Sign in to follow this  
Followers 0

Шубин А. В. Советская помощь Испанской республике (1936-1939 годы)

   (0 reviews)
Saygo

By Saygo

Шубин А. В. Советская помощь Испанской республике (1936-1939 годы) // Новая и новейшая история. - 2016. - № 3. - С. 54-63.

Вопрос об участии СССР в гражданской войне в Испании в 1936-1939 гг. продолжает вызывать споры в историографии. Характер и размеры военной помощи оцениваются по-разному. Между тем документы позволяют довольно точно определить количественные параметры советских военных поставок республиканской Испании.

Как известно, уже летом 1936 г. началась интервенция Германии и Италии в Испании в поддержку противников Республики. Для того чтобы противостоять этому натиску, Республике срочно требовались поставки вооружений, так как испанская военная промышленность была не развита. Однако Франция и Великобритания предпочли проводить политику “невмешательства”, которую первоначально поддержал и СССР.

Уже 22 июля 1936 г. Сталин принял принципиальное решение о продаже Испании горючего по льготной цене1. Но реализация этого решения была отложена.

2 августа Франция обратилась к Великобритании и Италии, а затем ко всем заинтересованным странам, включая Германию, СССР и США, с предложением организовать режим “невмешательства” в испанские дела, полностью исключив поставку в этот очаг конфликта военных материалов. Это было бы выгодно Испанской республике, так как в августе она нуждалась в помощи меньше, чем Франко. Германия обусловила свое участие в “невмешательстве” тем, что к нему должен присоединиться СССР. Руководство СССР боялось вернуться в положение международной изоляции, а “невмешательство” становилось своеобразным клубом держав, допущенных к участию в испанских делах. Чтобы ни у кого на Западе не возникло сомнений в необходимости пустить СССР в этот клуб, 2 августа в СССР начали проходить массовые демонстрации солидарности с Испанской республикой и сбор средств ей в помощь. В этот период помощь Республике увязывалась с кампанией демократических сил в мире. Как говорилось 7 августа в докладе заместителя заведующего отделом Исполкома Коминтерна П. А. Шубина, “Гитлер и Муссолини стремятся сорвать морально-политическую и материальную помощь, которую народные массы во всем демократическом мире начали оказывать испанскому народу и его законному правительству. Нам надо спешить с этой помощью”2.

Подобные сигналы поступали руководству СССР и по линии разведки. В тот же день, 7 августа, заместитель начальника Разведуправления РККА комдив А. М. Никонов и полковой комиссар Иолк констатировали: “Судьба Народного фронта в Испании в значительной степени зависит сейчас от внешнего фактора. По соотношению внутренних сил Народный фронт имеет сейчас явные шансы на победу. Однако ввиду помощи мятежникам со стороны германского и итальянского фашизма перспективы Народного фронта значительно ухудшаются. Неполучение Мадридом существенной поддержки извне может иметь тяжелые последствия для исхода борьбы”3.

Получив предложение Франции о “невмешательстве”, заместитель наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский советовал И. В. Сталину: “Мы не можем не дать положительный или дать уклончивый ответ, потому что это будет использовано немцами и итальянцами, которые этим нашим ответом будут оправдывать свою дальнейшую помощь повстанцам”4. Советское руководство склонялось к поддержке “невмешательства”, но при этом оказывало Республике невоенную поддержку. 17 августа Политбюро постановило продать Мадриду мазут на льготных условиях5.

Между Испанией и СССР были оперативно установлены официальные дипломатические отношения, которые раньше отсутствовали, и 24 августа в Мадрид прибыл советский полпред М. И. Розенберг. Испанская сторона направила в Москву посла М. Паскуа.

15 августа 1936 г. Великобритания и Франция подписали соглашение о “невмешательстве”. 21 августа об участии в “невмешательстве” заявили Италия и Португалия, 23 августа - СССР, 24 августа - Германия. 9 сентября 1936 г. был создан Международный комитет по “невмешательству”, в который со временем вошли 27 государств. При этом, как отмечает российский историк В. В. Малай, «политическая наивность - полагать, что помощь прекратится, - не была свойственна никому из европейских лидеров, начинавших непростую игру под названием “невмешательство”»6.

Единственной страной, которая в силу своей удаленности от Германии, Италии и Японии могла помогать Испанской республике и делать это открыто, была Мексика. Президент Л. Карденас говорил в марте 1937 г.: “Нам нечего скрывать нашу помощь Испании, мы будем продолжать снабжать ее оружием”7. Современного оружия Мексика не производила, но она могла быть посредником для тайных поставок оружия из СССР.

9 августа Крестинский докладывал Сталину о подготовке закупок для Испании от имени “третьего государства” (для этого подходила Мексика)8. Однако до начала сентября, пока формировался Комитет по “невмешательству”, требовалось проверить, насколько оно будет соблюдаться Германией и Италией, и, исходя из этого, дозировать собственную помощь Республике. По мере того как политика “невмешательства” рушилась на глазах, активизировалась и работа по помощи Испании. Но Сталину нужны были гарантии. Формирование правительства широкой антифашисткой коалиции оказалось очень кстати, и коммунисты согласились войти в правительство Ф. Ларго Кабальеро. Заметим, что при формировании правительства Народного фронта во Франции коммунисты в кабинет не входили, не желая брать на себя ответственность за деятельность правительства.

6 сентября Сталин дал указание Л. М. Кагановичу изучить возможность переправки в Испанию самолетов под видом закупок в Мексике. 14 сентября по указанию политического руководства страны Иностранный отдел НКВД и Разведуправление НКО разработали план “Операции X” - отправки военной помощи Испании.

Германия и Италия, территориально более близкие, могли спокойно перебрасывать франкистам военные материалы и войска через Португалию. Португальский диктатор Салазар активно поддерживал Франко, а проконтролировать переброску нелегальных грузов через португальско-испанскую границу было практически невозможно. Более того, осенью 1936 г. полиция Бордо вскрыла контрабанду французского оружия (бомб) для Франко9.

Таким образом, транзит грузов из Германии и Италии в Португалию и дальше к Франко шел гораздо интенсивнее, чем полулегальные поставки, организованные СССР. В результате Франко получил очевидную выгоду от политики “невмешательства”. Благодаря боеприпасам и авиации франкисты стали стремительно продвигаться вперед.

Осознав, что политика “невмешательства” не способна помочь Республике, советское руководство 26 сентября приняло решение об оказании военной помощи Испании. Сделано это было не без колебаний. Еще накануне советская сторона давала понять республиканцам, что не заинтересована в эскалации конфликта и опасается расширения интервенции фашистов10.

7 октября советский представитель в Комитете по “невмешательству” С. Б. Каган выступил с разоблачением грубых нарушений соглашения о “невмешательстве” Италией, Германией и Португалией. Он констатировал, что в условиях постоянного потока помощи мятежникам, в частности, через Португалию, соглашение о “невмешательстве” фактически не действует. В случае, если оно не будет прекращено, а нарушения в Португалии не будут расследованы, СССР грозил выходом из соглашения.

Первый пароход с советским оружием прибыл в Испанию 14 октября 1936 г. (10 днями ранее советское оружие доставил испанский пароход). Помощь пришла вовремя. В октябре развернулись бои на подступах к столице Испании. 22 октября фашисты начали бомбить Мадрид. 28 октября в бой вступили советские летчики, а 29 октября - танки. Советские военные специалисты помогали в планировании операций. В ходе ожесточенного сражения 7-23 ноября республиканцы сумели отстоять Мадрид11.

Поставки по воде были связаны с большим риском, так как итальянцы развернули в Средиземном море подводную войну. В ноябре 1936 г. в результате атаки Картахены подводными лодками был поврежден крейсер “Мигель Сервантес”. Министр авиации и флота Республики И. Прието комментировал: “Мятежники никогда не располагали собственными подводными лодками”12. Сомневаться не приходилось - это было дело рук итальянцев. 14 декабря 1936 г. фашисты потопили советский пароход “Комсомол”, а к середине 1937 г. - еще два советских корабля. Более 80 советских кораблей были задержаны.

С осени 1936 г. СССР, Германия и Италия вмешивались в испанский конфликт почти открыто. Между тем СССР не собирался выходить из соглашения по “невмешательству”. Во-первых, необходимо было сохранять с таким трудом налаженные отношения с Францией - потенциальным союзником против Германии в Центральной и Восточной Европе (французы предупредили, что в случае столкновения СССР и Германии в Испании советско-французский пакт действовать не будет). Во-вторых, СССР не хотел в это время выглядеть страной, срывающей миротворческие инициативы. В-третьих, механизм “невмешательства”, как казалось, позволял хотя бы отчасти контролировать и сдерживать Германию и Италию. В действительности же фашистские державы, поняв, что французские демократы предают испанских демократов из страха перед войной и революцией, практически не стеснялись в своих действиях в Испании.

23 октября 1936 г. на заседании Комитета по “невмешательству” СССР заявил, что ввиду систематических нарушений другими странами соглашения о “невмешательстве” советское правительство не может считать себя связанным им в большей степени, чем любой другой его участник. Таким образом, СССР провозгласил, что будет соблюдать соглашение в той же степени, что и Германия и Италия, т.е. минимально.

Согласованные Комитетом меры контроля за военными поставками в Испанию, принятые 15 февраля 1937 г. при фактическом игнорировании советских предложений, касались главным образом испанских портов. При этом поставки по воздуху и через Португалию не контролировались. Это означало, что “невмешательство” было направлено прежде всего против Республики.

Обобщая в своем отчете для советского руководства ход военных действий на море, главный военно-морской советник капитан 2-го ранга В. А. Алафузов писал, что различие в положении двух сторон заключается в том, что фашистские перевозки осуществлялись на итальянских и немецких судах под прикрытием итальянского военного флота, на который республиканцы не могли напасть, а “перевозки оружия в республиканские порты производились почти исключительно на республиканских торговых судах, и уже это полностью развязывало руки фашистам... Все это привело к тому, что роли в борьбе на коммуникациях распределились таким образом, что республиканцы остались стороной, борющейся за сохранение своих коммуникаций и ни в какой мере не посягающей на коммуникации противника, фашисты - стороной, стремящейся нарушить коммуникации противника и нисколько не озабоченной защитой своих коммуникаций”13.

Итак, уже к октябрю 1936 г. стало ясно - а позднее этот факт находил все больше подтверждений, - что “невмешательство” приобрело форму умиротворения агрессора со стороны Великобритании и Франции. Правительство Народного фронта во Франции готово было оставить испанский Народный фронт на съедение фашистам. В этих условиях у Республики были лишь два союзника - СССР и Мексика, причем оба крайне удаленные от места событий. К тому же современное оружие, которое могло конкурировать с германским и итальянским, производилось только в СССР.

С августа 1936 г. в Испанию начали прибывать советские военные специалисты. Всего там находилось около 4 тыс. советских граждан.

Общий объем “Операции X” был подсчитан в итоговом отчете заместителя начальника 11-го отдела генштаба майора Пенчевского и начальника 2-го отделения этого отдела военинженера 1-го ранга Обыдена. Отчет суммировал данные по перевозкам до 21 января 1939 г. Всего в ходе “Операции X” был организован 51 рейс, из них по маршруту Черное море - Картахена - 32 рейса, Ленинград - Бильбао - 2, Мурманск - Франция - 14, через третьи страны - 3 рейса. Пароход “Гильзинек” прибыл в Бордо 30 января, но из-за падения Каталонии судно не было разгружено и вернулось. Общий тоннаж 50 пароходов составил 286 600 т. Советский Союз отправил в Испанию 701 самолет, 156 453 бомбы, 64 748 320 авиапатронов, 615 запасных моторов.

Разнообразной была номенклатура артиллерии и боеприпасов: орудий среднего калибра - 334, крупного - 135, итого - 469; снарядов среднего калибра - 879 849, крупного - 217 142, итого - 1 096 991; 18 545-миллиметровых противотанковых орудий, 30 45-миллиметровых танковых орудий, 2 095 978 45-миллиметровых снарядов, 30 пушек Маклена, 441 тыс. 37-миллиметровых снарядов, 64 зенитных орудия и 161 909 снарядов к ним. Итого - 778 орудий и 3 795 878 снарядов.

Советский Союз поставил Испании 281 танк “Т-26” и 50 танков “БТ”, 60 броневиков, 7019 станковых пулеметов, 12 650 ручных пулеметов (в том числе 2 тыс. чешских), 424 183 винтовки (50 тыс. чешских), 860 188 724 винтовочных патрона (60 600 200 чешских), 4 торпедных катера, 16 торпед, 400 глубинных бомб, 54 патронных станка, 19 раций, 25 прожекторов. Стоимость всего имущества, переправленного на 48 пароходах, составила 171 236 083 долл. Неоплаченными оказались рейсы двух последних - “Виннипега” и “Бонифацио”14.

Эффективность использования этого оружия могла быть куда выше. Как докладывал в 1938 г. Р. Я. Малиновский, “если посчитать брошенное оружие республиканцами за всю войну, то его хватило бы с избытком на целую новую армию”15.

Впрочем, Сталин предпочитал вести беспроигрышную игру. Поставки советского оружия оплачивались за счет золотого запаса Испании. 510 т испанского золота прибыло в Одессу 5 ноября 1936 г. Запас был исчерпан только к концу 1938 г., и лишь последние, уже нерегулярные поставки производились “в кредит”.

Первоначально советские специалисты с удовольствием докладывали: “Воздушные бои неизменно заканчиваются перевесом в нашу сторону”16. Советским летчикам удалось добиться прекращения систематических бомбардировок глубоких тылов Республики, включая Картахену и Альбасете. “Хейнкели” и “фиаты” отставали от “И-15” по маневренности, а от “И-16” - по скорости. Ситуация начала меняться к худшему в середине 1937 г., когда в воздухе появились “мессершмитты-109” и “хейнкели-111”, а союзники Франко стали резко наращивать поставки.

Советские летчики в Испании работали до изнеможения: за пять месяцев в среднем на каждого приходилось по 250 часов боевых вылетов. “Без советских пилотов война пошла бы намного хуже для Республики, потому что в битве при Мадриде ей попросту не хватало достаточного количества опытных летчиков и мало кто из них был знаком с новыми самолетами, прибывавшими с востока”17, - считает испанский историк А. Виньяс.

Потери авиации составляли 400% в год. Роль советских специалистов-авиаторов в 1936 - 1938 гг. оставалась ключевой. Все решения испанского авиационного командования согласовывались с главным советником авиации Я. В. Смушкевичем. “Можно сказать, что Смушкевич, оставаясь формально на положении советника, фактически является руководителем всей авиации”18, - говорилось в одном из отчетов советских военных советников руководству СССР.

Советские танки “БТ-5” и “Т-26” также превосходили немецкие и тем более итальянские, но в условиях гористого рельефа Испании возможность применения танков была ограничена.

В целом конечно, помощь фашистских государств франкистам значительно превышала помощь, которую СССР оказывал республиканцам. Италия и Германия направляли в Испанию не только советников, но и боевые части. Здесь постоянно находились до 50 тыс. итальянских солдат и до 10 тыс. немецких19. Через Испанию прошли 150— 200 тыс. итальянцев и 50 тыс. немцев20. По советским данным, Германия и Италия поставили в Испанию, соответственно, 593 и 1000 самолетов, 250 и 950 танков и бронемашин, 700 и 1930 орудий, 6174 и 1426 минометов, 31 000 и 3436 пулеметов, 157 306 и 240 747 винтовок21. Это гораздо больше, чем мог себе позволить СССР.

В 1936 г. Испания для СССР была важнейшим направлением европейской политики, но в условиях нарастающих угроз и ограниченных ресурсов Советского Союза помощь республиканцам не могла продолжаться вечно. Отношение Сталина к Испанской республике нередко связывают с его капризным характером. Так, Ю. С. Рыбалкин утверждает: “Позиция Сталина в отношении Испанской республики была непредсказуемой и менялась в зависимости от его настроения, обстановки на фронтах Пиренейского полуострова и международной арене. Постепенно интерес Сталина к стране “X” пропал, наоборот, возникло неприятие. С середины 1937 г. на заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б) чаще стали обсуждать вопросы помощи не Испании, а Монголии и Китаю (страна “Z”), а также проблемы борьбы с “антигосударственными элементами” внутри страны. Перемены в настроении Сталина сказались на объемах и интенсивности военных поставок Республике”22.

Комментируя его слова, А. Виньяс пишет: “Наконец, такие авторы, как Рыбалкин (2007 г.), вводят личный фактор. Сталин перестал интересоваться Республикой так, как раньше... Вряд ли это можно объяснить переменами настроения, хотя такой вариант тоже нельзя исключать”23. Так все-таки нельзя исключать или можно? Были ли паузы в снабжении вызваны настроением Сталина либо для этого имелись конкретные военнополитические причины? Причины такие были. Помощь “стране Z” (Китаю) обусловливалась не капризами Сталина, а вполне конкретной угрозой с Востока.

Несмотря на некоторые колебания, А. Виньяс все же развивает версию о “парадоксальности” поведения Сталина по отношению к Испании в 1937 г. “Начиная с лета 1937 г. в динамике внешних поставок создалась ситуация, которая имела драматические последствия для республиканцев. Муссолини продолжил и даже усилил поддержку Франко”24, - пишет испанский историк.

Позиция А. Виньяса объясняется прежде всего его одобрительным отношением к смене власти в Испании в мае 1937 г., когда пало правительство Ф. Ларго Кабальеро и было сформировано правительство X. Негрина и И. Прието, склонных более внимательно относиться к советам Москвы. С точки зрения сторонников республиканской “партии порядка”, при Ларго Кабальеро Республика не могла победить, потому что это правительство было слишком революционным. При умеренных и рассудительных Негрине и Прието победа могла стать реальной, однако в этот момент “парадоксальный” Сталин перекрыл кислород Республике, подчиняясь капризу, перемене настроения. “В свете событий Негрин и Прието в качестве председателя правительства и министра обороны, соответственно, - отмечает А. Виньяс, - скоро заметили, что ветер с Востока больше не дует в том же направлении и с той же силой, что раньше”25.

Но так ли “скоро” это произошло? Для А. Виньяса и сторонников версии “Сталин - человек настроения” важно показать, что СССР перестал помогать Республике именно в тот момент, когда у нее появились надежные шансы на победу. “Когда Республика наконец получила сильное правительство и покончила с внутренними разногласиями, - пишет испанский историк, - которые сделали безрезультатными многие ее усилия в течение первого года войны, новые руководители, начиная с Негрина и Прието, столкнулись с некоторой отчужденностью Советского Союза. Сталин снова изменил подход в ноябре 1938 г., но было уже слишком поздно”26. Однако испанские лидеры столкнулись с “отчуждением” Сталина не сразу, и новые поставки в Испанию осуществлялись не только с ноября 1938 г., но и раньше. Они были продолжены во второй половине 1937 г. и производились относительно регулярно - в среднем по одной в месяц. В марте же 
1938 г. их было три, в апреле - две27.

Утверждение о том, что Сталин отвернулся от Испании именно тогда, когда в Республике образовался “дееспособный” режим, призвано объяснить, почему эта “дееспособность” вылилась не в победы (какой в правление Ларго Кабальеро была победа при Гвадалахаре), а в сплошные неудачи. В действительности Сталин дал Негрину и Прието достаточно времени, чтобы проявить себя. Советские поставки позволяли республиканскому командованию успешнее действовать и в июле 1937 г., и в октябре 1937 г., и в январе - феврале 1938 г., и даже в марте - апреле 1938 г. Но оказалось, что между советскими поставками и ходом военных действий прямой связи нет. В декабре 1937 г. республиканцы действовали успешнее, чем в июле - октябре 1937 г.

Советские руководители не могли не испытывать разочарования в новом республиканском руководстве. Если весной, после победы под Гвадалахарой, Республика получила возможность перехватить инициативу в войне, то летом 1937 г. она все еще этого не сделала. Ради чего же тогда было свергать Ларго Кабальеро? Обещали победы и не справились, лишь потеряли время на политическую междоусобицу.

Правительство Негрина - Прието стало разрушать милиционную систему, строить армию на обычных казарменных принципах, но побед не добилось. Падение энтузиазма солдат, рост кастовости и бесконтрольности офицерства привели к падению боеспособности республиканской армии во второй половине 1937 г. и к ее поражениям. Свержение Ларго Кабальеро сорвало подготовку операции в Эстремадуре, которая, возможно, могла бы вывести войну из губительной для Республики позиционной фазы28.

Операции, подготовленные новым, “правильным” военным руководством, не оправдали надежд. К началу сражения под Брунете республиканцы сосредоточили там 50 тыс. солдат, свыше 100 орудий, 100 танков, 40 бронемашин, свыше 100 самолетов. Противник имел 40 тыс. солдат, до 150 самолетов, около 60 орудий. Все эти силы сконцентрировались на фронте протяженностью в 10-12 км29. Начав наступление 5 июля, республиканцы почти без боя проскочили между опорными пунктами противника и 6 июля после бомбардировки взяли городок Брунете. Но развить успех, как планировалось, они не смогли. Оказалось, что и направление удара было выбрано неудачно - республиканцы оказались в ловушке среди холмов. В результате их удар превратился в кровавую мясорубку.

Ожесточенные бои 24-26 июля закончились оставлением Брунете с потерей почти половины армии. Республиканская пехота была настолько деморализована, что бежала даже от собственных танков, возвращавшихся из атаки (где эта пехота танки не поддержала). По мнению советского автора А. Г. Серебрякова, командование франкистов не ударило по флангам и не разгромило республиканскую группировку полностью только потому, что “не было уверено в наступательной способности своей пехоты, особенно в трудной для наступления местности”30. Затем последовала неудача республиканского наступления на Сарагосу.

Пытаясь переложить на СССР ответственность за эти неудачи, А. Виньяс пишет, что помощь Сталина “ослабела в течение 12 критических месяцев - с ноября 1937 г. по ноябрь 1938 г. В любом случае она была недостаточна ни для того, чтобы покрыть материальные потребности Народной армии, ни, тем более, чтобы стать противовесом постоянным поставкам, которые Франко до конца получал от Италии и Третьего рейха... Когда Негрин принял пост председателя правительства, Республика, с точки зрения технической, уже проиграла войну”31.

Однако Негрин пришел к власти не в ноябре 1937 г. С мая по ноябрь 1937 г. - достаточный срок, чтобы продемонстрировать, что республиканцы стали сражаться лучше. А они сражались хуже. И это явилось результатом их собственной политики, а не изменения политики Сталина.

Решающим периодом в войне был не 1938 г., а весна - лето 1937 г., когда Франко, сконцентрировав силы на Севере, воевал на два фронта. Вместо того чтобы сосредоточить усилия на подготовке наступательной операции, коммунисты и социал-либералы увлеченно боролись за власть, а Республика теряла время. После июля 1937 г. шанс перехватить инициативу, возникший в марте при Гвадалахаре, был практически упущен.

Летом 1937 г., “как только советское правительство ослабило помощь, фашистские диктаторы резко увеличили свою. Нет ничего удивительного в том, что Республика оказалась в абсолютно безвыходной ситуации”32, - утверждает А. Виньяс. Здесь возникает вопрос: когда же точно была ослаблена эта помощь? И на какие операции могли повлиять проблемы с поставками? Во всяком случае, нет никаких оснований списывать бездарно упущенные возможности под Брунете и в Арагоне летом - осенью 1937 г. на отсутствие советских поставок.

