем сидел "безвольный человек, не представлявший всей совокупности дел и, по-видимому, лежащей на нем ответственности, одинаково готовый идти в роли председателя Совета министров с социалистами и монархистами".

Правительство было поражено интригами, междоусобной борьбой. К ноябрю 1919 г. из всего его состава, голосовавшего за Колчака, сохранили свои должности только министр труда Шумиловский и государственный контролер Г. А. Краснов. В апреле Окулич перед отъездом за рубеж был принят Верховным правителем. "С тяжелым чувством я покидаю родную Сибирь", - вспоминал он позже. За время пребывания в Омске Окулич видел, что "нервный, не знающий страны, населения и гражданских дел Верховный правитель, несущий на себе всю ответственность за совершающееся, является лишь номинальным диктатором"26.

Стабильность режима подрывали генералы и атаманы, они, "считая адмирала пешкой, поделили всю Сибирь между собой, каждый действовал за себя и враждебно относился к другому". "Колчак не сумел справиться, - отмечал Н.Н. Львов, - с атаманщиной, с проявлением грубой военщины, со своеволием генералов"27.

Неспособность правительства контролировать поведение атаманов Семенова, Дутова, Анненкова и других подорвала его репутацию как в самой Сибири, так и за границей. Тот факт, что казачьи атаманы продолжали грабежи и бандитские походы против населения при полной пассивности правительства, говорил о его слабости и дезорганизованности, стимулировал применение насильственно-репрессивных методов управления страной. Существенным пробелом программы колчаковского правительства, по мнению управляющего делами Г. К. Гинса, "была неясность его политической физиономии"28. Оно обещало вести войну с большевиками не на жизнь, а на смерть. Решение всех остальных проблем откладывалось до созыва Национального, а позже - Учредительного собраний, что было равносильно отказу от конкретной программы будущего государственного переустройства. В то же время документы колчаковского правительства были пронизаны отвлеченными идеями "единой, великой России" и "единоличной власти". Эти идеи, по словам Гинса, "выставлялись как самоцель, им приносились

жертвоприношения, и в увлечении ими было так же мало практичности, как и в стремлении левых партий к социализации земли и национализации промышленности"29.

Соратник адмирала генерал М. К. Дитерихс писал: "Единственной существенной идеей, владевшей, пожалуй, всеми, и объединявшей нас против советской власти, являлась одна маленькая, нечистая и уж во всяком случае не святая идейка: это жалкая идейка мести, ненависти к большевикам. Но такая отрицательная идейка не могла создать прочного и национального братского или государственного объединения, ибо сама по себе несла в себе, как отрицательная, элементы разрушения, раздора, зависти и алчности, что и проявлялось в течение всего пятилетнего периода белого движения. Так было на всех фронтах"30.

Метастазами насилия были поражены все государственные и военные структуры режима Колчака. В одной из бесед с Гинсом адмирал заявил: "Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас, и во всякой гражданской войне"31. Ненавистью к большевикам дышат и программные заявления Колчака. В своем обращении "К народам России" от 24 июля 1919 г. он объявляет большевиков шайкой грабителей, руководимых"международными отбросами", с которой он ведет смертельную борьбу, "пока враг не будет уничтожен".

Врагами России Колчак считал и умеренных социалистов. Партию эсеров, пользовавшуюся поддержкой сибирской деревни, он фактически загнал в подполье.

Судя по заявлениям и декларациям Колчака, его правительство стояло на почве демократии. Но на деле все было иначе. Это вынужден был признать тот же Вологодский. "Мы были совершенно искренни, когда в своих политических заявлениях выступали против«всякого рода насилия», за общественную самодеятельность. Но исполнители на местах, воспитанные на старых навыках обращения с народом, творили безобразия, пороли без разбора и старых и малых, виновных и невинных, реквизировали крестьянское добро за мизерное вознаграждение. Такие действия сильно дискредитировали в глазах населения центральную власть, а мы не имели достаточно сильного административного аппарата на местах, чтобы бороться с этими злоупотреблениями власти. К тому же гражданская власть в лице Совета министров, была парализована засильем военной власти, которая не считалась с правительством и творила такое, что у нас волосы на голове становились дыбом"32.

Самым трудным для антибольшевистского движения был аграрный вопрос. Колчак, как казалось, был близок к тому, чтобы разрубить этот гордиев узел. В декларации его правительства от 8 апреля 1919 г. население заверялось в том, "что урожай будет принадлежать тем, кто сейчас пользуется землей", даже если они не являются собственниками и арендаторами. Правительство обязалось принять меры "для обеспечения безземельных крестьян и на будущее время", используя для этого в первую очередь частновладельческую и казенную землю, уже фактически перешедшую к крестьянам. Этот шаг, наиболее радикальный в аграрной политике Белого движения, был направлен против дворянского землевладения в поддержку мелких трудовых хозяйств, владеющих землей как частной собственностью. Только так, подчеркивалось в декларации, можно обеспечить благосостояние многомиллионного русского крестьянства — здоровой и прочной основы обновленной, свободной и цветущей России. Окончательное же решение аграрного вопроса откладывалось на неопределенное время — до созыва Национального собрания, а самовольные захваты запрещались33.

Встретив сопротивление защитников помещичьего землевладения, Колчак делится своими мыслями с Деникиным. В письме к нему от 23 октября 1919 г. он доказывает, что недопустима политика сохранения отжившей формы землевладения и одобряет меры, направленные на переход земли в собственность крестьян, а земли, фактически перешедшие к крестьянам, предлагает сохранить за ними. Только такая политика, по мнению адмирала, "обеспечит необходимое сочувствие крестьянства освободительной войне, предупредит восстания и устранит возможность разлагающей противоправительственной пропаганды в войсках и населении"34.

Однако Колчаку не удалось осуществить эти намерения. По этому поводу Гинс заметил: "Слишком много вокруг власти российского правительства накопилось элементов старого режима, слишком робки и неопределенны были шаги правительства, направленные к реализации его обещаний"35.

