Другов А. Ю. Путч, которого не было?

   (0 отзывов)

Saygo

Другов А. Ю. Путч, которого не было? // Вопросы истории. - 1991. - № 7. - C. 26-40.

В ночь на 1 октября 1965 г. в столице Индонезии произошли события, которые продолжают привлекать внимание историков, политологов и политиков. Причин для этого несколько. Осень 1965 г. стала переломным моментом в развитии пятой по численности населения страны мира. Социально-политические потрясения, начавшиеся в ту ночь, унесли жизни по крайней мере полумиллиона и стоили свободы не менее чем полутора миллионам индонезийцев. Содержание, предпосылки и направленность этого перелома, инструменты его осуществления представляют и общеисторический и политический интерес.

Именно потому, что события 1965 г. коснулись судеб не только индонезийской нации, но и в определенной мере всего региона, что в них оказались вовлеченными целые социальные слои и политические движения со своими специфическими интересами, что некоторые непосредственные участники этих событий остаются на авансцене государственной жизни Индонезии, объективное исследование происшедшего сталкивается с серьезными трудностями. С самого начала вокруг оценки этих событий, их причин и характера, ответственности тех или иных партий и группировок развернулась острая политическая и идеологическая борьба. У нас и за рубежом многие исследователи давно указывали на комплексный характер политического кризиса 1965 г. в Индонезии, на сложное переплетение интересов различных сил, придавшее этому кризису столь трагический характер1.

Внутреннее развитие индонезийского общества после национальной революции 1945 г. привело в начале 60-х годов к неустойчивому балансу сил. Армия, традиционно выступавшая как самостоятельная политическая сила, а в социальном плане выражавшая интересы нарождавшегося и укреплявшегося бюрократического капитала, противостояла Компартии Индонезии (КПИ), которая с ее многочисленными массовыми организациями олицетворяла значительный антиимпериалистический и антикапиталистический потенциал национально-освободительного движения страны.

Армия и КПИ стали двумя полюсами политической системы, сложившейся в Индонезии под эгидой президента Сукарно и получившей из уст ее лидера наименование "направляемой демократии". Это был авторитарный режим с весьма ощутимым налетом восточного патернализма, и возглавлялся он, как это нередко было в постколониальную эпоху, общенациональным харизматическим лидером с национал-народнической системой взглядов. Провозглашенный в 1959 г. режим не предусматривал ответственности министров перед парламентом, ограничивал деятельность партий рамками государственной политики и резко усиливал исполнительную власть во главе с президентом, который сохранял широчайшие законодательные полномочия.

Presiden_Sukarno.thumb.jpg.97258084ff300

Сукарно

Col_Untung.jpg.21ebfb430063913efc648f84e

Полковник Унтунг

Ahmad_Yani.thumb.jpg.e264f1de3698fd2576e

Ахмад Яни

Merdeka_Square_1965.jpg.4c7cff6f3e6b8df4

Площадь Медан Мердека

Suharto_at_funeral.jpg.5de5b032a5a91804b

Сухарто на похоронах убитых генералов

Suhartoappointedpresident.jpg.04166ce35a

Сухарто приносит присягу

"Направляемая демократия" была результатом сознательного компромисса политических сил страны. Личные взгляды Сукарно, не совпадая до конца с их интересами, устраивали все основные группировки, в особенности наиболее могущественные из них - армию и КПИ, как способ временного сосуществования, передышка, которую каждая сторона надеялась использовать, чтобы изменить соотношение сил в свою пользу. Личный авторитет Сукарно был велик, но он не имел своей политической организации, что побуждало его балансировать между различными, часто противоположными интересами. Командование армии знало, что разнородность социальной базы поставит Сукарно в зависимость от военных, и оказалось право - если в 1958 г. лишь 11% министерских постов занимали военные, то к 1965 г. их доля возросла до 40%2, а на местах позиции военной администрации были еще значительнее. Коммунисты со своей стороны надеялись, что им удастся использовать революционно-демократический потенциал президента, его воинствующий антиимпериализм.

Драматичность отношений в треугольнике Сукарно - армия - КПИ заключалась в том, что каждая из его составляющих связывала судьбу Индонезии только с собой. При жизни президента военные и коммунисты должны были хотя бы формально следовать в фарватере этого национального лидера, но в случае его ухода с политической арены их смертельная схватка представлялась неизбежной. В свою очередь Сукарно знал, что относительная прочность его верховенства зависит от сохранения примерного равновесия сил армии и КПИ и известного уровня их соперничества. Опасность разрушительного конфликта была заложена в этой системе, так сказать, генетически, даже если бы "направляемой демократии" не пришлось действовать в условиях углублявшегося экономического кризиса.

Но противоречиями в треугольнике не исчерпывались факторы, воздействовавшие на обстановку в Индонезии. Бюрократическая буржуазия, завершая этап первоначального накопления, не только переставала нуждаться в национально-революционной мимикрии, которую давал ей режим Сукарно, но и начала ощущать эту революционность как обременительную. Кроме того, армия также была неоднородна. Во всех слоях офицерства было немало сторонников президента и людей, по своим идеалам близких к целям КПИ, воспринимавшимся по преимуществу как социальное равенство, антиимпериализм, борьба с нищетой, отсталостью, внешней зависимостью. При этом военные - сторонники президента и военные, симпатизирующие компартии, часто были одни и те же люди, видевшие в коммунистах наиболее последовательную и мощную просукарновскую силу. Их поддержка КПИ была ограничена рамками сотрудничества партии и Сукарно при главенстве президента.

К середине 60-х годов обозначилось еще одно противоречие в рядах вооруженных сил - недовольство среднего и младшего офицерства стилем руководства, кадровой политикой и малой компетентностью высшего эшелона военного командования. Генеральские и адмиральские должности занимали участники освободительной войны, получившие первичное военное образование в голландских (до 1942 г.) или японских (во время оккупации) учебных заведениях. С конца 50-х годов на вооружение армии, авиации и флота стали поступать современное ракетное оружие, реактивные самолеты, электронные средства. Офицеры, обучавшиеся за рубежом его применению, в большинстве своем молодые люди, оказались в профессиональном отношении на голову выше своих начальников. Одним из первых симптомов этого противоречия стало выступление офицеров флота на главной базе ВМФ в Сурабайе весной 1965 г., протестовавших против косности и некомпетентности своих начальников.

Имели место соперничество и определенные различия в политической ориентации между видами вооруженных сил и их командованием. Наиболее близки президенту были военно-воздушные силы и государственная полиция; позиция высшего командного состава флота определялась в целом как центристская, тогда как в среде армейского генералитета царили правооппозиционные настроения. Но и внутри командования сухопутной армии не было единства. Министр обороны генерал А. Х. Насутион, находившийся в чрезвычайно натянутых отношениях с президентом, по некоторым данным, почти не разговаривал с главкомом сухопутной армии А. Яни3. Последний же серьезно расходился в политических взглядах со своим первым заместителем генералом Муршидом и неприязненно относился к командующему стратегическим резервом армии генералу Сухарто4, который прежде руководил операциями по подготовке к освобождению Западного Ириана от голландцев и имел основания претендовать на более значительный пост.

Все это накладывалось на высокий уровень недовольства широких слоев индонезийского общества непрерывно ухудшавшимся экономическим положением, пробуксовыванием аграрной реформы и обезземеливанием крестьян, безудержной коррупцией в военном и гражданском аппарате. Все эти темы активно использовались в острейшей полемике, развернувшейся в печати и на многочисленных митингах, проводившихся по самым различным поводам основными политическими группировками, и прежде всего КПИ, и армией.

Боевой, отчасти гипертрофированный антиимпериализм Сукарно, его активное взаимодействие с тогдашним руководством Китая вызывали в Вашингтоне, Лондоне, Гааге серьезные опасения, что соотношение сил в Юго-Восточной Азии может измениться в ущерб интересам Запада. Как реальная возможность рассматривался приход к власти в стране компартии, в особенности в случае смерти Сукарно. Естественно, что предпринимались усилия для предотвращения такого развития событий. В 70-е годы и позже достоянием гласности стал ряд материалов о деятельности западных спецслужб в Индонезии. В докладе "Вопросы подготовки кадров в рамках военной помощи странам Восточной и Юго-Восточной Азии", подготовленном для подкомитетов по национальной безопасности и научным исследованиям Комитета по международным делам палаты представителей конгресса США в феврале 1971 г., говорилось, что к октябрю 1965 г. более 1200 индонезийских офицеров, включая представителей высшего военного командования, прошли подготовку в США. "В результате во многих случаях были установлены дружественные отношения между военнослужащими обеих стран. Сразу после переворота (событий 30 сентября 1965 г. - Л. Д.), когда политическая ситуация еще не стабилизировалась, США, используя существующие каналы связи, смогли предоставить антикоммунистическим силам моральную и определенную материальную помощь. Все убитые генералы... прошли обучение в США или имели дружественные связи с гражданами западных стран в Джакарте"5. И это не единственное такого рода свидетельство.

Что касается предполагаемой или действительной роли тогдашнего руководства Китая в потрясениях, постигших Индонезию в 1965 г., то не следует забывать, что оценки этой роли долго несли на себе отпечаток политической и идеологической борьбы, которая велась тогда на мировой арене в целом и в рядах коммунистического и национально-освободительного движения в частности. Очевидным представляется сейчас лишь то, что, исходя из своего политического курса, тогдашние лидеры КНР были заинтересованы в тесных связях с Индонезией. В этом контексте они поощряли безоглядную непримиримость, которую провозглашал Сукарно в адрес Запада, и в меру сил способствовали отчуждению между Индонезией и СССР. Идеологические концепции маоизма создавали в рядах левых сил не только Индонезии, но и других стран "третьего мира" ощущение своеобразной революционной эйфории, близости конечной победы. Но конкретно в Индонезии Пекин был, скорее всего, заинтересован в сохранении и упрочении положения Сукарно как главы государства.

Кризисные явления в политической жизни Индонезии, обострение отношений в треугольнике Сукарно - армия - КПИ начали вполне отчетливо ощущаться в начале 1965 года. При этом нарастало отчуждение между армейским командованием и президентом, происходил постепенный сдвиг в сторону блока главы государства с компартией. Первый заместитель премьер-министра Субандрио, один из самых близких президенту людей, в канун 1965 г. заявил, что имущественное и политическое расслоение в обществе зашло слишком далеко, грядущий год будет весьма напряженным и "вчерашний друг может стать врагом"6. В первые месяцы 1965 г. борьба между армией и КПИ обостряется. Коммунисты, в частности, потребовали проведения аграрной реформы, непосредственного участия партий в решении военных вопросов и создания пятого (наряду с сухопутной армией, авиацией, флотом и полицией) вида вооруженных сил - нечто вроде вооруженного народного ополчения для отражения империалистической угрозы. Армейский генералитет не без основания усмотрел в этой идее подрыв монополии армии на обладание оружием как последним аргументом в политической дискуссии.

Летом 1965 г. произошла концентрация отборных сил индонезийской армии на Яве и Суматре под предлогом вероятных боевых действий против Малайзии. В этой накаленной атмосфере катализатором напряженности стали настойчивые слухи об ухудшении здоровья Сукарно, страдавшего хронической болезнью почек. Угрожавшие ему смерть или паралич необратимо нарушили бы хрупкое равновесие сил, привели бы к столкновению армии с левыми.

15 мая (по другим данным, между 18 и 20 мая) Субандрио, наряду с Министерством иностранных дел возглавлявший политическую разведку, получил по почте от анонимного лица черновик телеграммы английского посла в Джакарте Э. Джилкриста в Форин оффис, из которой можно было сделать вывод о наличии тайных связей антисукарновских кругов индонезийской армии с Вашингтоном и Лондоном. Примерно в то же время Субандрио получил информацию о существовании в армии Совета генералов, находящегося в оппозиции президенту. 26 мая Сукарно вызвал генерала Яни, который на прямо поставленные ему вопросы о наличии нелегальных связей между его подчиненными и Западом ответил отрицательно, неохотно признав, что занимающиеся разведкой генералы А. Сукендро и С. Парман поддерживают по его поручению контакты с посольствами США и Англии7. Яни отрицал существование Совета генералов как политического органа, сославшись на то, что под этим названием действует совет по присвоению высших воинских званий. Он признал, однако, что однажды собирал генералов для обмена мнениями "по проблемам, стоящим перед нашей революцией"8.

Яни был не вполне искренен с президентом как верховным главнокомандующим. По свидетельству бывшего тогда послом США в Джакарте Г. Джонса, уже с января 1965 г. Яни и его ближайшие коллеги начали секретные встречи для обсуждения политической ситуации в стране. Эти дискуссии переросли в обсуждение вопроса о политическом руководстве сопротивлением армии попыткам президента преобразовать сухопутные войска по своему усмотрению9. В конце мая или начале июня Субандрио встретился с председателем ЦК КПИ Д. Н. Айдитом и беседовал с ним о Совете генералов10. К этому времени руководство КПИ получило информацию по данному вопросу из кругов политической разведки11.

Современная официальная историография в Индонезии изображает дело так, будто слухи о генеральском заговоре исходили от руководства КПИ и шли через контролируемые партией каналы. Есть, однако, ряд фактов, не совпадающих с этим мнением. Весьма важные события развертывались в июле 1965 г., когда Айдит, без которого ни одно серьезное решение в партии не принималось, находился за пределами Индонезии. 30 июля генерал Яни на совещании высших офицеров своего штаба и местных военачальников заявил, что не будет следовать линии президента, если тот решит создать пятый вид вооруженных сил и политизировать армию12. Вряд ли случайно уже на следующий день Сукарно приказал отозвать из заграничной поездки Айдита и члена руководства партии Ньото, с которым президента связывала личная дружба13.

4 августа, еще до возвращения Айдита, Сукарно вызвал командира полка дворцовой гвардии бригадного генерала М. Сабура и командира входившего в этот полк батальона подполковника Унтунга ("унтунг" - по-индонезийски "счастливчик"). Президент спросил, готовы ли они в случае необходимости принять меры против нелояльных генералов. Унтунг ответил согласием14. Эту информацию содержат показания, которые в 1970 г. давал следственной комиссии бывший адъютант Сукарно полковник Б. Виджанарко, свидетель этого разговора. Остается загадкой, почему он не только не пострадал после событий осени 1965 г., но и остался на военной службе на достаточно ответственных постах. Наиболее логично предположить, что он постоянно информировал о действиях и планах президента лиц, впоследствии занявших достаточно высокое положение. Во всяком случае, это, видимо, были не те генералы, против которых готовил акцию президент. Характерно, что на вышедшую на Западе книгу воспоминаний Виджанарко в Индонезии наложен запрет.

