Рындзюнский П.Г. Российское самодержавие и его классовые основы (1861-1904 гг.) // История СССР. №2. 1977. С. 34-52.

   (0 отзывов)

Военкомуезд

П.Г. РЫНДЗЮНСКИЙ
РОССИЙСКОЕ САМОДЕРЖАВИЕ И ЕГО КЛАССОВЫЕ ОСНОВЫ (1861—1904 гг.)


Полоса революционных выступлений в Европе 1848—1849 гг. завершилась... Изучая перспективы дальнейшего революционного процесса, основоположники научного коммунизма большое внимание уделяли положению дел в России. Падение русского царизма расценивалось ими как одно из первых необходимых условий для победы революции в Европе. Ф. Энгельс замечал, что сорокамиллионному русскому народу нельзя «навязать извне какое-либо движение. Да этого вовсе и не требуется» [1]. У него, как и у К. Маркса, сложилось стойкое убеждение в близости революции в России, которая откроет новые перспективы для мирового революционного движения. Они были уверены, что русский народ сам одолеет царизм — этот последний сильный оплот реакции в Европе. Грозное недовольство крестьян (в России. — П. Р.) уже теперь такой факт, с которым приходится считаться как правительству, так и всем недовольным оппозиционным партиям»,— писал Ф. Энгельс в 1875 г. [2]

К. Маркс и Ф. Энгельс в обращениях к русским общественным деятелям подчеркивали особую важность стоявшей перед ними исторической задачи — организации народных сил для победы над царизмом.

Русским современникам К. Маркса и Ф. Энгельса, людям прогрессивных взглядов, в этом многое мешало. В их среде были распространены народнические взгляды. Преувеличение исторического значения государства вытекало из самой логики народнической концепции; к тому же сильно сказывалось влияние университетской исторической науки, государственной школы в историографии. Отсюда шло представление о государстве, о монархии в России как об отделенной от общества, стоя щей над ним, независимой от борьбы классовых интересов силе. Это задерживало выработку революционного отношения к самодержавию поддерживало либеральные иллюзии у идеологов революционной демократии или создавало ложное представление о слабости царизма, вплоть до признания возможности того, что «одряхлевшее правительство, не дожидаясь восстания, решится пойти на самые широкие уступки на роду» [3].    

Утратив прежний революционный потенциал, народничество к концу XIX в. изменилось политически, перейдя на либеральные, соглашательские по отношению «к царизму позиции. Помимо главной причины — изменения социальной структуры деревни — немаловажное значение для политической эволюции буржуазной демократии имело и псевдонародное оформление правительственного режима, особенно характерное для /34/

1. «К. Маркс и Ф. Энгельс и революционная Россия». М., 1967, стр. 74.
2. Там же, стр. 76.
3. «Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. 1. Из программных Документов «Народной воли». Подготовительная работа партии. М.—Л., 1965, стр. 17.


времен Александра III. Оно проявлялось многообразно: в оформлении правительственных документов и разного рода правительственных церемоний лицемерной защите «патриархальных», «общинных» традиций. Идеалистически-субъективистская основа идеологии мелкобуржузных демократов обусловливала их веру в возможность убедить не только так называемое «общество», но и самодержавие, бюрократию направить ход дел по «правильному» пути. Они усматривали в этом залог осуществления своих либерально-народнических идеалов, полагая, что мнение и аппарат управления являются могущественными средствами для разрешения всех назревших вопросов [4].

В новой общественно-экономической обстановке конца XIX — начала ХХ в. в среде мелкобуржуазной интеллигенции все более усиливались оппортунистические тенденции. Среди тех, кого В. И. Ленин называл «эсеровскими меньшевиками» (Пешехонов и др.), выявилась готовность отказаться от борьбы за республику. Это обосновывалось тем, что якобы "идея монархии слишком прочно засела в народное сознание» [5]. Так люди, претендовавшие на то, чтобы определять пути борьбы за народное освобождение, готовы были не бороться с монархическими предрассудками, а закреплять их и исходить из них.

Особое значение имело ошибочное .понимание классовой сущности государства и его исторической роли у той части интеллигенции, которая одно время разделяла марксистские позиции революционной социал-демократии, а затем встала на путь ревизионизма и оппортунизма.

Наиболее показателен в этом отношении пример Г. В. Плеханова. Надо заметить, что толкование им роли и сущности государства в классово-антагонистических формациях всегда было сильно уязвимо. Плеханов признавал роль государства как аппарата классового насилия, но вместе с тем склонен был .подчеркивать значение государства как организации сотрудничества классов. В статье «О материалистическом понимании истории» появление государства он ставил в связь с таким абстрактно-объективистски обозначенным фактором, как «непосредственное влияние нужд общественно-производительного процесса». На примере Плеханова хорошо видно, как неточности в решении теоретического вопроса обусловливали искаженное понимание конкретных задач политической борьбы. Внеклассовое, метафизическое толкование государства не позволило ему принять лежащую в основе ленинской программы разрешения аграрного вопроса в буржуазно-демократической революции мысль о национализации земли как акте революционного правительства рабочих и крестьян. Меньшевики, как и вообще буржуазные демократы, в своем общественном мировоззрении не могли отмежеваться от буржуазной государственной школы права и государственной исторической школы, что мешало им правильно ориентироваться как в вопросах теории, так и в политике. Плеханов реставрировал основные положения государственной исторической школы Чичерина — Соловьева о независимости русского самодержавия от объективных, в первую очередь экономических, факторов, прибавив к этому, что в России борьба классов «в течение очень долгого времени не только не колебала существовавшего у нас политического порядка, а, напротив, чрезвычайно упрочивала его» [9]. Политический смысл этих положений состоял в утверждении мысли о том, что якобы у рабочего класса в революционной борьбе нет союзника: крестьянство искони поддерживало монархию и /35/

4. См. В.И. Ленин. ПСС, т. I, стр. 296, 377.
5. В.И. Ленин ПСС, т. 13, стр. 400.
6. Г.В. Плеханов. История русской общественной мысли, кн. 1, М.—Л., 1925, стр. 111—112.


в общественном движении будет играть только контрреволюционную роль; надежной союзницей может быть буржуазия, но она в России к началу XX в. еще недостаточно созрела.

Другое, враждебное ленинизму течение, имевшее такую же опасную тенденцию разоружить рабочий класс в борьбе с царизмом, исходило от меньшевиков-ликвидаторов, переоценивавших степень буржуазного перерождения государственной надстройки к концу XIX в.

Для расширения и укрепления рядов борцов против самодержавия было необходимо преодолеть распространенный среди русской интеллигенции индифферентизм к вопросам политической организации общества. Университетская историческая наука, влиявшая на школьное образование и на мировоззрение широких кругов интеллигенции, развивала симпатии к принципам идеализированной монархии в духе концепции Соловьева — Ключевского. Немалое значение имело наследие народничества. Даже когда был преодолен царивший ранее аполитизм, все же лозунг борьбы за республику отпугивал многих видных народников тем, что в его осуществлении они видели залог утверждения ненавистной им буржуазности. Преувеличению силы монархизма в народе содействовал и неправильно понятый опыт неудачного хождения в народ.

В. И. Ленин на всем протяжении своей революционной деятельности вел борьбу за точное понимание природы русского самодержавия, что отразилось в его работах и многочисленных высказываниях, освещающих явление во всей его сложности, во всех его противоречиях, в его развитии. К сожалению, в нашем лениноведении мысли основателя Коммунистической партии Советского Союза о политической структуре капиталистической России не были еще обобщены хотя бы в такой степени, как это сделано в отношении ленинских высказываний по истории революционного движения и аграрных отношений.

