Золото в политике России (1917—1921 годы)
Л.B. Сапоговская
Сапоговская Лариса Владимировна — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН.
Своеобразным этапом развития экономики золота России были первые годы советской власти. Несмотря на неоднозначность тенденций ее развития в 1917—1921 гг., ценность металла, его валютная природа должны были сыграть жизненно важную роль в утверждении нового строя, его выживании в условиях жесточайшей экономической разрухи, войны и блокады.
К проблемам накопления золотого ресурса была изначально подключена Всероссийская чрезвычайная комиссия. С декабря 1917 г. в составе ВСНХ действовала Секция по благородным металлам, которая должна была взять под контроль внутреннее обращение золота и платины (1). В то время деятельность новой правительственной структуры, оставляя в стороне добычу металла, была ориентирована исключительно на золотообрабатывающую промышленность, дела пробирного надзора, золотосплавочных лаборатории и ювелирных мастерских (все это, в последующей официальной оценке правительственной политики, было «первичной зачаточной формой организации золотого дела» (2)).
Первым специальным постановлением ВСНХ РСФСР (от 12 января 1918 г.) «О золоте и платине» вводились скупка государством всего производимого в стране золота, а также государственный контроль над обращением драгоценных металлов. Произвольное, по декрету, установление цен при закупке металла у добывающих предприятий пагубно влияло на их и без того плачевное состояние: «Совершенно не соответствующая себестоимости несправедливая цена золота для реализации Госбанку разорила местную промышленность», — констатировал Совет съездов золотопромышленников богатейших Ленского и Витимского горных округов (3).
Поскольку золотопромышленность находилась в состоянии разрухи, стихийно развивавшаяся минимальная золотодобыча была фактически неуправляемой; казанская часть «романовского золота», значительно истощенная, возвратилась в советскую Москву лишь в марте 1920 г. (4), а в самый тяжелый период гражданской воины большевистское правительство располагало только золотом из Нижегородского хранилища (около 200 т) (5).
Это были немалые «готовые» ресурсы, но перед властью постоянно выдвигались несоизмеримо большие потребности. Например, 245,5 т золота в слитках (то есть более, чем запасы Нижегородского хранилища), полагалось /31/ уплатить Германии после Брестского мира на основании дополнительного соглашения от 27 августа 1918 года. До денонсации Брестского договора две партии золота из запланированных шести были отправлены по назначению. Первая, объемом 42 860 кг., названа в постановлении Совнаркома от 19 сентября 1918 г., вторая, 50 676 кг., известна по архивным данным и свидетельствам участников (6). Всего по Берлинскому финансовому соглашению (так называемому экономическому Бресту) в Германию было передано золота на сумму 129,8 млн рублей (7), или около 93 тонн.
В свете данных, во-первых, о плачевном состоянии к тому времени германской армии и в связи с явным стремлением Германии сделать Россию объектом ресурсной и экономической эксплуатации, во-вторых, ввиду уже наметившейся страшной голодной перспективы в России 8, принятое решение было едва ли отточенно выверенным (9).
На золотой ресурс рассчитывали и для того, чтобы «откупиться» от стран Антанты. Предельно откровенно формулировал суть проблемы (в письме полпреду в Швеции от 29 октября 1918 г.) нарком иностранных дел Г.В. Чичерин: «По отношению к Антанте... далеко не исключена возможность откупиться, как мы откупились в Бресте» (10).
Поскольку значительная часть «унаследованного» большевиками золотого запаса находилась до весны 1920 г. в руках Комуча (11) и его преемников, встает закономерный вопрос о том, из каких источников предполагалось оплатить нейтралитет Германии, на какие поступления золота рассчитывали советские вожди в других своих делах и начинаниях — дипломатических, хозяйственно-экономических, идеологических?
Заметным источником поступлений стало национализированное (декретом 14 декабря 1917 г.) банковское золото. Все российские коммерческие банки с 1902 г имели собственные золотые резервы, а работавшие непосредственно с добывающими предприятиями — золотосплавочные лаборатории; в банковских сейфах хранились ценности частных лиц. Конфискованное у банков золото было собрано в Отделе кредитных билетов и металлического фонда Народного банка, а также в так называемых Кремлевских кладовых. О размахе проведенной конфискации может свидетельствовать ряд примеров. В одном из центров золотодобычи — Екатеринбурге после немедленной постановки на учет сейфов местных отделений Сибирского, Азовско-Донского, Волжско-Камского, Русско-Азиатского банков, к середине лета 1918 г., было переплавлено и отправлено в столицу около 165 пуд. золота. Помимо изъятого, здесь был в спешном порядке «утилизован» эвакуированный из Петрограда запас государственных наград Российской империи, в слитки был переплавлен также золотой запас Румынии, эвакуированный в Россию во время наступления немцев на Бухарест в 1916 году. Всего Уралсоветом было собрано около 400 пуд. (6,6 т) золота. В начале 1918 г. была национализирована и передана в ведение Комитета советских организаций крупнейшая в Сибири Иркутская золотосплавочная лаборатория, запасы которой также пополнили государственный металлический фонд (12).
В первые годы своего существования советское государство демонстрировало характерное смещение приоритетов политики в сфере золота — не произвести, но «сэкономить», не добыть, но «изъять», в стране разворачивалась мощная, не затухавшая на протяжении почти пяти лет, кампания по реквизициям и конфискациям ценностей, в ходе которой особое значение придавалось драгоценным металлам. Такого рода деятельность была поставлена во главу угла советской политики в сфере накопления валютного металла. Кампания оформлялась системой специальных законодательных актов, но этим же целям служили и декреты общего характера (например, об отмене права наследования, о дарениях (13)). Ценностей лишались не только «классовые враги», но фактически все население, и если на начальной стадии реквизиционная кампания была формально облечена в законные формы и даже предполагала компенсационные выплаты, то впоследствии переродилась в произвольные изъятия. Действовавших на поприще экспроприаций партий /32/цев вдохновляли высокими революционными целями, указывая на острую необходимость золота для «восстановления промышленности, разрушенной буржуазным саботажем», а также лозунгами «классовой борьбы с роскошью».
В соответствии с январским 1918 г. постановлением ВСНХ «о золоте и платине» государство, монополизировав обращение золота, обязало все золотопромышленные и золотообрабатывающие предприятия немедленно сдавать имевшееся у них золото государству по нормированной цене (32 руб. за золотник (14) 96-й пробы). Контроль над реализацией постановления возлагался на систему местных советов, суды революционных трибуналов. Они должны были не допускать утечки золота, специальные комитеты при комиссариатах финансов областных советов отвечали за его хранение и незамедлительную отправку в столицу. По Декрету о спекуляции, за сбыт, скупку и даже хранение всякого золота — «сырого», в слитках и монете — полагалось лишение свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией имущества. Помимо советов, такого рода деятельностью занимались организованные повсеместно реквизиционные отряды, характер операций которых ясен из того, что Совнаркому пришлось издать постановление о соблюдении их «бойцами» «строжайшей пролетарской дисциплины»(15).
Целям накопления золотых ресурсов служила кампания «экономии» обращаемого валютного металла. Согласно февральскому 1918 г. постановлению СНК, у частных лиц должны были изыматься массивные изделия весом свыше 16 золотников. 14 февраля СНК ввел регламентацию изготовления изделий из золота. Декретировались их максимальная проба (назначена 36-я) и вес наиболее массовых изделий: обручальных колец — не более 1 золотника, «крестильных крестов» — не более 0,5 золотника. Владельцы магазинов по продаже изделии из драгоценных металлов, ювелирных и часовых мастерских Петрограда, обязанные в трехмесячный срок переделать все имевшиеся изделия высокой пробы, продать или сдать их по фиксированной цене в Государственный банк, обратились в городской совет с ходатайством о продлении назначенных сроков. Но, несмотря на вполне оправданную мотивацию, в ответ ходатаи получили «классовую» резолюцию, подтверждавшую жесткие сроки (16).
В марте 1918 г. московские мастерские, переплавлявшие золото и серебро в слитки, работали в две смены. Совет народного хозяйства Северного района отчитывался в марте 1918 г., что в ходе переплавки «тяжеловесных изделий» в одном только Петроградском районе было «сэкономлено» 130 пудов золота (17).
