Гребенщикова Г. А. Россия и Швеция в 1741-1743 гг.: странная война на море // Вопросы истории. - 2016. - № 7. - С. 89-103.
По прошествии двадцати лет после окончания Северной войны, завершившейся благодаря гению Петра Великого блестящими успехами России на Балтике, шведы вновь взялись за оружие. После гибели короля Карла XII верховная власть в Швеции претерпела существенные изменения, в результате чего королевские прерогативы были значительно ограничены, а политические права Риксдага, наоборот, расширены. Большинство его членов вынашивали планы реванша и выступали за открытие новой кампании с Россией в намерении вернуть уступленные ей по Ништадтскому мирному договору от 1721 г. прибалтийские территории — Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию, Карелию и часть Финляндии с Выборгом и Кексгольмом. 24 июля (4 августа) 1741 г. шведский Риксдаг, поддержанный Францией, объявил России войну.
В отличие от сухопутных операций, война на море не приняла активного и наступательного характера — решающего сражения корабельных эскадр противников, за исключением незначительной вялотекущей перестрелки, не произошло. Эти события дали историкам пищу для серьезных размышлений о причинах столь загадочного феномена. По сути, по сравнению с положением дел при Петре I, война 1741—1743 гг. представляет собой нонсенс, объяснений которому, внятных и доказательных, до сих пор не существует. Новые архивные документы позволили проследить алгоритм действий Балтийского флота и его командующих, и прийти к некоторым заключениям.
Вторая со времени Петра Великого война со Швецией не стала для России неожиданной и внезапной: за несколько месяцев до ее начала российский представитель в Стокгольме М. А. Бестужев-Рюмин регулярно отсылал в Петербург донесения о военных приготовлениях шведов. Особенно можно выделить его весенние секретные реляции 1741 г., в которых он докладывал: «Уведомился, что 6000 человек матросов и 3000 человек солдат [отправлены] для посажения на флот в Карлскрону. [Им] к походу в готовности себя содержать велено. В Финляндии говорят, что между Россиею и Швециею будущею весною до войны дойдет. Войска в Финляндии собирают и артиллерию из Абова к границам перевозят, флот и галеры вооружают здесь, равномерно как и в Финляндии»1.
В следующей реляции, от 18 апреля, Бестужев-Рюмин уточнял обстановку в шведской столице и характеризовал свое положение там совсем «не в радостных терминах»: «Простой народ, видя все такие приготовления, не инако разсуждает, как что оные к войне с Россиею разумеются, и чтоб такого великого иждивения, какое к вооружению кораблей и галер потребно, напрасно тратить бы не стали. Сия опасность настоящей войны, которую простой народ за подлинно постановленное дело признает, причиною есть, что никакой швед, ни из моих знакомых и друзей, ниже из простых и индифферентных людей, ко мне в дом ходить не смеет. Чего ради я здесь в таком поведении живу, якобы Россия со Швециею уже в действительной войне находится, и страх от моего дома толь далеко распространился, что и бывшие по ныне в моей службе шведы об апшите просили, и меня оставили».
Говоря о шведах, состоявших у него на службе, а теперь просивших апшита, то есть освобождения от прежних перед ним обязательств в связи с близкой войной, Бестужев-Рюмин имел в виду оплачиваемых осведомителей. В Стокгольме российский дипломат держал штат особых информаторов, в который входили члены Риксдага, влиятельные гражданские и военные лица, поставлявшие ему необходимую информацию. Теперь, судя по донесению, ситуация стремительно переходила в неблагоприятное для него русло. Более того, он подчеркивал: «Ненавистные внушения против России» привели к тому, что шведы уже начали печатать листовки и воззвания, которые «по улицам продаются, и даже от малых ребят читаются. И ежели б кто либо такие лжи опровергнуть похотел, то его тот час изменником отечества или русским называют. Последнее слово между простыми людьми за бранное постановляется»2. К наступлению лета шведы планировали в дополнение к рейтарским и гусарским полкам дислоцировать вдоль морских границ с Россией корпус вольных стрелков3.
В Зимнем дворце реляции из Стокгольма воспринимали с особой тревогой и беспокойством. Прошло совсем немного времени после того, как в 1739 г. кабинет Анны Иоанновны завершил тяжелую войну с Турцией (1736—1739), подписав в Белграде мирный договор.
Одной из причин выхода России из войны на крайне невыгодных условиях стала угроза вторжения шведов в Финский залив. В Петербурге осознавали, что вести кампанию на двух театрах военных действий (ТВД) — на Балтике и на юге — государству будет уже не под силу. Четыре года спустя, Швеция намеревалась воспользоваться непопулярным регентством Анны Леопольдовны при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче и совершить нападение на Россию.
После объявления войны, 13 августа 1741 г. кабинет Анны Леопольдовны обнародовал указ: «С подданными шведской короны никакой коммуникации, пересылок коммерции и корреспонденции не иметь, и от всякого неприятельского нападения от шпионов и других подобных неприятельских людей и предприятий быть всегда во всякой твердой осторожности»4. За неисполнение или нарушение высочайшего указа виновный подлежал «жестокому наказанию». Несколько дней спустя 10-тысячный корпус русских войск под командованием фельдмаршала П. П. Ласси двинулся в Финляндию.
В конце августа российский дипломат Бестужев-Рюмин выехал из шведской столицы в Гамбург и, не прерывая связи со Стокгольмом, продолжал информировать руководство о ситуации в Швеции. Судя по всему, не все его осведомители прекратили контакты с ним, и по мере возможности поставляли ему важные сведения. В частности, в реляции от 6 сентября 1741 г. в Петербурге узнали об активной концентрации и развертывании шведских войск, кавалерии и артиллерии на границах с Россией, а также о дополнительном выделении королевским банком одного миллиона талеров «для военных приготовлений»5. В той обстановке надо отдать должное российскому руководству, которое упредило противника на суше: за три дня до получения этого известия, 3 сентября 1741 г. корпус фельдмаршала П. П. Ласси наголову разбил шведские войска под Вильманстрандом, овладев этой важной крепостью.
