Цветков В. Ж. Михаил Константинович Дитерихс

   (0 отзывов)

Saygo

Цветков В. Ж. Михаил Константинович Дитерихс // Вопросы истории. - 2013. - № 2. - С. 34-58.

Последний глава Белой России. Правитель Приамурского земского края, "последней пяди русской земли". Человек, решивший провозгласить лозунгом Белого движения восстановление монархии, последний главнокомандующий последней белой армии. В советской литературе Дитерихс именовался обычно как "махровый реакционер", "идеолог клерикальной контрреволюции", "черносотенной реакции", "ярый монархист", "ставленник американо-японского империализма"1. Но и в эмигрантской историографии фигура генерала Дитерихса часто упоминалась вместе с эпитетами "мистик", "Жанна-д-Арк в рейтузах", человек "не от мира сего", "наивный монархист".

Михаил Константинович Дитерихс родился в семье потомственных военных. Родовые хроники Дитерихсов берут свое начало в средневековье. Дитерихсы (Дитрихштейны) - старинный рыцарский род, владения которого располагались в Моравии, в Священной Римской Империи. В середине XVI - начале XVII в. в Европе шли религиозные войны, в которых участвовали и Дитрихштейны. Адам Дитрихштейн фон Никольсбург и его сын Франц были ревностными католиками. Кардинал, правитель Моравии, а затем и председатель Государственного совета Священной Римской Империи, Франц Дитрихштейн показал себя решительным борцом с церковной Реформацией. Однако оба старших брата Адама Дитрихштейна, родные дяди Франца, приняли лютеранство и во время Тридцатилетней войны воевали "за новую веру" в рядах шведской армии Густава Адольфа. Тогда, очевидно, в знак разрыва с "католическим прошлым", Дитрихштейны стали Дитерихсами. Потомки этой ветви старинного рыцарского рода появились затем в России в правление Анны Иоанновны.

В 1735 г. Иоганн Дитерихс получил от российского престола приглашение руководить постройкой морского порта в Риге, и затем, в награду, небольшой майорат в Кассупене. Его младший сын, именуемый в официальных бумагах уже как Иван Иванович Дитерихс, избрал пастырское служение в Эстляндии. После кончины своих бездетных братьев Иван Дитерихс стал единственным владельцем имения Кассупене и получил российское дворянство по Санкт-Петербургской губернии. В большой семье пастора Иоганна-Ивана выросло восемь сыновей. Все они пошли на военную службу. Они и их потомки участвовали практически во всех войнах Российской империи: от Альпийского похода А. В. Суворова до первой мировой войны.

Отец Михаила Константиновича, генерал от инфантерии Константин Александрович Детерикс (Дитерихс) получил известность как один из талантливых военачальников во время первой Кавказской войны. С ним был знаком Л. Н. Толстой, широко пользовавшийся "Записками о Кавказской войне" генерала Дитерихса при написании знаменитого "Хаджи-Мурата". Сестра Михаила Константиновича Ольга была замужем за сыном писателя - Андреем Львовичем Толстым. Их дочь, София Андреевна Толстая, в течение многих лет была директором музея Л. Н. Толстого Академии наук СССР2.

Михаил Дитерихс родился 5 апреля 1874 г. (все даты до 1918 г. - по старому стилю) в Петербурге. В 12 лет, в 1886 г., он был зачислен в воспитанники Пажеского Е. И. В. корпуса, в 1892 г. переведен в младший специальный класс корпуса, а в 1893 г. - в старший специальный класс, числясь в первой роте Кавалерийского отделения. В ноябре того же года молодой воспитанник удостоился особой чести - был произведен в камер-пажи высочайшего двора. Обязанный присутствовать при всех придворных церемониях, Дитерихс постоянно видел представителей царствующего дома. Полученное им воспитание в преданности престолу наложило отпечаток на всю биографию Дитерихса.

8 августа 1894 г. Михаил Дитерихс получил младший офицерский чин подпоручика и отправился к своему новому месту службы, в Туркестан, в конно-артиллерийскую батарею. Условия службы были нелегки, но она давала преимущества для строевого "ценза". Следовало думать о продолжении карьеры. В мае 1897 г. Дитерихс выдержал предварительный экзамен при штабе Туркестанского военного округа для зачисления в Николаевскую академию Генерального штаба. Пройдя предварительный отбор, он отправился в Петербург держать уже вступительный экзамен и получил высший балл. Осенью 1897 г., сразу же после зачисления в Академию, состоялось его венчание с дочерью генерал-лейтенанта Повало-Швейковского Марией Александровной. 7 августа-1898 г. у них родился сын Николай, а 29 июля 1902 г. - дочь Наталья. Наследникам этой линии суждено было остаться в СССР3.

Обучение в Академии Дитерихс проходил легко. Курс истории русского военного искусства преподавал профессор Михаил Васильевич Алексеев, будущий начальник штаба верховного главнокомандующего - Николая II, основатель Добровольческой армии. Он обратил внимание на молодого прилежного офицера, и это сыграло важную роль во время будущей совместной службы Дитерихса и Алексеева.

Летом 1898 г. Дитерихс получил следующий офицерский чин поручика и встретил XX век успешным окончанием 2-х классов Академии и поступлением на дополнительный курс. В мае 1900 г. он был произведен в штабс-капитаны, причислен к Генеральному штабу и назначен на службу в Московский военный округ. Служба на штабных должностях в частях МВО сопровождалась служебными командировками и инспекциями. В 1902 г. состоялось его производство в чин капитана и он получил свой первый орден св. Станислава 3-й степени. В 1903 г. капитан Дитерихс был прикомандирован к 3-му драгунскому Сумскому полку.

Размеренный ход службы прервала русско-японская война. 28 апреля 1904 г. он был назначен обер-офицером для особых поручений при штабе 17-го армейского корпуса. Под деревней Ляньдясань состоялось его боевое крещение. В двухдневных боях 12, 14 августа наступление японской гвардии было остановлено4. Приказом по Маньчжурской армии 18 сентября за участие в боях под Ляояном Дитерихс был награжден орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом; в 1905 г. за участие в сражении на реке Шахэ - орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Участвовал капитан Дитерихс и в последнем крупном сражении Маньчжурской кампании - битве под Мукденом. За участие в этих боях Дитерихс был награжден орденом св. Станислава 2-й степени с мечами.

Во время войны с Японией Дитерихс зарекомендовал себя исполнительным и инициативным штабным офицером. Оказавшись временно исполняющим должность начальника штаба корпуса в ответственный период отхода от Мукдена, не поддаваясь панике и хаосу, он сумел организовать планомерный отход отступающих частей. Он обладал способностью глубоко анализировать, сопоставлять данные и твердо, без излишнего педантизма исполнять принятые решения. Его стилю штабной работы были свойственны отсутствие излишней эмоциональности, внутренняя дисциплина, уверенность в себе5.

Во время русско-японской войны Дитерихс был удостоен высокой чести стать восприемником от купели долгожданного наследника российского престола Алексея Николаевича Романова. Бывшему пажу такое событие казалось сопряженным с божественным произволением, ведь он становился крестником Цесаревича, ответственным за его судьбу.

Войну Дитерихс закончил подполковником, в должности штаб-офицера для особых поручений при штабе корпуса, и был награжден орденом св. Анны 2-й степени с мечами. Дитерихс возвратился к службе в МВО. Его политические взгляды в те годы отличались прочным консерватизмом. "Мы встречались довольно часто на учениях, маневрах, полевых поездках, - вспоминал генерал В. Е. Флуг, в 1901 г. сослуживец Дитерихса в округе, - и нередко вели беседы на военные и общечеловеческие темы, между прочим о Льве Толстом, которому М. К. приходился родственником.., но к учению которого он относился, вообще, отрицательно... Это был офицер как офицер - неглупый, толковый, исправный, хорошо подготовленный к службе Генерального штаба". В ноябре 1906 г. последовало назначение на должность штаб-офицера для особых поручений при штабе 7-го армейского корпуса, в Одесском военном округе, в феврале 1909 г. - перемещение на такую же должность в Киевский военный округ. Большая часть времени проходила теперь непосредственно в штабе округа. Приграничный Киевский округ предназначался для развертывания Юго-Западного фронта, и служба в нем требовала постоянной готовности к ожидаемой войне с Германией и Австро-Венгрией. Особо отмечен был Дитерихс в приказе по штабу округа за "отличное руководство занятиями на стрелковых курсах в г. Межибужье". 6 декабря 1909 г. "за отличия по службе" он был произведен в полковники. В апреле 1910 г. Дитерихс принял должность старшего адъютанта мобилизационного отдела штаба округа. Его предвоенная карьера увенчалась переводом в столицу для службы начальником отделения в Мобилизационном отделе Главного управления Генерального штаба (30 июня 1913 г.). В этой должности он и встретил мировую войну. По воспоминаниям Флуга, который служил с Дитерихсом и в 1912 г., "из М. К. выработался самостоятельный, способный и дельный штаб-офицер Генерального штаба, а по характеру и убеждениям он остался таким же, каким я знал его в Московском округе6.

С началом боевых действий Дитерихс вернулся в КВО и стал начальником оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта, а 18 августа был назначен штаб-офицером для поручений при управлении генерал-квартирмейстера. Юго-Западный фронт под командованием генерала Н. И. Иванова должен был нанести главный удар на Карпаты и затем на Венгерскую равнину. От успеха его операций во многом зависел исход войны. Осенью 1914 г. Дитерихсу приходилось контролировать практически все направления штабной работы. В сентябре 1914 г. он замещал должность генерал-квартирмейстера штаба фронта. С 28 октября по 12 ноября, в решающий момент Галицийской битвы, полковник Дитерихс стал и.о. начальника штаба 3-й армии. Он блестяще справился с этой работой, заслужив похвалу со стороны генерала Иванова в приказе от 17 ноября 1914 года7.

Заслуги Дитерихса не остались незамеченными и начальником Штаба Юго-Западного фронта генералом Алексеевым, помнившим своего ученика. По его ходатайству полковник Дитерихс получил назначение генерал-квартирмейстером штаба 3-й армии, а 19 марта 1915 г. Алексеев взял его к себе в штаб Юго-Западного фронта и.о. генерал-квартирмейстера. Весна 1915 г. принесла горькие разочарования. Вместо ожидаемого наступления по всему фронту и выхода на Венгерскую равнину последовал контрудар австро-немецких войск - так наз. Горлицкий прорыв. С полным напряжением сил Дитерихс анализировал донесения от воинских частей, налаживал оперативное взаимодействие различных частей фронта. 28 мая 1915 г. "за отличную службу и труды военного времени" Дитерихс был произведен в генерал-майоры, 8 октября - "за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий" - награжден орденом св. Станислава 1-й степени с мечами.

