Лаверычев В.Я. Объективные предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции // История СССР. №3. 1977. С. 64-83.

   (0 отзывов)

Военкомуезд

В.Я. ЛАВЕРЫЧЕВ
ОБЪЕКТИВНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ


Определение и обоснование закономерностей Великой Октябрьской социалистической революции относится к числу первостепенных научных проблем. Изучение социально-экономических предпосылок Великого Октября и поныне сохраняет политическое значение, ибо современная мировая буржуазия продолжает использовать антинаучную трактовку этого вопроса реакционными буржуазными теоретиками и советологами в интересах идеологической борьбы против Советского Союза и мировой социалистической системы. Зарубежной буржуазной исторической науке присуща тенденции уменьшать притягательную силу идей Великого Октября, принижать роль героического подвига российского пролетариата, свершившего впервые в истории человечества социалистическую революцию. Тенденция эта проявляется как в отрицания закономерностей социалистической революции в нашей стране, в стремлении доказать ее «случайность», так и в заявлениях о невозможности распространения ее опыта на более развитые (по сравнению с дореволюционной Россией) капиталистические страны [1].

В советской историографии проблема исторической закономерности и социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции в целом разработана достаточно аргументированно. Поэтому в настоящей статье автор считает необходимым осветить некоторые менее исследованные вопросы, связанные с вызреванием материальных предпосылок социалистической революции в России.

Л. И. Брежнев, характеризуя заслуги В. И. Ленина в деле разработки революционной теории марксизма, указывает и на значение глубокого научного обоснования им того обстоятельства, что царская Россия развивалась «по тем же законам, как и любая другая капиталистическая страна» [2]. В начале XX в. Россия являлась одним из крупнейших империалистических государств мира. В. Й. Ленин относил ее наряду с Англией, Германией, Соединенными Штатами, Францией. Японией к великим державам [3]. В «Тетрадях по империализму» содержится дифференцированная характеристика великих капиталистических держав. В. И. Ленин в этой шестерке выделяет «три главные (вполне самостоятельные) страны» — и три «второстепенные (первоклассные, но не вполне самостоятельные)» Францию, Японию и Россию [4]. Это не означает, что В. И. Ленин не видел различий между Россией и Францией, а тем более между Россией и главными империалистическими хищниками. Он характеризовал ее как «страну, наиболее отставшую в экономическом отношении... в которой новейше-капиталистический империализм опле-/64/

1. См. Ю.И. Игрицкий. Мифы буржуазной историографии и реальность истории. М., 1971, стр. 76-125.
2. Л.И. Брежнев. Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 2. М., 1970, стр. 553.
3. В.И. Ленин. ПСС. т. 27, стр. 377. 4. Там же, т. 28, стр. 178.


-тен, так сказать, особенно густой сетью отношений докапиталистических» [5].

Факт наличия в России пережитков феодально-крепостнических отношений в экономике и политическом строе бесспорен. Именно они были той почвой, на которой в России в период империализма назревала революция против самодержавия и остатков крепостничества [6]. Пережитки крепостнических отношений тормозили экономического развития страны, препятствовали развитию промышленности, сельского хозяйства и торговли. Перед первой мировой войной более 76% трудоспособного населения России было занято в сельском хозяйстве и лишь 10% — в промышленности. Доля промышленного производства составляла 42,1% совокупной продукции сельского хозяйства и крупной промышленности. Степень экономической отсталости России по сравнению с передовыми капиталистическими странами наглядно выявляется при сопоставлении производства важнейших видов продукции на душу населения. В 1913 г. в России на душу населения производилось стали в 11 раз меньше, чем в США, в 8 раз меньше по сравнению с Германией, в 6 раз — с Англией, в 4 раза — с Францией. Добыча угля отставала еще больше: от США — в 26 раз, от Англии — в 31 раз, Германия — в 16 раз, Франции — в 5 раз [7].

Тем не менее царская Россия все же обладала значительным по тому времени промышленным потенциалом. Она занимала шестое место в мировом производстве каменного угля, пятое — по выплавке чугуна и стали, четвертое — по выпуску машин [8]. В стране существовали не только крупные и крупнейшие, но и гигантские по масштабам времени начала XX в. предприятия, насчитывавшие десятки тысяч рабочих (Путилов-ский, Брянский, Коломенский, Сормовский заводы, текстильные предприятия Морозовых в Богородске, Орехово-Зуеве, Твери и др.). По мере неуклонного развития промышленности, торговли и транспорта увеличивалась численность рабочего класса. В. И. Ленин в 1913 г. отмечал: «пролетариев у нас, вероятно, около 20 миллионов» [9]. Однако эта цифра приблизительна. Если же взять те категории рабочих, которые В. И. Ленин учитывал применительно к концу XIX века, то общая численность их перед первой мировой войной составляла (по данным официальной статистики) 15 млн. человек. За два неполных десятилетия российский рабочий класс количественно вырос в 1,5 раза. Особенно следует подчеркнуть более интенсивный количественный рост рабочих крупной фабрично-заводской и горной промышленности, а также железнодорожного транспорта. Если в конце XIX в. чисто пролетарское ядро рабочего класса составляло 1,5 млн. человек, то в 1913 г. оно уже достигло 4,2 млн., соответственно составляя 15% и 23,4% численности всего рабочего класса [10].

Преобладающая масса этого наиболее организованного отряда рабочего класса порвала с землей и освободилась от пут крестьянского мировоззрения. После первой русской революции наблюдался процесс ослабления связей с деревней у строительных и портовых рабочих, а также у чернорабочих. Однако значительные слои пролетариата (сельскохозяйственные рабочие, рабочие, занятые в лесном хозяйстве, надом-/65/

5. В.И.Ленин. ПСС, т. 27, стр. 378.
6. «История Коммунистической партии Советского Союза», т. 1. M., 1964, стр. XIII.
7. См. И. Маевский. Экономика русской промышленности в условиях первой мировой войны. М., 1957, стр. 129.
8. См. И. Маевский. Указ. соч., стр. 8.
9. В. И. Ленин. ПСС, т. 24, стр. 34.
10. См. А.Г. Рашин. Формирование рабочего класса России. Историко-экономические очерки. М., 1958, стр. 170.


ной работой на капиталистов и пр.) сохраняли тесные связи с деревней. Они не избавились от крестьянских предрассудков и понятий и находились в повседневном общении с полупролетарской и бедняцкой частью сельского населения, особенно страдавшей не только от капиталистической эксплуатации, но и от пережитков крепостнических отношений в России.

Рабочий класс и крестьянство России, составлявшие преобладающую часть населения, подвергались двойной эксплуатации капиталистов и помещиков, что предопределяло нищенский уровень их жизни. Как известно, российский рабочий в 1910 г. в среднем зарабатывал вчетверо меньше американского рабочего (причем вдвое меньше по сравнению с заработком рабочих США в 1860 г.).

Политическое бесправие, произвол царской администрации, помещиков и капиталистов еще более ухудшали невыносимо тяжелое положение трудящихся масс. Для рабочих и крестьян других национальностей гнет усугублялся великодержавной политикой царизма, превратившего Россию в тюрьму народов. «К концу прошлого и началу XX века все наиболее существенные противоречия тогдашнего мира — между трудом и капиталом, крестьянством и помещиками-крепостниками, между развитым капиталистическим городом и отсталой полуфеодальной деревней, между жестокой политикой национального гнета, проводимой царским самодержавием, и возмущением угнетенных наций — достигли в России исключительной остроты. Интересы царизма тесно переплетались с интересами мирового империализма. В результате Россия превратилась в узловой пункт противоречий мирового империализма и стала наиболее слабым его звеном» [11].

