Кострикин В.И. Маневры эсеров в аграрном вопросе накануне Октября // История СССР. №1. 1969. С. 102-112

В. И. КОСТРИКИН
МАНЕВРЫ ЭСЕРОВ В АГРАРНОМ ВОПРОСЕ НАКАНУНЕ ОКТЯБРЯ

Сентябрь 1917 г. был переломным моментом в подготовке социалистической революции: прокатилась волна рабочих стачек, шире развернулось национально-освободительное движение, отвернулись от эсеров и меньшевиков солдатские массы, большевизировались Советы рабочих и солдатских депутатов. Одним из важнейших объективных показателей перехода народа на сторону большевиков был - рост крестьянских восстаний. В статье «Кризис назрел» В. И. Ленин писал: «В России переломный момент революции несомненен.

В крестьянской стране, при революционном, республиканском правительстве, которое пользуется -поддержкой партий эсеров и меньшевиков имевших вчера еще господство среди мелкобуржуазной демократии, растет крестьянское восстание» [1].

В этой обстановке, когда ни уговоры, ни карательные отряды уже не могли успокоить крестьян, эсеры решили пойти на новый обман — провозгласить передачу помещичьей земли в ведение земельных комитетов. Они пустили в ход очередной проект земельного закона, разработанный министром земледелия эсером С. Масловым. Законопроект Маслова был новым маневром в старой политике сохранения помещичьего землевладения. Рост крестьянского движения, самодеятельность местных земельных комитетов толкали эсеровские верхи на дальнейшие поиски выхода из тупика, в который завело их соглашательство с кадетами в коалиционном Временном правительстве.

Примечательна в этом отношении докладная записка министру-председателю, подготовленная президиумом Главного земельного комитета и изложенная членом комитета эсером С. Масловым. на заседании Совета комитета 4 августа 1917 г. Совет обращал внимание правительства на тот факт, что в деревне в области земельных отношений произошли и происходят весьма значительные изменения, осуществляемые стихийным стремлением крестьян к удовлетворению своей земельной нужды. В сознании «подавляющих масс сельского населения,— подчеркивалось в записке, — глубоко коренится мысль о его праве на землю и о том, что старые нормы закона, регулирующие доселе поземельные отношения, с момента революции стали уже недействительными». Авторы записки вынуждены были признать, что местные органы государственной власти и, в частности, земельные комитеты бессильны воспрепятствовать этому, они, при отсутствии определенных руководящих указаний от высших и правительственных органов, «теряются перед стихийным движением, направляя иногда свою деятельность по совершенно ложному пути». И привлечение таких комитетов к ответственности за их действия, выходящие за рамки старых законов, может; только вызвать новые осложнения. «Для комитета ясно также, — говорилось далее в записке, — что /102/

1. В. И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 275.

промедление с изданием норм, регулирующих эти (земельные. — В. С.) отношения, и неопределенность той точки зрения, на которой стоит в данной области верховная власть в целом, содействует не устранению, а обострению конфликта» [2].

Выход из создавшегося положения Совет видел в немедленном издании постановлений, направленных на регулирование земельных отношений. Другие работники Министерства земледелия считали, что все беды исходят от земельных комитетов. Товарищ министра земледелия эсер Вихляев в своей речи на съезде губернских комиссаров 7 августа признавал, что население теряет веру в закон и все более убеждается в том, что незаконными действиями можно быстрее получить те материальные выгоды, которые оно ждет от земельной реформы. В результате «закон гнется под напором масс населения и земельные комитеты, быть может, юридически совершенно неправильно стараются внести преобразующее, начало в этот стихийный напор земледельческого населения» [3].

Вихляев даже не осуждал решительно земельные комитеты, так как, по его мнению, им по закону (имеется в виду постановление от 21 апреля) было предоставлено право издавать обязательные постановления. Отсюда напрашивался вывод — лишить земельные комитеты этого права, а еще лучше ликвидировать их. Эта тенденция нашла свое отражение в разработанном Вихляевым в середине сентября проекте положения о регулировании земельных отношении.