В декабре 1915 г. командование Юго-Западным фронтом принял генерал-адъютант А. А. Брусилов. Он поручил Дитерихсу разработать план контрнаступления Юго-Западного фронта 1916 г., которое вошло в историю под именем "Брусиловского прорыва". Была разработана стратегия фронтального удара, с помощью которого можно было бы отбросить противника на нескольких участках фронта одновременно, не дать возможности подтянуть подкрепления с тыла, дезориентировать в отношении собственных намерений. Однако увидеть результаты своего плана Дитерихсу не довелось. 22 мая 1916 г. началось наступление Юго-Западного фронта, а 25-го, в разгар боев, было объявлено, что генерал-майор Дитерихс отправляется к новому месту службы - на Салоникский фронт, на Балканы, где ему предстояло командовать 2-й особой бригадой.

Перемены произошли и в личной жизни Дитерихса. Распался брак с Марией Повало-Шевейковской, а накануне отправки на Балканы 42-летний генерал обвенчался с Софией Эмильевной Бредовой.

Его бригада входила в состав межсоюзнических воинских контингентов, сформированных специально для действий на Балканах, и от ее начальника требовались качества не только военного руководителя, но и определенные дипломатические способности. 2-я бригада олицетворяла собой реальную Помощь единоверным "братьям-славянам". Верховное командование межсоюзническими войсками возлагалось на французского генерала М. Саррайля. 2-я особая пехотная бригада была укомплектована кадровыми офицерами и унтер-офицерами. Она формировалась в Москве, в Хамовнических казармах весной-летом 1916 года. Бригада, численностью около 10 тыс. солдат и офицеров, была отправлена морем через Архангельск. 21 июня 1916 г. отчалили первые три парохода - через Атлантику, Брест и Марсель в Салоники. В начале августа части бригады прибыли в Грецию и к концу месяца выдвинулись на линию фронта8.

В это время, под впечатлением "Брусиловского прорыва", Румыния вступила в войну, но крайне неудачно. Ее армия терпела неудачи, болгаро-австрийские войска вступили в Бухарест. Требовалось спасать нового союзника, и войска Салоникского фронта перешли в наступление. Неожиданно болгарские войска нанесли упреждающий удар. На левом фланге у города Флорина были атакованы сербские части. Для ликвидации прорыва Саррайль бросил 2-ю особую бригаду, сосредоточение которой еще не закончилось. Совместно с французскими частями, имея в своем распоряжении лишь один полк и собственный штаб, 10 сентября Дитерихс вступил в бой, чтобы занять город Монастырь на юге сербской Македонии в Битоле. Захват этого города обеспечил бы соединение двух участков Салоникского фронта - Западного (контролируемого итальянскими войсками) и Восточного (занимаемого совместным франко-сербско-русским контингентом). Главный удар наносили войска Восточного участка, и бригада Дитерихса оказалась на острие удара9. Болгарская армия отступила на север. Верховное союзное командование не могло не оценить успехов особой бригады, и приказом от 19 октября 1916 г. 3-й особый пехотный полк был награжден Военным крестом с пальмовой ветвью (Croix de Guerre rues palme) на знамя. Этой же награды удостоился и генерал Дитерихс. Десятки солдат и офицеров получили Георгиевские кресты и ордена10.

После присоединения к бригаде 4-го особого полка Дитерихс принял командование объединенной франко-русской дивизией, состоявшей из 3-го и 4-го особых полков, французского 2-го бис полка зуавов и двух групп артиллерии11. Дивизия возобновила наступление, и 19 ноября 1916 г. на плечах отступающих болгар 1-й батальон 3-го особого русского полка ворвался в Монастырь12. Тогда же в районе Охридского озера итальянские войска, наступавшие с территории Албании, соединились с русско-сербскими частями. Взятие Монастыря означало не только прорыв австро-немецко-болгарского фронта и соединение Восточного и Западного участков Салоникского фронта. Союзные войска впервые вступили на территорию Сербии, в Битоль, положив тем самым начало освобождению сербского народа, страны, первой принявшей на себя удар Центральных держав. Сербский королевич Александр Карагеоргиевич выразил признательность русским войскам и лично наградил Дитерихса сербским орденом "Белого Орла". Отметили подвиги франко-русской дивизии и во Франции. 10 января 1917 г. за бои под Монастырем Дитерихс удостоился высшей награды Франции - Ордена Почетного Легиона13. В России за бои под Монастырем он получил свой высший орден - св. Владимира 2-й степени с мечами.

Война приобрела позиционный характер. В ожидании общего весеннего наступления на всех фронтах, в надеждах на скорое победоносное окончание войны русские войска получили из России внезапную весть; 2 марта 1917 г. Николай II отрекся от престола. От Дитерихса потребовалось разъяснить своим подчиненным этот акт, подлинный смысл которого вряд ли он сам мог понимать тогда, вдали от родины. Дитерихс поступил как солдат, верный принципу "армия вне политики", понимающий, что главная цель - победа над врагами отечества. Во имя этой победы он призывал сплотиться своих солдат и офицеров. Ради нее он, возможно, готов был принять и политические перемены, неизбежные в новой России. Ведь к этому призывал и государь в своем манифесте.

Бригада присягнула новой власти - демократическому Временному правительству. В глазах Дитерихса-монархиста Временное правительство обладало статусом власти, которой повелел подчиняться император. В нескольких своих приказах (№ 51 от 25 марта, № 87 от 10 мая и № 95 от 18 мая 1917 г.) он призывал Подчиненных повиноваться Временному правительству, ради "полной победы над нашим врагом", приветствовал гражданские свободы в "свободной, независимой России", убеждал поддерживать воинскую дисциплину и верность "союзническому долгу". Нововведения Временного правительства, вплоть до знаменитого Приказа № 1 об избрании армейских комитетов, Дитерихс приветствовал, полагая, что они действительно позволят раскрепостить русского солдата, сделают его настоящим гражданином, сознательным бойцом за веру и отечество14.

С возвращением в начале июля в Россию для Дитерихса начался новый жизненный этап. Летом 1917 г. он встретил уже совершенно другую страну. Покидая Россию год назад, в разгар "Брусиловского прорыва", он верил в то, что его участие в боях на Балканах приблизит долгожданную победу. Вернулся же в страну, опьяненную дурманом свободы, где уже считалось, что воинская дисциплина - это пережиток "старого режима", где было небезопасно носить вензеля на погонах.

Приближалось знаменитое Корниловское выступление. С именем верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова в среде офицерства связывали надежды на то, что удастся "навести порядок", установить твердую власть и победоносно завершить войну.

Подчиняясь распоряжениям премьер-министра А. Ф. Керенского, Дитерихс 10 августа прибыл в Петроград, в Зимний дворец. Керенский в беседе с ним выразил заинтересованность в развитии "средней политической линии", без "контрреволюции с левого" и "контрреволюции с правого флангов". В качестве выразителя "средней линии" в армии Керенский недвусмысленно заявлял о предпочтении именно Дитерихса и предлагал ему занять должность сначала командующего Петроградским военным округом, а затем и военного министра15. Пока решалась его дальнейшая судьба, 22 августа Дитерихс выехал из Петрограда, получив разрешение посетить семью в Киеве. Однако доехать до дома ему не удалось.

Проезжая через Могилев, Дитерихс встретился с командиром 3-го конного корпуса генерал-лейтенантом А. М. Крымовым. Эта встреча сделала Дитерихса и очевидцем и участником всего "Корниловского выступления". Честность поведения Дитерихса во время следствия, тот факт, что он к моменту прибытия в корпус Крымова формально не занимал никакой должности, а также политическая лояльность к Керенскому на тот момент спасли его от ареста и "Быховского заключения" вместе с главными участниками выступления. Более того, в сентябре Дитерихс получил чин генерал-лейтенанта и должность генерал-квартирмейстера Ставки верховного главнокомандующего. Начальником штаба являлся сослуживец Дитерихса по Юго-Западному фронту генерал-лейтенант Н. Н. Духонин. Дитерихс стал "правой рукой" Духонина, его первым заместителем16.

После падения Временного правительства и бегства Керенского с поста главковерха 1 ноября 1917 г. Духонин принял на себя обязанности верховного главнокомандующего, а Дитерихс 3 ноября стал его начальником штаба. Ему пришлось стать свидетелем катастрофы Ставки. В разгар "кровавой недели" в Москве Дитерихс лично контролировал отправку, правда, запоздалую, во "вторую столицу" частей 3-й гвардейской кавалерийской дивизии17.

У Дитерихса был реальный шанс продолжить свою службу у большевиков. 8 ноября ему пришлось вести переговоры с новым, большевистским главковерхом прапорщиком Н. В. Крыленко - народным комиссаром по военным делам. 13 ноября 1917 г. Крыленко ультимативно потребовал от Духонина подчиняться большевикам и выполнять "Декрет о мире". После отказа генерала Духонина подчиниться Крыленко по телеграфу предписал ему сдать дела Дитерихсу. Но ни Духонин, ни Дитерихс на это не пошли. Еще 8 ноября, сразу же после своих переговоров с Петроградом, Дитерихс, не желая иметь ничего общего с новой властью, отдал приказ по управлению генерал-квартирмейстера о сложении с себя обязанностей генкварверха, передав их генерал-майору В. Е. Скалону18.

События Октября 1917 г. Дитерихс воспринял как закономерный итог слабости Временного Правительства, его неспособности навести порядок в стране. Понимая невозможность для себя идти на какие-либо компромиссы с новой властью и уверенный в необходимости борьбы, Дитерихс рассчитывал сделать Ставку реальным центром сопротивления, продолжить формирование добровольческих антибольшевистских частей19. Во время убийства солдатами Духонина Дитерихс находился у себя на квартире. "Товарищи" искали его везде, и, скорее всего, его отправили бы "в штаб Духонина", но он обратился за помощью к представителям французской военной миссии в Могилеве. Французы, помня заслуги генерала, награжденного Орденом Почетного Легиона, спасли ему жизнь. Из Ставки Дитерихс перебрался в Киев, где жил вместе с женой по фальшивому паспорту, написав свою фамилию задом наперед, - как надворный советник, чиновник военного времени Константин Михайлович Схиретидов20.