7 августа в Джакарту вернулся Айдит. Днем позже он навестил больного Сукарно и встретился с лечившими его врачами, специально присланными из Китая, прогнозы которых относительно исхода болезни были весьма пессимистические15. Для лидера КПИ это могло означать лишь одно - в случае смерти главы государства генералы могли узнать о ней первыми и нанести упреждающий удар по левым организациям. У лидера КПИ наряду с партийной структурой имелась система органов лично ему подчиненного Специального бюро, созданного для работы в вооруженных силах (показное негодование индонезийских военных по этому поводу вряд ли оправданно: при министре обороны действовало Особое управление, занимавшееся внедрением агентуры в КПИ)16. Возглавлял Специальное бюро некто Камарузаман, он же Шам, личность достаточно таинственная, мало кому известная в партии. В ходе судебных процессов после 1965 г. вскрылось, что он и его ближайшие помощники по Специальному бюро поддерживали тесные связи с военной контрразведкой17. Шам и его помощник Боно (Мульоно бин Нгали) были связаны со спецслужбами Джакартского военного округа, а Боно являлся платным осведомителем секретной службы президентской охраны18.

8 то же время, если верить данным, опубликованным индонезийской службой безопасности в 1978 г., деятельность Специального бюро была весьма эффективной - на Центральной Яве, например, связанные с ним группы действовали даже в батальонах, половина командиров которых были людьми КПИ, коммунистам удалось проникнуть на всех уровнях в органы разведки, кадров, территориальных формирований. Из семи помощников начальника штаба военного округа трое были людьми КПИ. Успехи партии в ВВС и ВМФ были якобы еще более впечатляющими19. Но дело не в том, были ли эти оценки преувеличенными, а, скорее, в том, что офицеры видели в компартии наиболее организованную национальную силу, тем более что в некоторых антиимпериалистических лозунгах КПИ была даже левее Сукарно.

По официальной индонезийской версии - достаточно правдоподобной, - между 8 и 11 августа Айдит поручил Шаму "формировать силы для упреждающего удара по Совету генералов, для чего немедленно связаться с теми офицерами, которых намечено использовать"20. Но к этому времени Унтунг, получивший указания Сукарно, сам вышел на контакт с Шамом. Остается неясным, имел ли Унтунг связи с КПИ с 1950 г., как это приписывал ему впоследствии трибунал, или они возникли в процессе подготовки выступления, как говорил он сам21. Но в последнем случае труднее объяснить, почему Унтунг и Шам так безошибочно и быстро вышли друг на друга в августе 1965 года. Вместе с Унтунгом во встречах с Шамом участвовали командир расквартированной в Джакарте пехотной бригады полковник Латиф и несколько офицеров авиации. Унтунг позже заявил, что их объединяла общность не идеологии, а цели - борьба против Совета генералов22.

Острота ситуации нарастала. По данным австралийского историка С. Л. Пендерса, в августе группа генералов во главе с Насутионом и Яни имела бурное объяснение с Сукарно и пригрозила ему взять власть в свои руки, если президент не перестанет взаимодействовать с КПИ. Примечательно, что все поименованные автором участники встречи позже попали в списки лиц, подлежавших устранению в ходе акции по предотвращению правого переворота23.

Параллельно с этим в августе 1965 г. проходили заседания Политбюро ЦК КПИ. Айдит информировал руководство партии о заговоре Совета генералов и о планах лояльных президенту офицеров сухопутной армии выступить против своего командования и спасти Сукарно. Основными вопросами, которые обсуждались в Политбюро, были: поддержать ли акцию офицеров или вести дело к нанесению упреждающего удара24. Руководители партии, не осведомленные о роли и позиции Сукарно в событиях, заняли весьма осторожную позицию. Они считали, что необходимо доложить президенту о сложившейся ситуации, просить его принять необходимые меры, информировать членов партии об опасности переворота и ждать указаний Сукарно. Было решено, что в дальнейшем этой проблемой займется Исполком Политбюро, и после 28 августа Политбюро не собиралось ни разу25. Автором этого решения был Айдит, которому, по всей видимости, уже было известно, что президент имел разговор об упреждающих акциях с Унтунгом и что возможность выбора тактики у КПИ весьма ограничена. Дальнейшие решения принимал фактически лично Айдит, которому помогали 3 - 4 члена Политбюро.

Принципиально важно то, что обсуждение в руководстве КПИ шло под углом зрения предотвращения правого переворота, который радикально изменил бы всю политическую систему страны. Не только не выдвигалась идея захвата власти, но даже лозунг формирования правительства с участием коммунистов было решено на этом этапе не ставить, поскольку сам президент с этим "не спешит"26. Это вовсе не значит, что партия не стремилась к власти или к участию в ней при благоприятном развитии событий, но в рамках планируемой акции эта задача не рассматривалась. К тому же невозможно себе представить, чтобы Сукарно с его мессианским политическим эгоцентризмом, затевая выступление, мыслил себе будущее Индонезии иначе, как под своим непререкаемым лидерством.

Вместе с тем есть основания полагать, что в кругах армии и армейской разведки прилагались усилия, чтобы подтолкнуть КПИ к действиям, которые позволили бы скомпрометировать ее в глазах народа. Генерал Праното Рексосамудро, выступавший впоследствии на одном из судебных процессов, говорил, что, по его мнению, главком сухопутных войск генерал Яни и его заместитель генерал Парман знали о какой-то готовящейся акции и Яни будто бы сказал: "Дадим КПИ выступить первой, и она неизбежно потерпит поражение"27. С этим сообщением перекликаются сведения из письма посла Пакистана в Париже главе своего правительства З. А. Бхутто. В декабре 1964 г. посол сообщал о беседе с офицером голландской разведки, работавшим в НАТО. Тот сказал ему, что Индонезия "готова упасть в лоно Запада, как подгнивший плод". По его словам, западные разведки инспирировали "неподготовленный коммунистический заговор, обреченный на неудачу и призванный дать законную и долгожданную возможность армии сокрушить коммунистов и сделать Сукарно своим пленником"28.

Учитывая, что, как выяснилось впоследствии, в рядах участников выступления было значительное число офицеров разведслужб, можно предположить наличие элемента провокации, стремления придать КПИ роль, выходившую за рамки осмотрительной позиции ее Политбюро. Ту же выжидательную позицию занимало командование ВВС. Главком авиации маршал О. Дани оказывал всемерную материальную и техническую помощь подготовке выступления, но считал, что инициативу следует оставить за офицерами сухопутных войск, то есть за Унтунгом, Латифом и др.

С 6 по 29 сентября состоялось не менее десяти совещаний между Шамом и другими представителями Специального бюро, с одной стороны, и Унтунгом, Латифом и другими офицерами - с другой. Тон на этих совещаниях как будто бы задавал Шам - он вмешивался от имени Айдита не только в политические, но и в военные вопросы (сам Председатель ЦК КПИ ни с кем из военных руководителей предлагаемой акции не виделся, включая и Унтунга, который впоследствии говорил: "Действительно, они (то есть Шам и Поно, заместитель Шама. - А. Д.) называли себя людьми Айдита, но так ли это было на самом деле, я до конца не уверен")29. Унтунг в своих показаниях делал упор на то, что КПИ в планах выступления отводилась вспомогательная роль.

Порой Шам действовал явно провокационно. На одном из совещаний он заявил, что, если Сукарно не одобрит акцию офицеров, придется его отстранить. Это вызвало резкую негативную реакцию присутствовавших военных, в том числе Унтунга, сказавшего, что за сохранение Сукарно у кормила индонезийской революции он готов сражаться не на жизнь, а на смерть. Назревавший скандал с трудом удалось погасить30. Вообще поведение Шама вплоть до его будущих показаний на судебных процессах в 60 - 70-х годах свидетельствует о стремлении придать всей акции максимально прокоммунистический характер - он вел себя как хозяин на совещаниях в сентябре 1965 г., он стремился быть все время на первом плане (в отличие от Айдита) в день выступления, и уже в 1978 г. на процессе Латифа без всякой надобности принял на себя ответственность за приказ о расстреле арестованных генералов, хотя уже были показания одного из подсудимых, что именно он отдал это распоряжение31.

Поведение Шама прямо противоречит линии Политбюро ЦК КПИ, которое стояло на позициях поддержки выступления, но не руководства им. Можно предположить, что Шам и возглавлявшееся им Специальное бюро оказывали чрезмерное воздействие на формирование курса Айдита в вопросах военной политики КПИ вопреки уставным органам партии. Наводит на размышления и еще одно обстоятельство. Военные в Индонезии объединены чувством определенной кастовой замкнутости и превосходства. Поэтому трудно объяснить, почему "штафирка" Шам вел себя с ними столь бесцеремонно, а они не только терпели такое поведение, но и выполняли его распоряжения. "Идеологическими связями", как это представляет официальная историография Индонезии, здесь нельзя ограничиться.

В совещаниях с Шамом и его помощниками со стороны военных участвовали Унтунг, Латиф, командир комендантского батальона расположенной близ Джакарты авиабазы Халим Перданакусума майор Суйоно, командир батальона из бригады Латифа майор Сигит и командир артиллерийской батареи капитан Вахьюди (Сигит позже отошел от дела, не будучи убежден в существовании Совета генералов)32. Активных сторонников они имели и на местах, в том числе в Бандунге на Западной Яве, на Центральной и Восточной Яве, их поддерживал бригадный генерал Супарджо, командовавший частями Стратегического резерва сухопутных войск, расположенными на Калимантане.

Когда стали подсчитывать наличные силы, их оказалось сравнительно немного: один батальон из бригады Латифа, комендантский батальон базы ВВС, артиллерийская батарея и одна рота из батальона Унтунга. Кроме того, предполагалось привлечь два батальона, которые должны были прибыть в конце сентября в Джакарту для участия в параде 5 октября по случаю Дня вооруженных сил33. Принимались в расчет проходившие на авиабазе Халим под руководством офицеров ВВС военное обучение группы ополченцев на случай ожидавшейся войны с Малайзией.

Политическая подготовка выступления шла в то время по крайней мере по нескольким каналам. 23 сентября Сукарно созвал во дворце совещание, на котором первый заместитель главкома сухопутных сил генерал-майор Муршид доложил, что группировка армейских генералов продолжает свою оппозиционную деятельность. Президент приказал командиру дворцовой гвардии генералу Сабуру принять меры против них. Главком ВВС Дани заявил, что авиация полностью поддерживает президента34. В тот же день (возможно, это было простым совпадением) президент распорядился перенести открытие Всеиндонезийского совещания инженеров и техников, на котором он должен был выступать, с вечера 1 октября на вечер 30 сентября35. Через три дня Сукарно дал указания приближенным на случай чрезвычайных обстоятельств, то есть попытки государственного переворота, - сам он должен был вылететь из столицы в Джокьякарту (Центральная Ява), Субандрио - на Суматру, второй заместитель премьера, Й. Леймена (достаточно бесцветный политик), - остаться в Джакарте, а третий заместитель, Х. Салех, был назначен главой делегации, отправлявшейся в Пекин на празднование годовщины образования КНР36.

В течение сентября Шам объехал ряд провинций, где встретился с руководителями местных спецбюро, проинформировал их о предстоящих событиях и дал детальные инструкции, направленные (по официальной индонезийской версии) на то, чтобы поставить предстоящее выступление полностью под контроль местных спецбюро. При этом верный своей линии Шам пошел в инструкциях гораздо дальше решений Политбюро ЦК КПИ в смысле роли партии в готовящейся акции. Члены руководства партии, которые были в сентябре направлены на места, имели значительно более ограниченные задачи - информировать местные парторганизации о Совете генералов, болезни президента и готовящемся выступлении лояльных офицеров. Кроме того, этим членам руководства КПИ предписывалось слушать Радио Джакарты и в случае важных событий взаимодействовать с местными парторганизациями37. Эти инструкции были ближе к линии, одобренной Политбюро.

Впоследствии было много спекуляций в связи с обучением военному делу ополченцев на авиабазе Халим, начатым по приказу маршала Дани в интересах создания системы гражданской обороны на случай обострения развивавшегося тогда конфликта с Малайзией. Несомненно, руководство КПИ, используя ситуацию, старалось обучить военному делу возможно большее число своих кадров. За направление людей на учебу отвечали первый секретарь столичного обкома КПИ Ньоно и генеральный секретарь близкой к КПИ организации "Народная молодежь" Сукатно. Всего на авиабазе Халим было обучено 3700 человек38. Но и подготовка, и использование ополченцев находились под строгим контролем военных, в частности Унтунг впоследствии не разрешил привлекать их к активным действиям ввиду "недостаточной дисциплинированности"39.

На совещаниях военных лидеров готовящегося выступления с руководителями Специального бюро активно обсуждались два вопроса: техническая сторона предстоящей акции и ее политическое содержание. Был составлен список генералов, подлежавших аресту. В их числе министр обороны, начальник Генерального штаба вооруженных сил генерал Насутион, министр-главком сухопутных войск генерал-лейтенант Яни, два его заместителя - генерал-майор Р. Супрапто, ведавший вопросами тыла, и генерал-майор М. Т. Харьоно (финансовая служба и связи с общественностью), генерал-майор Парман, помощник главкома по разведке, бригадный генерал Д. И. Панджаитан, помощник по тылу, и бригадный генерал С. Сутойо, военный прокурор сухопутных войск.

Принцип формирования этого списка представляет загадку. Высказывалось мнение, что в него вошли члены кабинета, якобы составленного для замены правительства Сукарно. Возможно также, что выбор пал на тех, кто участвовал в упомянутом бурном совещании в президентском дворце в августе 1965 года. К некоторым из них Сукарно питал личную неприязнь - Насутиону, Парману, Сутойо. Возможна и глубоко скрытая игра различных клик в армейском генералитете. Во всяком случае, настораживает, что, несмотря на большое число людей, вовлеченных в подготовку акции, сведения о ней не дошли до высшего военного руководства. Утечки информации не могло не быть хотя бы потому, что в деле участвовали многочисленные офицеры спецслужб в центре и на местах. Вопрос лишь в том, кто не дал этой информации дойти по назначению (скажем, до Насутиона или Яни).

В течение сентября были сформированы руководящие органы выступления. Во главе их было решено поставить Центральное командование, куда вошли подполковник Унтунг в качестве командующего, а также Латиф, майор ВВС Суйоно, Шам и Поно - на двух последних возлагались политические вопросы и работа с массами40. Хотя по официальной индонезийской версии во главе всего предприятия стоял Председатель ЦК КПИ Айдит, имеющиеся объективные материалы этого не подтверждают. Не следует также переоценивать того факта, что политическая сторона дела была возложена на Специальное бюро КПИ. Ведь подлинный архитектор акции Сукарно и его военные сторонники вовсе не намеревались придавать выступлению самостоятельное значение.