Советская помощь к середине мая 1937 г. составила 333 самолета, 256 танков, 60 броневиков, 236 орудий среднего калибра33. К июню было поставлено 409 самолетов, из которых в строю находились 34334. Это не так мало.

А. Виньяс оценивает соотношение поставок самолетов советского и итало-германского производства с июля 1937 г. как 239-271 к 740-79835. Присоединяя поставки первых двух с половиной месяцев правления Негрина к поставкам времени Ларго Кабальеро, он стремится доказать, что при Ларго Кабальеро Республика получала значительную помощь, а с приходом Негрина - уже нет. Если с 1 октября 1936 г. по 1 августа 1937 г. СССР поставил в Испанию 496 самолетов и 714 орудий, то с 14 декабря 1937 г. по 11 августа 1938 г. - 152 самолета и 469 орудий36. Получается, что на первый период приходилось в среднем 49,6 самолета и 71,4 орудия в месяц, а на второй - 19 самолетов и 58,6 орудия. Однако эти вычисления А. Виньяса подрывают его собственную аргументацию: поставленная в первый период техника продолжала действовать, оказывая влияние на ход войны и в следующие месяцы. Кроме того, испанцы начали собирать самолеты по лицензии сами. Ими было собрано 230 самолетов, что значительно улучшает статистику - более чем в два раза. Поэтому говорить о том, что ситуация в середине 1937 г. была заведомо проигрышной, можно только существенно преувеличивая значение внешних факторов. Не будем также забывать, что до падения Севера Франко должен был делить свои силы надвое, а Республика концентрировала советскую авиацию в центре.

Только с началом войны в Китае и серией разочаровывающих военных неудач Республики летом - осенью 1937 г. советская помощь стала ослабевать, но не прекратилась.

Динамика поставок зависела еще и от позиции французских властей. Именно поэтому пришлось придерживать их осенью 1937 г. - зимой 1938 г. (блокада на французской границе из-за “невмешательства” дополнялась подводным пиратством итальянцев в Средиземном море), а затем лихорадочно проталкивать в марте - июне 1938 г. Как пишет А. Виньяс, “недостаточное желание увеличивать поставки, что ставится Сталину в вину, не может быть полностью объяснено теми препятствиями, которые устанавливали французы”37. Но Сталин давал столько помощи, сколько мог в сложившихся условиях. А вот французы существенно “регулировали” их поступление через границу, что могло оказаться критически важным.

Ситуация зависела далеко не только от количества самолетов. Так, в июле 1937 г. под Мадридом у франкистов было всего лишь полуторное превосходство в авиации. Но советник Лопатин, фактически командовавший авиацией, слишком часто вызывал истребители и так измотал летчиков, что даже опытные пилоты стали биться при посадке. Заметим, что в Сарагосской операции старший советник командующего ВВС Е. С. Птухин, действовавший аккуратнее, при равенстве сил обеспечил превосходство республиканской авиации38.

Как отмечал в своем докладе советский военный советник Ф. К. Арженухин, “переоценивать роль авиации в бою, как это делало испанское командование и некоторые наши товарищи, - неправильно... одна авиация не может заставить покинуть окопы достаточно устойчивую пехоту противника”39. Поэтому даже в условиях превосходства авиации противника республиканцы в декабре 1937 г. смогли взять Теруэль (что затем обернулось поражением, но не из-за дефицита авиации у Республики). А потом авиация фашистов сбивала республиканцев с позиций в Арагоне, потому что деятельность пехоты стала неэффективной. Республиканские солдаты, которые все меньше понимали, за что воюют, бросали оружие, поставлявшееся из СССР.

Комдив Вальтер (К. Сверчевский) сообщал, что под Медианой часть солдат противника была вооружена “максимами” и “Дегтяревыми”, взятыми под Брунете40. Республике нужно было помогать, спору нет. Но она должна была беречь полученное. Поэтому испанцу А. Виньясу не стоит упрекать Сталина в том, что он мог бы присылать больше. Если бы республиканцы не бросали оружие, его у них оказалось бы больше.

До 1938 г. советская помощь уравновешивала материально-техническое вмешательство Германии и Италии, а интербригады отчасти уравновешивали присутствие итальянского военного контингента. В конце 1937 г. советская помощь стала ослабевать, в то время как фашистская нарастала. Ослабление советской помощи было связано как с разочарованием советского руководства в новом правительстве Негрина, неспособном добиться обещанного перелома в войне, так и с усложнением международной ситуации, когда испанская проблема становилась менее важной по сравнению с кризисами в Китае и Чехословакии.

Со второй половины 1937 г. советская помощь поступала также в Китай, и объем поставок на Восток “вычитался” из того, что СССР мог бы направлять в Испанию. В то время Китай был для СССР даже важнее, чем Испания: ведь на этот раз борьба развернулась в непосредственной близости от советских границ. Сдерживание Японии на дальних подступах к СССР являлось для него крайне важной задачей на протяжении всех 1930-х годов.

Ответственность западной либеральной элиты за “невмешательство” и “умиротворение” естественным образом вызывает поиск оправданий, и одно из них сводится к тому, что СССР вел себя так же, как западные державы. “Когда в Мюнхене в сентябре 1938 г. стало ясно, что западные демократии не готовы выступить против фашистской агрессии, - пишет историк Д. Пуццо, - Кремль решил сформулировать и проводить иную политику. С конца 1938 г. СССР прекратил поставки оружия в Испанию”41. Это распространенное на Западе мнение, которое априори исходит из национального эгоизма Сталина, верно “с точностью до наоборот”.

Поставки возобновились в декабре 1938 г., причем в кредит. В декабре 1938 г. на эти нужды было выделено 100 млн долл, (для сравнения - в марте 70 млн долл.), на 55 млн долл, оружия переправили во Францию42. В условиях изоляции после Мюнхена Сталин попытался “зайти с тыла” к консолидировавшемуся Западу.

12 января 1939 г. СССР предоставил Республике заем в 50 млн долл. В этом соглашении в отличие от прежней практики отсутствовали условия гарантии займа и даже условия его возврата. По сути, Сталин просто оплатил поставки. Закупки, совершенные за счет этого кредита, дошли до Франции. Пока было можно, закупленное оружие перебрасывалось в Каталонию. 30 января - 4 февраля были отправлены 41 955 винтовок, 3446 пулеметов, 319 тыс. снарядов и 31,5 млн патронов. 4 февраля 1939 г. поставки оружия в Каталонию были остановлены республиканским руководством из-за наступления франкистов. После падения Каталонии Республиканская зона оказалась отрезанной от сухопутных поставок. Около 400 вагонов военного снаряжения пришлось эвакуировать назад во Францию. Попытка переправить 2 февраля часть боеприпасов в Центральную часть Испании пароходами не удалась - их уничтожила итальянская авиация43. Больше французы не допускали таких экспериментов. Склады во Франции были переполнены советским оружием, но оно не могло дойти по назначению.

Оставшееся во Франции имущество в основном удалось вернуть в СССР. К 11 июня 1939 г. на склады вернулось 180 37-миллиметровых пушек, 117 45-миллиметровых пушек, 60 французских 76-миллиметровых пушек, 98 других 76-миллиметровых пушек, 57 английских гаубиц, 20 гаубиц, 14 японских пушек, 5 тыс. винтовок, 50 самолетов “СБ”, 70 “И-16”, 6 “УТИ-4”, 18 “Р-10”, 40 танков “Т-26”44.

Падение Испанской республики явилось для Сталина одним из сигналов, хотя уже далеко не важнейшим, о необходимости смены внешнеполитической стратегии. Оно стало зримым доказательством краха стратегии коллективной безопасности, приверженности западных партнеров политике умиротворения агрессора. В то же время в Испании было дано первое сражение в противоборстве с фашизмом, которое закончится крахом фашистского блока в 1945 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Рыбалкин Ю. Е. Операция “X”. Советская военная помощь республиканской Испании (1936-1939). М., 2000, с. 37.
2. Коминтерн и гражданская война в Испании. М., 2001, с. 116.
3. Российский государственный военный архив (далее - РГВА), ф. 33987, оп. 3, д. 845, л. 9.
4. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Европа. Решения “Особой папки” 1923-1939. М., 2001, с. 339.
5. Там же, с. 340.
6. Малай В. В. СССР в Испании (1936): малоизвестные страницы (по материалам Архива внешней политики Российской Федерации). - Испанский альманах, вып. 2. М., 2010, с. 129.
7. Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 5, л. 52.
8. Малай В. В. Гражданская война в Испании 1936 - 1939 годов и Европа. М., 2011, с. 23-24.
9. АВП РФ, ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 6, л. 56.
10. Alvarez del Vayo J. Les batailles de la liberte. Paris, 1963, p. 237.
11. Подробнее см. Шубин A. B. Великая испанская революция. М., 2011, с. 250-270.
12. АВП РФ, ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 6, л. 57.
13. РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 450, л. 2.
14. Там же, ф. 33987, оп. За, д. 1258, л. 1 - 20. Иные данные приводит историк Ю.Е. Рыбалкин: 648 самолетов, 347 танков, 60 бронемашин, 1186 орудий, 340 минометов, 20 486 пулеметов, 497 813 винтовок (.Рыбалкин Ю. Е. Указ, соч., с. 44.). Разница, как видим, не принципиальная. Ю. Е. Рыбалкин ссылается на различные источники, включая зарубежную литературу. Подсчеты советских офицеров по отдельным видам вооружений можно считать более точными, потому что они суммировали внутренние данные Генштаба.
15. РГВА, ф. 35082, оп. 1, д. 483, л. 74.
16. Там же, д. 278, л. 218.
17. Viñas A. El escudo de la República. Barcelona, 2007, p. 633.
18. РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 360, л. 12.
19. Thomas Н. The Spanish Civil War. Harmondsworth, 1986, p. 977-978.
20. Рыбалкин Ю. Е. Указ, соч., c. 18.
21. Там же, c. 44.
22. Там же, с. 45-46.
23. Viñas A. Armas у hombres para España. Los apoyos exteriores en la guerra civil. - Economía y economistas españoles en la Guerra Civil, v. 1. Barcelona, 2008, p. 401.
24. Ibid., p. 399.
25. Ibid., p. 407.
26. Ibid., p. 411.
27. Ibid., p. 400.
28. См. Шубин А. В. Указ, соч., с. 328-330.
29. РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 503, л. 17-18.
30. Гражданская война в Испании. Центральный фронт и Брунетская операция. М., 2010, с. 312-319. Очерк А. Г. Серебрякова, опубликованный в 1941 г., представляет собой очень подробное, но несколько оптимистическое описание Брунетского сражения.
31. Viñas Á. El honor de la República, p. 545.
32. Viñas Á. Armas y hombres para España. Los apoyos exteriores en la guerra civil, p. 405.
33. Ibid., р. 371.
34. Ibid., р. 375.
35. Ibid., р. 406.
36. Ibid., р. 409.
37. Viñas A. El honor de la República, p. 406.
38. РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 441, л. 20.
39. Там же, д. 499, л. 2.
40. Там же, д. 412, л. 9.
41. Puzzo D.A. Spain and the Great Powers, 1936 - 1941. New York, 1962, p. 148.
42. Рыбалкин Ю. Указ, соч., c. 98 - 99.
43. РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 240, л. 90 - 92.
44. РГВА, ф. 33987, оп. За, д. 1259, л. 7 - 15.

Sign in to follow this  
Followers 0
Go to articles История Испании и Португалии

User Feedback

There are no reviews to display.


  • Categories

    Show all categories  

  • Files

  • Blog Entries

  • Similar Content

    • Военкомуезд
      Капустин Л.Г. Обмундирование и форменные отличия сербо-югославянских частей на востоке России. 1918-1920 гг. // Белое армия. Белое дело. №4. 2017. С. 62-78.
      By Военкомуезд
      ОБМУНДИРОВАНИЕ И ФОРМЕННЫЕ ОТЛИЧИЯ СЕРБО-ЮГОСЛАВЯНСКИХ ЧАСТЕЙ НА ВОСТОКЕ РОССИИ. 1918-1920 гг.

      Л.Г. Капустин

      В период с 1918-го по 1920 гг. на территориях, контролировавшихся антибольшевистскими силами, был создан целый ряд сербо-югославянских формирована числа бывших чинов Сербского добровольческого корпуса в России (СДК), созданного в 1916-1917 гг. для совместной борьбы с русской армией против общего врага на фронтах Великой войны, а также из состава военнопленных австро-венгерской армии славянских национальностей. При этом наиболее крупными частями стали: 1 Добровольческий полк Сербов, Хорватов и Словенцев «Майора Благотича» [1] и 1 Югославянский полк «Матия Губеца» [2].

      По первоначальному плану сербского консула Й.Миланковича, придерживавшегося политической ориентации на Сербское королевское правительство и Югославянский комитет в Лондоне, предполагалось сформировать на востоке корпус из югославян по образцу Чехословацкого корпуса (ЧСК), поручив это майору М.Благотичу. Однако последний погиб, и проект так и остался проектом. Тем не менее, меры по консолидации всех вооруженных формирований, стоявших на платформе безусловного подчинения уполномоченным королевского правительства предпринимались.

      Центром политической жизни официального сербского курса стал Челябинск. Сюда были стянуты подчиненные Й.Миланковичу военные формирования, и 8-12 сентября 1918 г. здесь состоялась Скупщина (съезд) Югославянских групп и организаций, которая приняла резолюцию о консолидации всех югославян под флагом Сербского королевства для помощи России, при безусловном отрицании всех прочих течений, групп и формирований. Кроме того, на Скупщине «для консолидации организационной, агитационной, политической и военной деятельности» был создан верховный орган всех югославян в России - Временный Югославянский народный комитет (ВЮНК).

      1 Добровольческий полк Сербов, Хорватов и Словенцев под командованием капитанов 1 класса М.Маринковича [3] и В.Павковича [4], затем капитана И.Божича [5] был сформирован согласно постановлению ВЮНК от 25 сентября 1918 г. (считался сформированным с 29 сентября) на основе Сербского батальона из Казани (ком. - майор М.Благотич, капитан 2 класса П.Вайзец, затем поручик Ч.Протич [6]), Челябинского сербского батальона (ком. - подпоручик Я.Ковачевич [7], позднее - капитан 2 класса П.Вайзец [8]) и нескольких отрядов из Самары: отряда капитана И.Божича (позднее развернутого в конный дивизион полка), кавалерийского дивизиона Ж.Магарашевича [9], /62/ нескольких более мелких команд. Национальный состав полка состоял преимущественно из сербов и хорватов, всех словенцев свели в одну роту. Планировался, но так и не был сформирован 2 Добровольческий полк имени Н.Зриньского [10].

      Согласно донесению консула Й.Миланковича в военное министерство Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС), на 29 ноября 1919 г. полк имел следующую структуру: штаб и штабной отдел; два батальона (по четыре роты каждый), конный дивизион (два эскадрона), пулеметная команда, команда связи, полковая амбулатория и подразделение снабжения. Всего насчитывалось более 1200 штыков и сабель [11] (еще в январе 1919 г. было около 5000 человек [12], располагавшихся в Челябинске, частично (поротно) в Уфе, Златоусте, Тобольске). Летом 1919 г. планировалось организовать артиллерийскую часть полка, для чего имелись нижние чины-артиллеристы и несколько офицеров, однако разгром Белой армии и падение фронта не позволили этим планам осуществиться [13]. С 15 октября 1918 г. полк был подчинен 3 Уральскому корпусу, а позднее - 3 армии.

      В противовес официальному сербскому политическому курсу действовали те, кто не желал видеть Сербию во главе Балканского полуострова после окончания Великой войны, и чьи интересы представляла Югославянская комиссия при Отделении Чехо-Словацкого национального совета в России (ОЧСНС), располагавшаяся в Екатеринбурге. Еще летом 1918 г. эмиссары комиссии А.Премужич и Г.Пекле начали формировать в Самаре подчиненный командованию ЧСК югославянский полк, вербуя в него бывших пленных югославянских национальностей. Целью этих усилий было создание армии из представителей балканских народностей (при меньшинстве сербов), которая выражала бы интересы политического курса на создание независимой от Белграда республики Хорватии и Боснии. Поддержку этому плану оказывали военно-политическое руководство ЧСК и Французская военная миссия в Сибири.

      1 Югославянский полк имени Матия Губеца под командованием майора Л.Сертича [14] (с 1920 г. - капитана Й.Ширцели [15]) начал формирование осенью 1918 г. Основу его составил Томский сербский батальон капитана А.Рукавины [16], созданный на основе пришедшей из Новониколаевска роты Л.Сертича (остатки 1 Сербского ударного батальона) и навербованных военнопленных югославян - бывших чинов австро-венгерской армии - в Самаре, Екатеринбурге, Тюмени, Омске и Томске. К осени 1919 г. полк имел следующую структуру: штаб, Сербский, Хорватский и Словенский батальоны (по три роты каждый), офицерская рота, две пулеметные роты, Техническая рота (впоследствии - батальон), два блиндированных поезда «HAIDUK» и «RIJEKA», комендантский взвод охраны, лазарет и несколько ударных рот (боснийцы и личане). Всего в части в Томске насчитывалось 1650 штыков. В начале ноября 1919 г. полк выдвинулся в Нижнеудинск и на ст.Тулун для охраны железной дороги. В военном отношении часть подчинялась 2 Чехословацкой стрелковой дивизии ЧСК.

      После провозглашения 1 декабря 1918 г. Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС), ставшего решающим шагом к консолидации всех югославян в Сибири и созданию одного общего политического органа, в марте 1919 г. Югославянские комиссии при ОЧСНС и ВЮНК были ликвидированы, а 4 апреля возникло Югославянское национальное вече, призванное осуществлять общее политическое и организационное руководство всеми югославянами на востоке России. Однако, политический и военный антагонизм, существовавший между представителями сербов и других балканских народностей, сохранялся вплоть до окончания Гражданской войны в Сибири. /63/



      Кроме того, существовал целый ряд мелких отрядов численностью до роты включительно, не вмешивавшихся в политику и занимавшихся в основном охраннополицейской службой в тыловых районах Восточного фронта армии адмирала А.В.Колчака. Они располагаоись в Барнауле, Владивостоке, Екатеринбурге, Златоусте, Иркутске, Красноярске, Омске, Томске, Троицке, Тюмени, Тобольске, Семипалатинске, Уфе, Хабаровске, Харбине, Челябинске, Чите и других городах Сибири, Дальнего Востока и даже в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Небольшими подразделениями югославян располагали соединения атаманов Б.В.Анненкова, И.П.Калмыкова и Г.М.Семенова.

      В военном отношении, формально, все сербские и югославянские формирования с ведома Сербского королевского правительства перешли под командование французского генерала М.Жанена, командующего союзными войсками в Сибири, о чем 21 января 1919 г. французская военная миссия официально уведомила консула И.Миланковича. Однако фактически большинство мелких отрядов на местах подчинялись местным русским военным властям, за исключением 1 Югославянского полка «Матия Губеца», который вышел из-под чешского командования, предполагался к упразднению, но ликвидирован не был и вплоть до эвакуации на родину действовал вместе с чехословаками.

      Обмундирование подразделений отличалось крайней пестротой и оригинальностью в силу отсутствия в Сибири единого формирования югославян (в отличие, например, от чехословаков или румын).

      Еще во время формирования 1 Сербской добровольческой пехотной дивизии (впоследствии корпуса) в России ее чинам была присвоена русская походная форма [17]. Основным отличительным элементом формы одежды сербских добровольцев, выделявшим их среди остальных солдат русской армии во время Великой войны, а затем и /64/ в период Гражданской на востоке России, была «шайкача» («sajkaca» или «шаjача» от «шаjaк» - валяная шерсть) - традиционный головной убор сербской армии, своеобразный символ борьбы за независимость, имевший форму пилотки (для нижних чинов) и жесткого кепи с козырьком (для офицеров). «Кроме чехословаков, к которым все привыкли, по улицам [Иркутска - Л.K.] маршируют отряды сербо-хорватов в своих характерных шапочках пирожком» - писала верхнеудинская газета «Прибайкальская жизнь» [18].

      Вместе с тем, офицеры сербской армии, прибывавшие с о. Корфу для замещения командных должностей в дивизии, сохраняли офицерскую форму, знаки различия, кокарды, награды армии своей страны. В таком обмундировании некоторые сербские офицеры впервые появились в Сибири в начале 1918 г.: «на сербских офицеров, которые носили эполеты и кокарды, ордена и сабли, большевики смотрели с подозрением...». Сербский консул Й.Миланкович, говоря об одном из офицеров, упоминал, «что он пять раз снимал и пришивал сербские эполеты» [19].

      Поскольку воевать на востоке сербы начали вместе с чехами и нередко в составе чехословацких частей, многое в манере ношения обмундирования было позаимствовано у братьев-славян.

      Судя по сохранившимся фотографиям, основная масса сербских солдат носила русскую полевую форму с «шайкачей», причем преобладали предметы произвольного покроя (гимнастерки, френчи, шаровары), лишь в общих чертах напоминавшие уставные русские предметы обмундирования. Подобная практика появилась еще на заключительных этапах Великой войны в 1916-1917 гг., когда ситуация с форменным обмундированием оставляла желать много лучшего, а дисциплина ослабла. В качестве обуви носили в основном ботинки с обмотками, сапоги, иногда ботинки с крагами (по примеру некоторых чехословацких офицеров и нижних чинов).



      Сербская рота поручника Дибича Народной армии Комитета членов Учредительного Собрания, вошедшая летом 1918 г. в Чистополь, характеризовалась полным отсутствием знаков различия, в наличии были «только трехцветные нашивки на рукавах и околышах фуражек» [20]. Вероятно, использовалась расцветка сербского (русского) национальных флагов (бело-сине-красная), а также георгиевские ленты на головных уборах.

      Часть югославян - военнопленных, бывших военнослужащих армии Австро-Венгрии, добровольно или насильно мобилизованных в сербские формирования на востоке, сохранила отдельные предметы обмундирования австро-венгерской армии.

      Сербы, служившие в Партизанской дивизии атамана Б.В.Анненкова, имели /65/ «шапки с кисточками турецкого образца»21. Вероятно, речь идет о фесках - традиционном головном уборе боснийских частей австро-венгерской армии. Вполне вероятно что подобные головные уборы носили и боснийцы-мусульмане в составе ударных рот 1 Югославянского полка «Матия Губеца». Возможно также, что имелись в виду принятые в сербской военной традиции (наряду с шайкачей) головные уборы, встречавшиеся нередко у четников - сербских партизан 1903-1914 гг. - в виде черной папахи, сужавшейся к верху с черным шлыком-лопастью с кисточкой. В этом случае эмблема «адамовой головы», также характерная для сербской партизанской традиции удачно вписывалась в аналогичную «партизанскую» символику атамана Б.В.Анненкова.

      Первые сербы в Партизанском отряде Б.В.Анненкова появились еще летом 1918 г. Как вспоминал сам атаман: «при моем штабе находились на положении комендантской команды 17 человек сербов под командованием сербского унтер-офицера Душана [21]. Указанные сербы попали ко мне в Омске» [23]. Позднее сербы были сведены в роту Партизанского отряда, а в Семиреченской области, уже в Партизанской дивизии атамана Б.В.Анненкова, на 29 января 1919 г. действовал сербский эскадрон численностью в 150 человек поручика Д.Милошевича.

