Брендан МакГивер Реакция большевиков на антисемитизм в 1918 г. // Эпоха войн и революций: 1914–1922: Материалы международного коллоквиума (Санкт-Петербург, 9–11 июня 2016 года). — СПб.: Нестор-История, 2017. С. 277-291.

   (0 отзывов)

Военкомуезд

Брендан МакГивер
Реакция большевиков на антисемитизм в 1918 г.


Вступление
В данной статье представлен анализ реакции большевиков на всплеск антисемитизма, поднявшийся сразу после Октябрьской революции 1917 г. и продолжавшийся несколько месяцев. Большевики пришли к власти в октябре 1917 г. на волне революционного оптимизма и надежды, что может быть создано новое общество, свободное не только от классовой эксплуатации, но и от национального угнетения. Тем не менее в течение нескольких недель и месяцев, последовавших за Революцией, эти радужные настроения подверглись испытанию, когда массовые вспышки антисемитского насилия охватили целые области, ранее находившиеся в черте оседлости на западных и юго-западных окраинах. Эти погромы подняли принципиальные вопросы большевистского проекта, ибо они показали характер и степень приверженности рабочего класса и крестьянства антисемитской репрезентации еврейства. В отличие от погромов середины–конца 1919 г., которые были в значительной степени осуществлены Белой армией или местными антибольшевистскими повстанческими подразделениями, погромы и насилие весны 1918 г. возникли главным образом в рядах самой Красной Армии. В некоторых областях бывшей черты оседлости большевистская власть фактически устанавливалась посредством антиеврейского насилия. После прихода к власти, таким образом, первое испытание, с которым большевики столкнулись по вопросу антисемитизма, было противостояние антисемитскому насилию, осуществляемому их собственными кадрами.

До сих пор наше понимание попыток большевиков справиться с антисемитизмом после 1917 г. формировалось в основном за счет предположений, а не путем интенсивного научного исследования. Большинство подходов к предмету начинаются с хорошо известного Декрета Совнаркома, подписанного В.И. Лениным 26 июля 1918 г., который обещал поставить всех погромщиков «вне закона» [1]. Однако, как я покажу в этой статье, этот указ ознаменовал не начало, а кульминацию первой советской реакции на антисемитизм. Более того, этот доклад «разукрупняет» «большевистскую» реакцию на антисемитизм, переводя фокус на индивидуальные и коллективные формы агентности (agency) проводивших эту кампанию. При этом в статье показано, что, вопреки существующему мнению, первая советская реакция /277/

1. Аронсон Г.Я. Еврейская общественность в России в 1917–1918 гг. // Книга о русском еврействе 1917–1967 / Ред. Я.Г. Фрумкин, Г.Я. Аронсон, А.А. Гольденвейзер. Нью-Йорк, 1968. С. 132; Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. М., 2003. С. 56; Schwarz S.M. The Jews in the Soviet Union. N. Y., 1951. P. 274.

на антисемитизм исходила не от руководства партии большевиков, как это часто предполагается, а от небольшой группы небольшевистских еврейских социалистов в Московском областном еврейском комиссариате. Реакция Советского правительства на антисемитизм была, но она не была большевистской по своей природе.

Красноармейский антисемитизм весной 1918 г.
Важно сразу отметить, что Красная Армия была в числе наименее склонных к погромам среди всех вооруженных сил Русской революции. В своем классическом исследовании Н.Ю. Гергель подсчитал, что Красная Армия была ответственна за 8,6% всех погромов Гражданской войны, а бо`льшая их часть — на совести войск Петлюры и Деникина (40 и 17,2 % соответственно) [1]. Тем не менее погромы Красной Армии остаются наименее изученными в литературе [2]. Хотя и будучи маргинальными в общей картине антиеврейского насилия во время Гражданской войны, красные погромы весной 1918 г. имеют большое значение для настоящего исследования в силу поднимаемых ими фундаментальных вопросов политики Советского правительства и его антирасистской стратегии. Далеко не «случайный», как когда-то предположил Наум Юльевич Гергель [3], красноармейский антисемитизм был, как я покажу в своей книге, которая скоро выйдет в свет, важной особенностью революционного процесса на западных и юго-западных окраинах страны.

В период с марта по май погромы вспыхнули по всем этим городам и деревням северо-востока Украины. Преступники, добровольцы-красногвардейцы и матросы, нападали на евреев, маршируя при этом под красным флагом. В этих регионах «классовая борьба» была переопределена антисемитизмом до такой степени, что «еврей» стал главной мишенью и воплощением антибуржуазных настроений. И эти настроения отнюдь не ограничивались северо-востоком Украины. В Екатеринославе (ныне Днепропетровск), крупном южном городе с долгой историей погромного насилия [4], «защита революции» и «борьба против буржуазии» стали не-/278/-

1. Gergel N. The Pogroms in the Ukraine in 1918–1921 // YIVO Annual of Jewish Social Science. 1951. N 6. P. 248.

2. О погромах Гражданской войны см.: Штиф Н.И. Погромы на Украине (Период Добровольческой армии). Берлин, 1922; Чериковер И. История погромного движения на Украине 1917–1921. Берлин, 1923; Шехтман И.Б. Погромы Добровольческой армии на Украине (К истории антисемитизма на Украине в 1919–1920 гг.). Берлин, 1932; Gergel N. The Pogroms in the Ukraine in 1918–1921; Cherikover I. Di ukrainer pogromen in yor 1919. N. Y., 1965; Kenez P. Cinema and Soviet Society, 1917–1953. Cambridge, 1992; Budnitskii O.V. Jews, Pogroms, and the White Movement: A Historiographical Critique // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2001. N 2 (4). P. 1–23; Будницкий О.В. Российские евреи между красными и белыми, 1917–1920. М., 2005; Книга погромов: погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской воины 1918–1922 гг. Сб. документов / Сост. Л.Б. Милякова. М., 2008; Anti-Jewish Violence: Rethinking the Pogrom in East European History / Eds. J. Dekel-Chen, D. Gaunt, N.M. Meir and I. Barta. Bloomington, 2011; Булдаков В.П. Хаос и этнос: этнические конфликты в России, 1917–1918 гг. Условия возникновения, хроника, комментарии, анализ. М., 2010.

