Лаптев С. В. История царства Вьет: данные письменных источников и проблема реконструкции реальных событий

   (0 отзывов)

Saygo

Изучение ранней истории народов, известных по источникам как батьвьет ("множество вьетов"), имеет большое значение не только для выяснения прошло­го предков вьетнамского народа и народов, проживавших на территории юга Ки­тая до появления там китайцев, но и для объяснения накопленного к настоящему времени значительного археологического материала блестящих культур и циви­лизаций в районе Янцзы и к югу от нее, таких, как Хэмуду, Линцзятань, Лянчжу, Таньшишань, Учэн, курганная культура царства Вьет (Юэ).

Как показали археологические раскопки начиная с 1970-х годов, активизировав­шиеся со второй половины 1980-х годов, этот регион дал жизнь ряду передовых для своего времени культур. Прежде всего, юго-восточная часть современного Ки­тая - один из наиболее ранних центров производства керамики в мире и, пожалуй, наиболее ранний район производящего рисоводческого хозяйства. 7000-5000 лет до н.э. здесь существовала развитая земледельческая культура Хэмуду с очевидны­ми следами классового расслоения и специализации труда. В III - первой половине II тыс. до н.э. К югу от устья Янцзы была распространена культура Лянчжу, из­вестная прежде всего благодаря богатейшим некрополям, с сотнями высокоху­дожественных украшений из нефрита, изготовление которых требовало наличия высокотехнологических знаний, все попытки реконструкции которых в совре­менном мире пока не удаются. В последние годы начинают выявляться структура поселений, крупные ирригационные сооружения, иерархия некрополей1. Культура Лянчжу оказывала влияние на обширную территорию - от южных границ п-ва Шаньдун, близ устья Хуанхэ до Гуандуна недалеко от современной границы Вьет­нама, где появляются местные подражания Лянчжу в материальной культуре. Во второй половине II тыс. до н.э. центр цивилизации перемещается ближе к сред­нему течению Янцзы, где в это время существует государство с центром на горо­дище Учэн, унаследовавшее некоторые черты материальной культуры Лянчжу и создавшее свою оригинальную бронзовую культуру. Из Учэна до нас дошли знаки местной письменности, имевщей истоки в Лянчжу, однако какие-либо ключи к прочтению учэнских надписей, иногда достаточно длинных, на настоящий момент отсутствуют, так как внешне их знаки непохожи на китайскую иероглифику госу­дарства Шан2.

В начале I тыс. до н.э. политическая картина на этой территории снова меняет­ся. Учэнское государство исчезает, а его центр приходит в полное запустение. В то же время на его окраинах появляются государства, определявшие жизнь региона на протяжении I тыс. до н.э., вплоть до завоевания их в III в. до нз. царством Цинь, располагавшимся в верховьях Хуанхэ. В среднем течении Янцзы возникает государство Чу, а в устье Янцзы - У и Юэ (Вьет).

В отличие от рано синизировавшихся У и Чу государство Вьет до конца сохра­няло свои собственные традиции, религиозные верования и наследие предшест­вующих культур устья Янцзы В материальной сфере. В то же время, соприкасаясь с китаизировавшимся У и государствами древних китайцев, царство Вьет стало звеном, соединяющим народы «донгшонской культурной общности»3 материковой и островной Юго-Восточной Азии с китайской цивилизацией. Царство Вьет ока­зало влияние на формирование государственности к югу, на Донгвьет и Намвьет (последнее является непосредственным предком вьетнамской государственности). Таким образом, исследование древней истории царства Вьет необходимо для понимания развития не только цивилизации Нижнего Янцзы, но и Вьетнамского государства.

На основе данных археологии мы можем реконструировать материальную культуру царства Вьет и судить об эволюции общества и экономике, однако его духовная культура и политическая жизнь по археологическим материалам не вос­станавливаются. В этом случае привлечение письменных источников дополняет археологический материал, который является, на наш взгляд, основным критерием достоверности, позволяющим отбирать и пони мать материал письменных источников.

Задача данной работы - собрать и прокомментировать сведения по истории цар­ства Вьет и попытаться восстановить реальную историческую картину, духовную жизнь и политическую историю на основе их соотношения с археологическим материалом.

Приверженность царства Вьет до конца собственным культурным традициям привела к практически полному отсутствию китаеязычной эпиграфики (в этом его отличие от Чу и особенно от У). Единственное исключение составляют несколько мечей и секир с краткой надписью о том, что они принадлежат вьетским прави­телям. В то же время сохранившиеся надписи учэнским типом письменности на сегодняшний день не дают нам никакой информации.

Тот факт, что царство Вьет было этнически чужеродным для китайцев, оказал влияние на то, что китайские авторы практически не проявляют к нему интереса, а все упоминания о нем касаются его контактов с китайскими царствами и рано китаизированным У. Поскольку царство Вьет было завоевано другими царства­ми - сначала Чу, а затем Цинь и Хань, от него, в отличие от китайских царств, не сохранилось собственной исторической традиции, кроме некоторых мифов, по-видимому, бытовавших устно и записанных уже в период активной китаизации, в период Восточной Хань (25-220 гг.)4. Поэтому история царства Вьет известна очень плохо, за исключением непродолжительного периода его активного поли­тического соприкосновения с китайскими царствами середины I тыс. до н.э., В то время как вся ранняя и поздняя история этого государства практически остается неизвестной по письменным источникам. Видимо, эти же причины, как и крайняя немногочисленность нарративного материала, привели к отсутствию интереса к этому царству в исторической науке. В отличие от Чу или Намвьета попыток напи­сать историю царства Вьет пока не предпринималось.

Прежде всего попробуем обозначить круг источников. Как уже отмечено выше, китайские памятники практически не уделяют внимания царству Вьет. Еще в «Шан шу» (Книга древних преданий), в главе «Юй гун» (Дары Юю), где дано географи­ческое описание страны, самая юго-восточная область, которая упоминается, - это Сюйчжоу, район к северу от оз. Тайху, на юге нынешней провинции Цзянсу, т.е. стык уских и юэских областей. О самих же юэских областях ничего не рассказы­вается, хотя Юй связывается в мифологии именно с районами царства Юэ, так как он долгое время прожил в Гуйцзи (нынешняя провинция Чжэцзян)5.

Самые ранние упоминания о царстве Вьет содержатся в памятнике «Чунь цю» (Весны и осени), записанном в конце одноименного периода (по этой книге период получил название); авторство памятника приписывается Конфуцию (551-479 гг. до н.э.). Первое упоминание о царстве Вьет здесь относится к 771 г. до н.э. - пер­вому году правления луского Сюань-гуна. Однако в «Чунь цю», первоначально задуманной как хроника царства Лу, находившегося в Шаньдуне, но примерно где-то с середины начинающей описывать в основном общекитайские события, на которые делается упор более, чем на местные, царство Вьет упоминается очень редко - всего семь раз, т.е. гораздо реже, чем другие царства, даже некитайские, находившиеся в долине реки Янцзы - Чу и У. Так, например, количество упомина­ний царства Чу очень велико; пожалуй, оно является наиболее упоминаемым, или одним из наиболее упоминаемых в «Чунь цю». Количество упоминаний царства У составляет 36, на фоне этого упоминания Юэ очень малочисленны и малоинфор­мативны6.

Точно так же и в комментариях, даже в самом обширном из них - «Цзо чжуань», составленном Цзо-Цюй Мином, (младшим?) современником Конфуция, информа­ции о Юэ очень мало, в основном она касается событий текущей политической жизни, т.е. войн царства Вьет с другими государствами, и лишь в одном случае в комментарии Цзо-Цюй Мина имеется краткое сообщение о том, что такое царство Вьет7.

Другой памятник, тоже приписываемый Цзо-Цюй Мину, в котором есть разде­лы, посвященные царству Вьет, - это «Го юй» (Речи царств). Один из разделов этого памятника так и называется «Юэ юй» (Речи царства Вьет), о царстве Вьет говорится и в «Речах У» (У юй). Однако несмотря на название, памятник малоин­формативен, поскольку в основном представляет собой адресованные правителю поучения «мудрых» чиновников о том, как надо править в конфуцианском духе, речи о правителях, которые поступали правильно и неправильно, и какая кара за этим следовала. Естественно, что обширные «речи», собранные в этом памятнике, никто практически за говорившим записать не мог - это исторический анекдот, и лишь в некоторых случаях в нем встречается какая-то случайная информация о самом царстве или народе, его населяющем. Такая информация очень невелика, но значение ее немаловажно, в частности для истории царства Вьет8. Поучение сопровождается канвой из исторических событий, однако они зачастую известны из «Чунь цю».

В другом памятнике, «Чжу шу цзинянь» (Записи на бамбуковых дощечках), составленном в конце периода Чжаньго, найденном в гробнице царства Вэй и являющемся хроникой этого царства, которое находилось на Среднекитайской равнине, сообщается о подарке вьетами кораблей для царства Вэй в правление вэйского Сян-вана, в 312 г. до н.э.9 Есть еще один памятник периода Чжаньго­ «Чжоу ли» (Ритуалы Чжоу), в разделе "Као гун цзю" (Записи о ремеслах) упоми­нается о Юэ в связи с изготовлением мечей10.

Определенная информация о царстве Вьет есть у Сыма Цяня (140-87 гг. до н.э.), автора «Исторических записок» ("Ши цзи")11. В разделе «Наследственные дома» ("Ши цзя") Сыма Цянь помещает в 41-ю главу, посвященную вьетскому вану Го­уцзяню, ставшему гегемоном всех китайских царств. К сожалению, информация о предшественниках Гоуцзяня составляет всего 2,5 строчки, весь остальной же текст главы во многом пересказывает «Речи царства Вьет» в «Го юе». В разделе «Ле чжуань» (Биографии, или Описания) Сыма Цянь также помещает «Описание Донгвьета» - глава 114 и «Описание Намвьета» - глава 113, но они начинаются тоже только с эпохи Хань, когда империя Хань образовала два вассальных госу­дарства - Манвьет и Донгхай, причем упоминается, что правитель Манвьета был потомком вьетского правителя Гоуцзяня. Даже в разделе «Бяо» (Таблицы) у Сыма Цяня нет специальной графы, посвященной царству Вьет; сведения о нем встреча­ются только в графах, посвященных другим царствам, в основном У или Чу, и мы нашли только пять упоминаний о царстве Вьет12.

Бань Гу (32-92 п. н.э.) в своей "Истории Хань" ("Хань шу") практически до­словно, лишь с небольшими изменениями, повторяет «Описание» Манвьета и Намвьета13. Кроме этого, в географических записях о царстве Вьет готовится при описании округа Гуйцзи, бывшего когда-то его центром (глава 28а). Упоминание о царстве Вьет есть еще в двух памятниках периода Западной Хань (206 г. до н.э. - 25 г. н.э.) - В «Хуайнань цзы», записанном Лю Анем, правителем вассального государства Хуайнань, и в «Шо юане» (Сад речей) Лю Сяна. В «Ху­айнань цзы» сообщается о связях вьетов с корабельным делом (7), а в «Шо юане» приводится песня брата вьетского вана. Песня записана на вьетском языке китайскими иероглифами, и поскольку она была непонятна, то дается ее перевод14. Данная песня, безусловно, является очень важным источником по изучению язы­ка Вьет, однако непонятно - на языке каких вьетских групп она была написана и насколько точно приводимые записи отражают фонетику древневьетского языка. Этот вопрос осложняется еще и тем, что мы не знаем, как читались сами древ­некитайские иероглифы в то время. Существует масса реконструкций звучания древнекитайского языка, в основном благодаря тем остаткам, которые сохрани­лись в кантонском (официальном языке Гонконга и Макао и неофициальном языке центральной части китайской провинции Гуандун) и японском языках, однако насколько возможно реконструировать этот язык, неизвестно. Пока общепринятой реконструкции нет, хотя и бьша попытка Б. Карлгрена15, поэтому для восстановле­ния данной песни требуется специальное исследование, что выходит за пределы данной работы.