В первое десятилетие советской историографии тема о природе русского самодержавия звучала сильно. Это прежде всего страстные выступления М. Н. Покровского против толкований этого вопроса Троцким, а также против Слепкова, пытавшегося воскресить взгляды меньшевиков-ликвидаторов. Тогда к правильной мысли Покровского о роли царизма в России присоединялось его утверждение о сохранении до XX в. в формах московского самодержавия гегемонии торгового капитала [7], от которого он позднее отказался. Литературное наследие М. Н. Покровского по вопросу о характеристике российского самодержавия, в первую очередь его критические статьи, собранные в двухтомнике «Историческая наука и борьба классов», актуальны и теперь. Мысли о ведущем значении государства в общественно-экономическом развитии России, о глубоком перерождении царизма, делавшем необязательным и даже якобы ненужным его революционное низвержение, — все подобные положения, с которыми боролся в свое время М. Н. Покровский, ныне настойчиво воспроизводятся в буржуазной зарубежной литературе.

В современной советской историографии вопрос о содержании политики царизма в эпоху капитализма занимает видное место. Он изучается главным образом по отдельным направлениям правительственной деятельности. Особенно большие успехи имеются в исследовании аграрно-крестьянской политики [8], немало сделано в изучении финансовой и /36/

7. М. Н. Покровский. К вопросу об особенностях исторического развития России. Сб. ст. «Историческая наука и борьба классов», вып. 1. М.— Л., 1933, стр. 219.
8. См. М. С. Симонова. Отмена круговой поруки. «Исторические записки», т. 83, J969; ее же. Земско-либеральная фронда в 1902—1903 гг. Там же, т. 91, 1973; Е. В. Брусникин. Переселенческая политика царизма в XIX в. «Вопросы истории», 


торгово-промышленной политики [9], в области культуры [10]. Существен-ным вкладом в освещение вопроса о политике царизма по отношению к торгово-промышленной буржуазии и пролетариату являются монография В.Я. Яверычева [10а]. Однако, определяя пути дальнейшего изучения проблемы, приходится констатировать, что самодержавие как политический институт в целом охарактеризовано неполно. Поэтому сейчас на первое место необходимо выдвинуть целостное изучение политического облика самодержавия.

Велика научная ценность известных монографий П. А. Зайончковского, вобравших в себя множество фактических данных[11]. Но, как признает сам автор, подробно освещая почти не исследованные ранее стороны государственной деятельности, он, как правило, лишь кратко характеризует области политики, которые уже изучались советскими и историками, делая при этом лишь сжатые изложения выводов из имеющейся литературы (например, о важнейшей области правительственной политики - социально-экономической).

Для читателя большой интерес .представляет ярко написанная и богатая фактическим материалом монография Ю. Б. Соловьева [12]. Но углубленное изучение обобщающих разделов книги наводит на мысль, что под "самодержавием» автор разумеет собственно лишь царя и придворную камарилью, поскольку в его изображении тактика самодержавия почти лишена таких характерных признаков, как лавирование, гибкость, маскировка. Так, например, Валуев, в деятельности которого долгое время воплощались важнейшие стороны самодержавной политики, предстает в книге Ю. Б. Соловьева преимущественно как ее критик, а не как ее носитель. Между тем, хотя придворная аристократическая верхушка оказывала огромное влияние на ход правительственных дел, все же ее нельзя идентифицировать с самодержавием как политической системой.

Буржуазные реформы 60-х годов не изменили политическую структуру России. Система государственных учреждений оставалась в основном такой, какой она сложилась в феодальные времена. Сохранился нетронутым и такой важный средневековый институт, как неограниченная монархия. «Первое сословие» — дворянство — и в капиталистическую эпоху имело фактически монопольную привилегию на замещение руководящих постов в бюрократическом аппарате, который на деле правил страной. Все это дает основание именовать российское самодержавие до его падения в феврале 1917 г. дворянским [13].

Однако структурой власти и социальным составом высшей бюрократии не исчерпывается характеристика политического и социального об-/37/

1965, № 1; В.Г. Чернуха. Крестьянский вопрос в правительственной политике России (60-70 гг. XIX в.). Л., 1972.
9. См. И.Ф. Гиндин. Государственный банк и экономическая политика царского правительства (1861—1892 гг.). М., 1960; А. П. Погребинский. Государственно-монополистический капитализм в России. Очерк истории. М., 1959; Г. Ф. Семенюк. Московская текстильная буржуазия и вопрос о промысловом налоге в 90-х годах XIX в. «УЗ Московского обл. пед. ин-та им. Крупской», т. 127, 1963.
10. См. Г.И. Щетинина. Университеты в России и устав 1884 г. М., 1976.
10а. В.Я. Лаверычев. Крупная буржуазия в пореформенной России. 1861—1900. М., 1974; его же. Царизм и рабочий вопрос в России (1861—1917 гг.). М., 1972.
11. П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1964; его же. Российское самодержавие в конце XIX столетия (Политическая реакция 80-х — начала 90-х годов), М., 1970.
12. Ю.В. Соловьев. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. Л., 1973.
13. См. В.И. Ленин. ПСС, т. 31, стр. 133.


лика самодержавия. Необходимо также учесть и направленность политики правительства. Безусловно, что дворянский характер самодержавия в указанных выше отношениях накладывал резкий отпечаток на функционирование государственного аппарата. Но последнее все же им полностью не определялось, поскольку элементы средневековья в капиталистическую эпоху при всей их живучести были пережиточным явлением. В действиях царизма отражалось соотношение сил господствовавших классов. Их неоднородность отзывалась в известной самостоятельности правительственного аппарата от давления интересов какого-либо одного класса. «Знатные помещики, — писал В. И. Ленин, — стоят ближе всего к двору и прямее и легче всех склоняют на свою сторону политику правительства» [14]. Вместе с тем царизм двигался в сторону буржуазной монархии. Во второй половине XIX в. политика самодержавия способствовала укреплению определенных кругов буржуазии. «Со времени реформы правительство поддерживало, охраняло и создавало только буржуазию и капитализм», — писал В. И. Ленин [14], [15]. «Русская буржуазия не только уже теперь повсюду держит в руках народный труд, вследствие концентрации у нее одной средств производства, но и давит на правительство, порождая, вынуждая и определяя буржуазный характер его политики» [16]. Заметим в этой связи, что царское правительство характеризовалось В. И. Лениным не только как дворянское самодержавие, но и как феодально-буржуазная монархия [17].

Итак, дворянско-аристократическая по структуре учреждений и составу бюрократии монархия проводила буржуазную политику. В этом выразилось то обстоятельство, что общественно-экономический прогресс, за которым должно было в меру своих возможностей следовать самодержавие, проходил лишь в направлении развития капитализма. Но, с другой стороны, в том же факте выявилась готовность буржуазии оставить государственную власть в руках дворянского самодержавия. Было ли такое положение свойственно одной капиталистической России?

В предисловии к английскому изданию произведения Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» мы встречаем следующие слова: «По-видимому, можно считать законом исторического развития, что ни в одной европейской стране буржуазии не удается — по крайней мере на продолжительное время — овладеть политической властью так же безраздельно, как ею владела феодальная аристократия в течение средних веков». «Даже во Франции, где феодализм был полностью искоренен, буржуазия в целом лишь короткие периоды времени полностью держала в своих руках правительственную власть» [18]. Политическим бессилием страдала и буржуазия Англии — страны, первой проложившей путь к торжеству капиталистической системы. «В Англии буржуазия никогда не обладала нераздельной властью, — писал Энгельс. — Даже ее победа в 1832 году оставила почти исключительно в руках аристократии ведущие государственные должности». Вожди движения за отмену хлебных законов после своей победы устранились от участия в правительстве, и только спустя 20 лет новый акт о реформах открыл им, наконец, двери министерства [19]. В свете сказанного пореформенная Россия не отличается от европейских стран, хотя в ней отмеченное Энгельсом обстоятельство выражалось с большей силой. Лишь в Америке, где никогда не было /38/

14. В.И. Ленин, ПСС, т. 2, стр. 110.
15. Там же, т. 4, стр. 241.
16. Там же, стр. 278.
17. См., напр., В.И. Ленин. ПСС, т. 22, стр. 130.
18. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 315.
19. Там же, стр. 315—316.