На фоне бурных событий первого года революции и набиравших силу реквизиционных кампаний, в середине лета 1918 г. правительство впервые обратило внимание и на второй внутренний источник поступлений золота — промышленную добычу. Вызвано это было, однако, не заботой о состоянии отрасли, а общей национализацией крупнейших промышленных предприятий по известному декрету 28 июня 1918 года (18). В отличие от ряда других отраслей (в том числе платинопромышленности), в которых были национализированы все предприятия, в золотопромышленности эта мера коснулась 20 наиболее крупных (19), принадлежавших акционерным или паевым компаниям (Ленское золотопромышленное товарищество, Анонимная компания Кочкарских золотых промыслов и все предприятия Кочкарской системы, Верхне-Амурская компания, Амурское, Российское, Федоровское, Южно-Сибирское золотопромышленное общество, Амгунская компания, Миасское золотопромышленное товарищество, Южно-Алтайское золотопромышленное дело, Акционерное общество Ольховских золотых рудников, акционерное общество «Алтай», Нижне-Селенгинское товарищество, Циманская золотопромышленная компания, Общество Мариинских приисков, Товарищество «Ельцов и Левашов», акционерное общество «Драга», Охотское золотопромышленное товарищество, Айдырлы-Кваркенский золоторудный район, Московское лесопромышленное товарищество, Зауральское горнопромышленное товарищество). /33/
До этого акта в сферу внимания советского правительства попало лишь одно, самое крупное золотодобывающее предприятие России — Ленская компания. 29 мая 1918 г. специальным постановлением СНК ей был предоставлен государственный кредит в размере 20 млн руб. — столько же, сколько было предоставлено всем национализированным предприятиям Западной Сибири. Обеспечением столь крупного кредита должно было служить все добываемое компанией золото, которое «Лензото» обязалось полностью сдавать в Бодайбинское отделение Государственного банка по установленной совнархозом цене (20). Тогда же впервые в правительстве говорили о «возможности национализации» золотодобывающих предприятий: на заседании 28 мая 1918 г., при обсуждении так называемой Сибирской сметы, СНК решил направить на Ленские прииски чрезвычайную комиссию для «выяснения» данной проблемы. Постановка этого вопроса была, очевидно, связана с осложнением положения советской власти, заставлявшим изыскивать резервы: 29 мая, как известно, состоялись и два таких чрезвычайных постановления СНК, как «о борьбе с голодом» и «объявлении Москвы на военном положении».
С декрета 28 июня и появления государственного сектора золотодобычи фактически началась собственно золото промышленная политика новой власти. Национализация предприятий мотивировалась необходимостью «решительной борьбы с хозяйственной и продовольственной разрухой и упрочения диктатуры рабочего класса и деревенской бедноты». Суть управляющего воздействия государственной власти в новых условиях определялась полномочиями Главзокома (Главзолота, Главного золотого комитета) ВСНХ, который должен был «в действительности руководить» всей золотой и платиновой промышленностью, обеспечивая «общие условия» развития отрасли и занимаясь материальным обеспечением предприятий (именно он давал заключения о возможности и условиях их финансирования ВСНХ) (21). Государство в этот период выступало более в роли «амбаропромышленника» — производством непосредственно не занималось, но, обеспечивая предприятия всем необходимым, скупало добытое.
Первыми организационными актами Главзокома на местах стали созыв Конференции золотоплатиновых приисков всего Урала, попытки упорядочить деятельность контрольно-промышленных комитетов и рабочего контроля в крупнейших сибирских промысловых системах и «деловых советов» на Урале — стихийно сложившихся органов управления национализированной промышленностью, состоявших из специалистов и рабочих (22). Но стремительно разворачивавшаяся гражданская война затруднила деятельность нового полномочного правительственного органа.
На золотых рудниках и приисках, неоднократно в ходе военных операций переходивших то к белым, то к красным, спешно налаживалась добыча. Администрация A.B. Колчака планировала развернуть на захваченных территориях добычу золота, на что уральскому горному управлению был даже выделен кредит, и владельцам промыслов оказывалась помощь в закупке продовольствия. Позже «верховный правитель» решил оставить золото в свободном обращении, а платину, пользовавшуюся неограниченным спросом у Антанты, монополизировал. Отступая, и белые и красные изымали добытое, прятали или взрывали технику, золотопромывальные и обогатительные фабрики, затопляли шахты, скрывали перспективные участки, в специальном Наставлении ВЦИК и СНК всем местным советам «Как поступать в случае нашествия неприятеля...» значилось: «Все, что не может быть вывезено, должно быть подожжено, взорвано, закопано». К подобным же мерам прибегали, отступая, белогвардейские части (23). Во время гражданской воины разруха отрасли достигла апогея. Золотодобывающее производство пребывало в плачевном состоянии, годовой объем добычи за весь период 1918-1922 гг. не превышал 4-5% добычи довоенных лет.
По мере успехов Красной армии, продвигавшейся на восток, Главзоком пытался территориально расширять сферу своей деятельности. В декабре 1918 г. /34/ в освобожденные районы Сибири был впервые послан представитель Комитета (горный инженер Шейсвит) с «задачей развернуть золотоприисковую операцию». В январе 1919 г. вслед за уральским региональным управлением главка (Уралзолото) представителями комитета было организовано Западно-Сибирское управление в Томске. Организация Средне-Сибирского управления на этом этапе не удалась. Налаживанию работы препятствовало отсутствие связи Главзолота с золотопромысловыми районами. Сказывались сепаратистские тенденции: для создания районного управления на Лене, отмечено в одном из первых отчетов Комитета, потребовалось «особое согласование с Иркутским губсоветом», а Сибсовнархоз, например, вообще запрещал «всякое сношение с Москвой» (24). В период существования Дальневосточной Республики (апрель 1920 — ноябрь 1922 г ) золотые прииски на ее территории (восточнее Забайкалья) находились в ведении Отдела золотопромышленных предприятий Управления снабжения 5-й Сибирской армии.
В 1920 г. Главзолото активизировал деятельность по организационному закреплению, централизации управления золотыми промыслами — провел переоценку имущества приисков и рудников, в районы, освобожденные от интервентов, направил 14 геологических партий для рекогносцировочных и разведочных работ (25), в золотопромысловых районах выделялись приисковые группы с самостоятельными местными правлениями («райзолото»). К концу года штат Комитета, состоявший изначально из трех человек, насчитывал более сотни сотрудников. Местные золотые управления составляли сметы на разработку приисков, утверждаемые, в соответствии с духом директив ВСНХ. Главзолотом в столице. Главк «выхлопатывал» для приисков наряды на продовольствие и товары, по возможности обеспечивал денежными оборотными средствами. В январе 1920 г. были национализированы и переданы в ведение Главзолота все мелкие заведения по обработке драгоценных металлов (Товарищество Хлебникова и Ко, московские золото-серебряные фабрики и заведения Немирова — Колодкина, Болина, Курлюкова, Оловянникова и Kū, Блинова) (26).
В 1920 г. на Урале, по данным Главзолота, на золото- и платинодобывающих предприятиях работали 6 тыс. человек, в Ленском районе — 22 тыс., в Средней Сибири — 1,6 тыс., а в Западной Сибири — всего 431 человек. По итогам этого года Сибирь в целом достигла 3,3% дореволюционного уровня добычи, из 1600 приисков действовало всего несколько десятков. В богатейшем, относительно благополучном Ленском районе, в предвоенный период дававшем треть имперской добычи (около 1000 пудов), в 1920 г. было добыто всего 50 пудов (планировалось 240). Из-за задержки продовольственных грузов на Лене промысловая операция была свернута, под угрозой голода из Бодайбо было возвращено 8 тыс. завербованных китайцев, в течение 1921 г. объем добычи на Ленских приисках оставался на том же уровне (27). Несмотря на сравнительно широкие полномочия активно действовавшего Главзолота, он не смог удержать катастрофическое падение добычи в стране.
Объяснялось это тем, что ход промыслов во всех районах в принципе зависел от способности правительственных учреждений обеспечить предприятия продовольствием, топливом и рабочей силой. Но золотопромышленность, в условиях и без того скудных ресурсов, направляемых из центра, в начале 1920-х годов по уровню снабжения среди отраслей горной промышленности была поставлена на пятое место (платинопромышленность — на четвертое). Фактически это означало снабжение отрасли по всем позициям по «остаточному принципу» — ей доставались, по красноречивому выраже-нию той поры, «одни обглоды» (28). Хотя официально значение добычи золота определялось принадлежностью его к группе «экспортного сырья», в этой группе оно особо не выделялось. Практики же оценивали ее роль как «третьестепенную» и даже «ничтожную» (29). О положении отрасли в тот период свидетельствуют факты демонтирования золотодобывающих предприятий с переводом их оборудования, машин и механизмов в другие отрасли горной промышленности. Пресловутое пятое место препятствовало, как видно из /35/ отчетов Главзолота, использованию в отрасли такого особого ресурса, как привлечение труд армейцев. Золотопромышленность не подвергалась так называемой милитаризации отраслей промышленности, проводившейся с начала 1919 г. и ставившей предприятия в привилегированные условия в плане снабжения материальными средствами и призыва работающих в армию (30). Не способствовала росту золотодобычи и ценовая политика: приемная цена лишь чуть превышала издержки производства золота.