И наконец, благодаря включению «Речей Юэ» в «Речи царств»16, Гоуцзянь и его борьба с царством У становятся важным фольклорным элементом в китайской исторической и литературной традициях - эти упоминания о Гоуцзяне и уском ване Фуча настолько многочисленны, что их практически невозможно отследить и пересчитать, однако в основном они являются лишь изложением сведений, со­держащихся в «Го юе» или же у Сыма Цяня, который сам пересказывает «Го юй». Поэтому отнесение подобных упоминаний к источникам не только бесполезно, но и может исказить правильность исследования, поскольку во вторичных для данной проблемы источниках возможны различные домыслы.

Единственные два поздних произведения, в которых содержится определенная ценная информация, - это памятники эпохи Восточная Хань (25-220 гг.) - «У-Юэ чунь цю» и «Юэ цзюэ шу» (9; 16). «У-Юэ чунь цю» (Весны и осени У и Юэ). Они были составлены уроженцем Чжэцзяна (т.е. тех мест, где когда-то находилось царство Вьет), по имени Чжао Е и первоначально содержали 20 глав, из которых до настоящего времени дошло только 10. В части, описывающей царство Вьет, сна­чала содержится пересказ мифа о легендарном правителе Китая Юе, считающемся основателем царства Вьет, а затем автор переходит сразу к Гоуцзяню, упоминая о промежуточных легендарных и не легендарных правителях лишь очень кратко. Однако ценно в этом памятнике то, что он содержит имена правителей до Юньчана, чего нет у Сыма Цяня. В остальном же автор пере сказывает либо миф о Юе, либо предания о Гоуцзяне и его борьбе с У17. Другой памятник, который по содержанию во многом близок с «У-Юэ чунь цю», - это История гибели Юэ ("Юэ цзюэ шу"), составленная Юань Каном. Текст, первоначально состоявший из 25 глав, из кото­рых до нашего времени дошло 15, представляет собой как бы дополнение к «У-Юэ чунь цю» и содержит предание о жизни сановников царств У и Юэ - У-цзы Сюня, Цзы-гуна, Фань Ли, Вэнь Чжуна и других, т.е. фактически продолжает жанр исторического анекдота. Если отбросить нравоучительные рассуждения в конфу­цианском духе о добродетели правителя и справедливом правлении, на которые правителя наставляют мудрые советники, а также объяснение того, что из этого получилось, то информации в «Юэ цзюэ шу» остается не так много. Кроме канвы политических событий, упомянутые выше источники дают нам некоторую весьма краткую информацию по следующим вопросам: происхождение царства Вьет, его обычаи, религия, экономическая жизнь, язык.

Попробуем рассмотреть и оценить информацию по этим рубрикам. Проблема состоит в том, что до настоящего времени каких-либо попыток критически осмыс­лить имеющиеся факты китайскими учеными не предпринималось. Слова древних текстов зачастую просто понимались как данное. Точно так же комментируются и археологические материалы, в зависимости от слов древних текстов. Для того чтобы дать критическую оценку информации в известных памятниках, следует прежде всего опираться на данные археологии, насколько это возможно. В случае их неинформативности остается только учитывать время создания памятника, ха­рактер и цель его составления, а также возможные источники информации автора. Поэтому при описании царства Вьет мы будем брать за основу, по возможности, наиболее ранние источники, т.е. источники синхронного периода, как, например, «Чунь цю» и «Го Юй», а также «Исторические записки» Сыма Цяня, во времена которого еще, по-видимому, сохранялись многие важные тексты, на настоящий момент утраченные. Важно заметить, что, будучи придворным историографом, Сыма Цянь, очевидно, имел доступ к императорским архивам.

Однако и в этих памятниках, особенно в «Го юе» и «Исторических записках», очень многое может объясняться политическими причинами. Главная цель состав­ления этих двух сочинений заключалась в подтверждении правильности полити­ческих догматов конфуцианства, т.е. история здесь должна была стать примером правильного инеправильного правления, соответственно вознаграждением за первое становилось процветание государства, а наказанием за второе - гибель государства и правящей династии. В «Исторических записках» это выражается в словах историографа, т.е. самого Сыма Цяня, в конце каждой главы. В конце жизнеописания вьетского правителя Гоуцзяня Сыма Цянь упоминает великие за­слуги Юя, бывшего якобы основателем династии правителей царства Вьет, а затем говорит о стараниях самого Гоуцзяня, который держал при себе мудрых советни­ков, таких, как Фань Ли, и благодаря своим стараниям победил царство У. За свое «уважение» к чжоускому правителю он был пожалован званием гегемона (скорее всего, звание гегемона отражало военно-политическую мощь этого царства). «Как не назвать Гоуцзяня мудрым!, - пишет Сыма Цянь. - Ему в основном передались заслуги Юя» (пер. aвтopa)18. Точно так же в «У-Юэ чунь цю» Гоуцзянь спрашивает своих сановников, в чем причина его несчастий (имеется в виду тот период, когда он потерпел поражение от царства У и вынужден был отправиться к правителю У Фуча в плен или на расправу):«Я не знаю, в чем мое преступление», - сетует правитель19. Победа царства Вьет и поражение У объясняются причинами несле­дования правителя У по пути добродетели, указанному мудрыми советниками. Гоуцзянь же, наоборот, показан правителем, который заботится о подданных, слу­шает мудрых советников, увещевавших его, говоря, что война "противна доброде­тели"20.

Точно так же идеологическая установка оказывает влияние на все другие сведе­ния из письменных источников, созданных в конфуцианской традиции, и, очевид­но, начиная с ханьского времени, проходивших цензуру.

Идеология играет большую роль и при выяснении происхождения царства Вьет, точнее, династии его правителей. Естественно, что и «Исторические записки», и другие памятники были написаны в китайской традиции, которая предусматривала догмат центра Поднебесной, находившегося в руках верховного правителя, полу­чавшего от неба разрешение на управление вселенной, в данную эпоху - правите­ля Чжоу. Соответственно внешний мир рассматривался с точки зрения отношения к чжоускому правителю, подчинения или неподчинения ему, принятия или непри­нятия чжоуской культуры, культуры этого верховного правителя. Естественно, что все правители царств при такой системе ценностей были «связаны» с родом тех или иных верховных государей, например, царство У - с Шаоканом, императором династии Ся, царство Вьет - с Юем, «усмирителем девяти рек и создателем девяти областей», мифическим правителем в период до первой, по-видимому, леген­дарной династии Ся. Сыма Цянь пишет: «Предок юэского вана Гоуцзяня, потомок Юя и сын от наложницы сяского императора Шаокана (согласно Сыма Цяню, Шао­кан - пятый император Ся, династии, правившей или якобы правившей в XXI-ХVI вв. до н.э. - С. Л), получил уезд Гуйцзи (на севере провинции Чжецзян. - С. Л.) для того, чтобы следить за приношениями в храме Юя, (там) татуировали тело и коротко стригли волосы, строили селения из травы и через 20 с лишним поколений (его предки) дошли до Юньчана» (пер. aвтopa)21. В общем-то это вся известная нам информация о происхождении народа юэ, причем, отчасти информация стан­дартная: поскольку китайцы носили длинные волосы и не делали. татуировок на коже, то для того, чтобы обозначить варвара, иноземца обычноo изображали татуи­рующим свою кожу и обрезающим волосы, что очень хорошо просматривается в «Ли цзи» (Записях о ритуале), памятнике, составленном, по-видимому, в период Чжаньго. Здесь в 5-й главе «Ван чжи» (Установления правителя) говорится, что все народы «пяти регионов» - как из Срединных царств (т.е. китайцы), так и жуны, и "и" имеют свои характерные особенности, которые невозможно изменить: «Восточные иноземцы называются "и", они обрезают волосы и татуируют тело, некоторые из них едят еду, не подогревая ее на огне; южные иноземцы называются мань, они татуи­руют лоб и скрещивают ступни ног, некоторые едят пищу, не готовя ее» (пер. автора)22. Аналогичным образом, кстати, описываются и древние японцы23. Однако в случае с юэ у нас действительно имеются свидетельства о том, что они татуировали тело; это - статуэтки с татуировкой. Что касается обрезания волос, археология сви­детельствует об обратном: волосы оставались длинными, более того, они распус­кались локонами, украшались перьями и даже высокими шляпами, похожими на цилиндр24. Археология полностью опровергает и данные о том, что вьеты готовили пищу, не имея огня, поскольку большинство народов освоило огонь еще со времен палеолита. Здесь мы видим безусловное свидетельство влияния китайской идеоло­гии. Интересно, что "у" характеризуются так же, как и юэ. В комментарии «Гу Лян чжуань» в «Чунь цю» под 1З-м годом правления уского Ай-гуна (482 г. до н. э.) име­ется запись: «У - государство восточных иноземцев, обрезают волосы и татуируют тело»25. Являются ли "у" и юэ одним народом или разными? По данным археологии, "у" - это китаизированные юэ, происходившие от общей лянчжуской цивилизации, но испытавшие нашествие с севера в послелянчжускую эпоху26 носителей культу­ры Хушу. Судя по письменным источникам, казалось бы, подчеркивается общность "у" и юэ. Точно так же Чэнь Гоцян и другие исследователи истории народов Байюэ относят у к одному из юэских народов27. В 5-й главе «У-Юэ чунь цю» (внутренняя неофициальная биография Фуча) говорится: «У и юэ имеют общие обычаи и оди­наковые законы, наверху живут в соответствии с одинаковыми звездами, а внизу имеют одинаковое управление» (пер. автора)28. Точно так же в «Люй-ши чунь цю» (Весны и осени господина Люя) - памятнике, составленном циньским министром Люй Бувэем в конце периода Чжаньго, вскоре после прекращения существования царства Юэ, говорится, что "у" и юэ имеют общий язык29, а это, очевидно, один из главных признаков общности народа. Таким образом, практически все данные, полученные в результате исследования археологического материала, полностью подтверждаются. О самом же языке, на котором говорили "у" и юэ, информации у нас практически нет. Мы знаем только, что юэ (=вьет), судя по всему, было названием, не придуманным китайцами, но самоназванием этого народа, и, таким образом, этническая общность батьвьет была, судя по всему, генетически родственной, а не искусственно образованным китайцами этниконом. В «Чунь цю» под 5-м годом правления луского Дин-гуна имеется запись: "Юйюэ вторглись в У", 507 г. до н.э. При этом в комментарии «Гун Ян чжуань» говорится: «Что означает юйюэ, что означает юэ? (Называя их) именем юйюэ нельзя с ними сообщаться, (называя их) именем юэ можно сообщаться с ними» (пер. автора)30. В эпоху Восточная Хань Хэ Сю добавил к «Гун Ян чжуань» свои примечания ("чжу"): «Люди Юэ называют себя юйюэ, благородные люди называют себя юэ» (пер. автора), Т.е. комментарий получается очень противоречивый. Согласно «Гун Ян чжуаню», юэ можно исполь­зовать для обозначения юйюэ, согласно же Хэ Сю получается, что юйюэ - это их самоназвание, так же как и юэ31. В любом случае из обоих комментариев получает­ся, что юэ - это местное слово. Дун Сяопин предлагает толкование: «благородные люди» (имеются в виду представители Срединных царств, т.е. китайцы) называют их юэ32. Ни о каком происхождении самоназвания юэ мы догадываться не можем, но очевидно, что Юйюэ - это одна из групп вьетов, так же как маньюэ, наньюэ, лоюэ, янюэ и т.д.