Дальнейшая его судьба была связана с частями Чехословацкого корпуса. В ноябрьские дни 1917 г. части корпуса вели бои в Киеве. Здесь ему была предложена должность начальника штаба корпуса21. Корпус формально подчинялся французскому военному командованию. Чехословацкие легионеры готовились к продолжению борьбы с немцами. По решению французского Генерального штаба они должны были проследовать на Западный фронт - через Поволжье, Урал и Сибирь, Владивосток. Вместе с семьей Дитерихс покинул Киев и в начале июня 1918 г. с головным эшелоном корпуса прибыл во Владивосток. Он не собирался в это время надолго оставаться в России, намереваясь в составе Чехословацкого корпуса попасть на Западный фронт.

Первоначально чешские части во Владивостоке стремились соблюдать нейтралитет. Но вскоре местный Совет обратился к ним с требованием о разоружении. В ответ Дитерихс ультимативно потребовал от Совета разоружить все имеющиеся в городе красноармейские части. После обмена ультиматумами чехи выступили первыми - в ночь на 29 июня. Под командованием Дитерихса была образована специальная Владивостокская группа. После разгона советчиков представители союзных держав заявили о переходе города и порта под международный контроль22. В июне 1918 г. группа Дитерихса начала продвигаться на запад и северо-запад по линии Транссиба, стремясь объединиться с частями Чехословацкого корпуса в Сибири, забайкальскими казаками полковника Г. М. Семенова и Сибирской армией полковника А. Н. Пепеляева. 31 августа Владивостокская группа соединилась с Восточной группой, действовавшей в Забайкалье, и было создано единое командование Дальневосточной группы23.

В октябре Дитерихс приехал в Уфу, где начала свою работу Уфимская директория. Здесь он встретился с назначенным верховным главнокомандующим генерал-лейтенантом В. Г. Болдыревым. При обсуждении вопроса об объединении всех антибольшевистских воинских контингентов под общим командованием Дитерихс отказался это сделать, заявив, что не хотел бы отрываться от чехов. В это время он не сторонился и от происходящих в Сибири политических событий. По свидетельству Флуга, прибывшего из Харбина во Владивосток для переговоров о подчинении местных военных и гражданских чинов временному правителю России генерал-лейтенанту Д. Л. Хорвату, Дитерихс, вопреки ожиданиям, заявил о поддержке главы демократического Временного правительства автономной Сибири, эсера П. Я. Дербера. Дитерихс, по-видимому, разделял мнения владивостокских политиков, опасавшихся "диктатуры" Хорвата, восстановления "черной реакции" и царской монархии. Не высказывал он поддержки "диктатуре" и после событий 18 ноября 1918 г., когда Совет министров Российского правительства призвал адмирала А. В. Колчака к власти в качестве верховного правителя. По свидетельству Болдырева, известие о приходе к власти Колчака Дитерихс встретил неодобрительно, разделяя тем самым взгляды многих представителей чехословацкого военно-политического руководства, считавших адмирала "узурпатором". Флуг писал, что "в начале колчаковской диктатуры... Дитерихс отказался от сотрудничества с верховным правителем, когда по приказанию последнего были арестованы 30 депутатов Учредительного собрания, занявших враждебную по отношению к перевороту позицию. Здесь Дитерихс становился как раз на "демократическую" позицию против Колчака". По мнению Флуга, генерал "отнюдь не затруднялся облекать себя в тогу демократа, когда это вызывалось тактическими соображениями"24.

Но в то же время помня "печальный опыт" 1917 года, Дитерихс понимал, что в армии нужна единоличная власть. После объединения вооруженных сил в ноябре 1918 г. был создан Западный фронт, включавший Екатеринбургскую, Камскую и Самарскую группы белых армий, а также чехословацкие, сербские и другие части, воевавшие на Урале. В ноябре-декабре 1918 г. Дитерихс возглавлял располагавшуюся в Челябинске генерал-квартирмейстерскую часть; с января до середины февраля 1919 г. был начальником штаба фронта, а затем временно исполнял должность главнокомандующего. К этому времени Он перестал числиться по Чехословацкому корпусу. Вместе со своими адъютантами, чешскими поручиками Л. Свободой и В. Клецандой он разрабатывал план наступательных операций. После "омского переворота" в руководстве Чехословацкого корпуса все большее влияние стали получать левые элементы, весьма негативно относившиеся к Колчаку и всем правым силам в Сибири. Дитерихс, с его прошлым царского генерала, мог показаться слишком правым. К тому же, после того как в боях лета-осени 1918 г. погибли лучшие солдаты и офицеры корпуса, карьеру в нем стали делать свои прапорщики и поручики. Заметную роль сыграло и то, что чехословацкие части с января 1919 г. были сняты с фронта на охрану Транссибирской магистрали, где их задачи сводились, по существу, к административно-полицейским функциям. Чтобы руководить этими силами, хватало знаний младшего офицера, а не генерала-генштабиста. Война на Западном фронте закончилась. Антанта торжествовала победу, и отправляться за границу было бессмысленно. Теперь Дитерихс был озабочен тем, чтобы его знания и опыт принесли пользу в России.

В начале 1919 г. Дитерихс в штабе Западного фронта планировал операции на Уфимском направлении. Но 8 января он был переведен на службу в Российскую армию верховного правителя и верховного главнокомандующего адмирала Колчака. В дневнике главы Совета министров П. В. Вологодского отмечено, что генерала проектировали на пост министра внутренних дел, идея была оставлена якобы из-за отсутствия у генерала должного "административного" опыта. 17 января 1919 г. верховный правитель возложил на Дитерихса "общее руководство по расследованию и следствию по делам об убийстве на Урале членов августейшей семьи и других членов Дома Романовых". 2 февраля 1919 г., ознакомившись с материалами следствия, Дитерихс доложил Колчаку, что расследование необходимо систематизировать, разбить следственные действия на ряд отдельных направлений25. В качестве специалиста, способного раскрыть обстоятельства дела, Дитерихсу был представлен недавно перешедший линию фронта судебный следователь по особо важным делам омского окружного суда Н. А. Соколов26.

В ходе следствия Дитерихс старался понять прежде всего причины свершившегося. Он пытался обосновать вывод, что акт цареубийства стал следствием глубокого раскола власти и общества, отсутствия чувства государственности и патриотизма у так называемой "общественности", у "бояр-западников". Эта антигосударственность привела к Февралю и Октябрю 1917 года, сделала возможным и цареубийство. При этом Дитерихс отнюдь не стремился возложить всю вину на деятелей Временного правительства, не искал корни некоего "масонского заговора". По его мнению, беда династии заключалась в том, что ей отказал в верности сам русский народ, нарушивший крестное целование, данное на Земском соборе 1613 года. Русский народ был ослеплен демагогией, исходившей сперва от "бояр-западников", а затем от левых радикалов-большевиков. Если бы народ сохранил свою верность клятве 1613 г. и оттолкнул от себя демагогов, подобных Ленину, Троцкому и Милюкову, то можно было бы избежать революционных потрясений, цареубийства.

Обеспечивалась максимально возможная в тех условиях тщательность следствия. Все документы составлялись в трех экземплярах (для Дитерихса, Соколова и английского журналиста Р. А. Вильтона, наблюдавшего за ходом следствия и готовившего информацию "на Запад"). В прессе материалы о ходе следствия не публиковались, и лишь изредка, в виде слухов, в некоторых правых газетах появлялись указания на то, что государь жив, укрыт в надежном месте и рано или поздно заявит о себе. Соколов получил специальный вагон, в котором жил и работал на станции в Екатеринбурге. К работе при необходимости подключались офицеры контрразведывательного отделения Восточного фронта под непосредственным наблюдением генерал-майора С. А. Домонтовича; раскопки в лесу выполняли солдаты Сибирской армии. Всего в следствии принимало участие более 1000 человек. По инициативе Дитерихса в начале июня начались раскопки непосредственно на Коптяковской дороге, в урочище Ганина Яма. Раскопки продолжались вплоть до сдачи Екатеринбурга красным войскам (это произошло почти через год после гибели царской семьи, 15 июля 1919 г.). Еще в феврале 1919 г. Колчак приказал Дитерихсу все собранные вещи, принадлежавшие царской семье и не имевшие непосредственного отношения к следствию, отправить в Англию для передачи близким родственникам Николая II, в частности его сестре Ксении Александровне. Однако по дороге большая часть вещей пропала27. Из всех этих реликвий у Дитерихса сохранилась лишь Библия с пометами государя и государыни, обнаруженная в комнате Ипатьевского дома.

Участие в расследовании цареубийства, очевидно, окончательно убедило Дитерихса в том, что происходящие в России события Смуты являются не просто противостоянием белых и красных, а противостоянием Христа и Антихриста, борьбой Добра со Злом под знаменем православной веры. Интересную оценку поведения генерала дал позднее С. П. Мельгунов: "Колчак жаловался, что мнения Дитерихса всегда шли наперекор его мнениям и что ему приходилось напоминать своему начальнику штаба, что лицом решающим все-таки является он, Колчак... Может быть, здесь играла роль политическая антипатия. Колчак для Дитерихса - демократ, следовательно, политический антипод. "Мистика" Колчака весьма мало сближалась с "мистикой" Дитерихса: у Колчака на первом плане была Россия, у Дитерихса - монархическая Россия". На этот же "мистицизм" обратил внимание и управляющий делами правительства Г. К. Гинс: "Дитерихс... еще не пользовался престижем в Сибири. Он принял командование в июле и беспрерывно отступал. Его считали монархистом и мистиком... Призывая на борьбу с большевиками, Дитерихс говорил только о храмах и о боге и объявил священную войну. Это казалось диким"28.

Но эти разногласия проявились позже. А в мае 1919 г. Колчак решил использовать знания и опыт Дитерихса, назначив его командующим Сибирской армией. Но перед этим Дитерихсу и генералу для поручений при Ставке М. А. Иностранцеву предстояло разобраться с конфликтом, возникшим между командующим Сибирской армией Р. Гайдой и начальником штаба генерал-майором Д. А. Лебедевым. Гайда, перейдя из Корпуса на службу к Колчаку, получил чин генерал-лейтенанта, но держал себя независимо по отношению к Ставке. Лебедев не мог с этим мириться и считал обязательным детальный контроль за армиями. Директивы Ставки подчас приобретали чересчур мелочный характер и не соответствовали положению дел на фронте. В результате Гайда публично заявил о своем неподчинении Ставке, что вопиющим образом противоречило воинской дисциплине. Именно к Дитерихсу, зная его как "обладающего достаточным служебным опытом и тактом", обратился Колчак с просьбой расследовать поведение Гайды. В ходе служебного разбирательства Дитерихс убедился, что Гайда, хотя и превысил допустимые полномочия, все же имел право выразить свое недовольство уже потому, что генерал Лебедев подчас требовал от фронта абсолютно невыполнимых вещией. Встретившись с Гайдой, используя свои контакты еще по службе в Чехословацком корпусе, Дитерихс убедил Гайду не делать никаких шагов, могущих навлечь на него обвинения в попытках захвата власти. Дитерихс обратил внимание Колчака и на недостаточный профессионализм Ставки. Лебедев и Гайда были оправданы, а конфликт между Ставкой и Сибирской армией исчерпан29.