      Сербам, служившим в Партизанской дивизии атамана Б.В.Анненкова, как бойцам этого соединения, полагались углы «на левом рукаве из черно-красной ленты с выпушкой приборного сукна части для всех офицеров и партизан», установленные для чинов дивизии в октябре 1918 г., но носившиеся и ранее, а также шевроны за выслугу лет, установленные приказом по Партизанской дивизии атамана Анненкова за № 285 от 11 ноября 1919 г. - «на правом рукаве на 4 вершка ниже погона угол черного цвета» [24]. Аналогичным образом сербам-анненковцам полагались кокарды с адамовой головой и такие же пуговицы и нарукавные отрядные значки, заказанные атаманом для своих партизан в Омске.

      Судя по единственной известной автору фотографии серба из Партизанской дивизии Анненкова, хранящейся в Государственном музее современной истории России, югославянами (по крайней мере, офицерами) носилась и форма дивизии - гимнастерка-ермаковка с нагрудным клапаном и газырями, отделанная по воротнику, газырям, обшлагам и нагрудному клапану галунной тесьмой, и шаровары с лампасами. Форма дополнялась шайкачей с кокардой.



      В Особом казачьем отряде атамана И.П.Калмыкова сербы появились в 1918 г. Известно, что при вступлении отряда в Хабаровск 5 сентября сербы-калмыковцы /66/ расправились на берегу Амура с бывшими пленными - австро-венгерскими музыкантами. На январь 1919г. в отряде атамана Калмыкова в Хабаровске находилось около 50 человек. Позднее к ним добавились люди из отряда Ж.Магарашевича.

      В Забайкалье, в Особом Маньчжурском отряде (ОМО) атамана Г.М.Семенова действовал укомплектованный добровольцами 2 бригады 1 Сербской добровольческой пехотной дивизии (около 300 человек) 3 батальон 1 Семеновского пешего полка (в составе двух рот) под командованием сербских же офицеров, в мае 1918 г. преобразованный в Отдельный Сербский конный дивизион (иначе - Сербский конный атамана Семенова дивизион; на 29 января 1919 г. насчитывавший около 250 сабель) под командованием подполковника русской службы Драговича [25]. С 25 апреля 1919 г. дивизион вошел в состав 1 Конного атамана Семенова полка, позднее - в 1 Сербский Королевский партизанский отряд (ком. - В.Воскар [26]), осенью 1919 г. воевавший с партизанами в Томской губернии. В феврале 1920 г. остатки подразделения вернулись в Читу вместе с чехами, где ж о всей видимости, влились в Отдельный национальный егерский батальон сербов, хорватов и словенцев.

      Кроме Сербского конного дивизиона, осенью 1918 г. в составе ОМО существовала Отдельная Сербская рота. Позднее, в 1919-1920 гг. в частях атамана Г.М. Семенова несли службу Отдельный национальный егерский батальон сербов, хорватов и словенцев капитана Пишкулича [27] (около 90 человек), Югославянский полк (120 человек), «отряд полевой полиции» (около 50 сербов). Примерно 40 сербов служили в личном конвое атамана [28].

      Сербы в соединениях дальневосточных атаманов также подпадали под общие установления для чинов этих отрядов и могли носить их желтые нарукавные щитки фигурной формы с черной литерой «К» (для калмыковцев) и литерами «ОМО» (для семеновцев), поскольку отрядные значки выделяли чинов этих частей среди других военнослужащих, и командиры не раз указывали на обязательность ревностного ношения подобного рода отличий. Так, приказом по войскам 5 Приамурского корпуса № 11 от 26 октября 1918 г. предписывалось «частям войск, входящим в состав Особого Маньчжурского отряда, иметь знаки на левом рукаве в форме щита из желтой материи с инициалом «О.М.О.» [29], а приказом № 27 от 27 января 1919 г. воспрещалось «ношение нарукавного знака «Особого Маньчжурского отряда» всем чинам армии, не состоящим в списках отряда и ... личного конвоя» [30].

      Сербский конный дивизион подполковника Драговича состоял в разное время и в составе ОМО (позднее, в Маньчжурской стрелковой дивизии) и в конвое атамана, а потому имел право ношения подобных отличий, как и прочие сербские части атамана Г.М.Семенова.

      В полосе отчуждения КВЖД находилось также немало сербо-югославян, как «отставших» при следовании эшелонов 2 бригады 1 сербской дивизии на Салоникский фронт, так и бывших военнопленных. Кроме того, еще с начала века в Харбине была большая сербская диаспора. Многие приехали сюда в процессе строительства железной дороги.

      Весной 1918 г. сербы начали поступать в местные антибольшевистские формирования - отряд «Защиты Родины и Учредительного собрания» полковника Н.В.Орлова (в составе Харбинской морской роты имени адмирала Колчака на 1 сентября 1918 г. состояло 5 сербских офицеров [31]) и Корпус охранной стражи КВЖД (сербы из числа бывших военнопленных появились здесь в апреле 1918 г.). В 1919 г. в составе Охранной стражи имелись две роты сербов. На охране железной дороги был задействован /67/



      сербский отряд, насчитывавший около 300 человек. Генерал Д.Л.Хорват, команду войсками, действовавшими в полосе отчуждения КВЖД, имел «свой личный сербский отряд, имеющий свою фантастичную униформу» [32]. Что подразумевали эти слова, однозначно сказать достаточно трудно: либо конвой генерала (который сам был, как известно, из обрусевших сербов) состоял из югославян, либо имеются ввиду сербы вообще, находившиеся в одном из упомянутых выше соединений, подчинявшихся генералу Д.Л.Хорвату.

      1 Югославянский полк имени Матия Губеца также имел свои отличия. При формировании части летом-осенью 1918 гг., очевидно, широко использовалась русская полевая форма (гимнастерки, шаровары, шинели), которой снабжали полк чехи из своих запасов, поскольку в отношении снабжения он был подчинен чехословакам. До формирования нового государства - Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (1 декабря 1918 г.) - чины полка старались не носить отличия Сербской королевской армии. На головных уборах была своя круглая кокарда, разделенная на три поля: слева - красное, справа - голубое, а внизу - белое поля [33]. В 1918 г. использовались и белые кокарды с зеленой лентой, обозначавшей принадлежность к войскам Сибирской армии. В качестве головных уборов в это время большинство офицеров и нижних чинов носили чехословацкие фуражки с мягкой тульей.

      Влияние чеховойск проявилось также в знаках различия «юговичей» (как неофициально называли чинов полка), принятых в 1918 г. и имевших прототипом знаки различия ЧСК. Они представляли собой нашивки в форме фигурного щитка (а не прямого, как у чехов) цвета хаки (очень редко - цветного) с алым кантом, нашивавшимся на левом рукаве мундира и шинели выше локтя. /68/

      Воинские чины обозначались диагональными полосами (в отличие от чехословацких знаков, где нашивки были в виде угла острием вверх): золотого галуна для старших офицеров, серебрянми - для младших офицеров, красными - для унтер-офицеров. Впрочем, знаки различия для старших офицеров имел лишь командир полка майор Л.Сертич, соответственно - это звание было старшим в полку. Майор имел 1 золотую диагональную полосу; капитан - 3 серебряных полосы, поручник -2 серебряных, подпоручник - 1 серебряную полосу, наредник - 3 красных полосы, поднаредник - 2 красных, каплар - 1 красную полосу. Щитки редов (рядовых) были без полос.

      Арабскими цифрами, располагавшимися в левом верхнем углу (выше диагональных полос) щитка обозначали номер батальона в полку (1 Сербский, 2 Хорватский, 3 Словенский), а теми же цифрами ниже полос - номер роты в батальоне. На правом рукаве мундира, гимнастерки и шинели между плечом и локтем нашивались прямые темно-синие суконные полоски под углом, обозначавшие срок службы.

      Ограниченно в полку, а, вероятно, что и в других югославянских формированиях, продолжали использовать знаки за ранения, принятые в русской армии (что было обычной практикой и в ЧСК), установленные приказом по военному ведомству № 750 от 25 декабря 1916 г. Эти знаки носились выше левого обшлага гимнастерки, кителя, мундира или шинели и представляли собой горизонтальные нашивки размером 1,5x0,2 вершка (67x10 мм) у офицеров - галунные, по цвету приборного металла, у нижних чинов - красной тесьмы.



      С 1 марта 1919 г. по настоянию сербского консула полк был выведен из подчинения ЧСК и перешел на русское обеспечение. Последнее, по всей видимости, было чисто /69/ формальной уступкой, поскольку реально часть продолжала подчиняться чехословакам действовать вместе с ними (несмотря на решение сербских властей о расформировании полка).

      В 1919 г., судя по сохранившимся фотографиям, чинами полка в качестве головных уборов носились русские фуражки и папахи (различных типов и оттенков, преимущественно белые), сербские «шайкачи» (нечасто), фуражки с мягкой тульей, похожие на британские «tranch cap» и использовавшиеся в 1918 г. чехословаками.

      В качестве формы использовались френчи французского покроя с глухим стоячеотложным воротником, застегивавшиеся на пять крупных пуговиц, с четырьмя большими накладными карманами, так любимыми чешскими легионерами; британские офицерские френчи образца 1914 г. (как оригинальные, так и реплики, похожие лишь в общих чертах на оригинал) с открытым отложным воротником и рубашкой с галстуком; русские защитные (встречались также белые) гимнастерки и шаровары. Ношение британского солдатского обмундирования образца 1902 г. в полку встречалось редко. На ногах использовались ботинки с крагами и сапоги. В холодное время года отмечено ношение однобортных и двубортных шинелей русского типа (на крючках или пуговицах) с башлыком, полушубков, тулупов, рукавиц, перчаток, валенок. В 1919 г. характерной чертой стало появление в некоторых югославянских подразделениях британского обмундирования и снаряжения.

      В ряде сербских частей, например, в Сербском отряде «имени воеводы В.Воскара» (Екатеринбург) носили «шайкачи», британскую солдатскую полевую форму образца 1902 г., а также британское брезентовое снаряжение образца 1908 г. На фотографиях /70/



      того времени у унтер-офицеров видны также поясные ремни с револьверными кобурами. В снаряжение офицеров входил поясной ремень с плечевой портупеей и револьверной кобурой. Тому свидетельство фотография смотра отряда, произведенного 9 мая 1919 г. Верховным правителем России и Верховным главнокомандующим адмиралом А.В.Колчаком и командующим Сибирской армией генералом Р.Гайдой на параде в Екатеринбурге.

      Сербский отряд воеводы В.Воскара, сформированный в конце 1918 г. в Новониколаевске по разрешению генерала МЖанена из военнопленных сербов, насчитывал около 400 человек (две роты). В конце марта 1919 г. отряд прибыл в Екатеринбург и разместился сначала в здании Художественно-промышленного училища, а затем был переведен в одно из городских училищ. Подразделение находилось в составе гарнизона города вплоть до эвакуации в июле 1919 г. Боеспособность отряд имел минимальную, поскольку в нем процветали спекуляция и пьянство. При эвакуации белого Екатеринбурга подразделение распалось, некоторые военнослужащие остались ждать красных, но большинство уехали в Сибирь, где прибились к разным сербским частям и с ними вернулись в Европу.

      По всей видимости, британское обмундирование имели на снабжении и сербы роты капитана С.Джорджевича в Семипалатинске. На это указывает свидетельство очевидца противной стороны: «у сербов наши бойцы взяли ... много английского обмундирования и боевого снаряжения» [34].

      Полк имени М.Благотича в плане снабжения первоначально предполагалось подчинить ЧСК. Однако югославяне выступили резко против, не желая зависеть от чехословаков. Сложившаяся ситуация вызвала 15 октября 1918 г. обращение сербского консула Й.Миланковича к инспектору штаба ЧСК и начальнику военного отдела ОЧСНС в России с просьбой оставить югославские части в вопросах снабжения в составе Уральского корпуса [35]. В результате русские шинели и снаряжение, «шайкачи» (офицерские и нижних чинов) имели чины подразделений 1 Добровольческого полка Сербов, Хорватов и Словенцев имени майора Благотича в Челябинске, чей парад в 1919 г. запечатлели французские кинодокументалисты. Различимы также петлицы на шинелях, но какого они образца - сербского или русского - однозначно сказать сложно. Возможно, что позднее использовалось и британское обмундирование. Однако, до весны 1919 г. и в 1920 г. ношение такового не отмечено.

      В целом же, мелкие сербские части, в большинстве нося русскую полевую форму, либо некое подражание оригинальной сербской, выделялись фуражками-кепи или «шайкачами» (шившимися в Сибири по сербским лекалам), имевшимися, впрочем, далеко не у всех, иногда сохраняя и другие отдельные предметы форменного обмундирования сербской армии, что подтверждается немногими сохранившимися фотодокументами. Военнослужащие носили кокарды королевской сербской армии в национальных цветах посередине с королевским вензелем либо с сербским крестом с огнивами.

      Сербские чины Международной военной полиции во Владивостоке носили френчи со стояче-отложным воротником, русские гимнастерки, шаровары, шайкачи, сапоги и ботинки с обмотками, использовалось русское снаряжение (брезентовые патронташи и кожаные ремни с одношпеньковой пряжкой). На левом рукаве имелась, кпк и у прочих иностранных полицейских, черная повязка с надписью белыми буквами «IMP» («International military police» - «Международная военная полиция» или «МР» («Military police» - «Военная полиция»). /71/



      Очевидно, что свои отличия присутствовали у ряда других колоритных сербских формирований, таких как: 1 Отдельный Русско-Сербский партизанский егерский батальон, 1 Славянский добровольческий отряд, 1 Сербско-польский ударный батальон, Отдельный национальный егерский батальон сербов, хорватов и словенцев, чьи форменные «изыски» пока остаются неизвестными.

      Фотографии свидетельствуют, что в качестве знаков различия использовались русские и сербские погоны с сербскими четырехугольными звездочками, которые при ношении полевого обмундирования британского образца крепили на погончиках shoulder straps (в британской армии не носивших функции знаков различия чинов).

      Чины полка «Майора Благотича», а также большинство мелких формирований, старались использовать систему знаков различия королевской сербской армии - погоны образца 1908 г. Исключение составлял лишь полк «Матия Губеца». /72/

      Рядовые носили «пустые» погоны без звездочек. Унтер-офицеры имели погоны без просветов с одной-четырьмя четырехконечными звездами (каплар - 1 звезда, поднаредник - 2, наредник - 3, расположенные в виде буквы «V», наредник 1 класса - 4 звезды «ромбом»). Обер-офицеры носили галунные погоны с одним просветом (подпоручник -1 звезда, поручник - 2, капетан 2 класса - 3, в виде буквы «V», капетан 1 класса - 4 звезды «ромбом»). Старшие офицеры (военной миссии КСХС во Владивостоке) имели галунные погоны без просветов (майор - 1 звезда, подпуковник - 2, пуковник - 3 звезды буквой «V»),

      Расцветки приборных цветов родов войск сербской армии (пехота - карминный, кавалерия - синий, артиллерия - черный, инженерные части — малиновый), вероятно, строго придерживались уже в 1920 г. на Дальнем Востоке.

      Сербы-офицеры в Партизанской дивизии атамана Б.В.Анненкова имели право на ношение знаков различия дивизии, то есть погон русского образца с углами вместо пятиконечных звездочек.

      Снаряжение (патронные сумки, ремни), помимо британского, применялось также русского образца. Офицеры носили британскую портупею типа «Sam Brown» с одним диагональным ремнем.

      Помимо Отдельного Сербского кавалерийского дивизиона ОМО и эскадрона Партизанской дивизии атамана Б.В.Анненкова в Сибири сербская кавалерия была представлена двумя крупными частями: кавалерийским дивизионом полка имени Благотича (ком. - капитан Р.Шимунич [36]) и 1 Сербским кавалерийским дивизионом (ком. - капитан Ж.Магарашевич).

      Летом 1918 г. в Челябинске капитаном И.Божичем была создана кавалерийская часть, ставшая прообразом кавалерии полка имени Благотича. Кавалерийский дивизион части состоял из двух эскадронов (по 4 взвода в каждом). 1 эскадрон подпоручника Й.Шайновича имел в составе 11 унтер-офицеров и 69 всадников. 2 эскадрон поручника С.Шавича насчитывал 4 офицеров, 19 унтер-офицеров и 59 кавалеристов [37].

      Другой крупной кавалерийской частью являлся 1 Сербский кавалерийский дивизион. Его командир Ж.Магарашевич, бывцщй унтер-офицер СДК в России, был человеком авантюрного склада с атаманской жилкой. Весной 1918 г. в Самаре, получив от большевистских властей конский состав и снаряжение, он сформировал из сербо-югославянской молодежи 1 Социалистический революционный югославянский кавалерийский отряд. В июне, когда чехословаки подошли к городу, Магарашевич присоединился к ним и до осени воевал со своим кавалерийским отрядом при штабе Поволжской группы С.Чечека, так называемый «Сербо-Чешский эскадрон», перебазировавшийся осенью в Бугульму (около 200 сабель).

      Осенью 1918 г., после сформирования полка «имени Благотича», отряд Магарашевича, разросшийся к тому времени до дивизиона перешел в состав этой части в Челябинск, влившись в его кавалерию. Однако вскоре приказом генерала М.В.Ханжина дивизион был переведен в состав гарнизона Красноярска, куда прибыл 20 ноября 1918 г., насчитывая, к началу декабря, в своем составе около 150 сабель.

      Уже в декабре часть участвовала в боях на р.Мане с партизанами и понесла значительные потери. 7 февраля 1919 г. приказом генерала М.И.Афанасьева за снабжение красных партизан патронами и из-за опасности для города дивизион был разоружен. Между тем, весной-летом 1919 г., будучи частично временно прикомандированной к 1 Енисейскому казачьему полку, часть снова действовала вместе с казаками против партизан [38]. /73/

      Пробыв в Енисейской губернии почти год, дивизион раскололся. Очевидно, наиболее дисциплинированная и государственно-настроенная его часть ушла на запад в Челябинск, в состав полка имени «Майора Благотича», снова пополнив там дивизион капитана Р.Шимунича. Остальные кавалеристы, сведенные после после раскола в эскадрон во главе с Ж.Магарашевичем, попытались уйти на Дальний Восток. Однако под Читой их эшелон был остановлен японскими частями, «приобретенное» добро и оружие отобраны. Прибыв во Владивосток, подразделение прекратило свое существование как отдельная воинская единица, Позднее, в Хабаровске, эти югославяне влились в состав частей атамана И.М.Калмыкова.

      Сербская кавалерия была хорошо снаряжена и обмундирована. Во время нахождения в Красноярске 1 Сербского дивизиона Ж.Магарашевича местные газеты писали: «Бравый вид сербских солдат и их великолепные лошади невольно привлекают внимание публики» [39]. Сербы Магарашевича носили черные «шайкачи», за что получили у русских прозвище «Черные гусары» [40]. Обмундирование было, вероятно, русское полевое, полученное еще при формировании отряда в Самаре.

      Вполне возможно, что сербские кавалеристы подражали коллегам Королевской сербской армии и ЧСК. Об этом говорят некоторые детали их обмундирования. Кавалерийский дивизион полка имени Благотича в Челябинске, по словам консула О.И.Миланковича, «имел... хороший прибор, вооружение, новую одежду (красные брюки)...» [41]. Очевидец описывал сербских кавалеристов в Барнауле «в красных штанах, и с перьями на шапках» [42]. Хотя, возможно, имела место неточность автора, и речь шла о членах чешской военно-спортивной организации «Сокол». Однако, в Сибири была также сербская сокольская организация, поэтому перо на «шайкачах» сербами могло также носиться, по всей видимости, неофициально.

      В июне 1920 г. остатки полков «Майора Благотича» и «Матия Губеца» мелкие сербо-югославянские контингенты, сумевшие добраться до ВладиЕ под руководством прибывшей военной миссии КСХС подполковника Ж.Миче сведены в Югославянский полк из двух батальонов (численностью около 3 ООО ч

      Форма полка была подчеркнуто ориентирована на сербскую военную традицию (головные уборы, кокарды, знаки различия). Летом 1920 г. Югославянский полк частично обмундировали во французскую тропическую форму светлого хаки образца 1901 г., принятую для частей колониальной пехоты, располагавшихся во французских владениях Юго-Восточной Азии. Ранее, в августе 1918 г., в аналогичной экипировке во Владивосток прибыл военный контингент из Французского Индокитая и Китая. В 1920 г. такая форма поступила на обмундирование также Латышского полка «Иманта» на Дальнем Востоке.

      Комплект формы включал в себя китель свободного покроя с низким стоячим воротником и широкими вшивными погонами, застегивавшийся на шесть крупных пластмассовых пуговиц, двумя большими набедренными карманами без клапанов (нагрудные карманы отсутствовали), и прямые брюки также свободного кроя навыпуск. Иногда брюки заменялись шароварами темного хаки. Китель для сержантов (также носился чинами полка) отличался наличием отложного воротника и нагрудных карманов. Кроме того, югославяне нижних чинов использовали русские гимнастерки (защитные и белые) и френчи, видимо, оставшиеся от прежней формы. Все бойцы носили шайкачи разных оттенков.

      Офицеры были экипированы офицерскими шайкачами с козырьком, британскими открытыми офицерскими френчами (оригинальными и репликами, «по мотивам» /74/ нала), носившимися с защитными
      иЛИ белыми рубашками с галстуком, закрытыми френчами французского типа со стояче отложным воротником, французской тропической формой. Иногда использовались белые кители (закрытые и открытые) с брюками светлого хаки навыпуск (от французского комплекта). Офицеры военной миссии КСХС носили сербскую офицерскую форму образца 1912 г.

      Нередко шились (подобная практика существовала и до 1920 г.), скорее всего, в частном порядке, мундиры в подражание оригинальным британским офицерским образца 1914 г. и сербским офицерским образца 1912 г., но отличавшиеся от оригиналов размерами воротника, карманами, пуговицами и т.д. Отметим также ношение офицерами полка трехчастных ленточек цветов национального флага КСХС (красно-сине-белых).

      В качестве обуви, как нижними чинами, так и офицерами, использовались ботинки с обмотками и без них (иногда с кожаными крагами) и сапоги.

      Знаками различия были сербские погоны. Очень редко у некоторых нижних чинов оставались нарукавные щитки полка «Матия Губеца». Использовались кокарды Королевской сербской армии (овальные, с алым центром и сине-белой окантовкой, как с вензелем короля Петара I, так без него). Часто кокарды и знаки различия нижними чинам вообще не носились. Снаряжение составляли ремни и патронные сумки (русского) и офицерские портупеи (британского) образцов.



      Высшим воинским званием сербских частей на востоке России был чин майора. Его имел Матия Благотич. После гибели последнего под Казанью в августе 1918 г. высшим званием стал чин капитана 1 класса, хотя генерал М.Жанен и присвоил самовольно капитану 1 класса В.Павковичу звание майора. По крайней мере, так его именовали в официальных документах Французской военной миссии (а после трагической смерти сербский офицер даже был произведен в чин генерал-майора). Однако фактически В.Павкович нового звания не принял и оставался капитаном 1 класса [43].

      В военной миссии КСХС во Владивостоке в 1920 г. высшим чином был подпуковник. Его носил глава миссии Жарко Мичич.

      В 1 Югославянском полку имени Матия Губеца высшим званием был чин майора, который имел командир части Лука Сертич.