Политическое бесправие и непомерная эксплуатация трудящихся масс порождали условия для восстания против власти капитала, однако это не могло еще обеспечить победы социализма. «Никакое восстание, — писал В. И. Ленин, — не создаст социализма, если он не созрел экономически». Далее он определил государственно-монополистический капитализм как «полнейшую материальную подготовку социализма», как его «преддверие», как такую ступеньку исторической лестницы, между которой и ступенькой, называемой социализмом, «никаких промежуточных ступеней нет» При этом он подчеркивал, что историческая перспектива от государственно-монополистического капитализма ведет к социализму. Этот качественный скачок возможен лишь при завоевании пролетариатом государственной власти.

Государственно-монополистический капитализм выступает как бы конечным продуктом развития капитализма на высшей и последней стадии, когда он стал загнивающим и умирающим. Ближайший шаг вперед от государственно-монополистического капитализма — социализм. При государственно-монополистическом капитализме достигается наибольшее, возможное при капитализме, обобществление производства. В связи с этим до крайних пределов обостряются противоречия между общественным характером производства и частной собственностью на средства производства. Плоды труда миллионов людей присваиваются горсткой магнатов финансового капитала, при помощи государства обеспечивших получение максимально высокой сверхприбыли.

Отсюда первостепенное значение для выявления закономерностей Великой Октябрьской социалистической революции имеет изучение особенностей государственно-монополистического капитализма в дореволю-/66/

11. М.А. Суслов. Второй съезд РСДРП и его всемирно-историческое значение, М., 1973, стр. 5.
12. В.И. Ленин. ПСС, т. 84, стр. 193.


ционный России. Без рассмотрении этой проблемы не представляется возможным ответить на вопрос о том, в какой степени в народном хозяйстве страны созрели элементы, послужившие известным исходным пунктом при строительстве основ социалистической экономики.

Известно, что Апрельские тезисы В. И. Ленина ориентировали партию большевиков и российский пролетариат на социалистическую революцию. Против этого курса единым фронтом боролись как лидеры буржуазии, так и эсеро-меньшевистские руководители. Они в один голос твердили о пагубности «социалистического эксперимента» в России, утверждая, что стране еще предстоит длительный путь капиталистической эволюции. Разница заключалась лишь в том, что свои контрреволюционные теории лидеры мелкобуржуазных партий усердно прикрывали цветистой квази-марксистской фразеологией [12]. Примечательно, что даже представители «деловых» кругов вынуждены были прибегать к авторитету основоположников марксизма. Сразу же после Февральской буржуазно-демократической революции в речи на I Всероссийском торгово-промышленном съезде в Москве крупный фабрикант и банкир П. П. Рябушинский пытался доказать, ссылаясь на Ф. Энгельса, невозможность построения социализма в России, которая, по его мнению, должна была еще «пройти через путь развития частной инициативы» [13]. Вслед за выступлением Рябушинского в газете «Утро России» — официозе московских торгово-промышленных кругов — появляется серия статей, доказывавших неизбежность развития России по капиталистическому пути. Буржуазные профессора и публицисты (Алексеев, Бердяев, Сиринов и др.), выполняя прямой заказ капиталистов, в специальных брошюрах стремились убедить народ в преждевременности социалистической революции в стране. Крупнейшие буржуазные экономисты (Туган-Барановский, Бернацкий, Загорский и др.) на страницах ведущих буржуазных газет навязчиво доказывали, что время социализма в России еще не пришло [15]. Подобные утверждения преследовали политическую цель, отвечавшую классовым интересам буржуазии. Наиболее определенно ее выразил тот же Рябушинский на II Всероссийском торгово-промышленном съезде в Москве 3-5 августа 1917 г., заявив, что «буржуазный строй, который существует в настоящее время, еще неизбежен, а раз неизбежен, то из этого нужно сделать вполне логический вывод. Те лица, которые управляют государством, должны буржуазно мыслить и буржуазно действовать» [16].

Естественно, что в период подготовки Великой Октябрьской социалистической революции, определяя перспективы борьбы рабочего класса, В. И. Ленин раскрыл недобросовестность идеологов буржуазии и лидеров мелкобуржуазных партий, обвинявших большевиков в том, что они, якобы, намереваются «перемахнуть» прямо к социализму, минуя государственный капитализм. «Возьмите сахарный синдикат или казенные железные дороги в России или нефтяных королей и т. п., — возражал В. И. Ленин, — Что это такое, как не государственный капитализм? Можно ли «перемахивать» через то, что уже существует?» [17]

Во всех крупнейших империалистических странах война ускорила перерастание монополистического капитализма в государственно-моно-/67/

13. Гос. архив Костромской обл., ф. 171, оп. 2, д. 176, лл. 17—18.
2. «Всероссийский союз торговли и промышленности. Первый Всероссийский торгово-промышленный съезд в Москве 19-22 марта 1917». М., 1918, стр. 7-13.
15. См. «Биржевые ведомости», 20 апреля 1917 г.; «Русское слово», 3 мая 1917 г.; «День», 4 мая 1917 г.
16. «Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции». М., 1957. ч. 1, стр. 200.
17. В.И. Ленин. ПСС, т. 32, стр 293.


полистический капитализм. В.И. Ленин указывал на то, что «в России тоже капитализм стал монополистическим», что об этом свидетельствуют «Продуголь», «Продамет», сахарный синдикат, что «сахарный синдикат показывает нам воочию перерастание монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм» [18]. Поэтому, по словам В.И. Ленина, в России XX в. идти вперед «нельзя, не идя к социализму, не делая шагов к нему». Следовательно, общий вывод о том, что война, «необычайно ускорив превращение монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм, тем самым необычайно приблизила человечество к социализму», относится и к России [19].

Процесс создания, укрепления и развития государственно-монополистических органов протекал достаточно интенсивно и в царской России, хотя специфика политического строя порождала здесь своеобразные формы взаимодействия н сращивания аппарата монополий с теми или иными звеньями государственного аппарата.

Необходимость организации бесперебойного снабжения армии и населения в условиях нараставших затруднений с получением сырья, топлива и полуфабрикатов, заставила буржуазию и царское правительство приступить к государственному регулированию ведущих отраслей экономики страны.

Первоначально оно сводилось к традиционным бюрократическим мерам административно-ведомственной регламентации и опеки. Особенно рельефно это выразилось весной 1915 г. в первых попытках государственного подхода к решению проблем регулирования важнейших отраслей народного хозяйства страны. Продовольственный вопрос оказался при этом в ведении министра торговли и промышленности (Главный продовольственный комитет), топливную проблему возложили на министра путей сообщения, а дело мобилизации промышленности для военных нужд (артиллерийское снабжение, вещевое довольствие и пр.) по существу оказалось в руках военного министра.

Самодержавие не спешило допускать монополистическую буржуазию к активному решению узловых вопросов организации народного хозяйства. Правящие верхи опасались повышения ее роли в экономической жизни, а также укрепления политических позиций крупного капитала. В самом начале войны в правительственных кругах с подозрением относились, например, к предложению ведущих российских банков возглавить торговые организации «по снабжению страны и армии продуктами первой необходимости» [20]. Однако в капиталистической стране в эпоху империализма важнейшие нити хозяйственной жизни находились в руках финансового капитала и монополий. Без империалистической буржуазии и ее монополистических объединений, являвшихся настоящими хозяевами экономической жизни, никакое действительное регулирование в капиталистическом обществе невозможно. Это положение подтвердила история возникновения и деятельности особых совещаний, созданных летом 1915 г.