Пониженный статус золотодобывающей отрасли был связан с тем, что, во-первых, военно-коммунистические натурально-распределительные принципы хозяйствования временно сняли проблему золота, во-вторых, сказывалось действие внешней блокады и особых санкций на продажу большевиками золота на мировых рынках (отчасти являвшийся ответом на отказ советской власти выплачивать «царские долги»). Но и на этапе самой жесткой экономической блокады золото находило неофициальный сбыт (31), а определяющую роль в установлении приоритетов политики в сфере золота по-прежнему играли массированные поступления конфискованных драгоценных металлов. На их фоне развитие золотодобычи из недр, требовавшей значительных финансовых вложений, особого интереса для власти не представляло.
Поступления золота и других ценностей в советскую казну обеспечивались путем различных изъятий. В начале 1920 г. в действие вступил декрет «О конфискации всего движимого имущества эмигрантов и лиц, приравненных к ним». Знаменитый декрет СНК о реквизициях и конфискациях от 16 апреля 1920 г. (32) определял сферу реквизируемого предельно широко: отбирались не только продовольственные и хозяйственно-производственные предметы, но и, «в случае особо острой общественной нужды», вещи домашнего обихода. Этот декрет знаменателен тем, что он наделил правом реквизиций и конфискаций широчайший круг правительственных учреждений (33). Развернулась настоящая вакханалия насильственных изъятии (34). Показательно, что тем из «буржуев», кто владел крупными суммами в заграничных банках, предлагали жизнь и свободу за границей в обмен на 400 тыс. руб. золотом или валютой (35).
13 июля 1920 г. последовало постановление СНК «Об изъятии благородных металлов, денег и разных ценностей», в соответствии с которым безвозмездно и «независимо от количества таковых» изымались золото и платина в монетах и слитках и в «сыром виде» (то есть в самородках и золотом песке). Особым пунктом предусматривалось обязательное изъятие золотых и платиновых изделий весом свыше 18 золотников, причем на этот раз уже не отдельных массивных единиц, как в 1918 г., а изделий в «общей сложности» «по расчету на одно лицо». Декретом от 25 июля 1920 г. этот порядок был подтвержден и дополнен некоторыми уточняющими положениями (36). О тотальном характере кампаний свидетельствует тот факт, что изъятиям подверглись даже «золотые медали, выданные за ученые заслуги», и для прекращения подобной практики понадобилось специальное постановление СНК (сентябрь 1920 года) (37).
При командовании фронтов красной армии действовали так называемые трофейные комиссии. 19 октября 1920 г. к руководству было принято особое постановление «О конфискациях и реквизициях имущества частных лиц в местностях, освобожденных от неприятеля» (то есть там, где было пока еще относительно «хлебно»). Особую статью доходов составила конфискационная система, направленная против лиц, «добровольно ушедших с неприятелем», «бежавших за пределы РСФСР» (постановление СНК от 19 ноября 1920 года (38)). Их имущество обращалось в товарный фонд и передавалось в соответствующие («по принадлежности») наркоматы? Особой статьей всех реквизиционных (конфискационных) (39)постановлений проходили благородные металлы и камни и изделия их них (в том числе художественные, которые, как разъяснялось, должны были «зажить новой жизнью», приняв «участие в созидательной работе» рабоче-крестьянского государства (40)). В секретной телеграмме «всем ревкомам Крыма» правительство обращало вни/36/мание на товары и ценности, пригодные к обмену за границу для приобретения «столь необходимых нам средств производства». Постановлением от 2 марта 1920 г. CH к поручил «войти в соглашение СНК государственного контроля и ВЧК о борьбе против укрывателей запасов и товаров, могущих служить... фондом для вывоза за границу» (41).
Для централизации и учета ценностей в феврале 1920 г. при Центральном бюджетно-расчетном управлении было создано Государственное хранилище ценностей Республики Советов — Гохран. Первой задачей, которую поставило перед Гохраном правительство, было принять в трехмесячный срок от советских учреждений все имевшиеся у них «на хранении, в заведовании или на учете ценности». Сдаче в Гохран подлежали в том числе ценности «в музеях и научных учреждениях», «переданные в пользование религиозных общин», «находящиеся в распоряжении распределительных органов», что по сути делало учредительное постановление о Гохране очередным конфискационным актом.
Несмотря на декларации о строжайшем учете «каждого грамма» драгметаллов, порядок в Гохране удавалось наводить с трудом и не без сбоев. В.И. Ленин требовал от Наркомфина ускорить «разбор ценностей», запрашивал, «сколько ящиков (!) вскрыто из скольких». Известен ряд фактов хищений из государственного хранилища, серьезно озадачивший главу правительства: «Полное прекращение кражи невозможно (??!!)». Для предотвращения воровства и наведения порядка в этом особом ведомстве Гохран был взят под контроль ВЧК. Ленин говорил о необходимости мобилизовать рабочих для проведения ревизий, настаивал на учреждении обязанности «всех без исключения членов коллегии НКФ не менее одного раза в месяц внезапно, днем или ночью лично» производить ревизии Гохрана (42).
Поступления в Гохран практически не прекращались. После всех событий, связанных с завладением золотом Казанского хранилища (переход в руки колчаковских, семеновских, чешских властей), в руки большевикам в мае 1920 г. попало 320-330 т золота («военные» и «революционные» потери этой части золотого запаса страны составили, таким образом, около 200 т). Весной 1920 г. в Нижегородском губфинотделе, ведавшем Нижегородским хранилищем, «наступили горячие дни»: в течение 1920 г. из Нижнего Новгорода только чистого золота в слитках и монете было отправлено около 148 тонн (43). Значительные результаты давала стихийная реквизиция церковных ценностей (позже, приступая к официальной кампании, Л.Д. Троцкий представил в СНК «грубую» справку о количестве уже «очищенных» церквей), по данным Народного комиссариата юстиции на конец 1920 г. «общая сумма капиталов, изъятых от церковников, исключая Украину, Кавказ и Сибирь», составляла 7,15 млрд рублей (44) .
В октябре 1921 г. в Гохран были сданы все вещи, находившиеся в распоряжении ВЧК, традиционно, с начала 1918 г., имевшей свои «склады». Гохран увеличивал свой штат, трудился с большими нагрузками, на работу в Гохран по личному распоряжению главы правительства направлялись самые надежные партийцы (45). Постановлением сто от 24 ноября 1920 г. Гохран был отнесен к числу «ударных» предприятий: его сотрудники, «производящие работу по разбору, сортировке и подготовке ценностей к экспорту... подлежали удовлетворению в первую очередь топливом, рабочей силой, продовольствием и предметами первой необходимости» (46).
Особый статус Гохрана определялся тем значением, которое получили ценности разного рода, и особенно драгоценные металлы, с обретением советской Россией официального «окна в Европу» после подписания мирных договоров со странами Прибалтики. Открытие этого «окна» было оплачено не только территориальными уступками, но и золотом: при подписании соответствующих договоров Эстония получила золота на 14 млн руб. (10 т), Латвия и Литва — на 4 и 3 млн руб. (2,9 и 2,1 т, соответственно) (47).
Официальный канал сбыта, через Балтику, сыграл ведущую роль в развитии внешнего товарообмена советской России, особенно в период эко/37/номической блокады. Отнюдь не случайно совпадают даты его открытия, связанного с первым из договоров (с Эстонией) и учреждения Гохрана (февраль 1920 года). Гохран руководствовался инструкциями Наркомфина, который занимался использованием ценностей для товарообмена, оплаты заграничных поставок (48). О многом говорит формула главы правительства: «Гохран — ведущее звено экономики». Сама экономика советской республики в этот период, в условиях дефицита всего и вся, критически зависела от возможностей внешней торговли. Все более пристально правительство рассматривало перспективы залоговой функции золота — если в актах накопления оно значится на первом месте, то уплата за ввозимые товары производилась предпочтительно кредитными знаками, иностранной валютой — бумажными эквивалентами, серебром и только при крайней необходимости — золотом.