      Таким образом, система обмундирования сербо-югославянских войск на востоке России в 1918-1920 гг. представляла собой комбинацию отдельных элементов русского, австро-венгерского, британского, французского, сербского обмундирования и знаков различия, в некоторых аспектах подражая форменным отличиям чехословацкого /75/ войска в России и русских антибольшевистских сил. В силу проблем со снабжением многие югославяне, особенно, из мелких подразделений, носили отдельные элементы гражданской одежды. К относительному единообразию в обмундировании (и то частично) удалось прийти лишь в 1920 г., когда все югославянские части были объединены в Югославянский полк в Приморье и подчинены военной миссии КСХС во Владивостоке.

      1. Благотич Матия (Мата) (15.03.1884-12.08.1918) - окончил начальную школу (Ягодин), гимназию (Крагуевац), начальную школу Военной академии (1901-1905), подпоручник артиллерии (1905). Участник балканских войн 1912-1913 гг., капитан 2 класса, командир батареи 1 дивизиона 4 артиллерийского полка Моравской дивизии. В 1913 г. был командирован в Высшую техническую школу в Брюсселе. Участник Великой войны, капитан артиллерии 1 класса. Член сербской военной миссии в США, майор (1915). В 1916 г. командирован в СДК в Одессе, преподаватель школы офицеров. Добровольно остался в России. В 1917 г. являлся командиром гаубичной батареи запасного батальона СДК, в 1918 г. командовал 2 Одесским Югославянским ударным батальоном, Сербским революционным батальоном на службе в РККА (в июле-августе около 200 человек), прибывшим в июле из Ярославля в Казань и охранявшим Казанский кремль. Во главе батальона перешел на сторону антибольшевистских сил. Погиб в бою за Романовский мост. В 1914-м и 1920 гг. (посмертно) дважды был награжден орденом Звезды Карагеоргия 4 класса с мечами. Был женат, имел двух сыновей. Имя его было увековечено в названии 1 Добровольческого полка Сербов, Хорватов и Словенцев, 2 Мортирной артиллерийской батареи. Городская дума Казани в знак благодарности учредила в мужских и женских гимназиях города по одной именной стипендии, присвоила его имя одному из городских училищ.

      2. Губец Матия (1538-1573) - предводитель крестьянского восстания против местных феодалов в Хорватии и Словении. После поражения повстанцев попал в плен и был убит.

      3. Маринкович Миловой - капитан артиллерии 1 класса, один из организаторов и первый командир 1 Добровольческого полка (29.09.1918-16.01.1919).

      4. Павкович Владимир (1889(?)-1919) - уроженец г.Госпича (провинция Лика, Сербское королевство). Окончил Высшую военную школу в г.Винер-Нойштадте и Венскую консерваторию. Офицер австро-венгерской армии. Владел несколькими европейскими языками. Осенью 1918 г был освобожден вместе с группой офицеров из самарского лагеря военнопленных. В чине капитана 1 класса являлся помощником командира полка капитана М.Маринковича. По оставлении последним полка по болезни был им назначен командиром части, однако официально не был утвержден даже временным командующим полком. С марта по 10 октября (ноября?) 1919 г. являлся командиром 1 Добровольческого полка. У старых солдат части авторитетом не пользовался по причине службы в австро-венгерской армии, однако к весне 1919 г. сделал полк вполне боеспособным и образцовым по меркам Гражданской войны. 10 октября 1919 г. в Красноярске принял группу солдат, пришедших к нему с требованием выдать для самосуда офицера, случайно застрелившего унтер-офицера. Павкович не согласился на это требование, за что был убит в помещении штаба части кавалеристом эскадрона полка Хртковацем. Погребен 12 октября 1919 г.

      5. Божич Иво (09.01.1894-16.06.1962) - словенец, окончил гимназию в Карловцах (1905-1909), Кадетскую школу (1909-1913), офицер 17 Словенского пехотного полка австро-венгерской армии. Попал в плен на русском фронте в Галиции и с 1 января 1915 г. по 1 апреля 1917 г. находился в Туркестане (Ташкенте, Коканде). Одним из первых вступил в СДК (капитан 2 класса), командир роты. Осенью 1917 г. появился в Сибири, командуя эшелоном сербских войск, двигавшихся по Транссибу на Салоникский фронт.

      Являлся единственным официальным сербским военным уполномоченным для сбора добровольцев в Самаре (декабрь 1917 г.- август 1918 г.), затем в Омске, снова в Самаре, с падением которой оказался в Челябинске, где начал формировать сербский отряд. Летом 1919 г. - официальный военный представитель сербских частей в России при русских и союзнических властях. Являлся основателем и первым командиром Конного дивизиона 1 Добровольческого полка, старшим офицером полка и помощником командира, командиром батальона, с 10 ноября 1919 г. по 1920 г. командиром полка, сменив убитого Павковича. После боя под Челябинском отступит пешком вместе с пулеметным взводом и обозом полка в Омск, где находился до его эвакуации. Позднее находился в Красноярске, прошел с остатками полка Сибирский Ледяной поход и во Владивостоке возглавил все сербские части, сосредоточенные и готовившиеся к эвакуации из России (двухбатальонный Югославянский полк). /76/

      С 1920 г. проживал в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, где преподавал в пехотной школе в Сараево, занимал ряд командных постов в армии Югославии. Принял участие во Второй мировой войне и с апреля 1941 г. по апрель 1945 г. находился в плену. Позднее стал генерал-майором Югославской народной армии, первым словенским военным географом, автором нескольких трудов по военной географии. Был награжден орденом Белого Орла 4 степ, с мечами, британскими и французскими наградами.

      6. Протич Чедомир - поручик, служил во 2 Сербском ударном батальоне подполковника А.Србы (позднее майора М.Благотича), с 9 августа по 29 сентября 1918 г. являлся командиром батальона имени Майора Благотича. Осенью, после гибели майора Благотича, вывел сербский батальон из окружения под Симбирском и привел в Челябинск. 1 апреля 1919 г. «за отличия в делах против неприятеля» был награжден орденом Св. Анны 3 степ, с мечами и бантом. На 22 ноября 1919 г. находился в составе 2 роты 2 батальона полка.

      7. Ковачевич Янко - хорват, уроженец Загреба, подпоручик. Как офицер резерва находился в сербской армии с начала Великой войны. Один из первых чинов СДК в России. Один из первых сербских офицеров, организовавших сербские подразделения в Сибири летом 1918 г. Являлся первым командиром сербской роты в Челябинске. В полку имени Благотича служил командиром роты, находясь со своим подразделением в Троицке. Позднее, служа при штабе полка, был впутан в торговую аферу и уехал во Владивосток. Командовал сербским отрядом во Владивостоке. Осенью 1919 г. по дороге от казарм, располагавшихся на Второй речке, к городу был тяжело ранен неизвестным из револьвера (пуля повредила позвоночник). 9 января 1920 г. умер от полученного ранения в госпитале и был похоронен во Владивостоке на воинском кладбище Egerscheld, на внешней бухте, в шести километрах от города.

      8. Вайзец Павле (Павел Павлович) (1891-?) - хорват, окончил Загребскую гимназию, военное училище в г.Каменице, кадровый офицер австро-венгерской армии, в годы Великой войны попал в плен. В СДК находился при штабе 1 дивизии и корпуса, позднее при Югославянском обществе в Киеве сформировал сербский отряд. В 1918 г. сербским военным атташе был послан в Самару. 7-9 августа 1918 г. являлся временно исполняющим дела командира батальона Благотича в Казани, в августе-сентябре 1918 г. - командиром Челябинского сербского батальона, затем служил в штабе батальона 1 Добровольческого полка имени Благотича. Летом 1919г. находился в составе 44 Сибирского стрелкового полка. Осенью 1919 г. формировал югославянский батальон в войсках Забайкальской области. В 1920 г. находился в составе Сербской военной миссии во Владивостоке.

      9. Магарашевич Жарко - серб, унтер-офицер СДК в России. В начале 1918 г. перешел на службу к большевикам, сформировал 1 Социалистический Революционный Югославянский кавалерийский отряд. При взятии чехословаками Самары перешел на сторону последних, командовал эскадроном и дивизионом. К концу 1918 г. имел чин капитана. К 1920 г. находился в Хабаровске в составе Отдельной Сводной атамана Калмыкова стрелковой дивизии.

      10. См.: Захаров А.М. Создание Сербского добровольческого полка имени майора Благотича в России в 1918 г. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2012. - № 8-2. - С.72.

      11. См.: Поповиђ Н.Б. Срби у грађанском рату у Pycиjи, 1918-1921. - Београд, 2005. - С.137.

      12. См.: Попович Н.Б. Одиссея от Одессы до Красноярска // Родина (Москва). - 2006. - № 7. - С.85.

      13. Военный архив Сербии. Оп. 3. Кор. 3. Пап. 1. Ном. 11. С. 7.

      14. Сертич Лука - майор, в Киеве являлся командиром роты Сербского ударного батальона СДК в России, затем командовал 1 Югославянским полком «Матия Губеца». 16 февраля 1920 г. в Иркутске перешел вместе с большей частью Сербского и Хорватского батальонов полка на сторону Красной армии. Служил инструктором курсов красных командиров. В 1920х гг. вернулся на родину, был арестован, позднее находился под надзором полиции.

      15. Ширцели Иосип (1884-1931) - словенец, капитан, командир Словенского батальона 1 Югославянского полка «Матия Губеца», в 1920 г. - командир полка. В августе того же года возвратился на родину.

      16. Рукавина Анте - капитан австро-венгерской армии, осенью 1918 г. был освобожден капитаном И.Божичем из Самарского лагеря для военнопленных и в конце года, находясь в Томске, формировал Томский сербский батальон под контролем чехословацкого командования.

      17. См.: Югославянские части русской армии в Первой мировой войне. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.pogledi.rs

      18. Прибайкальская жизнь (Верхнеудинск). -1918. -22 окт.

      19. Военный архив Сербии. Оп. 3. Кор. 3. Пап. 1. Ном. 11. С. 2-5.

      20. См.: Бодрова И.А., Капитонова Г.А., Маркина Е.М, Орлова А.Ф. История Чистополя / Учебное пособие. - Чистополь, 2012. - С.102. /77/

      21. См.: Гольцев В.А. Судьба атамана Анненкова. - М., 2009. - С. 128.

      22. Милошевич Душан - предположительно, это Д.Милошевич (1894-1967) - сербский спортсмен, легкоатлет, пловец и футболист, участник Олимпийских игр в Стокгольме 1912 г., участник Великой войны. Попал в плен, наредник (по другим данным, рядовой) СДК в России. Атаман Б.В.Анненковым был произведен в поручики русской службы. Командовал комендантской командой при штабе отряда Б.В.Анненкова; затем ротой, преобразованной в эскадрон. Умер в Белграде.

      23. Цит. по: Марковчин В.В. Одиссея атамана Анненкова. - Курск,2010. - С.47.

      24. См.: Дерябин А.И. Гражданская война в России 1917-1922. Белые армии. - М.,1998.

      25. Драгович - черногорец, офицер СДК, в январе 1918 г. в чине штабс-капитана служил в Особо Манчжурском отряде атамана Г.М.Семенова, в январе-мае 1918 г. - командир 3 (Сербского) батальона 1 Семеновского пешего полка. С мая 1918 г. являлся командиром Отдельного Сербского конного дивизиона. Осенью 1918 г. был произведен в чин подполковника. Командир Сербского конного атамана Семенова дивизиона. Приказом по войскам Отдельного Восточного казачьего и Отдельного 5 Приамурского корпусов № 33 от 30 ноября 1918 г. был назначен запасным членом суда чести. 19 декабря 1918 г. отчислен от должности командира дивизиона (по собственному желанию) с назначением в распоряжение командира 5 Приамурского корпуса.

      26. Воскар (Миланович) Влада - капитан Сербской королевской армии (1912), участник движения четников и Балканских войн 1912-1913 гг. Офицер-инструктор в первой школе четников (1912). В годы Великой войны был командирован в Россию для службы в СДК. В конце 1918 г. сформировал и возглавил отряд из военнопленных сербов в Новониколаевске (около 400 человек), с которым в марте 1919 г. прибыл в Екатеринбург. В составе гарнизона города находился до июля месяца. Осенью 1919 г. возглавлял 1 Сербский Королевский партизанский отряд, воевавший с партизанами в Томской и Енисейской губерниях. Позднее с остатками отряда прибыл в Читу, оттуда - эвакуировался на родину.

      27. Пишкулич - хорват, участник Загребского процесса 1908 г. (по обвинению группы сербов в государственной измене) на стороне Австро-Венгрии. Офицер СДК, в 1918 г. находился в ОМО, в начале 1919 г. служил офицером Сербского конного дивизиона, впоследствии капитан, в 1920 г. командовал югославским батальоном в частях атамана Г.М.Семенова.

      28. 28 См.: Bisher J. White terror. Cossak warlords of the Trans-Siberian. - London, 2005. -P. 218.

      29. Цит. по: Романов A.M. Особый Маньчжурский отряд атамана Семенова. - Иркутск, 2013. - C. 212.

      30. РГВА. Ф.40 307. Оп. 1. Д. 25. Л. 44.

      31. См.: Кузнецов Н.А. Война на Амуре в 1918 году: малоизвестные страницы истории Морской сборник (Москва). - 2010. - Т.1960. - № 7. - С.85.

      32. Мияатовиђ П. С источне стране // Politikin-zabavnik (Београд). - 2015. - 23 jaн.

      33. Автор благодарит за любезно предоставленную информацию В. Милосавлевича (Белград).

      34. Родичкин Н. Незабываемые дни. - Алма-Ата, 1958. - С. 104.

      35. См.: Поповиђ Н.Б. Срби у грађанском рату у Русиjи, 1918-1921. - С.103.

      56. Шимунич Рудольф - хорват, уроженец Загреба. Офицер австро-венгерской армии. Окончил Людвигово военное училище в Будапеште. Позднее находился в составе СДК в России. Имел чин капитана 2 класса сербской службы, перешел на службу в русскую армию, с 16 июня по 10 июля 1918 г. служил начальником штаба 1 армии РККА. Перешел на стороны антибольшевистских сил, принимал участие в боях с красными на Волге. В начале 1919 г. в Челябинске перешел в полк имени Благотича являлся командиром кавалерийского дивизиона 1 Добровольческого полка. 24 июля 1919 г. погиб в бою под Челябинском, командуя сводным отрядом полка и прикрывая за пулеметом отход остатков подразделения. Один из самых опытных и талантливых сербских офицеров в Сибири. Кавалер сербского Ордена Белого орла 4 степ, с мечами, британских и французских наград.

      37. Военный архив Сербии. Оп. 3. Кор. 3. Пап. 1. Ном. 11. С. 7.

      38. РГВА. Ф. 39 940. Оп. 1. Д. 9. Л. 219.

      39. См.: Свободная Сибирь (Красноярск). - 1918. - 23 нояб,; Военные ведомости (Красноярск). - 1918.- 8 дек.

      40. См.: Димитриjевиђ Б. Крваве сибирске авантуре. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.rastko.org.rs/istorija/delo/12425.

      41. Военный архив Сербии. Оп. 3. Кор. 3. Пап. 1. Ном. 11. С. 7.

      42 Sibirien: Erinnerungen aus dem Weltkrieg und aus Russland. Von einem ehemaligen Siebzehn // Dravabanat (Celje). - 1930. - 30 sept.

      43. Военный архив Сербии. Оп. 3. Кор. 3. Пап. 1. Ном. 11. С. 9.

      Белое армия. Белое дело. №4. 2017. С. 62-78.
    • Военкомуезд
      «Саяны на военном фоне»: Поход красного отряда во главе с Н. А. Каландаришвили осенью 1918 г. // Известия Лаборатории древних технологий. 2022. Т. 18. № 1. С. 181–195.
      By Военкомуезд
      «Саяны на военном фоне»: Поход красного отряда во главе с Н. А. Каландаришвили осенью 1918 г.

      Павел Александрович Новиков , Геннадий Исакович Хипхенов

      Аннотация. Заблаговременная боевая подготовка и сбор военной информации имеют исключительную ценность. В статье разбирается деятельность структур Иркутского военного округа на монгольском направлении в 1906–1917 гг. Штабные офицеры были предметно осведомлены об экономико-географических условиях Сибири, что нашло отражение в объемных специализированных публикациях. Эти знания пригодились в Гражданской войне. На фоне размаха всероссийского конфликта Сибирь была затронута боевыми действиями в меньшей степени. В начале – середине 1918 г. отряды и красных, и белых пополнялись преимущественно набором добровольцев. К сентябрю 1918 г. вся Сибирь перестала быть ареной регулярных боевых действий, а состоявшиеся кратковременные бои в основном не вышли за пределы Транссибирской магистрали. Кроме успешной мобилизации в Сибирскую армию Иркутский военный округ успешно обеспечивал порядок на своей территории. Так, в сентябре 1918 г. Штаб округа получил сведения о красном отряде во главе с Н. А. Каландаришвили, двигавшемся из Джидинской долины через Монголию, Тункинскую долину и далее через Саяны в Черемховский уезд Иркутской губернии. Своевременно полученная информация позволила оперативно предпринять меры противодействия. Переход через Восточные Саяны или, как называли его участники похода, Белогорье, и по землям сойотов стал тяжелым испытанием. В современном Окинском районе Республики Бурятии сохранилась объемная социальная память об этом событии. Настоящий материал опирается преимущественно на воспоминания участников похода, а наиболее существенные их отличия от данных местных старожилов касаются описания маршрута. Ход событий также освещает интересный документ, впервые выявленный в Российском государственном военном архиве, – доклад командира Отдельного Черемховского батальона полковника И. С. Богатноу. Документ является ценным и ранее неизвестным источником. Он содержит сведения о действиях белого командования, уточняет географию и хронологию событий.

      Ключевые слова: Иркутский военный округ, военная топография, Саяны, Н. А. Каландаришвили, И. С. Богатноу, Гражданская война, красные, белые, боевые действия, географическая осведомленность, маршруты движения, ранее неизвестный документ /181/

      Любые исторические события и боевые действия в том числе разворачиваются на определенной местности. Велико значение заблаговременной боевой подготовки и сбора военной информации. Для реконструкции степени местно-географической осведомленности российских военных целесообразно начать с развернутого военно-исторического экскурса.

      С августа 1862 г. в России началось поэтапное учреждение военных округов как территориальных общевойсковых объединений. Все они отличались своими особенностями в дислокации войск (Золотарев, 1894. С. 419–444; Авилов, 2013), в дальнейшем повлиявшие на боевые качества окружных контингентов в первых боях 1877, 1904, 1914 гг. (Новиков, 2008. С. 9–26). 6 августа 1865 г. (все даты далее по старому стилю) был образован и Восточно-Сибирский (по старой орфографии «Восточный Сибирский») военный округ, охвативший территорию России от Енисея до Тихого океана и по площади практически равный остальным округам вместе взятым (Авилов, 2012. С. 20). Центром округа стал Иркутск, командующим войсками округа – генерал-губернатор Восточной Сибири. Именно штаб Восточно-Сибирского военного округа занимался приграничной разведкой. Также важную роль играл военно-топографический отдел штаба округа, образованный в 1867 г., ведавший сбором и анализом статистической информации, выбором путей для войск и т. д. Собранная окружным штабом разведывательная информация передавалась в военное министерство. Войска Восточно-Сибирского военного округа прикрывали тогда более протяженную границу с Китаем, охраняли тихоокеанское побережье России от вероятных (по опыту Крымской войны) британских десантов, содействовали колонизации Дальнего Востока (Новиков, 2021. С. 184).

      В мае 1884 г. Восточно-Сибирский военный округ был разделен на Приамурский (с центром в Хабаровке, с 1893 г. – Хабаровске) и Иркутский. В последний вошли Иркутская и Енисейская губернии, Якутская область. Иркутский военный округ граничил с Китаем, но в местности мало освоенной и практически не проходимой (Саянские горы). Поэтому на территории Иркутского военного округа дислоцировалось не более 5000 солдат или 0,6 % русской армии. Именно из-за малочисленности войск, среди которых к тому же не было полевых (первоочередных) частей, Иркутский военный округ получил усеченную, по сравнению с другими окру-/182/-гами, структуру управления – без отдельных управлений, что существенно снизило интенсивность и эффективность его работы (Ращупкин, 2003. С. 107). Был образован отдельно лишь штаб округа, деятельность военно-топографического отделения которого по-прежнему имела особое значение на все еще слабоизученных территориях Сибири и сопредельных районах Монголии. Лучшие воинские части и наиболее подготовленные штабисты перешли в Приамурский военный округ.

      Четко прослеживалась неравномерность распределения полевых войск по территории Российской империи. На конец XIX века в западной пограничной полосе (Варшавский, Виленский, Киевский военные округа) войск расположено было в 15 раз более, на Кавказе в 5 раз более, а в Иркутском округе в 80 раз менее, чем в целом по России. Иначе говоря, на важнейших окраинах войск было слишком много, а людей для укомплектования недостаточно; во внутренних округах наоборот. Напротив запасные войска, требовавшие для полной безопасности и достаточного (кадрового) материала, размещались во внутренних и одновременно наиболее населенных округах Европейской России (Золотарев, 1894. С. 422).

      Русско-японская война 1904–1905 гг. показала значительные недостатки в подготовке русской армии, в том числе и в организации военной разведки. Высшее командование испытывало, особенно в начале конфликта, острейший дефицит сведений о противнике. Наглядный урок был учтен русским Генеральным штабом. В 1906 г. он распределил сопредельные государства между военными округами и возложил на них детальную тактическую разведку в пределах вероятных будущих театров военных действий (Новиков, 2021. С. 185).

      Иркутский военный округ был восстановлен в мае 1906 г., ввиду выяснившейся во время (Русско-японской) войны необходимости иметь в непосредственной близости к китайской границе достаточно полное и властное управление. Прежняя (до 1899 г.) территория была увеличена включением Забайкальской области. Значительно (от 1884 г. в 12 раз) выросла численность войск округа – на 1911 г. она составила около 60 000 человек.

      Для разведывательной сферы главным позитивным новшеством было то, что возрожденный Иркутский округ получил все структуры управления. В штаб назначен генерал-квартирмейстер, возглавивший соответствующее управление. В этом управлении сосредотачивалось делопроизводство по размещению и обучению войск, по мобилизации; по сбору военно-статистических данных; по производству съемочных (топографических) работ в районе округа. Управление включало три отделения: строевое, мобилизационное и отчетное. Последнее занималось сбором статистических и топографических данных и содержало их «в постоянной исправности и возможной полноте», вело переписку по ведению геодезических, топографических и картографических работ и т. д. В сферу интересов штаба Иркутского военного округа входили северные районы Китая – Монголии и Маньчжурия. Разведывательные сведения поступали через негласную агентуру, поездки офицеров Генерального штаба, изучение иностранной периодики.

      С 1909 г. штаб Иркутского военного округа стал несколько раз в год публиковать обзоры зарубежной печати. Названия обзоров менялись, но они неизменно включали сведения об экономике, внутреннем положении дальневосточных стран, монголо-китайской борьбе, численности, размещении и состоянии японских, китайских и монгольских войск и т. д. Иркутский военный округ рассматривался как район сосредоточения сил и средств на случай войны с Китаем и Японией, причем имеющиеся в распоряжении местного населения продовольственные и тягловые ресурсы оценивались как «избыточные». В округе проводились военные игры, многодневные полевые поездки офицеров, маневры в ходе подвижных сборов и т. д. Русские штабные офицеры были предметно осведомлены об экономико-географических условиях Сибири (Романов, Новиков, 2009. С. 117–186), что нашло полное отражение в объемных специализированных публикациях (Военно-географическое…, 1913; Краткое…, 1919). По злой иронии истории, эти знания пригодились не в борьбе с внешним врагом, а во внутреннем конфликте.

