Шнирельман В. А. Жизнь и судьба фальшивки: «Влесова книга» в социальном интерьере

   (0 отзывов)

Saygo

«Влесова книга»1 (далее — ВК), начавшая свой трудный и не вполне удач­ный путь в среде русских и украинских эмигрантов, встретившая неприятие в американской и советской науке и, напротив, с восторгом принятая русски­ми националистами новой волны2, пережила головокружительную карьеру в постсоветское время в России и на Украине. Она высветила новое явление, обозначив весьма сложные и неоднозначные взаимоотношения между исто­рической наукой и общественными настроениями. Мало того, она проторила путь новым фальшивкам, о которых идёт речь в данном сборнике. Поэтому представляется полезным проследить историю ВК на протяжении последних 30-40 лет и обсудить причины привлекательности этой фальшивки.

 

Первая версия специалистов относительно авторства ВК заключалась в том, что её мог создать известный мистификатор начала XIX в. А. И. Сулакадзев (1771-1830)3. Но после скрупулёзного анализа, проведённого О. В. Твороговым, становится ясно, что автором фальсификации вполне мог быть сам Ю. П. Миролюбов4. Не случайно, судя по некоторым сведениям, в годы Гражданской войны он служил в контрразведке и отвечал за дезинформацию противника5. Созданию фальшивки способствовало и отчаянное положение русских эмигрантов, же­лавших верить в великое будущее России, но не находивших почвы для этого в окружающей их действительности. Как не без оснований предполагает совре­менный автор6, создатель ВК, обладавший богатым воображением, был далёк от настоящей науки и пытался воздействовать на мифологический пласт в созна­нии своих современников. Он всемерно пользовался иносказаниями, оживляя не только знакомые ему по «Слову о полку Игореве» идеи единства Руси, но и идеологемы недавнего Серебряного века. Короче говоря, его главной заботой была не научная добросовестность, а пробуждение русского национального са­мосознания. И действительно, Миролюбов находился в тесных контактах с за­рубежными русскими националистическими центрами7.

 

Заслуживает упоминания и возможный источник информации о языческих записях на дереве, якобы сохранившихся в старых жилищах. Это книга не­мецкого журналиста Ф. Штауффа «Рунические дома», вышедшая в Германии в 1912 г. Примечательно, что одновременно с написанием этой книги он состав­лял списки «евреев» среди немецких аристократов, чтобы использовать их в будущем для очищения немецкой элиты от «ненужной примеси». Штауфф был верным учеником австрийского ариософа Гвидо фон Листа, претендовавшего на открытие тайного языка древних германцев и полагавшего, что именно на этом языке были записаны шедевры дохристианской германской мудрости8.

ccs-2-0-22450500-1435380331.jpg
А. И. Асов в одежде русского воина
ccs-2-0-75254600-1435380331.jpg
Изображение Майи и Коляды из книги А. И. Асова «Мифы и легенды древних славян» (М., 1998)
ccs-2-0-21931500-1435380332.jpg
Влесова книга. Первое издание в России

 

Вначале к ВК обратились адепты русского и украинского национализма в эмиграции, такие как Ю. П. Миролюбов и С. Лесной, В. Шаян и Л. Силенко9. В СССР сведения о ней появились впервые в начале 1970-х гг. в программ­ной статье активиста «Русской партии» поэта И. Кобзева (1924-1986), увле­кавшегося русским язычеством и противопоставлявшего его насильно на­саждённому христианству, якобы нанёсшему непоправимый ущерб исконной русской культуре10. Упомянутая статья была написана в весьма агрессивном духе и направлена против искажений русского языка, русской истории, рус­ской культурной традиции некими недоброжелателями. Автор подчёркивал, что «у русского народа, так же, как и у русского языка, бесконечно глубокие корни, уходящие в туманнейшие дали тысячелетий», и призывал направить все усилия к изучению этих корней. Попутно он сообщал некие сенсационные сведения о находке в Австралии вывезенной из России древнейшей летопи­си, повествующей «о жизни древних руссов за период, удалённый на полторы тысячи лет от Аскольда и Дира». И тут же он с восторгом писал о раскопках позднепалеолитической стоянки Сунгирь под Владимиром, как будто она тоже имела отношение к происхождению древних славян11. А десять лет спустя эта концепция в развёрнутом виде нашла отражение на страницах романа В. Чи­вилихина «Память».

 

Как бы то ни было, с тех пор «Влесова книга» — так назвал эту «древнюю летопись» украинский эмигрант С. Лесной — стала предметом пристально­го внимания русских патриотов, писателей и журналистов, которые наконец нашли в ней недостающее звено для восстановления «истинной славянской истории»12. ВК была с восторгом встречена В.И. Скурлатовым, который имен­но в ней черпал вдохновение при написании своих фантастических статей об «арийцах-славянах», чем он увлекался в 1970-1980-х гг. Эта ключевая для нашей темы фигура заслуживает особого внимания. В. И. Скурлатов окончил физический факультет МГУ, после чего был в 1963-1965 гг. аспирантом в Ин­ституте философии АН СССР. Свою общественную карьеру он начал с органи­зации Университета молодого марксиста (УММ) при ЦК ВЛКСМ в 1964 г. Тог­да он был инструктором отдела пропаганды Московского городского комитета ВЛКСМ. В конце 1965 г. в Москве состоялся пленум ЦК ВЛКСМ по вопросам военно-патриотического воспитания молодежи. Среди рассматривавшихся на нём документов был и «Устав нравов», написанный Скурлатовым по заказу МГК ВЛКСМ. Этот документ оказался настолько одиозным, что его автор был выведен из состава Московского горкома ВЛКСМ, исключён из состава КПСС, а УММ был закрыт. Правда, в 1968 г. Скурлатов был восстановлен в КПСС.

 

Содержание «Устава нравов» не только страдало откровенными отсылка­ми к «коричневым идеям», но и говорило об атмосфере, царившей в те годы на комсомольском Олимпе, в частности о выработке ценностных ориентаций, взятых позднее за основу радикальным русским национализмом, а также неоязычниками. Автор был заворожен образом смерти, и созданный им документ апеллировал к героизму, жертвенности, преодолению эгоизма и добровольному подчинению личных интересов коллективным иррациональным идеям. В част­ности, там содержался призыв к открытому разрыву с «интеллектуализмом» и к созданию культа воина. В ряде своих аспектов (милитаризация общества, корпоративное устройство, культ героизма и смерти и др.) предложения авто­ра до боли напоминали фашистскую модель, что и было причиной выведения Скурлатова из руководящих комсомольских органов. Экстремистский харак­тер документа признаётся всеми исследователями13. Действительно, позднее Скурлатов рассказывал, что с детства увлекался нацистской символикой и, бу­дучи одно время близок к философу А. Ф. Лосеву, делал для него переводы из нацистских работ14. Вот где берут корни многие его фантазии, воспевавшие героические деяния «арийских» предков и борьбу с врагами за всемирное тор­жество «Русской идеи». Всё это продолжало волновать воображение Скурлато­ва, что и привело его в ряды борцов с сионизмом и пропагандистов «великого русского (арийского) прошлого».

 

В 1970-е гг., работая в Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН), он занимался пропагандой «славной арийской истории» и одновременно издал одну из самых радикальных антисионистских книг «Сио­низм и апартеид», содержавшую откровенную антисемитскую пропаганду15. Эта книга сделала его одним из кумиров членов объединения «Память», ко­торым импонировала идея противостояния «еврейскому господству». Мало того, в 1983-1985 гг. Скурлатов вёл спецкурс «Критика идеологии сионизма» в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы16. Не пользуясь призна­нием у историков, его писания оказали существенное влияние на становление расистского и антисемитского направления в русской фантастике. Чтобы сти­мулировать развитие этого направления, он даже пытался организовать пере­вод и издание в СССР ряда написанных в том же духе произведений западных авторов. Как установлено экспертами, свои представления о «сионизме» Скур­латов черпал из нетленного произведения Гитлера «Mein Kampf»17. Кроме того, работая в 1960-х гг. в комсомольском аппарате, Скурлатов, разумеется, не мог пройти мимо «Протоколов сионских мудрецов», которые были в этих кругах хорошо известны18. В 1970-1980-х гг. Скурлатов активно печатался в журнале «Техника - молодёжи» и таких альманахах, как «Тайны веков» и «Дорогами тысячелетий», где наряду с другими единомышленниками развивал фантазии о «русской языческой предыстории»19.

 

Скурлатов фактически первым попытался ввести ВК в контекст русской и советской исторической традиции. Обращаясь к туманным летописным сведениям о якобы славянских письменах эпохи раннего Средневековья и о загадочных знаках, найденных археологами в Северном Причерноморье, он всячески пытался создать у читателя представление о возможности скорого обнаружения дохристианской русской письменности. Более того, ссылаясь на непроверенные и малодостоверные факты, он намекал на то, что финикийский алфавит мог происходить из Северного Причерноморья (sic!). Тем самым под­готовив читателя, он сообщал о находке ВК, в которой якобы неопровержимо доказывалось «степное центральноазиатское происхождение наших предков», исконных кочевников-скотоводов. Упоминая сквозь зубы об экспертизе, прове­дённой ещё в 1959 г. советскими учёными и давшей однозначно отрицательный результат, Скурлатов делал вид, что вокруг ВК ведётся серьёзная научная дис­куссия20. Любопытно, что уже в 1970-е гг. инициативу Скурлатова поддержали некоторые дипломированные учёные (в частности, В. Вилинбахов21), хотя та­ковых оказалось очень немного22.

 

Заданный Скурлатовым тон был подхвачен рядом других журналистов и писателей, создававших представление о ВК как о бесценном памятнике сла­вянского язычества, который лишь по нелепой случайности обходился или подвергался сомнению специалистами23. Кобзев настоятельно требовал изда­ния текстов «Влесовой книги» и сам публиковал стихотворные переводы от­дельных отрывков из неё.

 

Тем временем она заинтересовала некоторых писателей, и её дух можно обнаружить в целом ряде художественных, в том числе фантастических про­изведений, выходивших с конца 1970-х гг. Одним из первых стал известный русский писатель П. Л. Проскурин (1928-2001), ещё в конце 1970-х гг. заду­мавший роман о древних славянах, на что его натолкнули сведения о находке в годы Гражданской войны неких «дощечек с непонятными письменами», яко­бы оказавшимися «древнеславянскими рунами»24. Речь, разумеется, шла о ВК. Однако, похоже, что этого романа Проскурин так и не написал. Между тем он был не одинок, и некоторые другие авторы также попали под обаяние «древ­ней языческой летописи». ВК была с восторгом встречена многими патрио­тически настроенными русскими писателями, и в начале 1980-х гг. ей было посвящено специальное заседание Комиссии по охране памятников истории и культуры при Московской писательской организации, где было принято едино­гласное решение о безусловной необходимости публикации этого «бесценного памятника»25.