Затягивание решения земельного вопроса вело к тому, что Колчак быстро растерял те политические преимущества, которые давали ему антибольшевистские настроения сибирского крестьянства. Приход Колчака к власти не привел к облегчению жизни крестьян. В условиях военной экономики его правительство обратилось к таким непопулярным мерам, как принудительные наборы в армию и реквизиции продовольствия, а, встретив сопротивление, начало карательные военные экспедиции против деревни, ответом на которые стали мощные вооруженные выступления крестьян.

Таким же глубоким внутренним противоречием была отмечена и национальная политика правительства Колчака. Действуя под лозунгом "единой и неделимой" России, оно не отвергало, по заявлению министра иностранных дел Ю. В. Ключникова, в качестве идеала "самоопределение народов". Но в том же заявлении подчеркивалось, что "крайние выводы из него" (образование самостоятельных государств) "не привлекают уже больше общественного внимания России"36.

В ответ на требования делегаций Азербайджана, Эстонии, Грузии, Латвии, Северного Кавказа, Белоруссии и Украины на Версальской конференции о предоставлении им независимости Колчак предложил подождать до Учредительного собрания. Отказавшись от создания на территории освободившихся от большевизма регионов противобольшевистской конфедерации, Колчак проводил политику, обреченную на неудачу. На горе нам, писал позже генерал Д. В. Филатьев, Верховный правитель был начисто лишен чувства реальности. Однажды, когда Колчак дал очень уклончивый ответ французскому премьеру Клемансо на вопрос о судьбе Латвии, Литвы и Эстонии, Филатьев спросил его, почему он не ответил более определенно? Колчак, по его словам, "немедленно запылал, «заштормовал» и, повышая голос, сказал: «Я не могу поступиться завоеваниями Петра Великого»"37.

Во время подготовки второго наступления генерала Н. Н. Юденича на Петроград генерал К. Г. Маннергейм сообщил Колчаку, что готов двинуть против большевиков свою армию. Единственным условием он выдвигал официальную декларацию Верховного правителя о признании независимости Финляндии. Колчак наотрез отказался принять это предложение, заявив, что идеей единой и неделимой России он не поступится ни при каких обстоятельствах и ни за какие "минутные выгоды"38.

Колчак соглашался лишь на автономию народов, находившихся на территории России - якутов, башкир, татар. Однако его правительство откладывало конкретные шаги в этом направлении до окончания Гражданской войны. Решение Омска о включении башкирских отрядов в регулярную белую армию повернуло их против колчаковского режима, не уважавшего их права на самостоятельность. Башкирские лидеры и 2 тыс. их солдат перешли на сторону большевиков, которые разрешили в феврале 1919 г. создание Башкирской республики. Сепаратизм, разбуженный революцией, стал союзником большевиков, выдвинувших лозунг самоопределения наций вплоть до их отделения от России.

Деятельность колчаковского правительства в Омске показала, что оно игнорирует жизненно важные проблемы, откладывая их решение до победы над большевиками. В конечном счете судьбы населения оказались в руках полевых командиров, которым оно было безразлично. В результате применение "военного права" стало настолько обычным делом, что даже закаленные правительственные чиновники начали протестовать. Гражданский губернатор Урала, уходя со своей должности в апреле 1919 г., свидетельствовал о полном произволе военных: "Узаконенные нарушения прав, репрессии без суда, порка даже женщин, смерть тех, кто был арестован «при попытке к бегству», аресты только на основании обвинения, передача гражданских юридических случаев военным, обвинение по доносу или в результате интриг - когда все это наваливается на гражданское население, глава края может быть лишь свидетелем происходящего"39.

Сложными и противоречивыми были отношения Колчака с союзниками, от которых он так и не добился официального признания. Американцы, англичане, французы, чехи, японцы имели на Дальнем Востоке и в Сибири различные интересы и проводили свою политику. Это очень затрудняло положение правительства Колчака. Иностранные воинские части боевых действий на фронте не вели, а чехословацкие войска охраняли Сибирскую железнодорожную магистраль, но сражения на финансовом и дипломатическом фронтах не утихали.

Внезапное занятие в августе 1918 г. Казани чехами сделало Омское правительство обладателем части золотого запаса России на сумму около 700 млн. золотых руб. У Советской России его было лишь примерно на 600 млн. руб. За поставки оружия, боеприпасов и обмундирования союзники требовали валюту, но сам Колчак и другие представители омской власти делали недвусмысленные заявления о том, что находящийся на хранении в Омске золотой фонд является собственностью всего русского народа и потому неприкосновенен. Директор кредитной канцелярии министерства финансов колчаковского правительства А. Никольский писал позже: "Я считаю и считал, что нужно было всею тяжестью бросить золотой запас, так неожиданно нам доставшийся, на чашу весов борьбы с большевизмом"40. С большим трудом практическим работникам удавалось преодолевать "идеалистическую" точку зрения Колчака. "К декабрю был образован фонд в 100 млн золотых рублей, большая часть которого была уделена на нужды правительств Деникина, Юденича и др."41

На деле Колчак не был таким идеалистом, каким его представлял Никольский. Он значительно чаще и в более крупных размерах опустошал доставшийся ему золотой фонд России. Об этом свидетельствуют протоколы закрытых заседаний Совета министров, о которых не подозревал один из главных финансистов Колчака. Именно там, в обстановке строжайшей секретности, создавались специальные фонды, из которых широкая золотая река текла прежде всего на Запад. Так, 19 апреля 1919 г. было принято постановление об отпуске "на расходы особого политического совещания в Париже по 40 000 франков ежемесячно"42. 19 сентября было отпущено 80 млн. руб. на оплату 45 тыс. т. фрахта за перевозку из Америки воинского снаряжения и обмундирования43. Деньги, выделявшиеся Деникину и Юденичу, также в основном попадали в заграничные банки в счет оплаты за боеприпасы и обмундирование. А это были немалые суммы. 17 апреля колчаковское правительство постановило "отпустить в распоряжение генерала Юденича 10 миллионов франков аванса за счет военного фонда"44. А 15 августа "отпущено в распоряжение Деникина 72 миллиона рублей на образование в его армии особой дивизии сибиряков"45. Когда Юденич образовал свое правительство и признал независимость Эстонии, Совет министров осудил эти его шаги, но в то же время 26 августа счел "необходимым ассигнование Юденичу просимой им суммы"46. Даже этот далеко не полный список свидетельствует о том, что колчаковское правительство расходовало из золотого запаса значительно большие средства, чем называл Никольский.