3. Gergel N. The Pogroms in the Ukraine in 1918–1921. P. 246.

4. Wynn C. Worker, Strikes, and Pogroms: The Donbass–Dnepr Bend in Late Imperial Russia, 1870–1905. Princeton, 1992; Surh G. Ekaterinoslav City in 1905: Workers, Jews, and Violence // International Labor and Working-Class History. 2003. N 64. P. 139–166.


отделимы от антисемитского насилия среди некоторых слоев населения [1]. Даже в центральной России, в сердце революции — в Москве и Петрограде, антисемитизм заметно усилился в этот период [2]. Однако именно на северо-востоке Украины имели место самые масштабные вспышки антисемитского насилия.

Красноармейский погром в Глухове, март 1918 г.
Самым жестоким проявлением «красного антисемитизма», несомненно, был погром в начале марта в Глухове, городе на востоке Черниговской области Украины, недалеко от российской границы. В начале марта, когда большевики установили военный контроль над Глуховом, лозунг местной советской власти был «Вырезать всех буржуев и жидов!» [3]. Свидетельские заявления в полной мере показывают тот ужас, который был выпущен на волю этим заявлением [4]. Во-первых, теперь, когда красные уверенно контролировали город, украинский Батуринский полк перешел на сторону противника и присоединился к большевикам, провозгласив, что они воевали против советской власти главным образом только потому, что «жиды» заплатили им за это [5]. Как можно видеть, эти войска апеллировали непосредственно к большевистскому антисемитизму в попытке спастись от карательных мер. После того как полк был включен в состав большевистских войск, красноармейцы продолжили ходить от двери к двери, спрашивая: «Где здесь живут жиды?» Согласно свидетельству очевидцев, многие из местных христиан указывали красногвардейцам на еврейские кварталы [6]. В мемуарах, написанных в 1930 г., Рогатынский вспоминает, что немедленно по прибытии красные просто выстроили перед собой целые еврейские семьи и расстреляли их на месте [7]. По меньшей мере 100 жителей города были безжалостно убиты, а согласно харьковской меньшевистской газете «Социал-демократ», это число было около 425, и все они были евреями [8]. Некоторые отчеты даже называли общее число погибших в районе 5000 [9]. В любом случае, из газетных сообщений и свидетельств очевидцев понятно, что вся еврейская интеллигенция города была жестоко убита, как и все без исключения еврейские мальчики школьного возраста. После двух дней непрекращающихся убийств большевики издали следующий приказ: «Красная гвардия! Хватит крови!» Но это был отнюдь не конец Глуховской бойни, ибо те же комиссары-большевики, которые призывали прекратить расстрелы, сразу после этого инициировали крупномасштабное разграбление еврейской собственности и домов. Местная синагога была разрушена,

1. Чериковер И. История погромного движения… С. 152, 302.

2. Булдаков В.П. Хаос и этнос…

3. Чериковер И. История погромного движения… С. 146.

4. Там же. С. 287–297; Книга погромов… С. 6–8; Рогатинський I. Глухівська трагедія: Із записок Іллі Рогатинського // Життя i знания. 1930. № 8 (32). С. 229–233.

5. Чериковер И. История погромного движения… С. 287.

6. Основано на сообщении неназванного жителя города, написанном в середине марта и опубликованном в Петроградском идиш-язычном еженедельнике «Unser Togblat» 19 апреля. Сообщение вновь опубликовано в работе: Чериковер И. История погромного движения… С. 286–291.

7. Рогатинський I. Глухівська трагедія… С. 31.

8. Чериковер И. История погромного движения… С. 145.

9. Булдаков В.П. Хаос и этнос… С. 679.


Тора разорвана на куски. Очевидно, после этого красноармейцы праздновали содеянное в центре города, подняв большой красный флаг с надписью: «Да здравствует Интернационал!» [1]. Советская власть самоутверждалась за счет и с помощью насильственного антисемитизма.

Всего через неделю после Глуховской резни Верховный Главнокомандующий Красной армии в Украине, Антонов-Овсеенко, приказал осуществить немедленное переформирование всех частей Красной Армии в Глухове и на прилегающих к нему территориях. Вечером 19 марта он приказал всем «отдельным красным отрядам» расформироваться и воссоединиться под единым командованием большевистского командующего Рудольфа Сиверса [2]. Чтобы подчеркнуть серьезность ситуации, он приказал Сиверсу без церемоний расстреливать любого красноармейца или группу солдат, оказывавших сопротивление этим мерам [3]. Вполне возможно, что Антонов-Овсеенко принял эту меру именно в свете Глуховского погрома, но у нас нет источников, чтобы подтвердить это. Так или иначе, в период после событий, описанных выше, никакого расследования действий местных большевиков не проводилось, и ни один из комиссаров Глуховского совета или Красной армии не был наказан. Такое бездействие привело Чериковера к выводу, что советские лидеры воспринимали страдания евреев равнодушно и что они пресекали погромы исключительно с инструменталистскими целями, т. е. только тогда, когда они начинали угрожать советской власти [4].

Советская реакция на антисемитизм весной 1918 г.
Как же тогда советское правительство реагировало на эту волну антисемитского насилия? Во-первых, важно отметить, что в течение весны и в начале лета 1918 г. ни советское правительство, ни большевистское руководство не поднимали вопрос об антисемитизме. Недавно опубликованные документы Петроградского комитета РКП(б) и Петроградского советского правительства (Совнаркома) показывают, например, что антисемитизм не стоял на повестке дня ни на одном из совещаний, проведенных этими ключевыми учреждениями в период с октября 1917 по конец июля 1918 г. [5]

В конце концов, 26 июля 1918 г. советское правительство издало декрет о борьбе с антисемитизмом, подписанный Лениным, который обещал поставить «вне закона» всех погромщиков. Традиционно историки начинают свои дискуссии о большевистской позиции по антисемитизму после 1917 г., ссылаясь на этот важный декрет [6]. Однако, как было отмечено выше, этот указ ознаменовал не начало, а куль-/280/

1. Чериковер И. История погромного движения… С. 290–291.

