Кучкин В. А. Юрий Долгорукий

   (0 отзывов)

Saygo

Из восьми сыновей Владимира Мономаха наиболее заметный след в истории оставили двое: Мстислав и Юрий. Мстислав был первенцем Владимира. В 12 лет он был послан своим дедом, киевским князем Всеволодом Ярославичем, княжить в Новгород, позднее Мстислав неоднократно участвовал в военных походах отца, сменил его на киевском столе и умер в 1132 г. киевским князем. От современников он получил прозвище Великого. Многое в жизни Мстислава можно объяснить его первородством, правом наследовать отцу. Иное дело Юрий. Он был всего лишь шестым сыном Владимира Мономаха, и его необычную жизненную активность соблазнительно было бы расценивать как проявление редких личных качеств, особых свойств характера, если бы не одно обстоятельство, выяснившееся недавно: Юрий был первым сыном Мономаха от второго брака1.

Ни имени матери Юрия, ни сведений о ее происхождении источники не сохранили. «Гюргева мати», как назвал свою вторую жену Владимир Мономах в «Поучении» — воспоминании о прожитой жизни, умерла 7 мая 1107 г., а первая его супруга, Гида,— дочь английского короля Харальда Годвинссона, скончалась 10 марта2, причем ни летописные, ни документальные материалы не называют года ее смерти. Тем не менее несовпадение дат указывает на то, что речь должна идти о двух разных женах Владимира Мономаха. Юрий был сыном второй из них.

Неизвестны ни год ни день появления Юрия на свет. О них лишь можно высказать некоторые соображения. Свои именины Юрий праздновал в апреле3. Юрий — производное имя от Георгий. Святцы фиксируют четыре апрельских дня, в которые отмечалась память различных Георгиев. Трижды Георгии праздновались вместе с другими святыми, а 23 апреля особо отмечалась память Георгия победоносца. Очевидно, Юрия назвали в честь этого святого, поскольку он выделялся среди других Георгиев. По церковным правилам, Юрий должен был быть крещен на сороковой день после своего рождения, но в княжеских домах не всегда придерживались правил, ребенку могли дать понравившееся имя, а не имя того святого, которое приходилось на день его крещения. Поэтому время рождения Юрия приходится определять приблизительно: весна.

Но какого года? В. Н. Татищев писал, что Юрий родился в 1090 году. И хотя эта дата указывается во многих научных и справочных изданиях, она неверна. Юрий родился во второй половине 90-х годов XI в., между 1096 и 1100 годами. Пятый сын Владимира Мономаха Вячеслав, родившийся не ранее 1081 г. и не позднее 1084 г., был лет на 15 старше Юрия. В 1151 г. Вячеслав напоминал Долгорукому: «Язь тебе старѣи есмь не маломъ, но многомъ: азъ оуже бородатъ, а ты ся еси родилъ». И Юрий полностью соглашался со старшим братом, считая даже, что по возрасту тот мог быть ему даже отцом: «Тако право есть, ако то и молвиши. Ты мнѣ еси яко отець»4. Младше Юрия были его братья Роман и Андрей, женившиеся соответственно через 5 и 9 лет после Юрия. Таким образом, Юрий появился на свет в весну одного из пяти годов: 1096, 1097, 1098, 1099 или 1100. Старшинство Юрия во второй семье отца давало ему определенные права — если не юридические, которые в средневековье не очень-то и соблюдались, ибо нормы поддерживались реальной военной силой, то по крайней мере моральные — претендовать на наследие отца. Ими и пытался в течение долгих лет воспользоваться Юрий Долгорукий.

Такие устремления Юрия отражены лишь в источниках второй четверти XII века. Начальный же период его жизни был неинтересен для летописцев, а потому остался почти глухим и не заполненным событиями.

Dolgorukiy.jpg

К сожалению, средневековые источники не содержат достоверного изображения Юрия Долгорукого. Его портреты XVI—XVII веков изготовлены по шаблону и не передают реальных индивидуальных черт облика князя.

Первое известие о Юрии Долгоруком связано с его свадьбой. 12 января 1108 г. отец женил его на дочери половецкого хана Аепы Осеневича. Брак преследовал осязаемые политические цели. 12 августа 1107 г. русские князья Святополк Изяславич, княживший тогда в Киеве, Владимир Мономах, Олег «Гориславич», о котором через много десятков лет вспоминал автор «Слова о полку Игореве», и другие князья нанесли на реке Суле поражение половцам, которых возглавляли находившийся уже в преклонных годах хан Шарукан и хан Боняк. В битве пал брат Боняка Таз, а ханы Сугр и его брат попали в плен. На следующее лето можно было ожидать мести со стороны половцев, и русские князья заранее предприняли шаги, которые помешали бы объединению половецких сил. В самом начале января 1108 г. Владимир Мономах, черниговские князья Олег и Давыд Святославичи отправились к половецким ханам Аепе Осеневичу и Аепе Гиргеневичу, не принимавшим участия в битве на Суле, и заключили с ними мир, опередив таким образом возможную попытку Шарукана и Боняка договориться с этими ханами. Союз был скреплен браками сыновей Владимира и Олега с половчанками, дочерями двух Аеп.

Владимир Мономах решил придать статус некоторой политической самостоятельности сыну-молодожену. Из «Поучения» Мономаха мы узнаем, что после свадьбы сына он «идохом Смоленьску», а затем в Ростов. «Идохом» — форма множественного числа. Очевидно, что в Смоленск, а далее в Ростов Мономах отправился не один, а с молодой четой. В другом древнем памятнике — Киево-Печерском патерике — сохранилось упоминание о том, как Владимир Мономах послал в Суздальскую землю своего боярина Георгия Шимоновича, «дасть же ему на руцѣ и сына своего Георгиа. По лѣтех же мнохѣхъ скде Георгий Владимеровичь во Киевѣ, тысяцъкому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть область Суждальскую»5. Очевидно, что Юрий начал княжить в Ростовской земле под присмотром боярина своего отца. Эта передача «на руки» свидетельствует о том, что муж дочери хана Аепы Осеневича был еще очень мал. В средневековье и в странах Западной Европы, и в Византии, и на Руси взрослыми считались люди, достигшие 12—14 лет. Это фиксировали церковные нормы, общие для всего христианского мира. В такие годы можно было жениться и выходить замуж, участвовать в охотах на диких зверей и в военных походах, принимать наследство и самостоятельно править. Владимир Мономах, например, начал участвовать в ловах (охотах) и походах с 13 лет. Его старший сын Мстислав получил новгородский стол, когда ему исполнилось 12 лет. Поскольку Юрий был дан «на руки» Георгию Шимоновичу, можно думать, что князю не исполнилось еще и 12 лет. Браки в столь раннем возрасте хотя и редко, но заключались. Старшего сына Всеволода Большое Гнездо и внука Юрия Долгорукого Константина отец женил десяти лет. А дочь Верхуславу тот же князь выдал замуж в восемь лет.

Молодая чета была отправлена на далекий Северо-Восток, где не было никаких половцев и можно было избежать политических интриг, возникавших при тесных связях с этими кочевниками на древнерусском Юге. Главным городом в Волго-Окском междуречье в те времена оставался Ростов. Он был административным центром северо-восточных земель при Владимире Святославиче, Ярославе Мудром, его сыне Всеволоде. Свое значение княжеской резиденции Ростов сохранил и при Владимире Мономахе, который не хотел терять контроля над этим городом и его округой. Посылая княжить в Ростовскую землю Юрия, он сделал местом его пребывания не главный город земли, Ростов, а менее значимый Суздаль. Тем самым подчеркивалась формальность правления в Ростовской земле Юрия и его вассальная зависимость от отца.

Эта зависимость проявилась в 1120 году. Второе по времени известие в источниках о Юрии Долгоруком сообщает, что именно тогда он предпринял поход по Волге на Волжскую Булгарию, разбил ее войско и захватил много пленных. Долгое время считалось, что это одно из наиболее ранних суздальских известий. Однако в 1963 г. А. Н. Насонов установил, что запись о Юрии — киевская6, и это меняет оценку похода. Очевидно, поход был организован Владимиром Мономахом, в нем участвовали не только суздальские полки Юрия, но и полки его отца, а возможно, и его братьев. Характерно, что русские дружины шли по Волге, а не по Нерли Клязьминской, Клязьме, Оке и Волге, как было бы, если б поход предпринимался из Суздаля. Надо полагать, нападение на волжских булгар (возможно, в связи с поддержкой ими половцев — постоянных врагов Мономаха) было одной из акций Киева, и Юрий участвовал в этой акции как вассал отца.

19 мая 1125 г. умер Владимир Мономах. Юрий хоронил отца вместе с братьями. Их у него к тому времени осталось четверо. Киевский стол занял старший, Мстислав, остальные, как сообщает летопись, «разидошася кождо въ свою волость с плачемъ великомъ»7. В их положении, казалось, изменилось очень немногое. Скончался отец, но киевским князем стал старший из его сыновей, остальные продолжали властвовать в тех владениях, которые им выделил Мономах. Но на самом деле княжеские взаимоотношения стали существенно иными. Мономах, раздавая подвластные ему города и земли своим сыновьям, вправе был требовать от них и отцовского почитания и вассального послушания. Все его владения рассматривались как единое целое, и он мог перемещать сыновей из одного княжения в другое. Мономашичи только заведовали частью целого и не были самостоятельными, суверенными правителями.

Со смертью отца их статус изменился. Старший брат Мстислав уже не был источником их наделения землей и властью. Перемена княжения между братьями могла теперь производиться только на договорной основе. Над Юрием и его братьями уже не было отца-сюзерена, сюзеренами стали они сами. Поэтому 1125 г. считается начальным годом существования самостоятельного, независимого Суздальского княжества, где правил Юрий. Образование самостоятельных княжеств резко усиливало значение договорных отношений между князьями, способствовало концентрации в их руках и в руках окружавших их бояр-кормленщиков налоговых поступлений с местного рядового населения и судебных штрафов, но требовало затрат на укрепление границ (строительство порубежных крепостей) и существенно снижало военный потенциал. Недаром, став независимым суздальским князем, Юрий ни разу не предпринимал походов против волжских булгар, своих если не восточных, то северо-восточных соседей, стремившихся проникнуть в области, которые много позднее стали называть Русским Севером. Очевидно, военные возможности Юрия стали не те, что были в 1120 г., когда он воевал с Волжской Булгарией, возглавляя войско подвластных Мономаху земель.

До начала 30-х годов XII в. фигура Юрия по-прежнему остается в тени, летописцы совершенно не упоминают его имени. Лишь по косвенным данным можно заключить, что, пребывая на Северо-Востоке, Юрий в то время занимался строительной деятельностью. Так, около 1128 г. им была построена Георгиевская церковь во Владимире на Клязьме. Факт этот примечателен. Он свидетельствует о том, что Юрий обстраивал периферийные города, а не только свою столицу — Суздаль.