По мере ухудшения военного положения диктатора споры в Омске между союзниками и Колчаком о судьбе русского золота обострялись. Стремясь не допустить его захвата большевиками, союзники усилили нажим на Колчака с целью передачи золотого запаса под их охрану. В дневнике Вологодского от 29 сентября 1919 г. появилась запись о том, что однажды почти весь персонал дипломатических представителей и военных миссий явился к Колчаку и предложил ему взять под международную охрану государственное золото и вывезти его во Владивосток. На это Колчак ответил очень резко: "Не дам я вам золото под охрану, я вам не верю". Представители союзников ушли от Верховного подавленные и, может быть, "с затаенной злобой против адмирала"47.

Сложными были и отношения с Японией. Колчак не скрывал своей антипатии к ней, а его министр иностранных дел И. И. Сукин демонстративно проводил политику сближения с соперницей Японии Америкой. Японское командование отвечало активной поддержкой атаманщины, которая пышным цветом расцвела в Сибири. Мелким честолюбцам вроде Семенова и Калмыкова удалось при поддержке японцев создать в глубоком тылу Колчака постоянную угрозу Омскому правительству, которая ослабляла его и связывала свободу действий. "Застава" в Чите в любой момент могла остановить сообщение с Владивостоком, через который шло все военное снабжение колчаковской армии. Атаман Семенов"задержал" в октябре 1919 г. 2 тыс. пудов золота, отправленного во Владивосток для оплаты заказов на оборону.

Серьезный конфликт с западными союзниками произошел еще в начале 1919 г., когда Омск, уверенный в своих успехах, высокомерно отверг их приглашение участвовать в мирных переговорах всех противоборствующих сторон на Принцевых островах. Омское правительство Колчака заявило, что предложение сесть за стол переговоров с узурпаторами-большевиками наносит оскорбление патриотам России. В основе возросших амбиций Омска лежал очевидный рост интервенционистских настроений британских тори. Особой воинственностью отличался тогда первый лорд Адмиралтейства У. Черчилль, считавший, что более благоприятного момента для того, чтобы задушить большевизм в колыбели, не будет. Но в Омске не имели представления, что даже Черчилль не всегда мог навязать свою волю британским министрам и особенно премьер-министру Ллойд-Джорджу. Зато граф В. Н. Коковцов, бежавший в начале 1919 г. из советской России и оказавшийся на берегах Темзы, это почувствовал очень скоро. Хотя крупного царского сановника встретили в Лондоне радушно, хорошо зная его роль в сближении Англии и России перед войной, результаты встреч и торжественных обедов в его честь глубоко разочаровали графа, подтвердив прогноз французского посла в Лондоне Поля Камбона, который в беседе с экс-премьером прямо сказал: "Никакой интервенции вы не добьетесь, и ее не будет". В Англии, а еще больше в Америке "никто не желает вмешиваться в русские дела и их не понимают", добавил он. Англичане находятся «в руках "рабочей партии", и самый успех Ллойд-Джорджа на выборах был просто результатом сделки: он обещал рабочим, что Англия в Россию не пойдет, а рабочим здесь все-таки представляется, что большевики - это социалисты, друзья и защитники беднейшего пролетариата...»48

Отношения Колчака с представителем Франции генералом Жаненом были испорчены еще в 1918 г., когда Колчак, придя к власти, блокировал решение союзников сделать Жанена верховным главнокомандующим объединенными силами союзников, включая чехословацкие легионы и русские войска. После нескольких месяцев взаимных препирательств французский генерал возглавил на фронте действия чехословаков, а решение тыловых проблем было передано английскому генералу Ноксу. Колчак же сохранил за собой верховное командование сибирскими армиями и стратегические военные решения принимал самостоятельно, не консультируясь ни с кем из союзников.

Жанен, Нокс и Колчак были заинтересованы в увеличении относительно небольшого контингента сил союзников в Сибири. Но для этого требовалось одобрение и поддержка американского президента В. Вильсона. Вильсон же согласился лишь с планом комиссии Стивенса по управлению Транссибирской магистралью, который предусматривал создание межсоюзнического железнодорожного комитета из представителей США, Великобритании, Китая, Франции, Японии и Чехословакии с российским председателем во главе. Американцы охраняли район Владивостока, японцы - дорогу от Верхнеудинска до Читы и район Хабаровска, чехи - отрезок железнодорожной линии между Иркутском и Омском. Весь район к западу от озера Байкал отошел к французам, к востоку - японцам. Понимая, что такой раздел нарушает суверенитет России, Колчак никогда не одобрял действия союзников, хотя и вынужден был с ними примириться.

Единственной реальной надеждой Омска на внешнюю военную помощь был чехословацкий корпус, подчинявшийся непосредственно Жанену. Но так как ликвидированная Директория создана была при прямом участии представителей чешских легионеров, они в первый момент не признали переворот и попытались восстановить власть Директории, однако неожиданно столкнулись с возражением союзнических представителей, поддержавших Колчака, и вынуждены были отступить. И все же воевать за интересы диктатора они не захотели. Может быть, русская демократия и чешские легионеры ошибались относительно намерений адмирала Колчака и его окружения, писал позже член Комуча П. Д. Климушкин, "но тогда воспринималось (и теперь) как непреложная истина, как факт неоспоримый, что Колчак - реакция, Колчак-реставрация"49.

Кроме того, многим становилось ясно, что союзники обманули чехов, стремясь использовать их военный потенциал в большой политической игре в роли ударного кулака против советской России. Несмотря на огромные усилия Черчилля и других западных лидеров, к середине 1919 г. возможности английской и французской интервенции резко сократились. Без Германии и Польши начать атаки против советской России с запада было невозможно, а эти государства не могли активно участвовать в осуществлении планов Антанты.