феодализма, хотя и существовало рабство, установилось продолжительнее господство буржуазии.

Ф. Энгельс, называя одну из причин того, что буржуазия отказывалась взять политическую власть в свои руки, списал: «Тогдашние представители английского среднего класса были, как правило, совершенно необразованными выскочками, которые волей-неволей должны были предоставить аристократии все те высшие правительственные посты, где требовались иные качества» [20]. Подобное явление имело место и в России. Однако для более глубокого понимания взаимодействия двух классов — помещиков и буржуазии, определявших направление политики царизма, следует присмотреться к некоторым тенденциям их развития в эпоху капитализма.

При исследовании правительственной политики в России буржуазное и дворянское направления в ней нередко рассматриваются у нас как альтернативные, поскольку класс помещиков и класс капиталистов понимаются как совершенно обособленные категории. Между тем во второй половине XIX в., особенно в последние десятилетия, происходит сближение этих двух господствовавших тотда классов. Если бы дворянство в этот период не изменило свой средневековый облик, то представить политику дворянской монархии как буржуазную по своему содержанию было бы затруднительно. Но направление политики царизма во многом определялось эволюцией феодального хозяйства.

К сожалению, в нашей исторической науке в течение длительного времени изучение процесса перерастания крепостной экономии в капиталистическое предприятие по сравнению с 20-ми годами было ослаблено. Тогда в исследовании этой темы активно участвовали такие видные историки, как Б. Д. Греков, В. М. Пичета и другие. Благодаря их работам наполнилось конкретным материалом ленинское положение о том, что важнейшей предпосылкой реформы 1861 г. была крепнувшая связь дворянского хозяйства с рынком, возникшая на этой основе затруднительность системы наделов и тяготение помещиков ко все более широкому использованию наемного труда. Но плодотворно начатое исследование было прервано, в частности в связи с критикой исторических взглядов М. Н. Покровского. До последнего времени в сводных изданиях факт эволюции помещичьего хозяйства даже не упоминается I в ряду предпосылок реформы 1861 г., что, конечна, осложняет уяснение обусловленности отмены крепостного права и вообще всей государственной политики во второй половине XIX в.

Возобновившееся в последние десятилетия изучение дворянского предпринимательства (работы А. М. Анфимова, Л. П. Минарик и др.) выявило весьма широкое участие крупнейших дворян в промышленном развитии. И действительно, в списках фабрикантов и заводчиков конца XIX в. целые ряды страниц заполнены именами аристократов, «вплоть до «светлейших» князей, особенно в разделах: винокурение, сукноделие, сахароварение, лесопромышленность и др. Но овладение промышленным производством — это лишь одно из проявлений торжествующего в дворянской среде буржуазного начала. Можно считать, что почти все имущие дворяне превратились в рантье, живя на проценты от своих вкладов в банки и от разных денежных бумаг, т. е. сделались нефункционирующими капиталистами. Подобной эволюции не избегло даже дворцовое ведомство, которое доходы от кабинетных земель и предприятий помещало в банки [21]. /39/

20. Там же, стр. 315.
21. См. Г. П. Жидков. Кабинетское землевладение (1747—1917). Новосибирск, 1973.


Проникновение буржуазного начала в дворянство выразилось в процессе перехода от барщинного хозяйства к капиталистическому. Да к наиболее консервативная форма использования земельного имущества — сдача земли под отработку крестьянам, — сохраняя свою средневековую, чрезвычайно тяжелую для крестьян форму, пропитывалась капиталистическими отношениями. Становление единого национального рынка рабочей силы означало уравнивание оплаты труда во всех отраслях хозяйства. Арендные расчеты не только в денежной, но и в натуральной форме стали в основном регулироваться ценами на труд в капиталистическом секторе хозяйства.

Следствием этих процессов было то, что в той части правительственной деятельности, которая по справедливости именуется «буржуазной», — по промысловому обложению, по системе таможенных пошлин, по рабочему законодательству и т. п., — оказались заинтересованными дворяне. Бурные споры о пошлинах на сахар, о регулировании найма сельскохозяйственных рабочих, о системе продажи питий, о способах поставок на армию и по многим аналогичным вопросам относились к сфере регулирования буржуазных отношений, являясь в то же самое время важнейшей составной частью дворянской политики правительства. Все это свидетельствовало отнюдь не о слиянии двух господствовавших в пореформенной России классов, а о глубоких основах политики самодержавия, направленной на удовлетворение интересов и дворянства, и крупной буржуазии.

Трения между купечеством и дворянством по вопросам правительственной политики в немалой мере обусловливались тем, что входившие в буржуазный мир дворяне отстаивали те порядки и нормы, которые были выгодны им как носителям привилегированного, но примитивного, отсталого предпринимательства, замедлявшего теми промышленно-капиталистического развития. Эти трения усугублялись тем, что дворяне в конкурентной борьбе могли использовать свои монопольные и владельческие права, свои сословные привилегии. В «Коммунистическом манифесте» сказано: «Буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности» [22]. Купечество в своем недоброжелательстве к дворянству во многом питалось противоречием второго рода, выражая недовольство более последовательной буржуазии в отношении менее последовательной и вместе с тем привилегированной.

Готовность дворянского самодержавия идти навстречу запросам буржуазии расширяла его социальную базу, что давало правительству возможность лавирования в его политике. Не удовлетворяя полностью интересы всех прослоек буржуазии и дворянства, самодержавие постоянно имело оппозицию из этих классов, ряды которой со временем то росли, то сокращались в зависимости главным образом от общественной обстановки, но также и от того, насколько в социальной политике царизма учитывались интересы разных прослоек господствующих классов.

В годы падения крепостного нрава русло правительственной политики обладало наибольшей широтой и включало в себя тенденции, которые позднее, когда это русло сузилось главным образом в сторону консервативности, вошли в программу оппозиции. Отмена крепостного права была совершена «сверху», но это не должно пониматься как предоставление свободы крестьянам лишь царем и его правительством.

22. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 433.

Есть основания под выражением «дано сверху» понимать: дано от той части дворянства, которая по своей влиятельности и экономическому потенциалу могла представительствовать от всего помещичьего класса в целом. Конкретный анализ позиций спорящих сторон во время подготовки реформы 1861 г. показывает, что консерваторы, даже такие, как Позен, Самарин, Гагарин, не могли обходиться без элементов либерализма, без буржуазности. Программа либералов-«западников» из дворян, как это хорошо показано в монографии В. А, Китаева [23], почти исчерпывалась содержанием реформ — она лишь несколько опережала во времени правительственные замыслы.

Какова была позиция купечества в эпоху буржуазных реформ? Л. Б. Генкин дал ценное исследование этого вопроса на основе материалов журнала «Вестник промышленности». В кратком виде выводы его статьи сводятся к следующему: крупная буржуазия открывала свободную дорогу для политического творчества дворянства и самодержавия, признавая возможность реформ лишь сверху, от царя. В программах реформ акцентировались моменты, специально, в «профессиональном» плане интересующие купцов; более широкие их пожелания сливались с либерально-помещичьей программой [24].