2. Сиверс родился в Петрограде в 1892 г., руководил Пятой советской армией во время сражений с Германией в марте и апреле 1918 г.

3. Директивы командования фронтов Красной Армии, 1917–1922: Сб. док-тов: В 4 т. / Сост.: Т.Ф. Каряева, Н.Н. Азовцев. Т. 1. М., 1971. С. 108.

4. Чериковер И. История погромного движения… С. 151.

5. Петербургский комитет РКП(б) в 1918 г.: протоколы и материалы заседаний / Сост.: Т.А. Абросимова, В.Ю. Черняев, А. Рабинович. СПб., 2013; Протоколы заседаний Совета Народных Комиссаров РСФСР. Ноябрь 1917 — март 1918 г. / Сост.: Ю.Н. Амиантов, В.М. Лавров, А.С. Покровский, Е.Ю. Тихонова. М., 2006.

6. Аронсон Г.Я. Еврейская общественность… С. 132; Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина… С. 56; Schwarz S.M. The Jews in the Soviet Union… P. 274.


минацию первой советской реакции на антисемитизм. В период с апреля по июль 1918 г. проводилась ранее не документированная кампания против антисемитизма. Однако она была запущена не партийным руководством, а одним конкретным учреждением: Московским еврейским комиссариатом (далее — Московский евком).

Московский еврейский комиссариат
Московский евком был сформирован на собрании небольшевистских еврейских социалистов в Москве в начале марта 1918 г. [1] После этой встречи ключевые позиции в новообразованном комиссариате были выделены для небольшой группы идиш-говорящих еврейских революционеров, активистов таких организаций, как Поалей Цион, Объединенная еврейская социалистическая рабочая партия и левые эсеры. Несмотря на то что он был основан на откровенно просоветской базе, Московский евком, как и многие другие еврейские комиссариаты того периода, не имел в своем составе ни одного большевика [2]. Были созданы три «комиссии» в рамках внутренней структуры Московского евкома: Комиссия по культпросвету, Комиссия по социальной помощи и Комиссия по борьбе с погромами. Именно последняя была, безусловно, самой важной. Внутренний отчет о деятельности Московского евкома, написанный в начале июня 1918 г., отмечал, что кампания против антисемитизма и погромов занимала практически всё время работы евкома до такой степени, что работа двух других комиссий даже не началась [3]. Другими словами, Московский евком на практике был учреждением, которое существовало исключительно для борьбы с антисемитизмом. Необходимо отметить, что Московский евком играл ведущую, а время от времени и единственную роль в инициировании советской правительственной реакции на погромы весной 1918 г.

Несмотря на глубокие политические разногласия между Поалей Цион и Объединенной еврейской социалистической рабочей партией по так называемому «еврейскому вопросу» [4], ведущие активисты обеих партий объединились вокруг евкома. В отличие от известных еврейских большевиков, таких как Троцкий, Свердлов и Зиновьев, эти еврейские радикалы совсем недалеко ушли по пути ассимиляции, и большинство из них имели активные и очень реальные связи с идиш-говорящими культурными мирами. Более того, несмотря на их различия, ведущие члены и Поалей Цион, и Объединенной еврейской социалистической рабочей партии были непосредственно связаны с еврейским национальным проектом в широком /281/

1. ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 21.

2. На самом деле большинство провинциальных еврейских комиссариатов были укомплектованы не-большевиками, т. е. левыми эсерами, членами Поалей Цион, левыми бундовцами и внефракционными рабочими. В Перми, к примеру, евком состоял из двух «поалей-ционистов», одного левого эсера — и не включал ни одного большевика. См.: Gitelman Z. Jewish Nationality and Soviet Politics: The Jewish Sections of the CPSU, 1917–1930. Princeton, 1972. P. 138.

3. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 104 — 104 об.; ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 21 об.

4. В широком смысле «Поалей Цион» выступал за сионистское решение «еврейского вопроса», в то время как политика Объединенной еврейской социалистической рабочей партии коренилась в «экстерриториальном» подходе, который заключался в предоставлении автономии евреям в России. Классическое описание этих позиций см.: Frankel J. Prophecy and Politics: Socialism, Nationalism, and the Russian Jews, 1862–1917. Cambridge, 1981.


смысле. В этом смысле они были частью более широкого процесса, названного Кеном Моссом «еврейским ренессансом» в русской революции [1].

Московский евком входил в состав Совета народных комиссаров Московской области (далее Московский Совнарком) [2]. Этот Московский Совнарком был отделен от основного во главе с Лениным и по сравнению с ним был гораздо более политически инакомыслящим. Например, Московский Совнарком был явно левокоммунистическим по составу, а более трети ее членов были левыми эсерами [3].

Даже сама московская большевистская партия отражала это разнообразие: в 1918 г. левые коммунисты получали поддержку в партбюро Московской области больше, чем где-либо еще во всей республике [4].

Советская кампания против антисемитизма весной 1918 г.
Первая известная дискуссия об антисемитизме в центральных учреждениях советского государственного аппарата состоялась 7 апреля на четвертом заседании Коллегии Наркомнаца, которую в то время возглавлял Сталин [5]. Единственное существующее письменное свидетельство этого обсуждения — одно-единственное предложение в протоколе совещания, просто заявляющее, что «на заседании отмечена предоставленная Диманштейном информация о еврейских погромах» [6]. Впрочем, нам известно куда больше о политическом фоне этой встречи: за несколько дней до этого Диманштейн получил свежие отчеты — скорее всего, от Цви Фридлянда (секретаря Московского евкома) — о погромах, учиненных Красной Армией в Чернигове. Фридлянд, видимо, передал Диманштейну отчеты в надежде на то, что Сталин как комиссар по делам национальностей мог гарантировать, что этот во-/282/

1. Moss K. Jewish Renaissance in the Russian Revolution. Cambridge, 2009.

2. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 104 — 104 об.

3. Ключевые позиции в Московском Совнаркоме занимали: М.Н. Покровский (левый коммунист), председатель; А.А. Биценко (левый эсер), товарищ председателя; Г.Н. Максимов, товарищ председателя; В.М. Смирнов (большевик, позже лидер левой оппозиции в 1923 г.), комиссар финансов; В.П. Ногин (умеренный большевик, который в конце 1917 г. выступал против закрытия Учредительного собрания и формирования исключительно большевистского правительства), комиссар труда; В.Ф. Зитта, комиссар земледелия; П.К. Штернберг (большевик), комиссар просвещения; А.И. Рыков (большевик, как и Ногин, был против закрытия Учредительного собрания), комиссар продовольствия; А. Ломов (левый коммунист), комиссар народного хозяйства; В.Е. Трутовский (левый эсер), комиссар местного хозяйства; Браун, комиссар транспорта; В.Н. Яковлева (левый коммунист), комиссар связи; Н.Я. Жилин, комиссар контроля и учета, С.Я. Будзыньский, комиссар призрения; Голубков, комиссар здравоохранения; Н.И. Муралов (большевик, позже член левой оппозиции и сторонник Троцкого в Объединенной оппозиции), военный комиссар и, наконец, В.М. Фриче (большевик) комиссар иностранных дел. Московский евком был создан в рамках комиссариата иностранных дел под руководством Фриче. См.: Хромов С. Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1953. С. 358.

4. Colton T.J. Moscow: Governing the Socialist Metropolis. Boston, 1995. P. 87.

5. Smith J. Stalin as Commissar for Nationality Affairs, 1918–1922 // Stalin: A New History / Eds. S. Davies, J. Harris. Cambridge, 2005. P. 45.

6. ГА РФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 1. Л. 4–6; см. также: Протоколы руководящих органов Народного Комиссариата по делам национальностей РСФСР 1918–1934 гг.: Кат. документов / Отв. ред. В.П. Козлов. (Архив новейшей истории России. Т. 7. Сер.: Каталоги). М., 2001. С. 18.


прос будет передан наверх, в руки исполнительной власти Советского правительства — Совнаркома — «чтобы Совет Народных Комиссаров высказал свой протест по поводу происходящих погромов в России» [1]. Однако оказалось, что этот вопрос так и не был передан в Совнарком: любое свидетельство этого наверняка было бы отмечено либо Евкомом, либо Совнаркомом в их исчерпывающих внутренних отчетах. Тем не менее подобной записи нет в архивах ни одного из этих учреждений. Вопрос не был поднят и перед Коллегией Наркомнаца. Эта общая пассивность центральных органов власти побудила ключевых фигур Московского евкома взять дело в свои руки, обратившись для этого непосредственно к самым высокопоставленным фигурам советской власти.

Первое такое обращение было подано четыре дня спустя, 11 апреля, когда Давид Львович Давидович из Объединенной еврейской социалистической рабочей партии был делегирован Московским евкомом, чтобы поставить вопрос о красных погромах на V сессии Всероссийского центрального исполнительного комитета (далее ВЦИК), формально высшего законодательного органа зарождающегося Советского государства. То, в какой манере Давидович представил свое дело председателю ВЦИКа Якову Свердлову, было крайне показательным: «Я понимаю, что есть в России немало важных вопросов: вопрос о десанте во Владивостоке, о намерении высадить десант в Мурманске, захватить его, что есть (более) важные вопросы, чем те, которые предлагаются в порядок дня…» [2].

Во избежание каких-либо сомнений Давидович проследил, чтобы сообщение достигло адресата: «Я понимаю, что население волнуют вопросы гораздо более важные, чем тот, которой я предлагаю». Следует отметить робкий, почти извиняющийся тон, в котором Давидович пытался поднять вопрос о погромах перед Свердловым. Для Давидовича и его товарищей в Московском евкоме борьба с антисемитизмом была сутью и смыслом их политической мобилизации, а также формирования самого Евкома и их сотрудничества с зарождающейся советской властью. Представляя свое дело Свердлову, Давидович, однако, сформулировал вопрос антисемитизма совершенно отлично от того, как он сделал это при его обсуждении среди своих товарищей в Московском евкоме. Подчеркивая второстепенное значение погромов, Давидович, судя по всему, взвешивал, как этот вопрос будет воспринят ВЦИКом, и, видимо, не был уверен в получении положительного ответа. «Тем не менее», он продолжал: «Вы, вероятно, читали о том, что в Глухове было вырезано всё еврейское население… все эти обстоятельства я считаю достаточными, чтобы ЦИК высказал свое суждение по этому поводу, выразив свой протест…» [3].

Свердлов ответил обещанием поручить Президиуму ВЦИКа создать специальную комиссию с участием представителей Евкома, задачей которой было бы разработать публичное заявление, недвусмысленно объявлявшее, что Советская власть будет «[принимать] все меры к тому, чтобы никакие погромы нигде в России и в других странах не имели место» [4]. Однако никакой комиссии так никогда и не было сформировано, ВЦИК не выпустил призыв к подавлению погромов, а потому центральным органам советского государства еще предстояло сформировать /283/

1. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 19. Д. 5. Л. 42.

2. Там же. Л. 42–43.

3. Там же. Л. 42–43.

4. Там же. Л. 43–44.
ъ

какой-либо ответ на антисемитское насилие, совершаемое на Украине и в других местах. Эта пассивность не осталась незамеченной еврейскими политическими партиями: 25 апреля Временный Еврейский национальный совет — орган, представляющий все основные социалистические и несоциалистические еврейские партии — выпустил жалобу на то, что Советское правительство «не в состоянии принять какие-либо серьезные меры против насилия погромщиков», и что в очередной раз «евреям предоставлено самим себя защищать» [1]. Трудно проследить, какое влияние, если таковое имелось, этот протест и другие, которые последовали за ним [2], оказали на советское руководство, хотя стоит отметить, что в пресс-службе центрального Евкома, безусловно, им уделялось самое пристальное внимание [3]. Так или иначе, на фоне того, что подобная критика в адрес советского правительства становилась всё слышней, лидеры Московского евкома активизировали усилия по инициации советской кампании против антисемитизма.