Месяц спустя, Бестужев-Рюмин переправил в Петербург новые сведения, полученные им из шведской столицы. Эти донесения он сгруппировал в «Экстрактах с писем, писанных в Стокгольме 6 и 13 октября 1741 года», в которых сообщал: «Бывшего во флоте секретаря Мецлера за арест посадили, имея на него подозрение, что он с неприятелем корреспонденциею производил, а другие говорят, будто он зло мышленно в матрозские яства мышьяк мешал, от чего множество оных померло». Шведы «намерение имеют кого нибудь в Польшу отправить, дабы тамошнюю нацию противу России возбудить. Граф Левенгаупт под опасением жестокого штрафа запретил о том, что в Финляндии происходит, в Швецию писать»6.
Действительно, в кампании 1741 г. шведский флот участия не принял по причине, как стало известно в Зимнем дворце, большого количества больных матросов и их высокой смертности. Ранним утром 22 мая 1741 г. противник России на пяти линейных кораблях и четырех фрегатах вышел из главной базы Карлскроны, а 6 июня усилился еще пятью кораблями. Корабли назывались: «Ulrika Eleonora» (76 орудий), «Prince Carl Fredric» (72), «Gotha» (72), «Stockholm» (68), «Finland» (60), «Frihet» (66), «Bremen» (60), «Hessen-Cassel» (64), «Skane» (62), «Werden» (54). Войдя в Финский залив, шведы заняли позицию у Аспе между Гогландом и Фридрихсгамом, но оставались там без движения почти три месяца после объявления войны; 25 октября шведский флот вернулся в Карлскрону7.
Глубокой осенью 1741 г. в столице Российской империи произошли важные события: 25 ноября на престол вступила дочь Петра Великого императрица Елизавета Петровна, и тогда, по выражению дореволюционного историка А. Соколова, «шведы поспешили мириться. Но так как они требовали уступки Финляндии и части Карелии, а Елизавета не хотела ничего уступать», то стороны прекратили переговоры, «и война возобновилась»8.
На будущую кампанию для сухопутных операций в Финляндии кабинет Елизаветы Петровны предоставил в распоряжение П. П. Ласси 35-тысячную армию. Подготовку морских сил императрица возложила на президента Адмиралтейств-коллегии Н. Ф. Головина, начальствующим Балтийским флотом назначила вице-адмирала З. Д. Мишукова, а резервной архангельской эскадрой (10 судов, 2905 чел. команды вместе с корпусом артиллерии) — вице-адмирала П. П. Бредаля9.
Кронштадтская эскадра представляла собой значительную боевую силу. В ее состав вошло 14 линейных кораблей: один 70-пушечный («Св. Александр», флагманский З. Д. Мишукова), шесть 66-пушечных кораблей, один 60-пушечный, четыре 54-пушечных и два 50-пушечных корабля. Фрегатов подготовили три 32-пушечных, бомбардирских корабля тоже три («Юпитер», «Самсон» и «Доннер»), прамов по 36 пушек два («Элефант» и «Дикий Бык»), брандеров два («Митау» и «Бриллиант») и пакетботов три. Всего Балтийский флот насчитывал 27 вымпелов, но начальствующий флотом вице-адмирал Мишуков не реализовал свое весомое преимущество.
Захарий Мишуков, сподвижник Петра Великого и супруг племянницы светлейшего князя А. Д. Меншикова, вместе с государем принимал участие в значимых морских и сухопутных операциях первой трети XVIII в. — таких, как Гангутская баталия (1714) и Персидский поход (1722). К началу новой кампании со шведами Мишукову исполнилось 58 лет, что по меркам того времени означало уже почтенный возраст. «Проведя последние пятнадцать лет в береговых, большей частью ничтожных занятиях и вдруг сделанный начальником значительного флота, Мишуков явился нерешительным и слабым, — пишет упоминавшийся историк Соколов. — Таким он оставался до конца жизни, но императрица не изменяла к нему доверия»10. Подмеченные Соколовым качества, присущие Мишукову, самым неблагоприятным образом отразятся на кампании 1742 года.
Тем временем, Петербург готовился к обороне. В частности, к наступлению зимы положение дел с маяками сложилось (по архивным источникам) следующее: три главных островных маяка — один на Сескаре и два на Гогланде — сгорели, и восстанавливать их по причине соблюдения осторожности на случай прорыва шведского флота в Финский залив Адмиралтейств-коллегия не планировала. «На Кокшерском маяке фонарь разобрали, а корпус маяка остался не разобран за опасностию от прибывших к тому острову швецких кораблей». Окончательно 1 марта 1742 г. коллегия постановила: Кокшерский маяк «оставить без действа и впредь до точного указу разобрав, содержать при том острове, а не зажигать. Когда время допустит, и от неприятельских кораблей и протчих судов опасности не будет, в то время оной маяк зажечь»11.
Сотрудники кабинета Елизаветы Петровны предприняли ряд других оборонительных мер: организовали брандвахтенную службу, на подступах к Кронштадту затопили купеческие суда, на фарватере выставили заградительные рогатки и составили планы Финского залива с обозначением мелей12. Стоит заметить, что эти планы, достаточно подробные и превосходно выполненные, выдали не только начальнику флота Мишукову, но и передали на каждый корабль и крейсирующий фрегат.
