Морозова Л. Е. Василий Иванович Шуйский

Василий Иванович Шуйский был вторым в истории России избранным царем (после Бориса Годунова). Его короткое правление (с 1606 по 1610г.) принесло немало бед не только самому Василию, но в большей степени всему государству. Поэтому по силе нелюбви и даже ненависти подданных он вряд ли сравним с кем-либо из царей.

Единодушно отрицательную характеристику давали Шуйскому известные историки. Н. М. Карамзин писал о нем: "Василий, льстивый царедворец Иоаннов, сперва явный неприятель, а после бессовестный угодник и все еще тайный зложелатель Борисов... возведен на трон более сонмом клевретов, нежели отечеством единодушным, вследствие измен, злодейств, буйности и разврата... мог быть только вторым Годуновым: лицемером, а не Героем добродетели... Без сомнения уступая Борису в великих дарованиях государственных, Шуйский славился однако ж разумом мужа думного и сведениями книжными, столь удивительными для тогдашних суеверов, что его считали волхвом; с наружностью невыгодною (будучи роста малого, толст, несановит и лицом смугл; имел взор суровый, глаза красноватые и подслепые, рот широкий), даже с качествами вообще нелюбезными, с холодным сердцем и чрезмерною скупостию"¹.

С. М. Соловьев, вслед за современниками, представлял такой портрет Шуйского: "Новый царь был маленький старик лет за 50 с лишком, очень некрасивый, с подслеповатыми глазами, начитанный, очень умный и очень скупой, любил только тех, которые шептали ему в уши доносы, и сильно верил чародейству". Почти такими же словами характеризовал царя Василия и В. О. Ключевский: "После царя-самозванца на престол вступил князь В. И. Шуйский, царь-заговорщик. Это был пожилой 54-летний боярин, небольшого роста, невзрачный, подслеповатый, человек неглупый, но более хитрый, чем умный, донельзя изолгавшийся и заинтриговавшийся, прошедший огонь и воду, видевший и плаху и не попробовавший ее только по милости самозванца, против которого он исподтишка действовал, большой охотник до наушников и сильно побаивавшийся колдунов". С. Ф. Платонов подверг сомнению законность воцарения Василия и полагал, что произошло это не по воле "земли", то есть земского собора, а умыслом одних бояр. Самого Шуйского он считал "образом политической безнравственности", постоянно находя в его поведении "непозволительную фальшь". В итогe, пo мнению исследователя, царствование Василия стало поворотным моментом для всей Смуты, поскольку во время него из смуты в высшем классе она перешла в смуту народную"².

Советская историография считала Шуйского царем- крепостником, который своей неразумной внутренней политикой, социальной демагогией, ошибками и злоупотреблениями властью привел к мощному народному восстанию - Крестьянской войне под руководством И. Болотникова.

Работы последних лет ничего существенно нового в характеристику самого царя Василия не внесли. Однако во многих из них подробно исследована история его рода и деятельность предков. В этом отношении наибольший интерес представляют труды С. Б. Веселовского, В. А. Кучкина, А. А. Зимина и Г. В. Абрамовича³.

Воссоздавая историю царствования Василия Шуйского, следует ответить на два основных вопроса: почему на трон Российского государства был возведен человек не царского, а лишь княжеского рода и с весьма сомнительными личными качествами; почему подданные настолько невзлюбили своего царя, что сами свели его с престола и отдали в плен к польскому королю?

Сам В. И. Шуйский полагал, что имеет все права на царский престол и в грамотах, рассылаемых по всей стране после воцарения, писал следующее: "Божией милостию мы. Великий Государь царь и великий князь Василий Иванович всея Руси, щедротами и человеколюбием славимого Бога и за молением всего Освященного собора и по челобитию и прошению всего православного христианства учинился есмя на отчине прародителей наших, на Российском государстве царем и великим князем, его ж дарова Бог прародителю нашему Рюрику, иже бе от Римского кесаря, и потом многими леты и до прародителя нашего Великого князя Александра Ярославича Невского на сем Российском государстве быша прародители мои, и по сем на Суздальской удел разделишася, не отнятием и не от неволи, но по родству, якоже обыкли большая братья на большая места седати"⁴.

Можно ли полагать, что это утверждение - истина? Действительно, Шуйские принадлежали к княжескому роду, родоначальником которого считался варяг Рюрик, но к нему же принадлежали и все остальные русские князья, число которых к началу XVII в. возросло до нескольких сотен. Больше прав на престол давало родство с прославленным князем Александром Невским, ведь его сыном был и Даниил Московский. Но некоторые исследователи сомневались в том, что суздальские князья (к ним относились и Шуйские) произошли от сына Александра Невского Андрея. Более вероятным им казалось, что первым суздальским князем был брат Александра Андрей Ярославич. Данные сомнения возникли от того, что в летописях оба Андрея часто путались. Г. В. Абрамович, исследовавший данный вопрос, решил, что путаница внесена в летописи умышленно в 30-е годы XVI в., когда Шуйские были всесильными временщиками при малолетнем Иване Грозном⁵.

Так это было или иначе, но в официальном родословии князей Шуйских родоначальником назван Андрей Александрович. Следует отметить, что в XIII в. и Андрей Ярославич, и Андрей Александрович были весьма заметными личностями и не раз получали в Золотой Орде ярлык на великое княжение. Их владения были много богаче маленькой и захудалой Москвы, затерянной среди лесов и болот.

Но время шло - и все менялось. Когда суздальские князья занимались усобицами, дробили и проматывали свои владения, московские князья копили деньги, по крупицам собирали земли, привечали у себя и духовенство, и воевод, втирались в доверие к золотоордынцам, мечтая о возрождении великой Руси.

В итоге к середине XV в. Суздальское княжество окончательно потеряло независимость, а его бывшие владельцы стали поступать на службу к будущим "Государям всея Руси". Первоначально при дворе московского князя оказались представители младшей ветви: Горбатые, Глазастые, Ноготковы. Старшие, Скопины и Шуйские до конца XV в. приглашались в качестве наемников в Новгород и Псков, но после потери этими городами независимости также оказались в подчинении у московских князей.

От некогда обширных родовых владений Шуйским удалось сохранить только г. Шую, от которого и произошла их фамилия. Он располагался в 60 км от Суздаля на р. Тезе и был в XVI в. крупным торговым и ремесленным центром. Об этом свидетельствует его уставная грамота, выданная в 1574 году. В Шуе было развито скорняжное производство (поэтому князь Василий носил прозвище "шубник"), мыловарение, иконопись, производство саней, телег и всевозможных повозок. Несомненно, что доходы от всех этих производств шли в казну Шуйских, и это заставляло их поддерживать тесные контакты с купцами и ремесленниками из других городов. Об их обширных связях с московским посадом свидетельствуют предпринятые ими политические акции: попытка развести царя Федора с Ириной Годуновой, выступления против Лжедмитрия I и др. В них купцы играли немаловажную роль.

Кроме Шуи, Шуйским принадлежало 10 очень больших сел и 28 менее крупных с прилегающими деревнями в том же Шуйском уезде, а также вотчины и поместья в Московском, Бежецком, Волоцком, Звенигородском, Кашинском, Ростовском, Старицком, Козельском, Тверском, Новгородском, Псковском и некоторых других уездах. Преумножались их владения и путем царских пожалований. Так, И. П. Шуйский за оборону Пскова получил владения князей Бельских в Луховском уезде, г. Кинешму с волостью и "кормление" во Пскове. Д. И. Шуйский был пожалован (царем Борисом) г. Гороховцом с правом получать налоги с кабаков, мельниц, рыбной ловли, перевоза, мыта и дорог.

Все это позволило Шуйским стать к концу XVI в. одними из наиболее богатых людей государства. Не забывали они и о своей исключительной знатности, полагая, что их предок Андрей Александрович был старше родоначальника московских князей Даниила Александровича. (Действительно, Андрей был третьим, а Даниил - четвертым сыном Александра Невского). Поэтому при царском дворе многие представители этого рода занимали самое высокое положение. Соловьев писал: "Между... князьями Рюриковичами Шуйские все время занимали первые места и по родовым преданиям, и по энергии, и по выдающимся личным достоинствам"⁶.

Крупными полководцами и воеводами являлись Иван Васильевич Скопа, Андрей Михайлович Частокол, Александр Борисович Горбатый. Знаменитыми временщиками, немало досаждавшими малолетнему Ивану Грозному, были Василий Васильевич Немой и его брат Иван. Мужественной обороной Пскова от войск Стефана Батория прославил свое имя Иван Петрович Шуйский.

Отец будущего царя Иван Андреевич Шуйский также был видным боярином и воеводой при дворе Ивана IV. По мнению А. А. Зимина, он даже входил в опричнину, что свидетельствовало об его особой близости к царю⁷. В 1572 г. во время очередного Ливонского похода И. А. Шуйский, возглавлявший Передовой полк, погиб. (В этом же бою погиб и Малюта Скуратов, чья дочь Екатерина стала женой брата Василия Дмитрия). В итоге в возрасте 20- ти лет (В. И. Шуйский родился в 1552 г.) Василий оказался старшим в семье и был вынужден опекать младших братьев: Андрея, Дмитрия, Александра и Ивана. В это же время, видимо, началась его придворная служба в должности рынды. Такой была сложившаяся традиция для знатных юношей.

Первые сведения о военной службе Шуйского относятся к апрелю 1574 года. Во время похода царя Ивана под Серпухов для осмотра оборонительных укреплений он исполнял весьма почетную должность "рынды с большим саадаком", то есть с несколькими помощниками нес царский лук и колчан. В 1576 г. в этой же должности он сопровождал царя в Калугу, также "по земскому делу". На этот раз в походе участвовал и брат Андрей в должности "рынды с саадаком" царевича Ивана. Летом 1577 г. в тех же должностях братья Шуйские участвовали в Ливонском походе. Здесь состоялось их боевое крещение. А еще через год, в 1579 г., к Василию и Андрею присоединился брат Дмитрий: Василий сохранил свою должность, Андрей был с копьем, а Дмитрий - с меньшим саадаком. Роспись этого похода свидетельствует о том, что братья Шуйские были весьма близки к царю Ивану и во время походов входили в его окружение. Неслучайно поэтому на свадьбе царя с Марией Нагой в сентябре 1580 г. В. И. Шуйский получил должность главного дружки жениха (дружкой невесты был в это время Борис Годунов). Жена Василия, княжна Олена (дочь князя Михаила Андреевича Репнина) также получила почетную должность - первой свахи. Брат Андрей стал "стольником с платьем", а Дмитрию и Александру полагалось мыться с царем в мыльне⁸.

Роспись свадьбы царя с Марией Нагой показывает, что в это время дружным братьям Шуйским удалось оттеснить Годуновых от трона несмотря на их родство с царевичем Федором. По данным некоторых разрядных книг, в 1581 г. В. И. Шуйский получил боярство и во время береговой службы возглавил самый главный Большой полк. С легкостью он выигрывал местнические споры с самыми знатными князьями, пропуская вперед на иерархической лестнице знати только князей Гедиминовичей: Мстиславских и старших представителей рода Трубецких.

Воцарение в марте 1584г. Федора Ивановича поначалу лишь способствовало карьере Василия. Некоторые разрядные книги сообщали, что именно в это время он получил боярство и стал главой Московского судного приказа. Вскоре боярином стал и брат Александр, а в 1586г. - и Дмитрий. Их родственнику И. П. Шуйскому был дан в кормление Псков, а В. Ф. Скопину- Шуйскому - Каргополь⁹ в качестве награды за оборону Пскова от Батория.