      К общему ходу Гражданской войны в 1918 г. обратимся далее.

      В сравнении с общим размахом всероссийского конфликта Сибирь непосредственно была затронута боевыми действиями в меньшей степени, что не /183/ исключало отдельных очагов интенсивных боев: Иркутск декабря 1917 г., южное побережье Байкала в конце июля – августе 1918 г. и т. д. В целом вооруженная борьба 1917–1918 гг. была либо очень короткой по времени (декабрьские бои 1917 г. в Иркутске, мятеж Енисейского казачьего дивизиона в Красноярске в январе 1918 г., деятельность отряда штаб-ротмистра Э. Г. Фрейберга, отдельные восстания крестьян Алтайской губернии и т. д.), либо локализовалась на ограниченной территории: действия отряда Г. М. Семенова против красных на юго-востоке Забайкалья в первой половине 1918 г., а главное затрагивала незначительную часть населения Сибири (единовременно действовало до 13 000 чел. с красной стороны и до 9000 чел. с белой). Обе стороны в начале – середине 1918 г. делали ставку на добровольцев (Хипхенов, 2017), хотя и пытались проводить мобилизацию в прифронтовой полосе.

      Территориальный масштаб боевых действий резко вырос после восстания Чехословацкого корпуса в конце мая 1918 г. На территории Сибири вдоль Транссиба начала действовать Сибирская группа капитана Р. И. Гайды (часть 2-й чехословацкой дивизии) численностью до 4500 чел.

      На базе подпольных офицерских организаций Сибири началось формирование антибольшевистской Сибирской армии во главе с генерал-майором А. Н. Гришин-Алмазовым. В мае – июле ее части пополнялись мобилизацией офицеров и военных чиновников, а также набором добровольцев. На 15 июня около 4000 бойцов, 10 июля до 23 500, к 1 сентября свыше 60 000 (Новиков, 2005. С. 73). Летом 1918 г. Сибирская армия вела боевые действия в двух основных направлениях:

      1. От Новониколаевска и Томска на восток совместно с чехами наступал Средне-Сибирский корпус подполковника А. Н. Пепеляева. Белые взяли Красноярск (18 июня), Иркутск (11 июля), Верхнеудинск (20 августа), Читу (25 августа) и 31 августа соединились у станции Оловянная с войсками Г. М. Семенова. Напряженные бои на этом пути состоялись у Нижнеудинска, на южном побережье озера Байкал (белые провели операции на окружение противника под Мурино и у станции Посольская), где до 8000 красных бойцов потерпели поражение от 4000 белых, причем обе стороны ранее активно подтягивали подкрепления из тыла на фронт. Высвободившиеся в Забайкалье части Сибирской армии и чехов с сентября 1918 г. были переброшены под Екатеринбург (Хипхенов, Новиков, Родионов, Скороход, 2020. С. 145–146).

      2. От Омска, Петропавловска и Ишима на Тюмень и Екатеринбург наступал Степной Сибирский корпус полковника П. П. Иванова-Ринова. Ему противостояли советские войска Северо-Урало-Сибирского фронта (в июле был преобразован в 3-ю красную армию). От Челябинска на Екатеринбург и Верхнеуральск продвигался Уральский корпус генерал-лейтенанта М. В. Ханжина. В боях под Тюменью с каждой из сторон участвовало, примерно, по 4000 бойцов (Симонов, 2010. С. 311). После взятия Тюмени (20 июля) и Екатеринбурга (25 июля) Степной и Уральский корпуса, составив Екатеринбургскую армейскую группу, двинулись на Кунгур и Нижний Тагил и далее на Пермь.

      На Алтае боевые операции закончились к концу августа. Таким образом, к сентябрю 1918 г. вся Сибирь перестала быть ареной регулярных боевых действий, а состоявшиеся кратковременные бои в основном не вышли на пределы полосы вдоль Транссибирской магистрали (Бакшеев, 2020. С. 42). Повторимся, что в течение первой половины 1918 г. в Сибири и с красной, и с белой сторон действовали преимущественно добровольческие формирования. В мае – июле 1918 г. белые части пополнялись мобилизацией офицеров, военных чиновников и казаков (призываемых приказами войсковых атаманов и решениями войсковых кругов), а также набором добровольцев. 31 июля 1918 г. Временное Сибирское правительство объявило о призыве граждан, родившихся в 1898–1899 гг. Соответственно в пределах восстановленных белыми Омского и Иркутского военных округов в августе – сентябре было мобилизовано 138 700 человек (Симонов, 2001. С. 67), что превратило Сибирскую армию в крупнейшую военную силу белых. При численности до 200 000 человек она на осень 1918 г. была вчетверо многочисленнее Добровольческой армии генерала А. И. Деникина.

      Кроме успешной мобилизации в Сибирскую армию Иркутский военный округ продолжал нести и функцию охраны подконтрольных территорий на местах. Так, уже в сентябре 1918 г. Штаб округа располагал сведениями о крупном красном отряде во /184/ главе с Н. А. Каландаришвили (рис. 1), двигавшемся из Джидинской долины через Монголию, Тункинскую долину и Саяны в пределы Иркутской губернии (Церетелли, 1965; Мельников, 2011). Своевременно полученная информация позволила отследить движение красных и успешно их ликвидировать. Остановимся на этом подробнее.

      После стычки с казаками под Шимками отряд Каландаришвили направился на запад к подножью Саян, чтобы далее перейти горные хребты и выйти в пределы Черемховского уезда. Здесь имел место любопытный эпизод с занятием красными поселка Монды. У Кожевина он упомянут лишь вскользь, без деталей. Между тем он описан в воспоминаниях Кереши и Анастасии Третьяковой, и интересен, как случай с использованием военной хитрости и маскировки.

      Мадьяр Ш. Кереши из отряда Д. М. Третьякова (рис. 2) так описывает события: «Когда мы выехали на тракт, то мы увидели телефонно-телеграфный провод. У нас были аппараты. Я включил аппараты в провод. Перехватили по телеграфу ленту. Третьяков расшифровал ленту телеграммы, переданной в Монды. Согласно этой ленте, чехословацкий отряд выезжает для защиты Монд от приближающейся банды Каландаришвили. Поскольку мы перехватили ленту, то мы и обратно сообщаем: «Приезжать не нужно, так как банда Каландаришвили уже разоружена и находится в Мондах. Через два дня она будет отправлена в Иркутск».

      Каландаришвили одел погоны, мы одели чехословацкие ленточки – идем по дороге. Здесь нас встречает казачество во главе с офицерством. Пошли к почтовому отделению. В это время тов. Гетц был нашим руководителем. Он зашел на почту. Полковник с бородой встречает его. Мы остались на дороге. Команда Кожана сейчас же окружила станицу. В станице жило около 500 человек [сильно преувеличено – авторы] населения. Казаки, молодежь стояли у почтового отделения на площади. Это почтовое отделение было последним на пути к границе. Подъезжает отряд, офицеры слезают и заходят в почтовое отделение. Здесь задается вопрос, а что такое сделать с Каландаришвили. Один говорит, что его нужно зарезать, другой – сжечь, и т. д. Тогда входит Каландаришвили и дает распоряжение всех обезоружить. Те смотрят во все глаза: «Как обезору-жить? Мы вас встречали, а вы нас обезоружить…» Было обезоружено казачество. Каландаришвили снимает погоны и говорит: «Я Каландаришвили, я не буду вас сжигать, покажите нам только дорогу» (Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО). Ф. 300. Оп. 1. Д. 566. Л. 69–70). /185/



      Рис. 1. Нестор Иванович Каландаришвили



      Рис. 2. Дмитрий Матвеевич Третьяков

      По воспоминаниям Анастасии Третьяковой, Монды, оставленные населением («но служба телеграфа и охрана были на месте»), занял сначала один отряд Третьякова, выдававший себя за чехословаков. Третьяков, узнав из телеграфных лент, что белые стягивают в Тунку большие силы, отправил гонца к Каландаришвили, находившемуся в Туране, чтобы он поспешил с переходом. До прибытия Каландаришвили интернационалисты и Третьяков в присутствии служащих телеграфа говорили между собой на немецком языке:

      «В помещении телеграфа присутствовали несколько человек скотогонов экспедиционных быков [1], начальник телеграфа и др. Велась оживленная беседа о Каландаришвили и его разбитом отряде. В это время вошел Каландаришвили после некоторого молчания тоже включился в беседу. К сожалению, я не обладаю литературной способностью, чтобы описать сцену, происходившую в тот момент, когда Каландаришвили, разговаривая с начальником телеграфа, снял маскировку с нашего отряда под чехословацкий отряд и объявил присутствующим, что он является Каландаришвили… Можно определенно сказать, что эффект от сообщения Каландаришвили был несравненно сильнее, чем в гоголевском «Ревизоре» с городничим в момент сообщения о приезде настоящего ревизора после отъезда Хлестакова. Свидетельством этого может служить тот факт, что начальник телеграфа после того, как немного пришел в себя от состояния шока, попросил разрешения сменить белье, так как он заболел медвежьей болезнью, чего с городничим, как было известно Гоголю, не случалось» (Государственный архив Республики Бурятия (ГАРБ). Ф. Р-350. Оп. 1. Д. 84. Л. 101).

      Отряд стоял в Мондах двое суток. Захватили 108 «экспедиционных» быков. Арестованных увели с собой. Кереши сообщает, что по дороге над офицерами и казаками устроили суд. По утверждению Анастасии Третьяковой, они взяли с собой с десяток казаков-скотогонов и начальника телеграфа, которого отпустили дня через три домой. Сохранилась телеграмма от 7 октября 1918 г. из с. Шимки: «Доношу сообщение начальника отряда, находящегося в Мондах. Отделение разбито, разграблено. Надсмотрщик Стуков, почтальон Балханов, почтосодержатель Полубенцев с лошадьми взяты в плен большевиками. Участь их неизвестна. Ввиду устранения повреждения линии в сторону Хатхыла, установки батарей аппарата прошу распоряжения о командировании надсмотрщика или опытного чиновника» (Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 198. Оп. 7. Д. 97. Л. 198).

      Переход через Восточные Саяны, или как называли его участники похода, Белогорье, и по землям сойотов стал самым тяжелым испытанием. В Окинском районе сохранилась объемная социальная память об этом событии, отраженная в содержании «По следам отряда Каландаришвили» книги «Ока: годы и люди» (Шарастепанов, 2008. С. 74–83).

      Настоящий материал опирается преимущественно на воспоминания участников похода, а наиболее существенные их отличия от данных местных старожилов в описании маршрута мы постараемся выделить. Из Монд шли по берегу Иркута по старой тропе вдоль подножья Мунку-Сардык к верховьям Оки. Далее зимовье Тумерлик (35 км от Монд) – озеро Окинское – Боксонское ущелье – сойотские улусы Ульзутэ, Хайгас, Сорок. Из улуса Сорок проводник Шарлай Убушеевич Аюшеев (Шарастепанов, 2008. С. 77) провел отряд по рекам Тустук, Хочшон, Урик, Енхор на Алиберовский графитный рудник (Кожевин, 1971. С. 61). Этот путь занял около 10 дней. С отрядом вышло 600–700 человек, остальные либо отстали, либо погибли. Причем в изученных нами показаниях пленных красноармейцев нет прямых указаний о пребывании на руднике. В них говорится, что пройдя стороной от графитного рудника Алибера, они остановились от него верстах в 50, в селении, называемом «летники».

      Выйдя в населенные места, красноармейцы, измученные, голодные, плохо одетые, волей-неволей занялись мародерством, в чем их впоследствии обвиняли на суде. Но в сложившихся условиях ожидать от них другого и не приходилось. Тем более, что испуганные сойоты поголовно покинули свои жилища и хозяйства, опасаясь незваных гостей. В жалобах пострадавших фигурируют изъятые «лошадей 15 рабочих и 34 диких, 10 голов рогатого скота, 80 копен сена, 60 пудов муки» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 92–94). Из юрт забирали «все, что бы-/186/-ло», но, прежде всего, еду и теплую одежду: «Сойот дома не было, и платить было некому» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 141, 151).

      Сами красноармейцы так объясняли свое поведение: «При вступлении в землю сойотов к Каландаришвили явились депутаты от сойотов и заявили, что не будут уходить, если только не будет грабежей. Каландаришвили дал слово, что грабежей не будет. Но в отряде организации и дисциплины не было, и потому начались скоро отдельные случаи грабежей. Грабили главным образом мальчишки, бывшие в отряде Каландаришвили и поступившие в отряд еще в Иркутске» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 156).

      «По выходе из Монголии около д. Туран отношение к населению изменилось, продукты и теплую одежду стали брать без денег. Брали без денег и с применением оружия. В людей Каландаришвили стреляли также и сойоты, и буряты, так что получалась взаимная перестрелка. Если люди, у которых отобрали вещи без денег, приходили к Каландаришвили, то Каландаришвили платил им деньги. Но таких случаев было мало» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 317).

      Неизбежные конфликты с местным населением усложнили условия похода. К природным и бытовым трудностям добавились и боевые потери. По материалам «белого» следствия, «близ расположения отряда красных всегда держались охотники-промышленники, убивавшие всех отсталых и заблудившихся. В прошедшем сезоне промысел на красноармейцев считался самым выгодным: при каждом красном имелись хорошее оружие, патроны и крупные суммы денег. Допрошенные красноармейцы утверждают, что из групп в 5–8 чел доходило не более 2–3» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 372).

      В сойотских улусах было устроено совещание командиров по вопросу о дальнейших действиях. Каландаришвили предлагал отправиться зимовать на Алиберовский графитный рудник и этим сберечь отряд, как боевую единицу. Ему возражали, что такая масса людей не сможет прокормиться в столь малонаселенных местах. Третьяков предлагал выбираться в Черемховский уезд и там продолжить партизанскую борьбу с опорой на шахтеров угольных копей. Не придя к единому мнению, отряд раскололся. Третьяков с отрядом в 150 человек (с ним ушел и 3-й эскадрон Р. Чаупала) первым отправился в сторону Голуметской волости. Но и Каландаришвили, хотевший было оставаться на зимовку, через день-другой двинулся в том же направлении во главе отряда около 200 человек. Также была еще одна большая группа, выделившаяся либо в сойотских улусах, либо после ухода отряда Третьякова. Им объявили, что кто желает воевать, остается на зимовку, кто не хочет – может уходить. Желающих уйти оказалось 183 человека. Их отпустили, отобрав у большинства оружие (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 19).

      Проводниками выступили двое сойотов, Шокдырь (по другим данным – Тангуля) Шарастепанов (72 года) и Тудук (Тыдып) Нортоаев (Нуртаев) (55 лет), не успевшие скрыться и задержанные красными. Они вывели отряды Третьякова и Каландаришвили по р. Ерма (приток р. Белая) в район Голумети. Путь занял 6 дней. Услуги проводников были щедро оплачены. Шарастепанову дали 800 рублей облигациями займа, 200 рублей и винтовку, которую потом, правда, отобрали. Но облигации ему удалось продать крестьянам за 400 рублей.

      Из-за необыкновенных лишений и тягот, испытанных ими в походе, сами красноармейцы называли свой путь «Божьими карами»: «Глубокий по колено снег и сильные холода поставили людей в ужасное положение. Кавалерийские лошади, непривыкшие к горным тропам, одна за другой падали, спешившиеся люди не могли идти и, не желая гибнуть мучительной смертью от голода и холода, кончали самоубийством. Более месяца не было ни крошки хлеба. Более половины красных спаслось только благодаря выносливости монгольских лошадей, которые были частью куплены, а частью просто захвачены красными во время перехода через Монголию.

      Вид перешедших через горы ужасный, большинство больные, внешне сильно напоминают отступающих из России французов в конце 1812 г. Чтобы спастись от холода, брали все, что могло мало-мальски служить защитою. Десятками красные гибли при переходах вброд горных речек: быстрое течение сбивало людей с ног и сносило их вниз. Оставшиеся на берегу пешие, не имея лошадей для переправы, открывали иногда стрельбу по переправляющимся на лошадях. Решившиеся перейти /187/ вброд без лошади и смогшие сделать это, замерзали после перехода» (Дело (Иркутск). 1918 г. № 66, 31 октября).

      Отчаянье доводило людей до крайности: «До этого места [с. Чернушка – авторы] не доходя километров пять, один командир взвода пристрелил жену (у ней начались родовые схватки) и застрелил себя» (ГАРБ. Ф. Р-350. Оп. 1. Д. 25. Л. 28).

      Участник похода Помазкин так описал в 1925 г. весь поход: «...мы шли тропинкой, тайгой, тропинкой, слякотью. Этой тропинкой шли мы три месяца, оставляя много убитого народа монгольцами по дороге, ели одну конину без соли и без хлеба. После трехмесячного скитания мы вышли в д. Ангу, Черемховского уезда и усталых и голодных нас забрали в плен» (Воспоминания…, 2019. С. 149).

      Говоря о маршруте движения, также следует отметить, что еще в верховьях р. Оки от основного отряда отделилась группа в 40 человек (из 1-й Красноярской роты и бывшие красноармейцы 3-го Советского полка). О причине ухода они заявили, что «Третьяковские разведчики шли впереди и грабили бурят, а буряты стреляли нас задних» (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 233). Такие условия обстановки описанные Г. Медвяцким подтверждал и И. Кигурадзе. Они проделали совершенно другой путь по р. Ока (частично на плотах), длившийся около месяца. В середине ноября 12 или 13 выживших из них вышли в с. Верхне-Окинское и сдались. Остальные замерзли в тайге, умерли от голода, убились, падая со скал. 15 ноября их доставили в с. Масляногорское, «у некоторых так обморожены ноги, что не могут на них стоять» (Наша деревня (Иркутск), 1918. № 34. 11 декабря).

      Еще одна группа в 20 красноармейцев, отставшая от главных сил Каландаришвили еще в Монголии, вышла в ноябре 1918 г. в с. Мото-Бодары, где и была арестована (ГАИО. Ф. 524. Оп. 2. Д. 563. Л. 323). Более подробно обо всем походе остатков 3-й Советской дивизии во главе с Н. Каландаришвили и Д. Третьяковым из Троицкосавка в пределы Черемховского уезда, о командном и рядовом составе отряда, его ликвидации, а также о множестве других боевых эпизодов 1918 г. можно будет узнать из готовящейся к изданию объемной монографии Г. И. Хипхенова «Крушение Центросибири» (более 170 фотографий, 20 цветных карт и схем). На электронную почту автора можно направлять заявки на экземпляры книги, т. к. последняя будет издана небольшим тиражом на собственные средства.

      Ход ликвидации белыми отряда Каландаришвили также освещает интересный документ (рис. 3; 4), впервые выявленный Г. И. Хипхеновым в фонде 4-го Восточного-Сибирского армейского корпуса в Российском государственном военном архиве – доклад командира Отдельного Черемховского батальона полковника И. С. Богатноу (октябрь 1918 г.).

      Документ публикуется в современной орфографии, но с сохранением стилистических особенностей оригинала, включая главную – искаженное написание фамилии командира красного отряда «Карандашвили» вместо правильного «Каландаришвили». Сохранено и авторское написание прописных и строчных букв. Слова и части слов, сокращенные в оригинале, восстановлены по смыслу. Примечания авторов обозначены [].

      Приложение

      «ДОКЛАД об экспедиции отряда Отдельного Черемховского батальона, действовавшего против Карандашвили [так в документе – авторы].

      6 октября 1918 г. я получил из Зимы копию телеграммы Штаба Восточного фронта за № 1847 следующего содержания: «Сообщите Окинской станции [2]: из Монды идет, преследуемый казаками, отряд КАРАНДАШВИЛИ 300 всадников с большевистскими главарями. Начальнику Окинской станции предписываю организовать отряд из местных жителей и пересечь путь верховьям Оки».

      [последовал следующий ответ] «Прошу Вашего распоряжения о высылке на станцию Ока роты солдат ввиду того, что организовать отряд не представляется возможным ввиду отсутствия оружия; телеграфируйте, какое последует распоряжение. № 104 Начальник железнодорожной милиции Меликов».

      В последующие дни я получил еще несколько телеграмм о движении Карандашвили из Монд. Обследовав при помощи карты (переселенческого управления III-2 10 верст в 1 дюйме картографическое заведение Михеева Иркутск) возможное /188/ направление движения Карандашвили из Монды и путем опроса местных охотников, хорошо знакомых с этим районом, я выяснил, что движение по долине р. Оки из Монды до наступления сильных морозов невозможно вследствие совершенно непроходимых болот и почти отвесных скал, пересекающих путь во многих местах. Оно возможно только по льду, когда р. Ока станет. Оставались пути по р. Китою и по р. Урику на графитный прииск Алибера и далее по Большой Белой в населенные участки. Решив, что по Китою Карандашвили едва ли решится двигаться, так ему пришлось бы в таком случае проходить опять вблизи Тункинского участка и наткнуться на тункинских казаков, я пришел к заключению, что он может избрать только единственный путь по тропе из Монды в истоки р. Иркута, приток Гарган, приток Урика – Холба, река Урик до его впадения в р. Белую и дальше по населенным участкам на Черемхово. К этому последнему заключению я пришел, потому что большинство состава отряда Карандашвили, по сведениям от местных жителей, состоит из рабочих Черемховских копей; естественно, что выйдя к Черемхово, отряд легко мог рассосаться мелкими партиями по копям и избежать преследования, если у него не было более широких планов, тем более, что Карандашвили мог не знать о нахождении в Черемхово гарнизона. Трудно было бы учесть последствия подобной возможности, принимая во внимание, что около половины рабочих на копях бывшие красноармейцы, о чем свидетельствуют имеющиеся у меня списки и, как они, так и жители Черемховского района в большинстве случаев состоят из уголовного элемента и большевиков.

      Придя к вышеуказанному заключению, я 9 октября выслал в направлении д. Инга, заимку Шанхар и далее вверх по р. Урику разведку под командой прапорщика Новикова, дав ему задачу обследовать течение рек Урик и Белой и собрать точные сведения о движении отряда Карандашвили, после чего самому, имея за отрядом Карандашвили наблюдения, отойти на д. Голуметь, жители которой настроены против большевиков и даже организовали в феврале сего года боевую дружину для борьбы с ними.

      21 октября я получил донесение от разведки, что сильный отряд красных человек в пятьсот двигается от Алиберовского графитного прииска по долине притока р. Белая – Ерма на р. Большую Белую; тогда же нами были захвачены трое красных отряда Третьякова, двигавшихся в авангарде, которые показали, что часть отряда Третьякова под его начальством с его женой отделилась от основного отряда и прошла на г. Бельск с целью выйти на железную дорогу и пробраться в Иркутск. Этот отряд имеет при себе пулемет. Я немедленно отправил на Бельск отряд под командой поручика Радаева, которому была дана задача перехватить этот отряд красных; одновременно с этим послал телеграмму Начальнику штаба 4-го Восточно-Сибирского армейского корпуса о высылке на Бельск конного отряда. Конный отряд гусарского полка прибыл в Черемхово с большим запозданием, и Третьяков успел за это время уйти в направлении на Иркутск и вблизи ст. Ангара был перехвачен высланным мною по железной дороге отрядом поручика Кураева; из всего отряда Третьякова удалось скрыться только ему и двум красным, остальные были нами захвачены. Жену Третьякова поручик Кураев захватил уже в самом Иркутске.

      По выяснении направления движения отряда Карандашвили, я сформировал отряд из полутора рот Черемховского батальона, взвода учебной команды полка Особого назначения, присланного из Иркутска и взвода гусарского полка под общей командой штабс-капитана Кузнецова, которому дал задание (рис. 5):

      1 взвод под командой штабс-капитана Макарова направить по р. Большая Белая через Вознесенский завод, выселки Абики, брод на Большой Белой на д. Илот, расположиться в д. Илот, наблюдать за бродом и дорогой на заимку Вяткина и держать связь с отрядом д. Голуметь.

      1 ½ взвода и взвод учебной команды полка Особого назначения под командой поручика Винокурова направить на д. Голуметь, вести разведку на д. Верхняя Иреть и д. Грязнуху; при этом отряде находиться штабс-капитану Кузнецову.

      1 ½ взвода под командой штабс-капитана Звездина направить в обход по течению р. Голуметь через Б. Ложенкова заимка Федяева на р. Инге: вести разведку на д. Ингу, заимка Емельянова. Смотрите листы 5-III и 5-IV карт издания Иркутского переселенческого района 1915 г. масштаба 2 версты в 1 дюйму. /189/



      Рис. 3. Титульный лист доклада командира Отдельного Черемховского батальона полковника И.С. Богатноу /190/



      Рис. 4. Подпись под докладом.



      Рис. 5. Кроки (глазомерная схема) операций против отряда Каландаришвили

      1 взвод под командой штабс-капитана Невидимова через Голуметь, Ингу на заимку Уварову, вести разведку по р. Большой Елохой.

      1 взвод под командой подпоручика Иванова через Голуметь, Ингу, заимку Уварову на заимку Шанхар, вести разведку вверх по р. Урику.

      1 взвод гусар под командой корнета Иванова направится через Голуметь, з. Ивановского, брод на р. Большой Белой и далее на д. Чернуху и вести разведку вверх по р. Чернухе и Большой Белой.

      Итого 1 ½ роты, 1 взводы учебной команды и 1 взвод гусар.

      Все донесения направлять в штаб отряда д. Голуметь.

      22 и 23 октября все отряды были двинуты на указанные в задании места: пешие части на подводах и к вечеру 23 октября были сосредоточены в д. Голуметь. 24 октября была выслана разведка: отряд корнета Иванова по указанному ему направлению в задании, отряды подпоручика Иванова и шт.-капитана Невидимова на заимку Ивановского, заимка Горячего «Филиппца» и далее на д. Ингу. 26 октября разведка обнаружила заставу красных в 20 человек с пулеметом впереди з. Горячего. Застава /191/ была окружена и после небольшой перестрелки вся перебита; взято 20 винтовок, пулемет и 20 лошадей, причем особенно отличились своими решительными действиями и находчивостью 1 роты солдат Чумаков и доброволец Романов. Продолжая разведку, отряды захватили еще один пеше-конный дозор в 25 человек, от которого узнали, что Карандашвили занял д. Ингу и Чернуху. Штаб его в Инге и все дороги охраняются заставами с пулеметами. После чего разведчики, выставив наблюдательные посты у заимки Горячего, отошли к заимке Ивановского.

      28 октября в 5 часов я прибыл в Голуметь и принял на себя общее руководство операции. К этому времени стали прибывать пленные, которые сейчас же направлялись в Черемхово. Благодаря тому, что было захвачено около 60 лошадей, я имел возможность посадить ½ отряда на лошадей и 28 октября в 10 часов я со всем отрядом выступил на д. Ингу, а отряд штабс-капитана Звездина направил в обход д. Инги с севера на заимку Федяева, отряд же поручика Винокурова через брод у заимки Тарасова в обход Инги с юга на д. Чернуху.

      К вечеру 28 д. Инга была окружена с севера, востока и юга. Красным оставался один лишь свободный путь на Чернуху, куда и успел проскочить сам Карандашвили с 50 всадниками и пулеметами. В эту же ночь отряд корнета Иванова, переправившись у устья р. Урик, напал на заставу красных у д. Чернуха и 9 человек изрубил, после чего отошел к заимке Уварова. Карандашвили, не задерживаясь в Чернухе, двинулся тайгой вверх по р. Урик.

      За всю операцию по 30 октября нами было захвачено 420 пленных, 170 лошадей, 60 седел, 100 винтовок, 10 000 патронов и 40 000 рублей. Удалось прорваться только Карандашвили с 50 всадниками и мелким партиям по 3–4 человека уйти тайгой и рассеяться по населенным пунктам. От отряда Карандашвили в верховьях Урика отделилась партия в 14 человек под командой его племянника и ушла на р. Оку, где и была задержана и разоружена направленным мною вверх по р. Оке от станции Зима отрядом поручика Хлыневского. Учитывая возможность ухода частей красных из Инги и Чернухи вниз по р. Белой по правому ее берегу, был сформирован и поставлен на Вознесенском винокуренном заводе добровольческий отряд из местных крестьян под командой Черемховского уездного комиссара, которому тоже удалось захватить партию красных в 30 человек. Окружением красных в д. Инга и Чернухе завершилась первая часть операции. Дальнейшие действия отряда были направлены на поимку Карандашвили и его штаба.

      1 ноября получил извещение, что в Черемхово рабочие на копях забастовали и возможны волнения и эксцессы, я сдал руководство операцией штабс-капитану Кузнецову и отправился в Черемхово.

      1 ноября вечером разведкой прапорщика Новикова Карандашвили со своим отрядом был обнаружен в 8 верстах от д. Шанхар на берегу р. Урика, расположившимся там на ночлег. Двинутые из Инги в Шанхар ночью 1 ноября отряды вернулись обратно, так как не могли перейти р. Б. Белую ввиду затора льда и поднятия в р. воды. Отряды переправились через Белую 2 и 3 ноября и прибыли в Шанхар часть 2-го, частью 3-го.

      3 же ноября в Шанхар прибыл и начальник отряда штабс-капитан Кузнецов. В д. Инге комендантом за 5 и 6 ноября были задержаны еще 15 красных, пытавшихся пройти лесом мимо д. Инги. Ознакомившись с данными об отряде Карандашвили, шт.-капитан Кузнецов, оставив заставы в Шанхаре и на Уриковой заимки, 4 ноября выступил в погоню за Карандашвили вверх по р. Урику. В погоню был двинут отряд в 25 человек. 5 ноября уже с наступлением темноты Карандашвили был застигнут при впадении р. Б. Нарина в р. Анот. Отряд противника расположился на ночлег и выставил для охраны себя сторожевую заставу, выдвинув в нашу сторону конные посты. Наша разведка, наткнувшись на пост красных, открыла огонь и убила одного часового, а другой бросился бежать и скрылся. Услышав выстрелы, застава противника изготовилась к бою и открыла в свою очередь по нашему дозору огонь. Штабс-капитан Кузнецов повел быстрое наступление цепью на заставу противника, которая встретила нашу цепь огнем из винтовок и пулеметов. Завязалась перестрелка, прекратившаяся в скором времени, так как застава красных разбежалась по лесу, оставив на месте трех убитых и двух раненых. От дальнейшего преследования красных пришлось отказаться вследствие наступившей полной темноты; при выходе из Шанхара предполагалось настичь красных к вечеру 4 ноября, поэтому продукты были взяты на один день, для лошадей фуража не было. Лошади еще не /192/ отдохнули от тысячеверстного перехода красных через гольцы и тайгу, почему им необходимо было дать отдых, и отряд отошел на заимку Вяткино. При этом столкновении с красными, превосходившими наш отряд численностью и имевшими два пулемета,
      выказали беззаветное мужество, бросившись в лобовую атаку на них штабс-капитан Кузнецов, прапорщики Выборов и Новиков, солдаты-добровольцы: Романов, Муртазов, Феденко и Грачев.

      7 ноября высланная разведка под командой прапорщика Новикова донесла, что Карандашвили пошел охотничьей тропой на р. Китой в направлении д. Мото-Бодары. Ввиду этого наш отряд направился наперерез его пути на Мото-Бодары.

      11 ноября наш отряд напал на след Карандашвили, направлявшегося в верховья р. Китоя и с этого времени начал безостановочное преследование. 22 ноября на Юльевском участке разведка поручика Иванова захватила 4 красных отряда Карандашвили на р. Богданке. Пленные подтвердили намерение Карандашвили выйти на р. Китой, где ждать присылки из Иркутска паспортов, за которыми командирован из отряда особый доверенный в Иркутск к Потеашвили. Преследуя дальше по пятам Карандашвили, отряд наш 30 ноября прибыл на р. Иркут на Иннокентьевский участок, на котором, по сведениям от местных жителей, жил раньше долгое время Карандашвили. Не имея возможности здесь задержаться, преследуемый по пятам нашим отрядом, Карандашвили направился на с. Тунку. Не дойдя до Тунки 70 верст, нашему отряду пришлось прекратить преследование вследствие отсутствия продовольствия, фуража, глубокого снега и начавшихся сильных морозов. Преследуя Карандашвили, наш отряд по дороге встречал павших лошадей его отряда и у остатков потухшего костра нашел четырех замерзших красноармейцев, что дает повод думать, что едва ли Карандашвили удастся с оставшимися у него пятью-шестью красными благополучно выбраться из тайги. 14 декабря отряд вернулся в Черемхово.

      Считаю своим долгом указать на проявленную в этой экспедиции энергию, распорядительность, самоотверженность и беззаветную храбрость Черемховского отдельного батальона штабс-капитана Кузнецова, подпоручика Иванова, прапорщиков Выборова и Новикова, солдата 1-й роты Чумакова, добровольцев Романова, Муртазова, Феденко и поступивших добровольцами на время экспедиции председателя Черемховской уездной земской управы Грачева и уездного комиссара Волохова; учебной команды полка особого назначения: поручика Винокурова и всей команды, показывавшей пример доблести, дисциплины и добросовестного исполнения возлагаемых на команду поручений.

      Командир отдельного Черемховского батальона полковник Богатноу.

      Источник: Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 39513. Оп. 1. Д. 30. Л. 73–75.

      1. Русская экспедиция по заготовке мяса в Монголии для русской армии (1915-1919 гг.)
      2. Судя по содержанию, речь идет о станции Ока в восточных окрестностях станции Зима (Иркутская область) на Транссибирской железнодорожной магистрали.

      Список источников

      Авилов Р. С. Восточный Сибирский военный округ (1865–1884 гг.): страницы истории // Военно-исторический журнал. 2013. № 12. С. 3–9.
      Авилов Р. С. Реализация военно-окружной реформы 1862–1865 годов в Восточной Сибири и на российском Дальнем Востоке: создание Восточного Сибирского военного округа // Вестник Челябинского государственного университета. 2012. Вып. 51. № 16 (270). История. С. 18–25.
      Бакшеев А. И. НЭП в Сибири. Атмосфера и логика войны. Красноярск : КрасГМУ, 2020. 145 с.
      Военно-географическое и военно-статистическое описание Иркутского военного округа. Иркутско-Минусинский район / cоставил Генерального штаба капитан Гамченко, под ред. Окружного генерал-квартирмейстера генерал-майора Сухомлина. Издание штаба округа. Иркутск, типо-литография штаба округа, 1913. Вып. 1. 439 с. /193/
      Воспоминания участников Гражданской войны в Восточной Сибири 1918–1920 годов (по материалам ГАНИИО) / сост. Е. А. Серебряков. Иркутск: Оттиск, 2019. 644 с.
      Золотарев А. М. Записки военной статистики России: курс старшего класса Николаевской академии Генерального штаба. 2-е изд. Т. 1. Теория статистики. Общее обозрение России. Вооруженные силы. СПб., 1894. 585 с.
      Кожевин Е. В. Легендарный партизан Сибири. 2-е изд., перераб. и доп.. Иркутск, 1971. 215 с.
      Краткое военно-географическое описание Западно-Сибирского театра военных действий. Петроград, 1919. 123 с.
      Мельников И. Д. Гражданская война в Джиде. Улан-Удэ, 2011. 399 с.
      Новиков П. А. «Новые приоритеты»: Монгольское направление в развитии Иркутского военного округа 1906–1917 гг. // Монголия ХХ века и российско-монгольские отношения: история и экономика: материалы Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию установления рос.-монгол. дипломат. отношений (Россия, г. Иркутск, 28 мая 2021 г.). Иркутск : Изд. дом БГУ, 2021. С. 183–191.
      Новиков П. А. Восточно-Сибирские стрелки в Первой мировой войне: 2-й, 3-й и 7-й Сибирские армейские корпуса в 1914–1918 гг. Иркутск, 2008. 275 с.
      Новиков П. А. Гражданская война в Восточной Сибири. М.: Центрполиграф, 2005. 415 с.
      Ращупкин Ю. М. Иркутский военный округ во 2-й половине XIX – начале XX в.: формирование, специфика и деятельность. Иркутск, 2003. 207 с.
      Романов Г. И., Новиков П. А. Иркутское казачество (2-я половина XVII – начало XX в.). Иркутск: Земля Иркутская, 2009. 352 с.
      Симонов Д. Г. Белая Сибирская армия в 1918 году: монография. Новосибирск : Новосибирский государственный университет, 2010. 610 с.
      Симонов Д. Г. К вопросу о военном строительстве в тыловых округах колчаковской армии // Гражданская война на востоке России: Проблемы истории: Бахрушинские чтения 2001 г.; Межвуз. сб. научных трудов / под ред. В. И. Шишкина. Новосибирск, 2001. С. 67–86.
      Хипхенов Г. И. Правда и «кривда» о красных отрядах. Из военно-политической истории периода «первой Советской власти» в Восточной Сибири (1917–1918 гг.) // Известия Лаборатории древних технологий. 2017. Т. 13. № 4. С. 154–175.
      Хипхенов Г. И., Новиков П. А, Родионов Ю. П., Скороход В. П. Белая Сибирь. 2-е изд., испр. и доп. Иркутск, 2020. 240 с. /194/
      Церетелли М. Народный герой Нестор Каландаришвили: Воспоминание соратника / Лит. запись П. И. Гладких. Тбилиси: Литература да хеловнеба, 1965. 143 с.
      Шарастепанов Д. Ока: годы и люди. Улан Удэ : Республиканская типография, 2008. 373 с.

      Известия Лаборатории древних технологий. 2022. Т. 18. № 1. С. 181–195.
    • Военкомуезд
      Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      By Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Военкомуезд
      Вебер М.И. Комендант Верх-Исетского завода подпоручик М. К. Ермохин: эпизоды биографии // Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг.: Часть I. Научные исследования. Екатеринбург: Издательские решения, 2021. С. 112-126
      By Военкомуезд
      КОМЕНДАНТ ВЕРХ-ИСЕТСКОГО ЗАВОДА ПОДПОРУЧИК М. К. ЕРМОХИН: ЭПИЗОДЫ БИОГРАФИИ (М. И. ВЕБЕР)

      Одной из наиболее заметных фигур, так или иначе связанных с белым террором в Екатеринбургском уезде, был комендант рабочего поселка Верх-Исетский завод, расположенного в одной версте от Екатеринбурга, подпоручик М. К. Ермохин. Наша публикация ставит своей целью осветить основные этапы биографии Ермохина, особое внимание уделив вопросу о его причастности к белому террору.

      Чиновник почтового ведомства Михаил Капитонович Ермохин родился в Екатеринбурге — 25 октября 1890 г.[994] Родители его были мещане. Окончив Екатеринбургскую мужскую гимназию имени императора Алек-/386/-сандра II, Ермохин поступил вольноопределяющимся на службу в армию.

      В 1907–1909 гг. он служил в 12-м пехотном Великолуцком полку[995]. В мирное время эта воинская часть была дислоцирована в Туле. С 1910 по 1914 гг. М. К. Ермохин проживал в Екатеринбурге и служил разъездным чиновником почтового ведомства, сопровождая перевозку почтовых отправлений по железной дороге[996]. Ничто не выдавало в скромном почтовом служащем жестокости и склонности к насилию.

      На фронтах Первой мировой войны

      21 июля 1914 г. М. К. Ермохин был мобилизован в армию. Первоначально он попал в 126-й пехотный запасной батальон, где сдал экзамен на прапорщика[997]. 22 апреля 1915 г. Ермохин вместе с маршевым пополнением убыл на фронт. В действующей армии его распределили в 23-й пехотный Низовский генерал-фельдмаршала графа Салтыкова полк, входивший в состав 2-й бригады 6-й пехотной дивизии 15-го армейского корпуса 3-й армии Северо-Западного фронта. М. К. Ермохин принял участие в тяжелых боях на Люблинском направлении — т. н. Таневском сражении. 3 июля 1915 г. он был контужен в бою у дер. Эвунин и эвакуирован в тыл на лечение. С 31 июля по 19 августа 1915 г. Ермохин лечился в патронаже №1 Красного Креста в Екатеринбурге.

      После выздоровления он не вернулся в 23-й пехотный Низовский полк, а был направлен в тыловую часть (возможно, это было связано с последствиями его контузии). С 12 сентября 1915 г. по 4 января 1917 г. Ермохин командовал взводом в 49-м обозном батальоне, подвозившим в войска продовольствие и другие припасы[998].

      С 17 января по 13 августа 1917 г. Ермохин снова на передовой — в рядах 335-го пехотного Анапского полка[999], входившего в состав 2-й бригады 84-й пехотной дивизии 2-го армейского корпуса 9-й армии Юго-Западного фронта. В этот период полк вел позиционные бои в Карпатах. За участие в боевых действи-/387/-ях Ермохин был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом[1000].

      В вихре Гражданской войны

      В марте 1918 г. после демобилизации из армии Ермохин вернулся в родной Екатеринбург[1001]. Однако мирная жизнь не прельщала боевого офицера. М. К. Ермохин принял участие в деятельности подпольной антибольшевистской организации, но был схвачен большевиками и оказался в городской тюрьме[1002].

      25 июля 1918 г. Екатеринбург был занят белыми, которые освободили Ермохина из заточения. Оказавшись на свободе, Ермохин сразу же вступил в ряды Народной армии. Сперва он служил в 1-й Верх-Исетской добровольческой роте, затем возглавил Следственную комиссию при комендатуре Верх-Исетского завода.

      9 сентября 1918 г. подпоручик Ермохин и группа других офицеров из комендатуры Верх-Исетского завода (поручик С. С. Панов, подпоручик Б. Е. Онуфриев, прапорщики М. В. Бобылев, С. К. Химичев и М. Ф. Онуфриев) были зачислены в состав 25-го Екатеринбургского полка горных стрелков[1003], которым руководил его бывший сослуживец по 12-му пехотному Великолуцкому полку царской армии — полковник С. М. Торейкин. В первой половине сентября 1918 г. в составе сводного батальона 25-го Екатеринбургского полка Ермохин принял непосредственное участие в боях с Красной армией к северу от Екатеринбурга — на т. н. Мостовском фронте.

      После кратковременной командировки на фронт М. К. Ермохин вернулся обратно в Верх-Исетский завод. До конца года он возглавлял комендатуру Верх-Исетского завода и руководил работой ее Следственной комиссии. Кроме того, с 22 по 27 ноября 1918 г. Ермохин временно исполнял обязанности начальника милиции г. Екатеринбурга[1004].

      После захвата колчаковцами Перми Ермохина перевели из рабочего пригорода Екатеринбурга (поселка Верх-Исетский /388/ завод) на аналогичную должность в рабочий пригород Перми — поселок Мотовилихинский завод. С 9 января по 23 февраля 1919 г. он возглавлял комендатуру Мотовилихинского завода[1005]. 18 марта 1919 г. подпоручика Ермохина вновь перевели в комендатуру Верх-Исетского завода, а вскоре он был назначен комендантом всего Екатеринбургского уезда.

      Знакомство с Дитерихсом

      Весной 1919 г. в Екатеринбург приехал генерал-лейтенант М. К. Дитерихс, курировавший ход расследования убийств царской семьи. Вокруг Дитерихса начали группироваться монархически настроенные офицеры, среди которых были уполномоченный командующего Сибирской армией по охране государственного порядка и общественного спокойствия генерал-майор С. А. Домонтович и начальник Военного контроля при штабе гарнизона г. Екатеринбурга подполковник Н. И. Белоцерковский. Будучи по своим политическим взглядам монархистом[1006], к этой компании примкнул и М. К. Ермохин.

      Вероятно, представил Ермохина Дитерихсу Н. И. Белоцерковский, с которым Ермохин тесно взаимодействовал в ходе разыскных мероприятий, проводимых Военным контролем. Так, например, 15 апреля 1919 г. подпоручик Ермохин лично принял участие в спецоперации, организованной подполковником Н. И. Белоцерковским. Военный контроль заманил видных местных эсеров на конспиративную квартиру выступить перед группой рабочих, сочувствующих партии эсеров. На самом же деле, в роли рабочих выступали загримированные и переодетые агенты Военного контроля, старший помощник начальника Екатеринбургского Военного контроля капитан Е. И. Шуминский и подпоручик М. К. Ермохин.

      В результате этой провокации была арестована группа членов партии эсеров: адвокат, бывший товарищ прокурора Петроградского Окружного суда Е. А. Трупп, уполномоченный Областной инспекции труда Уральского края Н. А. Варгасов и регистратор городского статистического оценочного отдела г. /389/ Екатеринбурга П. И. Ковалев. Этот инцидент вызвал в городе большой резонанс и протесты со стороны общественности. После личного вмешательства командующего Сибирской армией генерал-лейтенанта Р. Гайды, симпатизировавшего эсерам, Труппа, Варгасова и Ковалева выпустили на свободу.

      Весной 1919 г. Ермохин сформировал и возглавил 1-й Егерский отряд особого назначения. В мае-июне 1919 г. этот отряд охранял местность вокруг Ганиной Ямы, где колчаковское следствие безуспешно искало останки расстрелянной большевиками царской семьи[1007]. Затем отряд был передан в распоряжение главного начальника военно-административного района Восточного фронта генерал-майора С. А. Домонтовича. Фактически же, после своего назначения Главнокомандующим Восточным фронтом генерал-лейтенант М. К. Дитерихс использовал его в качестве личной охраны, что свидетельствует о степени доверия Дитерихса к Ермохину.

      Участие в белом терроре

      В воспоминаниях бывших узников колчаковских тюрем, собранных в 1920-е и 1930-е гг. местным истпартом, содержится немало упоминаний о порках и избиениях, к которым был причастен М. К. Ермохин. Стоит признать, что он оставил о себе недобрую память среди екатеринбургских и верх-исетских сторонников большевиков. Одно из наиболее ярких свидетельств о пытках, которым подвергали арестованных М. К. Ермохин и его подчиненные, оставил в своих воспоминаниях рабочий А. М. Лапин[1008]. Его воспоминания хронологически относятся к событиям августа-сентября 1918 г. Однако жалобы на бесчинства Ермохина содержатся и в мемуарах, описывающих события 1919 г.