На бронзовых мечах и алебардах юэ всегда записываются с помощью знака для «юэ» ("боевой топор"). Случайно ли это? Как свидетельствует археология, все-таки, по-видимому, нет, поскольку топоры «юэ» находятся прежде всего на вьетской территории - возможно, к китайцам их обозначение пришло от названия этого народа. Как же соотносятся друг с другом народы байюэ и батьвьет - как родственники или как группа чужеродных этносов? Существует теория о том, что батьвьет является одним народом; она поддержана, в частности, Обществом по изучению байюэ33. Но есть сторонники того, что это общее наименование для всех народов юга, не связанных генетическим родством как, например, Мэн Вэньтун34. Археология скорее склоняет нас к первой версии, более того, то, что их «множе­ство» ("бай"), вовсе не означает, что они являются разными народами. Например, у китайцев часто окрестные народы выступают во множественном числе, напри­мер, «девять и», «семь маней» и т.д., так, в «Чжоу ли», в главе «Чиновники лет­него сезона, управляющие лошадьми» ("ся гуань сыма") говорится: «Четверо и, восемь маней, семь миней, девять мо, пять жунов, шесть ди» (пер. автора)35. Здесь перечисляются народы, окружающие китайцев - восточные иноземцы и, южные иноземцы мань, минь, южный народ (миньюэ - маньвьеты), ба - народы, жившие на северо-востоке, жуны, жившие на западе, ди, народы на севере. Кстати, здесь же упоминается, что область Янчжоу на юго-востоке имеет центр в Гуйцзи, т.е. постепенно одна из Девяти областей смещается к югу36. Степень родства народов байюэ дают нам только археологические данные, письменные источники такой информации не сообщают.

Точно так же непонятна фраза о том, что вьеты строят свои поселения из травы. Имеется ли в виду то, что они покрывали травой свои жилища, имевшие столбовую конструкцию в отличие от глинобитных полуземлянок китайцев? Если это так, то письменные источники (Сыма Цянь) находят подтверждение в археологическом материале.

Кроме того, сообщения об обычаях вьетов Юэ, которые отличались от китай­ских, наглядно показывают, что юэ был чужеземным народом, не имевшим ниче­го общего со Срединной равниной, несмотря на то что эта территория связана с деятельностью Юя: именно здесь Юй постигал свою мудрость, именно отсюда, с каких-то юэских территорий он происходил, именно сюда он вернулся и здесь умер37.

314px-Yue_statue.jpg

Fr%C3%BChling-und-Herbst2.jpg

690px-Yue_Battleship_model.jpg

164631_original.jpg

Кстати, происхождение правящей династии от Юя тоже ни в коем случае не слу­жит доказательством того, что она бьша китайской. Во-первых, сам Юй - уроженец районов Янцзы38, там же похоронен его отец, оттуда же он взял жену39. Во-вторых, очень многие династии окружавших срединные государства царств выводятся из них, например, основатель вьетнамской государственности Кинь-зыонг выонг был сыном китайского императора Ди Мина, потомком в третьем поколении импера­тора Шэньнуна - «Священного земледельца»40. Кроме того, Чжао Е выдвигает версию, что цари Юэ вовсе не были потомками даже Юя. Он пишет, что Шаокан (император Ся) пожаловал удел в Юэ одному из простолюдинов, которого звали Уюй. Впоследствии династия Уюя пресеклась (через 10 поколений), «последний государь ничтожный и слабый не смог удержаться на престоле, перешел в народ, стал простолюдином» (пер. Д. В. Деопика и К. В. Лепешинского). Затем правите­лем стал чудесно рожденный ребенок, начавший говорить сразу после рождения, а после него его подданный по имени Ужэнь или же сын этого подданного, Уи. Точно непонятно, но именно от Уи идет династия вьетских правителей, к которой относится и Гоуцзянь41. Таким образом, Чжао Е выдвигает новую версию, что эта династия имела независимое от Срединной равнины происхождение. Возможно, что это - стремление чжэцзянской интеллигенции начала 1 тыс. н.э. утвердить свои вьетские корни, ради чего подвергается сомнению даже авторитет отца китайской историографии Сыма Цяня. Однако, судя по всему, для этого имелись какие-то основания, возможно, предания, жившие в народе; вряд ли можно предполагать сохранение письменной традиции к этому времени. С другой стороны, следует отметить, что и данные Сыма Цяня вполне тенденциозны, в частности, стрем­ление всех правителей, особенно тех, которые становились гегемонами и игра­ли ведущую роль на Центральнокитайской равнине, считаться происходившими от китайцев, хотя, как мы видим и в китайском происхождении Юя, одного из "первых императоров", имеются большие сомнения. Вопрос об этногенезе дру­гих вьетских народов не возникает, да в общем у них и не создавались сильные государства, такие, как Юэ, У и Чу. Когда же появляются государства в Манвьете (в Намвьете, как мы знаем, действительно была китайская династия, происходив­шая от китайского военачальника Чжао То), то встает проблема происхождения его правителей. Сыма Цянь называет династию правителей Манвьета потомками Гоуцзяня: «Ван Манъюэ по имени Учжу и ван юэского Дунхая по имени Яо име­ли своими предками потомков юэского вана Гоуцзяня и носили фамилию Чжоу» (пер. автора)42. В биографии юэского правителя Гоуцзяня говорится, что в 35-й год чуского Сянь-вана (в 334 г. до н.э.) чуский ван «нанес большое поражение Юэ, убил вана Уцзина, насовсем захватил исконную территорию У до реки Чжэцзян, на севере разбил Ци у Сюйчжоу, а юэ после этого рассеялись, началась вражда меж­ду всеми родами, некоторые стали ванами, некоторые цзюнями (властителями), приблизились к Цзяннаньскому морю (т.е. к "морю, южнее Янцзы". - С.Л.), подчинились Чу» (пер. автора)43. Таким образом, мы имеем информацию, что вьеты «рассеялись», однако на какой территории и как далеко, неизвестно. Сам район в море на юг от Цзяна, т. е. от Янцзы, комментарий «чжэн и» эпохи Тан (618-907 гг.) определяет как уезд Линьхай области Тайчжоу, Т.е. район вокруг нынешнего уезда Линьхай провинции Чжэцзян44. Не исключено, что часть вьетов могла отправиться и в район реки Миньцзян, в том числе и потомки Гоуцзяня; возможно, И был отток населения после чуского завоевания на юг. Иных свидетельств в письменных ис­точниках, как мы видим, нет. Археология же свидетельствует о том, что царство Вьет в период Чунь цю продвигается на юг и осваивает южную часть Чжэцзяна. К сожалению, археологический материал Фуцзяни не позволяет нам точно опреде­лить, были ли потоки населения из Чжэцзяна в этот район или нет, хотя есть опре­деленные данные о том, что в период Чжаньго сюда проникает чуская культура, так же как и определенные явления, характерные для Чжэцзяна (т.е. для царства Вьет), например, техника изготовления глазурованных (керамических) бронзовых изделий, появившаяся и в горах Чжэцзяна, и в Фуцзяни после чуского завоевания, что подтверждает идею о миграциях населения45.

В письменных источниках есть некоторая, хотя и очень незначительная, инфор­мация о религии вьетов. Известно существование культа Юя, но мы не знаем, был ли для них Юй китайским правителем, или же речь идет о почитании мифического местного предка правителя-божества. Однако есть более реальные сведения, ка­сающиеся тотемов. По-видимому, одним из главных тотемов была змея. Так, в «Ре­чах царства У», в «Го юе», говорится, что правитель Хэлюй «хотел соревноваться в величии с Юэ, поскольку Юэ находится на юго-востоке, то установил там змеиные ворота... поблизости от земель Юэ он установил змею, поэтому сверху больших южных ворот была деревянная змея с головой, смотрящей на север, что означало, что Юэ принадлежит у»46. Эта же фраза была позже переписана и во внутренней биографии Хэлюя, в «У-Юэ чунь цю»47. В «Шовэне», древнем словаре, составлен­ном во II в. н.э., слово "Минь", название реки и народов Фуцзяни, поясняется так: «Юго-восточные юэ относятся к народам змеи»48. В «Шань хай цзине» (Каталог гор и морей или Канон гор и морей), составленном в конце периода Чжаньго или, возможно, в начале Ранней Хань, в своде мифологической биографии есть упоми­нание о «людях змей»: «Люди ба (змей), которые подчиняются Мэнту, подданному сяского владыки» (пер. автора)49. Далее запись продолжается: «Подданный сяского правителя Чи, называется Мэнту, он управляет богами У, люди змей просят суда в месте обитания Мэнту». Если учитывать, что описываются места, близкие к Линь (= р. Миньцзян), то можно предположить, что имеется в виду находящаяся побли­зости часть вьетов, т.е. это вполне могут быть и вьеты, населявшие царство Вьет.

Если упоминание «Шань хай цзина» расплывчато, то в «Юэ юй» ошибок быть не может: этот текст писался слишком близко ко времени существования царства Юэ, чтобы перепутать такую важную особенность, как тотем этого царства. Одна­ко в археологических материалах изображений змеи нет, что очень странно. Един­ственное, что может напоминать змею, - это загнутая спираль в орнаменте. В то же время, у вьетов часто встречается птица, а также и голова тигра, которая, пожалуй, более характерна для У, но никак не змея. Возможно, что, говоря о змее, китайцы могли иметь в виду дракона, который в принципе напоминает змею. Считается, что дракон появляется в китайской мифологии достаточно поздно, но характерен для мифологии древних вьетов50. Дракон упоминается в мифе о Юе - легендарном основателе царства Вьет, а возможно, и (по версии Сыма Цяня) прародителе династии: желтый дракон поднимает лодку Юя, когда тот переправляется на юг через Янцзы51. В «Шань хай цзине», по преданию составленном якобы по повелению того же Юя, говорится: «В центре громового озера живет бог грома, у него тело дракона и голова человека, бьет в барабан по своему животу, находится к западу от У» (пер. З. М. Яншиной)52. «К западу от У» означает тоже где-то на вьетских землях. Дао Зуй Ань считает, что дракон - это крокодил, издревле бывший тоте­мом у вьетнамцев53. Действительно, статуэтки крокодилов встречаются в архео­логических материалах из Вьетнама54. Само же имя Юя, согласно Д. В. Деопику, обозначает «Молодой дракон», как имя его отца Гуня - «кит»55.

Еще одно существо, упоминаемое в «У-Юэ чунь цю» и тоже, видимо, бывшее тотемом, - это птица. Во внешней биографии Уюя говорится, что после смерти ми­фического императора Юя «Небо признало добродетель Юя, отметило его заслу­ги, оно приказало птицам возвратиться и превратившись в людей, обрабатывать землю, птицы разной величины строились по размеру и двигались взад-вперед» (пер. Д.В. Деопика и К.В. Лепешинского)56. Также в комментарии сообщались, что, согласно «Дили чжи» (Географическим записям в Истории Хань), на горе есть колодец Юя и храм Юя; по преданию, внизу имелось множество птиц, которые пропалывали поля57. Кстати, в самом тексте «Дили чжи» упоминается храм Юя, но о птицах ни слова не говорится58. Тем не менее роль птицы как значимого важного мифологического символа и, по-видимому, важного тотема несомненна, это же подтверждается и данными археологии, где птица - один из основных символов в археологии царства Вьет, да и вообще вьетов, от Янцзы и до Вьетнама на юге. Это наиболее очевидно на примере бронзовых барабанов донгшонской культуры во Вьетнаме, бронзовых фигурок птиц в Сычуани и в устье Янцзы59.