В тот период на практике определялась структура мобильного экспортного фонда РСФСР. Всем производителям и заготовительным организациям ВСНХ предложил приступить к созданию «вывозного фонда» (апрель 1920 года) (50). Но возможности производства были минимальными, и основными статьями экспорта оставались хлеб, лес, драгоценные металлы, драгоценные камни, изделия из них, а также антиквариат. Каждая из статей фонда играла свою особую роль. Несмотря на постоянную угрозу голода, приходилось в обмен на необходимые товары продавать хлеб (51), но возможности вывоза хлеба объективно ограничивались угрозой нарастания голода. Первая экспортная сделка на лес была заключена с Великобританией в сентябре 1920 г., и Ленин подчеркивал ее большое значение, поскольку она «фактически прорвала блокаду». Предприятия лесной промышленности получили льготы разного рода, специальным предписанием СТО к их работе подключались все советские органы на местах (52), но развитие экспорта леса сдерживалось необходимостью для этого значительных финансовых, временных и трудовых затрат.
На экспортное значение антиквариата впервые официально было обращено внимание постановлением CHК «О сборе и продаже за границу антикварных вещей» (26 октября 1920 года). Эта мера имела прогрессивный характер, поскольку предшествовавшая практика «утилизации» антиквариата была варварской — ценнейшие в художественном отношении вещи переплавлялись, а драгоценные камни из них «вылущивались» (53). Важное значение имело появление в законодательных актах самого термина «антиквариат» в качестве особой категории ценностей. Сбыт накопленного фонда антиквариата (54)требовал, во-первых, предварительной экспертизы, во-вторых, специального аппарата, учитывающего тонкую специфику реализации. Этот аппарат был создан лишь в 1925 г. в виде главной конторы Госторга СССР по скупке и реализации антикварных вещей («Антиквариат») (55).
В условиях блокады, вынуждавшей вести преимущественно нелегальный внешнеторговый оборот, первостепенное значение объективно играли такие ценности, как драгоценные металлы и камни. Но в ряду этих ценностей алмазы и драгоценные камни, а также изделия из них, были выделены — они, по планам советского правительства, «после надлежащего учета и оценки должны образовать залоговый фонд для получения кредита от заграничных банков», при этом в ходе будущей организации сбыта надлежало учитывать «наиболее выгодную конъюнктуру» (56).
Золоту, таким образом, на этом этапе внешнеторгового обмена отводилась особо значимая роль (57). Солидны были его «готовые» запасы, «унаследованные» и непрерывно пополняемые в ходе конфискационных кампаний; очевидно, принимались во внимание и перспективы наращивания в будущем золотодобычи. В июле 1920 г. нарком внешней торговли и одновременно полномочный и торговый представитель РСФСР в Великобритании Л.Б. Красин официально заявил в Лондоне, что Россия в обеспечение торговых сделок может предоставить золота на 16-20 млн фунтов стерлингов (в ценах /38/ тех лет эквивалентно примерно 307 т). Такого рода заявления дали западной прессе повод представлять наркома в образе «Мефистофеля, манящего золотой наличностью», она стала своеобразным «психологическим оружием» советской власти. Полпред РСФСР в Эстонии М.М. Литвинов в июне 1921 г. выступил в западной прессе с разъяснениями об экспорте золота из советской России (58).
Значительный интерес к золоту наблюдался со стороны всех потенциальных торговых партнеров советской республики. В принципе устойчивый, к началу 1920-х годов, когда в правительственных и финансовых кругах стран Запада начали обсуждаться идеи восстановления полновесного стандарта, этот интерес начал приобретать формы ажиотажного накопления(59). Банки и правительства стремились получить русское золото; советскому правительству, со своей стороны, требовалось его сбыть, чтобы предотвратить разворачивание интервенции и закупить военное снаряжение, продовольствие, все необходимое для восстановления хозяйства.
Советское правительство спешно приступило к организации аппарата сбыта, мобилизовав «компетентные партийные силы», в условиях, когда Запад объявил блокаду «ворованному» российскому золоту, оно попадало на мировые биржи через цепочку посредников (60). Для обезличивания, сокрытия происхождения золото переплавлялось в золотые слитки, как правило, нестандартных форм («свинки»), в этот период, заключают современные зарубежные специалисты, советское государство выступало в роли «торговца, который на черных рынках обменивал произведенное, полученное в качестве натуральной платы или украденное... на продукты первой необходимости» (61).
Одна из цепочек посредников при продажах золота через Прибалтику вела в Швецию (62), где золото продавалось на 20-25% ниже рыночной цены; стокгольмская биржа была промежуточным этапом и, в свою очередь, продавала его на крупных биржах. Другая цепочка посредников возникла в Финляндии, когда правительство К. Маннергейма, осознав выгоды приобретения золота и его транзита, открыло для РСФСР свои порты, в Норвегии в целях сбыта была организована подставная Норвежско-русская торговая компания, через которую золото поставлялось в США. Банки США также покупали советское золото через Швецию и Голландию, как принадлежащее этим странам оно и декларировалось, так как дипломатические отношения между РСФСР и США не были еще в эти годы установлены. В Норвегии и Швеции золото переплавлялось и перепродавалось с новыми клеймами. Известно, что уже осенью 1920 г. Франция принимала «золотые посылки» (преимущественно в монете царской чеканки) из Риги, доставленные на нейтральных судах (63). Позже Франция стала перевалочной базой при продаже советского золота в Швейцарию и Англию. Зимой 1921 г. в Ревеле действовало отделение Наркомвнешторга, которое закупало за границей товары для отправки в Россию, оплачивая их золотыми слитками (64). На сделки с золотом работала также система совзагранбанков — советских коммерческих банков (Московский народный банк в Лондоне, Евробанк в Париже), работавших по законам страны пребывания. Параллельно с прибалтийскими действовали также канал Батуми — Константинополь, откуда золото направлялось преимущественно в Швейцарию, и транзиты через Иран и Турцию, буферную Дальневосточную республику.
В сентябре 1921 г. в советской России были созданы Чрезвычайная комиссия по экспорту (под председательством М.В. Рыкунова), а вслед за ней специализированная комиссия СТО «по золотому фонду» (включавшая Троцкого, Г.Я. Сокольникова, Красина), которая дважды в месяц должна была докладывать о состоянии дел в ЦК партии. По воспоминаниям одного из бывших сотрудников Госбанка, в этот период ключи от кладовой на Неглинной хранились в Кремле, и «когда нужно было отправлять куда-нибудь золото, из Кремля приходили уполномоченные Ленина, спускались с тремя агента/39/ми ОГПУ в погреб», затем в кабинете управляющего банка составлялась опись. Все операции с золотом проводились «по отдельной секретной книжке, лежавшей в несгораемом шкафу»; все записи в балансах Госбанка делались по «запискам политбюро», которые печатались на бумаге с особым грифом «Л» (Ленин) (65). Ленин лично подробно консультировал соответствующие ведомства о том, как должен быть организован учет, требуя помесячного подведения итогов.
Угроза дефицита золота стала одной из наиболее часто обсуждаемых в правительстве проблем. Ленин требовал жестко определить номенклатуру товаров, которые допускается оплачивать золотом (66). Учреждениям разъяснялось, что они «не в праве ни одного золотого рубля расходовать без предварительного разрешения Совнаркома» (67). В октябре 1921 г. были введены систематические (два раза в месяц) отчеты руководства фонда перед политбюро ЦК; отныне ни СНК, ни Президиум ВЦИК не имели права расходовать золото из фонда без предварительного с ним согласования.
Серьезным материальным ресурсом власти в этот период стали продажи художественных ценностей (68). Правительство еще на рубеже 1921-1922 гг обсуждало вопрос о продаже драгметалльных ценностей уровня «национального достояния»(69). Были использованы, таким образом, все возможные, внешние и внутренние, источники золота, все пути его получения — от цивилизованно-дипломатических (обсуждалась, например, идея возвращения золота, помещенного Временным правительством в Швейцарии (70)) до конфискационных, чрезвычайных и даже иезуитских: несмотря на исправно действовавшую систему тотальных изъятий, была организована также тайная скупка золота у спекулянтов через систему агентов ВЧК (отсюда такие казусы, как расстрелы местными органами чк ее собственных агентов).
Интенсивность оттока золота за рубеж была такова, что к началу 1922 г. государственные кладовые в Нижегородском банке и Казани, два крупнейших (и резервных, в силу отдаленности от столицы) из трех мест хранения золотого запаса РСФСР, были критически опустошены, в марте 1921 г. из Нижегородского хранилища была вывезена в Москву последняя крупная партия ценностей в виде серебряной монеты, слитков золотистого серебра и серебристого золота. Фактически сразу после возвращения «золотого эшелона» в Казань его ценности постепенно были переправлены в Москву, и в декабре 1921 г. Казанская золотая кладовая опустела (71).