14 апреля 1132 г. скончался киевский князь Мстислав Великий. Мономашичи не собирались упускать из своих рук богатейшее Киевское княжество, и вопрос о преемниках Мстислава на киевском столе был решен задолго до его смерти. Киевским князем стал следующий по возрасту сын Мономаха Ярополк, прежде княживший в Переяславле. Но Переяславль он передал не своему сыну Василию, а старшему сыну Мстислава Великого Всеволоду, покинувшему ради южных владений Новгород. Такие перестановки были предопределены еще самим Владимиром Мономахом и соглашением Мстислава с Ярополком. Это означало, что после смерти Ярополка киевским князем станет Всеволод Мстиславич и Киевом будут владеть старшие линии Мономашичей. От обладания «матерью городов русских» подобный порядок наследования отсекал черниговских Святославичей и Давыдовичей, внуков князя Святослава Ярославича, некогда короткое время сидевшего на киевском столе. Лишались возможностей когда-либо править Киевом и младшие Мономашичи.

Дети Мономаха от второго брака с таким порядком согласиться не могли. Когда Юрий Долгорукий и его родной брат Андрей, правивший во Владимире Волынском, узнали о действиях Ярополка, они заключили между собой союз, и стоило Всеволоду отправиться из Новгорода в Переяславль, как туда же из Суздаля устремился с дружиною Юрий. Всеволод въехал в Переяславль ранним утром 15 августа 1132 года. Он прокняжил в городе несколько часов, когда под переяславскими стенами появился во главе вооруженных полков Юрий Долгорукий. Он выгнал из Переяславля племянника. Намерения Долгорукого, вынашивавшиеся втайне и никак не проявлявшиеся при правлении старшего брата Мстислава, после его смерти обнаружились со всей очевидностью. Юрий не был доволен своим положением суздальского князя и зарился ни много ни мало на собственно киевский стол, не считаясь ни с волей отца, ни с правами своих братьев от королевы Гиды и их потомства.

Глубокий разлад между родичами старший из Мономашичей Ярополк попытался преодолеть путем различных соглашений и компромиссов. Он не стал применять силу против Юрия, но сумел убедить его покинуть самовольно захваченный Переяславль. Племянника Всеволода он отправил обратно в Новгород, Переяславль же отдал другому сыну Мстислава Великого Изяславу, выведя его из Полоцка. Не остался обойденным и Юрий Долгорукий. Ему киевский князь выделил небольшую часть переяславской территории по левому берегу Днепра, где при впадении Остера в Десну стоял Городец Остерский, который Юрий Долгорукий заново укрепил.

Мир, достигнутый Ярополком, оказался непрочным. Полочане, лишившись Изяслава, изгнали из Полоцкой земли брата Изяслава Святополка и пригласили к себе княжить Василька Святославича, представителя местной княжеской династии. Потеря Полоцка оказалась для Мономашичей необратимой. Ярополк снова прибег к перетасовке владений своих братьев и племянников. Переяславль получил туровский князь Вячеслав Владимирович, а Изяслав Мстиславич — Туров, Минск и Пинск, причем главным городом его владений стал Минск. Через несколько месяцев Ярополк отослал Изяслава к его братьям в Новгород, а его земли взял себе. Это вызвало недовольство Вячеслава, который оставил Переяславль и вернулся в свой Туров. Стол Переяславля, третьего по значению города в Южной Руси, оказался свободным. И тогда Юрий Долгорукий предложил Ярополку обмен: он отдавал ему «Суждаль и Ростовъ и прочюю волость свою, но не всю», а себе брал Переяславское княжество. Ярополк согласился, ив 1134 г. Долгорукий стал переяславским князем8. Впрочем, он не утратил и определенного контроля над своими отчинными землями на Северо-Востоке.

Конечно, можно задаться вопросом, какая же часть обширного, но редко заселенного Суздальского княжества осталась в руках у Юрия, ведь свои главные города он отдал киевскому князю. Но такое прямолинейно-территориальное решение будет едва ли верным. В средневековье под «волостью» понимали не только территорию, но и саму власть. Суть же власти выражалась в праве собирать в свою пользу различные дани (налоги) с населения и взимать штрафы при разборе судебных дел. Сохранилось известие об уплате Юрием Долгоруким «Суждали Залесской» дани Киеву до 1136 года9. По-видимому, уплата дани Ярополку с наиболее густо населенных мест Суздалыщины и была той компенсацией, какую Юрий дал старшему брату за Переяславль.

Перемены 1132—1134 гг. в княжеских владениях Мономашичей свелись к увеличению владений сыновей Владимира Мономаха и к уменьшению владений его внуков — сыновей Мстислава Великого. Между племянниками и дядьями началась борьба. Уже летом 1134 г. вернувшийся в Новгород Всеволод Мстиславич начал готовить большой поход, собираясь захватить Суздальское княжество Юрия и посадить там своего брата Изяслава, которому Юрий не дал княжить в Переяславле и который в итоге оказался без каких-либо владений на Юге. Осенью новгородцы выступили в поход, достигли Дубны (приток Волги), но без боя повернули назад. Скорее всего, им помешала осенняя распутица. В последний день 1134 г. Всеволод вновь пошел на Суздаль. У Ждани горы на Кубре, притоке Нерли Волжской, новгородцев встретили суздальские полки. И хотя князя с ними не было (Юрий пребывал на Юге), суздальцы нанесли новгородцам тяжелое поражение10. Замысел Всеволода потерпел полный крах, и Мстиславичам пришлось искать иные пути для удовлетворения своих притязаний.

Разладом между наследниками Владимира Мономаха и Мстислава Великого воспользовались черниговские князья. Их происки вызвали поход Ярополка, Юрия и Андрея Владимировичей на Чернигов в ноябре 1134 года. Но, простояв восемь дней у города, братья так и не смогли его взять. В ответ черниговские князья во главе со Всеволодом Ольговичем пригласили половцев (по женской линии черниговские Ольговичи приходились внуками половецкому хану Осулуку), договорились с младшими Мономашичами Изяславом и Святополком Мстиславичами, и их объединенное войско зимой 1134/1135 гг. опустошило Переяславское княжество и взяло Городец Остерский. Возникла угроза самому Киеву. Ярополк и Юрий собрали киевлян и переяславцев, несколько дней стояли у Киева, но нападения не последовало, и со Всеволодом черниговским удалось замириться.

Пришлось идти и на уступки племянникам. Долгорукий, поняв, что его северо-восточным владениям грозит постоянная опасность со стороны княжившего в Новгороде Всеволода, решил отказаться от Переяславля и вернуться в Суздаль. Переяславль Ярополк отдал родному брату Юрия Андрею. Владимир же Волынский, прежнее владение Андрея, передал Изяславу Мстиславичу. Но несмотря на утрату Переяславля, Юрий в Суздальскую землю не спешил. Удерживал ли его на Юге киевский князь, вынашивал ли какие-то свои планы сам Юрий, неизвестно, но когда в 1135 г. возобновились нападения черниговских князей, Юрий принял участие в их отражении.

В начале августа 1135 г. Всеволод Ольгович вместе с другими черниговскими князьями и половцами осадил Переяславль. На выручку поспешил Ярополк, собравший не только свои полки, но и полки братьев Вячеслава и Юрия. Узнав о приближении Ярополка, Всеволод снял осаду и отошел на северо-восток от Переяславля к верховьям р. Супоя. Силы Ярополка были столь велики, что он решил атаковать противника с ходу. Завязалась битва. На первых порах удача сопутствовала Мономашичам. Половцы не выдержали натиска и обратились в бегство. За ними погналась лучшая и, по-видимому, большая часть Ярополкова войска. Но Ольговичи продолжали упорнейшее сопротивление, а дружины Ярополка, Вячеслава, Юрия и подошедшего к ним из Переяславля Андрея оказались настолько потрепанными, что им пришлось отступить. Черниговские князья сумели захватить даже стяг Ярополка. И когда на место битвы начали возвращаться полки, преследовавшие половцев, они, собираясь под стяг Ярополка, попадали в руки Ольговичей. Поражение на Супое заставило киевского князя сделать важные уступки черниговским князьям — отдать Курск с Посемьем (землями между реками Сеймом и Пслом), ранее принадлежавшие Переяславскому княжеству. Неудача в борьбе с Ольговичами, переход в их руки значительной части переяславских земель заставили Юрия Долгорукого окончательно отказаться от планов закрепления на Юге и вернуться в Суздаль11.

Там Юрий занялся укреплением границ своих владений. Во второй половине 30-х — первой половине 40-х годов XII в. он построил ряд крепостей по Верхней Волге (Кснятин, Тверь, Шоша, Дубна, Молога и Углич), стоявших у впадения в Волгу крупных рек и препятствовавших продвижению по ним войск Новгорода и Смоленска. Однако с Югом Юрий связей не терял. Там за ним сохранялся его опорный пункт — Городец Остерский. Юрий помогал старшему брату Ярополку в его борьбе с Черниговом. В 1138 г. Долгорукий послал ему военную помощь против Всеволода Ольговича, когда тот с союзными ему половцами в очередной раз опустошал Переяславское княжество.

Впрочем, внимание Юрия привлекали не только события на Юге. Новый характер приобретали его отношения с Новгородом Великим. Когда весной 1136 г. новгородцы арестовали князя Всеволода Мстиславича, припомнив ему и поражение на Ждане горе, и притеснения в Новгороде, а через полтора месяца выслали его, изменились их отношения с Киевом. Теперь киевские князья уже не могли направлять княжить в Новгород своих ставленников. Новгородцы сами стали приглашать к себе угодных им князей, существенно ограничивая при этом их права, изгоняя неугодных. Но в князьях новгородцы нуждались. Князь становился военным защитником Новгородской республики, а кроме того представлял, как правило, то княжество, откуда в Новгород поступал хлеб. После изгнания Всеволода Мстиславича, а затем брата Всеволода черниговского Святослава приглашение было сделано Юрию Долгорукому, и тот прислал 10 мая 1138 г. в Новгород своего старшего сына Ростислава. Этим открылась новая страница взаимоотношений Суздаля и Новгорода12.

События последующих лет показали, что эти взаимоотношения во многом зависели от обстановки на Юге. 18 февраля 1139 г. умер киевский князь Ярополк Владимирович. После его похорон в Киев въехал следующий по возрасту сын Владимира Мономаха — Вячеслав, правивший в Турове. Узнав о происшедшем, черниговский князь Всеволод Ольгович спешно собрал дружину, присоединив к ней дружины своего родного брата Святослава и двоюродного Владимира Давыдовича. С этим войском он переправился на правый берег Днепра и захватил Вышгород. Отсюда Всеволод начал вести наступление на Киев. Вячеслав не оказал ему сопротивления, и 5 марта 1139 г. черниговский князь занял киевский стол13.