Реформы 60-х годов означали буржуазные преобразования, проводимые дворянским самодержавием, выражавшим волю основных контингентов помещичьего класса при одобрительном поощрении крупной буржуазии. Такие взаимоотношения между царизмом и господствующими классами, сложившиеся в эпоху падения крепостного права, оказались устойчивыми и в общем определяли направление правительственной политики от 1861 до 1905 г.

При проведении в жизнь реформ 60-х годов все яснее становилась нереальность замыслов их авторов. Это была всего лишь реакционная утопия. Несмотря на меры, принятые положениями 1861 г., отмена крепостного права не предотвратила развития капитализма, а усилила его. Обостряющиеся противоречия проявились в росте революционного движения, в котором — и это было важнейшим достоянием новой эпохи — все явственнее обозначалось особое направление: движение рабочих. Деревня разлагалась, она неуклонно входила в капиталистическую систему. Процесс этот в существенном отношении отклонялся от знакомого и предпочтительного для правящих кругов прусского образца, поскольку процесс расслоения крестьян происходил главным образом в сторону пролетаризации — консервативная прослойка крестьян, гроссбауэров, была очень слаба.

Не разрешенные в 60-х годах проблемы разрастались и усложнялись. Исторический опыт и обстановка, создавшаяся ко времени второй революционной ситуации, подсказывали правителям, что положение не может быть спасено лишь консервирующими методами — реформирование должно было продолжаться. В этих условиях оно получало охранительное значение. Именно такой смысл имела серия податных реформ начала 80-х годов: перевод крестьян на обязательный выкуп, снижение выкупных платежей, частичная отмена подушной подати. Проекты /41/

23. В. А. Китаев. От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50—60-х годов XIX в. М., 1972.
24. Л. Б. Генкин. Общественно-политическая программа русской буржуазии в годы первой революционной ситуации (1859—1861). (По материалам журнала «Вестник промышленности»). Сб. «Проблемы социально-экономической истории России». М.,. 1971, стр. 116; см. также К. С. Куйбышева. Крупная московская буржуазия в период революционной ситуации в 1859—1861 гг. В сб. «Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг.». М., 1965, стр. 314—341.


законов подготовлялись в узком кругу высшей бюрократии; одновременно, также бюрократическим путем, производилось обследование положения дел на местах по узкой программе, и затем учет мнений так называемых «сведущих людей» (отобранных властями деятелей земств и местной администрации). В целом это была средневековая процедура законотворчества, находившаяся в резком противоречии с уровнем экономического и социального развития России и с практикой европейских стран.    I

В правительственных кругах утверждалась уверенность в необходимости для деревни перехода от общинного к личному землевладению. Но обсуждение этого вопроса долго ни к чему не приводило. Закон об отмене круговой поруки был принят лишь в 1903 г., когда дело по его выработке было подстегнуто мощными крестьянскими выступлениями предшествовавших лет [25].

На примере обсуждения вопроса об установлении у крестьян частного землевладения можно видеть, насколько сложно для исследователя определение социального содержания правительственной политики. При упрощенном подходе, предусматривающем простое разделение на дворянское и буржуазное направления, подготовлявшееся разрушение общины, естественно, должно быть отнесено к буржуазному направлению. Но обратимся к некоторым конкретным обстоятельствам,. Сторонниками этой меры оказались большинство помещиков — корреспондентов Валуевской комиссии, сам Валуев, а также шеф жандармов Шувалов. Словом, среди активных пропагандистов реформы были консервативные или даже реакционно настроенные лица, типичные представители дворянства дореформенного типа. И, наоборот, защитниками общины выступали такие известные либералы, как вел. кн. Константин Николаевич, Н. А. Милютин [26]. Не приходится говорить, что революционные демократы с принципиально иных позиций тревожились за судьбы крестьянского хозяйства.

Что могло привлечь консерваторов к мысли о разрушении общины? При буржуазном содержании этот замысел притягивал к себе дворян имевшейся в нем консервативной потенцией: создание из массы крестьян, владеющих общинной землей, крестьян-собственников, дорожащих, независимо от величины владения, принципом частной собственности. В этом им виделось охранительное содержание обсуждаемого мероприятия. Того же рода соображения сыграли заметную роль при создании крестьянского поземельного банка. Отсюда видно тесное переплетение в одних и тех же планируемых мерах буржуазного и консервативного принципов, составивших почву дворянско-буржуазной политики самодержавия.

Если буржуазные тенденции сильны были в аграрной области, то в еще большей степени они проявились в торгово-промышленной, железнодорожной, финансовой политике. За последние годы в советской литературе заметно продвинулось изучение общественно-политической позиции крупной буржуазии. Оно ведется преимущественно на материалах публицистики. Выяснено отсутствие у крупной буржуазии программы, которая бы по сколько-нибудь значительным моментам и последовательно была противопоставлена политике самодержавия. Отмечена ха-/42/

25. История правительственной разработки вопроса до 80-х годов подробно освещена в книге В. Г. Чернухи «Крестьянский вопрос в правительственной политике России (60—70-е годы XIX в.)» (Л., 1972), от 80-х годов XIX в. до 1903 г. — в статье М. С. Симоновой «Отмена круговой поруки» («Исторические записки», т. 83, 1969, стр. 159—195).
26. В. Г.Чернуха. Указ, соч., стр. 124.


рактерная тенденция к развитию не чисто буржуазной, а дворянско-буржуазной публицистики. Ведь лучшего выразителя своих чаяний купечество нашло в таком дворянском публицисте, как Иван Аксаков [27].

Пожалуй, нагляднее, чем в журналистике, домогательства крупной буржуазии выражали общественные организации буржуазии, например, Общество для содействия русской промышленности и торговли. В отчете этого общества за 25 лет — c 1867 по 1892 г. [28] большое место занимает освещение взаимоотношений крупных капиталистов с правящей бюрократией. Главная претензия к последней это — медлительность в исполнении пожеланий капиталистов, например, о повышении пошлины на ввозимый чугун и каменный уголь, об отмене откупной системы в нефтедобыче на Кавказе (чтобы открыть там «общедоступную частную предприимчивость»), а также о проведении реформы обложения золотопромышленности и т. д. В отчете отмечаются и пожелания, оставшиеся не удовлетворенными. Причем характерны «причины конфликтов. Сетования общества вызывали сохранение владельческого права на недра земли: казачьего войска на Дону и помещиков на площади, богатые минеральным сырьем для фарфорово-фаянсовой промышленности. Интересны резко отрицательные отзывы на стачку сахарозаводчиков, на систему кредитования помещиков в ипотечных банках. Авторы отчета подчеркивали, что специальные инструкции русским дипломатам за границей давались по инициативе общества. Общество также поставило вопрос об организации Министерства но делам торговли и промышленности; его интересами направлялись военные действия в закаспийских областях и их административное освоение. В целом в обзоре деятельности самой представительной организации буржуазии не скрывались имевшие место шероховатости во взаимоотношениях с правительством, но весь обзор пронизан чувством удовлетворения: большинство пожеланий буржуазии было реализовано. Да и какая иная сила, кроме царизма с его аппаратом, в то время могла столь успешно выполнять необходимые для крупной буржуазии военные и полицейские задачи?

Буржуазное направление политики царизма четко выступает в рабочем законодательстве. Растущее рабочее движение вызвало к жизни законы об ограничении труда детей и подростков (1882 г.), об отмене ночной работы для женщин и несовершеннолетних (1885 г.), правила о надзоре за заведениями фабричной промышленности и о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих (3 июня 1886 г.). Но и эта, наиболее «буржуазная» отрасль законодательства носит на себе дворянскую печать. Свидетельством тому служит долгое непризнание в России рабочих как особой социальной категории и, в соответствии с этим, особого, так называемого «попечительного» отношения к пролетариату.

«Урегулирование» рабочего вопроса, как правило, проходило в качестве особой разновидности полицейского дела. Когда под давлением непреложных фактов рабочий класс был признан существующим в России, в ход пошли утверждения о его якобы коренных отличиях от западноевропейского пролетариата, в духе дворянско-славянофильской теории. В монографии В. Я. Лаверычева показано тесное сотрудничество бюрократии с крупными промышленниками при разработке рабочего законодательства [27], [28], [29]. /43/

27. См. В. Я. Лаверычев. Крупная буржуазия в пореформенной России. 1861— 1900, стр. 109-138.
28. «Отчет о деятельности высочайше утвержденного Общества для содействия русской промышленности и торговли с 1867 по 1892 год». СПб., 1892.
29. См. И. И. Шельмагин, Фабрично-трудовое законодательство в России. 2-я половина XIX века. М., 1947; В. Я. Лаверычев. Царизм и рабочий вопрос в России (1861—1917 гг.).


Буржуазные реформы вообще, а тем более проводимые дворянским самодержавием, не могли быть последовательными. Особенно значительным зигзагом можно считать политику реакции во второй половине 80-х — начале 90-х годов. Наибольшим ее проявлением было введение института земских начальников (1889 г.) и принятие законов 1893 г. о переделах общинных земель и ограничении купли-продажи и запрещении залога крестьянских наделов. Регрессивность этих мер очевидна. Но особо мрачный период был недолог. В. И. Ленин отметил, что открыто реакционная политика установилась всего «на час» [30]. Это была всего лишь попытка корректировать линию социально-экономического развития, направить ее по классическому прусскому пути.

Годы реакции принесли отступление от буржуазных реформ не только в сельском хозяйстве, но также и в сфере разработки промышленно-трудового права. Здесь большую роль сыграли домогательства капиталистов, отчего есть основания именовать реакцию 80-х — начала 90-х годов не только дворянской, но и даорянско-буржуазной.

Итак, по структуре власти и составу правящей бюрократии дворянская монархия в соответствии с экономической организацией общества в первую очередь стремилась укрепить позиции помещичьего класса, но в то же время проводила политику, отвечавшую интересам влиятельной части крупной буржуазии. Прусский путь развития предполагает постепенное включение помещика в капиталистическую систему, потому буржуазная политика самодержавия вместе с тем была и дворянско-буржуазной политикой. Надо учитывать, конечно, известную самостоятельность бюрократии по отношению к непосредственным требованиям тех двух классов, на которые она ориентировалась, но ясно проступает относительность и ограниченность этой самостоятельности.

На той же основе устанавливались исходные позиции самодержавия и либеральной оппозиции. Если при подготовке реформы 1861 г. разногласия между группировками помещиков были лишь борьбой из-за размеров и формы уступок, то это же самое можно сказать и о взаимоотношениях либералов и консерваторов на последующих этапах истории капиталистической России. Полоса контрреформ расширила основу для либеральной оппозиции. Не только в этот исторически ограниченный период, но и на всем протяжении капиталистической эпохи либерально* буржуазный лагерь не удовлетворялся правительственной политикой, критиковал ее. Степень остроты и глубины этой критики была неодинакова: она менялась в связи с изменением общей политической обстановки. В известной мере либеральная оппозиция служила делу прогресса. В общественной жизни России мы различаем три лагеря: революционно-демократический, буржуазно-либеральный и консервативно-правительственный. Но при этом мы отчетливо сознаем, что по социальной природе и политическому мировоззрению степень отдаленности этих трех лагерей друг от друга была далеко не одинаковой и потому глубоко ошибочно было бы представлять их взаимное расположение в виде некоего равностороннего треугольника. Надо четко сознавать, что по основным проблемам современности правительственный и либеральный лагери, не сливаясь друг с другом, часто составляли единый фронт против лагеря революционно-демократического. Дворянско-буржуазный тип социально-экономической структуры был тем общим идеалом который ставил на одну платформу царя и «крайнего» либерала. «Николай второй и Петр Струве сходятся в том, что надо капиталистически „очистить” обветшалый аграрный строй России посредством сохранения помещичьей земель-/44/

30. В. И. Ленин. ПСС, т. 1, стр. 295.

ной ценности, — писал В. И. Ленин. — Они расходятся лишь в том, как лучше сохранить ее и насколько сохранить» [31].

Исследование М. С. Симоновой о земско-либеральной фронде в 1902-1903 гг. [32], т. е. во время уже складывавшейся революционной ситуации, показало, что даже в наиболее значительных своих проявлениях, как это было на Московском, Судженском, Воронежском съездах земцев, либерализм в основном не выходил за пределы реформирования, ранее программированного правительственными кругами. Пожелания по улучшению положения крестьян исчерпывались предложением о расширении их личных прав, что отвлекало от решения насущных вопросов. В наиболее радикальном предложении, обсуждавшемся в Воронежском уездном комитете в 1902 г., планы по решению земельного вопроса строились в духе программы будущей кадетской партии [33].

Если на одной стороне налаживалось «взаимопонимание» и взаимодействие буржуазно-помещичьей монархии с дворянско-буржуазным либерализмом, которым не удавалось слить полностью свои позиции, то на другой — крепнул революционный союз рабочих и крестьян, возглавляемый рабочим классом. Главной осью всей общественно-политической жизни России во второй половине XIX — начале XX в. была борьба двух путей капиталистического развития: помещичье-буржуазного и крестьянско-буржуазного. Эта борьба определяла содержание революционного процесса на буржуазно-демократическом его этапе. Политически один путь олицетворялся помещичьей монархией, другой — крестьянской (фермерской) республикой [34]. Проблема определения классовых основ самодержавия во второй половине XIX в., как и всякая крупная проблема этого исторического периода, может разрешаться лишь с учетом борьбы двух типов капиталистического строя.

Самодержавие буквально на каждом шагу испытывало сильнейшее давление народной активности. Проводить, задержать или совсем не проводить в жизнь то или иное законодательное предложение зависело от того, как оно будет принято народом. Иногда эти соображения подстегивали законодательную активность, а часто ее и сдерживали. Зачастую по обнародовании текста закона принимались превентивные полицейские меры, чтобы парировать ожидаемые массовые выступления. На всем протяжении второй половины XIX в. царизм находился в состоянии страха, неуверенности в своих силах. Можно сказать без преувеличения, что законодательные действия правительства регулировались соображениями о состоянии народной массы, всего демократического лагеря. Этот важнейший фактор политической истории, разумеется, никогда не должен упускаться из виду исследователем.

Известно, с какой тревогой Александр II и его окружение ожидали последствий «даруемой» крестьянству воли в 1861 г. Еще в конце пред-шествовавшего года по губерниям были размещены войска в численности, соответствовавшей ожидаемой силе выступлений [35]. Неблагополучие в деревне после начавшегося осуществления реформы вызвало серию сенаторских ревизий. В их программу входило «изыскание средств к обузданию недовольства». Много энергии и средств правительство тратило на усиление полицейских и карательных мер. Возникали новые охрани-/45/

31. В. И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 30.
32. М. С. Симонова. Земско-либеральная фронда в 1902—1903 гг. «Исторические записки», т. 91. М., 1973.
33. М. С. Симонова. Указ, соч., стр. 178.
34. В. И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 167.
35. Подробно об этом см.: П. А. Зайончковский. Отмена крепостного права в России, изд. 3. М., 1968, стр. 152—460.