Для захвата генералов были созданы боевые группы, в состав которых вошли подразделения президентской гвардии, пехоты и парашютистов-десантников ВВС. Вопреки официальной версии ополченцы не были в них включены, поскольку против этого возражал Унтунг. Отдельной группе были поручены захват и охрана жизненно важных объектов столицы, включая дворец президента, радиоцентр и др. Джакарта была разделена на секторы, где войскам должны были оказывать помощь группы ополченцев под общим руководством члена Политбюро ЦК КПИ, первого секретаря Джакартского обкома партии Ньоно. Оружие для них должно было выделяться со складов ВВС. Еще одна группа подразделений сосредоточивалась на авиабазе Халим и в прилегающих деревнях с задачей охраны штаба движения и в качестве резерва.

Сукарно был в курсе всех основных событий. Еще 17 августа в речи по случаю Национального дня он сказал: "Даже если кто-то был в 1945 г. отважным генералом, а сейчас раскалывает национальное единство... он становится реакционером". Эту же мысль он повторил в выступлении перед членами левой студенческой организации 29 сентября, подчеркнув, что генералы, ставшие контрреволюционерами, должны быть сокрушены41. В тот же день Сукарно встретился с главкомом ВВС Дани, первым заместителем главкома сухопутных войск генералом Муршидом, генералом Сабуром и некоторыми другими приближенными. Он торопил их с принятием мер против нелояльных генералов и обещал Муршиду поставить его на место Яни. Президент приказал одному из своих адъютантов вызвать Яни на утро 1 октября в загородный дворец в Богоре, примерно в 70 км от столицы42 (хотя, судя по его поведению вечером 30 сентября, Сукарно не собирался наутро быть в Богоре). Возможно, однако, что точная дата выступления была еще ему неизвестна. Лишь вечером 29 сентября руководители акции решили начать ее в ночь на 1 октября. Она получила название "Движение 30 сентября".

В эти же дни состоялись встречи, оказавшие позже, может быть, решающее воздействие на исход событий. Много лет спустя за пределами Индонезии были распространены показания, данные Латифом на допросах и на судебном процессе. Он заявил, что за два дня до выступления был вместе с семьей в гостях у командующего Стратегическим резервом генерал-майора Сухарто, под началом которого служил раньше43. Латиф заговорил с Сухарто о Совете генералов. "Он ответил мне, что накануне узнал от своего прежнего подчиненного из Джокьякарты по имени Субагьо о существовании совета армейских генералов, планирующих переворот против президента Сукарно и его правительства. Сухарто считал, что это нужно расследовать"44. Поздно вечером 30 сентября, уже после того, как был назначен час выступления, как утверждал Латиф, он по поручению Супарджо и Унтунга вновь встретился с Сухарто (на сей раз в госпитале, где генерал навещал своего больного сына) и проинформировал его об их планах. Сухарто якобы одобрил их и в ходе беседы не сказал ничего, что могло бы рассматриваться как запрещение акции. Отсутствие негативной реакции со стороны Сухарто стало, по словам Латифа, для них моральной поддержкой45.

У нас нет полной уверенности в подлинности показаний Латифа, хотя индонезийская печать сообщала об этих встречах46. Показания были даны в 1978 г. - от ареста до суда над Латифом прошло более 12 лет. Его приговорили к пожизненному заключению в отличие от сотоварищей по руководству "Движением 30 сентября", приговоренных к смерти. Латиф, если бы он действительно был обладателем столь важной информации, должен был понимать, что единственный способ купить себе жизнь - молчание. Его откровенность кажется неестественной. Возможно, есть и другие обстоятельства, нам неизвестные. Но в пользу показаний Латифа говорит тот факт, что лидеры "Движения" не включили Сухарто в список лиц, подлежавших аресту, и не пытались как-то иначе его нейтрализовать, хотя именно под его командованием находились самые боеспособные соединения армии, которые он мог в любой момент бросить в дело.

Вечером 30 сентября Унтунг передал через офицеров охраны президенту, выступавшему на открытии Всеиндонезийского совещания инженеров и техников во Дворце спорта, записку, в которой сообщалось, что акция начнется через несколько часов47. Сукарно внешне никак не прореагировал на это сообщение. После выступления он заехал во дворец, а затем в дом одной из своих жен, где остался до утра.

Поздно вечером того же дня на авиабазу Халим прибыли все основные лидеры "Движения". Туда же был доставлен Айдит и размещен в отдельном доме, примерно в двух километрах от "Центрального командования". Некоторые исследователи (например, научный сотрудник Оксфордского университета Н. Максуэлл) сомневаются, находился ли он вообще на авиабазе Халим в ночь на 1 октября48. Мы считаем, что он был там, но смысл его пребывания на базе не вполне ясен. Возможно, лидера КПИ постарались изолировать от партии, чтобы он с его исключительными полномочиями не поднял КПИ на действия, выходящие за рамки той роли, которая была отведена ей по плану "Движения".

Он начал осуществляться вскоре после полуночи. Находившиеся в распоряжении "Движения" батальоны, прибывшие с Центральной и Восточной Явы, за исключением нескольких подразделений, направленных на авиабазу Халим, заняли позиции на площади перед дворцом президента; непосредственно во дворце и вокруг него службу несла дворцовая гвардия. Сукарно в резиденции не было, но лидеры акции, предпринятой для его защиты, об этом не знали.

Сразу после полуночи с авиабазы Халим были отправлены группы для захвата намеченных к аресту генералов. Трое из них - Яни, Панджаитан и Харьоно - были убиты на месте, якобы при попытке оказать сопротивление, Насутиону удалось бежать, при этом погибла его маленькая дочь, а принятый в темноте за Насутиона его адъютант схвачен, увезен на базу и там расстрелян. Жестокость по отношению к пленным кажется бессмысленной - коль скоро их обвиняли в заговоре против президента, следовало допросить виновных и получить доказательства, оправдывающие всю акцию. Но и взятые живыми генералы Супрапто, Парман и Сутойо были отвезены на авиабазу Халим, где были убиты по приказу Латифа (хотя Шам позже настойчиво старался приписать себе эту сомнительную заслугу)49.

Вероятной причиной такой поспешности представляется желание военных лидеров "Движения" проделать всю "грязную работу" до того, как итоги ночной операции будут доложены президенту. Унтунг, Латиф, Супарджо, Дани, зная характер Сукарно, его склонность к компромиссам, к уходу от жестких решений, могли опасаться, что, если перед президентом предстанут мятежные генералы, он ограничится "отеческим" выговором или иной формой прощения. А тогда руководители "Движения", офицеры и генералы, занимавшие второстепенное положение в армии, были бы отданы на милость своих начальников, которых они только что пытались устранить. Но нельзя исключить и другой вариант - Сукарно умышленно избежал причастности к этой кровавой части акции и именно для этого провел ночь вне досягаемости лидеров инициированного им движения, не поддерживая с ними связи и обеспечив себе алиби.

Рано утром, специально выделенные подразделения заняли "Радио Республики Индонезии". В 6 час. утра генерал Супарджо выехал во дворец для доклада президенту о событиях ночи, но не нашел там главы государства, которого спасал от заговорщиков. Сукарно в это время разбудили в доме его жены и доложили, что в городе "что-то неладно". Он принял решение выехать на авиабазу Халим. Это решение президент позже объяснял желанием иметь в своем распоряжении самолет, чтобы срочно покинуть столицу в случае нежелательного развития событий50, не уточняя, какое развитие он считал для себя нежелательным.

Между тем утром 1 октября разворачивался еще один слой событий, оказавшийся во многом решающим. Генерала Сухарто, который, по его словам, спал дома, разбудили в 5 час. 30 мин. докладом о перестрелке у домов генералов Насутиона и Харьоно. Через час он был в своем штабе поблизости от президентского дворца. Меньше, чем час спустя он услышал по радио сообщение "Движения" о мерах, принятых против Совета генералов.

По словам Сухарто, он действовал не торопясь. "Моими первыми шагами было выяснить лояльность войск, находившихся в Джакарте, - армии, авиации, флота и полиции. Затем я приказал лояльным частям быть в боевой готовности, но оставаться в казармах". При этом он, по его словам, опирался на постоянно действующий приказ по сухопутной армии, согласно которому он замещал Яни в отсутствие последнего51. В тот утренний час само понятие "лояльность войск" (кому?) было довольно расплывчатым. Одновременно с выяснением обстановки Сухарто пытался наладить контакты и взаимопонимание с командирами войск, окруживших президентский дворец.

В 9 час. Сукарно прибыл на авиабазу Халим, где Дани и Супарджо доложили ему о событиях ночи (в общих чертах он узнал о них еще в Джакарте). Характерно, что докладывал президенту не глава "Движения" Унтунг, а его более высокопоставленные соратники. Реакция Сукарно была своеобразной. Он, по словам свидетелей, похлопал Супарджо по плечу, сказав: "Ты неплохо поработал", - философски заметил, что такие вещи случаются в ходе революции, и приказал прекратить кровопролитие. Его явно встревожило бегство Насутиона, и он сказал, что это может "иметь свои последствия"52. Сукарно поинтересовался, почему главой "Движения" стал Унтунг, на что Супарджо ответил: его сочли наиболее подходящим53.

Однако не произошел главный акт сценария - президент уклонился от официального благословения акции. О причинах этого остается только догадываться. Возможно, Сукарно обеспокоило, что самый популярный в стране военачальник - Насутион - остался жив, и поэтому он не был уверен в исходе предприятия. Но в других случаях президент вел себя так, будто принял на себя руководящую роль в "Движении". Сукарно вызвал к себе главкомов флота и полиции, командующего столичным военным округом и второго заместителя премьера, Леймену. Главком ВВС Дани находился на авиабазе с вечера 30 сентября и утром 1 октября издал приказ, в котором выражалась поддержка "Движения"54. Сухарто среди вызванных к президенту лиц не фигурировал.

С прибывшими к нему военачальниками (кроме командующего округом генерала У. Вирахадикусума) президент обсудил кандидатуры на пост главкома сухопутных войск. Среди пяти кандидатов был и Сухарто, но Сукарно отвел его за "упрямство", как, впрочем, и Муршида, которому уже обещал это место. Наконец, общее руководство армией он принял на себя, а временно исполняющим обязанности главкома назначил генерал-майора Праното - малоизвестного в армии, но сыгравшего довольно двусмысленную роль в процессе подготовки "Движения". Одному из своих адъютантов, Виджанарко, президент поручил вызвать к нему Праното.

Во время этих обсуждений по радио были переданы еще два сообщения. В первом говорилось о сформировании Революционного совета, к которому переходила вся полнота государственной власти. Кабинет министров объявлялся распущенным. Во главе Совета стоял президиум, а в состав его вошли Унтунг (председатель) и четыре его заместителя (офицеры, представлявшие сухопутные войска, авиацию, флот и полицию). В совет был включен ряд высших офицеров вооруженных сил и представителей политических партий (как потом выяснилось, большинство из них не имело к "Движению" никакого отношения и узнало о своем назначении лишь из радиопередач). Предписывалось создавать революционные советы в провинциях, районах, уездах и деревнях. В другом сообщении говорилось об упразднении всех воинских званий выше подполковника (этот чин носил Унтунг) и о повышении в званиях всех рядовых и унтер-офицеров, участвовавших в выступлении. Ни имя Сукарно, ни его статус в новой структуре не упоминались.

Унтунг позже утверждал, что проекты подписанных им документов он получил от Шама55. Находившийся с Айдитом на авиабазе Халим один из старейших деятелей КПИ, И. Субекти, показал, что по поручению Председателя ЦК КПИ он перепечатывал и редактировал эти проекты. В то же время адъютант президента Виджанарко утверждал, что видел список членов Революционного совета в руках Сукарно56. Но важнее не установление авторства документов Революционного совета, а ответ на вопрос, было ли положение о переходе всей власти в руки Совета оплошностью его лидеров или чьим-то сознательным стремлением представить всю акцию как антисукарновский переворот и дать повод к ее подавлению.

Сукарно и его окружение на авиабазе Халим 1 октября отнюдь не восприняли декреты Революционного совета как враждебную акцию. Участники событий впоследствии говорили, что роспуск кабинета и переход власти к Совету был промежуточным шагом, за которым должны были последовать радикальные меры со стороны президента. Это отчасти объясняет, почему в документах "Движения" нет и намека на мало-мальски серьезные программные положения. Когда Унтунга, еще будучи на базе, один из его товарищей спросил, не слишком ли далеко они зашли, он ответил: "Это же все равно только на время". На судебном процессе Унтунг заявил: "Для меня роспуск кабинета был средством достижения цели - чистки от сторонников Совета генералов. После выполнения этой задачи Ревсовет должен был вновь подчиниться президенту". В том же смысле показывал на допросах и Шам57. И Сукарно, надо полагать, думал так же, однако это не меняет общественного звучания документов, придававших "Движению" характер антисукарновского путча.

Адъютант президента Виджанарко, посланный в Джакарту за генералом Праното, направился прямо в штаб Стратегического резерва. Из его слов Сухарто понял или мог понять, что в новой структуре власти ему не отводится достойного места. Он передал Сукарно: 1. генералы Праното и Умар Вирахадикусума не прибудут к президенту, дабы не увеличивать числа жертв; 2. генерал Сухарто временно принял на себя командование сухопутными войсками на основании постоянно действующего приказа; 3. просьба в дальнейшем все распоряжения президента передавать через генерала Сухарто; 4. генерал Сухарто просит полковника Виджанарко принять меры, чтобы вывезти президента с авиабазы Халим, которая подвергнется удару войск Стратегического резерва58.

Этот ответ, по мнению многих исследователей, означал, что командующий Стратегическим резервом решил разыграть самостоятельную партию, используя имевшиеся у него силы. К вечеру войска "Движения", дислоцированные вблизи президентского дворца, не получая ни распоряжений, ни пищи, частично перешли в расположение штаба Сухарто, частично отошли к авиабазе Халим. Лишь к 17 час. к Сухарто прибывают подразделения десантников (они явно не очень спешили, если учесть, что их казармы находились близ столицы). Через полтора часа они получили приказ занять радиоцентр59, а еще через полчаса - выступить на авиабазу Халим. Десантники и на этот раз неторопливы - они подходят туда лишь к 3 час. утра 2 октября.

Сообщение вернувшегося на базу Виджанарко, что Сухарто выступил против "Движения", привело к резкому перелому в ситуации и было воспринято как явный знак поражения (в силу каких-то причин раньше такая возможность даже не рассматривалась). Возник вопрос, куда бежать. Президент хотел вылететь в Джокьякарту, Дани уговаривал его укрыться на базе ВВС на Восточной Яве, но Леймена и Виджанарко убедили его выехать в Богор. Думается, что они действовали по согласованию с Сухарто, который отнюдь не был заинтересован, чтобы все еще полновластный президент оказался вне сферы досягаемости. По свидетельству Виджанарко, Сукарно был растерян и плохо владел собой60. По прибытии президента в Богор по Радио Джакарты было передано сообщение начальника его охраны генерала Сабура, что Сукарно находится в добром здравии и вновь осуществляет руководство государством61. Слово "вновь" могло быть первым признаком, что президент намерен отмежеваться от "Движения".