В «Дили чжи» (Географических записях Бань Гу) также есть сведения о змее и драконе. Здесь в разделе, посвященном земле Юэ, сообщается: «Говорят, что ее властители - потомки Юя, сына императора Шаокана от наложницы, получили уезд в Гуйцзи». В комментарии Янь Шигу (эпоха Тан), мы находим: «От Цзяоч­жи до Гуйцзи 7-8 тыс. ли, здесь вместе проживают байюэ, все они имеют роды и фамилии, нет оснований говорить, что они потомки Шаокана. Согласно "Ши бэню", юэ... имеют общего предка с чу, поэтому "Го юй" говорит... фамилия Нао и Юэ, поэтому ясно, что юэ не потомки Юя... (Янь) Шигу говорит, происхождение названия юэ от места, где сын Шаокана от наложницы управлял храмом Юя и был господином в земле Юэ, поэтому в данных записях говорится, что его правители после Юя, разве здесь говорится, что люди байюэ - все потомки Юя? Цзань не говорит об этом» (пер. автора)60. Таким образом, этот комментарий поддерживает версию Чжао Е о том, что и правители не были потомками Юя, не говоря уж о всех батьвьетах. Далее в тексте упоминается о связи обычая татуировки тела и обреза­ния волос с драконом и водяной змеей: «Татуируют тело, обрезают волосы, чтобы этим избежать вреда от водяной змеи и дракона». В комментарии говорится: «Они часто находятся в воде, поэтому обрезают свои волосы и татуируют свое тело, чтобы тем символизировать детей дракона, и поэтому не получают ран и вреда» (пер. автора)61. Таким образом, здесь упоминаются и дракон, и змея, а может быть, имеется в виду водяная змея-дракон - «цзяолун», тем самым объясняя связь между двумя тотемами. Видимо, почитание этих тотемов выражалось в татуировке, в ма­териальной же культуре это может отражаться в узорах типа спиралей и завитков, а может быть, и в каких-то других символах, до нас не дошедших.

Характерно, что здесь говорится о родстве юэ и чу, т.е. письменные источни­ки поддерживают археологию: чу и юэ, так же, как и у, были родственными на­родами. Никаких причин считать у аустронезийцами не существует, об этом же в свое время говорил и Уильям Мичем62. Если аустронезийцы где-то и жили на территории Китая, то, по-видимому, южнее, в районе нынешней Фуцзяни, усцы же, как и чусцы - это китаизировавшиеся вьеты, причем если усцы китаизирова­лись сразу в результате внешнего нашествия, то чусцы, судя по всему, делали это очень постепенно, принимая китайскую культуру не полностью, как это сделали у (по-видимому, их верхи), а создавая свой собственный субстрат на основе двух культур - вьетской и китайской, что и стало чуской культурой.

В этом тексте имеются также упоминания о большой роли воды в жизни вье­тов. Вода является одним из главных символов и для современных вьетов, ведь не случайно во вьетнамском языке, как это подчеркивал в своих исследованиях Чан Нгок Тхем, слово "ныок" ("вода"), звучит так же, как и «страна»63. Не случай­но на донгшонских барабанах изображаются лодки и гребцы, не случаен и узор в виде волн, известный как в Северном Вьетнаме, так и в Чжэцзяне и в Фуцзяни; тотемы в виде крокодила и дракона, водяной змеи, тоже, безусловно, связаны с во­дой64. В номе (китаизированная вьетнамская письменность) «ныок» записывается с радикалом «вода»65. О том, насколько важную роль играла вода в жизни вьетов в низовьях Янцзы, говорится В «Речах царства Юэ» «Го Юя», когда сановник У-цзы Сюй увещевает своего правителя Фуча: «Люди, которые живут на суше, могут жить только на суше, а те, кто живут на воде, - только на воде, поэтому если мы нападем на Высокие царства и победим их, то все равно не сможем жить на их землях, не сможем ездить на их повозках. А если мы нападем на юэсцев и победим их, то сможем жить на их землях, сможем плавать на их лодках, такую выгоду обязательно нужно использовать» (пер. автора)66. Здесь мы видим не только до­казательство общности у и юэ в экономической и хозяйственной жизни, в их тра­дициях и привычках, но и тесную связь с водой, которая для юэ и у означала все, была основой жизни в отличие от «Высоких царств» (т.е. царств Среднекитайской равнины). Именно поэтому, видимо, и родилось столь острое соперничество меж­ду двумя царствами, которые находились на одной и той же территории, представ­ляли один и тот же народ и вели сходную экономическую жизнь. В «У-Юэ чунь цю» говорится: «Бытие инебытие несовместимы, если они (усцы) процветают, то мы в позорном положении. Если мы станем гегемонами, то они погибнут, два государства борются за свою судьбу» (пер. Д. В. Деопика)67. Сильнейшую связь с морем показывает и описание Дунъюэ у Сыма Цяня, где младший брат правителя по имени Юйшань, ставший сам потом ваном, говорит о возможных результатах войны с Ханьской империей: «Если не победим, спасемся, уйдя по морю»68.

Естественно, что при столь тесной связи с водой юэ были умелыми корабле­строителями. В «Юэ цзюэ шу» во «Внутреннем описании У» ("У нэй чжуань") говорится: «Люди юэ называют корабли необходимостью». Судя по всему, корабли юэ достигали значительных размеров. Так, в «Юэ цзюэ шу», в разделе «И вэнь», сообщается, что они вмещали 91 человека, имели в длину 9 чжанов и 6 чи, а в ши­рину - 1 чжан 3 чи 5 цуней. О длине различных мер в древности можно спорить, тем более, мы не знаем, имеются ли здесь в виду размеры, принятые в царстве Юэ, или же в Восточной Хань. В современной Японии один тё: (чжан) состав­ляет 10 сяку (чи) и имеет размер 303 см, а в период Чжоу он примерно составлял 225 см69. Таким образом, если мы примем число 225 см, то ширина в 1 чжан, 3 чи и 5 цуней (учитывая, что 1 чжан равен 10 цуням), составит 3 м 4 см, а длина - 21 м 60 см. И хотя точных данных здесь нет, поскольку мы не знаем, каковы были меры длины в точности, приблизительные размеры лодок мы представить себе можем. Это действительно были большие суда, шедшие под парусами и на веслах. Здесь же, в «Юэ цзюэ шу», в разделе «Цзи ди чжуань» (Описание земель) говорится, что корабли служили им колесницами, Т.е. корабли заменяли им колесницы. Хотя это и преувеличение, поскольку в царстве У, так же, как и в царстве Юэ, в гробницах аристократов периода Чунь цю - Чжаньго нередко находят бронзовые детали от колесниц70, тем не менее высокая степень связи с водой и уровня развития кораблестроения, который здесь подчеркивается, очевидны и сомнению не подле­жат, поскольку подтверждаются фактами, например, как уже упоминалось выше, свидетельством дарения вьетским ваном правителю Вэй 300 кораблей в 312 г., т.е. уже в период, когда царство Юэ было разгромлено Чу и не было самостоятель­ным (мы вообще не имеем сведений о том, что было с царством Вьет после его завоевания Чу). Эта запись, если ее считать достоверно относящейся к 312 г., т.е. к 7-му году правления вэйского Сян-вана, показывает, что у вьетов сохранялось какое-то вассальное государство, вряд ли ее можно было придумать, поскольку период был еще слишком близок к тому моменту, когда записывлсяя «Чжу шу цзи­нянь»71. Что же касается кораблей, то, судя по всему, даже 300 кораблей уже в то время, когда царство Вьет потеряло самостоятельность, все равно не составляли для него значительного богатства, правда, мы не знаем размеров кораблей, может быть, это были небольшие лодки. Тем не менее даже количество небольших лодок впечатляющее. Видимо, дело не в том, что у у и юэ не было колесниц и они не умели на них передвигаться, скорее всего, как говорится в «Хуайнань цзы», в главе «Ци су сюнь» (Записи об обычаях Ци) «людям ху удобно на лошади, людям юэ удобно в лодке»72, т.е. северные иноземцы ху были искусны в езде на лошади, в отличие от китайцев, которые ездили на колеснице и освоили лошадь достаточ­но поздно, а вьеты - искусны в управлении лодкой или кораблем. Это искусство сохранилось у них и в более поздние эпохи, когда именно район Чжэцзяна, как и Гуандуна, стал центром морской торговли. Уже в ханьский период здесь находят изделия из стекла, напоминающие иранские, аналогично тому, как в более поздний период здесь обнаруживается множество монет исламского мира, свидетельствую­щих о морских связях со странами ислама73. В последнее время популярна идея о Южном шелковом пути, проходившем по морю через Гуандун и Чжэцзян дальше на Японские острова74.

Так же, как и корабли, известность в китайском мире получило и оружие вьетов, в частности знаменитые мечи из раскопок и частных коллекций, с надписями вьет­ских и уских правителей. В «Чжаньго цэ» (Планах сражающихся царств), памят­нике, составленном Лю Сяном в конце эпохи Западная Хань, в «Планах царства Чжао» говорится: «Меч, сделанный в У, если его пробовать на мясе, разрубает корову и лошадь, если его пробовать на металле, то разрубает миски и кубки» (пер. автора)75. Точно так же и в разделе «Као гун цзи» в «Чжоу ли» (Ритуалы Чжоу) сказано: «Мечи У и Юэ, если (их производство) забрать из этих земель, не могут быть хороши, таков дух этой земли» (пер. автора). И далее: «Качество металла (меди) и свинца У и Юэ превосходно» (пер. автора)76. Таким образом, помимо ко­раблей У и Юэ славились еще боевым оружием и отличным качеством металла, что в принципе и неудивительно, поскольку данные археологии свидетельствуют о том, что изготовление боевого оружия и сельскохозяйственных орудий было основным продуктом производства вьетов в отличие от китайцев-хуася (как отчасти чжоусцев, так еще в большей степени шанцев), использовавших металл в первую очередь на литье ритуальных сосудов, вьеты же имели очень древнюю традицию, специализировавшуюся именно на оружии и сельскохозяйственных орудиях77.

Таким образом, это основная информация письменных источников об обычаях, религии, экономике царства Вьет, информация не очень значительная, но практи­чески во всех случаях, пожалуй, кроме тотема змеи, подтверждающаяся археоло­гическими данными. Хотя встречаются преувеличения, например, утверждение, что у вьетов отсутствовали колесницы, однако, судя по данным археологии, это было не так. Здесь сильный отпечаток накладывает китайская идеологема - вьеты на кораблях, китайцы на колесницах, северные иноземцы верхом на лошадях, что в принципе имело под собой основание, т.е. в основном так оно и было, однако с на­чалом влияния со стороны Срединных государств это обстоятельство приобретает отчасти условный характер: колесницы у вьетов появляются, но все же корабли играют основную роль как в экономике, так и в остальных аспектах жизни. Имен­но на кораблях вьетский правитель Гоуцзянь переправляет почти 50 тыс. воинов, среди которых было 2 тыс. особых, «натренированных к потоку» людей. Правда, комментарий «Со инь» переводит это как «натренированных отпущенных пре­ступников», когда люди освобождались за тяжкие преступления, для того чтобы тренироваться как воины78, поскольку другого способа ведения войны в этом райо­не, богатом реками (причем крупными, как Янцзы), болотами и другими водными потоками, просто не существовало, как и другого способа передвижения. Отчасти это сохраняется и до сих пор. Здесь наиболее ярким примером служит Сучжоу - город улиц-каналов, напоминающих Бангкок.

Теперь попробуем реконструировать политические события истории царства Вьет на основании имеющихся у нас письменных источников, отбрасывая идео­логические моменты. Если мы исключим Юя, активно действующее лицо китай­ской мифологии, жизнь которого во многом проходила в Гуйцзи, центре будущего царства Вьет, где он и умер, то о политической истории царства Вьет до конца VI в. до н.э. не известно практически ничего. Хотя Юй жил в Юэ, даже став импе­ратором после Яо, следующие императоры, в том числе и Ци, сын Юя, проживали на севере. На горе Гуйцзи была могила Юя, который по преданию похоронен в тростниковом гробу. В могиле в Иньшани, принадлежащей вьетскому правителю, есть деревянный гроб79, тростниковые же гробы не известны ни у вьетов, ни у хуася, впрочем, они и не могли сохраниться по климатическим причинам. После смерти Юя, согласно Чжао Е, его сын Ци построил Храм предков на вершине горы Наньшань, в нынешней провинции Чжэцзян, куда посылал ежегодно жертвы Юю. Через шесть поколений сяский император Шаокан, опасавшийся, как бы жертво­приношения Юю не пресеклись, пожаловал «одному из простолюдинов» по имени Уюй удел в Юэ. Таким образом, согласно официальной хронологии китайцев, от Юя до Уюя правителей в царстве Вьет якобы не было. Тем не менее народ жил хорошо, поскольку поля обрабатывали птицы, люди же жили в горах, налогов и податей собиралось очень много, Т.е. страна была очень богатой. Про самого Уюя известно только, что «Уюй жил очень скромно, не строил для себя хором с укра­шениями, жил, как живет человек из народа, весной и осенью приносил жертвы в храме Юя, на горе Гуйцзи» (пер. д.в. Деопика и кв. Лепешинского, исправ­лен автором)80. Фактически о нем не известно ничего, скорее всего, это такая же мифологическая фигура, как и сам Юй, только в отличие от Юя, ставшего геро­ем достаточно обширной мифологии, об Уюе не сохранилось даже мифов. Если можно предположить, что Юй какое-то божество или мифологический герой, то Уюй - явно фигура вымышленная. Тем более, что ничего неизвестно и после него, в «У-Юэ чунь цю» говорится только: «После Уюя сменилось более 10 поколений, последний государь ничтожный и слабый не смог удержаться (на престоле), пере­шел в народ, стал простолюдином» (пер. Д. В. Деопика и К. В. Лепешинского)81. У Сыма Цяня никакой информации об Уюе и его династии нет вообще, сразу после Юя сообщается о династии его потомков, которая не прерывалась, о чем мы писа­ли выше.