      В 1937 г. писатель Ю. Н. Бессонов написал книгу «На фронте и в тылу: Рабочие Верхисетского завода. 1918–1921 годы», которая основана на воспоминаниях и устных рассказах жителей Верх-Исетского завода[1009]. Зловещая фигура коменданта Верх-Исетского завода М. К. Ермохина занимает на страницах этой книги одно из центральных мест. /390/

      В целом, корпус мемуарных свидетельств, собранных истпартом, рисует Ермохина как человека со склонностью к садизму, лично участвующего в избиениях и порках арестантов. Можно ли доверять советским мемуаристам в этом вопросе? Ведь нередко они гиперболизировали или искажали пережитое во время Гражданской войны под влиянием государственной пропаганды или в силу других причин. Однако нам удалось найти документы и с колчаковской стороны, подтверждающие суровость характера М. К. Ермохина и его личное участие в пытках и издевательствах[1010].

      Уже после отступления белых из Екатеринбурга, 5 августа 1919 г. в г. Ишиме Ермохин проводил вечернюю поверку 1-го Егерского батальона особого назначения и обратил внимание, что четверо солдат из другой части, занятые приготовлением ужина у костра, не встали на ноги во время исполнения национального гимна «Коль славен наш Господь в Сионе»[1011]. Ермохин приказал задержать их и отвести в расположение своего батальона. Получив от начальника штаба Главнокомандующего Восточным фронтом полковника Д. Н. Сальникова устное разрешение наказать провинившихся солдат по своему усмотрению[1012], Ермохин решил дать каждому солдату по 25 ударов плетьми — наказание, не только не предусмотренное воинским уставом, но и прямо запрещенное приказом №275 от 6 мая 1919 г. бывшего командующего Сибирской армией генерал-лейтенанта Р. Гайды[1013]. Троих солдат Ермохин выпорол лично, а затем устал и его сменил другой офицер из 1-го Егерского батальона особого назначения.

      Как оказалось, выпороты были санитары Пермского госпиталя №1 Российского общества Красного Креста (РОКК) Борисов, Клементьев, Матинцев и Турицын. Весь день они разгружали на станции прибывший из Ялуторовска эшелон с ранеными и больными солдатами и только вечером получили возможность отдохнуть и поужинать, когда и попали, на свою беду, на глаза М. К. Ермохину. Выпоротые санитары пожаловались старшему врачу своего госпиталя Нагаеву, который провел их медицин-/391/-ское освидетельствование и зафиксировал нанесенные побои[1014].

      7 августа 1919 г. старший врач Пермского госпиталя №1 РОКК Нагаев доложил об этом инциденте особоуполномоченному РОКК при штабе 1-й и 2-й армий А. Ф. Грахе[1015]. Грахе, в свою очередь, обратился к начальнику штаба Главнокомандующего Восточным фронтом полковнику Д. Н. Сальникову с просьбой произвести дознание, а также выслал копии материалов своему непосредственному начальству — во Временное главное управление Российского общества Красного Креста. Однако, несмотря на все старания А. Ф. Грахе, Ермохин понес не уголовное, а лишь дисциплинарное наказание за порку санитаров. По предписанию начальника походного штаба Главнокомандующего Восточным фронтом полковника Д. Н. Сальникова №18 от 2 сентября 1919 г. дело было окончено в дисциплинарном порядке: подпоручику М. К. Ермохину был объявлен выговор[1016]. Это не удивительно, ведь именно у Сальникова Ермохин получил разрешение наказать санитаров и карт-бланш в выборе способа наказания.

      Тем не менее, дело о порке санитаров получило дальнейший ход. Временное главное управление Российского общества Красного Креста обратилось к главному военному прокурору генерал-майору Н. Ф. Кузнецову. Ознакомившись с материалами дела, Н. Ф. Кузнецов решил, что поступок М. К. Ермохина попадает под признаки статьи 1489 Уложения о наказаниях, предусматривающей уголовную ответственность «за причинение кому-либо с умыслом тяжких, подвергающих жизнь его опасности, побоев или иных истязаний или мучений»[1017]. 15 сентября 1919 г. Кузнецов сделал доклад о деле Ермохина военному министру А. П. Будбергу. Будберг, известный своим принципиальным характером и нетерпимостью к разного рода беззакониям, наложил на докладе главного военного прокурора следующую резолюцию: «Представить Главнокоманд [ующему] Вост [очным] фронтом ген [ералу] Дитерихсу. Насилие и беззаконие не могут оставаться безнаказанными»[1018]. /392/

      Однако, учитывая доверительные отношения между Дитерихсом и Ермохиным, сложившиеся еще во время поиска останков царской семьи в Ганиной Яме, дело о порке санитаров Пермского госпиталя №1 РОКК в дальнейшем, скорее всего, было окончательно замято.

      В целом же, как представляется, хорошо документированный стараниями Красного Креста эпизод с поркой санитаров в Ишиме в достаточной мере характеризует М. К. Ермохина и служит подтверждением тем оценкам, которые давали ему советские мемуаристы.

      Белое Забайкалье и Приморье

      После отставки М. К. Дитерихса с поста Главнокомандующего Восточным фронтом Ермохин получил новое ответственное поручение. В ноябре 1919 г. М. К. Ермохину было доверено возглавить русскую часть охраны золотого запаса, эвакуируемого из Омска на восток[1019]. В какой-то момент пути охрана эшелона с золотым запасом целиком перешла в руки чехов. Дальнейшие следы Ермохина на время теряются в хаосе отступления. Как бы то ни было, весной 1920 г. вместе с остатками колчаковской армии М. К. Ермохин оказался в Забайкалье, которое контролировал атаман Г. М. Семенов. У Семенова М. К. Ермохин, по его собственному свидетельству, служил начальником железнодорожной милиции на ст. Оловянная Забайкальской железной дороги[1020]. Осенью 1920 г. Забайкалье было занято просоветскими войсками Дальневосточной республики. Однако Ермохину удалось избежать плена и своевременно уехать в Маньчжурию.

      26 мая 1921 г. каппелевцы произвели антисоветский вооруженный переворот во Владивостоке. В Приморье установилась власть антибольшевистского Временного Приамурского правительства. Вместе с каппелевцами в Россию вернулся и принял активное участие в перевороте М. К. Ермохин. В белом Приморье он, к тому моменту уже в чине подполковника, служил начальником контрразведки при штабе Приамурского военного /393/ округа[1021]. В 1922 г. Ермохин также непродолжительное время работал начальником уголовного розыска в Императорской Гавани (ныне — г. Советская Гавань в Хабаровском крае).

      Жизнь в эмиграции

      В ноябре 1922 г., после ликвидации войсками ДВР последнего белого анклава в Приморье, М. К. Ермохин вместе с остатками Земской рати эвакуировался на территорию Маньчжурии. Вместе с Ермохиным в эмиграции в Маньчжурии оказалась и его семья — жена Юлия Максимовна, трое детей (дочери Тамара и Галина и сын Виктор), а также теща — Евдокия Васильевна Уркатова[1022]. Ермохины поселились в г. Харбине, где была крупнейшая колония русских эмигрантов в Китае. В 1923–1931 гг. М. К. Ермохин работал в различных торговых фирмах в Харбине, в т. ч. в 1926–1931 гг. торговым представителем в оптовом отделе торгового дома «И. Я. Чурин и Ко»[1023]. В сентябре 1931 г. он поступил на службу в уголовный розыск железнодорожной полиции на ст. Харбин[1024].

      Находясь в эмиграции, Ермохин активно участвовал в деятельности белоэмигрантских организаций. С 1922 по 1936 гг. он состоял в РОВСе[1025]. В августе 1935 г. в Маньчжоу-го была создана новая военизированная организация белоэмигрантов — Дальневосточный союз военных. М. К. Ермохин занимал в ней руководящую должность — осенью 1936 г. он был назначен начальником одного из территориальных отделов (с центром на ст. Пограничная) Пограничного района Дальневосточного союза военных[1026].

      Протест советского консула

      В 1932–1937 гг. М. К. Ермохин служил в русском отряде железнодорожной полиции Маньчжоу-го на ст. Пограничная. С этим периодом в его жизни связан еще один задокументированный факт участия Ермохина в издевательствах и пытках над заключенными.

      7 января 1937 г. генеральный консул СССР в г. Харбине М. М. Славуцкий направил Особому агенту МИД Северной /394/ Маньчжурии Ши-Люй-Бэнь дипломатическую ноту с протестом против пыток, которым подвергались арестованные советские граждане в местной полиции[1027]. Советские дипломаты сняли показания и организовали медицинское освидетельствование 26 советских граждан, находившихся в различных местах заключения в Манчжурии и вышедших на свободу в ноябре 1936 г. Среди примеров пыток, приведенных в ноте протеста, упоминаются два случая на ст. Пограничная, где служил в этот период в железнодорожной полиции М. К. Ермохин. Один из подвергшихся пыткам на ст. Пограничная советских граждан — Д. П. Мищенко — в своих показаниях прямо упоминает Ермохина среди тех сотрудников полиции, кто его допрашивал и бил.

      Копия дипломатической ноты советского консула М. М. Славуцкого сохранилась в личном деле М. К. Ермохина в Бюро по делам российской эмиграции в Маньчжурии — вероятно, в качестве компрометирующего материала. Несмотря на выдвинутые советским дипломатом обвинения в пытках, Ермохин не только не понес какого-либо уголовного наказания, но даже не был уволен из полиции. В 1938–1939 гг. М. К. Ермохин служил в управлении полиции г. Цицикар, а в 1940 г. — в управлении полиции г. Суйхуа[1028].

      В 1940–1941 гг. Ермохин работал в частной фирме в Харбине[1029]. С августа 1941 г. — на различных должностях (например, делопроизводителем по хозяйственной части) в отделении БРЭМ на Мулинских копях. Кроме того, он заведовал там же Русским национальным клубом[1030].

      Репатриация и суд

      В августе 1945 г. Маньчжурия была занята советскими войсками. СМЕРШ незамедлительно приступил к арестам белоэмигрантов. Ермохин попадал в поле зрения советской военной контрразведки и как активный участник Гражданской войны в России, и как видный представитель военной эмиграции, работавший в эмигрантской администрации, и как бывший полицей-/395/-ский Маньчжоу-го. Как и многие другие белоэмигранты, которым не удалось вовремя уехать из Маньчжурии, он был арестован советскими органами госбезопасности и репатриирован в СССР. В 1949 г. М. К. Ермохин был приговорен к 15 годам лагерей[1031]. Наказание отбывал в Иркутской области, где, по имеющимся данным, и скончался в конце 1950-х гг.

      ПРИЛОЖЕНИЕ.
      ПУБЛИКУЕМЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      №1
      Воспоминания А. М. Лапина о белом терроре [после 1924 г.][1032]

      В застенке карательного отряда Ермохина

      Зверские расправы, пытки и расстрелы ознаменовали вступление Колчака[1033] в столицу красного Урала, быв [ший] Екатеринбург, ныне Свердловск. Буржуазия, вооружившись до зубов, ликовала, обагряя руки в рабочей крови. Тюрьмы сразу были переполнены, но их оказалось мало, пришлось занять ряд домов (быв [ший] дом Ардашева и частью Гостиного двора). Нас, не успевших отступить (не были сняты с караула), захватили в первую очередь и передали на расправу карательного отряда поручика ЕРМОХИНА. Отряд Ермохина[1034] состоял частью из бывших воров-рецидивистов и частью [из] всем известных местных хулиганов. Руководителями этой банды были самые отъявленные[1035] монархисты Ермохинского пошиба. «Следственная комиссия» была подобрана на подбор из самых надежных людей, которая пользовалась под покровительством Ермохина и контрразведки неограниченной властью. При такой обстановке приступил адмирал Колчак к созданию правопорядка и вытравлению «большеви [с] тской заразы» при полной поддержке эсеров и меньшевиков, вручивших ему впоследствии, через организованное Временное коалиционное правительство, верховную власть. /396/

      В первую ночь в «бывшей каталажке» при Верх-Исетской пожарной части нас, арестованных, набралось до 25-ти человек в одной камере. При конвоировании арестованных, как правило, их избивали до неузнаваемости и даже близкие знакомые товарищи не могли узнать до тех пор арестованного, пока не выясняли его фамилии и где он работает. Допросы начались по ночам, обычно часов с 11–12, прибывала «следственная комиссия» с отрядом Ермохинских орлов, по предложению комиссии выдавался список на руки нач. караула на лиц, подлежащих «опросу». Арестованных вызывали по одному. При выходе «на допрос» арестованный первый удар получал от лица, открывавшего дверь, замком или ключами по лицу и голове, далее его к столу комиссии сопровождала разнузданная, всегда пьяная, толпа бандитов-ермохинцев, награждая прикладами, нагайками, клинками и т. п. Здесь уже человек начинал терять сознание, тогда приступали «к допросу»: «Как фамилия, доброволец, на Дутовском фронте был, в отрядах участвовал, кто был с тобой в Красной гвардии и т. д.». И для того, чтобы опрашиваемый скорее развязал язык, его силой ложили на пол и принимались пороть шомполами и нагайками до тех пор, пока он не потеряет сознание, после чего на его изуродованное тело выливали 1–2 ведра холодной воды и, приведя в чувство этим «лекарством», вновь били. Как правило, протоколов давать подписывать не было. После допроса всего окровавленного человека, представляющего сплошной темно-фиолетовый кровяной кусок мяса, бросали обратно в камеру и вызывали следующего. «Допросы» эти продолжались до тех пор, пока члены «Комиссии» и ермохинские молодцы не устанут работать нагайками и шомполами. Таким допросам подверглись все участники по несколько раз, не считались и с женщинами, вплоть до изнасилования несовершеннолетней девочки всем караулом.

      И так на протяжении всего времени нашего пребывания у ермохинцев, два раза устраивали общую порку по камерам, где били чем попало, в особенности в ту ночь, когда Жебенев был на подступах к Екатеринбургу[1036]. Ворвалась ватага пьяных /397/ ермохинцев и казаков, били нагайками, призывали сесть, брали винтовку за штык и с размаху ударяли по голове первого сидящего, и кровью от вырванного прикладом из головы куска мяса обрызгивало близь сидящих 2–3 человека. Стены камеры после этой бани были сплошь в крови, арестованные лежали в камере неподвижно, беспомощные.

      Полученные глубокие раны от пинков нечем было перевязать, и у некоторых из товарищей — старика Орлова, Низковских и Блохина началось загнивание ран, что еще больше приносило боли, перевязать же было нечем, так как все белье у всех представляло сплошь огрубевшую от засохшей крови материю, и достать чистого белья или бинтов через передачу было невозможно, и ее не разрешали. Приносимые продукты — передача для арестованных — проходили через руки ермохинцев, которые забирали себе, что им нравилось, и передавали то, что им не нужно, или же совсем ничего не передавали. Несмотря на пытки ермохинцев, арестованные держались стойко и никого не выдавали, несмотря на то, что среди нас были и такие товарищи, которые совершенно нигде не участвовали, но прекрасно знали многих из нас участников, но об них не обмолвились ни словом и несли до конца вместе с нами эти лишения.

      При выкапывании[1037] первых жертв, погибших в борьбе за защиту Урала, похороненных у ворот ВИЗа перед собором на площади[1038], здесь работало 19 человек. В эту ночь их избили до неузнаваемости и, возвратившись в камеру, они нам сообщили, что сегодня ночью их ожидает расстрел, и вскоре их от нас перевели в другую камеру — камеру смертников. В первом часу ночи 23-го августа их выводили. Один из них Берсенев Владимир (рабочий Монетки[1039]) успел лишь крикнуть: «Прощайте, товарищи!». И было слышно какой-то глухой звук, по-видимому его чем-то ударили тяжелым, и все стихло. Предварительно раздев арестованных до нижнего белья, их пропустили через строй, избивая вновь прикладами и нагайками, повели рыть могилу на свалку у татарского кладбища для себя и для товарищей, похороненных у ВИЗа, и там сре-/398/-ди спущенных гробов в этой могиле их замучили окончательно.

      Так зверски были убиты 19 человек[1040] в одну ночь и [в] последующие 11 и 12 человек[1041]. Семьям всех расстрелянных товарищей было предложено ермохинцами в трехдневный срок покинуть пределы Верх-Исетского завода и города [Екатеринбурга]. Всего при мне за время пребывания в застенке Ермохина расстреляно 42 чел [овека], а их гораздо больше. Вот имена тех, кто до последней минуты были тверды и преданы делу рабочих и погибли от разнузданной шайки бандитов-ермохинцев:

      1. БЕРСЕНЕВ Виктор — рабочий молотобоец кузнечн[ого] цеха Монетки
      2. БЕЛЫХ — литейщик Монетки
      3. МУТНЫХ — столяр Монетки
      4. БЛОХИН Михаил — столяр Монетки
      5. КИРЕЕВ Александр — столяр Монетки
      6. МОСЕЕВСКИХ Степан — котельщик Монетки
      7. НИЗОВСКИХ Семен — рабочий ВИЗа
      8. ВОЛЧИХИН — рабочий Монетки
      9. ДЯТЛОВ — рабочий ВИЗа
      10. ЗОТИН — рабочий ВИЗа
      11. ДОРОНЕНКО — рабочий ВИЗа
      12. АНИКИН — рабочий ВИЗа
      13. МЕДВЕДЕВ
      14. БЛОХИН Сергей
      15. БАХТЕЕВ
      16. ЧЕПУРИН
      17. ОВЧИНКИН — рабочий спичечной фабрики[1042], и друг[ие], фамилии которых не помню.

      ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ БОРЦАМ. РАБОЧИЙ УРАЛА ПАМЯТЬ О НИХ СОХРАНИТ.

      б[ывший] рабочий Монетки котельщик А. Лапин[1043] /393/

      Верх-Исетский завод,
      ул. Колмогорова, [дом] №36[1044]
      ЛАПИН Алексей Матвеев [ич]
      член ВКП (б) №0587241[1045]

      ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 2. Д. 192. Л. 69—70. Подлинник.

      Машинопись.
      №2
      Отношение особоуполномоченного РОКК
      при штабе 1-й и 2-й армий А. Ф. Грахе
      начальнику штаба Главнокомандующего Восточным
      фронтом полковнику Д. Н. Сальникову №337 от 12.08.1919
      Копия

      При сем имею честь препроводить Вам отношение старшего врача госпиталя №1-й д [окто] ра Нагаева от 7 августа 1919 г. за №4625, с приложенным к нему актом медицинского освидетельствования и 2-мя показаниями — по делу четырех санитаров Пермского госпиталя Кр [асного] Креста — Турицына, Борисова, Клементьева и Матинцева — на Ваше распоряжение.

      Приложение: отношен [ие] за №4625[1046], акт мед[ицинского] осв[идетельствования][1047] и 2 показан [ия][1048].

      Особоуполномоченный А. ГРАХЕ

      Делопроизводитель Орлова

      Верно:

      Делопроизводитель

      Орлова /400/

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 168. Заверенная копия. Машинопись.

      №3
      Рапорт старшего врача Пермского госпиталя №1 РОКК
      Нагаева особоуполномоченному РОКК при штабе
      1-й и 2-й армий
      А. Грахе №4625 от 07.08.1919
      Копия

      5-го сего августа на ст. Ишим в составе одного из эшелонов прибыли из Ялуторовска три платформы, нагруженные больными и ранеными солдатами. После работ в амбулатории по приемке и отправлении заразных больных из упомянутого эшелона в лазарет Красного Креста четыре санитара вверенного мне госпиталя ТУРИЦЫН, БОРИСОВ, КЛЕМЕНТЬЕВ и МАТИНЦЕВ, возвратившись вечером со станции в расположение обоза госпиталя во дворе новой Железнодорожной школы, усталые расположились рядом со школой на площади, развели маленький костер и сели отдохнуть и жарить себе пищу на костре. В это время на той же площади на некотором расстоянии происходила вечерняя поверка солдат Егерского отряда. После поверки к упомянутым санитарам подошел офицер и приказал им следовать за собой к начальнику Егерского отряда, оставшемуся на площади, чему они беспрекословно повиновались. Начальник отряда, спросив какой части санитары, приказал отвести их в помещение Егерского отряда в пакгаузе против школы, где они были переданы часовому, стоящему у дверей. Через некоторое время явился туда же начальник Егерского отряда и приказал одному за другим из приведенных санитаров лечь и нанес 25 ударов плетью одному санитару, второму и третьему, причем рядом стоящий офицер считал число ударов; четвертому санитару нанес 25 ударов плетью офицер, считавший удары начальника отряда. После порки начальник Егерского отряда приказал санитарам выйти вон. Об изложенном в тот же вечер /401/ мне было доложено пострадавшими санитарами. При медицинском осмотре упомянутых четырех санитаров оказалось, что всем четырем санитарам нанесены побои, о чем при сем представляю акт. На другой день 6-го сего августа ввиду отсутствия уведомления со стороны начальника отряда для выяснения происшедшего я сам обратился к начальнику 1-го Егерского отряда особого назначения подпоручику ЕРМОХИНУ, который заявил, что упомянутые четыре санитара действительно им выпороты.

      Подробности моего объяснения с подпоручиком ЕРМОХИНЫМ, происходившего в присутствии чиновника поручений при особоуполномоченном Красного Креста, отставного капитана Е. М. Иолшина, я могу, в случае необходимости, изложить.

      Ко всему вышеизложенному считаю необходимым указать, что все четыре подвергшихся побоям — санитары из мобилизованных и добровольно сдавшихся военнопленных красноармейцев, ни в чем дурном замечены не были и несли и несут свои обязанности по обслуживанию больных и раненых воинов хорошо и добросовестно.

      Сообщая о происшедшем случае, прошу Вашего ходатайства пред надлежащими военными властями о производстве законного расследования.

      Приложение: акт медицинского освидетельствования
      №4624[1049].

      Старший врач госпиталя Нагаев
      С подлинным верно:
      Делопроизводитель Походн[ой] канц[елярии]
      особоуп[олномоченного] Р[оссийского]
      о[бщества] Кр[асного] Креста
      при штабе 1 и 2 армий

      Л. Орлова /402/

      Препроводить начальнику штаба Главнокомандующего Восточным фронтом с просьбой произвести дознание и меня о результате уведомить. С отношения и акта снять по 2 копии, из коих одну послать в Главкрест на распоряжение.

      08.08.1919 г. А. ГРАХЕ

      Прошу полковника Н. Я. Бутягина [о] просить по сему делу д[окто] ра Нагаева и чиновн[ика] особ[ых] поруч [ений] Е. И. Иолшина и представить мне их объяснения — в 2 коп [иях].
      А. ГРАХЕ

      Представляю настоящую переписку г. особоуполномоченному Р[оссийского] о[бщества] Красного Креста на фронте — Полковник Бутягин. 11 августа 1919 г.

      Верно:

      Делопроизводитель

      Орлова

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 172. Заверенная копия. Машинопись.

      №4
      Акт медицинского освидетельствования санитаров
      Пермского госпиталя №1 РОКК Борисова, Клементьева,
      Матинцева и Турицына №4624
      Копия[1050]

      1919 г. августа 5 дня. Мы, нижеподписавшиеся свидетельствовали санитаров Пермского госпиталя Красного Креста №1-й ТУРИЦЫНА, БОРИСОВА, КЛЕМЕНТЬЕВА И МАТИНЦЕВА, причем обнаружено: у каждого из вышеупомянутых санитаров кожа ягодичных областей и нижней части поясницы усеяны линейными шириною в ½ сантиметра, несколько возвышающимися над по-/403/-верхностью кожи, кровоподтеками светло-красного цвета: у МАТИНЦЕВА кроме того такие же кровоподтеки имеются и на кистях обеих рук. Из данных освидетельствования заключаем, что всем четырем санитарам нанесены побои каким-либо линейным предметом, каковым могла быть плеть.