Как видно из докладной записки управляющего земским отделом А. Станкевича министру внутренних дел, Вихляев в упомянутом проекте предлагал ликвидировать волостные земельные комитеты, а их функции передать волостным земским управам. В ходе обсуждения проекта его поддержал представитель МВД, который при этом указывал, что согласно постановлению от 21 апреля волостные земельные комитеты являются факультативными исполнительными органами. Вихляев и его сторонники доказывали, что сохранение земельных комитетов приведет к параллелизму в деятельности местных органов, к распылению интеллигентных сил и умалению вновь созданных волостных земских управ, если они не будут заниматься земельным вопросом. Не надеясь на успех данного предложения, они допускали сохранение волостных земельных комитетов, но при условии, если последние не будут иметь права разрешать земельные споры между помещиками и крестьянами и издавать обязательные постановления. За ними оставлялись только исполнительные функции (проведение в жизнь распоряжений Временного «правительства, губернских и уездных земельных комитетов). С другой стороны, земельные комитеты обязаны были принимать предупредительные меры против нарушения прав владения и пользования земельными угодьями, по охране сельскохозяйственного производства, садов, виноградников, конных заводов и т. п. [4]

Проект Вихляева был внесен на рассмотрение Совета Главного земельного комитета. Здесь он был переработан, причем Совет восстановил в главных чертах свой проект, одобренный в июле 2-й сессией Комитета.

Пока в министерских канцеляриях разрабатывались многочисленные проекты, земельные комитеты на местах вынуждены были под напором крестьянских масс издавать постановления, регулирующие земельные отношения.

2. ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. 1, д. 70, лл. 98—99.
3. Там же, ф. 984, оп. 1, д. 7, л. 5.
4. Там же, ф. 930, оп. 1, д. 7, лл. 32—36.

Стремлением не допустить стихийного захвата частновладельческих земель руководствовались участники 2-й сессии Харьковского губернского земельного комитета, проходившей 13—15 июля 1917 г. Сессия приняла в качестве официального документа и направила в Главный земельный комитет на утверждение тезисы доклада «Арендный фонд, порядок и условия распределения этого фонда и арендные цены». Для удовлетворения земельных нужд населения образовывался земельный фонд. В него включались некоторые частновладельческие земли, в основном не обрабатываемые самим владельцем. Не затрагивались земельные владения до 40 десятин. Сохранялись за владельцами земли племенных хозяйств, посевы свекловицы — они могли передаваться в арендный фонд только по постановлению губернского земельного комитета. При сдаче земли из этого фонда в аренду крестьянам учитывались хозяйственные возможности арендатора [5].

Аналогичные постановления для «успокоения» крестьян путем ничтожных уступок, сохранявших помещичье землевладение, принимались и другими губернскими земельными комитетами. Именно такую цель преследовало принятое тамбовскими эсерами «Распоряжение № 3» [6]. В связи с начавшимся в Козловском уезде восстанием в Тамбове 12 сентября было созвано объединенное заседание губернских правительственных и общественных организаций для выработки мер борьбы с аграрными беспорядками. Наряду с посылкой карательных отрядов, было решено обратиться с воззванием к населению губернии взять на учет земельных и продовольственных комитетов всё частновладельческие земли [7]. Как результат этого совещания 13 сентября в тамбовских газетах было опубликовано «Распоряжение № 3. Всем земельным и продовольственным комитетам Тамбовской губернии». Оно было подписано исполнительными комитетами Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, губернской земельной, продовольственной и земской управами, бюро губернского исполнительного комитета, в которых большинство принадлежало эсерам. Поставили свои подписи прокурор Тамбовского окружного суда и губернский комиссар Временного правительства.

Распоряжение убеждало крестьян, что созываемое Учредительное собрание «несомненно передаст всю землю трудовому народу, отменит частную собственность на землю». Одновременно эсеры решительно выступали против немедленных земельных захватов, а крестьянские выступления против помещиков именовали «позорным, безумным преступлением, бессовестным грабежом», «гнусным делом».