тельные должности и соединения. В 1873 г. в Государственном совете обсуждался проект усиления сельской и уездной полиции, расширения контингента урядников. Дополнительно к 2,5 млн. руб., ранее ассигнуемым ежегодно на ее содержание, выделялись 2,5 тыс. руб. На докладе по этому поводу появилась резолюция Александра II: «Особое спасибо. Это полезное учреждение» [36]. В 1866 г. министры внутренних дел и государственных имуществ Валуев и Зеленой совместно с шефом жандармов Шуваловым подали царю записку о необходимости усиления власти губернаторов, поскольку якобы введение земств ослабило возможности репрессий на местах [37]. Ранее уже говорилось, что одним из мотивов в пользу расширения крестьянского частного землевладения и разрушения общины выставлялось введение консервативного элемента в народную массу, который усматривался в крестьянах-собственниках.

В каком безвыходном положении чувствовало себя царское правительство, видно из представления Особого совещания 1879 г., председателем которого был Валуев. Образованная часть общества, писал Валуев в докладе, «выжидает развязки борьбы (имеется в виду борьба революционеров с царизмом. — П. Р.), не вступая в нее и не заступаясь за правительство». В основных массах народа, говорится в том же докладе, «можно заметить две противоположные наклонности: одни готовы по первому приказу оказать содействие, но содействие беспорядочное, насильственное, всегда граничащее со своеволием и потому слишком опасное, чтобы на него можно было рассчитывать; и в то же время, эти массы слишком доступны всяким толкам и обещаниям, сулящим им материальные выгоды и новые льготы, и под влиянием таких слухов готовы отказаться от повиновения ближайшему начальству» [38]. Другой сановник — Игнатьев — отмечал, что «призывать частных людей заступаться за правительство... значило бы возбуждать народные толпы к самоуправству» [39].

Комитет министров, обсуждая доклад Валуева, отметил «особую точность и ясность сделанного Особым совещанием очерка положения дел — отношения разных слоев общества к событиям». Чувствуя себя в безвыходном положении, царь и его окружение видели спасение в одном: не пробуждать народ, отстранить его от общественной жизни, сделать его безгласным и бездейственным. Такую тактику утихомирения крестьянства принимали различные круги, не только правительственные, но также либерально-оппозиционные. Так, например, земская либеральная фронда обвиняла правительство в том, что, проводя свою политику, оно» вызывает крестьянское движение [40].

Мы ограничились отдельными свидетельствами, показывающими, насколько правительство осознавало первостепенную опасность для своего» существования народного движения и революционной борьбы, что сказывалось в корректировании политики царизма.

Здесь мы сталкиваемся с одним обстоятельством, которое не может не вызвать озабоченности у историков, изучающих историю капиталистической России. Оценка силы напора народного движения и потенциальных его возможностей для ликвидации царского режима, которая фигурирует в нашей исторической литературе, не соответствует той точке зрения, которой твердо придерживалось самодержавие, начиная еще с /46/

36. С. М. Середонин. Исторический обзор деятельности Комитета министров. Т. III, ч. 2. СПб., 1902, стр. 88.
37. Там же, ч. 1, стр. 131.
38. Там же, стр. 146.
39. Там же, стр. 147.
40. М. С. Симонова. Земско-либеральная фронда в 1902—1903 гг.


дореформенного времени. Постоянный страх царизма перед готовой развернуться мощной силой, способной смести существующую политическую систему, хотя и преувеличивал оценку этой силы, но все же не очень значительно: оценка давалась не одним-двумя чиновниками, а большинством и держалась она стойко. Сведения же о крестьянском, а позже о рабочем и крестьянском движении в России во второй половине XIX в. и обобщения, которые делаются на их основе в нашей исторической литературе не создают впечатления столь обостренного соотношения: революционных и правительственных сил. Это можно заключить из очерков массовой освободительной борьбы, из комплекса изданных документальных материалов по крестьянскому и рабочему движению, а также из отдельных выступлений по вопросу о переходе России из феодальной в капиталистическую формацию, в которых развивалась мысль, что крестьянское движение в XIX в. шло по снижающейся линии [41]. Не является подобное расхождение в мнениях современников и историков следствием меньшей информированности историков о действительном положении дел по сравнению с правительственными учреждениями того времени?

В настоящем сообщении нет возможности разбирать достоинства и недостатки работ по изучению народных движений. Отмечу лишь следующее. Уделяя главное внимание актам непосредственной борьбы крестьянства с властями, исследователи еще слишком мало проникают в крестьянскую идеологию [42], или, условно говоря, в программу освободительной борьбы крестьянства. По числу исследований, по качеству и количеству исторических сведений, которыми они оснащены, по степени детализации выводов научные труды на эту тему еще ощутимо отстают от уровня исследовательских возможностей и потребностей, что препятствует уточнению представления об отношении крестьянства к монархии как системе правления. Бытующее утверждение о вере крестьян в царя слишком общо, приблизительно — оно не раскрывает истинный смысл отношения крестьян к царю, а следовательно, затемняет вопрос о политической направленности крестьянского движения. Наивная вера крестьян в царя как «спасителя народа» от всякого рода угнетения была одним из проявлений слабости крестьянского движения, которое революционерам надо было преодолевать. Историку необходимо не просто констатировать этот факт, а проанализировать самую природу «крестьянского монархизма», изучить отношение крестьян к царизму в историческом плане.

Мы видели, что правящие власти опасались самовольного проявления «преданности» народа царизму. Чем это объяснить? Для ответа на этот вопрос остановимся на одном примере. Полицейские органы в 1874 г. зафиксировали следующий упорно распространяемый в народе слух: «Земля будет общая, для чего отберут ее у помещиков и разделят между крестьянами и помещиками по числу душ в семействах, что есть желание государя императора и что поэтому дворяне покушались на жизнь его величества» [43]. Здесь царь понимается как орудие для осуществления идеального решения земельного вопроса и для борьбы с помещиками. В этих словах столько же своеобразного монархизма, сколько осознания /47/

41. «Переход от феодализма к капитализму в России. Материалы всесоюзной дискуссии». М., 1969, стр. 197—203.
42. В этой связи с большим удовлетворением можно отметить монографии А. И. Клибанова «История религиозного сектантства в России (60-е годы XIX в.-1917 г.)». М., 1965.
43. Б. С. Итенберг. Движение революционного народничества. М., 1965, стр. 323-324.


необходимости ликвидации несправедливого землевладения. Не ясна ли прямая направленность этой крестьянской программы против царей реальных, в данном случае против автора помещичьей реформы — Александра II, такого, каким он был в действительности? Конечно, один разобранный пример не решает большой исследовательской задачи. Но в нем содержится объяснение того, почему царские сановники не меньше опасались народного выступления в защиту царизма, чем движения против него.

«Идеальный царь» для крестьян это — царь без дворян, бюрократии и классового общества. Повседневное столкновение с реальным аппаратом самодержавия постепенно рассеивало их иллюзорное представление о царе как защитнике народа от угнетателей дворян, способном ликвидировать несправедливое распределение земли. В ходе классовой борьбы все явственнее открывалось, на чьей стороне стоит царь со своими чиновниками. В крестьянской среде этот процесс политического прозрения проходил своеобразно. Поскольку взгляды Л. Н. Толстого отразили взгляды основной массы крестьянства России в исторический период от реформы 1861 г. до первой русской революции 1905 г., здесь уместно вспомнить ленинскую характеристику политической позиции великого писателя, которая вместе с тем раскрывает сущность своеобразия воззрений крестьянства того времени. «Борьба с крепостническим и полицейским государством, с монархией превращалась у него в отрицание политики», — писал В. И. Ленин о Л. Н. Толстом [44].

Если крестьянство в других капиталистических странах являлось к концу XIX в. опорой порядка, то в России оно было революционным [45]. В. И. Ленин писал, что «рабочая партия поддерживает крестьянство лишь постольку, поскольку оно способно на революционную борьбу с самодержавием», потому что «именно самодержавие воплощает в себе... всю отсталость России, все остатки крепостничества, бесправия и "патриархального" угнетения» [46]. Не ясно ли, что, разрабатывая стратегию революционного союза рабочего класса и крестьянства, В. И. Ленин исходил из положительного ответа на вопрос о способности крестьянства выступить против царизма? «К "движению" против всех остатков крепостничества (и против самодержавия в том числе) крестьянская масса не может не приобщиться», — утверждал он в 1902 г. Положение о революционном отношении масс крестьянства, всего народа к самодержавному строю как составную часть общей концепции буржуазно-демократической революции в России В. И. Ленин отстоял в нелегкой борьбе с оппортунистами, со всеми врагами революционного марксизма. Факты о политическом настроении крестьянства тогда усиленно засекречивались. В. И. Ленину в этих условиях приходилось использовать малейшие, в том числе даже весьма косвенные данные для их раскрытия.

Конечно, надежды, возлагавшиеся крестьянами на царя, их своеобразная вера в него были слабой стороной крестьянского движения. Непросвещенность и аполитизм крестьян определяли живучесть иллюзий в их среде. Крестьяне поддавались обману и в своем общественно-политическом поведении без руководства со стороны рабочего класса вступали в противоречие со своим же собственным глубоким демократизмом. «Темнота мужика выражается прежде всего в непонимании политической стороны движения» [48], — писал В. И. Ленин. /48/

44. В. И. Ленин. ПСС, т. 20, стр. 21.
45. Там же, т. 16, стр. 423.
46. Там же, т. 4, стр. 231.
47. Там же, т. 6, стр. 317.
48. Там же, т. 9, стр. 357.


Необходимо учитывать, что материалы официального делопроизвод-ства, которые до сего времени составляют основную часть документации для изучения крестьянского движения, подобные собранным в известной многотомной публикации «Крестьянское движение в России в XIX — начале ХХ века», весьма ограниченно и неточно отражают идейную сторону движения. Дело не только в том, что в жалобах, прошениях, протестах, обращенных к властям, к агентам царизма, крестьяне, естественно, не могли выразить своего отношения к существовавшим порядкам, но и в более глубоком обстоятельстве. Идеология класса не возникает стихийно; она не вырабатывается в массе рядовых людей, его составляющих, а формируется мыслящими его представителями, нередко выходцами из иной социальной среды, способными широко выразить и теоретически обогатить то, к чему революционный класс неосознанно приходит в текущей практике своей освободительной борьбы. Эпоха капитализма в России отличалась необыкновенно стремительным и все нарастающим темпом развития общественно-политической жизни. Соответственно этому проходило и политическое, прозрение на-рода, В работе 1905 г. «Две тактики социал-демократии в демократической революции» В. И. Ленин отмечал: «разбросанность, неразвитость, темнота пролетариата и особенно крестьянства еще страшно велики. Но революция быстро сплачивает и быстро просвещает» [49]. В той же работе он делает вывод: «Крестьянство способно стать полным и радикальнейшим сторонником демократической революции» [50]. В период буржуазно-демократических революций произошел резкий сдвиг в политическом самосознании народа, в том числе крестьянства, но он продолжал предшествующую линию развития. Элементы непримиримого отношения к помещичьему государственному аппарату, к политической системе царизма всегда были свойственны классовой борьбе крестьянства. Особенно интенсивно они росли и созревали в пореформенное, время под просвещающим воздействием хода событий: грабительского «освобождения» крестьян в 1861 г., карательных действий слуг самодержавия, объявлявших крестьянам царскую волю, бесчисленных случаев принижения человеческого достоинства крестьян, также санкционируемых именем самодержца. Политическое самосознание класса должно изучаться нами не в статике, а в его непрерывном развитии.

Возможности для выполнения этой задачи у нас велики, прежде всего потому, что есть опыт русских революций и в первую очередь Великой Октябрьской социалистической революции, оправдавший предвидения В. И. Ленина. Для историка ретроспективный взгляд всегда плодотворен. Если в революционную эпоху общественно-политическая сознательность масс возрастает с необычайной быстротой, то лишь потому, что это ускоренное идейное созревание совпадает с тем процессом, который в спокойное время проходит в более медленном темпе.

Ограниченность давления буржуазии на дворянскую монархию определялась тем, что до революции 1905 г. буржуазия идейно и политически не была организована [51]. Но со временем увеличивался удельный вес в ней тех слоев, которые более нетерпимо относились к пережиткам средневековья. Даже потребности отсталой буржуазии требовали их устранения [52].

В историческом периоде от 1861 до 1904 г. особое место занимает время 90-х годов и начала 900-х годов, когда государственная власть в /49/

49. В. И Ленин. ПСС, т. 11, стр. 45.
50. Там же. стр. 88.
51. См. В. И. Ленин. ПСС, т. 17 сто 411
52. Там же, т. 9, стр. 130.


лице С. Ю. Витте (сначала министра финансов в 1892—1993 гг., затем председателя Комитета министров в 1903—1906 гг.), в наибольшей мере приблизилась к задачам развития капиталистической экономики, главным образом промышленности и торговли. Как известно, так называемой «эре Витте» посвящена громадная зарубежная литература. К сожалению, большая ее часть тенденциозна; капиталистические методы индустриализации России в конце XIX в. незакономерно идеализируются, представления об источниках вложений капиталов извращаются [53].

Одной из задач советских исследователей является конкретный показ истоков и материальных основ капиталистического прогресса. Надо рассматривать как существенный пробел отсутствие специальной монографии о промышленном подъеме 90-х годов, сменившемся кризисом 1900—1903 гг. Такое исследование раскрыло бы истинную картину того, какой ценой достигались успехи индустриализации в капиталистической России. Стало бы ясно, что «эксплуатация крестьянства городом», «аграрная колонизация», «бедствия первоначального накопления» лежали в основе форсированного развития промышленности и торговли во времена Витте.

Сравнительно недавно мы смогли прочитать заметки К. Маркса о Ф. Листе [54]. В них обличается убожество мысли и истинная сущность проповедуемой немецким экономистом «системы», оправдывавшей пресмыкательство национальной буржуазии перед сильным дворянским государством. Восторженными поклонниками Листа были русские министры финансов от Канкрина до Витте. В этом постоянстве отражена застойность теоретической основы, из которой исходили государственный деятели, занимавшие важнейшие посты. Сказанное Марксом о Листе во многом характеризует деятельность Витте.

Курс Витте был противоречив. Его девизом было: укреплять национальную экономику. Но одним из средств к этому служило широчайшее привлечение иностранных капиталов. Их общая сумма в России с 1890 по 1900 г. увеличилась со 186 млн. руб. до 762 млн. руб. [55] И хотя Россия не стала колониальной или полуколониальной страной, но помощь иностранных финансистов не была бескорыстной: за границу уходили огромные дивиденды; получив доступ к природным богатствам нашей страны, иностранцы хищнически пользовались ими; представители иностранного капитала получали возможность в какой-то мере влиять на развитие отраслевой структуры промышленности не в национальных интересах России.