Западноевропейская пресса не без пристрастия фиксировала число зафрахтованных судов, количество перегружаемых ящиков, пытаясь подсчитать стоимость очередных партий золотопродаж. Количество золота, ввезенного в США, было столь велико, что в апреле 1921 г. «New York Times» в статье под названием «Золотой потоп» констатировала, что, в силу перегруженности, Пробирная палата США вынуждена приостановить прием золота, спасовав перед тем количеством металла, которое банкиры предъявили для сертификации (72).
Советская Россия стала «наследницей» всего накопленного Российской империей, ее гражданами богатства. Всего, по подсчетам специалистов, в 1920-1922 гг. только через «балтийское окно» было вывезено не менее 500 т золота (73). Этот показатель (порядок его) не вызывает сомнений; в этой связи никакой критики не выдерживают имеющиеся в современной литературе указания на то, что в 1918-1922 гг. в советской России было извлечено из недр 15,4 т золота, а «дополнительно получено от населения» 15,7 тонн (74). Откуда тогда советская власть получила остальные четыре с половиной сотни тонн валютного металла?
Более того, этот ориентировочный (до той поры, пока не будут открыты соответствующие архивные фонды) показатель размера вывоза корректоруется в сторону повышения рядом других свидетельств. «New York Times», например, со ссылкой на официальный источник сообщала, что в 1921 г. США импортировали золота на 460 млн долларов, что эквивалентно приблизительно 767 т золота (75). Хотя золото поступало не только из России, так как /40/ США задолжали многие страны-участницы первой мировой войны, преимущественно российское, в конечном счете, происхождение значительной части этого золота, закупленного рядом западноевропейских стран, в принципе не вызывает сомнения. Более высокий показатель (около 630 т) следует и из суммирования только наиболее известных на сегодня по доступным источникам и нашедших отражение в отечественной историографии сделок.
В 1920 г. объем промышленного производства в РСФСР составлял 13,8% от уровня 1913 г., сельскохозяйственной продукции — около 33%. Страна эстро нуждалась не только в военном снаряжении, технике, медикаментах, но и товарах первой необходимости, продовольствии. Первая из известных довольно крупных партий золота была реализована в октябре 1918 г. — 3125 кг золота на покупку в Германии 6 млн пудов угля (76). В конце 1918 г. представителю советского правительства в Лондоне Литвинову удалось купить за золото крупные партии сельхозмашин, металлоизделий, угля и хлопка, с открытием «Балтийского окна» золотопродажи стали систематическими, в марте 1920 г. было принято решение об оплате первых 1000 паровозов и запасных частей для ремонта железнодорожного транспорта (300 млн. руб. золотом в слитках). Осенью 1920 г. Наркомпрод сделал закупки на 44,3 млн золотых рублей. Во время голода 1921 г. на золото было закуплено в Лондоне зерно на 2 млн), для исполнения плана ГОЭЛРО на 10 млн руб. золотом бьіло закуплено «всего необходимого» для нефтяной промышленности, на оборудование Каширской и Волховской электростанции, так же финансировалась программа «Гидроторф». В ноябре 1921 г. ВЦИК отпустил 10 млн на «закупку за границей продуктов и предметов первой необходимости» (77). Золото отпускалось на нужды ВЧК, ЦК КП Украины, «Северолеса», для обмундирования войск пограничной охраны, на борьбу с эпидемией сыпняка, «для специальных целей» политбюро ЦК и т.д. (78). На золото решались и более «высокие» задачи — весной 1922 г. на закупку самолетов в Германии было потрачено 33 млн; в Англии были заказаны суда для Черноморского флота на условиях расчетов в основном лесом и золотом (на 60 млн руб. золотом)(79). В вопросе о том, как распорядилась новая власть накопленными в России до нее и вновь обретенными в процессе «классовой борьбы» ресурсами, существенно то, что в начале 1920-х годов постоянно делались крупные траты золота на цели, лежащие вне проблем хозяйственного развития. Золотом, как уже говорилось оплачивались дипломатические решения. Вслед за Германией, Эстонией, Латвией, Литвой (общее количество золота, уплаченного в виде контрибуционных выплат — около 108,5 т), золотые «дары», но теперь уже в виде «безвозмездной финансовой помощи» на 13 млн, получила в 1921 г. Турция (в 1922 г. дополнительно еще 3,5 млн) (80). Внешнеполитическая доктрина советского государства базировалась на двойственной и в значительной мере противоречивой основе, сочетая стремление, с одной стороны, обеспечить себе мирные условия существования, с другой — поддержать мировую революцию» (81).
Работавшая в Стокгольме «старая большевичка» А.И. Балабанова впоследствии вспоминала, что по поводу поступавших в 1918 г. в Стокгольм средств, в том числе золота, получила лично от Ленина «разъяснение», что средства должны идти на «поддержку левых организаций, подрыв оппозиционных групп Коминтерна». Глава советского правительства при этом настаивал: «Но я умоляю вас — не экономьте. Тратьте миллионы, много миллионов». По свидетельству советского торгового представителя в Ревеле Г. Соломина, одной из задач, поставленных представительству, было «снабжение многочисленных тайных отделений Коминтерна», «пожиравших», по его мнению, массу денег (82). Только в 1920 г. Коминтерну было выплачено 2 053 тыс. руб. золотом (2,65 т металла). Фактические размеры средств на политико-идеологические цели, отправленных через посланцев Коминтерна и просто «сочувствующих» (весьма распространенная практика), не поддаются сегодня сколько-нибудь строгой оценке, и хотя впоследствии под воздействием реальной действительности финансирование «мировой революции» стало /41/ сокращаться, полностью оно не прекратилось. На щедром дотировании оказался, например, «организатор» персидской революции Мирза Кучкук. Доporo обошлась и проникнутая идеей «мировой революции» интервенция в Польшу — ей была выплачена контрибуция в 10 млн руб. золотом и драгоценностями (уже в 1921 г. в Варшаву была направлена половина этого золота — около 6,4 т в слитках (83)).
Характерны и «непроизводительные» траты золота. Большевики не экономили его, укрепляя разраставшийся государственный аппарат, поддерживая нарождавшуюся партийно-государственную номенклатуру. «Конфискат» использовался на лечение и отдых особо важных для партии персон даже в самые трудные годы (84). Объем средств, направленных на содержание сотрудников ВЦИК, ВЧК, «партийно-идеологическую работу», поражает в соизмерении с другими, в том числе «производительными» затратами.
Гланым предназначением золота являлось обеспечение выживания большевистского государства. При этом значимость проблемы мобилизации всех источников валютного металла на протяжении 1921-1922 гг. возрастала. После череды массовых кампаний политика изъятия становится, во-первых, более изощренной, нацеленной на отторжение у населения новых категорий ценностей, во-вторых, более адресной, охватывая не учтенные ранее потенциальные объекты, в-третьих, правом реквизиций и конфискаций наделялись все новые и новые государственные структуры. 3 января 1921 г. состоялось постановление СНК «О реквизиции и конфискации ценностей, хранящихся у частных лиц и обществ, медицинского и фармацевтического имущества, об осуществлении права реквизиции и конфискации Народным комиссариатом просвещения, таможенными учреждениями, военным, морским, почтово-телеграфным ведомствами» (85). По этому постановлению, конфискации подлежали следующие ценности: платиновые, золотые и серебряные монеты независимо от количества таковых; золото, серебро, платина и металлы платиновой группы в слитках и сыром виде независимо от количества таковых; бриллианты, алмазы и другие драгоценные камни; жемчуг; изделия весом более 18 золотников из золота, более 3 фунтов из серебра. Все перечисленное подлежало срочной, в трехдневный срок, сдаче в ближайшую кассу Комиссариата финансов, а в Москве — непосредственно в Гохран. Изъятое в столь же сжатые сроки направлялось на переплавку (постановление содержит характерное разъяснение о том, что конфискации не подлежали изделия, «в коих существенные части состоят не из благородных металлов», например, золотые часы, очки в золотой оправе, научные приборы).