20 марта 1742 г. был опубликован указ императрицы о строжайшем запрете своим подданным пересекать государственную границу: «Для пресечения и удержания в Финляндии, Карелии и Ингермонландии всякого из за границ Ея Императорскаго Величества в шведскую сторону перебежства, наикрепчайшее о том подтвердить, дабы никто не дерзал из за границ Ея Императорскаго Величества в шведскую сторону перебегать, или с неприятелем какой письменный или словесной пересылки и коммуникации ни под каким видом иметь. Но всякому вести себя так, как верному Ея Императорскаго Величества рабу и подданному принадлежит, и пристойно есть. А ежели кто из подданных Ея Императорскаго Величества в перебеге на шведскую сторону и в пересылках и коммуникациях с неприятелем явится, за то без всякого упущения смертию казнен будет»13.
Пока заканчивали подготовку флота к боевым операциям, 2 апреля 1742 г. Елизавета Петровна направила указ «из Адмиралтейской коллегии господину вице адмиралу Мишукову о действиях в будущую кампанию корабельного флота». В этом высочайше опробованном секретном указе обозначены инструкции начальнику флота при возникшей расстановке сил. Так, например, если флот противника будет на одну треть меньше российского, то Мишукову следовало над шведами «с помощию Божиею всякие поиски чинить по морскому обыкновению». В указе имелась оговорка: «Однако ж силу неприятельского флота против здешнего в разсуждении располагать по препорции кораблей и по числу калибрам пушек, и содержать сие в вящем секрете»14.
Бросается в глаза слабая сторона этого указа, которой впоследствии не замедлит воспользоваться Мишуков, а именно: всякий раз, уклоняясь от сражения со шведами, он объяснял это их численным превосходством. Хотя, как явствует из вахтенных журналов, в ходе кампании силы противоборствующих сторон зачастую складывались в примерно равном соотношении. Необходимо добавить факт, хорошо известный из истории морских держав: преимущество противника в силах не останавливало решительных и предприимчивых флотоводцев, стремившихся к атаке и разгрому неприятеля. И наоборот, пассивные и нерешительные адмиралы оправдывали отказ от вступления в сражение классическими причинами, существовавшими в эпоху парусных флотов: либо коварным ветром, мешавшим настигнуть противника, либо его численным превосходством.
Британский исследователь начала XX в. Р. Ч. Андерсон, изучив шведские и российские источники, пришел к выводу, что в целом Россия оказалась более подготовленной к войне, чем Швеция, а шведский флот имел лишь незначительное преимущество над своим противником. По данным Андерсона, корабельный Штат шведов от 1734 г. предусматривал в составе флота 27 линейных кораблей, но к началу кампании налицо оказалось 2315. В марте 1742 г. российский представитель в Копенгагене барон И. А. фон Корф доложил, что, по имевшимся у него сведениям, с матросами у шведов дело обстояло «совсем сложно: будут набирать даже ремесленников и сапожников», но в отличие от нижних чинов, офицерский состав в шведском флоте самый отборный16.
С открытием навигации из Кронштадта для крейсерских операций и несения боевого дежурства фрегаты вышли в море: «Россия» проследовал в район между Гогландом и Соммерсом, «Гектор» занял позицию между Соммерсом и Сескаром, «Воин» — между Сескаром и Березовыми островами. Командир фрегата «Гектор» князь Василий Урусов получил из Адмиралтейств-коллегии «Инструкцию о секретном Ея Императорского Величества деле», в которой говорилось:
«1. Когда передний фрегат Россия, крейсирующий к весту, увидит какое неприятельское судно или фрегат, или два, и усмотрит, что оные будут вам под силу, и покажет вам данный от вас ему сигнал, то призвав Всемогущего Бога в помощь, над оными поиск чинить по Морскому Уставу и по морскому обыкновению со всяким прилежанием, дав сигнал и прочим фрегатам, чтоб к вам немедленно в помощь шли, и купно отаковать. И для того командующих фрегатами определить вам надлежащими сигналами, точию смотреть и наблюдать наикрепчайшее, чтоб в азард себя не отдать, и для того вышепоказанное вам исполнять при благополучном ветре от зюйда и благополучной погоде, чтоб можно было от нечаянного от неприятеля нападения назад ретираду иметь.
2. Ежели вам время и случай допустит, то всемерно как возможно стараться наведываться от арендатора островов Зейтара, Левенсара и Пени о движении, силе, числе и великости кораблей неприятельского флота. И когда вы от него какие известия получать будете, то немедленно во флот или в Кронштадт обстоятельно репортовать, посылая на шлюпке от фрегата до фрегата, даже и до брант вахты, не упуская ни малейшего времени»17.
Единая инструкция командирам всех трех крейсирующих фрегатов содержала следующие наставления: «Крейсирующим фрегатам смотреть и накрепко наблюдать:
1. Когда завидит первый от веста фрегат Россия какое одно военное судно, корабль или фрегат, то накрепко доведываться, что за корабль или судно, смотря по состоянию корабля или фрегата силе его. Тогда учинить сигнал, выпаля из одной пушки, чтоб другому ближнему от него фрегату Гектору дать, а Гектору дать же знать фрегату Воину, чтоб к фрегату России как возможно старались ближе подойти.
2. Когда же завидит четыре или пять военных кораблей или фрегатов, тогда сделать сигнал поднятием красный флаг на фор стеньге, опустя марсель до половины стеньга, и выпалить из трех пушек, опушая и поднимая оный флаг столько раз, сколько кораблей и фрегатов увидит. А на Вест Инджи шлюпе оной флаг поднимать на грот маште, понеже фор стеньга на нем не имеется. А в случае ночи при той же пушечной пальбе дать знать вспышками из феер бликаров.
3. А когда завидит более пяти военных кораблей или фрегатов до осмии, десяти или выше числом, то зделать сигнал поднятием синий флаг на грот стеньге, опустя марсель до половины стеньга, и палить из пяти пушек. Тако же опушая и поднимая оный флаг столько раз, сколько кораблей и фрегатов увидит. В случае ночи при той же пушечной пальбе дать знать вспышками из феер бликаров.
4. Смотреть накрепко, куда оные корабли и фрегаты курс будут иметь, и как возможно домогаться проведывать как о числе оных, так и о величине их, и какой нации.
5. Буде же оные корабли и фрегаты пойдут от Гогланта прямым фоватером к осту, и усмотрено будет, что оные будут военные и неприятельские, то немедленно ретироватца к осту же, чиня сигналы палением чрез каждые минуты из пушек, чтоб как кораблям, фрегатам и прочим судам Ея Императорского Величества, будущим в море, так и в Кронштате заблаговременно можно уведать. А сколько неприятельских кораблей вами усмотрено будет, чинить вам те ж сигналы, как показано во 2-м и З-м пунктах. И как возможно те сигналы с пущанием и подниманием флагов чинить хотя и не что боком поворотясь, чтоб можно было другому ближнему от тебя фрегату или судну свободно видеть»18.
В целом, роль Балтийского флота на ТВД оставалась оборонительной и в самой малой степени — наступательной. Согласно архивной статистике, в зимне-весенние месяцы 1742 г. недостаток во флотских командах по всем судам был примерно вдвое ниже положенного по Штату комплекта. Так, на корабли 66-пушечного ранга полагалось 487 чел. всех флотских чинов, а числилось от 209 до 247 чел.; на фрегатах из положенных по Штату 389 чел. в наличии имелось от 181 до 19219. Однако к концу мая ситуация с личным составом значительно улучшилась, о чем наглядно свидетельствует «Табель, коликое число по Штату положено содержать в корабельном флоте морских, артиллерийских и солдатских двух полков, и в то число сколько где имеется налицо, и к тому сколько потребно вдобавок». Так, по Штату лейтенантов полагалось 155 чел., а налицо было 144; мичманов — 117, налицо — 87; штурманов полагалось 89, налицо — 43; боцманматов — 273 чел., налицо имелось 24320.
27 мая (6 июня) 1742 г. шведский флот в составе 15 линейных кораблей и пяти фрегатов вышел из Карлскроны и через десять дней подошел к Аспе. Русский флот заканчивал подготовку, и 23 июня на флагманский корабль командующего Балтийским флотом вице-адмирала Мишукова «Св. Александр» прибыл гренадер лейб-гвардии Измайловского полка с приказом президента Адмиралтейств-коллегии графа Н. Ф. Головина — «Не упуская благоприятного ветра», немедленно выходить в море21. На следующий день флот в количестве 10 линейных кораблей, трех фрегатов, трех бомбардирских судов, двух прамов и двух брандеров вышел в море; план кампании предусматривал его соединение с архангельскими судами вице-адмирала П. Бредаля. «С оными судами не только себя оборонять, но и с помощию Всевышнего над неприятелем сильный поиск надежно учинить можно», — докладывал императрице Головин. Но «чинить сильного поиска над неприятелем» Мишуков не стал.
26 июня 1742 г. командир дозорного фрегата «Россия» лейтенант С. Вышеславцев доложил: «Сего июня 25 дня пополудни во втором часу прошел от веста к осту аглицкой нации купецкий фрегат, имянуемый Аланд. Шхипер на нем объявил, что видел неприятельских военных судов, стоящих на якоре в шхерах больших и малых двадцать один, а в восьмом часу оного числа в бытность мою в крейсерстве, проходя близ Соммерса, мною усмотрено неприятельских кораблей и фрегатов, стоящих на якоре у острова Аспо токмо десять»22.
Таким образом, в сложившихся условиях шведы не превышали в силах своего противника — десять линейных кораблей против примерно такого же количества российских и, как представляется, в данном случае катастрофически недоставало твердого намерения начальника русской эскадры вступить в бой.
Момент действительно отличался особенной остротой, когда очень важно было не только воспользоваться паритетом сил, но и осуществить взаимодействие морских и сухопутных сил в условиях, когда русские войска заняли Фридрихсгам, и фельдмаршал Ласси крайне нуждался в огневой поддержке с моря. Он посылал Мишукову депеши с настойчивыми просьбами без промедления атаковать шведский флот и прикрыть гребную флотилию, которая подошла к Фридрихсгаму для оказания содействия войскам и доставки им провианта. Но что в этих условиях предпринял Мишуков? Он созвал консилиум из флагманов, которые вместо решительной атаки вынесли обтекаемое постановление: идти к Аспе «для подлинного осмотру сил неприятеля». В течение недели Мишуков «подлинно осматривал» силы неприятеля, стоя на якоре у Сескара и высылая к Аспе разведывательные фрегаты. В документе указано: «июня 30 числа из Кронштата пришел корабль Нептунус, тогда состоял флот в числе линейных 13 кораблей, в том числе 76 пушек — 1, 66 пушек — 5, 54 пушки — 7. Фрегатов 3, брандеров 2. Итого 18»23.
6 июля, находясь между островами Лавенсари и Нерва, Мишуков доложил Головину, что флот противника у Аспе увеличился до 20 единиц больших и малых судов. В тот день в вахтенном журнале корабля «Ингерманланд» флагманского контр-адмирала Я. Барша в 1 час пополудни сделали запись: ветер О t W. «Погода облачная с просиянием солнца. Ветер брамсельный. На корабле Св. Александре отдали марсели с выстрелом ис пушки, что учинено и у нас. Пошли курсом WNW. У нас парусы имели марсели, зеили и фок на гитовах. В исходе 3 часа на корабле Св. Александре поднят был сигнал с выстрелом ис пушки, чтоб флоту лечь в линию де боталии. Таков и у нас и на корабле Ревеле был учинен, а потом легли в линию. В 4 часу к NW слышна была пальба ис пушек, а палили не часто. В 8 часу спустили на корабле Св. Александр означенной линейной сигнал».
На следующий день, 7 июля, при ветре от W, Мишуков вновь сигналом приказал флоту лечь в линию и приготовиться к бою. Этот сигнал на его флагманском корабле висел четыре часа, но до самого боя дела не дошло: сигнал спустили, и флот мирно лег на якорь24. Адмирал собрал военный совет, который постановил: «Ежели ветер и благоприятная погода допустят, немедленно всему флоту следовать к острову Соммерсу, и ежели возможно будет, то и далее к весту для осмотру оного, как оный ясно видим нам быть может в такой дистанции, дабы от нечаянного сильного неприятельского нападения ретираду иметь было можно. А ежели неприятельский флот Ея Императорского величества флоту будет по силе, тогда учиняя генеральный консилиум, на оный всякие поиски чинить со всевозможным старанием»25. Однако сняться с якоря русским кораблям не позволили сильные встречные ветры, продолжавшиеся до 12 июля.
Шведский командующий также уклонялся от боя, продолжая стоять у Аспе, а 13 июля медленно двинулся к Гангуту, что дало основание историку Р. Андерсону вполне справедливо назвать это «губительным шагом» по отношению к армии, терпевшей сокрушительные поражения в Финляндии26. Проще говоря, шведы бросили свои войска, оставив их без поддержки с моря, и отошли к Гангуту. Ситуация как в зеркальном отражении повторяла поведение командующего Балтийским флотом, который действовал точно так же, оставляя без поддержки армию Ласси.
Адмирал Мишуков, получив сведения о следовании шведов к Гангуту, отрядил к трем крейсирующим кораблям еще два — «Основание Благополучия» и «Азов» с приказом «идти хотя и до Коо Шхера и догнав неприятеля, иметь в виду, а флот за ними следовать имеет немедленно»27. Но немедленного следования не произошло, и вместо этого Мишуков перешел с флотом к Кокшерскому маяку и приказал ложиться в дрейф. Далее оба начальника противоборствующих флотов совершали действия, не объяснимые ни здравым смыслом, ни логикой, а тем бблее военной необходимостью.
В документе под названием «Экстракт из журнала командующего в Российском флоте кораблем “Основание Благополучия” капитана (и полковника) Макария Баранова в кампании 1742 году» значится, что 14 июля, во втором часу пополуночи, командир крейсерского корабля «Северный Орел» А. В. Дмитриев-Мамонов просигналил флоту «блике феерами и пушками» о близости противника. На рассвете остальные отряженные Мишуковым дозорные корабли также увидели шведов и, как записано в журнале, «находились мы тогда в виду меж обоих флотов, своего и неприятельского, и к своему флоту послали на шлюпке о неприятеле обстоятельный репорт и сверх того, указанным сигналом уведомляли. В 6-м часу видно было в нашем флоте по сигналу собрание господ флагманов, а в 7-м часу зделан сигнал, чтоб гнать перестать, и от оных кораблям ко флоту приттить. Однако ж мы по данному ордеру до полудни неприятеля в виду имели, а по возврате нашего флота к О фордевинтом, и мы с кораблем Азовом, оставя неприятеля из виду и по учиненному сигналу за своим флотом следовали»28. Другими словами, сражения между русскими и шведами — на этот раз на параллели Гангута — вновь не произошло и, более того, Мишуков сигналами не только прекратил преследование противника, но и отозвал ко флоту крейсеров. Поистине, странные военные действия!
Утром 18 июля на корабле «Северная Звезда» сломалась бизань-мачта, и Мишуков под предлогом отправления «Северной Звезды» в Ревель приказал всему флоту следовать в обратном от Гангута направлении, о чем и доложил в Адмиралтейств-коллегию. После ремонта корабля он намеревался не возвращаться к Гангуту, а зачем-то идти к Гогланду. В коллегии же резонно усомнились в правдивости такого объяснения, так как адмиралу было достаточно отправить поврежденный корабль в порт в сопровождении фрегата. Поэтому коллегия потребовала ответа: не имел ли командующий каких-либо «других причин удаляться за Гогланд?».
У Гогланда русский флот под предлогом множества больных, которых на самом деле насчитывалось 1033 человека, оставался до 3 (14) августа, однако вместо заболевших из Ревеля прибыло 1013 чел. здоровых, но это обстоятельство не поторопило Мишукова возвращаться к Гангуту. Начав медленное движение, русский флот 7 (18) августа стал на якорь между Наргеном и Суропом и только 10 (21) числа проследовал к Гангуту, куда подошел в тот же день, в 4 часа пополудни. В журнале капитана М. Баранова записано: «Подходя к Гангуту, в близости оного увидели 3 неприятельских крейсера, из которых один был пушек в 70, другой в 50, третий фрегат, которые увидев нас, немедленно ретировались к своему флоту, в Гангуте лежащему. И отрезать оных за шхерами и подводными каменьями никак было не можно, а неприятельский флот видим был в Гангуте кроме помянутых крейсеров в 14 больших и малых кораблях. Командовали оным вице адмирал, контр адмирал и капитан командор, но над оным неприятельским флотом, на якорях лежащем в таком месте как Гангут, поиску учинить было не можно. А определено капитанам Баранову и Полянскому старатца о усмотре силе неприятельской обстоятельно, почему 11 числа оные и старались, но до того неспособные ветры не допустили. И флот наш около полудня поворотя шел несколько фордевинт к Осту».
С подходом к Гангуту отремонтированного корабля «Северная Звезда» в распоряжении адмирала Мишукова стало 14 кораблей, два фрегата и 6 мелких судов. Шведский флот также насчитывал 14 единиц, и при способном россиянам ветре сложилось оптимальное соотношение сил. Но решающего сражения не состоялось, и по этому поводу историк Андерсон иронично констатировал: «Такое впечатление, что никто и не думал атаковать. Шведы, вытянув линию, ожидали нападения, но русские вновь исчезли и 25-го ретировались обратно к Наргену», где и простояли до окончания кампании, высылая в море крейсеров29. Российские источники подтверждают это высказывание, но для конкретизации обстановки стоит отметить некоторые детали.
В вахтенном журнале корабля «Ингерманланд», младшего флагмана контр-адмирала Я. Барша, отмечено, что 11 (22) августа заметили два крейсирующих шведских корабля, «которые побежали к Ангуту», то есть к Гангуту. А через несколько часов увидели там стоящий на якоре шведский флот, «ис которого в зрительные трубы сочтено 14 кораблей». В 5 час. пополудни при марсельном ветре от WNW, «малооблачной погоде и сиянии солнца» уже был «усмотрен стоящий у Ангута на якоре швецкой флот в числе 12 больших караблей и еще к ним идущих под парусами 3 карабля, да малых одномачтовых судов на якоре 2. Всего 17, в числе которых можно было видеть флаги 1 вице адмирала, 1 контр адмирала и капитана командора». Российские дозорные суда намеревались отрезать крейсирующие шведские корабли и не допустить их соединиться с главными силами, но, как зафиксировано в вахтенном журнале, «видимых от швецкого флота крейсирующих караблей нашим крейсерам отрезать было никак не можно, понеже имелись близ шхер и шли в Ангут, и на корабле Св. Александре был сигнал, чтоб возвратитца крейсерам ко флоту»30.
Таким образом, располагая достаточными силами, адмирал Мищуков мог при желании поспешить от Гогланда к Гангуту, не задерживаясь у Наргена, и разбить шведов, пока дули благоприятные ветры. Но когда задули встречные ветры от WNW (как по журналу), то Мишуков просигналил флоту ложиться в дрейф, а 14 (25) августа приказал сниматься с якоря и отходить обратно к Наргену. Вполне подходящее объяснение для уклонения от атаки — дул коварный противный ветер.
Пока длился этот «морской балет» адмирала Мишукова, фельдмаршал Ласси направил ему депешу с требованием поспешить с флотом к Гельсингфорсу. Обстановка на сухопутном ТВД складывалась следующая. 19 (30) августа Ласси воспрепятствовал шведским войскам передислоцироваться из района Гельсингфорса к Або, так как шведы намеревались на судах флота переправиться на территорию Прибалтики и высадиться в Эстляндии и Лифляндии. Ласси предложил шведскому командующему графу К.-Э. Левенгаупту капитуляцию, но для этого требовалась поддержка с моря.
23 августа (2 сентября) Мишуков выслал к Гельсингфорсу только три корабля — «Святого Петра», «Город Архангельск» и «Нептунус» — и доложил коллегии, что по причине темных ночей и отсутствия лоцманов следовать к Гельсингфорсу с флотом он не может. Историк Соколов, комментируя нелогичное поведение начальника флота в кампанию 1742 г., резюмировал: «Мишуков около месяца простоял за противными ветрами, а теперь стоял за попутными. В донесении в коллегию от 10 сентября он писал: «Хотя оными, S и SW ветрами к стороне Гельсингфорса иттить можно, точию весьма опасно, ибо вышереченными ветрами, со всем флотом, ежели ветер не переменится, отойти будет не можно. И к тому, ночи темные и немалые, а фарватер узкий, и не приключилось бы флоту гибели?»31
Отметим, что в великобританском королевском флоте подобное поведение начальников вверенных им эскадр или флотов расценивалось как трусость или предательство интересов отечества и, как правило, адмиралов ожидали военные суды и суровые приговоры. Но иное дело в России, когда неучастие в сражении по неясным причинам или уклонение от него сходило командующим с рук. Подчеркнем однако, что такие случаи происходили в основном в период боевых действий со шведами на море, чего нельзя сказать о войне с Турцией, когда русские флотоводцы смело и решительно атаковали противника.
Несмотря на фактическое несодействие Мишукова сухопутным частям, капитуляция шведской армии, тем не менее, состоялась, и русские войска заняли всю Финляндию. Успешные операции россиян на суше вынудили шведов согласиться на мирные переговоры, местом проведения которых стороны предварительно планировали Або. В архивном документе указано: «Сентября 3 числа 1742 года. Получено известие о благополучном успехе армии Ея Императорского Величества, и что шведская армия оставила княжество Финляндское и полевую артиллерию, и чрез капитуляцию отпущена морем в Швецию, и о пропуске их судов даютца пашпорты»32.
10 октября Балтийский флот вернулся на базу в Кронштадт, а 19-го на корабле «Св. Александр» адмирал Мишуков спустил свой флаг. Корабли предстояло разоружить, отремонтировать, и пока не подписан мир — подготовить их к следующей кампании. В ноябре в Кронштадте собрались ведущие корабельные мастера — Ричард Броун, Гаврила Окунев и Иван Рамбург, которым Адмиралтейств-коллегия поручила освидетельствовать суда на предмет выявления дефектов для исправления. На этом вопросе необходимо остановиться подробнее в силу его большой значимости.
Освидетельствование судов и составление дефектных ведомостей являлись важной составной частью на протяжении всего существования парусного флота. Как правило, в ходе такой процедуры выявляли типовые для деревянных судов дефекты, которых набиралось достаточно много особенно после активной военной кампании, когда флот участвовал в боевых операциях и вступал в сражения. Деревянные корабли в той или иной мере были подвержены течи, а наличие незначительного уровня воды в трюме являлось нормой. Кроме того, во время штормов и под воздействием сильного ветра ломались верхние части рангоута — стеньги, а иногда даже образовывались трещины и в нижних мачтах, что также являлось типичным фактом для деревянных судов. В целях исправления повреждений прямо в море на каждом корабле и фрегате имелись запасной рангоут, такелажные веревки, паруса и другие принадлежности для проведения аварийного или боевого ремонта. А на эскадре в кампании всегда находился корабельный мастер с подмастерьями, тимерманом (главным корабельным плотником) и другими мастеровыми. Поэтому, увязывать выявленные дефекты с плохим техническим состоянием судов, как это делают отдельные авторы, неправомерно, равно как и делать выводы в целом об отсутствии флота.
После возвращения в порт командиры составляли дефектные ведомости, и согласно этим сведениям в течение зимне-весенних месяцев проводили ремонтные работы и готовили корабли к следующей кампании, при необходимости вводя их в доки. Например, в ноябре-декабре 1742 г. при освидетельствовании обнаружили типовые для деревянных кораблей дефекты, в основном гнилость в деревянных частях набора — в гон-дек бимсах и клямсах. Так, в ведомости по флагманскому кораблю адмирала Мишукова «Св. Александру» записали: «Надлежит починить гон дек бимс один, надлежит переменить при килевании клямсы, вырубить и новые вставить мидель дек бимсов четыре», заменить планшири, пяртнерсы мачт и другие части корпуса33. Это обычная работа по ремонту корабля и его подготовке к боевой или практической кампании.
В кампанию 1743 г. в Петербурге приняли решение для вынуждения шведов пойти на переговоры действовать по опыту Петра Великого и перенести войну к берегам Швеции, как он сделал это перед Ништадтским миром. Поэтому, открывать военные действия следовало со стороны Ботнического залива и как можно раньше. С этой целью генералу Д. Кейту, находившемуся в Або, было приказано посадить войска на галеры, оставленные в Гельсингфорсе, Борго и Фридрихсгаме, и, соединившись с галерным отрядом (с посаженными на галеры войсками) фельдмаршала Ласси, начинать военные действия в районе Або. Корабельному флоту предстояло прикрывать галерный отряд Ласси, а архангельской эскадре следовать в Балтику для совместных операций с главными силами. Так, в Кронштадте подготовили 10 кораблей (один 100-пушечный, два 70- и семь 66-пушечных), в Ревеле — семь кораблей, в основном 54-пушечного ранга. Всего вместе с архангельскими судами в составе Балтийского флота находилось 23 корабля.
Упоминавшийся историк Соколов писал: адмирал «Мишуков, так несчастливо стоявший на якоре в прошлом году, теперь был сделан Главным командиром Кронштадтского порта, а начальство над всем флотом поручено президенту Адмиралтейств-коллегии графу Николаю Фёдоровичу Головину». Прошлую кампанию Головин назвал «бесчестием», а теперь намеревался «доставить славу флоту Ея Императорского Величества»34.
Итак, вместо Мишукова главнокомандующим корабельным флотом Елизавета Петровна назначила Головина, которому 24 апреля 1743 г. направила указ: следовать к Гельсингфорсу и взаимодействовать с галерным флотом, дав галерам возможность безопасно пройти мимо Гангута к Або, а если у Гангута будут шведы, то разбить их. Главной на морском ТВД в 1743 г. стала задача не допустить блокирования шведами главных портов базирования русского флота — Ревеля и Кронштадта — и пресечения русским судам морской коммуникации от Кронштадта до района Або. В соответствии с этой задачей Балтийскому флоту вновь предстояло занять важную позицию у мыса Гангут, где Головин намеревался дать шведам решающее генеральное сражение.
7 мая 1743 г. Адмиралтейств-коллегия доложила Елизавете Петровне о выведении на рейд семи кораблей и других судов, «кои такелажем, как настоящим, так и запасным удовольствованы, кроме некоторых мелочей. Провианты на четыре месяца кроме брандеров и бомбардирских на всех кораблях погружены. Морских служителей всякого звания по Штату определено кроме самого малого числа заболевших. Жалование дано сполна»35. Другими словами, важно подчеркнуть, что ситуация к началу кампании сложилась вполне благополучная. Да и сама императрица воочию смогла в этом убедиться, так как в тот день, 7 мая, лично присутствовала в Кронштадте и инспектировала флот. Этот факт отражен в журнале флагманского корабля Головина «Св. Пётр».
По тому же журналу как важному первоисточнику проследим дальнейшее развитие событий. 22 мая флот в составе 22 единиц, включая 13 линейных кораблей, от острова Наргена направился в сторону Гангута36. На следующий день командир крейсирующего корабля «Северный Орел» отправил Головину донесение о том, что видел там двенадцать шведский кораблей и несколько других судов. 24 мая эту информацию подтвердил командир другого корабля, сообщив следующее: «Сего числа пополуночи в два часа снявшись с дрейфу пошел прямо к неприятельскому флоту», перед которым на расстоянии полумили лавировал их фрегат. «Увидя нас, идущих к себе, ретировался к своему флоту, а я с порученным мне кораблем дошед оного неприятельского флота расстояние с небольшим два пушечных выстрела и оборотив овер штаг, высмотрел» неприятелей. Шведский флот лежал на якоре «в подобие линии де баталии в самом проходе по фарватеру вест зюйд вест и ост норд ост между острова на котором маяк, и кряжу Гангутского. И по мнению моему, оные лежат тут на якоре не для чего другова, токмо для препятствия проходу галерного Ея Императорского Величества флота. А во время того нашего осмотру неприятель никакова препятствия нам не чинил. Кроме того, как стали к нему приближатца, то с адмиральского корабля выпалено было из одной пушки для сигнала, а нижние порты на всех кораблях были закрыты. Того ради точно окуратность числа пушек описать не можно. Флота капитан Андрей Полянский»37.
Таким образом, шведы, хотя и находились в боевой готовности («наподобие линии баталии»), но никаких действий против русских не предпринимали.
На состоявшемся военном совете мнения офицеров разделились: двенадцать капитанов и два контр-адмирала высказались за отклонение атаки шведов до прибытия галер, так как в таком узком месте атаковать линейным флотом нельзя. Головин вынужден был подчиниться мнению большинства и держаться в море под парусами вблизи Гангута, отправив донесение фельдмаршалу Ласси. После этого флот лавировал напротив шведского, и обоюдное пассивное противостояние продолжалось до 7 июня.