19 апреля секретарь Московского евкома Цви Фридлянд написал высшему руководству Советской России резкое письмо с требованием, чтобы советское правительство отреагировало на бурный рост антисемитизма. В то время как неделю назад Давидович поднял этот вопрос перед Свердловым почти извиняясь, Фридлянд в своем письме обратился прямо к сути проблемы:

«В Комиссариат по еврейским делам г. Москвы и Московской области поступают сведения о еврейских погромах в Глухове и других местечках Витебской губ. и погромной агитации в Петрограде и Москве… Правительство рабочих и крестьян должно сделать всё возможное для подавления погромных попыток внутри страны, для борьбы со всё растущим антисемитизмом. Комиссариат по еврейским делам г. Москвы и Московской области предлагает правительству рабочих и крестьян перед лицом всего мира затребовать [объяснения] по поводу непрекращающихся погромов и потребовать принятия мер для их прекращения. Защита чести и жизни мирного еврейского пролетариата — это дело международного пролетариата, это задача российского социалистического правительства [курсив автора. — Б. М.]» [4].

В тот же день активист Московского евкома Илья Добковский написал отдельное письмо, на этот раз непосредственно самому Ленину. Опять же была подчеркнута серьезность ситуации:

«Совнарком должен раз и навсегда покончить с этой провокацией [антисемитизма] и своим властным голосом заявить решительный протест против погромов /284/

1. Рассвет. 1918. № 16–17. С. 28; Аронсон А.А. Еврейский вопрос в эпоху Сталина // Книга о русском еврействе 1917–1967 / Ред. Я.Г. Фрумкин, Г.Я. Аронсон, А.А. Гольденвейзер. Нью-Йорк, 1968. С. 12–15.

2. Участники заседания Петроградского Еврейского общинного совета 2 июня протестовали против того, что погромы устраивались «теми же самыми вооруженными группами, от которых зависит существование Советского правительства». См.: Еврейская неделя. 1918. 15 июня. С. 16–17; Книга погромов… С. 765.

3. Такие протесты отслеживались в ежедвухнедельном внутреннем отчете Центрального евкома о еврейской прессе. См., напр.: ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 552. Л. 3; Д. 560. Л. 234.

4. ГА РФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 212. Л. 1. Документ также доступен: ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 437; Д. 221. Л. 25 — 25 об., и недавно опубликован: Книга погромов… С. 754–755.


<…> Комиссариат по еврейским национальным делам, выражая волю еврейских рабочих, заинтересован в том, чтобы все трудящиеся массы ясно видели, с чьей стороны исходят погромы, и просит Вас, уважаемый товарищ, на ближайшем заседании СНК поставить вопрос о мерах борьбы с погромами и провокацией» [1].

Есть три важных момента в этих письмах: во‑первых, совершенно очевидно, что толчок к советской реакции на антисемитизм исходил не из центральных аппаратов советского государства, но от его периферии, Московского евкома. Это он оказывал давление на центр. Во-вторых, как ясно свидетельствует тон обоих писем, Московский евком считал, что советское правительство было не в состоянии противостоять антисемитизму, настолько, что в случае Фридлянда он счел необходимым «напомнить» Совнаркому, что противостоять антисемитизму — его обязанность. В-третьих, стоит обратить особое внимание на то, как Добковский и Фридлянд ставили сложный вопрос агентности и ответственности. Они сделали это очень деликатно, без единого неудобного напоминания о том, что погромы на советской территории в значительной степени устраивались именно Красной армией. Нет никаких сомнений, что Фридлянд, Добковский и Давидович были полностью осведомлены о том, что эти погромы были делом рук именно Красной армии и местных «большевистских» сил [2]. Как мы скоро увидим, при обсуждении этого вопроса с другими активистами Московского евкома всего четыре дня спустя, 21 апреля, Добковский и Фридлянд сформулировали вопрос совсем по-другому, и тут они не тратили время на описание специфики агентности весенних погромов.

Как же тогда Ленин и Советское правительство отреагировали на эти последние призывы? Шесть дней спустя, 23 апреля, секретарь Ленина В.Д. Бонч-Бруевич ответил на заявления Фридлянда и Добковского, пригласив Диманштейна в Центральный евком, чтобы он мог присоединиться к дискуссии советского правительства о разработке «конкретного списка мер по борьбе с погромами и провокацией» [3]. Тем не менее, эта «дискуссия» не состоялась еще в течение трех месяцев, а это означает, что в апреле, мае, июне и июле при отсутствии какого-либо серьезного сотрудничества с центром Московскому евкому в значительной степени пришлось развивать советскую кампанию против антисемитизма в одиночку.

Как видно из приведенного выше, ряд запросов во ВЦИК, Совнарком, Наркомнац и даже к самому Ленину, — всё закончилось либо бюрократическими проволочками, либо невыполненными обещаниями составить обращения и создать комиссии. Активисты Московского евкома нашли гораздо более непредубежденную и активную аудиторию в лице московских региональных властей. 17 апреля, по просьбе Московского евкома в Московском Совнаркоме прошло совещание, на котором обсуждались недавние погромы в Чернигове и резкий рост антисемитизма в Московской области. Первая советская государственная реакция на антисемитизм, таким образом, зародилась хотя и в советской столице, но в Московском /285/

1. ГА РФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 212. Л. 3; Ф. 1318. Оп. 1. Д. 555. Л. 485. См. также: Книга погромов… С. 755–756.

2. Как было отмечено выше, евком привлекал общественное внимание к погрому в Глухове самое позднее с 11 апреля, а вероятно, и с 7 апреля. Невозможно себе представить, чтобы главные активисты не знали о событиях в этом регионе.

3. ГА РФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 212. Л. 2.


правительстве регионального уровня. В отличие от предыдущих попыток, описанных выше, эта встреча породила ряд резолюций, которые обязывали все советы обширной Московской области провести специальные встречи, на которых рабочим объяснили бы угрозу, исходящую от антисемитизма. Еще один интересный факт: в результате этого совещания советские газеты были проинструктированы «распубликовывать всесторонне проверенные факты погромов» [1]. Это была, конечно, завуалированная критика в адрес большевистской печати, в которой до сих пор не было сделано ни одного упоминания о пособничестве Красной Армии и местных большевистских сил погромному насилию.