Известие о вокняжении в Киеве Всеволода Ольговича заставило Долгорукого действовать весьма энергично. Он нашел союзника в лице смоленского князя Ростислава, третьего сына Мстислава Великого. До того Юрий не поддерживал дружественных отношений с Мстиславичами, видя в них основных соперников в будущей борьбе за киевский стол. Но когда Киев вообще ушел из рук Мономашичей и попал в руки Ольговичей, а Всеволод черниговский стал вынашивать планы захвата Владимира Волынского, где княжил Изяслав Мстиславич, и Смоленска, прежнее неприязненное отношение Юрия к Мстиславичам сменились союзом с одним из них. Юрий с войском пришел в Смоленск и оттуда направил послов в Новгород, требуя помощи. Но новгородцы не собирались усиливать соседних с ними князей и в помощи отказали. Такая позиция новгородцев делала невозможным дальнейшее правление в Новгороде сына Юрия Долгорукого Ростислава, и 1 сентября 1139 г. он тайно бежал к отцу в Смоленск. Поход Долгорукого на Киев оказался сорванным, и ему пришлось ни с чем вернуться в свой Суздаль. Новгородцы же вступили в переговоры с киев¬ским князем и пригласили на свой стол его брата Святослава. В конце 1139 г. Святослав приехал в Новгород. Умелое политическое лавирование Всеволода позволило ему, став киевским князем, удержать за собой Киев вплоть до своей смерти 1 августа 1146 года. Юрий Долгорукий, не имея на Юге союзников, должен был на долгие годы оставить мечты о Киеве14. Его внимание переключилось, видимо, на обустройство собственного княжества и на Новгород.

Новгородцы, стараясь поддерживать хорошие отношения с сильнейшим из русских князей, терпели у себя брата Всеволода Святослава, но киевскому князю этого показалось мало. В 1141 г. он потребовал посадить в Новгороде своего сына. Новгородцы послали к Всеволоду пышное посольство во главе с епископом. Святослав Ольгович, чувствуя шаткость своего положения и явную неприязнь новгородцев, тайно бежал из города. Новгородцы арестовали его сторонников и ограбили их. А в Киеве посольство новгородцев отказалось принять сына Всеволода и стало просить на новгородский стол одного из сыновей Мстислава Великого. В гневе Всеволод арестовал послов и не дал Новгороду князя. Тогда новгородцы обратились к Юрию Долгорукому, который снова прислал им сына Ростислава. Тот прокняжил в Новгороде всего несколько недель, когда новгородцы узнали, что к ним возвращается из Киева их епископ с послами и князем Святополком Мстиславичем, которого они и просили.

Новгородцы арестовали Ростислава. Юрьевич просидел в заточении 4 месяца, но затем был отпущен к отцу. Неудачное пребывание в Новгороде сына Юрия Долгорукого имело еще одно неприятное последствие для суздальского князя. Обозленный вмешательством Юрия в новгородские дела, Всеволод Ольгович захватил принадлежавший Юрию Городец Остерский и ограбил местное население: «конѣ, скотъ, овцѣ и кде чьто чюя товаръ»15. Долгорукому пришлось примириться с утратами.

Предсмертная акция Всеволода Ольговича, заставившего киевлян присягать на верность своему брату Игорю, и кончина киевского князя нарушили сложившееся при нем положение дел. Против Игоря Ольговича оказались настроены не только сыновья и внуки Владимира Мономаха, мечтавшие, естественно, о возвращении Киева, но и та ветвь черниговских князей, которая вела свое происхождение не от Олега, а от Давыда Святославича. Противоречия между князьями разрешались то компромиссами, то военной силой. К силе и прибег Изяслав Мстиславич, с 1143 г. по воле Всеволода Ольговича княживший в Переяславле. Вступив в переговоры с настроен¬ными против Ольговичей киевлянами, он 13 августа 1146 г. сумел разбить, а затем пленить Игоря и войти в Киев.

Массовый переход киевлян на сторону Изяслава показал черниговским князьям, насколько непрочны были их позиции в Киевском княжестве. Настроенные первоначально выступить единой силой против нового киевского князя, они начали менять свою линию поведения. Взятый в плен вместе с Игорем Ольговичем его племянник Святослав Всеволодович (автор «Слова о полку Игореве» красочно описал этого князя уже в преклонном возрасте, в серебряной седине, сидящим на златоверхом киевском столе и печалящимся за разоренную половцами Русь) хотя и лишился Владимира Волынского, но был наделен Изяславом Мстиславичем пятью городами в Киевском княжестве и мог быть доволен своей судьбой. Два Давыдовича, Владимир и Изяслав, сидевшие в Чернигове, решили, что им лучше договориться с Изяславом Мстиславичем, а не противостоять ему.

Единственным непримиримым противником нового киевского князя оказался князь новгород-северский и курский Святослав Ольгович. Причи-ны его вражды к Изяславу вполне понятны, ведь он был родным братом прежних киевских князей Всеволода и Игоря Ольговичей. Укрывшись от Изяслава сначала в Чернигове, а затем в своих владениях, Святослав Ольгович узнал, что его двоюродные братья Давыдовичи отказались под-держать попавшего в плен Игоря и договорились схватить его самого. Тогда он обратился к Юрию Долгорукому: «Поиди в Роускоую землю, Киевоу милосердовавъ, мы налѣзим брата (Игоря Ольговича.— В. К.), а язъ ...боудоу ти помощникъ»16.

Союзник на Юге, которого суздальский князь искал семь лет, наконец, у него появился. Мало того. За спиной Святослава Ольговича стояли его родичи — половцы, с помощью которых брат Святослава Всеволод в свое время вел успешную борьбу с киевским князем Ярополком Владимировичем. Теперь для Юрия открывалась возможность использовать в борьбе за киевский стол и кочевников. Поэтому Долгорукий без колебаний откликнулся на призыв новгород-северского князя.

А тот отчаянно оборонял свой город от соединенных сил Давыдовичей и Мстислава, сына Изяслава киевского. Правда, осаждавшие не шли на решительный приступ, ожидая подхода самого Изяслава.

Известие о выступлении Юрия застало киевского князя в походе. Он тут же послал вестника в Рязань, предлагая местному князю выступить против Юрия. Ростислав Ярославич не посмел ослушаться и начал опустошать пограничные владения Юрия. Тот, дойдя до Козельска, вынужден был прервать свое движение к Новгороду Северскому и вернулся защищать свои земли. Но к Святославу Ольговичу он отправил своего сына Ивана. Помощь, приведенная Иваном, оказалась незначительной, и Святослав под давлением сложившихся обстоятельств решил оставить свой город. С частью дружины и семьей, преследуемый Изяславом Давыдовичем, он укрылся в Карачеве (в «лесной земле», у «вятичей»), а 16 января 1147 г. сумел разгромить Изяслава. Однако за Изяславом двигались грозные черниговские и киевские полки его брата Владимира и Изяслава Мстиславича. Святослав Ольгович вынужден был уходить от них все дальше на северо-восток. Наконец он остановился в Колтеске, на правом берегу Оки, ниже впадения в нее Лопасни.

Сюда Юрий Долгорукий направил ему крупную военную помощь: 1000 белозерских бронников. Это остановило преследователей Святослава. Новгород-Северский князь получил передышку и перешел в Лобынск, стоявший в устье Протвы. Туда Юрий Долгорукий прислал ему, его жене и дружине «дары многы паволокою и скорою»17, т. е. шелковыми тканями и мехами. Сам же Юрий вскоре начал войну с Новгородом.

Источники не сообщают ни о причинах войны, ни о поводах к ней. Но одновременное повеление Юрия находившемуся в Лобынске Святославу Ольговичу воевать смоленские земли говорит о том, что Юрий добивался ослабления Мстиславичей — сидевшего в Новгороде Святополка и княжив-шего в Смоленске Ростислава. Оба похода завершились успешно. Юрий захватил Торжок и земли по реке Мете; Святослав опустошил верховья Протвы, взяв много пленных у населявшего в те времена этот район племени голядь. 5 апреля 1147 г. победители встретились в Москве, порубежном суздальском поселении, имевшем важное стратегическое значение: отсюда было два дневных перехода до граничивших с Суздалем земель Новгорода, Смоленска, Чернигова и Рязани18. Но черниговская летопись, которая содержит древнейшее упоминание о Москве, не сообщает, была ли Москва в 1147 г. селом или городом, а если городом, то кто его основал. Несомненно только то, что при Юрии Долгоруком Москва стала играть более важную роль.

Помощь, оказанная Долгоруким Святославу Ольговичу, позволила тому удержать за собой ряд вятичских городов, а подход весной 1147 г. его родных дядей — половецких ханов и сына Долгорукого Глеба привел к установлению контроля Святослава над всей «Вятичской землей». Земля эта была отчинным владением собственно черниговских князей, и Давыдовичи обратились к киевскому князю Изяславу Мстиславичу за военной помощью. Изяслав, несмотря на нежелание киевлян, собрал войско, но к Чернигову пошел не сразу. Туда он отправил сначала своего боярина.

Промедление Изяслава, с одной стороны, сбор половецких и суздальских полков Святославом Ольговичем, с другой, вынудили черниговских Давыдовичей пойти на переговоры со Святославом и Юрием Долгоруким. И когда посланец киевского князя появился в Чернигове, стало ясно, что позиция Давыдовичей решительно изменилась. Они примирились со Святославом Ольговичем и отправили послов к Юрию Долгорукому с предложением объединиться против киевского князя, которого они готовы были заманить к себе и схватить, чтобы обменять на плененного им Игоря Ольговича. Княжеские непостоянство и интриги привели к кровавым последствиям. Узнав о предательстве Давыдовичей, киевляне схватили содер-жавшегося в киевском монастыре св. Федора Игоря Ольговича и 19 сентября 1147 г. убили его. Изяслав, призвав из Смоленска брата Ростислава, совершенно опустошил самые важные в хозяйственном отношении владения Давыдовичей. Черниговщина была разорена, ее князья смирились перед Изяславом, но и киевский князь лишился там своих владений (Курска и большей части Посемья), которые были отвоеваны у него Святославом Ольговичем и сыном Юрия Долгорукого Глебом. Последний не только стал распоряжаться в Курске и Посемье, но и сумел восстановить крепость отца — Городец Остерский и даже пытался овладеть Переяславлем.

