Герасименко Г.А. Трансформация власти в России в 1917 году // Отечественная история. 1997. №1. С. 60

   (0 отзывов)

Военкомуезд

Г.А. ГЕРАСИМЕНКО
ТРАНСФОРМАЦИЯ ВЛАСТИ В РОССИИ в 1917 году


Герасименко Григорий Алексеевич, доктор исторических наук, профессор Российской академии государственной службы при Президенте РФ. 

По характеру перемен и остроте ситуации революционные месяцы 1917 г. близки нашему времени. Именно тогда впервые в истории России сложилось народовластие и начался интенсивный поиск адекватной системы управления. Тогда же общество столкнулось с парадоксальным явлением: чем полное и шире становилась демократия, тем четче прорисовывались контуры диктатуры.

Как известно, в ходе Февральской революции в стране установилось двоевластие. В столице на общегосударственном уровне обстановка была предельно ясна: с одной стороны, Временное правительство - правительство буржуазии и помещиков, с другой - Петроградский Совет, по определению В.И. Ленина, "главное, неофициальное, неразвитое еще, сравнительно слабое рабочее правительство, выражающее интересы пролетариата и всей беднейшей части городского и сельского населения" [1]. Временное правительство и Петроградский Совет выступали одновременно центрами притяжения и отталкивания различных слоев населения, поскольку выражали интересы прямо противоположных частей общества. Между ними и развернулась борьба за власть.

Едва возникнув, они немедленно приступили к созданию необходимого фундамента власти, но Временное правительство преуспело больше. Оно сумело прибрать к рукам все властные структуры, оставшиеся от прежнего режима. Как свидетельствуют участники событий, Государственная дума занялась этим еще до создания правительства. По мнению одного из них - С.П. Мансырева, в распоряжении Думы были тогда сотни депутатов. Самые активные из них вошли в различные комиссии, остальные, по его словам, "слонялись без дела и никуда не могли приткнуться" [2]. Вот их-то и направили-на "комиссарские места в столичные учреждения". Единственный критерий, который при этом принимался в расчет, была их партийность. Институт комиссаров, писал Мансырев, комплектовался из тех, кто "входил в Прогрессивный блок или склонен был ему сочувствовать, прочие оставались под подозрением" [3]. Благодаря такой мере прежний административный аппарат попал в ведение Думы. Конечно, многое из того, что комиссары нашли, пришлось заменить, кое-что. подправить и дополнить, но в целом высшее звено государственной власти, его пульт управления достались Временному правительству.

Одновременно формировал свои структуры Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, но делал это по-иному: он занимался созданием преимущественно низовой системы управления, организацией рабочих и солдат, обеспечением безопасности и порядка в столице и решением жизненно важных проблем, продовольственной прежде всего [4].

Такая разная социальная направленность и разнородность занятий сразу же вызвали трения между этими властными структурами. Однако до открытого противоборства тогда дело не дошло. В тот период антагонизм между Временным правительством и Петроградским Советом сглаживался важнейшей проблемой, стоявшей перед обществом в целом, - борьбой за ликвидацию монархии.

Необходимость решения этой задачи и привела к возникновению антицаристского /60/ фронта, объединившего едва ли не все слои общества, самые разнообразные организации и учреждения. Конечно, внутри этого фронта существовали классово разнородные силы, но первое время они действовали как единое целое. Положение менялось по мере того, как отступала угроза реставрации монархии и обострялись социальные противоречия в обществе. Развитие революции вело к осознанию всеми слоями собственных интересов и, как следствие этого, к самоорганизации и сплочению вокруг своих общественно-политических центров.

Раньше других оформился и заявил о себе буржуазно-помещичий лагерь, главным штабом которого стало Временное правительство. Оно возникло на капиталистичеcкой почве, осуществляло политику в интересах предпринимателей и действовало на основе законов, направленных на защиту частной собственности. С самого начала Временное правительство стало символом и стержнем буржуазно-помещичьего лагеря. Лишь по мере нарастания народного движения оно пополнялось представителями социалистических партий и несколько смещалось влево, но коренным образом свою социальную природу не меняло.

Как только правительство заявило, что берет государственную власть, оно сразу же привлекло к себе всеобщее внимание. Мимо сознания народа не прошли незамеченными ни состав правительства, ни его намерения. Настороженность к нему нашла отражение в соглашении, заключенном уже 2 марта 1917 г.* между исполкомом Петроградского Совета и Временным правительством. В нем четко проводилась мысль о том, что новая власть создана "из умеренных слоев общества". Исходя из такой посылки. Совет заявил, что демократия поддержит лишь те пункты правительственной программы, которые отвечают ее интересам и "в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать в направлении осуществления этих обязательств [5]. Здесь впервые была высказана знаменитая формула "поскольку - постольку", которой и Временное правительство, и весь буржуазно-помещичий лагерь как бы выносились за скобки прежде единого фронта. "На правительство, - писал П.Н. Милюков, - набрасывалось подозрение в классовой односторонности" [6].

Эти перемены в воззрениях народа не замедлили сказаться на политической ситуации: из единого ранее фронта вышли крупная буржуазия и либеральные помещики. Антицаристский фронт трансформировался в народный, в рамках которого остались и продолжали действовать рабочие, солдаты и средние слои населения. Этот фронт, изначально нацеленный против самодержавия, стал разворачиваться и против крупной буржуазии. Противостояние в обществе получило иную форму: линия политического разграничения на этот раз прошла между народным фронтом и цензовой частью общества. А поскольку Временное правительство выражало интересы именно этого слоя, народ и на него перенес настороженность и отчуждение. Н.Н. Суханов назвал такое чувство "подозрительностью по отношению к правительству враждебного класса" [7].

Тогда же, но более медленно формировался диаметрально противоположный лагерь, главным действующим лицом которого были рабочие и солдаты. В Февральские дни они стали и взрывчатым материалом, и детонатором, и катализатором революционных событий. Рабочие и солдаты, представлявшие леворадикальное крыло, становились откровенным противовесом правому, буржуазно-помещичьему лагерю. И это противостояние многие из них поняли сразу же после возникновения Временного правительства, несмотря на все его привлекательные заявления.

В декларации, опубликованной 3 марта, правительство обещало свободу слова, печати, союзов, собраний и стачек, отменить сословные и национальные ограничения, провести амнистию, заменить полицию народной милицией, реорганизовать систему местного самоуправления и развернуть подготовку к созыву Учредительного собрания [8].

И тем не менее уже в день принятия декларации солдаты Измайловского полка враждебно встретили депутатов Государственной думы. После их выступлений на трибуну вышел солдат средних лет и стал убеждать слушателей не верить им, поскольку они капиталисты и враги народа. «Произошла суматоха, - писал позже один из депутатов, -большинство все-таки было на нашей стороне, но и сочувствующих солдату оказалось достаточно. Раздавались крики: "Вон, буржуи! ... и даже два-три голоса об аресте» [9].

Однако первые недели после свержения монархии основной политической силой являлся народный фронт. Именно тогда народ впервые почувствовал реальную возможность влиять на ход событий. Такое невиданное ранее положение поняли также политические партии.

Здесь и далее даты приводятся по старому стилю. /61/

Они пустились во все тяжкие, задабривая, угождая и даже заискивая перед народом с единственной целью заполучить его в свое распоряжение, с его помощью захватить власть и решить политические и социально-экономические задачи. В условиях, когда ситуацией владел народный фронт, партии вынуждены были корректировать программы и уставы с учетом настроений и требований масс. Тогда даже кадеты стали выступать от имени народа и во имя народа. Свое прежнее название конституционных демократов, взятое на вооружение в период первой русской революции, они заменили на партию "Народной свободы" и заявили, что Россия должна быть демократической и парламентарной республикой [10].

Главным штабом народного фронта, его политическим центром был Петроградский Совет. Именно он оформил народные требования в виде программы, в соответствии с которой и велась борьба за преобразование общества. Она была конкретизирована тремя лаконичными, но емкими словами-лозунгами: Мир, Земля, Хлеб. Вместе взятые лозунги выражали основные требования народа, участвовавшего в свержении самодержавия. Положения программы, тесно связанные между собой, стали, по словам Суханова, "триединым лозунгом революции" [11]. Невыполнение хотя бы одного из них или задержка с их решением ослабляли народный фронт и усиливали буржуазно-помещичий лагерь, а в итоге вели к утрате демократических завоеваний и установлению диктатуры. Суханов делал категорический вывод: "Либо решительная борьба и скорейшая победа в деле мира, земли и хлеба, либо удушение революции и беспощадная диктатура капитала" [12].

