Шубин А. В. Советская помощь Испанской республике (1936-1939 годы)

Д. Ю. Алексеев
11‑я (4‑я Петроградская ) дивизия на Восточном фронте в 1918 г.

Одним из первых соединений Красной армии были так называемые Псковские отряды, формировавшиеся в конце февраля 1918 г. для противодействия наступлению немецких войск со стороны Пскова в направлении Луги и Петрограда. На их основе в был создан Новосельский отдел Лужского округа, переформированный в Лужский дивизионный район, а затем — в Псковскую дивизию шестиполкового состава. С 31 мая 1918 г. дивизия получила название 4‑й Петроградской. Так как из‑за недостатка продовольствия в Петроградской и Новгородской губерниях рассчитывать на её пополнение до штатного состава не приходилось, было решено передать красноармейцев в 3‑ю Петроградскую дивизию, а кадры дивизии перебросить в богатое хлебом Поволжье. В августе 1918 г. в 3‑ю Петроградскую дивизию была передана (и переехала в Царское Село) также 3‑я бригада дивизии [1], а кадры оставшихся четырёх полков и дивизионные части отбыли в Нижегородскую губернию [2].

На момент переезда должность начальника дивизии была вакантной. Обязанности начальника дивизии временно исполнял начальник штаба Михаил Алексеевич Поликарпов [3], в 1917 г. — генерального штаба капитан, старший адъютант штаба 24‑й пехотной дивизии [4]. Комиссарами дивизии были Здислав Янович Шеринский (1888–1938), большевик с партийным стажем с 1904 г. [5], и 19‑летний Николай Иванович Жабин (1899–1953) [6].

30 августа 1918 г. штаб 4‑й Петроградской дивизии и кадры 1‑го и 2‑го полков прибыли в город Горбатов Нижегородской губернии, а 3‑й и 4‑й полки — в губернский центр Нижний Новгород [7]. Здесь дивизия вместо ожидаемого приказа о передаче ей мобилизованных получила телеграмму Высшего военного совета о предоставлении Нижегородскому губернскому военкомату права использовать прибывшие кадры по своему усмотрению. В результате дивизия расста-/167/-лась с 1‑й пехотной бригадой (1‑й и 2‑й полки), отделом снабжения дивизии с подотделами, «половинным кадром» кавалерийского полка, штабом инженерного батальона и рядом «опытных и надёжных командиров», отправленных частью в распоряжение Нижегородского губернского военкомата, частью в штаб 5‑й армии. Всё же в Горбатове дивизия получила пополнение — около 3000 мобилизованных, остальных забрал Нижний Новгород [8].

Распоряжением командования Приволжского военного округа, в распоряжение которого поступила дивизия, местом формирования дивизии была назначена занятая советскими войсками 10 сентября Казань, куда к 26 сентября из Горбатова были переброшены штаб дивизии и полки 2‑й бригады [9].

Вместо двух полков, переданных в 1‑ю Нижегородскую дивизию, 4‑й Петроградская получила новые полки в Казани. Приказом по Казанскому военному комиссариату от 27 сентября все запасные части, расквартированные в Казани, были переданы 4‑й Петроградской дивизии. В частности, Советский Казанский полк был переименован в 1‑й полк 4‑й Петроградской дивизии, состоявший из татар Мусульманский полк — во 2‑й полк дивизии, запасной дивизион — в лёгкий артиллерийский дивизион, а инженерная рота была включена в инженерный батальон. Силами дивизии в Казани был сформирован запасной полк шестиротного состава: первые четыре роты должны были комплектовать четыре пехотных полка дивизии, 5‑я рота — артиллерийский части, а 6‑я — инженерный батальон и батальон связи [10]. Однако из состава дивизии был дополнительно изъят её кавалерийский полк, отправленный в распоряжение инспектора кавалерии [11].

2 октября временно исполняющий должность начальника дивизии М. А. Поликарпов был назначен временно исполняющим должность начальника штаба 5‑й армии вместо убывшего в командировку бывшего полковника А. К. Андерса [12]. В связи с этим начальником дивизии был назначен командир 2‑й бригады Михаил Семёнович Любушкин. До I Мировой войны он служил в 61‑м Владимирском пехотном полку, имел чин штабс-капитана [13], во время войны уже в чине капитана был ранен [14]. В 4‑й Петроградской дивизии с 7 июля 1918 г. командовал 4‑м полком [15], возглавлял 2‑ю бригаду. Занимал пост комдива-11 в течение полугода, затем командовал 17‑й стрелковой дивизией [16].

Освободившийся пост комбрига-2 принял командир 3‑го полка Василий Дмитриевич Фитерман. Он находился в рядах дивизии с мая 1918 г., являясь помощником командира 5‑го полка 3‑й бригады Васи-/168/-лия Сологуба [17]. Уже через пять дней, 29 мая, Сологуб занял должность командира 3‑го полка 2‑й бригады, а Фитерман стал его помощником в новом полку [18]. Согласно приказа от 24 июля 1918 г. Фитерман был допущен к командованию 3‑м полком [19]. При отправке частей дивизии 16 августа в район Нижнего Новгорода комполка-3 Фитерман был начальником головного эшелона [20].

Вакантное место командира 3‑го полка занял присланный из губернского военкомата Масловец [21]. В новые полки также были назначены новые командиры: в 1‑й Советский полк — бывший полковник Папенгут [22], во 2‑й Мусульманский — направленный в Казань орловским губвоенкоматом И. П. Крупенников [23]. Иван Павлович Крупенников (1896–1950) — офицер военного времени, во время Гражданской войны в РККА. В 1919 г. возглавляемая им бригада 28‑й дивизии сыграла ключевую роль при взятии Екатеринбурга. После войны находился на штабных должностях, окончил Военную академию, преподавал в ней. Во время Великой Отечественной войны начальник штаба 3‑й гвардейской армии. Во время Сталинградского сражения попал в плен, сотрудничал с немцами. В 1950 г. казнён за измену Родине [24].

Командиром 4‑го полка остался Николай Александрович Тамулевич (1888–1928), также офицер военного времени. В императорской армии он достиг чина поручика, в ноябре 1916 г. был награждён орденом св. Георгия IV степени. В 4‑й Петроградской дивизии командовал 3‑м батальоном 4‑го полка, этим полком, затем 2‑й бригадой, в 1919 г. — бригадой 28‑й стрелковой дивизии. Закончил Военную академию, вступил в РКП (б), воевал с басмачами. Занимая должность помощника начальника 1‑го отдела учебно-строевого управления РККА, погиб в результате несчастного случая [25].

В октябре состав 4‑й Петроградской дивизии был следующим: в 3‑м пехотном полку числилось 1048 человек (из них 894 штыка) при 1119 винтовках и 40 пулемётах, 159 лошадей; в 4‑м полку — 1530 человек (1394 штыка), 1448 винтовок, 42 пулемёта, 75 лошадей; в 1‑м Советском полку — 1509 человек (976 штыков), 1337 винтовок 48 пулемётов, 215 лошадей; во 2‑м Мусульманском полку — 1155 человек (1089 штыков), 833 винтовки, 14 пулемётов, 305 лошадей. В инженерном батальоне было 389 человек, в батальоне связи — 417 человек. В 1‑м и 2‑м артиллерийских дивизионах было по два орудия без прицелов и панорам, в 3‑м дивизионе — восемь орудий без прицелов, четыре из них без панорам, в мортирном дивизионе — одно орудие /169/ без прицела и панорамы, ещё два — «без стреляющих приспособлений» [26].

С 3 октября 1918 г. постановлением Военно-революционного совета 5‑й армии на части 4‑й Петроградской дивизии была возложена караульная служба в Казани. Согласно постовой ведомости, от 1‑го, 3‑го и 4‑го полков наряжалось 20 постов, требовавших 231 красноармейца, а также выделялась этапная команда в 80 человек [27]. 2‑й Мусульманский полк к караульной службе не привлекался из‑за низкой дисциплины: красноармейцы-татары «отговаривались непониманием русского языка, если их назначали в караулы» [28]. Судя по отрывочным данным, караульная служба неслась халатно, так, губернский военный комиссар и начальник гарнизона Казани указывал, что солдаты дивизии выходят патрулировать ночью без винтовок, а если с винтовками, то без патронов [29].

Тяжёлая для советской власти обстановка, сложившаяся в октябре 1918 г. на Восточном фронте, вызвала необходимость использовать части дивизии даже несмотря на незавершённость её формирования. 13 октября в Казань поступило указание о приведении 4‑й Петроградской пехотной дивизии в боевую готовность [30].

В октябре 1918 г. 2‑я бригада 4‑й Петроградской дивизии была передана в распоряжение 5‑й армии (командующий — Ж. К. Блюмберг) Восточного фронта, которая в это время действовала на нижнекамском и симбирском направлениях и имела задачей движение на Бугульму и далее на Уфу [31]. В состав 5‑й армии входили Правая и Левая группы, переформированные 7 ноября соответственно в 26‑ю и 27‑ю стрелковые дивизии, а также партизанский отряд ВЦИК В. И. Панюшкина. Против 5‑й армии действовала группа полковника В. О. Каппеля, пытавшаяся после сдачи Самары замедлить продвижение красных к Уфе. 13 октября части 5‑й армии заняли Бугульму, вынудив противника отступить за реку Ик [32].

В 4‑й Петроградской дивизии 2‑я бригада считалась наиболее крепкой, так как в её составе было значительное число добровольцев-инструкторов, прибывших из‑под Луги. Однако её боеготовность не была достаточной, так как большинство личного состава составляли недавно мобилизованные красноармейцы, не успевшие получить достаточное обучение. Кроме того, бригада была отправлена на фронт почти без обоза [33]. Возглавляли бригаду комбриг В. Д. Фитерман и комиссар Иван Данилович Петров, 3‑м полком командовал Масловец, 4‑м — Н. А. Тамулевич. /170/

18 октября 2‑я бригада дивизии прибыла в район Троицкое — Новый Ялан (на дороге Чистополь — Бугульма). Бригаде, получившей название Северной группы, предписывалось установить связь с Левой группой армии и ожидать распоряжений [34]. Фактически она была призвана прикрыть с севера левый фланг 5‑й армии, уклонившейся на юго-восток. Там между ней и правым флангом 2‑й армии, продвигавшейся к Мензелинску, разворачивалась Партизанская красная армия по руководством И. С. Кожевникова [35]. Непосредственной задачей бригады было ведение разведки отдельными небольшими разъездами в полосе между линией Нагорная — Альметьева — Алкеева и линией Троицкое — Поручиково — Токман. Непосредственно на этом участке противостоявших частей противника не было [36]. Бригаде была придана кавалерия и артиллерия — полк Мазовецких улан под командой Вавериса и 6‑я Гомельская батарея [37].

Боевое крещение петроградских полков состоялось в начале ноября. К тому времени Партизанская армия И. С. Кожевникова начала переброску на Южный фронт, её место заняла Отдельная Симбирская бригада Н. И. Вахрамеева, имевшая задачу продвигаться на Уфу вдоль правого берега реки Белой [38]. Командование советской 5‑й армии запланировало операцию для продвижения на Белебей. Одновременно противник задумал нанести контрудар с целью использовать напоследок уходящие с фронта чехословацкие полки до прихода формирующихся на Урале новых частей. Возглавивший Самарскую войсковую группу генерал-майор С. Н. Войцеховский решил сковать с фронта войска 5‑й армии силами группы Каппеля, охватить её с обеих сторон, но главный удар нанести своим левым флангом, где в гористой местности у Белебея сосредоточились семь чешских батальонов [39].

2‑я бригада 4‑й Петроградской дивизии действовала на левом фланге советской группировки, фактически в составе 27‑й дивизии, и подверглась атаке группы Каппеля, в составе которой действовал 1‑й польский полк. Войска Каппеля концентрировались в районе Юмады-Башево, на левом фланге расположения бригады и всей армии. В ходе боя командующий бригадой В. Д. Фитерман утратил руководство своими частями. Основной удар противника пришёлся на 4‑й полк, который занимал левый фланг расположения группы и армии. Полк согласно приказа пытался наступать на деревню Токтангулово, но вынужден был отступить и затем сражался в частичном окружении [40].

3‑й полк 10 ноября выступил из деревни Бикметево, с боем занял Ермухаметево, однако из‑за отступления соседних полков оказал-/171/-ся в окружении и 11 ноября вынужден был прорываться через боевые порядки противника. Отступив на Бикметево, полк по ошибке вступил в бой с приданным бригаде коммунистическим батальоном, принявшим его за противника, и в течение получаса вёл бой со своими, пока недоразумение не выяснилось. За два дня боёв полк потерял убитыми и ранеными 6 лиц комсостава и 207 красноармейцев [41]. После этого в обоих полках, в которых до боя насчитывалось 3000 человек, насчитывалось не более 600 штыков, была потеряна часть вооружения [42].

После мощного удара белых вся 5‑я армия вынуждена была отступить. По оценке противника, советские войска, «обойденные на обоих флангах, после упорных боев в центре бежали, бросая пулеметы, и выбрались в сторону Бугульмы лишь благодаря условиям местности» [43]. По мнению комиссара 26‑й дивизии В. К. Путны, успех белых был вызван тем, что её две бригады были выведены в резерв для переформирования, и противник обрушился на оставшиеся без поддержки 1‑ю бригаду 26‑й дивизии и 27‑ю дивизию [44]. От полного разгрома армию спасли спешно выведенные из резерва две бригады 26‑й дивизии [45], а также отряд В. И. Панюшкина [46].

Согласно донесению командарма Ж. К. Блюмберга главкому С. С. Каменеву, «части 27‑й дивизии, выдержавшие главный удар противника, в результате семидневных боев понесли значительные потери. Теперь дивизия насчитывает 500 штыков, убыль командного состава громадна, причем убито много командиров полков и помощников, потеряна часть обозов, также большая часть кухонь. Артиллерия вывезена вся. В результате дивизия оказалась небоеспособной, части деморализованы. В данное время дивизия выведена из боевой линии и направляется в район Солдатской Письмянки, что северо-западнее Бугульмы, для приведения частей в порядок. Впредь до этого вследствие деморализации, отсутствия командного состава и кухонь дивизия не может принять даже пополнения. Все сказанное относится также и к бригаде 4‑й Петроградской дивизии» [47].

Вина за поражение армии была возложена на 2‑ю бригаду 4‑й Петроградской дивизии, на участке которой произошёл прорыв. Её потрёпанные полки были временно влиты во 2‑ю бригаду Левой группы (с 7 ноября — 27‑й дивизии) 5‑й армии. Весь военный совет бригады в составе комбрига В. Д. Фитермана, комиссара И. Д. Петрова и начальника штаба Шабалина был арестован, однако, воспользовавшись замешательством во время отступления, все задержанные бежали [48]. /172/ В дальнейшем В. Д. Фитерман продолжил службу в Красной армии, в 20‑е годы числился в управлении РККА в Москве.

Поражение 5‑й армии заставило командование отменить запланированное изъятие из её состава ряда соединений. В частности, это касалось отряда В. И. Панюшкина и 2‑й бригады 4‑й Петроградской дивизии. С другой стороны, никаких пополнений в армию направлять не предполагалось, как не предполагалось вернуть в её состав выбывшие в октябре два латышских полка. Главком И. И. Вацетис в директиве от 16 ноября 1918 г. указал, что «5‑я армия в нынешнем своем составе должна сама ликвидировать это частичное наступление противника» [49].

21 ноября петроградские полки были выведены из боевой линии в резерв в деревню Соколки в районе Бугульмы. Соединение возглавил командир 4‑го полка Н. А. Тамулевич. Военкомбригом стал комиссар 4‑го полка Степан Петрович Петров, командиром 3‑го полка — Афанасьев, 4‑го — Варес [50].

26 ноября вновь последовало распоряжение главкома о приведении частей 4‑й Петроградской дивизии в боевую готовность. 3 декабря было дано указание о переброске дивизии в распоряжение 9‑й армии Южного фронта. Однако 6 декабря последовало сообщение Полевого штаба о временном оставлении 2‑й бригады 4‑й Петроградской стрелковой дивизии в распоряжении 5‑й армии до взятия Уфы [51].

После ноябрьского разгрома советское командование опасалось продвижения противника в район Бугульмы. Однако белые, отбросив 5‑ю армию к реке Ик, остановились [52]. Они сетовали, что им «при- шлось отказаться от использования в полной мере успеха <ноябрьского> боя. По опыту прежних боев нам было известно, что красные, оставленные в покое, залечат свои раны недели в две, и значит, около 1‑го декабря надо ожидать нового наступления». Действительно, в декабре 1918 г. 5‑я армия, восстановив свои силы, возобновила продвижение к Уфе. Группа В. О. Каппеля могла замедлить, но не остановить красных. Чехословацкие полки ушли с фронта, заменившие их молодые уральские части действовали менее эффективно. Несмотря на тактическое мастерство В. О. Каппеля, который «делал чудеса, разбивал во много раз превышающего противника, <… > он окончательно выдыхался» [53].

25 ноября руководство Восточным фронтом вновь поставило перед 5‑й армией наступательную задачу: овладение узловой станцией Чишмы, расположенной перед Уфой. Командарму Ж. К. Блюмбергу /173/ предписывалось энергично наступать вдоль железной дороги Бугульма — Уфа при содействии правофланговых частей 1‑й армии. В штабе фронта указывали, что «при условии движения бригады Вахрамеева на Бирск противник окажется окруженным» [54].

27 ноября, после восьмидневного стояния в резерве в деревне Соколки, где красноармейцы переоделись в тёплое обмундирование, полки 2‑й бригады 4‑й Петроградской дивизии при сильных морозах и ветрах, по дорогам, занесённым снегом, начали выдвижение за реку Ик. Совершая ежедневно тридцативёрстные переходы, петроградцы занимали деревню за деревней, выбивая оттуда небольшие конные разъезды и заставы противника. Согласуя свои действия с 1‑й бригадой 27‑й дивизии, полки бригады дошли до деревень Нуреево, Чуваш, Тамьяново, где и остановились на три дня. 4‑й полк занимал двумя батальонами деревню Нуреево, а первым батальоном — Ешметево. 3‑й полк занимал деревню Енахметьево. Против них действовал только что прибывший на фронт 21‑й Челябинский стрелковый и 18‑й Оренбургский казачий полки [55].

Командир 27‑й дивизии, обнаружив концентрацию белых перед фронтом дивизии, решил перейти в наступление и вырвать инициативу из рук противника. Приказ о переходе в наступление был дан 10 декабря. 2‑й бригада 4‑й Петроградской дивизии действовала на левом фланге, имея справа 1‑ю бригаду 27‑й дивизии [56].

Исполняя приказ, 11 декабря петроградцы выбили из деревни Тавларово эскадрон оренбуржцев и заняли деревню Кубяково, на которую повёл наступление противник. Заняв позицию по окраине деревни, полки вступили в бой. Противник выслал часть своих сил с кавалерией для обхода флангов бригады, но выдвинутые на боевую линию пулемётные команды, умело маневрируя огнем пулеметов, парализовали действия врага и после трёхчасового боя вынудили его к отступлению. 4‑й полк остался в Кубяково, а 3‑й полк перешёл в деревню Карамалы. 12 декабря противник повёл наступление на 3‑й полк со стороны Якупово, поддерживаемый взводом артиллерии. Отбив атаки, 3‑й полк перешёл в контрнаступление и, выбив противника, занял в 23 часа деревню Якупово. 4‑й полк из Кубяково направился на Шагаево, которое занял без боя, а из Шагаева выдвинулся двумя батальона на Кузеево и одним на Ахуново, которые занял после короткого боя. Понеся незначительные потери и успешно выполнив поставленные комдивом задачи, бригада 14 декабря стала в дивизионный резерв в деревне Сабаево, а 16 декабря перешла в деревни Ахуново (4‑й полк) и Якупово (3‑й полк) [57]. /174/

Находясь в резерве, петроградцы охраняли левый фланг 27‑й дивизии, неся усиленную сторожевую службу при сильном морозе. 3‑й полк занимал деревню Ломово, а 4‑й полк — Абзяново и Кичербаево. 22 декабря 1‑й (И. Никифоров) и 2‑й (Курбанов) батальоны 4‑го полка, а также 4‑я Смоленская батарея были направлены на помощь 2‑й сводной бригаде, которая, ведя наступление на деревни Янышево и Шарлык, натолкнулась на крупные силы противника, который отчаянно сопротивлялся, а затем перешёл в контрнаступление. Двинутые на поддержку батальоны 4‑го полка после пяти часов боя при 25‑градусном морозе принудили противника к отступлению в укреплённую деревню Шарлык. Подойдя к деревне на 150 шагов, 1‑й батальон с криком «ура» бросился в штыки и первый ворвался в Шарлык, обратив противника в бегство. Особенно отличился командир 1‑й роты Зубаков, который, несмотря на ранение, продолжил руководить ротой [58].

Бригада продолжала находиться в дивизионном резерве, занимая деревни Уллуаремы, Верхнее Сеитово, Бейкеево, Сынташ-Тамак и Сынташево. Комбриг Н. А. Тамулевич предполагал, что бригада будет возвращена в Казань в распоряжение 4‑й Петроградской дивизии, однако командарм Ж. К. Блюмберг задержал её до взятия Уфы. 21 декабря военсовет бригады обратился к начальнику 27‑й дивизии с рапортом, прося ускорить смену, но это не помогло [59].

25 декабря бригада получила приказ выйти из резерва и перейти в наступление, заняв деревни Гургуреева и Калтаева. 26 декабря они были заняты без боя. Затем петроградцы силами 3‑го полка (Афанасьев) повели наступление на деревню Мамякова, занятую двумя сотнями казаков 18‑го Оренбургского полка. Подошедшие к деревне цепи 3‑го полка были встречены ружейным и пулеметным огнем. Благодаря искусному маневру, предпринятому Афанасьевым, противник был охвачен с флангов и выбит из деревни, причем, отходя, он попал под перекрёстный пулемётный огонь и понёс большие потери. По занятии Мамякова бригада двинулась на Петропавловское, которое защищали Прикамский и 13‑й Уфимский полки. Деревню удалось занять только вечером 30 декабря после двух дней тяжёлого боя, причём 4‑й полк (Варес) осуществлял лобовую атаку, а 3‑й полк использовался для обхода. 31 декабря наступление продолжалось силами 3‑го полка. После небольшой стычки была занята деревня Первушино, а 4‑м полком — Ростова и Таганаева. В этот день советские войска заняли Уфу. 1 января 1919 г. петроградцам было приказано занять деревни Починок Андреевский, Никольская и Дмитриевская на левом берегу реки /175/ Белой. После небольшой перестрелки они были заняты 4‑м полком. Противник отступил на Благовещенский завод. По выполнении этой последней задачи бригада перешла в дивизионный резерв, оставаясь в занятых пунктах [60].

12 января штаб 2‑й бригады всё ещё располагался в Петропавловском, и лишь готовился к переходу на Благовещенский завод. 3‑й полк выводился в дивизионный резерв в деревню Изякские Поляны, 4‑й полк переходил в распоряжение командира 1‑й бригады 27‑й дивизии [61].

Пребывание Петроградской бригады в составе 27‑й дивизии и 5‑й армии подходило к концу. Армия по взятии Уфы полностью выдохлась и прекратила наступление. А два петроградских полка планировалось перевезти в распоряжение 2‑й армии. Эту армию после подавления Ижевско-Воткинского восстания предполагалось перебросить на Южный фронт, но поражение 3‑й армии и взятие белыми Перми вынудило главкома отказаться от этих планов. Армии ставилась задача наступлением на Красноуфимск оказать содействие разбитой соседке [62].

8 января командующий Восточным фронтом С. С. Каменев пообещал командующему 2‑й армии В. И. Шорину, что вслед за 7‑й дивизией будет торопить отправку в его распоряжение 2‑й бригады 4‑й Петроградской дивизии [63].

В докладе реввоенсовета Восточного фронта главкому о задачах армиям фронта от 10 января 1919 г. отмечалось, что в составе ударной группы, которой предстояло из района Осы начать наступление на Пермь, в районе Воткинска сосредоточиваются два полка 4‑й Петроградской дивизии. В связи с этим реввоенсовет указывал на вынужденную задержку в сосредоточении 4‑й Петроградской дивизии, вызванную необходимостью срочной отправки латышских частей в Прибалтику по требованию главкома [64].

В приказе Реввоенсовета Восточного фронта от 13 января выдвигалось требование к командарму 5‑й армии «принять все меры к переброске по железной дороге бригады 4‑й Петроградской дивизии самым экстренным образом, минуя всякие препятствия». Начальнику военных сообщений предписывалось «принять самые решительные меры вплоть до личного руководства на месте посадки бригады 4‑й Петроградской дивизии по переброске бригады в Агрыз и далее, по указанию командарма-2» [65].

Через два дня РВС фронта категорически потребовал от командующего 5‑й армии перебросить полки 4‑й Петроградской дивизии во 2‑ю армию, так как их отсутствие «может поставить в катастрофи-/176/-ческое положение операцию». От командарма требовалось «вытянуть эти полки из боевой линии и скорейшим порядком отправить по назначению, тем более, что, по последним вашим сведениям, острота положения на фронте 27‑й дивизии ликвидирована» [66].

Таким образом, в начале 1919 г. полки 2‑й бригады 4‑й Петроградской дивизии были переданы в распоряжение 2‑й армии, в которой с начала ноября находились полки её 1‑й бригады. 1‑я бригада была переброшена в связи с начавшимся 7 августа 1918 г. в Ижевске антибольшевистским восстанием, вскоре охватившим соседний Воткинский завод. К началу сентября восставшие контролировали практически весь Сарапульский уезд с уездным центром. Ижевско-Воткинское восстание дезорганизовало советскую 2‑ю армию. Под руководством прибывших «из центра» видных коммунистов П. К. Штернберга, Г. Я. Сокольникова и С. И. Гусева и бывшего полковника В. И. Шорина 2‑я армия была воссоздана. Однако, несмотря на определённые успехи, быстро подавить восстание не удалось [67].

В приказе главкома И. И. Вацетиса от 19 сентября 1918 г. командованию 2‑й армии предлагалось после овладения Сарапулом направить основные силы в сторону Екатеринбурга, а для подавления восстания выделить минимум войск: «Не обращайте внимание на ижевско-воткинский район — там пусть действуют те отряды, которые уже туда были назначены» [68]. Однако в течение следующего месяца восставшие продолжали держаться, держа 2‑ю армию мёртвой хваткой. Стало ясно, что без разгрома повстанцев армия не в состоянии вести дальнейшее наступление. В то же время, по мысли советского главкома, главная задача 2‑й армии заключалась в оказании помощи левофланговой 3‑й армии ударом в тыл противнику в направлении Екатеринбурга [69]. В докладе правительству от 7 октября Вацетис был вынужден признать, что «против этого района с нашей стороны сосредоточены более 10 тысяч войск, однако заметного успеха не видно» [70].

Вскоре И. И. Вацетис вынужден был изменить свою точку зрения на приоритетность задач, стоящих перед армией В. И. Шорина. В его директиве от 11 октября говорилось: «Ближайшей задачей 2‑й армии ставится ликвидация ижевско-воткинского восстания» [71]. Однако ситуация в Прикамье не изменилась, и 20 октября глава Советского государства В. И. Ленин в телеграмме И. И. Вацетису выразил недоумение по поводу заминки: «Крайне удивлены и обеспокоены замедлением с взятием Ижевского и Воткинского. Просим принять самые энергичные меры к ускорению» [72]. /177/

14 октября реввоенсовет 2‑й армии в своём докладе в реввоенсовет Республики о состоянии войск для решения трёх поставленных перед ним задач — ликвидировать восстание на фронте 200 вёрст, отбросить противника и взять Екатеринбург — просил, помимо пополнения уже находившихся на фронте частей, «влить в армию свежие силы в количестве трёх пехотных полков, одного кавалерийского полка, трёх лёгких и одной гаубичной батарей» [73].

Двумя из запрошенных пехотных полков предстояло стать частям 1‑й бригады 4‑й Петроградской дивизии. 22 октября Вацетис распорядился, чтобы 4‑я Петроградская дивизия осталась в распоряжении командующего 5‑й армией, но её 1‑я бригада, находящаяся в Казани, временно перешла бы в распоряжении главкома для выполнения «особой задачи», по выполнении которой она перешла бы в резерв 5‑й армии [74].

30 октября в поход выступил 2‑й Мусульманский полк, 31 октября — 1‑й Советский полк и взвод мортирного дивизиона. По железной дороге они перебрасывались в район станции Агрыз к югу от Ижевска [75]. Несмотря на плохое состояние пути и недостаточное количество паровозов, переброска была осуществлена оперативно: в течение пяти дней в Агрыз было доставлено четыре полка, в том числе два полка 4‑й Петроградской дивизии [76].

31 октября, командующий Восточным фронтом С. С. Каменев распорядился: «Для ликвидации ижевско-воткинского восстания командарму-2 передаются следующие части: полк чрезвычайной комиссии и коммунистический батальон, направленные главкомом, 1‑й и 2‑й полки 4‑й Петроградской дивизии и 3‑й Пензенский полк, бригада Вахрамеева из состава 5‑й армии. <…> Все передаваемые командарму-2 силы являются средством для ликвидации ижевского восстания в кратчайший срок, после чего явится возможность оказать помощь 3‑й армии, которая сейчас находится в крайне тяжелом положении» [77].

1 ноября член реввоенсовета 2‑й армии П. К. Штернберг в разговоре по прямому проводу с член реввоенсовета, временно командующим группой 2‑й и 3‑й армии В. А. Антоновым сказал, что «после прибытия Петроградской бригады и 6‑го сводного полка из Вятских Полян будет сделана атака Ижевского завода. Войска занимают теперь исходное положение» [78].

2 ноября 2‑й Мусульманский полк завершил сосредоточение на станции Кичево. 1‑й Советский полк начал прибывать на станцию Почас вечером 2 ноября, когда прибыл первый эшелон полка в составе 1‑го батальона под командой помощника командира полка Помогаева. Остальные три эшелона прибыли в течение дня 3 ноября [79]. /178/

3 ноября был издан приказ по 2‑й армии, которым ставилась задачи овладения центром восстания — Ижевском, ведя концентрическое наступление, опираясь на линию железной дороги Вятские Поляны — Сарапул. Полки 4‑й Петроградской дивизии должны были действовать на флангах ударной группы — 1‑й полк слева, 2‑й полк — справа, на левом берегу реки Иж. В частности, 1‑му Советскому полку предписывалось из Яшкур-Норья наступать через Постол, Курегово и содействовать успеху 3‑го и 4‑го сводных полков при овладении деревнями Пирогово и Кирхнерово. 2‑му Мусульманскому полку, заняв исходное положение в Верхнем Ожмосе, с лёгкой батареей и полубатареей гаубиц следовало наступать через Верхние Кены, Нижний Чудьем для овладения последним. Главный удар по противнику, сосредоточившемуся к югу от Ижевска, наносили 3‑й и 4‑й сводные полки, наступавшие по правому берегу реки Иж [80].

4 ноября главком И. И. Вацетис потребовал от командования 2‑й армии: «Активные действия в ижевско-воткинском районе необходимо форсировать во что бы то ни стало. Ни в коем случае недопустимо, чтобы операции приняли затяжной характер» [81]. Приказ главкома был выполнен, но вклад в успех 2‑й армии полков 4‑й Петроградской дивизии не оказался существенным. По словам комиссара дивизии З. Я. Шеринского, «1‑й полк под командованием опытного, храброго, но дохленького полковника исполнил возложенные на него задачи весьма удовлетворительно лишь благодаря революционной энергии военкома товарища Сазонова, взявшего всю инициативу в свои руки» [82].

1‑й полк действовал в составе трёх батальонов численностью 2500–2600 штыков. Стрелки были вооружены частью японскими, частью русскими винтовками. Полк имел 36 пулемётов, что считалось достаточным. Для операции полку была придана четырёхорудийная легкая батарея Полтавского дивизиона. Для выполнения задачи полку предстояло пройти до Ижевска около 60 вёрст. Практически все деревни на этом пути пришлось брать с боем.

Боевое крещение 1‑го полка состоялось 4 ноября при взятии деревни Вотский Почас, где к вечеру сосредоточился весь полк. Утром 5 ноября полк выдвинулся по дороге на село Большая Норья. По дороге с небольшими боями были взяты деревни Сырьез, Вотский Улинвай, Русский Почас, Кваштырь. При прохождении через лес небольшие группы повстанцев обстреливали колонну. К вечеру полк достиг занятого противником села Большая Норья и попытался сходу взять его, но встретил сильное сопротивление. Отразив вражескую контратаку, /179/ утром 6 ноября 1‑й полк после артиллерийской подготовки овладел селом. При дальнейшем движении сопротивлении было незначительным, только при занятии деревни Капустино пришлось задействовать артиллерию. К вечеру 7 ноября полк достиг деревни Курегово, определённой приказом как исходное положение для атаки Ижевска. Однако к этому моменту Ижевск уже был взят 3‑м и 4‑м сводными полками. Таким образом, 1‑й полк опоздал на 12 часов [83].

В приказе на взятие Воткинска командующий 2‑й армии В. И. Шорин констатировал, что «при выполнении Ижевской операции некоторые части не выполнили данные им задачи на указанный день или опаздывали», и пригрозил, что если подобное «ещё повторится, то командиры полков будут привлекаться к ответственности» [84].

Успешным действиям 1‑го полка способствовало то обстоятельство, что противник действовал исключительно обороняясь, не предприняв, вероятно, по недостатку боеприпасов, ни одной попытки контратаковать, за исключением неудавшегося ночного обхода на левом фланге красных у деревни Большая Норья. Существенную помощь оказал «спокойный, точный огонь» приданной полку артиллерии, который «много способствовал моральному поднятию духа красноармейцев» [85].

По оценке инструктора для поручений по оперативной части штаба 4‑й Петроградской дивизии Б. Поллака, «полк, приняв боевое крещение, может уже считаться надёжной боевой единицей, тогда как в первых стычках дух и настроение красноармейцев заставляли желать много лучшего» [86]. По окончании операции командир полка Папенгут («дохленький полковник») сдал командование помощнику комполка Помогаеву [87].

Если 1‑й полк выполнил боевую задачу с опозданием, то 2‑й мусульманский полк свою не выполнил вовсе. Часть красноармейцев дезертировала уже при следовании по железной дороге, так что по прибытии в полку всего насчитывалось около 1800 человек с 1200 винтовками разных систем: русские трехлинейные, японские, американские «Винчестер» и даже устаревшие французские «Гра». Пулемётов в полку было 29, из которых только 13 были готовы. 2 ноября полк сосредоточился в районе станции Кичево, 3 ноября прибыла артиллерия — лёгкая батарея Пензенского дивизиона и взвод мортирной батареи. В этот же день полк выступил для занятия деревни Верхний Ожмос, которая была намечена как исходный пункт для начала наступления. Но своевременно занять её не удалось из‑за сопротивления /180/ противника, в течение четырёх часов оборонявшего деревню Малый Яган. Только 5 ноября Верхний Ожмос был занят без боя. 6 ноября полк выдвинулся по дороге на Старые Кены. При входе в деревню полк был встречен редким ружейным огнем, а затем противник открыл огонь во фланг с левой стороны. 7‑я рота, попав под обстрел, подалась назад, вынудив взвод лёгкой батареи сняться с открытой позиции и отойти на новую. Отход артиллерии негативно подействовал на передовые роты, которые также стали отступать, в свою очередь, спровоцировав на отступление главные силы. Вначале оно велось планомерно, цепями, но потом началась паника, и красноармейцы бросились бежать по дороге через лес. Артиллерия и обоз стали поворачивать назад, но паника распространилась и на них. Люди обрезали постромки и удирали на лошадях. Бегущие бросали по дороге всё оружие и даже свои папахи и шинели, а некоторые бежали без сапог.