Однако недоверие Колчака к Гайде сохранялось, и в конце концов 11 июля 1919 г. Дитерихс сменил его на посту командарма. Вступив в командование Сибирской армией, генерал издал весьма характерный приказ, призывавший солдат и офицеров сражаться "за веру православную", против большевистского безбожия и объявлявший всеобщую мобилизацию в прифронтовой полосе без каких - либо отсрочек. По мнению премьера Вологодского, подобные "мистические" мотивы не следовало выставлять в военных делах: "Удивительное невежество в политических вопросах, в политической тактике сказывается в этих офицерских приказах. Своим невежеством и неуместною решительностью погубят репутацию правительства".

Командовать армией Дитерихсу пришлось недолго. 26 июля 1919 г., в целях лучшего оперативного использования, она была разделена на 1-ю и 2-ю армии, под командованием генерал-лейтенантов А. Н. Пепеляева и Н. А. Лохвицкого, соответственно. Комадующим 3-й (бывшей Западной) армией был назначен сослуживец Дитерихса еще по штабу Юго-Западного фронта генерал-лейтенант К. В. Сахаров. Дитерихс в должности командарма успел лишь организовать планомерный отход сибиряков, расстроенных июньскими поражениями под Пермью и Кунгуром. Попытки задержать отступление под Екатеринбургом 12 - 13 июля не удались, и Дитерихсу с личным конвоем пришлось прикрывать эвакуацию военных и гражданских эшелонов из города30.

14 июля, в день оставления Екатеринбурга, Дитерихс получил назначение главнокомандующим армиями Восточного фронта {31}. 19 июля он отдал первую директиву в своем новом качестве. Он считал необходимым отвести войска в тыл, пусть даже за счет временной потери территории, перегруппировать силы, подтянуть резервы и после соответствующей огневой подготовки нанести одновременный фронтальный удар всеми армиями. Но на практике все вышло наоборот. Красные, вступив в оставленный Челябинск, отразили фланговые удары Уфимской и Волжской групп и продолжили наступление. Несмотря на очевидные успехи Уфимской группы генерал-майора С. Н. Войцеховского, сил для "сжатия клещей" не хватило. В боях 23 - 29 июля были израсходованы последние резервы. После "Челябинской катастрофы" уже весь Урал переходил под контроль красных. Теперь судьбу Белого движения на Востоке России могли решить только бои на степных просторах и водных рубежах Западной Сибири, а также своевременное занятие Москвы и Петрограда армиями Деникина и Юденича32.

Генерал Лебедев был отрешен от должности, и начальником штаба верховного правителя с 11 августа стал Дитерихс. На него возлагались также обязанности военного министра. Объединение в одних руках должностей главнокомандующего армиями Восточного фронта, начальника штаба верховного и военного министра в столь ответственный момент потребовало от Дитерихса максимального напряжения сил. Прежде всего требовалось реорганизовать аппарат управления войсками, приблизить военное руководство к фронту. С этой целью Дитерихс сократил количество подразделений Ставки, реорганизовав ее в отдельный штаб при верховном правителе, а освободившихся сотрудников отправил на фронт. 17 сентября последовало и полное расформирование Ставки. Следовало добиться максимально четкого выполнения принимаемых военным руководством решений, исключить, с одной стороны, мелочную регламентацию, с другой - самоуправство подчиненных33. Предполагалось укрепить управление фронтом и тылом на основе координации "командной, штабно-оперативной и административно-тыловой должностей"34. Требовалось усилить кадровый состав штаба, привлечь к работе, вместо "поручиков в генеральских мундирах", больше офицеров с академическим образованием, опытных генштабистов. С этой целью в Омск из Парижа был вызван бывший однокашник Дитерихса по Пажескому корпусу, начальник штаба военного представителя русских армий при союзных правительствах и союзном командовании генерал-лейтенант Н. Н. Головин.

Правда, прибытие в конце августа 1919 г. генерала Головина в Омск не привело к ожидаемым переменам. Он поддержал Дитерихса в его реформах, подготовил Колчаку "оптимистичный" доклад, основанный преимущественно на штабных сводках, и, сославшись на болезнь, вскоре уехал за границу35.

Основную задачу белых войск в Сибири Дитерихс видел в том, чтобы "оттянуть возможно больше советских дивизий на свой фронт и этим помочь армиям Деникина", которые стремительно наступали и в июле-августе 1919 г. заняли Полтаву, Киев, Белгород, Курск, продвигаясь на Чернигов и Орел. Готовилась к "броску на Петроград" Северо-Западная армия генерала от инфантерии Н. Н. Юденича. Стремясь не допустить переброски на эти направления красных дивизий с Восточного фронта, Дитерихс решил отвлечь внимание на себя. Что касается дальнейших планов, то они во многом зависели от успехов Деникина и Юденича36.

Несколько недель передышки в августе 1919 г. не могли дать белым армиям времени, достаточного для отдыха и пополнения. Тем не менее, согласно директиве Дитерихса, 1 сентября началось последнее наступление Восточного фронта - Тобольская операция. По расчету Дитерихса, наступление должно было стать внезапным и одновременным по всей широкой линии фронта (до 400 км)37. В результате сентябрьских боев красные отступили на 150 - 200 км, оставив почти все занятое ими в течение августа пространство от Ишима до Тобола, они потеряли около 20 тыс. человек, сорвалась отправка двух дивизий против Деникина. Но наступательный порыв белых иссякал. Они тоже понесли тяжелые потери - около 25 тыс. убитыми и ранеными, срочно требовались пополнения. Контингенты мобилизованных сибирских крестьян были практически исчерпаны, а те, которые удавалось отправить на фронт, быстро таяли, пополняя ряды дезертиров и красных партизан38. Нужно было найти новые источники резервов.

20 сентября Дитерихс издал директиву о создании на базе не истощенного мобилизациями Приамурского военного округа отдельного корпуса в составе двух стрелковых, двух казачьих (Уссурийской и Амурской) бригад и специальных частей. Убыль офицерского и унтер-офицерского состава предполагалось восполнить подготовкой их в специально создаваемых учебно-инструкторских школах. К весне 1920 г. новые формирования должны были выступить на фронт. Принципиально план Дитерихса представлял собой попытку возродить систему подготовки офицерских кадров, во многом сходную с существовавшей в Российской империи39.

Но фронт нуждался в немедленном усилении, и Дитерихс решил прибегнуть к пополнениям за счет добровольцев. Для Белой Сибири, в отличие от Белого Юга, этот источник комплектования не был традиционным. Началось создание совершенно новых добровольческих подразделений - Дружин Святого Креста и Зеленого Знамени. Общее руководство их формированием возлагалось на генерал-лейтенанта В. В. Голицына и профессора Д. В. Болдырева40. Дитерихс провозглашал "Крестовый поход против большевизма" (добровольцы-крестоносцы нашивали на грудь белые кресты). Клятва, которую добровольцы приносили на Святом Кресте и Евангелии, становилась символом их самоотречения. Вместе с воинами-крестоносцами в дружины записывались мусульмане. Однако боевая ценность дружин в большинстве случаев оказывалась невелика. Не имея военной подготовки (их набирали преимущественно из гражданских беженцев, отступавших вместе с белыми армиями от Поволжья и Урала), дружины несли тяжелые потери. Далеко не все они дошли до фронта, пополнив ряды тыловых гарнизонов и охранных команд. Проблема резервов этим не решалась, а благородный порыв добровольцев многими воспринимался скептически.

В это же время Дитерихс все чаще выступал с заявлениями о политических перспективах Белого движения. Одним из первых в Сибири он выдвинул идею созыва представительного выборного органа, на который могла бы опираться власть. По его мнению, правительству следовало проводить курс на дальнейшее укрепление единоличной власти с перспективой перехода к монархической форме правления, как наиболее приемлемой для русского национального сознания и спасительной для Белого движения. Об этом, согласно сохранившимся донесениям военного агента при "высоком комиссаре Великобритании" в Омске Ч. Эллиота, 7 сентября и 10 октября 1919 г. Дитерихс беседовал с генерал-майором П. Ф. Рябиковым. Будущий защитник идеи монархического Земского собора отметил, что в отличие от 1914 года; когда "Россия выступила как защитница угнетенных славянских народов, чтобы впоследствии объединить все славянство... теперь наши доброжелатели, союзнички, нас ни о чем не спрашивают, делят Россию оптом и в розницу, устраивая из нее (нечто) вроде каких-то удельных княжеств. Но.., когда Россия воскреснет и проснется в ней славянский зверь... пощады не будет за все нанесенные обиды". Дитерихс был также уверен, что "и Франция и Америка в настоящее время убедились, что для России единственный подходящий строй - монархический". Опытный контрразведчик Рябиков, в отличие от Дитерихса, был убежден, что "монархизм не может больше быть в России, и если он будет, то это вызовет новую гражданскую войну... слишком смело утверждаиг, что вся Россия стоит за монархию". Рябиков, напротив, считал, что "Франция и Америка... стоят безусловно за демократический строй в России". Однако переубедить своего начальника ему не удалось. Дитерихс был уверен в неизбежном возвращении к "монархическому строю" и категорически отрицал возможность коалиции с "демократическими политиками". Становилось очевидным, что в ближайшей перспективе центристский, "непредрешенческий" курс официального Омска неизбежно потребует пересмотра под влиянием этих тенденций и белой власти придется делать выбор в пользу более определенной политической позиции.

Эволюция взглядов Дитерихса показательна. Если в сентябре 1917 г., несмотря на участие в "корниловщине", он принял от Керенского должность генерал-квартирмейстера Ставки, а незадолго до "переворота" 18 ноября 1918 г. поддерживал демократическое Временное правительство автономной Сибири, то, очевидно, в ходе руководства расследованием обстоятельств гибели царской семьи он окончательно утвердился в монархических взглядах. Генерал отмечал необходимость созыва выборного Земского собора, составленного по сословному, а не по партийному принципу, с обязательным участием представителей "народа" (рабочих и крестьян). Земскому собору предстояло санкционировать возврат России к династическому правлению41.