Тогда Антанта делает ставку на чехов, стремясь втянуть их в широкомасштабную войну против большевиков. Но у чехов не было никаких стимулов бороться с Советами. Они добились своей главной цели - создания национального государства, обещанного Антантой в обмен на борьбу против Германии. После поражения Германии чехам в России делать было больше нечего. Чехи не видели причин рисковать своими жизнями ради "обанкротившихся восточных кузенов", ради колчаковского правительства, все больше напоминавшего царский режим. В середине ноября, в дни падения Омска, чехи опубликовали меморандум союзным представителям, в котором содержалась резкая критика колчаковского режима. В ответ на меморандум Колчак "повелел" прекратить всякие сношения с ними, и, хотя соратники Колчака В. Н. Пепеляев, И. И. Сукин и другие старались предотвратить окончательный разрыв с чехами50, Колчак лишился поддержки самой мощной вооруженной силы.

Стратегические просчеты колчаковского правительства в области внутренней и внешней политики усугублялись чудовищными ошибками в военной области. Главной из них стало решение отдать приоритет в развертывании боевых действий северному направлению. За это высказывался и генерал Нокс, стремившийся поддержать английские войска в Архангельске.

Начальник штаба 36-летний Д. А. Лебедев, не имевший ни опыта, ни знаний, также добивался от Колчака одобрения северного варианта наступления. Продвижение белых прекратилось так же быстро, как и началось. 26 мая премьер-министр Вологодский получил телеграмму генерала Р. Гайды, командовавшего Сибирской, или Северной, армией, который сообщал о катастрофическом положении на фронте в результате безумных директив Лебедева. Совершенно беспорядочно отступала Южная армия, резко упала боеспособность Сибирской. Гайда потребовал "принять необходимые меры к удалению от всякого участия в командовании генерала Лебедева" и заявил о своем отказе "считаться с распоряжениями начальника штаба". Но Колчак не захотел расставаться с Лебедевым и в конце концов сместил Гайду51.

Военные неудачи вскрыли и другие фундаментальные проблемы, существовавшие в армии Колчака: неэффективную мобилизацию людей и ресурсов, продажность и коррупционность командного состава, полный хаос в снабжении войск. В некоторых соединениях исчезало до 85% всех фондов продовольствия, одежды, табака и других предметов первой необходимости52.

Армия Колчака, состоявшая в 1918 г. из крепких боеспособных добровольческих частей, прежде всего из казаков и офицеров, весной 1919 г. стала в основном крестьянской. Началось резкое падение ее морального состояния и уровня боевой подготовки. Новобранцы целыми полками, батальонами и поодиночке дезертировали к большевикам.

К этому добавлялись бездарные действия военного командования-новоиспеченных генералов В. Н. Лебедева, К. Н. Сахарова, П. П. Иванова-Ринова.

В июле 1919 г. положение колчаковской армии стало катастрофическим. Один за другим пали города Пермь, Кунгур, Красноуфимск, Златоуст и Екатеринбург. К августу отступление белых шло уже по всей Сибири, разбитые войска откатывались к столице Колчака - Омску, который пал 14 ноября.

* * *

Колчак покинул Омск 12 ноября и оказался оторванным от фронта и от своего правительства, которое переехало в новую столицу - Иркутск. Бывшие соратники Колчака от Иркутска до Владивостока объединились с его врагами.

Во Владивостоке поднял восстание против режима Колчака один из его бывших ближайших сподвижников генерал Гайда, которого теперь поддержали эсеры, включая председателя Сибирской областной думы И. А. Якушева. Это восстание было подавлено воинскими частями под командованием генерала С. Н. Розанова, его участники были арестованы, и "во Владивостоке наступило спокойствие"53. Но вслед за Владивостоком открытое выступление против колчаковского режима произошло в Новониколаевске. Офицерское собрание провозгласило "мир с советской Россией" и созыв Учредительного собрания в Сибири. Генерал С. Н. Войцеховский арестовал зачинщиков выступления, но остановить развал режима было уже невозможно. А чехословацкое командование фактически превратило Колчака в заложника, отведя его поезд с золотом на запасный путь, пока чешские эшелоны с награбленным имуществом двигались безостановочно на восток.

Даже послушный Совет министров потребовал от Колчака пойти на смену политического курса. На заседании 19 ноября 1919 г. правительство пришло к заключению, что необходимо учитывать общественные настроения и привлечь в состав кабинета представителей более левых партий. Впервые министры осмелились обсуждать вопрос об отрешении Колчака от звания "Верховного правителя". Вологодскому было поручено "говорить об этом по прямому проводу с Верховным правителем в решительном тоне"54. Во время переговоров Колчак с порога отверг идею демократизации своего режима, предложенную Вологодским от имени Совета министров. Он объявил ему, что подписал указ об образовании при Верховном правителе Верховного совещания, состоящего преимущественно из военных, и по существу передал ему всю власть, подчинив этому совещанию Совет министров. Одновременно Колчак сообщил о том, что решил поручить формирование нового кабинета В. Н. Пепеляеву55.

Это был откровенный удар по предложенному Советом министров курсу.

Пепеляев был известен тем, что стоял на ультраправом крыле партии кадетов и никогда не отличался гибкостью. Его отличала слепая ненависть к большевикам и презрение к массам, которыми он считал возможным легко распоряжаться при помощи насилия, диктатуры. Соратник Пепеляева по партии А. А. Червен-Водали 1 ноября на приеме у Колчака вместе с делегацией Государственного Экономического совещания при обсуждении кандидатур на пост премьера высказался против Пепеляева, поскольку он как министр внутренних дел "отвечает за произвол в Сибири".

Кандидатуру С. Н. Третьякова, выдвигавшуюся либеральной частью правительства, адмирал отверг на том основании, что тот мало знаком с положением в Сибири "и не подходит как представитель крупного капитала"56.

Неожиданно для Колчака и Пепеляев потребовал изменения политического режима в сторону демократизации. Программа Пепеляева предусматривала следующее: Верховный правитель управляет через назначенных им министров, отказывается от исключительно военной системы управления, решительно вступает на "путь законности и борьбы с произволом", расширяет права "Государственного земского собрания", о создании которого Колчак уже сообщил в грамоте от 16 сентября, и сближается с чехами. По мнению Пепеляева, эти меры позволили бы обновленной власти осуществить "проникновение в народ, сближение с оппозицией, объединение здоровых сил страны". Принципиальное согласие Колчака с доводами Пепеляева было достигнуто. 22 ноября Колчак телеграфировал в Иркутск о назначении В. Н. Пепеляева председателем Совета министров57.