Командный состав и комиссары пытались прекратить панику и остановить бегущих, применяя все возможные меры вплоть до расстрела на месте, но результата не добились. Паника распространилась и на обоз 2‑го разряда, оставленный в Верхнем Ожмосе, который, выбрасывая содержимое из повозок, бежал в сторону Сарапула до деревни Бураново. Часть полка удалось удержать у Верхнего Ожмоса. В течение дня остатки полка пытались контратаковать, причём часть красноармейцев, не желая идти в бой, простреливала себе левые руки. Утром полк удалось вывести на поле вчерашнего боя, но к тому времени противник уже успел вывезти брошенную артиллерию.

К вечеру того самого дня, когда Ижевск был взят, 2‑й мусульманский полк отступил из Верхнего Ожмоса на Девятово, а затем на Никольский Починок. Его направление было принято наступавшим правее 1‑м Смоленским полком, который занял Верхний Ожмос [88]. При своём паническом бегстве 2‑й Мусульманский полк оставил на поле боя всю артиллерию, 21 пулемёт, значительное количество винтовок («девять десятых») и почти весь обоз. Полк «разбросал на огромном пространстве кухни и обозы», так что «командный состав занят разысканием брошенного имущества» [89]. При этом противнику удалось вывезти орудия, а пулемёты направить против советских частей, действовавших в районе Пирогова [90]. За своё «позорное и преступное поведение» 2‑й Мусульманский полк был расформирован, однако его командный состав во главе с И. П. Крупенниковым, «на деле доказавший свою преданность делу Советской России», был оставлен на службе [91]. /181/

Под Ижевском полки 4‑й Петроградской дивизии не сыграли решающей роли. По оценке члена реввоенсовета 2‑й армии С. И. Гусева, «намеченный план проводился почти исключительно прежними частями, быстрое сосредоточение новых частей дало возможность внести в исполнение плана быстроту и решительность, создать солидный армейский резерв и придать таким образом прочность боевой линии» [92].

После овладения Ижевском (7 ноября) 2‑я армия начала Воткинскую операцию, в ходе которой 1‑й Советский полк находился в армейском резерве [93]. После взятия Воткинска (12 ноября) операция 2‑й армии по подавлению восстания была завершена, требовалось лишь очистить правый берег Камы. В связи с этим было приказано вернуть бригаду 4‑й Петроградской дивизии в Казань [94]. Согласно директивы главкома от 16 ноября 1918 г., полки дивизии, «действовавшие под Ижевском, подлежат срочному приведению в боевую готовность и направлению на Южный фронт» [95]. Однако 21 ноября командующий Восточным фронтом С. С. Каменев сообщил в штаб 2‑й армии, что так как распоряжение об отправке Петроградской бригады и других частей еще не последовало, «таким образом, они ещё в вашем распоряжении» [96].

В конечном счёте, переброска 1‑й бригады, точнее, 1‑го полка, не состоялась: 16 января 1919 г. начальник полевого штаба Реввоенсовета республики (РВСР) Ф. В. Костяев докладывал заместителю председателя РВСР Э. М. Склянскому, что в числе мер по усилению 3‑й армии, которая отступала под натиском Сибирской армии, предусмотрено оставление в её распоряжении полков 4‑й Петроградской дивизии, ранее «предположенных к переброске на Южный фронт» [97]. Пехотные полки 4‑й Петроградской дивизии так и не были ей возвращены, за исключением остатков расформированного 2‑го Мусульманского полка. Его командный состав и нестроевые команды вернулись в Казань 2 декабря. На их основе началось формирование нового 2‑го стрелкового полка [98]. 13 декабря главком И. И. Вацетис распорядился немедленно отправить 4‑ю Петроградскую пехотную дивизию без 3‑го и 4‑го полков в Борисоглебск в распоряжение командующего 9‑й армии Южного фронта. Боеготовые части следовало отправить немедленно, а начавший заново формироваться 2‑й полк — после получения винтовок из Ижевска [99].

Оставшиеся на Восточном фронте полки в дальнейшем действовали в составе 7‑й, 21‑й и 28‑й дивизий 2‑й армии, приняв активное участие в тяжёлых боях весны 1919 г. В начале марта при атаке дерев-/182/-ни Сарашево погиб командир 3‑го полка Афанасьев [100]. При реорганизации 2‑й армии 28 мая 1919 г. полки 2‑й бригады вошли в состав 28‑й стрелковой дивизии: 3‑й Петроградский полк — в состав её 2‑й бригады с переименованием в 248‑й стрелковый полк, а 4‑й Петроградский полк — в состав 3‑й бригады с переименованием в 252‑й стрелковый полк. 1‑й Советский полк был включён в состав 21‑й стрелковой дивизии и был переименован в 189‑й стрелковый полк [101]. 3‑й бригадой 28‑й дивизии в разное время командовали выходцы из 4‑й Петроградской — Н. А. Тамулевич и И. П. Крупенников.

На основе управления 4‑й Петроградской дивизии и полков разгромленной донскими казаками 11‑й стрелковой дивизии 21 января 1919 г. распоряжением штаба Южного фронта была сформирована Сводная стрелковая дивизия [102]. В феврале она была переброшена на Западный фронт [103]. Приказом по войскам Западного фронта от 1 марта Сводная дивизия была переименована в 11‑ю стрелковую, а в апреле получила имя 11‑й Петроградской стрелковой дивизии [104].

В 1919–1920 г. 11‑я Петроградская стрелковая дивизия участвовала в боевых действиях на Западном фронте, отличившись при взятии Пскова в августе, Луги в октябре и Ямбурга в ноябре 1919 г., в наступлении на Варшаву в 1920 г., в подавлении Кронштадтского мятежа в 1921 г. и в подавлении Карельского восстания в начале 1922 г.

Список литературы
Борьба за Урал и Сибирь. Воспоминания и статьи участников борьбы с учредиловской и колчаковской контрреволюцией. М.‑Л., 1926.
2 армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918–1919. Документы. Устинов, 1987.
Гражданская война. 1918–1921. Т. 1. Боевая жизнь Красной армии. М., 1928.
Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983.
Директивы главного командования Красной армии (1917–1920). Сборник документов. М., 1969.
Директивы командования фронтов Красной армии (1917–1922 гг.). Сборник документов в 4‑х томах. Т. 1. Ноябрь 1917 г. — март 1919 г. М., 1971.
История Гражданской войны в СССР. 1917–1922. Т. 3. М., 1958.
Каминский, В. В. Выпускники Николаевской Академии Генерального Штаба на службе в Красной Армии. СПб., 2011.
Краткий исторический очерк 26‑й Златоустовской стрелковой дивизии. Красноярск, 1925.
Молчанов, В. М. Борьба на востоке России и в Сибири // Белая гвардия. № 3. 1999/2000.
Общий список офицерским чинам Русской Императорской армии. Составлен по 1 января 1909 г. СПб., 1909. /183/
Петров, П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918–1922 гг.). Рига, 1930.
Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии (25 сентября 1918 г. — 25 сентября 1923 г.). Пг., 1923.
Свердлов, Ф. Д. Советские генералы в плену. М., 1999.

References
Bor’ba za Ural i Sibir’. Vospominaniya i stat’i uchastnikov bor’by s uchredilovskoj i kolchakovskoj kontrrevolucijej [Struggle for Ural and Siberia. Memories and articles of participants of struggle against «uchredilka» and Kolchakist counter-revolution], Moscow, Leningrad 1926.
Direktivy glavnogo komandovanija Krasnoj Armii (1917–1920) [Directives of the supreme command of the Red Army], Colletion of documents, Moscow 1969.
Direktivy komandovanija frontov Krasnoj Armii (1917–1922) [Directives of the command of fronts of the Red Army], Colletion of documents in 4 volumes, Vol. 1: November 1917 — March 1919, Moscow 1971.
Grazhdanskaja vojna [Civil war]. 1918–1921. Vol. 1. Bojevaja zhizn’ Krasnoj Armii [Field history of the Red Army], Moscow 1928.
Grazhdanskaja vojna i vojennaja interventsija v SSSR [Civil war and military intervention in the USSR], Encyclopedy, Moscow 1983.
Istorija Grazhdanskoj vojny v SSSR 1917–1922 [History of the Civil war in the USSR]. Vol. 3. Moscow 1958.
Kaminskij V. V. Vypuskniki Nikolajevskoj Akademii General’nogo shtaba na sluzhbe v Krasnoj Armii [Graduates of Nicholas General Staff Academy in the Red Army], St. Petersburg 2011.
Kratkij istoricheskij ocherk 26‑j Zlatoustovsoj strelkovoj divizii [Short historical sketch of 26th Zlatoust rifle division], Krasnojarsk 1925.
Molchanov V. M. Bor’ba na vostoke Rossii i v Sibiri [Struggle in the East of Russia and in Siberia], in: Belaja Gvardija, № 3, 1999/2000.
Obshchij spisok ofitserskim chinam Russkoj Imperatorskoj armii [Common list of officers of the Russian Imperial Army]. Sostavlen po 1 janvarja 1909 g., St. Petersburg 1909.
Petrov P. P. Ot Volgi do Tikhogo okeana v rjadakh belykh [From the Volga to the Pacific ocean with the Whites] (1918–1922 gg.), Riga 1930.
Pjat’ let XI-j Petrogradskoj strelkovoj divizii (25 sentjabrja 1918 g. — 25 sentjabrja 1923 g.) [Five years of the 11th Petrograd Rifle division, 25. IX.1918–25. IX.1923], Petrograd 1923.
Sverdlov F. D. Sovetskie generaly v plenu [Soviet generals — prisoners of war], Moscow 1999.
2 armija v bojakh za osvobozhdenije Prikam’ja i Priural’ja. 1918–1919 [2nd army in the battles for the liberation of Kama and Ural regions], Documents, Ustinov 1987.

Примечания
1. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 107.
2. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 428. Л. 87.
3. Там же. Л. 86. /184/
4. В. В. Каминский. Выпускники Николаевской Академии Генерального Штаба на службе в Красной Армии. СПб., 2011. С. 594.
5. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 418. Л. 14, 16.
6. Там же. Л. 70.
7. Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии (25 сентября 1918 г. — 25 сентября 1923 г.). Пг., 1923. С. 11.
8. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 416. Л. 14 об.
9. Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии. С. 11.
10. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 428. Л. 97, 107. Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии. С. 11.
11. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 416. Л. 15.
12. В. В. Каминский. Указ. соч. С. 353.
13. Общий список офицерским чинам Русской Императорской армии. Составлен по 1 января 1909 г. СПб., 1909. Кол. 245.
14. Немного о Первой мировой войне. 1915 г. // Генеалогический форум «Всероссийское генеалогическое древо» <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://forum.vgd.ru/post/1361/46931/p1509900.htm (дата обращения: 04.12.2015 г.).
15. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 428. Л. 46.
16. 17‑я стрелковая дивизия // Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983. С. 536.
17. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 418. Л. 73.
18. Там же. Л. 80.
19. Там же. Л. 57.
20. Там же. Л. 83.
21. Там же. Л. 94, 102 об., 108.
22. Там же. Л. 107. К сожалению, определить, который из довольно большого клана Папенгутов, служивших в императорской армии, возглавил полк, на основе имеющихся источников пока невозможно.
23. Там же. Л. 126.
24. Ф. Д. Свердлов. Советские генералы в плену. М., 1999. С. 118–121.
25. Тамулевич Николай Александрович // ЦентрАзия <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://www.centrasia.ru/person2.php?st=1421177392 (дата обращения: 04.12.2015 г.). РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 418. Л. 53, 86 об.
26. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 2.
27. Там же. Д. 35. Л. 114 и об.
28. Там же. Д. 3. Л. 2. Л. 45 об.
29. Там же. Д. 35. Л. 13.
30. Директивы главного командования Красной армии (1917–1920). Сборник документов. М., 1969. С. 848.
31. Там же. С. 121.
32. Краткий исторический очерк 26‑й Златоустовской стрелковой дивизии. Красноярск, 1925. С. 15.
33. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 11.
34. Там же. Л. 9. /185/
35. Директивы главного командования… С. 797. История Гражданской войны в СССР. 1917–1922. Т. 3. М., 1958. С. 409–410.
36. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 9.
37. Там же. Л. 13.
38. Директивы командования фронтов Красной армии (1917–1922 гг.). Сборник документов в 4‑х томах. Т. 1. Ноябрь 1917 г. — март 1919 г. М., 1971. С. 458–459.
39. П. П. Петров. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918–1922 гг.). Рига, 1930. С. 58.
40. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 24 и об.
41. Там же. Л. 26 и об.
42. Там же. Л. 11 об., 26 об.
43. П. П. Петров. Указ. соч. С. 58.
44. В. К. Путна. Пятая армия в борьбе за Урал и Сибирь // Борьба за Урал и Сибирь. Воспоминания и статьи участников борьбы с учредиловской и колчаковской контрреволюцией. М.‑Л., 1926. С. 10.
45. Краткий исторический очерк 26‑й Златоустовской стрелковой дивизии. С. 16.
46. Директивы главного командования… С. 798.
47. 5‑я армия. 1918–1920 гг. Донесения, приказы, политсводки // Генеалогический форум «Всероссийское генеалогическое древо» <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://forum.vgd.ru/1531/60801/0.htm?a=stdforum_view&o= (дата обращения: 04.07.2015 г.).
48. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 24 об., 25 об.
49. Директивы главного командования… С. 285.
50. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 27, 33.
51. Директивы главного командования… С. 856.
52. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 710–711.
53. В. М. Молчанов. Борьба на востоке России и в Сибири // Белая гвардия. № 3. 1999/2000. С. 60.
54. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 713–714.
55. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 27.
56. Там же. Л. 33.
57. Там же. Л. 27 и об.
58. Там же. Л. 29 и об.
59. Там же. Л. 34.
60. Там же. Л. 36–37.
61. Там же. Л. 23.
62. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 711–714.
63. 2 армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918–1919. Документы. Устинов, 1987. С. 119.
64. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 734–735.
65. Там же. С. 736.
66. Там же. С. 739.
67. В. Шорин. Борьба за Урал (из боевой жизни 2‑й армии) // Гражданская война. 1918–1921. Т. 1. Боевая жизнь Красной армии. М., 1928. С. 136–144. /186/
68. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 441–442.
69. Там же. С. 448.
70. Директивы главного командования… С. 121.
71. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 455.
72. Там же. С. 456.
73. 2‑я армия. С. 81.
74. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 35. Л. 93.
75. Там же. Д. 418. Л. 134.
76. 2 армия… С. 107.
77. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 460.
78. 2‑я армия… С. 92.
79. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 42, 44.
80. Там же. Л. 5.
81. Директивы главного командования… С. 113.
82. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 11.
83. Там же. Л. 38–42 об.
84. 2 армия… С. 104.
85. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 38.
86. Там же. Л. 41.
87. Там же. Д. 418. Л. 149.
88. Там же. Д. 3. Л. 44–47 об.
89. Там же. Д. 3. Л. 45; Д. 35. Л. 88.
90. 2‑я армия… С. 99.
91. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 3. Л. 12; В. Шорин. Указ. соч. С. 149.
92. 2‑я армия… С. 107.
93. Там же. С. 103.
94. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 461–462.
95. Директивы главного командования… С. 285.
96. Директивы командования фронтов… Т. 1. С. 712–713.
97. Директивы главного командования… С. 189.
98. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 428. Л. 153.
99. Там же. Л. 166.
100. 2 армия… С. 132.
101. Там же. С. 177.
102. Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии. С. 13.
103. Директивы командования фронтов… Т. 2. С. 58. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 35. Л. 115.
104. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 426. Л. 13. /187/

Военная история России XIX–XX веков. Материалы VIII Международной военно-исторической конференции / Под. ред. А. В. Арановича, Д. Ю. Алексеева. Санкт-Петербург, 20–21 ноября 2015 г. С. 167-187.

К. С. Романов
Губернаторский корпус Российской империи (1894–1917 гг.)

В своей работе «Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914–1917)» выдающийся представитель петербургской исторической школы В. С. Дякин одним из проявлений кризиса власти накануне Февральской революции назвал «губернаторскую чехарду». Этот процесс, по его словам, находил свое проявление не только в частой смене губернаторов, но и том, что они «плохо осведомляли правительство о положении дел на местах, не желая сообщать о неблагополучии, им же ставившимся в вину» [1].

При этом В. С. Дякин ссылался на подсчеты, приведенные в газете «Речь» от 3 января 1917 г. в статье «Статистика администрации». Неизвестный представитель «оппозиции его величества», скрывшейся за инициалами «М. Д.» был одновременно скрупулезен и тенденциозен. Автор апеллировал к большому количеству объективных данных лишь для того, чтобы продемонстрировать процесс качественного ухудшения личного состава местной администрации за годы войны. Для этого в статье и были даны сведения о частой смене руководителей местной администрации, где новые назначения «составляли более чем по одному губернатору или вице-губернатору на каждую неделю года» [2].

Далее приводились неутешительные данные об образовательном уровне верхушки губернской администрации. Лишь 59 % имели высшее образование, а 35 % «специальное, но не высшее, военное образование». При этом статья заканчивалась утверждением, что лица со специальным военным образованием обыкновенно покидают службу в чине не выше штабс-ротмистра или штабс-капитана и оттуда почти прямо шагают в вице-губернаторы, если не выше» [3]. Иными словами, автор стремился продемонстрировать, что современные ему руководители губернской администрации не обладали ни достаточ-/75/-ным опытом, ни достаточными знаниями для выполнения возложен-
ных на них обязанностей.

Между тем цифры, как всегда, вторичны. Они легко адаптируются почти к любому контексту, усиливая авторскую аргументацию и подкрепляя нужные постулаты. Без понимания причин процессов, без сопоставления цифровых данных за разные периоды любые математические выкладки будут носить случайный характер, и даже выглядеть преднамеренно подобранными. К примеру, в той же статье из газеты «Речь» «обследовался личный состав губернаторов и вице-губернаторов в 50 губерниях Европейской России, управляемых по общим учреждениям, и 10 губерниях Царства Польского». Данная выборка административно-территориальных единиц не представляется для дореволюционной России какой‑то искусственной конструкцией. Сложность российского законодательства, наличие обособленных корпусов законов для разных территорий действительно разделяли губернии на несколько групп, каждая из которых, как правило, рассматривалась отдельно. Однако включение автором в анализ губерний Царства Польского представляется удивительным, так как в это время их руководители к администрации, в привычном смысле слова, отношения не имели. Руководство эвакуированными уже в 1915 г. в различные города империи губернскими учреждениями, где самым загруженным чиновником был архивариус, мало походило на обычную губернаторскую службу. К сожалению, можно только строить предположения, что заставило автора анализировать информацию об этих чиновниках при получении своих выкладок. Одно можно точно сказать, что цифры полученные им, весьма лукавы.

В тоже время вопрос о губернаторском корпусе, об изменениях, проходивших в нем в годы войны, является крайне важным и малоизученным. Губернаторы, наряду с полицией и жандармерией являвшиеся символами старого строя, его зримым персонифицированным воплощением, неизбежно должны были оказаться в эпицентре процесса борьбы за власть в регионах. Но, как известно, Февральская революция превратилась для провинции в «революцию по телеграфу» [4]. Именно это заставляет обратить особо пристальное внимание на личный состав губернаторского корпуса, на подготовленность чиновников, занимавших эту должность, на общие и частные причины, обусловившие их пассивность в февральско-мартовские дни.

Первоочередной задачей для решения этого вопроса было выявление полного перечня лиц, занимавших губернаторские должности /76/ в годы Первой мировой войны. Причем понятие «губернатор» толковалось расширительно, так как сложное территориально-административное устройство Российской империи подразумевало несколько форм организации управления регионом. Таким образом, под термином «губернатор» понимались не только собственно губернаторы, но также военные губернаторы, градоначальники, начальники областей. Все они являлись руководителями административно-территориальных единиц первого порядка. В результате место всех этих чиновников в бюрократической иерархии и уровень полномочий в сфере гражданского управления были очень схожи.

Второй важной задачей было выявление источников пополнения губернаторского корпуса и причины выбывания из него, а также история перемещений чиновников из одной губернии в другую. Между тем обобщающих данных по этой проблематике до сих пор нет. Персональному составу регионального руководства никогда не уделялось достаточного внимания. Лишь в 1990‑х гг., когда главы регионов имели значительный политический вес и могли соперничать по объему полномочий и уровню влияния со многими федеральными чиновниками, на местах начали подготавливать ретроспективные исследования о предшественниках действующих руководителей. Как правило, получался своеобразный аналог описи градоначальников из «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина, где в меру квалификации и добросовестности авторов более или менее подробное повествовалось о биографиях «градоначальников» и их главнейших начинаниях, повлиявших на жизнь региона. Единственным существенным отличием было изначально предопределенное положительное отношение авторов к своим героям [5].

К сожалению, использовать эти работы, как и аналогичную информацию, размещенную в настоящее время на многочисленных интернет-ресурсах, без дополнительной проверки не всегда представляется возможным. Многие публикации носят подчёркнуто публицистический характер и нередко содержат ничем не подтвержденные утверждения. Несмотря на вышесказанное, многие из этих публикации содержат разнообразный и часто уникальный материал, выявленный их авторами в местных архивах.

Своеобразный итог этому интересу к истории губернаторской власти стала книга, которая готовилась к столетию Министерства внутренних дел, а была издана только к его двухсотлетию [6]. Готовясь к вековому юбилею, в МВД было задумано издать полный перечень лиц, /77/ входивших в состав ведомства и возглавлявших наиболее значимые административно-территориальные единицы: генерал-губернаторства, губернии, градоначальства. Однако по неизвестным причинам в 1902 г. этот справочник так и не увидел свет. Лишь через сто лет работа над справочником возобновилась, хотя МВД уже давно не имело никакого отношения к местной администрации. Справочник был выверен и дополнен сведениями для периода 1902–1917 гг. Правда, признать этот справочник удачным и удобным нельзя. В нем только содержатся хронологические перечни чиновников, организованные по территориальному принципу. Дополнительный справочный аппарат в книге отсутствует, так что затруднительно проследить даже перемещения внутри губернаторского корпуса. Кроме того, и в основной части справочника, и в новых дополнениях имеется целый ряд досадных неточностей, связанных с неправильным указанием имен и фамилий, а также дат пребывания в должности. Наконец, современные добавления, как раз и относящиеся к интересующему нас периоду, имеют еще целый ряд недостатков. Во-первых, период пребывания в должности указан не точными датами, а годами. Во-вторых, некоторые назначения, особенно периода 1905–1907 гг. и 1915–1917 гг. вообще не нашли в книге своего отражения.

Впрочем, указный справочник для дореволюционной России не был уникальным явлением. В империи ежегодно выходило большое количество изданий, содержащих перечень чиновников и должностей, ими занимаемых. К ним относились: «Адрес-календарь», «Список гражданским чинам первых четырех классов», памятные книги различных губерний. Однако их общей особенностью было то, что они содержали сведения только на какой‑то определенный момент времени. Возможные изменения, произошедшие в промежуток между изданиями таких справочных книг, отражения в них не находили. Это, в первую очередь, касается периодов первой русской революции и кануна февральских событий. Более того, в 1917 г. эти книги не успели даже подготовить. Все это позволяет говорить о том, что в опубликованной литературе достоверного и полного перечня губернаторов нет.

Это заставило обратиться к официальному источнику, который, хотя и не содержал никаких обобщенных сведений, но отражал все изменения в губернаторском корпусе. Речь идет о газете «Сенатские ведомости». Обращение к этому источнику кажется тем более оправданным, что он уже был использован для решения схожей задачи. С. В. Куликов использовал его для выяснения того, насколько объек-/78/-тивно утверждение о наличии «министерской чехарды» в годы Первой мировой войны [7].

В «Сенатских ведомостях» распубликовывались императорские рескрипты и сведения о высочайше сделанных назначениях, а также печатались кадровые приказы по всем министерствам и ведомства. Губернаторы и градоначальники как представители верховной власти на местах назначались именными указами, сообщение о которых помещались на первом листе газеты.

Правда, при работе с «Сенатскими ведомостями» как источником по истории персонального состава губернаторского корпуса сразу же возникала проблема хронологических рамок исследования. Особенно важно было определиться с нижней временной границей. Таковой решено было избрать 1894 г., последний год царствования Александра III. Это, во‑первых, позволяло выявить изменения в подходе к назначению губернаторов в конце XIX и начале XX в. Во-вторых, определить, как повлияли изменения на императорском престоле на губернаторский корпус. Верхней границей исследования стал 1917 г., когда «Сенатские ведомости» прекратили свое существование. При этом надо отметить, что 5 марта — день, когда решением Временного правительства все губернаторы, назначенные Николаем II, были отправлены в отставку, не стал последнем днем губернаторского корпуса.

Некоторые «хозяева губерний» были уволены позже, причем вполне «старорежимно», с полным соблюдением процедуры. Так, воронежский губернатор М. Д. Ершов и подольский А. П. Мякинин были уволены от службы 10 марта [8], бессарабский М. М. Воронович — 13 марта [9]. Военный губернатор Амурской области генерал-майор К. Н. Хогондоков был не уволен со своего поста, а получил 31 мая новое назначение на должность командующего войсками Приамурского военного округа и наказного атамана Амурского и Уссурийского казачьего войска [10].

Говоря в общем о публикациях высочайших назначений в период 1894–1917 гг., надо отметить, что формула их распубликования в целом не изменилась и, несмотря на свою краткость, была весьма информативна. Она в обязательном порядке содержала фамилию чиновника, его чин, дату назначения, а также предыдущую и новую должности. Кроме того, в случае необходимости указывался титул и придворная должность. Такой подбор сведений позволяет с помощью сплошного
просмотра всех номеров «Сенатских ведомостей» за интересующий период выявить персональный состав губернаторского корпуса, ис-/79/-точники его пополнения и перемещения внутри его, а также варианты продолжения чиновничьей картеры после ухода с поста губернатора.

Вместе с тем, публикации в «Сенатских ведомостях» несвободны от ряда особенностей и недостатков, затрудняющих получение максимально подробных сведений о губернаторском корпусе. Главные из них были порождены тем, что целью данной газеты была публикация распоряжений о высочайших назначениях, то есть доведение до всеобщего сведения кадровых решений императора. Изменения в кадровом составе, происходившие помимо царской воли, естественно, оставались вне сферы интересов газеты. Так, например, в «Сенатских ведомостях» публиковались приказы о назначении генерал-губернаторов великого княжества Финляндского, но отсутствовали сведения о назначениях руководителей губерний, входивших в него. Кроме того, отсутствуют данные о прекращении полномочий губернатора виду не связанных со службой обстоятельств, например, со смертью чиновника. Впрочем, это и неудивительно. Целью данной газеты было не информирование подданных о переменах в чиновничьем корпусе, а публикация официальных распоряжений (указов, приказов, рескриптов), что завершало процедуру назначения на должность или увольнение от нее. Этот особенность «Сенатских ведомостей» особенно важна для нас, так как для целого ряда чиновников оставляет открытым вопрос о причинах ухода с губернаторского поста и точной дате этого события.

Некоторые назначение не нашли отражения в «Сенатских ведомостях». Например, не удалось обнаружить сведений о назначении в 1916 г. А. И. Спиридовича ялтинским градоначальником. Наконец, некоторую сложность представляет и формат сообщений о назначениях, принятый в «Сенатских ведомостях». Так, не указывались инициалы чиновника. Это, если принять во внимание наличие в чиновничьем мире многочисленных родственников и однофамильцев (Хвостовы, Урусовы, Оболенские, Шидловские и др.), составляет дополнительные трудности для реконструкции карьеры этих чиновников.

Еще одной интересной особенностью можно считать момент публикации сообщения о назначении/перемещении/увольнении губернатора. Как правило, публикация высочайшего приказа осуществлялась в течение двух-трёх дней после подписания высочайшего приказа о назначении. Однако в ряде случаев этот период достигал нескольких недель для приказов о назначениях, и нескольких меся-/80/-цев для приказов об увольнениях. Так, распубликование о назначениях в 1916 г. тифлисского губернатора А. Н. Мандрыка [11] и санкт-петербургского градоначальника А. П. Балка [12] состоялось лишь через 21 день после подписания соответствующего приказа императором. Об уходе с поста губернатора могло сообщаться с еще большим запозданием. Например, указы Государственному совету, куда изредка назначались «хозяев губерний», в отличие от сенатских, публиковались с большой задержкой. Так, указ о назначении в 1903 г. многолетнего санкт-петербургского губернатора С. А. Толя членом Государственного совета был опубликован через 84 дня после его подписания [13], а об аналогичном назначении в конце 1904 г. казанского губернатора П. А. Полторацкого — через 53 [14].

Наконец, данное издание также несвободно от ошибок и неточностей. При этом не всегда можно точно сказать, были ли они вызваны халатностью и небрежностью сотрудников газеты или какими‑то сбоями в работе бюрократической машины. Так, в 1905 г. произошла смена военного губернатора в Самаркандской области: вместо генерал-лейтенанта В. Ю. Мединского был назначен полковник С. Д. Гаскет. Новый глава региона был назначен 12 марта 1905 г., о чем было опубликовано в «Сенатских ведомостях» 18 марта 1905 г., а прежний руководитель был уволен 23 марта 1905 г., о чем сообщалось 1 апреля 1905 г. Иными словами, увольнение В. Ю. Мединского состоялось через пять дней после опубликования приказа о назначении С. Д. Гаскета.

Все это обуславливает необходимость проверки сведений, публиковавшихся в «Сенатских ведомостях», по другим источникам. Только их комплексное изучение может позволить восстановить полный персонифицированный список чиновников, входивших в губернаторский корпус. На настоящий момент все еще существует вероятность, что выявлены не все назначения на должность начальников губерний.

Однако такие уточнения будут носить единичный характер и внесут лишь незначительные корректировки. Таким образом, можно использовать имеющийся материал для получения представления об общей динамике изменений в персональном составе губернаторов.

За период с 1894 по 1917 г. количество административных образований, назначение глав которых осуществлялось непосредственно императором (губернии, области и градоначальства), увеличилось с 93 до 100. Большую часть из них составили градоначальства: Ростовское (1904), Московское (1905), Бакинское (1906) и Ялтинское (1913). Од-/81/-нако было учреждено и три новых территориальных образования: Черноморская губерния (1896), Батумская (1903) и Камчатская (1909) области.

Кроме того, в этот период времени перестала существовать Седлецкая губерния, на месте которой в 1913 г. (с некоторым изменением административных границ) появилась Холмская губерния. При этом седлецкий губернатор А. Н. Волжин был специальным императорским указом переименован в холмского. Иначе говоря, эта административная эволюция никак не повлияла на количество административных образований.

Всего за интересующий нас период времени было выявлено 674 назначения на губернаторские или аналогичные им должности. При этом весь губернаторский корпус за период 1894–1917 гг., по нашим подсчетам, включал 486 администратора. 343 из них занимали только одну должность, а 143 две и более, то есть перемещались внутри губернаторского корпуса. За рассматриваемый период две губернии возглавляли 108 чиновников, три — 26 и четыре — 8. Наибольшее число губерний — 5 — возглавлял А. И. Келеповский. В период с мая 1912 по февраль 1917 гг. он последовательно назначался губернатором Люблинской, Лифляндской, Черниговской, Псковской и Харьковской губерний, причем последние три назначения последовали в 1916 г. Говоря о формировании губернаторского корпуса и перемещениях внутри него, важно отметить и еще одно обстоятельство. В 1870‑х гг., давая сатирико-психологический портрет российского губернатора и повествуя об его отставке, М. Е. Салтыков-Щедрин писал: «Не было примеров, чтобы помпадур, однажды увядший, вновь расцветал в качестве помпадура» [15]. К началу XX в. ситуация изменилась: 21 администратор после выбытия из губернаторского корпуса через некоторое время вновь возвращался в него.

Безусловно, значительное количество таких разрывов в губернаторской карьере было связано с событиями первой русской революции. В 1905–1907 гг. 6 губернаторов были сначала уволены от своей должности, а затем через некоторое время вновь назначены в другую губернию. Еще двое были уволены в этот период, а возвращены к исполнению губернаторских обязанностей в начале 1910‑х гг. Наконец, в 1905 г. на должность московского градоначальника был назначен П. П. Шувалов, в 1898–1902 гг., занимавший аналогичную должность в Одессе. Однако для административной машины это явление уже не было уникальным, порожденным исключительно сложной ситуа-/82/-цией противоборства с революционной волной. И до, и после этого периода ранее ушедшие губернаторы вновь назначались на эту должность. До 1905 г. было семь таких случаев, а после 1907 г. — пять, три из которых, правда, приходятся на годы Первой мировой войны. Переходя от численного состава губернаторского корпуса к вопросу о времени пребывания в должности, необходимо еще раз повторить, что за период с 1894 по февраль 1917 г. состоялось 674 назначения. После них на своих должностях 130 чиновников пробыло менее года, 221 — от одного года до трех, 146 — от трех до пяти, 130 — от пяти до 10, 47 — более 10 лет. При этом важно отметить, что подавляющее число губернаторов, прибывавших в должности более десяти лет, были назначены еще при Александре III, и значительная часть их деятельности пришлась на его царствование. Между тем, такие управленцы продолжали служить и при Николае II. Так, эриванский губернатор В. Ф. Тизенгаузен находился в должности почти двадцать лет — с 20 февраля 1896 г. по 8 февраля 1916 г.

Однако это было скорее исключение из правил. Если в 1895–1904 гг. таких чиновников было 10–12 человек, то на 1 января 1905 г. — всего 3. На первое января следующего года уже не было ни одного чиновника, который бы управлял губернией более десяти лет. В последние годы существования империи число таких губернаторов-«долгожителей» никогда не превышало двух. Так, непосредственно перед февральскими событиями 1917 г. к ним относились тверской губернатор Н. Г. Бюнтинг и астраханский И. Н. Соколовский, вступившие в должности 15 апреля 1906 г. и 4 августа 1906 г. соответственно.

Общее представление о динамике изменения в составе губернаторского корпуса дает таблица 1. Правда, при взгляде на цифры, отражающие назначения, сделанные за тот или другой календарный год, создается впечатление, что после 1895 г. количество назначений было относительно стабильным и колебалось от 15 до 30, составляя в среднем 22–23. Таким же устойчивым выглядит и соотношение перемещаемых и вновь назначаемых губернаторов. Исключение представляют только кризисные 1905–1906 гг. и 1915–1917 гг., когда и назначение новых губернаторов, и перемещение действующих шло значительно интенсивней. Казалось бы, эти данные полностью подтверждают высказанные в начале 1917 г. автором статьи в «Речи» мысли о наличии «губернаторской чехарды», то есть о неспособности верховной власти обеспечить нормальное и стабильное функционирование администра-/83/-



тивной машины. Однако эти общие цифры создают не совсем верное представление о положении дел в губернаторском корпусе. Для получения более объективной картины обратимся еще к двум показателям. Во-первых, представим помесячную разбивку данных о назначениях за 1914–1917 гг. (Таблица 2).

Сведения об изменениях в губернаторском корпусе в период после 1 августа 1914 г. свидетельствуют, что за 31 месяц войны только в течение девяти месяцев делалось более четырех новых назначений. В остальное время перемены не отличались динамичностью. Более того, в течение трех военных месяцев 1914 г. и двух 1915 г. в руководстве российских регионов изменений вообще не происходило. В то же /84/



время не может не обратить на себя внимания период с сентября 1915 по февраль 1916 гг.: за эти полгода было совершено 44 новых назначения, то есть чуть менее половины всех сделанных за годы войны (106). Причем первые шесть назначений состоялись непосредственно 1 сентября 1915 г. — накануне роспуска Государственный думы, который последовал после вступления Николая II в должность верховного главнокомандующего, «министерской забастовкой» и создания прогрессивного блока. В настоящий момент трудно определить, имеется ли какая‑то связь между этими событиями и последовавшими за ними перестановками в МВД с волной массовых назначений губернаторов. Можно лишь констатировать, что завершилась она одновременно с уходом с поста министра внутренних дел А. Н. Хвостова 3 марта 1916 г. Иначе говоря, эти перестановки в губернаторском корпусе можно рассматривать как одно из проявлений общего управленческого кризиса конца 1915 — начала 1916 г.

За это время из общего числа ушедших губернаторов только четверо было уволено от должности согласно прошению. Все остальные, так или иначе, остались в системе управления. Более того, из 44 вновь назначенных губернаторов 22, то есть ровно половина, были перемещены на аналогичные должности, но в другие губернии. 5 заняли руководящие посты в МВД: А. И. Пильц получил должность товарища министра, Д. Н. Татищев — командующего Отдельного корпуса жандармов, а еще трое возглавили отдельные подразделения /85/ министерства, в том числе и Департамент полиции, директором которого стал Е. К. Климович. Три экс-губернатора перешли на военную службу, столько же стали сенаторами. Лишь 6 человек были назначены на различные почетные, но не имеющие существенного значения должности: члены совета министра внутренних дел или причисленные к МВД.

Таким образом, период, когда процессы, происходившие в губернаторском корпусе, действительно можно было назвать «чехардой», был не очень продолжительным и не закончился кардинальным обновлением местных руководителей. Правда, такие интенсивные перемещения показали, что верховная власть мало ценила опыт губернаторов, их знание местных условий и авторитет среди губернских чиновников. Ведь сложно представить, что все 22 перемещения были своеобразным повышением, то есть переводами в более значимую губернию. Более вероятно, что эта была лишь своеобразная ротация. Немаловажным аспектом для понимания причин, их вызывавших, может служить, динамика изменения время пребывания в должности глав регионов (Таблица 3).

Как видно из приведенных цифровых данных, революция 1905 г. оказалась своеобразным водоразделом в подходе верховных властей к назначению местных руководителей. Опыт, долгое время пребывание во главе региона перестает быть особо значимым фактором. Однако революционные события лишь ускорили начавшийся в начале XX в. процесс пересмотра места и роли губернатора в системе административного управления. Начиная с 1901–1902 гг. число чиновников, менее года пребывавших в должности губернатора, редко опускалось ниже 20. Особенно много таких руководителей было как раз в самые неспокойные период в годы первой русской революции и Первой мировой войны. Количество же администраторов, находившихся во главе регионов значительное время, 5 и более лет, уменьшается. На рубеже веков такие чиновники возглавляли от 30 до 40 губерний, т. е. около трети от их общего числа. Но уже в 1902–1904 гг. количество таких регионов резко уменьшается. На первое января 1905 г. опытные чиновники возглавляли лишь 20 губерний. Революция 1905 г. практически полностью обновила губернаторский корпус, еще сильней нивелировав значение административного опыта. Лишь в 1912–1914 гг. опять возникает более-менее заметная прослойка администраторов, находящихся в своей должности более 5 лет. /86/

Но если обратиться к перечню данных административных образований, то выяснится, что все они имели какой‑либо особый статус и управление этими территориями было затруднительно без знания местной специфики. Так, на 1 января 1914 г. чиновники, не сменявшиеся более пяти лет, находились во главе 21 административного образования. Четырех градоначальств: Бакинского, Московского, Ростовского-на-Дону, Санкт-Петербургского, чьи руководители были наделены особыми административно-полицейскими функциями для поддержания стабильности и порядка в стратегически важных городах России. 12 территорий относились к так называемым «нацио-/87/-нальными окраинами». Это пять кавказских регионов — Бакинская, Елисаветпольская, Кутаисская, Эриванская губернии и Дагестанская область; три губернии Царства Польского — Варшавская, Келецкая, Радомская; две прибалтийские губернии — Лифляндская и Эстляндская; и две области в Современном Казахстане — Семипалатинская и Семиреченская. Иными словами, руководители в основном оставались несменяемыми в тех регионах, где авторитет губернатора мог быть одним из факторов или залогов стабильности.

То же самое можно сказать, опираясь на данные о среднем времени пребывания в должности губернаторов. До 1902 г. эта цифра была достаточно стабильна — примерно 4,5 года. Но уже за 1902 г. данный показатель опускается ниже 4 и в дальнейшем продолжает снижаться. Накануне событий 1905 г. он составляет менее 3 лет. Революция лишь ускорила этот процесс, сделала его более явственным. В конце революционного периода, на начало 1907 г., среднее время пребывание губернаторов в должности был минимальным — немногим более полутора лет. В дальнейшем наблюдается некоторый рост этого показателя, который, впрочем, лишь немного превышал три года. После начал Первой мировой войны в губернаторском корпусе вновь происходят значительные изменения. К февральской революции губернатор, в среднем, находился во главе региона чуть более двух лет.

Верховная власть постепенно разрешала противоречие в правовом статусе губернатора, которое неоднократно фиксировалось как современниками, так и историками. Он, с одной стороны, был представителем верховной власти, «хозяином губернии», а с другой — чиновником МВД [16]. Частые перемещения губернаторов, недолгий срок пребывания в должности резко ограничивал их инициативу и самостоятельность, превращая в исполнителей распоряжений, поступающих из столицы. Именно такой взгляд на губернаторскую должность, сложившийся среди представителей высших органов власти, привел к тому, что губернаторы очень легко и перемещались, и смещались. В опубликованных записках управляющего делами Совета министров А. Н. Яхонтова о заседаниях этого высшего органа управления нашли свое отражение и вопросы о назначении губернаторов [17].

Однако это абсолютно будничные сообщения. В них отмечается лишь сам факт назначения чиновника на губернаторскую должность. Ни разу не упоминается о каких‑либо прениях или уточнениям, свя-/88/-занными с решением этих кадровых вопросов. Безусловно, отсутствие подобных сведений в записках А. Н. Яхонтова еще не говорит о полном равнодушии членов Совета министров к вопросу о назначении губернаторов, но свидетельствует о единстве подхода к пониманию роли губернатора.

Эта перемена статуса губернаторов нашла свое выражение и в персональном составе губернаторского корпуса. Губернатор — должность четвертого класса по табели о рангах, то есть ее должен занимать чиновник в чине не ниже действительного статского советника. В конце XIX в. этого правила достаточно строго придерживались. С 1894 до 1902 гг. всего лишь 14 статских советников были назначены исполняющим обязанности губернатора. В 1903–1917 гг. таких чиновников было уже 92. Более того, с 1904 г. в губернаторский корпус включаются коллежские советники (21 случай назначения) и надворные советники (14). Невысокий чин должен был еще больше снижать авторитет губернатора в местной чиновничьей среде и делал его еще более зависимым от распоряжений центральных властей. Правда, большая часть таких назначений приходится на годы Первой мировой войны, так что не приходится говорить о том, что это являлось какой‑то продуманной политикой.

Другим показателем утверждения взгляда на губернаторов как на исполнителей распоряжений из столицы являлось то, что практика перемещения их центральной властью из региона в регион полностью сохранилась. Выше уже приводился пример А. И. Келеповского, который за свою карьеру успел побывать люблинским, лифляндским, черниговским, псковским и харьковским губернатором. Не менее ярко об этом свидетельствует, и история перемещений вятских губернаторов. За изучаемый период 6 руководителей Вятской губернии получили новые назначения. При этом они были назначены в Волынскую, Владимирскую, Казанскую, Калужскую, Тифлисскую и Минскую губернии. Но особенно показательным является пример двух последних руководителей Иркутской губернии. Один из них, Ф. А. Бантыш, ранее был губернатором в Херсоне [18], а его приемник А. Н. Юрган — вице-губернатором в Бессарабской губернии [19].

Такие внешне ничем не мотивированные перемещения, помноженные на недолгое время пребывания чиновника в должности, делали губернатора, с одной стороны, послушным исполнителем распоряжений центральных властей, а с другой — заложником местного чиновничества. /89/

Делая губернатора лишь первым из местных чиновников, отказываясь принимать в расчет опыт и знание местных особенностей, центральная власть делала его крайне зависимым от мнений и традиций, сложившихся в среднем слое губернского чиновничества. Губернаторы назначались императором, и как было сказано, в начале XX в. редко задерживались в одной губернии. Вице-губернаторы, утверждаемые в должности министром внутренних дел, так же легко переводились с одной должности на другую. Полицмейстеры и правители канцелярии, как правило, подбирались самим губернаторами [20], а, значит, и оставляли свои должности с их уходом.

Иное дело чиновники, занимавшие более низкие должности, на чье положение перемены в руководстве губернии редко оказывали влияние. Это превращало их в своеобразную несменяемую бюрократию, обеспечивающую устойчивость всей управленческой машины и формирующую мнение вышестоящего начальства о проблемах губернии и путях их решений.

Казалось бы, именно в этом можно видеть причины бездействия губернаторского корпуса в марте 1917 г. Между тем, как показал опыт первой русской революции, когда в административной системе еще сохранялись традиции отношения к губернатору как к «хозяину губернии», противостоять социально-политическому катаклизму местная административная система не смогла. Администраторы, встретившие революцию 1905 г., так же как и губернаторы периода Февральской революции, вслед за верховной властью оказались не готовы к противостоянию антиправительственным силам. Управленческая машина, в отличие от революционной стихии, не была способна к быстрой адаптации. Именно поэтому разная протяженность революционных процессов в 1905–1907 гг. и 1917 г. привела к таким различным результатам. В первом случае верховная власть сумела сохранить контроль над ситуацией и путем новых назначений, перемещений, отставок обновила губернаторский корпус. Благодаря этому на места пришли люди сумевшие «сломить революционную волну» и стабилизировать положение.

В 1917 г., когда за 10 коротких дней все представители верховной и центральных властей были устранены или самоустранились, губернаторы оказались предоставлены сами себе. События 2 марта в Пскове вполне сопоставимы с выбиванием замкового камня, приводящим к разрушению всего сооружения. Отречение Николая II имело схожие последствия: замкнутая на него административная машина без сопротивления прекратила свое существование. /90/

Список литературы
Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны (1914–1917). Л., 1967., 363 с.
Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М., 1971, 463 с.
Губернии Российской империи. История и руководители. 1708–1917. М., 2003. 479 с.
Куликов С. В. «Министерская чехарда» в России периода первой мировой войны. Хроника событий (июль 1914 — февраль 1917) // Из глубины времен. 1994. № 3. С. 42–57.
Николаев А. Б. Революция и власть. IV Государственная дума. 27 февраля — 3 марта 1917 года. СПб., 2005., 695 с.
Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства. Л., 1980., 256 с.
Тропов И. А. Революция и провинция. Местная власть в России (февраль — октябрь
1917 г.). СПб., 2011, 249 с.

References
E. N. Burdzhalov, Vtoraia russkaia revoliutsiia. Moskva. Front. Periferiia [The Second Russian Revolution. Moscow. Frontline. Periphery], Moscow 1971.
V. S. Dyakin, Russkaia burzhuaziia I tsarizm v gody Pervoi mirovoi voiny (1914–1917) [Russian bourgeoisie and the Tsar government in the First World War 1914–1917], Leningrad 1967.
Gubernii Rossiiskoi imperii. Istoriia i rukovoditeli. 1708–1917 [Provinces of the Russian
Empire. History and leaders. 1708–1917], Moscow 2003.
S. V. Kulikov, «Ministerskaia chekharda» v Rossii perioda Pervoi mirivoi voiny. Khronika sobytii (ijul’ 1914 — fevral’ 1917 goda) [«Ministerial mess» in Russia during the First World War. Chronicle (July 1914 — February 1917)], in: From the depths of time, 1994, issue 3, 42–57.
A. B. Nikolayev, Revoliutsiia i vlast’. IV Gosudarstvennaia duma. 27 fevralia — 3 marta 1917 goda [Revolution and power. IV State Duma, February 27 — March 3 1917], St. Petersburg
2005.
V. I. Startsev, Vnutrenniaia politika Vremennogo pravitel’stva [Domestic policy of the Provisional Government], Leningrad 1980.
I. A. Tropov, Revoliutsiia i provintsiia. Mestnaia vlast’ v Rossii (fevral’ — oktiabr’ 1917 g.) [The Revolution and the province. Local authorities in Russia (February — October 1917)], St. Petersburg 2011.

Примечания
1. Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914–1917). Л., 1967. С. 257.
2. М. Д. Статистика администрации // Речь. 1917. 3 января.
3. Там же.
4. См.: Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М., 1971. С. 160–338; Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства. Л., 1980. С. 193–205; Николаев А. Б. Революция и власть. IV Государственная дума /91/ 27 февраля — 3 марта 1917 года. СПб., 2005. С. 374–400; Тропов И. А. Революция и провинция. Местная власть в России (февраль — октябрь 1917 г.). СПб., 2011. С. 61–70.
5 См., напр.: Пермские губернаторы: традиции и современности. Пермь, 1997; Руково- дители Санкт-Петербурга. СПб., 2003; Макаров И. Губернаторы и полицмейстеры. Нижний Новгород, 2005; Попов Г. Губернаторы Русского Севера. Архангельск, 2001; и др.
6. Губернии Российской империи. История и руководители. 1708–1917. М., 2003.
7. Куликов С. В. «Министерская чехарда» в России периода первой мировой войны. Хроника событий (июль 1914 — февраль 1917) // Из глубины времен. 1994. № 3. С. 42–57.
8. Сенатские ведомости. 1917. 14 марта.
9. Сенатские ведомости. 1917. 21 марта.
10. Сенатские ведомости. 1917. 20 июня.
11. Сенатские ведомости. 1916. 12 февраля.
12. Сенатские ведомости. 1916. 22 ноября.
13. Сенатские ведомости. 1903. 29 июля.
14. Сенатские ведомости. 1905. 28 января.
15. Салтыков-Щедрин М. Е. Он! / Помпадуры и помпадурши // Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений. В 10 т. М., 1988. Т. 2. С. 158.
16. См. подробнее: Административно-территориальное устройство России. История и современность. М., 2003. С. 147–149.
17. Совет министров российской империи в годы первой мировой войны. Бумаги А. Н. Яхонтова (записки и переписка). СПб., 1999. С. 32, 86, 93, 105, 123, 138, 153, 175 и др.
18. Сенатские ведомости. 1911. 4 марта.
19. Сенатские ведомости. 1914. 14 января.
20. См.: Кошко И. Ф. Воспоминания губернатора. Пг., 1916. С. 113. /92/

Военная история России XIX–XX веков. Материалы VIII Международной военно-исторической конференции / Под. ред. А. В. Арановича, Д. Ю. Алексеева. Санкт-Петербург, 20–21 ноября 2015 г. Сб. научных статей. — СПб.: СПбГУПТД, 2015. С. 75-92.

Н. А. Заяц
История Воронежской боевой рабочей дружины в 1917–1918 гг.

«Всякая революция лишь тогда чего‑нибудь стоит, если она умеет защищаться», — говорил В. И. Ленин. Революцию защищало множество вооруженных сил, и одной из самых известных была Красная гвардия, состоявшая из революционных рабочих. По этой причине исследования формирования подобных вооруженных формирований, бывших движущими силами социальных завоеваний и их закрепления, важно для изучения революционных изменений. В советское время этой теме уделялось большое внимание, как в виде научных монографий, так и общепопулярной литературы, причем оценка Красной гвардии была по понятным причинам сугубо положительна. В постсоветское время, однако, она потеряла внимание исследователей, хотя публикование множества ряда новых данных сменило прежние оценки красногвардейцев вплоть до прямо противоположных. Автор данной статьи не придерживается обоих подходов и считает, что лишь последовательное и глубокое изучение деятельности подобных формирований на микроуровне, с использованием официальных документов и воспоминаний участников, может дать объективное представление об их роли и деятельности, а также взглядов и настроений их участников. В качестве примера объектом изучения данной статьи стала Воронежская боевая рабочая дружина, созданная после Февральской революции в 1917 г. и просуществовавшая до лета 1918 г. /7/

Изучение создания рабочих дружин в Воронеже началось еще в 1920‑е гг. в связи со сбором материалов о событиях революции Истпартом. Наиболее подробным стал очерк исследователя И. П. Тарадина, рукопись которого хранится в бывшем архиве Воронежского обкома КПСС. Некоторые отдельные сведения о дружине упоминались в трудах воронежских исследователей этого периода — Б. М. Лавыгина, И. Г. Воронкова, Г. В. Бердникова, А. С. Поливанова, А. С. Силина, Е. И. Габелко и В. М. Фефелова. В постсоветское время серьезным источником, заставившим совершить переоценку прежних советских взглядов, послужила публикация следственного дела о преступлениях, осуществленная бывшим главным следователем Воронежской области Н. И. Третьяковым. Это привело к некоторым работам справочного характера В. А. Перцева. Наконец, последним, кто внес полезный вклад в эту тему, является воронежский историк Е. А. Зверков [1].

К сожалению, эти работы не избавлены от определенных неточностей. Например, Е. А. Зверков во всех своих работах ошибочно относит время появления «особой роты» в составе дружины к 1917 г., хотя она создана в 1918 г. В литературе есть также противоречивые оценки событий, численности, состава, вооруженности дружины. Это во многом объясняется аналогичным состоянием документальных материалов на это счет, тоже отмеченных противоречиями и путаницей, с чем автору неоднократно приходилось сталкиваться при их изучении. В связи с этим задачей статьи является дать полно-/8/

1. Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области (ГАОПИВО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 467; Лавыгин Б. М. 1917 год в Во-ронежской губернии. Воронеж, 1928; Воронков И. Г. Воронежские большевики в борьбе за победу Октябрьской социалистической революции. Воронеж, 1952; Поливанов А. С. Революционные события в Воронеже в 1917 году (материал для студентов). Воронеж, 1967; Силин А. С. Боевая рабочая. Воронеж, 1976; Бердников Г. В., Курсанова А. В., Поливанов А. С., Стрыгина А. И. Воронежские большевики в трех революциях (1905–1917). Воронеж, 1985; Габелко Е. И., Фефелов В. М. Из истории Красной гвардии Воронежской губернии // Записки воронежских краеведов. Вып. 3. Воронеж, 1987; Два архивных документа / Сост. Н . И. Третьяков. М., 2006; Перцев В. А. Рабочая боевая дружина // Воронежская энциклопедия. Т. 2. / Редкол.: М. Д. Карпачев (гл. ред.) и др. Воронеж, 2008; Зверков Е. А. Рабочие дружины в Воронеже: к столетию образования // Известия Воронежского государственного педагогического университета. 2018. № 1 (278); Зверков Е. А. Правоохранительная система в Воронеже в 1917 году: трудности переходного периода // Вестник Воронежского института МВД России. 2018. № 2.

ценную хронику существования рабочей дружины, которая должна воссоздать, насколько это возможно, точную хронологию и логику событий. Для написания ее использован не только историографический, но и документальный материал — преимущественно документы Воронежского Совета и воспоминания современников, собиравшиеся Воронежским отделом Истпарта в 1920‑е гг. Особенно большое значение имеют воспоминания, оставленные членами дружины и участниками революции на «партийных вечерах», проводившихся отделом Истпарта в 1927 г. Целый ряд подробных воспоминаний на этот счет оставил начальник дружины М. А. Чернышев, но они использовались исследователями очень выборочно.

В первые дни после Февральской революции власть в Воронеже взял коалиционный Исполнительный комитет общественного спокойствия (ИКОС), созданный разными группами населения для установления порядка. Кроме него, были созданы также аналогичный коалиционный губисполком, объединявший власть в губернии, Совет рабочих и солдатских депутатов и пополненная новыми делегатами городская дума, а также не имевший политического значения Комитет общественных организаций и учреждений. Все новые органы разместились в бывшем Доме губернатора, переименованном в Дом народных организаций. Началась ликвидация полиции и жандармерии и создание новой демократической милиции, подчиненной начальнику охраны. На этот пост ИКОС назначил гласного думы, присяжного поверенного, меньшевика И. В. Шаурова.

Очевидно, параллельно с этим, в марте 1917 г. появилась Воронежская рабочая боевая дружина при крупнейшем заводе Столль и К°. Начальником дружины был избран инициатор ее создания, меньшевик Иван Семенович Сазонов, молодой монтер 26 лет. Помощником его стал бывший рабочий, эсер Можайко. Подчинялась дружина штабу городской милиции. Судя по всему, организация дружины была произведена Сазоновым при поддержке и даже инициативе лично Шаурова, который хорошо знал Сазонова по революционной деятельности в 1904–1907 гг. За это говорит и то, что даже некоторые сотрудники милиции были подобраны им из меньшевиков. По словам современников, дружина даже первое время «косвенно» (видимо, через Сазонова) подчинялась комитету социал-демократов [2]. /9/

2. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 32.

Окончательно она была сформирована только к маю 1917 г. По списку от 5 мая, дружина была очень небольшой и насчитывала всего 19 человек [3]. Это были почти исключительно партийные рабочие завода Столль, который был оплотом правых эсеров в городе, и некоторых других предприятий. Тогда же, в мае, был выработан устав дружины. По нему ее состав делился на действующих в двух районах — прилегающих к городу Ямском и Троицком. 27 мая на конференции Ямского района начальником районной дружины был избран эсер В. В. Козелихин, рабочий завода Столль, вскоре ставший непосредственным помощником Сазонова. Первое время дружина имела характер самоохраны в рабочих районах, а также вспомогательной силы в помощь милиции для проведения патрулирования, охраны и борьбы с преступностью. Через сыскную милицию же дружина получила и вооружение от гарнизона [4].

К лету 1917 г. развивавшийся бандитизм стал уже представлять угрозу для порядка в городе, так как уголовные элементы начали все больше смыкаться с гарнизоном. 4 июля произошел особенно возмутительный случай — уголовник К. К. Контрим, ставший солдатом, столкнулся на рынке со своим врагом, бывшим сыщиком Сысоевым и в итоге привел толпу разагитированных им солдат в комиссариат милиции Московского района. Те, не найдя Сысоева, арестовали помощника начальника сыскной милиции Рынкевича. Многие хотели с ним расправиться, но в итоге его сдали в военную секцию Совета, а затем тюрьму. Спустя еще четыре дня Сазонов и Козелихин с несколькими дружинниками и милиционерами попытались в ответ арестовать Контрима с его шайкой в Летнем саду, однако ему удалось опять демагогией натравить на них толпу солдат особой команды 58‑го полка. В завязавшейся перестрелке Сазонов был застрелен, а Контрим скрылся. Спустя несколько дней он был все же арестован с подельниками, но позднее отпущен «из‑за недостатка улик» [5].

Смерть Сазонова привела к большим изменениям в городе. Встал вопрос об усилении порядка в городе, который страдал из‑за конфликтов Совета и ИКОС. Был проведен ряд решительных и жестких мер — устроены облавы в районах города, давшие /10/

3. Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 12. Л. 83–83 об. Это совпадает с другими сведениями о том, что созданная в конце апреля дружина насчитывала 20 чел.: Воронков И. Г. Указ. соч. С. 77.
4. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 5 об.
5. Воронежский телеграф. 1917. 7 июля. № 144; 9 июля. № 146.

неплохие результаты; охрана города была милитаризирована и поручена специальной военной комиссии, а начальником милиции стал офицер от гарнизона, поручик Минин; началось отправление частей гарнизона на фронт и борьба с большевистской агитацией в их рядах. Все это на время укрепило положение властей в городе, что позволило в конце лета в связи с указаниями правительства ликвидировать ИКОС и передать функции охраны города переизбранной городской думе, которой стала подчиняться милиция, а через нее — и дружина.

К тому моменту среди рабочих усилилась тяга к вооружению. Убийство Сазонова примерно совпало с проведением узлового собрания железнодорожников Отроженских и Воронежских паровозоремонтных мастерских, на котором рабочие приняли решение о вооружении для защиты своих забастовочных действий. От коалиционного губисполкома, как от формально верховной власти, они добились предоставления оружия, однако на 300 записавшихся добровольцев им было выдано не больше 50 винтовок, причем в основном устаревших — Бердана, Ваттерли, Гра. Тем не менее, рабочие в числе около полусотни человек вооружились, а после окончания забастовки категорически отказались сдать оружие. По всей видимости, именно тогда в определенных кругах появилось решение присоединить отряд к дружине при штабе милиции для ее усиления, и благодаря этому общий ее состав стал насчитывать около 60–80 чел., перевооруженных трехлинейками. Дума же впоследствии выделила дружине и инструкторов для обучения оружию в числе двух офицеров от гарнизона. Объединение прошло при штабе милиции у Петровского сада для присутствия на похоронах Сазонова 12 июля. Получив оружие и специально изготовленные для церемонии нарукавные повязки, дружина «продемонстрировала» на церемонии [6].

Вскоре после смерти Сазонова начальником дружины был выбран эсер В. В. Козелихин, помощником его и заведующим оружием оказался, очевидно, А. Мотайлов. Начальствующий состав дружины по‑прежнему избирался общим собранием на год. Насколько можно судить, в таком составе руководство дружины просуществовало до самого Октябрьского восстания в Воронеже. Это важный момент, так как в источниках часто путается после-/11/

6. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 2–3.

довательность событий, и смена руководства дружины указывается ошибочно. Судя по всему, выбора комитета были проведены лишь в августе 1917 г. и тогда же он стал разворачивать свою работу. Во всяком случае, только 22 августа 1917 г. комитет дружины просил предоставить ему кабинет в Доме народных организаций — причем просил у Совета, а не думы [7].

Обострение социального раскола в городе приводит к лету 1917 г. к постепенному появлению и других рабочих дружин. В июне 1917 г. благодаря стараниям завкома на заводе Рихард-Поле, бывшем цитаделью большевиков, появилась дружина в 250 чел. Получив от военных оружие, она неофициально проводила занятия каждое воскресенье [8]. Во второй половине лета появляется дружина при правлении Союза городских рабочих и служащих в составе 50–60 чел., в основном состоявшая из рабочих электростанции, городского ассенизационного обоза, водопровода и строительного отдела. Во главе ее встали члены правления Союза, рабочий электростанции П. Я . Эрелине и машинист городской прачечной А. Н . Урлих. Дружина в основном была под влиянием большевиков и организовывалась с ведома их парткомитета, от служащих управы в нее входило всего несколько человек [9]. Фактически легализовало некоторые дружины и Временное правительство, издав приказ о формировании «в качестве временной меры» комитетов народной охраны при железнодорожных управлениях для охраны путей, что и позволило вооружиться железнодорожникам. Впрочем, в Воронеже это постановление было по факту реализовано только после Октября. Особый толчок к развитию дружин дало выступление Корнилова. Подъем революционного настроения рабочих заставил исполком Совета в своем заседании 7 сентября рассмотреть вопрос о дружине при заводе Рихард-Поле, причем было признано желательным образование боевых дружин при заводах. В связи с этим дружина завода легализовалась. Ее главой был избран большевик В. В. Губанов [10]. Появляются, очевидно, дружины и при других предприятиях, хотя о них известно очень мало. Известно, что /12/

7. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 11. Л. 441.
8. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 503. Л. 2.
9. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 45.
10. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 6; Борьба за советскую власть в Воронежской губернии. 1917–1918 гг. (Сборник документов и материалов). Воронеж, 1957. С. 178–179.

был организован отряд в Отрожских железнодорожных мастерских под руководством большевика Н. Д. Вакидина, дружины на станции Воронеж-II во главе с Д. Н. Титовым и некоторые другие. В связи с выступлением Корнилова отряды Красной гвардии для занятия железнодорожных станций и охраны в городах формировались в Острогожском, Бобровском, Новохоперском, Коротоякском уездах и в слободе Алексеевке Бирюченского уезда [11]. Эти меры помешали Корнилову использовать донское казачество для своих планов.

О дружине под руководством В. В. Козелихина в этот период известно довольно мало. Она по‑прежнему использовалась для патрулирования, а также выездов на места и охраны. Так, 16 сентября губкомиссар Б. А. Келлер поставил отряд боевой дружины на охрану воронежского винного склада на Кольцовской улице, заменив ею ненадежную милицию [12]. Именно там основной состав дружины, разросшийся к тому времени до 100–130 чел., и получил свою базу расположения. Судя по всему, в конце сентября к дружине была присоединена новая дружина из 30 рабочих, организованная в паровозоремонтных мастерских. Создана она была, по некоторым данным, в конце августа, ее лидером был некоторое время рабочий Кондратьев. Вскоре общим начальником был вначале выбран молодой токарь мастерских, 19‑летний левый эсер Михаил Андреевич Чернышев, однако вскоре он по ранению был отправлен на лечение. Через некоторое время вопрос о расширении дружины был поставлен перед исполкомом Юго-Восточной железной дороги. В итоге дружинники, чей состав увеличился примерно до 200 чел., получили 3 двухосных вагона, в которых разместились штаб дружины и ее имущество. Вскоре штаб был перенесен в сами железнодорожные мастерские.

Несмотря на то, что дружина официально подчинялась думе, которой перешло дело заведования охраной городом, это подчинение было формальным, а дружина фактически осталась автономной. Жалованье ее начальникам выдавалось от городской управы, а рядовые дружинники только получали за время боевых дежурств установленную им на предприятиях зарплату. Костяк дружины по‑прежнему состоял в основном из рабочих завода Столля и железной дороги, находившихся под заметным эсеровским влиянием, благодаря чему она долгое время фактически под-/13/

11. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 9–11.
12. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 340. Л. 66.

чинялась губкому партии эсеров. Несмотря на это, дума, в которой большинство тоже имели эсеры, относилась к дружине явно с подозрением, препятствовала ее перевооружению и ограничилась в деле военного обучения присылкой двух офицеров, которых все подозревали в соглядатайстве. Причина была в том, что к сентябрю 1917 г. эсеровскую организацию Воронежа стали раздирать противоречия. В начале сентября в ней выделилась фракция «левых эсеров-интернационалистов», которая стала конфликтовать с бывшими соратниками. Ей быстро удалось утвердить влияние в рабочей дружине, которой она с самого начала не боялась угрожать соратникам [13]. В итоге 12 октября губком ПСР объявил об исключении из партии левых эсеров и распустил городскую организацию. Уже на следующий день исключенные примкнули к большевикам, и обе фракции составили большинство в Совете. С этой поры обе партии утвердили стабильный блок, который позднее возьмет власть [14]. Это событие стало ярким проявлением потери популярности эсерами, доселе наиболее многочисленной и влиятельной политической силы в городе — в том числе, очевидно, и среди рабочих, которые стали постепенно радикализироваться. Как показывают обсуждения современников и другие документы, на протяжении 1917 г. большинство рабочих Воронежа следовало за эсерами и меньшевиками. Раскол эсеров в значительной части определялся полевением воронежского пролетариата, и к осени очень значительная его часть склонялась к левым эсерам. В итоге вопреки мнению губкома ПСР 7 октября фракция левых эсеров вооружила 150 человек боевой дружины кабельного завода, который был их верным оплотом. После разрыва 12 октября они только усилили вербовку рабочих в дружины по заводам [15].

Большевики тоже достигли в этом успехов, активно выступая за всеобщее вооружение рабочих. Особенно ожесточенно эта задача защищалась ими на Губернском съезде представителей рабочих комитетов и профсоюзов, проходившем 21–24 октября 1917 г., где создания Красной гвардии требовал один из лидеров большевиков, докладчик И. Врачев. Благодаря воздействию на массы менее решительных рабочих из уездов эсеры и меньшевики все же добились /14/

13. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 3. Л. 80–81, 133 об. — 134.
14. 1917‑й год в Воронежской губернии. Воронеж, 1928. С. 118.
15. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 520. Л. 6, 10.

осуждения этой резолюции. Аргументировали они это тем, что создание Красной Гвардии отвлекает рабочий класс от его задач, а массовое вооружение рабочих может быть принято армией, как проявление недоверия, и использовано для раскола армии и пролетариата. Уступкой было только признание необходимости дружин под строгим контролем Совета там, где нет воинских частей — «для защиты революционного порядка, в частности для усиления охраны заводов на местах, где отсутствуют воинские части» [16]. Данная победа эсеро-меньшевиков, вырванная с трудом и с небольшим перевесом голосов, уже явно не опиралась на массовую поддержку рабочих и была сугубо временной.

В конечном итоге именно блок левых эсеров и большевиков совершил в городе переворот, ставший эпизодом утверждения Октябрьской революции в стране. Известия о восстании в Петрограде достигли Воронежа уже 25 октября, однако эсеры, в чьих руках были основные посты в городе (в Совете, в думе, у губкомиссара), не допустили их распространения. В городе началась лихорадочная работа командования гарнизона, пытавшегося собрать верные силы для подавления возможного восстания большевиков — были проведены собрания офицеров с их агитацией, вызваны кавалерийские части из уездов, объявлено военное положение. Сложившаяся нервозная обстановка побудила левых эсеров и большевиков разорвать отношения с эсеровским исполкомом Совета. Они сформировали свой подпольный комитет действия из десяти человек под руководством лидера большевиков А. С. Моисеева, который вскоре стал называться Военно-Революционным комитетом. Он начал подготовительную работу по захвату власти — мирным, а если потребуется, и вооруженным путем.

Основные надежды ВРК возлагал на сильный 5‑й пулеметный полк, бывший под сильным большевистским влиянием. В связи с этим в нем был организован подпольный ревком из 5 чел. под руководством солдата Н. К. Шалаева. Но на втором месте по значению была именно рабочая дружина. Обстановка для взятия ее под контроль сложилась благоприятная. По словам современников, незадолго до этого по постановлению общего собрания дружины В. В. Козелихин был командирован в центр для получения оружия, и дружина осталась под руководством эсеровско-/15/

16. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 7, 13 об.

го комитета. 29 октября, за день до восстания, по поводу происходящих событий в дружине состоялось общее собрание. На нем комитетом дружины был оглашен доклад о текущем моменте, причем официальный докладчик от губкома ПСР был вынужден освещать события в Петрограде. Выступившие большевики и левые эсеры (среди которых ветераны называли левых эсеров М. Чернышева и И. Токмакова и большевиков И. Т. Соболева и Ромащенко) быстро дезавуировали выступление и смогли перетянуть массу на свою сторону. Собрание приняло резолюцию в их пользу и настолько взволновалось, что комитет даже вызвал наряд милиции во главе с начальником милиции, поручиком Мининым. Последний, по словам Токмакова, «было попытался восстановить порядок, но получил такой отпор, что посчитал лучшим скрыться». Проведенные перевыборы дружины назначили ее начальником М. А. Чернышева, а его помощниками рабочих Н. Скулкова, С. Попова и М. Иене. Все трое были левыми эсерами. В переизбранный комитет дружины вошли и другие левые эсеры и большевики: И. Т. Соболев, И. Токмаков, Н. Лихачев, К. Можейко и некоторые другие [17]. Таким образом, левые эсеры благодаря своему влиянию смогли легко захватить власть в дружине.

События меж тем развивались стремительно. Той же ночью после ухода членов собрания ВРК с совещания в 5‑м полку А. С. Моисеев неожиданно узнал, что полковник Языков предъявил пулеметчикам ультиматум о разоружении, угрожая им артиллерией, а также собрал сход офицеров в театре «Ампир». Стало понятно, что происходит попытка предотвратить революционное восстание в городе. Моисеев принял решение действовать на опережение. Эмиссары ВРК были посланы для срочной мобилизации пулеметчиков и других военных сил для нападения на офицеров. Теперь дружине следовало сыграть свою роль. Записку от Моисеева о происходящих событий получил член ВРК левый эсер Н. И. Муравьев, который сразу отправился в комитет дружины. Благодаря этому тем же утром 30 октября дружина стала спешно пополняться за счет вербовки рабочих на других заводах и мастерских. В нее вливаются 20 дружинников при Совете, 30 с винного склада, 70 было собрано на кабельном заводе. Были присоединены дружины Военно-промышленного комитета, Отроженских и Воронежских мастерских, /16/

17. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 5.

некоторых других заводов [18]. Знакомых дружинников и рабочих по квартирам и учреждениям собирал и лично М. А. Чернышев, разъезжавший по городу ночью на автомобиле. За оружием для рабочих срочно были посланы грузовики в 5‑й пулеметный полк. В итоге к моменту решающих событий дружина насчитывала до 500 вооруженных человек. Сборным пунктом дружины был Петровский сквер сравнительно недалеко от Дома народных организаций. Здесь была срочно начата и боевая подготовка новых бойцов [19].

Возглавлял дружину лично М. А. Чернышев при помощи членов ВРК — большевика В. В. Губанова и левого эсера Н. И. Муравьева. Они выставили из состава дружины караулы на некоторых местах и отправили в город разведку для выяснения обстановки. Вскоре к ним выступило около 400 солдат, вызванных эсеровским исполкомом, которые выстроились перед зданием бывшего губернского правления. Вышедшие оттуда лидеры правых эсеров обратились к дружине с призывом о защите Временного правительства. Чернышев, Ромащенко и Токмаков в ответ повели свою контрагитацию, которая легко встретила успех среди солдат. Именно в этот напряженный момент все присутствующие услышали стрельбу у штаба 8‑й бригады. Солдаты перешли на сторону ВРК. Вместе с дружиной они арестовали эсеров и своих офицеров, отправив их на верхний этаж Дома народных организаций, в помещения исполкома [20].

Основные события тем временем проходили именно у штаба 8‑й бригады. Именно там столкнулись отряды пулеметчиков и офицеры, возглавляемые полковником В. Д. Языковым. В результате недолгого боя офицеры сдались и были разоружены, а Языков убит. Этим и ограничились боевые действия в ходе переворота, для которого хватило только одного пулеметного полка. К 12 часам дня власть в городе фактически перешла к ВРК [21]. Таким образом, роль дружины была скорее косвенной — но все же именно при ее содействии были арестованы пытавшиеся морально сопротивляться перевороту лидеры Совета. Кроме того, дружина заняла по приказам ВРК ряд учреждений в городе. Известно, что рабочие-дружинники с броневиком выставили караул у теле-/17/

18. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 467. Л. 13
19. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 5.
20. Там же. Л. 5–7.
21. Борьба за советскую власть в Воронежской губернии 1917–1918 гг. С. 196–197; Воронков И. Г. Указ. соч. С. 60–62.

графа, ими же были выставлены небольшие посты на городской почте, в губернской типографии, на железнодорожной станции.

Первое время после захвата власти Воронежская дружина участвовала в деле охраны порядка и патрулирования города, а также закрепления власти ВРК. Так, на следующий после переворота день дружине и солдатам гарнизона было поручено обыскать все квартиры офицеров для их разоружения. Отобранное оружие относилось в Дом народных организаций и скапливалось в основном в кабинете левых эсеров. Хотя предполагалось его впоследствии вернуть, значительная часть его пошла на пополнение арсенала дружины. Далее патрули дружинников и солдат начали прохождение по городу, в ходе которого производили организацию караулов и разоружение милиции и военных офицеров на улицах. Вечером небольшой отряд дружины принимал участие в подавлении бунта уголовников в тюрьме, требовавших освобождения. Все это позволило ВРК 1 ноября официально объявить о взятии власти. Им в первую и последующие ночи проводился ряд мероприятий по охране общественной безопасности и спокойствия, высылались наряды воинских частей по городу и пригородным слободам, в чем активно участвовали и патрули дружины [22].

Вскоре после Октября в дружине был утвержден новый комитет из пяти человек. Состав его точно неизвестен. По одним данным, в него вошли М. А. Чернышев, И. Т. Соболев, Иванов, Кряжов и Сысоев [23]. По другим, в комитет были избраны Чернышев, Соболев, Непомнящий, Калинин и В. Герасимов. Помощниками Чернышева были Дмитрий Инжуатов и М. И. Иенне. Первый комитет просуществовал полтора месяца, после чего был переизбран в следующем составе: Чернышев, Инжуатов, Соболев, Непомнящий и Н. Ф. Кряжев. В таком составе комитет просуществовал, будто до самого расформирования дружины [24]. Так или иначе, начальником дружины весь период ее существования оставался М. А. Чернышев, а его ближайшими помощниками — М. И. Иенне, И. Т. Соболев, М. Непомнящий и некоторые другие.

Революция в Воронеже привела к распространению и других дружин в губернии. На железнодорожных станциях Вороне-/18/

22. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 7; Д. 536. Л. 34.
23. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35.
24. Два архивных документа. С. 8.

жа дружины были созданы уже вскоре после восстания и занимались охраной порядка. Вскоре началось распространение дружин и по губернии. Например, 10 декабря 1917 г. исполком Воронежского Совета разрешил формирование боевой дружины в с. Верхняя Хава Воронежского уезда и выслал туда оружие. Еще через четыре дня в с. Котуховка был послан матрос А. А. Пугачев для формирования там дружины для борьбы со спекуляцией. Можно назвать и множество других примеров [25]. Тем не менее, главной силой охраной порядка оставались дружина, военные патрули гарнизона и милиция, в которой после некоторой заминки ВРК удалось утвердить власть, отняв ее у думы. Правда, дума в противовес Совету стала формировать порайонные дружины самоохраны из горожан для защиты порядка и спокойствия граждан. Однако они, разрозненные и невооруженные, не представляли угрозы Совету, поэтому он с оговорками признал их существование наравне с милицией. Насколько можно судить, он даже оказывал небольшую помощь по снабжению их, очевидно, отдавая предпочтение пригородным слободам с рабочим населением. Дружины самоохраны в итоге просуществовали до июля 1918 г., хотя управляющая ими дума была разогнана еще в мае.

С ноября 1917 г. дружинники также дежурили на охране ряда учреждений, в том числе и Дома народных организаций [26]. Вскоре они стали регулярно выезжать в губернию на места для произведения арестов и подавления беспорядков. Вскоре выезды «на места» стали для дружины постоянными. Так, примерно 9 ноября из состава дружины был послан отряд в Рамонь для охраны сахарного завода и ареста принца П. А. Ольденбургского, шефствовавшего над вооруженным отрядом. Захватить его не удалось, и дружинники вернулись с трофеями в виде небольшого количества шинелей и винтовок [27].

Последнее было кстати. Как показывают сохранившиеся разрозненные документы за рубеж 1917–1918 гг., снабжение дружины в этот период происходило импровизированно. Оружие она получала в основном от военных частей. После успеха переворота ВРК /19/

25. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 592; Д. 8. Л. 258; Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 12–22.
26. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 35–35 об.
27. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 34; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 122.

передал дружинникам из арсенала пулеметного полка 500 винтовок и 100 тысяч патронов [28]. Кроме использования оружия гарнизона применялись и конфискации. Чернышеву был выдан мандат на «реквизицию» патронов из оружейных магазинов — а по факту, их покупку с уплатой по себестоимости и прибавкой в 20 %. В дальнейшем оружием и военной формой дружинники снабжались в основном от военных частей, довольствием — от охраняемых учреждений и организаций. Например, распоряжение ВРК в середине ноябре предписывало кормить дружинников ужинами в 11‑м госпитале Земсоюза. Тогда же дружина получила из порохового склада 4 ящика патронов к револьверам «Смит-и-Вессон» и 1 000 патронов для револьверов наган [29]. В этом отношении дружинники, очевидно, не отличались от вооруженных патрулей солдат и милиции, которые снабжались аналогично.

В этот период жалованья дружинники тоже не получали — Совет временно возложил финансирование дружины на местных предпринимателей. Очевидно, вынуждены были платить жалование дружинникам и органы охраняемых ими учреждений. Например, сохранились документы о предписаниях ВРК воронежской продуправе выплатить дружине из 30 чел. жалование за охрану на ст. Графская, где проводилась реквизиция продовольствия из деревни. Такое же распоряжение было сделано управляющему акцизными сборами, склад которого охраняло 45–48 дружинников [30]. Эти паллиативные меры были вызваны тем, что централизованного денежного снабжения в это время не было и у самого Совета. Для пополнения средств ВРК ввел «обложение» буржуазии и винной торговли, налоги на театры, кинематограф и увеселительные заведения, а также «контрибуцию» на нарушителей порядка. Помогало это слабо. Был даже период, когда для оплаты жалованья дружины В. В. Губанов был вынужден «одолжить» несколько десятков тысяч рублей у директора завода «Рихард-Поле Новый» [31].

Так как этого было недостаточно, дружинники должны были страдать от неравномерности оплаты. В итоге в начале декабря /20/

28. Зверков Е. А. Рабочие дружины в Воронеже: к столетию образования. С. 110.
29. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 61; Д. 10. Л. 400, 405.
30. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 21 об.; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 336, 324, 638.
31. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 97; Д. 536. Л. 11.

М. А. Чернышев явился домой к члену Совета П. Карпусю в полночь и ультимативно потребовал уплатить дружинникам жалованье в 12 часов. В связи с этим инцидентом, а также вообще острой нуждой в деньгах часть состава ВРК решила изъять деньги из оставшихся им неподконтрольными финансовых учреждений. 1 декабря была проведена реквизиция 150 000 тыс. руб. из Госбанка, которой руководили члены ВРК А. С. Моисеев, Н. И. Григорьев, Н. П. Павлуновский и П. Карпусь. Они с 12 дружинниками явились к управляющему банком, который категорически отказался сдать дела. Охрана, как выяснилось, оказалась весьма кстати. За время спора слух о прибытии отряда распространился по окрестностям, и двор рядом Госбанком заполнила возбужденная толпа, запрудившая вскоре всю Большую Московскую улицу от Митрофановского монастыря до Кольцовского сада, которая явно намеревалась разгромить Госбанк и спасти свои сбережения. Из исполкома пришлось вызвать подкрепление в виде полусотни дружинников и отряда кавалерии с пулеметами, которые предупредительными выстрелами разогнали собравшихся. Только после этого отряд ВРК без особого сопротивления занял акцизное управление и казначейство неподалеку. У занятых банков немедленно были выставлены караулы из числа эвакуированной команды солдат [32].

Конфискация вызвала бурное возмущение оппозиции в городе, да и в Совете повлекла острые споры, так как была не согласована с исполкомом. Последний настаивал на том, что несогласованное решение является исключительно самовольством отдельных лиц, а члены ВРК оправдывались сложившимися обстоятельствами. По итогам собрания, состоявшегося в тот же день, исполком победил, реквизиция была осуждена, и было постановлено вернуть деньги и ограничиться вводом в банк комиссара. На следующий день исполком постановил в ближайшее время ликвидировать ВРК и передать власть Совету, а все общие вопросы решать на совместных заседаниях. ВРК был ликвидирован уже 8 декабря с разделением исполкома переизбранного Совета на отделы [33].

Вообще в обстановке строительства новой системы управления власть сама страдала из‑за постоянной несогласованности сил, /21/

32. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 17; Д. 536. Л. 12–13; Воронежский телеграф. 1917. 2 декабря. № 235; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 342.
33. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 36–37об., 38, 41, 43.

в том числе и охранных. Были случаи, когда дружинники арестовывали стоявших на охране города солдат за отсутствие документов, и их приходилось отпускать из заключения юридическому отделу [34]. Но особенно часто дружина конфликтовала с милицией, состоявшей в основном из лиц, поступивших туда еще при Временном правительстве. Видимо, жестокая конфронтация, доходившая до угроз и терроризирования дружиной милиционеров, равно как и их сомнительный состав, привели к тому, что ВРК и Совет не решились подчинить дружину милиции. Двусмысленное поведение дружины в связи с вопросом об оплате привело к тому, что тогда же, в решении от 5 декабря, исполком решил поручить план ее реорганизации в рабочую милицию согласно декрета Совнаркома, для чего дружину необходимо было разоружить. По плану, оглашенному 14 декабря. От дружины оставался для дежурства при Доме народных организаций лишь отряд из 11 человек — 1 члена руководства дружины и «10 боевиков». Список дежурных членов надо было составлять отдельно каждое утро. Дружину решено было заменить Красной гвардией из рабочих, набираемых по всем заводам по рекомендациям рабочих комитетов и партийных организаций. Как было указано в постановлении, во всех случаях неисполнения дружинниками постановлений Совета, «последний апеллирует общему собранию названного завода[,] предлагая выкинуть с завода неподчиняющегося» [35]. Вопрос о Красной гвардии обсуждался и на 1‑м Воронежском губернском крестьянском съезде, который проходил в Воронеже 28–31 декабря 1917 г. Он утвердил формирование дружин и на селе. Оружие Красной гвардии было решено выдавать через военно-административный отдел Совета [36].

Принять данные постановления оказалось гораздо легче, чем воплотить их в жизнь. На практике они так и не были реализованы. Изъятые деньги фактически остались у исполкома, поскольку взять средства было больше неоткуда. Вскоре большевик И. А. Чуев, бывший в Петрограде, привез около 100 тыс. руб. от Совнаркома, что позволило погасить две трети суммы. А уже в начале января 1918 г. Совет постановил взять снова 150 тыс. руб. и «употребить на удовлетворение нужд», невзирая на возможное проти-/22/

34. ГАВО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 2. Л. 10, 33.
35. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 38, 41, 43.
36. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 9–11.

водействие [37]. Более того — с занятием банков большевики начали формировать небольшие банковские дружины для их охраны. Это задача была возложена на комиссара финансов Н. П. Павлуновского.

Роспуск боевой дружины и создание Красной гвардии, очевидно, тоже не удались. Воронеж оказался вблизи от формирующихся фронтов контрреволюции — территории отпавшей Украины и Всевеликого войска Донского. Воронеж стал промежуточной базой для красногвардейских отрядов, шедших на Дон и Украину. Прифронтовая обстановка требовала решительных мер. В конце декабря власти ввели военное положение. Одновременно 20 декабря 1917 г. в Воронеже состоялось общее собрание командиров, комиссаров, представителей комитетов войсковых частей гарнизона, ВРК и губкома партии. На нем был организован штаб управления 1‑й Южной революционной армии под командованием левого эсера Г. К. Петрова — начальником штаба стал А. С. Моисеев. Штаб армии должен был заниматься формированием отрядов Красной гвардии и охраной территории Воронежской губернии от калединцев. На калединский фронт из Воронежа были посланы вооруженные отряды под командованием Н. К. Шалаева, в основном из 5‑го пулеметного полка и красногвардейцев-добровольцев [38]. Позднее к ним добавились новые. Значительная часть власти в итоге перешла к занимавшемуся охраной города военно-административному отделу исполкома, в то время как Совет смог заняться распространением своего влияния и ликвидацией старых учреждений только в январе — феврале 1918 г. Лишь 25 января Совет издал объявление о наборе в Красную гвардию на следующих условиях: «50 р. в мес. жалования при готовом содержании и обмундировании и семейное пособие 100 р. в мес.» [39].

Видимо, весь наиболее подходящий состав имевшихся в городе рабочих и солдат гарнизона был в итоге выделен на фронт, а оставшиеся силы быстро разложились и потеряли боеспособность. Попытка в этих условиях набрать постоянную Красную гвардию не удалась. М. А. Чернышев вспоминал, что она была крайне мало-/23/

37. Известия Воронежского Совета. 1917. 24 декабря. № 16; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 7.
38. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 21.
39. ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 26.

численна и состояла в основном из необученных учащихся. Он же вспоминал трагикомический случай, когда штаб Красной гвардии был разгромлен и занят в пьяном виде профессиональным грабителем по кличке «Сенька Мопс», который, разогнав сотрудников, там же и уснул. Как ни скупы воронежские данные за рубеж 1917–1918 гг., один этот пример показывает слабую боеспособность местной Красной гвардии. Так или иначе, фактически боевая дружина продолжила свое существование. Впрочем, в связи с тем, что она несколько раз выделяла отряды из своего состава по 100–200 чел. на фронт, в городе оставался, по словам Чернышева, «один штаб» [40].

Параллельно власть испытывала попытки контрреволюции дестабилизировать положение путем провоцирования беспорядков, в подавлении которых дружина активно участвовала. Уже в начале декабря положение в Воронеже было далеко от спокойствия: началась забастовка дворников, в пулеметном полку начали распространяться антисоветские прокламации, в губернии шли погромы винных складов [41]. Вскоре обстановка вынудила разоружить кадетское училище, откуда производился обстрел неизвестными, видимо, рассчитывавшими спровоцировать разгром винного склада, где как раз пришлось разоружить разложившуюся охрану [42]. В начале января в связи с рождественскими праздниками порывался разгромить склад и совершенно разложившийся 5‑й пулеметный полк. Дружина по распоряжению Совета несколько дней занималась уничтожением спиртных запасов в городе, а полки гарнизона были официально распущены [43]. Только такими мерами удалось предотвратить угрозу пьяных погромов, захвативших в это время всю губернию.

Другим опасным событием был бунт у Митрофановского монастыря. Еще до революции в нем расположился приют инвалидов. После Октября он признал новую власть и вскоре был вооружен для самоохраны. После декрета об отделении церкви от государства в Совете родились планы открыть для инвалидов школу в монастыре с выселением части монахов. В связи с реквизицией банков и поведением инвалидов, начавших заранее выбрасывать /24/

40. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 10; Два архивных документа. С. 64.
41. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 22–22 об.
42. ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 511. Л. 2.
43. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 9–10; Д. 536. Л. 42.

мебель из монастыря, церковники быстро взбудоражились. События стали нарастать как снежный ком. 24 января 1918 г. при попытке комиссара Воронежского Совета Зайцева описать имущество монастыря, куда он пришел в сопровождении красногвардейцев, его избила толпа монахов и собравшихся женщин. Только подоспевшие милиционеры предотвратили расправу. В тот же день началась активная агитация и распространение слухов среди верующих о готовящемся закрытии церквей и отобрании икон и мощей. Состоялся митинг в монастыре, который разогнала дружина, возвращавшаяся с похорон Н. К. Шалаева. По словам Чернышева, на этом митинге уже было несколько избитых и даже убитых инвалидов. Уже на 26 января был объявлен крестный ход в защиту церкви. После колебаний ВРК разрешил его, поверив заявлениям церковников, что он сделан для успокоения верующих, но вскоре стало понятно, что под прикрытием крестного хода явно готовится погром. В связи с этим срочно были приведены в боевую готовность патрули боевой дружины — для мобилизации рабочих ее руководители лично выехали на предприятия и в жилища. Параллельно исполком выпустил успокоительное воззвание в газете: «Не верьте тому, что мы запрещаем крестный ход. Мы только предлагаем сохранить полный порядок и не слушать тех, кто под маской религии хочет устроить кровавый погром. Спокойствие, граждане! Мы стоим на страже общественного порядка и безопасности» [44].

Крестный ход, фактически превратившийся в политическую демонстрацию, был весьма многочисленным — до 5 тыс. чел. Однако Совет успешно мобилизовал вооруженных рабочих и повел их вместе с милицией по бокам шествия в качестве «охраны». Это, видимо, дало результат — хотя демонстранты проходили мимо губисполкома, телефона и телеграфа, напасть на них они не решились и шли с относительным спокойствием. Однако провокацию все же предотвратить не удалось. К 11 час. крестный ход подошел к Митрофановскому монастырю. Там демонстранты неожиданно ворвались в помещение инвалидов, жестоко их избили и забрали 30 винтовок, после чего повели наступление на совет-/25/

44. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 14; Дунаев В. Н. Борьба духовенства против проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства (на материалах Воронежской и соседних губерний) // Из истории Воронежского края. Труды Воронежского государственного университета. Т. 64. Воронеж, 1966. С. 118.

ские учреждения, избивая на пути советских работников и красногвардейцев. К месту происшествия срочно подскакали руководители дружин Чернышев, Непомнящий и Соболев, которые тут же были стащены с лошадей и сильно избиты. Группа погромщиков скрутила их и повела для линчевания по улице. Соболеву, однако, удалось сбежать от погромщиков в здание следственной милиции, где он под ее вооруженной защитой срочно вызвал помощь. Прибывшие отряды разогнали толпу. После этого был произведен обыск в монастыре — в каждой келье было найдено по несколько винтовок и еще 10 штук в самом соборе. На колокольне и в архиерейском здании были найдены еще винтовки и несколько пулеметов [45].

Всего в результате столкновения было ранено и избито 12 человек. На дворе монастыря нашли изуродованный труп дружинника. При разгоне толпы было захвачено около 70 чел. погромщиков. Обращает внимание, что они действовали уверенно и организовано — у них даже имелись белые нарукавные повязки для опознания друг друга. Дружинники настроены были убить всех арестованных на месте, но все же по приказу Чернышева их сначала отвели в гостиницу «Бристоль», где располагался военно-административный отдел, чтобы специально упрекнуть умеренное руководство города. После ожесточенных споров с членами исполкома последние с неохотой разрешили расстрелять пленных, что и было сделано [46].

Видимо, в связи с поспешным расстрелом, так и остался невыясненным вопрос, кто собственно был непосредственным инициатором этого заговора — даже в воспоминаниях участников это не освещено. Ясно лишь, что он сложился в церковных и обывательских кругах, близких к черносотенству. Судя по всему, участвовали в демонстрации сплошь антисоветские слои — офицерство, купечество, обыватели — в частности, захвативший в плен М. Чернышева расстрелянный в итоге погромщик оказался приказчиком магазина. Особенно много среди толпы было студентов и семинаристов. Страсти разжигал и находившийся в толпе городской голова Н. А. Андреев. В советской литературе сохранились упоминания, что боевой отряд для провокации был сформирован /26/

45. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 14; Д. 507. Л. 3 об. — 4.
46. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 15–18; Дунаев В. Н. Указ. соч. С. 119.

из учащихся духовной семинарии, а инструкции ему давал священник Александровский [47].

Нетрудно понять, что этот вооруженный мятеж еще больше разжег взаимную ненависть в городе и ожесточил дружинников. Чтобы выместить ярость, они позднее избили в подвале Дома народных организаций нескольких учеников Воронежского среднетехнического училища, захватив их, когда те катались на салазках с Жандармской горы [48]. Охваченные ненавистью, Чернышев с дружинниками даже вознамерились разогнать городскую думу, несмотря на нежелание ВРК. Эта попытка окончилась, однако, ничем. По словам Чернышева: «Мы лазали ночью по Городской думе, не зная там ходов, никого не нашли». Тогда из думы дружина отправилась в типографию правых эсеров, где разогнала охрану, выставила посты и разбросала шрифты. После жалоб правых эсеров в исполком и долгого спора с Чернышевым исполком все же открыл типографию, чтобы впоследствии закрыть ее через несколько месяцев уже «организованным путем» [49]. Множество других подобных примеров говорит о том, что дружинники постоянно конфликтовали с местной милицией и даже ревкомом и Советом, часто выступая за жесткие методы борьбы и репрессий против врагов.

Втягиванию дружины в разворачивание террора способствовало и их использование как карательной силы при подавлении бунтов и беспорядков на местах. Как показывают разрозненные данные, в основном отряд высылался на места по железной дороге в количестве нескольких десятков человек, а потом передвигался на автомобилях. Нередко его поддерживал броневик военного отдела. В таком составе отряды проводили подавления, обыски, аресты. Подробных сведений о поведении дружинников во время подавления бунтов не сохранилось. Впрочем, установлено, что перевес силы явно провоцировал отряды на своеволие — в документах регулярно упоминаются угрозы, избиения и факты мародерства. Так, в с. Графском несколько дружинников зашли на свадьбу в дом жителя Ф. Р. Гриднева, вынудили его отдать им еду и самогон, после чего напились, угрожали хозяину оружием и хотели убить его соба-/27/

47. Дунаев В. А. Указ. соч. С. 118.
48. Два архивных документа. С. 16.
49. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19.

ку, а под конец начали стрельбу в селе, из‑за чего местные крестьяне их избили и сдали в волостное правление. Вскоре из города прибыла куча дружинников, которые освободили товарищей из‑под стражи, а Гриднева привезли к себе и очень сильно избили [50]. В другой раз, когда в Землянске убили продкомиссара Чусова, приехавший в город на двух автомобилях отряд из дружины под руководством Соболева арестовал священника, хоронившего убитого, заставил его отрыть тело и даже угрожал сжечь его дом. В с. Хвощеватка, которое разграбило имение и скот, дружинники угрожали крестьянам броневиком. Об этих случаях рассказывали на вечерах воспоминаний сами дружинники. М. А. Чернышев не отрицал это, хотя предпочел напомнить: «Мы отметили факты, когда дружина нападала сразу террористически и отметили факты, когда она убеждала и крестьян, и рабочих, и солдат» [51].

Помимо патрулирования, охраны, проведения силовых акций, арестов, подавления беспорядков одной из важнейших задач дружины было разоружение проходящих через город военных эшелонов демобилизованной армии. Причем нередко буйные и неподчиняющиеся никаким властям эшелоны представляли собой серьезную угрозу для малочисленных дружин и сильно поредевшего гарнизона. Так, выехав в конце 1917 г. для подавления беспорядков и дебоширства в кавалерийском полку на ст. Лиски, отряд из 30 дружинников с 2 пулеметами и 1 орудием изъял награбленное, но тут же узнал о том, что к ним едет эшелон дезертиров. На ст. Белогорье он провел его разоружение, причем дружинникам пришлось тщательно скрывать свою численность [52]. Тогда же где‑то в середине декабря относительно успешно удалось разоружить эшелоны демобилизованных донских казаков, проходивших через Воронеж. Через месяц, в 20‑х числах января, через Воронеж из‑под Харькова проходили уже уральские казаки, с которыми договориться не получилось. Для их разоружения пришлось мобилизовать всех рабочих города. Дело дошло до перестрелки с использованием двух орудийных батарей, однако эшелоны после долгих переговоров все же пришлось пропустить [53]. /28/

50. Два архивных документа. С. 22–24.
51. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35, 37–39.
52. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 36–37.
53. Воронежская коммуна. 1925 г. 7 ноября. № 255 (1795); ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 525. Л. 21–22; Д. 520. Л. 32.

Это только наиболее крупные подобные акции, запомнившиеся современникам — а был и ряд мелких. Особенно много таких эпизодов было на ст. Графская, где производилась реквизиция продовольствия, что вызывало ярость и бунты проходящих мимо эшелонов. 7 марта на Графскую прибыл эшелон 1‑й конно-артиллерийской батареи Орловского гарнизона, который не хотели принимать. Однако пришлось подчиниться — эшелон, самовольно захватив паровоз, сам явился на станцию, лишь случайно не столкнувшись по пути с другими составами. Начальником его, как на беду, оказался некто Акиньшин из с. Желдаевка, дядя и зять которого были недавно арестованы дружинниками за воровство и избиты. Утром 8 марта нетрезвый Акиньшин с сопровождающими явился к начальнику станции и стал угрожать ему с дружиной. Вскоре он вместе со своим дядей, привезенным им из деревни, устроил агитацию среди солдат эшелона, призывая их громить Красную гвардию. К сожалению для него, дружина из 30 чел., увидев угрозу, предпочла скрыться еще той же ночью. Опасаясь беспорядков, ревком и начальник станции тоже покинули Графскую, а служащие в испуге разбежались. На станции установилось безвластие, которое, правда, не дошло до погромов. Солдаты эшелона отнеслись к призывам Акиньшина, очевидно, равнодушно, остались в вагонах и продолжили готовиться к поездке дальше.

Тем не менее, в Воронеже об этом не знали. 8 марта, когда беглецы достигли Воронежа и сообщили о бунте, военно-административный отдел послал на станцию 20 дружинников с 6 пулеметами и 1 орудием. С ними по распоряжению члена отдела, левого эсера И. С. Пляписа был послан и 4‑й летучий отряд Московского штаба Красной гвардии из Алексеевки в составе 80 красноармейцев с броневиком. Несмотря на то, что летучий отряд предлагал направить делегацию для переговоров, обозленные дружинники категорически отказались и заявили, что они распоряжаются операцией. Видимо, на столь жесткое их поведение повлиял ряд аналогичных предшествовавших инцидентов. В начале февраля отступавший с фронта «эшелон анархистов» на ст. Графской обезоружил и ограбил дружинников, некоторые были подвергнуты самосудам. А буквально за несколько дней до приезда Акиньшина отряд на Графской был разогнан эшелоном фронтовиков под командованием некого Жукова, которые разграбили склады, /29/ разбросав большую часть награбленного населению, и безнаказанно покинули станцию [54].

Выслав разведку и убедившись, что на станции тихо и артиллеристы не ожидают нападения, отряд сделал холостой орудийный выстрел и начал стрельбу. Ошеломленные артиллеристы достаточно быстро сдались. Тем не менее, в результате получасовой перестрелки пострадали и они, и подобранные ими женщины-мешочницы, которые набились в вагоны в обмен на муку. Всего в Воронеж было привезено 4 погибших и 4 раненых. Не обошлось и без фактов избиений и мародерства со стороны разъяренных дружинников, которых с трудом удалось удержать от самосудов. Позже некоторые члены дружины, не доехав до Воронежа, выгрузились из вагонов с «полными мешками и скрылись неизвестно куда». Совместная комиссия в итоге признала после разбирательства виновными в инциденте начальника дружины на ст. Графской Шеина, товарища председателя комитета Боевой дружины Воронкова, Акиньшина, начальника станции М. Грязнова и других лиц и постановила: «1. Настоящее дознание передать в Московский Революционный трибунал, для наложения на виновных наказания и 2. Обвиняемых исключить из общественных организаций» [55].

Но самым опасным эпизодом в этом ряду был т. н. «мятеж анархистов» прибывших с фронта в апреле 1918 г. красных военных частей из‑под Харькова. Этому предшествовала целая череда событий. Еще 24 марта группой воронежских анархо-коммунистов на броневике, с гранатами и оружием была занята гостиница купца Д. Г. Самофалова. От него анархисты угрозами получили 25 000 руб., начали незаконные обыски и грабежи. В тот же день группа анархистов и безработных заняла помещение воронежского клуба оппозиции — кафе «Чашка чаю», которое было объявлено клубом безработных. Вооруженные анархисты забрали у казначея 4 566 руб., заставили выдать служащим заработок за март и ничего не пожелали слушать о том, что деньги от дохода кафе и так идут «в пользу нуждающихся». В итоге 26 марта анархисты были разогнаны рабочей дружиной с двумя орудиями, а часть их арестована [56]. Несмотря на более поздние утверждения, что ви-/30/-

54. ГАВО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 18. Л. 22 об; ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 28–29.
55. ГАВО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 18. Л. 18–23.
56. Воронежский телеграф. 1918. 24 (11) марта; 26 (13) марта.

новные были расстреляны, Совету пришлось ограничиться «высылкой» виновных на фронт, что ярко показывает, насколько он в данный момент владел обстановкой [57].

Постепенно в город прибыли эшелоны разбитой на Украинском фронте и разложившейся «армии» Г. К. Петрова. Бронечасть из 8 броневиков и ряда автомобилей заняла пути на Курском вокзале, кавалерия разместилась в Мариинской гимназии, а пехота — в здании духовной семинарии. 10 апреля III съезд Советов губернии признал необходимой ратификацию Брестского мира, по которому советские части разоружались. Это подстегнуло настроения анархиствующих фронтовиков. Уже на следующий день они фактически начали захват власти в городе. «Анархисты» захватили телеграф, окружили гимназии, расставили караулы, стали отнимать оружие у милиции, дружины и членов исполкома, занялись грабежами. Требованием их было смещение исполкома и передача власти совместному ревкому, прозванному ими «федерацией анархистов», где они дали большевикам и левым эсерам пять мест. Вдобавок губком ПЛСР явно сочувствовал настроениям мятежников, вступив с ними в активные переговоры, а левый эсер Н. И. Григорьев даже вошел в «федерацию». Объяснялись эти настроения тем, что крайне малочисленная воронежская группа анархистов, состоявшая всего из нескольких человек, оказывала влияние только на небольшую часть отрядов, человек в 250 по оценке информированного лидера левых эсеров Л. А. Абрамова. По этой причине комитет ПЛСР, который даже рассчитывал влить дружину в эту «армию», высказался за мирное разоружение, если это будет возможным. После подавления восстания он же осудил участвовавших в подавлении однопартийцев из дружины за кровопролитие [58]. Однако вскоре в город вернулись ранее отсутствовавшие лидеры большевиков, которые быстро склонили остальных коллег к прекращению беспорядков.

Проблема была в неравенстве сил — на стороне анархистов было 1 200–2 500 чел. с бронедивизионом, а силы большевиков не превышали 500 человек с двумя батареями, так как основная часть гарнизона примкнула к мятежу. 12 апреля удалось достичь формального соглашения, учредив подчиненный военному отде-/31/

57. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19–20.
58. Там же. Д. 520. Л. 25.

лу «оперативный штаб войск» из 8 лиц. В ночь на 13 апреля штаб, состоявший из большевиков и лояльных им левых эсеров, собрал около 600 чел. В основном это были рабочие железной дороги и пригородов, банковская дружина молодежи и учащихся, мелкие военные отряды. После обстрела из двух орудий, который навел полную панику на дезорганизованные эшелоны и отряды в занятых зданиях, они разоружили анархистов [59].

Стоит обратить внимание, что если для подавления февральского бунта удалось мобилизовать до 3 000 рабочих (оценка И. Т. Соболева), то теперь это число было вшестеро меньше. Среди прочих объективных обстоятельств, возможно, сыграло роль отсутствие единства среди дружинников, часть которых состояла из левых эсеров, как это видно, близких по настроению к мятежникам. Как показывают обсуждения современников, послеоктябрьский период в Воронеже характерен постепенной эволюцией воззрений рабочих. Значительная часть из них стала постепенно выходить из‑под влияния левых эсеров в сторону большевизма или вовсе аполитизма. Несмотря на это, в дружину приток левых эсеров даже немного усилился. Тем более что и без того немногочисленные большевики были в основном отозваны из дружины на более важные посты. В итоге в основном современники утверждали, что большинство в ней принадлежало беспартийным и левым эсерам [60].

Решение о подписании Брестского мира повлияло и на дружинников. Того же 10 апреля общее собрание дружины выделило «временный военно-боевой партизанский комитет» из 4 лиц во главе с М. А. Чернышевым [61]. На него возлагалась задача организации из членов дружины партизанского отряда на случай оккупации Воронежа немцами. После подавления анархистов комитет развернул свою работу — стал собирать оружие, продовольствие, подготовил обоз, провел опрос с помощью анкет рабочих дружины, готовых остаться для продолжения борьбы. Отобранный в итоге наиболее стойкий резерв получил название «особой ро-/32/

59. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19–27; Два архивных документа. С. 66–69; Разиньков М. Е. «Восстание анархистов» в Воронеже в 1918 г. // Гражданская война в регионах России: социально-экономические, военно-политические и гуманитарные аспекты: сборник статей. Ижевск, 2018. С. 460–470.
60. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35.
61. Комаров А., Крошицкий П. Революционное движение. Хроника. 1918 г. (Губернии Воронежская и Тамбовская). Воронеж, 1930. Т. 1. С. 59.

ты». В связи с тем, что опасность немецкой оккупации отпала, «особая рота» была лишена военного назначения и стала выполнять при комитете роль «летучего отряда», занимаясь выполнением его поручений. Состояла она из 15 человек, подчинявшихся лично Чернышеву [62].

Однако вместо того, чтобы стать надежной частью в руках власти, получилось наоборот — «летучий отряд» достаточно быстро разложился вместе с руководством дружины. Все это было только развитием и без того нездоровых тенденций, которые сопровождали послереволюционный период существования дружины. Подробнейший отчет об этом в 1919 г. был составлен в июне 1919 г. следователем 2‑го района Воронежа, служащим губернского ревтрибунала А. Я . Морозовым. По нему, личный состав дружины, в основном ее комитет и «особая рота», отметился рядом нерегламентированных реквизиций, грабежей и избиений, неподчинений распоряжениям следственных и исполнительных органов и даже убийствами. Обо всем это было доложено со всеми подробностями и нередко эмоциональными оценками — видимо, доклад дал возможность следственной комиссии высказаться, наконец, о давно наболевшем вопросе конфронтации с дружинниками.

Правда, большинство убитых, перечисленное в докладе (около 30 из 38), относится к профессиональным уголовникам и бандитам. Сложная криминогенная обстановка, сложившаяся в городе уже после Февраля, подтолкнула вооруженных дружинников к самым жестоким мерам в этом направлении. Сам М. А. Чернышев на собраниях в 1927 г. говорил об этом без обиняков: «Пришлось вести боевой дружине борьбу с хулиганством и бандитизмом. Однажды пришли и говорят, что где‑то в городе, за Кольцовским сквером собрались несколько рецидивистов и выдавали себя за солдат, грабят магазины. Мы решили в ту же ночь сделать облаву. В эту облаву… рецидивисты были собраны и тогда в первый раз красный террор, как рецидивистам, так и контрреволюционерам в Воронежской губернии был объявлен именно рабочей боевой дружиной, хотя на этот террор Революционный Комитет нас не благословлял, ни Исполнительный Комитет и никто. Получилось стихийно: нужно это сделать, делали» [63]. /33/

62. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 44; Два архивных документа. С. 5–15.
63. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 9.

Нельзя сказать, чтобы претензии дружинников не имели оснований — методы, которые использовали для борьбы с преступностью в 1917 г., были совершенно недостаточны. Так, 17 ноября новый комиссар по уголовным делам Садковский пожаловался ВРК, что арестованные взломщики, грабители и уголовники с огнестрельным оружием регулярно избегают ответственности. Их часто либо отпускали из‑за отсутствия улик, либо отправляли по месту приписки. Считая это наказание слишком мягким, Садковский предлагал наказывать виновных тюрьмой на срок от 3 до 6 месяцев — никак не объясняя, кто их должен осуждать [64]. Насколько можно судить, малочисленный и часто не слишком квалифицированный состав милиции плохо препятствовал преступности. Уголовная милиция тоже долго действовала без контроля следственной комиссии Народного суда, не давала ей отчетов, применяла на арестантов давление в виде бессрочного пребывания под стражей ради дачи показаний, а может быть, и взяток. Да и сам следственный аппарат был, по словам ревизора, «лишен [возможности] физически быстро и в самом корне пресекать преступления» [65]. Показательный пример подобных рассогласованных действий. В марте 1918 года и. о. комиссара милиции Московской части города М. Закосарецкому пришлось оправдываться юротделу за частную записку в пользу арестованного дружиной рабочего И. М. Иванова, которого он знал «за человека честного, осторожного в своих словах и спокойно-уравновешенного». Как выяснилось из справки, данной дружиной, «честный» И. М. Иванов был несколько раз арестован за кражу, взлом и разбойное ограбление, поэтому и был арестован по подозрению [66].

В итоге дружина негласно взялась за беспощадное истребление преступников, невзирая на формальности. Например, одно время в Воронеже нашумело убийство семьи пекаря Сердобольского. Уголовная милиция арестовала подозреваемого в убийстве известного уголовника Ваську «Ростовского», которого препроводила в юридический отдел. Оттуда он был переведен в военно-административный отдел, где над ним был устроен «военно-полевой суд». Допросов над ним не проводилось, и расстрел свершился на /34/

64. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 125–128.
65. ГАВО. Ф. 36. Оп. 11. Д. 29. Л. 32 об. — 33 об., 31.
66. ГАВО. Ф. 36. Оп. 2. Д. 7. Л. 58–69 об.

основании материалов, собранных уголовной милицией. Так в итоге были убиты несколько известных рецидивистов, воры и мошенники, грабители и вымогатели. Допросы с них практически не снимались, приговоры не составлялись, обоснованное расследование их деяний не проводилось. Расстреливались арестованные, как правило, на Чернавском мосту или в Летнем саду, после чего трупы выбрасывались сразу на Мало-Дворянскую улицу. Часто убийства обосновывались дружиной «попыткой к бегству». Нередко трупы обирались, а отнятое исчезало бесследно. Юридический отдел в большинстве не смог установить личностей убийц и хоронил убитых без вскрытия. Один раз, как утверждает следствие, Чернышев лично подделал подпись арестованного. Убийства уголовников, по тем же данным, проводились при поддержке главы уголовной милиции Рынкевича, который неоднократно устраивал у себя попойки с Чернышевым и Иенне, где и решались вопросы об истреблении преступников по специальному списку. Именно так был пойман бандит Контрим, которого в итоге дружинники расстреляли за убийство Сазонова [67]. Данные действия были фактически неподконтрольны Ревкому, и потому он, несмотря на жалобы, закрывал на них глаза, что впоследствии Чернышев толковал как одобрение: «На другой день Революционный Комитет действия эти оправдывал. Не было случая, чтобы действия эти у него встречали возмущение по адресу боевой дружины» [68].

Кроме уголовников несколько человек были убиты дружинниками в результате буйства или из личной мести. Так, по данным следствия, дружинниками был убит ненавидимый рабочими железнодорожник И. М. Блинков, которого подозревали в связях с охранкой, студент С. В. Малюков за то, что он был сыном жандарма и еще некоторые личности. Особенно много данных было собрано об убийстве мастера паровозоремонтных мастерских А. Е. Ярового. В конце 1917 г. в результате долгого разбирательства с правлением ЮВЖД он был уволен по требованию рабочих, у которых из‑за его политики снижались заработки. Не смирившийся Яровой в ответ начал борьбу за право остаться на предприятии, что привело к нескольким попыткам покушения на него. В конце концов, его тело было найдено на улице с невнятно со-/35/

67. Два архивных документа. С. 14–15.
68. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 10.

ставленной запиской. Подозрения в убийстве или его соучастии следствие пыталось возложить и на Чернышева [69]. Оставшиеся несколько убитых в основном погибли от шальных пуль в перестрелках дружинников с мешочниками и анархистами, при попытке к бегству, пали жертвами личных конфликтов с дружинниками или подозревались в том, что убиты ими.

Ожесточение дружинников, как и ранее, отчасти объяснялось обострением обстановки. К весне 1918 г. они уже пережили достаточно много актов борьбы: попытки бунтов в городе, развитие преступлений, покушения, погромы, отдельные акции нарождающегося подполья. К тому надо добавить события и в провинции, свидетелями которым была дружина. Так, в марте 1918 г. в сл. Тишанка Бобровского уезда был убит комиссар продовольствия Шевченко. Выехавшая для ареста главы Бобровского Совета М. П. Щербакова дружина была неожиданно вынуждена вступить в перестрелку с отрядом красногвардейцев Бутурлиновки и Боброва. В конечном итоге тот был арестован, доставлен в Воронеж, но избежал ответственности и позднее сбежал к махновцам [70]. Тогда же 13 марта 1918 г. в уездном городе Бирюче было совершено покушение — стреляли в товарища председателя Совета Шапченко. Организовано оно было группой лиц по сговору, планировавших уничтожить всех членов Совета. Арестованные были отправлены в Воронеже. Правда, производившие предварительное следствие чиновники успели к тому времени сбежать, а некоторые арестованные, судя по материалам дела, были виновны лишь в недоносительстве. Поэтому собрание Совета после выслушивания обстоятельств дела решило собрать следственный материал и просить Воронеж о приостановлении рассмотрения дела [71].

Тем не менее, виновные, насколько можно судить, были расстреляны вскоре после приезда в Воронеж по настоянию дружины. Сам Чернышев вспоминал это так: «Мы послали туда товарищей и притащили оттуда трех мельников, одного студента, одного попа, еще многих, всего 18 человек, но эти люди были главные. Мельники давали деньги, студент производил расстрел Ревкома. Когда их привезли, наш суд, скорый и правый, решил их расстре-/36/

69. Два архивных документа. С. 30–38.
70. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 538. Л. 4.
71. ГАВО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 21. Л. 75–76; Ф. 10. Оп. 1. Д. 39. Л. 10 об.

лять. И они были расстреляны, а донесли об этом уже после» [72]. Стоит отметить, что Чернышев в своих воспоминаниях неоднократно подчеркивал, что дружина лично начала террор против врагов революции в связи с острым положением — и получала одобрение рабочих и властей: «Когда политические осложнения пошли глубже, когда начали уничтожать наших товарищей, как, например, в одном сельсовете вырезали 5 человек, тогда боевая дружина стала на путь красного террора. С этот момента мы взялись за контроль до тех пор, пока не оформилась наша Чека» [73].

Однако помимо «объективных» условий, которые привели к террору, дружина отметилась и рядом корыстных преступлений, которые скрупулезно перечислены следствием в 1919 г. и которые удостоверяют ее разложение. По этим данным, в дружине процветали грабежи, маскируемые под реквизиции. Регулярно комитетом дружины устраивались облавы на магазины или склады, в которых отнимались сукна, форма, продовольствие, имущество, а сведения о реквизированном Совету подавались крайне нерегулярно и неохотно. В июле 1918 г. дружинники несколько раз совершали налет на общественные собрания, где шли карточные игры, и отнимали деньги себе. Всем реквизированным заведовал член комитета Н. В. Кряжев, у которого потом нашли большой склад муки, одежды, драгоценностей и тому подобного. Также под видом реквизиций и борьбы с самогоноварением устраивался грабеж спиртного. Кроме того, в 1917 г. во время ликвидации винного склада дружинники расхищали спирт. Насколько можно судить по этим сведениям, в основном преступления совершались разложившимся штабом дружины и его «особым резервом», в то время как основной личный состав дружинников отметился в них гораздо слабее. Так, по тем же данным, в штабе дружины процветали избиения: арестованных били нагайками, рукоятками револьверов, резиновыми палками, кулаками и т. д. Особой жестокостью отличался член комитета, активный член дружины с первых дней ее основания дружины Светлицкий, который часто пил и в конце концов при расформировании дружины застрелился [74]. С неохотой /37/

72. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 39, 42. По сведениям Морозова, расстреляно было только трое из этой группы. См.: Два архивных документа. С. 16.
73. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 526. Л. 20.
74. Два архивных документа. С. 9.

и скупо, но факты разложения дружины признавали в выступлениях и воспоминаниях и Чернышев, и некоторые другие свидетели.

В начале июня была создана Воронежская ЧК, которой предполагалось передать управление всей вооруженной силой, кроме армии — милицией, дружиной и банковскими отрядами. На практике, по воспоминаниям Чернышева, дружина так и осталась автономной, а ЧК, у которой имелись собственные военные отряды, переняла ее функции: «Наблюдение за контрреволюционной деятельностью, подавление восстаний и другие функции стали отмирать. Вместо нас стали выезжать товарищи из Чека. До некоторой степени от безделия среди наших товарищей появилось некоторое колебание, некоторое разложение». Дружина, в которой осталось около 140 чел. двухсменного состава, постепенно изживала сама себя и фактически потеряла свое значение с укреплением Совета летом 1918 г. Непосредственным толчком к ее ликвидации послужил мятеж левых эсеров в Москве. Он вызвал ожесточенные споры в организации левых эсеров Воронежа, где уже наметился раскол по поводу вопроса блокирования с большевиками. На общем собрании дружины рабочие проголосовали за исключение из своего состава поддерживающих восстание в Москве левых эсеров. По воспоминаниям М. А. Чернышева, отход от левых эсеров в дружине стал намечаться уже после их двусмысленного поведения в ходе мятежа анархистов. Если верить ему же, некоторые лидеры левых эсеров даже пытались склонить дружину к восстанию и даже якобы однажды вызвали ее по тревоге от его имени. По его словам, после жесткого разговора с левыми эсерами на кабельном заводе, он, угрожая своими вооруженными спутниками, убедил Абрамова отказаться от этих планов, а потом доложил об этом исполкому. Сам Абрамов, впрочем, это впоследствии категорически отрицал [75].

Так или иначе, после убийства Мирбаха М. А. Чернышев действительно публично отказался от связи с событиями в Москве и заявил, что готов подчиниться любому приказу исполкома. Тем не менее, собрание Совета решило временно отстранить его от командования как левого эсера. По факту опасения внушала на тот момент не сама дружина, а именно бесконтрольная и разложившаяся верхушка отряда, которая к тому времени, судя по всему, уже не поддерживала тесных отношений с местной организа-/38/

75. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 29–31.

цией ПЛСР. 11 июля глава военного отдела И. А. Чуев именно так заявил исполкому: «Охарактеризовав дружину, как самодовлеющую организацию, ничего не делающую и никому не подчиняющуюся, более того, отрицательно относящуюся к исполнительному комитету, докладчик приходит к заключению, что дружину следует ликвидировать». Решение было принято без прений [76].

Чернышев вспоминал, что разоружение было проведено резко и без сопротивления: «Был целый ряд совещаний, все знали, что выступать никто не собирается, одним словом, расходиться было пора, потому что нашими функциями занялись правильно-организованные учреждения как Чека» [77]. Доклад следствия в 1919 г., говоря о том же, рисует более драматичную картину. 10 июля Чуев зачитал дружине телеграмму от Московского комиссариата с приказом о ее разоружении и предложил заменить Чернышева. И если основной состав встретил приказ спокойно, а коммунисты постановили выйти из дружины после дня выплаты жалованья, то «особая рота»решила защищаться до последнего. Так как Чернышев сложил полномочия, 11 июля на перевыборах комитета начальником дружины стал большевик И. Т. Соболев, который на следующий день высказался Чуеву в том духе, что сам встанет у пулемета, а дружину не сдаст. Назавтра на чердак Дома народных организаций комитетом были перенесены два пулемета и боеприпасы, а Чуев получил известие, будто комитетчиками обсуждается покушение на его жизнь. Впрочем, комитет вскоре одумался, и на следующий день все оружие вернулось обратно, после чего здание было оперативно окружено военными, и дружина разоружена окончательно. Военный комиссариат получил ее имущество — 18 пулеметов, 500 винтовок, грузовик, мотоцикл, 10 лошадей и пролетку. Дружинникам оставили личные револьверы и выдали немного продовольствия [78]. Видно, что большая часть дружины действительно была в недоумении от резкого разоружения, вызванного поведением разложившегося комитета и «резерва». Дружина была расформирована. Небольшая часть рабочих вернулась на заводы, часть была организована в продотряд, тут же отправленный на фронт, часть — в кавалерию. /39/

76 Воронежский Красный листок. 1918. 10 июля. № 15; 14 июля. № 18.
77. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 31.
78. Два архивных документа. С. 17–18.

Коротко остановимся и на символике дружины. Дружинники, как и многие другие полупартизанские формирования, явно стремились выделить себя. Правда, при Временном правительстве дружина, похожа, вообще не имела отличий. Единственный раз, когда она надела их — на похороны Сазонова в июле 1917 г. Это были белые нарукавные повязки с черной надписью «Воронежская Рабочая Боевая Дружина», специально изготовленные для церемонии [79]. В дальнейшем, судя по редким фотографиям, дружина носила в основном обычную военную форму, возможно, с красными повязками. Есть сведения о других деталях: «Кроме того, у Соболева было много разной одежды — форменного военного образца и штатской. Иногда он одевался в кожаную тужурку, а иногда в матросскую форму. Однажды Дружиной было реквизировано много красного сукна, из которого главари Дружины наделали себе гусарские костюмы с желтыми жгутами» [80]. Милитаризм дружины подчеркивает то, что печать его комитета имела в центре перевернутый револьвер. Сохранился даже текст песни дружины, написанной дружинником В. Котовым. Малограмотная и нескладная, она, однако, представляет интерес как источник, поскольку в ней подробно описана боевая служба дружины: служба при штабе и высылка отрядов на автомобилях для разоружения противников [81].

Прежде чем перейти к выводам, следует учитывать несколько обстоятельств. Во-первых, поведение дружины вовсе не было чем‑то исключительным на фоне событий в Воронеже и тем более в стране. Аналогичные негативные тенденции имели место среди практически любой вооруженной силы. В частности, события в Воронеже удивительно напоминают события в Ижевске, где в апреле 1918 г. захватившие власть в Красной гвардии эсеры-максималисты, пользовавшиеся широкой поддержкой рабочих, разложили аналогичный «летучий отряд», отметились бесконтрольными расстрелами и реквизициями и довели дело до фактического бунта, из‑за чего их пришлось разоружать военными отрядами [82]. Во-вторых, доклад А. Я . Морозова 1919 г. — единственный пол-/40/

79. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 3.
80. Два архивных документа. С. 10.
81. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 37.
82. Спирин Л. М. Классы и партии в Гражданской войне в России. М., 1968. С. 168–170; Жуков А. Ф. Ижевский мятеж эсеров-максималистов // Вопросы истории. 1987. № 3. С. 143–148.

ный источник о преступлениях дружины, за исключением некоторых разрозненных документов. Весьма подробный и подтвержденный другими данными, он оставляет впечатление объективной и достаточно точной работы. Но, конечно, отдельные его детали или факты могут быть неверными, тем более что предварительное следствие так и не дошло до суда. К сожалению, почти ничего конкретно не известно ни о контексте, в котором составлялся доклад, ни о личности автора, который, судя по отдельным деталям, имел с дружинниками и личные счеты на почве былой конфронтации. Бывший главный следователь Воронежской области Н. И. Третьяков, опубликовав данный доклад, отметил: «Данные, приведенные в «Докладе» А. Я . Морозова, также нельзя принимать за абсолютные в силу того, что ни полного расследования, ни судебного решения по делу дружинников не было» [83].

Мы можем лишь констатировать, что следователь был достаточно квалифицирован, чтобы собрать для компрометации дружинников обширный и объективный материал, да и по духу и воспитанию явно был им враждебен. Это видно из его анкеты, составленной для контрольного отдела губпарткомитета как раз в мае 1919 г. по ней Александр Яковлевич Морозов, 33 лет, проживавший ранее в г. Усмани Тамбовской губернии, был профессиональным юристом, судебным следователем, почетным гражданином и коллежским асессором. О службе в армии размыто сказано: «Доброволец в Черноморском флоте». В своих настроениях и деятельности А. Я . Морозов вряд ли сильно отличался от коллег. Как показывают анкеты, большинство из служащих ревтрибунала состояло из беспартийных специалистов: профессиональных юристов или бывших учащихся. Из 38 оставшихся в деле анкет о политическом сочувствии советской власти или партийности сочли нужным заявить около 10 человек [84]. Видимо, это косвенно влияло на то, что ревтрибунал часто конфликтовал с другими исполнительными органами и местными работниками в борьбе с взяточничеством, расхищениями и превратно понимаемыми мерами защиты закона и революции.

Подобная политика ревтрибунала поддерживалась руководителем юридического отдела Совета, членом РКП (б) Э. Г. Эг-/41/

83. Два архивных документа. С. 4.
84. ГАОПИВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 126. Л. 27, 18–58.

литом, но вряд ли добавляла доверия к нему со стороны партийных органов. Очевидно, при поддержке Эглита следственному делу о дружине был дан ход — и в итоге конфликт вокруг этого повлек самые серьезные последствия. Как пишет исследователь В. А. Перцев: «По постановлению Губревтрибунала были привлечены к уголовной ответственности даже отдельные члены губкомпарта (Кардашов, Литвинов, Смирнов, Олекевич) и горисполкома (Новоскольцев, Федосеев, Дмитриев, Валиков, Мацков)» [85]. Конечно, губернский партком, бывший фактическим источником власти, отреагировал на этой крайне резко. 31 июля 1919 г. на его собрании большинством голосов было решено ликвидировать ревтрибунал. Победившая резолюция члена контрольного отдела Олекевича (того самого, которому адресовались обвинения) утверждала: «В деятельности Р[еволюционного] Трибунала не видно проявления классовой линии, наоборот[,] замечается тенденция избегать резких классовых постановок» и заканчивала необходимостью передать его функции Губчека как более партийному и организованному органу. Понятно, что здесь перед нами сведение личных счетов части губернского парткома. Видимо, это не удалось в полной мере — вскоре данное решение было отменено ЦК присланной в Воронеж телеграммой [86]. Несмотря на это, деятельность ревтрибунала была приостановлена «в связи с необходимостью замены некоторых кадров суда более политически грамотными», и в знак протеста Эглит заявил о своей отставке. Конфликт закончился тем, что следственные дела членов горисполкома и губисполкома все же были изъяты из ревтрибунала и переданы на рассмотрение совместной комиссии губкомпарта и горкомпарта [87]. Сомнительно, чтобы партийная комиссия посмела бы решительно осудить своих коллег, но выяснить это не удалось — уже в сентябре Воронеж втянулся в бои с белоказаками и был ими захвачен, и вопрос ответственности членов дружины и партийных руководителей стал неактуален. Спор об их преступлениях был забыт и даже на собраниях и партийных вечерах, про-/42/

85. Перцев В. А. «Именем революции!»: из истории создания и деятельности Воронежского губернского революционного трибунала в 1917–1923 гг. // Вестник Воронежского государственного университета. Серия «История. Политология. Социология». 2008. №. 1. С. 36.
86. ГАОПИВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 126. Л. 12, 15.
87. Перцев В. А. Указ. соч. С. 36.

водившихся в 1920‑х гг. для Истпарта, поднимался в крайне осторожной форме.

Подведем итог. Историография Воронежской рабочей боевой дружины отразила в себе противоположность подходов к изучению революции. Если в советское время ее деятельность сильно идеализировали, а негативные факты замалчивали, то с их обнаружением появилась опасность впасть в обратную крайность [88]. Между тем истина посередине: члены воронежской рабочей дружины не были романтизированными борцами революции, не были и оголтелыми бандитами, чей смысл жизни заключался исключительно в насилиях и грабежах. Многие из них приняли участие в дальнейшей гражданской войне. Так, И. Т. Соболев работал в ГПУ на ЮВЖД, а потом вернулся в мастерские. Сам Чернышев вернулся на завод работать токарем, но уже через месяц его ввели в состав главного железнодорожного ревтрибунала, где он разоблачил шпионскую организацию на дороге. В октябре он был переведен товарищем председателя ЧК ЮВЖД и вступил в РКП (б). В 1919 г. он участвовал в боях на подступах к Воронежу, воевал командиром бронелетучки вместе с корпусом Буденного, освобождал город от шкуровцев и продолжал работать в ЧК до 1922 г. Впоследствии он окончил Академию железнодорожного транспорта, многие годы был директором ряда паровозоремонтных заводов и умер в 1963 г. Его именем названы улицы в Воронеже и Рамони.

Многое из преступлений дружины определялось менталитетом революционеров, настроенных на беспощадную борьбу с врагами. Многое спровоцировано обстоятельствами и логикой событий. Постоянные реквизиции, перешедшие в грабежи — отсут-/43/

88. См. по этому поводу публикации в Интернете, содержащие заметно искаженные и эмоционально настроенные пересказы доклада А. Я . Морозова и воспоминаний М. А. Чернышева: Сарма А. Воронеж в 1917‑м. Кровавая боевая рабочая дружина. РИА-Воронеж. 13 июля 2017 г.: https://riavrn.ru/news/voronezh-v-1917-m-krovavaya-boevaya-rabochaya-druzhina/ «Заупокойным богослужением у памятного креста почтили воронежцы память участников расстрелянного в 1918 году крестного хода». Сайт молодежного отдела Воронежской и Лискинской епархии: http://molodvrn.pravorg.ru/2018/02/17/zaupokojnym-bogosluzheniem-u-pamyatnogo-kresta-pochtili-voronezhcy-pamyat-uchastnikov-rasstrelyannogo-v-1918-godu-krestnogo-xoda/ А также предисловие А. Н . Акиньшина к переизданию доклада А. Я . Морозова: Два архивных документа. М., 2014. С. 120–125.

ствием централизованного снабжения и налаженного хозяйства. Убийства уголовников — сложной криминогенной обстановкой, требовавшей чрезвычайных мер. Ожесточенность дружинников в виде пыток, грабежей, буйства, своеволий, как показывает внимательное изучение данных, тоже появилась не сразу и не вдруг. Она росла постепенно, параллельно с усилением политической и уголовной борьбы в регионе, после ряда бунтов, беспорядков, покушений. В этих условиях вставал вопрос не о соблюдении норм абстрактного права, а о введении регламентированной репрессивной политики. Однако слабость власти в первый послереволюционный период, отсутствие как формализованного, так и политического влияния в дружине со стороны Совета и большевиков привело к тому, что она оказалась в руках автономного комитета из радикально настроенных рабочих. В отсутствии серьезного контроля над своей деятельностью они вышли из‑под влияния не только Совета, но даже близких им по духу левых эсеров, которые сами испытывали в этот момент кризис. Любая безнаказанность порождает своеволие. В итоге руководящие лица дружины сильно разложились, усугубив свои преступления, а вопрос об их вине фактически был закрыт со стороны партийных органов, являвшихся верховным источником власти. Это поднимает вопрос о выработке инструментов контроля и соблюдения порядка в эпоху перехода власти, который и сейчас сохраняет понятную актуальность.

Русский Сборник: Исследования по истории России / Ред.‑сост. О. Р. Айрапетов, Ф. А. Гайда, И. В. Дубровский, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, А. Ю. Полунов, Пол Чейсти. Т. XXVIII. М. : Модест Колеров, 2020. С. 7-44.

А.И. Колганов. Экономическая загадка победы

ДВИЖЕНИЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ·СРЕДА, 24 ИЮНЯ 2020 Г.

1. Экономический потенциал СССР и нацистской Германии.

Каким образом СССР, который к лету 1941 года обладал значительно меньшим экономическим потенциалом, чем нацистская Германия, сумел не только выдержать удар самой мощной военной машины в Европе, но и превзойти Германию по производству военной техники и вооружений?

На этот вопрос нет простых ответов, несмотря на то, что стремление к такой простоте было заметно как в советский, так и в постсоветский период. В СССР официальная точка зрения все сводила к преимуществам социалистического строя и к героизму советских людей на фронте и в тылу. Со времен «перестройки» простой ответ ищут в другом направлении — ссылаясь на превосходство экономического потенциала антигитлеровской коалиции и на роль поставок в СССР по ленд-лизу.

Каждый из этих ответов приоткрывает лишь часть истины. Советский ответ остается неполным не только из-за тенденции к преуменьшению роли поставок союзников, но и потому, что официальная пропаганда не давала внятного объяснения, за счет каких именно преимуществ советского строя удалось из меньшего количества ресурсов произвести больше оружия. Ссылка же на экономическую мощь наших союзников никак не объясняет того факта, что СССР выстоял в самый тяжелый начальный период войны несмотря на то, что в 1941–1942 годах поставки союзников были наименьшими.

С чисто количественной точки зрения экономический потенциал Германии действительно по большинству позиций значительно превосходил экономический потенциал СССР. Производство основных видов промышленной продукции в Германии вместе с Австрией значительно превосходило объемы производства в СССР — за единственным исключением: уровень добычи нефти в нашей стране был существенно выше. Германия, кроме того, поставила себе на службу ресурсы своих союзников (Италии, Венгрии, Румынии, особенно ценной для Германии наличием нефтяных месторождений, Финляндии). Пожалуй, еще более важным для Германии было использование ресурсов оккупированных стран, особенно обладавших развитой военной промышленностью: Франции, Бельгии, Чехословакии, Голландии, Польши. Заводы этих стран давали нацистской Германии очень много — от грузовиков до самоходных артиллерийских орудий, от стрелкового вооружения до комплектующих для военных самолетов. Норвегия давала никель, необходимый для производства танковой брони.Еще более значительным экономическое превосходство Германии предстанет, если мы рассчитаем показатели производства на душу населения: по стали — в 2,7 раза, по электроэнергии — более чем в 4 раза, по грузовым автомобилям — в 5,7 раза. (Исходные данные см. в табл. 1).



2. Превосходство мобилизационных возможностей СССР — на чем оно основано?

Чтобы понять истоки экономической победы СССР, остановимся на ходе боевых действий в начальный период войны. Разгромив в июне-июле 1941 года войска советских приграничных округов, вермахт столкнулся на линии Днепра с войсками второго стратегического эшелона. Это была неприятная неожиданность, не предусмотренная в плане «Барбаросса». Вермахт сумел нанести поражение и этой группировке, но путь к Москве, Ленинграду и на Кавказ ему преградили новые соединения. А в вермахте запасы горючего и боеприпасов были истощены, потери танковых соединений было нечем восполнить. В результате «Министр по делам вооружений и боеприпасов доктор Фриц Тодт докладывал фюреру 29 ноября 1941 года, что окончание войны в пользу Германии возможно только на основе политического урегулирования. «В военном и военно-экономическом отношении война уже проиграна»» (Рейнгардт, 1980. С. 219).

Разумеется, начиная войну, гитлеровские генералы знали, что по численности населения СССР превосходит Германию и в этом смысле обладает более высоким мобилизационным потенциалом. Но людей мало призвать в строй, их надо вооружить, экипировать, снабдить боеприпасами. В приграничных сражениях РККА потеряла массу оружия, военной техники и значительную часть мобилизационных запасов. Откуда же взялось вооружение для все новых и новых масс войск?
Неожиданности продолжились и в 1942 году. Нанеся нашим войскам тяжелые поражения на Юге, вермахт продвинулся к Волге и на Кавказ. И опять на его пути взамен разгромленных вставали все новые и новые соединения, подтягивавшиеся из глубины страны.

Германия требовала от своего союзника, Японии, вступить в войну с СССР, в качестве аргумента перечисляя количество соединений, переброшенных на европейский театр военных действий из Сибири и с Дальнего Востока. Японцы, не отрицая этих сведений, утверждали, что все советские дивизии, которые занимают позиции вдоль границы, остаются на месте. Самое интересное в том, что и те, и другие были правы. Во внутренних округах СССР одна за другой формировались все новые и новые дивизии и направлялись на фронт.

Где СССР брал для них вооружение и боевую технику? Ведь Германия не только превосходила СССР по экономическому потенциалу. Она еще и оккупировала территории, где до войны производилось около половины промышленной продукции СССР, а по не-которым критически важным позициям (алюминий и взрывчатые вещества) — и значительно больше половины.

3. Главное сражение 1941 года — эвакуация промышленности

Для того чтобы понять это, надо снова обратиться к ходу военных действий. Не слишком часто обращают внимание на то, что Советский Союз, вплоть до зимы 1941 года проигрывавший Германии все крупные сражения, все-таки выиграл одно, оказавшее решающее влияние на провал гитлеровской авантюры. Это было сражение за спасение советской промышленности.
Для руководства эвакуацией был создан Совет по эвакуации во главе с Н.М. Шверником, а его первыми заместителями были назначены А.Н. Косыгин и М.Г. Первухин. Совет осуществлял централизованную координацию вывоза населения, материальных ценностей и промышленных предприятий из тех местностей, которые оказались под угрозой оккупации. Успех операции по сохранению производственных мощностей военной промышленности сделал возможным восстановление резко сократившегося в конце 1941 — начале 1942 года военно-промышленного потенциала СССР и обеспечение армии необходимыми вооружениями и военной техникой. Спасение производственных мощностей, рабочих и инженерно-технических кадров военной промышленности обеспечило последующее наращивание ее выпуска, создание и освоение новых ее образцов.

В мировой истории больше нет примеров такого широкомасштабного перебазирования промышленности в ходе войны. На Восток перемещалось множество предприятий военного назначения либо связанных с обеспечением военной промышленности. Вывозились главным образом крупные заводы и фабрики: из общего числа эвакуированных предприятий в количестве 1523 крупных предприятий было 1360 (Вознесенский, 1948. С. 41). Чтобы сохранить и восстановить работоспособность этих предприятий, вместе с ними на Восток эвакуировались и квалифицированные кадры, которым предоставлялась бронь от призыва на фронт. В общей сложности организованная эвакуация охватила около 10 млн человек.

Советское руководство прекрасно понимало, что жизнеспособность страны зависит не только от возможности вооружить армию всем необходимым, но и от спасения научного и культурного достояния советского народа. Поэтому наряду с военными предприятиями из-под угрозы оккупации перемещались во внутренние районы страны вузы, научно-исследовательские институты, музеи, библиотеки, которые возобновляли свою деятельность в новых пунктах размещения.

На Восток были отправлены также и значительные запасы продовольствия, сырья, материалов, комплектующих, готовых изделий. Удалось также перевезти или перегнать около 2,4 млн голов крупного рогатого скота.

Для эвакуации по железным дорогам только в 1941 году потребовалось полтора миллиона вагонов. Подвижной состав тоже уходил на Восток, что в условиях вынужденного резкого сокращения производства паровозов и вагонов было крайне важно. По водным путям было вывезено 870 тыс. тонн грузов (История.., 1975. С. 140).

Тяжелейшая и сложнейшая работа по размещению эвакуируемых людей и предприятий в новых местах дислокации была проделана в кратчайшие сроки. Потребности фронта требовали восстановить производство как можно скорее, и работа по вводу в строй эвакуированных предприятий шла с величайшим напряжением сил. Размещение эвакуированных предприятий на Востоке привело к созданию там новых больших промышленных районов. Такие районы возникли в Поволжье, где было размещено 266 предприятий, в Западной Сибири добавилось 244 предприятия, в Казахстане и Средней Азии — 308, в Восточной Сибири — 78. На Урале возник самый большой промышленный район, вобравший в себя 667 эвакуированных предприятий.

Этому способствовала предвоенная политика более рационального размещения производительных сил, в том числе и из геостратегических соображений. В результате в ходе третьей пятилетки (1938–1942 гг.) на Урале, в Сибири и других восточных районах было начато строительство множества промышленных предприятий. Их строительные площадки, фундаменты, коммуникации и возведенные корпуса послужили базой для развертывания значительной части эвакуированных заводов.

Хотя из прифронтовой полосы во внутренние районы страны различными путями было вывезено 25 миллионов человек, из них только 10 миллионов составляли эвакуированные в организованном порядке. Значительная часть остальных представляла собой стихийных беженцев. Их положение на новых местах было чрезвычайно сложным. Хуже всего было тем, кто утратил документы, поскольку без них было почти невозможно оформиться на работу, а по карточкам иждивенцев без того скудное снабжение продовольствием осуществлялось по самым низким нормам.

4. Преимущества централизованной плановой системы

Потеря значительной части производственных мощностей, оставшихся на оккупированных территориях, массовое нарушение кооперационных связей и логистических цепочек, вызванное перебазированием промышленности на Восток, создали для советской промышленности крайне тяжелую обстановку. Многие заводы утратили часть оборудования и кадров, перестали получать материалы и комплектующие изделия, им не хватало энергетических мощностей. Все это вызвало значительное снижение военного производства.

Эта ситуация грозила полным распадом военной промышленности, однако советская плановая система сумела в течение нескольких месяцев преодолеть наиболее болезненные трудности. Была создана новая сеть кооперационных связей между предприятиями, решались вопросы мобилизации рабочей силы для нужд оборонных заводов, вводились новые энергетические мощности, осваивались новые технологии и новые виды продукции, чтобы заменить выпавшие звенья в системе разделения труда между предприятиями.

Централизованная плановая система СССР оказалась в состоянии обеспечить такой уровень мобилизации хозяйственных ресурсов и такую эффективность координации работы предприятий, которая позволила не только восстановить предвоенный уровень военного производства, но и значительно превзойти его. В кратчайшие сроки изменилась структура выпуска продукции и направления потоков материальных ресурсов. Этот результат был достигнут несмотря на потерю значительной части производственных мощностей и снижение выпуска стали, цветных металлов, производства электроэнергии, добычи угля и нефти.

Вряд ли другая экономическая система смогла бы вообще вынести тот урон, который понесло народное хозяйство СССР, не говоря уже о том, чтобы при столь значительном масштабе экономического ущерба увеличить военное производство.

Разумеется, в условиях сузившейся ресурсной базы обеспечить рост военной промышленности можно было только за счет сокращения производства в гражданских отраслях. Производство предметов потребления резко сузилось, снабжение населения даже предметами первой необходимости стало крайне скудным. Не обеспечивались даже нормы карточного снабжения. Но иначе невозможно было остановить и разгромить противника, ставившего своей целью уничтожение Советского государства и народа.

В то же время в нацистской Германии даже программа «тотальной мобилизации» экономики для нужд войны, развернутая в 1943 году, не смогла в такой же мере сконцентрировать хозяйственные ресурсы для нужд военного производства. Нацистское руководство оказалось не в состоянии посягнуть на интересы крупного капитала и, кроме того, опасалось чрезмерно урезать снабжение населения, не надеясь на его лояльность и памятуя о революционных событиях ноября 1918 года.

Советский Союз потерял значительную часть посевных площадей, немалую долю поголовья крупного рогатого скота. Из сельского хозяйства в ходе мобилизации была изъята большая часть мужской рабочей силы, существенное количество автомобилей и тракторов. Производство зерновых упало почти вдвое по сравнению с довоенным периодом. И, тем не менее, массовый голод удалось предотвратить. Было организовано жесткое рационирование продовольственного снабжения населения, что позволило обеспечить по карточкам крайне скудную, но достаточную для выживания и некоторой поддержки работоспособности норму питания. Население систематически недоедало, в его рационе ощущался крайний недостаток витаминов, белков и жиров, происходил рост заболеваемости из-за низкого уровня и плохой структуры питания. Нередки были и случаи голодной смерти. Однако чего-либо подобного массовому голоду 1932/33 годов удалось избежать.

Для обеспечения скорейшей перестройки производства на военный лад, мобилизации мощностей предприятий гражданского назначения для нужд военного производства применялись достаточно жесткие меры. Ряд руководителей, отстававших с налаживанием выпуска военной продукции, были сняты с постов и понижены в должности. В то же время сам по себе факт невыполнения плановых заданий вовсе не обязательно влек за собой какие-то санкции, потому что были очевидны объективные сложности разворачивания выпуска вооружений и военной техники в условиях разрушения сложившихся хозяйственных связей.

Более того, жесткость системы планового руководства фактически была смягчена ради того, чтобы позволить руководителям и организаторам производства проявить всю возможную инициативу ради решения вопросов снабжения фронта всем необходимым. В таких условиях обычно закрывали глаза на отход от установленных регламентов и инструкций, если это позволяло решить главную задачу — наладить и увеличить производство вооружений и боевой техники.

Таким образом, именно опираясь на преимущества плановой системы, позволявшей проводить значительное перераспределение ресурсов и глубокую структурную перестройку в масштабах всего народного хозяйства, не оглядываясь на интересы частных владельцев и рыночные критерии выгодности, СССР удалось выиграть военно-экономическое соревнование с Германией. Хотя нацисты опирались на ресурсы не только Германии, но и всех союзников и оккупированных стран Европы, Советский Союз превзошел ее по уровню выпуска военной техники и вооружений. Именно опираясь на преимущества плановой экономики, нашему государству удалось резко поднять удельный вес материальных ресурсов, направлявшихся на производства военной продукции, причем до такого уровня, который был существенно выше, чем в любой другой воюющей стране

.«...В расчете на каждую тысячу тонн выплавленной стали советская индустрия производила в пять раз больше танков и артиллерийских орудий, на тысячу выпущенных металлорежущих станков — в восемь раз больше самолетов, чем германская промышленность» (История.., 1982. С. 170).

Потеря значительной части производственного потенциала на территориях, оккупированных в 1941-м и 1942 годах, неизбежно вела к сокращению общих объемов производства. Объем произведенного национального дохода падал вплоть до 1943 года. Сжималось и производство основных видов промышленной продукции — нефти, угля, чугуна, стали, проката цветных металлов. К окончанию войны уровень производства все еще отставал от довоенного. Несмотря на эти объективные препятствия, иначе обстояло дело с выпуском продукции военного назначения. Лишь в самый тяжелый период войны, когда происходила эвакуация предприятий и налаживание производства на новом месте, произошло сокращение производства в военной промышленности. Но уже к середине 1942 года уровень производства был восстановлен и далее продолжал только наращиваться. Необходимый результат был достигнут. «По размерам среднегодового выпуска орудий полевой артиллерии Советский Союз превосходил среднегодовое производство Германии более чем в 2 раза, минометов — в 5 раз, противотанковых орудий — в 2,6 раза, но несколько уступал ей по выпуску зенитных орудий» (История.., 1982. С. 168).

Когда после Сталинградского поражения нацисты спохватились и стали проводить политику тотальной мобилизации промышленности, им удалось существенно нарастить военное производство. Например, производство танков в мае 1944 года достигло в Германии своего высшего значения — месячный выпуск составил 1450 танков. Однако этого было недостаточно. В Советском Союзе за период 1942–1944 гг. средний ежемесячный выпуск танков превосходил 2 тысячи. Военно-экономическое соревнование было Германией проиграно.

5. Производительность труда в военном производстве

Во времена перестройки и особенно после нее появилось немало желающих спекулировать как на замалчивании исторической наукой советского периода ряда тяжелых проблем с организацией военного производства, так и на былой закрытости советской статистики. Были подвергнуты сомнению официальные данные о выпуске военной техники и без всяких фактических оснований выдвинут тезис о том, что эти данные основаны на масштабных приписках. О таких сомнениях упоминает в своем учебном пособии Л.А. Кацва: «Вызывают сомнение и приведенные председателем Госплана Н.А. Вознесенским сведения о резком снижении трудовых затрат в военном производстве.

Двукратное увеличение производительности труда в течение двух лет в условиях значительного ухудшения состава работников не может быть объяснено ни массовым энтузиазмом, ни поставками современной высокопроизводительной техники по ленд-лизу. Поэтому ряд современных авторов приходят к выводу о значительном распространении приписок в военном производстве — тем более что планы, составленные на основании завышенных заявок военных, нередко оказывались нереальными, а искажение отчетности облегчалось неизбежной неразберихой военного времени» (Кацва, 1999).

Кто они, этот «ряд современных авторов»? Можно обратить внимание на статьи скандально известного своими надуманными подсчетами военных потерь Б.В. Соколова (Соколов, 1998) и Г.Г. Попова (Попов, 2010). «Методология» их утверждений хорошо видна из статьи последнего: указывается на сокращение производства стали во время войны, и, без всякого изучения вопроса о нормах расхода броневой стали на производство танков, делается вывод о том, что официальные данные завышены в несколько раз. Это утверждение подкрепляется приведением отрывочных сведений о состоянии танкового парка вооруженных сил в отдельные кварталы 1942 года и об уровне потерь в ходе некоторых операций.

Но если сослаться на приводимые, в том числе, и самим Г.Г. Поповым данные о производстве броневого листа в СССР (Попов, 2016. С. 47), о поставках союзников (составлявших несколько процентов советского производства броневого листа для легких танков) (Report, 1945. С. 24) и учесть фактический расход броневого листа на производство танков (Ермолов, 2009э. С. 302–304), то окажется, что этого количества вполне хватало. Так что выдумка о «бумажных танках» не выдерживает проверки фактами.

Разумеется, можно сослаться также на действительно произошедшее во время войны сокращение числа рабочих рук в промышленности и на замещение ушедших на фронт рабочих женщинами и подростками, имевшими более слабую профессиональную под-готовку. Из одного этого факта некоторые сомневающиеся выводят утверждение, что обеспечить отраженный в статистике рост производительности труда было невозможно. Однако эти утверждения представляют собой не что иное, как домыслы, поскольку они выдергивают отдельные факты и не считаются со всей совокупностью данных, характеризующих ситуацию в военной промышленности.

Отчетные данные по выпуску военной техники не так-то просто завысить за счет приписок. Натуральный учет производства в СССР, при всех возможных подтасовках в отчетности, был в достаточной степени достоверным. Если валовые объемы производства или, скажем, объемы производства строительных работ поддаются манипуляции с помощью ценовых факторов или подтасовки различных нормативов, то в советских данных по производству продукции в натуральном выражении не сомневались и разоблачители советской официальной статистики, как среди западных, так и среди российских экспертов. Наличие дополнительного жесткого контроля со стороны военной приемки еще более затрудняло любые махинации. Бывало, что контрольные органы вскрывали приписки в производстве боеприпасов, но для военной техники такие случаи неизвестны. Самое большее — через приемку удавалось протащить бракованные или некомплектные изделия, но такие отказывались принимать представители вооруженных сил, и их все равно возвращали на переделку.

Но как же быть с производительностью труда при производстве военной техники и вооружений? Нельзя ведь отрицать, что действовали факторы, не способствующие ее росту. Однако более пристальное изучение вопроса показывает, что в советской экономической системе присутствовали возможности, позволявшие добиться значительного подъема производительности даже и в крайне неблагоприятных условиях.

6. Факторы роста производительности

Какие же факторы работали на рост производительности?

Во-первых, произошел рост продолжительности рабочего времени в 1,4 раза. 26 июня 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были введены обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов в день и отменены отпуска (Решения.., 1968. С. 37–38). Нередко коллективы рабочих и партийные организации принимали решения о продолжении работы после 11-часовогорабочего дня.

Во-вторых, было достигнуто значительное увеличение интенсивности труда, превосходившее, с точки зрения стороннего наблюдателя, все мыслимые пределы (люди работали буквально на износ). Слова «Все для фронта, все для Победы!» были не просто ярким лозунгом. Это был поистине принцип жизни большинства тружеников тыла. Немалую роль в мотивации увеличения выработки сыграло социалистическое соревнование под лозунгом: «Работай за себя и за ушедшего на фронт!». Так, в 1944 г. число рабочих, выполнявших две суточные нормы, в станкостроении достигло 25%, в электропромышленности — 23,3%, в авиационной промышленности —23%, на предприятиях по производству минометного вооружения — 21,5%, в тяжелом машиностроении — 17%, в промышленности боеприпасов — 11% (Ямпольский, 1944. С. 73).

В-третьих, военная промышленность в первоочередном порядке снабжалась современным оборудованием, инструментом, материалами и комплектующими, поступавшими по ленд-лизу.

Стоит специально остановиться на оценке роли западных поставок в функционировании военной экономики СССР.

Относительно меньшей была роль поставок готовой военной техники (пожалуй, за исключением радиолокационного оборудования), а вот поступление некоторых других видов продукции играло подчас критическую роль. Значительный вклад в функционирование советской военной промышленности внесли поставки высокоточных станков и инструмента, алюминия и комплектующих изделий для авиационной промышленности, а также паровозов, что позволяло поддерживать грузоперевозки, компенсируя вынужденное сокращение производства локомотивов внутри страны. Но среди таких важнейших по значению поставок надо особенно выделить поступление взрывчатых веществ. В условиях, когда большая часть мощностей по производству тринитротолуола была потеряна на оккупированных территориях и, кроме того, возник дефицит сырья для его производства из-за сокращения добычи нефти, эти поставки буквально спасали положение. Более половины взрывчатых веществ, использованных в советской военной промышленности для производства боеприпасов, было поставлено союзниками. Трудно даже себе представить, каким было бы положение на фронте, если пришлось бы опираться только на внутреннее производство.

К сожалению, в самый тяжелый период войны доля поставок союзниками взрывчатых веществ была заметно меньше (примерно треть от общего выпуска), чем в последующие годы.

Поставки различных видов техники имели неодинаковый удельный вес в удовлетворении потребностей нашей армии, играя существенную роль там, где недостаточным было внутреннее производство. Об этом дают представление данные табл. 2.



При этом союзники действовали отнюдь не из альтруистических побуждений или соображений гуманизма. Такие категории в геополитических отношениях играют роль скорее прикрытия борьбы за национальные интересы. Поэтому и поставки СССР, и прямое участие союзников в боевых действиях диктовались желанием максимально сократить потери своих собственных вооруженных сил. Снабжая СССР, союзники предоставляли нам честь вынести на своих плечах основную тяжесть боевых действий.

Разумеется, произошедшая после войны оттяжка с расплатой по долгам за поставки никого не красит. Но союзники прекрасно осознавали, за что они давали нам в долг. Согласно словам президента США Гарри Трумэна, «деньги, истраченные на ленд-лиз, безусловно, спасли множество американских жизней. Каждый русский, английский или австралийский солдат, который получал снаряжение по ленд-лизу и шел в бой, сокращал военные опасности для нашей собственной молодежи» (Truman, 1955. С 34).

Четвертое. Еще одним фактором обеспечения производительности труда был значительно меньший, чем в целом по народному хозяйству, отток квалифицированных кадров из оборонной промышленности. Кроме того, кадры военной промышленности отчасти пополнялись за счет других отраслей народного хозяйства.

Пятое. С началом войны произошла передача значительных мощностей предприятий гражданского назначения для выпуска военной продукции. Это улучшало снабжение военных предприятий сырьем, материалами и комплектующими, косвенно способствуя росту производительности труда в военном производстве.

7. Главный фактор роста производительности — инициатива и творчество советских людей

Шестое. Последнее по счету, но отнюдь не последнее по значению — массовое проявление инициативы руководящих, инженерно-технических работников и рядовых рабочих по совершенствованию организации и технологии производства. Пожалуй, именно этот фактор был наиболее весомым в увеличении производительности труда.

Приведу здесь небольшую сводку фактов по этому вопросу.

На одном из заводов, производящих стрелковое вооружение, была проведена работа по совершенствованию технологии изготовления винтовки Мосина, вроде бы уже давно отработанной в технологическом отношении. В результате внедрение ряда рационализаторских предложений позволило сократить затраты времени на ее производство на 35%. При сокращении численности работающих и без установки какого-либо дополнительного оборудования выпуск военной продукции на этом заводе к концу 1941 года удалось нарастить на 273% по сравнению с началом года. За этот же период себестоимость производства пистолетов-пулеметов удалось снизить в 3,5 раза. «На Ковровском заводе за счет внедрения в производство мероприятий по снижению трудоемкости изготовления изделий, а также применения прогрессивных технологических процессов трудозатраты на изготовление заводом стрелкового оружия были снижены на 15–20%» (Оружие.., 1985).

Осенью 1942 года на одном из авиационных заводов рационализатор Иван Илларионович Монаков впервые использовал быстрорежущую сложную фрезу и приспособление, позволяющее вместо одной детали обрабатывать сразу двадцать восемь. «Норму он выполнил на 14 900 процентов. Чудо-фреза позволила ему одному выполнять работу пятнадцати фрезеровщиков, пятидесяти пяти слесарей, шестидесяти трех строгальщиков и пятнадцати разметчиков. Так до конца войны Монаков и работал практически за полтораста человек» (Шахурин, 1990).

Значительный эффект дало применение кокильного литья (отливка в металлическую форму), что существенно увеличивало не только скорость литья, но и точность отливки, и тем самым сокращало необходимость последующей механообработки деталей. В результате внедривший этот метод авиазавод уменьшил время отливки головки цилиндров, картера редуктора и других деталей в 3,3 раза. При этом почти вдвое сократился расход металла и более чем вдвое сократилось общее время, необходимое на изготовление этих деталей, освобождалось металлообрабатывающее оборудование.

«Подобного рода усилия по совершенствованию технологии производства позволили снизить за годы войны трудоемкость при изготовлении штурмовика вдвое, а время его производства в цехе главной сборки сократить в пять раз. В два с лишним раза меньше стало затрачиваться труда на изготовление самолетов конструкции Лавочкина и Яковлева. С установкой поточных линий на заводах, производивших бомбардировщик Ту-2, трудоемкость изготовления этого самолета уменьшилась почти в три раза» (Шахурин, 1990).

Изменение организации производства — внедрение поточной системы — дало возможность в 1943 году увеличить производительность труда на авиамоторостроительных заводах на 20–25%. Поточная организация производства, будучи внедрена на ряде предприятий. Наркомата боеприпасов, дала возможность не только поднять производительность труда от 40 до 100 процентов, но и высвободить от 15 до 50 процентов вспомогательных рабочих. При этом «выпуск продукции с единицы оборудования и производственной площади увеличился в среднем на 50–70%, длительность производственного цикла сократилась на 30–50%, себестоимость продукции снизилась на 25–50%» (История.., 1978. С. 658).

Трудоемкость производства штурмовика Ил-2 снизилась с 1941-го по 1944 год в 1,8 раза, а себестоимость — в 1,5 раза. Трудоемкость производства танка Т-34 за тот же период снизилась в 2,2 раза, а себестоимость — в 2 раза (Губанов, 2005. С. 3–24).

Танковая промышленность стала применять ряд высокопроизводительных технологий: конвейерную сборку, литьё в многоразовые формы, поточные линии с использованием специализированных станков. Академиком Академии наук УССР Е.О. Патоном был разработан метод автоматической сварки бронекорпусов под флюсом, который существенно повысил производительность сварочных работ и прочность сварных швов.

С 1942-го до 1945 года трудоемкость изготовления танка Т-34 снизилась на заводе № 183 более чем в два раза — с 6900 до 3209 человеко-часов. Почти в четыре раза за этот период снизилась трудоемкость на заводе №112 — с 12 400 до 3380 человеко-часов (Ермолов, 2015). Сводные данные по снижению себестоимости производства некоторых видов танковой техники см. в табл. 3.



Значительный вклад в дело повышения производительности в военной промышленности внесла работа по унификации и стандартизации производства. Если у артиллерийского орудия Ф-22 имелось 2080 деталей, то у ЗИС-3 — всего 719. Весила она на 400 кг меньше и обходилась в 3 раза дешевле.

При разработке тяжелого танка ИС-2 была проведена унификация с танками КВ и Т-34 по многим агрегатам, деталям и узлам. Это не только привело к существенному сокращению времени разработки танка, но и обеспечило возможность взаимозаменяемости частей в процессе производства, эксплуатации и ремонта. «В двигательной установке ИС-2 имел более 70 унифицированных с КВ деталей, 20 унифицированных с Т-34 и менее 30 новых. По коробке передач число унифицированных деталей составляло более 250, а новых — 90, по башне — соответственно 260 и 15. Все это позволило в 2,3 раза сократить трудозатраты на изготовление ИС-2, обеспечить его высокую ремонтопригодность» (Ситнов, 2000. С. 31–35).

Если подводить итоги работы по повышению производительности труда, то за период, когда в основном была завершена эвакуация промышленности (май 1942 — май 1945), производительность труда в целом по промышленности СССР стала выше на 43%, а в оборонных отраслях — на 121%. Не менее впечатляющий эффект был достигнут и по снижению себестоимости. «В 1944 году себестоимость всех видов военной продукции была в среднем в 2 раза ниже, чем в 1940 году. Экономический эффект от её снижения за 1941–1944 годы составил почти половину всех расходов государственного бюджета СССР на военные нужды в 1942 году» (Масловский, 2015).

Седьмое. Немаловажное значение имел и тот факт, что СССР производил военную технику и вооружения, конструкция которых была технологически проще, чем у германской военной техники. Парадоксально, но именно ставка на высокий технологический уровень таких совершенных образцов вооружений, как танк Pz.V (Пантера), трудоемкость изготовления которого была вдвое выше, чем у Pz.IV (Киличенков, 2013), или пулемет MG-34 (Семенов, 2013) послужила препятствием для достаточного уровня их производства. Напротив, советские танки Т-34 и ИС-2 имели меньшую трудоемкость изготовления, что позволяло выпускать их в массовых масштабах. Также производились крайне простые в технологическом отношении образцы стрелкового вооружения, подобные пистолету-пулемету Судаева.

Помимо этого, в ходе войны в СССР проводилась постоянная работа по упрощению технологии производства и замене дефицитных материалов (высоколегированных сталей, цветных металлов) более простыми и дешевыми аналогами. Снижались допуски при изготовлении менее ответственных деталей боевой техники, некоторые детали вообще исключались из конструкции, устранялись операции по финишной отделке многих деталей. Это могло приводить к некоторому снижению боевых качеств военной техники, но позволяло увеличивать производительность и поддерживать объемы ее производства на высоком уровне.

8. Решающая роль ростков социализма в экономической победе СССР

Таким образом, успехи военной экономики в СССР в обеспечении превосходства Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне определяются целой совокупностью факторов. Однако решающими из них, на мой взгляд, были те, которые обусловлены характером социально-экономического строя СССР.

В политической экономии социализма выделялись в качестве базовых производственных отношений нового строя такие, как планомерная организация всего общественного производства и ориентация производства на всестороннее развитие личности человека, что, в свою очередь, трактовалось как важнейший фактор развития производства. Эта взаимосвязь возводилась в ранг основного экономического закона социализма.

Впоследствии эти теоретические положения были отброшены многими бывшими представителями советской политэкономии как схоластика, не имеющая ничего общего с действительностью. Однако внимательное изучение процессов, происходивших в экономике СССР во время войны, показывает, что именно эта «схоластика» оказалась наиболее весомым фактором, позволившим Советскому Союзу выиграть военно-экономическое противоборство с нацистской коалицией. Конечно, вряд ли можно утверждать, что экономика СССР военного времени была нацелена, прежде всего, на развитие личности человека. Но факт остается фактом: она давала возможность для раскрытия творческого потенциала советских тружеников и опиралась на этот потенциал.

Без этих черт советского строя не были бы достигнуты ни высочайшая степень управляемости экономики, которую удалось в полной мере сориентировать на нужды военного производства, ни его скорейшая структурная перестройка, ни успешная эвакуация промышленности на Восток, ни резкое повышение интенсивности труда, опирающееся на энтузиазм массы простых тружеников, ни столь же массовые проявления творческой инициативы в деле совершенствования технологии и организации производства.

Литература:
1. Бутенина Н. (2002). Ленд-лиз: сколько же мы должны? // Мир истории, No 1. URL: (время доступа 04.04.20.
2. Вознесенский Н. (1948). Военная экономика СССР в период Отечественной вой-ны. М.: Госполитиздат.
3. Ермолов А.Ю. (2009). Танковая промышленность СССР в годы Великой Отече-ственной войны. М.: [б. и.].
4. Ермолов А.Ю. Танковая промышленность СССР в период войны: механизм успеха // Стенограмма заседания клуба «Конференция «Реальная война»», 20.04.2010. URL: http://www.kurginyan.ru/clubs.shtml?cat=60&id=473 (время до-ступа 04.04.20).
5. Ермолов А.Ю. Танковая промышленность — основа победы. Объемы про-изводства бронетанковой техники в СССР превосходили аналогичные пока-затели Германии // Независимая газета. 30.04.2015. URL: http://www.ng.ru/economics/2015-04-30/4_victory.html
6. История Второй мировой войны, 1939–1945 гг. (1974). Т. 3. М.: Воениздат.
7. История Второй мировой войны, 1939–1945 гг. (1975). Т. 4. М.: Воениздат.
8. История Второй мировой войны, 1939-1945 гг. (1982). Т. 12. М.: Воениздат.
9. История социалистической экономики СССР (1978). Т. 5. Советская экономика накануне и в период Великой Отечественной войны. М.: Наука.
10. Кацва Л.А. (1999). Великая Отечественная война: Из нового учебного пособия // История. No 43. С. 1–7. URL: http://his.1september.ru/1999/his45.htm (время доступа 04.04.20).
11. Киличенков А.А. (2013). Т-34 против «Пантеры» // Военное обозрение. https://topwar.ru/41-t-34-protiv-pantery.html (время доступа 04.04.20).
12. Масловский Л. (2015). Производство вооружения для армии в СССР и Евро-пе. // Завтра (блоги и сообщества). URL: http://zavtra.ru/blogs/proizvodstvo-vooruzheniya-dlya-armii-v-sssr-i-evrope (время доступа 04.04.20).
13. Оружие победы (1985) / Под ред. В. Н. Новикова. — М.: Машиностроение. URL: http://www.shooting-ua.com/arm-books/arm_book_173.htm (время доступа 04.04.20).
14. Рейнгардт К. (1980). Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зи-мой 1941/42 года. М.: Воениздат.
15. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам (1968).
16. Т. 3. Политиздат. С. 37—38.
17. Семенов Л. (2013). Пила Гитлера и ее наследники (от MG.42 до MG3) // Военное обозрение. URL: https://topwar.ru/34624-pila-gitlera-i-ee-nasledniki-ot-mg42-do-mg3.html (время доступа 04.04.20)

https://www.facebook.com/notes/%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D1%8B/%D0%B0%D0%B8-%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2-%D1%8D%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%B7%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B4%D0%BA%D0%B0-%D0%BF%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D1%8B/374809243479128/

Н. А. Заяц
История Воронежской боевой рабочей дружины в 1917–1918 гг.

«Всякая революция лишь тогда чего‑нибудь стоит, если она умеет защищаться», — говорил В. И. Ленин. Революцию защищало множество вооруженных сил, и одной из самых известных была Красная гвардия, состоявшая из революционных рабочих. По этой причине исследования формирования подобных вооруженных формирований, бывших движущими силами социальных завоеваний и их закрепления, важно для изучения революционных изменений. В советское время этой теме уделялось большое внимание, как в виде научных монографий, так и общепопулярной литературы, причем оценка Красной гвардии была по понятным причинам сугубо положительна. В постсоветское время, однако, она потеряла внимание исследователей, хотя публикование множества ряда новых данных сменило прежние оценки красногвардейцев вплоть до прямо противоположных. Автор данной статьи не придерживается обоих подходов и считает, что лишь последовательное и глубокое изучение деятельности подобных формирований на микроуровне, с использованием официальных документов и воспоминаний участников, может дать объективное представление об их роли и деятельности, а также взглядов и настроений их участников. В качестве примера объектом изучения данной статьи стала Воронежская боевая рабочая дружина, созданная после Февральской революции в 1917 г. и просуществовавшая до лета 1918 г. /7/

Изучение создания рабочих дружин в Воронеже началось еще в 1920‑е гг. в связи со сбором материалов о событиях революции Истпартом. Наиболее подробным стал очерк исследователя И. П. Тарадина, рукопись которого хранится в бывшем архиве Воронежского обкома КПСС. Некоторые отдельные сведения о дружине упоминались в трудах воронежских исследователей этого периода — Б. М. Лавыгина, И. Г. Воронкова, Г. В. Бердникова, А. С. Поливанова, А. С. Силина, Е. И. Габелко и В. М. Фефелова. В постсоветское время серьезным источником, заставившим совершить переоценку прежних советских взглядов, послужила публикация следственного дела о преступлениях, осуществленная бывшим главным следователем Воронежской области Н. И. Третьяковым. Это привело к некоторым работам справочного характера В. А. Перцева. Наконец, последним, кто внес полезный вклад в эту тему, является воронежский историк Е. А. Зверков [1].

К сожалению, эти работы не избавлены от определенных неточностей. Например, Е. А. Зверков во всех своих работах ошибочно относит время появления «особой роты» в составе дружины к 1917 г., хотя она создана в 1918 г. В литературе есть также противоречивые оценки событий, численности, состава, вооруженности дружины. Это во многом объясняется аналогичным состоянием документальных материалов на это счет, тоже отмеченных противоречиями и путаницей, с чем автору неоднократно приходилось сталкиваться при их изучении. В связи с этим задачей статьи является дать полно-/8/

1. Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области (ГАОПИВО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 467; Лавыгин Б. М. 1917 год в Во-ронежской губернии. Воронеж, 1928; Воронков И. Г. Воронежские большевики в борьбе за победу Октябрьской социалистической революции. Воронеж, 1952; Поливанов А. С. Революционные события в Воронеже в 1917 году (материал для студентов). Воронеж, 1967; Силин А. С. Боевая рабочая. Воронеж, 1976; Бердников Г. В., Курсанова А. В., Поливанов А. С., Стрыгина А. И. Воронежские большевики в трех революциях (1905–1917). Воронеж, 1985; Габелко Е. И., Фефелов В. М. Из истории Красной гвардии Воронежской губернии // Записки воронежских краеведов. Вып. 3. Воронеж, 1987; Два архивных документа / Сост. Н . И. Третьяков. М., 2006; Перцев В. А. Рабочая боевая дружина // Воронежская энциклопедия. Т. 2. / Редкол.: М. Д. Карпачев (гл. ред.) и др. Воронеж, 2008; Зверков Е. А. Рабочие дружины в Воронеже: к столетию образования // Известия Воронежского государственного педагогического университета. 2018. № 1 (278); Зверков Е. А. Правоохранительная система в Воронеже в 1917 году: трудности переходного периода // Вестник Воронежского института МВД России. 2018. № 2.

ценную хронику существования рабочей дружины, которая должна воссоздать, насколько это возможно, точную хронологию и логику событий. Для написания ее использован не только историографический, но и документальный материал — преимущественно документы Воронежского Совета и воспоминания современников, собиравшиеся Воронежским отделом Истпарта в 1920‑е гг. Особенно большое значение имеют воспоминания, оставленные членами дружины и участниками революции на «партийных вечерах», проводившихся отделом Истпарта в 1927 г. Целый ряд подробных воспоминаний на этот счет оставил начальник дружины М. А. Чернышев, но они использовались исследователями очень выборочно.

В первые дни после Февральской революции власть в Воронеже взял коалиционный Исполнительный комитет общественного спокойствия (ИКОС), созданный разными группами населения для установления порядка. Кроме него, были созданы также аналогичный коалиционный губисполком, объединявший власть в губернии, Совет рабочих и солдатских депутатов и пополненная новыми делегатами городская дума, а также не имевший политического значения Комитет общественных организаций и учреждений. Все новые органы разместились в бывшем Доме губернатора, переименованном в Дом народных организаций. Началась ликвидация полиции и жандармерии и создание новой демократической милиции, подчиненной начальнику охраны. На этот пост ИКОС назначил гласного думы, присяжного поверенного, меньшевика И. В. Шаурова.

Очевидно, параллельно с этим, в марте 1917 г. появилась Воронежская рабочая боевая дружина при крупнейшем заводе Столль и К°. Начальником дружины был избран инициатор ее создания, меньшевик Иван Семенович Сазонов, молодой монтер 26 лет. Помощником его стал бывший рабочий, эсер Можайко. Подчинялась дружина штабу городской милиции. Судя по всему, организация дружины была произведена Сазоновым при поддержке и даже инициативе лично Шаурова, который хорошо знал Сазонова по революционной деятельности в 1904–1907 гг. За это говорит и то, что даже некоторые сотрудники милиции были подобраны им из меньшевиков. По словам современников, дружина даже первое время «косвенно» (видимо, через Сазонова) подчинялась комитету социал-демократов [2]. /9/

2. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 32.

Окончательно она была сформирована только к маю 1917 г. По списку от 5 мая, дружина была очень небольшой и насчитывала всего 19 человек [3]. Это были почти исключительно партийные рабочие завода Столль, который был оплотом правых эсеров в городе, и некоторых других предприятий. Тогда же, в мае, был выработан устав дружины. По нему ее состав делился на действующих в двух районах — прилегающих к городу Ямском и Троицком. 27 мая на конференции Ямского района начальником районной дружины был избран эсер В. В. Козелихин, рабочий завода Столль, вскоре ставший непосредственным помощником Сазонова. Первое время дружина имела характер самоохраны в рабочих районах, а также вспомогательной силы в помощь милиции для проведения патрулирования, охраны и борьбы с преступностью. Через сыскную милицию же дружина получила и вооружение от гарнизона [4].

К лету 1917 г. развивавшийся бандитизм стал уже представлять угрозу для порядка в городе, так как уголовные элементы начали все больше смыкаться с гарнизоном. 4 июля произошел особенно возмутительный случай — уголовник К. К. Контрим, ставший солдатом, столкнулся на рынке со своим врагом, бывшим сыщиком Сысоевым и в итоге привел толпу разагитированных им солдат в комиссариат милиции Московского района. Те, не найдя Сысоева, арестовали помощника начальника сыскной милиции Рынкевича. Многие хотели с ним расправиться, но в итоге его сдали в военную секцию Совета, а затем тюрьму. Спустя еще четыре дня Сазонов и Козелихин с несколькими дружинниками и милиционерами попытались в ответ арестовать Контрима с его шайкой в Летнем саду, однако ему удалось опять демагогией натравить на них толпу солдат особой команды 58‑го полка. В завязавшейся перестрелке Сазонов был застрелен, а Контрим скрылся. Спустя несколько дней он был все же арестован с подельниками, но позднее отпущен «из‑за недостатка улик» [5].

Смерть Сазонова привела к большим изменениям в городе. Встал вопрос об усилении порядка в городе, который страдал из‑за конфликтов Совета и ИКОС. Был проведен ряд решительных и жестких мер — устроены облавы в районах города, давшие /10/

3. Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 12. Л. 83–83 об. Это совпадает с другими сведениями о том, что созданная в конце апреля дружина насчитывала 20 чел.: Воронков И. Г. Указ. соч. С. 77.
4. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 5 об.
5. Воронежский телеграф. 1917. 7 июля. № 144; 9 июля. № 146.

неплохие результаты; охрана города была милитаризирована и поручена специальной военной комиссии, а начальником милиции стал офицер от гарнизона, поручик Минин; началось отправление частей гарнизона на фронт и борьба с большевистской агитацией в их рядах. Все это на время укрепило положение властей в городе, что позволило в конце лета в связи с указаниями правительства ликвидировать ИКОС и передать функции охраны города переизбранной городской думе, которой стала подчиняться милиция, а через нее — и дружина.

К тому моменту среди рабочих усилилась тяга к вооружению. Убийство Сазонова примерно совпало с проведением узлового собрания железнодорожников Отроженских и Воронежских паровозоремонтных мастерских, на котором рабочие приняли решение о вооружении для защиты своих забастовочных действий. От коалиционного губисполкома, как от формально верховной власти, они добились предоставления оружия, однако на 300 записавшихся добровольцев им было выдано не больше 50 винтовок, причем в основном устаревших — Бердана, Ваттерли, Гра. Тем не менее, рабочие в числе около полусотни человек вооружились, а после окончания забастовки категорически отказались сдать оружие. По всей видимости, именно тогда в определенных кругах появилось решение присоединить отряд к дружине при штабе милиции для ее усиления, и благодаря этому общий ее состав стал насчитывать около 60–80 чел., перевооруженных трехлинейками. Дума же впоследствии выделила дружине и инструкторов для обучения оружию в числе двух офицеров от гарнизона. Объединение прошло при штабе милиции у Петровского сада для присутствия на похоронах Сазонова 12 июля. Получив оружие и специально изготовленные для церемонии нарукавные повязки, дружина «продемонстрировала» на церемонии [6].

Вскоре после смерти Сазонова начальником дружины был выбран эсер В. В. Козелихин, помощником его и заведующим оружием оказался, очевидно, А. Мотайлов. Начальствующий состав дружины по‑прежнему избирался общим собранием на год. Насколько можно судить, в таком составе руководство дружины просуществовало до самого Октябрьского восстания в Воронеже. Это важный момент, так как в источниках часто путается после-/11/

6. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 2–3.

довательность событий, и смена руководства дружины указывается ошибочно. Судя по всему, выбора комитета были проведены лишь в августе 1917 г. и тогда же он стал разворачивать свою работу. Во всяком случае, только 22 августа 1917 г. комитет дружины просил предоставить ему кабинет в Доме народных организаций — причем просил у Совета, а не думы [7].

Обострение социального раскола в городе приводит к лету 1917 г. к постепенному появлению и других рабочих дружин. В июне 1917 г. благодаря стараниям завкома на заводе Рихард-Поле, бывшем цитаделью большевиков, появилась дружина в 250 чел. Получив от военных оружие, она неофициально проводила занятия каждое воскресенье [8]. Во второй половине лета появляется дружина при правлении Союза городских рабочих и служащих в составе 50–60 чел., в основном состоявшая из рабочих электростанции, городского ассенизационного обоза, водопровода и строительного отдела. Во главе ее встали члены правления Союза, рабочий электростанции П. Я . Эрелине и машинист городской прачечной А. Н . Урлих. Дружина в основном была под влиянием большевиков и организовывалась с ведома их парткомитета, от служащих управы в нее входило всего несколько человек [9]. Фактически легализовало некоторые дружины и Временное правительство, издав приказ о формировании «в качестве временной меры» комитетов народной охраны при железнодорожных управлениях для охраны путей, что и позволило вооружиться железнодорожникам. Впрочем, в Воронеже это постановление было по факту реализовано только после Октября. Особый толчок к развитию дружин дало выступление Корнилова. Подъем революционного настроения рабочих заставил исполком Совета в своем заседании 7 сентября рассмотреть вопрос о дружине при заводе Рихард-Поле, причем было признано желательным образование боевых дружин при заводах. В связи с этим дружина завода легализовалась. Ее главой был избран большевик В. В. Губанов [10]. Появляются, очевидно, дружины и при других предприятиях, хотя о них известно очень мало. Известно, что /12/

7. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 11. Л. 441.
8. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 503. Л. 2.
9. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 45.
10. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 6; Борьба за советскую власть в Воронежской губернии. 1917–1918 гг. (Сборник документов и материалов). Воронеж, 1957. С. 178–179.

был организован отряд в Отрожских железнодорожных мастерских под руководством большевика Н. Д. Вакидина, дружины на станции Воронеж-II во главе с Д. Н. Титовым и некоторые другие. В связи с выступлением Корнилова отряды Красной гвардии для занятия железнодорожных станций и охраны в городах формировались в Острогожском, Бобровском, Новохоперском, Коротоякском уездах и в слободе Алексеевке Бирюченского уезда [11]. Эти меры помешали Корнилову использовать донское казачество для своих планов.

О дружине под руководством В. В. Козелихина в этот период известно довольно мало. Она по‑прежнему использовалась для патрулирования, а также выездов на места и охраны. Так, 16 сентября губкомиссар Б. А. Келлер поставил отряд боевой дружины на охрану воронежского винного склада на Кольцовской улице, заменив ею ненадежную милицию [12]. Именно там основной состав дружины, разросшийся к тому времени до 100–130 чел., и получил свою базу расположения. Судя по всему, в конце сентября к дружине была присоединена новая дружина из 30 рабочих, организованная в паровозоремонтных мастерских. Создана она была, по некоторым данным, в конце августа, ее лидером был некоторое время рабочий Кондратьев. Вскоре общим начальником был вначале выбран молодой токарь мастерских, 19‑летний левый эсер Михаил Андреевич Чернышев, однако вскоре он по ранению был отправлен на лечение. Через некоторое время вопрос о расширении дружины был поставлен перед исполкомом Юго-Восточной железной дороги. В итоге дружинники, чей состав увеличился примерно до 200 чел., получили 3 двухосных вагона, в которых разместились штаб дружины и ее имущество. Вскоре штаб был перенесен в сами железнодорожные мастерские.

Несмотря на то, что дружина официально подчинялась думе, которой перешло дело заведования охраной городом, это подчинение было формальным, а дружина фактически осталась автономной. Жалованье ее начальникам выдавалось от городской управы, а рядовые дружинники только получали за время боевых дежурств установленную им на предприятиях зарплату. Костяк дружины по‑прежнему состоял в основном из рабочих завода Столля и железной дороги, находившихся под заметным эсеровским влиянием, благодаря чему она долгое время фактически под-/13/

11. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 9–11.
12. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 340. Л. 66.

рой большинство тоже имели эсеры, относилась к дружине явно с подозрением, препятствовала ее перевооружению и ограничилась в деле военного обучения присылкой двух офицеров, которых все подозревали в соглядатайстве. Причина была в том, что к сентябрю 1917 г. эсеровскую организацию Воронежа стали раздирать противоречия. В начале сентября в ней выделилась фракция «левых эсеров-интернационалистов», которая стала конфликтовать с бывшими соратниками. Ей быстро удалось утвердить влияние в рабочей дружине, которой она с самого начала не боялась угрожать соратникам [13]. В итоге 12 октября губком ПСР объявил об исключении из партии левых эсеров и распустил городскую организацию. Уже на следующий день исключенные примкнули к большевикам, и обе фракции составили большинство в Совете. С этой поры обе партии утвердили стабильный блок, который позднее возьмет власть [14]. Это событие стало ярким проявлением потери популярности эсерами, доселе наиболее многочисленной и влиятельной политической силы в городе — в том числе, очевидно, и среди рабочих, которые стали постепенно радикализироваться. Как показывают обсуждения современников и другие документы, на протяжении 1917 г. большинство рабочих Воронежа следовало за эсерами и меньшевиками. Раскол эсеров в значительной части определялся полевением воронежского пролетариата, и к осени очень значительная его часть склонялась к левым эсерам. В итоге вопреки мнению губкома ПСР 7 октября фракция левых эсеров вооружила 150 человек боевой дружины кабельного завода, который был их верным оплотом. После разрыва 12 октября они только усилили вербовку рабочих в дружины по заводам [15].

Большевики тоже достигли в этом успехов, активно выступая за всеобщее вооружение рабочих. Особенно ожесточенно эта задача защищалась ими на Губернском съезде представителей рабочих комитетов и профсоюзов, проходившем 21–24 октября 1917 г., где создания Красной гвардии требовал один из лидеров большевиков, докладчик И. Врачев. Благодаря воздействию на массы менее решительных рабочих из уездов эсеры и меньшевики все же добились /14/

13. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 3. Л. 80–81, 133 об. — 134.
14. 1917‑й год в Воронежской губернии. Воронеж, 1928. С. 118.
15. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 520. Л. 6, 10.

осуждения этой резолюции. Аргументировали они это тем, что создание Красной Гвардии отвлекает рабочий класс от его задач, а массовое вооружение рабочих может быть принято армией, как проявление недоверия, и использовано для раскола армии и пролетариата. Уступкой было только признание необходимости дружин под строгим контролем Совета там, где нет воинских частей — «для защиты революционного порядка, в частности для усиления охраны заводов на местах, где отсутствуют воинские части» [16]. Данная победа эсеро-меньшевиков, вырванная с трудом и с небольшим перевесом голосов, уже явно не опиралась на массовую поддержку рабочих и была сугубо временной.

В конечном итоге именно блок левых эсеров и большевиков совершил в городе переворот, ставший эпизодом утверждения Октябрьской революции в стране. Известия о восстании в Петрограде достигли Воронежа уже 25 октября, однако эсеры, в чьих руках были основные посты в городе (в Совете, в думе, у губкомиссара), не допустили их распространения. В городе началась лихорадочная работа командования гарнизона, пытавшегося собрать верные силы для подавления возможного восстания большевиков — были проведены собрания офицеров с их агитацией, вызваны кавалерийские части из уездов, объявлено военное положение. Сложившаяся нервозная обстановка побудила левых эсеров и большевиков разорвать отношения с эсеровским исполкомом Совета. Они сформировали свой подпольный комитет действия из десяти человек под руководством лидера большевиков А. С. Моисеева, который вскоре стал называться Военно-Революционным комитетом. Он начал подготовительную работу по захвату власти — мирным, а если потребуется, и вооруженным путем.

Основные надежды ВРК возлагал на сильный 5‑й пулеметный полк, бывший под сильным большевистским влиянием. В связи с этим в нем был организован подпольный ревком из 5 чел. под руководством солдата Н. К. Шалаева. Но на втором месте по зна-чению была именно рабочая дружина. Обстановка для взятия ее под контроль сложилась благоприятная. По словам современников, незадолго до этого по постановлению общего собрания дружины В. В. Козелихин был командирован в центр для получения оружия, и дружина осталась под руководством эсеровско-/15/

16. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 7, 13 об.

го комитета. 29 октября, за день до восстания, по поводу происходящих событий в дружине состоялось общее собрание. На нем комитетом дружины был оглашен доклад о текущем моменте, причем официальный докладчик от губкома ПСР был вынужден освещать события в Петрограде. Выступившие большевики и левые эсеры (среди которых ветераны называли левых эсеров М. Чернышева и И. Токмакова и большевиков И. Т. Соболева и Ромащенко) быстро дезавуировали выступление и смогли перетянуть массу на свою сторону. Собрание приняло резолюцию в их пользу и настолько взволновалось, что комитет даже вызвал наряд милиции во главе с начальником милиции, поручиком Мининым. Последний, по словам Токмакова, «было попытался восстановить порядок, но получил такой отпор, что посчитал лучшим скрыться». Проведенные перевыборы дружины назначили ее начальником М. А. Чернышева, а его помощниками рабочих Н. Скулкова, С. Попова и М. Иене. Все трое были левыми эсерами. В переизбранный комитет дружины вошли и другие левые эсеры и большевики: И. Т. Соболев, И. Токмаков, Н. Лихачев, К. Можейко и некоторые другие [17]. Таким образом, левые эсеры благодаря своему влиянию смогли легко захватить власть в дружине.

События меж тем развивались стремительно. Той же ночью после ухода членов собрания ВРК с совещания в 5‑м полку А. С. Моисеев неожиданно узнал, что полковник Языков предъявил пулеметчикам ультиматум о разоружении, угрожая им артиллерией, а также собрал сход офицеров в театре «Ампир». Стало понятно, что происходит попытка предотвратить революционное восстание в городе. Моисеев принял решение действовать на опережение. Эмиссары ВРК были посланы для срочной мобилизации пулеметчиков и других военных сил для нападения на офицеров. Теперь дружине следовало сыграть свою роль. Записку от Моисеева о происходящих событий получил член ВРК левый эсер Н. И. Муравьев, который сразу отправился в комитет дружины. Благодаря этому тем же утром 30 октября дружина стала спешно пополняться за счет вербовки рабочих на других заводах и мастерских. В нее вливаются 20 дружинников при Совете, 30 с винного склада, 70 было собрано на кабельном заводе. Были присоединены дружины Военно-промышленного комитета, Отроженских и Воронежских мастерских, /16/

17. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 5.

некоторых других заводов [18]. Знакомых дружинников и рабочих по квартирам и учреждениям собирал и лично М. А. Чернышев, разъезжавший по городу ночью на автомобиле. За оружием для рабочих срочно были посланы грузовики в 5‑й пулеметный полк. В итоге к моменту решающих событий дружина насчитывала до 500 вооруженных человек. Сборным пунктом дружины был Петровский сквер сравнительно недалеко от Дома народных организаций. Здесь была срочно начата и боевая подготовка новых бойцов [19].

Возглавлял дружину лично М. А. Чернышев при помощи членов ВРК — большевика В. В. Губанова и левого эсера Н. И. Муравьева. Они выставили из состава дружины караулы на некоторых местах и отправили в город разведку для выяснения обстановки. Вскоре к ним выступило около 400 солдат, вызванных эсеровским исполкомом, которые выстроились перед зданием бывшего губернского правления. Вышедшие оттуда лидеры правых эсеров обратились к дружине с призывом о защите Временного правительства. Чернышев, Ромащенко и Токмаков в ответ повели свою контрагитацию, которая легко встретила успех среди солдат. Именно в этот напряженный момент все присутствующие услышали стрельбу у штаба 8‑й бригады. Солдаты перешли на сторону ВРК. Вместе с дружиной они арестовали эсеров и своих офицеров, отправив их на верхний этаж Дома народных организаций, в помещения исполкома [20].

Основные события тем временем проходили именно у штаба 8‑й бригады. Именно там столкнулись отряды пулеметчиков и офицеры, возглавляемые полковником В. Д. Языковым. В результате недолгого боя офицеры сдались и были разоружены, а Я зыков убит. Этим и ограничились боевые действия в ходе переворота, для которого хватило только одного пулеметного полка. К 12 часам дня власть в городе фактически перешла к ВРК [21]. Таким образом, роль дружины была скорее косвенной — но все же именно при ее содействии были арестованы пытавшиеся морально сопротивляться перевороту лидеры Совета. Кроме того, дружина заняла по приказам ВРК ряд учреждений в городе. Известно, что рабочие-дружинники с броневиком выставили караул у теле-/17/

18. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 467. Л. 13
19. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 5.
20. Там же. Л. 5–7.
21. Борьба за советскую власть в Воронежской губернии 1917–1918 гг. С. 196–197; Воронков И. Г. Указ. соч. С. 60–62.

графа, ими же были выставлены небольшие посты на городской почте, в губернской типографии, на железнодорожной станции.

Первое время после захвата власти Воронежская дружина участвовала в деле охраны порядка и патрулирования города, а также закрепления власти ВРК. Так, на следующий после переворота день дружине и солдатам гарнизона было поручено обыскать все квартиры офицеров для их разоружения. Отобранное оружие относилось в Дом народных организаций и скапливалось в основном в кабинете левых эсеров. Хотя предполагалось его впоследствии вернуть, значительная часть его пошла на пополнение арсенала дружины. Далее патрули дружинников и солдат начали прохождение по городу, в ходе которого производили организацию караулов и разоружение милиции и военных офицеров на улицах. Вечером небольшой отряд дружины принимал участие в подавлении бунта уголовников в тюрьме, требовавших освобождения. Все это позволило ВРК 1 ноября официально объявить о взятии власти. Им в первую и последующие ночи проводился ряд мероприятий по охране общественной безопасности и спокойствия, высылались наряды воинских частей по городу и пригородным слободам, в чем активно участвовали и патрули дружины [22].

Вскоре после Октября в дружине был утвержден новый комитет из пяти человек. Состав его точно неизвестен. По одним данным, в него вошли М. А. Чернышев, И. Т. Соболев, Иванов, Кряжов и Сысоев [23]. По другим, в комитет были избраны Чернышев, Соболев, Непомнящий, Калинин и В. Герасимов. Помощниками Чернышева были Дмитрий Инжуатов и М. И. Иенне. Первый комитет просуществовал полтора месяца, после чего был переизбран в следующем составе: Чернышев, Инжуатов, Соболев, Непомнящий и Н. Ф. Кряжев. В таком составе комитет просуществовал, будто до самого расформирования дружины [24]. Так или иначе, начальником дружины весь период ее существования оставался М. А. Чернышев, а его ближайшими помощниками — М. И. Иенне, И. Т. Соболев, М. Непомнящий и некоторые другие.

Революция в Воронеже привела к распространению и других дружин в губернии. На железнодорожных станциях Вороне-/18/

22. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 7; Д. 536. Л. 34.
23. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35.
24. Два архивных документа. С. 8.

жа дружины были созданы уже вскоре после восстания и занимались охраной порядка. Вскоре началось распространение дружин и по губернии. Например, 10 декабря 1917 г. исполком Воронежского Совета разрешил формирование боевой дружины в с. Верхняя Хава Воронежского уезда и выслал туда оружие. Еще через четыре дня в с. Котуховка был послан матрос А. А. Пугачев для формирования там дружины для борьбы со спекуляцией. Можно назвать и множество других примеров [25]. Тем не менее, главной силой охраной порядка оставались дружина, военные патрули гарнизона и милиция, в которой после некоторой заминки ВРК удалось утвердить власть, отняв ее у думы. Правда, дума в противовес Совету стала формировать порайонные дружины самоохраны из горожан для защиты порядка и спокойствия граждан. Однако они, разрозненные и невооруженные, не представляли угрозы Совету, поэтому он с оговорками признал их существование наравне с милицией. Насколько можно судить, он даже оказывал небольшую помощь по снабжению их, очевидно, отдавая предпочтение пригородным слободам с рабочим населением. Дружины самоохраны в итоге просуществовали до июля 1918 г., хотя управляющая ими дума была разогнана еще в мае.

С ноября 1917 г. дружинники также дежурили на охране ряда учреждений, в том числе и Дома народных организаций [26]. Вскоре они стали регулярно выезжать в губернию на места для произведения арестов и подавления беспорядков. Вскоре выезды «на меcта» стали для дружины постоянными. Так, примерно 9 ноября из состава дружины был послан отряд в Рамонь для охраны сахарного завода и ареста принца П. А. Ольденбургского, шефствовавшего над вооруженным отрядом. Захватить его не удалось, и дружинники вернулись с трофеями в виде небольшого количества шинелей и винтовок [27].

Последнее было кстати. Как показывают сохранившиеся разрозненные документы за рубеж 1917–1918 гг., снабжение дружины в этот период происходило импровизированно. Оружие она получала в основном от военных частей. После успеха переворота ВРК /19/

25. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 592; Д. 8. Л. 258; Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 12–22.
26. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 35–35 об.
27. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 34; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 122.

передал дружинникам из арсенала пулеметного полка 500 винтовок и 100 тысяч патронов [28]. Кроме использования оружия гарнизона применялись и конфискации. Чернышеву был выдан мандат на «реквизицию» патронов из оружейных магазинов — а по факту, их покупку с уплатой по себестоимости и прибавкой в 20 %. В дальнейшем оружием и военной формой дружинники снабжались в основном от военных частей, довольствием — от охраняемых учреждений и организаций. Например, распоряжение ВРК в середине ноябре предписывало кормить дружинников ужинами в 11‑м госпитале Земсоюза. Тогда же дружина получила из порохового склада 4 ящика патронов к револьверам «Смит-и-Вессон» и 1 000 патронов для револьверов наган [29]. В этом отношении дружинники, очевидно, не отличались от вооруженных патрулей солдат и милиции, которые снабжались аналогично.

В этот период жалованья дружинники тоже не получали — Совет временно возложил финансирование дружины на местных предпринимателей. Очевидно, вынуждены были платить жалование дружинникам и органы охраняемых ими учреждений. Например, сохранились документы о предписаниях ВРК воронежской продуправе выплатить дружине из 30 чел. жалование за охрану на ст. Графская, где проводилась реквизиция продовольствия из деревни. Такое же распоряжение было сделано управляющему акцизными сборами, склад которого охраняло 45–48 дружинников [30]. Эти паллиативные меры были вызваны тем, что централизованного денежного снабжения в это время не было и у самого Совета. Для пополнения средств ВРК ввел «обложение» буржуазии и винной торговли, налоги на театры, кинематограф и увеселительные заведения, а также «контрибуцию» на нарушителей порядка. Помогало это слабо. Был даже период, когда для оплаты жалованья дружины В. В. Губанов был вынужден «одолжить» несколько десятков тысяч рублей у директора завода «Рихард-Поле Новый» [31].

Так как этого было недостаточно, дружинники должны были страдать от неравномерности оплаты. В итоге в начале декабря /20/

28. Зверков Е. А. Рабочие дружины в Воронеже: к столетию образования. С. 110.
29. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 61; Д. 10. Л. 400, 405.
30. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 21 об.; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 336, 324, 638.
31. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 97; Д. 536. Л. 11.

М. А. Чернышев явился домой к члену Совета П. Карпусю в полночь и ультимативно потребовал уплатить дружинникам жалованье в 12 часов. В связи с этим инцидентом, а также вообще острой нуждой в деньгах часть состава ВРК решила изъять деньги из оставшихся им неподконтрольными финансовых учреждений. 1 декабря была проведена реквизиция 150 000 тыс. руб. из Госбанка, которой руководили члены ВРК А. С. Моисеев, Н. И. Григорьев, Н. П. Павлуновский и П. Карпусь. Они с 12 дружинниками явились к управляющему банком, который категорически отказался сдать дела. Охрана, как выяснилось, оказалась весьма кстати. За время спора слух о прибытии отряда распространился по окрестностям, и двор рядом Госбанком заполнила возбужденная толпа, запрудившая вскоре всю Большую Московскую улицу от Митрофановского монастыря до Кольцовского сада, которая явно намеревалась разгромить Госбанк и спасти свои сбережения. Из исполкома пришлось вызвать подкрепление в виде полусотни дружинников и отряда кавалерии с пулеметами, которые предупредительными выстрелами разогнали собравшихся. Только после этого отряд ВРК без особого сопротивления занял акцизное управление и казначейство неподалеку. У занятых банков немедленно были выставлены караулы из числа эвакуированной команды солдат [32].

Конфискация вызвала бурное возмущение оппозиции в городе, да и в Совете повлекла острые споры, так как была не согласована с исполкомом. Последний настаивал на том, что несогласованное решение является исключительно самовольством отдельных лиц, а члены ВРК оправдывались сложившимися обстоятельствами. По итогам собрания, состоявшегося в тот же день, исполком победил, реквизиция была осуждена, и было постановлено вернуть деньги и ограничиться вводом в банк комиссара. На следующий день исполком постановил в ближайшее время ликвидировать ВРК и передать власть Совету, а все общие вопросы решать на совместных заседаниях. ВРК был ликвидирован уже 8 декабря с разделением исполкома переизбранного Совета на отделы [33].

Вообще в обстановке строительства новой системы управления власть сама страдала из‑за постоянной несогласованности сил, /21/

32. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 17; Д. 536. Л. 12–13; Воронежский телеграф. 1917. 2 декабря. № 235; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 10. Л. 342.
33. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 36–37об., 38, 41, 43.

в том числе и охранных. Были случаи, когда дружинники арестовывали стоявших на охране города солдат за отсутствие документов, и их приходилось отпускать из заключения юридическому отделу [34]. Но особенно часто дружина конфликтовала с милицией, состоявшей в основном из лиц, поступивших туда еще при Временном правительстве. Видимо, жестокая конфронтация, доходившая до угроз и терроризирования дружиной милиционеров, равно как и их сомнительный состав, привели к тому, что ВРК и Совет не решились подчинить дружину милиции. Двусмысленное поведение дружины в связи с вопросом об оплате привело к тому, что тогда же, в решении от 5 декабря, исполком решил поручить план ее реорганизации в рабочую милицию согласно декрета Совнаркома, для чего дружину необходимо было разоружить. По плану, оглашенному 14 декабря. От дружины оставался для дежурства при Доме народных организаций лишь отряд из 11 человек — 1 члена руководства дружины и «10 боевиков». Список дежурных членов надо было составлять отдельно каждое утро. Дружину решено было заменить Красной гвардией из рабочих, набираемых по всем заводам по рекомендациям рабочих комитетов и партийных организаций. Как было указано в постановлении, во всех случаях неисполнения дружинниками постановлений Совета, «последний апеллирует общему собранию названного завода[,] предлагая выкинуть с завода неподчиняющегося» [35]. Вопрос о Красной гвардии обсуждался и на 1‑м Воронежском губернском крестьянском съезде, который проходил в Воронеже 28–31 декабря 1917 г. Он утвердил формирование дружин и на селе. Оружие Красной гвардии было решено выдавать через военно-административный отдел Совета [36].

Принять данные постановления оказалось гораздо легче, чем воплотить их в жизнь. На практике они так и не были реализованы. Изъятые деньги фактически остались у исполкома, поскольку взять средства было больше неоткуда. Вскоре большевик И. А. Чуев, бывший в Петрограде, привез около 100 тыс. руб. от Совнаркома, что позволило погасить две трети суммы. А уже в начале января 1918 г. Совет постановил взять снова 150 тыс. руб. и «употребить на удовлетворение нужд», невзирая на возможное проти-/22/

34. ГАВО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 2. Л. 10, 33.
35. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 38, 41, 43.
36. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 9–11.

водействие [37]. Более того — с занятием банков большевики начали формировать небольшие банковские дружины для их охраны. Это задача была возложена на комиссара финансов Н. П. Павлуновского.

Роспуск боевой дружины и создание Красной гвардии, очевидно, тоже не удались. Воронеж оказался вблизи от формирующихся фронтов контрреволюции — территории отпавшей Украины и Всевеликого войска Донского. Воронеж стал промежуточной базой для красногвардейских отрядов, шедших на Дон и Украину. Прифронтовая обстановка требовала решительных мер. В конце декабря власти ввели военное положение. Одновременно 20 декабря 1917 г. в Воронеже состоялось общее собрание командиров, комиссаров, представителей комитетов войсковых частей гарнизона, ВРК и губкома партии. На нем был организован штаб управления 1‑й Южной революционной армии под командованием левого эсера Г. К. Петрова — начальником штаба стал А. С. Моисеев. Штаб армии должен был заниматься формированием отрядов Красной гвардии и охраной территории Воронежской губернии от калединцев. На калединский фронт из Воронежа были посланы вооруженные отряды под командованием Н. К. Шалаева, в основном из 5‑го пулеметного полка и красногвардейцев-добровольцев [38]. Позднее к ним добавились новые. Значительная часть власти в итоге перешла к занимавшемуся охраной города военно-административному отделу исполкома, в то время как Совет смог заняться распространением своего влияния и ликвидацией старых учреждений только в январе — феврале 1918 г. Лишь 25 января Совет издал объявление о наборе в Красную гвардию на следующих условиях: «50 р. в мес. жалования при готовом содержании и обмундировании и семейное пособие 100 р. в мес.» [39].

Видимо, весь наиболее подходящий состав имевшихся в городе рабочих и солдат гарнизона был в итоге выделен на фронт, а оставшиеся силы быстро разложились и потеряли боеспособность. Попытка в этих условиях набрать постоянную Красную гвардию не удалась. М. А. Чернышев вспоминал, что она была крайне мало-/23/

37. Известия Воронежского Совета. 1917. 24 декабря. № 16; ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 7.
38. Габелко Е. И., Фефелов В. М. Указ. соч. С. 21.
39. ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 492. Л. 26.

численна и состояла в основном из необученных учащихся. Он же вспоминал трагикомический случай, когда штаб Красной гвардии был разгромлен и занят в пьяном виде профессиональным грабителем по кличке «Сенька Мопс», который, разогнав сотрудников, там же и уснул. Как ни скупы воронежские данные за рубеж 1917–1918 гг., один этот пример показывает слабую боеспособность местной Красной гвардии. Так или иначе, фактически боевая дружина продолжила свое существование. Впрочем, в связи с тем, что она несколько раз выделяла отряды из своего состава по 100–200 чел. на фронт, в городе оставался, по словам Чернышева, «один штаб» [40].

Параллельно власть испытывала попытки контрреволюции дестабилизировать положение путем провоцирования беспорядков, в подавлении которых дружина активно участвовала. Уже в начале декабря положение в Воронеже было далеко от спокойствия: началась забастовка дворников, в пулеметном полку начали распространяться антисоветские прокламации, в губернии шли погромы винных складов [41]. Вскоре обстановка вынудила разоружить кадетское училище, откуда производился обстрел неизвестными, видимо, рассчитывавшими спровоцировать разгром винного склада, где как раз пришлось разоружить разложившуюся охрану [42]. В начале января в связи с рождественскими праздниками порывался разгромить склад и совершенно разложившийся 5‑й пулеметный полк. Дружина по распоряжению Совета несколько дней занималась уничтожением спиртных запасов в городе, а полки гарнизона были официально распущены [43]. Только такими мерами удалось предотвратить угрозу пьяных погромов, захвативших в это время всю губернию.

Другим опасным событием был бунт у Митрофановского монастыря. Еще до революции в нем расположился приют инвалидов. После Октября он признал новую власть и вскоре был вооружен для самоохраны. После декрета об отделении церкви от государства в Совете родились планы открыть для инвалидов школу в монастыре с выселением части монахов. В связи с реквизицией банков и поведением инвалидов, начавших заранее выбрасывать /24/

40. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 10; Два архивных документа. С. 64.
41. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 2. Л. 22–22 об.
42. ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 511. Л. 2.
43. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 9–10; Д. 536. Л. 42.

мебель из монастыря, церковники быстро взбудоражились. События стали нарастать как снежный ком. 24 января 1918 г. при попытке комиссара Воронежского Совета Зайцева описать имущество монастыря, куда он пришел в сопровождении красногвардейцев, его избила толпа монахов и собравшихся женщин. Только подоспевшие милиционеры предотвратили расправу. В тот же день началась активная агитация и распространение слухов среди верующих о готовящемся закрытии церквей и отобрании икон и мощей. Состоялся митинг в монастыре, который разогнала дружина, возвращавшаяся с похорон Н. К. Шалаева. По словам Чернышева, на этом митинге уже было несколько избитых и даже убитых инвалидов. Уже на 26 января был объявлен крестный ход в защиту церкви. После колебаний ВРК разрешил его, поверив заявлениям церковников, что он сделан для успокоения верующих, но вскоре стало понятно, что под прикрытием крестного хода явно готовится погром. В связи с этим срочно были приведены в боевую готовность патрули боевой дружины — для мобилизации рабочих ее руководители лично выехали на предприятия и в жилища. Параллельно исполком выпустил успокоительное воззвание в газете: «Не верьте тому, что мы запрещаем крестный ход. Мы только предлагаем сохранить полный порядок и не слушать тех, кто под маской религии хочет устроить кровавый погром. Спокойствие, граждане! Мы стоим на страже общественного порядка и безопасности» [44].

Крестный ход, фактически превратившийся в политическую демонстрацию, был весьма многочисленным — до 5 тыс. чел. Однако Совет успешно мобилизовал вооруженных рабочих и повел их вместе с милицией по бокам шествия в качестве «охраны». Это, видимо, дало результат — хотя демонстранты проходили мимо губисполкома, телефона и телеграфа, напасть на них они не решились и шли с относительным спокойствием. Однако провокацию все же предотвратить не удалось. К 11 час. крестный ход подошел к Митрофановскому монастырю. Там демонстранты неожиданно ворвались в помещение инвалидов, жестоко их избили и забрали 30 винтовок, после чего повели наступление на совет-/25/

44. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 14; Дунаев В. Н. Борьба духовенства против проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства (на материалах Воронежской и соседних губерний) // Из истории Воронежского края. Труды Воронежского государственного университета. Т. 64. Воронеж, 1966. С. 118.

ские учреждения, избивая на пути советских работников и красногвардейцев. К месту происшествия срочно подскакали руководители дружин Чернышев, Непомнящий и Соболев, которые тут же были стащены с лошадей и сильно избиты. Группа погромщиков скрутила их и повела для линчевания по улице. Соболеву, однако, удалось сбежать от погромщиков в здание следственной милиции, где он под ее вооруженной защитой срочно вызвал помощь. Прибывшие отряды разогнали толпу. После этого был произведен обыск в монастыре — в каждой келье было найдено по несколько винтовок и еще 10 штук в самом соборе. На колокольне и в архиерейском здании были найдены еще винтовки и несколько пулеметов [45].

Всего в результате столкновения было ранено и избито 12 человек. На дворе монастыря нашли изуродованный труп дружинника. При разгоне толпы было захвачено около 70 чел. погромщиков. Обращает внимание, что они действовали уверенно и организовано — у них даже имелись белые нарукавные повязки для опознания друг друга. Дружинники настроены были убить всех арестованных на месте, но все же по приказу Чернышева их сначала отвели в гостиницу «Бристоль», где располагался военно-административный отдел, чтобы специально упрекнуть умеренное руководство города. После ожесточенных споров с членами исполкома последние с неохотой разрешили расстрелять пленных, что и было сделано [46].

Видимо, в связи с поспешным расстрелом, так и остался невыясненным вопрос, кто собственно был непосредственным инициатором этого заговора — даже в воспоминаниях участников это не освещено. Ясно лишь, что он сложился в церковных и обывательских кругах, близких к черносотенству. Судя по всему, участвовали в демонстрации сплошь антисоветские слои — офицерство, купечество, обыватели — в частности, захвативший в плен М. Чернышева расстрелянный в итоге погромщик оказался приказчиком магазина. Особенно много среди толпы было студентов и семинаристов. Страсти разжигал и находившийся в толпе городской голова Н. А. Андреев. В советской литературе сохранились упоминания, что боевой отряд для провокации был сформирован /26/

45. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 14; Д. 507. Л. 3 об. — 4.
46. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 15–18; Дунаев В. Н. Указ. соч. С. 119.

из учащихся духовной семинарии, а инструкции ему давал священник Александровский [47].

Нетрудно понять, что этот вооруженный мятеж еще больше разжег взаимную ненависть в городе и ожесточил дружинников. Чтобы выместить ярость, они позднее избили в подвале Дома народных организаций нескольких учеников Воронежского среднетехнического училища, захватив их, когда те катались на салазках с Жандармской горы [48]. Охваченные ненавистью, Чернышев с дружинниками даже вознамерились разогнать городскую думу, несмотря на нежелание ВРК. Эта попытка окончилась, однако, ничем. По словам Чернышева: «Мы лазали ночью по Городской думе, не зная там ходов, никого не нашли». Тогда из думы дружина отправилась в типографию правых эсеров, где разогнала охрану, выставила посты и разбросала шрифты. После жалоб правых эсеров в исполком и долгого спора с Чернышевым исполком все же открыл типографию, чтобы впоследствии закрыть ее через несколько месяцев уже «организованным путем» [49]. Множество других подобных примеров говорит о том, что дружинники постоянно конфликтовали с местной милицией и даже ревкомом и Советом, часто выступая за жесткие методы борьбы и репрессий против врагов.

Втягиванию дружины в разворачивание террора способствовало и их использование как карательной силы при подавлении бунтов и беспорядков на местах. Как показывают разрозненные данные, в основном отряд высылался на места по железной дороге в количестве нескольких десятков человек, а потом передвигался на автомобилях. Нередко его поддерживал броневик военного отдела. В таком составе отряды проводили подавления, обыски, аресты. Подробных сведений о поведении дружинников во время подавления бунтов не сохранилось. Впрочем, установлено, что перевес силы явно провоцировал отряды на своеволие — в документах регулярно упоминаются угрозы, избиения и факты мародерства. Так, в с. Графском несколько дружинников зашли на свадьбу в дом жителя Ф. Р. Гриднева, вынудили его отдать им еду и самогон, после чего напились, угрожали хозяину оружием и хотели убить его соба-/27/

47. Дунаев В. А. Указ. соч. С. 118.
48. Два архивных документа. С. 16.
49. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19.

ку, а под конец начали стрельбу в селе, из‑за чего местные крестьяне их избили и сдали в волостное правление. Вскоре из города прибыла куча дружинников, которые освободили товарищей из‑под стражи, а Гриднева привезли к себе и очень сильно избили [50]. В другой раз, когда в Землянске убили продкомиссара Чусова, приехавший в город на двух автомобилях отряд из дружины под руководством Соболева арестовал священника, хоронившего убитого, заставил его отрыть тело и даже угрожал сжечь его дом. В с. Хвощеватка, которое разграбило имение и скот, дружинники угрожали крестьянам броневиком. Об этих случаях рассказывали на вечерах воспоминаний сами дружинники. М. А. Чернышев не отрицал это, хотя предпочел напомнить: «Мы отметили факты, когда дружина нападала сразу террористически и отметили факты, когда она убеждала и крестьян, и рабочих, и солдат» [51].

Помимо патрулирования, охраны, проведения силовых акций, арестов, подавления беспорядков одной из важнейших задач дружины было разоружение проходящих через город военных эшелонов демобилизованной армии. Причем нередко буйные и неподчиняющиеся никаким властям эшелоны представляли собой серьезную угрозу для малочисленных дружин и сильно поредевшего гарнизона. Так, выехав в конце 1917 г. для подавления беспорядков и дебоширства в кавалерийском полку на ст. Лиски, отряд из 30 дружинников с 2 пулеметами и 1 орудием изъял награбленное, но тут же узнал о том, что к ним едет эшелон дезертиров. На ст. Белогорье он провел его разоружение, причем дружинникам пришлось тщательно скрывать свою численность [52]. Тогда же где‑то в середине декабря относительно успешно удалось разоружить эшелоны демобилизованных донских казаков, проходивших через Воронеж. Через месяц, в 20‑х числах января, через Воронеж из‑под Харькова проходили уже уральские казаки, с которыми договориться не получилось. Для их разоружения пришлось мобилизовать всех рабочих города. Дело дошло до перестрелки с использованием двух орудийных батарей, однако эшелоны после долгих переговоров все же пришлось пропустить [53]. /28/

50. Два архивных документа. С. 22–24.
51. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35, 37–39.
52. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 36–37.
53. Воронежская коммуна. 1925 г. 7 ноября. № 255 (1795); ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 525. Л. 21–22; Д. 520. Л. 32.

Это только наиболее крупные подобные акции, запомнившиеся современникам — а был и ряд мелких. Особенно много таких эпизодов было на ст. Графская, где производилась реквизиция продовольствия, что вызывало ярость и бунты проходящих мимо эшелонов. 7 марта на Графскую прибыл эшелон 1‑й конно-артиллерийской батареи Орловского гарнизона, который не хотели принимать. Однако пришлось подчиниться — эшелон, самовольно захватив паровоз, сам явился на станцию, лишь случайно не столкнувшись по пути с другими составами. Начальником его, как на беду, оказался некто Акиньшин из с. Желдаевка, дядя и зять которого были недавно арестованы дружинниками за воровство и избиты. Утром 8 марта нетрезвый Акиньшин с сопровождающими явился к начальнику станции и стал угрожать ему с дружиной. Вскоре он вместе со своим дядей, привезенным им из деревни, устроил агитацию среди солдат эшелона, призывая их громить Красную гвардию. К сожалению для него, дружина из 30 чел., увидев угрозу, предпочла скрыться еще той же ночью. Опасаясь беспорядков, ревком и начальник станции тоже покинули Графскую, а служащие в испуге разбежались. На станции установилось безвластие, которое, правда, не дошло до погромов. Солдаты эшелона отнеслись к призывам Акиньшина, очевидно, равнодушно, остались в вагонах и продолжили готовиться к поездке дальше.

Тем не менее, в Воронеже об этом не знали. 8 марта, когда беглецы достигли Воронежа и сообщили о бунте, военно-административный отдел послал на станцию 20 дружинников с 6 пулеметами и 1 орудием. С ними по распоряжению члена отдела, левого эсера И. С. Пляписа был послан и 4‑й летучий отряд Московского штаба Красной гвардии из Алексеевки в составе 80 красноармейцев с броневиком. Несмотря на то, что летучий отряд предлагал направить делегацию для переговоров, обозленные дружинники категорически отказались и заявили, что они распоряжаются операцией. Видимо, на столь жесткое их поведение повлиял ряд аналогичных предшествовавших инцидентов. В начале февраля отступавший с фронта «эшелон анархистов» на ст. Графской обезоружил и ограбил дружинников, некоторые были подвергнуты самосудам. А буквально за несколько дней до приезда Акиньшина отряд на Графской был разогнан эшелоном фронтовиков под командованием некого Жукова, которые разграбили склады, /29/ разбросав большую часть награбленного населению, и безнаказанно покинули станцию [54].

Выслав разведку и убедившись, что на станции тихо и артиллеристы не ожидают нападения, отряд сделал холостой орудийный выстрел и начал стрельбу. Ошеломленные артиллеристы достаточно быстро сдались. Тем не менее, в результате получасовой перестрелки пострадали и они, и подобранные ими женщины-мешочницы, которые набились в вагоны в обмен на муку. Всего в Воронеж было привезено 4 погибших и 4 раненых. Не обошлось и без фактов избиений и мародерства со стороны разъяренных дружинников, которых с трудом удалось удержать от самосудов. Позже некоторые члены дружины, не доехав до Воронежа, выгрузились из вагонов с «полными мешками и скрылись неизвестно куда». Совместная комиссия в итоге признала после разбирательства виновными в инциденте начальника дружины на ст. Графской Шеина, товарища председателя комитета Боевой дружины Воронкова, Акиньшина, начальника станции М. Грязнова и других лиц и постановила: «1. Настоящее дознание передать в Московский Революционный трибунал, для наложения на виновных наказания и 2. Обвиняемых исключить из общественных организаций» [55].

Но самым опасным эпизодом в этом ряду был т. н. «мятеж анархистов» прибывших с фронта в апреле 1918 г. красных военных частей из‑под Харькова. Этому предшествовала целая череда событий. Еще 24 марта группой воронежских анархо-коммунистов на броневике, с гранатами и оружием была занята гостиница купца Д. Г. Самофалова. От него анархисты угрозами получили 25 000 руб., начали незаконные обыски и грабежи. В тот же день группа анархистов и безработных заняла помещение воронежского клуба оппозиции — кафе «Чашка чаю», которое было объявлено клубом безработных. Вооруженные анархисты забрали у казначея 4 566 руб., заставили выдать служащим заработок за март и ничего не пожелали слушать о том, что деньги от дохода кафе и так идут «в пользу нуждающихся». В итоге 26 марта анархисты были разогнаны рабочей дружиной с двумя орудиями, а часть их арестована [56]. Несмотря на более поздние утверждения, что ви-/30/-

54. ГАВО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 18. Л. 22 об; ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 460. Л. 28–29.
55. ГАВО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 18. Л. 18–23.
56. Воронежский телеграф. 1918. 24 (11) марта; 26 (13) марта.

новные были расстреляны, Совету пришлось ограничиться «высылкой» виновных на фронт, что ярко показывает, насколько он в данный момент владел обстановкой [57].

Постепенно в город прибыли эшелоны разбитой на Украинском фронте и разложившейся «армии» Г. К. Петрова. Бронечасть из 8 броневиков и ряда автомобилей заняла пути на Курском вокзале, кавалерия разместилась в Мариинской гимназии, а пехота — в здании духовной семинарии. 10 апреля III съезд Советов губернии признал необходимой ратификацию Брестского мира, по которому советские части разоружались. Это подстегнуло настроения анархиствующих фронтовиков. Уже на следующий день они фактически начали захват власти в городе. «Анархисты» захватили телеграф, окружили гимназии, расставили караулы, стали отнимать оружие у милиции, дружины и членов исполкома, занялись грабежами. Требованием их было смещение исполкома и передача власти совместному ревкому, прозванному ими «федерацией анархистов», где они дали большевикам и левым эсерам пять мест. Вдобавок губком ПЛСР явно сочувствовал настроениям мятежников, вступив с ними в активные переговоры, а левый эсер Н. И. Григорьев даже вошел в «федерацию». Объяснялись эти настроения тем, что крайне малочисленная воронежская группа анархистов, состоявшая всего из нескольких человек, оказывала влияние только на небольшую часть отрядов, человек в 250 по оценке информированного лидера левых эсеров Л. А. Абрамова. По этой причине комитет ПЛСР, который даже рассчитывал влить дружину в эту «армию», высказался за мирное разоружение, если это будет возможным. После подавления восстания он же осудил участвовавших в подавлении однопартийцев из дружины за кровопролитие [58]. Однако вскоре в город вернулись ранее отсутствовавшие лидеры большевиков, которые быстро склонили остальных коллег к прекращению беспорядков.

Проблема была в неравенстве сил — на стороне анархистов было 1 200–2 500 чел. с бронедивизионом, а силы большевиков не превышали 500 человек с двумя батареями, так как основная часть гарнизона примкнула к мятежу. 12 апреля удалось достичь формального соглашения, учредив подчиненный военному отде-/31/

57. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19–20.
58. Там же. Д. 520. Л. 25.

лу «оперативный штаб войск» из 8 лиц. В ночь на 13 апреля штаб, состоявший из большевиков и лояльных им левых эсеров, собрал около 600 чел. В основном это были рабочие железной дороги и пригородов, банковская дружина молодежи и учащихся, мелкие военные отряды. После обстрела из двух орудий, который навел полную панику на дезорганизованные эшелоны и отряды в занятых зданиях, они разоружили анархистов [59].

Стоит обратить внимание, что если для подавления февральского бунта удалось мобилизовать до 3 000 рабочих (оценка И. Т. Соболева), то теперь это число было вшестеро меньше. Среди прочих объективных обстоятельств, возможно, сыграло роль отсутствие единства среди дружинников, часть которых состояла из левых эсеров, как это видно, близких по настроению к мятежникам. Как показывают обсуждения современников, послеоктябрьский период в Воронеже характерен постепенной эволюцией воззрений рабочих. Значительная часть из них стала постепенно выходить из‑под влияния левых эсеров в сторону большевизма или вовсе аполитизма. Несмотря на это, в дружину приток левых эсеров даже немного усилился. Тем более что и без того немногочисленные большевики были в основном отозваны из дружины на более важные посты. В итоге в основном современники утверждали, что большинство в ней принадлежало беспартийным и левым эсерам [60].

Решение о подписании Брестского мира повлияло и на дружинников. Того же 10 апреля общее собрание дружины выделило «временный военно-боевой партизанский комитет» из 4 лиц во главе с М. А. Чернышевым [61]. На него возлагалась задача организации из членов дружины партизанского отряда на случай оккупации Воронежа немцами. После подавления анархистов комитет развернул свою работу — стал собирать оружие, продовольствие, подготовил обоз, провел опрос с помощью анкет рабочих дружины, готовых остаться для продолжения борьбы. Отобранный в итоге наиболее стойкий резерв получил название «особой ро-/32/

59. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 19–27; Два архивных документа. С. 66–69; Разиньков М. Е. «Восстание анархистов» в Воронеже в 1918 г. // Гражданская война в регионах России: социально-экономические, военно-политические и гуманитарные аспекты: сборник статей. Ижевск, 2018. С. 460–470.
60. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 35.
61. Комаров А., Крошицкий П. Революционное движение. Хроника. 1918 г. (Губернии Воронежская и Тамбовская). Воронеж, 1930. Т. 1. С. 59.

ты». В связи с тем, что опасность немецкой оккупации отпала, «особая рота» была лишена военного назначения и стала выполнять при комитете роль «летучего отряда», занимаясь выполнением его поручений. Состояла она из 15 человек, подчинявшихся лично Чернышеву [62].

Однако вместо того, чтобы стать надежной частью в руках власти, получилось наоборот — «летучий отряд» достаточно быстро разложился вместе с руководством дружины. Все это было только развитием и без того нездоровых тенденций, которые сопровождали послереволюционный период существования дружины. Подробнейший отчет об этом в 1919 г. был составлен в июне 1919 г. следователем 2‑го района Воронежа, служащим губернского ревтрибунала А. Я . Морозовым. По нему, личный состав дружины, в основном ее комитет и «особая рота», отметился рядом нерегламентированных реквизиций, грабежей и избиений, неподчинений распоряжениям следственных и исполнительных органов и даже убийствами. Обо всем это было доложено со всеми подробностями и нередко эмоциональными оценками — видимо, доклад дал возможность следственной комиссии высказаться, наконец, о давно наболевшем вопросе конфронтации с дружинниками.

Правда, большинство убитых, перечисленное в докладе (около 30 из 38), относится к профессиональным уголовникам и бандитам. Сложная криминогенная обстановка, сложившаяся в городе уже после Февраля, подтолкнула вооруженных дружинников к самым жестоким мерам в этом направлении. Сам М. А. Чернышев на собраниях в 1927 г. говорил об этом без обиняков: «Пришлось вести боевой дружине борьбу с хулиганством и бандитизмом. Однажды пришли и говорят, что где‑то в городе, за Кольцовским сквером собрались несколько рецидивистов и выдавали себя за солдат, грабят магазины. Мы решили в ту же ночь сделать облаву. В эту облаву… рецидивисты были собраны и тогда в первый раз красный террор, как рецидивистам, так и контрреволюционерам в Воронежской губернии был объявлен именно рабочей боевой дружиной, хотя на этот террор Революционный Комитет нас не благословлял, ни Исполнительный Комитет и никто. Получилось стихийно: нужно это сделать, делали» [63]. /33/

62. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 44; Два архивных документа. С. 5–15.
63. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 9.

Нельзя сказать, чтобы претензии дружинников не имели оснований — методы, которые использовали для борьбы с преступностью в 1917 г., были совершенно недостаточны. Так, 17 ноября новый комиссар по уголовным делам Садковский пожаловался ВРК, что арестованные взломщики, грабители и уголовники с огнестрельным оружием регулярно избегают ответственности. Их часто либо отпускали из‑за отсутствия улик, либо отправляли по месту приписки. Считая это наказание слишком мягким, Садковский предлагал наказывать виновных тюрьмой на срок от 3 до 6 месяцев — никак не объясняя, кто их должен осуждать [64]. Насколько можно судить, малочисленный и часто не слишком квалифицированный состав милиции плохо препятствовал преступности. Уголовная милиция тоже долго действовала без контроля следственной комиссии Народного суда, не давала ей отчетов, применяла на арестантов давление в виде бессрочного пребывания под стражей ради дачи показаний, а может быть, и взяток. Да и сам следственный аппарат был, по словам ревизора, «лишен [возможности] физически быстро и в самом корне пресекать преступления» [65]. Показательный пример подобных рассогласованных действий. В марте 1918 года и. о. комиссара милиции Московской части города М. Закосарецкому пришлось оправдываться юротделу за частную записку в пользу арестованного дружиной рабочего И. М. Иванова, которого он знал «за человека честного, осторожного в своих словах и спокойно-уравновешенного». Как выяснилось из справки, данной дружиной, «честный» И. М. Иванов был несколько раз арестован за кражу, взлом и разбойное ограбление, поэтому и был арестован по подозрению [66].

В итоге дружина негласно взялась за беспощадное истребление преступников, невзирая на формальности. Например, одно время в Воронеже нашумело убийство семьи пекаря Сердобольского. Уголовная милиция арестовала подозреваемого в убийстве известного уголовника Ваську «Ростовского», которого препроводила в юридический отдел. Оттуда он был переведен в военно-административный отдел, где над ним был устроен «военно-полевой суд». Допросов над ним не проводилось, и расстрел свершился на /34/

64. ГАВО. Ф. Р-2393. Оп. 1. Д. 8. Л. 125–128.
65. ГАВО. Ф. 36. Оп. 11. Д. 29. Л. 32 об. — 33 об., 31.
66. ГАВО. Ф. 36. Оп. 2. Д. 7. Л. 58–69 об.

основании материалов, собранных уголовной милицией. Так в итоге были убиты несколько известных рецидивистов, воры и мошенники, грабители и вымогатели. Допросы с них практически не снимались, приговоры не составлялись, обоснованное расследование их деяний не проводилось. Расстреливались арестованные, как правило, на Чернавском мосту или в Летнем саду, после чего трупы выбрасывались сразу на Мало-Дворянскую улицу. Часто убийства обосновывались дружиной «попыткой к бегству». Нередко трупы обирались, а отнятое исчезало бесследно. Юридический отдел в большинстве не смог установить личностей убийц и хоронил убитых без вскрытия. Один раз, как утверждает следствие, Чернышев лично подделал подпись арестованного. Убийства уголовников, по тем же данным, проводились при поддержке главы уголовной милиции Рынкевича, который неоднократно устраивал у себя попойки с Чернышевым и Иенне, где и решались вопросы об истреблении преступников по специальному списку. Именно так был пойман бандит Контрим, которого в итоге дружинники расстреляли за убийство Сазонова [67]. Данные действия были фактически неподконтрольны Ревкому, и потому он, несмотря на жалобы, закрывал на них глаза, что впоследствии Чернышев толковал как одобрение: «На другой день Революционный Комитет действия эти оправдывал. Не было случая, чтобы действия эти у него встречали возмущение по адресу боевой дружины» [68].

Кроме уголовников несколько человек были убиты дружинниками в результате буйства или из личной мести. Так, по данным следствия, дружинниками был убит ненавидимый рабочими железнодорожник И. М. Блинков, которого подозревали в связях с охранкой, студент С. В. Малюков за то, что он был сыном жандарма и еще некоторые личности. Особенно много данных было собрано об убийстве мастера паровозоремонтных мастерских А. Е. Ярового. В конце 1917 г. в результате долгого разбирательства с правлением ЮВЖД он был уволен по требованию рабочих, у которых из‑за его политики снижались заработки. Не смирившийся Яровой в ответ начал борьбу за право остаться на предприятии, что привело к нескольким попыткам покушения на него. В конце концов, его тело было найдено на улице с невнятно со-/35/

67. Два архивных документа. С. 14–15.
68. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 10.

следствие пыталось возложить и на Чернышева [69]. Оставшиеся несколько убитых в основном погибли от шальных пуль в перестрелках дружинников с мешочниками и анархистами, при попытке к бегству, пали жертвами личных конфликтов с дружинниками или подозревались в том, что убиты ими.

Ожесточение дружинников, как и ранее, отчасти объяснялось обострением обстановки. К весне 1918 г. они уже пережили достаточно много актов борьбы: попытки бунтов в городе, развитие преступлений, покушения, погромы, отдельные акции нарождающегося подполья. К тому надо добавить события и в провинции, свидетелями которым была дружина. Так, в марте 1918 г. в сл. Тишанка Бобровского уезда был убит комиссар продовольствия Шевченко. Выехавшая для ареста главы Бобровского Совета М. П. Щербакова дружина была неожиданно вынуждена вступить в перестрелку с отрядом красногвардейцев Бутурлиновки и Боброва. В конечном итоге тот был арестован, доставлен в Воронеж, но избежал ответственности и позднее сбежал к махновцам [70]. Тогда же 13 марта 1918 г. в уездном городе Бирюче было совершено покушение — стреляли в товарища председателя Совета Шапченко. Организовано оно было группой лиц по сговору, планировавших уничтожить всех членов Совета. Арестованные были отправлены в Воронеже. Правда, производившие предварительное следствие чиновники успели к тому времени сбежать, а некоторые арестованные, судя по материалам дела, были виновны лишь в недоносительстве. Поэтому собрание Совета после выслушивания обстоятельств дела решило собрать следственный материал и просить Воронеж о приостановлении рассмотрения дела [71].

Тем не менее, виновные, насколько можно судить, были расстреляны вскоре после приезда в Воронеж по настоянию дружины. Сам Чернышев вспоминал это так: «Мы послали туда товарищей и притащили оттуда трех мельников, одного студента, одного попа, еще многих, всего 18 человек, но эти люди были главные. Мельники давали деньги, студент производил расстрел Ревкома. Когда их привезли, наш суд, скорый и правый, решил их расстре-/36/

69. Два архивных документа. С. 30–38.
70. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 538. Л. 4.
71. ГАВО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 21. Л. 75–76; Ф. 10. Оп. 1. Д. 39. Л. 10 об.

лять. И они были расстреляны, а донесли об этом уже после» [72]. Стоит отметить, что Чернышев в своих воспоминаниях неоднократно подчеркивал, что дружина лично начала террор против врагов революции в связи с острым положением — и получала одобрение рабочих и властей: «Когда политические осложнения пошли глубже, когда начали уничтожать наших товарищей, как, например, в одном сельсовете вырезали 5 человек, тогда боевая дружина стала на путь красного террора. С этот момента мы взялись за контроль до тех пор, пока не оформилась наша Чека» [73].

Однако помимо «объективных» условий, которые привели к террору, дружина отметилась и рядом корыстных преступлений, которые скрупулезно перечислены следствием в 1919 г. и которые удостоверяют ее разложение. По этим данным, в дружине процветали грабежи, маскируемые под реквизиции. Регулярно комитетом дружины устраивались облавы на магазины или склады, в которых отнимались сукна, форма, продовольствие, имущество, а сведения о реквизированном Совету подавались крайне нерегулярно и неохотно. В июле 1918 г. дружинники несколько раз совершали налет на общественные собрания, где шли карточные игры, и отнимали деньги себе. Всем реквизированным заведовал член комитета Н. В. Кряжев, у которого потом нашли большой склад муки, одежды, драгоценностей и тому подобного. Также под видом реквизиций и борьбы с самогоноварением устраивался грабеж спиртного. Кроме того, в 1917 г. во время ликвидации винного склада дружинники расхищали спирт. Насколько можно судить по этим сведениям, в основном преступления совершались разложившимся штабом дружины и его «особым резервом», в то время как основной личный состав дружинников отметился в них гораздо слабее. Так, по тем же данным, в штабе дружины процветали избиения: арестованных били нагайками, рукоятками револьверов, резиновыми палками, кулаками и т. д. Особой жестокостью отличался член комитета, активный член дружины с первых дней ее основания дружины Светлицкий, который часто пил и в конце концов при расформировании дружины застрелился [74]. С неохотой /37/

72. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 39, 42. По сведениям Морозова, расстреляно было только трое из этой группы. См.: Два архивных документа. С. 16.
73. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 526. Л. 20.
74. Два архивных документа. С. 9.

и скупо, но факты разложения дружины признавали в выступлениях и воспоминаниях и Чернышев, и некоторые другие свидетели.

В начале июня была создана Воронежская ЧК, которой предполагалось передать управление всей вооруженной силой, кроме армии — милицией, дружиной и банковскими отрядами. На практике, по воспоминаниям Чернышева, дружина так и осталась автономной, а ЧК, у которой имелись собственные военные отряды, переняла ее функции: «Наблюдение за контрреволюционной деятельностью, подавление восстаний и другие функции стали отмирать. Вместо нас стали выезжать товарищи из Чека. до некоторой степени от безделия среди наших товарищей появилось некоторое колебание, некоторое разложение». Дружина, в которой осталось около 140 чел. двухсменного состава, постепенно изживала сама себя и фактически потеряла свое значение с укреплением Совета летом 1918 г. Непосредственным толчком к ее ликвидации послужил мятеж левых эсеров в Москве. Он вызвал ожесточенные споры в организации левых эсеров Воронежа, где уже наметился раскол по поводу вопроса блокирования с большевиками. На общем собрании дружины рабочие проголосовали за исключение из своего состава поддерживающих восстание в Москве левых эсеров. По воспоминаниям М. А. Чернышева, отход от левых эсеров в дружине стал намечаться уже после их двусмысленного поведения в ходе мятежа анархистов. Если верить ему же, некоторые лидеры левых эсеров даже пытались склонить дружину к восстанию и даже якобы однажды вызвали ее по тревоге от его имени. По его словам, после жесткого разговора с левыми эсерами на кабельном заводе, он, угрожая своими вооруженными спутниками, убедил Абрамова отказаться от этих планов, а потом доложил об этом исполкому. Сам Абрамов, впрочем, это впоследствии категорически отрицал [75].

Так или иначе, после убийства Мирбаха М. А. Чернышев действительно публично отказался от связи с событиями в Москве и заявил, что готов подчиниться любому приказу исполкома. Тем не менее, собрание Совета решило временно отстранить его от командования как левого эсера. По факту опасения внушала на тот момент не сама дружина, а именно бесконтрольная и разложившаяся верхушка отряда, которая к тому времени, судя по всему, уже не поддерживала тесных отношений с местной организа-/38/

75. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 29–31.

цией ПЛСР. 11 июля глава военного отдела И. А. Чуев именно так заявил исполкому: «Охарактеризовав дружину, как самодовлеющую организацию, ничего не делающую и никому не подчиняющуюся, более того, отрицательно относящуюся к исполнительному комитету, докладчик приходит к заключению, что дружину следует ликвидировать». Решение было принято без прений [76].

Чернышев вспоминал, что разоружение было проведено резко и без сопротивления: «Был целый ряд совещаний, все знали, что выступать никто не собирается, одним словом, расходиться было пора, потому что нашими функциями занялись правильно-организованные учреждения как Чека» [77]. Доклад следствия в 1919 г., говоря о том же, рисует более драматичную картину. 10 июля Чуев зачитал дружине телеграмму от Московского комиссариата с приказом о ее разоружении и предложил заменить Чернышева. И если основной состав встретил приказ спокойно, а коммунисты постановили выйти из дружины после дня выплаты жалованья, то «особая рота»решила защищаться до последнего. Так как Чернышев сложил полномочия, 11 июля на перевыборах комитета начальником дружины стал большевик И. Т. Соболев, который на следующий день высказался Чуеву в том духе, что сам встанет у пулемета, а дружину не сдаст. Назавтра на чердак Дома народных организаций комитетом были перенесены два пулемета и боеприпасы, а Чуев получил известие, будто комитетчиками обсуждается покушение на его жизнь. Впрочем, комитет вскоре одумался, и на следующий день все оружие вернулось обратно, после чего здание было оперативно окружено военными, и дружина разоружена окончательно. Военный комиссариат получил ее имущество — 18 пулеметов, 500 винтовок, грузовик, мотоцикл, 10 лошадей и пролетку. Дружинникам оставили личные револьверы и выдали немного продовольствия [78]. Видно, что большая часть дружины действительно была в недоумении от резкого разоружения, вызванного поведением разложившегося комитета и «резерва». Дружина была расформирована. Небольшая часть рабочих вернулась на заводы, часть была организована в продотряд, тут же отправленный на фронт, часть — в кавалерию. /39/

76 Воронежский Красный листок. 1918. 10 июля. № 15; 14 июля. № 18.
77. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 31.
78. Два архивных документа. С. 17–18.

Коротко остановимся и на символике дружины. Дружинники, как и многие другие полупартизанские формирования, явно стремились выделить себя. Правда, при Временном правительстве дружина, похожа, вообще не имела отличий. Единственный раз, когда она надела их — на похороны Сазонова в июле 1917 г. Это были белые нарукавные повязки с черной надписью «Воронежская Рабочая Боевая Дружина», специально изготовленные для церемонии [79]. В дальнейшем, судя по редким фотографиям, дружина носила в основном обычную военную форму, возможно, с красными повязками. Есть сведения о других деталях: «Кроме того, у Соболева было много разной одежды — форменного военного образца и штатской. Иногда он одевался в кожаную тужурку, а иногда в матросскую форму. Однажды Дружиной было реквизировано много красного сукна, из которого главари Дружины наделали себе гусарские костюмы с желтыми жгутами» [80]. Милитаризм дружины подчеркивает то, что печать его комитета имела в центре перевернутый револьвер. Сохранился даже текст песни дружины, написанной дружинником В. Котовым. Малограмотная и нескладная, она, однако, представляет интерес как источник, поскольку в ней подробно описана боевая служба дружины: служба при штабе и высылка отрядов на автомобилях для разоружения противников [81].

Прежде чем перейти к выводам, следует учитывать несколько обстоятельств. Во-первых, поведение дружины вовсе не было чем‑то исключительным на фоне событий в Воронеже и тем более в стране. Аналогичные негативные тенденции имели место среди практически любой вооруженной силы. В частности, события в Воронеже удивительно напоминают события в Ижевске, где в апреле 1918 г. захватившие власть в Красной гвардии эсеры-максималисты, пользовавшиеся широкой поддержкой рабочих, разложили аналогичный «летучий отряд», отметились бесконтрольными расстрелами и реквизициями и довели дело до фактического бунта, из‑за чего их пришлось разоружать военными отрядами [82]. Во-вторых, доклад А. Я . Морозова 1919 г. — единственный пол-/40/

79. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 536. Л. 3.
80. Два архивных документа. С. 10.
81. ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 494. Л. 37.
82. Спирин Л. М. Классы и партии в Гражданской войне в России. М., 1968. С. 168–170; Жуков А. Ф. Ижевский мятеж эсеров-максималистов // Вопросы истории. 1987. № 3. С. 143–148.

ный источник о преступлениях дружины, за исключением некоторых разрозненных документов. Весьма подробный и подтвержденный другими данными, он оставляет впечатление объективной и достаточно точной работы. Но, конечно, отдельные его детали или факты могут быть неверными, тем более что предварительное следствие так и не дошло до суда. К сожалению, почти ничего конкретно не известно ни о контексте, в котором составлялся доклад, ни о личности автора, который, судя по отдельным деталям, имел с дружинниками и личные счеты на почве былой конфронтации. Бывший главный следователь Воронежской области Н. И. Третьяков, опубликовав данный доклад, отметил: «Данные, приведенные в «Докладе» А. Я . Морозова, также нельзя принимать за абсолютные в силу того, что ни полного расследования, ни судебного решения по делу дружинников не было» [83].

Мы можем лишь констатировать, что следователь был достаточно квалифицирован, чтобы собрать для компрометации дружинников обширный и объективный материал, да и по духу и воспитанию явно был им враждебен. Это видно из его анкеты, составленной для контрольного отдела губпарткомитета как раз в мае 1919 г. по ней Александр Яковлевич Морозов, 33 лет, проживавший ранее в г. Усмани Тамбовской губернии, был профессиональным юристом, судебным следователем, почетным гражданином и коллежским асессором. О службе в армии размыто сказано: «Доброволец в Черноморском флоте». В своих настроениях и деятельности А. Я . Морозов вряд ли сильно отличался от коллег. Как показывают анкеты, большинство из служащих ревтрибунала состояло из беспартийных специалистов: профессиональных юристов или бывших учащихся. Из 38 оставшихся в деле анкет о политическом сочувствии советской власти или партийности сочли нужным заявить около 10 человек [84]. Видимо, это косвенно влияло на то, что ревтрибунал часто конфликтовал с другими исполнительными органами и местными работниками в борьбе с взяточничеством, расхищениями и превратно понимаемыми мерами защиты закона и революции.

Подобная политика ревтрибунала поддерживалась руководителем юридического отдела Совета, членом РКП (б) Э. Г. Эг-/41/

83. Два архивных документа. С. 4.
84. ГАОПИВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 126. Л. 27, 18–58.

литом, но вряд ли добавляла доверия к нему со стороны партийных органов. Очевидно, при поддержке Эглита следственному делу о дружине был дан ход — и в итоге конфликт вокруг этого повлек самые серьезные последствия. Как пишет исследователь В. А. Перцев: «По постановлению Губревтрибунала были привлечены к уголовной ответственности даже отдельные члены губкомпарта (Кардашов, Литвинов, Смирнов, Олекевич) и горисполкома (Новоскольцев, Федосеев, Дмитриев, Валиков, Мацков)» [85]. Конечно, губернский партком, бывший фактическим источником власти, отреагировал на этой крайне резко. 31 июля 1919 г. на его собрании большинством голосов было решено ликвидировать ревтрибунал. Победившая резолюция члена контрольного отдела Олекевича (того самого, которому адресовались обвинения) утверждала: «В деятельности Р[еволюционного] Трибунала не видно проявления классовой линии, наоборот[,] замечается тенденция избегать резких классовых постановок» и заканчивала необходимостью передать его функции Губчека как более партийному и организованному органу. Понятно, что здесь перед нами сведение личных счетов части губернского парткома. Видимо, это не удалось в полной мере — вскоре данное решение было отменено ЦК присланной в Воронеж телеграммой [86]. Несмотря на это, деятельность ревтрибунала была приостановлена «в связи с необходимостью замены некоторых кадров суда более политически грамотными», и в знак протеста Эглит заявил о своей отставке. Конфликт закончился тем, что следственные дела членов горисполкома и губисполкома все же были изъяты из ревтрибунала и переданы на рассмотрение совместной комиссии губкомпарта и горкомпарта [87]. Сомнительно, чтобы партийная комиссия посмела бы решительно осудить своих коллег, но выяснить это не удалось — уже в сентябре Воронеж втянулся в бои с белоказаками и был ими захвачен, и вопрос ответственности членов дружины и партийных руководителей стал неактуален. Спор об их преступлениях был забыт и даже на собраниях и партийных вечерах, про-/42/

85. Перцев В. А. «Именем революции!»: из истории создания и деятельности Воронежского губернского революционного трибунала в 1917–1923 гг. // Вестник Воронежского государственного университета. Серия «История. Политология. Социология». 2008. №. 1. С. 36.
86. ГАОПИВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 126. Л. 12, 15.
87. Перцев В. А. Указ. соч. С. 36.

водившихся в 1920‑х гг. для Истпарта, поднимался в крайне осторожной форме.

Подведем итог. Историография Воронежской рабочей боевой дружины отразила в себе противоположность подходов к изучению революции. Если в советское время ее деятельность сильно идеализировали, а негативные факты замалчивали, то с их обнаружением появилась опасность впасть в обратную крайность [88]. Между тем истина посередине: члены воронежской рабочей дружины не были романтизированными борцами революции, не были и оголтелыми бандитами, чей смысл жизни заключался исключительно в насилиях и грабежах. Многие из них приняли участие в дальнейшей гражданской войне. Так, И. Т. Соболев работал в ГПУ на ЮВЖД, а потом вернулся в мастерские. Сам Чернышев вернулся на завод работать токарем, но уже через месяц его ввели в состав главного железнодорожного ревтрибунала, где он разоблачил шпионскую организацию на дороге. В октябре он был переведен товарищем председателя ЧК ЮВЖД и вступил в РКП (б). В 1919 г. он участвовал в боях на подступах к Воронежу, воевал командиром бронелетучки вместе с корпусом Буденного, освобождал город от шкуровцев и продолжал работать в ЧК до 1922 г. Впоследствии он окончил Академию железнодорожного транспорта, многие годы был директором ряда паровозоремонтных заводов и умер в 1963 г. Его именем названы улицы в Воронеже и Рамони.

Многое из преступлений дружины определялось менталитетом революционеров, настроенных на беспощадную борьбу с врагами. Многое спровоцировано обстоятельствами и логикой событий. Постоянные реквизиции, перешедшие в грабежи — отсут-/43/

88. См. по этому поводу публикации в Интернете, содержащие заметно искаженные и эмоционально настроенные пересказы доклада А. Я . Морозова и воспоминаний М. А. Чернышева: Сарма А. Воронеж в 1917‑м. Кровавая боевая рабочая дружина. РИА-Воронеж. 13 июля 2017 г.: https://riavrn.ru/news/voronezh-v-1917-m-krovavaya-boevaya-rabochaya-druzhina/ «Заупокойным богослужением у памятного креста почтили воронежцы память участников расстрелянного в 1918 году крестного хода». Сайт молодежного отдела Воронежской и Лискинской епархии: http://molodvrn.pravorg.ru/2018/02/17/zaupokojnym-bogosluzheniem-u-pamyatnogo-kresta-pochtili-voronezhcy-pamyat-uchastnikov-rasstrelyannogo-v-1918-godu-krestnogo-xoda/ А также предисловие А. Н . Акиньшина к переизданию доклада А. Я . Морозова: Два архивных документа. М., 2014. С. 120–125.

ствием централизованного снабжения и налаженного хозяйства. Убийства уголовников — сложной криминогенной обстановкой, требовавшей чрезвычайных мер. Ожесточенность дружинников в виде пыток, грабежей, буйства, своеволий, как показывает внимательное изучение данных, тоже появилась не сразу и не вдруг. Она росла постепенно, параллельно с усилением политической и уголовной борьбы в регионе, после ряда бунтов, беспорядков, покушений. В этих условиях вставал вопрос не о соблюдении норм абстрактного права, а о введении регламентированной репрессивной политики. Однако слабость власти в первый послереволюционный период, отсутствие как формализованного, так и политического влияния в дружине со стороны Совета и большевиков привело к тому, что она оказалась в руках автономного комитета из радикально настроенных рабочих. В отсутствии серьезного контроля над своей деятельностью они вышли из‑под влияния не только Совета, но даже близких им по духу левых эсеров, которые сами испытывали в этот момент кризис. Любая безнаказанность порождает своеволие. В итоге руководящие лица дружины сильно разложились, усугубив свои преступления, а вопрос об их вине фактически был закрыт со стороны партийных органов, являвшихся верховным источником власти. Это поднимает вопрос о выработке инструментов контроля и соблюдения порядка в эпоху перехода власти, который и сейчас сохраняет понятную актуальность.

Русский Сборник: Исследования по истории России / Ред.‑сост. О. Р. Айрапетов, Ф. А. Гайда, И. В. Дубровский, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, А. Ю. Полунов, Пол Чейсти. Т. XXVIII. М. : Модест Колеров, 2020. С. 7-44.