Непрерывные поражения на фронтах и нараставшая дезорганизация народного хозяйства вынудили царское правительство к новым шагам по пути регулирования экономики. В известной степени этот сдвиг определялся давлением буржуазно-оппозиционных кругов, все настойчивее предлагавших свои планы мобилизации экономики страны. /68/

18. В.И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 191.
19. В.И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 192-193.
20. ЦГИА СССР. ф. 457, оп. 1, д. 254, лл. 4-5.


В мае 1916 г. московские капиталисты открыли кампанию за мобилизацию промышленности и торговли и выдвинули свой проект организации военной экономики через Комитет Государственной обороны я военно-промышленные комитеты (ВПК). В редакционной статье газеты «Утро России», в частности, заявлялось: «Надо не медля им одной минуты мобилизовать промышленность и приспособить все фабрики и заводы только к нуждам войны. Требования рынка и частного обихода должны быть поставлены на задний план и каждое предприятие, которое нужно для войны, должно быть усилено стайками и машинами с тех фабрик, где нет работы для обороны. Все рабочие должны быть мобилизованы, переведены на военное положение и прикомандированы на те предприятия, где они нужны, так как в такое время работа у станка или при машине так же нужна и ответственна, как часовой на передовых позициях» [21].

Тем временем в Государственной думе оживленно обсуждался правительственный проект создания при военном министре Особого совещания по усилению снабжения Действующей армии, в состав которого предполагалось ввести представителей ведомств. Думы и предпринимательских организаций [22].

Выдвигая проект создания Комитета государственной обороны, московские капиталисты не отвергали бесповоротно и проекты, обсуждавшиеся в Думе. Они лишь добивались, чтобы военное министерство опиралось на буржуазные и предпринимательские организации и не чинило им препятствий в работе. Поэтому делегаты, избранные на I съезд ВПК, на частном совещании при Московском областном ВПК постановили «поддерживать на съезде кадетский законопроект (создания Министерства снабжения.— В. Л.) в убеждении, что этот законопроект получит большинство голосов в Государственной думе, где он будет поддержан и голосами октябристов для проведения на пост главноуправляющего новым ведомством их лидера А. И. Гучкова», которого московские капиталисты прочили и на должность председателя Центрального ВПК [22]. Эта кандидатура устраивала и финансовые крути Петрограда.

25 июня 1915 г., еще до утверждения правительством положения о ВПК, состоялось торжественное открытие Московского областного ВПК, председателем которого был избран П.П. Рябушинский. Определяя принципы регулирования экономики, приемлемые для капиталистов, он в своем выступлении на заседании заявил: «Комитет должен быть распорядителем, регулятором производства, а не действовать по инспирациям свыше». С. Н. Третьяков в дополнение к этой мысли отмечал, что за образец взаимоотношений представителей и ведомств следует взять деятельность Главного интендантского управления. «Здесь указывали, — говорил он, — что та организация дела, какая практикуется интендантством, действительнее, чем у военного министра. Вот к чему ведут предложения общественных сил. Необходимо идти тем путем, каким идет интендантство».

Каков же был образец, который удовлетворял капиталистов?

Некоторые функции по государственному регулированию текстильной промышленности (распределение реквизированного сырья, валюты для закупки сырья за границей, распределение военных заказов, установление продажных цен и пр.) с самого начала войны выполнялись монополистическими союзами, прикрытыми оболочкой предпринимательских организаций капиталистов, например, Всероссийским обществом /69/

21. «Утро России», 23 мая 1915 г.
22. См. М.В. Родзянко. Крушение империи. Л., 1927, стр. 114-118. 23. ЦГАОР СССР, ф. ДП—IV, 1915, д. 42, ч. 9, л. 50.


льнопромышленннков и Обществом суконных фабрикантов [24]. Общество фабрикантов хлопчатобумажной промышленности для решения тех же задач создало при Московском биржевом обществе своеобразный буферный орган —- Особую интендантскую комиссию, составленную исключительно из фабрикантов [25].

После организации военно-промышленных комитетов, целью которых было обеспечение мобилизации всей промышленности, в государственном регулировании текстильной промышленности происходит внешне довольно значительная перестройка. На деле все принципиальные вопросы по-прежнему решались в монополистических союзах. Большая же часть конкретных практических мероприятий проводилась через отделы Московского областного ВПК (хлопчатобумажный, льняной и шерстяной), состоявших из крупных фабрикантов, занимавших руководящее положение в монополистических союзах [26].

Капиталисты текстильной промышленности фактически оказались полными хозяевами в деле государственного регулирования «своих» отраслей производства. Более того, как свидетельствуют выступления Ря-бушннекого и Третьякова, они предлагали расширить и совершенствовать подобную практику, возведя ее в ранг государственной политики. Летние события 1915 г. (утверждение Положения о ВПК, отставка ряда министров, переговоры представителей правительства с «Прогрессивным» блоком и пр.) создавали иллюзию об осуществимости этих планов. Поэтому даже монополисты металлургической промышленности поспешили создать при Центральном ВПК металлургический отдел, включающий «бюро по распределению металлов», во главе которого встали руководители «Продамета».

Однако правительство не пошло на такие уступки. Надежды промышленных кругов на создание Комитета государственной обороны или Министерства снабжения оказались беспочвенными. Не были реализованы планы включения ВПК в систему высшего государственного регулирования народного хозяйства. В соответствии с указом от 17 августа 1915 г. были организованы четыре громоздких и беспомощных особых совещания (по обороне, продовольствию, топливу и перевозкам). Они могли обсуждать широкий круг вопросов. Но окончательное их решение оставалось в руках высших министерских чиновников. Вся полнота исполнительной власти по-прежнему сосредотачивалась у министров, бывших одновременно председателями особых совещаний. В первое время капиталисты и лидеры буржуазно-помещичьих партий довольно охотно участвовали в работе совещаний, сохраняя еще иллюзии относительно их прав и возможностей. В качестве представителей Думы и буржуазных организаций (ВПК, Земгор и др.) к работе особых совещаний, их комиссии и местных подразделений привлекались Н. С. Ав-даков, А. И. Гучков, В. В. Жуковский, А. И. Коновалов и другие руководители предпринимательских организаций и монополистических союзов. Однако весьма скоро их надежды рассеялись. Чиновники перегружали заседания совещаний, в обсуждении которых участвовали представители буржуазной общественности, массой второстепенных текущих /70/

24. ЦГИА СССР, ф. 23, от. 15, д, 194, л. 1.
25. «Деятельность Московского областного военно-промышленного комитета и его отделов на 31 января 1916 года». М., 1916, стр. 182—183; ЦГАМ, ф. 143, on. 1, д. 752, лл. 5-7, 10З.
26. «Известия Московского военно-промышленного комитета», 1915, № 1, стр. 21; «Общество фабрикантов хлопчатобумажной промышленности. Отчет о деятельности общества с 30 октября 1913 г. но 1 января 1915 г.» М., 1915, стр. 5, 23-24; «Отчет о деятельности совета Общества фабрикантов суконной промышленности за 1913 г.» М., 1914, стр. 3.


вопросов. Тем самым представители буржуазии фактически разделяли ответственность за весь курс правительственной политики. И их критика этого курса, когда она проявлялась на заседаниях и получала отзвуки в прессе, в значительной степени теряла свою остроту. Сама по себе практика привлечения представителей буржуазии в совещательные органы неизбежно влекла ограничение самодеятельности и прав буржуазных организаций. Если даже мелкие текущие вопросы подвергались детальному рассмотрению особыми совещаниями и их комиссиями, то отпадала надобность обсуждения их в ВПК, Земгоре и пр., или же значение такого обсуждения обесценивалось. В марте 1916 г. член Особого совещания по обороне видный кадет Н. В. Некрасов заявлял: «Когда учреждался этот орган, то предполагалось, что он будет органом контроля за деятельностью ведомств. Настоящая картина получается совершенно иная. Опираясь на авторитетность членов законодательных палат и базируясь на этой фирме, ведомства стремятся осуществить обратное— прибрать, что называется, под свой контроль общественные учреждения» [27].