Совещание поручило Московскому евкому совместно с Московским комиссариатом по военным делам (также являвшимся частью более широкого ведомства — Московского Совнаркома) создать специальную комиссию по борьбе с погромами [2]. Через четыре дня, 21 апреля, таковая комиссия была создана. В нее вошли Добковский и С.М. Цвибак [3] из Центрального Евкома и А.Я. Аросев [4] и Рабинович [5] из Военного комиссариата. На заседании 21 апреля новосформированная комиссия выпустила ряд рекомендаций, которые оказались глубоко противоречивыми и привели к жарким спорам в рамках более широких структур Совнаркома, занимающихся стратегией борьбы с антисемитизмом.

Споры вращались вокруг предложения Комиссии сформировать специальные военные подразделения для конкретной цели: борьбы с антисемитизмом и погромами «с немедленным вступлением в силу». Эти подразделения должны были переезжать из города в город, борясь со всеми формами антисемитизма по всей обширной Московской области. Наиболее спорным было заявление Комиссии, что эти войска в случае необходимости могли частично или даже полностью состоять из активистов «несоветских» социалистических партий, «если только эти отряды [поставили] себе целью всемерно бороться с погромами». Другими словами, это был открытый призыв к меньшевикам, эсерам, Бунду и другим еврейским социалистическим партиям, которые отвергли Октябрьскую революцию, помочь Советскому государству в борьбе с антисемитизмом. Не менее интересным было требование, чтобы в командование каждого подразделения вошли представители Московского евкома. Активисты Еврейского комиссариата пытались принять все меры, что-/286/

1. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 369; ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 3. Д. 865. Л. 8; Ф. 4619. Оп. 1. Д. 3. Л. 58; Оп. 2. Д. 148. Л. 1; Д. 140. Л. 25. Также опубл.: Известия ЦИК. 1918. 28 апреля; и несколько лет спустя: Агурский С. Еврейский рабочий в коммунистическом движении (1917–1921). Минск, 1926. С. 153.

2. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 93. Д. 378. Л. 5; Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 369; ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 1; Ф. 66. Оп. 3. Д. 865. Л. 8; Ф. 4619. Оп. 1. Д. 3. Л. 58. Решения также были направлены в Московскую ЧК и Военный комиссариат: ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 140. Л. 25; Ф. 4619. Оп. 2. Д. 178. Л. 3; а также опубликованы: Рассвет. 1918. 28 апреля. № 15. С. 26.

3. О Цвибаке известно немногое. Кроме того, что он был секретарем Центрального евкома в 1918 г., он также был близок к Союзу евреев-воинов и Союзу еврейских солдат. Например, в недавно опубликованном собрании документов утверждается, что он работал «комиссаром» в этом Союзе с целью приведения его под советский контроль. См.: Книга погромов… С. 914–915.

4. Александр Яковлевич Аросев, род. в 1890 г., присоединился к большевикам в 1907 г. и был одним из ведущих участников Октябрьской революции в Москве.

5. Неясно, кто был этот Рабинович. Вероятнее всего, это был Д. Рабинович, который работал в Московском евкоме в тот период. См.: ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 298.


бы не только создать эти институты, но и фактически руководить ими. И наконец, в отличие от деликатного подхода, избранного им в своем письме к Ленину, Добковский заявил на этой встрече, что «хорошей почвой для антисемитской пропаганды даже в рядах красноармейцев является низкий культурный уровень этих отрядов при почти полном отсутствии политической и культурной работы в частях» [1]. Впервые конкретная проблема красного антисемитизма была открыто озвучена в рамках советского государственного аппарата. И, что крайне важно, Московский евком наконец обрел постоянную аудиторию и политическую платформу, на базе которой можно было принимать ответные меры на проявления антисемитизма.

В попытке конкретизировать эти предложения Комиссия представила их на заседании Московского Совнаркома шесть дней спустя, 27 апреля [2]. К сожалению, подробный протокол этого совещания не сохранился. Тем не менее очевидно, что ключевое предложение — создать специальные военные оборонительные отряды — было категорически отклонено. Вместо этого по результатам заседания 27 апреля был выпущен новый набор рекомендаций для противостояния антисемитизму, который был широко опубликован в советской печати в Москве. Вместо военных отрядов Московский Совнарком предложил стратегию, основанную исключительно на политике просвещения и убеждения.

Например, он предлагал, чтобы в Красной Армии проводилась «систематическая культурно-просветительская работа», чтобы Московский евком «немедленно» опубликовал брошюры об антисемитизме, и чтобы советская пресса регулярно публиковала статьи по этому вопросу [3]. Это были не пустые обещания: на протяжении оставшейся части апреля и мая ряд статей об антисемитизме действительно был опубликован в московских «Известиях» [4]. Самое главное из предложений Совнаркома состояло в том, чтобы Рабиновичу из Московского евкома на заседании 27 апреля было поручено сформировать новую «комиссию», задачей которой было бы координировать агитацию конкретно в Красной Армии. Скорее всего, этот шаг был направлен на то, чтобы подорвать попытки Добковского и Цвибака привлечь «несоветские» партии к участию в кампании; комиссия Рабиновича категорически должна была включать в себя только активистов из просоветских партий [5].

Невзирая на разногласия по поводу воинских формирований самое, пожалуй, поразительное в решениях, принятых на заседаниях 21 и 27 апреля, было то, что они определили именно Красную армию в качестве главного и по сути единственного слоя общества, в котором эта кампания должна была проводиться. Это было самым важным достижением Московского евкома за весь напряженный период кампании: им удалось протолкнуть вопрос об антисемитизме в Красной армии на центральную позицию в правительстве Москвы. Решения, принятые на заседании /287/

1. ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 3 — 3 об.; Д. 25. Л. 129 — 129 об.; Д. 178. Л. 20; Д. 177. Л. 2–3.

2. Там же. Д. 148. Л. 2; Оп. 1. Д. 3. Л. 19, 27; Ф. 66. Оп. 2. Д. 69. Л. 54–55. Отредактированная версия резолюции также опубл.: Известия советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Москвы и Московской области. 1918. № 86. С. 1.

3. ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 1. Д. 3. Л. 19; Оп. 2. Д. 178. Л. 8; Д. 177. Л. 20; РГАСПИ. Ф. 272. Оп. 1. Д. 71. Л. 8.

4. Московский евком написал в редколлегию «Известий» в конце апреля с напоминанием, что их долг — публиковать такие статьи. См.: ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 4.

5. См.: РГАСПИ. Ф. 272. Оп. 1. Д. 71. Л. 8; ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 1. Д. 3. Л. 19; Оп. 2. Д. 177. Л. 20; Д. 178. Л. 7, 8.


27 апреля, обрели некоторое очевидное влияние: Московский совет сразу разослал телеграммы с основными рекомендациями, в том числе инструкциями не создавать специальные военные подразделения, во все тринадцать губерний в пределах обширной Московской области [1]. В следующем месяце, 15 мая, Тамбовский совет подтвердил, что они получили резолюцию и что по городу были развешаны плакаты, предупреждающие рабочих и солдат, что «всякие попытки к устройству еврейских погромов… будут подавляться Советом самым беспощадным и решительным образом вплоть до расстрела виновных» [2]. Насколько эти угрозы проводились в жизнь местной советской властью, однако, неизвестно.

2 мая Московский евком пригласил Центральный евком на первое заседание вновь сформированной комиссии (получившей теперь полное название: Комиссия по борьбе с антисемитизмом и погромами) [3]. Это был ключевой момент: Центральный и Московский евкомы впервые вступили в дискуссию, а участие Центрального евкома, на первый взгляд, расширяло сферу доступа и влияния новой комиссии.

На следующий день, 3 мая, о формировании Комиссии было объявлено на первой полосе московских «Известий» [4]. В течение следующего месяца в той же газете появлялись регулярные сообщения, подробно описывающие ее работу. Например, 9 и 14 мая было отмечено, что Комиссия успешно инициировала «широкую агитационную кампанию против антисемитизма в Красной армии» [5]. Те же статьи обращались ко «всем пролетарским организациям и отдельным лекторам и ораторам», заинтересованным в участии в работе Комиссии, чтобы они связались с Московским евкомом. Неизвестно, сколько людей откликнулись на этот призыв, но, судя по всему, размах кампании Комиссии интенсивно рос в течение следующих двух недель: 30 мая Комиссия успешно создала «Коллегию лекторов» в рамках Культпросвета Московского совета, задачей которого было перемещаться между заводами и частями Красной армии, агитируя на тему борьбы с антисемитизмом. Сфера ответственности Комиссии включала в себя организацию специальных рабочих учебных курсов по борьбе с антисемитизмом, а также гарантировала, что аналогичные лекции должны были быть включены в программы уже существующих сельскохозяйственных, профсоюзных и кооперативных курсов [6].

Другими словами, к началу мая 1918 г. Московский евком успешно создал и поддерживал видимость бурной деятельности первой кампании советского государства против антисемитизма. Это было сделано путем дальнейшей выработки ряда организационных структур в рамках местных аппаратов государственной власти в Москве (и прежде всего в Московском Совете). Эти новые структуры, в частности Коллегия лекторов, свою основную задачу видели в том, чтобы завоевать поддержку большевиков по вопросу социалистической политики, свободной от антисемитизма. /288/

1. ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 178. Л. 2.

2. Там же. Д. 26. Л. 130. Неизвестно, как местные советы отреагировали в остальных 13 губерниях.

3. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 561. Л. 314.

4. Известия. 1918. 3 мая.

5. Там же. С. 4; 14 мая.

6. Известия. 1918. 25, 30 мая; Еврейская трибуна. 1918. 3 июня. № 3–4. С. 12.


Свертывание советской кампании по борьбе с антисемитизмом
В то время, когда кампания шла полным ходом, уже был готов план распустить Московский евком и, собственно, весь Московский Совнарком. По крайней мере с середины апреля Сталин стремился покончить со всеми региональными комиссариатами по национальным делам [1]. Более того, сам Ленин с февраля резко высказывался против засилья левых коммунистов в региональных правительственных учреждениях в Москве [2]. После напряженного политического конфликта между двумя московскими совнаркомовскими правительствами, вспыхнувшего в результате подписания Брестского договора [3], центральный ленинский Совнарком в конце концов победил, а Московский областной был расформирован. Процесс централизации проходил в несколько этапов: 13 мая Московский евком был закрыт Центральным (возглавляемым Диманштейном) [4]. Две недели спустя, 28 мая, уже сам Московский Совнарком был расформирован [5], а 21 июня даже газета Московского Совнаркома, московские «Известия», была перезапущена в качестве явно пробольшевистского органа печати.

Основные органы советской кампании против антисемитизма, таким образом, были распущены на пике своей политической активности, имевшей тенденцию к расширению и централизации в пределах советского государства. Всего за пять недель горстка активистов успешно протолкнула вопрос об антисемитизме на повестку дня в каждом из основных советских государственных аппаратов (ВЦИКе, Совнаркоме и Московском Совнаркоме). Более того, они инициировали, а затем возглавили первую в истории пропагандистскую кампанию против антисемитизма в советской прессе. И, самое главное, активисты Московского евкома были единственной группой в советском правительстве, которая обратила внимание общественности и приняла меры против роста антисемитизма, в частности в Красной Армии.

Роспуск Московского евкома имел самые серьезные последствия: спланированная кампания в прессе немедленно была свернута, и в дальнейшем никаких статей об антисемитизме не появлялось в московских «Известиях» на протяжении всего лета. То же случилось и с «Правдой», главной партийной газетой. После того, как Московский евком был распущен, «Правда» не опубликовала ни одной агитационной статьи на тему антисемитизма на протяжении всего 1918 г. Самым ощутимым результатом прекращения деятельности Московского евкома стала немедленная /289/

1. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 1. Л. 7 — 9 об. См. также: Протоколы руководящих органов Народного Комиссариата по делам национальностей… С. 18.

2. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 35. С. 399–409; Kowalski R.I. The Bolshevik Party in Conflict: The Left Communist Opposition of 1918. Pittsburgh, 1991. P. 121–137; Daniels R.V. The Conscience of the Revolution. Communist Opposition in Soviet Russia. London, 1960. P. 70–90; Schapiro L. The Origin of the Communist Autocracy. Political Opposition in the Soviet State. First Phase: 1917–1922. 2nd ed. London, 1977. P. 130–146.

3. Для левых коммунистов договор был предательством революции. Недовольство было так сильно, что 24 февраля Московское областное бюро, в котором преобладали левые коммунисты, заявило, что оно не питало «никакого доверия» к ленинскому ЦК и откажется подчиняться любому решению, вытекающему из договора. См.: Daniels R.V. The Conscience of the Revolution. P. 76.

4. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 547. Л. 1; ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 148. Л. 2.

5. ЦГАМО. Ф. 4619. Оп. 2. Д. 28. Л. 18.


отмена учебных семинаров и курсов по антисемитизму, организованных вышеупомянутой Коллегией лекторов. Кампании апреля и мая 1918 г., таким образом, пришел конец на уровне как структуры, так и агентности.

Ленинский Совнарком наконец-то реагирует: июль 1918 г.
Московский евком в середине апреля настойчиво добивался от большевистского руководства авторитетного заявления о погромах, но реакция правительства последовала только три месяца спустя. 25 июля 1918 г. ленинский центральный Совнарком наконец собрался, чтобы обсудить этот вопрос [1]. На следующий день Декрет о борьбе с антисемитизмом был исправно разослан во все области Советской России [2], а 27 июля опубликован в советской прессе [3].

В существующей литературе этот указ обычно приводится в качестве первого советского правительственного отклика на антисемитизм [4]. Однако, как показал материал данной работы, указ ознаменовал не начало, а кульминацию первого этапа советской реакции на антисемитизм. Он появился, когда Московский евком уже был распущен, и, что еще важнее, через три месяца после того, как Московский евком впервые потребовал правительственной реакции на антисемитизм. К концу июля 1918 г. большевики потеряли районы бывшей черты оседлости, где имели место красные погромы, поэтому Декрет уже не мог быть применен к ключевым горячим точкам антисемитского насилия, и его влияние на практике, таким образом, было в лучшем случае незначительным.

Заключение
Исследование показало: то, что до сих пор рассматривалось как «большевистская» реакция на антисемитизм в 1918 г., нуждается в изучении по отдельным составляющим. Как было выяснено, эта реакция в значительной степени зависела от группы небольшевистских еврейских радикалов, которые объединились вокруг региональных аппаратов местного Моссовета.

Показательно, полагаю, что первая советская кампания против антисемитизма в 1918 г. была продуктом несхожего формирования небольшевистских еврейских социалистических организаций. Сионисты ли, территориалисты ли, — эти еврейские радикалы занимались разработкой еврейского национально-культурного проекта в широком смысле. Они были совершенно очевидно не теми, кого Дойчер удачно назвал «нееврейскими евреями» [5]. Выводы этой статьи поэтому указывают на определенное сродство между советской реакцией на антисемитизм в 1918 г. и тем, что Кен Мосс называет «еврейским ренессансом в русской революции» [6]. Ре-/290/

1. РГАСПИ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 164. Л. 92–93.

2. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 93. Д. 77. Л. 199 — 199 об.

3. Правда. 1918. 27 июля; Известия. 1918. 27 июля; Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника, 1870–1924: В 12 т. М., 1974. Т. 5. С. 566–568. Декрет доступен на английском:
Lenin on the Jewish Question. N. Y., 1974. P. 141–142.

4. См. сноску 1 к статье.

5. Deutscher I., Deutscher T. The Non-Jewish Jew and Other Essays. London, 1968.

6. Moss K. Jewish Renaissance…

акция первой в мире успешной марксистской революции на антисемитизм при ближайшем рассмотрении оказалась тесно связана с гораздо более широким еврейским национально-культурным проектом при участии диаспорных еврейских социалистов и даже марксистских сионистов, которые временно забыли о своих стремлениях вернуться на родину, чтобы вместо этого внести свой вклад в глубинную культурную и политическую революцию в еврейской общественной жизни в Советской России.

Эти небольшевистские еврейские интеллектуалы, как отметил Дэвид Шнеер, принесли свою собственную культурную, политическую и идеологическую повестку дня в советское государство [1]. Этот доклад показал, что они принесли критически важную степень агентности в кампанию по борьбе с антисемитизмом. Также неудивительно, что Москва стала сердцем этой политической кампании: к началу 1918 г. здесь находился центр советского «идиш-проекта» со значительным числом некоммунистической идиш-говорящей интеллигенции, движущейся в направлении установления сотрудничества с советским государством, которое осуществлялось прежде всего посредством еврейских комиссариатов [2].

Тем не менее к концу 1918 г. большинство из этих активистов были исключены из евкома или перешли в другие сферы правительственной работы. Когда на Украине в начале 1919 г. разразилась самая свирепая волна погромов, советское правительство оказалось неподготовленным: его институты для борьбы с антисемитизмом либо были распущены вследствие растущего стремления к централизации, либо выбыли из строя из-за нехватки персонала. Вплоть до самого включения в мае 1919 г. в состав Советского правительства нового слоя еврейских активистов (в данном случае коммунистов-бундовцев и членов Фарейникте), ситуации не уделялось подобающего комплексного внимания. Как и в 1918 г., эта группа аутсайдеров приступила к разработке новой кампании против антисемитизма. Но это уже история для другой статьи.

1. Shneer D. Yiddish and the Creation of Soviet Jewish Culture: 1918–1930. Cambridge, 2004. P. 29.
2. Estraikh G. In Harness: Yiddish Writers’ Romance with Communism. Syracuse, 2005. P. 37–45.


Эпоха войн и революций: 1914–1922: Материалы международного коллоквиума (Санкт-Петербург, 9–11 июня 2016 года). — СПб.: Нестор-История, 2017. С. 277-291.

Изменено пользователем Военкомуезд



Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.