      Старший врач госпиталя Нагаев

      Старший ординатор (подпись)

      Младший ординатор (подпись)

      С подлинным верно:

      Делопроизводитель Походн[ой] канц[елярии]
      особоуполном[оченного] Р[оссийского]
      о[бщества] Кр [асного] Креста
      при штабе 1 и 2 армий

      Л. Орлова

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 173. Заверенная копия. Машинопись.

      №5
      Рапорт старшего врача Пермского госпиталя №1 РОКК
      Нагаева полковнику Н. Я. Бутягину №4642 от 11.08.1919
      Копия

      На Ваше предложение дать письменное показание по поводу моего объяснения с подпоручиком Ермохиным, происходившего в присутствии чиновника [для] поручений при особоуполномоченном Красного Креста, отставного капитана Иолшина сообщаю о нижеследующем: /404/

      6-го августа во время следования моего к начальнику военных сообщений по делам службы с упомянутым чиновником поручений, я по дороге встретил начальника Егерского отряда, подпоручика Ермохина. После приветствия я спросил подпоручика Ермохина знает ли он о происшедшей накануне порке, на что он мне ответил, что им, подпоручиком Ермохиным, четыре солдата накануне действительно были выпороты и далее объяснил, что во время вечерней поверки Егерского отряда и исполнения музыки гимна на некотором расстоянии от отряда на той же площади четыре солдата, находившиеся у поста, не встали со своих мест и оставались лежать и сидеть, почему он, подпоручик Ермохин, их арестовал и выпорол. На мой вопрос знает ли подпоручик Ермохин, кто такие солдаты, которых он выпорол, он ответил, что они из красноармейцев, санитары лазарета Красного Креста. На мой следующий вопрос по собственной-ли инициативе выпороты упомянутые санитары, подпоручик Ермохин сказал: «по распоряжению начальника штаба фронта». Когда же я повторил свой вопрос действительно-ли по распоряжению начальника штаба это сделано, подпоручик Ермохин поправился, сказав, что начальник штаба такого распоряжения не отдавал и далее объяснил, что о происшедшем случае во время вечерней поверки Егерского отряда им, подпоручиком Ермохиным, в тот же вечер было доложено начальнику штаба фронта, на что последний заметил: «делайте, что хотите».

      После этого он, подпоручик Ермохин, возвратившись в расположение отряда, выпорол санитаров. К этому подпоручик Ермохин добавил, что за это своих солдат он расстрелял бы и что кроме этих санитаров он выпорол еще двух солдат за то же самое.

      Старший врач Нагаев

      С подлинным верно: /405/

      Делопроизводитель Походн[ой] канцелярии
      особоуполн [омоченного] Р[оссийского]
      о[бщества] Кр[асного] Креста
      при штабе 1 и 2 армий

      Орлова

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 170—171. Заверенная копия. Машинопись.

      №6
      Отношение заведующего военно-судной частью штаба
      Главнокомандующего Восточным фронтом
      генерал-лейтенанта
      В. А. Тыртова и. д. начальника Главного военно-судного
      управления и главного военного прокурора
      генерал-майору Н. Ф. Кузнецову №206 от 09.09.1919

      Представляя при сем переписку по делу о нанесении побоев 4-м санитарам подпоручиком Ермохиным, довожу до Вашего сведения, что по справке, данной мне начальником канцелярии походного штаба ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО Восточным фронтом армий, настоящее дело, по предписанию начальника названного штаба[1051] от 2-го сентября с. г. за №18, окончено в дисциплинарном порядке и подпоручику Ермохину объявлен выговор, о чем было сообщено г [осподину] Грахе 5-го сентября с. г. за №1880[1052].

      ПРИЛОЖЕНИЕ: Переписка на 7 листах.

      Заведующий военно-судной частью штаба
      ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО Восточным фронтом армий,
      ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ /406/

      9 сентября 1919 г.
      №206
      гор. Омск

      Обер-офицер для поручений и делопроизводства
      Подпоручик
      Горовенский

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 166. Заверенная копия.
      Машинопись.

      №7
      Доклад и. д. главного военного прокурора генерал-майора
      Н. Ф. Кузнецова военному министру генерал-лейтенанту
      А. П. Будбергу №2324 от 15.09.1919

      2-го сего сентября за №5512 председателем Временного главного управления Российского общества Красного Креста мне была препровождена переписка о незакономерных действиях подпоручика Егерского отряда ЕРМОХИНА, выразившихся в том, что 5-го августа на ст. Ишим подпоручик Ермохин приказал выпороть четырех санитаров Пермского госпиталя Красного Креста №1 — ТУРИЦЫНА, БОРИСОВА, КЛЕМЕНТЬЕВА и МАТИНЦЕВА.

      Приказание это было исполнено, хотя никаких оснований к производству этого неустановленного в законе наказания не имелось.

      4-го сего сентября при №2189 вся указанная переписка была мной препровождена заведующему военно-судной частью фронта для передачи подлежащему военному прокурору для законного направления.

      9-го сентября за №206 заведующий военно-судной частью Восточного фронта, возвратив мне переписку, сообщил, что дело это по предписанию начальника штаба Восточного фронта от 2-го сентября с. г. за №18 окончено в дисциплинарном порядке. Подпоручику Ермохину объявлен выговор. /407/

      Принимая во внимание:

      1) Что в действиях подпоручика Ермохина могут заключаться признаки уголовно-наказуемого деяния (1489 ст[атья] Ул[ожения] о нак[азаниях])[1053], подведомственного военному суду, и
      2) что за силою 12 ст[атьи] Дисциплинарного устава это дело не может быть закончено в дисциплинарном порядке,

      Я ПОЛАГАЛ БЫ:

      Всю переписку по данному вопросу передать Главнокомандующему Восточным фронтом для направления через подлежащего военного прокурора Общего корпусного суда по закону.

      ЗАКОН: 63 ст[атья] Воен[но] -Суд [ебного] уст [ава].

      ПРИЛОЖЕНИЕ: Переписка[1054].

      Генерал-майор
      Кузнецов

      Представить Главнокоманд[ующему] Вост[очным] фронтом ген[ералу] Дитерихсу. Насилие и беззаконие не могут оставаться безнаказанными. Г[енерал]-л [ейтенант] Будберг

      РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 167. Л. 165. Подлинник. Машинопись. /408/

      №8
      Из дипломатической ноты генерального консула СССР
      в Харбине М. М. Славуцкого
      Особому агенту МИД Северной Маньчжурии
      Ши-Люй-Бэнь №011/01 от 07.01.1937
      Копия

      Господин Особый агент,

      Мне неоднократно приходилось устно и письменно обращать Ваше внимание на исключительный произвол, существующий в Маньчж[о] у-го в отношении советских граждан, на беспричинные аресты их и на возмутительные насилия над ними в маньчжурских тюрьмах, каковые факты вызывают негодование властей и общественности СССР и серьезно вредят нашим отношениям. Перечисление только лишь дат этих моих обращений к Вам заняло бы много места.

      Ныне по распоряжению Народного комиссариата по иностранным делам СССР я имею честь привлечь самым серьезным образом внимание к нижеследующему.

      13-го и 14-го ноября истекшего года были освобождены 26 советских граждан, беспричинно содержавшихся в исключительно тяжелых условиях в течение многих месяцев в Харбине, Маньчжурии, Пограничной и др[угих] пунктах. Во время пребывания этих граждан в местах заключения я неоднократно обращался к Вам с представлениями по поводу совершившихся там над ними неописуемых издевательств и насилий, вызывавших серьезные опасения за состояние их здоровья и жизнь[1055]. Однако, несмотря на приводимые мною в каждом случае конкретные факты, Вы, г-н Особый агент, неизменно считали по возможности отвечать мне, что полицейские власти категорически отрицают подобные обвинения. Лишь в одном случае, а именно — 27 мая прошлого года, в беседе со мной Вы отметили, что допускаете возможность проявления отдельными белыми чинами полиции личной неприязни по отноше-/409/-нию к арестованным советским гражданам, но считает[е] абсолютно исключенным жестокое обращение с арестованными со стороны полицейских властей, в частности, чинов полиции японской национальности, поскольку это порочило бы официальные учреждения Маньчж[о] у-го.

      Полученные ныне, в результате опроса и специального медицинского освидетельствования означенной выше группы освобожденных советских граждан, данные с неопровержимой убедительностью подтверждают все мои указанные неоднократные представления.

      <…>

      Подобное неслыханное обращение с арестованными имело место не только в Харбине, но и во всех др [угих] пунктах МНЖ.

      Так, находящийся под арестом с 4-го авг[уста] по 14-е ноября на ст. Погр[аничной] советский гражд [анин] МИЩЕНКО Д. П. [1056] в своем заявлении пишет:

      «[…] на крыльце жандармерии меня встретили два японских жандарма и белогвардеец-жандарм Мих[аил] ЕРМОХИН[1057], который потащил меня в помещение жандармерии[1058]. Меня заставили раздеться и начали бить. После избиения заставили одеться, а затем Ермохин прикрепил меня кандалами к койке, у которой я стоял до 2-х часов дня. В два часа дня пришли четыре белогв [ардейца] -полиц [ейских]: Егупов, Меликов, Ермохин и один неизвестный, а также 4 японца. Они заставили меня раздеться. Один из яп [онцев] взял меня за бок и 3 раза бросил на пол, после третьего раза я потерял сознание. Затем два белогвардейца наступили ногами на руки, прижали доской ноги и стали бить бамбуками. Я снова потерял сознание. [нрзб]. В 11 часов меня снова били бамбуками до тех пор, пока я не потерял сознания, после чего мне снова производили вливание в рот воды и обливали водою. Вылили пять чайников холодной воды. Затем предложили встать. Положили на голову маленькую скамейку и заставили держать за ножки, и стали бить по верхней доске скамейки бамбуками с тем, чтобы оглушить меня. Когда я упал, потеряв сознание, меня подняли, так как я не мог /410/ стоять, меня поставили к стенке и снова оглушили тем же способом. Я опять упал…

      5.VIII снова Ермохин и тот же японец тем же способом, что и 4-го августа, бросили меня на пол. Ермохин расстегнул [мои] кальсоны и сказал: «Что тут делается. Давай скорее йод». Меликов подал йод и меня обмазали йодом. После этого Ермохин сказал, что «еще можно бить» и ударил ременной плеткой, от плети на спине получилась большая опухоль. Потом сверху легли на меня два человека — японец и русский, вследствие чего меня вырвало[1059]. Тогда они встали и японец стал топтаться у меня на спине. Потом заставили меня повернуться и он продолжал топтаться на груди […]

      […]8.VIII меня опрашивали Меликов и Ермохин. Причем Меликов предложил уплатить выкуп 500 гоби с тем, что они меня выпустят […]

      […]10.VIII один из японцев взял меня за ухо, а другой японец ударил несколько раз по лицу и, стуча кулаками по голове, кричал «говори, Мищенко». Затем заставили снять сапоги, надели кандалы и в течение четырех суток лишили меня сна (не давали вздремнуть ни на минуту). Днем дежурили около меня русские, а ночью японцы. Если я начинал дремать, то меня били палкой, говоря при этом «не спи».

      […]14.VIII один японец схватил меня за кандалы и несколько раз перевернул через голову, другой толстый японец начал на мне прыгать, а потом ударил коленкой по груди и я потерял сознание, после чего мне снова стали вливать воду в рот […]

      […] 13.IX меня вызвали из камеры и потребовали дать подписку о том, что меня не избивали […]»[1060]

      Другой советский гражданин АВДЕЕВ И. Я., содержавшийся под арестом с 3-го сентября по 14 ноября так же на ст. Пограничная в своем заявлении пишет:

      «Меня допрашивал [и] Мельников и Вощилло в присутствии ЯМОМОТО. Стали требовать от меня, чтобы я сознался и поскольку мне сознаваться было не в чем, Вощилло, Рябович и Гантимуров принесли чайник с холодной водой, заставили ме-/411/-ня лечь на скамью, связали бичевкой и стали вливать воду в рот и нос, и все требовать признаться. Сознаваться мне было не в чем, но они все же в протоколе записали на заранее приготовленной бумажке слова, которые я не говорил […]»

      <…>

      Эти приведенные заявления подтверждаются и имеющим[и] ся в моем распоряжении официальными актами медицинского освидетельствования. Почти у всех освобожденных советских граждан установлено наличие синяков, кровоподтеков и рубцов от ран на различных участках тела, а у некоторых на икроножных мышцах изъя [з] вленные рубцы воспаленной кожи вокруг, что явилось результатом избиения; у многих видны рубчики на кистях рук и других частях тела от прижигания сигаретами, у ряда лиц зафиксированы воспаления ногтевого лома от вкалывания острых предметов под ногти; у большинства отмечены болезненность мышц рук и следы от кровоподтеков на руках, а именно: на бицепсах, явившееся результатами подвешивания на палках; у многих ярко выражено потеря обоняния, носовой оттенок голоса и даже потеря голоса, а у некоторых следы гнойного воспаления среднего уха, каковые явления — прямой результат вливания жидкости в нос, наконец, медицинское освидетельствование устанавливает исключительно тяжелое общее состояние абсолютно всех освобожденных и необходимость для многих из них длительной лечебной помощи в условиях больничного или санитарного режима.

      Я не стану останавливаться более детально на всех выводах медицинского освидетельствования, равно как не стану утруждать Ваше внимание приведением выдержек из заявлений других бывших под арестом советских граждан. Все они рисуют жуткие картины неслыханных издевательств, вопиющих насилий и варварских пыток темного средневековья.

      Против этих вполне установленных фактов бесчеловечного обращения с арестованными советскими гражданами, в результате которого ряд лиц остались калеками, а один из арестованных — советский гражданин ПЕТРЕНКО И. И. — был замучен на-/412/-смерть, по поручению Народного комиссариата по иностранным делам СССР заявляю самый решительный протест[1061].

      Эти факты вызывают тем более возмущение и негодование, что подобное обращение с советскими гражданами стало почти обычным во всех местах заключения Маньчж [о] у-Го, что я уже не раз протестовал против этого в прошлом и что мои протесты тем не менее оставались безрезультатными, несмотря даже на то, что ряд советских граждан, а именно: инженер ВОРОНИН, КИСЛЫЙ, ЛАУШКИН, КУЛЬБАЦКИЙ, ОСАДЧУК, БОГОМОЛОВ и другие были убиты в маньчжурских застенках японскими и белогвардейскими служащими полиции и жандармерии.

      Совершенно очевидно, что все эти нетерпимые ни в одном культурном государстве факты могли явиться только прямым следствием безнаказанности чинов полиции и жандармерии, что поощряет их на самые изощренные методы насилия над советскими гражданами, ответственность за что ложится целиком на высшие маньчжурские власти, не принимающие ни каких мер к пресечению этого.

      В связи с этим мне поручено потребовать немедленно и действительного привлечения к ответственности всех виновных в указанных выше вопиющих преступлениях и принятия эффективных мер к тому, чтобы подобные зверства не могли иметь места в дальнейшем.

      Ожидая немедленного удовлетворения этих справедливых требований и возлагая на Маньчжурское правительство ответственность за последствия, могущие иметь место в случае продолжения политики зверских насилий в отношении советских граждан, я вместе с тем имею честь сообщить, что советское правительство не намерено больше терпеть подобных издевательств над своими гражданами, равно как и голословного отрицания установленных фактов вместо принятия мер, которое каждое цивилизованное государство в таких случаях принимает.

      Оставляя за собой право вернуться к вопросу о компенсации как пострадавшим советским гражданам, так и семьям советских граждан, замученных на маньчжурских застенках, я /413/ ожидаю Вашего скорейшего уведомления о принятии Вами мер для сообщения Народному комис[с]ариату по иностранным делам СССР[1062].

      Примите уверение в моем глубоком к Вам, г. Особый агент, уважении.

      Генеральный консул СССР в Харбине (М. СЛАВУЦКИЙ)[1063]

      ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 10–22. Копия.
      Машинопись. /414/

      [995] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 1аоб.
      [996] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 7.
      [997] Там же.
      [998] Кручинин А. М. Белый Екатеринбург (1918–1919 гг.): армия и власть. Екатеринбург, 2018. С. 371.
      [999] Там же.
      [1000] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 4.
      [1001] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 7.
      [1002] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 8об.
      [1003] Кручинин А. М. Белый Екатеринбург (1918–1919 гг.): армия и власть… С. 126.
      [1004] Там же. С. 371.
      [1005] Там же.
      [1006] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 6об.
      [1007] Кручинин А. М. Белый Екатеринбург… С. 372.
      [1008] См. док. №1 (Приложение).
      [1009] Бессонов Ю. На фронте и в тылу: Рабочие Верхисетского завода. 1918–1921 годы (главы из истории завода). Свердловск, 1937. 96 с.
      [1010] См. док. №2–7 (Приложение).
      [1011] См. док. №3 (Приложение).
      [1012] См. док. №5 (Приложение).
      [1013] Общество и власть. Российская провинция. 1917–1985: Документы и материалы в 6 т. Пермский край. Т. 1. 1917–1940. Пермь, 2008. С. 212–213.
      [1014] См. док. №4 (Приложение).
      [1015] См. док. №3 (Приложение).
      [1016] См. док. №6 (Приложение).
      [1017] См. док. №7 (Приложение).
      [1018] См. док. №7 (Приложение).
      [1019] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 7об.
      [1020] Там же.
      [1021] Там же.
      [1022] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 5.
      [1023] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 6.
      [1024] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 8.
      [1025] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 6об.
      [1026] Смирнов С. В. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х гг.): дисс. … д-ра ист. наук: 07.00.02. Екатеринбург, 2018. С. 367.
      [1027] См. док. №8.
      [1028] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 8об.
      [1029] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 1об.
      [1030] ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14930. Л. 5об.
      [1031] Константинов С. И. Биографии белых генералов и офицеров: Ермохин Михаил Капитонович // Девятые Романовские чтения. Екатеринбург, 2005. С. 150.
      [1032] Датируется по содержанию документа.
      [1033] Сведения не соответствуют действительности. Во время описываемых в воспоминаниях А. М. Лапина событий адмирала А. В. Колчака не было на территории России. Войска, занявшие Екатеринбург, подчинялись Временному Сибирскому правительству во главе с П. В. Вологодским.
      [1034] Здесь и далее по тексту документа подчеркнуто черными чернилами неустановленным лицом — предположительно, сотрудником Истпарта.
      [1035] Исправлено. В документе ошибочно объявленного.
      [1036] Имеется в виду ночь с 8 на 9 августа 1918 г., когда 2-я бригада Средней дивизии 3-й армии под командованием комбрига П. И. Жебенева в ходе наступления вышла на ближние подступы к Екатеринбургу.
      [1037] После «выкапывании» зачеркнуто «арестованных».
      [1038] Имеется в виду братская могила, в которой были похоронены 7 красногвардейцев из Верх-Исетского завода, погибших во время экспедиции против атамана А. И. Дутова в марте-апреле 1918 г.
      [1039] Под Монеткой имеется в виду Екатеринбургский монетный двор, который был закрыт в 1876 г., а его производственные корпуса и оборудование переданы железнодорожным мастерским Уральской горнозаводской железной дороги, но название прижилось среди горожан.
      [1040] Согласно записям в метрических книгах Успенского собора и Никольской церкви Верх-Исетского завода, 23 августа 1918 г. комендатурой были расстреляны 19 сторонников большевиков: В. А. Аникин, В. И. Берсенев, М. Я. Блохин, В. И. Волокитин, В. В. Волчихин, А. А. Дмитриев, А. А. Дироненков, А. М. Дятлов, П. И. Епанчищев, А. Т. Ерыкинов, В. А. Зотин, П. Н. Кудин, М. С. Лобов, Г. М. Мазунин, П. В. Медведев, С. М. Овчинкин, В. Я. Санников, В. П. Удинов и Н. И. Чечулин. (См.: Кручинин А. М. Белый Екатеринбург (1918–1919 гг.): армия и власть. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2018. С. 106).
      [1041] 9 августа 1918 г. комендатурой Верх-Исетского завода было расстреляно 11 чел., в т. ч. 8 чел., чьи имена удалось установить по метрическим книгам: С. Ф. Блохин, С. Ф. Воробьев, А. Е. Гончаров, И. С. Коннаков, В. И. Медведев, И. И. Пьянков, М. П. Пьянков и Г. М. Фролов. 9 сентября 1918 г. была расстреляна еще одна группа большевиков, по метрическим книгам удалось установить имена 8 расстрелянных (И. Ф. Абрамов, С. Е. Нисковских, А. А. Разумов, П. Г. Савин, Ф. В. Свинцов, М. Д. Толстов, Г. П. Чепурин и А. К. Шаклеев), но возможно, что в общей сложности их было 12, как упоминает А. М. Лапин. (См.: Кручинин А. М. Белый Екатеринбург (1918–1919 гг.): армия и власть. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2018. С. 106–107).
      [1042] Имеется в виду екатеринбургская спичечная фабрика акционерного общества «Василий Логинов».
      [1043] Вписано зелеными чернилами.
      [1044] Вписано зелеными чернилами.
      [1045] Вписано зелеными чернилами.
      [1046] См. док. №3.
      [1047] См. док. №4.
      [1048] См. док. №5.
      [1049] См. док. №4.
      [1050] Копия снята и заверена 07.08.1919.
      [1051] Имеется в виду полковник Д. Н. Сальников.
      [1052] На документе есть помета «10.09.1919 г. №2106» и «10.09. [1919]. Пров. к докладу Воен [ному] м [инист] ру. Г [енерал] -м [айор] Кузнецов».
      [1053] 1489 статья Уложения о наказаниях предусматривала уголовную ответственность «За причинение кому-либо с умыслом тяжких, подвергающих жизнь его опасности, побоев или иных истязаний или мучений».
      [1054] См. док. №2–6.
      [1055] Три абзаца текста, начиная со слов Мне неоднократно приходилось устно и письменно и заканчивая словами серьезные опасения за состояние их здоровья и жизнь, выделены на полях документа красным карандашом.
      [1056] Здесь и далее по тексту документа подчеркнуто красным карандашом неустановленным лицом.
      [1057] Фамилия Ермохина выделена на полях документа вертикальной чертой красным карандашом.
      [1058] Предложение выделено на полях документа двумя вертикальными чертами красным карандашом.
      [1059] Предложение выделено на полях документа двумя вертикальными чертами красным карандашом.
      [1060] Семь абзацев текста, начиная со слов Так, находящийся под арестом и заканчивая словами дать подписку о том, что меня не избивали, выделены на полях документа красным карандашом.
      [1061] Абзац выделен на полях документа красным карандашом.
      [1062] Два абзаца, начиная со слов Ожидая немедленного удовлетворения и заканчивая словами Народному комис[с]ариату по иностранным делам СССР, выделены на полях документа красным карандашом неустановленным лицом.
      [1063] Исправлено. В документе ошибочно Н. СЛАВУЦКИЙ.

      Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг.: Часть I. Научные исследования. Екатеринбург: Издательские решения, 2021. С. 112-126.
    • Чжан Гэда
      "Тобол" - факты и вымыслы
      By Чжан Гэда
      Разбор фильма "Тобол" (2019) на предмет соответствия исторической реальности.