Айдит на самолете ВВС в ночь на 2 октября вылетел в Джокьякарту. По- видимому, он не имел связи с руководством КПИ и не смог скорректировать дальнейшие действия партии с учетом изменившейся обстановки. Во всяком случае, утром 2 октября центральный орган КПИ "Harian Rakjat" в редакционной статье выразил одобрение и поддержку "Движению", хотя и с оговоркой, что оно является внутренним делом сухопутных войск. В тот же день было опубликовано заявление командования ВВС, которое во изменение приказа маршала Дани, изданного накануне, гласило, что ВВС не вмешиваются в дела других видов вооруженных сил, не имеют отношения ни к "Движению", ни к "Ревсовету", хотя и одобряют все меры по чистке "орудий революции", проводимые в соответствии с курсом президента62.

После отлета Айдита Шам встретился с военными лидерами "Движения". Обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что акция потерпела поражение, продолжать ее невозможно и следует распустить участвовавшие в ней войска. Показательно, что для принятия этого принципиального решения согласия Айдита или кого-либо другого из руководителей КПИ не потребовалось.

Через несколько дней ставшая хозяином положения армия объявила происшедшие события организованной компартией попыткой государственного переворота, направленного против президента. Документы Революционного совета и статья в "Harian Rakjat" были использованы для подтверждения этого тезиса. Не изменило положения заявление ЦК КПИ от 5 октября, что компартия непричастна к "Движению", имена членов партии были включены в состав Революционного совета без ее ведома и что она доверяет политическое урегулирование кризиса главе государства63. Началась жестокая антикоммунистическая кампания. Она стала первым этапом длительной борьбы за радикальное изменение всей политической структуры и ориентации страны. Эта борьба привела к смещению в 1967 г. президента Сукарно, которого его противники обвинили в прямом участии в событиях осени 1965 года. (Ставший его преемником на посту главы государства Сухарто постарался хотя бы формально отвести от Сукарно это обвинение.)

В последние месяцы 1965 г. погибли многие тысячи членов КПИ, не имевшие никакого отношения к происшедшим событиям64. Без суда и следствия были уничтожены захваченные армией ведущие лидеры КПИ, которые могли бы пролить свет на подлинную подоплеку и характер событий, и истинную роль в них конкретных лиц. Суду был предан лишь Ньоно, имевший формальное отношение к "Движению" - он был ответственным за обеспечение военным поддержки в столице, но фактически так и не приступил к выполнению этой задачи ввиду полной неясности обстановки. Он, по-видимому, не знал тайных пружин, управлявших событиями.

Айдит, покинув авиабазу Халим, скрывался в деревнях Центральной и Восточной Явы. В начале октября он нелегально направил несколько писем Сукарно с призывом остановить начавшийся террор, но это было уже не в силах президента. Сурабайская газета "Djalan Rakjat" опубликовала 6 октября его письмо, адресованное восточнояванскому обкому КПИ от 2 октября 1965 г., в котором "Движение" характеризовалось как внутреннее дело армии; компартия в него не вмешивается, однако одобряет все меры по обеспечению безопасности республики и президента65. Айдит был выдан провокатором и задержан 22 ноября 1965 года. Арестовавший его офицер, впоследствии видный армейский генерал Ясир Хадиброто, позднее вспоминал, что Айдит по его предложению написал показания. После этого Хадиброто повез его в Джакарту, но по дороге изменил свое решение и расстрелял пленника.

Когда доложили об этом Сухарто, который к тому времени стал командующим операциями по восстановлению безопасности порядка в стране, он сказал, что принимает на себя ответственность за эти действия. Через два дня после убийства Айдита написанный им документ и сделанные после ареста фотографии были сожжены по приказу командующего военным округом генерала Сурьосумпено66. Когда Сухарто доложил президенту о смерти Айдита, тот ограничился фразой: "Ну раз убит, тут уж ничего не поделаешь"67.

Сукарно почти полтора года вел безнадежную борьбу за власть. Под нажимом своих противников он в ряде случаев осудил "Движение", но эти его высказывания имели известный налет двусмысленности. В послании высшему органу государственной власти Индонезии Временному народному консультативному конгрессу 10 января 1967 г. он вновь заявил, что "Движение 30 сентября" было для него полнейшей неожиданностью и что причинами его были, во-первых, "оплошность" (использованное им в данном случае индонезийское слово было весьма уклончивым) руководства КПИ, во-вторых, изощренная подрывная деятельность империализма и, в-третьих, то, что действительно были лица, которые неправильно вели себя68. Под последними он подразумевал своих противников в армии. Как вспоминала жена Сукарно Ратна Сари Деви, самый близкий к нему человек в первое после описываемых событий время, в частных разговорах он настаивал, что КПИ ни в какой мере не была ответственной за то, что произошло в те дни69.

События осени 1965 г., их исход, непосредственные и более отдаленные последствия не были лишь цепью случайностей, и если бы Сукарно, находясь на авиабазе Халим, официально благословил действия "Движения", то это не направило бы все дальнейшее развитие Индонезии на многие годы по другому пути. Конечно, каждое из конкретных событий тех дней могло быть и часто было следствием случайности, неорганизованности и беспечности одних, нерешительности других, корыстных расчетов третьих, прямых провокаций и обмана со стороны четвертых. Если же абстрагироваться от частностей, то следует констатировать, что акция в ночь на 1 октября 1965 г. не была путчем ни со стороны подполковника Унтунга, ни тем более Компартии Индонезии, ибо в ней не было обязательной для путча черты - намерения захватить власть.

События 30 сентября - 1 октября 1965 г. в Индонезии представляли собой попытку главы государства предотвратить государственный переворот, прибегнув к антизаконным методам. (Впрочем, в условиях авторитарного режима грань между законными и антизаконными деяниями власти нередко бывает размытой.) Важно выяснить, что в действиях Унтунга и его соратников было прямым исполнением воли президента, что - "эксцессом исполнителя", а что - следствием злого умысла посторонних сил. Но, как бы то ни было, вся полнота ответственности за "30 сентября" лежит на Сукарно. И эта ответственность только усугубляется его положением харизматического лидера в стране с недостаточно развитой политической и правовой культурой, где каждое слово или действие "отца нации" может иметь самые непредсказуемые последствия.

Противостояние политических сил в Индонезии, обозначившееся в 1965 г., и масштабы потрясений, обрушившихся на нее после "30 сентября", были следствием остроты и запущенности социальных антагонизмов в индонезийском обществе и экономике, отсутствия у государственной власти реальной концепции и программы вывода страны из кризиса. Когда Сукарно в одной из речей в конце октября 1965 г. назвал "Движение" всего лишь рябью на поверхности океана индонезийской революции, он был прав, хотя и не в том смысле, который имел в виду. И если предположить, что ему и его сторонникам удалось бы в октябре 1965 г. отвести непосредственную угрозу от режима "направляемой демократии", то вскоре или даже немедленно вслед за этим должно было произойти новое обострение противоречий вокруг путей дальнейшего развития Индонезии.

Примечания

1. Из советских работ см.: ГАЛИНИН С. И. Буржуазная историография Движения 30 сентября в Индонезии. - В кн.: Источниковедение и историография стран Юго-Восточной Азии. М. 1971; СИМОНИЯ Н. А. Путь индонезийской революции. - Азия и Африка сегодня, 1967, N 6; основанные на изучении оригинальных материалов исследования А. Б. Резникова, опубликованные в 70-х годах и во многих отношениях предварившие предлагаемую работу. Следует назвать и документ Коммунистической партии Индонезии: Jawaban PKI kepada KOPKAMTIB. Jakarta. Maret, 1979. Diperbanyak dan disebarkan oleh Redaksi "Tekad Rakyat".

2. Political Power and Communications in Indonesia. Los Angeles - Lnd. 1978, p. 101.

3. VITTACHI T. The Fall of Sukarno. N. Y. - Washington. 1967, p. 48.

4. MAY B. The Indonesian Tragedy. Lnd. Henley and Boston, 1978, p. 119.

5. Ibid., p. 126.

6. Tanahair, Djanuari, 1965, pp. 21 - 23 (Koln).

7. G-30-S Dihadapan Mahmillub. Perkara Dr. Subandrio, Dj. 1. Djakarta. 1967, p. 108.

8. Gerakan 30 September Partai Komunis Indonesia. Dikeluarkan oleh Komando Operasi Pemulihan Keamanan dan Ketertiban. Jakarta. 1978, p. 91.

9. JONES H. P. Indonesia: The Possible Dream. N. Y. 1978, pp. 377 - 378.

10. Perkara Dr. Subandrio, p. 89.

11. G-30-S Dihadapan Mahmillub. Perkara Njono. Djakarta. 1966, p. 133.

12. DAKE A. In the Spirit of the Red Banteng. Indonesian Communists between Moscow and Peking, 1959- 1965. The Hague. P. 1973, p. 381.

13. Perkara Dr. Subandrio, p. 140.

14. KARNIR. S. The Devious Dalang. Sukarno and the So-Called Untung Putsch. Eye Witness Report by Bambang S. Widjanarko. The Hague. 1974, pp. 21,124 (Сабур в ходе последующих событий играл довольно уклончивую роль).

15. DAKEA. Op. cit., р. 398.

16. Suara Karya, 30. IX. 1985.

17. Kompas, 31.I.1972.

18. MAY B. Op. cit., p. 112; Kompas, 21.I.1972; Indonesia Raya, 21.I.1972.

19. Gerakan 30 September, pp. 63 - 65.

20. Ibid., p. 95.

21. G-30-S Dihadapan Mahmillub. Perkara Untung. Djakarta. 1966, pp. 203, 37.

22. Ibid., p. 49.

23. PENDERS C. L. M. The Life and Times of Sukarno. Lnd. 1974. pp. 185 - 186.

24. Perkara Njono, pp. 36 - 47.

25. Ibid.

26. Ibid., p. 36.

27. Kompas, 29.I.1972.

28. Journal of Contemporary Asia Quarterly, 1979, N 2, p. 252.

29. Perkara Untung, p. 213.

30. Perkara Njono, pp. 211 - 212.

31. Pelita, 17.V.1978.

32. Gerakan 30 September, p. 102.

33. Ibid., pp. 102 - 103.

34. KARNI R. S. Op. cit., p. 13.

35. Suluh Indonesia, 24.IX.1965.

36. Gerakan 30 September, p. 93.

37. Perkara Njono, p. 137.

38. Gerakan 30 September, p.110.

39. Perkara Untung, pp. 46 - 49.

40. Ibid., p. 39.

41. Цит. по: HUGHES J. Indonesian Upheaval. N. Y. 1967, p. 13.

42. KARNI R. S. Op. cit., p. 15.

43. Унтунг тоже раньше был подчиненным Сухарто, который его хорошо знал и даже был гостем на его свадьбе, а генерал Супарджо осенью 1965 г. являлся прямым подчиненным Сухарто (Suara Karya, 2.X.1985).

44. Journal of Contemporary Asia Quarterly, 1979, N 2, p. 249.

45. Ibid., p. 250.

46. Pelita, 10.V. 1978.

47. Tempo, 21.VII.1990, p. 109.

48. Journal of Contemporary Asia Quarterly, 1979, N 2, p. 224.

49. Perkara Untung, p. 97; Pelita, 17.V. 1978.

50. Fakta-fakta Persoalan Sekitar "Gerakan 30 September". Djakarta. 1966, p. 39.

51. ROEDER O. G. The Smiling General. Djakarta. 1969, pp. 12 - 13. Не совсем понятно, почему этот приказ не фигурировал в расчетах руководителей "Движения", по крайней мере генерал Супарджо и полковник Латиф должны были о нем знать. Насколько нам известно, оригинал этого документа нигде опубликован не был.

52. ROEDER O. G. Op. cit., pp. 19 - 20.

53. Perkara Untung, p. 60.

54. Fakta-fakta Persoalan, p. 46.

55. Perkara Untung, p. 51.

56. Angkatan Bersenjata, 17.X.1972; Kompas, 25.I.1972.

57. Perkara Njono, p. 221; Perkara Untung, p. 52; Pelita, 17.V.1978.

58. Gerakan 30 September, p. 144.

59. ROEDER O. G. Op. cit., p. 14.

60. KARNI R. S. Op. cit., p. 35.

61. Fakta-fakta Persoalan, p. 29.

62. Ibid., pp. 46 - 47 ("орудиями революции" в Индонезии именовались все государственные институты, партии, общественные организации).

63. Gerakan 30 September, p. 191.

64. В США опубликованы данные о том, что американское посольство в Джакарте, используя свои разведывательные возможности, оказывало индонезийской армии помощь в борьбе против левых сил (индонезийская сторона, впрочем, опровергла это сообщение) (Far Eastern Economic Review, 2.VIII. 1990, p. 18; Washington Post, 21.V.1990).

65. Цит. по: VITTACHI T. Op. cit., pp. 116 - 117.

66. Suara Karya, 2 - 3.X.1984.

67. Suara Karya, 2.X.1985.

68. Surat Perintah 11 Maret. Surabaya, 1969, pp. 153 - 154.

69. MAYB. Op. cit., p. 128.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Yingcong Dai. A Disguised Defeat: The Myanmar Campaign of the Qing Dynasty
      Автор: hoplit
      Просмотреть файл Yingcong Dai. A Disguised Defeat: The Myanmar Campaign of the Qing Dynasty
       
      Yingcong Dai. A Disguised Defeat: The Myanmar Campaign of the Qing Dynasty // Modern Asian Studies. Volume 38. Issue 01. February 2004, pp 145 - 189.
      Автор hoplit Добавлен 09.01.2020 Категория Китай
    • Yingcong Dai. A Disguised Defeat: The Myanmar Campaign of the Qing Dynasty
      Автор: hoplit
      Yingcong Dai. A Disguised Defeat: The Myanmar Campaign of the Qing Dynasty // Modern Asian Studies. Volume 38. Issue 01. February 2004, pp 145 - 189.
    • Погадаев В. А. Ахмад Бустаман и Народная партия Малайи
      Автор: Saygo
      Погадаев В. А. Ахмад Бустаман и Народная партия Малайи // Вопросы истории. - 2015. - № 11. - С. 124-132.
      Ахмад Бустаман (1920—1983) появился на политической арене Малайи в конце 1930-х гг. как один из лидеров малайской националистической организации «Союз молодых малайцев» (СММ)1, объединившей радикально настроенную интеллигенцию (преимущественно учителей), выступавших с критикой малайской аристократии и буржуазии за их сотрудничество с англичанами и уже в тот период ставивших вопрос о предоставлении Малайе независимости2.
      Бустаман, как отмечают многие исследователи, находился под влиянием революционных идей индонезийских эмигрантов, бежавших в Малайю после разгрома антиголландского восстания 1926— 1927 гг., а затем — лидера Национальной партии Индонезии Сукарно3. В 1938 г. он вместе с другими руководителями СММ был арестован и брошен в тюрьму, где находился до прихода в страну в 1942 г. японцев. Бустаман, как и многие азиатские революционеры того периода, связывал с ними надежды на достижение независимости страны. Поэтому он пошел на сотрудничество с японской администрацией и даже окончил специальные курсы пропагандистов.
      В сентябре 1944 г., когда японцы заявили, что намерены предоставить Индонезии независимость, он в числе других бывших лидеров СММ потребовал независимости Малайе как части Индонезии. Концепция Великой Малайи (создание Федерации малайских народов) была чрезвычайно популярна среди радикальной части малайцев, и в начале 1945 г. они при поддержке со стороны японской военной администрации создали организацию КРИС4, которая связывала будущее Малайи с Индонезией. Характерно, что на учредительном собрании этой организации присутствовали индонезийские лидеры Сукарно и Хатта5.
      После капитуляции Японии и возвращения англичан в Малайю КРИС распалась, но ее дело было продолжено созданной в конце 1945 г. Малайской национальной партией (МНП). В числе ее основателей фигурировало и имя Бустамана. На съезде партии в Ипо в ноябре 1945 г. была принята резолюция, объявившая Малайю частью Индонезии, и провозгласившая национальным флагом Малайи красно-белый индонезийский стяг.