4 июня флот шведов у Гангута увеличился до 21 вымпела, а 7 июня 1743 г. два русских корабля — «Ингерманланд» и «Азов» — открыли огонь по двум вышедшим вперед шведским кораблям. Затем еще три корабля и фрегат шведов «имели движение. И как оные стали подходить к нам ближе, то с наших напереди стоящих бомбардирских из гаубиц, також с посланных двух кораблей Ингермонландии и Азова ис пушек по неприятельским стреляли. От которой стрельбы неприятель поворотясь к своему флоту ретировался, стреляя ис пушек же, токмо вреда никакого у нас не учинено», записано в вахтенном журнале флагманского корабля Н. Ф. Головина38.
9 июня оба флота вновь выстраивались в боевые линии, и шведы впереди своей линии ставили брандеры — зажигательные суда, которые могли бы пустить прямо на линию русских, воспользовавшись ветром, но не сделали этого. Отказ начальствующего шведским флотом от атаки во время своего преимущественного положения на ветре можно называть вторым загадочным эпизодом русско-шведской войны 1741—1743 годов. А русский командующий Головин отметил в журнале: «Хотя в бой вступить все офицеры и морские служители охотно желали, но по случаю имевшего неприятелю авантажа» не решились рисковать. Головин сослался на указ Елизаветы Петровны, в котором говорилось, что если противник окажется в превосходных силах или в преимущественном положении, то от атаки можно уклониться. На этом военные действия на море закончились.
Также как и в 1742 г., в кампании 1743 г. не произошло генерального сражения со шведами. Но корабельный флот выполнил одну из своих главных задач — обеспечил прикрытие галерному флоту, который безопасно прошел мимо шведов на параллели Гангута в Ботнический залив. Известный автор «Жизнеописаний российских адмиралов» В. Н. Берх лаконично отметил: «Граф Головин не хотел вступить в сражение с неприятельским флотом. Причины нехотения его от нас сокрыты»39. «Причины нехотения» обоих командующих, Мишукова и Головина, разбить шведский флот «сокрыты» от нас до сих пор. 7 (18) августа 1743 г. в Або состоялось подписание мирного договора России со Швецией.
Примечания
1. Архив внешней политики Российской империи. Историко-документальный департамент МИД РФ (АВПРИ), ф. 96, сношения России со Швецией, оп. 96/1, 1741 год, д. 5, л. 572—574.
2. АВПРИ, ф. 96, оп. 96/1, 1741 год, д. 5, л. 587.
3. Там же, д. 6, л. 242.
4. Российский государственный архив Военно-морского флота (РГАВМФ), ф. 212, оп. 5, д. 62, л. 8.
5. АВПРИ, ф. 96, оп. 96/1, 1741 год, д. 7, л. 15—16.
6. Там же, л. 175—176. Граф К.-Э. Левенгаупт — командующий шведскими войсками в Финляндии.
7. Данные по: ANDERSON R.CH. Naval Wars in the Baltic. L. 1910, p. 215.
8. СОКОЛОВ А.П. Морские походы против шведов 1742 и 1743 годов. В кн.: Записки Гидрографического Департамента Морского Министерства. Ч. 5. СПб. 1847.
9. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 21, on. 1, д. 48, л. 21—21 об., 24об.
10. СОКОЛОВ А.П. Ук. соч, с. 260.
11. РГАВМФ, ф. 212, 1742 год, д. 6, л. 2-3.
12. Там же, л. 11об.
13. Там же, д. 2, л. 32.
14. РГАДА, Ф- 21, on. 1, д. 48, л. 1-2.
15. ANDERSON R.CH. Op. sit., p. 215.
16. Материалы для истории русского флота (МИРФ), ч. 9, с. 125. Донесение Корфа от 23 марта 1742 года.
17. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 19, л. 7—8об.
18. Там же, л. 9—12.
19. Там же, ф. 212, 1742 год, д. 4, л. 16.
20. РГАДА, Ф. 21, on. 1, д. 48, л. 12-14.
21. Вахтенный журнал корабля «Св. Александр», 1742 год. РГАВМФ, ф. 870, on. 1, д. 2766.
22. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 19, л. 70об.
23. РГАДА, ф. 21, on. 1, д. 48, л. 186 об.-187.
24. Вахтенный журнал корабля «Ингерманланд», 1742 год. РГАВМФ, ф. 870, on. 1, д. 269а.
25. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 19, л. 71-71об.
26. ANDERSON R.CH. Op. sit., p. 217.
27. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 19, л. 459.
28. Там же, л. 456—463об.
29. ANDERSON R.CH. Op. sit., p. 218.
30. Вахтенный журнал корабля «Ингерманланд». 1742 год. РГАВМФ, ф. 870, on. 1, д. 269а, л. 30, ЗЗоб.
31. СОКОЛОВ А.П. Ук. соч., с. 286.
32. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 19, л. 453.
33. Там же, л. 307—307об.
34. СОКОЛОВ А.П. Ук. соч., с. 294 - 297.
35. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 25, л. 7- 7об.
36. Там же, ф. 870, on. 1, д. 291. Представляют интерес наименования российских судов. Это корабли «Св. Александр», «Св. Пётр», «Слава России», «Ингерманланд», «Основание Благополучия», «Город Архангельск», «Кронштадт», «Астрахань», «Азов», «Нептунус», «Св. Андрей», «Северная Звезда». Фрегат «Воин», пакетбот «Новый Почтальон», бомбардирские суда «Юпитер» и «Самсон», брандеры «Митау» и «Бриллиант», госпитальное судно «Новая Надежда».
37. РГАВМФ, ф. 230, on. 1, д. 26, л. 36, 40-40об.
38. Там же, ф. 870, on. 1, д. 291.
39. БЕРХ В.Н. Жизнеописания первых российских адмиралов, или опыт истории Российского флота. СПб. 1831, с. 138.