После прекращения династии Уюя, согласно «У-Юэ чунь цю», жертвы в храме Юя прервались более чем на 10 лет, и затем следует другая легенда - о родив­шемся чудесном ребенке, который заговорил сразу после рождения и объявил себя потомком государя Уюя, обещая возобновить жертвоприношения в храме. Этот новый герой и стал следующим правителем, имя его отсутствует82. Далее, судя по всему, пресеклась династия и этого правителя. Никакого точного указания на это нет, однако почему-то следующими правителями после упоминавшегося чудесно­го героя стали потомки одного из его подданных по имени Ужэнь. В «У-Юэ чунь цю» сказано: «После этого у государя был праведный подданный по имени Ужэнь, (У)жэнь произвел на свет Уи, (У)и неустанно занимался защитой государства, не нарушал повелений неба, Уи умер, (правителем) стал Футан, Футан произвел на свет Юаньчана (комментарий - вместо иероглифа Юань, должен быть иероглиф Юнь)» (пер. Д. В. Деопика и К. В. Лепешинского)83. Таким образом, непонятно, был ли Ужэнь правителем или нет, в отличие от Уи, который занимался защитой государства и, очевидно, уже был таковым. В четвертом поколении мы находим Юаньчана, который, видимо, на самом деле назывался Юньчаном: именно это имя употреблялось у Сыма Цяня. Сыма Цянь пишет достаточно просто: «Через 20 по­колений дошло до Юньчана» - имеется в виду от сына императора Шаокана и на­ложницы, получившего удел Гуйцзи84. Таким образом, династический список до Юньчана очень короток. Юньчан же, который воевал с уским ваном Хэлюем, жил уже в конце VI или начале V в. до н.э., поскольку годы правления Хэлюя - 514-496 гг. до н.э. О Юньчане известно только то, что он воевал с Хэлюем, после же его смерти правителем становится его сын Гоуцзянь, о котором в хронике существует следующий цикл легенд, так же, как и о Юе. Однако в отличие от Юя здесь речь идет об исторических преданиях, имевших в своей основе реальные события, хотя и искаженные идеологическими объяснениями. В «У-Юэ чунь цю» есть также запись о том, что уже во времена правления уских ванов Шоумэна (585-561 гг. до н.э.), Чжуфаня (560-548 г. до н.э.) и Хэлюя (514-496 гг. до н.э.) царство Юэ было гегемоном85, т.е. главным на Среднекитайской равнине, наиболее мощным царством, которому все подчинялись (возможно, система, чем-то напоминающая ранний сёгунат, при котором мелкие княжества сохраняли свою независимость, но вынуждены были временно подчиняться превосходящей военной силе сёгуна). Точно о функциях гегемона мы судить не можем, по-видимому, он былпредводителем царства наряду с чжоуским правителем - ваном, номинальную власть которого признавали до определенного момента царства Среднекитайской равнины; прав­да, начиная с VIII в. титул вана присваивают себе правители Чу. Что же касается правителей У и Юэ, то неясно, когда они заимствовали титул вана. Видимо, для них это не играло такой роли, как для правителей Среднекитайской равнины, по­скольку они не имели других рангов, во всяком случае во внутригосударственном пользовании. Причем, в отличие от чуских ванов правители У и Юэ так до конца и не приняли китайскую титулатуру, а сохранили свои собственные имена. Может быть, титул «ван» использовался ими только в сношениях с китайцами. В этом их коренное отличие от Чу - они до конца не объявляли о том, что принимают все правила иерархической чжоуской системы, т.е. они полностью так и не влились в китайский мир.

В отличие от «У-Юэ чунь цю» Сыма Цянь говорит о том, что гегемоном стано­вится только Гоуцзянь после покорения царства У86. Скорее всего, верна версия Сыма Цяня, поскольку в «Чунь цю» Юэ упоминается только один раз, в период до начала VI в., при луском Сюань-гуне (711-694 гг. до н.э.). Следующее упоминание уже относится к правлениям луского Си-гуна (659-627 гг. до н.э.) и луского Чжао­гуна (541-510 гг. до н.э.). Вряд ли царство Юэ, будучи гегемоном, могло совер­шенно отсутствовать на страницах этой хроники. Скорее всего, в этот период Юэ в основном борется с У и к Среднекитайской равнине интереса не проявляет. По-ви­димому, только покорив У, своего извечного соперника, Юэ могло реально стать гегемоном, во-первых, объединив огромную территорию, во-вторых, приблизив­шись к Среднекитайской равнине территориально, и в-третьих, избавившись от сильного соперника, с которым находилось не в очень хороших отношениях, как это бывает с двумя государствами одного народа.

В «Чунь цю», в первый год правления луского Сюань-гуна (711 г. до н.э.), го­ворится: «Летом в четвертом месяце, в день дин-вэй (44-й день) гун (т.е. прави­тель царства Лу Сюань-гун. - С. Л.) и чжэнский бо заключили союз с Юэ» (пер. автора)87, т.е. здесь идет речь о заключении союза, против кого - непонятно, хотя союз мог быть не только наступательным, но и оборонительным. Возможно другое трактование: гун и чжэнский бо, т.е. правитель царства Чжэн в ранге бо, заключили союз против Юэ. Комментарии данного шага не поясняют, вместо этого «Гу Лян чжуань» предлагает понимать «мэн» не как союз, а как название местности; в этом случае пропадает глагол, хотя, может быть, он был утерян при переписке.

Следующая запись «Чунь цю» относится к правлению луского Си-гуна, согласно Сыма Цяню, - Ли-гуна88. В 28-й год его правления (632 г. до н.э.) имеется запись: «Летом, в четвертый месяц, в день цзи-и (в 6-й день), чжуйский хоу, сунский полководец, циньский полководец и люди Юэ сражались у Чэнпу с полководцем Чу и нанесли ему поражение» (пер. автора)89. В дальнейшем говорится о продолжении борьбы Чу с Цинь, однако юэсцы больше не упоминаются в этом эпизоде.

Следующее событие, в котором затрагивается Юэ, относится уже к правлению луского Чжао-гуна (541-510 гг. до н.э.). В 8-й год его правления (534 г. до н.э.), сообщается: «Зимой, в 10-й месяц, в день жэнь-у (19-й день) циньский полководец захватил владение Чэнь, чэньский наследный принц был отпущен в Юэ, чэньский гун Хуань убит» (пер. автора)90. Таким образом, царство Юэ принимает одного из царевичей Срединного государства, наследника убитого гуна, правителя царства Чэнь; у Сыма Цяня он именуется Ай-гун, годы правления - 568-534 гг. до н.э.

С самого конца VI в. до н.э. Юэ начинает в хронике встречаться чаще в связи с его активной борьбой с царством У. Первые сведения об этой борьбе восходят к началу правления Хэлюя, под 32-м, последним годом правления луского Чжао­гуна, имеется запись: «Летом У напало на Юэ» (пер. автора). «Цзо чжуань» дает следующий комментарий к этому событию: «Лето. У напало на Юэ. Сначала ис­пользовать воинов начало Юйюэ. Ши Мо (историк Мо) говорит: не более 40 лет Юэ обладало У. Юэ постарело (видимо, правитель Юэ. - С.Л.) и У напало на него, желая победить его мощь» (пер.aвтopa)91. Следовательно, война между У и Юэ уже шла в течение 40 лет, т.е. достаточно продолжительное время. Данный же эпи­зод свидетельствует о новой вспышке этой борьбы, о более ранних столкновениях источники умалчивают.

Следующая запись об этой борьбе описывает события 5-го года луского Дин­гуна (509-495 гг. до н.э.), т.е. спустя 5 лет, и помещена к записям, относящимся к летнему периоду: «Юйюэ напало на У» (пер. автора)92. Это произошло в 505 г. до н.э., т.е. за 9 лет до вступления Гоуцзяня на престол. Последующее событие относится уже к 14-му году правления Дин-гуна, т.е. к 496 г. до н.э., последнему году правления Хэлюя.

Под 14-м годом правления луского Дин-гуна (496 г. до н.э.) имеется запись сле­дующего содержания: «В пятом месяце Юйюэ нанесло поражение У при Цзяо­ли, уский цзы Гуан скончался»93. После этого идет комментарий о том, что такое Юйюэ, который мы приводили выше. Это также первое событие, отраженное у Сыма Цяня в его разделе «Таблицы»: «Напало Юэ, нанесло поражение нам (то есть У), ранило Хэлюя, что привело к смерти» (пер. автора)94. Любопытно, что если Сыма Цянь называет правителя У по его вьетскому имени, то в хронике, при­писываемой Конфуцию, т.е. созданной в самых строгих конфуцианских канонах, он назван «цзы» (младший ранг правителя, перед самым младшим «нань», по имени Гуан. Интересно, что археологами был обнаружен меч с надписью «Прави­тель Цзюй-У Гуан»95, следовательно, историчность имени Гуан подтверждается, но здесь он назван ваном, а не цзы. Видимо, китайцы в своей иерархии относили правителей У к самому низшему разряду правителей ("цзы"), а сами усцы называли своего правителя «ваном», как мог именоваться только чжоуский ван, согласно «правильной» иерархии. При этом правитель еще имел и местное, вьетское имя. Видимо, надпись была сделана в расчете на китаеязычный мир, однако и в нем У не желало признавать низкого места в иерархии, на что царство Среднекитайской равнины никогда бы не согласилось (пришлось решиться на это уже после приме­ра Чу и намного позже его). Далее у Сыма Цяня представлено подробное описание борьбы между Юэ и У, которого нет в хронике «Чунь цю».

В «Чунь цю» следующее событие относится только к 13-му году правления луского Ай-гуна (482 г. до н.э. - чурез 14 лет), в то время как у Сыма Цяня следую­щая запись идет через 2 года, в 494 г. до н.э.: «Напали на Юэ»96, имеется в виду, что У напало на Юэ во 2-й год правления нового правителя Фуча. У Сыма Цяня обнаруживаются подробности этих событий в биографии Гоуцзяня: «В правление Юньчана бьmа война и жестокие походы с уским ваном Хэлюем, когда Юньчан умер и сын Гоуцзянь взошел на престол, он стал юэским ваном» (пер. автора)97. Имеется в виду то, что он, видимо, первым принял китайский титул «ван» (вы­онг): «В первый год правления уский ван Хэлюй услышал, что Юньчан умер и на радостях послал войска завоевать Юэ. Юэский ван Гоуцзянь послал воинов бить­ся насмерть ... Поскольку Юэ неожиданно напало на уских воинов, уские воины потерпели поражение у Цзяоли. Уский ван Хэлюй был ранен стрелой и умер. Его сыну Фуча сказали: "Нельзя забыть этого Юэ"» (пер. автора)98. С этого времени и начинается смертельная схватка между У и Юэ, связанная с именами Гоуцзя­ня и Фуча. Что же касается тех, кто правил до них, то о правителях царства Юэ известно, как мы уже говорили, очень мало. Есть, правда, одна надпись на брон­зе, где упоминается правитель Дэи, но когда он правил - неизвестно, и неясно, можно ли его отождествлять с Юньчаном, как это делает Цао Цзиньянь99. Никаких доказательств в пользу этого нет. Имя Гоуцзянь встречается на бронзовых мечах неоднократно, что и понятно, так как он стал популярным героем фольклора. Если мечи не принадлежали ему лично, то, значит, его имя было популярно настолько, что оно появлялось на мечах независимо от их принадлежности.