      В феврале 1946 г. в Ипо — столице своего родного штата — Бустаман сформировал молодежную организацию МНП — Поколение пробуждающейся молодежи (АПИ)6. Вдохновленный августовской революцией индонезийского народа (1945 г.) Бустаман выступал за насильственные методы завоевания независимости и провозгласил лозунг АПИ — свобода путем кровопролитной борьбы7. АПИ под руководством Бустамана проводила большую работу по военной подготовке молодежи, поддерживая тесные связи с молодежными организациями на Яве и Суматре8. АПИ была также одной из организаций Всемалайского совета объединенных действий (объединенного фронта), деятельность которого направлялась Компартией Малайи (КПИ)9.
      В 1948 г. после запрещения КПМ и введения в стране чрезвычайного положения Бустаман как один из активных борцов за независимость был снова брошен в тюрьму и освобожден лишь в июне 1955 г. после прихода к власти Союзной партии10.
      Годы заключения не сломили волю борца, и уже через пять месяцев после освобождения он заявил, что создает новое политическое объединение — Народную партию Малайи (НПМ) и что бывшие члены АПИ уже поддержали его11. 11 ноября такая партия была создана. На учредительном съезде НПМ присутствовало 35 человек — все малайцы. Однако партия была открыта для всех. «Борьба НПМ, — заявил ее генеральный секретарь Вахаб бин Маджид, — основывается на страданиях всех народов Малайи»12.
      Основной целью НПМ стала борьба против всех форм колониализма и за немедленное предоставление стране независимости, которая под влиянием воззрений Бустамана рассматривалась лидерами НПМ как шаг на пути создания более широкого объединения, включающего Малайю, Сингапур, Саравак, Северное Борнео (Сабах), Бруней. Большое значение придавалось связям с Индонезией. Как отмечает австралийский историк Вэсил, «лидеры НПМ и не представляли, как Малайя сможет существовать и отстаивать свою независимость без поддержки Индонезии»13.
      Идеологией партии в соответствии с Уставом был провозглашен мархаэнизм — «сложная эклектическая доктрина, проникнутая духом своеобразного азиатского народничества»14. Мархаэнизм НПМ мало чем отличался от мархаэнизма Сукарно 1930-х гг. в Индонезии. Характерным для него была идея о нерасчлененности народной массы на классы. Под мархаэнами, в частности, понимались все те, кто «беден вне зависимости от того, продает он рабочую силу или нет, имеет средства производства или нет», то есть рабочие, крестьяне, батраки, рыбаки, студенты, а также мелкая буржуазия и мелкие служащие. Само учение мархаэнизма включало в себя два понятия — социо-национализм и социо-демократию. Первый трактовался как национализм нового типа, отличный от буржуазного. В своем внутреннем аспекте он был обращен против английского господства в стране, в международном — означал солидарность порабощенных и зависимых народов Азии и всего мира против колониализма и империализма, в «поддержку усилий, направленных на достижение независимости повсюду, ибо с достижением независимости можно будет покончить с капитализмом»15. Бустаман призывал создать объединенный политический фронт для достижения независимости.
      Основная внутренняя задача социо-национализма — ликвидация колониальной зависимости Малайи. Бустаман, подчеркивая, что независимость не является самоцелью, вслед за Сукарно называл ее «золотым мостом» в лучшее общество. После достижения независимости социо-национализм должен сохранить лишь свою внешнюю функцию, а внутри страны уступить свое место социо-демократии, основной целью которой является построение нового, «справедливого и процветающего общества», в котором богатства страны используются в интересах народа. Задачи, поставленные перед социо-демократией, по замыслу лидера НПМ, обусловливали ее качественное отличие от буржуазной демократии. Последняя, говорил он, обеспечивает простому народу лишь политическое равенство, а социо-демократия должна дать народу равенство и в области экономики, в распределении материальных и духовных благ и в общественной жизни.
      Большую роль Бустаман отводил государству. Предполагалось, что все важнейшие секторы народного хозяйства, «от развития которых зависит благосостояние масс» (особенно горнодобывающая промышленность и производство каучука), станут собственностью государства, и что оно же будет осуществлять контроль над распределением жизненно необходимых продуктов16. В программе социо-демократии НПМ нашли отражение и интересы рабочего класса. Первый пункт программы призывал «защищать, поддерживать и вести рабочих на борьбу с капиталистами». Однако в целом она составлялась в расчете на привлечение крестьянства. Идеи кооперирования и взаимопомощи (готонг-ройонг), провозглашенные основой народного хозяйства нового общества, по замыслу руководителей НПМ, должны были привлечь крестьянское население. Сам Бустаман называл партию «аграрно-социалистической».
      Проповедовался также отказ от «расизма, эгоизма, милитаризма, авантюризма, оппортунизма и догматизма».В мархаэнизме НПМ, как и в теории Сукарно, можно обнаружить и отдельные элементы «исламского социализма». Бустаман, выступая в конце 1961 г. на съезде партии, заявил, что «мархаэнизм без панчасила17 не мархаэнизм, а первый принцип панчасила — вера в бога».
      Как и другим радикальным партиям того периода, НПМ не удалось избежать нападок со стороны правящей коалиции. Поводом для обвинения послужили не те крохи марксистских идей, которые содержались в мархаэнизме (ОМНО тоже при случае пыталась представить свои идеи социалистическими), а призыв НПМ к международному посредничеству в переговорах с КПМ. Власти сочли, что этот призыв уж очень напоминает аналогичное предложение, сделанное ранее КПМ на VIII съезде КПК в Пекине18. Несомненно, блок правящих партий, еще не зная, какой отклик найдут идеи НПМ в народе, но опасаясь популярности ее лидера Бустамана, который в глазах многих малайцев был героем, мучеником, отдавшим много сил и энергии делу борьбы за независимость, стремились помешать становлению НПМ и представить ее в глазах народа как антинациональную организацию.
      Выступление НПМ в защиту КПМ было вызвано, однако, не ее «прокоммунистическим» характером, как пытаются представить национальная малайзийская историография и некоторые западные ученые19. НПМ рассматривала борьбу КПМ через призму своей основной задачи — немедленная и полная независимость — и не могла не признавать несомненного вклада КПМ в ее решение. Позднее Бустаман заявлял, что готов сотрудничать с коммунистами для осуществления долгосрочного плана НПМ — создания федерации малайских народов, то есть для реализации националистической идеи Великой Малайи. «Я буду использовать коммунистов, — утверждал он, — но и не останусь в долгу перед ними. Если моя партия придет к власти, она признает КПМ»20.
      Провозглашение независимости страны в 1957 г. было встречено лидерами НПМ настороженно. Чего стоит независимость, милостиво полученная из рук колонизаторов, — рассуждали они. Чрезвычайное положение остается, присутствие англичан в силу заключенного в сентябре 1957 г. англо-малайского договора об обороне сохраняется, власть по-прежнему в руках у феодально-буржуазной верхушки. «Независимость, если это даже и золотой мост, — невесело шутил Бустаман, перефразируя Сукарно, — не всегда ведет в рай. Может и в ад»21.
      Такое отношение объяснялось, возможно, тем, что Бустаман и другие лидеры НПМ (напомним, что они выдвинули лозунг независимости еще до второй мировой войны, когда даже КПМ ограничивалась требованием самоуправления) считали себя в какой-то степени обойденными. Вопрос о предоставлении независимости был решен на переговорах ОМНО с англичанами без них. Не случайно поэтому, что НПМ, подготовив свои соображения относительно будущей конституции и широко обнародовав их, бойкотировала деятельность конституционной комиссии Рейда22. Она аргументировала это тем, что комиссия состояла из иностранцев и имела ограниченные полномочия, намекая, таким образом, что вопрос о будущем устройстве должны решать сами жители Малайи и на более широкой основе.
      В августе 1957 г. Бустаман выступил с предложением координировать деятельность НПМ с Рабочей партией Малайи (РПМ). Он надеялся, что союз НПМ с более опытной и в то же время влиятельной РПМ, учитывая близость их идеологических платформ, будет способствовать укреплению позиций НПМ. Идея эта нашла поддержку в руководстве партии, хотя это, естественно, предполагало готовность НПМ на определенные «жертвы» — ей, в частности, пришлось несколько видоизменить отдельные аспекты своей политики и занять более гибкую позицию по тем вопросам, по которым взгляды партии расходились. В конце 1958 г. накануне всеобщих выборов политика НПМ сводилась к следующему. Во внутриполитической области она ратовала за отмену чрезвычайного положения, затруднявшего деятельность оппозиции в стране, и всех законов, способствовавших сохранению колониальных пережитков, подчеркивая при этом, что независимость должна быть полной и служить интересам народа. НПМ требовала также воссоединения Сингапура с Федерацией (рассматривая это в качестве первой ступени на пути создания Великой Малайи), выступала за использование всеми учреждениями малайского языка «как можно быстрее» и «безболезненно». Чтобы не вызвать недовольства РПМ, вопрос о других языках намеренно опускался.
      Во внешнеполитической области партия, исходя из основных положений социо-национализма, придерживалась курса на поддержание тесных связей с афро-азиатскими странами, выступала за проведение динамичной внешней политики, «направленной на поддержание всеобщего мира и защиту свободы», за ликвидацию всех пактов и договоров, служащих интересам колонизаторов.
      Больше всего изменения коснулись экономической программы. НПМ, чтобы привлечь на свою сторону среднюю буржуазию, она ограничивалась требованием национализации каучуковых плантаций, оловянных рудников и средств транспорта, принадлежавших только иностранным компаниям, выступила за прекращение деятельности всех иностранных страховых агентств, государственный контроль за распределением основных продуктов. Позднее, в 1962 г., Бустаман внес уточнение в программу национализации, заявив, что она не затрагивает китайцев — собственников средств производства, которые имеют право гражданства или ожидают его получения в ближайшем будущем23.
      Крестьянам НПМ обещала осуществить кооперацию в «широких масштабах» и обеспечить рынок сбыта для их продукции.
      Поскольку вопросы народного образования могли послужить причиной раздора между РПМ и НПМ (РПМ выступала за сохранение обучения на китайском и тамильском языках, а НПМ ратовала за единую систему народного образования с преподаванием на национальном, то есть малайском языке), партия ограничивалась лишь требованием введения бесплатного обязательного начального и среднего образования и призывом к государству оказывать помощь студентам из числа рабочих и крестьян-бедняков.
      Выборы 1959 г. были первыми для НПМ. Они должны были как бы подвести итог 4-летней деятельности партии и показать ее истинное влияние в массах. НПМ была так уверена в успехе, что выдвинула больше кандидатов, чем более опытная и организованная Рабочая партия. Результаты выборов были, однако, для НПМ весьма скромными: 2 места в парламенте (Бустаман и Карам Сингх) и 2 места в Законодательных собраниях штатов (Йонг и Назар Нонг)24. Обращает на себя внимание тот факт, что победили представители НПМ в округах, где малайское население составляло меньшинство. Бустаман баллотировался от округа Сетапак, где избиратели-малайцы составляли 33,2% числа всех избирателей, а Карам Сингх — от округа Дамансара, где малайцев было еще меньше, — 13,9%. Напрашивается вывод, что эта в основном малайская партия не пользовалась влиянием среди малайцев и провела своих кандидатов в законодательные органы лишь благодаря союзу с РПМ.
      На результатах выборов несомненно сказалась слабость идеологической платформы НПМ. Мархаэнизм как антиколониальная идеология может играть положительную роль (пример тому Индонезия)25, но он, говоря словами советского исследователя В. Цыганова, весьма беспомощен и слаб, когда выступает в качестве «социалистической» идеологии, в качестве идеологии социального освобождения26. За партией шла лишь небольшая группа проживавших в Малайе выходцев с индонезийских островов и часть малайской интеллигенции, которую привлекло стремление НПМ строить новое общество по индонезийскому образцу.
      После выборов вышли наружу противоречия между НПМ и РПМ по вопросу о народном образовании. НПМ считала, что единая малайская нация может быть создана лишь через развитие малайского языка. Выступая на VI съезде в конце 1960 г., Бустаман заявил, что «первым шагом на пути создания единой малайской нации должно явиться развитие и использование малайского языка всеми гражданами страны»27. Эти противоречия отражали более глубокие расхождения во взглядах партий на методы «национального строительства» в Малайе (либо интеграция всех национальных общин, либо ассимиляция с малайской) и свидетельствовали, что лидерам той и другой партии, несмотря на взаимные компромиссы, не удалось преодолеть коммуналистского подхода к проблемам страны. Эти расхождения во взглядах оказались непреодолимыми и в конечном счете в совокупности с другими причинами привели к распаду союза НПМ и РПМ.