В это время на фронте начался перелом. После двухнедельного перерыва 14 октября 1919 г. части 5-й и 3-й армий красных перешли в контрнаступление. Дитерихс надеялся остановить противника на рубеже р. Тобол. В течение десяти дней продолжались упорные бои. Красные не смогли прорвать фронт, однако захватили плацдармы на левом берегу. Видя, что дальнейшее удержание позиций приведет к окончательному истощению войск, Дитерихс предпринял новый контрманевр. 25 октября он отдал директиву, в соответствии с которой армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходили за р. Ишим, к Петропавловску и далее к Омску, Томску и Новониколаевску42. В сущности, данная директива повторяла план Тобольской операции: войска отходили в тыл, чтобы, пополнившись и отдохнув, нанести удар из глубины, одновременно и на широком фронте. Дитерихс не мог не отдавать себе отчета в том, что подобного рода маневр потребует уступки противнику значительной территории Белой Сибири, включая, возможно, и ее столицу - Омск. Он считал, что потеря Омска не приведет к военному поражению Белого дела43, но при этом недооценивал политические последствия захвата Омска красными.

4 ноября 1919 г. за отказ оборонять Омск Колчак, в довольно грубой форме, отправил Дитерихса в отставку с зачислением в резерв чинов главного командования. Его преемником на посту главнокомандующего армиями Восточного фронта стал генерал Сахаров, убедивший Колчака в возможности отстоять Омск. Его горячо поддержал министр торговли и промышленности С. Н. Третьяков, только что приехавший от Деникина44. Но боеспособность белых армий была уже невелика. Не прошло и недели, как Сахаров убедился в невозможности удержать город и отдал приказ об отступлении, вернувшись к плану Дитерихса. 14 ноября на окраины города вступили отряды красных партизан и части 27-й стрелковой дивизии45.

Армии Восточного фронта выступили в "Великий Сибирский Ледяной поход". К 14 февраля 1920 г., ровно через три месяца, их остатки, обойдя Иркутск, перешли по льду Байкал и вышли к Чите. В Иркутск Дитерихс выехал за десять дней до оставления Омска. Вместе с женой ему удалось относительно спокойно доехать до Читы. Снова оказались полезными его контакты с представителями чехословацкого и французского военного командования46. И когда Колчак 8 декабря из Красноярска обратился по телеграфу к опальному генералу с предложением снова возглавить руководство фронтом и Военным министерством, он получил от Дитерихса четкий и безапелляционный ответ. Готов вернуться, но при условии, что Колчак немедленно покинет пределы Сибири, выехав или за границу или на Юг. Подобное поведение генерала, уже находившегося в спасительном для белых Забайкалье, по отношению к верховному правителю, оказавшемуся в тяжелом положении военной и политической изоляции, многими воспринималось с осуждением. Флуг полагал, что Дитерихс в эти критические минуты стремился, по сути, выйти "сухим из воды". "Оппозиционность" генерала объяснялась "тактическими соображениями", которые "требовали разрыва с Колчаком, песня которого казалась Дитерихсу спетой"47.

Адмирала оскорбил ответ Дитерихса, и переговоры прекратились. Помимо дел военных важное значение имело сохранение материалов следствия об убийстве царской семьи. Реальная угроза того, что документы могут попасть в руки большевиков, заставила Дитерихса обратиться к главнокомандующему союзными войсками на Востоке России генералу М. Жанену с просьбой о сохранении документов, и сундучка с августейшими останками. Жанен согласился, и 18 марта 1920 г. Дитерихс передал ему материалы следствия48. Их дальнейшая судьба неизвестна.

Видное место занимал Дитерихс и на службе в белом Забайкалье. Приказом главнокомандующего всеми Вооруженными силами Российской Восточной Окраины от 26 июля 1920 г. генерал-майора Г. М. Семенова Дитерихс был назначен председателем Военного совещания. Ему также поручалось временно возглавить Военное и морское управление. В его компетенцию входило "разрешение всех вопросов армейского хозяйства и жизни" и даже "контроль над расходованием золотого запаса". Были разработаны "схема военного аппарата со всеми его частями", "меры обеспечения пайками военнослужащих", "пенсионный устав". Постановления Военного совещания подлежали утверждению Семеновым. По инициативе Дитерихса был установлен порядок присвоения "Знака отличия военного ордена "За великий Сибирский поход"", введенного генерал-майором Войцеховским, - самой массовой награды для тех, кто служил у Колчака. Дитерихс выступил за предоставление "права ношения знака всем служившим в добровольческих российских войсках и армиях адмирала Колчака с 1918 г. по день кончины адмирала Колчака; 7 февраля 1920 г., и сражавшихся с большевиками в Сибири". Тем самым Дитерихс хотел выделить "ветеранов" Белого дела среди всех настоящих и будущих его участников.

Но и с Семеновым у него складывались конфликтные отношения. По оценке генерал-майора П. П. Петрова, "атаман не всегда выдерживал, а потом и вовсе перестал считаться с постановлениями" Совещания. Признавая военные заслуги Дитерихса, Семенов считал, что тот был настроен "как против меня, так и против порядков, заведенных в Чите". В свою очередь Дитерихс был убежден в опасности для фронта "вольностей" в дисциплине и необоснованных "привилегий", которыми пользовались "семеновцы" при попустительстве своего атамана. Но наибольшее недовольство кадровых "каппелевцев", к которым принадлежал и Дитерихс, вызывала политика сближения Семенова с "демократической общественностью", его постоянные уступки читинскому Краевому народному собранию и фактический отказ атамана от прерогатив верховной гражданской власти в Забайкалье, ярко выраженный в так наз. "Манифесте-обращении" от 25 августа 1920 года. В этой связи генералы-"каппелевцы" обратились за поддержкой к правителю Юга России генерал-лейтенанту П. Н. Врангелю. 23 октября из Харбина по каналам дипломатической почты было отправлено заявление, подписанное генерал-лейтенантами Д. Л. Хорватом, Н. А. Лохвицким и Дитерихсом, а также председателем Восточного государственного объединения СВ. Востротиным от лица "несоциалистической общественности". Показательно, что генерал Лохвицкий, проживая в Харбине, представлялся, в качестве "назначенного Врангелем командующего Русскими войсками". Авторы обращения исходили из того, что "после падения правительства Колчака на Дальнем Востоке единой власти нет". В отношении власти Семенова отмечалось, что он "согласно акта Колчака от 4 января принял от него полноту гражданской и военной власти на Дальневосточной окраине, впредь до распоряжений генерала Деникина, ныне преемственно ваших (то есть Врангеля - В. Ц.)". Вместо того, чтобы полностью координировать свои действия с белым Югом (фактическим центром всероссийского Белого движения), атаман, по их утверждению, начал переговоры с "социалистами-коммунистами и передал гражданскую власть Читинскому областному народному собранию с преобладающим социалистическим составом, чем внес смущение в ряды армии и, в связи с его прошлой незакономерной деятельностью, вызвал недоверие к себе антибольшевистских группировок и отрицательное отношение многих представителей союзных стран". Реальной силой для "борьбы с большевиками" могла бы стать армия (около 20 тыс. человек), отступившая в Забайкалье, проживавшие в полосе отчуждения КВЖД солдаты и офицеры, которых можно было "свести в войсковые части". Крестьяне и казаки, хотя и отличавшиеся "небольшевистским настроением", были восстановлены против власти "системой управления в минувшие годы Семенова, Калмыкова, Розанова и их сподвижников". "Во всех областях, - отмечалось в обращении к Врангелю, - несоциалистические цензовые элементы весьма значительны, но, несплоченные и в связи с отсутствием объединяющего центра, желают единовластия, основанного на провозглашенных вами принципах (программе врангелевского правительства - В. Ц.)".

Это означало политический курс, основанный на взаимодействии "твердой власти" и "населения". По оценке "каппелевского" генералитета, Дальневосточная армия, не доверяя Семенову, стремилась "быть частью армии" Врангеля (за исключением "незначительных и ненадежных воинских частей, главным образом, бурят и монголов", верных атаману). В организационном отношении признание власти Врангеля существенно укрепляло бы Белое движение на Дальнем Востоке. "Для объединения действий всех элементов, признающих вас главой общегосударственной власти, необходимо присутствие на Дальнем Востоке вашего представителя, который... являлся бы проводником объявленных вами государственных начал и центром группирующихся здесь вокруг вашего имени элементов для выполнения ваших предначертаний".

Однако добиться ожидаемого признания со стороны Врангеля "каппелевцам" не довелось. Судьбы белого Крыма, равно как и белого Забайкалья были предрешены наступательными операциями советских войск. В ноябре 1920 г. белые войска отступили из пределов бывшей Российской империи. Дитерихс оказался в эмиграции49.

В Харбине генерал подготовил книгу, основанную на сохранившихся у него копиях следственных дел о цареубийстве. Фундаментальный труд "Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале" был издан в 1922 г. во Владивостоке в двух частях. Первая часть отражала факты, версии, связанные с цареубийством. Основной вывод книги, о том, что все представители царской семьи погибли, никому не удалось спастись, вызывал позднее в Зарубежье обвинения в пристрастности Дитерихса, в его желании скрыть факты "чудесного спасения" кого-либо из Романовых. Многие представители правых (В. И. Гурко, В. В. Вырубов, Н. Е. Марков) бездоказательно считали Дитерихса и Соколова причастными чуть ли не к заговору против государя. Вторая часть, озаглавленная автором "Материалы и мысли", содержала исследование причин, приведших к катастрофе 1917 года. Очерк истории династии с 1613 г., детальный анализ событий Февраля и Октября подводили к заключению о необходимости возврата России к ценностям православия, самодержавия и народности.

Жизнь "зачисленного в резерв" генерала в Зарубежье проходила тяжело. 1 июля 1921 г. родилась дочка Агния. 47-летнему отцу семейства приходилось добывать средства к существованию, принимаясь за любую работу. Несмотря-на собственные материальные трудности, Дитерихсы помогали детям-сиротам. Приют "Очаг", созданный супругой генерала еще осенью 1919 г. в Омске, был полностью вывезен из России. В это время в России заканчивалась гражданская война и только на Дальнем Востоке, под прикрытием японской армии, с мая 1921 г. установилась власть Временного Приамурского правительства, поддерживавшего Дальневосточную ("Белоповстанческую") армию, составленную из частей бывшего Восточного фронта Колчака.