Гоуцзянь правил 31 год (496-465 гг. до н.э.). В надписях на бронзе его имя пере­дается так же, как Чжуцзянь (Чжуоцзянь)100. С его правлением связаны следующие события: Фуча начал готовиться к войне, Гоуцзянь услышал об этом и хотел было нанести первый удар, однако его советник Фань Ли остановил его, утверждая, что война «противна добродетели»; тогда Гоуцзянь не послушал своего советника, и уский Ван разбил его при Фуцзяо. Сам Гоуцзянь с 5 тыс. воинов пытался оборо­няться в Гуйцзи, видимо, в своей столице, но был окружен. Тут, наконец, он при­слушался к словам своего советника о добродетели и согласился подчиниться У, послав туда дафу (сановника) Чжуна101. Чжун (Чжуцзи Ин в «Го юе») уговаривает Фуча принять от царя Юэ мир и службу. Причем, несмотря на то что У-цзы Сюй, советник Фуча, был против, говоря, что борьба между У и Юэ обоснована экономическими причинами и нельзя упускать шанс уничтожить их, правитель Юэ все-таки соглашается на мир. Возможно, с этим связано опасение серьезного со­противления со стороны Юэ, которое звучит в речи Чжуна: «Если царь (У) счи­тает, что преступление Юэ нельзя простить, то тогда мы сожжем храмы предков, свяжем жен и детей и утопим их в реке, как и золото, и нефриты, а затем поведем пять тысяч воинов биться насмерть, и тогда их силы удвоятся, поэтому они ста­нут как десять тысяч воинов сражаться за своего царя. Не поранят ли они тогда неизбежно тех, кого царь (У) так любит? Чем убивать этих людей, не лучше ли будет взять себе все (наше) царство?» (пер. aвтopa)102. Фуча явно не поддался на уверения Чжуцзи Ина о верной службе царя Гоуцзяня, скорее всего, у усцев были прагматические соображения. Непослушание же мудрым сановникам могло быть приписано и потом, после военной неудачи У. Гоуцзяню были оставлены неболь­шие владения: «Земель у Гоуцзяня осталось на юге - до Цзюй-У, на севере - до Юйэр, на востоке - до Инь, на западе - до Гуме, а всего вдоль и поперек - 100 ли» (пер. автора)103. Точно не известно сколько земель осталось у правителя Юэ, одна­ко Цзюй-У - это бывшая столица У, в районе р. Янцзы, т.е. достаточно далеко от оз. Тайху, к югу от которого находилось царство Юэ. Из этого мы можем предпо­лагать, что, видимо, земель осталось не так уж и мало.

После этого Гоуцзянь начинает не только вести себя как «праведный прави­тель», в чем и «Го юй», и Сыма Цянь видят причину его успеха, но и проводить определенную социальную политику, причем следует отметить, что не военную, а именно социальную, призванную укреплять не столько армию, хотя и ее в конеч­ном итоге тоже, сколько само население, вернее, его настрой. Это еще раз свиде­тельствует о том, что у и юэ действительно были одним народом, и Гоуцзянь имел целью заручиться поддержкой населения и обеспечить его приток в царство. Эта политика выражалась в том, что 10 лет «... он ничего не брал для казны, поэтому у народа накопились запасы пищи на три года, брал на содержание сирот, детей вдов, больных, бедных», стимулировал рождаемость: « ... приказал ни одному крепкому мужчине не жениться на старухе, ни одному старику не брать в жены молодую, если дочь до 17 лет не вышла замуж, обвинить в этом отца и мать, если сын до 20 лет не женат, обвинить в этом отца и мать, велел докладывать ему о приближении родов и посылал лекаря принимать новорожденного, если рождался мальчик, посылал два кувшина вина и собаку, если рождалась девочка, посылал два кувшина вина и свинью, если рождалась тройня, посылал кормилицу, если рождалась двойня, посылал продовольствие, если умирал первенец, освобождал (семью) от повинностей на (срок траура в) три года, если умирал побочный сын, освобождал от повинностей на (срок траура в) три месяца, плакал на похоронах как о своем собственном сыне» (пер. автора)104. Он проводил определенную популист­скую политику: «Гоуцзянь ездил на лодке, нагрузив (ее) зерном и салом, кормил и поил всех встречавшихся по дороге мальчиков, спрашивал у них имена. Он ел лишь то, что сам сеял, надевал лишь то, что соткала его жена» (пер. автора)105. Поэтому он добился того, что «отцы, старшие братья царства», т.е., видимо, знать, попросили разрешения отомстить за позор царя усцам106. Согласно «У-Юэ чунь цю», Гоуцзянь был призван уским царем к своему двору и жил какое-то время там как пленник107, оставив управление страной дафу (сановникам) Чжуну, Фань Ли и др. Как долго он там находился и когда он успел проводить свою популистскую политику, сказать трудно. Сыма Цянь поддерживает версию «Го Юя», однако он сообщает, что Юэ снова решило выступить против У «через семь лет после того как Гоуцзянь вернулся в Гуйцзи»108. Следовательно, пленение все-таки в какой-то период было возможно, но, видимо, ненадолго. В то время царство У начинает вынашивать планы дальнейших завоеваний против царства Ци, находящегося в Шаньдуне. Тогда У-цзы Сюй пытается убедить правителя, что, имея в тылу Юэ, не следует начинать эту войну, но правитель не слушает его. В результате чего У-цзы Сюй покончил С собой, приказав, согласно легенде, повесить свои глаза на восточные ворота столицы У, чтобы видеть вторжение юэсцев и гибель царства109. Гоуцзянь, узнав о самоубийстве У-цзы Сюя, уже собирается напасть на Юэ, но Фань Ли отговаривает его - кстати, Фань Ли говорит: «Убили цзы Сюя», намекая на то, что это было не самоубийство, хотя здесь же у Сыма Цяня в предыдущем абзаце сказано о том, что У-цзы Сюй пронзил себя мечом сам110.

Только на 4-й год Юэ нападает на У, когда мудрый советник Фань Ли говорит ему, что время пришло. Видя свое поражение и понимая, что не может предводи­тельствовать войском, Фуча совершает самоубийство со словами: «Я уже стар, не могу вести дела как правитель» (пер. автора)111 и, естественно, сожалея о бедном У-цзы Сюе. В «Таблицах» Сыма Цяня под 478 годом до н.э., В графе царства У есть запись: «Юэ разбили нас», а под следующим 477 м годом - «В 23 году (цар­ство У) было уничтожено» (пер. автора); если учитывать что 477 год - это 19-й год правления уского вана Фуча, то 23-й год его правления - это 473 год. Об этом же есть запись и в графе царства Чу под 16-м годом правления чуского Хуэй-вана: «Чу уничтожило У» (пер. автора)112. Летопись «Чунь цю» заканчивается раньше этого события. Однако в один из последних годов этой летописи, в 13-й год правления луского Ай-Гуна (482 г. до н.э.), имеется запись: «Юйюэ вторглось в У» (пер. авто­ра)113, что на девять лет раньше записи Сыма Цяня, следовательно, война не велась так быстро, как представлено в биографии Гоуцзяня; она продолжалась девять лет, видимо, с определенными периодами затишья, и только через девять лет, в 473 г., Гоуцзяню наконец-то удалось захватить царство У. За два года до этого, в 475 г., у Сыма Цяня говорится: «Юэ окружило У, У горевало» (пер. автора)114. В дальней­шем о Юэ есть еще только одна запись в «Таблицах», в главе о царстве Ци, отно­сящаяся к 474 г.: «Люди Юэ впервые прибыли» (пер. автора), т.е. в 474 г. до н. э. юэсцы впервые вторглись в царство Ци115. После этого упоминания царство Юэ из «Таблиц» исчезают. Видимо, это связывается с тем, что заканчивается один из популярных легендарных сюжетов - борьба Гоуцзяня и Фуча.

О дальнейших событиях жизни Гоуцзяня Сыма Цянь сообщает лишь очень кратко. «После того как Гоуцзянь умиротворил У, послал воинов на север перей­ти реку Хуай (имеется в виду Хуайхэ. - С. Л.), вместе справителями Ци и Цинь встретился в Сюйчжоу, преподнес дары Чжоу (т.е. Чжоуской династии. - С. Л.), чжоуский Юань-ван послал людей одарить Гоуцзяня, пожаловал ему титул бо (сле­дующий после гуна. - С. Л.). Гоуцзянь уже ушел, перешел Хуай (двигаясь) на юг, передал (государству) Чу земли в верховьях Хуай (видимо, имеются в виду земли, завоеванные царством У. - С.Л.), вернул Сун земли, завоеванные у Сун У, вернул Лу 100 ли к востоку от Ци. В :это время воины Юэ пересекали (реки) Янцзы и Хуай на востоке. Все чжухоу (правители царств) поздравляли (его); дали звание прави­теля-гегемона ("бо ван") (пер. автора). Комментарий объясняет это так: «После того как Гоуцзянь усмирил у, чжоуский Юань-ван сначала сделал его бо, а затем вознаградил его заслуги, назвав ваном» (пер. автора)116.

После смерти Гоуцзяня «ему наследовал сын, ван Шиюй, после Шиюя был ван Бушоу, после Бушоу был ван Вэн, после вана Вэна - ван И, после вана И - ван Чжихоу, после вана Чжихоу - ван Уцзин. Все они приходились друг другу отцом и сыном» (пер. aвтopa)117. Фактически от всех этих правителей у нас есть только список. В комментариях Со Ин имеется также указание на продолжитель­ность правления. Если мы это сопоставим вместе, то получаются следующие даты после Гоуцзяня: Шиюй (464-459 гг. до н.э.) В надписях на бронзе выступает как Чжэчжи-Юйси или Чжиюй, годы правления 464-459 гг. до н.э.; Бушоу (в надписях на бронзе есть это имя), 458-449 гг. до н.э.; Вэн или Чжугоу, в надписях на бронзе встречаются Чжоугоу или Чжоу + нечитаемый иероглиф, 448-412 гг. до н.э.; И или Буян (в надписях на бронзе есть имена Чжэчжи-Бугуан, Чжибугуан, Бугуан, Чжэи или И, по крайней мере Чжэи и И точно следует связывать с этим правителем), годы правления 411-376 гг. до н.э. Чжихоу и Уцзина в надписях на бронзе нет, зато есть имя правителя: один нечитаемый иероглиф + Бэйгу или же нечитаемый иероглиф + Бэй118. По-видимому, имя этого правителя относится к Уцину либо к Чжихоу - последним двум правителям царства Юэ, или же к какому-то отсут­ствующему в списках правителю. У последних ванов даты правления установить трудно. Ясно только, что Уцзин правил до 333 г. до н.э., когда царство было покоре­но Чу. К правлению Уцзина относится последний эпизод, описанный у Сыма Цяня. В «Юэ цзюэ ту» говорится, что «до Уцзина были гегемоны, назывались ванами, после него ослабли, стали называться повелителями (цзюньчжан) (пер. автора). Получается, что гегемония сохранялась на протяжении более полутора сотен лет, что, однако, сомнительно: если бы это было так, то сведений о царстве Вьет на Среднекитайской равнине было бы немного больше.