Долгорукий, несомненно, пожинал плоды распрей своих племянников с черниговскими князьями. Для Изяслава киевского становилось все более очевидным, что только военная победа над Юрием позволит решить мно-гие его проблемы как на Юге, так и на Севере, где Юрий продолжал удерживать за собой новгородские земли19. В Киеве начали готовить большой поход на суздальского князя. В нем должны были принять участие брат Изяслава Ростислав смоленский, сын Изяслава Ярослав, которого отец осенью 1148 г. отправил княжить в Новгород, выведя оттуда брата Святополка, а также побитые черниговские князья. Поход был назначен на зиму 1148/49 г., когда «ледове станут»20.

К тому времени осложнилось положение внутри самого Суздальского княжества. От Юрия Долгорукого ушел его старший сын Ростислав. Он требовал себе удела в Суздальском княжестве, но отец упорно отказывал ему, полагая, что расчленение княжества может привести к пагубным последствиям в условиях военного противостояния с Киевом. Тогда Ростислав покинул Суздалыцину и отправился к наиболее могущественному противнику отца — Изяславу киевскому. Тот дал ему удел в «Русской земле», а сам поехал в Смоленск и Новгород, чтобы начать войну с Юрием. По прибытии Изяслава в Смоленск к Юрию Долгорукому было отправлено посольство, но ответа на его предложения Юрий не дал, а послов задержал у себя и своих представителей к Изяславу и Ростиславу не отправил21. Стало ясно, что и суздальский князь готовится к войне.

Совместный поход киевских, новгородских и смоленских полков на Суздаль начался в феврале 1149 года. Изяслав и Ростислав соединились при впадении в Волгу Медведицы и начали разорять земли Юрия по обоим берегам Волги. Им удалось взять шесть городов. В Угличе они остановились и послали большое войско вниз по Волге, которое дошло до Ярославля и опустошило его окрестности22. В 1952г. в Новгороде была найдена берестяная грамота — письмо участника похода некоего новгородца Терентия Михалю, в котором Терентий сообщал, что он «на Ярославли, добръ, здоровъ и с Григоремь», и просил прислать лошака с дружиной Саввы в Углич, где стояло все войско23. Но воевать дальше это войско не стало. На дворе была уже вербница (в 1149 г. вербное воскресенье приходилось на 27 марта), таяло, и вода доходила до конского чрева. Изяслав и Ростислав увели свои полки из Суздальской земли, взяв несколько городов, опустошив Ярославль и забрав с собой 7000 пленных24.

Несмотря на разорение верхневолжских земель, на значительные людские потери Юрий Долгорукий почему-то не выступил против Изяслава и Ростислава, даже не пытался преследовать их уходившие дружины. Такое странное поведение Юрия объяснить довольно трудно. Возможно, он прос-то не мог противостоять явно превосходившим силам своих противников.

Но вероятнее иное. Киевского князя не поддержали черниговские князья, хотя твердая договоренность об их помощи была. Черниговские князья собрали войско, вошли с ним в землю вятичей, но так и не пошли на соединение с Изяславом и Ростиславом Мстиславичами, ожидая известий об исходе их решительного столкновения с Юрием. Сражения не произошло, и черниговские князья в войну не вступили. Возможно, Юрий знал о концентрации черниговских сил близ пределов своего княжества, а потому уклонялся от противоборства с Изяславом, полагая, что неудачная битва с ним может повлечь наступление на его владения с юга, со стороны черниговских земель. Борьба с Мстиславичами откладывалась на будущее.

Оно наступило через три месяца. К лету 1149 г. к Юрию вернулся старший сын Ростислав. Его изгнал из Южной Руси киевский князь, поверивший слухам, будто Юрьевич ведет агитацию за своего отца среди населения Киевской земли. Изяслав арестовал дружину Ростислава, отобрал все его имущество, а самого отпустил к отцу только с четырьмя слугами-отроками. Явившись к отцу, Ростислав бросился ему в ноги («оударь перед ним челомъ») и рассказал о случившемся. Юрий простил строптивого первенца, перенеся все негодование на киевского князя. Снесясь предварительно с половцами, в июне 1149 г. он выступил в поход против Изяслава25.

Его путь на юг лежал через верхнеокские земли вятичей и далее через собственно черниговские земли. Естественно, что черниговские князья первыми узнали о движении Юрия. Давыдовичи дали знать об этом киевскому князю. Готовясь отразить нападение, Изяслав вместе с Давыдовичами послал послов к Святославу Ольговичу, тесно сотрудничавшему с Долгоруким в 1146—1147 годах. Новгород-северский князь на неделю задержал их у себя, а сам послал вестников к Юрию, чтобы выяснить серьезность его намерений. Получив ответ Долгорукого, твердо решившего отомстить племяннику за опустошение суздальского Поволжья и посрамление Ростислава, Святослав Ольгович принял его сторону. Юрий послал послов и к Давыдовичам, но те отказались помогать ему против Изяслава. В начале августа 1149 г. Долгорукий начал медленное продвижение на запад вдоль черниговско-переяславской границы. 6 августа он был у Ярышева, 8-го — у Вьяхани, а далее — у Белой Вежи, где долго ожидал половцев. Из Белой Вежи он направился к верхнему течению Супоя. Туда к нему явились его союзники половцы и другой черниговский князь — Святослав Всеволодович. С ними Юрий подошел к Переяславлю.

Изяслав Мстиславич заранее послал в этот город войска под командованием своих братьев Владимира и Ярополка. Вместе с дружиной княжившего в Переяславле сына Изяслава, Мстислава, гарнизон города стал серьезной силой. Сам киевский князь, дождавшись помощи от Ростислава смоленского, переправился с полками на левый берег Днепра и двинулся навстречу Юрию. К Изяславу присоединились оба черниговских Давыдовича. Соединенная рать под командованием киевского князя была мощной и грозной.

Передовые полки Юрия уже начали было осаду Переяславля, когда у стен города появился авангард Изяславова войска. Суздальцы и половцы были отброшены от города. Но Юрий далеко не отступил. Он обосновался на левом берегу р. Трубежа. На правом берегу свой лагерь разбил Изяслав. Увидев силы противника, Юрий вступил в переговоры. «Дай ми Переяславль, ать посажю сына своего оу Переяславли, а ты сѣди, царствоуя в Киевѣ»,— предлагал он Изяславу. «Изяславъ же того не оулюби»,— пишет далее летописец,— «ни посла того поусти»26.

Изяслав обсуждал со своими боярами лишь две возможности разрешения своего конфликта с суздальским князем: или выждать, дав Юрию спокойно увести свои войска, или разбить его в сражении. Поскольку Юрий не нападал, Изяслав решил, что он его боится, и взял инициативу на себя. Он переправился через Трубеж, начал перестрелку с лучниками Юрия, но до битвы дело пока не доводил. Юрий же, изготовив полки к бою, тоже не стал биться, а к вечеру 22 августа вообще отвел свои войска в лагерь. Это ободрило Изяслава. «Они бегут»,— говорили ему некоторые его советники, — «преследуем их». Полки Изяслава двинулись за Юрием.

Увидев это, Долгорукий вновь построил войско для сражения. Оно началось ранним утром 23 августа 1149 года. Если Юрий как полководец вел себя под Переяславлем не очень решительно, то его суздальцы были настроены отчаянно, понимая, что вдали от родных мест их ждет в случае разгрома или смерть, или рабство. Битва сразу же приняла упорный характер. «Бысть cѣча зла»,— отметил летописец. Первым не выдержал полк Ярополка Мстиславича, брата киевского князя. Затем дрогнул Изяслав Давыдович черниговский. За ними побежали киевляне. В переяславцах обнаружилась измена, многие из них перешли на сторону Юрия Долгорукого. и хотя дружина самого Изяслава Мстиславича билась храбро и успешно, сумев зайти в тыл войскам Юрия и Святослава Ольговича, исход сражения был предрешен. Изяслав бросил свое войско, переправился у Канева на правый берег Днепра и всего с двумя спутниками прибежал в Киев. Долгорукий же, одержав неожиданную победу, собрал полки, утром 24 августа вошел в Переяславль, а через 3 дня во главе своих войск вступил в Киев27. Осуществилась мечта его жизни: златоверхий киевский стол оказался в его руках.

Сразу же по вокняжении в Киеве Долгорукий наделил городами своих сыновей и союзников. Старшему сыну Ростиславу он отдал Переяславль, старшему сыну от второго брака Василию — Суздаль, а Андрея, Бориса и Глеба Юрий посадил в киевских городах Вышгороде, Белгороде и Каневе. Святослав Ольгович получил от Долгорукого Случеск, Клеческ и всю древнюю землю дреговичей, а Давыдовичи вернули Святославу Курск с Посемьем и Сновскую тысячу.

Однако укрепление Юрия Долгорукого и его союзников на Юге не означало окончания борьбы с Изяславом Мстиславичем. Последний обосновался во Владимире Волынском и оттуда обратился за помощью к венграм, полякам и чехам. Венгерский король Гейза II, великий князь краковский Мешко III, король Богемии Владислав II приходились Изяславу близкими родственниками. К Рождеству 1149 г. они обещали прислать свои полки. Старший брат Юрия Долгорукого Вячеслав, княживший в то время в Пересопнице, дал знать ему о подходе к Владимиру Волынскому венгерских и польских войск. Юрий не стал терять времени понапрасну. Он установил связи с галицким князем Владимиром Володарьевичем, которому, по-видимому, дал часть киевских городов, расположенных на границе Галича и Владимира Волынского, и договорился о браке детей, срочно послал в Пересопницу в помощь Вячеславу своих старших сыновей Ростислава и Андрея, а сам, собрав половцев, выступил вслед за ними. Венгры и поляки забеспокоились.

В это время пришло известие, что на польские земли наступает литовское племя пруссов. Польские союзники Изяслава предупредили его, что они должны вернуться. Изяслав попытался, используя их присутствие, договориться с Юрием, однако из этого ничего не вышло. Поляки и венгры ушли, переговоры же русских князей зашли в тупик.

Изяслав хотел, уступая Юрию Киев, вернуть захваченные Юрием новгородские земли Новгороду и в будущем опереться на него, тем более, что там продолжал править его сын. Но Юрий не уступал. Он замыслил вообще изгнать Изяслава из русских пределов. С этой целью он осадил Луцк, где правил брат Изяслава Владимир. Однако тот упорно защищался. Осада Луцка продолжалась безуспешно три недели. Сидевший во Владимире Волынском Изяслав сумел за это время собрать войска и двинулся на помощь осажденным. Но путь ему к Луцку преградил Владимир галицкий.

Воевать одновременно с галицким князем и Юрием Долгоруким Изяслав не мог, а потому обратился с просьбой к Владимиру выступить посредником в мирных переговорах. Обычно такие обращения сопровождались тайными богатыми подарками, и можно думать, что Изяслав потратил значительную часть своей казны, добиваясь расположения Владимира. Галицкий князь, который объективно не был заинтересован в упрочении положения Изяслава, тем не менее откликнулся на его просьбу. На уговоры Владимира о мире прежде остальных поддался старший из Мономашичей — Вячеслав, быть может, опасавшийся, что в результате военных действий пострадает и его близкая к Луцку Пересопница. За Вячеславом начал склоняться к миру и Юрий.