Летом 1922 г. Приморье оказалось в состоянии острого политического кризиса. Япония начала переговоры с Дальневосточной республикой (ДВР) и советской Россией, подготавливая вывод своих войск с Дальнего Востока. Белым оставалось надеяться только на собственные силы. Однако после боев под Волочаевкой и Хабаровском Дальневосточная армия оказалась обескровленной. Начались и внутренние раздоры. Борьба шла между "Приморским парламентом" (Народным собранием), в котором преобладали представители левых, социалистических групп, и Временным Приамурским правительством братьев С. Д. и Н. Д. Меркуловых (первый - юрист, консультант Владивостокского городского самоуправления, глава правительства, второй - владелец пароходства на Амуре, член Владивостокского биржевого комитета и Приморской торгово-промышленной палаты). 14 мая 1922 г. Народное собрание объявило о выборах 13 июня Учредительного собрания, в которое, наравне с другими политическими партиями, могли быть избраны большевики. В ответ правительство издало указы о роспуске Народного собрания. Часть армии поддержала депутатов распущенного Собрания ("нарсобовцев"). Но моряки Сибирской флотилии, кадеты и гардемарины, казаки встали на сторону Меркуловых. Его поддержали также монархическое общество "Вера, царь и народ", Союз Георгиевских кавалеров, Русское национальное студенческое общество, Совет казачьих войск и войсковых атаманов, Союз домовладельцев Владивостока. Раскол власти, раскол армии грозил окончательно похоронить антибольшевистское Приморье. На здании "Народного собрания" уже был поднят красный флаг, а на здании гостиницы "Золотой Рог" - бело-зеленый флаг сибирских областников. Единственным выходом представлялось установление новой власти, авторитетной среди армии и гражданского населения, способной объединить оставшиеся противоболыневистские силы. Правительство Меркуловых решило передать верховную власть одному лицу. Выбор возлагался на Земский собор - представительный орган, созванный не по партийно-политическому, а по сословно-профессиональному признаку.

Необходимо было назначить и нового командующего войсками. Спасение единства армии и флота виделось в приглашении лица, способного объединить разнородные политические интересы во имя продолжения борьбы с большевизмом. Наиболее подходящей фигурой для этого выглядел генерал Дитерихс. С одной стороны, он не был связан ни с одной из противоборствовавших группировок Приморья, с другой - обладал авторитетом как бывший главнокомандующий Восточным фронтом. Той части армии, которая поддерживала Народное собрание, импонировало его "демократическое" прошлое (формальная поддержка Временного правительства и командование подразделениями Чехословацкого корпуса в 1918 г.), а другим были известны его монархические симпатии. Получив телеграмму-приглашение генералов-белоповстанцев, Дитерихс согласился и 8 июня, в разгар политического противостояния Народного собрания и правительства, прибыл во Владивосток50. Вступив в должность командующего войсками и флотом, он 11 июня 1922 г. заявил, что армия поддерживает правительство Меркуловых и одобряет роспуск Народного собрания51.

Началась подготовка к созыву Земского собора. Принятый Народным собранием закон об Учредительном собрании считался недействительным. Выборы в "Учредилку", в которых участвовали политические партии и отдельные "возбужденные революцией" деятели, заменялись на представительства от различных сословных, политических, профессиональных структур, правительства, органов местного самоуправления, приходских собраний. Участвовать в выборах не имели права только "коммунисты и примыкающие к ним, а также социалисты-интернационалисты"52. Всего в работе Собора должно было принять участие 347 человек (реальное число участников составляло 276)53. Таким образом, в системе представительства очевидна была попытка возврата к традициям. XVII в., старым московским принципам созыва Земских соборов, когда интересы отдельных сословий, групп населения и, что самое важное, Русской православной церкви выступали на первый план. Интересы политиков, политической борьбы должны были уступить место деловой, продуктивной работе по возрождению начал русской государственности54.

23 июля 1922 г. после военного парада, крестного хода и молебна, на котором вместе с представителями РПЦ присутствовали представители старообрядческой общины и мусульмане, открылись заседания Земского собора. Первый же акт Собора (от 31 июля) имел историческое значение, так как впервые за всю историю Белого движения Дом Романовых был признан "царствующим". Член президиума Собора, участник Поместного собора РПЦ 1917 - 1918 гг. СП. Руднев обратил внимание на психологический фактор: "Нам, русским, своя, равная каждому из нас и для каждого при известных условиях возможная и доступная, верховная власть, носителем или носителями которой являются простые смертные - не власть. На простом, обыкновенном, хотя бы и самом порядочком человеке, мы не миримся: нам надо или какой-то чудесный, непонятный даже, ореол, окружающий носителя этой власти и проистекающий вне дел наших рук, причем облеченный таким ореолом не должен спускаться с высоты и равняться по генералу, полковнику, помещику, купцу или мужику, или же, если нет такого ореола, быть чуть ли не одним из мировых гениев, а еще лучше - праведником и великим святым, но таким, святость которого была бы непререкаема. На меньшем мы, русские, говорю, не помиримся и понесем скорее кабалу и господство чужаков, но своему простому смертному, ровне своей, за совесть, а не за страх - не подчинимся... У нас в Белом движении такого праведника не явилось, значит, не следует ли возглавить это движение вождем с привычным и не нами созданным, а самим рождением, ореолом? Общая мысль остановилась на князе крови последней царственной династии"55. Еще более категорично высказался на этот счет делегат П. П. Васильев: "Белые генералы, как бы популярны ни были их имена, всегда будут казаться узурпаторами власти"56. Следовало учитывать и юридический фактор. У любого представителя династии Романовых было больше формальных прав на верховное возглавление России, чем у каких-либо политических деятелей. Монархические настроения усилились в это время и в Русском Зарубежье.

Вообще, если в 1919 г. династическая, самодержавная монархия, по существу, заменялась моделью единоличной власти военного диктатора, опирающейся на представительное собрание, то в 1920 - 1921 гг. принцип приоритета единоличной военной власти постепенно стал уступать место принципу восстановления монархии, как оптимальной единоличной власти, обладающей необходимой легитимностью. Причем в это время все более востребованными становились проекты "земской монархии". "Царь и земля", "Царь и земство" - вот тот идеал, который противопоставлялся как "старому режиму", при котором отсутствовала "живая связь" государя с подданными, а доверие общества к власти блокировала бюрократия, так и новомодным республиканским иллюзиям 1917 года. Восстановление монархии произошло бы посредством Всероссийского земского собора. В 1920 - 1922 гг. монархические структуры становились важной частью общественно-политической основы Белого движения и существенно влияли на его политический курс57.

От имени Собора были посланы две телеграммы: ко дню тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны (5 августа) и тезоимениннику великому князю Николаю Николаевичу. Ввиду невозможности прибытия представителей Дома Романовых во Владивосток, следовало избрать правителя Приамурского края. Единоличная власть признавалась более всего соответствующей российской действительности. Многие члены Земского собора считали, что правителем края должно стать Лицо, так или иначе связанное со "старым режимом", из среды хорошо известных чиновников или военных. Наиболее подходящей представлялась им фигура бывшего Тобольского и Томского генерал-губернатора, камергера высочайшего двора Н. Л. Гондатти, проживавшего в Харбине. Возможность самому баллотироваться, на должность правителя Дитерихс допускал только в случае отказа Гондатти от избрания58.

Гондатти снял свою кандидатуру, и Дитерихс оказался единственным претендентом (братья Меркуловы заявили о самоотводе еще раньше). 8 августа на 12-м заседании Земского собора он был провозглашен "главою Приамурского государственного образования". Правительство сложило свои полномочия, передав правителю Приамурского края высшую военную и гражданскую власть. В своем указе № 1 Дитерихс "повелел" Приамурское государственное образование именовать Приамурским земским краем. Земскому собору следовало выбрать из своего состава Земскую думу, которая должна была составить основу представительной власти в крае, совместно с Приамурским церковным собором, созыв которого возлагался на архиепископа Харбинского и Маньчжурского Мефодия59. Отдельным приказом войска Временного приамурского правительства переименовывались в Земскую рать, а Дитерихс становился воеводой Земской рати, символически преемственной от Земской рати Минина и Пожарского, противостоявшей, как и в XVII в., "воровской рати" самозванцев и инородцев. Разрозненные воинские части переформировывались в четыре "рати" или "группы" ("Поволжская", "Сибирская", "Сибирская казачья" и "Дальневосточная")60.

9 августа 1922 г. указом № 2 Дитерихс, огласил основные принципы построения государственной власти в Приморье61. Местом пребывания Думы был назначен Никольск-Уссурийский. Устанавливалось, в частности, что от рабочих в Земскую Приамурскую думу может быть избран "работающий не менее 7 лет и имеющий какой-либо имущественный ценз в Приморье". Не могли быть избраны "члены коммунистической или какой-либо социалистически-интернациональной партии". Сами же эти партии объявлялись "нелегальными", а их члены подлежали высылке в пределы ДВР и Советской России62.

Местное самоуправление предполагалось построить в соответствии с историческими особенностями национальной государственности: "Каждый гражданин по вере его должен быть приписан при приходе своего вероисповедания. Церковные приходы объединяются в совет церковных приходов города и земских районов. В жизни всего государства будет иметь исключительное влияние церковный собор. Соединения церковных приходов должны будут заменить собой то, что теперь называется городским и земским самоуправлением. Все граждане должны приписаться к приходам. В назначенный день прихожане собираются в храме. После молитвы в церкви устанавливается урна, в которую прихожане опускают свои личные номера. Затем священник вынимает необходимое количество из них; таким образом составляется совет приходов. Во главе приходов будут стоять лица по назначению верховной власти. Лица недостойные и несоответствующие будут заменяться следующими, получившими очередной жребий. Благодаря этому в принцип будущих самоуправлений будут положены усмотрение и воля Божия. Надо думать, что новые органы самоуправления будут вполне авторитетны в населении. Никакой милиции, вероятно, не будет. Гражданам будет предоставлено право организации самообороны, под контролем церковных приходов.

В основу строительства Родины, таким образом, кладется принцип жертвенности; поэтому служащие и рабочие будут обеспечены только самым необходимым. И вообще, основная мысль предстоящей реформы должна состоять в глубокой вере в Промысел Божий. А провести его в жизнь можно только через церковь"63.

Таким образом, делалась попытка в какой-то мере возродить традиционные основы русского местного самоуправления допетровского времени. В России начала XX в. это означало полное исключение из практики основных органов местного самоуправления - земств и городских дум - любой политической борьбы, наносящей ущерб повседневной духовной и хозяйственно-административной жизни.

10 августа 1922 г. Земский собор завершил свою работу. Теперь предстояло защитить этот оплот русской государственности, решить многочисленные проблемы экономической жизни края и, самое главное, организовать противостояние неизбежному наступлению Красной армии. Но это не останавливало Дитерихса, взявшего на себя тяжелую ответственность правителя и воеводы.