Деятельность четырех особых совещаний и их подразделений была пронизана казенным бюрократизмом, со свойственным ему стремлением решать вопросы лишь на бумаге, а не на деле. Вместе с тем создание этих регулирующих центров имело и известный положительный результат. Прежде всего, в рамках особых совещаний складывался и развивался общегосударственный учетно-регистрационный аппарат. В Особом совещании по обороне, в частности, он формировался в различных комитетах и комиссиях, которыми оброс этот орган, и в его местных подразделениях (районных заводских совещаниях) [28]. Уполномоченные Особого совещания по обороне на местах, возглавлявшие районные заводские совещания, были тесно связаны с монополистами тех или иных отраслей производства и внимательно относились к их пожеланиям. Весьма большое усердие они проявили и в деле борьбы со стачками рабочих. Их «посредничество», сопровождавшееся, как правило, репрессиями на основе законов военного времени (призыв бастующих в армию, отправка их на фронт и пр.), прежде всего соответствовало интересам владельцев предприятий, входивших в монополистические союзы [29].

По поводу районных заводских совещаний следует заметить, что они призваны были выполнять на местах роль своеобразного противовеса системе ВПК. Будущий министр Временного правительства С. А. Смирнов говорил, например, о деятельности этих органов следующее: «Старое правительство создало заводские совещания в противовес общественным организациям и главным образом военно-промышленным комитетам». Эта сторона их деятельности вызвала серьезную критику на II съезде ВПК. Резко осуждался и бюрократический характер деятельности совещаний [30]. Аналогичные взаимоотношения между государственным органом и предпринимательскими союзами наблюдались и в Особом совещании по продовольствию, также обраставшем различными комиссиями, комитетами и бюро («Центросахар», Центральное бюро по мукомолью, соляные комитеты и пр.) [31].

Более эффективным государственное регулирование было в тех отраслях промышленности, где оно непосредственно опиралось на аппарат /71/

27. ЦГВИА, ф. 12642, оп. 1, д. 355, л. 258. 28. ЦГАМ, ф. 46, оп. 18, д. 11, лл. 9-10, 33.
29. ЦГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 96, л. 215; оп. 9, д. 18, лл. 7, 13, 183-184.
30. Гос. архив Горьковской обл., ф. 431, оп. 296, д. 337, л. 11.
31. ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 186, лл. 1-28; д. 105, лл. 54-65; «Продовольствие и снабжение», № 4, 1 сентября 1917 г., стр. 23.


крупных синдикатов, хотя и здесь элементы традиционного казенно-бюрократического подхода накладывали свой отпечаток.
Монополисты металлургической промышленности еще летом 1915 г. пытались сосредоточить в своих руках распределение казенных заказов. Синдикат «Продамета» 22 июня направил в различные ведомства соответствующую записку. После создания Центрального ВПК они пытались осуществить эту идею с его помощью. Однако к концу 1915 г. стало ясно, что военно-промышленные комитеты не получат соответствующих прав [32]. Учитывая это, заправилы «Продамета» пришли к выводу, что ВПК не смогут оказать какой-либо серьезной поддержки металлургическому производству. Деятельность бюро по распределению заказов была явно неудачной вследствие игнорирования его как капиталистами, так и ведомствами-заказчиками. Возникала потребность регулирования металлургической промышленности на иных основаниях. Центральный ВПК разработал проект Комитета по делал металлургической промышленности при Особом совещании но обороне. 17 декабря он был утвержден бюро по распределению металлов Центрального ВПК [33]. Руководители синдиката заняли ключевые позиции в комитете. Монополисты этим не удовлетворились. Весной-летом 1916 г. они настойчиво добивались включения аппарата «Продамета» в Металлургический комитет. В известной степени их поддерживали даже представители буржуазных общественных организации, считавшие, что синдикат оказывает большую услугу государству, но опасавшиеся вредных последствий укрепления позиций монополистов в комитете. Один из лидеров Земгора откровенно заявил, что «нельзя закрывать глаза на обратную сторону взаимоотношений между "Продаметом" и Металлургическим комитетом. Последний может оказаться в положении человека, который кричит, что поймал медведя, в то время как медведь держит его в своих лапах. Напор промышленников силен и очень настойчив» [34].

В дальнейшем роль монополистов в комитете значительно увеличилась. Статистический отдел, т. е. учетно-регистрационный аппарат «Продамета» был включен в Комитет по делам металлургической промышленности. Затем комитет включил соответствующие подразделения и других металлургических синдикатов («Кровли», синдиката меднопрокатных заводов). Распределение металла между ведомствами фактически осуществлялось синдикатами [35].

Таким образом, в годы первой мировой войны сложилась государственно-монополистическая организация, контролировавшая металлургическую промышленность. Решающая роль в ней принадлежала синдикатам и ранее «регулировавшим» производство («Продамет», «Кровля», синдикат меднопрокатных заводов).

Государственно-монополистические тенденции, наблюдавшиеся в легкой промышленности, получили дальнейшее развитие осенью 1915 г. В текстильной промышленности начинается новый этап развития государственно-монополистических институтов. При Министерстве торговли и промышленности создаются специальные комитеты (Комитет хлопкоснабжения, Суконный и Льно-джутовый). Все они не только контроли-/72/

32. «Известия Центрального военно-промышленного комитета», №186, 1 января 1917 г.
33. См. В. И. Бовыкин, И. Ф. Гиндин, К. Н. Т ар но вски й. Государственно-монополистический капитализм в России (к вопросу о предпосылках социалистической революции в России). «История СССР», I959, №3, стр. 110.
34. К. Н. Тарновский. Формирование государственно-монополистического капитализма в России в год первое мировой войны (на примере металлургической промышленности). М., 1958, стр. 65, 107.
35. К. Н. Тарновский. Указ. соч., стр. 111-112.


ровались текстильными фабрикантами, но и содержались на их средства. Формально комитеты представляли собой подсобные совещательные органы. Первоначально их основной задачей являлось обсуждение многочисленных вопросов и разработка конкретных мер по улучшению снабжения фабрик сырьем. Все постановления комитетов приобретали силу после утверждении в Министерстве торговли и промышленности. Однако министерство не располагало возможностями для рассмотрения вопросов по существу. Здесь лишь утверждались (хотя и с чисто бюрократическими коррективами) решения, принятые в комитетах. Однако фактическое распределение сырья и определение цен происходило все-таки не в комитетах. В них лишь осуществлялось «огосударствление» тех соглашений, к которым фабриканты пришли в своих монополистических союзах или в отделах Московского областного ВПК. Вначале деятельность комитетов ограничивалась исключительно регулированием рннка сырья. В дальнейшем им были предоставлены более широкие права. Они стали регулировать производство полуфабрикатов и готовых изделий по военным заказам [36].

Монополисты текстильной промышленности, используя государственно-монополистическое регулирование, обеспечили себе огромные военные сверхприбыли за счет не только эксплуатации «своих» рабочих, но и путем ограбления трудового населения всей страны. Они достигали 75-100% к основному капиталу [37]. Государственный контроль, учет, надзор за производством и распределением и при царизме производился в интересах фабрикантов — участников монополистических соглашений.