Несмотря на энергичные протесты сына Юрия Ростислава, помнившего то тяжелое унижение от Изяслава, какое он испытал в 1149 г., весной 1150 г. мир был заключен. Стороны договорились, что Киев будет за Юрием, но он возвратит отобранные в 1147 г. земли Новгороду. Взятые Юрием в битве под Переяславлем трофеи должны были быть возвращены прежним владельцам: «свое познавши, поимати же по лицю»28. Изяслав и его бояре послали к Юрию своих представителей, которые должны были вернуть княжеские и боярские стада, челядь и иное имущество, однако Юрий не отдал им ничего. Обиженный Изяслав протестовал, но пока что не мог силой заставить Юрия выполнить договорные условия.

Не находя нужным соблюдать соглашение с Изяславом, Юрий Долгорукий в то же время предпринимал шаги для укрепления связей с другими князьями. Весной 1150 г. он выдал замуж сразу двух своих дочерей. Ольга стала женой сына Владимира галицкого Ярослава, будущего Осмомысла; Елена — женой Олега, сына Святослава Ольговича. Брату Вячеславу Дол-горукий вместо Пересопницы дал более удаленный от владений Мстиславичей Вышгород, выведя из него сына Андрея. В Пересопнице был посажен другой сын Юрия — Глеб.

Впрочем, эти шаги не принесли быстрой практической пользы Долгорукому. Изяслав, ссылаясь на нарушение Юрием условий договора, собрал дружину и из Владимира Волынского перешел в Луцк, а на утро следующего дня оказался у Пересопницы. Это было полной неожиданностью для Глеба Юрьевича. Он успел укрыться в городе, но его дружина, все военное имущество попало в руки Изяслава. Сопротивление было невозможно, и Глеб отдался под власть двоюродного брата. Изяслав Мстиславич позвал Глеба на обед, но после выслал его к отцу. Глеба провожал сын Изяслава Мстислав, который заявил, что владения его и его отца должны простираться до р. Горыни29.

Занятый, видимо, размещением своей дружины в Киевской земле, Долгорукий не придал должного значения действиям Изяслава. А тот перешел Горынь и достиг реки Случи, где жили черные клобуки — кочевники, служившие киевским князьям. Черные клобуки перешли на сторону Изяслава и вместе с ним двинулись к Киеву. Растерявшийся Юрий Долгорукий не нашел ничего лучшего, как спешно переправиться через Днепр и укрыться в Городце Остерском. Киевский стол оказался свободным. Его попытался было занять вышегородский князь Вячеслав Владимирович, самый старший из Мономашичей, но появление в Киеве Изяслава расставило все по своим местам. Вячеслав вынужден был вернуться в свой Вышгород, киевским князем стал Изяслав. Это произошло в летние месяцы 1150 года. Но на киевском столе Изяслав сумел продержаться очень короткое время.

Поспешно бежавший в Городец Остерский Юрий Долгорукий вскоре пришел в себя. Он отправил послов ко всем четырем черниговским князьям с просьбой о помощи. Она была оказана. К Юрию пришли и его сыновья со своими дружинами. По левому берегу Днепра Долгорукий направился к Киеву. А там разыгрались бурные события. Еще раньше, чем Юрий успел собрать полки, на помощь ему выступил его сват, галицкий князь Владимир Володарьевич. Изяслав узнал о подходе галичан, когда те уже были недалеко от Киева. В поиске союзников Изяслав даже посадил на киевский стол своего дядю Вячеслава, получив в свое распоряжение его дружину, но было уже поздно. Наспех собранное войско Изяслава, вышедшее к реке Ольшанице к югу от Киева, разбежалось при виде многочисленных галицких полков. Изяслав поспешил в Киев к Вячеславу, но когда узнал, что киевляне добровольно начали перевозить в ладьях на правый берег Днепра воинов Долгорукого, собрал дружину и ночью ушел во Владимир Волынский. К 14 сентября 1150 г. Юрий Долгорукий вновь стал киевским князем. Последовала перемена княжеских столов. Сына Андрея Юрий посадил теперь в Пересопнице, придав к ней Туров и Пинск, чтобы внимательно следить за действиями Мстиславичей, обосновавшихся во Владимире Волынском и Луцке30.

А те развернули подготовку нового похода на Киев. Теперь Мстислав Изяславич главную ставку сделал на деверя — венгерского короля Гейзу II. Он послал к нему брата Владимира, который уговорил короля помочь Изяславу вернуть Киев. Гейза II в это время воевал с византийским императором, поэтому сам выступить не смог, но послал Изяславу 10 000 конных воинов. Изяслав, собрав собственные силы, полки брата Владимира, сына Мстислава и княжившего в Гродно князя Бориса, внука покрывшего себя позорной славой Давыда Игоревича, ослепившего в 1097 г. Василька, князя теребовльского, вместе с венгерской конницей выступил в поход. Он миновал Пересопницу, сжег расположенный рядом Зареческ и двинулся дальше на восток.

Известие о приходе к Изяславу венгров, постоянных врагов Владимира галицкого, и о выступлении Изяслава против Юрия Долгорукого заставило собраться в поход и галицкого князя. У Мыльска на реке Оствице в верховьях Горыни Владимир соединился с правившим в Пересопнице Андреем Юрьевичем, и они вместе начали преследовать Изяслава. Изяслав оказался в трудном положении. Впереди он ждал сражения с ратью Юрия Долгорукого, сзади на него наступали галичане, перед которыми он бежал всего несколько месяцев назад. Но Изяслав был человеком решительным, и, несмотря на большой риск, продолжил поход на Киев.

Ему удалось оторваться от преследовавших его Владимира и Андрея. Вечером близ реки Уши Изяслав разложил большие походные костры, которые были видны противнику, а сам тайно снялся с лагеря и ночью ушел к реке Тетереву. Владимир и Андрей не заметили этого маневра и, догнав было Изяслава, вновь упустили его. А к Изяславу присоединилась сидевшая по реке Тетереву киевская дружина. Усилившийся Изяслав отправил отряд к Белгороду.

Правивший там сын Юрия Долгорукого Глеб ничего не знал о походе Изяслава и беспечно «пьяшеть в Бѣлѣгородѣ на сѣньници съ дружиною своею и с попы бѣлогородьскыми»31. Нападавшие могли беспрепятственно ворваться в город и легко пленить князя-ротозея, если бы не мытник, увидевший вооруженных людей и поднявший над рвом крепостной мост. Это дало возможность Глебу бежать к отцу, а жителям Белгорода без кровопролития сдаться противнику. Долгорукий в это время находился на своем Красном дворе к югу от Киева. Только от Глеба он узнал о выступлении Изяслава. Не имея возможности собрать свои силы, Юрий бросил все и вновь в ладье бежал в Городец Остерский.

После бегства Глеба и Юрия Изяслав, приветствуемый жителями, вступил в Киев. Многочисленные дружинники Долгорукого, остававшиеся в Киеве, были захвачены в плен. Шедшие по следам Изяслава галицкий князь и Андрей Юрьевич, подойдя к реке Тетереву, узнали, что Изяслав уже занял Киев, а Долгорукий укрылся в Городце. Владимир галицкий пришел в сильнейшее негодование. «Како есть княжение свата моего?» — вопрошал он Андрея Боголюбского.— «Аже рать на нь из Володимера идеть, а како того не оувѣдати? А ты, сынъ его, сѣдиши в Пересопници, а другыи Бѣлѣгородѣ, како того не оустеречи?» «Оже тако княжите съ своимъ отцомъ, а правите сами»,— в сердцах заключил галицкий князь и увел свои полки. Это случилось в 20-х числах марта 1151 года32. Упрек Владимира галицкого Юрию Долгорукому был горек, но вполне справедлив. Впрочем, не только его беспечностью объясняется та легкость, с какой Изяслав в третий раз вокняжился в Киеве. В Киевской земле не нашлось ни одного доброхота, который предупредил бы Юрия о грозившей опасности. Очевидно, суздальский князь не имел поддержки в местном населении. Киевская дружина привыкла больше служить Мстиславу Великому и его сыну, а приведенные Юрием суздальцы еще не успели пустить корни в новой земле.

Лишенный необходимой социальной опоры, Юрий Долгорукий проигрывал соперничество за Киев своему племяннику.

Тем не менее, укрывшись в Городце Остерском, Юрий немедленно начал готовиться к возвращению Киева. Он послал вестников к черниговским князьям, требуя их помощи, а половецких ханов постарался подкупить золотом. Давний союзник Долгорукого, княживший в Новгороде Северском Святослав Ольгович, которому правление в Киеве Изяслава грозило потерей Клеческа, Случеска и Курска с Посемьем, выступил немедленно. Уже в первой половине апреля 1151 г. он был в Чернигове, откуда вместе с Владимиром Давыдовичем двинулся в ладьях по Десне к Юрию в Городец. К ним присоединился и другой черниговский князь — Святослав Всеволодович. В последнюю неделю апреля Долгорукий вышел из Городца и остановился на левом берегу Днепра напротив Киева у Радуни. Здесь к нему присоединились половцы. Юрий начал было переправлять полки в ладьях на правый берег Днепра, но встретил упорное сопротивление. Хотя Изяслав после занятия Киева вынужден был отправить венгров домой, он сумел обеспечить себе помощь других союзников. В его распоряжении оказались дружина и полк старшего из Мономашичей Вячеслава, которого Изяслав сделал номинальным князем киевским, подошла и смоленская рать во главе с его братом Ростиславом, на его сторону перешел черниговский князь Изяслав Давыдович.

Надставив борта насадов (речных судов) так, чтобы они скрывали гребцов, посадив по рулевому на нос и на корму, поставив на палубу закованных в броню лучников, Изяслав отражал все попытки Юрия переправиться через Днепр. В поисках брода Долгорукий вынужден был повести войско вниз по Днепру. Попытка перейти Днепр у Витичева брода вновь натолкнулась на ожесточенное сопротивление Изяслава, шедшего параллельно Юрию по правому берегу реки. Тогда Долгорукий, сделав вид, что все равно хочет переправиться у Витичева, послал большой отряд еще ниже вдоль Днепра к Зарубскому броду, охранявшемуся малочисленными силами Изяслава. Там половцы в боевом вооружении сумели на конях переплыть Днепр, а русские ратники — в ладьях. Возглавлявший охрану брода боярин Шварно бежал. Путь на правый берег Днепра был открыт. Долгорукий с основными силами подошел к Зарубу и уже без помех высадился на киевском берегу реки. Изяслав с союзными ему князьями выступил к Треполю, но затем, дождавшись живших в Поросье черных клобуков, отступил с ними к Киеву. Его войска заняли круговую оборону вокруг города.