То обстоятельство, что привлекаемый из-за границы капитал в значительной своей части оставался в ссудной форме и роль иностранных финансистов в большей мере ограничивалась кредитованием, показывает, что в России имелись мощные источники для противостояния наплыву зарубежных вложений. Однако в условиях царизма производительные силы страны развивались и использовались крайне плохо и нерасчетливо; угроза потери экономической самостоятельности нарастала. В том, /50/

53. См. кн.: А. А. Барсов. Баланс стоимостных обменов между городом и деревней. М., 1969, гл. 5. Об одном мифе буржуазной экономической науки. (К вопросу о так называемом первоначальном социалистическом накоплении в СССР); И. Н. Олегина. Индустриализация СССР в английской и американской историографий. Л., 1971, стр. 97; И. Ф. Гиндин. Концепция капиталистической индустриализации России в работах Теодора фон Лауэ. «История СССР», 1971, № 4 и др.
54. В. Е. Мотылев. Об особенностях промышленного развития России в конце XIX — начале XX в. «Вопросы истории», 1955, № 7, стр. 14.
55. Их автографы были подарены внуком и правнуком Маркса — Э. и Ш. Лонге. См. «К. Маркс о книге Ф. Листа "Национальная система политической экономии"». — «Вопросы истории КПСС», 1971, № 12.


что Россия избегла участи полуколонии, решающее значение имел Великий Октябрь.

Бесспорно, в последние десятилетия в нашей историко-экономической литературе довольно большое внимание уделяется теме о так называемом государственном капитализме, который понимается не столько как ведение казенного хозяйства, а главным образом в плане регулирования государством буржуазного предпринимательства и его материального поощрения. При этом отмечается специальная направленность этой активной экономической политики царизма: поддержка привилегированных, нерентабельных предприятий, фаворитизм, обеспечение паразитизма аристократических кругов, словом — поддержка самых отсталых, полусредневековых-полубуржуазных форм предпринимательства. Конечно, раскрытие этой тематики — существенное достижение в обрисовке специфических особенностей поощрительной политики самодержавного правительства, которая велась в расчете совместить восприятие высших достижений капитализма с укреплением позиций дворянства и пережитков крепостничества. Но нельзя не высказать сожаления, что изучение не доводится до конца и останавливается едва ли не перед самой существенной областью изучения. Ссылки на денежные поощрения предпринимательства из государственной казны без указания источников, откуда само государство черпало для этого средства, не только не проясняют того факта, что успехи в строительстве промышленности и железных дорог достигались ценой разорения деревни и недоплат рабочим, образующих знаменитую «русскую сверхприбыль», но и маскируют его. Необходимо подробнее показать самую механику своего рода «насаждения капитализма» от государства. Путь к этому проложен В. И. Лениным. Он раскрыл истинное содержание так называемого искусственного распространения буржуазного предпринимательства государством, о котором твердили народники. Созревание происходит «снизу», органическим путем, начиная с подчинения торговому капиталу непосредственных производителей и превращения торговца в промышленника-капиталиста. «И когда этот капитал, — пишет Ленин, — окрепши и поработивши себе миллионы трудящихся, целые районы, — начинает прямо уже и без стеснения давить на правительство, обращая его в своего лакея, — тогда наши остроумные "друзья народа" поднимают вопли о "насаждении капитализма", об "искусственном создании" его!» [56] Конкретное раскрытие этой мысли В. И. Ленина было бы существенно для парирования представлений о могуществе и независимости государства, об его ведущем положении в процессе капиталистической индустриализации.

Как известно, в 90-х — начале 900-х годов резко возросли подати, особенно косвенные налоги — самые несправедливые и тяжелые для неимущих, поскольку ими облагались товары широкого потребления: сахар, спички, спирт, табак. С 1893 по 1903 г. питейный доход с души возрос от 2 руб. 21 коп. до 4 руб. 25 коп. [57] Выразительно сопоставление: подорожание керосина, нужного в быту, не сопровождалось таким же повышением налога на нефть и получаемые из нее технические продукты — смазочные масла и проч. Реформированное в 1898 г. промысловое обложение, по признанию самого же Витте, «опиралось на те же самые традиционные начала, какие искони коренились у нас в системе обложения». Это значит, что сохранялось в обложении сословное начало. «Сельскохозяйственные предприятия» освобождались от налога. Горемыкин предлагал /51/

56. В. И. Ленин. ПСС, т. 1, стр. 223—224.
57. Г. Ф. Семенюк. Московская текстильная буржуазия и вопрос о промысловом налоге в 90-х годах XIX в. «УЗ Московского пед. ин-та им. Крупской», т. 127, 1963.


прямо указать в законе, что эту льготу получают дворяне-заводчики; другие министры, в том числе Витте, предлагали это сделать не так открыто, во имя декларированного принципа «бессословности» [58]. Опубликованные программные записки [59] Витте многое разъясняют в его позиции. Представители дворянства требовали от правительства материальной поддержки своего сословия в виду его «оскудения». Оспаривая эти требования и доводы, министр финансов обличал их необоснованность. Он показал паразитизм дворянства, его расточительность. Все же «противодворянские» настроения Витте не должны преувеличиваться. Мне кажется, нет оснований полагать, как это делает И. Ф. Гиндин, что «Витте еще в 1896 г. выдвинул задачу ликвидации добуржуазных отношений в деревне» [60]. В своих воспоминаниях Витте высказывает мнение, что «суть крестьянского вопроса... не в налогах, не в покровительственной таможенной системе и не в недостатке земли, по крайней мере не в принудительном отчуждении земли для передачи ее во владение крестьян» [61]. Мог ли такое написать противник добуржуазных отношений в деревне? Витте с гордостью вспоминал о том, как он сам «разрешал крестьянский вопрос». Это был путь разорения и пауперизации масс крестьянства. «Если вследствие развития при моем управлении сети железных дорог и промышленности я отвлек от земли 4—5 миллионов людей, а значит, с семействами миллионов 20—25, то этим самым я как бы увеличил земельный фонд на 20—25 млн. десятин» [62]. Здесь хорошо выражено необычайно тесное переплетение капиталистических и крепостнических начал в экономической политике самодержавия. Витте признает охранительное значение экономического курса, проводившегося дворянской монархией. Индустриализация, поставленная на службу старому строю, проводилась для его укрепления. Но это лишь усилило основное противоречие эпохи: разоряемая нищенская деревня, с одной стороны, и с другой — промышленность и транспорт, достигшие уровня, свойственного среднеразвитой капиталистической стране. Сохранение самодержавного строя означало бы прогрессирующее падение национальной независимости страны.

Итак, в «эру Витте» самодержавие нисколько не утратило своей реакционной сущности, оставаясь воплощением всего самого тяжелого, отсталого, антинародного, что было в дореволюционной России.

Но ведущим в историческом развитии оказалось другое, противоположное начало. Росли силы российского пролетариата и его партии, крепнул революционный союз рабочего класса и крестьянства, рабочий класс возглавил весь демократический фронт. Ленинская программа борьбы направляла революционные силы на низвержение самодержавия как оплота остатков средневековья и капиталистического варварства. Буржуазно-демократическая революция, свергнувшая царизм, стала прологом Великой Октябрьской социалистической революции. /52/

58. Л. П. Гензель. Промысловое обложение в России. СПб., 1900, стр. 22, 24.
59. «Требования дворянства и финансово-экономическая политика царского правительства в 1880—1890-х годах». Исторический архив, 1957, №4; И. Ф. Гиндин. Об основах экономической политики царского правительства в конце XIX — начале XX в. «Материалы по истории СССР», т. VI, 1959.
60. См. «История СССР», 1971, №4, стр. 206.
61. С. Ю. Витте. Воспоминания, т. 2. М., 1960, стр. 506.
62. Там же, стр. 505. См. также статью М. С. Симоновой «Борьба течений в правительственном лагере по вопросам аграрной политики в конце XIX в.» — «История СССР», 1963, № 1.


История СССР. №2. 1977. С. 34-52.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.