 

Одна из последних публичных дискуссий о ВК состоялась осенью-зимой 1987-1988 гг. на страницах еженедельника «Книжное обозрение» в связи с предложением писателя Ю. Сергеева издать текст ВК в СССР26. В ответ фило­лог Н. Богомолов пытался не только разъяснить причины неуместности разду­вания ненужного шума вокруг фальшивки, но и показать сложности изучения славянской мифологии и необходимость её критического научного анализа27. Было опубликовано интервью с Л. П. Жуковской, ещё раз в популярном виде изложившей доводы о поддельном характере ВК28. Подводя итоги дискуссии, литературный критик П. Карп нашёл её весьма показательной своей парадок­сальностью, ведь в поисках национальной исключительности «люди, громче всего кричащие о национальной самобытности, как раз и стремятся урезать, стерилизовать великие достижения национальной культуры, нанести ей пря­мой урон, точь-в-точь как в своё время борцы против так

 

Космополитизм был упомянут вовсе не случайно. Ведь участники дискус­сии разделились на две достаточно чёткие группы: с одной стороны, побор­ники некой «чистой» русской культуры, которую они призывали защищать от инородцев и иноземных влияний, а с другой — те, кто понимал под русской (российской) культурой вековой синтез самых разнообразных традиций, обрет­ших в России свою новую Родину. Среди первых оказались писатели-патриоты С. Алексеев30, Ю. Сергеев и Ю. Петухов (тогда он ещё скромно называл себя инженером31), предлагавшие лишить Россию Пастернака заодно с Карлсоном, Буратино и Чебурашкой, выглядевшими в глазах этих авторов «безродными» и «тунеядцами». Однако участникам дискуссии ни в чём не удалось убедить друг друга.

 

Оценивая эту дискуссию, Ю. Петухов (когда он уже стал писателем) со­глашался с тем, что подлинность ВК установить не удалось, но настаивал на необходимости её публикации и научного изучения. При этом он умалчивал о том, что она уже неоднократно публиковалась на русском языке, хотя и за рубежом, и что научная экспертиза, проделанная Жуковской, дала отрицатель­ный результат. Мало того, вполне в духе ВК он требовал искать предков славян среди степных кочевников и утверждал, что это якобы соответствует новей­шим археологическим и лингвистическим данным. При всём его проклами­руемом православии он выражал восхищение дохристианской культурой Руси и призывал рассматривать славянское язычество как «культурную ценность»32. Одновременно он пытался отвести от Сергеева обвинения в антихристианских настроениях, которые тот страстно демонстрировал в своих книгах.

 

Ещё в начале 1980-х гг. сомневающиеся в аутентичности ВК открыто об­винялись в «очернительстве русской национальной истории» и «враждебности ко всему русскому»33. Не случайно такие ярые пропагандисты ВК, как Скурлатов, Емельянов, Жуков34 и Кобзев, стояли у истоков движения «Память» и од­новременно снискали славу неутомимых борцов с сионизмом, открыв, по сути дела, новую эру в борьбе за «окончательное решение» еврейского вопроса35.

 

Действительно, в работах такого рода писателей две темы — о величии «древних арийцев» и о «вредоносности» масонов и евреев — сплетались в еди­ное целое. Так, в представлениях Проскурина нашла отражение идея «бескрай­него простора» как территории, занимаемой определённым народом. В одной из своих статей он писал о «границах народа от Атлантического до Тихого океана через весь евразийский материк»36. Писатель не уточнял, когда именно и какой «народ» заселял всю эту территорию, однако здесь несомненна перекличка с идеями Скурлатова о широких миграциях «славян-арийцев». В произведениях Проскурина обозначалась и другая весьма важная тема, пронизывающая труды «писателей-патриотов». Ведь его рассуждения также не обходились без обра­за легко узнаваемого врага. Всячески проклиная западный мир, Проскурин не забывал упомянуть, что тот «уже порабощён масонством, все более и более срастающимся с сионизмом»37. Итак, здесь снова обнаруживается всё та же на­вязчивая идея, противопоставляющая «арийский» Золотой век современному времени упадка, в котором хозяйничают «масоны» и «сионисты».

 

Все эти сюжеты, ставшие ключевыми компонентами арийского мифа в постсоветской России, не оставляли писателя и впредь. В своём новом романе, посвящённом интригам в эшелонах высшей власти в эпоху Брежнева, Про­скурин снова поднимал тему «руссов-пеласгов», которые якобы не только за­ложили основы европейской цивилизации, но и изобрели древнейшую пись­менность до шумеров и египтян. С этим соседствовали рассуждения о том, что ростки «новой евразийской цивилизации» были варварски погублены некими зловредными силами, которые при этом действовали по «тайным рецептам», якобы выработанным ещё шумерами и египтянами. Писатель вкладывал в уста русского патриота рассуждения о том, что якобы выживание «белой расы» тес­нейшим образом связано с судьбой русской нации. При этом в его романе идео- логемы арийского мифа постоянно сопровождались отсылками к хазарскому мифу, о чём говорило использование в качестве синонимов таких понятий, как «каганат», «хазары», «иудеи», «сионисты» и «троцкисты». Именно эти силы писатель обвинял в подрывной деятельности против России38. Ещё более от­кровенно он выступал в своих дневниковых записях. Например, в марте 1992 г. он с тревогой писал о плачевной судьбе «белой расы» и утверждал, что «гибель России — гибель всей белой расы». Он пенял Западу на его близорукое отноше­ние к русскому народу и уверенно заявлял, что только «русский путь» способен привести земную цивилизацию к рассвету39.

 

Иными словами, писатель разделял расистские и антисемитские пред­ставления, вырабатывавшиеся в среде радикальных русских националистов в 1970-1980-х гг., и всячески пропагандировал их в своих произведениях как на закате советской эпохи, так и в новых, постсоветских условиях. Правда, в отличие от радикалов, он проявлял осторожность, к чему его обязывала долж­ность сопредседателя Союза писателей России. Поэтому он избегал простран­ных рассуждений на тему «арийцев» и «семитов» и ограничивался лишь ред­кими упоминаниями соответствующих тем, прибегая к ключевым понятиям и терминам, позволяющим посвящённым тут же оживить в памяти связанные с ними расовые мифы. Одной из таких тем и являлась идея о запредельной древности «руссов-славян», отводящая русским престижное место создателей основ человеческой цивилизации и культуртрегеров, якобы одаривших весь остальной мир своими культурными достижениями.

 

Некоторые писатели более молодого поколения были много откровеннее. Среди них особо выделялись уже известные нам С. Т. Алексеев (главный ре­дактор журнала «Детская литература») и Ю. В. Сергеев. Они одними из первых ввели в художественную литературу миф о древних языческих письменах, яко­бы сохранённых «раскольниками-староверами» вплоть до наших дней. Ото­ждествив православных староверов, борцов против никонианства, с язычника­ми, эти писатели в полном соответствии с неоязыческими постулатами объ­явили христианство «рабской религией», погубившей «истинные верования вольнолюбивых россов»40. Они верили, что в глубинах России (для Алексее­ва — на Русском Севере, а для Сергеева — в Сибири) ещё сохранились скиты с «берестяными грамотами» («дощечками») или «пергаментными свитками», рассказывающими о Прави и Яви, Перуне и Свароге. Выставляя в непригляд­ном свете советского учёного, Сергеев давал понять читателю, что «бесценные древние рукописи» следует всячески скрывать от учёных, якобы действующих по указке НКВД и стремящихся к полному уничтожению оставшихся древних рукописей41. Алексеев добавлял к этому, что древние дохристианские книги имели магическую силу и являлись талисманами, уберегавшими от беды. Вы­казывая плохо скрытую враждебность к христианству, он делал особый акцент на том, что не попы принесли с собой письменность, а сам русский народ изо­брёл её для собственных нужд42.

 

Явно под влиянием мифа об утраченной языческой письменной традиции С. Т. Алексеев ещё в первой половине 1980-х гг. написал повесть «Слово», где доказывал, что в дохристианские времена на Руси были и свой Бог («Бог всего рода людского»), и своя докириллическая письменность. Якобы ещё в те далё­кие времена имелись рукописи о земле Русской и о славной истории предков, но многие из них были безжалостно уничтожены христианскими священника­ми. Устами древних волхвов писатель заявлял, что свободный народ должен иметь своего собственного Бога, а принятие чужой религии неизбежно ведёт к порабощению и подчинению иноземцам. Будто бы об этом говорилось в най­денной в 1919 г. летописи старца Дивея, якобы жившего в эпоху князя Влади­мира. Этой «древней рукописи» приписывались волшебные свойства: якобы она служила талисманом, спасавшим своего владельца от беды и даже от смер­ти. Но, к несчастью, во время войны она исчезла. Алексеев убеждал читателя в том, что русские монахи самоотверженно сохраняли в монастырях языческие свитки; при этом гонения патриарха Никона на староверов изображались как имеющие своей целью окончательное уничтожение дохристианского наследия. Героем своей повести писатель сделал собирателя древних рукописей, якобы обнаружившего у староверов Печеры залежи старописьменных книг. В то же время автор с недоверием и подозрительностью относился к советским учё­ным, ведущим поиск старопечатных книг43. Нет никаких сомнений, что Алек­сеев писал свою повесть под влиянием ВК. В то же время многие из выска­занных им мыслей были впоследствии подхвачены как некоторыми другими писателями, так и национал-патриотами и заполонили страницы неоязыческих изданий в 1990-х гг.

 

В 1990-х гг. сторонники ВК в России активизировались. Если раньше, публикуясь в открытой печати, все они старательно отделяли свои «славяно­арийские исследования» от «антисионистских» памфлетов, то теперь петер­бургский историк Ю. К. Бегунов отбрасывал этот ложный стыд и уже не считал зазорным начать борьбу с «Мировым злом» с экскурса в историю «Великой Руси» докиевского периода44. Другой любитель аналогичных идей и борец с христианством Ю. М. Иванов обвинял эту религию в том, что она будто бы «укоротила на целое тысячелетие нашу историю». При этом он воспевал язы­ческую Русь, опираясь на данные, почерпнутые из ВК45.

 

В эти же годы появилась целая серия художественных произведений, от­сылающих к ВК и славному прошлому «славян-арийцев». В этом отношении особенно показательны книги уже известных нам С. Т. Алексеева «Сокровища Валькирии» (М., 1995) и «Сокровища Валькирии-2» (М., 1997) и Ю. В. Сергее­ва «Княжий остров» (М., 1995), а также Е. Я. Гуляковского «Красное смещение» (М., 1996). Во всех этих романах так или иначе прославлялась таинственная «Се­верная цивилизация», звучала ностальгия по великому «арийскому прошлому», с восхищением описывались «мудрые носители тайных знаний далёких пред­ков» и объявлялась бескомпромиссная война «Мировому злу», представленному «тайным мировым правительством», неким «интернационалом» злоумышлен­ников или «орденом розенкрейцеров». Показательно, что в борьбе с этим злом рука об руку действовали «предки-арийцы» и сотрудники КГБ или, как аналог им, воины-афганцы. Одним из главных героев этих произведений неизменно оказывалась обладающая волшебными свойствами «древняя рукопись», как бы она ни называлась — «Блеск-книга», «Книга Свастики» или просто «Священная Влесова книга». А исконное славянское язычество противопоставлялось якобы ущербному и сомнительному христианству46.

 

Вряд ли может вызвать удивление тот факт, что ВК часто фигурировала на страницах газеты петербургских неоязычников «Родные просторы», которая кощунственно сопоставляла её историю с судьбой «Слова о полку Игореве»47. В 1991-1992 гг. ВК популяризировалась рассчитанной на военных газетой «Истоки»48, которая без тени сомнения заявляла, что эта «летопись» была на­писана неким Влесом — «первым историком на Руси». Это говорит о полном невежестве автора комментариев, ибо хорошо известно, что своё условное на­звание ВК получила от С. Лесного, решившего тем самым подчеркнуть особое значение бога Велеса в пантеоне древних славян. Автор настолько неуважи­тельно относился к своим читателям, что в каждом следующем номере газе­ты давал новые версии, полностью противоречившие своим же более ранним публикациям. Так, если в начале своего опуса он изображал скифов злейшими врагами «славян-сарматов», то позднее он выказывал гордость тем, что рус­ские князья прямо происходили от «царских скифов», и т. д.