Юрий двигался вслед за противником. Он остановился в Василеве на р. Стугне. Между сторонами начались переговоры, причем Изяслав прибег к посредничеству князя Вячеслава. Вячеслав как старший предлагал Юрию оставить Киев, но сохранить Переяславль и Курск. Юрий же предлагал Изяславу вернуться во Владимир Волынский, его брату Ростиславу — обратно в Смоленск, а о Киеве готов был договариваться особо с Вячеславом. Предложения, выдвинутые одной стороной, оказались неприемлемыми для другой. Военные действия возобновились. Юрий подошел к Киеву с запада и стал на правом берегу р. Лыбеди. Его сын Андрей вместе с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и половцами переехал Сухую Лыбедь и вступил в бой с передовыми отрядами Вячеслава и Изяслава. Следом за ними конные лучники из Юрьевых полков стали переправляться через Лыбедь и вступать в схватки. Наступавших становилось все больше, но Юрий не решился ввести в бой основные силы. Между тем Изяслав, выделив из оборонявшихся полков особую дружину, нанес удар по перешедшим Лыбедь ратникам Юрия и отбросил их за реку. Больше уже никто со стороны Юрия не пытался форсировать Лыбедь.

Долгорукий начал медленный отвод своих войск от Киева, тем более, что ему донесли о выходе из Галича с подмогою Владимира Володарьевича. Юрий решил дождаться галицкого князя и вместе с ним разгромить Изяслава. Последний знал о выступлении галичан. И, хотя Изяслав также получил известие о том, что вслед за галичанами движется венгерская помощь, тем не менее он крайне опасался соединения сил Долгорукого и галицкого князя.

От стен Киева Изяслав двинулся вслед за отходившими полками Юрия Долгорукого. Тот, миновав Белгород (белгородцы не пустили его в город), продолжил путь на юг, прошел Василев, перешел Стугну и остановился на Перепетовом поле. Здесь его настиг Изяслав. Вновь начались переговоры о мире, и вновь они кончились ничем. Юрий отвел полки за реку Рут. Его нерешительность, граничившая с трусостью, только разжигала желание Изяслава сразиться с ним. Три дня Долгорукий топтался у Рута, то вступая в стычки с противником, то уходя от него. Когда он окончательно решил уклониться от сражения и уйти за Великий Рут, то при переправе через эту реку Изяслав напал на его арьергард и начал отбивать обоз.

Поняв, что противник не даст спокойно переправиться через реку, Юрий построил полки для битвы. Ее храбро начал Андрей Боголюбский, но он оказался единственным смельчаком в войске отца. Изяслав сам во главе своей дружины обрушился на врагов, за ним в сечу вступили полки его союзников. Сражение стало всеобщим, противники Долгорукого упорно шли вперед. Первыми не выдержали помогавшие Юрию половцы, за ними бежали черниговские князья и, наконец, в бегство обратились Юрий Долгорукий с сыновьями. В битве погибли черниговский князь Владимир Давыдович, сын хана Боняка Севенч; много других половецких ханов попало в плен.

Хотя сам Изяслав Мстиславич получил несколько ран, он одержал блестящую победу. Юрий с сыновьями переправился через Днепр у Треполя и укрылся в Переяславле. Черниговские Святославы перешли Днепр в другом месте и бежали в Новгород Северский. Владимир галицкий, узнав о победе Изяслава, не стал искушать судьбу и повернул свои полки назад.

Уход союзников резко ослабил Долгорукого. Этим воспользовался Изяслав, вместе с Вячеславом начавший новый поход против суздальского князя. В середине июля 1151 г. они осадили Переяславль. Продержавшись три дня, Юрий вынужден был принять условия противников: отказаться от претензий на киевский стол и уйти в свой Суздаль. Но за его сыном оставался Переяславль, а за ним самим — Городец Остерский. Союз со Святославом Ольговичем Долгорукий обязан был разорвать. Юрий выговорил себе право месяц пробыть в Городце Остерском и только потом уйти в Суздаль. Его расчет, видимо, строился на том, что за это время он сумеет договориться с половцами и вновь начать борьбу с Изяславом.

В Городце Остерском он пробыл дольше договорного времени. И тогда Изяслав с Вячеславом осадили Юрия в Г ородце. Несмотря на отчаянное сопротивление он вынужден был капитулировать и уйти в Суздаль, где не был более двух лет. Изяслав счел, что нарушение Юрием переяславского соглашения оправдывает нарушение этой договоренности и с его стороны. Он занял Переяславль и посадил там своего сына Мстислава. Весной 1152 г. при поддержке всех черниговских князей Изяслав захватил и до основания разрушил Городец Остерский, не пощадив при этом даже церкви св. Михаила33. Таким образом, Юрий Долгорукий был лишен всех своих опорных пунктов на Юге.

Уничтожение Городца Остерского Юрий воспринял особенно болезненно. Летом 1152 г. он вместе со своими сыновьями, рязанским и муромским князьями, а также половцами, явившимися из всех своих кочевий между Волгой и Днепром, двинулся на Юг, на Черниговское княжество, все правители которого после победы Изяслава на Руте стали его союзниками. Долгорукий занял Вятичскую землю, оттуда пошел на Мценск и далее на Спаш и Глухов. Глухов находился в центре новгород-северских владений Святослава Ольговича. Долгорукий направил к нему посла с лаконичным, но очень определенным предложением: «Пойди съ мною»34. Незадолго до этого Святослав посылал Изяславу отряд, который участвовал в уничтожении Городца Остерского. Отказ от выступления с Юрием мог быть расценен последним как проявление враждебности, и владения Святослава подверглись бы опустошению.

Опасаясь такого исхода, Святослав присоединился к Долгорукому. Вместе они подошли к Чернигову.

Известие о походе суздальского князя было получено в Киеве вовремя. Изяслав призвал на помощь брата Ростислава. Как только Долгорукий удалился от рубежей Смоленского княжества, Ростислав выступил в поход. Вместе с черниговским князем Святославом Всеволодовичем он сумел войти в Чернигов как раз перед приходом Юрия. Тем не менее посланные Юрием половцы успели опустошить окрестности города. Черниговский князь Изяслав Давыдович и его союзники стянули свои полки в городскую крепость. И хотя подошедшему с основными силами Долгорукому удалось взять укрепленный острог, сжечь все черниговское предградие, Чернигов даже после 12-дневной осады он взять не смог. Узнав об осаде Чернигова, на выручку поспешили из Киева Изяслав с Вячеславом. Примерно в 70 км от Чернигова разведка Юрия захватила пленного, который сообщил о движении киевских войск. Долгорукий решил снять осаду. Его полки отошли за реку Свинь, потом еще дальше за реку Сновь, а когда лагерь покинули половцы, вовсе отправились назад в Суздаль, по пути вновь повоевав вятичей. Изяслав с союзниками решили преследовать Юрия, но дело шло к холодам, и поэтому поход сначала был отложен до образования зимних путей35, а потом так и не состоялся.

Плохо пришлось союзнику Юрия Святославу Ольговичу. Предвидя месть со стороны киевского и черниговского князей, он просил у Юрия военной помощи, но тот оставил ему только своего сына Василия с 50 дружинниками. В феврале 1153 г. оба Изяслава и их союзники осадили Святослава в Новгороде Северском. Присутствие сына Юрия Долгорукого мало помогло Святославу. Он вынужден был просить мира, в результате которого его союз с суздальским князем вновь был разорван. Летом 1153 г. Долгорукий предпринял новый поход на Юг, однако начавшаяся в войске эпидемия и падеж коней заставили его от Козельска повернуть обратно36.

В летописании XVI в. сохранилось известие, согласно которому после возвращения из черниговского похода 1152 г. Юрий Долгорукий построил в Суздальском княжестве многие церкви и города. Он воздвиг церковь Бориса и Глеба в с. Кидекше (на Нерли), церковь Спаса — в самом Суздале, Георгия— во Владимире; перевел город «отъ Клѣщениа», т. е. от озера Клещина (Плещеева), дав ему имя Переяславль, где основал церковь Спаса; заложил город Юрьев (Польский), а в нем церковь Георгия37. Запись носит обобщенный характер, поскольку Георгиевская церковь во Владимире была построена Долгорукии, как говорилось выше, в 1128 г., а город Юрьев Польский к 1151г. уже существовал. Тем не менее попытка позднего летописца связать строительную деятельность Юрия Долгорукого в Суздальском княжестве со временем его возвращения туда в конце 1152 г. представляется симптоматичной. Уход Юрия из Киева, Переяславля Южного, Городца Остерского, видимо, сопровождался и переселением части местного населения, служившего Юрию, на Северо-Восток. Вот почему город у озера Клещина повторил название южного центра — Переяславль, а река у нового Переяславля стала называться так же, как и у старого— Трубеж. Название же реки у Владимира на Клязьме — Лыбедь — повторило название киевской Лыбеди. Поход Долгорукого на Чернигов в 1152 г., скорее всего, сопровождался выводом плененных местных жителей в Волго-Окское междуречье, что также способствовало развитию этого региона.

Судя по строительной деятельности Юрия, в его время интенсивнее всего развивался центр Суздальского княжества, где сосредоточивалось население. Жизнь на периферии Суздальской земли была сопряжена с опасностями. В 1149 г. верхневолжские земли, как отмечалось, были опустошены киевлянами, новгородцами и смольнянами, а в 1152 г. речной флот волжских булгар напал на Ярославль. Нет известий о строительстве Юрием поволжских крепостей в 50-е годы XII в., но об укреплении подходов к волжскому пути свидетельствует закладка Долгоруким во второй половине октября 1154 г. города Дмитрова на Яхроме. Она состоялась менее чем за месяц до смерти в ночь с 13 на 14 ноября 1154 г. в Киеве Изяслава Мстиславича38.

Кончина этого князя повлекла за собой резкое изменение обстановки на Юге. Киев захватил престарелый по меркам той эпохи Вячеслав Владимирович, который тотчас пригласил к себе Ростислава смоленского, желая договориться с ним о владении киевским столом на тех же условиях, что и с Изяславом. В это время к Киеву приехал черниговский князь Изяслав Давыдович, рассчитывая при благоприятных обстоятельствах овладеть городом. Однако Вячеслав не впустил в Киев Изяслава, хотя тот клялся, что приехал только оплакать своего скончавшегося тезку. Чтобы предотвратить возможное военное нападение черниговского князя, Вячеслав призвал к себе его двоюродного племянника Святослава Всеволодовича. Святослав, не известив своих дядей, отправился в Киев.