Пепеляев не только добился от "Верховного правителя" согласия круто изменить политику, но и привлек в правительство представителей либерально-оппозиционных сил: Третьякова в качестве заместителя премьера, Червена-Водали, ставшего управляющим МВД, и Бурышкина. Особую роль в последние дни колчаковского режима сыграл занимавший либерально-центристские позиции и выступавший за представительный строй на началах демократии А. А. Червен-Водали, возглавлявший угасавшее правительство в Иркутске с середины декабря 1919 г. до 5 января 1920 г.

Нежелание Колчака идти на какие-либо уступки, чтобы создать широкий антибольшевистский альянс и тем самым расширить основу своей власти, привело к активизации оппозиции адмиралу, в рядах которой заметное место занял и Червен-Водали. Под его влиянием Совет министров создал комиссию при МВД под председательством товарища министра М. Э. Ячевского, принявшую предложение Червена-Водали о "замене действовавшей системы управления подчинением военных властей гражданским"58. Члены Государственного экономического совещания, оппозиционно настроенные к правительству, создали специальную комиссию, подготовившую предложения "о необходимости коренного пересмотра всей деятельности правительства и о переходе к более целесообразному и более демократическому методу управления"59. Только 1 ноября Колчак согласился принять делегацию экономического совещания, но ограничился обещанием сменить премьер-министра.

Последний акт личной драмы Колчака тесно связан с деятельностью нового премьер-министра В. Н. Пепеляева. Колчак надеялся, что решительный и волевой Пепеляев, приведший его к власти, сможет спасти разваливавшийся режим. Однако неожиданно для Колчака вчерашний соратник заговорил с ним языком ультиматумов, потребовав изменения политического курса. Этот не объясненный исследователями поворот на 180 градусов становится понятным после ознакомления с рассказом Червена-Водали о беседе с Пепеляевым после назначения последнего премьером. Червен-Водали изложил ему свои возражения против его премьерства, но Пепеляев мотивировал свое решение принять предложение адмирала тем, что в противном случае вся власть будет в руках реакционных генералов. Пепеляев заверил Червена-Водали, что "курс политики должен быть совершенно определенно круто изменен" в соответствии с теми предложениями, которые Червен-Водали сформулировал еще в Омске и представил Верховному правителю и правительству.

Однако Червена-Водали не удовлетворили заверения Пепеляева, и он согласился войти в его правительство в ранге товарища министра внутренних дел при следующих условиях:

1. Созыв Земского собора с правом решающего голоса, с законодательными и учредительными функциями, способного решить вопрос о власти в Сибири и о прекращении всероссийского характера власти Колчака.

2. Немедленное изменение внутренней политики в плане объединения деятельности земств и городов с правительством.

3. Подчинение военных властей гражданским.

4. Прекращение деятельности министерства снабжения, созданного Михайловым.

5. Верховный правитель управляет исключительно через Совет министров и ликвидирует всякие органы при нем.

6. Устранение гражданских и военных деятелей, причастных к незаконной деятельности60.

Таким образом, новый политический курс, названный в исторической литературе пепеляевским, на самом деле был выработан более опытным либеральным политиком Червеном-Водали. Пепеляев же его озвучил и с присущей ему энергией, прибегая к прямым угрозам, стал добиваться от Верховного правителя проведения "левого курса" в жизнь.

Самой трудной задачей нового премьера являлась ликвидация конфликта с левой оппозицией. Пепеляев встретился с представителями партий эсеров и меньшевиков, земства и городской думы. Заявив о том, что он создает правительство не для мира с большевиками, а для борьбы с ними и что он против отречения Колчака от должности Верховного правителя, премьер заверил собравшихся, что ликвидирует военный режим и перейдет к новому гражданскому управлению. Но ответ эсера Е. Е. Колосова показал, что левая социалистическая оппозиция стремится к свержению нового кабинета, а не к соглашению с ним. "Для того, чтобы общество поверило новому правительству, - сказал Колосов, - нужно устранить всех виновных в создании диктатуры и ее ужасов и прежде всего одного человека. - Кого же именно? -простодушно спросил Пепеляев. - Вас, Виктор Николаевич, - отрезал Колосов"61.

К этому времени в Иркутске уже возникло в подполье альтернативное правительство - Политический центр, состоявший из эсеров, меньшевиков и земских деятелей. Вокруг него объединились все антиколчаковские силы социалистической ориентации. В его декларации говорилось, что Политцентр ставит своей задачей прекращение войны с советской Россией, созыв сибирского Народного собрания и установление договорных отношений с государственно-демократическими образованиями, возникшими на территории России.

25 ноября на заседании Иркутской городской Думы, куда были приглашены и иностранные представители, против правящего режима открыто выступили члены Политцентра Константинов и Колосов. Дума своим постановлением выразила недоверие власти Колчака62.

В конце ноября Пепеляев выехал из Иркутска для переговоров с "Верховным правителем". Несмотря на поражение, которое он потерпел в ходе переговоров с левой оппозицией, Пепеляев еще надеялся убедить Колчака в необходимости превратить Земское совещание в законодательный Земский собор и таким маневром отколоть земских деятелей от левой оппозиции. Но, как показали события, это была утопическая идея, ибо земцы вместе с Политцентром готовили восстание. По пути к Колчаку Пепеляев со своим братом-генералом успел совершить запоздалый "дворцовый" переворот: они арестовали генерала К. Н. Сахарова, командовавшего войсками, и заменили его генералом В. О. Каппелем. Братья Пепеляевы направили Колчаку телеграмму, в, которой в последний раз предлагали ему издать акт о созыве Сибирского земского собора для спасения самого Верховного правителя63. Однако вскоре Пепеляев заявил о своей полной лояльности адмиралу, заверив, что никогда не выступит против него.