Таким образом обеспечивалась бесперебойная работа «технологической цепочки»: изъятие-реализация (по Ленину — «собрать, сохранить, реализовать» (86)). Сортировке же и оценке «конфиската» по-прежнему не уделялось достаточного внимания. Но вскоре явные убытки от неэффективной — «валовой» и неумело организованной (87) — торговли повлекли за собой попытки совершенствования этой системы. С 16 февраля 1921 г. реализация ценностей допускалась только через Внешторг. Вынашивались планы создания сети подставных зарубежных фирм, которые организовали бы цивилизованный, то есть более выгодный сбыт (88). Но золото и подавляющая часть изделий из него не входили в формируемые «фонды роскоши», которые прежде всего подлежали реализации по-новому. Они учитывались и реализовывались по особой статье, поскольку «утилизация» и сбыт этого непосредственно валютного металла отвечали главному требованию оперативности.
В целом советская политика была по-прежнему направлена практически исключительно на «нормирование распоряжения золотом как готовым продуктом» (89), об этом же свидетельствует и ключевое слово названия правительственного постановления — «распределение». Изданный 23 июня 1921 г. декрет СНК «О распределении золота и платины» подтвердил государственную монополию на все операции с золотом. После значительных трат и контрибуций перед правительством вновь встал вопрос «скорейшего накопления золотого запаса». Эта формулировка отнюдь не случайна, поскольку государ/42/ственные кладовые стремительно пустели. Декрет установил, что золото и платина не могут быть предметами скупки, обработки, распределения и обмена со стороны кооперативных организаций и частных лиц, как в сыром виде, так и в слитках в отношении добычи. Дело сводилось к ужесточению системы учета. Распоряжаться золотом на всех стадиях его производства — от добычи и обработки до окончательного аффинажа и получения чистого металла — доверялось только ВСНХ. Он сдавал золото органам Наркомфина, исключительное право на операции с валютными ценностями предоставлялось Государственному банку РСФСР. Тем временем золотодобыча все больше приходила в упадок: если в 1919 г. она составляла 482 пуда (8 т), то в 1920 г. — всего 169 пудов (2,8 т). К 1921 г., как отмечалось в правительственных документах впоследствии, «золотопромышленность стояла на краю гибели» (90).
Рубеж 1921-1922 гг. оказался периодом драматичного поиска оптимальных, для специфических условий того времени, механизмов хозяйствования, в частности в сфере экономики золота. Порядок, установленный декретом 23 июня 1921 г., подтвердившим государственную монополию на добычу золота, просуществовал менее четырех месяцев. Декрет СНК от 31 октября 1921 г. «О золотой и платиновой промышленности» (91) радикально изменил основы золотопромышленной политики, разрешив развитие самодеятельных работ по разработке и особенно выявлению месторождений золота.
Подтверждая исключительную собственность государства на месторож-дения благородных металлов, декрет, однако, разрешал «всем гражданам РСФСР, кооперативам и артелям получать предприятия и прииски в эксплуатацию на договорных началах». Обращает на себя внимание тот факт, что условия разработки золотоносных недр были более льготными в сравнении с общими нормами советского горного права. Так несмотря на изданный в 1920 г. «Декрет о недрах», «насквозь пропитанный идеей жесткой государственной монополии», в золотой и платиновой промышленности начал действовать первый в советской практике горный закон о привлечении частной инициативы (92). Такие исключительные условия для этой отрасли производства допускались в связи с тем, что золото, как чрезвычайный ресурс, требовалось прежде всего на внешнем рынке, а также в связи с намечавшимся переходом от военно-коммунистических принципов хозяйствования к нэпу.
Со времени вступления в силу октябрьского 1921 г. декрета можно также говорить о появлении советского старательства. Не будучи формально ни разрешенным, ни запрещенным, оно получило возможность легализации, а государство тем самым добивалось сокращения хищнической добычи и незаконного сбыта драгоценного металла. В отступление от идеологических установок власти, старатели в отношении различных повинностей были приравнены к рабочим государственных золотопромышленных предприятий. Первооткрыватели новых золотых и платиновых месторождений получали право на единовременное денежное вознаграждение либо так называемые попудные отчисления с добываемого на этом месторождении металла. Показательно, что проект «Декрета о мерах к подъему золотопромышленности» (93) содержал положения о мерах по снижению себестоимости золота и переводе калькуляции производства его на золотые рубли (§2).
Но в условиях жесткого требования о сосредоточении золота в распоряжении власти, еще долгое время установка на эффективность не могла сколько-нибудь последовательно реализоваться, с осени 1921 г. проводилась новая кампания по изъятию валютного металла у населения — развернулась скупка так называемого бытового золота. Правительство поручило Наркомфину скупать золото, платину и иностранную валюту и воспретило иным ведомствам, организациям и частным лицам «производить означенные операции» (95). В районах золотодобычи государственным предприятиям предписывалось также принимать «вольноприносительское» и «подъемное» золото, оплачивая его на тех же основаниях, что и добытое. Снова — явный компромисс государства «диктатуры пролетариата»: но оно не могло пренебречь никакими /43/ источниками поступления ценного металла, «закрывая глаза» на его, как правило, хищническое или «враждебно классовое» происхождение.
Обращение драгоценных металлов оставалось монополизированным: золото и платину, добытые на территории РСФСР, полагалось в обязательном порядке сдавать в государственные приемные пункты. Оплата производилась денежными совзнаками, а также, «по желанию сдатчика», — в размере не более 50% следуемой суммы, — продовольствием и потребительскими товарами, что было действенным стимулом в голодающей стране. Управление всем циклом производства и использования золота было централизовано — добывающие предприятия, сплавочные лаборатории, аффинажные заdоды(96), а также Петроградский монетный двор перешли в исключительное ведение центрального полномочного правительственного органа, в составе Главного управления горной промышленности (ГУГП) была создана Секция золота и платины.
Свою деятельность новый правительственный орган начал с анализа развития золотопромышленности в 1915-1920 гг., инспектирования Моcковского и Екатеринбургского аффинажных заводов, посылки полномочных инспекторов на другие предприятия (97). В декабре 1921 г. в отрасли были организованы первые тресты — эта новая в советской России производственная структура создавалась для постановки особо важных, перспективных производств. Государственные платинодобывающие предприятия были объединены в трест «Уралплатина», золотодобывающие самого перспективного из золотопромысловых районов на Лене — в трест «Лензолото». D «переходный» 1921 г. уровень добычи золота был по-прежнему критически низким, а по сравнению с 1919 г. даже сократился со 169 до 150 пудов (2,8 и 2,5 т соответственно) (98).
Несмотря на начало нового этапа золотопромышленной политики в стране, более пристальное внимание власти к делам золотодобывающей отрасли, по значимости источников поступления золота собственная добыча все еще оставалась на... последнем месте, что отразилось и в официальной формулировке «Отчета по Золотому фонду» (февраль 1922 г.): «...поступило на приход монеты, слитков бывших частных банков, слитков и монеты из сейфов, pjлота от "Главзолото" и т.д.». Если учесть, что, по данным отчета, за октябрь 1917 — январь 1922 г. «в приход» Золотого фонда поступило 84 356 235 руб. 95 коп.99 (около 109 т золота), соотношение изъятого и добычи (всего около 15 т) составляло 7:1. Фактически доля добычи была значительно меньше, поскольку до сентября 1921 г. (когда образовался «Золотой фонд») все поступления концентрировались в Гохране, а оборот ценностей и золота был фактически непрерывным.
Тем не менее показателен сам факт «включения», наконец, добычи из собственных недр на пятом году советской власти в перечень значимых источников валютного металла. Начало в 1922 г. «новой эры» советской золотопромышленной политики выразилось в росте внимания государства к проблемам золотодобывающей отрасли, а также в первых мерах по либерализации условий добычи и обращения золота в духе нэпа (100). К тому времени уже наметилась специфика этой политики: создание — во имя получения валютного металла — системы льгот и преимуществ, особых условий развития отрасли, формирование ее статуса промышленности «стратегического значения», а также установки на получение золота «любой ценой».
Примечания
1. Из истории Всероссийской чрезвычайной комиссии, 1917—1921 гг. Сб. док. М. 1958, с. 72, 77, 79-81, 99-104; АРСКИЙ Р. Возникновение и деятельность Совета народного хозяйства. — Народное хозяйство, 1918, № 11, с. 7-9.
2. См.: КРЫЛОВ А.И. Формы организации золотопромышленности. В кн.: Золотопромышленность СССР (1-й Всесоюзный золотопромышленный съезд). М.-Л. 1927, с. 17.
3. Цит. по: АЛЕКСАНДРОВ Α., Томилов В. Два Ленских расстрела. - Восточно-Сибирская правда, 28.V.1996. /44/
4. В августе 1918 г. в Казани большевикам-атеистам, словно в насмешку, достались лишь «семь мешков с золотыми и серебряными нательными крестами».