Тогда старшие черниговские князья обратились к Долгорукому, и он вмешался в южнорусские дела. Юрий послал на Юг сына Глеба. Во главе многочисленных половцев Глеб двинулся на Переяславль. К этому времени в Киеве всем распоряжался пришедший из Смоленска Ростислав. Он выступил на помощь своему племяннику Мстиславу Изяславичу, продолжавшему и после смерти отца княжить в Переяславле. Половцы, убедившись, что к переяславцам подоспела помощь, предпочли отойти за реку Сулу. Тогда, соединив свои и переяславские силы, Ростислав решил идти на Чернигов. Он уже сконцентрировал все полки близ устья Десны, когда пришла весть, что в Киеве скоропостижно скончался Вячеслав. Пришлось оставить войско и спешить на погребение дяди.

Похоронив Вячеслава в Софийском соборе, Ростислав вернулся к полкам и повел их на Чернигов. Сидевший там Изяслав Давыдович послал весть Глебу Юрьевичу и бывшим с ним половцам, чтобы они срочно спешили на помощь. На следующий день, когда Ростислав появился у Чернигова, к городу подошли и половцы. Увидев, насколько они многочисленны, смоленский князь запросил мира, уступая соперникам не только Киев, но и Переяславль. Узнав об этом, Мстислав Изяславич отделился с дружи-ной от Ростислава, но отъехать от него не успел. Половцы окружили войско Ростислава и его союзников и в течение двух дней полностью разгромили его. Ростислав бежал к себе в Смоленск. Мстислав Изяславич с сыном Ростислава Святославом сумел доскакать до Переяславля, взял там свою жену и вместе с ней поспешил в Луцк. Святослав же Всеволодович черниговский попал в плен к кочевникам. Победитель Изяслав Давыдович занял киевский стол. Киевляне не противились этому, поскольку, оставшись без князей, опасались нападения половцев. Сын Долгорукого Глеб получил Переяславль Южный39.

Известия об этих событиях застали Юрия Долгорукого в походе. Он находился уже близ Смоленска. Сюда в конце января 1155 г. к нему прибыла делегация от Новгорода Великого. Новгородцы, зная о поражении Ростислава, изгнали его сына Давыда и теперь приглашали на свой стол сына Юрия Мстислава. Это был серьезный успех суздальского князя. Теперь, не опасаясь за тылы, он мог спокойно двигаться дальше. От Смоленска Долгорукий решил идти не вниз по Днепру до Киева, а в черниговские земли. Он рассчитывал соединиться с новгород-северским князем Святославом Ольговичем, которого Изяслав Давыдович старался сделать своим союзником, обещая ему Чернигов за поддержку собственного правления в Киеве. Однако Святослав, узнав о выступлении Юрия, на уговоры Изяслава не поддался.

На юге Смоленского княжества, вблизи черниговской границы, Юрия встретил смоленский князь Ростислав, сумевший после поражения под Черниговом собрать новые полки. Впрочем, наспех собранное воинство понадобилось ему не для отражения суздальского князя, а для более успешных переговоров с ним. Ростислав начал кланяться Юрию и просить мира. Долгорукий мог воспользоваться обстоятельствами и отомстить племяннику за поражение на Руте, успешную оборону Чернигова в 1152 г., стремление завладеть киевским столом. Однако Юрий верно рассчитал, что в предстоящей борьбе за Киев смоленского князя лучше иметь союзником, а не разбитым и ожесточенным врагом. Согласившись с фантастическими утверждениями Ростислава, будто «ты переда до мене добръ былъ еси, а азъ до тебе», совершенно не соответствовавшими их действительным отношениям, Юрий заключил со смоленским князем мир. Князья «целоваста межю собою хрестъ на всей любви». Юрий продолжил поход40.

Святослав Ольгович встретил свата у Синина моста. Затем союзники пошли к стоявшему недалеко Стародубу Северскому. Из Стародуба к Юрию приехал Святослав Всеволодович, до этого выкупленный из половецкого плена Изяславом черниговским. Святослав Всеволодович всегда держал сторону сильнейших, с лета 1151 г. – противников Юрия Долгорукого. Но в феврале 1155 г. под стенами Стародуба стоял суздальский князь, и сила была на его стороне. Святославу Всеволодовичу пришлось горько каяться перед Юрием. «Избезумилъся есмь»,– заявлял он ему. Покорность Святослава Всеволодовича и ходатайство за него дяди Святослава Ольговича спасли этого князя от возмездия, Юрий заставил его целовать крест и выступить вместе с ним на Киев.

Объединенная суздальско-черниговская рать подошла к Чернигову и без боя заняла город.

В Киев Святослав Ольгович отправил посольство, предлагая двоюродному брату уступить киевский стол Юрию Долгорукому, а сам обязываясь вернуть Чернигов его прежнему владельцу – самому Изяславу. Но Изяслав не соглашался, надеясь на поддержку киевлян. И лишь когда по пути из Чернигова к Киеву Долгорукий прислал Изяславу своего посла, который уже не предлагал, а угрожал, Изяслав стал сговорчивее. «Посадили мя кияне»,– лицемерно заявлял он Юрию,– «а не сотвори ми пакости, а се твои Киев». В третий раз, теперь уже в бескровно уступленный ему Киев Долгорукий въехал 20 марта 1155 года41.

Тотчас он принял меры для закрепления за собой и своим потомством киевского стола. В различных городах Киевского княжества Юрий посадил своих сыновей: Вышгород получил Андрей, Борис – Туров, Василий – города в Поросье. Переяславль был оставлен за Глебом. Несколько недель спустя на Киевскую землю напали прежние союзники Юрия – половцы. Их нападение кончилось неудачно: Василий Юрьевич с берендеями разбил их и многих пленил.

Летом Долгорукий послал войско.во главе с турово-пинским князем Юрием Ярославичем на Мстислава Изяславича, который, пользуясь межвременьем, захватил Пересопницу. В результате Мстислав оставил этот город и укрылся в своем Луцке. Но Долгорукий решил вести борьбу с Мстиславом до победного конца. Он приказал идти на Луцк своему зятю Ярославу, который в 1153 г. сменил на галицком столе внезапно умершего отца. Однако и приход галицкого князя не привел к успеху. Осаду Луцка пришлось снять. Тогда Юрий обратился к смоленскому князю, любезно приглашая его с войском в Киев: «Сыну, мнѣ с ким Рускую землю оудержати? С тобою, а поѣди сѣмо».

В это время к Каневу подошли половцы, настаивая на встрече с Юрием. Киевский князь поехал к недавним союзникам. Те требовали возвращения того, что они потеряли в весеннем столкновении с берендеями. Юрий оказался в щекотливом положении. Раньше он сам водил половцев на Киевскую землю, в частности, и против берендеев. Последние были его врагами, они всегда поддерживали Изяслава Мстиславича. Но теперь все изменилось. Юрий занял киевский стол, берендеи стали служить ему, удовлетворять аппетиты половецких ханов за счет населения Киевского княжества Юрий уже не мог. Так возникала реальная угроза превращения ранее дружественных половцев во врагов. Долгорукий проявил себя умелым политиком: он не стал требовать у берендеев возвращения захваченных ими у половцев трофеев, половцев же вознаградил из собственной казны. Если не дружественные, то по крайней мере мирные отношения с ними были сохранены42.

Тем временем в Киев с дружиной прибыл смоленский князь. Вместе с ним приехала жена Долгорукого (это была вторая жена Юрия) с маленькими детьми. В 1149/1150 и 1150/1151 гг., княжа в Киеве, Долгорукий не решался перевезти из Суздаля свою семью. Теперь он это сделал. Очевидно, Юрий рассчитывал прочно обосноваться на Юге. Для этого предпринимались и дипломатические шаги. Через пришедшего к нему смоленского князя он установил контакты с его братом Владимиром Мстиславичем, княжившим во Владимире Волынском, и с сыновьями Изяслава Мстиславича Мстиславом и Ярославом, сидевшими в Луцке. Владимир и Ярослав по слову Ростислава пришли со своими дружинами в Киев и заключили мир с Долгоруким. Мстислав прибыть в Киев поостерегся, но и он примирился с Юрием, пославшим к нему в Луцк специального посла.

Когда к Каневу вновь пришли половцы для продолжения мирных переговоров, Юрий явился к ним, окруженный полками всех союзных ему князей. На половцев такая демонстрация силы произвела столь большое впечатление, что, пообещав Долгорукому продолжить переговоры на следующий день, они, не дожидаясь рассвета, «бѣжаша вси»43. Примененная при переговорах с кочевниками тактика оказалась полезной и в отношении Изяслава черниговского, который, потеряв киевский стол, все время искал себе союзников для борьбы с Юрием Долгоруким. Не распуская полков своих племянников, Юрий отправил посла к Изяславу с вопросом: «Хощеши ли к намъ прити оу миръ, или се мы к тобѣ?» «Мы», сказанное киевским князем, подействовало на Изяслава магически. Он вынужден был при всех князьях целовать крест в знак примирения с Долгоруким. Последний, правда, решил еще более упрочить их связи и передал Изяславу в управление киевский город Кореческ близ Пересопницы. Своему давнему союзнику Святославу Ольговичу он выделил Мозырь44.

Эти дипломатические маневры Долгорукого были направлены на то, чтобы соглашениями и некоторыми уступками связать действия возможных претендентов на киевский стол, поскольку в самом Киеве и обширном Киевском княжестве суздальский князь чувствовал себя не очень уверенно. Определенным показателем непопулярности Юрия и его сыновей среди населения Киевщины стал добровольный уход Андрея Боголюбского из Вышгорода во Владимир на Клязьме осенью 1155 года. Оставление старшим сыном Вышгорода путало планы Долгорукого относительно сохранения власти над Киевом за своей семьей. Тогда князь решил, что своим преемником на киевском столе он сделает следующего по возрасту сына. Андрею же Юрий даже на Северо-Востоке не дал главного города.

Стремясь закрепиться в Новгороде, Юрий приказал княжившему там его сыну Мстиславу жениться на новгородской боярышне. А овдовевшему в 1154 г. сыну Глебу Долгорукий подыскал другую жену – дочь Изяслава Давидовича черниговского. И здесь брак был продиктован политическим расчетом, в основном оказавшимся правильным. Когда в 1156 г. на переговоры с Юрием явилось множество половцев, он встретил их у Зарубского брода вместе с Изяславом Давидовичем и Святославом Ольговичем и вновь наглядно продемонстрировал кочевникам единство боевых сил русских князей. Половцы поспешили заключить мир.

В том же году Юрий укрепил Москву, обнеся ее деревянными стенами. Это делалось на случай, если Изяслав черниговский нарушит свои союзнические обязательства, а сомнения в том, что он их сохранит, у Юрия были45.