Этот мрачный прогноз относился к будущему, а пока настроение в обществе было приподнятым. Народ торжествовал победу над царизмом и пьянел от избытка сил. Эйфория от ниспровержения монархии продолжалась в течение всего марта 1917 г. Суханов назвал это время лучезарной эпохой, светлой страницей в истории государства Российского, когда "народные силы были необъятны, когда они были готовы к борьбе и когда так велики были шансы на близкую и полную победу" [13]. Однако по мере того, как проходило опьянение от революции и жизнь входила в обычную колею, народ начинал предъявлять претензии и правительству, и Совету. Он желал видеть плоды победы над царизмом и хотя бы частичное улучшение жизни, т.е. шаги по реализации программы, выработанной в ходе вооруженного восстания, но, как оказалось, принять декларацию, даже самую привлекательную, было легче, чем ее осуществить. Чем дальше, тем больше появлялось фактов, свидетельствовавших о неспособности властей облегчить жизнь народа. Именно это стало главной причиной нарастания напряженности в обществе. Народ все более определенно выражал недовольство и политикой правительства, и тем, что делали руководители Петроградского Совета. К концу марта, по мнению Суханова, их оторванность от масс "проявлялась не только в отдельных случаях или в отдельных заседаниях, она уже начинала чувствоваться вообще". Суханов имел в виду "разлад, отсутствие спайки между советскими руководящими сферами и массами петроградского пролетариата и гарнизона" [14].

Если в первые дни революции произошло оформление буржуазно-помещичьего стана и его выход из антицаристского фронта, то на этот раз разлом прошел по революционной демократии. Как полагает Суханов, Всероссийское совещание Советов, состоявшееся в конце марта - начале апреля 1917 г., и стало показателем раскола народного фронта [15]. Вместо него сформировалось два лагеря - леворадикальный и центристский (демократический).

Таким образом, в течение марта возникло три самостоятельных социально разнородных потока - буржуазно-помещичий, центристский и леворадикальный. Политическая обстановка в стране заметно осложнилась; резко возросла напряженность в обществе и участились столкновения и конфликты. Главная коллизия революции - борьба между крайними полюсами - дополнилась противоречиями внутри демократии. Раскол народного фронта повлек серьезные политические последствия, чреватые для судеб революции и страны в целом. Действия хорошо организованных противоборствующих сил в условиях слабого аппарата управления повышали шансы каждой из них на захват власти. Сложившаяся ситуация благоприятствовала возникновению диктаторского режима.

Общественное мнение склонялось к мысли о том, что раньше всего диктатура могла появиться в буржуазно-помещичьем стане. Крупные собственники уже тогда располагали большими богатствами и в обстановке общественных потрясений и разновластия легко могли пойти на применение вооруженных средств для самосохранения. Эта опасность усиливалась вследствие отсутствия опоры в массах и быстрого ухудшения их жизненного уровня. К слову сказать, в буржуазно-помещичьем стане уже в конце февраля 1917 г. обсуждалась идея установления военной диктатуры. Ее высказал депутат Государственной /62/ думы Н.В. Некрасов. Он считал, что в тех условиях можно было овладеть ситуацией, лишь вручив всю полноту власти известному в стране генералу. В качестве такого диктатора он назвал начальника главного артиллерийского управления Маниковского [16]. Предложение Некрасова тогда не прошло; депутаты Думы решили вопрос о власти цивилизованным путем. Они поручили Совету старейшин сформировать из думцев Временный комитет, который и дал России Временное правительство. Идея о диктатуре вынашивалась в правом лагере в течение всего 1917 г. В.М. Чернов свидетельствовал, что в буржуазно-помещичьем стане было немало влиятельных лиц, "мечтавших о военной диктатуре, о генерале на белом коне [17].

Буржуазно-помещичий лагерь являлся реальным, но не единственным источником диктатуры. Прогрессирующее ухудшение жизни народа и ободтрение социальных противоречий, все более очевидный провал программы, выдвинутой революцией, создавали предпосылки для возникновения диктатуры и в леворадикальном стане. Они заметно возросли после того, как идейными вождями рабочих и солдат стали большевики. Установление диктатуры доказывалось ими теоретически и входило в программу РСДРП(б) как одно из важнейших требований. Да и сами рабочие не возражали против такой формы власти, поскольку им терять было нечего и они готовы были идти на все, в том числе и на диктатуру, лишь бы поправить свое бедственное положение.

Между тем угроза демократии исходила не только из диаметрально противоположных станов. Как это ни парадоксально, диктатуру мог породить и собственно демократический лагерь. По существу, эта часть общества менее других была заинтересована в таком исходе. Средние слои населения имели известный материальный достаток; в ходе революции они получили все, чего желали: политические права, свободу предпринимательства, официальные заверения в незыблемости частной собственности на средства производства и пр. Более того, они были искренне заинтересованы в стабилизации обстановки, в наведении порядка и обеспечении безопасности, в укреплении правового государства. Тем не менее как раз в этой среде и появился режим единоличной власти, но не в виде жесткой, строго централизованной системы правления с максимальным ограничением прав человека и даже исключением из политики целых слоев населения, а как фактически неограниченная власть личности, опирающейся на мобильный административный аппарат и отчаянную политическую и социальную демагогию. Случилось так, что в конечном счете носителем такой власти оказался А.Ф. Керенский.

Сползанию общества к диктатуре способствовала также слабость местной власти. В условиях революции власть на местах находилась в подвижном, переходном состоянии. За нее боролись самые различные организации и учреждения: общественные исполнительные комитеты, комиссары Временного правительства, Советы, городские думы, земские управы и т.д. В результате в одних губерниях было полное безвластие, в других - власть оказывалась в ведении какого-либо одного органа, в третьих - двоевластие, в четвертых -троевластие, а в пятых - претендентов на власть было столько, сколько более или менее активно действовало организаций и учреждений. Однако наиболее реальными претендентами на местную власть весной 1917 г. оказались общественные исполнительные комитеты, институт комиссаров Временного правительства и Советы.

Первое время власть на местах имели общественные исполнительные комитеты. Они возникли раньше других организаций и учреждений и действовали на губернском, уездном, волостном и даже сельском уровнях. По сведениям МВД, тогда было 79 губернских, 651 уездный и более 9000 волостных комитетов [18]. Именно они стали олицетворением наибольшей активности народа, инструментом, организационно оформившим движение масс. Более того, комитеты были адекватным выражением демократического потенциала российского общества и народного характера Февральской революции. Ни один другой общественно-политический институт, действовавший весной 1917 г., не мог сравниться с комитетами по широте представительства. В них входили делегаты и от леворадикального, и от буржуазно-помещичьего лагерей, хотя главной политической фигурой оставались посланцы самого массового центристского лагеря.

Общественные исполнительные комитеты уже в момент своего организационного оформления заявляли о том, что берут власть в свои руки. И эту власть признали все, кроме Временного правительства. Оно отнесло их к обычным общественным организациям и тем самым лишило комитеты правового оформления и финансовой поддержки. Самый массовый институт народной власти, какими были тогда общественные исполнительные комитеты, остался без общегосударственного центра; в Петрограде не оказалось социально однородного с ним руководящего органа. /63/

Одновременно с комитетами возник и стал активно действовать еще один влиятельный институт - Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Всего в стране весной 1917 г., по сведениям И.А. Дудник, действовало свыше 700 Советов рабочих и солдатских депутатов [19]. Они оказались на левом фланге революционного потока и представляли интересы самой радикальной части общества. Советы и общественные исполнительные комитеты находились в разных, но непосредственно соприкасающихся политических станах: первые представляли леворадикальный, а вторые - центристский лагерь. Более того, вначале они входили в единый народный фронт. Их сотрудничеству способствовал целый ряд весьма важных обстоятельств. Оба этих института возникли в условиях высшего социального напряжения и были созданы творчеством народных масс. Они имели схожую структуру - те же пленарные собрания, исполнительные комитеты (или бюро), президиумы, отделы, комиссии и пр. И Советы, и комитеты легко принимали постановления, но с трудом проводили их в жизнь, поскольку не имели более или менее отлаженного исполнительного аппарата. И Советы, и комитеты оказались в одинаково сложном финансовом положении, так как правительство отказалось взять их на счет Государственного казначейства.

Иное дело - комиссары Временного правительства. Этот институт был создан сверху, усилиями правительства, из числа представителей близкой ему социальной среды. 5 марта 1917 г. кн. Г.Е. Львов направил председателям губернских земских управ телеграфное распоряжение: "В целях устроения внутри страны и для успеха обороны государства по обеспечению безостановочной деятельности всех правительственных и общественных учреждений Временное правительство признало необходимым устранить губернатора и вице-губернатора от исполнения обязанностей. Управление губернией временно возлагается на Вас в качестве губернского комиссара Временного правительства со всеми правами, предоставленными действующими узаконениями губернатору и сохранением за Вами руководства работою губернской земской управы" [20]. В уездах комиссарами Временного правительства становились председатели уездных земских управ; за ними в полном объеме также сохранялись права и обязанности по руководству земством.

Это был основной правовой акт, решивший судьбу административной власти на местах. Временное правительство сделало ставку на земство. И это не случайно: у того и другого была одна классовая основа, одно экономическое положение, одна история. Многие члены правительства именно в земствах прошли школу политической деятельности (кн. Г.Е. Львов, А.И. Шингарев, Н.В. Некрасов, С.Л. Маслов, А.А. Мануйлов и др.). Автор указа со всей определенностью давал понять, что он доверяет этому слою безраздельно. В момент получения указа председатели губернских и уездных управ автоматически становились комиссарами Временного правительства, без какого бы то ни было утверждения высшими инстанциями. Лишь в отдельных местах должности комиссаров заняли городские головы, члены Государственной думы и Государственного совета и некоторые другие лица. Это была победа российского земства, его политический успех, о котором оно не могло и мечтать. По социальному составу корпус комиссаров оказался таким, каким того желало правительство: среди них преобладали крупные землевладельцы и капиталисты. Вполне устраивала правительство и политическая ориентация комиссаров - все они примыкали к правому крылу российского общества.

Итак, система местной административной власти была создана из социально однородной правительству среды. Ее инициатором выступил центр; назначение комиссаров осуществлялось в приказном порядке и носило волевой характер. Указ внес дезорганизацию в прежнюю структуру власти и ослабил единство действий народа. Этим правовым актом власть на местах оказалась раздроблена и частично отошла к институту комиссаров Временного правительства.

С появлением лозунга "Вся власть Советам!" положение на местах осложнилось еще больше. Советы начали борьбу и против общественных исполнительных комитетов, и против комиссаров Временного правительства. Логика событий неуклонно вела к дальнейшему размыванию власти: одна ее часть продолжала удерживаться исполнительными комитетами, другая попадала в руки правительственных комиссаров, а третья постепенно переходила в ведение Советов. В стране не оказалось более или менее определенной властной структуры: на общегосударственном, правительственном уровне сложилось двоевластие, а на местах, как минимум, троевластие. Такое положение на деле являлось разновластием или даже полным безвластием.

Выступая на VII съезде партии "Народной свободы", кн. Е.Н. Трубецкой так охарактеризовал обстановку в стране, сложившуюся после свержения самодержавия: "Все мы /64/ говорили, что нужно, наконец, восстановить единовластие. Но на самом деле у нас (в Петрограде - Г.Г.) двоевластие, а на местах иногда и десятивластие" [21]. О многовластии в стране говорил лидер кадетской партии, министр Временного правительства П.Н. Милюков, выступая на одном из совещаний членов Государственной думы [22]. Так же безрадостно оценивал ситуацию на местах комиссар Саратовской губернии Н.И. Семенов. "По всей России, - утверждал он, - существует не двоевластие, а многовластие и в то же время отсутствие действительно законной власти" [23].

Во второй половине апреля резко обострилась политическая обстановка в стране. К тому времени народ устал ждать обещанного улучшения жизни. Теряя веру в способность правительства изменить его положение к лучшему, он усилил свою политическую активность: заметно возросло количество забастовок, стачек, уличных шествий, собраний и митингов. На глазах народа проваливалась программа революции, выработанная в ходе борьбы против царизма. Более того, правительство пошло на демонстративное ее нарушение, к тому же по самому важному пункту - о прекращении войны и заключении демократического мира. Создавалась обстановка, которая, по мнению Н.Н. Суханова, могла привести к установлению диктатуры.

Решающие события развернулись после опубликования ноты министра иностранных дел П.Н. Милюкова, адресованной правительствам стран Антанты. Вопреки декларации, заявленной 27 марта, согласно которой правительство намеревалось как можно скорее заключить мир на основе отказа от аннексий и контрибуций, в ноте от 18 апреля прямо говорилось, что позиция правительства не дает оснований думать об ослаблении роли России в мировой войне. На этом основании правительство заявляло о стремлении довести войну до решительной победы. Это был удар по надеждам миллионов людей на скорое прекращение войны. Народ понял, что его одурачили, и хлынул на улицы, чтобы выразить свое негодование лжецам от политики. Нота задела интересы всех людей труда, но больнее всего она ударила по чувствам солдат. Их возмущение было беспредельно.

20 апреля в Петрограде начались массовые демонстрации и митинги. На площади перед Таврическим дворцом собрались тысячи людей. Они требовали отставки Милюкова и отказа от антинародной внешней политики. Одновременно шли манифестации в защиту правительства с плакатами "Да здравствует Временное правительство!", "Да здравствует Милюков!", "Долой Ленина!" Имели место и вооруженные столкновения, были убитые и раненые.

Исполком Петроградского Совета решил ликвидировать конфликт путем компромиссного соглашения с правительством. Он предложил выработать разъяснение к ноте Милюкова и срочно опубликовать его. Все это было сделано. 21 апреля исполком признал аргументы правительства убедительными, а инцидент исчерпанным. После этого на несколько дней были запрещены антиправительственные выступления, хотя они и продолжались во многих других городах России.

Такова общеизвестная канва апрельского кризиса, которая обычно воссоздается в учебниках, специальных исследованиях и иных изданиях. Однако в те же дни происходило нечто такое, о чем до сих пор или умалчивается, или говорится довольно глухо. В ходе апрельского кризиса были предприняты серьезные попытки к установлению диктатуры как со стороны буржуазно-помещичьего, так и со стороны леворадикального стана одновременно.

Первая попытка была связана с действиями командующего войсками Петроградского военного округа генерала Корнилова. Он приказал верным ему частям выйти на Дворцовую площадь с заданием подавить выступления рабочих и солдат орудийным огнем и изменить 1 ситуацию в пользу Временного правительства [24]. Члены исполкома Петроградского Совета Скобелев, Соколов, Гоц, Филипповский приложили немало усилий, чтобы убедить Л.Г. Корнилова не делать решающего шага. Ну, а если бы их доводы оказались недостаточными? Ведь Корнилов по характеру своему был не очень уступчивым человеком. Прояви генерал чуть больше последовательности, и могло повториться то, что случилось в Париже в июне 1848 г., когда генерал Кавеньяк расстрелял из артиллерии демонстрацию рабочих и повернул события в пользу буржуазной монархии. Аналогичная акция, проведенная в Петрограде, также решила бы вопрос о власти в пользу буржуазии и помещиков, и новое правительство получило бы форму буржуазно-милитаристской диктатуры. Но Корнилов уступил и отвел воинские части в казармы [25].

С помощью военной силы пытался решить вопрос о власти и представитель леворадикального лагеря дотоле малоизвестный вольноопределяющийся Ф.Ф. Линде. Он привел к /65/ Мариинскому дворцу самую крупную и боеспособную воинскую часть Петроградского гарнизона - Финляндский полк с целью привлечь Временное правительство к ответу [26]. Действия этого полка готовы были поддержать солдаты Измайловского, Кексгольмского, запасного 180-го полков и моряки 2-го экипажа Балтийского флота, оказавшиеся в тот момент у Мариинского дворца, Ленин охарактеризовал выступление Линде и его сторонников "как несколько больше, чем вооруженная демонстрация, и несколько меньше, чем вооруженное восстание" [27]. Членам исполкома Петроградского Совета удалось удержать и Линде от последнего шага. А если такой шаг был бы сделан? В этом случае власть полностью перешла бы к Совету, в котором тут же усилилось бы леворадикальное крыло, а сам Совет неизбежно попал бы в руки Ленина и его сторонников.

Как видим, в те дни страна оказалась на волоске от крупномасштабных насильственных акций, которые могли бы стать поворотными в судьбах революции. Однако попытки противоборствующих лагерей установить буржуазно-милитаристскую или пролетарскую диктатуру провалились, но они не прошли бесследно: в ходе апрельского кризиса сформировались условия, благоприятные для вызревания диктатуры в центристском стане.

Как известно, в апрельские дни Временное правительство было реорганизовано на принципах коалиции. 5 мая в печати появился список членов нового кабинета министров. В нем значилось 8 представителей буржуазно-помещичьего лагеря и 6 министров-социалистов: П.Н. Переверзев, В.М. Чернов, И.Г. Церетели, М.И. Скобелев, А.В. Пешехонов и А.Ф. Керенский. В этом списке фамилия Керенского стояла на втором месте, сразу же после министра-председателя кн. Г.Е. Львова. Ему достался самый весомый портфель военного и морского министра. Керенский одолел важнейшую ступень крутой лестницы, которая вела к высшей государственной власти, а оттуда было рукой подать до едино-личной, по выражению В.М. Чернова, "персональной диктатуры" [28].

Новый кабинет начал с того же, что и прежний, программного заявления. Декларация коалиционного правительства оказалась более яркой, социально заостренной и привлекательной. На ее содержании и форме отразились и отзвуки апрельских потрясений, и образ мышления мартовского поколения политиков, и стилистика Керенского. СИ. Шидловский утверждал, что Керенский "не мог не остаться самим собой, т.е. верующим в беспредельную силу слова" [29]. В истории русской революции открылась полоса воинственной демагогии, прямо сориентированной на деформацию общественного мнения и обман народа. Правительство заявляло, что оно будет "с полной решительностью проводить в жизнь идеал свободы, равенства и братства, под знаменем которых создавалась великая российская революция" [30]. Если свести ее содержание к лозунгам, которые декларировались и ранее, то получится уже известный ряд требований: Мир, Земля, Хлеб. Коалиция возвращалась к программе, выдвинутой народом в период восстания против царизма, но выхолощенной и даже порушенной буржуазно-помещичьим правительством. Министры-социалисты пытались использовать народную программу для прикрытия своих подлинных целей и намерений. А то, что они имелись, выяснилось довольно скоро. Особенно быстро обнажили они свою суть в военной и внешнеполитической деятельности. Официально в первом же пункте декларации заявлялось, что министры будут добиваться всеобщего мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов [31], а на деле они сразу же занялись подготовкой наступления на фронте. Керенский приступил к разработке крупномасштабной наступательной операции, как только получил портфель военного и морского министра.

Как известно, эта авантюра закончилась катастрофой, резко повысившей акции противников правительства, особенно большевиков.

Не выдерживала критики и рабочая политика коалиционного правительства. В декларации по этому вопросу было обещано все, что могло удовлетворить и успокоить людей труда [32]. И в этой сфере популизм и социальная демагогия проявились не менее наглядно, чем в вопросе о войне и мире. Новый кабинет оставил рабочих один на один с владельцами фабрик, заводов, мастерских. Рабочие, как и солдаты, быстро разочаровывались в политике правительства и смещались в леворадикальный лагерь, главным политическим требованием которого был лозунг "Вся власть Советам!"
Казалось, для правительства и его местных органов логичнее было бы на деле заняться выполнением программы, выдвинутой в ходе свержения самодержавия. Только так оно могло спасти свободу и демократию. Однако власти все больше сбивались на путь насильственного подавления народа. Между тем каждая насильственная акция против народа бумерангом била по властным структурам, трансформируя их в авторитарный режим. Уже в /66/ начале июня газета "Пролетарий" обращала внимание читателей на перемены в политике коалиционного правительства. "Разговоры о железной дисциплине, - утверждала газета, - сменились ныне грубым окриком и прямой угрозой по адресу революционного Кронштадта, расформированием нескольких полков за неподчинение с отдачей под суд подстрекателей и, наконец, арестами на фронте тех, кто смеет высказывать взгляды, не сходящиеся с политической линией Временного правительства" [33]. В стране быстро назревал новый политический кризис, невиданный за всю историю революции.

События развивались стремительно. 3 июля из правительства вышла группа министров - A. А. Мануйлов, Д.И. Шаховской, Н.В. Некрасов, А.И. Шингарев, П.Н. Переверзев, B. А. Степанов - все члены партии "Народной свободы" [34]. Согласно официальному заявлению, они делали это в знак протеста против уступок правительства Украинской Раде. В действительности, утверждает И.Г. Церетели, кадетская партия лишь использовала украинский вопрос в качестве предлога для политического демарша. На самом деле их поведение объяснялось другими причинами, главной из которых стала взрывоопасная обстановка в стране, ответственность за которую они попытались переложить па представителей социалистических партий.

К тому времени Петроград оказался на грани вооруженного восстания. К 3 часам дня к зданию Петербургского комитета РСДРП(б) явились солдаты пулеметного полка и поставили вопрос об отстранении Временного правительства и передаче государственной власти Советам. Тут же было созвано совместное заседание ЦК, ПК РСДРП(б) и Военной организации этой партии, которое пришло к единому мнению: в сложившейся обстановке требовать смены власти преждевременно. Однако огромные массы рабочих и солдат уже вышли на улицы. К 10 часам вечера Петербургский комитет РСДРП(б) изменил свое прежнее решение и постановил возглавить движение. 4 июля события достигли кульминации. Развернулось полустихийное восстание в леворадикальном стане, не очень охотно поддержанное его лидерами. Страна оказалась перед угрозой установления диктатуры пролетариата.

Власти с согласия ЦИК Советов вызвали в столицу надежные части и вооруженным путем подавили рабочих и солдат. Тем самым была преодолена та грань, которая отделяла демократию от диктатуры. И этот переход сознавали те, которые делали такой ответственный шаг. "Я переживал глубокое душевное волнение, - писал впоследствии Церетели, - когда мне пришлось в качестве министра внутренних дел перейти от слов к делу и применить репрессивные меры к тем, кто в прошлом были нашими товарищами в борьбе за свободу" [35].

В тот же день, 4 июля, Керенский, находившийся в действующей армии, направил главе правительства кн. Львову крайне резкую телеграмму: "Петроградские беспорядки произвели на фронте губительное, разлагающее действие. При таких условиях подготовлять наступление и нести за него ответственность невозможно. Категорически настаиваю на решительном прекращении предательских выступлений, разоружении бунтующих частей и предании суду всех зачинщиков и мятежников. Требую прекращения всяких дальнейших выступлений и военных мятежей вооруженной силой... Правительство должно немедленно опубликовать... сообщение о полном прекращении мятежей и о том, что все виновные понесут суровое возмездие" [36].

Однако немедленного опубликования такого документа не получилось. Телеграмма потрясла кн. Львова и своей ультимативностью, и резкостью, и бесцеремонностью. Какое-то время он находился в состоянии прострации. Лишь 6 июля министр-председатель подписал грозное и вместе с тем плохо продуманное постановление, согласно которому лица, уличенные в призывах к убийствам, разбою, грабежам и погромам, наказывались тюремным заключением на три года; в неисполнении распоряжений власти - заключением в крепости или тюрьме также на три года, а призывы к офицерам, солдатам и другим воинским чинам не исполнять приказы приравнивались к государственной измене [37]. Подписав требуемый Керенским приказ, кн. Львов подал в отставку [38].

На следующий день, 7 июля, А.Ф. Керенский возглавил правительство, которое действовало преимущественно насильственными методами. В стране установился диктаторский режим. Лидеры леворадикального лагеря считали его военной диктатурой, а деятели центристского лагеря - "революционной диктатурой" [39]. По нашему мнению, сущность режима, установившегося в ходе июльского кризиса, следует квалифицировать как правоцентристскую "демократическую диктатуру". Она возникла в центристском лагере на его правом фланге и включала в свой состав демократов типа Керенского, /67/ Церетели, Скобелева, Пешехонова и им подобных политиков. В момент его организационного оформления в правительстве не было даже кадетов.

И это правительство начало свою деятельность с обнародования программы. Но в отличие от декларации коалиционного правительства здесь речь шла о том, что перестроившееся правительство будет действовать с той "энергией и решительностью, какие требуют чрезвычайные обстоятельства времени" [40]. Своей первой и главной задачей оно считало "охрану нового государственного порядка от всяких анархических и контрреволюционных покушений" и при этом давало понять, что не остановится перед использованием самых крайних мер.

Однако, прежде чем развернуть свою работу, новый кабинет пережил частичную реконструкцию. Случилось так, что в кабинете Керенского перевес в один голос получили советские представители. В буржуазной прессе развернулась острая критика сложившейся ситуации. Кадеты со злорадством доказывают, что в стране произошел государственный переворот. Лидеры Советов лихорадочно ищут выход из создавшегося положения и приглашают на пост министра юстиции бывшего председателя Государственной думы, ставшего лидером новорожденной радикально-демократической партии И.Н. Ефремова. Предложение было принято и, по словам Церетели, в правительстве установился "принцип паритета советских представителей с представителями несоциалистической демократии" [41]. К тому же с уходом кн. Львова освободилось две должности - главы правительства и министра внутренних дел. Первую занял Керенский, который сохранил также портфель военного и морского министра, а вторую на правах управляющего министерства Церетели.

9 июля Церетели выступил на совместном заседании ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и исполкома Советов крестьянских депутатов с предложением наделить новое правительство неограниченными полномочиями. Церетели прямо заявил, что народ пока ничего от революции не получил и потому легко может попасть в руки тех, кто пообещает реально улучшить его жизнь, а это неизбежно приведет к экстремальной ситуации, выйти из которой можно будет только с помощью чрезвычайных мер. Более того, он просил признать новый кабинет "правительством спасения революции" [42].

Собрание поддержало эти предложения и приняло резолюцию, согласно которой правительство Керенского объявлялось правительством спасения революции и за ним признавались "неограниченные полномочия" [43]. Между тем депутаты Советов делали это не безоглядно. Они чувствовали, что под предлогом борьбы против контрреволюции и анархии идет концентрация государственной власти в руках бесконтрольной группы политиков, и пытались удержать страну от сползания к авторитаризму. Они включили в резолюцию специальный пункт, согласно которому министры-социалисты обязаны были отчитываться о своей деятельности перед объединенным собранием исполнительных комитетов Советов не менее двух раз в неделю" [44]. Это требование для Керенского и его временных попутчиков было неприятным, но, как показала практика, оно не отражалось на ходе событий. На деле правительство действовало бесконтрольно и все больше проявляло себя как обычная диктатура: большинство его мер было направлено на насильственное подавление политических противников и носило авторитарный характер.

В начале июля появляются суровые приказы, направленные на подавление какого бы то ни было сопротивления власти: один был издан правительством, другой - командующим Петроградским военным округом. Приказы требовали от каждого гражданина беспрекословного повиновения властям; за малейшее противодействие полагался арест. Наиболее жестко и категорично были сформулированы положения, касающиеся руководства леворадикального лагеря. Прежде всего правительство приступило к ликвидации его штаба, расположенного во дворце Кшесинской. Туда направили крупные вооруженные силы, которые, по словам Церетели, сделали бы невозможной всякую попытку сопротивления со стороны большевиков [45]. Затем последовал приказ об аресте В.И. Ленина и некоторых других лидеров РСДРП(б).
Одновременно правительство Керенского развернуло кампанию по умиротворению армии. Как раз на период подавления июльского восстания пришлось контрнаступление германских войск, увенчавшееся так называемым тарнопольским прорывом. Первой масштабной акцией правительства в этом направлении явилось назначение командира 8-й армии Л.Г. Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом, а затем и Верховным главнокомандующим. Именно в нем, стороннике железной дисциплины, Керенский увидел человека, способного вытравить дух "вольности" из армии. Как только Корнилов занял ключевую позицию, достаточно высокую для давления на правительство, он предложил /68/ кабинету министров ввести смертную казнь на фронте [46]. Этот вопрос в спешном порядке был поставлен на обсуждение. Совет министров вел Керенский, только что вернувшийся с фронта. К началу заседания поступила телеграмма Скобелева, командированного на Юго-Западный фронт для ликвидации тарнопольского прорыва. Скобелев сообщал, что обстановка на фронте катастрофическая, что командующий поставил заградительные отряды на пути отступления войск, которые ведут огонь по бегущим солдатам. Все это так подействовало на министров, что они, по словам Церетели, "не колеблясь, проголосовали за введение смертной казни на фронте [47].

После введения смертной казни репрессивная кампания в армии стала беспредельной. 12 июля правительство предоставило военному министру и министру внутренних дел право закрывать "без суда и следствия оппозиционные газеты и журналы, призывающие к неповиновению распоряжениям военных властей, к неисполнению воинского долга и содержащие призывы к насилию и гражданской войне" [48]. Редакторов таких изданий следовало привлекать к судебной ответственности. На основании этого постановления закрыли "Правду", "Окопную правду" и многие другие газеты леворадикального лагеря.

Таким оказался первый этап в деятельности правительства, получившего статус правительства спасения революции. Все меры, проводимые им, носили отчетливо выраженный принудительный, насильственный характер. Практически шла расправа с политическими противниками, большевиками прежде всего. Репрессиям подверглись также рабочие, солдаты и крестьяне. Разрушались демократические организации в армии, на флоте и в деревнях; отбирались политические права у граждан. Такие действия правительства, естественно, вызывали недовольство народа. Оно быстро нарастало и получало крайние формы выражения. Власти отвечали тем же, наводняя уезды, волости и села большим количеством войск, которым давались безграничные полномочия. В условиях правового беспредела некоторые карательные отряды совершали дикие акты вандализма. Об одном из них рассказала читателям "Вятская речь". 11 августа в село Тойкино Сарапульского уезда по вызову уездного комиссара прибыла воинская команда во главе с прапорщиком Борисовым и подвергла крестьян жесточайшей экзекуции. Как утверждалось в газете, каратели "избили нагайками около 20 человек, причем некоторые были биты до потери сознания. А 6-х женщин, наказывая, позорно оголяли и секли до испражнений" [49]. В связи с этим крестьяне направили губернскому комиссару телеграмму, в которой заявляли, что "жить стало страшно", и просили больше не принимать таких жестоких мер.

Таким образом, правительство после июльских событий вместо выполнения народной программы развернуло широкомасштабную репрессивную кампанию, направленную прежде всего против радикальной части общества. Все усилия оно сосредоточило на подавлении политических противников слева. Согласно оценке министров-социалистов правительство к концу лета 1917 г. якобы сумело погасить эту угрозу и стабилизировать обстановку в стране. И.Г. Церетели в воспоминаниях убежденно говорит о том, что под твердой рукой правительства большевики притихли. Более того, он утверждает, что большевизм был просто раздавлен [50].

Между тем именно тогда, в конце августа 1917 г., события вышли из-под правительственного контроля на другом фланге. Воспользовавшись отвлечением государственных средств на левый фланг, правые спокойно отмобилизовали силы и бросили их на столицу. Основным воинским соединением, составившим ядро мятежников, стал 3-й конный корпус с генералом A.M. Крымовым во главе. Именно он был двинут на Петроград 25 августа 1917 г. Одновременно подтягивались контингенты войск к Москве, Киеву. Воронежу и другим крупным городам Центральной России. Активизировались сторонники военного путча на юге страны. Их лидером стал атаман Войска Донского Каледин.

Почувствовав реальную угрозу своей власти, Керенский объявил Корнилова мятежником, отстранил его от должности Верховного главнокомандующего и обратился к народу с призывом подняться на борьбу с военщиной. С такими же воззваниями выступили лидеры леворадикального лагеря. Перед угрозой реставрации монархии и установления буржуазно-милитаристской диктатуры объединились центристский и леворадикальный лагери в единый народный фронт. Сложилась политическая ситуация, близкая к той, которая существовала в первые недели революции 1917 г. Подавляющий перевес сил оказался на стороне народного фронта, и этот факт определил провал военного путча.
30 августа движение корпуса Крымова прекратилось на подступах к столице, и казаки стали переходить на сторону народа. 1 сентября солдаты Могилевского гарнизона арестовали Корнилова и его ближайших помощников и заключили их в тюрьму [51]. Чуть /69/ позже в Быховскую тюрьму доставили еще группу сообщников Корнилова - Деникина, Мартынова, Эрдели и пр. Мятеж на правом фланге был подавлен.

Корниловщина еще больше сдвинула политически активную часть народа влево, и это обстоятельство обеспечило подавляющий перевес леворадикального лагеря над остальными общественно-политическими течениями. В ходе корниловщины, полагает М.В. Вишняк, в обществе произошел огромный психологический и политический сдвиг: большевики выдвинулись на положение защитников демократии, а правый лагерь предстал как ее враг. "Козырь, который Корнилов дал в руки Ленину, тот уже не выпустил", - делал вывод Вишняк [52].

После провала корниловщины социально-экономическая обстановка в стране осложнилась еще больше. Россия вступила в полосу всестороннего и глубокого кризиса. Одной из главных его причин продолжала оставаться война. Как говорилось в Манифесте РСДРП(б), она, "точно огромный вампир, высасывала все соки, отнимала все силы" [53]. Вторая причина кризиса заключалась в том, что усилия правительства оставались неадекватными тем колоссальным проблемам, которые стояли перед обществом. Оно полностью провалило народную программу, не выполнив ни одного ее пункта. В резолюции, принятой рабочими Брянского завода, прямо говорилось, что правительство не способно справиться с разрухой. О несостоятельности властей еще резче говорилось в Обращении ЦК РСДРП(б) к народу: "Нет топлива, нет сырья, нет хлеба. Призрак голода стал гулять по городам, по квартирам бедноты. Бездонная пропасть гибели разверзлась перед страной" [54].

В такой обстановке народ все более настойчиво требовал передать власть Советам. В условиях прямого военного столкновения леворадикальных сил с правыми Советы проявили себя самым эффективным общественно-политическим институтом. Они приводили в боевую готовность воинские части, брали в свои руки средства связи, переподчиняли себе вооруженные силы на местах и энергично подавляли открытые очаги реакции. Советы оказались в центре борьбы против корниловщины.

Помимо Советов на местах действовали также общественные исполнительные комитеты и комиссары Временного правительства. Однако резкое полевение масс в ходе военного путча окончательно ослабило общественные исполнительные комитеты. На политической арене остались и активно действовали две системы управления - Советы и комиссары Временного правительства. Но разница между ними заключалась в том, что по мере радикализации общества Советы все больше укрепляли свое положение и решительно брали на себя осуществление народной программы, а комиссары теряли опору в народе, сбивались на авторитарные методы управления и тем самым сталкивали рабочих, солдат и крестьян в левый лагерь.

Заметные сдвиги происходили тогда и на правительственном уровне. "Демократическая диктатура", сложившаяся в ходе июльских событий, заметно трансформировалась в режим единоличной власти. Получив после отставки кн. Львова два крупнейших государственных поста - главы правительства и военного и морского министра, Керенский сосредоточил в своих руках огромную, но не всеобъемлющую власть. Перед ним открылись новые, как ему казалось, ослепительные перспективы и небывалые шансы, упустить которые он, разумеется, не мог. Сползание к режиму единоличной власти началось в стране сразу же после июльских событий. По утверждению эсера С. Мстиславского, после того, как Керенский подписал ордера на аресты виднейших политических деятелей леворадикального лагеря, он «перестал уже стесняться перед нами. В беседах он зло кривил губы: "Чернь!"» [55]. Ясно, что политик с таким комплексом презрения к значительной части общества был просто не в состоянии делать для народа нечто позитивное. Определяющими в его деятельности были собственные интересы, и прежде всего политические амбиции, стремление к созданию твердой личной власти.

Постепенно Керенский выходит также из-под влияния эсеровской партии, сформировавшей его как политика и обеспечившей ему головокружительную карьеру. По мере усиления авторитарных замашек Керенского сама партия начинала дистанцироваться от него. Известно, что III съезд этой партии за издание весьма жестоких приказов по армии провалил Керенского на выборах в состав ЦК. Да и сам Керенский все чаще заявлял, что он действует, "не считаясь ни с партийными доктринами, ни с партийными интересами" [56].

Однако и после июльских событий на пути к единоличной власти стояло несколько серьезных барьеров. Первый из них - контроль ЦИК Советов над правительством. Конечно, в июльские дни Советы утратили влияние на государственную власть, и в этом смысле можно говорить о прекращении двоевластия в стране. Тем не менее какие-то /70/ остатки прежнего контроля не только сохранились, но даже были подтверждены официально: 9 июля в резолюцию совещания ЦИК Советов и представителей политических партий был включен пункт, обязывавший министров-социалистов регулярно отчитываться перед ЦИК Советов [57]. Было бы ошибкой полагать, что это решение связало руки Керенскому. Отнюдь нет, но на психику этого человека оно, безусловно, влияло. Между тем ему нужна была абсолютно бесконтрольная и ничем не ограниченная власть. Второй барьер на пути к личной власти - отсутствие у главы правительства права лично подбирать министров и проводить реорганизацию кабинета.

Обе эти задачи Керенский решил одним ударом, применив откровенно непарламентские приемы борьбы. Переселившись в покои Зимнего дворца, он провел несколько ловких политических комбинаций, рассчитанных на резкое усиление своей власти. 21 июля совершенно неожиданно он заявил министрам, что уходит в отставку и тут же отправился в Финляндию на отдых. Одновременно покинули правительство несоциалистические министры [58]. В письме своему заместителю Некрасову Керенский писал, что делает это потому, что не может пополнить состав Временного правительства так, чтобы это "отвечало требованиям исторического момента, переживаемого страной" [59]. Практически он предъявил ультиматум и Ефавительству, и лидерам ЦИК Советов. В ответ состоялось срочное собрание ЦИК Советов и представителей ведущих политических партий, кроме леворадикальных. Заседание длилось всю ночь с 21 на 22 июля. М.В. Вишняк писал: "Керенский отсутствовал, но политически продолжал быть в центре всех планов, предложений и контрпредложений". Участники совещания усердно проводили мысль о том, что только Керенский "способен и правомочен спасти страну" [60].

Это совещание оказалось поворотным в процессе трансформации государственной власти. Под давлением Некрасова, Винавера, Милюкова и др. были упразднены последние остатки контроля Советов над правительством. По мнению Церетели, такая самоизоляция правительства от Советов серьезно ослабила его социальную базу и ликвидировала какую бы то ни было "возможность реального укрепления власти" [61].

Совещание решило в пользу Керенского и второй чрезвычайно важный вопрос: ему было предоставлено неограниченное право формировать кабинет министров, выводить из его состава неугодных ему лиц и производить любую реорганизацию правительства [62]. Оба эти вопроса были тесно связаны между собой, поскольку наиболее авторитетные министры-социалисты являлись одновременно видными деятелями партийных фракций Советов и были сторонниками тесного взаимодействия между ЦИК Советов и правительством (И.Г. Церетели, В.М. Чернов, М.И. Скобелев и др.). Да и сам Керенский имел звание заместителя председателя Петроградского Совета и не упускал случая заверить общественность в своей приверженности демократии и Советам.

На деле же Керенский тяготился и зависимостью, пусть мизерной, от Советов, и такими весьма авторитетными его членами, как Церетели, Чернов и др. А потому он тут же воспользовался правом "составить правительство по личному выбору" и решил все вопросы в свою пользу [63]. 23 июля правительство было сформировано. Большинство в нем принадлежало представителям социалистических партий. Однако среди министров уже не оказалось Церетели - самого влиятельного человека в составе первого коалиционного правительства. Чернов утверждал, что Керенский последовательно удалял из состава правительства «одну за другой все крупные и красочные фигуры, заменяя их все более второстепенными, несамостоятельными и безличными. Тем самым - полагал Чернов, - создавалась опасность "личного режима", подверженного случайности и даже капризам персонального умонастроения» [64]. Но главным действующим лицом в верхнем эшелоне власти по-прежнему оставался Керенский. Чтобы он ни делал, какие бы указы ни издавал, в конечном счете все сводилось к одному - сделать свою власть всеобъемлющей, безграничной и бесконтрольной. Керенский вышел на финишную прямую, которая должна была вознести его на вершину единоличной власти. «В конце концов, - писал Чернов, - его роль стала сводиться к балансированию между правым, национал-либеральным, и левым, социалистическим крылом правительства. Нейтрализуя то первое вторым, то второе - первым, Керенский, казалось, видел свою миссию в этой "надпартийной" роли в качестве центральной оси власти» [65]. Яркую зарисовку нового состояния власти, ее персонификации в лице Керенского дал адмирал А.Д. Бубнов. "Все почему-то обращались тогда к нему за разрешением самых разнообразных вопросов и буквально разрывали его на части", - с удивлением отмечал Бубнов [66].

Именно это правительство развернуло широкомасштабные репрессии против леворадикального лагеря и тем самым создало условия для вызревания корниловщины. Восстание /71/ военных еще больше усилило власть Керенского. 27 августа, в самый разгар путча, распалось второе коалиционное правительство: в знак протеста против правительственных мер, направленных на подавление корниловщины, из его состава вышли представители кадетской партии, идейные вдохновители и пособники Корнилова. А остальных министров Керенский сам попросил уйти в отставку и стал самостоятельно распоряжаться всей государственной властью. "Таким образом, - делал вывод Чернов, - в момент конфликта существовала лишь единоличная власть министра-председателя, фактическая персональная диктатура" [67].

Спустя несколько дней, 1 сентября 1917 г., такое невиданное положение высшей власти Керенский слегка закамуфлировал опять же необычным для России органом - так называемой Директорией. Он приблизил к себе четырех невзрачных в политическом отношении лиц, которые ни в коей мере не могли ограничить его единовластие. Это были М.И. Терещенко, занявший пост министра иностранных дел, А.И. Верховский - военный министр, Д.И. Вердеревский - морской министр и A.M. Никитин - министр почт и телеграфа. Они, по словам историка Д. Сверчкова, "должны были маскировать собой его единоличную власть" [68]. К тому же, как и прежде, правительство действовало абсолютно бесконтрольно. Как писал товарищ министра юстиции А. Демьянов, оно "никому не давало отчета в своем управлении" [69].

Таким оказался результат огромной политической деятельности, которую проводили социалистические партии в течение всей революции 1917 г. Под назойливый и слаженный хор политиков и публицистов о свободе, равенстве, братстве в конечном счете они дали народу персональную диктатуру, вручив всю полноту власти психически неуравновешенному человеку. О безграничных правах и необъятной власти Керенского говорили тогда во всех слоях общества, в самых различных партиях, организациях и учреждениях. Тот же Демьянов утверждал, что "колоссальная популярность Керенского давила всех... С мнением Керенского все должны были так или иначе считаться. Идти против Керенского никто не хотел" [70]. Даже сподвижники Керенского оценивали его власть как антинародную, авторитарную, диктаторскую. И.Г. Церетели всю свою последующую жизнь пытался доказать, что Керенский по природе своей был "беспартийным индивидуалистом" и что антидемократический характер его власти ни у кого не вызывал сомнения [71]. Совершенно очевидно, что такая форма правления не могла сохраняться продолжительное время и неизбежно должна была скоро развалиться.

После создания Директории высшей государственной властью бесконтрольно распоряжался Керенский. Без каких бы то ни было консультаций, по существу, самостоятельно он издавал указы и постановления по самым различным вопросам государственной и общественно-политической жизни. Он запрещал или ограничивал деятельность политических партий, закрывал газеты и журналы, вносил изменения в законы о вывозе денег за границу, разрешал или запрещал съезды и совещания. Керенский легко и просто раздавал своим приближенным крупные должности, самолично назначал послов. Причем в расчет принималось главным образом личное знакомство и преданность ему самому. Бубнов писал, что «вокруг Керенского, где бы он ни находился, носились какие-то растерзанные типы обоих полов; все это в революционной экзальтации галдело, ожидая от Керенского каких-то "чудес"» [72]. Кампания славословия и восхваления Керенского достигла апогея. Его изображали единственным спасителем отечества, национальным героем, ни с кем не сравнимым и незаменимым государственным деятелем.

Все это, по словам А. Демьянова, быстро "избаловало его", вскружило ему голову и стало сказываться на самой деятельности правительства [73]. У многих складывалось впечатление, что осенью 1917 г. Керенский утратил способность к критическому самоанализу и правильной оценке событий. Он был просто ослеплен головокружительной карьерой и не желал вносить каких бы то ни было перемен ни в политику, ни в структуру власти. А та чрезвычайно суетливая и нервозная деятельность, которой он занимался денно и нощно, оказалась простой видимостью, имитацией работы по укреплению государственного аппарата.

Даже такое масштабное мероприятие, как Демократическое совещание, состоявшееся 14-22 сентября по инициативе Керенского, никаких изменений в систему управления не внесло. Главная проблема, которую решало совещание, свелась к вопросу: за коалицию или против нее. Первое голосование дало следующие результаты: 766 человек высказались "за", 688 - "против" и 38 - воздержались. Затем началось уточнение пунктов резолюции. Тут же была внесена поправка, исключившая из коалиции кадетов. Поставили на голосование резолюцию в целом, и она провалилась: против нее проголосовали 813 человек, "за" - 180 и 80 воздержались [74]. /72/

Тогда лидеры эсеров и меньшевиков - А.Р. Гоц, Ф.И. Дан и И.Г. Церетели предложили вопрос о коалиции передать на усмотрение того органа, который будет избран Демократическим совещанием, т.е. Предпарламента [75]. Одновременно они попытались с помощью Демократического совещание скорректировать политику правительства. Керенскому было предложено положить в основу деятельности программу, принятую Государственным совещанием 14 августа. Эта программа предусматривала быстрейшее прекращение войны, передачу помещичьей земли в ведение земельных комитетов и скорейший созыв Учредительного собрания [76]. Авторы программы - эсеры и меньшевики назвали ее своей программой. На самом же деле это была все та же народная программа, выработанная в ходе Февральской революции. Как уже говорилось, данную программу в несколько измененном виде уже в апреле взяли на вооружение большевики и преуспели в политической борьбе.

Эсеры и меньшевики в обстановке стремительного нарастания кризиса тоже вспомнили о народной программе, заменив лозунг о хлебе требованием "скорейшего созыва Учредительного собрания", и с ее помощью попытались повернуть ход событий в свою пользу. Однако Керенский уже был неуправляем. Он отверг все это и заявил, что решения Демократического совещания для него не обязательны, поскольку именно он представляет "общенациональную власть" [77]. Главным его делом по-прежнему оставалась проблема создания сильной личной власти, опирающейся, по словам Дана, "неизвестно на что и на кого" [78].

Слабая попытка эсеров и меньшевиков повернуть ход событий в направлении к парламентаризму, предпринятая 7 октября, также закончилась провалом. И Совет республики, т.е. Предпарламент, оказался на обочине реальной государственной власти, сосредоточенной в руках Керенского. Предпарламент получил лишь право совещательного голоса. В.Д. Набоков поставил его в один ряд с булыгинской Государственной думой [79], а Дан оценил - как "ублюдочное, компромиссное учреждение, возникшее из неудачного Демократического совещания" [80].

На состоянии власти отражались также особенности характера Керенского. Как утверждал Церетели, в тех условиях для спасения страны необходимы были "воля, организаторские способности, умение провести в жизнь мероприятия, способные удовлетворить стремления большинства населения", но все это как раз и "отсутствовало у главы правительства и созданного им государственного аппарата" [81]. Получив безграничную власть, Керенский, по наблюдению Церетели, не имел возможности своими силами укреплять ее. Он лишь мог сохранить то, чем располагал на деле, и то в течение короткого периода времени [82].

Из всех звеньев правительственного аппарата Керенского привлекали прежде всего так называемые силовые министерства и ведомства: военное министерство, МВД, главное управление по делам милиции. По мере углубления кризиса они проводят против народа все более жесткие акции. Такими же методами действовали и местные органы власти. Все обращения и просьбы комиссаров к высшим инстанциям сводились к одному: выделить им как можно больше солдат и сделать это по возможности быстрее. Начиная с середины октября это лейтмотивом проходит через все телеграммы и письма, адресованные в военное ведомство. Однако и оно оказалось невсесильным. Со временем военные чины начинают отклонять подобные просьбы гражданских властей из-за того, что все резервы были исчерпаны. Командующие округами оказывались не в состоянии помочь комиссарам даже тех губерний и уездов, население которых демонстративно отвергало администрацию Керенского. Это был решающий рубеж в борьбе местной власти со своим народом, после которого начался процесс ее окончательного распада.

В сложившихся условиях многие комиссары думали прежде всего о себе, о сохранении своей жизни и старались держать воинские команды поближе к собственной персоне, под рукой, не отпуская их даже в самые беспокойные места. Другие комиссары тем не менее пытались еще что-то предпринять, но делали это сумбурно, бестолково. А третьи вообще потеряли бразды правления и буквально заваливали вышестоящих начальников истеричными телеграммами. "В связи с разыгравшимися событиями, - писал комиссар Подольской губернии Н.А. Стаховский, - еще больше обозначилось падение и бессилие власти. Не на что надеяться. Идет смерч и, очевидно, не будет удержу ему" [83].

Среди комиссаров появляется страх; они начинают бросать должности и разбегаться. Вместо института комиссаров на политической арене основательно обустраивается главный их соперник - Советы рабочих и солдатских депутатов, причем делают они это демонстративно без какого бы то ни было сопротивления со стороны властей. А 22 октября /73/ по всей стране, в том числе и в столице, беспрепятственно прошли многолюдные демонстрации рабочих и солдат в поддержку созываемого Всероссийского съезда Советов. Об одной из них, состоявшейся в Аткарске Саратовской губернии, газета "Социал-демократ" писала: "Прошли весь город с музыкой и флагами, затем на общем митинге говорились речи, общий смысл которых сводился к тому, что власть должна быть организована Советами рабочих и солдатских депутатов" [84].

Администрация Керенского оказалась парализованной. Керенский мечется в истерике. Он то вызывает войска в столицу и заверяет всех, что сил у него предостаточно, чтобы раздавить большевиков, то неожиданно является на заседание Предпарламента и требует предоставить ему чрезвычайные полномочия. И вся эта суета заканчивается блефом: войска в столицу не приходят, сил у него оказывается ничтожно мало, а Совет республики, заслушав его речь, предъявил ему встречные требования. Дан писал по этому поводу, что большинство Совета республики готово было помочь правительству, "но мы никоим образом не могли свести это содействие к тому, чтобы укреплять правительство в его ослеплении (абсолютизации насильственных, принудительных средств. - Г.Г.) и собственными руками подталкивать его к пропасти, в которую оно и без того катилось слишком быстро" [85].

Всю ночь с 24 на 25 октября Керенский провел в штабе округа, лихорадочно пытаясь найти военные средства, на которые он делал ставку изначально, и не находил их. Он издает грозный приказ владельцам автомобилей доставить их в распоряжение правительства и не получает ни одной машины. В качестве Верховного главнокомандующего Керенский направляет в пригороды Петрограда телеграммы, адресуя их ударному батальону, стоявшему в Царском Селе, артиллеристам в Павловск, школе прапорщиков в Петергоф, но ни одна из этих самых надежных, с точки зрения правительства, частей не сдвинулась с места [86]. Как полагает Дан, Керенский оказался в плену иллюзий, рассчитывая найти какие-то части, готовые по мановению руки главы правительства ринуться в бой с большевиками. За что они должны были сражаться и умирать? - ставит вопрос Дан. - "За мир, в достижении которого через правительство Керенского они отчаялись. Или за землю, судьба которой оставалась все нерешенной до далекого и смутно представляемого себе Учредительного собрания?" [87]. По мнению Дана, правительство могло еще рассчитывать на кое-какие верные части в июле, но и тогда это были наиболее темные, предельно озлобленные отряды типа "гродненских гусар", готовых без колебаний поднять большевиков на штыки. Что касается осени 1917 г., даже таких частей в распоряжении властей уже не имелось. Более того, в то время небезопасно было вообще вызывать солдат в столицу по той простой причине, что они могли легко попасть в руки тех же большевиков, как это и случилось с "самокатчиками", которые, по словам Дана, в течение одной недели "разложились чуть ли не до полного большевизма" [88]. Единственная, по-настоящему боеспособная военная сила (не считая юнкеров), которая серьезно могла повлиять на ситуацию в столице, были казаки. Но, обидевшись на Керенского за Корнилова, они также уклонились от активных действий.

Администрация Керенского изжила себя. Она утратила власть еще до вооруженного восстания большевиков. Аппарат использовал все доступные ему средства, в том числе и самые жесткие, но желаемых результатов не получил. Режим, правивший под флагом демократии, оказался в состоянии войны со своим народом. А при той довольно низкой эффективности власти и реальной раскладке сил между различными общественно-политическими течениями выиграть такую войну было невозможно. Сформированная демократами система правления исчерпала себя.

Примечания
1. Ленин В.И. пес. Т. 31. С 18.
2. Мансырев С.П. Мои воспоминания о Государственной думе // Февральская революция. Мемуары. М.; Л., 1926. С. 272. 3. Там же. С. 276.
4. См.: Шляпников А. Семнадцатый год. М.; Л., 1923. Кн. 1. С. 150-152, 154.
5. Там же. С. 341.
6. Милюков П.Н. Февральские дни // Февральская революция: Мемуары. М.; Л., 1926. С. 183.
7. Суханов Н.Н. Записки о революции. М., 1991. Т. 1. Кн. 1-2. С. 326.
8. См.: Революционное движение в России после свержения самодержавия: Документы и материалы. М., 1957. С. 419-420. /74/
9. Мансырев СП. Указ. соч. С. 274.
10. Это сделал VII съезд кадетской партии, состоявшийся 25-28 марта 1917 г.
11. Суханов Н.Н. Указ. соч. Т. 1. Кн. 1-2. С. 338.
12. Там же.
13. Там же.
14. Там же. С. 334.
15. Там же. С. 324.
16. См.: Шидловский С.И. Воспоминания // Февральская революция. Мемуары. М.; Л., 1926. С. 283.
17. Чернов В.М. 1917 год: народ и революция // Страна гибнет сегодня. М., 1990. С. 351.
18. См.: ГА РФ, ф. 1788, оп. 2, д. 160, л. 2; ф. 6, оп. 1, д. 1075, л. 2.
19. См.: Дудник И.А. Возрождение Советов рабочих и солдатских депутатов в 1917 г. и их сущность: Автореф. ... дис. канд. ист. наук. М., 1992. С. 13.
20. ГА РФ, ф. 1789, оп. 1, д. 157, л. 3.
21. Речь. 1917. 29 марта.
22. См.: Буржуазия и помещики в 1917 году: Документы. М.; Л., 1932. С. 214.
23. ГА РФ, ф. 1788, оп. 22, д. 179, л. 158.
24. См.: Шляпников А. Указ. соч. Кн. 3. С. 109.
25. См.: Церетели И. Воспоминания о Февральской революции. Париж, 1963. Кн. 1. С. 91-92.
26. См.: Шляпников А. Указ. соч. Кн. 3. С 102.
27. Ленин В.И. ППС. Т. 44. С. 58.
28. Чернов В.М. Указ. соч. С. 355.
29. Шидловский С.И. Указ. соч. С. 307.
30. Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демонстрация. М., 1959. С. 229.
31. Там же.
32. См. там же. С 229-230.
33. Пролетарий. 1917. 4 июня.
34. См.: Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис. М., 1959. С. 291.
35. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С 366.
36. Революционное движение в России в июле 1917 г. С. 290.
37. Там же.
38. Там же. С. 291-292.
39. См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 34. С. 1; ГА РФ, ф. 1788. оп. 2, д. 17, л. 31, 38.
40. Революционное движение в России в июле 1917 г. С. 295.
41. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 360.
42. Известия. 1917. 11 июля.
43. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С 361-362.
44. Там же.
45. Там же. С 343.
46. См.: Керенский А.Ф. Дело Корнилова. М., 1918. С. 7.
47. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 364.
48. Великая Октябрьская социалистическая революция в Белоруссии: Документы и материалы. Минск, 1957. Т. 1. С. 491.
49. Вятская речь. 1917. 26 августа.
50. См.: Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 377.
51. См.: Трудящиеся Гомельщины в борьбе за власть Советов. Гомель, 1958. С. 41.
52. Вишняк М.В. Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954. С. 303-304.
53. Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве: Документы и материалы. М., 1957. С. 251-252.
54. Там же. С. 252.
55. Мстиславский С Пять дней. Начало и конец Февральской революции. Берлин, 1922. С 23.
56. Kerenski А. Erinnerungen. Drezden, 1928. S. 320.
57. См.: Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 362.
58. Там же.
59. Там же. С. 382.
60. Вишняк М.В. Указ. соч. С 297-298.
61. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С 585.
62. Там же. С 386.
63. Там же.
64. Чернов В.М. Указ. соч. С. 355.
65. Там же.
66. Бубнов А.Д. В царской Ставке: Воспоминания. Нью-Йорк, 1955. С. 336-337.
67. Чернов В.М. Указ. соч. С. 355.
68. Сверчков Д. Керенский. Л., 1927. С. 98.
69. Демьянов А. Моя служба при Временном правительстве // Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 4. С. 73.
70. Там же.
71. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 1. С. 56, 121.
72. Бубнов А.Д. Указ. соч. С. 336-337.
73. Демьянов А. Указ. соч. С. 73.
74. См.: Сверчков Д. Указ. соч. С. 106-107.
75. См.: Суханов Н. Указ. соч. Т. 6. С. 142-143.
76. Там же.
77. Там же. С. 162.
78. Дан Ф. К истории последних дней Временного правительства // Октябрьская революция (Мемуары). Революция и Гражданская война в описаниях белогвардейцев. М.; Л.. 1926. С. 119.
79. См.: Сверчков Д. Указ. соч. С. 109.
80. Дан Ф. Указ. соч. С. 115.
81. Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 387-388.
82. Там же. С. 388.
83. Победа советской власти на Украине. Киев, 1957. С. 228.
84. Социал-демократ [Саратов]. 1917. 30 октября.
85. Дан Ф. Указ. соч. С. 126.
86. См.: Мстиславский С. Указ. соч. С. 118.
87. Дан Ф. Указ. соч. С. 124.
88. Там же.

Отечественная история. 1997. №1. С. 60-75.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.