5. См. подробнее: СИРОТКИН В.Г. Зарубежное золото в России и за рубежом, М. 1999; ЕГО ЖЕ. Кто обворовал Россию? М. 2003:
6. История дипломатии, т. 2. С. 1945, с. 363; Документы внешней политики СССР (ДВП). т. 1. М. 1957, с. 446-447; Декреты советской власти (ДСВ). т. 3. М. 1959, с. 177; Торгово-промышленная газета, 15.IХ.1918 (о принятии в Орше первой партии золота представителями германского Имперского банка); Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 256, оп. 1, д. 6, л. 58-60; ЕФИМКИН А.П. «Мы заплатили немецким империалистам золото». — Отечественная история, 1990, №9 5, с. 148, 150.
7. ШИШКИН В.А. В.И. Ленин и внешнеэкономическая политика Советского государства (1917-1923 гг.). Л. 1977, с. 146 (ср. ДВП. т. 5. М. 1961, с. 298).
8. В голодный 1918 г. главная житница России — Украина, возглавляемая Центральной Радой, начала по секретному договору с Четверным союзом поставлять в Германию и Австро-Венгрию столь необходимые зерно и продовольствие (ФЕЛЬШТИНСКИЙ Ю. Крушение мировой революции, М. 1992, с. 239).
9. Ряд исследователей подоплеку этого решения видит в субсидировании большевиков Германией (МЕДВЕДЕВ А. Голод и золото, в кн.: Российское золото, т. 2. М. 1994, с. 451; ЛАТЫШЕВ А.Г. Рассекреченный Ленин, М. 1996, с. 90-114). Г.Л. Соболев, анализируя события, связанные с Брест-Литовским миром, считает, что их драматизм не дает основания считать, что большевистское правительство послушно исполняло волю Германии (СОБОЛЕВ г. Тайна «немецкого золота». СПб.-М. 2002, с. 297).
10. Цит. по: МОСЯКИН А. Балтийский оффшор — Istorija, 2001, № 13; см. также: ШИШКИН В.А. Советское государство и страны Запада в 1917-1923 гг. Л. 1969; О'КОННОР Т. Георгий Чичерин и советская внешняя политика, М. 1991; и др.
11. Комитет членов Учредительного собрания — орган власти на территории Среднего Поволжья и Приуралья в июне-сентябре 1918 года.
12. МУРТУЗАЛИЕВА Л.Ф. Деятельность Отдела драгоценных металлов Уральского областного Совета по изъятию и переплавке изделий из драгоценных металлов весной 1918 г. в кн.: Из истории уральского золота. Екатеринбург. 1995, с. 102-104; Государственный архив Иркутской области (ГАИО), ф. Р-1344, д. 1,2, 4.
13. По декрету об отмене права наследования, родственники умершего получали имущество, не превышавшее в общей стоимости 10 тыс. рублей. Этот же предел был установлен для дарений: все дарения сверх той же суммы объявлялись недействительными (декрет в ЦИК от 20 мая 1918 г.), а предмет дарения становился достоянием РСФСР (ДСВ. т. 2. м. 1959, с. 187, 292).
14. 1 золотник = 4, 266 грамма.
15. ДСВ. т. 2, с. 625-626.
16. РГАЭ, ф. 325, оп. 1 д. 164, л. 24.
17.Там же, д. 163, л. 48; д. 164, л. 2об-3.
18. ДСВ. т. 2, с. 498-499.
19. Именно так в радиотелеграмме советскому послу в Берлине было определено направление этой национализаторскои кампании (см.: ДСВ. т. 2, с. 519—520).
20. ДСВ. т. 2, с. 343-344.
21. РГАЭ, ф. 325 оп. 1, д. 163, л. 1-9.
22. Там же, ф. 7022, оп. 1, д. 13, л. 2-4; РУКОСУЕВ Е.Ю. Дважды первые. В кн.: Из истории уральского золота. Екатеринбург. 1995, с. 34.
23. ДСВ. т. 2, с. 606. К 1921 г. в полный упадок пришли Енисейские промыслы, где бездействовали все крупные рудники, из 27 драг 11 были затоплены, остальные находились в состоянии, непригодном для эксплуатации (Золото России, м. 2002, с. 113).
24. РГАЭ, ф. 325, оп. 1, д. 4, 151-153, 157-159.
25. Там же; ЛЕШКОВ В.Г., БЕЛЬЧЕНКО Е.Л, ГУЗМАН Б.В. Золото российских недр. М. 2000, с. 273.
26. Протоколы Президиума ВСНХ 1920 г. Сб. док-тов. М. 2000, с. 22.
27. ВИНОКУРОВ М.А СУХОДОЛОВ С.О. Золотопромышленность дореволюционной Сибири. ЭКО, 1996, N9 5, с. 212; Правда, 12.VI.1921. За первую четверть 1921 г. здесь было добыто 12 пуд. 11 фунт, золота.
28. РГАЭ, ф. 325, оп. 1, д. 4, л. 15706.
29. Экономическая жизнь, 1920, № 27; РГАЭ, ф. 325, оп.1, д. 25, л. 6-7.
30. См. ДСВ. т. 6. Разд. I №202; т. 9. M. 1978, разд. I, №№16-19, 33, 39, 46, 73, 74, 75, 82; разд. II, №20, 48, 105; т. 11, разд 1, №133; разд. II, №№60, 61; т. 12, разд. I, №2, и др.
31. Прежде всего на южных рынках через Закавказье и, отчасти, Среднюю Азию.
32. Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства (СУ), 1921, №18, ст. 106; 1920, №29, ст. 143.
33. Не только ВСНХ и ВЧК, но и Наркомат продовольствия, ревтрибуналы, нарсуды, особые комиссии из представителей губисполкомов, губсовнархозов, губпродкомов.
34. Своеобразные художественные свидетельства о характере изъятий оставили писатели М.А. Булгаков («Мастер и Маргарита»), И.А. Бунин («Окаянные дни») и др. /45/
35 КУЗНЕЦОВ В.В. По следам царского золота. СПб.-М. 2003, с. 272.
36. ДСВ. т. 9, с.213-214; Известия ВЦИК. 1920. №163.
37. Наркомфину было «разрешено возвращать» по предъявляемым требованиям ученые награды из золота (см.: ДСВ. т. 10, с.363).
38. Там же, с. 174; т. 11, с. 245.
39. Оба эти термина означали принудительное изъятие: конфискация — безвозмездное, а реквизиция — с возмещением стоимости изъятого, но в реальной практике начала 1920-х годов оба метода, как правило, мало чем друга от друга отличались
40. Цит. по: История музейного дела в СССР. М. 1957, с. 49—50.
41. ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. т. 54, с. 425, 712.
42. Там же, с.153-154, 412; т. 51, с. 299-300; т. 52, с. 407-408, 207-208, 222-223.
43. См. СИРОТКИН В.Г. Золото и недвижимость России за рубежом, М. 2000; ЕГО ЖЕ. «Poмановское» золото, в кн.: Российское золото, т. 3. м. 1994, с. 437-447; ЛАРОЗЕ Я. Судьбы нашего золотого запаса. — Экономическая жизнь, 1920, № 198; ЕФИMКИНА. Золото республики. В кн: Дипломатический ежегодник, М. 1995, с. 231-232.
44. В отчете НКЮ стоимость драгметалльных ценностей особо не выделялась. См.: Революция и церковь. №N9 9-12, с. 71
45. Мосякин А. Гохран. Свидетельствуют документы, в кн.: Российское золото, с. 448-468.
46. ДСВ. т. 11, с. 405.
47. См.: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных РСФСР с иностранными государствами. Вып. 1. Пг. 1921, с. 239-247; СИРОТКИН В. Рижский мир. — Международная жизнь, 1988, № 8.
48. ДСВ. Т. 7. М. 1974, с. 193-194.
50. Протоколы Президиума венх 1920 г., с. 99.
51. В сентябре 1920 г. 160 тыс. пуд. хлеба было отправлено в Италию (ДСВ. т. 10, с. 324, 353).
52. ДСВ. т. 10, с. 154; т. 12, с. 342; и др.
53. ДСВ. т. 11, с. 344. Так действовали не только красные: известно, например, как Врангель использовал захваченную им Петроградскую ссудную казну. Продать великолепные «ломбардные» изделия на аукционах, как они того заслуживали, было невозможно по юридическим соображениям, поэтому их «порубили, переплавили и в виде золотого и серебряного лома продали на Лондонской бирже (см.: Судьба колчаковского золота. Интервью с историком О. Будницким. — Русская мысль, Париж, 1.11.2001).
54. Пометка Ленина на письме М. Горького, возглавлявшего экспертную комиссию: «Разобрано только 8 складов из 33» (октябрь 1920 года).
55. В начале 1920-х годов драгоценные камни, как самый портативный высокоценный товар сбывались контрабандно, через специальных «бриллиантовых курьеров» партии (см.: ХАММЕР А. Мой век двадцатый, М. 1988, с. 71-72, 83-87). Помимо официальных курьеров и коминтерновцев, вывозом ценностей нелегально занимались мелкие партийные функционеры. Вал контрабанды был приостановлен после «дела Я. Шелехеса» о крупных хищениях в Гохране, следы которых вели в полпредство в Ревеле, возглавляемое известным партийным функционером И.Э. Гуковским.
56. ДСВ. т. 7, с. 509.
57. Об этом косвенно свидетельствует и тот факт, что в условиях настоящего разгула контрабанды (в том числе «полуофициальной» — в полпредствах РСФСР, когда драгоценные камни обращались поштучно, преимущественно без надлежащей оценки и учета) золото подлежало строжайшему учету.
58. Последние новости (Париж), 14.VI.1921; Рижский день, 1.VII.1920.
59. См. напр : WESTON R. Gold. A World Survey. L. 1983, p. 9-11, 117-125; АЛМАЗОВА О.Л., ДУБОНОСОВ Л.А. Рынок против рынка, М. 1993, с. 29-33; MOURE K. The Gold Standard Illusion. N.Y. 2002, p. 7-33; и др.
60. О механизмах сбыта см.: МОСЯКИН А. Продажа. — Огонек, 1989, №6-8; Антикварный экспортный фонд. — Наше наследие, 1999, № 2-3; и др.
61. MCAULEY A. Bread without the Bourgeoisie. In: Party, State and Society in Russian Civil War. Bloomington. 1989, p. 170-171.
62. Стокгольмский банкир О. Ашберг и банк Н.П. Шелль и К°.
63. Daily Chronicle, 21.Х.1920. Общее количество переправленного только в октябре 1920 г. в Париж золота, по данным газеты, достигало 6 тонн.
64. ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. т. 54, с. 22-23.
65. См. напр., доклад невозвращенца П. Янишевского: Об операциях Госбанка СССР с золо-том. — Возрождение, 9.1.1933.
66. ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. т. 53, с. 6, 93 162, 176, 178, 256, 309, 412-413, 444; т. 51, с. 341.
67. На эту директиву ссылался в сентябре 1921 г. Красин, отмечая также, что он «сам, нарком внешней торговли, не имеет в своем распоряжении никакого золотого фонда» (Российский государственный архив современной политической истории — РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 1080, л. 1. Цит. по: АРУТЮНОВ А. Досье Ленина без ретуши, ч. 3 — www.rus-sky.org/ history/library).
68. См..: Проданные сокровища России. 1918-1937. М. 1999, с. 77-90. /46/
69. С этим связаны «Первая русская художественная выставка» в Берлине в 1922 г.; политический скандал 1923 г., вызванный появлением на рынках Амстердама и Антверпена бриллиантов из коронных драгоценностей; секретные переговоры в Манчжурии о реализации драгоценностей из Галереи драгоценностей Эрмитажа, Бриллиантовой комнаты Кремля.
70. ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. т. 51, с. 341.
71. РГАЭ, ф. 2324, оп. 16, д. 43, л. 74 (см.: ЕФИМКИН А. Золото республики с. 234); КЛАДТ A.П., КОНДРАТЬЕВ В.А. «Золотой эшелон». — Исторический архив, 1961, №1, с. 21-27.
72. New York Times, 29.IV. 1921, p. 1. Цит. по: SUTTON A Wall Street and the Bolshevik Revolution. N.Y. 1974.
73. Этот итоговый показатель, основанный на данных западной прессы о «золотых посылках», проходивших через порты прибалтийских государств, а также воспоминаниях советского торгового представителя в Ревеле г. Соломина, приводится в статье Мосякина «Балтийский оффшор» (Isrorija, N2 13, 2001 — www.baltkurs.com).
74. См.: ЛЕШКОВ Β.Γ., БЕЛЬЧЕНКО Е.Л., ГУЗМАН Б.в. Ук. соч., с. 108.
75. См. обзор данных «New York Times»: НАЗАРОВ M.B. За кулисами НЭПа и сталинизма, в кн.: Тайна России, М. 1999 (www.rusdea.narod.ru\secret). Пятая часть (22,4%) этого объема прошла через фирму Кун, Леб и К°.
76. Российский государственный исторический архив, ф. 2324, оп. 1, д. 14, л. 47. О продаже и доставке этой партии золота см.: ТАЙГИН А. В Берлин с русским золотом. — Голос минувшего на чужой стороне, Париж, 1926, № 2; ЕФИМКИН A.П. «Мы заплатили...», с. 150-151).
77. ДСВ. Т. 10, с. 290; СУ, 1921, № 16, ст. 101.
78. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б). Повестки дня. т. 1, с. 117-119, 121, 124 130
79. NOVE Α. An Economic History of the USSR Lnd. 1986, p. 147-153; БЕЛОУСОВ p. Экономическая история России: XX век. Кн. 2. м. 2000, с. 371-377.
80. ДВП. Т. 3. М. 1959, с. 675; т. 4, с. 774.
81. НЕЖИНСКИЙ Л.Н. Идея «мировой революции» и внешняя политика советского государства в 1917-1921 годах. В кн.: Советская внешняя политика 1917-1945 гг. М. 1992, с. 19, 56-57
82. BALABANOV A. impressions of Lenin. Michigan. 1984, p. 29-30; МОСЯКИН А. Балтийский оффшор.
83. РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2761 л. 28.
84. ЛАТЫШЕВ А.г. Ук.соч., с. 90-114.
85. ДВП. Т. 12, с. 127-137.
86. ЛЕНИН в.и. Полн. собр. соч. Т. 54, с. 205.
87. Красин отмечал, что продажа ведется «дилетантски», через случайных знакомых, по ценам значительно ниже рыночных. Он критиковал сложившуюся практику и выдвигал проекты централизации и специализации сбыта ценностей. «Войну мы выиграли с колоссальной растратой средств и сил», — констатировал он позже (КРАСИН Л.Б. Контроль или производство (по поводу статьи тов. Ленина «Лучше меньше да лучше»). — Правда, 24.ІІІ. 1923. Дискуссионный листок).
88. Представляют интерес деятельность Троцкого в качестве Особоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей и организованный им «французско-бельгийско-армянский синдикат» по их сбыту (см.: ВАСИЛЬЕВА О.Ю, КНЫШЕВСКИЙ П.Н. Красные конкистадоры, М. 1994, с. 162-170).
89. ЧЕРНОСВИТОВ Ю.Л, ЗАТУЛКИН Н.И. Золотопромышленное законодательство СССР, его особенности, история и ближайшие проблемы. В кн.: Золотопромышленность СССР, с. 106.
90. СОЛДАТОВ Л.К. Золотопромышленность в системе народного и мирового хозяйства. М. 1925, с. 99; Золотопромышленность СССР, с. 9.
91. СУ 1921, № 74, ст. 604.
92. ЧЕРНОСВИТОВ Ю.Л., ЗАТУЛКИН Н.И. Ук. соч., с. 104-105.
93. Последующее постановление ВСНХ (от 8 июля 1922 г.) уточнило районы Урала и Сибири, где допускался неорганизованный местный горный промысел, легализовавший «вольно-приискателей» и так называемую летучку.
94. РГАЭ, ф. 325, оп. 1, д. 172, л. 7-19.
95. Известия ВЦИК, 1921, № 212; СУ, 1921, N9 80, ст. 694.
96. Центром аффинирования и переработки благородных металлов должен был стать Екате-ринбургский аффинажный завод, возведенный в статус национального центра.
97. См.: РГАЭ, ф. 325, оп.1, д. 4, л. 4-7, 9, 19; д. 7, л. 11-12; д. 10, л. 1-4; д. 19, л. 17-20.
98. СОЛДАТОВ Л.К. Ук. соч., с. 99.
99. РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2761, л. 27.
100. Золотопромышленность СССР, с. 17.
Л.B. Сапоговская. Золото в политике России (1917—1921 годы) // Вопросы истории. 2004. №1. С.31-47.