      Деятельность НПМ в начале 1960-х гг. проходила в значительной степени под влиянием событий в Индонезии. Отсутствие массовой базы внутри страны партия пыталась компенсировать поддержкой извне. В Индонезии с 1956 г. находился постоянный представитель НПМ Ибрагим бин Ягуб. Вслед за Сукарно в сентябре 1960 г. партия провозгласила лозунг Великой Малайи. Сообщалось, что НПМ активно набирала добровольцев для освобождения Западного Ириана28.
      НПМ в этот период широко развернула критику политики правительства. Бустаман на VI съезде заявлял, что внешняя политика правительства противоречит чаяниям широких народных масс. Он решительно потребовал расторжения договора об обороне с Англией, вывода всех иностранных войск с территории страны, прекращения использования военных подразделений малайской армии в Конго для поддержки Мобуту и Чомбе, признания временного правительства Алжирской Республики. Руководитель НПМ выразил также протест против принятого 31 июля 1960 г. «Закона о внутренней безопасности», позволявшего властям задерживать и содержать а заточении до двух лет без суда и следствия любого гражданина страны, действия которого угрожают безопасности страны29.
      Влияние Индонезии сказывалось и на позиции НПМ по вопросу создания Малайзии. Первоначально НПМ поддержала идею как «первый шаг на пути создания Великой Малайи»30, но затем вслед за Индонезией выступила против. Такая позиция НПМ не нашла поддержки у населения, а только навлекла репрессии правительства. 13 февраля 1963 г. председатель НПМ Бустаман был арестован властями. Ему было предъявлено обвинение в том, что он «закладывал основы для “пятой колонны” в пользу Индонезии»31.
      Следуя в фарватере курса Сукарно на конфронтацию с Малайзией, НПМ так дискредитировала себя в глазах избирателей, что на выборах 1964 г. не смогла получить ни одного места в законодательных органах, хотя выдвинула 27 кандидатов в парламент и 73 — в Законодательные собрания штатов32. На результатах выборов сказалось и отсутствие Бустамана, с именем которого у избирателей ассоциировалась деятельность партии.
      В конце 1965 г. НПМ в отсутствие своего лидера приняла решение отказаться от координации деятельности с РПМ, чтобы не связывать себя с ее открыто левацкой и экстремистской позицией. К этому времени в рядах НПМ было не более 12—15 тыс. человек33.
      После ареста Бустамана и других деятелей старшего поколения в партии появилось новое течение, проявившее себя, прежде всего, критическим отношением ко многим идеологическим и организационным принципам НПМ. Представители этого течения во главе с лектором Университета Малайя Кассим Ахмадом34, обеспокоенные неудачей партии на выборах 1964 г., выступили за разработку новой линии, которая должна была «соответствовать положению в стране и насущным требованиям народа»35. Эта новая линия предполагала отход от мархаэнизма, который, как считали Кассим Ахмад и его сподвижники, с падением режима Сукарно в Индонезии полностью дискредитировал себя в качестве социалистической теории.
      В октябре 1967 г. после четырехлетнего заключения в лагере Бату Гаджах председатель НПМ Бустаман был освобожден. Предписанием полиции ему запрещалось «выступать публично, принимать участие в работе профсоюзов и политических партий»36. В апреле 1968 г. на XIII съезде НПМ, который, как писала позднее «Брита сосиалис», явился важным шагом в борьбе народа за независимость, демократию и социализм, Бустаман уступил место председателя Кассиму Ахмаду. Этому, видимо, предшествовала борьба двух лидеров, но источники на сей счет однозначного ответа не дают37.
      Известно, однако, что Бустаман, вернувшись в партию, попытался возродить, хотя и на новой основе, идеи мархаэнизма, трактуя их как «марксизм в местных условиях». Как известно, таким же образом трактовал свою идеологию — мархаэнизм — в середине 1960-х гг. индонезийский президент Сукарно.
      В самом мархаэнизме Бустаман выделял три понятия (мантры) — социализм, национализм, демократия (СОНАДЕМ). Ближайшей целью, заявлял Бустаман, является социализм, потом достигается национализм и последней — демократия. Какой смысл жертвовать собой ради страны (нации), если жизнь несчастна и наслаждаются ею немногие, — говорил он, объясняя, почему социализм в его концепции стоит на первом месте. — И демократические выборы мало чего стоят в стране, где голоса избирателей покупаются. Истинный социализм и истинная демократия возможны лишь после достижения социального и имущественного равенства, построения социалистического общества.
      Идеи Бустамана не нашли широкой поддержки в партии и он, видимо, прибег к излюбленному своему средству — подал в отставку, надеясь вызвать в партии кризис. Он, однако, не учел того обстоятельства, что реальная власть в партии уже давно была в руках новых лидеров. Отставка была принята, и никакого кризиса не последовало.
      Бустаман вместе с группой своих последователей вышел из НПМ и в июле 1968 г. объявил о создании Мархаэнистской партии Малайзии (МПМ), которая оставила слабый след в политической истории страны. Ее первые отделения стали создаваться лишь в 1971 г. после возвращения Бустамана из Англии, где он в течение двух с половиной лет «продолжал свое образование». Партия формировалась на принципе личной преданности Бустаману и потому не могла быть полнокровной. В 1974 г. было принято решение объединиться с Партией социальной справедливости. К этому времени в рядах МПМ насчитывалось не более 400 человек.
      Сам же Бустаман после 1978 г. отошел от политической деятельности и занимался писательством и журналистикой.
      Власти замалчивали бурное прошлое Бустамана и его вклад в национально-освободительное движение страны, пытаясь ограничить появление малайского национализма влиянием ОМНО. И только в последнее время стали появляться труды, призванные восстановить историческую справедливость и отдать должное неутомимому националисту — борцу за лучшее будущее.
      Примечания
      1. Подробнее о деятельности СММ см.: RUSTAM A. SANI. Asal-Usul Sosial Golongan Kiri Melayu. Satu Analisis Berkenaan Kesatuan Melayu Muda. Kuala Lumpur. 2011.
      2. AGASTJA I.K. Sedjarah dan Perdjuangan di Malaya. Djokjakarta. 1948, h. 72.
      3. Колониализм и национально-освободительное движение в странах Юго-Восточной Азии. М. 1972, с. 101; GOULD J. The United States and Malaysia. Harvard. 1969, p. 103.
      4. Крис — национальный малайский кинжал.
      5. THOMPSON V., ADLOFF R. The Left Wing in Southern Asia. N.Y. 1970, p. 145.
      6. «Али» — по-малайски означает «пламя».
      7. VASIL R.K. Politics in a Plural Society: A Study of Non-communal Political Parties in West Malaysia. Oxford. 1971, p. 168.
      8. THOMPSON V., ADLOFF R. Op. cit., p. 145.
      9. The People’s Constitution for Malaya drafted by the Pusat Tenaga Rakjat (PUTERA) and all-Malaya Counsil of Joint Action. Kuala Lumpur, Nov. 1947.
      10. Союзная партия состояла из трех партий — Объединенной малайской национальной организации (ОМНО), Китайской ассоциация Малайзии (КАМ) и Индийского конгресса Малайзии (ИКМ). В 1970 г. на базе Союзной партии был создан Национальный фронт, котоый в настоящее время объединяет 13 партий при ведущей роли ОМНО.
      11. The Straits Times. 10.Х.1955.
      12. The Malay Mail. 11.XI. 1955.
      13. VASIL R.K. Op. cit., p. 171.
      14. ЦЫГАНОВ B.A. Национально-революционные партии Индонезии (1927—1942). M. 1969, с. 37.
      15. Anggaran Dasar Parti Ra’ayat (mimeo).
      16. Ibidem.
      17. Панчасила (санскр. — пять принципов) — национальная идеология Индонезии. Разработана первым президентом Сукарно, вошла в Преамбулу Конституции 1945 года. Состоит из пяти принципов: вера в единого Бога-вседержателя; справедливый и цивилизованный гуманизм; единство Индонезии; демократия на основе консультаций и представительства; социальная справедливость.
      18. The Straits Budget. 8.XI.1956.
      19. Можно согласиться, конечно, с мнением английского историка Минза, когда он говорит, что Бустаман «был подвержен влиянию марксистской теории классовой борьбы и ленинской интерпретации колониализма» (MEANS G. Malaysian Politics. L. 1976, p. 240). Следует, однако, учитывать, что мелкобуржуазная среда, с которой был тесно связан Бустаман и другие лидеры НПМ, способствовала тому, что многие марксистские идеи воспринимались ими по-народнически. Из марксизма бралось и перерабатывалось соответствующим образом лишь то, что было созвучно взглядам этих лидеров.
      20. The Straits Times. 13.III.1963.
      21. Banteng. Oct-Nov, 1965.
      22. The Straits Budget. 19.VII.1956.
      23. The Straits Times, 3.X.1962.
      24. Malayan Monitor, vol. 12, n°. 8, 1959, p. 1.
      25. В Малайзии мархаэнизм не смог сыграть своей роли и как антиколониальная идеология. Попытка перенести его на малайзийскую почву была предпринята лишь в 1955 г. с появлением НПМ, когда вопрос о предоставлении стране независимости был практически решен.
      26. ЦЫГАНОВ В.А. Ук. соч., с. 37.
      27. Malayan Monitor, n°. 2, 1960, р. 9.
      28. JUSTUS M.VAN DER KROEF. Communism in Malaysia and Singapore. Kuala Lumpur. 1967, p. 91.
      29. Malayan Monitor, vol.13, n°. 2, 1960, p. 9.
      30. Amanat Ketua Umum, 8th Parti Ra’ayat Congress (mimeo).
      31. JUSTUS M. VAN DER KROEF. Op. cit., p. 92.
      32. Pilehan Raya Parlimen dan Negeri, 1964. Kuala Lumpur. 1964, p. 1—5.
      33. VASIL R.K. Op. cit., p. 182.
      34. Кассим Ахмад (p. 1933) — малайзийский политический деятель, поэт, переводчик. Родился в семье учителя религии. В 1959 г. окончил Университет Малайя (в Сингапуре), работал в Совете по языку и литературе (1959—1962), в Школе восточных и азиатских исследований Лондонского университета (1963—1966), затем в средней школе им. Абдуллаха Мунши в Пинанге, одновременно занимался переводами и писал статьи для газет и журналов. В 1969 г. уволен из школы «за пропаганду социалистических идей». Политическую деятельность начал еще будучи студентом, принимая участие в деятельности унивеситетского социалистического клуба. В 1960—1984 — член Народной партии Малайи (в 1968 г. переименована в Народно-социалистическую партию Малайи), с 1968 г. — ее председатель. В 1976 г. был арестован на основании Закона о внутренней безопасности, провел в заточении 5 лет. Выход из НПМ мотивировал разочарованием в марксизме, который, по его словам, «ограничивает личную свободу». В 1986 г. вступил в ОМНО, но в 1992 г. вышел из нее и воообще оставил политику. Эволюционировал от приверженца социалистических идей к идеям правоверности мусульманства. Свой жизненный путь описал в книге «В поисках обратного пути от социализма к исламу» (2008). Его книги с трактовкой хадисов: «Переосмысление хадисов» и «Хадисы: Ответ критикам» запрещены в стране.
      35. Sosialisma. Suara dan Bichara Partai Rakyat Malaya, h. 8.
      36. The Straits Times. 1.II. 1967.
      37. Официальный орган партии «Мимбар сосиалис», который начал издаваться с но­ября 1971 г., утверждает, что Бустаман сам отвел свою кандидатуру. Mimbar sosialis. Jil. 1, bil. 1, Nov. 1971, h. 5. Пахангское отделение в своем информационном листке «Берита сосиалис» дает понять, что его вынудили уйти. Berita sosialis, n°. 4, 1971.
    • Тюрин В. А. Батавия: город и его торговля (XVII-XVIII вв.)
      Автор: Saygo
      Тюрин В. А. Батавия: город и его торговля (XVII-XVIII вв.) // Восток (Oriens). - 2012. - № 3. - С. 20-27.
      В 1613 г. главой нидерландской фактории в Бантене, султанате на Западной Яве, был назначен 28-летний Ян Питерсзоон Кун. Способный, энергичный, дальновидный, не стесняющийся в средствах для достижения своих целей человек, Кун, сделав быструю карьеру в основанной в 1602 г. Объединенной Нидерландской Ост-Индской компании (НОИК), выдвинул план создания постоянного центра ее владений на Малайском (Индонезийском) архипелаге. Выбор Куна пал на небольшое княжество Джаякерту, владетель которого был вассалом Бантена. В 1618 г. ставший генерал-губернатором Кун начал строительство форта в Джаякерте. Отбив нападение англичан и местных владетелей, Кун захватил Джаякерту и разрушил ее до основания. На месте индонезийского города стал создаваться мощный форт и поселение вокруг него, по распоряжению директоров НОИК получившие в 1619 г. название Батавия - в честь жившего некогда на территории Нидерландов галльского племени батавов. Батавия стала административным и торговым центром азиатских и африканских владений НОИК. Она привела в восхищение моряка Вудса Роджерса, который в 1710 г. после изнурительного семимесячного плавания из Европы написал, что был “совершенно изумлен, увидев великолепный город и европейцев, которые так превосходно обосновались в Индиях” [Haan, 1935, blz. 710].