Важнейший пункт распоряжения гласил: «Земельные и продовольственные комитеты совместно должны немедленно произвести полный и точный учет всем находящимся в их районе частновладельческим имениям со всеми угодьями и всем сельскохозяйственным имуществом и, согласно инструкциям, которые будут даны губернской земельной управой, взять имения под свое ведение» [8]. Вторая Часть этого документа определяла порядок учета, который более детально был изложен в инструкции земельным комитетам. Вмешательство в хозяйственную жизнь имений без ведома губернской земельной управы не допускалось. Все управляющие, служащие и рабочие имений должны были оставаться на /104/

5. ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. 1, д, 102, лл. 54—55.
6. История этого документа изложена в одноименной статье Е. А. Луцкого. См. «Ученые записки Московского городского пед. ин-та им. В. П. Потемкина», т. XXII, тыл. 3, М., 1953, стр. 75—401.
7. «Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации», т. I, ч. II, М., 1929, стр. 94.
8. Там же, стр. 89, 91.

местах и продолжать вести дело. «Всякие действия, — говорилось в инструкции,— вносящие изменения в имении, если они будут проведены без разрешения губернской земельной управы, будут считаться самочинным своевольством и повлекут привлечение к серьезной ответственности» [9].

Таким образом, тамбовские эсеры под видом учета хотели передать имения под охрану земельных комитетов и тем самым спасти помещичью собственность.

Тем не менее тамбовские помещики, а вслед за ними и другие, выступили против «Распоряжения № 3». Они считали, что лишь решительные военные меры могут остановить крестьянские восстания. Губернский предводитель дворянства в телеграмме, отправленной 15 сентября председателю Временного правительства, подчеркивал, что одно опубликование распоряжения «вызовет дальнейшее проявление насильственных и преступных действий крестьян против землевладельцев и послужит сигналом к общему окончательному разгрому их имений» [10]. Он просил срочно отменить означенное постановление и немедленно по телеграфу приостановить проведение его в жизнь. Одновременно помещики требовали привлечь весь состав губернского земельного комитета к уголовной ответственности и сохранить как можно дольше военное положение в губернии [11].

Эсеровские руководители губернии поспешили выступить с разъяснениями, которые могли бы успокоить помещиков. Губернский земельный комитет в письме, разосланном 23 сентября уездным комитетам, писал, что выражение «Распоряжения № 3» «взять имения под свое ведение» означает лишь «взять на учет». Комитет указывал, что «никакого передела земли до Учредительного собрания и возвращения с фронта солдат не может быть... и потому считает всякие земельные переделы незаконными и их не утверждает» [12]. С такими же разъяснениями в тот же день выступила местная эсеровская газета «Крестьянское дело». Тактика эсеров по отношению к крестьянскому движению более откровенно была раскрыта губернским комиссаром при объяснении министру внутренних дел причин издания «Распоряжения № 3». «В Козловском уезде, — писал он, — десятки усадеб были разгромлены и сожжены, толпы беспощадно уничтожали все, что встречалось на их пути... Рисовалась возможность, что этой же участи подвергнутся все имения всех уездов, всей губернии. Не было ни малейшего сомнения в том, что с беспорядками в таком масштабе не справятся те ничтожные по численности кавалерийские части, на которые можно было положиться, что они не перейдут на сторону погромщиков» [13].

Не надеясь в этих условиях одними военными мерами подавить начавшееся крестьянское восстание, эсеры и пошли на новый маневр.

Временное правительство, хотя и приостановило «Распоряжение № 3», но формально его не отменило. Объясняется это тем, что в Министерстве земледелия быстро уяснили подлинный смысл затеи с этим распоряжением.

9. Там же, стр. 93.
10. ЦГАОР СССР, ф. 3, оп. 1, д. 344, л. 6.
11. Е. А. Луцкий. Указ. соч., стр. 85.
12. Там же, стр. 86. 18 Там же, стр. 89.

По поводу приводимой ранее телеграммы губернского предводителя дворянства управляющим делами Главного земельного комитета и товарищем министра земледелия эсером Ракитниковым 20 сентября была составлена докладная записка на имя председателя Временного прави-/105/-тельства и верховного главнокомандующего. В ней обращалось внимание на то, что еще до принятия «Распоряжения № 3», Тамбовский губернский земельный комитет направил в Главный земельный комитет телеграмму, в которой предлагал «ввиду переживаемого момента... в срочном порядке провести закон о передаче земель сельскохозяйственного назначения в распоряжение земельных комитетов» для сохранения крупных частновладельческих хозяйств. «Изложенная телеграмма, — говорилось далее в записке, — доказывает, что вынесенное впоследствии в разгар аграрных беспорядков постановление губернского земельного комитета о передаче всех частновладельческих имений в распоряжение и под охрану земельных комитетов вызвано было единственно стремлением губернского комитета внести успокоение в крестьянскую массу, взять под свою защиту... частновладельческие имения и локализировать, затушить вспыхнувший пожар» [14].

Ракитников высказывал и свое отношение к действиям тамбовских эсеров. «По долгу совести, — писал он, — должен признать, что мера, принятая Тамбовским губернским земельным комитетом, правильна и является единственным выходом из создавшегося положения». Поэтому он предлагал не отменять постановление губернского земельного комитета (отмена «усилит раздражение и озлобление в крестьянской среде»), а использовать его как принятие частновладельческих имений под охрану земельных комитетов, «ни в коем случае не стесняя собственников в ведении хозяйства, и взять лишь под контроль комитета использование и распределение земель, не обрабатываемых владельцами и сдаваемых ими в аренду» [15].

Правящие круги вынуждены были задуматься над тамбовскими событиями еще и потому, что подобные явления имели место и в других губерниях. Нарастающая волна крестьянских выступлений заставляла местные органы власти искать выхода из создавшегося положения. Ввиду резкого обострения отношений между крестьянами и землевладельцами Киевский губернский земельный комитет 22 сентября принял решение просить Временное правительство немедленно издать закон о переходе всей земли в распоряжение земельных комитетов для передачи во временное пользование крестьянству по справедливым арендным ценам [16]. Такое же постановление принял 23 сентября Казанский губернский земельный комитет, не надеясь, впрочем, на положительное отношение к нему со стороны правительства. Не случайно поэтому председатель.комитета в своем докладе заявил: «Если на местах губернские земельные комитеты сами не будут действовать самостоятельно и.ждать распоряжений из Петрограда, чего они при настоящем положении дел не дождутся, то создастся такая анархия, которую трудно будет ликвидировать» [17].

О росте аграрного движения сообщал 13 октября в телеграмме Керенскому Нижегородский губернский земельный комитет, считая, что единственной мерой борьбы с беспорядками будет предоставление губернским организациям права издания постановления о передаче всех земель земельным комитетам. В противном случае, говорилось в телеграмме, «губернские организации вынуждены будут самостоятельно издать такое постановление» [18]. /106/

14. ЦГАОР СССР, ф. 3, оп. 1, д. 344, л. 1.
15. Там же, л. 2.
16. Там же, ф. 406, оп. 6, д. 19.
17. Tам же, ф. 930, оп. 1, д. 60, лл. 44—45.
18. Там же, д. 72, л. 6.

Именно так поступил Тульский губернский земельный комитет, приняв 13 октября обязательное постановление о передаче частновладельческих земель в ведение земельных комитетов [19]. В вводной части постановления загадочно говорилось о «различных темных силах», которые «озлобливают крестьянство зажигательными словами», о земельных беспорядках, о разгроме частновладельческих хозяйств в губернии. И вот «в целях прекращения беспорядков, в интересах водворения мира и спокойствия», губернский земельный комитет и вынес названное постановление, по которому все земли сельскохозяйственного назначения, в том числе и помещичьи, не обрабатываемые самими владельцами, поступали в ведение земельных комитетов для учета, наблюдения и целесообразного использования впредь до издания окончательного закона о земле Учредительным собранием. Комитет при этом учитывал, что большинство владельцев все равно не могло обработать всех земель из-за недостатка рабочих рук.

Земли, перешедшие в ведение земельных комитетов, составляли фонд «запаса» на весенний посев 1918 г., из которого удовлетворялись на условиях аренды в первую очередь потребности малоземельной, части крестьянства. Земли, снятые крестьянами в аренду до данного постановления, оставались за их владельцами, а земельные комитеты брали их только на учет. Сохранялись в неприкосновенности и переходили под охрану комитетов опытные поля, усадьбы-огороды, свеклосахарные плантации и т. п. Не разрешалась запашка земель под многолетними кормовыми травами. При определении количества земли, оставляемой владельцу, принималось во внимание содержание племенного и молочного скота, который комитеты брали под свою охрану. Под учет земельных комитетов переходил сельскохозяйственный инвентарь и рабочий скот. Арендная плата за землю и пользование инвентарем устанавливалась волостными земельными комитетами под контролем уездных комитетов.

Подлинный смысл и назначение постановления были те же, что и тамбовского «Распоряжения № 3». Но губернские власти опасались, что рассматриваемое постановление может еще более осложнить обстановку в губернии. 14 октября Тульский окружной суд приостановил исполнение постановления земельного комитета. Губернский комиссар направил 15 октября циркуляр уездным комиссарам, в котором отмечал, что резолюция Ефремовского Совета крестьянских депутатов, аналогичная постановлению губернского комитета, вызвала в уезде самочинные захваты земель и разгром имений. Поэтому в целях предупреждения таких же действий со стороны крестьян по всей губернии, когда до них дойдут сведения о постановлении губернского земельного комитета, он предлагал уездным комиссарам немедленно «принять меры к оповещению населения о приостановлении судом исполнения постановления губернского земельного комитета, а затем наблюсти, чтобы означенное постановление... в исполнение не приводилось» [20].

Опыт местных земельных комитетов эсеры использовали при подготовке общего законопроекта о земле. Товарищ министра земледелия Ракитников в упоминавшейся ранее записке убеждал Временное правительство в том, что «для спасения революции и предотвращения крестьянской анархии проведение временных аграрных законов, регулирующих арендные и иные сельскохозяйственные отношения, не терпит дальнейших отсрочек» [21].

19. Государственный архив Тульской области (ГАТО), ф. 2260, оп. 1, д. 106, лл. 27—68.
20. ГАТО, ф. 3271, оп. 4, д. 1, л. 121.
21. ЦГАОР СССР, ф. 3, оп. 1, д. 344, л. 2.

Эсеры широко пропагандировали «Распоряжение № 3», полный текст которого был перепечатан во всех главнейших мелкобуржуазных газетах. Центральный орган эсеров «Дело народа» опубликовал статью В. М. Чернова «Приказ № 3». Чернов призывал помещиков и буржуазию принять «немедленные героические меры», последовать тамбовскому примеру, чтобы остановить крестьянское движение.

И бывший министр земледелия Чернов и ближайший помощник нового министра С. Маслова Ракитников призывали повторить маневр тамбовских эсеров во всероссийском масштабе. Именно таково было назначение нового положения о земельных комитетах, подготовленного Главным земельным комитетом и земельного законопроекта эсера С. Маслова.

Как уже говорилось выше, Совет Главного земельного комитета при переработке проекта Вихляева взял за основу свой проект, составленный еще в июле и отклоненный Временным правительством. Этот проект в новой редакции обсуждался на заседании комитета 13 октября [22]. Прения развернулись в основном по статье 26, согласно которой все земли сельскохозяйственного назначения должны были поступить, впредь до разрешения земельного вопроса Учредительным собранием, в ведение земельных комитетов. Сторонник проекта эсер Н. Я. Быховский заявлял,, что отстаивать текст статьи 26 его заставляет не программа социалистов-революционеров, а то, что «передача земли в ведение земельных комитетов есть единственное средство против расхищения ее до Учредительного собрания. Ведь земля отдается земельным комитетам на хранение» [23]. Повторяя доводы Быховского в защиту названной статьи, Н. Н. Соколов добавлял: «Один факт передачи уже внесет успокоение в умы» [24].

Провозглашение передачи земли в ведение земельных комитетов позволило бы остановить стихийные захваты помещичьих земель крестьянами — таково было назначение статьи 26. По мнению большинства членов комитета, эта мера давала земельным комитетам возможность при сохранении частной собственности на землю более гибко регулировать земельные отношения. Практика показала, что, как заявил один из участников заседания, «там, где земельные комитеты не приняли мер, предусматриваемых настоящей статьей, крестьянские волнения перекатились через головы земельных комитетов и выродились в анархию» [25].