Все это привело к тому, что в Боярской думе оказалось сразу пять представителей рода Шуйских, одного из наиболее знатных и богатых. Иностранцы так характеризовали князей Шуйских в это время: "Василий Иванович Шуйский почитается умнее своих прочих однофамильцев, а князь Андрей почитается за человека чрезвычайно умного. В. Ф. Скопин- Шуйский более знатен, чем способен для советов. И. П. Шуйский - человек с большими достоинствами и заслугами"¹⁰.

Несомненно, что, имея многие достоинства, знатность и богатство, Шуйские стали пытаться занять и при дворе Федора ведущие позиции. Но это тут же встретило сопротивление со стороны царских родственников Годуновых. Умного и энергичного Василия, считавшегося в придворной иерархии выше царского шурина Бориса, отправили на несколько лет на воеводство в Смоленск. Первым среди Шуйских стал престарелый Иван Петрович. Ему даже позволили быть выше Д. И. и Б. Ф. Годуновых. Далее шел Андрей, занявший место выше С. В. Годунова и Г. В. Годунова, за ними - Дмитрий¹¹.

Вполне вероятно, что знатных и честолюбивых князей Шуйских мало устраивали вторые роли при менее родовитых Годуновых, поэтому они решили избавиться от соперников. "Неплодие" царицы Ирины было для этого удобным предлогом.

Осенью 1586 г. Иван Петрович и Андрей Иванович Шуйские начали широкомасштабную кампанию против царицы. На свою сторону им удалось привлечь не только посадское население, но и самого митрополита Дионисия с Крутицким архиепископом Варлаамом. Совместно было составлено и подписано "рукописание" - грамота, в которой содержалось требование к царю развестись с "неплодной женой чадородия ради". Все это объяснялось заботой о благе государства и царского престола, которому необходим был наследник¹². В этой акции Василий участия не принимал, поскольку все еще находился на воеводстве в Смоленске, хотя мог быть в курсе дела.

Царь Федор, до этого казавшийся человеком мягким и податливым, внезапно показал себя достойным сыном своего яростного в гневе отца. Он не потерпел вмешательства в свои семейные дела и обрушил на зарвавшихся подданных репрессии. "Главные заводчики" И. П. и А. И. Шуйские были разосланы по тюрьмам, Дионисий и Варлаам лишились санов и оказались в отдаленных монастырях, посадских людей, "вступивших не в свое дело", публично казнили.

Хотя Василий не участвовал в выступлении против царицы, но за родство со смутьянами также понес наказание. Прямо из Смоленска под надзором пристава А. В. Замыцкого он был отправлен в ссылку в Галич. В 1589г. Иван Петрович (10 апреля) и Андрей Иванович (8 мая) внезапно умерли (по мнению современников, не своей смертью). После этого остальные Шуйские были прощены и возвращены ко двору.

Следует отметить, что в сочинениях, созданных после воцарения Василия, все эти события представлены по-иному. Шуйские в них - невинные страдальцы от злобных происков Бориса Годунова ("Повесть како отмстити", "Повесть како восхити", "Сказание о Гришке Отрепьеве"). Когда москвичи решили вступиться за Шуйских и побить Бориса камнями, тот испугался и решил публично помириться с Иваном Петровичем и Василием Ивановичем. В присутствии патриарха он уверил всех, что "хочет иметь с ними сердечную любовь". Удовлетворенный народ разошелся, а Шуйские поехали в свои вотчины. Однако вслед за ними были отправлены приставы, которые схватили их и отправили в тюрьмы¹³. Но эта версия вызывает сомнение, поскольку без всякой вины не наказывал своих подданных даже Иван Грозный. В более поздних источниках, "Пискаревском летописце" и "Новом летописце", версия прошуйских сочинений обросла еще большими домыслами и всевозможными дополнениями, но главная причина опалы в них так и осталась неназванной. Ее сообщил только хронограф 1617, созданный при царе Михаиле.

В целом опала лишь способствовала карьере В. И. Шуйского. После смерти Ивана Петровича он стал старшим в роду и занял в думе еще более высокое положение. Вскоре ему представился случай реабилитировать себя в глазах царской семьи.

В середине мая 1591 г. из Углича пришла печальная весть о гибели последнего сына Ивана Грозного от Марии Нагой царевича Дмитрия. Сведения об обстоятельствах его смерти были настолько противоречивы, что царь повелел создать следственную комиссию во главе с Крутицким митрополитом Геласием и В. И. Шуйским. Назначение Василия, недавно вернувшегося из ссылки, можно объяснить желанием правительства убедить всех в объективности будущего расследования. В состав комиссии вошли также окольничий А. П. Клешнин, тесть Г. Ф. Нагого, брата царицы Марии, и дьяк Елизарий Вылузгин, курировавший Угличский уезд.

Получив важное назначение, В. И. Шуйский стал действовать быстро и решительно. Уже вечером 19 мая, то есть через четыре дня после гибели Дмитрия, он прибыл с комиссией в Углич. В дороге от некоторых угличан он получил сведения о происшедшем и заранее продумал главные вопросы, которые следовало выяснить при допросе: "Которым образом царевича не стало и что за болезнь была у него? Почему были убиты государевы люди во главе с дьяком М. Битяговским? Почему собирали и клали оружие на убитых людей? Против кого призывали Нагие угличан стоять?"¹⁴.

Сразу по прибытии начались допросы. Первыми вызвали самых важных горожан: старшего брата царицы Михаила, городского приказчика Русина Ракова, представителей духовенства и др. Только Михаил заявил, что царевич был убит людьми дьяка М. Битяговского и за это угличане расправились с ними. Однако вызванный для очной ставки Раков не подтвердил эту версию и своими показаниями заставил усомниться в ее правдивости. Он заявил, что в момент гибели царевича Михаила не было во дворце, поскольку тот пьянствовал у себя на подворье, но, прибежав, он умышленно стал натравливать угличан на дьяка, с которым неоднократно ссорился из-за доходов и налогов. После этого по приказу Шуйского для обличения неправды М. Нагого были призваны его брат Григорий и очевидцы гибели царевича: боярыня В. Волохова, кормилица И. Тучкова, постельница М. Колобова и мальчики-жильцы, с которыми царевич до этого играл во дворе. Все они говорили одно и то же: Дмитрий покололся сам ножом во время припадка "падучей болезни", то есть эпилепсии.

Поскольку члены комиссии по своему рангу не имели права допрашивать царицу Марию, то ее лишь пригласили на допрос свидетелей, устроенный у церкви. Одним из них был брат царицы Андрей, который сообщил об особенностях болезни Дмитрия, о частых приступах, сопровождаемых попытками покусать всех, кто держал его или находился рядом. После выяснения обстоятельств гибели царевича комиссия во главе с Шуйским стала изучать дело о расправе над государевыми людьми и восстании угличан, носящем антиправительственный характер. В целом за несколько дней было допрошено около 150 человек. Комиссия во главе с В. И. Шуйским действовала энергично и устали не знала.

В итоге уже к 21 мая картина происшедшего прояснилась: нечаянная смерть царевича крайне обострила отношения царицы и ее братьев с царской администрацией. Поняв, что они навсегда лишаются возможности оказаться у царского трона, всю свою злобу Нагие обрушили на ни в чем не повинного государева дьяка и его людей.

Собрав все распросные речи и челобитные и похоронив Дмитрия без особых почестей в местном соборе (как самоубийца он на них права не имел), комиссия отбыла в Москву. Здесь 2 июня на расширенном заседании Боярской думы в присутствии царя Федора и патриарха Иова состоялось слушание итогов ее работы. Их зачитывал дьяк В. Щелкалов.

Следственная комиссия под руководством Шуйского доказала непричастность к гибели царевича кого-либо из государевых людей и выявила явную крамолу со стороны Нагих. Они были обвинены в том, что из-за их "небрежения" погиб царский сын, и в возведении напраслины на невинных людей, приведшей их к гибели, и в подстрекательстве "углицких мужиков" к антиправительственному восстанию. По решению боярского суда царицу Марию постригли в отдаленный монастырь, ее братьев разослали по тюрьмам, часть угличан казнили, часть сослали в Пелым.

Поскольку результат работы угличской следственной комиссии был вполне благоприятен для царя и его родственников Годуновых (он снимал с них подозрения в причастности к гибели Дмитрия), то В. И. Шуйский вновь стал желанным гостем во дворце. Разрядные книги фиксируют, что осенью 1591 г. он часто бывал на праздничных обедах у царя Федора. Зимой же получил важное назначение - быть осадным воеводой Новгорода, где после Ругодивского похода сохранялось очень напряженное положение и в любой момент могло начаться вторжение шведских войск. В подчинении у Василия оказались будущие "герои Смутного времени" - кн. В. В. Голицын и М. Г. Салтыков. Когда со Швецией подписали мирный договор, князь Василий получил возможность вернуться в Москву. Здесь он снова активно участвует в придворной жизни: вместе с братом Дмитрием присутствует на царском пиру в Ново-Девичьем монастыре, затем - на приеме по случаю приезда персидского посла, занимая после Ф. И. Мстиславского второе место. Весной 1596 и 1597 гг. он - на Береговой службе и возглавляет полк Правой руки, стоявший в Алексине. Попытки князя Т. Р. Трубецкого местничать с ним закончились полной неудачей¹⁵.

Несомненно, что в последние годы правления царя Федора В. И. Шуйский с братьями вновь стали считаться одними из самых знатных людей в государстве и заняли очень высокое положение.

Воцарение Бориса Годунова в 1598 г. никаких изменений для Шуйских не принесло; напротив, Дмитрия это даже возвысило, поскольку он был женат на сестре новой царицы. Василия Борис, видимо, уважал за глубокий ум и знания, поэтому часто поручал судить крайне сложные и запутанные местнические споры. Так, в 1600 г. он разбирал спор между П. Н. Шереметевым и князем Ф. А. Ноготковым, в 1602 г. - между князьями Ф. И. Лыковым и Ю. Г. Пильменовым. Приходилось и самому отстаивать родовую честь. Так, в 1600 г. И. Н. Одоевский попробовал доказать свою большую знатность, чем братья Шуйские, но не смог¹⁶.

Вскоре Шуйскому пришлось оказывать царю Борису очень важные услуги, подпирая его шатающийся от напора самозванца трон. В Речи Посполитой появился "царевич Дмитрий", который с наглостью заявлял, что он - спасшийся от наемных убийц, подосланных Борисом Годуновым, сын царя Ивана Грозного. От князя Василия требовалось публично выступать с разоблачением лжецаревича и убеждать всех, что подлинный Дмитрий был им лично похоронен в Угличе. Некоторых речи Шуйского убеждали, но были и сомневающиеся, которые полагали, что хитрый князь лишь действует в угоду царю.

Осенью и зимой 1604 г. царь Борис всецело полагался на верность В. И. Шуйского. Поэтому когда в декабре пришла весть о поражении под Новгородом-Северским царского войска во главе с Ф. И. Мстиславским, именно Василию было поручено возглавить новое войско, и на этот раз князь оправдал надежды Годунова - в сражении при с. Добрыничи с блеском показал свой полководческий талант и разбил самозванца. Тактический прием, использованный В. И. Шуйским, вошел в историю русского военного искусства. Суть его состояла в том, чтобы заманить противника в ловушку. Традиционно русское войско состояло из трех основных полков: Большого полка, который располагался в центре, полка Правой руки и полка Левой руки. В засаде мог находиться Сторожевой полк, битву же иногда начинал Передовой полк. У Василия было только три основных Полка. Они и вышли на поле перед с. Добрыничи, чтобы вступить в схватку с войском Лжедмитрия. Однако за ними в укреплениях у села установили множество пушек, которые должны были нанести главный урон врагу. Лжедмитрий, не подозревая о ловушке, решил с помощью мощной польской конницы смять полк Правой руки и зайти в тыл Большого полка. Это ему удалось, но когда он бросился в прорыв, то был тут же обстрелян артиллерией из засады. В панике его конница повернула назад, но столкнулась со своими же отрядами. В итоге возникла сумятица и начался беспорядок, чем воспользовались стоявшие до этого в бездействии русские полки. Семь верст преследовали они редеющую армию самозванца, безжалостно расправляясь с бегущими¹⁷.

В этой битве Лжедмитрий потерял почти всю свою пехоту (более 5 тыс. были убиты, остальные - взяты в плен). Василию досталось 15 знамен, 30 пушек, множество аркебуз и всевозможный провиант. Победа была настолько полной, что Лжедмитрий в страхе бежал в Путивль, думая, что его дело окончательно проиграно.

Но успех, достигнутый Шуйским под Добрыничами, не был закреплен. По-прежнему основные приказы приходили из Москвы, главнокомандующим оставался тяжело раненый Мстиславский, и проявлять личную инициативу князь Василий не мог. В полном бездействии провел он остаток зимы сначала под Рыльском, потом под Кромами. Здесь в конце апреля 1605 г. он узнал о кончине царя Бориса. Вместе с Мстиславским ему было приказано вернуться в столицу, чтобы участвовать в коронации наследника - царевича Федора Борисовича. Но этому акту не суждено было состояться.

В оставленной без видных полководцев армии началась смута и нестроение. Многие не захотели служить юному царевичу и его родственникам, полагая, что при дворе "подлинного сына Ивана Грозного" они получат более высокие чины и пожалования.

Находясь в Москве, Шуйский никак не мог повлиять на происходящие в стране события, хотя он прекрасно понимал, что движущийся к столице "царевич Дмитрий" - всего лишь самозванец и авантюрист. Не желая знать правду, русские люди "радостно бросились в объятия самозванца", по образному выражению Авраамия Палицына.

Кроме того, князь Василий лично был, скорее всего, не слишком заинтересован в воцарении Федора Борисовича, поскольку мог лишиться ведущего положения в думе: по традициям двора, каждый новый царь создавал вокруг себя свой двор и свое правительство, заменяя старшее поколение знати на своих ровесников. Самозванец же, не имевший корней в России, скорее всего, не стал бы слишком менять сложившуюся иерархию.

Поэтому, когда в начале июня 1605 г. подстрекаемая эмиссарами Лжедмитрия толпа москвичей бросилась в Кремль громить Годуновых, Шуйский ничего не предпринял для их защиты. Более того, по мнению Платонова, основанному на сообщениях иностранцев, именно Василий был повинен в свержении Годуновых. По версии историка, 1 июня 1605 г. события развивались следующим образом. Рано утром в Красное село приехали Г. Пушкин и Н. Плещеев с грамотами от самозванца. Собрав народ, они зачитали историю о спасении царевича от убийц, подосланных Годуновым, о его правах на престол и необходимости свержения узурпаторов. Не зная, чему верить, толпа бросилась к Кремлю на Лобное место и стала требовать прихода Шуйского, который совсем недавно убеждал всех, что подлинный Дмитрий давно умер и похоронен в Угличе. Однако на этот раз именитый боярин полностью отрекся от своих прежних слов и подтвердил версию о "чудесном спасении царевича", вместо которого наемные убийцы по ошибке зарезали поповского сына. Слова Шуйского настолько поразили толпу, что в гневе все бросились к царскому дворцу и стали его громить. Царевич Федор с матерью и сестрой были схвачены и под охраной отведены на старый боярский двор, где вскоре Федор и царица Мария были задушены¹⁸.

Возможно, события развивались именно так и Василий был повинен в гибели Годуновых, поскольку позднее, взойдя на престол, он активно поддерживал версию о преступлениях Бориса Годунова. Она хорошо оправдывала его собственное предательство и ложь.

Попытки В. Шуйского постоянно "держать нос по ветру" и говорить лишь то, что было выгодно в данный момент, постепенно испортили его репутацию в глазах народа. Именно это, в итоге, привело к трагическому концу не только его правление, но и его самого.

Публично подтвердив истинность "царевича Дмитрия", князь Василий в спешном порядке отправился в его ставку в Тулу, чтобы лично засвидетельствовать тому свою преданность. Слегка попеняв за недоверие. Лжедмитрий охотно принял знатного боярина, поскольку надеялся с его помощью укрепить свою власть. Однако в число "ближних людей" нового царя Шуйские не попали. Около самозванца прочно обосновались П. Ф. Басманов, В. М. Мосальский, мнимые родственники Нагие, братья Бучинские и др. Среди любимцев оказался даже юный племянник Василия М. В. Скопин-Шуйский, который не только получил почетную должность "великого мечника", но и был послан за матерью Дмитрия Марией Нагой (в иночестве Марфой) в отдаленный монастырь.

Все это побудило честолюбивого и коварного Василия начать подготовку заговора с целью свержения Лжедмитрия. На свою сторону он привлек не только родственников, но и представителей посада, с которыми имел традиционно крепкие связи. Но расширение числа заговорщиков привело к тому, что их замысел был раскрыт. Уже 20 июня начались аресты и допросы под пытками. В. И. Шуйский как главный зачинщик крамолы был схвачен и приговорен боярским судом к смерти.

Некоторые иностранцы сообщали, что дело князя Василия разбирал земский собор, на котором присутствовали не только духовенство, бояре и дворяне, но и простолюдины. На нем 23 июня с уличением Шуйского в клевете выступил сам самозванец и говорил с таким умом и искусством, что привел всех в изумление. С полным единодушием присутствующие решили, что князь-крамольник достоин смерти¹⁹.

25 июня Василия вывели на Красную площадь, где уже была сооружена плаха. Ее окружало 8 тыс. вооруженных стрельцов во главе с П. Ф. Басмановым, который зачитал обвинительный приговор. Закончил его он такими словами: "Наш царь милостив и никого не велит казнить зря. Шуйский же предатель и изменник, замысливший возмутить всю землю". После этого пришел палач и велел князю раздеться. Тут только Василий осознал, что его грешной жизни приходит конец, и что через минуту его голова покатится к ногам собравшихся. Со слезами стал он прощаться с москвичами, публично каяться и просить прощения за грехи. Князь тянул время и надеялся на чудо. И, действительно, оно произошло. Из ворот Кремля, как бы нехотя и не спеша, выехал дьяк с указом о прощении. Спектакль был разыгран по всем правилам сцены. Устрашенный Шуйский упал на колени и воздал хвалу Богу и "царю Дмитрию". Народ ликовал и с восторгом вопил: "О сколь милостивого царя даровал нам Бог! Ведь он милует даже своих изменников, искавших лишить его жизни!"²⁰.

Решение Лжедмитрия помиловать Шуйского, несомненно, было принято по совету ближних людей: ведь начинать правление с казни одного из наиболее именитых бояр было крайне неразумно и могло произвести дурное впечатление на подданных и на иностранных государей. Они и без этого с большим сомнением смотрели на новоявленного царевича.

Несомненно, что у плахи князь Василий пережил страшные минуты. Ведь если бы дьяк замешкался, его грешной жизни пришел бы конец. Но на этот раз судьба оказалась к нему милостива (в лице беспечного самозванца), поскольку, как показало время, выбрала его в качестве палача для обманщика-авантюриста.

Совсем недолго пробыли братья Шуйские в ссылке. Уже осенью 1605 г. - они снова при дворе и среди знати занимают второе место после князя Ф. И. Мстиславского. Вошли они и в Совет светских лиц первого класса - так стали называться думные бояре²¹.

Однако Шуйский понимал, что при взбалмошном и непредсказуемом Лжедмитрии вряд ли его высокое положение прочно. Особые опасения вызывала перспектива женитьбы лжецаря на полячке Марине Мнишек, поскольку по традициям русского двора родственникам царицы полагалось занять наиболее видные посты в правительстве и в армии. Поэтому он вновь стал плести сети заговора по свержению самозванца, привлекая только абсолютно надежных и проверенных людей. Одним из его наиболее доверенных лиц стал молодой честолюбец окольничий и думный дворянин Михаил Игнатьевич Татищев. Однажды заговорщики чуть было не выдали себя, когда на одном из пиров 20 апреля 1606 г. рискнули покритиковать Лжедмитрия за употребление жаркого из телятины, которая на Руси считалась нечистым мясом. На этот раз князь Василий отделался лишь испугом, Михаил же был выслан со двора и даже не участвовал в свадебных торжествах, состоявшихся в начале мая²².

Опасность нового разоблачения заставила князя Василия действовать быстро и решительно. Свадебные пиры, непристойное поведение пьяных поляков, вызывавшее возмущение москвичей, и всеобщее недовольство тем, что русской царицей стала католичка, были сочтены заговорщиками самым подходящим временем для выступления. Кроме того, они постарались внушить каждому боярину, что многочисленные родственники Марины Мнишек быстро оттеснят их от трона и заставят поделиться земельными владениями. А дворяне во время якобы "потешных сражений" с польскими шляхтичами будут убиты. Оставшиеся же в живых будут отправлены на войну с крымцами, где, скорее всего, погибнут в степях.

Все эти шептания привели к тому, что тайными сторонниками заговорщиков стали многие представители двора, которые совсем еще недавно посадили Лжедмитрия на трон. Однако расправиться с царем, охраняемым стрельцами и имевшим мощную поддержку поляков (свита Марины Мнишек насчитывала несколько тысяч человек), было весьма сложно. Поэтому князь Василий разработал хитроумный план. Ранним утром, когда двор пребывал в глубоком сне после многодневных свадебных пиров, следовало зазвонить в колокола по всему городу, якобы извещая о какой-то беде. Под предлогом сообщения о случившемся царю, во дворец должны были проникнуть заговорщики, состоящие из видных бояр, и в суматохе убить самозванца. Разбуженным же москвичам следовало сказать, что убить царя вознамерились поляки и тем самым натравить их на возможных помощников Лжедмитрия. Только после физического устранения лжецаря следовало раскрыть правду всем участникам событий и убедить их в правомерности действий заговорщиков.

Несомненно, Василий Шуйский сильно рисковал, ведь в случае неудачи плахи ему уже было не миновать. Однако все произошло, как было задумано.

Ранним утром 17 мая по всему городу зазвонили колокола - православное духовенство горячо поддержало заговорщиков, поскольку давно было извещено о планах окатоличивания страны и не испытывало симпатий к царице-иноверке. Лжедмитрий спросонок никак не мог понять, что означал колокольный перезвон, поэтому позволил страже впустить бояр, которые должны были обо всем рассказать. Но, увидев, что в руках вошедших засверкали сабли и длинные ножи, испугался и побежал. П. Ф. Басманов попытался было заслонить своего государя, которому сохранял верность не смотря ни на что, но тут же пал от руки М. И. Татищева. Самозванцу удалось выпрыгнуть из окна дворца, но при этом он сломал ногу. Поэтому заговорщики настигли его и тут же прикончили.

Тем временем в городе обманутые москвичи громили дворы ненавистных поляков. Многие из них были убиты²³. Только на следующий день бояре взяли власть в свои руки и с помощью стражи постепенно навели в городе порядок. Обеспечили безопасность Марине Мнишек и ее ближайшим родственникам, взяли под стражу наиболее ревностных сторонников Лжедмитрия, которых, впрочем, оказалось совсем немного: патриарх Игнатий, потакавший намерениям Лжедмитрия окатоличить Русь, личные секретари лжецаря братья Бучинские, думный дьяк А. Власьев, ездивший в Польшу сватать Марину Мнишек, кравчий И. А. Хворостинин, замеченный в недостойной связи с самозванцем, и ряд других. Основное же количество бояр, когда-то предавших царя Федора Борисовича и посадивших Лжедмитрия на трон, дружно сплотилось вокруг Василия Шуйского. Среди них оказался и В. М. Мосальский, спасший самозванца в Путивле после разгрома под Добрыничами, и братья Голицыны, смутившие царскую армию под Кромами, и мнимые родственники лжецаря Нагие и Романовы, вызволенные им из опалы и вознесенные на вершину иерархической лестницы. Все они с равнодушием отнеслись к гибели своего прежнего благодетеля и были готовы служить новому. В благодарность тот был обязан гарантировать им сохранность всех пожалований Лжедмитрия.

После удачного осуществления первой части плана перед Шуйским встала самая главная задача - убедить русских людей в правомерности своих действий. Первой засвидетельствовать лживость Дмитрия должна была его мнимая мать Марфа Нагая. Заговорщики вывели ее из Вознесенского монастыря и, показав обезображенный труп "царя Дмитрия", заставили публично отречься от него. Для изолгавшейся царицы это было сделать нетрудно. В ее лице князь Василий сразу же нашел верного союзника.

Обманутым москвичам позволили разграбить дома богатых поляков из свиты Марины Мнишек и предаться на радостях многодневному пьянству. Это как нельзя лучше помогло им смириться с утратой "царя Дмитрия" и провозгласить новым народным героем Василия Ивановича Шуйского.

Наконец-то мечты Василия начинали сбываться. До трона оставался всего один шаг. Но князь понимал, что ему следует торопиться. В любой момент мог появиться более удачливый и всеми любимый соперник. Кроме того, не известно было, как отнесутся к гибели венчанного царя окраины и что скажет польский король Сигизмунд по поводу убийства в Москве его подданных. Поэтому уже 19 мая на соборной площади была созвана толпа москвичей, пришли также видные бояре и представители духовенства. Они должны были представлять собой избирательный земский собор. На самом деле, с боярами, членами двора, правительства и духовенством все было обговорено заранее. Они соглашались посадить В. И. Шуйского на трон при условии, что тот подпишет ограничительную запись, ставящую его в зависимость от Боярской думы и урезающую его собственные права как царя. Духовенству гарантировалась неприкосновенность богатств и земельных владений, и были обещаны покровительство и поддержка. Кроме того, будущий царь не должен был нарушать сложившуюся при дворе иерархию и самовольно накладывать опалы.

Оставалось только убедить народ, что лучшей кандидатуры, чем князь Василий, нет: Рюрикович, царского рода, борец за православную веру, разоблачитель царя-еретика и самозванца и, значит, спаситель Отечества. Сделать это в полупьяной толпе клевретам Шуйского оказалось несложно. Очень скоро все дружно кричали, что желают видеть на троне только князя Василия Ивановича. Тот не стал дожидаться других доказательств своей законноизбранности и позволил толпе внести себя в царский дворец. После этого в спешном порядке по стране стали рассылаться различные грамоты с рассказом о происшедшем в столице: от имени бояр, Марфы Нагой, самого Василия. Все они убеждали население в том, что свергнутый и убитый царь был самозванцем, авантюристом и еретиком и планировал окончательно погубить православную Русь и ее народ.

Труп Лжедмитрия, до этого пролежавший три дня в обнаженном виде с карнавальной маской на лице и волынкой в руках на Красной площади, было решено захоронить за городом. Под улюлюканье толпы его протащили по многолюдным улицам и бросили в ров на съедение собакам, но потом присыпали землей. Однако тайные сторонники самозванца стали распространять слухи о том, что убитый был чародеем и способен воскреснуть вновь. Некоторые даже заявляли, что видели во рву какие-то странные огоньки. Тогда Василий повелел вновь выкопать труп и публично сжечь в потешной крепостице, прозванной "Адом". Пепел же зарядили в пушку и выстрелили на Запад, откуда Лжедмитрий пришел²⁴. Этим актом новый царь хотел убедить всех сомневающихся в том, что со Лжедмитрием покончено раз и навсегда. Однако последующие события показали, что сделать это ему не удалось.

Не успел пепел от праха самозванца рассеяться, как по стране поползли слухи о новом чудесном спасении "царя Дмитрия". Их усиленно распространяли те его сторонники, которые не принадлежали к высшей знати и не вошли в сговор с Шуйским. С гибелью своего покровителя они теряли все, поэтому были готовы вновь его реанимировать. Несколько придворных во главе с М. А. Молчановым во время кремлевских погромов похитили государственную печать и бежали с ней к западным границам, надеясь найти там поддержку. По пути они рассказывали всем, что "истинный Дмитрий" спасся и направился за поддержкой к теще в Самбор. Там он вновь будет собирать войско, чтобы отомстить обидчику и узурпатору Шуйскому. Для подтверждения истинности своих слов они показывали украденную государственную печать. Новая самозванческая авантюра нашла горячую поддержку во многих северских городах, крайне недовольных московскими событиями. Особую помощь Молчанову стали оказывать путивльский воевода Г. Шаховской и родственники Марины Мнишек. Ее мать приютила Молчанова в своем замке и для несведущих людей представляла в качестве зятя Дмитрия. Даже в Москве некоторые поговаривали, что публично выставлявшийся труп не был "царем Дмитрием" и ему умышленно надели маску, чтобы никто не заметил сбритую черную бороду, которой никогда не было у лжецаря²⁵.

Все это сильно обеспокоило царя Василия и заставило организовать активную деятельность по обоснованию своих прав на престол и необходимости свержения Лжедмитрия.

Одной из первых, уже 19 мая, была разослана по всей стране ограничительная запись. В ней Шуйский не только объяснял законность своего воцарения, но и пытался показать себя исключительно милостивым и справедливым правителем. О своих правах на престол он писал следующее: "Щедротами человеколюбивого славимого Бога и за моление всего освященного собора и по челобитию и прошению всего православного христианства, учинилися есьмя на отчине прародителей наших, Российском государстве, царем и великим князем, его ж дарова Бог прародителю нашему Рюрику, иже бе от Римского кесаря, и потом многими леты и до прародителя нашего великого князя Александра Ярославича Невского на сем Российском государстве быша прародители мои, и по сем на Суздальский удел разделишася... по родству"²⁶.

Несомненно, что в этом обосновании было много темных мест и, мягко говоря, неточностей. Никакого "моления всего освященного собора и челобития, и прошения всего православного христианства", скорее всего, не было, поскольку их организовать за один день 18 мая было просто невозможно. Весьма сомнительными были права Шуйского как потомка Рюрика, так как от него вели свои роды все русские князья. Более убедительными казались его права как потомка Александра Невского. Но то государство, которым собирался править Василий, вовсе не было отчиной знаменитого князя: и столица, и границы его были иными.

Возмущение современников вызвало и то, что Шуйский добровольно ограничил свою власть в пользу бояр, чего ни один русский монарх не делал. Ограничительная запись сообщала об этом следующее: "Аз, царь и великий князь Василий Иванович всея Русии целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати, и вотчин, и дворов, и животов у братьи их и у жен, и у детей не отъимати,.. также у гостей и у торговых людей,.. буде с ними они в той вине невинны. Да и доводов ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити со очей на очи,.. а кто на кого солжет, и сыскав того, казнити, смотря по вине его". В итоге вместо того, чтобы укрепить положение нового царя, ограничительная запись с самого начала подорвала доверие к нему подданных.

Шуйский прекрасно знал, что на умы простых людей большое влияние оказывают художественные сочинения: сказания, истории, жития. Поэтому он сразу же поручил своему приятелю и помощнику М. И. Татищеву написать произведение, в котором обстоятельно рассказывалась бы история появления самозванца, его воцарение и свержение, с прославлением деятельности самого Василия. Образцом для него должна была стать "Повесть о честном житии царя Федора", написанная патриархом Иовым в период борьбы за престол Бориса Годунова и очень помогшая тому. Основными источниками сведений о превращении чудовского монаха Григория Отрепьева в царевича Дмитрия стали грамоты царя Бориса и патриарха Иова, распросные речи Ю. Мнишека и братьев Бучинских и всевозможная документация, хранящаяся в приказах.

М. Татищев, обладавший определенным опытом составления всевозможных грамот и наказов послам, быстро справился с заданием, тем более, что под его началом трудился большой штат подьячих. "Сказание о Гришке Отрепьеве" появилось до коронации Василия (1 июня) и было разослано по городам. В нем описывалась не только самозванческая авантюра беглого монаха, но и прославлялся Шуйский. Сначала он был представлен невинным страдальцем от злобных происков Годунова, потом - любимцем воинства, "славным и премудрым боярином и воеводой". Очень образно была описана несостоявшаяся казнь Василия, его мужество и "крепкостоятельство" за правду. Лжедмитрий был обвинен в "Сказании" не только в том, что присвоил себе чужое имя, но и в том, что попирал православие, угнетал освященный собор, разрешал полякам осквернять русские храмы, женился на еретичке и даже планировал ввести католическую веру. Поэтому главной заслугой Шуйского автор назвал борьбу за веру, поскольку тот "наипаче всех бояр радел и промышлял за православие"²⁸.

Исключительно образно представлено в "Сказании" свержение самозванца. В нем и намека нет на то, что все было совершено кучкой заговорщиков (как в сообщениях иностранцев). Напротив, в "Сказании" описано настоящее народное восстание против царя-еретика, начавшееся с моления братьев Шуйских в Успенском соборе о даровании им Божьей помощи в борьбе "с Ростригой". После моления Шуйский якобы вскочил на коня, "вопиюще гласом велиим: "Отцы и братья, православные християне! Постражите за православную веру, побеждайте врагов християнских!" Во главе толпы москвичей он бросился в царский дворец и расправился с Лжедмитрием²⁹.

Могло ли такое быть на самом деле? Вряд ли, поскольку шумное сборище около Успенского собора не могло не быть замеченным из дворца, и было бы разогнано до начала восстания.

Несомненно, что в "Сказании" роль Василия как народного вождя была сильно приукрашена. Сделано это было для того, чтобы повлиять на умы тех, кто находился далеко от Москвы и не знал правды.

Обилие грамот, разосланных в первые дни после наречения Василия царем, поражает. Все они с некоторыми видоизменениями должны были убеждать народ в обоснованности свержения Лжедмитрия и законности воцарения Шуйского. Так, в окружной грамоте бояр от 19 мая писалось, что лжецарь был не только еретиком, но и чернокнижником и лишь с помощью колдовства смог всех обмануть и сесть на престол. При этом утверждалось, что Марфа Нагая и ее брат Михаил, бояре и родственники Гришки Отрепьева постоянно говорили всем, что на престоле самозванец, а подлинный царевич Дмитрий похоронен в Угличе. Но никто им не верил из-за чар Колдуна. Рассеять их по воле Бога должен был Василий Шуйский. Поэтому на престоле он оказался не случайно, а как божий избранник. Сам же он "государь благочестивый и по божьей церкви и по православной христианской вере поборитель, от корени великого государя Александра Ярославича Невского и многое смертное изгнание за православную веру с братьею своею во многие лета претерпели, а наипаче всех от того вора и богоотступника смертью пострадали"³⁰.

В окружной грамоте Василия от 20 мая в Чернигов, не желавший целовать ему крест, перечислялось существенно больше преступлений самозванца: не только хотел ввести "латынство", но и сам был давно католиком, вел переписку с Римским папой, хотел истребить русских дворян и заменить их поляками, своему тестю Ю. Мнишеку обещал отдать Смоленск и Северские земли, жене - Новгород, что полностью разорило бы Русское государство. Себя Шуйский представлял гарантом сохранения православной веры и прежних порядков: "Вас всех хотим жаловать и любить свыше прежнего, смотря по вашей службе". В грамоте царицы Марфы в сибирские города содержится попытка не только оправдаться за ложь, но и представить именно себя тайной разоблачительницей самозванца. Марфа утверждала, что Лжедмитрий "устрашил ее смертью", изолировал от всех, но она все же пыталась сказать боярам правду о том, что ее настоящий сын был убит в Угличе "от Бориса Годунова"³¹.

Фактически Марфа лишь повторила ту версию смерти сына, которую выдвинула еще в 1591 г., но тогда она была отвергнута расследованием Шуйского. В 1606 г. все тот же Шуйский, но уже царь, превратил эту версию в официально признанный факт. Возможно, что таковой была его плата за то, что царица стала его самой верной союзницей.

Как уже отмечалось, в грамоте Марфы все заслуги по разоблачению самозванца приписаны ей самой, а не Василию Шуйскому, как в его собственных грамотах. Естественно, что жители провинциальных городов могли придти в недоумение от чтения столь различных писаний и заподозрить во лжи обоих авторов.

Царь Василий, возможно, понимал неубедительность посланных грамот, поэтому в некоторые неблагонадежные города были отправлены гонцы с особыми указаниями. Например, в Путивль, всегда благоволивший самозванцу, был послан Гаврила Шипов с таким наказом: приехать в город и сразу же войти в соборную церковь, в ней потребовать созыва воевод с товарищами и всех служилых людей. Когда все соберутся, зачитать царскую грамоту о московских событиях. В ней события 17 мая были представлены следующим образом: претерпев массу невзгод и притеснений от еретика и самозванца Лжедмитрия, москвичи пришли в Успенский собор и стали молить Бога об избавлении их от злой напасти. Затем царица Марфа и ее братья публично объявили, что на престоле не истинный царевич Дмитрий, а злой еретик и расстрига Гришка Отрепьев. Воодушевившись, москвичи бросились в царские покои и поймали самозванца, принявшего от Бога смерть³².

К грамоте в Пермь от 20 мая были приложены отрывки из писем Лжедмитрия к Римскому папе, кардиналам, Ю. Мнишеку, которые должны были убедить пермичей в том, что для защиты веры и отечества свержение лжецаря было необходимо³³.

Однако все усилия Василия Шуйского оказались не особенно эффективными. Мало кто верил его грамотам, большинство же возмущалось тем, что поддержанный всем народом и венчанный "царь Дмитрий" свергнут, а "без воли всей земли" незаконный узурпатор, "шубник", стал царем. В народе Шуйского даже прозвали самоизбранным царем. Против Шуйского были особенно настроены Северские области, имевшие по указу Лжедмитрия большие послабления в налогах, которые новый царь отменил. Кроме того, зорко следящий за ситуацией в России польский король Сигизмунд их умело подогревал. Видя, с какой легкостью взошел на московский престол самозванец Лжедмитрий, он понял, что нрав русских людей весьма переменчив, а авторитет выборных царей весьма низок. При таком положении дел возникал шанс и для него, потомка Ягайло, сына русской княжны и женатого на русской княжне, предъявить свои права на царскую корону. Но прежде следовало окончательно подорвать авторитет Василия Шуйского и расшатать его трон. Новая авантюра с Лжедмитрием была для этого исключительно удобным оружием. Поэтому король не стал препятствовать тому, что происходило в Самборском замке, и не стал официально заявлять, что никакого "царя Дмитрия" там нет.

Тревожные вести с окраин заставили Василия поскорее узаконить свое воцарение и стать не только избранным, но и венчанным монархом. Церемония была назначена на 1 июня. При этом Василия не смутило отсутствие патриарха, которому по правилам полагалось осуществлять само венчание (после свергнутого Игнатия нового избрания еще не было). Из сохранившегося текста Чина венчания известно, что обряд венчания Шуйского осуществлял новгородский митрополит Исидор, помогали ему ростовский митрополит Филарет и Крутицкий Пафнутий. В речи Исидора права Василия на трон объяснялись его происхождением не от Рюрика, а от Владимира Святого, крестившего Русь. Для православных людей это должно было выглядеть более убедительным аргументом. Эпитеты же в адрес нового царя митрополит почерпнул из Чина венчания Бориса Годунова: "Богом возлюбленный, Богом избранный, Богом почтенный и Богом нареченный"³⁴.

Затем Василий решил окончательно разоблачить самозванство "царя Дмитрия" тем, что показать народу останки истинного царевича. Для этого в Углич была отправлена представительная делегация во главе с митрополитом Филаретом и боярином П. Н. Шереметевым. Там при вскрытии гробницы обнаружилось, что мощи Дмитрия не истлели, а напротив, хорошо сохранились, даже одежда и сапожки. Все это, по убеждению православного духовенства, свидетельствовало о святости последнего сына Ивана Грозного. Уже 3 июня в Москве гроб с нетленными мощами торжественно встретили царь Василий, все духовенство и горожане. Его установили для всеобщего обозрения в Архангельском соборе, где сразу же начались чудесные исцеления болящих. Это позволило церкви объявить царевича Дмитрия новым святым мучеником, написать его житие и разослать по церковным приходам для прочтения верующим. В нем Борис Годунов официально объявлялся цареубийцей. Это навсегда закрывало путь к престолу всех его родственников и полностью оправдывало тех, кто предал и его, и его сына Федора. Кроме того, в житии была выдвинута версия о том, что появление самозванца стало божьим наказанием царю Борису за смерть истинного Дмитрия³⁵. В написанных вскоре "Повести како отмети" и "Повести како восхити" эта мысль была со всей обстоятельностью развита. Данные сочинения в списках также активно распространялись по стране.

Оценивая грамоты первого месяца правления Василия Шуйского, С. М. Соловьев писал: "Их содержание было настолько темным, что у многих могли возникнуть вопросы: Как погиб самозванец? Кем и как был избран новый царь? Странность, темнота события извещаемого необходимо порождала недоумения, сомнения, недоверчивость, тем более, то новый царь сел на престол тайком от земли, с нарушением формы уже освященной, уже сделавшейся стариной. У многих возникал вопрос: если чародей прельстил москвичей омрачением бесовским, то не омрачены ли они теперь Шуйским?"³⁶.

У современников вызывали сомнения не только обстоятельства воцарения Василия, но и его способность управлять государством и основать династию. Шуйский был стар по тогдашним меркам, неказист и не мог внушить подданным ни любви к себе, ни симпатий. Кроме того, он был хитер, коварен, скуп, поощрял шептунов и доносчиков. Облику настоящего монарха это никак не соответствовало. К моменту своего восхождения на трон он не имел детей, могущих стать наследниками, и даже не был женат (его первая жена Елена уже умерла).

Свои качества Василий, видимо, оценивал достаточно объективно, поэтому не стал торопиться с назначением патриарха. Игнатий был свергнут и заточен в Чудовском монастыре. Иов вызывал подозрения, поскольку всегда был ярым сторонником Годунова, которого Шуйский втаптывал в грязь. Ростовский митрополит Филарет, представлявшийся поначалу подходящей кандидатурой, оказался слишком энергичным, слишком авторитетным и слишком знатным. Из известных иерархов оставался казанский митрополит Гермоген, когда-то прославившийся резким осуждением Лжедмитрия за женитьбу на католичке. Он был провинциал и в столице неминуемо оказался бы в полной зависимости от воли царя. Поэтому именно на него и пал выбор Василия. Вскоре после перенесения мощей Дмитрия Гермоген был приглашен в Москву и возведен в патриархи "всея Русии". С этого момента новый иерарх стал верным союзником в борьбе Шуйского с многочисленными врагами и своим авторитетом постоянно подпирал шатающийся царский трон.

Многое предпринимал Василий для укрепления своей власти, но все было напрасным. Жители северских городов расправились с царскими гонцами, а посланные с ними грамоты сожгли, не читая. Василия же объявили бесчестным предателем, покусившимся на истинного царя. Не хотело признавать нового царя и все Поволжье до Астрахани, где большим авторитетом пользовался "царевич Петруша", молодой казак, назвавший себя незаконнорожденным сыном царя Федора.

Первое время царь Василий пытался взять обстановку в государстве под свое наблюдение. Так, против взбунтовавшейся Астрахани был отправлен большой отряд под руководством боярина Ф. И. Шереметева. Под Кромы двинулось войско под началом воеводы Ю. Н. Трубецкого. В Елец, где по приказу Лжедмитрия было собрано много вооружения и боеприпасов для войны за Азов с турками и крымцами, направили сначала делегацию с увещевательной грамотой царицы Марфы, а потом и войско под началом боярина И. М. Воротынского. Однако эти меры ничего не дали. Шереметев не смог взять Астрахань и был вынужден зазимовать на волжском острове Балчик. Отряд Трубецкого был разгромлен. Воротынский после безуспешной осады Кром отошел к Туле, где его войско буквально растаяло, поскольку многие дворяне не захотели проливать кровь за "боярского царя" Василия.

Положение Шуйского становилось все отчаяннее. Уже в августе стало известно, что к столице движется армия якобы спасшегося "царя Дмитрия" под руководством опытного и отважного полководца бывшего холопа И. И. Болотникова. По пути к нему присоединились городовые отряды многих западных и южных городов. Последней попыткой остановить это все увеличивающееся войско стал бой у впадения Угры в Оку, состоявшийся 23 сентября. На этот раз Болотникову противостоял царский брат И. И. Шуйский. Но и он ничего не смог сделать и отступил.

В середине октября около Коломны к Болотникову подошли рязанские полки во главе с П. Ляпуновым и Г. Сунбуловым, веневские - во главе с И. Пашковым и др. Началась подготовка решающего штурма Москвы. 25 октября неподалеку от столицу у с. Троицкого состоялся бой с царскими воеводами Ф. И. Мстиславским и Д. И. Шуйским, но и он закончился поражением для Василия. 28 октября болотниковцы подошли к Коломенскому и начали пятинедельную осаду столицы.

Все историки, изучавшие это время, отмечали, что положение В. И. Шуйского было катастрофическим. Запертый в Москве среди бунтующей страны, без войска, без надежных союзников и помощников, он неминуемо должен был погибнуть. Даже москвичи не желали ему служить. Толпами собирались они на улицах и площадях и требовали от властей объяснить, что происходит. Один раз такая толпа окружила самого царя, выходившего из храма, и с криками стала требовать правды. Вырвавшись, царь бросился к боярам, считая их подстрекателями народа. Сорвав с головы шапку и протягивая им посох, Василий заявил, что готов добровольно оставить престол и отдать атрибуты царской власти любому. Но никто ничего не взял, и царь успокоился³⁷. Несомненно, что этот поступок был дешевым актерством для устрашения бояр, не готовых к замене его кем-либо иным в столь трудное время.

Не доверяя знати, царь Василий решил опереться на церковь в лице патриарха Гермогена - и не ошибся. Вряд ли прямому и открытому Гермогену нравился хитрый и коварный старец Шуйский, не раз запускавший руку в церковную казну, но из двух зол приходилось выбирать меньшее: православный царь из древних боярско-княжеских родов мог обеспечить безопасность русской церкви, неизвестно же откуда взявшийся самозванец с толпой всевозможного сброда представлял для нее большую угрозу. По совету Гермогена было организовано несколько акций всеобщего покаяния и массовых молебнов, которые должны были сплотить москвичей вокруг церкви и царя Василия.

Во-первых, прах Бориса Годунова, его жены и сына был перенесен, из убогого Варсонофиевского монастыря в Троице- Сергиев. Отказав Борису в праве на захоронение в царской усыпальнице, Василий все же отдал должное страдальцам от происков самозванца и повелел устроить им пышную могилу в самом крупном и почитаемом монастыре. В перезахоронении участвовал и сам царь, и бояре, и дворяне, и патриарх с освященным собором. Возле тел Годуновых в закрытых санях ехала царевна Ксения (в монашестве Ольга), которая рыдала и причитала: "Горе мне бедной, горькой, покинутой сироте! Наглый вор, плут и изменник, назвавшийся Дмитрием, истинный обманщик и соблазнитель, погубил моего отца, мать, брата и всех друзей!"³⁸. Эта процессия должна была напомнить всем о злодеяниях самозванца и побудить на борьбу с тем, кто вновь назвался именем Дмитрия.

Во-вторых, во время осады Москвы болотниковцами, состоялось публичное прочтение в Успенском соборе и в других московских церквях "Повести о видении некоему мужу духовну", написанной царским духовником благовещенским протопопом Терентием. В ней описывалось чудесное видение в Успенском соборе Христа и Богородицы. Из беседы между ними некий муж узнал, что нашествие войск Болотникова, "кровоядцев и немилостивых разбойников", было божьим наказанием за всеобщие грехи, в том числе и патриарха, и царя. Поэтому всем было необходимо покаяться и перестать грешить. После прочтения повести царь Василий первым начал каяться в своих грехах и просить у москвичей прощения. Зрелище плачущего царя было столь умилительным, что и остальные присутствующие упали на колени и стали просить прощения у Бога и друг у друга.

Всеобщее покаяние, как и задумывалось, сплотило москвичей вокруг царя Василия, и те, кто намеревался перейти на сторону нового самозванца, одумались. Не последнюю роль в этом сыграло и духовенство, которое представляло болотниковцев сбродом босяков и головорезов, желавших ограбить зажиточных москвичей.

Хитроумный Шуйский не ограничился воздействием лишь на умы москвичей. По его приказу в стан болотниковцев отправились лазутчики, которые стали уговаривать городовых воевод перестать сражаться за несуществующего "царя Дмитрия" и перейти на сторону законного государя. Даже самому Болотникову предлагали знатный чин, лишь бы он "отстал от воровства". Но тот гордо ответил: "Я дал душу свою Дмитрию и сдержу клятву. Буду в Москве не изменником, а победителем"³⁹.

Но не все думали так, как Болотников. Рязанские воеводы П. Ляпунов и Г. Сунбулов, а позднее и веневский воевода И. Пашков, поняли, что "царя Дмитрия", действительно нет, то есть нет того, за кого бы им стоило сражаться. Поэтому с легкой душой они перешли на сторону Василия Шуйского и приняли от него награды.

Радостным известием для царя стало и то, что тверичи и смоляне не покорились болотниковцам и даже прислали свои дружины в помощь осажденной Москве. По дороге они очистили Дорогобуж, Вязьму, Можайск. Получив подкрепление, Василий решил дать бой своим врагам. 1 декабря из Москвы выступило войско под началом молодого и храброго воеводы М. В. Скопина-Шуйского. Состоявшийся у деревни Котлы бой принес ему победу. Болотниковцы были вынуждены покинуть свой подмосковный стан и уйти в Калугу. Вслед за ним двинул полки и царский брат И. И. Шуйский и осадил город. Однако взять его так и не удалось, несмотря на прибывшую подмогу в лице Ф. И. Мстиславского.

Интересно отметить, что в боях с И. Болотниковым, считавшимся эмиссаром "царя Дмитрия", участвовали сторонники первого лжецаря: Б. П. Татев, сдавший в 1605 г. самозванцу Царев-Борисов и получивший за это боярство, известный смутьян Борисова войска И. В. Голицын и его брат Андрей, мнимые родственники первого самозванца М. А. Нагой и И. Н. Романов. Сдавший зимой 1605 г. Белгород Лжедмитрию Б. М. Лыков, зимой 1606 / 07 г. мужественно оборонял Рязань от сторонников Болотникова. Братья "ближнего человека лжецаря" А. В. Измайлова Тимофей и Иван были назначены рындами царя Василия в Тульском походе. В то же время А. А. Телятевский, зять С. Н. Годунова, считавшегося правой рукой царя Бориса, оказался в стане И. Болотникова. Все это свидетельствует о том, что в воскрешение "царя Дмитрия" никто не верил. Каждый представитель знати сражался на той стороне, на какой предполагал получить наибольшие для себя выгоды. Это и стало главной причиной образовавшегося вскоре двоевластия.

В целом к весне 1607 г. ситуация для царя Василия стала складываться довольно благоприятно. Радостные вести приходили из Поволжья. Понизовая рать Ф. И. Шереметева освободила Арзамас, Нижний Новгород, принудила свияжан вновь присягнуть Шуйскому.

Чтобы закрепить успех у москвичей, царь Василий задумал с Гермогеном еще одно дело: из Старицы в Москву был привезен престарелый и слепой патриарх Иов, лишенный престола Лжедмитрием. Вместе патриархи написали разрешительную грамоту, в которой описывали преступления Лжедмитрия и прощали москвичей за измену во время его правления. Характерно, что в этой грамоте Годунов уже не был назван убийцей царевича Дмитрия (тот принял "заклание от рук изменников своих"). В то же время Шуйский уже наречен "воистину святым и праведным царем", сокрушившим самозванца "по промыслу божию"⁴⁰. 19 февраля эта грамота была разослана по посадским сотням, а 20 февраля "всенародное множество" москвичей было собрано в Успенском соборе. Там состоялась церемония прощения: с великим воплем и плачем представители посада просили у Иова прощение за то, что когда-то помогли "злобному еретику" воцариться и крестное целование нарушили. От их лица была подана Иову челобитная, в которой они каялись во всех грехах. После прочтения разрешительной грамоты все пали к ногам Иова и говорили: "Во всем виноваты, честный отец. Прости, прости нас!". По замыслу царя Василия, это действо должно было отвратить москвичей от нового предательства и побудить верно ему служить. Однако все многочисленные религиозно- нравственные церемонии, на которых одни и те же события представлялись по-разному, скорее всего, лишь утомили народ и заставили усомниться в правдивости своего государя.

С началом весны 1607 г. в стане сторонников новой самозванческой авантюры началось оживление. Хотя реального "царя Дмитрия" все еще не было, путивльскому воеводе Г. Шаховскому удалось убедить "царевича Петрушу" взять на себя роль главы государства и отправиться на помощь осажденному в Калуге Болотникову. Эта акция кончилась тем, что обеим армиям удалось соединиться в Туле и начать подготовку нового штурма Москвы.

В ответ Шуйский предпринял решительные действуя по искоренению крамолы. Важным актом, который, по замыслу царя, должен был вновь сплотить вокруг него дворян, стало Соборное уложение о крестьянах, принятое в качестве закона 9 марта 1607 года. Согласно ему, срок сыска беглых крестьян увеличивался с 5 лет до 15, и возврату владельцам подлежали все крестьяне, записанные в 1592 г. в писцовые книги. В то же время указом о "добровольных холопах" запрещалось кабалить людей, добровольно поступавших на службу к боярам и дворянам. Его можно расценить как уступку обедневшему дворянству, вынужденному служить богатым господам. Пришлось Василию принимать и непопулярные меры: увеличивать налоги, повышать таможенные платежи, изымать ценности богатых монастырей, просить материальной помощи у зажиточных купцов, в частности у Строгановых, которые в благодарность получили право писаться с "вичем".

Все это позволило Шуйскому собрать большое войско - более 100 тыс. человек, которое он решил возглавить лично, не надеясь на нерадивых воевод. 21 мая, помолившись во многих церквах, около Успенского собора царь Василий сел на коня и со всем двором во главе огромного войска двинулся к Туле. За правителя в столице остался его брат Дмитрий, который при бездетном царе считался его наследником.

Несомненно, что участие самого царя в большом военном походе способствовало росту его авторитета в стране. Подняло оно и боевой дух воинов. К 30 июня, когда к Туле подошел полк царя, город был уже окончательно окружен войском М. В. Скопина-Шуйского. Однако взять его долго не удавалось: дубовый острог и каменная крепость хорошо защищали осажденных. Тогда, как обычно, Шуйский пошел на хитрость - велел перекрыть мешками с землей и сваями р. Упу и затопить город (этот совет дал царю боярский сын из Сум Фома Кравков по прозвищу Мешок). Одновременно он начал переговоры с Болотниковым и Петрушей об условиях сдачи города, обещая всем личную свободу.

10 октября положение осажденных стало настолько критическим, что они добровольно открыли тульские ворота. Но коварный Шуйский не выполнил своего обещания. Петруша был схвачен и казнен, Болотникова же сначала отправили в каргопольскую тюрьму, где через полгода он также был убит.

Победителем возвращался царь Василий в Москву. На радостях все воины были щедро награждены и отпущены по домам. Казалось, в будущем ничто не должно было омрачить правление государя, лично расправившегося со всеми своими врагами. В это время по заданию царя был переведен "Устав для ратных", в котором сообщались военные хитрости иностранцев. Шуйский даже задумал жениться, надеясь продолжить род и оставить после себя наследника. Выбор пал на молодую княжну Марию Буйносову-Ростовскую, дочь князя Петра Ивановича, погибшего в 1607 г. от рук царевича Петруши. В январе 1608 г. состоялась пышная свадьба. На отцовом месте был младший брат царя И. И. Шуйский, на материном - жена второго брата Дмитрия Екатерина Григорьевна. (Ее муж почему-то отсутствовал). Дружками жениха были М. В. Скопин-Шуйский и И. Ф. Крюк-Колычев. Дружками невесты - Н. А. Хованский и И. М. Пушкин. Тысяцким стал Ф. И. Мстиславский. Чтобы казаться моложе, царь сбрил седую бороду и больше внимания стал уделять своему внешнему виду и одежде. Современники отмечали, что после женитьбы он изменился и внутренне: забыл свою скупость и подозрительность, полюбил развлечения и роскошь⁴¹. В результате брака у Василия родились две дочери, но они умерли во младенчестве.

Вскоре выяснилось, что царь успокоился слишком рано. Уже летом 1607 г. в Стародубе объявился тот, кто через год заставит его поделить власть надвое и до конца правления останется грозным соперником. Осенью новый самозванец Лжедмитрий II собрал разношерстное войско, состоящее из польской шляхты во главе с полковниками А. Лисовским и А. Зборовским, донских и запорожских казаков во главе с атаманом И. Заруцким и жителей северских городов, активно не желавших признавать царем В. И. Шуйского. Первым они попытались взять Брянск, но были отброшены царскими воеводами. Зиму провели в Орле, а весной двинулись к Москве.

Опьяненный молодой женой и прежними победами, царь Василий действовал вяло и остановить нового "вора" не мог. В направленных под Болхов, а потом и под Коломну полках началась "шатость" и их пришлось отозвать. Коломенские воеводы А. Г. Долгорукий и И. А. Колтовский, до этого активно местничествовавшие друг с другом, в страхе перед Лисовским бежали. В итоге летом 1608 г. Москва оказалась на осадном положении, а на Тушинском лугу появился большой военный лагерь- табор, превратившийся во вторую столицу.

Здесь расположились палаточные покои "царика", его двор, боярская дума, приказы, был привезен патриарх (им стал пленный ростовский митрополит Филарет) с освященным собором и походным храмом, многочисленное войско. Даже была организована торговая площадь, на которую купцы привозили все необходимое.

В итоге в стране образовалось двоевластие: один царь, Василий Шуйский, - сидел в Кремле, другой - Лжедмитрий II - в Тушино. Оба контролировали часть территории государства и собирали с нее налоги, оба раздавали земли своим подданным, оба вели международную переписку. Современники даже прозвали обоих полуцарями, поскольку ни тот, ни другой не имели достаточных сил для разгрома противника.

Нельзя сказать, что царь Василий ничего не делал для изменения своего плачевного положения. Осенью 1608 г. он попытался в открытом бою сразить своего соперника. Но состоявшееся около Хорошева сражение не принесло успеха никому, лишь увеличилось число перебежчиков, "перелетов", постоянно менявших царей для получения от каждого земельных пожалований и наград.

К концу 1608 г. положение Шуйского стало критическим. От него отошли даже северные города Галич, Устюжна Железнопольская и др. Сохраняла верность лишь Рязань, откуда в Москву присылалось продовольствие, ряд северо-западных и поволжских городов и Троице-Сергиев монастырь, оплот православия среди всеобщего предательства и измен, осажденный поляками.

Не имея помощи внутри государства, Шуйский стал искать ее извне. Обращаться к польскому королю Сигизмунду он не стал. Дело в том, что устроенная во время свержения Лжедмитрия I резня поляков обострила отношения с Речью Посполитой. Попытки Василия загладить вину особого понимания не нашли, хотя Сигизмунд и написал, что миссия родственников и друзей Марины Мнишек в Москву не была официальной и поэтому он не вправе вмешиваться в инцидент. В декабре 1606 г. царь отправил посольство кн. Г. К. Волконского и дьяка А. Иванова. В его задачу входило доказать, что первый самозванец не был сыном Ивана Грозного, а второй - не одно лицо с первым. В царской грамоте утверждалось, что на этот раз Дмитрием, скорее всего, назвался Михалка Молчанов, сбежавший из Москвы после гибели лжецаря. Для доказательства этого приводились словесные портреты первого самозванца и Молчанова⁴².

Поляки не захотели верить царю Василию, поскольку возрождение "царя Дмитрия" позволяло им вновь вторгнуться на Русь и изрядно обогатиться. Осознав это, Шуйский стал рассылать по городам грамоты, в которых прямо называл "литву", то есть жителей Речи Посполитой, главными заводчиками новой авантюры Лжедмитрия, теперь уже второго, и призывал жителей северных и северо-восточных городов собраться в Ярославле и придти на помощь осажденной столице⁴³.

Последней попыткой спасти свое царствование стало обращение Василия за помощью к шведскому королю Карлу IX. Осенью 1608 г. в Новгород для переговоров был отправлен царский племянник талантливый полководец М. В. Скопин- Шуйский. Он должен был в обмен на уступку некоторых приграничных территорий попросить у Карла большой военный отряд. Проведенные в декабре на Ореховском рубеже переговоры дали положительный результат. В ответной грамоте к царю от 3 января Карл написал, что будет рад помочь в борьбе с польским ставленником и самозванцем за православную веру и независимость Русского государства⁴⁴. 28 февраля 1609 г. был подписан Выборгский договор, по которому за уступку г. Корелы с пригородами шведский король предоставлял в распоряжение Скопина 10-тысячный отряд под командованием полковника Делагарди.

1609 год оказался для царя Василия наиболее тяжелым. Он был заперт в Москве, не имел ни армии, чтобы обороняться и снять осаду, ни продовольствия, чтобы прокормить жителей, готовых в любой момент поднять против него восстание. 17 февраля чуть было не стало последним днем в царствовании Шуйского. Спас же его, как всегда, Гермоген. А случилось следующее. Днем толпа москвичей в 300 человек под руководством Г. Сунбулова, кн. Р. Гагарина и Т. Грязного собралась на Лобном месте и стала требовать, чтоб на площадь вышли старшие бояре и патриарх. Из бояр осмелился появиться только кн. В. В. Голицын. Гермоген же не захотел вступать в беседу с крамольниками. Тогда его силой притащили к толпе и заставили выслушать ее требования. Они состояли в том, чтобы ссадить с престола Шуйского, поскольку тот воцарился незаконно, с помощью своих потаковников и без согласия всей земли. Смутьяны кричали, что из-за него льется христианская кровь, сам же он человек недостойный - глупый, нечестивый, пьяница и блудник. На это патриарх смело заявил, что Василий сел на царство не сам собой, а выбрали его большие бояре, дворяне и служивые люди, что пьянства и блуда за ним никто не замечал, поэтому сводить его с престола без воли властей и больших бояр нельзя. Речь Гермогена поддержали простые горожане, сбежавшиеся на шум. Тогда крамольники попытались запугать самого царя. С криком и шумом они ринулись ко дворцу. Но Шуйский, сам опытный заговорщик и интриган, прекрасно знал, что в этой ситуации попытка спрятаться и отсидеться в тихом месте лишь погубит его. Поэтому он отважно вышел на крыльцо и громко с гневом закричал: "Зачем вы, клятвопреступники, ворвались ко мне с такой наглостью? Если хотите убить меня, то я готов, но свести меня с престола без бояр и всей земли вы не можете!" (Он забыл, что сам когда-то свел с престола без чьей бы то ни было воли Лжедмитрия). На этот раз мужество царя, действительно, спасло его. Посрамленные заговорщики были вынуждены бежать в Тушино⁴⁵.

Были и другие попытки антиправительственных выступлений, но они закончились безрезультатно, поскольку все уже знали об успешном продвижении к столице войска М. В. Скопина-Шуйского.

Чтобы привлечь на свою сторону знать, царь Василий стал более щедро раздавать чины: в 1608 г. окольничество получил князь Д. И. Мезецкий, в декабре боярство было сказано В. П. Морозову, в январе следующего года боярином стал В. И. Буйносов-Ростовский, дядя царицы, в феврале окольничество получил А. В. Измайлов, через год боярином стал В. И. Бахтеяров-Ростовский. В это же время боярство получил И. Ф. Крюк-Колычев, ставший дворецким.

Вполне вероятно, что вынужденное бездействие угнетало Василия, поэтому по его приказу во все концы рассылались многочисленные грамоты: к Скопину - чтобы быстрее двигался к Москве, к Шереметеву в Нижний Новгород - с той же просьбой, в сибирские города - прислать денег и войска, в северные города - отправить городовые дружины в Ярославль на соединение с подходящим Скопиным.

Летом в Москву стали приходить радостные вести, очень ободрившие впавшего было в уныние царя. Скопину со шведами удалось освободить Торжок, Тверь, Калязин и обосноваться в Ярославле, где к тому времени собирались отряды северных городов. В Вологде под руководством воеводы Н. М. Пушкина образовался штаб по борьбе со сторонниками Лжедмитрия, который освободил Белоозеро, Утюг, Каргополь, Кострому, Вятку, Тотьму. Шереметев держал под своим контролем большую часть Поволжья и намеревался идти на соединение со Скопиным. Рязанский воевода П. Ляпунов очистил от "воров" Зарайск, Пронск и Михайлов.

На радостях Василий обещал всем своим сторонникам уменьшить налоговое бремя и щедро их наградить. Он даже вступил в переговоры с крымским ханом, прося ударить по южным городам, где засели тушинцы, и получил положительный ответ. Крымцы всегда были рады пограбить русские города и обещали совершить набег в районе Орла, Оскола и Ливн.

Успехи сторонников Шуйского привели к тому, что в Тушинском лагере начались разброд и шатание. Многие знатные люди вновь вернулись в Москву ко двору царя. Власть захватили поляки, которые ни в грош не ставили "царика" и почти полностью лишили его какого-либо влияния и власти. Не раз в Москву приходили вести о его бесславной гибели, но они оказывались ложными. Дело кончилось тем, что, боясь расправы. Лжедмитрий II тайно в простой одежде бежал из Тушино в Калугу.

Несмотря на все обнадеживающие вести, радость царя Василия оказалась преждевременной. Осенью на него обрушилась новая напасть - польский король Сигизмунд вторгся в пределы Русского государства и осадил Смоленск. Поводом послужил Выборгский договор Василия с Карлом IX, давним врагом польского короля, и участие шведских войск в военных действиях в России, вместе с которыми бок о бок сражались смоленские полки.

Сигизмунд уже давно делал все возможное, чтобы расшатать трон царя Василия, действуя извне и изнутри. В письмах к своим европейским адресатам он постоянно подчеркивал, что Шуйский не имеет никаких прав на престол, поскольку не принадлежит к царскому роду. Не препятствовал король и развитию новой самозванческой авантюре Лжедмитрия II: в Самборе собиралась новая наемническая армия, польские полковники готовились ввести ее в бой. С февраля 1609 г. Сигизмунд сам стал планировать вторжение в пределы Русского государства. Об этом доносили смоленскому воеводе М. Б. Шеину его многочисленные лазутчики. С весны начались порубежные стычки, и часть русских земель даже была захвачена поляками. Для прохода армии наводились мосты через реки, а в лесу прорубались просеки.

В апреле из Велижа донесли, что король разрабатывает коварный план насильственного захвата московского престола, состоящий в следующем: отправить в Москву к царю исключительно многолюдное посольство во главе с королевичем Владиславом и там произвести военный переворот. Но он не был осуществлен из-за непредсказуемости ситуации в стране. Более реальным показался захват Смоленска, который Сигизмунд считал своей отчиной, отторгнутой обманным путем.

Придти на помощь Смоленску в это время никто не мог, поэтому уже 21 сентября Сигизмунд прибыл в окрестности города и устроил там свой военный лагерь. Вторжение корабля побудило тушинцев начать с ним переговоры о возведении на русский престол королевича Владислава. Для этого под Смоленск в начале 1610 г. отправилась делегация русских бояр. С собой она везла договор об условиях воцарения польского королевича, который в ходе переговоров был принят Сигизмудом.

Тем временем победный поход Скопина к столице продолжался. Зимой он подошел к Александровской слободе и образовал в ней ставку. Вскоре сюда же прибыла Понизовая рать Шереметева. Весной планировался последний бросок к Москве, который должен был окончательно уничтожить Тушинский табор.

Царь Василий, уставший от бездействия в холодной и голодной Москве, всячески торопил своего племянника и просил его не зимовать в Александрове, а прямо идти к столице. Но тот медлил, поскольку не хотел отрывать войско от северной продовольственной базы и опасался воевать в глубоких снегах. Поведение племянника стало казаться подозрительным мнительному царю. Еще больше насторожило его известие о том, что многие воины так полюбили талантливого полководца, что именно его желали бы видеть на царском престоле. Особенно усердствовал в этом отношении рязанский воевода П. Ляпунов, который в своей поздравительной грамоте прямо назвал князя Михаила русским царем и всячески поносил Шуйского. Хотя Скопин и возмутился таким величанием и даже хотел наказать рязанцев, но мысль о возможном воцарении могла засесть в его голове.

Скорее всего, престарелого и бездетного Василия будущее возвышение племянника не слишком испугало. Но честолюбивый брат Дмитрий, давно мечтавший о троне, был глубоко возмущен и стал искать любую возможность, чтобы расправиться с удачливым соперником.

12 марта 1610 г. армия Скопина-Шуйского торжественно вступила в Москву. Жители радостно приветствовали своего освободителя. Триумф молодого полководца был полным. Но сети заговора против него уже были сплетены в царском дворце. В апреле на пиру кн. И. М. Воротынского по случаю крестин его сына Алексея Михаил вдруг почувствовал себя плохо (до этого он как раз выпил большую чашу вина из рук кн. Екатерины, жены Д. И. Шуйского). Дома изо рта и из носа у него хлынула кровь, лицо побагровело. Вызванные доктора ничем не могли ему помочь. Через несколько дней, 23 апреля, в страшных мучениях молодой полководец скончался.

Москвичи восприняли смерть горячо любимого князя как большое горе. По сообщению летописца, "плач бысть и стенание велие, яко уподобитися тому плачю, како блаженные памяти по царе Федоре Ивановиче плакаху"⁴⁶. Чтобы заглушить слухи о причастности к гибели полководца-освободителя, царь Василий приказал похоронить его в Архангельском соборе, усыпальнице царей.

Гибель Скопина имела самые трагические последствия для самого Шуйского. Он и до этого не пользовался любовью у подданных, а после нее и вообще стал всем ненавистен. Душой нового заговора против царя стал рязанский воевода П. Ляпунов, который не мог простить ему смерть талантливого полководца. Прокопий стал ссылаться с московскими боярами и городовыми воеводами и уговаривать их ссадить Василия с престола. Многие, особенно кн. В. В. Голицын, поддержали его.

Но Шуйский не хотел сдаваться. Вместо Скопина он поставил во главе армии брата Дмитрия и отправил ее навстречу польскому войску во главе с гетманом С. Жолкевским, двигавшемуся к столице. 23 июня у с. Клушино состоялся бой, показавший полную неспособность Дмитрия к руководству полками. Он не только был бездарен как полководец, но и не смог найти общего языка с другими воеводами. Скупость и чванство царского брата так возмутили шведских полковников, что они в ходе боя покинули русское войско и двинулись в сторону Новгорода. (Впоследствии обманным путем шведы захватили город и до 1617г. владели им.) В итоге войско Д. И. Шуйского с позором бежало, бросив обозы с казной, продовольствием и боеприпасами. Это позволило гетману дойти до Можайска и создать угрозу подхода к Москве.

Клушинский разгром воодушевил и Лжедмитрия, до этого сидевшего в Калуге. Взяв Пафнутьево-Боровский монастырь, он вскоре дошел до Николо-Угрешского монастыря и стал также готовиться к штурму столицы. На этот раз царя Василия уже ничто не могло спасти. Время его правления кончилось. 17 июля вновь на Лобном месте собралась большая толпа во главе с 3. Ляпуновым, князьями И. В. и Ф. М. Засекиными и др. Заговорщики опять стали требовать, чтобы к ним вышли патриарх и бояре. На этот раз многие думцы не стали отсиживаться по домам, а решили присоединиться к народу. В итоге во главе с кн. И. М. Воротынским все направились во дворец к царю. Там смелый Захарий выступил вперед и заявил Василию: "Долго ли от тебя кровь христианская будет литься, земля пустеть? Ничего доброго не делается в твое правление. Сжалься над гибелью нашей, положи царский посох, а мы о себе уж сами помыслим". Слова Ляпунова возмутили царя. Он закричал: "Как смел ты мне вымолвить это!" - и схватился за нож. Но заговорщиков это не остановило. Они выволокли низкорослого старика на улицу и под охраной вместе с царицей отвели на старый боярский двор. Но и здесь его не оставили в покое. 19 июля Василия вновь схватили и отвели в Чудов монастырь, где совершили над ним и царицей обряд пострижения. Василий, не желая становиться монахом, не отвечал на вопросы постригавшего. Пришлось за него говорить кн. В. В. Тюфякину. Поэтому патриарх Гермоген категорически отказался признавать законным все содеянное с царем, а монахом обозвал Тюфякина.

Но и на этом беды свергнутого царя не закончились. Бояре, провозгласившие себя временным правительством, вступили в переговоры с польским гетманом Жолкевским, прося защиты от Лжедмитрия II. В благодарность они обещали возвести на российский престол королевича Владислава. Помехой же этому плану был находящийся в Чудовом монастыре, В. И. Шуйский, еще не растерявший всех своих сторонников. Поэтому сначала его отправили в более отдаленный Иосифо-Волоколамский монастырь. В России осталась лишь царица Мария Буйносова, ставшая постриженицей Еленой Новодевичьего монастыря, а потом с братьями Дмитрием и Иваном отданная гетману. 30 октября 1610 г. Жолкевский привез его к Сигизмунду в смоленскую ставку. Во время приема Шуйский испытал такое унижение, какое не испытывал ни один русский царь за всю историю монархии: согласно церемониалу ему полагалось поклониться королю. Вместо этого он гордо заявил: "Не подобает московскому царю кланяться королю. Так уж судьба сложилась и Бог повелел, что оказался я в плену. Не вашими руками взят, а московскими изменниками, рабами отдан". Следует отметить, что король Сигизмунд так не считал. Своим европейским друзьям он писал, что силой оружия ему удалось не только вернуть свои владения, отнятые хитростью, отомстить за недавние обиды, но и разбить войско В. И. Шуйского, свести того с престола, взять в плен и даже захватить столицу Русского государства⁴⁷.

Мужественным Василий был только в первые месяцы плена. Через год он был уже окончательно сломлен. Вот как описывали поляки его прием у короля в Варшаве 29 октября 1611 года. На Василии была белая парчовая ферязь и меховая шапка. Сам он выглядел как старик, был сед, невысок, круглолиц, с длинным немного горбатым носом, большим ртом, длинной бородой. Смотрел исподлобья и сурово. Перед ним в открытой карете сидели два брата. Когда Шуйских поставили перед королем, то все они низко поклонились, держа в руках шапки. После речи Жолкевского Василий вновь низко поклонился, дотронувшись правой рукой до земли, потом поцеловав эту руку. Дмитрий ударил челом до земли, а Иван трижды бил челом и плакал. После этого всех трех допустили к королевской руке. У присутствующих все это вызвало удивление и жалость⁴⁸.

После приема Василия и Дмитрия с женой Екатериной заключили в Гостынский замок, находящийся в 50 км от Варшавы. Здесь они вели уединенный образ жизни и были полностью изолированы от внешнего мира. 12 сентября 1612г. Василий умер. Составленная после смерти опись имущества показывает, что, кроме образа Богоматери, у него ничего не было своего. Остальное имущество (шкатулка с деньгами, посуда, четыре кафтана, две шубы и две шапки) были подарены королем. Существенно больше ценных вещей, драгоценных ювелирных украшений и золотых изделий осталось после смерти Дмитрия и его жены, скончавшихся в один день 15 (25) ноября 1612 года⁴⁹. Поэтому можно предположить, что в польском плену Шуйский вел исключительно аскетический образ жизни и ничем житейским не интересовался.

Согласно легенде, Шуйского похоронили на перепутье трех дорог, на могиле поставили столп с надписью: "Здесь покоится прах московского государя Василия. Полякам на похвалу. Московскому государству на укоризну". Только младший брат Василия Иван Иванович, служивший Владиславу, получил возможность по условиям Деулинского перемирия вернуться на родину. После его смерти род Шуйских в России пресекся.

Царь Василий Шуйский мог быть окончательно забыт потомками и даже вычеркнут из истории монархии, если бы не патриарх Филарет. Оказавшись, как и Василий, в польском плену, он проникся большим сочувствием к несчастному царю. После возвращения на родину он задумал реабилитировать Шуйского и отомстить Сигизмунду за ложь, коварство и за все унижения в плену русских людей. С помощью своего царствующего сына Михаила Федоровича сделать это было нетрудно. С середины 1620-х годов началась широкомасштабная подготовка русско-польской войны. В качестве ее идеологического обоснования в Посольском приказе стали писать сочинение о царствовании Василия Шуйского (ныне оно известно под названием "Рукопись Филарета"). В нем царь Василий был представлен исключительно благочестивым государем, борцом за чистоту православия против воров-самозванцев, подготовленных в Польше при содействии короля Сигизмунда. В "Рукописи" поляки были прямо обвинены в разжигании в России междоусобия и свержении законного государя В. И. Шуйского⁵⁰.

Однако русско-польская война 1632-1634 гг. закончилась неудачей для Русского государства. Только благодаря усилиям русских дипломатов удалось заключить Поляновский мирный договор, имевший ряд выгодных условий. Одним из них стало разрешение на перенос праха царя Василия на родину. В 1635 г. кн. А. М. Львов был послан в Польшу за телами Шуйских.

В июне их прах встречали в Москве. В церемонии участвовал сам царь Михаил и весь его двор (патриарх Филарет к этому времени уже умер). Новой могилой бывшего царя стал Архангельский собор, царская усыпальница. Этим потомки признали права В. И. Шуйского на корону и реабилитировали его.

Примечания

1. КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Т. Х- ХП. М. 1998, с. 329-330.

2. СОЛОВЬЕВ С. М. Соч. Кн. IV. История России с древнейших времен. Т. 8. М. 1989, с. 450; КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Курс русской истории. Т. 3. М. 1937, с. 36; ПЛАТОНОВ С. Ф. Лекции по русской истории. М. 1993, с. 280- 281.

3. ЗИМИН А. А. Крестьянская война в России в начале XVII в. В кн.: История СССР с древнейших времен. Т. 2. М. 1966, с. 253; КОРЕЦКИЙ В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М. 1975, с. 316-320; СКРЫННИКОВ Р. Г. Смута в России в начале XVII. Иван Болотников. Л. 1988; его же. Лихолетье. Москва в XVI-XVII вв. Смоленск. 1988; АБРАМОВИЧ Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л. 1991.

4. Собрание государственных грамот и договоров (СГГД). Т. 2. М. 1819, N 141, с. 299.

5. ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М. 1969, с. 43; КУЧКИН В. А. Формирование государственной территории в Северо- Восточной Руси в X-XIV вв. М. 1984; ЗИМИН А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV- первой трети XIV вв. М. 1988, с. 67; АБРАМОВИЧ Г. В. У к. соч., с. 7- 13.

6. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Т. 7, с. 184,

7. ЗИМИН А. А. Опричнина Ивана. М. 1964, с. 476.

8. Разрядные книги 1550-1636гг. М. 1975, с. 224, 242; Разрядная книга 1475-1605гг. М. 1987-1994, л. 684об., 728об.

9. Разрядные книги 1550-1636, с. 331; ЗИМИНА. А. В канун грозных потрясений. М. 1986, с.113.

10. ФЛЕТЧЕР Д. О государстве Русском. СПб. 1906, с. 33, 42.

11. ЗИМИНА. А. В канун грозных потрясений, с. 133.

12. Российская историческая библиотека (РИБ). Т. 13. СПб. 1909, стб. 1276-1280.

13. Там же, стб. 3-6, 147-150.

14. КЛЕЙН В. К. Дело розыскное в 1591 году про убийство царевича Дмитрия Ивановича в Угличе. М. 1913.

15. Разрядная книга 1475-1606гг., л. 928, 948, 967, 979, 1029об.

16. ЭСКИН Ю. М. Местничество в России. XVI-XVII вв. М. 1994, N 807.

17. Записки капитана Маржерета. М. 1982, с. 192-193.

18. ПЛАТОНОВ С. Ф. Ук. соч., с. 274.

19. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Т. 8, с. 416.

20. МАССА И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. В кн.: О начале войн и смут в Московии. М. 1997, с. 97.

21. СГГД. Т. 2, с. 208.

22. Записки капитана Маржерета. с. 199.

23. МАССА И. Ук. соч., с. 115-117.

24. Там же, с. 119.

25. Там же, с. 121.

26. СГГД. Т. 2, с. 299.

27. Там же, с. 300.

28. РИБ. Т. 13, с. 725, 746.

29. Там же, с. 747-749.

30. СГГД. Т. 2, с. 300-301.

31. Там же, N 142-147, с. 307.

32. Акты времени правления царя Василия Шуйского. В кн.: Смутное время Московского государства. Вып. 2. М. 1914, с. 1- 3.

33. АЭ. Т. 2. СПб. 1836, N 44.

34. Там же, N 47.

35. СГГД. Т. 2, с. 309.

36. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 449.

37. Там же, с. 453.

38. ПЕТРЕЙ П. История о великом княжестве Московском. В кн.: О начале войн и смут в Московии, с. 328.

39. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 458.

40. Там же, с. 460.

41. КАРАМЗИН Н. М. Ук. соч., с. 361.

42. СГГД. Т. 2, с. 324.

43. Там же, с. 342.

44. Там же, с. 347.

45. Акты исторические (АИ). Т. 2. СПб. 1841, с. 249.

46. ПСРЛ. Т. 14. М. 1965, с. 96.

47. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 585; Акты времен междуцарствия. М. 1915, с. 152-153.

48. ЦВЕТАЕВ Д. В. Царь Василий Шуйский и места погребения его в Польше. Т. 2. Варшава. 1901, с. XXXIII.

49. Там же, с. IX.

50. Сборник П. Муханова. СПб. 1866.