      1605-1608 гг.

      1627 г.



      Японец-христианин в Батавии



      Рабыня

      Избиение китайцев 9 октября 1740 г.


      1780 г.
      ГОРОД-ПОРТ И ЕГО ЖИТЕЛИ
      Батавия сооружалась по присланному из Амстердама, где находилось правление НОИК, плану, автором которого был математик и топограф Симон Стевин [Breuning, 1954, blz. 125; Leur, Loos, 1949, blz. 194-198]. Португальцы и испанцы строили свои крепости на морском побережье, по возможности на островах или полуостровах, которые можно было бы оборонять сравнительно незначительными силами. Другим принципом иберийских военных инженеров было разделение собственно крепости, где проживали лишь португальцы или испанцы, и города и его предместий, населенных китайцами и местными жителями. Классическим примером такого градостроительства были португальская Малакка [Тюрин, 1980, с. 56-57] и испанская Манила [Левтонова, 1979, с. 47]. Кун последовал за португальцами, соорудив Замок (Casteel) на берегу залива, но на этом сходство Батавии с Малаккой, Гоа или Манилой и заканчивалось.
      Батавия с самого начала создавалась как город, основанный не феодальным государством, а торговой корпорацией. Находившуюся в устье р. Чиливонг Батавию пересекали каналы и улицы, расположенные в геометрическом порядке. Город окружали широкий и глубокий ров и солидные стены с бастионами, где стояли пушки, оборонявшие его с моря и которые было легко развернуть в случае беспорядков на улицах. Батавия напоминала голландские кальвинистские города: каналы, окаймленные деревьями и аккуратно построенными домами, ратуша, два госпиталя, эпидемическая больница, судебное присутствие, несколько церквей, тюрьма, помещение для “пьяных и гулящих женщин” [Blusse, 2009, p. 121].
      Ратуша и главный собор выходили на площадь и плац-парад, соединявшие город с Замком. Вдоль реки, напротив Замка, располагались верфи и склады НОИК и бассейн для легких судов и лодок, осуществлявших доставку грузов с кораблей, стоявших на рейде. На острове Онрюст, в нескольких милях от побережья, находился док, где работали около 200 мастеров и несколько сотен рабов, чинивших корабли или готовивших их к плаванью [Blusse, 2009, p. 122].
      Отличительной (по сравнению с Малаккой или Манилой) особенностью укрепленного города, построенного впритык к Замку, где размещалась торговая и военная верхушка, было совместное проживание в нем представителей разных национальностей, обслуживавших нужды НОИК. Это были голландцы, мардейкеры (от малайского orang merdeka - “свободные”) - принявшие христианство индийцы и метисы [Тюрин, 2004, с. 176], португальцы, попавшие в плен после взятия нидерландцами Малакки в 1641 г., и китайцы. В Оммеланден - предместьях Батавии, вне городских стен, находились кампонги (поселения) различных этносов Архипелага - бугов, балийцев, амбонцев, мадурцев, - представители которых служили в армии НОИК [Remco Raben, 2000, p. 93-107]. На рубеже XVII-XVIII вв. в городе проживали 20 тыс. человек, из которых около пяти тысяч человек составляли европейцы и индо (метисы от браков европейцев и местных женщин), и примерно 3500 человек приходилось на долю китайцев [Blusse, 2009, p. 122].
      XVII век был временем процветания Батавии. НОИК с ее мощным флотом и многочисленными факториями господствовала на морских путях в Азии, особенно в Индонезии и Малайе. Оживленная торговля и бесчисленное количество кораблей на рейде, крепкие стены, планировка улиц и каналов - все это производило впечатление на тех, кто посещал Батавию, получившую в это время название “Голландия в тропиках”. Она считалась городом со здоровым климатом. Йохан Ньюхоф, который жил в Батавии в начале 60-х гг. XVII в., писал, что климат здесь “умеренный и здоровый”, что “самое хорошее время наступает в мае, когда начинает дуть бриз с востока, и продолжается это до ноября, когда приближается зимний сезон с непрерывными трех-, четырехдневными дождями... Однако дожди небесполезны: они уничтожают и смывают всех насекомых, вредителей фруктовых деревьев” [Nieuhof, 1988, p. 264].
      Батавия XVII в. в первую очередь была портом, и жизнь города зависела прежде всего от приходящих и уходящих судов, заполнявших внешний рейд [Blusse, 1986, p. 102]. Из Батавии, находящейся на расстоянии ста морских миль от Зондского пролива - одного из путей, соединяющих Индийский и Тихий океаны (другой - Малаккский пролив), морские торговые пути расходились на запад - к Бенгальскому заливу и Аравийскому морю, заканчиваясь в Мокке на побережье Красного моря, на восток - через Яванское море и море Банда к Молуккским о-вам (Островам Пряностей), на север - через Южно-Китайское и Восточно-Китайское моря в Сиам, Вьетнам, Кантон, Тайвань и Японию. Преимуществом Батавии по сравнению с большинством портов на муссонном пути был защищенный окружавшими его островами залив, доступный для судов в любое время года. Муссоны задавали ритм торговым операциям Батавии: в сухой сезон (с мая по октябрь) постоянные ветры дули с востока, а в сезон дождей (с ноября по март) не прекращались западные ветры. Йохан Ньюхоф писал о батавской гавани: “В самом заливе и на его внешней стороне лежат 17 или 18 островков, о которые разбиваются сильные ветры и волны, что делает рейд Батавии одним из самых безопасных в целом мире, могущем приютить одновременно около 1000 судов; малые суда и баркасы обычно причаливают к берегам реки, где они могут даже не бросать якорь благодаря илистому дну этой реки; река, огороженная по сторонам каменным парапетом, на ночь, с девяти часов вечера, перегораживается боном, за которым наблюдают многочисленные солдаты. От реки уходит канал, где стоят небольшие суда; ни одно судно не может миновать бон, не уплатив пошлины...” [Nieuhof, 1988, p. 265].
      Во второй половине XVII в. НОИК, на службе которой находилось примерно 25 тыс. человек (военных и гражданских) в Нидерландах и колониях, ежегодно снаряжала 25 судов в Азию и в обратный путь, а около 40 ее кораблей бороздили воды муссонного пути, занимаясь внутриазиатской торговлей. Каждый год из гаваней Республики Соединенных Провинций уходили три каравана НОИК: Ярмарочный флот отбывал в сентябре, во время Амстердамской ярмарки, Рождественский - в декабре или январе, в апреле или мае поднимал якоря флот Пасхальный. После 120-200-дневного плавания в сопровождении конвойных судов караваны достигали Зондского пролива, откуда они двигались в Батавский залив [Daghregister... 1922, blz. 132].
      Размещением судов на рейде ведал шахбандар, или портовый мастер. В восточной части рейда находился корабль шахбандара, наблюдавший за рейдом и сопровождавший пушечными выстрелами сигнал “Заря” из батавского Замка и барабанную дробь - наступление ночной вахты - на плац-параде [Chijs, 1892, blz. 141]. О приближении кораблей с востока и запада подавала соответственно сигнал стража с островков Эдам и Онрюст, после чего шахбандарский корабль салютовал прибывавшим. Голландский моряк Воутер Схоутен так описал первые часы своего пребывания на батавском рейде: “По прибытии на борту немедленно появился фискал (таможенный чиновник. - В.Т.) со своей свитой, дабы обследовать корабль и груз на предмет запрещенных товаров частных лиц. Не найдя ничего, все они вернулись на берег. Затем на судне появилась целая орава китайцев, чтобы выяснить, нет ли каких-либо розничных товаров для перепродажи. Экипаж немедленно открыл свои сундучки и ящики - можно было поживиться. Началась торговля очками, иголками, ножами, шляпами, даже шерстяной одеждой, эти ловкие китайцы покупали все, правда, задешево. После китайцев к кораблю на своих лодчонках подплыли торговцы - мавры (мусульмане. - В.Т.), яванцы, метисы и голландцы, предлагая всевозможные фрукты, еду и напитки... те, кто не мог себя сдержать, вскоре заболели: лихорадка, понос и другие прелести. Некоторые скончались” [Stouten, 2003, blz. 45]. После набега розничных торговцев наступало затишье. Корабль разгружали, и если он приходил из Нидерландов, европейское население ожидало этой разгрузки с нетерпением, ибо судно доставляло “все виды привычной провизии - бекон, соленое мясо, сыр, масло - и алкогольные напитки, в которых Батавия нуждалась и которых так ждала” [Schouten, 2003, blz. 427]. Дело было не только в обычном для солдат и моряков пьянстве, но и в том, что джин служил едва ли не единственным дезинфекционным средством.
      Каждый корабль на рейде обслуживался выбранным его капитаном китайским прау, в просторечье именуемым biermaat, т.е. “пивной собутыльник”. Это суденышко доставляло провизию и перевозило пассажиров и членов экипажа на берег и обратно, на корабль. Все лодки проходили через преграждавший вход в гавань бон, где товары, доставляемые с корабля и доставляемые на корабль, подвергались таможенному досмотру [Haan, 1935, blz. 191]. Небольшие местные суда могли пройти через канал, пересекавший пирс и волнорез, в бассейн вне городских стен, где находилась верфь, на которой они строились [Nieuhof, 1988, p. 271]. Малые суда сооружались также в “Доме прау” - верфи в западной части города. Большие океанские корабли строили на острове Онрюст, где существовали литейные и кузнечные мастерские.
      Портовый город Батавия снабжал продовольствием не только своих жителей, но и экипажи судов на рейде и тех, кто отправлялся в плавание. В порту находились склады, где хранилось зерно, в городе существовали несколько продовольственных рынков: рисовый, фруктовый и птичий (там торговали также вяленой рыбой). Фрукты выращивали китайцы в садах вокруг города, разведением живности (куры, голуби, свиньи) занимались мардейкеры в задних дворах своих домов. Близ устья реки находился Рыбный рынок (Pasar Ikan), где с 10 утра по 4 пополудни торговали морской и речной рыбой и “дарами моря” [Nieuhof, 1988, p. 272].
      Заморские владения НОИК управлялись генерал-губернатором, который председательствовал в Индийском совете, члены которого (пять человек) встречались в Замке пополудни по вторникам и пятницам. Мореходство и торговля находились в ведении генерального директора - второго лица в батавском Замке. Он занимался погрузкой и разгрузкой судов, снабжением их продовольствием, осуществлял контроль над всеми факториями НОИК, разбросанными по Азиатскому муссонному пути. В его распоряжении находился многочисленный штат, включавший генерального контролера и различных торговых агентов [Dam, 1943, blz. 653]. Помещение в Замке, где размещались службы генерального директора, были самыми многолюдными. С раннего утра его заполняли капитаны судов, их помощники и торговцы, торговцы без числа... Кто-то хотел ускорить погрузку, кто-то желал конфиденциально поговорить с высоким чином НОИК. “Неудивительно, - заметил в начале XVIII в. один из наиболее наблюдательных современников, - что генеральный директор на публичных мероприятиях выглядел явно уставшим: ведь он был самым занятым человеком в Батавии” [Valentijn, 1726, blz. 352]. Прибытие на батавский рейд торговых судов и их отплытие четко планировались, и восхищенный этим Франсуа Валентейн писал: “Поскольку Батавия является центром и сердцем Компании, которая вливает кровь в вены и артерии ее организма, самая тяжелая задача управления состоит в том, чтобы обеспечить каждодневное бесперебойное снабжение кораблей всем необходимым, осуществить погрузку, а также не растеряться в потоке прибывающих со всех сторон товаров - их надо отправить туда, где они необходимы и где можно получить максимальную прибыль. Ведь Батавия - это крупнейший эмпориум в Индиях, именно здесь находятся склады, заполненные всевозможными пряностями, тканями, зерном, напитками и другими товарами, предназначенными для всей Азии” [Valentijn, 1726, blz. 357].
      Отплытие и прибытие судов в основном регулировались ритмом муссонов, исходя из этого рассчитывалось время плаваний из Батавии в различные страны и прибытие в порт кораблей, особенно тех, что привозили товары, направляемые в нидерландские порты в период с ноября по февраль, с тем чтобы эти товары летом оказались в метрополии. НОИК использовала не менее восьми типов судов для выполнения путешествий в Европу, межазиатской торговли, а также в военных целях [Parthesius, 2007, p. 138].
      Между 1595 и 1660 гг. голландцы совершили 1368 путешествий между Республикой Соединенных Провинций и “Индиями” вокруг мыса Доброй Надежды, а также 11 509 рейсов в Южных морях. Именно появление и развитие батавского порта способствовало росту межазиатской торговли: между 1610 и 1620 гг. корабли НОИК совершили около тысячи плаваний в Южных морях, а с 1650 г. их число за десятилетие стало равняться 2800 [Blusse, 2009, p. 131].
      ВНУТРИАЗИАТСКАЯ ТОРГОВЛЯ
      На рубеже XVII и XVIII вв., согласно хорошо информированному Ф. Валентейну, вырисовывается следующая картина ежегодных межазиатских плаваний, осуществляемых НОИК с центром в Батавии [Valentijn, 1726, blz. 256-261].
      Япония. В мае, июне, иногда в начале июля так называемые япанфаардерс (“японские путешественники”) уходили в Нагасаки с нидерландскими и индийскими тканями, пряностями и рядом других товаров. В октябре или ноябре они покидали голландскую факторию в Японии с грузом золотых монет (кобан), лаковой посуды, фарфора, шелка, медных плиток, чая и китайских товаров, импортируемых в Японию. В Батавии часть этого груза вместе с теми товарами, что пришли из Китая, а также олово, полученное из Малайи, направлялись в Бенгалию или Иран, чтобы быть доставленными не позже февраля. Оттуда суда, нагруженные тканями, возвращались в Батавию и отправлялись в новое плавание к берегам Японии.
      Коромандель. Между апрелем и августом корабли, зайдя по пути в Джаффну на Цейлоне, уходили на восточное побережье Индии, в Негапаттинам и Пуликат. Там они загружали каменные плиты, в плавании используемые как балласт, а по прибытии в Батавию - как материал для надгробий, различные ткани, индиго, селитру и алмазы. Суда возвращались в Батавию в сентябре, так что все это путешествие занимало два с половиной месяца.
      Цейлон, Сурат и Персия. В начале сентября торговые суда уходили из Батавии в Галле на Цейлоне с грузом пряностей и предварительно заказанных товаров. Оттуда в октябре с попутным северо-восточным ветром они плыли к Кочину и Вингурла, портам на Малабарском побережье (западный берег Индии). Там они грузили плоды арековой пальмы (для жевания бетеля), перец, ракушки каури и шелуху кокосового ореха (для канатного производства). Все это доставлялось в порт Сурат на северо-западном побережье Индии и в Иран. Иногда суда из Цейлона шли прямо в Сурат и Иран с грузом пряностей, кардамона, перца, меди и олова. В декабре время от времени корабли из Цейлона уходили в Нидерланды. В феврале-марте, после того как суда возвращались из Персии и Сурата на Цейлон, они готовились к отплытию в Батавию с грузом тканей, персидского шелка, ширазского вина, драгоценных изделий, засахаренных фруктов и лошадей. В мае из голландских владений на Цейлоне в Батавию отправляли два корабля, груженных корицей.
      Бенгалия. В июле и августе суда уходили в Бенгалию, чтобы продать там японские медные плиты и закупить шелковые ткани для Японии и хлопчатобумажные ткани и опиум для Явы.