Несомненный интерес представляют также государственно-монополистические органы, сложившиеся в кожевенной промышленности, сравнительно менее значительной по численности рабочих, но важной в системе снабжения армии и населения. Особенностью кожевенного производства было преобладание, наряду с немногими крупными заводами, мелких кустарных и полукустарных предприятий [38]. До первой мировой войны капиталистическая монополизация почти не затронула кожевенную промышленность. Зарождение и развитие монополистических объединений здесь начинается в военное время. Процесс этот происходил одновременно с возникновением государственно-монополистических органов (первоначально — Московский комитет кожевенной промышленности, а затем — Главный комитет и районные комитеты). Важнейшие функции государственного регулирования кожевенного производства выполняло монополистическое объединение капиталистов — Всероссийское общество кожевенных заводчиков (ВОКЗ). В то же время складывался и другой центр, сплачивавший предприятия кожевенной промышленности. Им стал кожевенный отдел Всероссийского земского союза (ВЗС), который объединил своеобразные кооперативы мелких предпринимателей и кустарей, группировавшихся около уездных и губернских земств. В деятельности этой организации проявлялись «контрсиндикатские» тенденции. Объединение в союз мелких предпринимателей, при всей его неполноте и незавершенности, шло, очевидно, в направлении концентрации кожевенного производства и расширяло предпосылки для возникновения крупного синдиката. Разветвленный аппарат местных органов ВЗС, кредиты, получаемые через него на закупку сырья и дубильных /73/

36. В.Я. Лаверычев. Монополистический капитал в текстильной промышленности России. М., 1963, стр. 253-310.
37. «Вестник финансов, промышленности и торговли». 1917, № 21, стр. 292-293.
38. См. В. Я. Лаверычев. Из истории государственного регулирования военной экономики России в годы первой мировой войны (1914 — февраль 1917 г.). Сб. «Первая мировая война». М., 1967, стр. 211-212.


веществ, позволяли мелким кустарным и полукустарным заведениям в какой-то степени успешно конкурировать с крупными заводами [39].

Общие исходные позиция и магистральное направление регулирования кожевенной промышленности имели классовый характер. Оно проводилось в интересах капиталистов, обеспечивало им монопольно высокие сверхприбыли [40].

Государственно-монополистические тенденции прокладывали себе дорогу и в таком необъятном по масштабам деле, как продовольственное снабжение армии и населения. В начале 1916 г. представители крупнейших петербургских частных коммерческих банков (во главе с Русско-Азиатским банком) обратились в Министерство финансов с предложением «возложить на банки обязанность закупки всего необходимого для продовольствия населения и армии количества продуктов на местах производства». В своей докладной записке, указывая на опыт Германии, они заявляли: «Для выполнения этой задачи банки, объединившись между собой, составили бы из торговых организаций, находящихся в сфере их влияния, распределительные синдикаты с лимитированной прибылью, действующие под надзором правительства и обязанные перед ним отчетностью...» [41]. И на этот раз предложение банков не получило положительного отклика. Не удалось им «подключиться» к системе государственных органов и в конце 1916 г. Однако их роль в продовольственных операциях неуклонно возрастала. Накануне же Великой Октябрьской социалистической революции Временное буржуазное правительство по существу уже подготовило передачу дела продовольственного снабжения населения в руки предпринимательских организаций и банков [42].

Более прочные позиции еще с лета 1916 г. банки заняли в сахарной промышленности. При их активном участии «Центросахар» — государственный орган, действовавший в интересах и под контролем монополистов-сахарозаводчиков, осуществлял закупки сахара для армии и населения [43].

Представители национальной империалистической буржуазии независимо от крупнейших петроградских банков, тесно связанных с иностранным капиталом, пытались реализовать свой план организации продовольственного дела. Они намеревались консолидировать силы торгово-промышленных кругов вокруг ВПК и других общественных организаций. Продовольственная секция II Всероссийского съезда ВПК в начале 1916 г. признала, что продовольственная организация, созданная силами буржуазной общественности, «должна являться государственным учреждением, облеченным широкими полномочиями и властью» [44]. После Февральской революции между этими группировками наблюдается тенденция к сближению на общей почве борьбы за укрепление позиций капитала, против попыток взять продовольственное дело под демократический контроль.

Логика объективной необходимости вынуждала царское правительство, опасавшееся малейшего проявления самодеятельности населения, /74/

39. См. В. Я. Лаверычев. Указ. соч., стр. 213-236.
40. См. «Вестник Всероссийского общества кожевенных заводчиков». 1916, № 17-18, стр. 302.
41. ЦГИА, ф. 457, оп. 1, д. 254, л. 5об об.-6.
42. ЦГАОР СССР, ф. 351, оп. 1, д. 565 лл. 8-9; оп. 9, д. 2, д. 5; ГИМ ОПИ, ф. 101, оп. 1, д. 42, лл. 45-46.
43. М.М. Гуревичов. Государственно-монополистические тенденции в России (на примере сахарной промышленности). «Вопросы истории», 1969, № 2, стр. 51-54. ЦГАОР CCCP, ф. 351, оп. 1, д. 55, лл. 8-9. 44. ЦГВИА, ф. 13254, оп. 1, д. 14, л. 176.


привлекать к организации продовольственного дела не только земские и городские учреждения, но также потребительские общества, кредитную и сбытовую кооперации. Еще до февраля 1917 г. уполномоченные Особого совещания по продовольствию начали использовать кооперативные объединения как для закупок продуктов, так и для распределения их среди населения потребляющих губерний [45]. При Временном буржуазном правительстве роль кооперации в организации продовольственного дела еще более возросла [46]. Представители буржуазной кооперации занимали важные позиции в продовольственных комитетах. Бывший председатель Центрального кооперативного комитета В. Н. Зельгейм стал товарищем министра земледелия, ответственным за продовольственное дело. Его помощниками были назначены видные кооператоры В. И. Ани-сямов, Д. С. Коробов, А. К. Кулыжный [47]. Крупный капитал допускал кооператоров в министерские кабинеты, так как руками представителей этих массовых организаций было удобнее и легче проводить буржуазную политику в продовольственном деле.

Свержение самодержавия способствовало более отчетливому проявлению 'Классовой природы государственно-монополистического капитализма в России. Позиции монополистических союзов и отраслевых предпринимательских организаций в государственных регулирующих органах несколько укрепились. В первую очередь это выразилось в расширении их компетенции и объема деятельности (Расмеко, Главко-жи, комитетов по регулированию текстильной промышленности и др.), а иногда — в создании новых центров («Центроткань» и пр.). Государственное же регулирование и после революции сохраняло черты ограниченности и недоразвитости, что обусловливало, в свою очередь, ограниченность и недоразвитость государственно-монополистических органов, обеспечивавших это регулирование. Учетно-регистрационный аппарат и распределительные функции не получили заметного развития. Если монополистам приходилось вести борьбу за руль государственного регулирования до революции, когда они противостояли чрезмерному чиновничье-бюрокрэтическому вмешательству со стороны рьяных охранителей незыблемости самодержавного строя, то теперь перед ними возникла несравнимо более грозная опасность. Народные массы все настойчивее требовали демократизации органов государственного регулирования. Пролетариат добивался введения действенного рабочего контроля над производством и распределением продуктов. Поэтому монополистам с большим трудом удавалось улучшать захваченные позиции и сохранять занятые рубежи.
Борьбу за социалистическую революцию пролетариат вел и в сфере экономики, где интересы антагонистических классов все более обнаруживали свою непримиримость. Угроза пролетарской революции подталкивала хозяев экономической жизни к более решительным действиям, а вся практическая деятельность массовых пролетарских организаций сковывала их активность, не позволяла вовремя развернуть и осуществить намеченные меры. В значительной степени этим фактором определялась неудача перестройки центральных регулирующих органов, выразившейся в реорганизации особых совещаний и в попытках сосредоточить решение принципиальных вопросов экономической политики в Государ-/75/

45. ЦГИА СССР, ф. 456, оп. 1, д. 108, л. 3; д. 1429, лл. 37-39; ЦГАОР СССР, ф. 6809, on. 1, д. 22, л. 322; д. 2, лл. 5, 9-10.
46. ЦГАНХ, ф. 484, оп. 1, д. 25, лл. 9-12; д. 26, л. 5; ЦГАОР СССР, ф. 351, оп. 2. д. 80, лл. 36-39; «Торгово-промышлеиная Россия», № 2, 1917, стр. 6.
47. ЦГАОР СССР, ф. 351, оп. 1, д. 6, лл. 10-11.