 

В 1992 г. писатель В. И. Щербаков49 опубликовал переводы некоторых фрагментов ВК. Со свойственным ему апломбом он представил себя едва ли не первым переводчиком и исследователем этого «славянского памятника»50. Объявив его аутентичной «жреческой книгой славяно-русов», он нашёл там подтверждения многим своим построениям о древнем ареале и путях расселе­ния «праевропейцев и славян», умалчивая о том, что эти построения развивали идеи более ранних работ Скурлатова, основанных всё на той же ВК. Оттуда же он позаимствовал и своё всеохватывающее учение о Богородице51. Любо­пытно, что Щербаков рассматривал «Влесову книгу» не как сочинение самих жрецов, а как нечто дарованное свыше, подобное иудейско-христианской Би­блии: «Представления о мире и его структуре в «Лебединой книге» (так он сперва назвал ВК.— B. Ш.) так глубоки, что вне всяких сомнений отражают божественную истину, откровение, которое было даровано славянам»52.

 

Начиная с конца 1992 г. ВК усиленно пропагандировали журналы «Наука и религия» и «Чудеса и приключения». В первом из них чувствовалась направ­ляющая рука одного из членов его редколлегии, большого энтузиаста этой со­мнительной кампании А. И. Барашкова. А. И. Барашков (он же А. И. Асов, он же Бус Кресень) — геофизик, окончил физический факультет МГУ. Во второй по­ловине 1980-х гг. он неоднократно участвовал в геофизических исследованиях на Чёрном море и некоторое время работал в объединении «Южморгеология», но, похоже, большой любви к своей профессии не испытывал. Зато его рано начала мучить тайна славянского языческого фольклора, и, по его собствен­ному признанию, в 1988 г. он задумал «восстановить славянскую языческую мифологию». Впрочем, трудная работа с историческими документами его не увлекала, и он, подобно Миролюбову, предпочёл опираться на полученные в детстве знания, на этот раз — от «бабы Любы». Со временем Асов изобрёл себе престижных предков — костромских «казаков-берендеев»53, что якобы приближало его к истокам древней мудрости. Этим он, однако, не ограничил­ся; другим источником его познаний стали «божественные откровения», время от времени на него снисходившие54.

 

Свою литературную деятельность Барашков начал с фантастических око­лонаучных публикаций, посвящённых загадке Всемирного потопа и уже осно­вательно к тому времени затасканной проблеме Атлантиды55. В частности, он утверждал, что атланты были вегетарианцами, чем обнаружил не столько стремление к поиску научной истины, сколько знакомство с оккультными про­изведениями мадам Блаватской и её школы. Склонный к мистике, он одновре­менно с увлечением подхватывал и популяризировал самые сомнительные с научной точки зрения идеи. Поверив в аутентичность ВК, он, не будучи ни лингвистом, ни специалистом по палеографии, не имея никакого опыта работы ни с древними письменными источниками, ни с фольклорными произведения­ми, отважно взялся за «чтение» и «перевод» этого «памятника древнерусской словесности»56.

 

Завершив этот трудоёмкий проект, Асов занялся упорядочиванием и си­стематизацией того, что он называет славянскими ведическими знаниями. Его метод достаточно прост: он собирает опубликованные фольклорные тексты (былины, сказки, народные песни, летописные сюжеты и пр.) и старательно создаёт из них стройное повествование о языческих богах, включая их генеа­логические связи. Для этого он по-своему интерпретирует собранные материа­лы, в том числе и христианского происхождения. Свои произведения он иллю­стрирует собственными рисунками «древнеславянских богов», выполненными с использованием канона православной иконописи (!)57. Вопросы аутентично­сти текстов, их датировки, фольклора как открытой развивающейся системы, отражающей взаимовлияния культур и постоянно включающей как инновации, так и новые интерпретации, его не волнуют. Он воспринимает всю собранную информацию как исконные нарративы, донёсшие до нас некую примордиаль­ную Традицию. Поэтому его построения включают странную смесь разновре­менных и разнокультурных напластований (в том числе без труда узнаваемые библейские сюжеты), которую он выдаёт за древнейшее «славяно-арийское» наследие. Все эти несообразности его не беспокоят. Мало того, он сам при­зывает «бороться с фальсификациями нашей великой истории». При этом под фальсификациями он понимает не искажение реальной истории, а привержен­ность некому «мифу о дикости Древней Руси»58. Эту фразу трудно понять без учёта того, что под «Древней Русью» он понимает выдуманную им самим «первобытную Русь» с её колоссальными по размеру «государствами», «веди­ческой религией» и «палеолитической письменностью».

 

Откуда у него такая завидная уверенность в своей правоте? Его подход типичен для неоязычников, стоящих в агрессивной оппозиции к специалистам и академической науке и считающих, что для понимания древних религиоз­ных текстов и мифов нужны не столько профессиональные знания, сколько «взгляд изнутри», т.е. истинная вера59. В этом обнаруживается их тяготение к русской оккультной традиции, основывавшейся не на рациональном анализе и научной логике, а на методе «духовного прозрения»60. Кроме того, с теософией неоязычников сближают утверждения о том, что древние знания якобы веками сохранялись в чудесным образом дошедших до нас священных книгах и что их хранители из поколения в поколение передавали и держали в тайне от чужих ушей глубочайшую мудрость предков. Неоязычники отстаивают популистский иррациональный подход к осознанию окружающего мира, и, как недавно зая­вил один из их активистов, их целью является навязать современным жителям России мифологическое мышление61.

 

Руководствуясь именно таким подходом и исчерпав все свои скудные аргу­менты, Барашков-Асов восстаёт против «профессиональной узости мышления» и пишет: «Главное же подтверждение подлинности невозможно точно выразить словами. Оно исходит из личного духовного опыта. О подлинности говорит сам дух Велесовой книги. Её мистериальная тайна, великая магия слова». Асов за­ключает, что для «человека, обладающего духовным знанием (т.е. религиозной верой. — В. Ш.), подлинность Велесовой книги неоспорима»62. Он утверждает также, что «сама „Книга Велеса44 не подпускает к себе людей случайных»63 (т. е. специалистов? — В. Ш.). Что понимает Асов под «широтой мышления», становится ясно из его публикаций, в которых он стремится доказать реаль­ность «летающих тарелок» и посещений Земли инопланетянами, объяснить происхождение ценнейших духовных знаний привнесением их неким косми­ческим пришельцем Колядой, обосновать необходимость ядерного оружия «угрозой из Космоса»64.

 

Те же взгляды на мировую историю развивал с 1991 г. журнал «Чудеса и приключения». В поисках сенсаций этот вновь возникший журнал популяри­зировал деятельность магов и колдунов, симпатизировал оккультистам, много страниц уделял рассказам об НЛО и загадках космоса, проявлял жгучий ин­терес к иррациональным компонентам идеологии Третьего Рейха. Не обходил он и тему арийства славян, и не случайно в некоторых из его номеров (№ 4-5 и 7-8 за 1992 г.) помещалась реклама «Бхагават-Гиты», священного писания кришнаитов.

 

Всё это объясняет, почему журнал взахлеб писал о ВК, объявляя её аутен­тичным памятником забытой истории древних славян, который якобы по идео­логическим соображениям отвергала официальная советская наука65. Авторы журнала, правда, скромно умалчивают о том, что её не признают все специали­сты, как западные, так и отечественные постсоветского времени. Даже такой патриот, как Л. Н. Гумилёв, ставил ВК под сомнение и не считал её аутентич­ным историческим источником66. Впрочем, чувствуя свою некомпетентность, авторы журнала призывали к всестороннему научному изучению дощечек, чтобы доказать их подлинность67. Они готовы были винить специалистов в чём угодно — в тенденциозном и даже во враждебном отношении к русской исто­рии68, в идеологической зашоренности и даже в невежестве, а также в неже­лании искать следы ВК в московских архивах69. Особенно доставалось от них иностранцам и пляшущим под их дудку «губителям отечественной культуры», которые якобы намеренно искажали факты отечественной истории, преследо­вали патриотически настроенных учёных, скрывали от общественности под­линные древние рукописи или же отправляли их за рубеж и намеренно внедря­ли в общественное сознание сочинённую немцами «норманнскую теорию»70. «Истребление источников, их огульное обвинение в поддельности, саботаж в издании и изучении древних свидетельств о прошлом русского народа — толь­ко часть «гуманитарной помощи» заезжих космополитов и их отечественных прихлебателей», — писал один из популярных авторов журнала71. И всё это делалось ради того только, чтобы объявить ВК, «Боянов гимн» и подобные им подделки аутентичными источниками72. Однако патриотизм мало помогает энтузиастам ВК — доказать её подлинность они не могут и поэтому либо в который уже раз повторяют старые аргументы, либо придумывают новые не­былицы, пытаясь оживить давно развенчанный миф.

 

В 1996 г. В. Д. Захарченко73 совместно с В. А. Чернобровом выпустили сборник, синтезирующий все основные идеи журнала «Чудеса и приключе­ния», в котором наряду с мистикой и рассказами о космических пришельцах охотно публиковались фантазии на тему древней истории «славян-арийцев». Концепция составителей и авторов сборника вырисовывается из его структу­ры, которая представляет читателю «три источника и три составные части» мифологемы, весьма полюбившейся группе современных русских национали­стов: фантазии об НЛО и космических пришельцах, произвольные и нередко ошибочные интерпретации данных о древнейшей истории, а также россказни о «снежном человеке». Вторая часть сборника содержала известные сюжеты о «славянах-этрусках» и «Славянском царстве», которое авторы объявляли «стар­ше египетских пирамид»74, об Атлантиде, о якобы дешифрованном Фестском диске, об арийском государстве на Южном Урале, которое также было якобы «древнее египетских пирамид», и т.д. Здесь же находила место и история ВК, слепленная из упоминавшихся выше статей О. Скурлатовой (1992) и В. Грицкова (1992), где ВК всё так же упорно объявлялась аутентичным источником по древнейшей истории славян75.

 

Все эти идеи в начале 1990-х гг. были подхвачены неоязыческими группами Сибири. Основатель Древнерусской Инглиистической церкви в Омске А. Хиневич76, развивая свои фантазии о Даарии и даарском языке, во многом отталки­вался от публикаций Асова, которого он безмерно чтил77. Основанный вначале в Тюмени, а в 1997 г. и в Екатеринбурге Институт русской ведической культуры развивал и популяризировал идеи, восходившие, с одной стороны, к индийской ведической литературе, а с другой — к фантазиям С. Лесного, Ю. Миролюбова, а также к ВК и «Песням птицы Гамаюн» в обработке Асова78. Впрочем, неко­торые из молодых энтузиастов, организовавших институт, пытались избежать слепого следования авторитетам. Один из них, А. А. Козлов, хотя и с уважени­ем, но не без критики трактовал тексты Миролюбова79, а построения Асова и вовсе называл «антинаучным произволом»80.

 

Тем не менее, благодаря широкой пропаганде, проводимой «патриота­ми», ВК становилась всё более популярной. Дело доходило до того, что па­негирическую статью о ней публиковала либеральная газета «Московский комсомолец»81, а посвящённая ей передача транслировалась по патриотическо­му телевизионному каналу «Московия» (25 ноября 1997 г.). Среди патриотов циркулировала видеокассета с фильмами «Тайна Влесовой книги», «Тайна славян» и «Аркаим — город ариев».