      Западное и Восточное побережья Суматры. Туда корабли уходили в апреле-мае, а возвращались в августе-сентябре с Западного побережья и в октябре - с Восточного, подгадывая к отправке флотилии в Нидерланды. НОИК закупала золотой песок и перец, взамен снабжая султанаты Суматры тканями.
      Малакка. В мае Батавия отправляла в этот захваченный в 1641 г. у португальцев город, где НОИК создала свою факторию, товары для обмена на олово и перец, поступавшие в Малакку из западномалайских султанатов Малаккского п-ва и Восточной Суматры. В сентябре или октябре в Малаккском проливе появлялись присланные из Батавии военные и торговые суда, чтобы обеспечить безопасность кораблей, следовавших из Японии в Бенгалию (без захода в Батавию), и перегрузить часть товаров, предназначавшихся для Батавии.
      Сиам. Корабли покидали батавский рейд в июне-августе и с попутным юго-западным муссоном плыли вдоль восточного побережья Малаккского п-ова в сиамскую столицу Айюттхайю (Аютию), куда прибывали в сентябре. Они доставляли оружие и текстильные товары, заказанные королевским двором. Возвращались они с продуктами тропического леса (ценные породы дерева, шкуры, воск, слоновая кость и т.д.), уходя из Айюттхайи в начале ноября. По пути домой они заходили в порт малайского княжества Лигор (Накхонситаммарат) - вассала Сиама, где закупали олово.
      Китай и Тонкин. Туда плавали в мае-июле. С конца XVII в. НОИК торговлю там не вела, ее сменили частные лица - “свободные горожане” (free burghers) Батавии, купцы из Макао и китайские торговцы.
      Аракан. Торговлю с этим королевством, находившимся на территории нынешней Бирмы, у границ Бенгалии, вели фактории НОИК Коромандельского берега. В августе-сентябре их агенты закупали в Аракане рис, рабов и слонов, а в ноябре плыли в Батавию через Малаккский пролив, реже - через пролив Зондский, вдоль берегов Западной Суматры.
      Малуку, или Большой Восток (Grote Oost). В восточную часть Малайского архипелага корабли из Батавии плавали в декабре-феврале. Они везли продовольствие: пшеницу, рис, бекон, масло, пиво, крепкие напитки, уксус для служащих и солдат факторий и крепостей, обеспечивавших монополию НОИК на торговлю пряностями. Между июнем и сентябрем, везя гвоздику, мускатный орех, сандаловое дерево, ласточкины гнезда и райских птиц, корабли возвращались с Молуккских о-вов на батавский рейд, успевая ко времени отплытия большого флота в метрополию.
      Мыс Доброй Надежды. В августе-сентябре сюда доставлялся рис и текстиль. На обратном пути в Батавию корабли НОИК заходили на о. Маврикий за грузом эбенового дерева, пока в конце XVII в. его окончательно не вырубили.
      Можно сделать вывод, что сухой период (с мая по август) был для НОИК временем оживленной внутриазиатской торговли, в сентябре-ноябре большинство судов возвращались в Батавию с грузами, предназначенными для кораблей, уходивших в Нидерланды. За исключением непериодических плаваний из Нидерландов на Цейлон, все товары скапливались на батавском рейде, свидетельствуя о решающей роли Батавии в межазиатской торговле НОИК. Почти до середины XVIII в. положение Батавии как главного торгового центра в странах Южных морей не оспаривалось, и все свидетельства современников - и голландские, и иные - полны восхищения обликом города и его жителей, превосходно поставленным ведением торговых операций и даже климатом.
      УПАДОК
      Но ближе к середине XVIII в. все чаще звучат жалобы на высокую смертность европейского персонала, на недостатки в управлении, на падение доходов от торговли. А к концу XVIII в. большинство голландцев покинули стены города и перебрались в предместья (Велтефреден, Меестер Корнелис), спасаясь от каналов, наполненных стоячей водой, и малярии. Существуют различные объяснения тому, почему пригодный для жизни город за несколько десятилетий превратился в одно из самых опасных для здоровья мест на Архипелаге. Современники считали, что во всем виноват вулкан Салак, отходы извержения которого обрушились в 1702 г. на р. Чиливонг, протекавшую через центр города, и превратили ее в грязную вонючую протоку. Река и каналы, заполненные стоячей водой, стали рассадниками малярийных комаров, и при строительстве в 1733 г. нового канала (Mokervaart) сотни местных рабочих погибли от малярии. Есть и другая точка зрения: НОИК непродуманно создала рыбные садки в устье Чиливонга, превратившиеся в малярийные отстойники [Brug, 1994]. Путешественники начали обращать внимание на то, что служащие Компании погрязли в роскоши и коррупции, причем критике подвергались особенно их жены - ленивые, чванливые, окруженные сонмом рабов и слуг, поддавшиеся “растлевающему влиянию Востока” [Taylor, 1983, p. 92].
      Во второй половине XVIII в. звезда Батавии закатилась. Межазиатская торговля НОИК пришла в упадок вследствие сильной английской конкуренции, а также появления в Южных морях предприимчивых китайцев и бугских мореходов с о. Сулавеси. Правда, многим и в конце XVIII в. мощь и богатства НОИК казались неколебимыми. Регулярно выплачивались дивиденды, и акции Компании продавались по цене, в два с лишним раза превышавшей их номинальную стоимость [Тюрин, 2004, с. 177]. Блестящий фасад скрывал, однако, полностью прогнившее здание. Прибыли Компании падали: в 1693 г. они составили 48.3 млн гульденов, а в 1724-1725 гг. ее баланс был впервые сведен с дефицитом, который в 1779 г. достиг суммы около 85 млн гульденов [Тюрин, 2004, с. 178], но, поскольку отчеты не публиковались, а бухгалтерские книги в Батавии не соответствовали тем, что находились в Амстердаме, общественное мнение Нидерландов не имело представления об истинном положении дел.
      Расходы на войны (в XVII-XVIII вв. НОИК захватила Яву с Мадурой, сокрушила бугские княжества на Сулавеси и установила контроль над значительной частью суматранского побережья) и управление поглощали львиную долю доходов от дани, налогов, откупов и торговли, а дивиденды пайщикам - аристократии и патрициату портовых городов Нидерландов - неизменные 18% годовых выплачивались за счет постоянных займов.
      Компания была коррумпирована сверху донизу. Генерал-губернаторы с жалованьем 700 гульденов в год возвращались домой с состояниями в 10 млн гульденов, младший торговец (все европейские служащие НОИК независимо от должности носили “торговые” ранги: старший торговец, торговец, младший торговец, бухгалтер, помощник бухгалтера и т.п. [Fumivall, 1967, p. 35]) официально платил 3500 гульденов за назначение на пост с жалованьем 40 гульденов в месяц и получал на этой должности годовой доход в размере 40 тыс. гульденов [Fumivall, 1967, p. 49]. Коррупция достигла таких размеров, что в конце существования Компании был введен официальный налог на взятки, которые получали ее должностные лица. Коррупцию сопровождало прямое воровство: недостача в миллион гульденов в казначействе Батавии не была обнаружена, пока скоропостижно не скончался главный кассир. Острословы расшифровывали сокращенное название Компании (Vereenigde Oostindische Compagnie) - VOC - как “Vergaan Onder Corruptie” (“Погребенная под коррупцией”) [Blusse, 1986, p. 33].
      Причины упадка НОИК и запустения Батавии были глубже, нежели дефицит и коррупция. Несмотря на сохранение и даже некоторое расширение голландской колониальной империи, с конца XVII - начала XVIII в. Нидерланды теряют свою колониальную, морскую и торговую гегемонию, которая переходит к Великобритании. Основная причина заключалась в отставании Нидерландов в промышленном развитии. Накопленные капиталы торговая буржуазия страны направляла главным образом в сферу посреднической торговли и ростовщичества.
      Окончательный удар по колониальному могуществу Нидерландов и ее Ост-Индской компании нанесла англо-голландская война 1780-1784 гг. Все связи между Индонезией и Европой были прерваны, огромное количество товаров скопилось на складах Батавии. Батавские власти приступили к выпуску бумажных денег, так как серебряная и медная монеты из метрополии перестали поступать. По мирному договору 1784 г. Нидерланды предоставили английским торговым кораблям свободу плавания в водах Архипелага. В 1786 г. в этих водах впервые появился американский корабль, и в последующие годы американцы начали активно торговать на Архипелаге [Vlekke, 1960, p. 234]. Долги Компании продолжали расти, и она все чаще прибегала к займам у правительства. В 1789 г. ее долг достиг 75 млн гульденов, а в 1791 г. - 91 млн [Политика..., 1962, с. 35]. В 80-90-х гг. XVIII в. правящая верхушка Нидерландов безуспешно пыталась поправить дела Компании, создавая бесчисленные комиссии и выдвигая различные проекты реорганизации управления Компанией и ее колониальными владениями. Но олигархия и дворянство Нидерландов, а также штатгальтеры (букв. “держатели государства”) - верховные правители из дома Оранских, тесно связанные с НОИК, не решались и не желали предпринимать решительных шагов, ограничиваясь полумерами.
      В 1795 г. Нидерланды были оккупированы французской армией, была создана Батавская Республика, и Оранская династия пала. В 1798 г. правительство Батавской Республики приняло решение ликвидировать НОИК. 31 декабря 1799 г. в день, когда истекал срок действия хартии Компании, все ее владения и долги (134 млн гульденов) перешли к государству [Тюрин, 2004, с. 182].
      * * *
      Немного осталось от Батавии (ныне - Джакарта) времен НОИК. Еще в конце XIX в. главными морскими воротами стал порт Танджунгприок в нескольких километрах от батавского рейда. Ближе к берегу, вдали от нынешнего центра города сохранились несколько невзрачных построек XVIII в. Особняк генерал-губернатора Рейньера де Клерка, где до 1980 г. помещался Национальный архив Индонезии, отреставрирован, и сейчас там проходят свадебные церемонии. В здании ратуши, построенном в 1710 г., находится городской исторический музей. Большинство каналов засыпаны. На Пасар Икан (Рыбном рынке), там, где старый канал гавани соединялся с морем, можно увидеть несколько складов времен НОИК и башню Уиткайк (“Смотровая”), которая была выстроена в начале XIX в. на месте таможни Компании. От старого же города за крепостными стенами практически не осталось ничего.
      СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
      Левтонова Ю.О. История Филиппин. М.: Наука, 1979.
      Политика европейских держав в Юго-Восточной Азии (60-е годы XVIII в. - 60-е годы XIX в.). Документы и материалы. М.: Наука, 1962.
      Тюрин В.А. История Малайзии. М.: Наука, 1980.
      Тюрин В.А. История Индонезии. М.: Восточный университет, 2004.
      Blusse L. Strange Company: Chinese Settlers, Mestizo Women and the Dutch in VOC Batavia. Dordrecht: KITLV Press, 1986.
      Blusse L. On the Waterfront: Life and Labour Around the Batavian Roadstead // Asian Port Cities, 1600-1800: Local and Foreign Cultural Interactions / ed. by Haneda Masahi. Singapore: NUS Press-Kyoto University Press, 2009.
      Breuning H.A. Het voormalige Batavia: Een Hollandse stedestichting in de Tropen. Anno 1619. Amsterdam: Allert de Lange, 1954.
      Brug P.H., van der. Malaria en Malaise. De VOC in Batavia in de Achttiende Eeuw. Amsterdam: De Bataafsche Leeuw, 1994.
      Chijs J.A., van der. Nederlandsch-Indisch Plakaatboek 1602-1811. Deel XV. Batavia: Landsdrukkerij, 1892.
      Daghregister gehouden int Casteel Batavia vant passerende daer ter plaetse als over geheel Nederlandts-India 1624-1682. Deel XX. Batavia-‘s-Gravenhage, 1922.
      Dam P., van. Beschrijvinge van de Oostindische Compagnie. Deel 3. ’s-Gravenhage: Rijksgeschiedkundige Publicatiёn, 1943.
      Furnivall J.S. Netherlands India: A Study of Plural Economy. Cambridge: Cambridge University Press, 1967.
      Haan F., de. OudBatavia. Bandung: A.C. Nix en Co., 1935.
      Leur J., van, Loos J., de. Het ontwerp van het kasteel te Batavia // Tijdschrift voor Indische Taal-, Land-en Volkenkunde uitgegeven door Bataviaasch genootschap van kunsten en wetenschappen. Vol. LXXXIII, deel 2-3, 1949.
      Nieuhof J. Voyages and Travels to the East Indies 1653-1670. Singapore: Oxford University Press, 1988.
      Parthesius R. Dutch Ships in Tropical Waters: The Development of the Dutch East India Company (VOC) Shipping Network in Asia 1595-1660. Amsterdam: University Press, 2007.
      Remco Raben. Round about Batavia: Ethnicity and Authority in the Ommelanden 1650-1840 // Jakarta-Batavia: Socio-Cultural Essays / ed. by K. Grijns and P. Nas. Leiden: KITLV Press, 2000.
      Schouten W. De Oost-Indische Voyagie / uitg. M. Breet. Zutphen: Walburg Press, 2003.
      Taylor J.G. The Social World of Batavia: European and Eurasian in Dutch Asia. Madison: University of Wisconsin Press, 1983.
      Valentijn F. Oud-en Nieuw Oost-Indiёn. Deel IVa. Dordrecht-Amsterdam: Van Braam, 1726.
      Vlekke B.H.M. Nusantara. A History of Indonesia. Djakarta - Bruxelles, 1960.
    • Захаров А. О. Политическая история Центрального Вьетнама во II-VIII вв.: Линьи и Чампа
      Автор: Saygo
      Захаров А. О. Политическая история Центрального Вьетнама во II–VIII вв.: Линьи и Чампа. – М.: Институт востоковедения РАН, НОЧУ ВПО «Институт стран Востока», 2015. – 160 с., ил., карта. – ISBN 978-5-98196-012-3
      Оглавление
      Введение 7
      Глава 1. Источники по истории Центрального Вьетнама 11
      Глава 2. Линьи по китайским источникам 20
      Проблема V в. Линьи и Ситу 25
      Китайские сведения о Линьи VI–VIII вв. 29
      Глава 3. Центральный Вьетнам по археологическим данным: от культуры Шахюинь к Чампе 36
      Глава 4. Полития Вокань в Нячанге 46
      Глава 5. Надписи царей долины Тхубона 62
      Надпись Бхадравармана из Мишона (Mỹ Sơn) А1 V в. C.72 63
      Наскальная надпись из Хонкука (Hòn Cục) C.105 68
      Наскальная надпись из Тиемшона (Chièm Sơn) C.147 68
      Наскальная надпись из Тёдинь (Chơ Dình) С.41 69
      Наскальная надпись из Донг Йен Тяу (Đông Yên Châu) C.174 70
      Стела из Хюе/Диньтьи (Dinh Thį) С.111 70
      Надпись из Мишона C.73 71
      Надпись Пракашадхармана на пьедестале из Мишона C.79 76
      Наскальная надпись Пракашадхармана из Тхатьбить (Thạchbích) C.135 78
      Надпись Пракашадхармана на пьедестале из Зыонгмонга (Dương-Mong) C.136 78
      Надпись Пракашадхармана из Чакиеу C.137 79
      Надпись Пракашадхармана в честь Вальмики из Чакиеу C.173 82
      Наскальная надпись Пракашадхармана из Лайкама (Lai-cam) C.127 84
      Стела Пракашадхармана-Викрантавармана из Мишона 658 г. C.96 85
      Надпись Пракашадхармана-Викрантавармана из Мишона 687 г. C.87 99
      Надпись Викрантавармана из Мишона 712 г. C.81 106
      Надпись Викрантавармана из Мишона 741 г. C.74 116
      Надписи Викрантавармана из Мишона C.77, C.80, C.97 112
      Надпись Викрантавармана из Мишона C.99 114
      Глава 6. Царство Чампа по эпиграфическим данным 117
      Царство Бхадравармана 117
      Цари из рода Гангараджи/Гангешвары 121
      Царство Пракашадхармана-Викрантавармана 124
      Викрантаварман II 129
      Эпиграфика Чампы и китайские источники 131
      Заключение 135
      Summary 136
      Список сокращений 138
      Список литературы 139