Решения Земского собора оценивались современниками по-разному. Руднев судил довольно категорично: "В доме - пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками... Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать". Генерал Болдырев называл политику Дитерихса "повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке". Начальник штаба Земской рати генерал Петров отмечал: "Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела генералу Дитерихсу приходилось всех учить". Интересно мнение поручика-артиллериста Земской рати Б. Б. Филимонова, будущего автора объемного исследования "Конец белого Приморья": "Генерал Дитерихс... верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя церкви, царя и отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек веры и преданности к трем приведенным выше основам"64.

Решающие бои на Приморском фронте начались вскоре после ухода японских войск. То, что край сохранял свою независимость от советской власти во Многом благодаря "японским штыкам", признавали почти все. Однако вряд ли правомерным можно считать тезис советской историографии, согласно которой вся политика белых в Приморье диктовалась из Токио, а разгон Народного собрания и созыв Земского собора стали всего лишь итогом противоречий между "военными" (требовавшими продолжения участия Японии в делах ДВР) и "дипломатами" (выступавшими за мир с советской Россией)65. Японию в Приморье интересовали прежде всего собственные экономические интересы. Дитерихс, при известных симпатиях к чехам и французам, негативно относился к японской помощи. Именно поэтому он отказывался возобновлять контакты с атаманом Семеновым, считая его "японским ставленником", и приветствовал вывод японских войск66.

23 августа 1922 г. в соответствии с указом Дитерихса, штаб Земской рати, резиденция правителя и Земская дума переехали в Никольск-Уссурийский - "ближе к фронту". А 2 сентября штаб Земской рати приказал ее частям перейти в наступление вдоль Уссурийской железной дороги на Хабаровск. Главный удар наносили каппелевцы, ижевцы и воткинцы Поволжской группы (рати) генерал-майора (земского воеводы) В. М. Молчанова. Почти одновременно в наступление перешли полки армии ДВР. В результате упорных встречных боев войска ДВР потерпели поражение, и белые заняли ст. Шмаковка. Однако овладеть мостом через р. Уссури им не удалось. На фронте наступило затишье.

К 25 октября были созданы приходские советы во Владивостоке и Никольске-Уссурийском. Заработала Приамурская Земская дума, сочетавшая законодательные и исполнительные функции. Но для дальнейшей борьбы необходима была более активная поддержка тыла. Показательна характеристика деятельности генерала уже бывшим премьером Российского правительства Вологодским. По-прежнему критикуя генерала за излишний "мистицизм" он тем не менее признал очевидные успехи Дитерихса на политическом поприще: "Дитерихс в Приморье проявляет массу энергии и такту. Он посещает не только разные города Приморья, но селения и станицы, беседует с крестьянами и казаками, что весьма важно для поднятия его престижа, как Правителя и Воеводы, - он всегда производил обаятельное впечатление на тех, с кем ему приходилось встречаться и беседовать. Лично мне не нравится его мистичность и как будто бы показная религиозность". В условиях начавшегося наступления войск ДВР на Приморье и роста партизанского движения снова обострилась проблема резервов. Дитерихс решил, как и в 1919 г. при формировании Дружин Святого Креста, обратиться к населению с призывами о защите православной веры. Но воевода не только призывал к совести и патриотизму русских людей. Приходилось действовать и силой приказа. 26 сентября указом N 49 прекращались до 1 января 1923 г. только что начавшиеся занятия во всех высших учебных заведениях Приморья. Немедленному призыву подлежали также офицеры запаса. В течение двух недель во Владивостоке должно было собраться 4000, а в Никольск-Уссурийске 700 ратников. Собранные пополнения составляли резерв Земской рати, из которого периодически отправлялись бы на фронт маршевые роты. Снабжать резерв должны были все торгующие одеждой, обувью и бельем городские магазины и лавки, а финансирование обеспечил бы создаваемый за счет частных торговцев, кооперативов и банков фонд в размере 8,5 млн. золотых рублей67.

Но на фронт из Владивостока прибыло лишь 176 человек (из 4000), а из Никольска-Уссурийского 200. Ни снабдить, ни вооружить их должным образом не смогли, а вместо ожидаемых 8,5 млн. руб. Дитерихс получил заявление от Торглэво-пррмыщденной палаты Владивостока, в котором констатировалось "практически полное отсутствие средств и безусловная невозможность реализовать недвижимость и незначительные остатки товаров, имеющихся в городе". Дитерихс был поражен равнодушием владивостокских "торгово-промышленников", но не стал угрожать расстрелами и конфискациями (в Приморье смертную казнь заменила высылка в ДВР). 11 октября он объявил приказ: "В отношении тех граждан, кои выказали себя неспособными к добровольной жертвенности жизнью и достоянием во имя идеи, возглавленной Земским собором, не прибегать к насильственным и репрессивным мерам. Им судья - бог"68.

С 3 октября возобновились бои на линии Уссурийской железной дороги. Поволжская группа генерала Молчанова с подошедшими из Владивостока ротами юнкеров Корниловского военного училища вступили в бой с частями 2-й Приамурской стрелковой дивизии Народно-революционной армии (НРА) ДВР. Во встречных боях 4 - 5 октября каппелевцы и ижевцы Молчанова не смогли сдержать превосходящие силы красных и отступили на 50 км, к Спасскому укрепленному району. 8 октября начались бои за Спасск. В советской историографии было принято оценивать штурм Спасска как проведенный по всем правилам военного искусства, с ожесточенными боями за каждый из семи фортов, рукопашными атаками и штыковыми схватками. На самом деле после того, как в течение двух дней по спасским укреплениям было выпущено более 8 тыс. снарядов разного калибра и красная кавалерия начала обход города с юга, руководивший обороной Молчанов получил директиву из штаба Земской рати оставить город. При этом практически все атаки красных были отбиты, а форты заняты уже после того, как их оставили белые дружины69.

После Спасского боя Земская рать концентрировала силы в районе сел Вознесенское-Ляличи. Сюда стягивались подразделения Сибирской группы генерал-майора И. С. Смолина, Сибирской казачьей группы генерал-майора Бородина и Дальневосточной казачьей группы генерал-лейтенанта Ф. Л. Глебова. Сюда же подходили от Спасска части Поволжской группы. 13 - 14 октября 1922 г. произошло генеральное сражение. Красными командовал В. К. Блюхер, два года назад штурмовавший Перекоп. Еще 12 октября Дитерихс издал директиву о переходе объединенными силами Рати в контрнаступление в направлении на ст. Монастырище. "Активность и решительность до предела", "неуспеха не допускаю, и отхода быть не может", - требовал он от земских дружин. В начавшихся встречных боях серьезные потери понесли курсанты дивизионной школы 2-й Приамурской стрелковой дивизии70. Удачно действовали казаки. 13 октября бои шли успешно для белых. Однако 14 октября, после подхода основных сил НРА, натиск на фронт Земской рати усилился; понимая, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, Дитерихс приказал отступать. Теперь нужно было правильно организовать эвакуацию армии и беженцев.

Эту задачу удалось решить весьма успешно. Дитерихс лично контролировал посадку войск и беженцев на суда, а позднее - переход границы сухопутными войсками. Все желающие покинуть Приморье могли это сделать на 35 кораблях Сибирской флотилии под командованием адмирала Г. К. Старка и через г. Посьет, перейдя границу с Китаем. 26 октября 1922 г. Владивосток был оставлен белыми войсками.

Накануне эвакуации, 17 октября Дитерихс издал последний указ (N 68), гласивший: "Силы Земской Приамурской рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь земского Приамурского края. Скоро его уже не станет. Он как тело умрет. Но только - как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии - он никогда не умрет в будущей истории возрождения великой святой Руси. Семя брошено. Оно упало сейчас еще на мало подготовленную почву; но грядущая буря ужасов коммунистической власти разнесет это семя по широкой ниве земли русской и при помощи безграничной милости Божией принесет свои плодотворные результаты. Я горячо верю, что Россия вновь возродится в Россию Христа, Россию Помазанника Божия, но что теперь мы были недостойны еще этой великой милости Всевышнего Творца"71.

Правитель Приамурского края и Воевода Земской рати после отплытия из Владивостока присоединился к войскам в Посьете. Корабли Сибирской флотилии отправились в корейский порт Гензан, а затем в Шанхай и на Филиппины. Дитерихс и прибывший на границу генерал Лохвицкий договорились с администрацией китайского города Хунчуна о том, что войска переходят на положение беженцев и, пересекая границу, полностью разоружаются. Рано утром 2 ноября 1922 г. Дитерихс вместе со штабом Рати первыми перешли границу72.

После размещения части беженцев в приграничных поселках Дитерихс во главе "беженских групп" Земской рати совершил долгий, тяжелый переход от Хунчуна на Гирин и далее к Мукдену. После этого он вернулся сначала в Харбин, а летом 1923 г. с женой и дочерью, переехал в Шанхай. Дитерихс не собирался мириться с "беженским положением". Наибольшую известность получила деятельностиь Дитерихса на посту председателя Дальневосточного отдела Русского общевоинского союза (РОВС). Генерал видел возможность возрождения монархии в построении русской государственной власти на принципах "идеологии исторического национально-религиозного самодержавного монархизма", которая, в свою очередь, должна основываться только на "Учении Христа".

Перспективы династии он связывал с молодых представителями Дома Романовых. С декабря 1933 г. Дитерихс вел переписку с великим князем Никитой Александровичем, внуком Александра III, председателем "Общества распространения русской национальной и патриотической литературы". Дитерихс видел в нем потенциального вождя антибольшевистского сопротивления. Однако он считал, что встать во главе Белой борьбы представитель династии может только после создания единого антисоветского политического фронта, после начала непосредственных боевых операций на территории СССР, возможно и не без помощи иностранных "союзников"73.

В начале 1930-х годов, когда сила коммунизма, на фоне "успехов" первых пятилеток, героев стахановцев и покорителей Арктики, многим в Зарубежье представлялась огромной, призывы Дитерихса к возрождению монархии могли показаться еще большим анахронизмом чем в 1922 г. во Владивостоке. Но генерал продолжал непоколебимо верить в спасение России через возврат к историческим ценностям национальной государственности. В Шанхае Дитерихс работал в должности главного кассира Франко-Китайского Банка. Материальных трудностей его семья уже не испытывала и оказывала помощь детским приютам, занималась благотворительностью. Дитерихс оказывал финансовую поддержку "Обществу распространения русской национальной и патриотической литературы". На его пожертвования был издан труд профессора С. С. Ольденбурга "История царствования императора Николая II"74. Попечениями семьи Дитерихсов была устроена прекрасная домовая церковь. Значительные пожертвования выделялись на убранство храма Святителя Николая Чудотворца в Шанхае75.