Обеспечив безопасность восточных границ своих киевских владений и западных суздальских, Юрий Долгорукий обратил внимание на западнорусские земли. Здесь находились владения потомков Мстислава Великого. С 1155 г. Мстиславичи поддерживали мирные отношения с Юрием, но в их среде произошел резкий конфликт. Стесненный возможностями принадлежавшего ему скромного Луцкого княжества, старший сын Изяслава Мстиславича Мстислав, мечтавший о наследии отца, решил начать с малого. Он неожиданно напал на Владимир Волынский, где княжил его дядя Владимир, захватил город, взял в плен своих бабушку и тетку, отнял подарки, которые его бабка привезла из Венгрии, ограбил дружину Владимира. Застигнутый врасплох, Владимир Мстиславич бежал в галицкий Перемышль, а оттуда к венгерскому королю.

Захват Мстиславом Владимира Волынского озиачал существенное усиление этого князя, а затаенная враждебность делала его потенциально опасным для Долгорукого. В конце 1156 г. Юрий с сыновьями и с Ярославом галицким направился к Владимиру Волынскому. Черниговские князья предлагали ему помощь, но Юрий отказался, вняв советам Ярослава и, видимо, планируя лишить черниговских князей владений в Киевском княжестве. Под Владимиром Волынским к Юрию присоединились его племянник Владимир Андреевич, княживший тогда в Берестье, и пришедший из Венгрии Владимир Мстиславич. Осада города длилась 10 дней. Мстислав сопротивлялся изо всех сил. Долгорукий вынужден был снять осаду и распустить полки.

Но мира не последовало, Юрий с Мстиславом разошлись врагами. Стремясь обеспечить безопасность своих владений, Долгорукий передал Владимиру Андреевичу Дорогобуж, Пересопницу и города по реке Горыни. Владимир Метиславйч, судя по известию 1162 г. Ипатьевской летописи, получил Тогда от Юрия Случеск. Эти передачи затронули интересы черниговских князей: Изяслава Давыдовича, владевшего Кореческом, и Святослава Ольговича, еще в 1149 г. получившего от Юрия Долгорукого в держание Случеск46.

Поэтому весной 1157 г. Изяслав Давыдович черниговский, и прежде не всегда по доброй воле поддерживавший лояльные отношения с Юрием, начал замышлять поход против Долгорукого. Ему удалось склонить на свою сторону владимиро-волынского князя Мстислава Изяславича и смоленского князя Ростислава, который, использовав недовольство новгородцев сыном Долгорукого Мстиславом, в начале 1157 г. посадил в Новгороде своих сыновей. Переговоры же Изяслава со Святославом Ольговичем не дали результата. Новгород-северский князь отказался воевать против своего давнего союзника.

В мае 1157 г. Ростислав смоленский направил на Киев рать во главе со своим старшим сыном Романом. Из Владимира Волынского выступил Мстислав. Изяслав Давыдович также готовился сесть на коня, когда спешно прибывшие в Чернигов киевляне сообщили ему, что Юрий Долгорукий мертв. 10 мая 1157 г. он пировал у осьменника Петрила, очевидно, боярина, ведавшего сбором торговых пошлин (осмничее – торговый налог). К ночи князю стало плохо. Он болел пять дней и скончался 15 мая 1157 года. На следующий день его похоронили в монастырской церкви св. Спаса на Берестовом под Киевом.

День его похорон был отмечен крупными волнениями в Киеве и окрестных городах. Народ разграбил Красный двор Долгорукого близ Киева и другой его двор на левом берегу Днепра, который Долгорукий называл Раем. В самом Киеве горожане напали на двор сына Юрия Василия. По другим городам и селам Киевского княжества население избивало суздальцев и грабило их имущество47. Так закончились жизненный путь и правление второго первенца Владимира Мономаха.

Подводя итоги его деятельности, нужно отметить главное в ней: упорное стремление любыми средствами утвердить свою власть над Киевом и Киевским княжеством. Такое стремление понятно, если учесть, что в Киевском княжестве в середине XII в. было более 80 городов, тогда как в Суздальском к концу правления Юрия – 14. Киевское княжество было самым богатым и развитым княжеством средневековой Руси. Власть над ним Юрий утверждал военными и дипломатическими средствами. Однако из 12 походов, сражений в осад, в которых принимал участие Юрий, только три закончились для него успешно. Очевидно, он не унаследовал полководческих талантов своего отца Владимира Мономаха. Однако дипломатическими способностями, политической изворотливостью, умением угрожать силой, не применяя ее, нарушать обязательства при уверенности отсутствия серьезных последствий он обладал, может быть, в большей мере, чем Мономах.

Социальная политика Юрия Долгорукого, его стремление внедриться в киевское общество, создать в нем прочную опору себе и своей династии, успехом не увенчались. Местная господствующая прослойка неохотно принимала в свою среду суздальских пришельцев. Низы же населения поддерживали Юрия только в исключительных случаях, когда им приходилось выбирать между Долгоруким и половцами. В основном же отношение к нему было скрытно-враждебным.

Объяснение этому следует видеть в отягощении местного населения налогами. Нужно было немало золота, чтобы привлечь на свою сторону половцев весной 1151 г., уладить с помощью даров конфликт с ними в 1155 г., построить богатые княжеские дворы под Киевом, и оно собиралось с местного населения. И когда Юрия не стало, население ответило восстанием на княжеские притеснения.

Хотя Долгорукий умер киевским князем, его сыновьям так и не удалось утвердиться в Киевском княжестве. К 1161 г. все они были уже в Суздальской земле. Она служила Долгорукому надежной опорой в борьбе за киевское наследие отца, хотя в державных планах Юрия играла второстепенную роль. Однако обретение Суздалем при Юрии Долгоруком независимости в 1125 г. способствовало ускоренному развитию княжества.

Это развитие в значительной степени диктовалось южнорусскими интересами Долгорукого. Пуповина, соединявшая Северо-Восток с Югом, была еще живой, но уже складывалась основа его обособленного от Приднепровья существования. И как ни парадоксально, эти новые моменты были связаны с деятельностью Юрия Долгорукого, собственные желания которого сводились к восстановлению тех норм и порядков, какие сложились при его отце в конце первой четверти XII столетия.

Примечания

1. Назаренко А.В. Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого// Отечественная история, 1993, №2, с. 69.

2. Полное собрание русских летописей(далее– ПСРЛ). Т. 1. Л. 1926-1928, Стб. 250, 281; т. 2. СПб. 1908, Стб. 258; На-заренко А.В. Ук. соч., с. 68.

3. ПСРЛ, т. 2, Стб. 423.

4. ПСРЛ, т. 2, Стб. 430. Принятое в историографии прозвище князя Юрия Владимировича – Долгорукий – восходит к летописанию XV в., где Юрий назван «Долгая Рука». Судя по летописным записям, освещающим деятельность князя Юрия, современники так его не называли. Очевидно, это творчество позднейших летописцев, давших такое прозвище князю, часто ходившему из Суздаля на Киев и добившемуся в конце концов Киевского княжения. См. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (НПЛ). М.; Л. 1950, с. 467.

5. ПСРЛ. Т. 1, Стб. 282-283; Абрамович Д.И. Киево-Печерский патерик. Киев, 1930, с. 5.

6. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 285-286; Насонов А.Н. Малоисследованные вопросы Ростово-Суздальского летописания XII века // Проблемы источниковедения. Вып. 10. М. 1962, с. 352.

7. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 289.

8. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 294-295; т. 1, Стб. 301; НПЛ, с. 22.

9. Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские уставыX-XV вв. М. 1976, с. 143.

10. НПЛ, с. 23.

11. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 296-300.

12. НПЛ, с. 24-25.

13. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 302-303.

14. НПЛ, с. 25.

15. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 307-308; НПЛ, с. 26; ПСРЛ. Т. 2, Стб. 309.

16. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 326-327.

17. Там же, Стб. 329.

18. Там же, Стб. 332, 335, 336, 339.

19. Там же, Стб. 340.

20. Там же, Стб. 342, 344-354, 356-361.

21. Там же, Стб. 368.

22. Там же, Стб. 366-369; 370-371.

23. Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок1952 г.). М., 1954, №9, с.72.

24. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 371; НПЛ. с. 28.

25. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 372-374.

26. Там же, Стб. 380.

27. Там же, Стб. 376-384.

28. Там же, Стб, 384-385, 388-393.

29. Там же, Стб. 394-396.

30. Там же, Стб. 396-402, 404.

31. Там же, Стб. 407-416.

32. Там же. Стб. 417.

33. Там же, Стб. 421-442, 444-446.

34. Там же, Стб. 455, 456.

35. Там же, Стб. 456-458.

36. Там же, Стб. 459-460, 468.

37. ПСРЛ. Т. 24. Пг. 1921, с. 77.

38. ПСРЛ. Т. 15. СПб. 1863, Стб. 221; т. 24, с. 77; т. 2, Стб. 469.

39. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 469-476.

40. Там же, Стб. 477.

41. Там же, Стб. 477. 478; НПЛ, с. 29.

42. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 478-480.

43. Там же, Стб. 481.

44. Там же, Стб. 481, 482.

45. Там же, Стб. 482, 485; т. 15, Стб. 225.

46. ПСРЛ. Т. 2, Стб. 485-488, 521.

47. Там же, Стб. 489.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Материальные следы присутствия вагров в Восточной Европе
      Автор: Mukaffa
      Когда появилось арабское серебро в южной Балтике? - Оно появилось там - в конце VIII века. Представляете какая неприятность?)))
       
      Первый этап завоза - конец VIII века - 830е годы. И это территория южнобалтийского побережья и чуток Готланд.
       
      А много их там в IX-ом то веке? Ну допустим их оставили купцы-готландцы, которые специализировались на торговле с ВЕ. Ферштейн?
    • Варяги - народ или сословие?
      Автор: Mukaffa
      В этой фразе -  "Афетово же колено и то - варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии, приседять от запада къ полуденью и съседятся съ племенем Хамовомъ."(ПВЛ) варяги и русь отдельно, т.е. поданы как разные этнонимы, разные народы. Вот как-раз и тема для "моравского" следа. А "варязи" здесь балт.славяне, других подходящих вариантов попросту не остаётся. А русь локализуется скорее всего в Прибалтике(в "Пруськой земле").
       
       
    • 300 золотых поясов
      Автор: Сергий
      В донесении рижских купцов из Новгорода от 10 ноября 1331 года говорится о том, что в Новгороде произошла драка между немцами и русскими, при этом один русский был убит.Для того чтобы урегулировать конфликт, немцы вступили в контакт с тысяцким (hertoghe), посадником (borchgreue), наместником (namestnik), Советом господ (heren van Nogarden) и 300 золотыми поясами (guldene gordele). Конфликт закончился тем, что немцам вернули предполагаемого убийцу (его меч был в крови), а они заплатили 100 монет городу и 20 монет чиновникам.
      Кто же были эти люди, именуемые "золотыми поясами"?
      Что еще о них известно?
    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.