 

Аргументы специалистов (среди которых были и такой непререкаемый ав­торитет, как академик Д. С. Лихачёв82, и один из крупнейших знатоков Древней Руси академик В. Л. Янин83), подчёркивавших поддельный характер ВК, вызы­вали некоторое замешательство в стане её любителей. Одни из них, признавая истинной основную канву упомянутой выше арийской версии происхождения славян, стремились соблюсти хотя бы внешнюю объективность и соглашались с тем, что автором ВК мог быть Миролюбов, использовавший при этом свои юношеские впечатления от знакомства с некоторыми гуцульскими обычаями, в частности с техникой письма на дощечках84. Другие, подобно самодеятель­ному историку В. В. Грицкову85, старались всеми силами принизить таланты Миролюбова и заявляли о том, что он ни при каких условиях не был способен на изготовление «древних» текстов. В то же время они не были склонны доверять ему на слово и подозревали, что он держал в руках не оригинальные дощечки, а рукопись, скомпонованную поколениями переписчиков86. Наконец, отставной полковник из Омска В.М. Дёмин, широко прибегавший к ВК для доказательства своих фантастических построений на «арийскую тему», про­говаривался и писал о её «составителях», которых он уважительно называл «родоначальниками русской исторической школы»87.

 

Примечательно, что ВК была открыто признана фальсификацией таким видным представителем русского национального движения, как А. М. Иванов (Скуратов). Будучи профессиональным историком, он, похоже, был в своё вре­мя немало шокирован популярностью ВК среди своих соратников. Их аргумент о том, что «книга работает на нас», его не убеждал, и он, подобно Николаю II, полагал, что нельзя делать чистое дело грязными руками. «Если мы ставим перед собой великую задачу национального возрождения, то как можно это святое дело основывать на заведомой лжи?» — вопрошал он88. Между тем его голос потонул в мощном хоре любителей «русской доистории».

 

Читателя вряд ли удивит, что среди ярых защитников аутентичности «Вле­совой книги» оказывается геолог Г. С. Гриневич, который, «проведя самостоя­тельное исследование», заявляет, что речь идёт о «подлинной книге IX в.»89. Новгородский профессор П. М. Золин, уходя от содержательного анализа аргу­ментов оппонентов, пытается уличить их в нарочитом пренебрежении славяно­русскими древностями90. Наконец, вышеупомянутый энтузиаст ВК А. И. Асов отметает с порога все аргументы специалистов, прибегая для этого к гнусным намёкам на якобы имевшие место их связи с КГБ91.

 

Любопытно, что под тяжестью научных аргументов Асов вынужден при­знать: ВК содержит легенды, которые «надо исследовать с религиоведческой точки зрения, а не анализировать их как конкретную историю»92. Этот аргу­мент явно заимствован Асовым из немецкой почвеннической и оккультной литературы, которая сознательно отказывалась от научных методов исследо­вания далёкого прошлого и предпочитала всецело полагаться на интуицию и «откровение»93. Кстати, руководительница оккультного Всемирного теософ­ского общества Анни Безант (1847-1933), говоря о священных книгах разных религий, писала, что «только учёные могут определять их историческую под­линность, но, с другой стороны, только духовный человек может судить об их вдохновенном значении»94. Но ведь и сам Асов, и его единомышленники ши­роко используют ВК именно как исторический источник по истории древних славян! При этом они, кстати, не берут в расчёт тот известный специалистам факт, что мышление людей догосударственной эпохи не знало таких понятий, как «народ», «этнос», и в принципе не могло оперировать такими широкими социальными и географическими категориями, которые содержатся в тексте ВК. Мало того, ВК является несообразностью и с историко-эстетической точки зрения95.

 

Как бы то ни было, ни публичные разоблачения, ни профессиональные экс­пертизы96 не останавливают неоязычников, истово верующих в аутентичность ВК. В постсоветские годы она, как мы видели, усиленно популяризировалась рядом патриотических периодических изданий как единственная неведомо как сохранившаяся дохристианская летопись.

 

С конца 1992 г. ВК настойчиво пропагандировали общероссийские журна­лы, видимо пытаясь с помощью сенсационности своих публикаций спасти па­дающие тиражи: «Наука и религия» (тираж в начале 1990-х гг. — 30-55 тысяч, но в 1997 г. — 20-25 тысяч, в 2003 г. — 20 тысяч) и «Чудеса и приключения» (тираж в 1990-х гг. — 20-30 тысяч, в начале 2000-х гг. — 23 тысячи). Начиная с 1995 г. те же идеи подхватил другой общероссийский научно-популярный журнал «Свет. Природа и человек» (его тираж падал с 21-26 тысяч экземпляров в 1995 г. до 16-19 тысяч в 1997 г. и 13-16 тысяч в 2002-2003 гг.; он распространяется на всей территории СНГ). В 1990-х гг. ВК, как мы уже знаем, стала популярным и едва ли не центральным сюжетом одного из успешных направлений художественной приключенческой литературы.

 

Асову удалось уже несколько раз издать ВК: «Русские веды» (Москва: Наука и религия, 1992, 50 тысяч экземпляров), «Велесова книга» (М.: Менед­жер, 1994, 5 тысяч экземпляров), «Книга Велеса» (М.: Наука и религия, 1997,8 тысяч экземпляров), «Книга Велеса» (СПб.: Политехника, 2000, 3 тысячи экземпляров), «Свято-Русские Веды. Книга Велеса» (М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001, 5 тысяч экземпляров. С тех пор эта книга была несколько раз переиздана тем же издательством). Но этого ему показалось недостаточно, и он пошёл ещё дальше, сделав попытку самостоятельно создать нечто вроде славяно-русского Ветхого Завета, взяв за основу индийскую ведическую литературу, русский фольклор, ВК и фантазии писателя-патриота В. Щербакова. Это своё произ­ведение под названием «Звёздная книга Коляды»97 он представляет читателю как «полный свод Изначальных Вед», «источник по древней вере славян»98. На этом он не останавливается и публикует книгу за книгой, популяризирующие современный миф о «славянах-ариях» и Северной прародине, основанный всё на той же ВК и других вымыслах99. В начале 2000-х гг. Асов стал утверждать, что нашёл следы истинного создателя «древнейшей русской летописи», однако без обращения к богатому наследию известного мистификатора Сулакадзева ему при этом обойтись не удаётся100.

 

В 1990-е гг. ВК и её идеи были охотно подхвачены и широко популяризи­ровались многими русскими ультранационалистическими газетами и журнала­ми, включая и те, которые называли себя православными («Русский вестник», «Колоколъ» и др.). В частности, для пропаганды идеи о «нашей Арктической прародине» петербургская праворадикальная газета «За русское дело» даже на­чала с 1996 г. выпускать особое приложение под названием «Потаённое», где обсуждались связанные с этим сюжеты101. Арийский миф пришёлся по душе и бывшему лидеру «Русского национального единства» А. Баркашову, который не долго думая отождествил ариев с «Белой Расой», а русских представил как «наиболее прямых генетических и культурных потомков арийцев»102.

 

Некоторые академики и доктора наук не считают зазорным писать к ВК выдержанные в восторженных тонах предисловия103. В частности, её публика­цию поддержал академик самопровозглашённой Международной Славянской, Петровской и Русской академии Ю. К. Бегунов, известный своим патологиче­ским антисемитизмом104. В последние годы большими тиражами переиздава­лись фантазии Миролюбова и Лесного на темы, связанные с древней историей славянства105. Более того, в 1994 г. журнал «Молодая гвардия» без каких-либо комментариев опубликовал опус А. А. Кура106 о древних славянах, подчеркнув при этом, что автор опирался на «новейшие данные». Однако тот факт, что ра­бота была написана около полувека назад и что под «новейшими данными» понималась всё та же пресловутая ВК, редакция «изящно» обошла. Всё это, разумеется, свидетельствовало о тяжёлой болезни, которая всё глубже поражала русскую интеллектуальную элиту.

 

Фактически речь идёт о возникновении наряду с академической наукой аль­тернативной паранауки, которую её приверженцы называют «русской наукой»107 и которая по своему духу весьма близка к науке неонацистской. Сегодня можно считать, что эта «наука» уже сложилась. Её деятели очень активны в художе­ственных издательствах и на телеэкранах, они издают серии паранаучных книг, выпускают телефильмы и для пущей убедительности ссылаются друг на друга. Надобность обращаться к академической науке у них уже полностью исчезла. Вместо этого они предпочитают напрямую общаться с общественностью, запол­няя книжный рынок массой художественных и псевдонаучных произведений, рекламируя себя как «видных историков», «известных археологов», «знатоков лингвистики», якобы разрабатывающих новые подходы, упрямо отвергающие­ся «консервативной ортодоксальной наукой». Мало того, время от времени они даже устраивают «научные экспедиции» для поисков утраченной «гиперборей­ской цивилизации». Но этот сюжет заслуживает специального рассмотрения108.

 

Восторженное отношение к ВК и воспевание древней «славянско-арийской праистории» можно найти в вышедшей недавно книге известного художника-патриота И. С. Глазунова, рассматривающего историю исключительно с расовой точки зрения109. Популяризацией «достижений» этой паранауки не брезговали даже некоторые центральные газеты, в частности «Московский комсомолец»110. Утверждение о том, что в докириллические времена русичи широко использо­вали для письма «черты и резы», а их жрецы, знавшие «велесовицу», создали ВК, можно услышать даже на научных конференциях111. ВК пропагандировала и экономист И. Можайскова, называвшая её «мало изученной летописью рус­ских языческих жрецов»112. При этом она ссылалась на статью Творогова, кото­рую она, очевидно, даже не держала в руках.

 

Самое прискорбное то, что поддельная ВК правдами и неправдами пыта­лась проникать в систему народного образования. Её дух витал над выпущен­ным в середине 1990-х гг. экспериментальным учебником истории для старших классов средней школы, автор которого, сотрудник Института российской исто­рии, не только детально и с упоением излагал мифическую версию истории славян в бронзовом и раннем железном веке, но и из ложно понятого чувства патриотизма заставлял школьников заучивать явно вымышленные факты и да­ты113. Уже известный нам писатель-фантаст В. И. Щербаков сумел добиться в издательстве «Просвещение» публикации книги, предназначенной для старше­классников, в которой он развивал типичные для рассматриваемого мифа идеи о родстве русских с этрусками и фракийцами, об обитании скандинавов в Парфии, о славянах-венедах, якобы живших некогда от Индии до Западной Европы и давших местным народам письменность и государственность. В книге в за­вуалированном виде присутствовала и присущая этому мифу юдофобская идея о том, что будто бы «ваны-венеды» создали древнейшую государственность в «Ванаане (Ханаане)»114. Тот же миф нашёл место в другом пособии для учащих­ся — в книге Г. С. Беляковой «Славянская мифология», опубликованной тогда же тем же самым издательством115. -

 

Мало того, тюменский Институт русской ведической культуры разработал школьный курс, основанный на «ведических знаниях» и ВК, который в 1993— 1995 гг. был прочитан в школах № 17 и № 20 г. Тюмени116. В 1997 г. подобного рода курсы начали читаться и в школах г. Екатеринбурга. Любопытно, что они были одобрены экспертными советами соответствующих отделов образова­ния117. В 1990-х гг. ссылки на ВК можно было встретить даже в журнале «Пре­подавание истории в школе», который издаётся Министерством образования и предназначен прежде всего для школьных учителей118. При этом патриотические издания объявляли сомневающихся в аутентичности ВК «врагами России»119.

 

Иной раз ВК даже входит в вузовскую учебную литературу. Например, она пропагандируется в ряде учебников по культурологии, рекомендованных для школьного и вузовского преподавания Министерством общего и профессио­нального образования120. Ссылки на неё есть и в одном учебнике по социологии личности121. Так идеи «славянской предыстории» проникают в университеты. В частности, в начале 2000-х гг. в своих лекциях по отечественной истории в Московском государственном техническом университете (б. МВТУ им. Баумана) профессор Е. А. Климчук внушал студентам, что Троя была славянским городом, а Александр Македонский был славянином. Таким образом, в постсоветские годы популярность ВК росла, и к ней начали обращаться в поисках аргументов даже некоторые краеведы122. Ссылки на неё иной раз встречаются в трудах при­знанных учёных, где она представляется не подделкой, а «спорным» свидетель­ством о древнем язычестве123, хотя спорить, казалось бы, не о чем. Некоторые северокавказские учёные всерьёз рассматривают ВК как аутентичный источник по древним религиозным верованиям восточных славян124.

 

Остаётся упомянуть, что фантазия и аппетиты неоязычников со временем разгораются. В середине 1990-х гг. они «открыли» подлинное название ВК, ко­торая якобы изначально называлась «Патриарси» и находилась в утраченной библиотеке французской королевы Анны Ярославны125. Им уже недостаточно одной лишь ВК, и они пытаются реабилитировать подделки Сулакадзева, вы­давая их за подлинные древние документы, хотя, как они сами стыдливо упо­минают, все эти «раритеты» с железной последовательностью отвергались со­временными ему специалистами126. В этой кампании не брезгует участвовать научно-популярный журнал «Свет. Природа и человек»127.

 

Дабы очистить «светлое имя» Сулакадзева от «наветов», А. И. Асов шёл даже на то, чтобы опорочить имена первого президента Академии художеств А. Н. Оленина и одного из лучших специалистов по древним рукописям в Рос­сии первой половины XIX в. А. Х. Востокова, которых он объявлял участниками германского заговора, направленного на уничтожение рукописного наследия славян128. Между тем он избегал упоминаний об увлечении Востокова славян­ским язычеством129 и стыдливо умалчивал о том, что Сулакадзева уличали в подделках такие русские патриоты, как прекрасные знатоки древних текстов П. В. Оленин, И. И. Срезневский и П. М. Строев. Кстати, к такого рода поддел­кам учёные относили «Боянов гимн» и «Оповедь»130, которые столь любезны нынешним неоязычникам. Нелишне заметить, что Сулакадзев действительно увлекался созданием «древних рукописей» на буковых досках131.

 

Востребовано и наследие Миролюбова. Некоторые авторы стремятся выч­ленить из него отдельные фрагменты для того, чтобы представить их ещё более древними текстами, чем рассмотренная выше ВК. Недавно такого рода хирур­гической операции подверглись любезные Миролюбову «сказы Захарихи», которые он, по его собственным словам, запомнил с детства и использовал впо­следствии для своих произведений о традиционной славянской культуре. Меж­ду тем некоторых авторов такая версия не устраивает. Их удивляет тот факт, что юный Миролюбов сумел зафиксировать такие фольклорные сюжеты, которые укрылись от внимания профессиональных учёных, работавших в различных ре­гионах Украины. Вместо того чтобы поставить под сомнение подлинность этих текстов (они этого вполне заслуживают в связи с сомнительностью сообщений Миролюбова о Захарихе), такие авторы упрекают Миролюбова в том, что по­черпнутые из «древнейшей летописи» сведения он вложил в уста старухи. Они пытаются убедить читателя в том, что речь идёт об устных преданиях, пове­ствующих о древнейших событиях в истории Древней Руси132.

 

Чем вызван резкий всплеск общественного интереса к истории древней­ших предков, будь то славяне, «русичи» или «арийцы»? Упадок и дискре­дитация коммунистической идеологии вызвали в обществе глубокое разоча­рование в тех представлениях о счастливом будущем, которые навязывали власти. В 1990-х гг. настоящее выглядело мрачным, будущее — туманным и неопределённым, а недавняя история также не вдохновляла, будучи переполне­на кровавыми деяниями, о чём много писала пресса, начиная со времен пере­стройки. Истинной религиозной веры, которая могла бы наполнить смыслом земное существование, у недавних атеистов тоже не было; и рост симпатии к православной вере не сопровождался глубокими религиозными переживания­ми. Однако травматическое постсоветское сознание не утратило потребности в вере, и та нашла свой объект в древних предках, которым приписывали высокие моральные качества, способные вдохновить их глубоко разочарованных и рас­терянных потомков на подвиги. Ведь эйфория, связанная с установлением проч­ных добрососедских отношений с миром Запада, откуда ожидали сочувствия и действенной помощи, быстро прошла. У Запада были свои представления о строительстве новых международных отношений и месте в них России, на­дежда на легкое взаимопонимание и поддержку в выходе из глубокого кризиса не оправдалась, и варягов ожидать не приходилось. Оставалось рассчитывать на собственные силы, что требовало уверенности и убеждённости. И вместо прежней коммунистической утопии нужен был мощный национальный миф, способный вернуть людям уверенность и побудить их к успешному творчеству. В этих условиях русские националисты прибегли к старому испытанному сред­ству — они обратились к мифу о древних предках. Созданием именно такого мифа и занимается Асов, не особенно скрывая побудительные мотивы своей деятельности. В одной из своих книг он настаивает на том, что «нужно про­буждать спящее сознание нации», и выражает уверенность в том, что «русская ведическая культура должна и может занять в мировой культуре место не ме­нее почётное, чем индийская ведическая». В этой связи он прямо предлагает «славяно-арийскую (ведическую)» идею в качестве национальной идеи совре­менной России133.

 

Анализируя этот процесс, исследователь сталкивается, на первый взгляд, со странной ситуацией. Ведь понятно, почему лидеры бывших колониальных народов, чья известная история связана с тяготами иноземного господства, об­ращаются к легендарному доколониальному прошлому, которое за неимением надёжных исторических источников оказывается нетрудно наполнить вновь изобретёнными символами Золотого века. Однако почему это привлекает вы­ходцев из народа, имеющего богатую и сложную историю, полную реальных героических событий, способных с лихвой обеспечить национальную идею же­ланными символами?

 

Советская история, на которой воспитывались будущие радикальные рус­ские националисты, изображала весь досоветский период эпохой народных страданий. Однако если советская схема основывалась на классовом подходе и под народом понимались угнетённые массы, то в глазах русских национали­стов, питавших симпатии к этнорасовому подходу, «народ» отождествлялся с «русским народом», а его угнетателями сделались «чужеземцы» и «инородцы». Этот подход оказалось возможным применить и к советской эпохе, которая так­же вызывала неприятие у русских националистов тем, что якобы и в то время «власть инородцев» упорно сохраняла свои позиции134. Мало того, возвраще­ние русскому православию достойного места в обществе также не устраивало русских радикалов, ибо и в христианстве они усматривали враждебную силу, якобы тесно связанную с происками всё тех же «инородцев», стремившихся за­кабалить русский народ. Поэтому, как мы видели, история ВК тесно смыкается с историей антисемитизма.

 

По указанным причинам русские радикалы отрицали не только советскую историю, но вместе с ней и всю эпоху господства христианства на Руси. Такая история была для них сродни колониальной и полностью ими отвергалась как несоответствующая интересам русского народа. Им нужна была другая исто­рия, свободная от какой-либо «иноземной зависимости» и «чужеродного го­сподства», история, в которой господствовал «русский Бог». Такую историю они могли обнаружить только в языческие времена, и вот почему среди них столь большую популярность получило русское язычество. Поэтому становле­ние нового русского национализма шло рука об руку с формированием русского неоязычества135.

 

Такая идеология была неразрывно связана с идеей «чистоты» — чистоты культурной, языковой и расовой. И именно это ей обеспечивало новое обра­щение к «арийскому мифу». И неважно, что этот миф был дискредитирован живодёрской практикой нацистской Германии. Ведь оставалась возможность обвинить нацистских вождей в «извращении» высоких идей и заменить гер­манский «арийский миф» «славяно-арийским», якобы лучше обеспеченным ис­точниками и лучше соответствующим современным научным знаниям.

 

Между тем одного желания внедрить «арийский миф» в общественное со­знание было недостаточно. Для этого должна была сложиться подходящая об­становка, обеспечивающая таким идеям благоприятный общественный климат. И такое время пришло в годы крушения Советского Союза и глубокого все­объемлющего кризиса, в котором оказалось российское общество в 1990-х гг. Похоже, чем глубже социально-политический кризис, тем более грандиозным должен выглядеть национальный миф, способный подвигнуть людей на неимо­верные усилия по выходу из него. Такую роль, например, играл коммунистиче­ский миф в первые десятилетия советской власти. Именно он создал идеоло­гическую основу для того, чтобы стало возможным за считанные десятилетия превратить крестьянскую страну в высокоразвитую индустриальную державу. И в эпоху заката коммунистической утопии некоторым политически активным интеллектуалам казалось, что её следует срочно заменить новым, не менее при­влекательным мифом. В качестве такового лидеры радикального русского на­ционализма избрали миф об «арийских предках».

 

Вера в предков оказалась эрзац-религией, служащей последним прибе­жищем страждущим и обездоленным, каковыми ощущали себя подавляющее большинство жителей России в 1990-х гг. Чем беспросветнее казалась окру­жающая обстановка, тем более светлым виделся образ древнего прошлого. Ис­тинный Золотой век оказывался не впереди, как учили коммунисты, а далеко позади, где царила свобода, не было угнетения, человек находился в гармонии с природой, всё решалось сообща, существовала прочная взаимная поддержка, а предательство и низменные страсти были неизвестны. Такая идеализированная картина отдалённого прошлого рисовалась по оппозиции к прямо противопо­ложной обстановке, которую люди наблюдали вокруг. Им хотелось верить, что наваждение пройдет и снова вернётся былая идиллия. Поэтому в моду вошла идея циклического времени, и привлекательным сделался образ «особой циви­лизации», развивающейся по своим собственным законам136. И пускай все это входило в противоречие с профессиональными историческими знаниями, зато обладало гораздо большей эмоциональной силой, способной пробудить твор­ческую энергию. Мало того, новую конкуренцию профессиональной истории теперь составили эзотерические учения, также всемерно использующие «арий­скую идею» для предсказаний будущего и для создания нового привлекательно­го мифа о величественной миссии, якобы ожидающей Россию.

 

Примечательно, что и в этом Асов и его единомышленники оказываются эпигонами русских теософов. Ведь те ещё в годы Первой мировой войны до­казывали, что Западная цивилизация стремительно приходит в упадок и что наступает новая духовная эпоха, где главная миссия принадлежит России137. Сегодня мы видим, что та Россия уже сыграла свою «миссионерскую роль», но счастья на Земле от этого не прибавилось и жить обитателям России стало не легче. Однако в последние двадцать лет такие надежды снова оживились, и немало пророков рассуждают об Эре Водолея, которая якобы снова сделает Россию «духовным центром мира». Среди таких пророков находится место и Асову138.

 

В центре всех такого рода представлений стоял образ легендарных «арий­цев», детально разработанный несколькими поколениями создателей «арийско­го мифа». Поэтому его русским почитателям не нужно было ничего изобретать. Оставалось лишь взять имеющуюся схему и наполнить ее «славяно-арийцами», «арийцами-русами» или просто «русичами». Правда, оставалась одна пробле­ма: в век всеобщей грамотности и высокого престижа научных знаний любая идеологическая конструкция обречена на провал, если она не апеллирует к на­учным открытиям и последним достижениям учёных. «Арийский миф» требо­вал опоры на аутентичный исторический источник. Поэтому для радикальных русских националистов ВК поистине оказалась «божьим даром», и вот почему они тратят столько сил и энергии, чтобы доказать её подлинность. Мало того, вопрос об этом не только важен для них сам по себе; он имеет гораздо более широкий смысл, ибо доказательство подлинности ВК моментально открывает дорогу для введения в общественный дискурс новых фальсификаций, которые уже ждут своего часа.

 

Между тем главными пользователями «арийского мифа» в России оказыва­ются скинхеды, считающие себя «передовым отрядом арийцев», «спасителями белой расы»139. И как бы пропагандисты «арийского мифа» не отмежёвывались от «коричневых идей», окружающая действительность показывает, что отмыть его от прилипшей к нему «коричневой заразы» не удаётся. А ВК служит лишь орудием укрепления этого мифа.

 

Примечания

 

1. Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного науч­ного фонда в рамках проекта 09-01-00078а «Арийская идея в современном мире».
2. Ранняя история «Влесовой книги» была превосходно проанализирована О. В. Твороговым, к работе которого я и отсылаю читателя. См.: Творогов О. В. «Влесова книга» // Труды Отдела древнерусской литературы. Л.: Наука, 1990. Т. 43. С. 170-254.
3. Жуковская Л. П. Поддельная докириллическая рукопись // Вопросы языкознания. 1960. № 2. С. 144; Монгайт А. Л. Из истории археологических мистификаций // Нау­ка и жизнь. 1968. № 6. С. 45; Буганов В. И. Источник сомнителен // Неделя. 16-22 ав­густа 1976. С. 7; Буганов В. И., Жуковская Л. П., Рыбаков Б. А. Мнимая «древнейшая летопись» // Вопросы истории. 1977. № 6. С. 205; Ляско К. «Влесова книга»: что же она такое? // Книжное обозрение. 8 января 1988. С. 3.
4. Творогов О. В. «Влесова книга». С. 249-251; Козлов В. П. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XV111-X1X веков. М.: Аспект Пресс, 1994. С. 6, 185; он же. Дощечки Изенбека // Родина. 1998. № 4.“С. 32-36; Алек­сеев А. А. Опять о «Велесовой книге» // Русская литература. 1995. № 2. С. 252; Данилевский И. Н. «Откуда есть пошла Русская земля...» О «Влесовой книге» и псевдоистории // Знание - сила. 1994. № 8. С. 19-20; Кузьмин А. Арийские руны на Влесовых струнах // Литературная Россия. 18 августа 1995. С. 12; Уханова Е. В. У истоков славянской письменности. М.: Муравей, 1998. С. 220-221; Петров А. Е. Перевёрнутая история. Лженаучные модели прошлого // Новая и новейшая история. 2004. № з. с. 47-52.
5. Ботов В. Патриарси. Русская Библия // Чудеса и приключения. 1996. № 6. С. 11.
6. Кондаков И. Русколанский словарь // Родина. 1998. № 7. С. 37-40.
7. Солодовникова В. Наша справка // Родина. 1998. № 7. С. 40.
8. Mosse G.L. The crisis of German ideology. Intellectual origins of the Third Reich. London: Weidenfeld and Nicolson, 1966. P. 74; Гудрик-Кларк H. Оккультные корни нацизма. Тайные арийские культы и их влияние на нацистскую идеологию. СПб.: Евразия, 1995. С. 149.
9. Подробно о них см.: Шнирельман В. А. «Внуки Дажьбога»: идейные и историогра­фические основы украинского неоязычества // Б. Н. Флоря (ред.). Украина и Бело­руссия: история и культура. Ежегодник 2005/2006. М.: Индрик, 2008. С. 211-221.
10. См., например: Кобзев И. Витязи. М.: Советская Россия, 1971. С. 129-131, 171-235.
11. Кобзев И. О любви и нелюбви // Русская речь. 1970. № 3. С. 49.
12. Творогов О. В. «Влесова книга». С. 173-178.
13. Каганская М. «Влесова книга»: история одной фальшивки // Евреи и еврейская тематика в советских и восточноевропейских публикациях. 1987. № 3-4. С. 12-13; Dunlop J.B. The faces of contemporary Russian nationalism. Princeton, N. J.: Princeton Univ. Press, 1983. P. 42; Yanov A. The Russian challenge and the year 2000. Oxford: Basil Blackwell, 1987. P. 83; Rome Spechler D. Russian nationalism and Soviet politics // L. Hajda, M. Beissiger (eds.). The nationalities factor in Soviet politics and society. Boulder: Westview, 1990. P. 287; Laqueur W. Black hundred. The rise of the extreme right in Russia. N. Y.: Harper Collins, 1993. P. 114; Митрохин H. A. Русская партия. Движение русских националистов в СССР, 1953-1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 289-294.
14. Митрохин Н. А. Русская партия. С. 288-289.
15. Скурлатов В. И. Сионизм и апартеид. Киев: Издательство политической литературы Украины, 1975.
16. Митрохин Н. А. Русская партия. С. 412-414.
17. Каганская М. «Влесова книга». С. 12-16; Лакер У. Чёрная сотня. Истоки русского фашизма. Вашингтон: Проблемы Восточной Европы, 1994. С. 172-173; Пушкарь Д. Боец «Возрождения» // Московские новости. 31 июля — 7 августа 1994. С. 8.
18. Митрохин Н. А. Русская партия. С. 248.
19. Подробно об этом см.: Каганская М. «Влесова книга». С. 3-19; Shnirelman V. A., Komarova G. A. Majority as a minority: the Russian ethno-nationalism and its ideology in the 1970s-1990s // Hans-Rudolf Wicker (ed.). Rethinking nationalism and ethnicity: the struggle for meaning and order in Europe. Oxford: Berg Publishers, 1997. P. 211-224; Шнирельман В. А. Возвращение арийства: научная фантастика и расизм // Непри­косновенный запас. 2008. № 6 (62). С. 63-89.
20. Скурлатов В. И., Николаев Н. Таинственная летопись. «Влесова книга» — подделка или бесценный памятник мировой культуры // Неделя. 3-9 мая 1976. С. 10. См. так­же: Кобзев И. Где прочитать «Влесову книгу»? // Литературная Россия. 2 декабря 1977. С. 19.
21. Вилинбахов В. Стоит об этом говорить // Неделя. 16-22 августа 1976. С. 7.
22. Об этом см.: Кузьмин А. Арийские руны на Влесовых струнах. С. 13.
23. Старостин В. Видится народное слово // Неделя. 16-22 августа 1976. С. 7; Кобзев И. Где прочитать «Влесову книгу»?; Жуков Д. Тысячелетие русской культуры // Огонёк. 1977. № 3. С. 29; он же. Из глубин тысячелетий // Новый мир. 1979. № 4. С. 281; Осокин В. Что же такое «Влесова книга»? // В мире книг. 1981. № 10. С. 70-73; Кобзев И. Вокруг рукописи на дощечках // В мире книг. 1982. № 10. С. 62; он же. Где нашли «Влесову книгу»? // В мире книг. 1984. № 3. С. 51-52; Дико Н., Сучков А. Расшифрована тайна бога света? // Московские новости. 12 февраля 1984. С. 10.
24. Проскурин П. И книга, и жизнь // Альманах библиофила. М.: Книга, 1980. Вып. 9. С. 28.
25. Осокин В. Что же такое «Влесова книга»? С. 73; Кобзев И. Где нашли «Влесову книгу»? С. 51.
26. Калмыков В. Человек без корней, как дерево, засыхает // Книжное обозрение. 2 октя­бря 1987. С. 14.
27. Богомолов Н. О подлинной и мнимой культуре // Книжное обозрение. 27 ноября 1987. С. 5.
28. Ляско К. «Влесова книга»...
29. Карп П. Знать своих героев // Книжное обозрение. 26 февраля 1988. С. 5. См. также: Данилевский И. Н. «Откуда есть пошла Русская земля...» С. 23.
30. Алексеев С. Т. Игрушки — не игрушки! // Книжное обозрение. 25 декабря 1987. С. 7.
31. Петухов Ю. Д. Не сотвори себе кумира // Книжное обозрение. 13 ноября 1987. С. 5.
32. Петухов Ю. Д. Вечная Россия. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 15-31.
33. Корнеев Л. А. Классовая сущность сионизма. Киев: Изд-во политической литерату­ры Украины, 1982. С. 212.
34. Известно, что в прошлом писатель Жуков был работником КГБ. Об этом см.: Рез­ник С. Е. Красное и коричневое. Книга о советском нацизме. Вашингтон: Вызов, 1991. С. 78.
35. Об их деятельности см.: Нудельман Р. Современный советский антисемитизм. Фор­мы и содержание // Антисемитизм в Советском Союзе. Его корни и последствия. Иерусалим: Библиотека «Алия», 1979. С. 43-44; Резник С. Е. Красное и корич­невое. С. 57-58; Wistrich R.S. Antisemitism. The longest hatred. London: Themes Methuen, 1991. P. 181; Прибыловский В. В.«Память» // Национальная правая пре­жде и теперь / Под ред. Р. Ш. Ганелина. С.-Петербург: Институт социологии РАН, 1992. Ч. 2. Вып. 2. С. 152-153, 158-159.
36. Проскурин П. На земле Пересвета // Правда. 23 мая 1980. С. 4.
37. Проскурин П. Полуденные сны. М.: Современник, 1985. С. 540.
38. Проскурин П. Л. Число зверя. М.: Армада, 1999.
39. Проскурин П. Л. Между злом и милосердием // Слово. 2008. № 1. С. 41.
40. Кстати, ещё в 1980-х гг. оба этих тогда ещё молодых писателя поражали своих кол­лег необузданной агрессивностью и ненасытными поисками «врагов». Об этом см.: Чупринин С. Настающее настоящее, или Размышления у парадного подъезда // Ого­нёк. 17-24 октября 1987. С. 9. А в начале 1990-х гг. их обоих можно было встретить среди активистов Русского национального собора.
41. Сергеев Ю. В. Становой хребет. М.: Современник, 1987. С. 142-143, 456-460.
42. Алексеев С. Т. Слово. М.: Современник, 1986. С. 37-57, 83-85, 89, 111, 192 и далее.
43. Алексеев С. Т. Слово.
44. Бегунов Ю. К. Тайные силы истории России. СПб.: Изд. им. А. С. Суворина Союза писателей России. 1996.
45. Иванов Ю. М. Евреи в русской истории. М.: Витязь, 2000. С. 52-57.
46. Подробно см.: Шнирельман В. А. Где лежат истоки «Мирового зла»? Неонацизм в российской массовой литературе // Диагноз. 1999. № 4. С. 14—15.
47. Виноградов Ю. Загадки «Слова о полку Игореве» и «Влесовой книги» // Родные просторы. 1990. № 6. С. 1,3.
48. Штепа В. Влес-книга // Истоки. 1991-1992. № 2-6.
49. Писатель-фантаст В. И. Щербаков, по профессии радиофизик (закончил в 1961 г. Московский энергетический институт), кандидат технический наук, настойчиво объявлявший себя профессиональным лингвистом (видимо, сказалось обучение на философском факультете Университета марксизма-ленинизма, который он закончил в 1965 г.). В 1960-1970-е гг. он был тесно связан с журналом «Техника - молодёжи» и в 1976-1979 гг. был заместителем его главного редактора. Его построения отли­чались ещё большим размахом и безудержной фантазией, чем работы Скурлатова. После распада СССР и образования на его бывшей территории ряда независимых государств Щербаков увлекся оккультизмом и культом Богородицы, что придало его «метаистории» особый привкус. С 1996 г. Щербаков являлся президентом Московско­го клуба тайн, и помимо этрусского происхождения славян его излюбленными тема­ми продолжали оставаться пропаганда самых фантастических небылиц об Атлантиде вплоть до утверждения о существовании великой мировой цивилизации 40 тыс. лет назад, а также об НЛО, космических пришельцах, вставших из гроба мертвецах и т. д.
50. Щербаков В. И. Тайны эры Водолея. М.: Беловодье, 1996. С. 307.
51. Щербаков В. И. Встречи с Богоматерью // Утро Богов / Сост. И. К. Ларионов и др. М.: Молодая гвардия, 1992. С. 376 и далее.
52. Там же. С. 386-387.
53. Асов А. И. Мифы и легенды древних славян. М.: Наука и религия, 1998. С. 214.
54. Асов А. И. Путь к «Звездной книге Коляды» // Наука и религия. 1998. № 2. С. 50-53.
55. Барашков А. И. Будет ли конец света? М.: Знание, 1991; он же. Гибель Атлантиды // На­ука и религия. 1991. № 9. С. 46-49; № 10. С. 56-58; № 11. С. 32-34; № 12. С. 57-60.
56. Русские веды. Перевод и коммент. Буса Кресеня (А. И. Асова). М.: Наука и религия, 1992; Велесова книга. Перевод и коммент. А. И. Асова. М.: Менеджер, 1994; Книга Велеса. Перевод и комментарии А. Асова. М.: Наука и религия, 1997. Кстати, другие её переводчики упрекают его в ошибках, предвзятости и фантазиях. См., например: Велесова книга. Перевод Г. Карпухина // Сибирские огни. 1995. № 1-6. С. 39; Веле­сова книга. Славянские веды. Перевод Д. М. Дудко. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.
57. См., например: Асов А. И. Мифы и легенды древних славян. М.: Наука и религия, 1998.
58. Асов А. И. Тайны «Книги Велеса». М.: АиФ Принт, 2003. С. 13.
59. Платов А. В. Магия талисманов // А. В. Платов (ред.). Мифы и магия индоевропей­цев. М.: Менеджер, 1995. Вып. 1. С. 10-11; Сперанский Н. Н. Слово почитателям древней культуры. Троицк: Тровант, 1996. С. 8.
60. Carlson М. “No religion higher than truth”. A history of the Theosophical movement in Russia, 1875-1922. Princeton: Princeton University Press, 1993. P. 12.
61. Мельников А. Возлюби родича своего // НГ-Религия. 2 сентября 2009. С. 4.
62. Асов А. И. Комментарии и примечания // Велесова книга. М.: Менеджер, 1994. С. 240, 242.
63. Асов А. И. Ведические истоки и мировая культура // НГ-Религии. 28 марта 2001. С. 6.
64. Асов А. И. Астероид «Судного Дня» // Наука и религия. 1993. № 4. С. 4-7; он же. Дажьбог — из созвездия Льва // Наука и религия. 1993. № 10. С. 15-17; он же. Кос­мопорт птицы Гамаюн // Наука и религия. 1994. № 4. С. 18-20; он же. Золотая книга Коляды // Наука и религия. 1994. № 12. С. 28-30.
65. Скурлатова О. Великая славянская загадка // Чудеса и приключения. 1992. № 1-2. С. 24-27; Грицков В. Против заговора дилетантов // Чудеса и приключения. 1992. № 1-2. С. 28-30; Тороп В. Ошельмованная рукопись // Чудеса и приключения. 1994. № 7. С. 34-36; он же. Сага древних киммерийцев // Чудеса и приключения. 1994. № 10. С. 16-19; он же. Русские письмена, откуда они? // Чудеса и приклю­чения. 1995. № 3. С. 40-43; он же. Когда же откроют особый архив? // Чудеса и приключения. 1996. № 5. С. 34-35; Асов А.И. Куда девались русские манускрипты из библиотеки французской королевы // Чудеса и приключения. 1996. № 3. С. 34-36; Ботов В. Патриарси. Русская Библия // Чудеса и приключения. 1996. № 6. С. 10-14.
66. Гумилёв Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М.: Мысль, 1989. С. 25-26.
67. Скурлатова О. Великая славянская загадка. С. 27; Грицков В. Против заговора диле­тантов. С. 30.
68. Грицков В. Против заговора дилетантов. С. 29; Тороп В. Русские письмена, откуда они? С. 40-41.
69. Тороп В. Ошельмованная рукопись; он же. Сага древних киммерийцев. С. 16; он же. Когда же откроют особый архив?
70. Асов А. И. Куда девались русские манускрипты из библиотеки французской коро­левы. С. 35-36; Тороп В. Когда же откроют особый архив?; Черкашина Л. Ветвь Гостомысла // Чудеса и приключения. 1996. № 5. С. 35-36.
71. Тороп В. Когда же откроют особый архив? С. 35.
72. Асов приводит целый список такого рода произведений. См.: Асов А. И. Мифы и легенды древних славян. С. 12-14.
73. Фигура В. Д. Захарченко (1915-1999) весьма примечательна. В первой половине 1960-х гг. он был активным участником сложившейся вокруг первого секретаря ЦК ВЛКСМ С. П. Павлова (1929-1993) группы «советских патриотов», развивавших идеологию русского шовинизма (Митрохин Н. А. Русская партия. С. 239-256, 338— 356). В 1945-1983 гг. он был главным редактором журнала «Техника - молодежи», где и обнаружил свою страсть к рассматриваемым здесь проблемам. Именно под его па­тронатом там активно велись дискуссии по псевдонаучным вопросам, выдававшиеся за последнее слово науки. В частности, в 1978 г. там была опубликована одна из пер­вых статей В. Скурлатова по «арийской проблеме». В 1983 г. Захарченко был снят со своего поста по решению Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. На время он ушёл в тень, но его имя вновь всплыло в начале 1990-х гг. на подъёме русского нацио­нального движения. В этой обстановке он и основал свой новый журнал — «Чудеса и приключения» при всемерной поддержке русских патриотов. Труды Захарченко не остались втуне, и он гордился своими многочисленными почётными титулами и зва­ниями: лауреат премии Ленинского комсомола, член Высшего творческого совета писателей России, заслуженный работник культуры России, академик Международ­ной академии общественного развития, академик Академии космонавтики, почёт­ный академик Народной академии энергии и информатики (НАЭИН, учреждённой в Москве в 1980 г., когда в неё вошли многочисленные экстрасенсы, хилеры и дру­гие деятели оригинального жанра), ведущий телепередачи «Жизнь замечательных людей». По-видимому, самым дорогим для него являлась связь с НАЭИН (позднее она самым чудесным образом превратилась в Международную академию энергии и информатики), где занимаются паранормальными явлениями, парапсихологией, эзотерикой, а попросту пропагандируют веру в чудеса и мифы.
74. Захарченко В. Д., Чернобров В. А. Над пропастью нераскрытых тайн. М.: Современ­ник, 1996. С. 155-156.
75. Там же. С. 162-172.
76. В апреле 2004 г. эта неоязыческая община была объявлена Омским областным судом вне закона за её экстремистскую деятельность. Между тем, вскоре Хиневич возро­дил свою общину, и её деятельность продолжалась ещё несколько лет, в том числе в виртуальном пространстве, пока весной 2009 г. её лидер снова не попал под суд и не был в июне приговорён к полуторагодовому лишению свободы условно.
77. Яшин В. Б. «Церковь православных староверов-инглингов» как пример неоязыче- ского культа // В. А. Шнирельман (ред.). Неоязычество на просторах Евразии. М.: Библейско-богословский институт, 2001. С. 56-67.
78. Кочетков B.C. «Русские веды» как источник духовно-нравственных ценностей со­временника // Россия и Восток: филология и философия. Материалы IV Между­народной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск: Омский гос. университет, 1997. С. 234-236; Сокол В. Б. Бхагават-Гита. Сопо­ставительный анализ языка оригинала и перевода // Россия и Восток: филология и философия. Материалы IV Международной научной конференции «Россия и Вос­ток: проблемы взаимодействия». Омск: Омский гос. университет, 1997. С. 252-254. Также личное сообщение В. Сокола.
79. Козлов А. А. Ведические корни русской культуры («Сакральное Руси»). Екатерин­бург: Институт русской ведической культуры, 1997.
80. Козлов А. А. Проблема прародины ариев и аутентичная модель арийской цивилиза­ции // Россия и Восток: филология и философия. Материалы IV Международной на­учной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск: Омский гос. университет, 1997. С. 240-243.
81. Гореславский А. Записи древних жрецов открывают свои тайны // Московский ком­сомолец. 25 июля 1996. С. 3.
82. Лихачёв Д. С. Краткое предисловие // К. М. Долгов (ред.). Философско-эстетические проблемы древнерусской культуры. М.: Институт философии, 1988. Ч. 2. С. 143.
83. Преловская И. Был ли Новгород Ярославлем, а Батый — Иваном Калитой [интервью с академиком В. Л. Яниным] // Известия. 11 июня 1998. С. 5.
84. Белякова Г. С. О «Влесовой книге» и славянских древностях («Влесова книга» — ре­альность или мистификация?)// Русская старина. 1990. Вып. 1. С. 184-191; Сперан­ский Н. Н. Слово почитателям древней культуры. Троицк: Тровант, 1996. С. 45-48.
85. Горный инженер по профессии, работавший ведущим специалистом Госпроматомнадзора РФ. Со второй половины 1990-х гг. он являлся учёным секретарём Москов­ского отделения Русского исторического общества.
86. Грицков В. Против заговора дилетантов; он же. Тайна «Влесовой книги» // Наука и религия. 1993. № 7. С. 32-36.
87. Дёмин В. М. От ариев к русичам. Концептуальный очерк языческой истории до Рю­рика, которая у нас никогда не преподавалась. Омск: Б. и., 1998. С. 62.
88. Иванов (Скуратов) А. М. История венетов // Национальная демократия. 1995. № 1. С. 13-14.
89. Гриневич Г. С. «Влесова книга» // Московский журнал. 1994. № 9. С. 48-50.
90. Кандыба В. М., Золин П. М. История и идеология русского народа. СПб.: Лань, 1997. Т. 2. С. 142-143.
91. Асов А. И. Комментарии и примечания // Велесова книга. М.: Менеджер, 1994. С. 241- 242.
92. Там же. С. 253.
93. Об этом см.: Mosse G. L. The crisis of German ideology. P. 72-74. Этот метод всяче­ски пропагандировал известный антисемит и предтеча нацистской «арийской исто­риографии» X. Чемберлен. К такому же популизму прибегают сегодня любители «славяно-арийского прошлого». Среди них с недавних пор небывалую активность проявляет сатирик М. Задорнов, также воспевающий интуицию и иррационализм. См., например: Финякина И. Дурак в России больше, чем дурак // Московский комсомолец. 22 мая 2006. С. 11; Задорнов М. Третье ухо // Московский комсомо­лец. 16 июня 2006. С. 17.
94. Безант А. Загадки жизни и как теософия отвечает на них. М.: Интерграф Сервис, 1994. С. 184.
95. Пилюгина Н. Б., Любимова Т. Б. Реконструкция прошлого культуры средствами эсте­тики: возможности и границы // Философско-эстетические проблемы древнерусской культуры / Под ред. К. М. Долгова. М.: Институт философии, 1988. Ч. 2. С. 132-143.
96. О поддельном характере ВК сейчас приходится говорить даже в учебниках, напи­санных профессионалами. См., например: Курукин И. В. История России IX-XX вв. Книга консультаций для абитуриентов. М.: Наталис, 1998. С. 12; Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII вв.). М.: Аспект пресс, 1998. С. 314-321. В свою очередь, широкое распространение мифа об Атлантиде и Арктической цивилизации заставляет журнал «Преподавание истории в школе» специально доказывать своим читателям, что всё это является мифом. См.: В поис­ках Атлантиды // Преподавание истории в школе. 2003. № 6. С. 40-41.
97. Звёздная книга Коляды. В обработке А. Асова. М.: Наука и религия, 1996.
98. Асов А. И. Мифы и легенды древних славян. С. 11.
99. Асов А. И. Мифы и легенды древних славян; он же. Славянские боги и рождение Руси. М.: Вече, 1999; он же. Атланты, арии, славяне. История и вера. М.: Алетейя, 1999; он же. Славянские руны и «Боянов гимн». М.: Вече, 2000; он же. Атлантида и Древняя Русь. М.: АиФ Принт, 2001; он же. Свято-Русские Веды. Книга Велеса. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001; он же. Священные прародины славян. М.: Вече, 2002; он же. Русколань: Древняя Русь. М.: Вече, 2004.
100. Асов А. И. Творец «Книги Велеса» // Наука и религия. 2000. № 9. С. 40-43.
101. Трехлебов А. В. Наша Арктическая прародина // Потаённое (Приложение к газ. «За русское дело»). 1996. № 2 (2). С. 2-3; Разумов Г., Хасин М. Берингия // Потаённое (Приложение к газ. «За русское дело»). 1997. № 1 (4). С. 1,4.
102. Баркашов А. П. Разоблачённая доктрина // Русский порядок. 20 августа 1993. №8(11). С. 1-2.
103. Русские веды. Перевод и коммент. Буса Кресеня (А. И. Асова). М.: Наука и религия, 1992; Велесова книга. Перевод и коммент. А. И. Асова. М.: Менеджер, 1994. Однако работавшая в Библиотеке им. Ленина Жуковская отказалась это сделать, когда «влесоведы» к ней обратились.
104. Бегунов Ю.К. Обретение «Велесовой книги» // А. И. Баженова, В. И. Вардугин (сост.). Мифы древних славян. Велесова книга. Саратов: Надежда, 1993. С. 247-251; он же. Влесова книга // Русское дело. 1993. № 2. С. 2-3; он же. Тайные силы истории Рос­сии. С. 8-9. О нём см.: Раскин Д.И. Прокуратура России покровительствует фаши­стам // Барьер. 1992. № 1. С. 4-5.
105. Известный сатирик М. Задорнов, съездив на Аркаим, настолько уверился в «арийстве» славян, что с тех пор неоднократно выступал с публичными рассуждениями о величии древних предков. При этом его главным козырем служит народная этимология, и он всеми силами коверкает русский язык, чтобы укрепить миф о «величии». А недавно он принял живейшее участие в рекламировании паранаучной книги С. Лесного, давно известного специалистам своими дилетантскими рассуждениями о «доваряжской Руси». См.: Задорнов М. Корень у нас единый // Литературная газета. 27 августа - 2 сентября 2008. С. 14.
106. Кур А. А. Из истинной истории наших предков. По новейшим данным // Молодая гвардия. 1994. № 1. С. 205-319.
107. См., например: Кандыба В. М. История русского народа до XII в. до н.э. М.: КСП, 1995.
108. Но см.: Шнирельман В. А. Интеллектуальные лабиринты: очерки идеологий в совре­менной России. М.: Academia, 2004. С. 207-210; Shnirelman V. A. Russian response: archaeology, Russian nationalism and Arctic homeland // Selective remembrance: archaeology in the construction, commemoration, and consecration of national pasts / Ph. L. Kohl, M. Kozelsky and N. Ben-Yehuda (Eds.). Chicago: Chicago University Press, 2007. P. 52-56.
109. Глазунов И. С. Россия распятая // Наш современник. 1996. № 3. С. 239; № 8. С. 221 — 222; он же. Россия распятая. М.: Фонд Ильи Глазунова, 2006. Т. 2. С. 435-526. Ин­тересно, что Глазунова, стоящего на традиционных православных позициях, никак нельзя причислить к неоязычникам. Тем не менее, в поисках «великих деяний рос­сов» он использует весь набор их обычных аргументов. При этом он всячески клей­мит советских и российских историков за отрицание ценности ВК и пренебрежение древним славянским прошлым. Свои знания о последнем он черпает из отживших своё произведений историков «славянской школы» XIX в.
110. Нечипоренко Ю. Самый древний текст на земле // Независимая газета. 14 мая 1996. С. 6; Гореславский А. Золотая рыбка — верховный бог славян // Московский ком­сомолец. 22 мая 1996. С. 3; он же. Записи древних жрецов открывают свои тайны // Московский комсомолец. 25 июля 1996. С. 3; он же. Эпоха Водолея // Московский комсомолец. 30 августа 1996. С. 4.
111. См., например: Кочетков B. C. «Русские веды»; Сокол В. Б. Бхагават-Гита; Слесарев А.А. Древнеславянские и православные истоки русской культуры // Г.Ф. Ручкина (ред.). Русская цивилизация между Востоком и Западом. М.: Московский гос. институт радиотехники, электроники и автоматики, 2000. С. 84-85.
112. Можайскова И. В. Духовный образ русской цивилизации и судьба России. М.: Сту­дия «Вече», 2001. Ч. 1. С. 495-496.
113. Богданов А. П. История России до Петровских времен. Учебник для 10-11 кл. сред­ней школы. М.: Дрофа, 1996. С. 25-30.
114. Щербаков В. И. Века Трояновы. Книга для учащихся старших классов. М.: Просве­щение, 1995. С. 80, 159.
115. Белякова Г. С. Славянская мифология. Книга для учащихся. М.: Просвещение, 1995.
116. Кочетков B. C. «Русские веды».
117. Сокол В. Б. Личное сообщение.
118. См., например: Гребенюк А. В. У истоков славянской цивилизации // Преподавание истории в школе. 1996. № 1. С. 6.
119. Канавщиков А. Православное оправдание русского язычества // Россиянин. 1995. № 6. С. 6.
120. Маркова А. Н. (ред.) Культурология. История мировой культуры. М.: Юнити, 2000. С. 133-134; Драч Г. В. (ред.) Культурология в вопросах и ответах. Учебное пособие. Ростов-на-Дону: Феникс, 2001. С. 354-356.
121. Смирнов П. И. Социология личности. Учебное пособие. СПб.: Социологическое общество им. М. М. Ключевского, 2001. С. 163.
122. См., например: Аббасов А., Остапенко В. Загадки и тайны Воронежского края. Во­ронеж: Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1992. С. 15.
123. Савельева Л. В. Языковая экология. Русское слово в культурно-историческом осве­щении. Петрозаводск: КГПУ, 1997. С. 78. Прим. 1.
124. Бадалов Ф. А. История лезгинского народа (лезгиноязычных народов) и государства (V тыс. до н.э. — X в. н.э.). Дербент, 1998. С. 223.
125. Тороп В. Русские письмена, откуда они? // Чудеса и приключения. 1995. № 3. С. 41; Асов А. И. Куда девались русские манускрипты из библиотеки французской коро­левы // Чудеса и приключения. 1996. № 3. С. 34-36; Ботов В. Патриарси. На самом деле среди первых высказали догадку о возможной идентификации «Патриарси» с ВК археолог А. Л. Монгайт (см.: Монгайт А. Л. Из истории археологических мисти­фикаций // Наука и жизнь. 1968. № 6. С. 45) и историк В. Буганов. Но они же не­двусмысленно отмечали, что «Патриарси» — это известная подделка Сулакадзева. См.: Буганов В. И. Источник сомнителен // Неделя. 16-22 августа 1976. С. 7; Ляско К. «Влесова книга»: что же она такое?
126. Асов А. И. Комментарии и примечания // Велесова книга. М.: Менеджер, 1994. С. 208- 211, 235; он же. Куда девались русские манускрипты из библиотеки французской королевы; Лазарев Е. С. Валаам — твердыня чудес // А. Платов (ред.). Мифы и магия индоевропейцев. М.: Менеджер, 1995. Вып. 1. С. 123; Тороп В. Русские письмена, откуда они?; он же. Когда же откроют особый архив?; Грицков В. Гимн Бояна — древнеславянский рунический текст // А. Платов (ред.). Мифы и магия индоевро­пейцев. М.: Менеджер, 1995. Вып. 1. С. 212-228; Гореславский А. Записи древних жрецов открывают свои тайны // Московский комсомолец. 25 июля 1996; Ботов В. Патриарси.
127. Гусев В. О чём поведала эпитафия // Свет. Природа и человек. 1997. N° 3. С. 29; он же. О чем «Гимн Бояна»? // Свет. Природа и человек. 1997. № 4. С. 70-71.
128. Асов А. И. Судьба «Боянова гимна» // Наука и религия. 1995. № 4. С. 12-14; он же. Куда девались русские манускрипты из библиотеки французской королевы. С. 35-36.
129. Алексеев А. А. Опять о «Велесовой книге» // Русская литература. 1995. № 2. С. 252.
130. Об этом см.: Пыпин А. Н. Подделка рукописей и народных песен // Памятники древ­ней письменности. СПб.: М. М. Стасюлевич, 1898. № 127. С. 5-7; Монгайт A.Л. Из истории археологических мистификаций. С. 44; Козлов В. П. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII-XIX веков. М.: Аспект Пресс, 1994. С. 164-169, 174-175; он же. Их магическая сила // Родина. 1998. № 1. С. 67. Похоже, что миф о «поэмах» Бояна возродил в 1984 г. бывший археолог, писатель А. Никитин, попытавшийся реконструировать их, исходя из «Слова о полку Игореве». О несообразности этого «несостоявшегося открытия» см.: Робинсон М. А., Сазонова Л. И. Несостоявшееся открытие («поэмы» Бояна и «Слово о полку Игореве») // Русская литература. 1985. № 2. С. 100-112; они же. Несостоявшееся открытие («поэмы» Бояна и «Слово о полку Игореве») // Л. А. Дмитриев и др. (ред.). Исследо­вания «Слова о полку Игореве». Л.: Наука, 1986.
131. Подробно о деятельности Сулакадзева см.: Монгайт А. Л. Из истории археологиче­ских мистификаций. С. 44-4-5; Козлов В. П. Тайны фальсификации. С. 155-185.
132. Гнатюк Ю. В., Гнатюк B. C. (сост.) Сказания о старозаветных временах русских. М.: Белые альвы, 2003. С. 3-5.
133. Асов А. И. Тайны «Книги Велеса». М.: АиФ Принт, 2003. С. И, 323-382. Правда, он всячески дистанцируется от ультранационалистов и фашистов. Но при этом вы­ступления против «международного сионизма» он к этой категории причислять от­казывается. См. там же. С. 319-320.
134. Об истории и основных особенностях мировоззрения русского национализма в по­следние советские десятилетия см.: Dunlop J.B. The faces of contemporary Russian nationalism. Princeton, N. J.: Princeton Univ. Press, 1983; Yanov A. The Russian challenge and the year 2000. Oxford: Basil Blackwell, 1987; Laqueur W. Black hundred. The rise of the extreme right in Russia. N. Y.: Harper Collins, 1993; Brudny Y.M. Reinventing Russia. Russian nationalism and the Soviet State, 1953-1991.Cambridge: Harvard Univ. Press, 1998; Митрохин H. A. Русская партия. Движение русских националистов в СССР, 1953-1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003.
135. Подробно об этом см.: Шнирельман В. А. Неоязычество и национализм (восточно­европейский регион). М.: ИЭА РАН, 1998; он же. Перун, Сварог и другие: русское неоязычество в поисках себя // В. А. Шнирельман (ред.). Неоязычество на просторах Евразии. М.: Библейско-богословский институт, 2001; он же. Русское неоязычество (истоки мировоззрения) // Страницы. 2001. Т. 6. № 3. С. 453-470.
136. Шнирельман В. А. Цивилизационный подход как национальная идея // В. А. Тишков, В. А. Шнирельман (ред.). Национализм в мировой истории. М.: Наука. С. 82-105.
137. Carlson М. “No religion higher than truth”. P. 78-79.
138. Книга Велеса. СПб.: Политехника, 2000. С. 405.
139. Шнирельман В. А. «Чистильщики московских улиц»: скинхеды, СМИ и обществен­ное мнение. М.: Academia, 2007. С. 58-75.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.