ственном экономическом совете, а затем — в Государственном экономическом комитете.

После революции деятельность государственно-монополистических органов с еще большей целеустремленностью подчинялась задаче сохранения и упрочения экономического господства капиталистов. Крупная буржуазия в этом смысле сознавала важность и необходимость элементарного регулирования и контроля в народном хозяйстве страны, диктовавшихся условиями войны и нараставшей разрухой. Решение этих проблем предлагалось с жестких классовых позиций. Капиталисты стремились стабилизировать экономику за счет лишений и невзгод трудового народа. Опыт первых месяцев после Февраля свидетельствовал, что признание правомерности государственного контроля и регулирования затрудняло борьбу против пролетарских требований рабочего контроля. Рабочий контроль — самое демократическое, последовательное и действенное средство по обеспечению регулирования народного хозяйства страны — неизбежно открывал реальный путь к социализму. Это-то и пугало крупную буржуазию и ее идеологов. В передовой статье первого номера органа Министерства продовольствия читателям внушалась, например, мысль, что Временное правительство и «не в состоянии выполнить все задачи, диктуемые жизнью», в сфере экономики. Выражая интересы крупного капитала, авторы статьи далее безаппеляционно заявляли: «Взять в свои руки все производство, обмен и урегулировать распределение не может наша новая власть по той простой причине, что такая революция народного хозяйства возможна лишь при уничтожении всего капиталистического строя. А время окончательного уничтожения его еще не наступило. Наступило только время ограничения капиталистического самодержавия» [48].
Разговоры об ограничении «капиталистического самодержавия» никак не вязались с реальной экономической политикой, которая и в продовольственном деле все более направлялась к ущемлению демократических элементов, к укреплению позиций монополий и финансового капитала [49].

Со стороны же предпринимательских организаций и монополистических союзов усиливаются декларативные требования «восстановления» свободного оборота. В известной мере они были и проявлением определенной растерянности и колебаний в лагере капиталистов, не решавшихся теперь открыто противопоставлять лозунгу рабочего контроля призыв к прямому и неограниченному контролю предпринимательских союзов. В большей мере для монополистической буржуазии они являются средством маскировки. Показательно, что сразу после Февральской революции лидеры торгово-промышленных кругов не отвергали государственное регулирование экономики. По мере же распространения идеи рабочего контроля в массах рабочего класса начинают звучать голоса за «свободную» торговлю. На деле же под прикрытием требования свободной торговли, усыпляя общественное мнение, было легче протаскивать реакционно-бюрократическое и ограниченное регулирование, осуществляемое руками монополистов. Политический фактор, действовавший как до Февральской революции, так и после нее, был важнейшей причиной того, что в России так и не сложилась единая и цельная система государственно-монополистических органов [50]. /76/

48. «Продовольствие и снабжение», №1, 15 июля 1917 г., стр. 4. (Разрядка моя — В. Л.).
49. «Продовольствие и снабжение», №7, 15 октября 1917 г., стр. 7-8. 50. См. A.П. Погребинский. Государственно-монополистический капитализм в России. М., 1959, стр. 226-237; В.Я. Лаверычев. Монополистический капитал в текстильной промышленности, стр. 322-409.


Меры по осуществлению вмешательства государства в экономическую жизнь и в годы войны разрабатывались и в значительной степени проводились прежде всего монополистами, действовавшими в пределах функций различных ведомств. Монополистические союзы овладевали отдельными звеньями государственного аппарата или фактически контролировали те или иные стороны его работы. Вместе с тем элементарная централизация и координация деятельности многочисленных органов государственного аппарата и органов регулирования отсутствовали. Они действовали разрозненно, очень часто дублируя одни и те же функции и мешая друг другу. Нагромождение беспланово и разрозненно действующих органов, призванных регулировать экономику России перед Февральской революцией, можно лишь условно назвать «системой» государственно-монополистического капитализма. Эта «система» охватывала важнейшие звенья экономики. Номинально государственное регулирование имело даже некоторые координирующие центры, но фактически все деловые органы по регулированию экономики действовали изолированно один от другого (Комитет по делам металлургической промышленности, подразделения Особого совещания по продовольствию, комитеты при Министерстве торговли и промышленности и пр.). В докладной записке Главноуполномоченного Союза городов от 7 февраля 1917 г. содержится следующая характеристика существовавших взаимоотношений высших регулирующих органов: «Между деятельностью четырех особых совещаний и комитетами Министерства торговли и промышленности, между которыми искусственно разорваны вопросы народного хозяйства, не было установлено надлежащих связей и согласованности и в результате мы имеем: зерно на той мельнице, на которой нет топлива, муку, где нет вагонов для ее вывоза, вагоны там, где нет грузов для их наполнения и маневрирование пустых вагонов при страшной .нужде в них» [51]. Не менее яркая оценка бюрократического регулирования имеется в материалах фонда Пальчинского. «Без справок и без усилий памяти, — утверждалось в неподписанной записке, — мы насчитываем в одном Петрограде около 70 созданных во время войны совещаний, комитетов, комиссий и т. п. организаций, связанных с вопросами обороны, которые отдельно назначают свои заседания. Автор этого доклада получал повестки из 28 организаций, в коих он числился одновременно, и в работах 7 учреждений принимает правильное участие. В некоторых организациях заседает до 100 и более человек — сколько времени убивается на обсуждение, и как мало его остается для фактической работы... Большинство из этих учреждений работали самостоятельно, без всякого согласования, исходили из различных данных и приходили иногда к противоположным результатам» [52].

Политика государственно-капиталистического регулирования экономики, проводившаяся царизмом и Временным правительством в годы войны, имела буржуазно-помещичий классовый характер. Правящие верхи были обеспокоены не только тем, чтобы обеспечить бесперебойное удовлетворение военных нужд, но и тем, чтобы удовлетворить их с максимальным учетом интересов господствовавших классов. Регламентация всего народного хозяйства, в конечном итоге, соответствовала требованиям торгово-промышленных кругов и, в первую очередь, верхушки монополистической буржуазии. Вся тяжесть такого регулирования обрушивалась на народ, все сильнее страдавший от недостатка продовольствия и предметов первой необходимости, от спекулятивного роста цен /77/

51. ЦГВИА, ф. 12593, оп. 1, д. 52, л. 354.
52. ЦГАОР СССР. ф. 3348, оп. 1, д. 144, л. 16.


и нарастающей дороговизны. Классовый характер государственно-капиталистического регулирования неизбежно способствовал обострению в стране противоречий между трудом и капиталом. Особенно определенно эта сторона государственно-монополистического капитализма отразилась в планах милитаризации труда и в деятельности ряда регулирующих учреждений. В конечном итоге, государственно-монополистические органы вмешивались в отношения предпринимателей и рабочих в интересах капиталистов. Так, Комитет по делам металлургической промышленности обсуждал, например, рабочий вопрос на своих заседаниях 12 и 13 мая 1916 г. Он рассматривался под утлом зрения выработки мер по предотвращению забастовок [53].