Однако значение этого царства, имевшего огромную территорию вплоть до Шаньдуна, действительно был велико, пока в 333 г. оно не было завоевано и под­чинено Чу. Кстати, в «Ханьской истории» Бань Гу, в разделе «Географических записей» имеется еще одна запись о Гоуцзяне: «Ланъя: юэский ван Гоуцзянь ча­сто управлял отсюда, воздвигнув дворец на возвышенности, есть Храм четырех времен года» (пер. автора)119. Комментарий сообщает следующее: «(Янь) Шигу говорит, в "Шань-хай цзине" сказано: "возвышенность Ланъя находится к востоку от Ланъя"» (пер. автора)120.

Во времена вана Уцзина, согласно Сыма Цяню, «Юэ посьшало воинов на север сражаться с Ци, на запад - сражаться с Чу, воевать на границе Срединных госу­дарств» (пер. автора). Когда настало время чуского Вэй-вана (339-329 гг. до н.э.), Юэ на севере напало на Ци121, циский Вэй-ван (356-320 гг. до н.э.) якобы послал посла к юэскому вану, подстрекая его напасть на Чу, говоря: «то, что Юэ не напа­дает на Чу, (означает) он невелик, как ван, и не мал, как бо, то, что Юэ не нападает на Чу, не даст ему получить Цзинь» (пер. aвтopa)122. Независимо от того, факт ли это или притча (что вполне возможно), но юэскому вану идея понравилась, и он напал на Чу, выведя войска из Ци, и, видимо, в союзе с Ци потерпел поражение. Впрочем, Ци не было мощным царством.

Вот как описывает это Сыма Цянь: «Тогда люди Юэ вышли из Ци и напали на Чу, чуский Вэй-ван и его воины сражались с ними, нанесли большое поражение Юэ, убили вана Уцзина, полностью захватили бывшие земли У до реки Чжэцзян, на севере разгромили Ци при Сюйчжоу, а юэ после этого рассеялись. Все их роды начали враждовать, некоторые назвались ванами, некоторые цзюнями (властителя­ми), переправились за море к югу от реки Янцзы, восстановили династию в (под властью) Чу» (пер. автора)123.

Каковы бы ни бьmи причины войны с Чу, очевидно, что она была неизбежной. Огромное территориальное царство Юэ должно было столкнуться с другим ог­ромным по территории царством Чу в борьбе за Среднекитайскую равнину. Как мы видим, китайские царства были слабы и в особенности после распада царства Цзинь в 403 г., земли которого до стались Хань, Чжао и вэй. Фактически ни одного сильного государства на Центральнокитайской равнине не осталось вообще, на­чиналась борьба за цзиньское наследство. Крупные окраинные некитайские цар­ства - Юэ, Чу и Цинь - начинают последнюю схватку между собой за подчинение долины р. Хуанхэ. Первым в этой борьбе потерпело поражение Юэ, и в результате обширная территория Восточного Китая от Чжэцзяна до Шаньдуна досталась Чу, которое образовало огромное государство от Шаньдуна на севере до Гуандуна на юге (сам Гуандун не входил в его пределы). Однако затем царство Цинь, другое царство, усвоившее китайскую культуру и китайские ценности и стремившееся объединить тогдашний идеологический центр - Поднебесную под своей властью, столкнулось с Чу. В результате этой борьбы победительницей оказалась империя Цинь, правитель которой Цинь Ши-хуан объединил долины Хуанхэ, Янцзы и соз­дал сверхкрупное территориальное государство - империю. Впервые возникло государство, охватывавшее большую часть территории современного Китая.

Таким образом, китайские исторические хроники дают лишь незначительные сведения об обычаях и религии, экономической жизни этого государства. Тем не менее практически все эти данные в той или иной степени подтверждаются мате­риалами археологии, хотя при этом возможны некоторые искажения, например, данные об отсутствии повозок. В принципе, повозки действительно были не очень популярны, но они все-таки использовались. Письменные источники здесь могут служить дополнением к археологическим данным, но без материалов археологии практического значения не имеют.

Что касается политической истории царства Вьет, то она в большей степени реконструируется по данным письменных памятников, хотя они останавливаются лишь на отдельных эпизодах, не давая полной картины, многие же моменты, осо­бенно в древней истории царства Вьет, в них не затрагиваются совсем, ряд событий искажен идеологией, другие же может подменять мифология, например, миф о Юе здесь заменяет всю раннюю историю царства Вьет, и нам совершенно не известно, какие политические события в нем происходили.

Очень хорошо освещается небольшой отрезок времени, совпадающий с прав­лением, по-видимому, первого гегемона из царства Вьет - Гоуцзяня, возможно, и последнего гегемона. Ярко описывается его борьба с у, отчасти его политические и экономические реформы, ставшие причиной его победы над усцами. Здесь ин­формации много, даже в морализаторских речах правителей и сановников про­скальзывает полезная информация. В период правления Гоуцзяня Юэ становится мощным государством, крупным территориальным царством-гегемоном, оказы­вающим сильное влияние на соседей, однако, судя по всему, борьба Юэ за геге­монию началась до Гоуцзяня, когда мы уже видим активные войны с У, участие в политических союзах с Цзинь и другими царствами Среднекитайской равнины. Гоуцзянь, став гегемоном, усилил связи с китайскими государствами, перенеся столицу поближе к ним в Шаньдун, в Ланъя. По-видимому, только подчинив У, Юэ приближает свои границы к китайским царствам и начинает по-настоящему активно участвовать в их политической жизни, занимая в ней ведущие позиции. Безусловно, роль царства Вьет в общекитайских делах была велика и после смерти Гоуцзяня, хотя бы потому, что по своим размерам это было одно из самых крупных территориальных царств наряду с Чу.

Однако после Гоуцзяня жизнь царства Вьет в китайских источниках опять прак­тически не освещена, есть лишь список царей, правда, более полный, чем до Гоуц­зяня, и подтверждающийся археологическим материалом124. Кроме этого списка нам почти ничего не известно, вплоть до последнего правителя Уцзина, хотя, без сомнения, следующие после Гоуцзяня цари играли не менее важную, пусть и ме­нее активную роль, чем сам Гоуцзянь - основатель огромного территориального царства, и вся восточная прибрежная часть Китая принадлежала им, вплоть до того времени, когда была отвоевана Чу. Речь идет об экономически очень важном, исключительно плодородном районе, где возникали ранние цивилизации - от Лян­чжу на юге до Луншаня в Шаньдуне; это район, богатый полезными ископаемыми, в том числе и медью, что тоже подтверждается, хотя и косвенно, письменными источниками, которые говорят о том, что эти области стали местом производства лучшего оружия благодаря своим природным условиям. Более того, пояс от Шань­дуна до Чжэцзяна фактически был почти единственным выходом Поднебесной к морю, Т.е. к морской торговле, именно регион царства Юэ играл в этом решающую роль. Вьеты в то время были народом, тесно связанным с морем. Об этом говорят данные археологии (прежде всего существовавшая на огромных пространствах от Китая до Индонезии донгшонская цивилизация), из которых, безусловно, следует, что царство Вьет входило в эту экономическую и культурную общность, являясь, к тому же, звеном, связывающим морские цивилизации островной и континенталь­ной Юго-Восточной Азии с материковой цивилизацией китайцев, будучи носите­лем вьетской культуры и также усвоившим китайскую.

Тем не менее информации об этом крупном государстве в китайских источниках практически очень мало. Возможно, это вызвано тем, что оно являлось наглядным примером несоответствия концепции Поднебесной, в которой степень усвоения ки­тайской культуры определяла связь с Небом и соответственно успехи государства и его правителя, а носителям китайской (шанской, затем чжоуской) культуры при­давал ась исключительность. Успехи царства Вьет на Среднекитайской равнине в эту концепцию не вписывались и, следовательно, были неприемлемы для конфуцианской идеологии. Поэтому для утверждения правильности этой идеологической концепции необходимо было ограничить и про сеять информацию о царстве Вьет. В составленных эпизодах, насколько это возможно, царство Юэ было представле­но государством, следовавшим конфуцианской доктрине и тем правилам игры, что и другие царства Китая. Соответственно в этом виде эпизоды из истории царства Юэ были не опасны, так как концепции исключительности китайской культуры не нарушали. Взлеты же и падения царства Вьет легко объяснялись следованием и неследованием конфуцианской морали. Судя же по данным археологии, свиде­тельствующим о том, что царство Вьет практически не было затронуто китаиза­цией, едва ли конфуцианская мораль была известна его правителям и сановникам. Скорее всего, ими руководили какие-то свои политические и религиозные принци­пы, о которых мы не знаем, поэтому причины поражения царства Вьет до конца не ясны. Известно лишь, что в борьбе с царством Чу царство Юэ оказывается слабее и терпит поражение.

Таким образом, китайские письменные источники не позволяют нам реконст­руировать политическую историю царства Вьет. Содержащаяся в них информация невелика по объему, там приведены только список правителей и некоторые обрыв­ки исторических сведений. Для пополнения этой информации необходимы косвен­ные данные археологических раскопок, которые могут создать канву для понима­ния динамики развития государства Вьет, а фрагментарные сведения письменных источников в состоянии лишь дополнить и уточнить эту картину. С другой сторо­ны, письменные источники дают вполне точную картину повседневной жизни и традиций жителей царства Вьет, согласующуюся с археологическим материалом, почти не искаженным идеологией. Однако данных об обычаях и жизни царства Вьет явно недостаточно, чтобы объяснить основные явления духовной культуры этого царства.

Дальнейшее исследование духовной и политической жизни царства Вьет не­возможно лишь на основе углубления анализа письменных источников. Только продолжение археологических раскопок и анализ археологического материала, а также привлечение данных этнографии могут пополнить информацию о духовной и политической истории царства Вьет. В этом, по нашему мнению, и заключается основа современной методологии древней истории - в переходе от чистого анализа нарративных памятников к междисциплинарным научным исследованиям.

Примечания

1. Об этом подробно в кн.: Лаптев С.В. Предыстория и ранняя история народов вьет: ар­хеология Нижнего Янцзы и Юга-Восточного Китая периода от раннего неолита до раннего железного века. Т. I-III. М., 2006-2007. Т. 1. С. 37-130.

2. Там же. С. 205-216.

3. Понятие донгшанской культурной общности, так называемой "донгшонской циви­лизации", было предложено австрийским искусствоведом Р. Хейне Гельдерном, развито американским археологом В. Солхеймом II и поддержано большинством археологов и историков Юга-Восточной Азии, включая У. Мичема, Д.В. Деопика, Имамура Кэйдзи и др. Идея Солхейма основывалась на сходстве не только в материальной культуре, но и в религиозных верованиях (культура бронзовых барабанов) народов на широком простран­стве от Южного Китая до Индонезии (подробнее см. Heine-Gеldеrn R. L'art prebouddique de lа Сhiпе et de l' Asie du Sud-Est et son influence dans l'Oceanie // Revue des Arts Asiatiques. 1937. № 11(4). Р. 177-206; Solheim W.G. II. А Brief Нistory of the Dongson Concept// Asian Perspectives. 1988-1989. ХХVIII. 1. Р. 23-30).

4. См. Чжао Е. У-Юэ чунь цю (Весны и осени У и Юэ); Юэ цзюэ шу (История гибели Юэ).

5. Шан шу (Книга древних преданий) // Шисань цзин цюань вэнь бяо дянь бэнь (Полный официальный текст тринадцати канонов) / Под ред. У Чуньпина. Т. 1. Пекин, 1991. с. 113; Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

6. Чунь цю сань чжуань (Летопись весен и осеней с тремя комментариями) / Прим. Ду ~я.UlанхаЙ, 1991.

7. Там же.

8. Го юй (Речи царств) / Под. ред. Цукамото Ёсикадзу. Токио, 1920.

9. Чжу ту цзинянь (Записи на бамбуковых дощечках) / Коммент. Шэнь Юэ. Тайбэй, 1968.

10. Чжоу ли (Ритуалы Чжоу) // Шисань цзин цюань. .. т. 1. С. 499.

11. Сыма Цянь. Ши цзи (Исторические записки). Т. 1-10. Пекин, 1992.

12. Там же. Главы 14-15.

13. Бань Гу. Хань шу (История Хань) / Прим. Янь Шигу. Т. 1-12. Пекин, 1990.

14. Дун Сяопuн. У-Юэ вэньхуа синь тань (Новое исследование по культуре У и Юэ). Ханчжоу, 1988. С. 270.

15. Karlgren В. Compendium of Phonetics in Ancient and Archaic Chinese // Bulletin of the Мusеum оf Fаг-Еаstern Antiquities (Ostasiatica Sаmmlingаrnа). 1954.22. Р. 211-367.

16. Го юй. С. 673-706.

17. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

18. Сыма Цянь. Ши цзи. Т 5. С. 1756.

19. Чжао Е. У-Юэ чунь ЦЮ.

20. Сыма Цянь. Ши Цзи. Т 5. С. 1740.

21. Там же. С. 1739.

22. Ли цзи (Записи о ритуале). Кн. 1-4. Киото: Книжный дом Хэйансё, 1787. Свиток 5.

23. Лаптев св. Контакты древнего населения Японии с народами, проживавшими на территории Китая до VI в. н.э. М., 2003.

24. Моу Юнкун. «Дюн фат ман сан» сю гэй (Мои размышления о «обрезающих волосы и татуирующих тело») // Нг-Ют дэй кёй ченгтунг хэй йн гау лёнман чжаап (Сб. статей по бронзе региона У-Юэ). Гонконг, 1997. С. 283-292.

25. Чунь цю сань чжуань. С. 534--535.

26. Лаптев. Предыстория ... С. 328-367.

27. Чэнь Гоцян, Цзян Бинчжао, У Миньцзе, Синь Тучэн. Байюэ миньцзу ши (История народов Байюэ). Пекин, 1988.

28. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

29. Люй ши чунь цю (Весны и осени господина Люя)

30. Чунь цю сань чжуань. С. 497.

31. Там же. С. 497-498.

32. Дун Сяопин. У-Юэ вэньхуа синь тань. С. 224.

33. Чэнь Гоцян, Цзян Бинчжао, У Миньцзе, Синь Тучэн. Байюэ миньцзу ши.

34. Мэн Вэньтун. Юэ ши цун као (Исследования по истории Юэ). Пекин, 1983.

35. Чжоу ли. С. 472.

36. В «Дарах Юю» это не упомянуто. См. Чжоу ли. С. 113.

37. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

38. Деопик Д.В. Элементы южной традиции в китайском мифе // Деопик Д.В. Вьетнам: история, традиции, современность. М., 2002. С. 145.

39. Там же. С. 146-147.

40. Полное собрание исторических записок Дайвьета (Дайвьет шы ки тоан тхы). Т. 1 / Пер. с ханвьета К.Ю. Леонова, А.В. Никитина. М., 2002. С. 109; Познер П.В. Древний Вьетнам. Проблема летописания. М., 1980. С. 89.

41. Чжао Е. У-Юэ чунь цю; он же. У-Юэ чунь цю (Весны и осени (царств) У и Юэ). Гл. 4. Ч. 6, 7 / Пер. Д.В. Деопика, К.В. Лепешинского // Деопик. Вьетнам. .. С. 505-506.

42. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 9. С. 2979.

43. Там же. Т. 5. С. 1751.

44. Там же.

45. Лаптев. Предыстория. .. С. 410-:412.

46. Го юй. С. 642-644; Ян Цун. Минь-юэ го вэньхуа. Фучжоу, 1998. С. 442-443.

47. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

48. Туй Фу. Шовэнь цзецзы ичжэн (Словарь Шовэнь с комментариями и примечаниями). Шанхай, 1987.

49. Шань хай цзин (Каталог гор и морей) / Коммент. Го Пу, Би Юаня (серия Чжу цзы бай цун шу). Шанхай, 1995. С. 91; Каталог гор и морей (Шань хай цзин) / предисл., пер. и коммент. 3.М. Яншиной. М., 1977. С. 103.

50. Деопик. Элементы южной традиции... С. 145.

51. Чжоу ли. С. 385-515.

52. Шань хай цзин. С. 97; Каталог гор и морей. С. 109.

53. Дао 3уй Ань. Ко шы Вьет Нам (Древняя история Вьетнама) // Дао Зуй Ань. Лить шы ко дай Вьет Нам (Древняя история Вьетнама). Ханой, 2005. С. 31-32.

54. Nguyen Giang Hai, Trinh Sinh. Catalogue for Vietnamese Archaeology. Vol. 2. Metal Age. Hanoi, 2002. III. 4.

55. Деопик. Элементы южной традиции... С. 145.

56. Чжао Е. У-Юэ чунь цю; он же. У-Юэ чунь цю... С. 504.

57. Чжао Е. У- Юэ чунь цю.

58. Бань Гу. Хань шу. С. 1591.

59. У Чжэньфэн. Чжунго гу цинтун ци (Древнекитайская бронза). Ухань, 2001; Фам Минь Хуен, Нгуен Ван Хуен, Чынь Шынь. Чонг Донг шон (Донгшонские барабаны). Ханой, 1987.

60. Бань Гу. Хань шу. Т. 6. С. 1669-1670.

61. Там же.

62. Meacham W. Оп the Improbability of Austronesian Origins in South China // Asian Perspectives. 1984-1985. XXVI. 1. Р. 89-106.

63. Туаn Ngoc Them. ТЬе Role of Water in Forming Vietnamese Cultural Identity // Modern Vietnam: Transitional Identities. Book of Abstracts for Intern. Bi-Annual Conf. Euroviet У. St. Petersburg, 2002. Р. 34-36.

64. Фам Минь Хуен, Нгуен Ван Хуен, Чынь Шынь. Чонг Донг шон. Рис. 4, 11, 13, 15, 19, 33 и др.

65. Нгуен Куанг Си, Ву Ван Кынь. Ты диен Чы Ном (Словарь письменности Чы Ном).

Сайгон, 1971. С. 528.

66. Го юй. С. 676.

67. Чжао Е. У-Юэ чунь цю; он же. У-Юэ чунь цю. .. С. 510.

68. Сыма Цянь. Ши цзин. Т. 9. С. 2981.

69. Мацумура Aкиpa. Дайдзирин (Большой лес слов). Токио, 1989.

70. См., например: Аньхуэйшэн веньу цзюй вэньхуа гунцзо дуй (Археологическая экспе­диция Управления культуры пров. Аньхой). Аньхуэй Хуайнаньши Цайцзяган Чжаоцзягу­дуй Чжаньго му (Могила периода Чжаньго в Чжаоцзягудуй, Цайцзяган, г. Хуайнань, пров.

Аньхой) // Каогу. 1963. NQ 4. С. 204--212.

71. Дун сяопин. У-Юэ вэньхуа синь тань. С. 275.

72. Хуайнань цзы (Трактат Учителя Хуайнань)

73. Инагаки Хадзимэ. Кодай Тю:гоку-но гарасу (Стекло в древнем Китае) // Кодай гарасу тэн дзуроку (Каталог выставки «Древнее стекло»). Сигараки, 2001. с. 130-137.

74. Эгами Намио. Сируку ро:до то Ниппон (Шелковый путь и Япония) // Сируку ро:до. Уми-но мити (Шелковый путь: морские пути). Нара, 1988. С. 10.

75. Чжаньго цэ (Планы сражающихся царств)

76. Чжоу ли. С. 498-499.

77. Лаптев. Предыстория... с. 195-197, 205-217.

78. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. С. 1744. Однако нам кажется возможным переводить это и как «тренированные в волнах», возможно, морские лазутчики.

79. Чжэцзяншэн вэньу каогу яньцзюсо (Институт материальной культуры и археологии пров. Чжэцзян), Шаосинсянь вэньу баогуаньли цзюй (Управление охраны памятников культуры уезда Шаосин). Иньшань Юэ ван лин (Гробница правителя Юэ в Иньшани). Пе­кин, 2002.

80. Чжао Е. У-Юэ Чунь цю; он же. У-Юэ Чунь цю... С. 505.

81. Чжао Е. У-Юэ Чунь цю; он же. У-Юэ Чунь цю... С. 505.

82. Он же. У-Юэ Чунь цю.

83. Там же; Чжао Е. У-Юэ Чунь цю... С. 506.

84. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. С. 1739.

85. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

86. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. с. 1746; Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

87. Чунь цю сань чжуань. С. 63.

88. Сыма Цянь. Ши цзу. Т. 2. с. 581.

89. Чунь цю сань чжуань. С. 1 96.

90. Там же. С. 432.

91. Там же. С. 486.

92. Там же. С. 497.

93. Там же. С. 511.

94. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 2. С. 670-671.

95. Аньхуэйшэн веньу цзюй... С. 204-212.

96. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 2. С. 671.

97. Там же. Т. 5. С. 1739.

98. Там же. Т. 5. С. 1739-1740.

99. Цао Цзиньянь. Цзи синь фасянь дэ Юэ ван Бушоу цзянь (О снова найденном мече правителя Юэ по имени Бушау) // Вэньу. 2002. № 2. С. 69.

100. Там же.

101. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. С. 1740-1741.

102. Го юй. С. 677-678.

103. Там же. С. 678.

104. Там же. С. 679.

105. Там же. с. 679-680.

106. Там же. с. 679.

107. Чжао Е. У-Юэ чунь цю.

108. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. С. 1743.

109. Там же. Т. 5. с. 1742-1744.

110. Там же. Т. 5. с. 1743-1744.

111. Там же. Т. 5. С. 1745.

112. Там же. Т. 2. с. 681,689.

113. Чунь цю сань чжуань. С. 535.

114. Сыма Цянь. Ши цзи Т. 2. с. 688.

115. Там же.

116. Там же. Т. 5. С. 1746.

117. Там же. Т. 5. С. 1747.

118. Цао Цзиньянь. Цзи синь фасянь ... С. 69.

119. Бань Гу. Хань ту. Т. 6. с. 1586.

120. Там же. с. 1587.

121. Сыма Цянь. Ши цзи. Т. 5. С. 1748.

122. Там же.

123. Там же. С. 1751.

124. Тот факт, что неполный царский список до Гоуцзяня археологическим материалом не подтверждается (исключение составляет его отец Юньчан), вовсе не означает его вымыш­ленность, а свидетельствует только о том, что в этот период вьеты еще не использовали китайскую письменность.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • Поход во Вьетнам (1788-1789)
      Автор: Чжан Гэда
      Начал ревизию отечественной и иностранной историографии по вторжению цинских войск во Вьетнам в конце 1788 г. и их изгнанию в начале 1789 г.
      Удручающая картина с советской и российской стороны:
      1) И. Огнетов - 2 статьи настолько низкого научного уровня, что их серьезно рассматривать не приходится. На сайте они есть, каждый может ознакомиться.
      2) Г. Ф. Мурашева "Вьетнамо-китайские отношения XVII - XIX вв.", М.: "Наука", 1973 г. - целая глава, посвященная такому незаурядному событию + 3 статьи, которые предшествовали этой книге, где в разной степени затрагивается тема.
      3) Е. Д. Степанов - обзорная статья, уровень примерно как у Огнетова в целом, и очень мало по вторжению.
      Современных работ не вижу. И, возможно, не увижу - кто будет делать?
      Зарубежные работы представлены массой обзорных или слабо специализированных работ на французском языке. Причем старых. Особо сильно никаких работ тоже не заметно. Иногда в качестве "лирического отступления" это включается в работы абстрактного содержания типа "Формирование нового Китая 1750-1850" и т.п.
      Работа Мурашевой отличается от всего, что есть на русском, в выгодную сторону, но тоже есть минусы - оглядка на статьи Огнетова, попытка найти некие "моральные основы" в политике (их отрицание для Китая и утверждение для Вьетнама), неумение анализировать сведения с двух сторон (отдается предпочтение вьетнамским источникам даже в отношении того, что касается Китая).
      Но все же плюс!
      Остальное - на разработку.