Колчак по-прежнему не верил в политические комбинации и стоял за силовые, военные решения. В его планах особое место отводилось Забайкалью, где он собирался создать базу для борьбы с большевиками. Центральным событиям предстояло разыграться в Иркутске. Но у командовавшего там войсками генерала Артемьева не было достаточных сил. Поэтому предотвратить готовящееся в Иркутске восстание поручено было Семенову, имевшему боеспособные войска. С ним начались переговоры о возможном захвате им Иркутска. Атаман оговорил свое согласие полным подчинением ему всех вооруженных сил на Дальнем Востоке и в полосе отчуждения КВЖД. 21 декабря 1919 г. в Черемхове, под Иркутском, Политцентр поднял восстание. Колчак назначил Семенова главнокомандующим вооруженными силами Дальнего Востока64.

Этот шаг адмирала поставил правительство, находящееся в Иркутске, в трудное положение. Совет министров, по словам Червена-Водали, ставшего фактически его главой, приступил к осуществлению намеченных Пепеляевым реформ. Получив из Парижа выражавшую позицию западных лидеров телеграмму С. Д. Сазонова о необходимости"заместить Верховного правителя" Деникиным, Совет министров 22 декабря реализовал это указание.

Вслед за восстанием в Черемхове 24 декабря вспыхнуло восстание в предместье Иркутска Глазкове. Вечером на левом берегу Ангары возле железнодорожной станции его подняли два батальона 53-го полка. Власть здесь также перешла в руки Политцентра. Совет министров в условиях военных действий в полном составе собрать было трудно, - так появилась Директория из трех человек для оперативной работы. В нее вошли Червен-Водали как исполняющий обязанности председателя Совета министров, военный министр генерал от артиллерии М. З. Ханжин и товарищ министра путей сообщений А. Н. Ларионов. Директория 26 декабря вступила в переговоры с представителями земства и городской думы, поддержавших Политцентр и восставших.

Однако колчаковские генералы Сычев и Артемьев заявили, что имеют приказ Семенова подавить выступление, не считаясь ни с чем65. Их провокационные действия сорвали переговоры, которые возобновились лишь после кровопролитных столкновений 2 января 1920 г. Позиция Совета министров к этому времени стала еще более радикальной. Убедившись в необходимости прекращения братоубийственной войны, члены правительства "отказались от... мысли о передаче власти Деникину, ибо это было бы сохранением идеи противобольшевистских группировок"66 в условиях успешного наступления Красной армии.

Западные союзники Колчака, осознавшие, что падение адмирала неизбежно, поддержали в ходе переговоров Политцентр, который требовал отречения Колчака, смещения Семенова и ликвидации колчаковского Совета министров. Представители Политцентра заверили Запад, что будут продолжать борьбу с большевизмом67. Выбора у Колчака не было. Преданный всеми - и соратниками, и союзниками - он подписал 4 января 1920 г. указ о сложении с себя звания Верховного правителя и передаче его генералу Деникину. В ответ Политцентр прекратил переговоры с Советом министров и утром 5 января объявил о переходе власти в свои руки. Явившийся в здание городской думы Червен-Водали был арестован.

По списку, составленному Политцентром, было арестовано 18 министров Омского правительства. В действительности министром был среди них только Шумиловский, а остальные - товарищами министров. Однако повышение арестованных в ранге было не случайным. Политцентр провел эту акцию, готовясь к встрече с Красной армией, когда переход власти к большевикам был делом нескольких дней. Целью превращения товарищей министров в полных министров, по мнению Ларионова, было стремление "ценой наших голов выгородить свои"68.

После отречения Колчака в его окружении возник план бегства из Нижнеудинска в Монголию через горные перевалы. Однако вскоре стало ясно, что осуществить его не удастся, так как солдаты конвоя перешли на сторону рабочих, а затем и офицеры отказались идти вместе с адмиралом. Тогда Колчаку предложили переодеться в солдатскую шинель и вместе с адъютантом Трубчаниновым, затерявшись в одном из чехословацких эшелонов, бежать на восток. Но Колчак, по словам находившегося при нем генерала Занкевича, не захотел принимать милостыню от чехов. "Все меня бросили, - сокрушенно говорил он, - ничего не поделаешь, надо ехать". За одну ночь он поседел69. Западные союзники обещали ему беспрепятственный проезд через Иркутск на Восток.

Поезд № 52, в котором находились вагоны Колчака и Пепеляева под охраной чехословаков, прибыл в Иркутск 15 января. Несмотря на торжественные обещания союзников об обеспечении личной безопасности "Верховного правителя", по приказу Жанена чешское командование передало Колчака представителям Политцентра.

Позже Жанен пытался оправдать свое предательство тем, что чехи в любом случае пожертвовали бы Колчаком ради своего спасения и не подчинились бы приказу защищать адмирала. Кроме того, он не имел права "добавлять новые несчастья к тем, которые принес Сибири адмирал в последний год"70.

Политцентр направил к поезду комиссию, которая, приняв пленников, передала чехам акт о том, что"сего числа в 9 час. 55 минут по уполномочию Политического центра приняли от командира 1-го батальона 6-го полка майора Кравак в присутствии дежурного офицера поручика Боровичка бывшего Верховного правителя Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева". Акт подписали член Политцентра М. Фельдман, помощник командующего народно-революционной армией капитан Нестеров, уполномоченный Политцентра при штабе народно-революционной армии В. Мерхалев, начальник гарнизона Иркутска есаул Петелин71.

Чехи вручили представителям Политцентра следующий документ: "15-го января 1920 г. настоящим удостоверяю, что от уполномоченных Политического центра мной получен акт о принятии бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего предс[едателя] Сов[ета] мин[истров] Пепеляева. Деж[урный] офицер подпоручик Боровичка 6-го чеховойского полка"72. Под усиленной охраной Колчак и Пепеляев были доставлены в городскую тюрьму и помещены в одиночные камеры.

С первых дней провозглашения власти Политцентра его руководители столкнулись с настойчивым стремлением местных большевиков скорректировать "недоворот" в Иркутске и установить советскую власть. В целях сохранения демократической власти Политцентр выдвинул идею создания в Восточной Сибири временного буферного государственного образования несоветского типа. Тем самым Политцентр надеялся нейтрализовать опасность японского вмешательства, неизбежного в случае установления власти большевиков.

Делегация Политцентра направилась в Томск, чтобы договориться с Москвой через Сибревком. 19 января в Томске начались переговоры с советской делегацией, имевшей директивы "искать пути к мирному разрешению запутанного вопроса Восточной Сибири, по возможности избегая вооруженного столкновения"73. В результате переговоров создание буфера было одобрено.

Об этом председатель Сибревкома Н. И. Смирнов сообщает по прямому проводу в Москву. На следующий день Ленин и Троцкий дали ответ: "В отношении буферного ваше предложение одобряем. Необходимо лишь твердо установить, чтобы наш представитель или лучше два представителя при Политцентре были осведомлены обо всех решениях, имели право присутствовать на всех совещаниях Политцентра"74.

Томское соглашение было бы невозможно, если бы Политцентр не взял на себя обязательство передать советской власти Колчака и золотой запас. Это предположение подтверждается тем, что уже 22 января Политцентр подписал акт о передаче государственной власти на всей территории, освобожденной от реакционного режима, военно-революционному комитету РКП(б). Ему же передавался золотой запас, находившийся под охраной чехословацких войск, которым гарантировался пропуск на восток с оружием. Передача власти осуществлялась под гарантию "полной личной неприкосновенности демократии, боровшейся против власти Колчака"75. ВРК назначил приказом № 1 председателем чрезвычайной следственной комиссии, созданной Политцентром, большевика С. Г. Чудновского. Она приступила к допросам Колчака.

Выдача Верховного правителя означала конец организованной в государственном масштабе антибольшевистской борьбы. После поражения Колчака при поддержке остатков его армии еще возникали антибольшевистские правительства, но они имели локальный характер и никакого влияния на конечный результат борьбы не оказывали.

Передав золотой запас большевикам, Политцентр лишил Белое движение России главной материальной базы: из этого источника финансировались все вооруженные силы белых.

На судебном процессе против ЦК правых эсеров в 1922 г. обвинитель Н. В. Крыленко, допрашивая члена ЦК М. И. Веденяпина, спросил его о судьбе золотого запаса. Вот что он сообщил суду. Золотой запас, захваченный в Казани и позже переданный Директории, составлял "около 44 000 пудов". "После переворота Колчака мы его поручили чешскому правительству". Затем часть золотого запаса "захватил Колчак", часть затратили. "Если не ошибаюсь, - заявил Веденяпин, - 19 тысяч пудов наши товарищи, которые боролись против Колчака, взяли при нем"76.

Приведенные данные, не являясь окончательными, все же дают представление о том, сколько золота Комуч, Директория, союзники и Колчак растратили за год с небольшим и какая часть золотого запаса была поставлена на службу диктатуре пролетариата. Буферная игра, затеянная Политцентром, быстро пришла к логической развязке. Вместо демократического государственного управления в Иркутске установилось единовластие большевиков. С 25 января возобновил деятельность Совет рабочих и солдатских депутатов, а городская дума и губернское земство, активно боровшиеся с Колчаком, были упразднены77.

Переход власти в руки большевиков совпал с приближением к Иркутску остатков разбитых колчаковских армий, которые вел генерал Каппель, а после его гибели - генерал Войцеховский. Последний потребовал передать Колчака союзным представителям для последующей отправки за границу, выдать золотой запас и обеспечить белых продовольствием и теплой одеждой. А. В. Тимирева, сидевшая в той же тюрьме, что и Колчак, передала ему записку, в которой сообщала об этом ультиматуме. Колчак ответил, что смотрит на ультиматум скептически и думает, "что этим лишь ускорится неизбежная развязка"78.

Развязка, видимо, была ускорена и телеграммой председателя Сибревкома и члена реввоенсовета 5-й армии И. Н. Смирнова в исполком Иркутского совета.

В ней говорилось: "Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске настоящим приказываю вам: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить"79.

6 февраля ВРК принял постановление № 27 о расстреле Колчака и Пепеляева80.

Когда Колчаку объявили приговор, единственными словами адмирала были: "Значит, суда не будет?". В ночь на 7 февраля 1920 г. состоялась казнь. Колчак поблагодарил часовых и членов расстрельной команды, отказался от предложения завязать глаза. Тела Колчака и Пепеляева были сброшены под лед Ангары81. Так была закрыта еще одна кровавая страница трагической истории Гражданской войны в России, которая во многом определила последующий ход развития нашей страны.

Спустя немногим более года после прихода к власти Колчака пресса гадала: кем он войдет в историю - русским Наполеоном или русским Вашингтоном? По словам кадета Н. В. Устрялова, "жестокая судьба воочию обнаружила, что наполеоновский мундир, готовившийся для Колчака русскими национал-либералами, не подошел несчастному адмиралу, как и костюм Вашингтона, примерявшийся для него же некоторыми русскими демократами"82.

Колчаком было создано крупнейшее антибольшевистское правительство, фукционировавшее более года на обширной территории России, что позволяло ему претендовать на роль всероссийского. Именно поэтому адмирал Колчак был объявлен "Верховным правителем", о подчинении которому были вынуждены заявить все другие белые правительства. Это выдвинуло его в лидеры всероссийского сопротивления большевизму. Первые военные успехи Колчака создали реальную угрозу власти большевиков. Почему же произошло так быстро крушение власти "Верховного правителя"?

Колчак, будучи неопытным политиком, легко поддававшимся чужому влиянию, совершил немало ошибок. Прежде всего, он не смог выдвинуть четких лозунгов, близких и понятных народным массам. Кроме того, он допустил стратегический просчет, сделав ставку на западную помощь.

Отстаивая идею единой и неделимой России, он оттолкнул от себя всех лидеров отделившихся национальных государств, не смог добиться единства и согласованности в рядах Белого движения. И все же не это решило его судьбу.

Парадокс истории заключался в том, что непримиримые враги Ленин и Колчак объединились, чтобы уничтожить Учредительное собрание, преграждавшее им путь к единовластию, хотя только Учредительное собрание давало шанс для мирного развития России без войны и потрясений. Учредительное собрание не состоялось как представительное, парламентское учреждение, не стало "хозяином земли русской". Однако остались итоги выборов, которые никто не может отменить. Это был фактически всероссийский референдум, на котором около 90% избирателей высказалось за партии социалистической ориентации - около четверти за большевиков и примерно 65% - за эсеров.

Государственный переворот 18 ноября 1918 г. привел к катастрофическим последствиям. Разогнав остатки Учредительного собрания и Директорию, Колчак бесповоротно разрушил антибольшевистский лагерь и на следующий же день оказался перед лицом единого социалистического фронта. Вчерашние союзники эсеры повернули оружие против Белого движения. В итоге у Колчака осталась очень узкая социальная опора, победить с которой в Гражданской войне было невозможно.

Примечания

1. Подробно об этом см.: Тормозов В.Т. Белое движение в Гражданской войне. 80 лет изучения. М., 1998.

2. Допрос Колчака. Протоколы заседания Чр. сл. ком. Л., 1925. С. 44-45.

3. Там же. С. 106-108.

4. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-1789. Т. 6, л. 115-116.

5. Допрос Колчака... С. 155.

6. Дневник В. Пепеляева// Красные зори(Иркутск). 1923. №4. С. 85.

7. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 5. Л. 72. Эти данные привел на заседании трибунала государственный обвинитель Гойхбарг.

8. Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент в русской истории. Т. I. Ч. I. Пекин, 1921. С. 30.

9. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 1, л. 33.

10. Там же. Т. 5. л. 64-65.

11. Россия антибольшевистская: из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995. С. 81.

12. Там же.

13. Правительственный вестник. (Омск). 1918, 14 декабря.

14. Спирин Л.М. Классы и партии в Гражданской войне в России. М., 1968. С. 300.

15. Позже, арестованный по обвинению в попытке свержения советской власти, он заявит следователю: "Такой цели, начиная с 1919 г., у меня, безусловно, нет

и не было" (ЦА ФСБ. Следственное дело Р-44227, л. 33 об.).

16. Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. Ч. II и III. С. 350.

17. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 5, л. 190.

18. Там же. Т. 6, л. 291,291 об.

19. Россия антибольшевистская: из белогвардейских и эмигрантских архивов. С. 117.

20. Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и ее крах. М., 1983. С. 208-209.

21. Будберг А. Дневник белогвардейца. Л., 1929. С. 279.

22. Устрялов Н.В. Дневник// Русское прошлое. №2. Санкт-Петербург. 1991.С. 305.

23. ГА РФ, ф. 5873, оп. 4, д. 21, л. 21.

24. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 6, л. 300-300 об.

25. Иоффе Г.З. Указ соч. С. 201.

26. ГА РФ, ф. 5881, оп. 1, д. 410; Окулич И.К. Мои воспоминания. 1917-1931. Канада. Аббатс Форд, л. 38, 42-43.

27. Львов Н.Н. Белое движение. Доклад. Прага, 1925. С. 9.

28. Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. Ч. II и III. С. 573.

29. Там же. С. 583.

30. ГА РФ, ф. 5881,оп. 1, д. 298, л. 1.

31. Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. Ч. II и III. С. 346.

32. ГА РФ, ф. 5873, оп. 4, д. 21, л. 4.

33. Там же, ф. 175, оп. 4, д. 7, л. 6, 6 об.

34. Там же, ф. 446, оп. 2, д. 116, л. 19, 19 об.

35. Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. Ч. II и III. С. 573-574.

36. Цит. по: Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 195.

37. Филатьев Д.В. Катастрофа белого движения в Сибири. 1918-1920. Впечатления очевидца. Париж, 1985. С. 188-189.

38. Красный архив. 1929. Т. 2. С. 95-96.

39. Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. Ч. II и III. С. 181-184.

40. ГА РФ, ф. 5881, оп. 2, д. 141, л. 168.

41. Там же, л. 157.

42. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 9, л. 151.

43. Там же, л. 155 об.

44. Там же, л. 151.

45. Там же, л. 154.

46. Там же, л. 154 об., 155.

47. ГА РФ, ф. 5881, оп. 2, д. 773, л. 378.

48. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903-1919 гг. Париж, 1933. Т. II. С. 491-492.

49. ГА РФ, ф. 5881, оп. 2, д. 405, л. 28.

50. Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 234-235.

51. Россия антибольшевистская... С. 180-188.

52. Перейра, Норман Г.О. Сибирь: политика и общество в гражданской войне. М., 1996. С. 111.

53. Россия антибольшевистская... С. 241.

54. Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. Т. II. Ч. III. Катастрофа. Белград, 1931. С. 62-63.

55. Россия антибольшевистская... С. 249.

56. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 7, л. 18 об.

57. Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 236-239: Россия антибольшевистская... С. 250.

58. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 7, л. 18.

59. Там же. Т. 6, л. 241-242.

60. Там же, л. 243.

61. Мельгунов С.П. Указ. соч. С. 67-68.

62. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 7, л. 77.

63. Последние дни колчаковщины. Сб. док. М.; Л. 1927. С. 147-148.

64. Мельгунов С.П. Указ. соч. С. 83.

65. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 6, л. 251.

66. Там же. л. 361.

67. Стеногр. отчет переговоров о сдаче власти Омским правительством Политическому центру в присутствии высоких комиссаров высшего командования союзных держав. Иркутск (станция), январь 1920. Харбин, 1921.C. 32.

68. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 6, л. 361.

69. Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 256.

70. Перейра, Норман Г.О. Указ. соч. С. 130.

71. Народная мысль(Иркутск). №5. 1920, 17 января.

72. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-501. Т. 1,л. 3.

73. Бендрих Г.А. Декабрьско-январские бои1919-1920 гг. в Иркутске. Иркутск, 1957. С. 47.

74. Ленин В.И. ПСС. Т. 51. С. 334.

75. Сибирская правда. 1920. 24 января.

76. ЦА ФСБ. Следственное дело Н-1789. Т. 6, л. 137-138.

77. Сибирская правда. 1920. 8 февраля.

78. Допрос Колчака... С. 15.

79. Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 260.

80. Ширямов А. Иркутское восстание и расстрел Колчака// Борьба за Урал и Сибирь. М.; Л., 1926. С.302-303.

81. Колчак Александр Васильевич. М., 1994. С. 56.

82. Устрялов Н. В борьбе за Россию. Сб. статей. Харбин, 1920. С. 22.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.