Тем самым государственное регулирование и связанная с ним деятельность государственно-монополистических органов в годы войны обусловливала расширение и углубление в России революционного кризиса. Положение народа становилось совершенно нетерпимым: «низы» не могли жить по-старому. Трудящиеся массы, и в первую очередь рабочий класс, все более сознавали неспособность «верхов» управлять страной и антинародную направленность их политики. Единственным выходом оставалось революционное свержение капиталистического строя. Только социалистическая революция могла спасти народы России от голода, а экономику страны от полной разрухи.

В России не было введено даже таких мер по учету, контролю и надзору за производством и распределением продуктов, которые возможны (как это показал опыт Германии и других капиталистических стран) в рамках буржуазного строя. Оценивая степень зрелости государственно-монополистического капитализма в России, в первую очередь необходимо признать определенную недоразвитость сложившихся в стране государственно-монополистических органов и отсутствие их стройной и жизненной системы. Невозможно также игнорировать общий уровень-экономического развития России. Удельный вес отраслей народного хозяйства, в которых сложились государственно-монополистические институты, здесь был значительно меньшим, чем в Германии и других крупнейших капиталистических государствах. Объем валовой продукции промышленности заметно отставал от объема продукции сельского хозяйства с преобладавшей в нем мелкобуржуазной стихией. В промышленности же доминировало производство средств потребления (легкая и пищевая промышленность). В этих отраслях производства государственно-монополистические органы не успели еще развернуть в полной мере заложенные в них возможности, ибо в своей деятельности они опирались не на синдикаты, а на монополистические союзы картельного типа. Учетно-распределительный и регистрационный аппарат при такой форме сотрудничества приходилось создавать заново. Оформление его требовало времени и значительных усилий по преодолению некоторых предрассудков, распространенных еще в предпринимательской среде: подозрительное отношение к вмешательству государственных органов, стремление к сохранению коммерческой тайны и пр.

Развитие государственно-монополистического капитализма в России подчинялось тем же закономерностям, что и в других крупных империалистических странах. Хотя монополии и государственно-монополистический капитализм в России не имели такого всеобъемлющего значения, какое они приобрели в Англии, Франции, США и в особенности в Германии, определенные материальные предпосылки для социалистической революции в нашей стране были налицо. Бурный процесс концентрации /78/

53. ЦГВИА, ф. 12642, оп. 2, д. 55, л. 158.

производства и централизации капитала и развития монополистических союзов и предвоенные годы, интенсивное формирование государственно-монополистических органов в годы войны заложили в народном хозяйстве России определенные материальные предпосылки, необходимые для начала социалистических преобразований. Еще в брошюре «Удержат ли большевики государственную власть» В. И. Ленин наметил пути использования элементов старого государственного аппарата и аппарата предпринимательских организаций при строительстве основ социалистической экономики в условиях победившей социалистической революции. Он обратил внимание на существование в современном государстве аппарата, выполнявшего учетио-регистрационную работу, тесно связанную с байками и синдикатами. «Этого аппарата, — писал В. И. Ленин, — разбивать нельзя и не надо. Его надо вырвать из подчинения капиталистам, от него надо отрезать, отсечь, отрубить капиталистов с их нитями влияния, его надо подчинить пролетарским Советам, его надо сделать более широким, более всеобъемлющим, более всенародным» [54]. Далее он конкретизировал свою мысль об учетно-регистрационном аппарате, возникшем при капитализме. В первую очередь он выделял крупные банки, без которых «социализм был бы неосуществим», аппарат которых «мы берем готовым у капитализма», от которого отсекаем то, что его ранее уродовало. Этот аппарат укрепляется, делается всеобъемлющим и демократическим. Объединенный в рамках государственного банка, он в значительной степени обеспечит «общегосударственный учет производства и распределения продуктов» и составит «нечто вроде скелета социалистического общества». Кроме государственных регулирующих органов и банков такой аппарат сложился в синдикатах, потребительских обществах и прочих организациях [55].
Рабочий класс нашей страны, руководимый большевистской партией, использовал при строительстве центральных органов управления социалистической промышленностью учетно-регистрационный н распределительный аппарат дореволюционных органов государственного регулирования.

Завоевание пролетариатом политической власти поставило проблему государственного регулирования экономики на принципиально новую основу. Оно осуществлялось на самых демократических принципах. Советский аппарат хозяйственного управления создавался при самом широком участии трудящихся и опирался на самодеятельность рабочего класса и его массовые организации — фабзавкомы и профсоюзы.

Осуществление всеобъемлющего государственного учета и контроля рассматривалось в качестве первоочередного шага в направлении к социалистической национализации промышленности. Его успех зависел от умелой и самоотверженной работы по мобилизации и развитию инициативы пролетариата. Важнейшей задачей при этом являлось развертывание на местах деятельности фабрично-заводских комитетов как центров классовой борьбы пролетариата против буржуазии в сфере экономики и организации социалистического промышленного производства. Решению ее способствовало «Положение о рабочем контроле», принятое ВЦИКом 14 ноября 1917 г. В его основу был положен ленинский проект. Положение расширяло права фабрично-заводских комитетов. Они превращались в низшее звено аппарата регулирования производства и в 1917—1918 гг. как бы выполняли государственные функции. Без рабо-/79/

54. В. И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 307.
55. В. И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 307-308.


чего контроля на фабриках и заводах государственное регулирование центральных органов было бы просто невозможно [56].

Во-вторых, под непосредственным руководством В. И. Ленина, при активном участии фабзавкомов и профсоюзов был создан Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ), призванный направлять всю работу по осуществлению экономической политики пролетарской диктатуры и руководить всеми советскими организациями, действовавшими в сфере промышленности и торговли [57].

Третьей важнейшей мерой стала национализация частных коммерческих банков, контролировавших важнейшие звенья экономики. Она была ускорена в связи с тем, что магнаты финансового капитала пытались игнорировать контроль, установленный Советским правительством. Они направляли средства, получаемые из Государственного банка, на финансирование темных комбинаций капиталистов, на поддержку саботажников и контрреволюционных организаций [58].

Четвертое направление этих важнейших мер состояло в использовании учетно-регистрационного и распределительного аппарата государственно-монополистических объединений, монополистических союзов и потребительских обществ.

Еще на самом начальном этапе строительства органов управления социалистической промышленности Советское правительство в духе ленинских указаний стремилось использовать все то полезное, что существовало в подразделениях старых ведомств и аппарата регулирующих органов дооктябрьской эпохи. ВСНХ, например, впитывал некоторые реорганизуемые отделы особых совещаний по обороне и по топливу, а также Министерства торговли и промышленности. На базе Особого совещания по обороне было создано, в частности, Особое совещание ВСНХ но финансированию. Аппарат Министерства продовольствия, возникшего при Временном правительстве, был использован при организации и проведении хлебной монополии Народным комиссариатом по продовольствию [59].

Два организации продовольственного дела большое значение имело привлечение буржуазной кооперации, которую в условиях Советской власти можно рассматривать как своеобразную форму государственного капитализма, используемую в интересах социалистического преобразований общества [60]. 10 апреля 1918 г. Совнарком утвердил декрет о кооперации, явившийся, по словам В. И. Ленина, результатом соглашения «с буржуазными кооперативами и рабочими кооперативами, остающимися на буржуазной точке зрения» [61]. К работе кооперативной комиссии Наркомпрода в начале 1918 г. были привлечены представители кооперативных центров. Они вошли также в кооперативный отдел ВСНХ. Тем самым деятельность кооперативов по распределению продуктов получила государственный характер. Освобождение рабочей кооперации от влияния мелкобуржуазных лидеров и ее бурный количественный рост была той базой, которая позволила в дальнейшем радикально перестроить всю систему кооперации, реорганизовать ее руководящий орган /80/

56. См. «Национализация промышленности в СССР», сб. док. М., 1954, стр. 19-M,. 74-84.
57. См. В.З. Дробижев. Главный штаб социалистической промышленности. Очерки истории ВСНХ. 1917—1932. М., 1966. стр. 60-63.
58. См Б. Ривкин. Финансы в кредит в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1939, стр. 61-63.
59. «Народное хозяйство», 1918, № 1, стр. 12, 14.
60. Л.Ф. Морозов. От кооперации буржуазной к кооперации социалистической. М., 1969. стр. 57-60.
61. В.И. Ленин. ПСС, т. 36. стр. 186.