Но главным делом оставалась борьба. Не случайно именно на деятельные в этом смысле организации было обращено внимание Дитерихса. Под его руководством в составе Дальневосточного отдела РОВСа готовились боевые группы, предназначенные для диверсий на территории СССР. После оккупации Маньчжурии японцами Дитерихс опубликовал "Призыв к Белой Русской эмиграции всего мира". В нем он ставил вопрос о возможности создания в Приморье буферного государства, а также единого Фонда для борьбы с большевизмом76. РОВС поддерживал тесные контакты с Братством Русской Правды (БРП) - боевой организацией, ориентированной на подготовку повстанческого движения в СССР. В последние годы жизни Дитерихс из-за усиливавшейся болезни легких не мог уже руководить Союзом так, как того требовала обстановка. Накануне второй мировой войны Дальневосточный отдел РОВСа внимательно следил за усиливавшейся активностью Японии. В переписке с генералом Е. К. Миллером Дитерихс указывал на возможность своего замещения бывшим командующим Дальневосточной армии генерал-лейтенантом Г. А. Вержбицким (начальником Тяньцзинского отдела РОВС с 1936 г.).

8 октября 1937 г., в возрасте шестидесяти трех лет Михаил Константинович Дитерихс скончался. Почти весь "русский Шанхай" пришел проститься с генералом. Дитерихс был похоронен на кладбище Локавей. Но бурные события XX века не пощадили его могилу. Во время "культурной революции" кладбище Локавей в Шанхае было уничтожено и на его месте построены жилые дома.

Примечания

1. Героические годы борьбы и побед. Дальний Восток в огне гражданской войны, М. 1968; Очерки истории Приморской организации КПСС. Владивосток. 1971; ШУРЫГИН А. П. "Этих дней не смолкнет слава..." М. 1982; ШИШКИН С. Н. Гражданская война на Дальнем Востоке (1918 - 1922 гг.). М. 1957; НАУМОВ С. Позорный конец белогвардейщины. В кн.: В огне революции. Сб. ст. и воспоминаний о революционных событиях на Дальнем Востоке. Хабаровск. 1927; ГОЛИОНКО В. П. В огне борьбы. М. 1958; и др.

2. РЫЖИКОВ Р. Генерал Михаил Дитерихс: забытое имя. - Посев, 1997, N 7.

3. Из частного архива А. А. Васильева (Дания).

4. ЛЕВИЦКИЙ Н.А. Русско-японская война 1904 - 1905 гг., М. 1938, с. 114 - 119.

5. Список Генерального штаба. Исправлен по 15 июля 1906 г. СПб. 1906.

6. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 194- 196,7 - 9.

7. Положение о полевом управлении войск в военное время. СПб. 1890, разд. 2, гл. 2, п. 55; ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 24, л. 39 - 42, 321, 55, 66 - 66об., 76.

8. ДИТЕРИХС М. К. Записки по пути следования во Францию. - Военная быль, 1956, январь, N 16, с. 2 - 6.

9. КОРСУН Н. Балканский фронт мировой войны 1914 - 1918 гг. М. 1939.

10. ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 11, л. 1 - 5об.

11. Там же, д. 24, л. 182.

12. ДАНИЛОВ Ю. Н. Русские отряды во Франции и на Македонском фронте 1916 - 1918 гг. По материалам архивов французского Военного министерства. Париж. 1933, с. 150 - 169.

13. Из частного архива А. А. Васильева (Дания).

14. ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 25, л. 66 - 66об., 122 - 123.

15. Там же, ф. 1780, оп. 1, д. 28, л. 241 - 248.

16. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2003, оп. -1, д. 1631, л. 35.

17. Там же, оп. 10, д. 204, л. 277.

18. ЛЕЛЕВИЧ Г. Октябрь в Ставке. Гомель. 1922. Приложение, с. 55; РГВИА, ф. 2003, оп.1, д. 35, л. 33.

19. Белое дело (Берлин); 1926, т. 1, с. 77 - 79, 81 - 82.

20. Из архива А. А. Васильева.

21. ТАТАРОВ Б. Участие чехословацких частей в боях за Киев. Ноябрь 1917 г. - Белая гвардия, 2003, N 7, с. 265.

22. ДРАГОМИРЕЦКИЙ В.С. Чехословаки в России. 1914 - 1920 гг. Париж-Прага. 1928, с. 38-42, 46 - 47, 212 - 213, 66.

23. ГОЛЕЧЕК В. Чехословацкое войско в России. Иркутск. 1919, с. 68 - 71.

24. БОЛДЫРЕВ В. Г. Директория. Колчак. Интервенты. Новониколаевск. 1925, с. 56 - 57; ГАРФ, ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 196 - 198; МЕЛЬГУНОВ С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 2. Белград. 1931, с. 184.

25. A chronicle of the Civil War in Siberia.and exile of China. The diaries of Petr Vasil'evich Vologodskii, 1918 - 1925. Vol. 1. Stanford (Ca.). 2002, p. 222 - 223; РОСС Н. Гибель царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве царской семьи (август 1918 - февраль 1920 г.). Франкфурт-на-Майне. 1987, с. 15.

26. РОСС Н. Ук. соч., с. 192.

27. Там же. с. 15.

28. МЕЛЬГУНОВ С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 3, т. 2. Белград. 1931, с. 39; ГИНС Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории, 1918 - 1920 гг. Т. 2, ч. 2. Пекин. 1921, с. 270.

29. ИНОСТРАНЦЕВ М. А. Первое поручение адмирала Колчака. - Белое дело, 1926, т. 1.

30. ПЕТРОВ П. П. Роковые годы. 1914 - 1920. Калифорния. 1965, с. 192; A chronicle of the Civil War in Siberia, p. 274 - 275.

31. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 39499, оп. 1, д. 13, л. 105.

32. ПЕТРОВ П. П. Ук. соч., с. 193 - 196.

33. ГАРФ, ф. 5936, оп. 1, д. 127, л. 29; ВАРЛАМОВА Л. Н. Аппарат военного управления Всероссийского временного правительства А. В. Колчака. 1919 г. - Белая гвардия, 2001, N 5, с. 22 - 23.

34. БУДБЕРГ А. Дневник. М. 1990, с. 296.

35. ГИНС Г. К. Ук. соч. Т. 2, ч. 3. Пекин. 1921, с. 295.

36. ПЕТРОВ П. П. Ук. соч., с. 198.

37. ГАРФ, ф. 341, оп. 1, д. 52, л. 324; ВОРОБЬЕВ В. Ф. Тобольско-Петропавловская операция. М. 1939, с. 23, 45 - 47.

38. РГВА, ф. 39624, оп. 1, д. 135, л. 570, 642об.

39. Там же, д. 7, л. 47об. -48.

40. Там же, ф. 40253, оп. 1, Д. 6, л. 10, 29.

41. БУДБЕРГ А. Дневник. - Архив русской революции (Берлин), 1924, т. 15, с. 265; МЕЛЬГУНОВ С. П. Два генерала (к психологии гражданской войны). - Голос минувшего на чужой стороне (Прага), 1926, N 1/14, с. 190 - 193; ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 25, л. 66 - 66об., ПО, 122 - 123; ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 195 - 200.

42. ГИНС Г. К. Ук. соч. Т. 2, ч. 3, с. 299.

43. РГВА, ф. 39624, оп. 1, д. 7, л. 92 - 93а.

44. Уфимец, N 65, 8.XI.1919.

45. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 13, л. 169; САХАРОВ К. В. Белая Сибирь. Мюнхен. 1923, с. 176- 179.

46. ЖАНЕН М. Отрывки из моего сибирского дневника. В кн.: Колчаковщина. Из белых мемуаров. Л. 1930, с. 136 - 144.

47. САХАРОВ К. В. Ук. соч., с. 197, 199; ГАРФ, ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 199 - 200.

48. РОСС Н. Ук. соч., с. 15 - 16.

49. Атаман Семенов. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. М. 1999, с. 202 - 205; ПЕТРОВ П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918 - 1922 гг.). Рига. 1930, с. 158; ЕГО ЖЕ. Роковые годы, с. 252 - 253; Красный архив, 1930, т. 3(40), с. 20 - 21, 23 - 24, 28 - 32.

50. Из архива А. А. Васильева.

51. Приамурье (Владивосток), 1922, N 1, июль, с. 12 - 13.

52. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 2, л. 5.

53. Там же, д. 3, л. 11; Русская армия (Владивосток), N 138, 23.VI.1922.

54. ГЕРМОГЕНОВ К. Земские Соборы. - Воин (Владивосток), 1922, N 4, май.

55. РУДНЕВ С. П. При вечерних огнях. Воспоминания. Харбин. 1928, с. 446 - 447.

56. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 4, л. 58.

57. ДАВАТЦ В. Годы. Очерки пятилетней борьбы. Белград. 1926, с. 48.

58. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 4, л. 61, 78.

59. Там же, л. 165.

60. Там же, ф. 937, оп. 1, д. 18, л. 1.

61. Русская армия, N 159, 11.VHI.1922.

62. ГАРФ, ф. 937, on. 1, д. 18, л. 2 - 3; ФИЛИМОНОВ Б. Конец белого Приморья. Сан-Франциско. 1971, с. 75.

63. Вечер (Владивосток), 21.VIII.1922.

64. РУДНЕВ С. П. Ук. соч., с. 457, 458; ПЕТРОВ П. П. От Волги до Тихого океана, с. 210; ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 63, 117.

65. ШИШКИН С. Н. Ук. соч., с. 241, НАУМОВ С. Ук. соч., с. 245; ГОЛИОНКО В. П. Ук. соч., с. 267.

66. Из архива А. А. Васильева.

67. A chronicle of the Civil War in Siberia, vol. 2, p. 99; ГАРФ, ф. 944, on. 1, д. 34, л. 15.

68. Русская армия, N 186, 14.Х.1922.

69. ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 228 - 233.

70. ШУРЫГИН А. П. Ук. соч., с. 59.

71. ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 334.

72. Там же, с. 358 - 359.

73. Из архива А. А. Васильева.

74. ЖИГАНОВ В Д. Русские в Шанхае. Шанхай. 1936; ХИСАМУТДИНОВ А. А. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографич. словарь. Владивосток. 2000, с. 109.

75. РЫЖИКОВ Р. Ук. соч., с. 37.

76. ЕФРЕМОВ Ф. Генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. - Военная быль, 1993, N 3(132), июль-сентябрь, с. 27.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.