С другой стороны, рассматриваемая статья была направлена против тех комитетов, которые в своей деятельности зашли слишком далеко, «забирая и распоряжаясь землей по собственному усмотрению» [26].

Были и противники «расширения прав» земельных комитетов. Такк Гернгорсс предлагал исключить статью [26], обвиняя в аграрных беспорядках земельные комитеты, которые, по его словам, присвоили себе законодательные функции27. С некоторой оговоркой его поддержал Н. Е. Озерецковский. Наконец, были предложения отложить рассмотрение вопроса до обсуждения проекта С. Маслова.

22. ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. 1, д. 7, л. 32.
23. Там же, д. 70, л. 138.
24. Там же.
25. Там же, л. 141.
26. Там же, л. 140.
27. Там же.

Проект нового положения о земельных комитетах в. основном был одобрен. Он являлся как бы предысторией, «добавлением», по выражению председателя комитета, к обширному проекту «Правил об урегули-/109/-ровании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений» (проект Маслова).

Что же представлял собой земельный проект Маслова, который ЦК эсеров называл «крупным шагом к осуществлению аграрной программы партии» [28]. Он исходил из полукадетского плана реформы, который предлагался Главным земельным комитетом. Основным и главным в этой эсеровской затее было образование «временного арендного фонда» и регулирование арендных отношений. Согласно проекту в арендный фонд передавалась только часть помещичьих земель, не обрабатываемых самими владельцами. В него не могли быть зачислены сады, виноградники, плантации, посевы свекловицы и т. п. При зачислении земель в арендный фонд за владельцами сохранялось такое количество земли, которое необходимо «для удовлетворения потребностей самого владельца, его семьи, служащих и рабочих, а также для обеспечения содержания наличного скота». Значит, помещики- по-прежнему могли вести крупное хозяйство с применением наемной рабочей силы.

За полученную из арендного фонда землю крестьяне должны были вносить плату, которая, как и раньше, попадала в карман помещика. Арендная плата, гласил эсеровский проект, вносится в комитеты, которые за вычетом налогов и платежей с этих земель передают ее владельцу. «Земельные комитеты,— писал В. И. Ленин,— превращаются в сборщиков арендной платы для господ благородных землевладельцев!!» [29].

Большевики решительно разоблачили план эсеровской партии использовать земельные комитеты для защиты помещичьего землевладения. В статье «Новый обман крестьян партией эсеров» Ленин писал: «Этот законопроект господина С. Л. Маслова есть полная измена партии эсеров крестьянам, полный переход этой партии к привержничеству помещикам» [30].

Помещичий характер законопроекта Маслова еше более выясняется при рассмотрении материалов по его обсуждению.
«Правила об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений» рассматривались на расширенном заседании Совета Главного земельного комитета 16 октября. Из 11 разделов проекта были обсуждены семь: I — общие положения, II — об учете земель, III — контроль над изменением землевладения, IV — об охране имений от обесценения, V — о контроле над сельскохозяйственным производством, VI — об образовании временного арендного фонда, VII — о распределении арендного земельного фонда [31].

Разногласия выяснились уже при обсуждении первой статьи, которая гласила: «Все земли сельскохозяйственного пользования поступают, впредь до разрешения земельного вопроса Учредительным собранием, в ведение земельных комитетов...» [32]. Она была повторением 26 статьи проекта Главного земельного комитета. На этот раз не было предложений вообще снять статью. Однако противники ее хотели добиться этого путем внесения различных поправок. Некоторые члены комитета и представитель Министерства финансов предлагали передавать земли не «в ведение», а «на учет» земельных комитетов. Необходимость принятия данной поправки они доказывали тем, что понятие «в ведение» на ме-/109/-

28. Проект был частично опубликован в газете «Дело народа» 18 и 19 октября 1917 г.
29. В. И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 432.
30. Там же, стр. 428.
31. Разделы III—V толковали и развивали законы об охране посевов, о земельных комитетах, об ограничении земельных сделок.
32. ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. 1, д. 7, л. 2.

стах толкуется очень широко и может быть чревато большими последствиями [33].

На первый взгляд может показаться, что речь шла о редакционных разногласиях. В действительности дело обстояло далеко не так. Это понимали и сами участники заседания. Один из них — П. М. Кочетков, не соглашаясь с предложенной «поправкой», прямо заявлял, что учет «не даст им (земельным комитетам. — В. К.) никаких прав распоряжаться землей, учитывать землю можно сколько угодно и без этого. Отвергать статью, значит отвергнуть весь законопроект» [34]. Однако следует иметь в виду, что Кочетков и другие, отстаивавшие первоначальную редакцию* статьи, не допускали и мысли о ликвидации частной собственности и видели в передаче земли в ведение комитетов лишь «средство, предохраняющее от аграрных беспорядков», т. е. захвата помещичьих земель.

Та же линия сохранения обанкротившейся аграрной политики проводилась при обсуждении и других статей «Правил». Раздел IV проекта: предусматривал следующие меры по охране имений от обесценения: если действия владельца могли привести к обесценению имения, то уездные и волостные комитеты имели право приостанавливать такие действия, а при систематических злоупотреблениях владельца могли принимать постановления об изъятии хозяйств. После утверждения постановления об изъятии имение передавалось в распоряжение комитета и зачислялось в арендный фонд.

Совет принял внесенную представителем Министерства внутренних дел «поправку»: изъятые имения передаются во временное управление (а не распоряжение) уездных комитетов (волостные, как наиболее демократические, отстранялись от этого дела). Исходя из этого, Совет снял пункт о зачислении изъятых имений в арендный фонд [35]. Как видим, и в данном случае частная собственность оставалась незыблемой. Изъятые имения всего лишь поступали во временное управление земельных комитетов, а точнее под их охрану.

Разделы VI—VII — об образовании и распределении временного арендного земельного фонда — обсуждались одновременно. Они были наиболее важными и вызвали бурные прения.

Присутствовавшие при обсуждении проекта кадет Черненков и Станкевич выступали против создания земельного фонда — против какой-либо передачи земли земельным комитетам. Первый из них, явно преувеличивая значение законопроекта Маслова, утверждал, что в рассматриваемых разделах предлагается все частновладельческие земли в раздробленном виде передать в хозяйственное распоряжение комитетов, а через, них крестьянам, т. е. законопроект, якобы, фактически осуществлял реформу. А проведение реформы, заявлял Черненков, дело Учредительного собрания, а не «небольшой группы людей мало культурных, а иногда и мало заслуживающих доверия». Пока же, до Учредительного собрания, предлагал этот защитник помещиков, «следует указать границы деятельности земельных комитетов», функции которых сводятся к регулированию земельных отношений, без изменения «существующих форм землевладения» [36]. Он считал, что самое большее, что можно было позволить земельным комитетам — это регулирование арендных цен, а не распределение арендного земельного фонда.

Другие члены Главного земельного комитета и центральных ведомств рассматривали откровенно пропомещичью политику как опасную. Они /110/

33. ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. I, д. 70, л. 149.
34. Там же.
35. Там же, д. 7, л. 21, д. 70, лл. 155-157.
36. Там же, д. 70, лл. 158, 160.

руководствовались принципом «наименьшего зла» и готовы были пойти на некоторые временные уступки крестьянам. Представитель этой группы Н. Я. Быховский разделял опасения Черненкова, как бы регулирование земельных отношений, хотя и временное, не повредило будущей реформе. «Но нельзя же, — говорил он, — совершенно отрицать необходимость передачи земли земельным комитетам, ведь это повлечет за собой дальнейшие захваты крестьянами земли и сделает невозможной самую реформу». Более откровенно и ясно не скажешь. Осуществление проекта Маслова могло, по расчетам эсеров, остановить дальнейшие захваты земли, так как земельные комитеты, по выражению Быховского, «будут сберегательной кассой в отношении сохранения земли» [37].

Наконец, третья группа занимала как бы срединную позицию между двумя первыми, но больше тяготела к мнению Черненкова. Выступавшие вслед за Быховским товарищ министра внутренних дел Леонтьев и И. М. Тютрюмов, не отвергая идеи создания арендного фонда, предлагали передавать в этот фонд те частновладельческие земли (наряду с казенными и удельными), которые «не эксплуатируются самими владельцами земли, спорные и еще добровольные». Земли, уже сданные помещиками в аренду, не должны были включаться в арендный фонд. При этом под включением земель в арендный фонд имелась в виду передача их в управление земельных комитетов, а не распределение между крестьянами [38].

Вызвал разногласия и вопрос о порядке внесения арендной платы. Одни предлагали вносить деньги помещикам, другие — земельным комитетам. Но и в этом случае споры шли из-за меры уступок, из-за того, как. старое землевладение приспособить к новым условиям. Тот же Быхов-ский откровенно заявлял, что «правило это (внесение арендной платы земельным комитетам. — В. К.) введено во избежание обострения отношений между арендаторами и землевладельцами; это есть зло, но лучше мириться с меньшим злом». «Плата должна вноситься в комитеты, — поддерживал его Кочетков,— так как иначе они никуда не будет вноситься» [39]. Расчет был прост: земельные комитеты, как государственные учреждения, могли стать «сберегательной кассой» в отношении сохранения не только частновладельческих земель, но и арендных платежей.

Как видим, даже этот явно помещичий законопроект встретил сопротивление со стороны защитников частного землевладения, в том числе и со стороны самих эсеров. Совет Главного земельного комитета признал, что разделы VI—VII проекта требуют коренной переработки и что-«мысль, положенная в их основание, о немедленном приступе к осуществлению, хотя и частично, земельной реформы настолько с государственной точки зрения ответственна, что требует всестороннего освещения» и обсуждения не только во Временном правительстве, но и во Временном совете республики [40].

Разговоры об ответственности прикрывали тот факт, что проект Маслова, хотя он и был новым обманом крестьян, являлся признанием несостоятельности земельной политики Временного правительства. По поводу обсуждения правил регулирования земельных отношений А. Станкевич писал, что он выступал против VI—VII разделов, так как они противоречат декларации Временного правительства от 25 сентября и пред-/111/-

37. Там же, л. 159.
38. Там же, д. 7, л. 22; д. 70, л. 160.
39. Там же, д. 70, лл. 159, 160.
40. Там же, д. 7, л. 40.

восхищают прерогативу Учредительного собрания [41]. В указанной декларации правительство только обещало издать «особый закон», который позволил бы земельным комитетам заняться упорядочением поземельных отношений, «но без нарушения существующих форм землевладений». Станкевич, как и многие другие, считал, что проект министра земледелия нарушал существовавшие формы землевладения, т. е. помещичьего землевладения.

Во Временном правительстве законопроект Маслова впервые рассматривался 17 октября. Правительство сочло необходимым в срочном порядке проект доработать (разумеется, с учетом прежде всего замечаний противников проекта) и представить его на очередное заседание правительства 20 октября [42]. Комиссия во главе с министром земледелия еще больше урезала проект. При повторном обсуждении проекта 24 октября Временное правительство так и не успело рассмотреть весь текст закона [43].

Законопроект эсеровского министра земледелия и его обсуждение в Главном земельном комитете и Временном правительстве со всей очевидностью убеждали, что партия эсеров, войдя в соглашение с буржуазией и помещиками, предала крестьян, отказалась от. своей аграрной программы и сползла на кадетский план «справедливой оценки» и сохранения помещичьей собственности на землю. Эсеровский земельный проект был предназначен «для спасения помещиков, для "успокоения" начавшегося крестьянского восстания путем ничтожных уступок, сохраняющих главное за помещиками» [44].

41 ЦГАОР СССР, ф. 930, оп. 1, д. 7, л. 40.
42. Там же, ф. 6, оп. 1, д. 092, л. 22.
43. Б. А. Луцкий. Указ. соч., стр. 99.
44. В. И. Ленин. ПСС, т. 84, стр. 433.

История СССР. №1. 1969. С. 102-112.