(«Центрсоюз») и направить его деятельность целиком в интересах рабочего класса и Советской власти [62].

Учетно-регистрационяый и распределительный аппарат отраслевых комитетов по регулированию промышленности был использован при комплектовании соответствующих отделов и подотделов ВСНХ и при создании отраслевых центральных органов управления.

Еще 16 декабря 1917 г. в металлургический отдел ВСНХ были переданы аппарат и все делопроизводство Раомеко, его районные отделы и местная агентура. Учет всего металла, его распределение и установление цен сосредоточились исключительно в этом органе под действенным контролем металлургического отдела, которому принадлежало право последующего утверждения всех принятых мер. 23 января 1918 г. было опубликовано постановление ВСНХ о национализации «Продамета» и «Кровли», которые стали «государственными учреждениями по регулированию железоделательной промышленности». Аппараты этих синдикатов 17 июля 1918 г. были объединены с аппаратом Расмеко. В результате слияния возник подотдел учета, распределения и продажи тяжелых руд и металлов («Продрасмет») при новом отделе металла ВСНХ, являвшемся преемником металлургического отдела [63].

В декабре 1917 г. — январе 1918 г. началась также реорганизация старых регулирующих органов в текстильной промышленности. Постановлением ВСНХ от 12 января 1918 г. Комитету хлопкоснабжения предлагалось ввести хлопковую монополию. Комитет был перестроен на основе принципа приоритета (2/3 состава) представителей рабочих. 18 января на основе того же принципа реорганизуется совет «Центро-ткани». 26 января состоялось совещание представителей президиума «Центроткани», Комитета хлопкоснабжения, Суконного и Льно-джутового комитетов, которое приняло решение о создании объединенного органа, призванного регулировать работу всей текстильной промышленности. Состав комитета был также определен на основе принципа приоритета рабочих групп (два человека из трех) от каждого старого комитета. План организации нового органа детально определил Первый Всероссийский съезд текстильщиков, открывшийся в конце января 1918 г. [64].

Вся повседневная практическая деятельность «Центротекстиля» определялась решениями этого съезда и постановлениями ВСНХ. «Центро-текстиль» развернул ее в направлении перестройки и расширения функций старых комитетов, полного подчинения их «Центротекстилю», а также по организации новых органов.

Руководители «Центротекстиля» опирались при этом на повседневную поддержку широких масс. Посланцы рабочих в «Центротекстиле» использовали опыт капиталистов как специалистов и организаторов, обучались у них техническим навыкам. Они постепенно совершенно устранили капиталистов от решения дел, вытеснили их из распорядительного аппарата регулирующих органов, изолировали от служащих [65].

Деятельность «Центротекстиля» имела государственно-капиталистический характер. Государственный капитализм проводился при дикта-/81/

62. См. Л. Ф. Морозов. Указ. соч., стр. 79-80, 109-115.
63. См. А. В. Венедиктов. Организация социалистической промышленности в СССР, т. 1. Л., 1957, стр. 290-291.
64. ЦГАОР СССР, ф. 5457, оп. 1, д. 1, лл. 16, 18-19, 42-43, 90; ЦГАНХ, ф. 3338, оп. 1, д. 495; «Центроткань», 1918, № 4-5, стр. 12-13.
65. См. «Из истории Великой Октябрьской социалистической революции». М., 1957, стр. 123-139.


туре пролетариев, под контролем широких масс рабочих. Он принципиально отличался от государственного капитализме при буржуазном строе. Существование его допускалось лишь постольку, поскольку оно призвано было в самые сжатые сроки завершить создание материальной базы для коренных социалистических преобразований в текстильной промышленности. Гарантией этому служил разветвленный аппарат рабочего контроля на местах, на который опирались руководители «Центротекстиля».

Аналогичные процессы наблюдались и в кожевенном производстве. Рабочие организации здесь сразу же после Великой Октябрьской социалистической революция также добивались проведения принципа приоритета своих представителей в регулирующих органах. В. И. Ленин, оценивая усилия рабочих кожевников в этом направлении, 11 января 1918 г. говорил: «У нас есть не только государственный залой о контроле, у нас есть еще даже более ценное — попытки пролетариата вступать в договоры с союзами фабрикантов, чтобы обеспечить рабочим управление целыми отраслями промышленности. Такой договор уже начали вырабатывать и почти заключили кожевники со всероссийским обществом фабрикантов и заводчиков кожевенного производства, и я придаю этим договорам особенно большое значение. Они показывают, что среди рабочих растет сознание своих сил» [66].

Коренная реорганизация старых органов здесь несколько затянулась, начавшись лишь в конце февраля 1918 г. Проект создания новых органов утвердил Первый Всероссийский съезд рабочих-кожевников. В соответствии с новым положением о Главкоже началась решительная перестройка всей системы регулирования кожевенного производства. Руководители комитета, опираясь на профсоюз, вели большую работу по введению в кожевенной промышленности строгого государственного учета и контроля, без которого была невозможна эффективная национализация промышленности [67]. В.И. Ленин, анализируя первые шаги рабочих России в деле организации управления промышленностью, еще в конце апреля 1918 г. положительно оценивал опыт текстильщиков и кожевников по использованию государственно-капиталистических органов в интересах пролетарского государства. На заседании ВЦИК 29 апреля он говорил: «Лучше всего стоят дело у тех рабочих, которые этот государственный капитализм проводят: у кожевников, текстилен, сахарного производства, потому что они с трезвостью пролетария знают свое производство и хотят сохранить его и сделать более крупным, — потому что в этом наибольший социализм. Они говорят: я еще сейчас с такой задачей не слажу, я капиталистов посажу, 1/3 мест предоставлю им и научусь у них» [68].

В первые месяцы после Великой Октябрьской социалистической революции рабочий класс страны, организуемый профсоюзами под руководством большевистской партии, подверг коренной перестройке учетно-регистрационный и распределительный аппарат, сложившийся до революции в государственно-монополистических органах, банках и монополистических союзах, и использовал его в интересах социалистического строительства. Вновь созданные центры и главки непрерывно совершенствовались при самом активном участии широких масс. /81/

66. В.И. Ленин. ПСС, т. 35, стр. 277.
67. См. В. Я. Лаверычев. Из истории создания центральных государственных органов управлении промышленностью в 1917—1918 гг. «Вестник Московского университета», 1967. № 3, стр. 9—15.
68. В. И. Ленин. ПСС, т. 36, стр. 259.


В 1917—1918 гг. в России впервые «в истории человечества закладывались основы фундамента социалистической экономики.

Рассмотрение процесса реорганизации в условиях диктатуры пролетариата дореволюционных регулирующих органов, определение их роли и места на начальном этапе социалистического строительства, свидетельствуют, что в дооктябрьской России сложились определенные материальные предпосылки социалистической революции, что победа ее несмотря на все особенности экономического развития и политического строя России является проявлением исторической закономерности, вытекает из обострения противоречий капиталистического общества на империалистической стадии. Величайшая историческая заслуга российского пролетариата состоит в том, что под руководством ленинской партии, вооруженной революционной теорией, он первым прорвал фронт мирового империализма в его наиболее слабом звене. /83/

История СССР. №3. 1977. С. 64-83.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас