Хмуркин Г. Статистика жертв среди православного духовенства южнороссийских регионов в 1918-1919 гг. (по материалам «церковных» дел Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков) // Россия XXI. №4. 2022. С. 60-87.

   (0 отзывов)

Военкомуезд

Георгий Хмуркин

СТАТИСТИКА ЖЕРТВ СРЕДИ ПРАВОСЛАВНОГО ДУХОВЕНСТВА ЮЖНОРОССИЙСКИХ РЕГИОНОВ В 1918–1919 гг. (ПО МАТЕРИАЛАМ «ЦЕРКОВНЫХ» ДЕЛ ОСОБОЙ КОМИССИИ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ЗЛОДЕЯНИЙ БОЛЬШЕВИКОВ)

Из фонда Особой Комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России, который хранится в Государственном архиве Российской Федерации, автором статьи были отобраны дела, посвященные положению религии и церкви в регионах, где некоторое время в 1917–1919 гг. до прихода белогвардейцев держалась советская власть. Эти дела были изучены на предмет наличия информации об убийствах представителей православного духовенства: священнослужителей, церковнослужителей, монашествующих, послушников и послушниц. Показано, что, согласно документам Комиссии, насильственной смертью в названных регионах погиб относительно небольшой процент духовных лиц, что не позволяет говорить ни о массовости красного террора в отношении церковных деятелей, ни тем более о «церковном геноциде».

Ключевые слова: Православная Российская Церковь; духовенство; репрессии; красный террор; статистика; гражданская война в России; Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков /62/

Введение

Ни одна работа, посвященная истории Православной Российской Церкви (далее – Церковь) в годы гражданской войны 1918–1921 гг., не обходит тему террора в отношении духовенства. Природа этого явления, его реальные масштабы и последствия еще не стали предметом серьезного, всестороннего исследования. В научных и публицистических работах, а также в исследованиях околоцерковных авторов все еще преобладают упрощенные модели. Советская историография, почти не занимавшаяся этой проблематикой и тем более не интересовавшаяся статистикой жертв, видела в Церкви один из главных «оплотов контрреволюции», вследствие чего гибель духовенства не могла рассматриваться иначе, нежели явление сугубо политического свойства [1]. Другой, более распространенный в настоящее время взгляд состоит в том, что чуть ли не с первых минут после взятия власти большевиками на Церковь и ее служителей повсеместно обрушились жестокие «гонения»; в итоге за короткий срок будто бы многие тысячи духовных лиц стали жертвами кровавых расправ, причинами которых были исключительно религиозные убеждения погибших («за веру») и/или сам факт их принадлежности к Церкви («за то, что поп»). На наш взгляд, обе позиции представляют собою некие «идеальные крайности», далекие от действительного положения вещей – сложного переплетения социально-психологических, военно-политических и экономических процессов, которое еще предстоит аккуратно «распутать» исследователям.

Описываемые в литературе многочисленные случаи казней духовных лиц, главным образом относящиеся к середине 1918 г. – концу 1919 г., на неподготовленного читателя могут произвести впечатление «массовости» террора против духовенства, его чуть ли не поголовного характера; отдельные авторы даже говорят о «церковном геноциде» [10]. Тем временем, реальное число погибших представителей Церкви до сих пор не установлено. Называемые в литературе цифры слишком разнятся между собой [2], чтобы отдать предпочтение какой-либо одной. К тому же по-прежнему абсолютно неясным остается происхождение (источнико-

1. См., напр., [12; 22; 31–33].
2. Это видно уже на примере статистики жертв по наиболее пострадавшей группе духовенства – священнослужителям. Одни авторы говорят о сотнях погибших за период с июня 1918 г. по март 1921 г. (см., напр., [34, c.324]); другие – о сотнях тысяч погибших только за 1918–1919 гг. (см., напр., [18, c.20]).
/63/

вая база, методика подсчета и т. д.) подавляющего большинства таких цифр [3].

Время для широких и убедительных обобщений в данном вопросе еще не пришло. Не все архивные документы доступны, не по всем регионам проведены соответствующие исследования. В этих условиях одной из важных задач становится тщательная проверка «расхожих» цифр, традиционно связываемых с конкретными историческими эпизодами. Такая проверка порою существенно корректирует сложившиеся представления о размахе террора в отношении духовенства в те или иные периоды, на тех или иных территориях [4].

В центре внимания настоящей публикации – документы так называемой Особой Комиссии [5] по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем Вооруженных сил на Юге России (ВСЮР) (далее – Комиссия). Собранные ею материалы, помимо прочего, рассказывают о гибели ряда представителей православного духовенства в южнороссийских регионах в 1918–1919 гг. По утверждению некоторых авторов, эти сведения послужили основанием для обобщающих статистических выкладок.

Так, с одной стороны, утверждается, что, согласно подсчетам Комиссии, в первые послереволюционные годы жертвами красного террора стали 28 епископов и 1215 (в ряде источников – 1219) священников [6]. Названная статистика циркулирует в печатных источниках, как минимум с конца 1921 г. [7]

С другой стороны, встречается и другая оценка: якобы в годы гражданской войны были убиты в общей сложности 320000 православных священнослужителей, т. е. архиереев, а также носителей священнического и диаконского санов [16, c.402; 17, c.188; 21; 23, c.308; 40, c.175; 41, c.163; 45, c.22]. С результатами работы Комиссии озвученную статисти-

3. Обзор существующих цифр см.: [24].
4. См., напр., [43].
5. В некоторых публикациях встречается название «Особая следственная комиссия...» (см., напр., [20; 44]). Однако ни в каких документах Комиссии слово «следственная» не зафиксировано.
6. Об этом сообщают издания самого разного характера – от чисто академических до художественно-публицистических. См., напр., [4, c.89; 5, c.85; 13, c.84; 19, c.192; 27, c.194; 39, c.21; 41, c.163].
7. Наиболее ранняя из известных нам публикаций с озвученной статисткой была напечатана в ежедневной русскоязычной газете «Общее дело», издававшейся в Париже В. Л. Бурцевым: [3, c.1]
/64/

ку впервые связал исследователь церковно-государственных отношений М. Ю. Крапивин в работе 1993 г. [18, c.20, 75].

Как в первом, так и во втором случае авторы не уточняют территориальные рамки статистики и не описывают методику подсчета. Однако именно эти, обычно опускаемые, «детали» имеют принципиальное значение для оценки достоверности декларируемых цифр. Тем более, что последние, как видно из двух приведенных выше примеров, могут отличаться между собою в сотни раз.

Соответствует ли содержание документов Комиссии озвучиваемым в литературе цифрам? Каким образом могли производиться подобные подсчеты? Были ли убийства представителей православного духовенства на юге России повсеместными и массовыми? Что говорят документы Комиссии о реальных масштабах этого насилия? Таковы общие вопросы, побудившие нас заняться данной темой.

Историческая справка

В течение нескольких месяцев после Октябрьского восстания в Петрограде на значительной части территории бывшей Российской империи установилась советская власть. Вскоре в ряде регионов она была свергнута и местами, после многочисленных переходов из рук в руки, на более или менее продолжительное время закрепилась за антибольшевистскими правительствами.

Значительная часть южных регионов страны, освобожденных от красных, в 1919 г. оказалась под контролем ВСЮР, во главе которых стоял генерал-лейтенант А. И. Деникин. Здесь укрепление белого режима сопровождалось активной пропагандистской работой. Во многом именно с этими целями, «по просьбе англичан» [2, д.1, л. 7], была учреждена упоминавшаяся выше Комиссия. В ее задачи входил сбор сведений о деятельности большевистской власти, которые, по задумке создателей Комиссии, должны были выявить «перед лицом всего культурного мира разрушительную деятельность организованного большевизма» [2, д.1, л. 1] и тем самым обосновать необходимость продолжения «белой» борьбы.

Члены Комиссии производили эксгумацию казненных большевиками людей с последующим медицинским освидетельствованием; допрашивали местное население – свидетелей расправ, арестов, пыток, обысков, конфискаций и др.; собирали и описывали документы организаций, развернувших свою деятельность с приходом красных властей в регион; /65/ осматривали помещения, в которых располагались советские учреждения, партийные органы и красноармейские части и т.п.

Работа Комиссии охватила обширные территории, включавшие – с различной степенью полноты – Воронежскую, Екатеринославскую, Киевскую, Курскую, Полтавскую, Саратовскую, Ставропольскую, Таврическую (куда входил Крымский полуостров), Харьковскую, Херсонскую (в том числе г. Одесса) и Черноморскую губ.; а также Донскую, Кубанскую и Терскую обл. [8]. Кроме того, в материалах Комиссии можно встретить отрывочные сведения, проникавшие с неподконтрольных ей территорий – Урала, Петрограда, Московской губернии и др.

Информация, фиксировавшаяся в документах Комиссии, должна была в дальнейшем послужить основой для печатных изданий, которые предполагалось распространять как внутри страны, так и за ее пределами. Частично эти планы были реализованы в период гражданской войны [9]. Однако доля опубликованного тогда и в последующие годы (вплоть до настоящего времени) материала вряд ли превышает и несколько процентов от всего сохранившегося массива документов Комиссии [10]. Об их систематической публикации речи никто не ведет.

Образованная в конце 1918 г. Комиссия фактически работала до осени 1919 г. – момента, когда Красная Армия стала теснить ВСЮР. За это время членам Комиссии удалось собрать обширный материал, который в марте 1920 г. был вывезен за границу [6, c.56]. Детали эвакуации, последующего перемещения материалов за границей и их передачи в СССР остаются малоизученными [11]. Сегодня российские исследователи имеют возможность работать со всеми известными документами Комиссии в ГАРФ, фонд Р‑470 «Особая Комиссия при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России по расследованию действий большевиков. Кисловодск. [1918–1920]».

8. Список составлен по: [2, д.1, л. 11–26; 2, д.229, л. 314–321].
9. В «Памятной записке» Комиссии, датированной 14 (27) января 1920 г. говорилось, что «всего по этим материалам было опубликовано до 40 расследований» [2, д.1, л. 4].
10. Наиболее значительной является серия публикаций Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского в журналах «Вопросы истории» за 2001 г., № № 7–10, под общим заголовком «Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии». Эта серия составила основу неоднократно издававшегося в России и за рубежом одноименного сборника.
11. Скупые сведения об этом см., напр., [37, c.141–142; 44]
/66/

Религия и Церковь в материалах Комиссии

Одним из важных направлений работы Комиссии было изучение деятельности большевиков в области религии и Церкви, вопросу «широкого освещения» этой темы придавалось «исключительное значение» [2, д.6а, л. 1]. Из 12-ти пунктов «Программы деятельности Особой Комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России» 4-й пункт был полностью посвящен следующим сюжетам: «Провозглашение принципа свободы совести и наряду с этим гонение против церкви и ее служителей (Поругание храмов, глумление над мощами, иконами, священными предметами, разгон и расстрел крестных ходов, массовое уничтожение духовенства и пр.)» [1, д.6, л. 1; 2, д.1, л. 2].

Не следует однако думать, что отношение нарождающейся власти к Церкви и ее служителям было повсеместно враждебным. В документах Комиссии, в целом ориентированной на сбор именно такого рода сведений, зафиксировано множество эпизодов вполне благожелательного отношения красноармейцев, советских и партийных служащих к церковной жизни; их непосредственного участия в православных обрядах и таинствах: крещении, венчании, исповеди и причащении; торжественного отпевания большевиков с последующим захоронением их в пределах церковной ограды и т.п. Можно встретить и упоминания о духовных лицах, сочувствующих идеям социалистического строительства, сотрудничающих с большевиками, устраивающих молебны по случаю революционных праздников и т.п.

Но все же главным содержанием документов были примеры обратного свойства: описание обысков в квартирах священнослужителей, актов глумления над святынями, стихийных грабежей храмов и т.п. – всего того комплекса акций, который был характерен для периода максимального накала гражданского противостояния в России (середина 1918 – конец 1919 гг.)

Среди прочего, материалы Комиссии рассказывают об убийствах представителей православного духовенства. В условиях гражданской войны и в послевоенный период никакие советские органы, не говоря уже о научно-исследовательских учреждениях, не вели систематического учета человеческих потерь среди православных священно-церковнослужителей и монашествующих. Часть архивов региональных ЧК, в документах которых откладывались сведения о казненном в 1918–1919 гг. духовенстве, была утрачена. По этой причине материалы Комиссии обретают совершенно особый статус. Многочисленные свидетельства самых разных очевидцев /67/ о недавних событиях гражданской войны, участие профессиональных экспертов (медиков, юристов и т.д.) в документообразовании [6], высокая степень сохранности материалов, подчеркнуто антибольшевистская (а значит, не испытавшая влияния по крайней мере советских пропагандистских штампов) направленность основного массива свидетельств – вот что привлекает исследователя церковно-государственных отношений к этой, вероятно, не имеющей аналогов архивной коллекции.

Научное изучение насильственной смертности среди духовных лиц с использованием материалов Комиссии началось сравнительно недавно. Немногочисленные исследователи, работающие в этом направлении, обычно пересказывают и уточняют конкретные трагические эпизоды, рассуждают о причинах убийств, называют суммарное число жертв в отдельных регионах (порою без уточнения сана, даты смерти и т.п.) [12]. При этом не указывается общая численность духовенства в рассматриваемых регионах, которая позволила бы читателю оценить долю пострадавших, не ставится вопрос о степени «затронутости» террором различных категорий духовенства, не анализируются количественно важные свидетельства (к примеру, обширные комплекты анкет, в которых члены сотен южнороссийских причтов рассказывают о своей недавней жизни при советской власти). Соответственно, ни к каким обобщающим статистическим выкладкам, основанным на комплексном изучении крупных партий документов Комиссии, авторы не прибегают и циркулирующие в различных печатных источниках гипотетические цифры жертв, связываемые с ее работой, не комментируют. В частности, никто из исследователей, опирающихся в своих работах на обсуждаемые архивные материалы, не высказывал в публикациях своего отношения к тезисам о якобы убитых 28 епископах и 1215 священниках, а также о предполагаемой гибели 320000 священнослужителей.

Таким образом, вопрос о масштабах насильственной смертности православного духовенства, которые могут быть выведены из документов Комиссии, по сей день остается открытым.

Постановка задачи и план исследования

Наше внимание было приковано к упоминавшемуся выше фонду ГАРФ за номером Р‑470. Он состоит из двух описей: в описи № 1 собрано 11 дел, в описи № 2 собрано 271 дело [13]. Общий объем этих 282

12. См., напр., [8; 15; 25; 29].
13. В ряде публикаций ошибочно указывается число 269. См., напр., [6, c.58; 37, c.143].
/68/

дел – около 25 тыс. л. Ввиду обширности фонда нами были отобраны и изучены только те дела, в названии которых присутствует церковная тематика, для краткости мы будем называть их «церковными». Таковых оказалось 19 дел; все они относятся к описи 2. Дабы не загромождать текст, мы не приводим названия этих «церковных» дел, однако укажем, к каким регионам они относятся: Донская обл. (д.6, 6а, 45, 75), Екатеринославская губ. (д.5, 114а), Кубанская обл. (д.10, 25, 26), г. Киев (д.202), г. Курск (д. 170), г. Одесса (д. 158), Ставропольская губ. (д. 25), Троице-Сергиева лавра (д.7), Харьковская губ. (д.118, 120, 127, 136), без указания территории (д. 4, 248). Таким образом, «церковные» дела, хранящиеся в ГАРФ, собраны примерно по половине регионов, где разворачивала свою работу Комиссия; нет специальных дел о положении религии и духовенства в Воронежской, Полтавской, Саратовской, Таврической и Черноморской губерниях, а также Терской области. Отчасти это можно объяснить кратковременностью пребывания деникинских войск в некоторых из перечисленных регионов.

Можно ли надеяться, что выделенные нами «церковные» дела повествуют обо всех случаях расправ над служителями Церкви в соответствующих регионах? Разумеется, нет. Расстроенные почтовое и телеграфное сообщения, нарушения в работе транспорта, оторванность части территорий внутри одного региона линией фронта от «информационного центра» Комиссии и другие обстоятельства военного времени приводили к тому, что до ее членов могла не доходить часть сведений о трагических инцидентах.

Тем не менее мы уверены, что изучение выделенных «церковных» дел позволит в первом приближении установить объем сведений, которые стали достоянием Комиссии в 1919–1920 гг. (вне зависимости от того, насколько они были полны и достоверны) по соответствующимрегионам.

В результате сквозного чтения всех 19-ти «церковных» дел (суммарный объем 1763 листа) нами была составлена картотека всех упоминавшихся в материалах погибших представителей православного духовенства: священнослужителей, церковнослужителей, монашествующих и послушников. В настоящей статье систематизирована и обобщена вся информация из «церковных» дел, касающаяся статистики убийств. Эти сведения позволили установить: а) насколько адекватно циркулирующие в литературе оценки числа жертв, связываемые с результатами деятельности Комиссии, отражают реальное содержание ее материалов; б) насколько массовыми были убийства представителей Церкви в регионах, /69/ где работала Комиссия; в) в какой степени красный террор затронул различные слои православного духовенства, т. е. был ли он с разной «силой» направлен на различные группы духовенства.

Подчеркнем: статья посвящена выяснению количественных характеристик террора и не касается его «содержательной» стороны – причин казней, их социально-психологических предпосылок и т.п. Кроме того, мы сознательно дистанцируемся от вопроса достоверности сведений, содержащихся в материалах Комиссии, нас интересуют цифры, как они есть в документах, а также вопрос их формального соответствия встречающимся в литературе оценкам.

Итак, приступим.

Списки погибшего духовенства по епархиям

Жертвы революционного насилия среди представителей православного духовенства имели место еще при Временном правительстве. «То и дело слышим об ограблениях церквей, монастырей, землевладельцев, а нередко об убийствах служителей Божиих...» – говорилось на заседаниях Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. еще до большевистского восстания в Петрограде [11, c.412].

После Октябрьских событий в столице, с появлением целого ряда декретов, касающихся положения Церкви в нарождающемся советском государстве, число жертв стало расти. И уже спустя полгода, 5 (18) апреля 1918 г. Поместный Собор выпустил Определение «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь», согласно которому надлежало «установить возношение в храмах за Богослужением особых прошений о гонимых ныне за Православную Веру и Церковь и о скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках» [38, c.55]. Оно же предписывало «установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение <...> всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников» [38, c.55].

Во исполнение этого Определения в годы гражданской войны по епархиям велся систематический – насколько позволяло военное время – сбор информации о погибших местных священно-церковнослужителях и монашествующих. Этим можно объяснить наличие в «церковных» делах Комиссии списков погибших представителей православного духовенства Донской, Кубанской, Курской, Ставропольской и Херсонской епархий. Оставляя за скобками биографические данные мучеников, приведем здесь только «сухую» статистику. /70/

Донская епархия. Выявлен 1 список [2, д.6а, л. 370], в котором числятся убитыми: 1 архиепископ, 1 епископ, 1 протоиерей, 24 священника, 1 диакон, 1 псаломщик, 1 монах и 1 духовное лицо неизвестного сана [14]. Дата составления списка – не ранее 5 мая 1919 г.

Кубанская епархия. Выявлен 1 список [2, д.10, л. 226], в котором числятся убитыми: 14 священников и 2 диакона. Дата составления списка – между апрелем и июнем 1919 г.

Курская епархия. Выявлено 2 списка.

В первом из них [2, д. 170, л. 21–21 об.] числятся убитыми: 4 протоиерея, 4 священника, 1 псаломщик, 2 иеродиакона и 1 монах. Дата составления списка – 4 (17) октября 1919 г.

Во втором [2, д. 170, л. 113–113 об.] числятся убитыми: 1 епископ, 6 протоиереев, 8 священников, 3 псаломщика, 1 иеромонах, 2 иеродиакона и 1 монах. Дата составления списка – между февралем и октябрем 1919 г. Заметим, что первый список целиком входит во второй.

Ставропольская епархия. Выявлен 1 список [2, д.25, л. 8–10], в котором числятся убитыми: 30 священников, 4 диакона, 1 диакон-псаломщик, 3 псаломщика и 1 ктитор. Дата составления списка – между апрелем и июнем 1919 г.

Отметим, что в список по Ставропольской епархии включены все лица, перечисленные в списке по Кубанской епархии. Указанное обстоятельство объясняется тем, что на момент составления списка по Ставропольской епархии (апрель–июнь 1919 г.) в нее в качестве викариатства входила Кубанская область, которая в июне–августе 1919 г. официально и фактически выделилась в отдельную епархию [7, c.81; 14, c.452].

Херсонская епархия. Выявлен 1 список [2, д.158, л. 2–2 об.], в котором числятся убитыми: 16 священников, 1 диакон-псаломщик и 3 псаломщика [15]. Дата составления списка – 12 сентября 1919 г.

Разумеется, все выявленные списки нуждаются в тщательной проверке и, местами, в сокращении. Причин этому несколько.

Во-первых, в список мог попасть живой человек. Так, например, в списке по Донской епархии указан «Преосвященный Гермоген», под этим именем, очевидно, подразумевался епископ Аксайский, викарий Донской и Новочеркасской епархии Ермоген (Максимов), доживший

14. Из 31 фигуранта списка только у 5-ти указан сан / вид церковного служения. У остальных, за исключением одного – некоего И. И. Кудряшова, их положение в духовенстве удалось восстановить по другим материалам «церковных» дел.
15. В число этих 3 псаломщиков мы включаем Алексия Рудченко, обозначенного в списке как «исп[олняющий] об[язанности] псаломщика» [2, д. 158, л. 2]. Увы, отобранные нами «церковные» дела больше нигде не упоминают этого человека
/71/

до 1945 г. [35, c.660–663]. В том же списке фигурирует «Архиепископ Митрофан» – очевидно, архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан (Симашкевич), доживший до 1934 г. [36, c.486–487]. Заметим, что речь идет об архиереях – влиятельных публичных фигурах, от которых зависела жизнь целых епархий, деятельность сотен приходов. Если даже в случае с ними могли допускаться подобные неточности, то о надежности сведений, касающихся рядового духовенства, говорить не приходится.

Во-вторых, в список мог попасть «дубль», т. е. один и тот же человек под разными именами. Так, в списке погибшего духовенства Донской епархии под № 15 числится священник Андрей Казищев, а под № 30 – священник Андрей Казинцев. В действительности это одно и то же лицо, в чем нетрудно убедиться, познакомившись с подробными описаниями
убийства этих, на первый взгляд, разных людей [16].

Такого рода фактические неточности были естественным следствием общего социального и военно-политического кризиса 1918–1919 гг. с сопутствующим ему разрушением привычных путей передачи информации, обилием всевозможных слухов и т.п.

Мы отметили лишь некоторые, бросающиеся в глаза неточности. Выяснение реальной судьбы всех лиц, перечисленных в списках, не входило в наши задачи. В приведенных выше количественных сводках все фигуранты списков, независимо от их подлинной биографии, учтены как «погибшие».

Опросные листы

Списки, аналогичные описанным выше, в годы гражданской войны составлялись во многих епархиях. Однако только лишь на их основе получить более или менее точную статистику жертв среди православного духовенства в масштабах всей страны невозможно: исследователям хорошо известно как о недостоверности, так и о неполноте мартирологов военного времени.

В этой ситуации значительно более ценными оказываются опросные листы (анкеты), которые рассылались Комиссией по сотням причтов освобожденных от большевиков территорий. В них запрашивались сведения о положении религии и жизни духовенства в период советской власти в конкретном приходе, причем первым вопросом в анкетах был

16. Историю, в которой фигурирует «А.Казищев», см.: [2, д.6а, л. 380]. Историю, в которой фигурирует «А.Казинцев (Казинцов)», см.: [2, д.6, л. 4–4 об., 5 об.] /72/

вопрос о том, кто из причта пострадал лично, т. е., в частности, касался темы убийства членов приходского духовенства. Заполненные, эти листы возвращались в Комиссию и затем по ним составлялись сводки об отношении большевиков к служителям Церкви, законодательных нововведениях советской власти, касающихся религии, и т.п.

Не абсолютизируя достоверность сведений из этих опросных листов, тем не менее, следует учитывать, что представленная в них информация записывалась по горячим следам, а ее источником почти всегда выступали участники и очевидцы событий. Кроме того, ответы на вопросы анкеты составлялись в свободной форме, добровольно, без нажима со стороны властей. Думается, анкетируемые в большинстве случаев стремились изложить события максимально достоверно. Это, в частности, видно по тому, что многие анкеты не стесняются в описаниях обысков, арестов, конфискаций, детально перечисляют пострадавшее имущество, рисуют обстоятельства гибели духовных лиц, называют фамилии и т.п.

В «церковных» делах Комиссии отложились коллекции заполненных опросных листов, рассылавшихся по причтам трех регионов – Донской области [2, д.6а, л. 1–342], Екатеринославской губернии [2, д.114а, л. 1–375] и Кубанской епархии [2, д. 10, л. 147–218 об.]. Вот как выглядят
количественные итоги опроса о погибших.

Донская область. Информацию предоставили 243 причта. Только в 14-ти из них (6%) имели место трагические инциденты; еще в одном причте допустили вероятность убийства местного диакона, однако достоверной информацией об этом причт не располагал17. Согласно опросным листам, всего в этих причтах было убито 15 или 16 человек приходского духовенства, а именно: 1 протоиерей, 11 священников, не более 1 диакона, 1 диакон-псаломщик и 2 псаломщика.

Екатеринославская губерния. Информацию предоставили 246 причтов. Только в 15-ти из них (6%) имели место трагические инциденты; еще в одном причте допустили вероятность убийства местного священника, однако достоверной информацией об этом причт не располагал [18].

Согласно опросным листам, всего в этих причтах было убито 15 или 16 человек приходского духовенства: 1 протоиерей, 11 или 12 священников, 1 диакон и 1 псаломщик, а кроме того, в отношении еще 1 убитого неясно, кем он был, – священником или протоиереем.

17. Речь идет о диаконе (диаконе-псаломщике?) А. Н. Антоньеве (Антонове?). В анкете было написано: «по слухам он убит» [2, д.6а, л. 349 об.].
18. Речь идет о священнике Ф. Галкине. В анкете было написано: «по слухам убит и брошен в колодец» [2, д.114а, л. 265].
/73/

Кубанская епархия. Информацию предоставили 192 причта, причем в присланных ими опросных листах есть сведения о трагических инцидентах еще в 4 причтах, от которых анкет не поступало. Только в 11-ти (6%) из этих 196 причтов имели место убийства представителей духовенства; еще в одном причте ходил слух о расстреле 1 священника, однако, судя по всему, в итоге он остался жив [19]. Согласно изученным опросным листам, всего в этих 196 причтах было убито 12 или 13 человек приходского духовенства, а именно: 9 или 10 священников, 2 диакона и 1 псаломщик.

Оценки числа жертв по стране

Аналитики Комиссии, готовя к печати пропагандистские материалы, естественно, не могли ограничиться воспроизведением известных им отдельных случаев расправ над православным духовенством или указанием числа служителей Церкви, погибших по отдельным епархиям. Острый дефицит точной информации о событиях в других регионах, желание произвести впечатление на читателя подталкивали к умозрительным обобщениям – попыткам хотя бы приблизительно оценить общее число жертв среди духовных лиц по всей стране. Такие же мысли рождались и у допрашиваемых.

Оставляя за рамками повествования эмоционально-образные высказывания (вроде того, что «число жертв из среды духовенства безгранично велико» [2, д.4, л. 4]), приведем только те места, в которых дается конкретная количественная оценка. Таковых в «церковных» делах насчитывается лишь несколько.

Во-первых, говорится о том, что погибших необходимо считать тысячами. Так, в одном из «церковных» дел отложился оттиск доклада М. Кальнева под названием «На Всеукраинском Церковном Соборе», отпечатанный предположительно весной–летом 1919 г. В нем автор утверждал, что «расстрелянных из клира считают уже не сотнями, а тысячами» [2, д.25, л. 30 об.]. Кроме того, в марте 1919 г. протопресвитер Георгий Шавельский в показаниях Комиссии выражал уверенность, что «число замученных Священников не поддается в настоящее время учету, – их надо считать тысячами» [2, д. 4, л. 6]. Это высказывание практически

19. Речь идет о священнике В. Богданове из с. Горькобалков[...] (окончание неразборчиво). Несмотря на упоминание в опросном листе некоего «рассказа о его расстреле» [2, д.10, л. 212 об.], в самом опросном листе имеется приписка, косвенно свидетельствующая о том, что В. Богданов остался жив, что, между прочим, подтверждается другими источниками [2, д.4, л. 17] /74/

без изменений вошло в машинописную сводку [2, д. 4, л. 1 об.] и подготовленную на ее основе брошюру 1919 г., не имеющую определенного названия [2, д.4, л. 19]. Заметим, что в приведенных цитатах говорится о двух разных группах – о клире вообще и о священниках. На каком основании получены данные оценки, в соответствующих «церковных» делах не сообщается.

Во-вторых, несколько высказываний посвящено жертвам среди носителей епископского сана. Отец Г. И. Шавельский в тех же показаниях сообщал: «По имеющимся у меня сведениям, до настоящего времени (22 марта 1919 г. – Г.Х.) убито всего до четырнадцати архиереев...» [2, д. 4, л. 6]. В машинописной сводке источник информации был опущен и сказано более категорично: «Убиты четырнадцать высших представителей духовенства...» [2, д.4, л. 1 об.]. Именно в такой урезанной формулировке слова протопресвитера вошли в упомянутую брошюру 1919 г. [2, д.4, л. 19]

Нигде в «церковных» делах не приводится полного списка этих 14-ти архиереев; имеются лишь разрозненные сообщения об убийстве 13-ти конкретных архиереев по всей стране, причем, как уже говорилось, минимум два из них ошибочные, а достоверность еще одного – об убийстве епископа Евлампия – ставится под сомнение в самом документе [20]. Сам о. Г. И. Шавельский смог назвать имена лишь 9-ти архиереев-мучеников: «Митрополит Киевский Владимир, Архиепископ Пермский Андроник и бывший Черниговский Василий, епископ Тобольский Гермоген, Макарий, Ефрем, Варсанофий, викарий Новгородский, Амвросий и Исидор – викарии Вятские» [2, д.4, л. 6]. Остальные имена Георгий Иванович при даче показаний вспомнить не сумел.

Наконец, в делах встречаются оценки для иереев и архиереев, идущие вместе. Все в той же брошюре 1919 г. говорилось: «14 епископов, сотни священников, в особенности из выдававшихся твердостью защиты веры и проповедническим даром, расстреляны, повешены, утоплены, сожжены...» [2, д.4, л. 16]. Дословно это утверждение повторяется в машинописном «Обращении Церкви Екатеринодарской к христианским церквам всего мира», датированном 5 апреля 1919 г. и заверенном Председателем Кубанского Епархиального Совета священником Г. П. Ломако [2, д.25, л. 50]. По-видимому, оно и послужило подготовительным материалом для брошюры.

20. «По слухам большевики запороли до смерти нагайками преосвященного Евлампия...» [2, д.5, л. 15 об.] /75/

Никаких других обобщенных оценок в изученных «церковных» делах Комиссии нет.

Статистика погибших, упоминаемых в «церковных» делах

Главной задачей исследования было выявление всех упоминаний о случаях насильственной смертности среди православного духовенства безотносительно их соответствия/несоответствия действительности. Сведения о таких случаях заносились в специально созданную картотеку, причем ввиду неоднородности такого рода информации (различной степени полноты, порою неконкретности, противоречивости и т.п.) были сформулированы следующие принципы отбора и фиксирования данных:

1. В картотеку заносились православные священнослужители (диаконы, протодиаконы, священники, они же иереи, протоиереи, викарные и правящие епископы, архиепископы, митрополиты, патриарх), церковнослужители (псаломщики, диаконы-псаломщики, церковные старосты, ктиторы), монашествующие (иеродиаконы, иеромонахи, архимандриты и др.), послушники и послушницы, погибшие насильственной смертью, т. е. казненные по приговору суда, расстрелянные как заложники, павшие жертвою бессудных расправ, мобилизованные и убитые в боях, погибшие при обстрелах.

2. Имена, отчества и фамилии фиксировались без изменений. Никаких уточнений мы не производили. Неуверенно читающиеся фамилии помечались звездочкой «*». Неразборчивые фрагменты имен, фамилий, отчеств, названий населенных пунктов и т.п. отмечались знаком “[...]”.

3. Сан и вид церковного служения в картотеке обозначался так же, как в документе. Никаких уточнений мы не производили.

4. В некоторых случаях сведения о положении убитого в духовной иерархии противоречивы или неконкретны, а именно:

а) Один и тот же человек мог быть назван в одном месте священником, а в другом – протоиереем. Для таких случаев в картотеке был заведен раздел «Священники или протоиереи» (хотя очевидно, что, если не во всех, то в большинстве подобных случаев убитый имел чин протоиерея).

б) Если перед именем человека стоит «о.» («отец») и не сказано, есть ли это священник или протоиерей, то в картотеке он также попадал в раздел «Священники или протоиереи».

в) В документе может быть сказано об убийстве духовного лица, но не указан ни его сан, ни вид церковного служения. Для таких слу-/76/-чаев в картотеке был заведен раздел «Лица, положение которых в духовенстве не установлено».

5. В некоторых случаях лица с похожими именами были убиты при одних и тех же обстоятельствах, причем сообщаемые детали не оставляют сомнений в том, что речь идет об одном и том же лице. Каждой группе таких случаев-дублей в картотеке соответствует единственная карточка, в которой приведены различные варианты написания имени убитого. Если же при наличии похожих (или даже совпадающих) имен обстоятельства убийства заставляли усомниться в том, что это один человек, то в картотеке для каждого из таких «похожих» случаев заводилась отдельная карточка.

6. Особо отметим, что в картотеку вносились случаи, когда:

а) говорится о том, что духовное лицо умерло от нанесенных ему ран либо сразу, либо по прошествии некоторого времени после их нанесения;

б) говорится об убийстве духовного лица, которое не названо по имени, но сообщены некоторые подробности (например, сан погибшего, место убийства, обстоятельства убийства и т.п.); такие случаи вносились в картотеку с пометой “[Без имени]”;

в) в одном месте уверенно говорится об убийстве духовного лица, а в другом – что, несмотря на определенные усилия родственников и др., установить факт насильственной смерти духовного лица не удалось.

7. В картотеке следующие категории вносились в раздел «Лица, относительно которых неясно, погибли ли они»:

а) допрашиваемый высказывает неуверенность в точности своих сведений о смерти духовного лица (например, «по слухам он убит»);

б) в одном месте уверенно говорится об убийстве духовного лица, а в другом – что представитель духовенства выжил;

в) в одном месте говорится о том, что духовному лицу были нанесены увечья, от которых оно скончалось, а в другом месте имеются показания самого увечного, т. е. несмотря на увечья человек выжил.

8. В картотеку не вносились случаи, когда:

а) говорится о драматических событиях в жизни духовного лица, которые могли привести к трагической развязке («пропал без вести», «увезен неизвестно куда», «семье говорили, что по дороге убьют», «был приговорен к расстрелу» и т.п.), однако не проясняется его дальнейшая судьба;

б) говорится, что духовное лицо, названное по имени, «пострадало лично», но не сказано, как именно пострадало; /77/

в) смерть духовного лица отмечена в периодическом церковном издании (они тоже откладывались в делах Комиссии) в списке скончавшихся за тот или иной период (обычная практика и в дореволюционное время), но ничего не сказано о насильственном характере смерти;

г) говорится о том, что духовное лицо умерло не в результате непосредственного насильственного воздействия (применения оружия, избиения и т.п.), а спустя некоторое время под воздействием пережитого (оскорблений, угроз и т.п.);

д) говорится об убийстве некоего человека, но ничего не сказано о его принадлежности к духовенству.

(Заметим, что случаи, соответствующие пп. 8 а–д, единичны и не внесли бы существенную поправку в итоговые цифры.)

9. Содержание одного-единственного листа из выделенных нами «церковных» дел – [2, д. 6, л. 52 об.] – при составлении картотеки не учитывалось. Этот лист удалось прочитать лишь частично, ввиду неразборчивого почерка. Маловероятно, но все же не исключено, что на этом листе тоже имеются сведения об одном–двух убитых духовных лицах.

В соответствии с изложенными принципами отбора была составлена картотека всех (быть может, за считанными исключениями) представителей православного духовенства, об убийствах которых сообщают «церковные» дела. Публикация этой картотеки, ввиду ограничения на объем статьи, невозможна, но мы приведем здесь ее количественные итоги:

182 священнослужителя (11 диаконов, 139 священников, 7 священников или протоиереев, 13 протоиереев, 8 епископов, 3 архиепископа, 1 митрополит), 24 церковнослужителя (17 псаломщиков, 3 диаконапсаломщика и 4 церковных старосты или ктитора), 18 монашествующих (7 монахов, 3 иеродиакона, 6 иеромонахов, 2 архимандрита) и 2 послушника. Относительно еще 1 погибшего духовного лица неясно, какое положение оно занимало в духовенстве, и, кроме того, относительно 2 погибших не вполне ясно, принадлежали ли они к духовенству. Также в «церковных» делах упомянуты 8 чел. из православного духовенства, про которых неясно, погибли они или все-таки выжили (1 епископ, 5 священников, 1 диакон или диакон-псаломщик, 1 послушник или монах). /78/

Заключение

Итак, Особая Комиссия по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем ВСЮР, в 1918–1919 гг. развивавшая деятельность в 14 южнороссийских регионах, специальное внимание уделяла фиксации фактов убийства представителей Православной Российской Церкви. Из 282 дел Комиссии [1; 2], в которые укомплектованы материалы Комиссии, церковной тематике посвящены 19 дел, в них собраны сведения примерно по половине регионов, охваченных работой Комиссии.

Детальное изучение этих 19 дел привело к следующим выводам:

1. В «церковные» дела Комиссии попадала не только информация по регионам, к которым они имели прямое отношение, но также всевозможные сведения, проникавшие с территорий, неподконтрольных ВСЮР и недоступных для непосредственного обследования Комиссии. В общей сложности «церковные» дела упоминают о гибели 182 священнослужителей, 24 церковнослужителей, 18 монашествующих, 2 послушников и 1 лица неустановленного духовного статуса. Итого – 227 человек. Кроме того, относительно 10 человек информация подана так, что неясно, был ли человек убит / принадлежал ли убитый к духовенству.

Если не учитывать последних 10-ти человек, сведения о которых неконкретны, получается следующая статистика:

• Среди духовных лиц, об убийстве которых говорят «церковные» дела, основную массу составляют носители пресвитерского сана – священники и протоиереи. Таковых насчитывается 159 чел., это 87% от числа погибших священнослужителей и 70 % от общего числа погибших духовных лиц.

• О гибели псаломщиков (если не брать в расчет тех, кто состоял в сане диаконов, т. е. диаконов-псаломщиков) говорится в 9 раз реже, чем о священниках и протоиереях, и в 11 раз реже, чем о священнослужителях вообще. Погибших псаломщиков в «церковных» делах насчитывается 17 чел., это 7,5% от общего числа погибших представителей духовенства.

• Примерно столько же свидетельств о насильственной смерти монашествующих и послушников – 20 случаев, т. е. в 9 раз меньше, чем священнослужителей, или 9% от общего числа погибших духовных лиц. В каждой группе монашествующих и послушников (иеродиаконы, иеромонахи и т.д.) погибших – единицы, от 2 до 7 чел. /79/

• Упоминаний об убийствах диаконов (без учета диаконов-псаломщиков) и того меньше: на все «церковные» дела – это 11 чел., которые составляют 6% от числа погибших священнослужителей и 5% от общего числа погибших духовных лиц.

2. Представленные цифры неточно отражают число предполагаемых жертв, о которых рассказывают «церковные» дела. Небольшая погрешность – возможно, плюс-минус несколько человек – вызвана тем, что один из листов [2, д.6, л. 52 об.], выделенных нами «церковных» дел, оказался слабочитаемым.

3. Сколько случаев гибели епископов зафиксировано в «церковных» делах Комиссии? Ответ на этот вопрос может быть разным в зависимости от того, что понимать под словом «епископ». Дело в том, что данное наименование как в прошлом, так и в настоящее время используется в двух разных смыслах. В узком смысле – это архиерей первой ступени, т. е. не архиепископ, не митрополит и не патриарх. В широком смысле – это синоним архиерея, т. е. епископ, архиепископ, митрополит или даже патриарх (последний воспринимается как «первый среди епископов»).

Так вот, если подходить строго, т. е. 1) говорить о епископах в узком смысле слова, и 2) не включать в число убитых епископа Евлампия, о гибели которого документы Комиссии высказываются неуверенно, то получается – 8 погибших епископов. Если же снять оба ограничения, то – 13 погибших епископов. Примечательно, что в документах Комиссии несколько раз называется число – 14 погибших архиереев, однако ни в одном из этих мест не приводится полного перечня имен. Итого получается: от 8 до 13 погибших епископов.

Таким образом, информация об убийстве 28 епископов не нашла своего подтверждения в «церковных» делах Комиссии.

4. Примерно так же дело обстоит с числом погибших священников. Этот термин имеет два различных значения: либо это все носители священнического сана, т. е. священники (они же иереи) и протоиереи; либо это только иереи.

Если подходить строго, т. е. не учитывать: 1) протоиереев, 2) тех носителей священнического сана, о которых неясно, являются ли они иереями или протоиереями, 3) лиц, насильственный характер смерти которых не вырисовывается однозначно из материалов Комиссии, а также 4) лиц, которые лишь гипотетически были священниками, то выходит – 139 священников. Если же снять перечисленные ограничения, то – 165 священников. Итого получается: 152±13 погибших священников. /80/

Поскольку «церковные» дела касались лишь половины областей, охваченных работой Комиссии, то, будь подобные документы собраны по оставшейся половине регионов, убийств священников было бы зафиксировано больше и, полагаем, составило бы от силы несколько сотен случаев на все южные области, обследовавшиеся Комиссией.

Таким образом, из исследованных нами материалов Комиссии невозможно почерпнуть информацию о 1215 конкретных случаях убийства священников. Откуда же взялась эта цифра? Позволим себе высказать два предположения.

Во-первых, она могла стать результатом вычислений, которые каким-то образом учитывали степень неполноты собранных данных, а именно, исходили из предположения, что реальное число убийств священников на юге России было в несколько раз больше, нежели конкретных случаев, ставших известными Комиссии.

Во-вторых, цифра 1215 священников могла быть результатом пропорциональной экстраполяции данных Комиссии на всю страну, а возможно, также и на более широкий, чем 1918–1919 гг., хронологический отрезок. Ведь гражданская война и убийства духовенства продолжались и позже, после сворачивания деятельности Комиссии во второй половине 1919 г.

Вторая версия представляется нам вполне правдоподобной. Более того, нетрудно реконструировать конкретные выкладки аналитиков Комиссии, приведшие к таким выводам.

1-я реконструкция: пусть в ~7 епархиях, оказавшихся хорошо изученными Комиссией, зафиксировано ~135 случаев гибели священников; поскольку ~7 епархий составляют ~1/9 от общего числа православных епархий [21], то по всей стране погибло примерно 135×9, т. е. как раз 1215 священников.

2-я реконструкция: пусть в ~13 епархиях, оказавшихся в зоне досягаемости Комиссии, зафиксированы ~243 конкретных случая гибели священников; поскольку эти ~13 епархий составляют ~1/5 от общего числа епархий, то по всей стране погибло примерно 243×5, т. е., опять же, в точности 1215 священников.

Подчеркнем, что это всего лишь наши догадки. Каких-либо прямых или косвенных указаний на подобные вычисления мы не встретили.

21. Напомним, накануне революции, в 1915 г., в Церкви насчитывалось 63 епархии, плюс одна административно-территориальная единица особого статуса – Грузинский экзархат [30, c.24–25] /81/

Авторы, связывающие сообщения о гибели 28 епископов и 1215 священников с работой Комиссии, часто помещают эти цифры в длинный числовой ряд предполагаемых жертв красного террора (28 епископов, 1215 священников, 6000 профессоров, 9000 докторов и т.д.), общий итог которого составляет 1,7–1,8 млн чел.22 Несмотря на то, что указанный ряд воспроизводился в бесчисленном множестве печатных изданий уже с начала 1920-х гг. (и, заметим, лишь изредка связывался с работой Комиссии), его первоисточник до сих пор остается загадкой. В частности, нет никаких прямых подтверждений, что это действительно результат анализа материалов Комиссии. Не исключено, что такие подтверждения вскоре будут найдены. Надежду на это дает известная книга С. П. Мельгунова «"Красный террор" в России», в которой сказано: «Деникинская комиссия по расследованию деяний (так в тексте. – Г.Х.) большевиков в период 1918–[19]19 г[г]. <...> в обобщающем очерке о "красном терроре" насчитала 1.700.000 жертв» [26, c.79]. В подстрочном примечании С. П. Мельгунов отметил, что упомянутый очерк «не был напечатан и составлен был в частном порядке» [26, c.79]. Не исключено, что он отложился где-то в материалах Комиссии, хранящихся в ГАРФ. Возможно, именно в этом пока еще не выявленном исследователями «обобщающем очерке» приведены не только итоговые цифры жертв, но и методика вычислений. Впрочем, не все историки Церкви разделяют наш оптимизм, полагая, что числа 28 епископов и 1215 священников подсчитаны «явно не по материалам Комиссии и не за период Гражданской войны» [23].

5. Тезис о том, что, опираясь на документы Комиссии, можно насчитать 320000 погибших священнослужителей, не нашел подтверждений. Историк М. Ю. Крапивин, вводя указанную цифру в научный оборот, сослался на «д. 25–26, 170 и др.» того же фонда и той же описи (увы, не указав номера листов) [18, c.75, прим.53]. В процессе исследования все три указанные им дела были квалифицированы нами как «церковные» и тщательно изучены. Данных, прямо или хотя бы косвенно свидетельствующих о гибели сотен тысяч священнослужителей на какой бы то ни было территории, в них нет. С сожалением приходится констатировать факт легкомысленной апелляции к малоизученным архивным фондам, а также некритического отношения к цифрам, циркулировавшим в печати в конце 1980-х – начале 1990-х гг.

22. От автора к автору отдельные слагаемые слегка варьируются (что обусловлено округлением или элементарными опечатками), отсюда и «разброс» в общей сумме.
23. Письмо Ю. А. Бирюковой – Г. Г. Хмуркину о 4 января 2019 г. // Эл. архив автора статьи.
/82/

6. Среди материалов Комиссии были обнаружены опросные листы, представляющие собою бланки с вопросами о положении Церкви и духовенства при большевиках до прихода ВСЮР. Они рассылались по причтам Донской обл., Екатеринославской губ. и Кубанской епархии после их освобождения от красных. Ввиду независимости ответов, обширности статистики и хорошей сохранности анкет они представляют ценное свидетельство, дающее представление о реальных масштабах красного террора в отношении представителей Церкви на перечисленных территориях в соответствующих хронологических границах.

В анкетах присутствует информация по 685 причтам. Только в 40–43 из них (6%) имели место убийства представителей приходского духовенства. Общее число погибших – 42–45 чел., среди них: 2 протоиерея, 31–33 священника, 1 священник или протоиерей, 3–4 диакона, 1 диакон-псаломщик и 4 псаломщика.

Используя церковную статистику за 1915 г. [30, c.24–25], нетрудно восстановить общую численность приходского духовенства, трудившегося в этих 685 причтах накануне гражданской войны: около 35 протоиереев, 650 священников, 210 диаконов и 685 псаломщиков. Всего – около 1600 чел.

Таким образом, доля убитых в охваченных анкетированием причтах составляет: среди протоиереев – 6%, среди священников – 5%, среди диаконов – 1,5–2 %, среди псаломщиков – 0,7 %. Как видим, убийства духовных лиц в данных регионах в соответствующие периоды, невозможно назвать ни массовыми, ни тем более поголовными. Очевидно, их нельзя квалифицировать и как «геноцид духовенства». Подавляющее большинство (более 97%) представителей приходского духовенства в опрошенных причтах выжило.

Можно ли выведенные «проценты» распространить на всю Россию? Едва ли. Исследователи, прибегающие к такому методу, упускают из виду, что продолжительность и ожесточенность гражданского противостояния в разных частях страны была очень разной. Если южные области (прежде всего Дон, Кубань, Украина), а также Поволжье, Урал и Сибирь стали ареной затяжных боевых действий и череды стихийных локальных восстаний, местами многократного прохождения фронта туда-обратно через одну территорию, то в ряде центральных губерний (Владимирская, Калужская, Нижегородская, Рязанская, Тверская и др.) политическая ситуация с конца 1917 – начала 1918 г. в целом была относительно стабильной. Даже в самые тяжелые для большевиков времена под их контролем находились территории, на которых проживало свыше /83/ 60 млн чел. [9, c.597] – это 40% населения страны [24]. В этих относительно спокойных регионах (и, полагаем, в среднем по стране) процент погибших служителей Церкви должен быть меньше, чем в районах активных боевых действий – таких как Донская область, Екатеринославская губерния и Кубанская епархия [25]. Однако для уверенных выводов нужны дополнительные исследования.

7. В «церковных» делах были выявлены 6 мартирологов по 5 регионам. Они представляют ограниченный интерес ввиду обычной неполноты и недостоверности подобных списков. И все же обращает на себя внимание то обстоятельство, что в этих мартирологах среди погибших представителей приходского духовенства наблюдается явное преобладание священников и протоиереев (около 84%), за ними с большим отрывом идут псаломщики (около 9%) и диаконы (около 7%).

Казалось бы, такой «перекос» можно объяснить различным общественным весом жертв: чем выше положение погибшего в церковной иерархии и чем плотнее он взаимодействует с прихожанами, тем больше производимый его убийством психологический и церковноадминистративный «эффект», а значит, выше вероятность попасть в тот или иной список мучеников. Однако исследование опросных листов показало, что распределение включенных в мартирологи жертв по санам и видам церковного служения довольно точно отражает реальную «избирательность» террора: в опросных листах погибшие священники и протоиереи составляют 83–86 %, псаломщики – 9–10 %, диаконы – 7–10 %.

Подводя общий итог, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что представленное исследование ставило перед собою конкретную и весьма ограниченную задачу: выяснить, соответствуют ли встречающиеся в литературе цифры той информации, которая содержится в «церковных» делах Комиссии? Изученные данные позволяют дать отрицательный ответ на поставленный вопрос. Вместе с тем вне пределов нашего внимания пока осталась значительная часть материалов, а именно – «нецерковные» дела Комиссии, в которых, вероятно, также могут содержаться сведения о пострадавших от красного террора представителях духовенства. Изучение этого массива документов еще впереди.

24. По подсчетам демографов, осенью 1917 г. в границах СССР образца 1926 г. проживало 147644,3 тыс. чел. См.: [28, c.94].
25. Этот вывод подтверждается в исследовании «интенсивности» антицерковного террора в период гражданской войны (1918–1921 гг.) в зависимости от географической зоны [42]
/84/

Библиографический список

1. ГАРФ. Ф.Р‑470. Оп. 1.
2. ГАРФ. Ф.Р‑470. Оп. 2.
3. [Без автора]. Кровавая статистика // Общее дело (Париж). 1921. 28 ноября (№ 498). С. 1.
4. Алиев И. И. Этнические репрессии. М.: РадиСофт, 2008. 471 с.
5. Бардилева Ю. П. Государственно-церковные отношения на Кольском Севере в первой трети XX века. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Мурманск, 2000. 198 с.
6. Бирюкова Ю. А. Документы Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России как источник по истории Русской Православной Церкви // Вестник ПСТГУ. Серия II. 2017. Вып.79. С. 55–67.
7. Бирюкова Ю. А., Кияшко Н. В. Административно-территориальная реформа южных епархий России в период Гражданской войны // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2018. Вып.85. С. 73–88.
8. Бирюкова Ю. А. Православное духовенство в условиях «красного террора» на Юге России в период Гражданской войны 1918–1919 гг. // Вестник ПСТГУ. Серия II. 2019. Вып.87. С. 40–50.
9. Большая российская энциклопедия. Т. 7. М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия», 2007. 767 с.
10. Георгий (Митрофанов), свящ. Церковный геноцид в большевистской России: его истоки и их христианское осмысление // Богословие после Освенцима и ГУЛага и отношение к евреям и иудаизму в Православной Церкви большевистской России. Материалы международной научной конференции 26–29 января 1997 г. СПб.: Высшая религиознофилософская школа, 1997. С. 114–126.
11. Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов. Т. 5: Деяния Собора с 1-го по 36-е. Отв. ред. священник А. Колчерин, А. И. Мраморнов. М.: Изд-во Новоспасского монастыря, 2016. 938 с.
12. Кандидов Б. Религиозная контрреволюция 1918–20 гг. и интервенция. [Очерки и материалы]. М.: Безбожник, 1930. 148 с.
13. Квакин А. В. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в условиях новой экономической политики (1921–1927 годы). Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Волгоград, 1991. 493 с.
14. Кияшко Н. В. Епархиальная власть на Кубани и Черноморье в условиях Гражданской войны (1918–1920 гг.) // Юг России и сопредельные страны в войнах и вооруженных конфликтах. Материалы всероссийской научной конференции с международным участием. Ростов-на-Дону, 22–25 июня 2016 г. Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2016. С. 448–455. /85/
15. Кияшко Н. В. Красный террор в годы Гражданской войны на Кубани: новые документы и материалы // Наследие веков. 2018. № 2 (14). С. 28–35.
16. Конституционное право: университетский курс: учебник. Под ред. А. И. Казанника, А. Н. Костюкова. Т. 1. М.: Проспект, 2015. 432 с.
17. Королев С. И. Мужество познавать правду. Беседу вел И. Дьяков // Молодая гвардия (Москва). 1989. № 6. С. 176–194.
18. Крапивин М. Ю. Противостояние: большевики и церковь (1917–1941 гг.). Волгоград: Перемена, 1993. 100 с.
19. Красная патриархия. Волки в овечьей шкуре. М.: Богородичный центр, 1993. 272 с.
20. Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии. Вводная статья, публикация документов и комментарии Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского // Вопросы истории. 2001. № 7. С. 3–34.
21. Крестный путь Церкви в России. 1917–1987. Frankfurt am Main: Посев, 1988. 28 с.
22. Крывелев И. А. Русская Православная Церковь в первой четверти ХХ века. М.: Знание, 1982. 64 с.
23. Лапицкий М. И. Очерк VII. Христианство в ХХ веке (социальный аспект) // Век ХХ – анфас и в профиль: размышления о столетии, ставшем историей. М.: Новый Век, 2001. С. 306–348.
24. Леонов С. В. Антицерковный террор в период Октябрьской революции сквозь призму историографии // Вестник ПСТГУ. Серия II. 2014. Вып.2(57). С. 38–55.
25. Леонов С. В. Начало антицерковного террора в период Октябрьской революции // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2016. Вып.6 (73). С. 69–90.
26. Мельгунов С. П. «Красный террор» в России. 1918–1923. Берлин: Ватага, 1924. 208 с.
27. Милюков П. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Т. 1: Происхождение и укрепление большевистской диктатуры. Париж: [Б.и.], 1927. 402 с.
28. Население России в ХХ веке. Исторические очерки. Т. 1 (1900–1939). М.: РОССПЭН, 2000. 459 с.
29. Небавский А. А., иерей. Репрессии против духовенства в годы Гражданской войны // «Гром победы, раздавайся!». Материалы XI Международных дворянских чтений. Краснодар, 2015. С. 213–224.
30. Обзор деятельности ведомства православного исповедания за 1915 год. Пг.: Синодальная Типография, 1917. Приложения: Ведомости за 1915 год.145 с.
31. Олещук Ф. Борьба церкви против народа. [М.:] Госполитиздат, 1939. 140 с.
32. Персиц М. М. Отделение Церкви от государства и школы от Церкви в СССР (1917–1919 гг.). М.: Изд-во АН СССР, 1958. 200 с.
33. Плаксин Р. Ю. Крах церковной контрреволюции 1917–1923 гг. М.: Изд-во АН СССР, 1968. 192 с. /86/
34. Поспеловский Д. Тоталитаризм и вероисповедание. М.: Библейско-богословский институт Св. апостола Андрея, 2003. 655 с.
35. Православная энциклопедия. Под ред. Патриарха Московского и вcея Руси Кирилла. Т. XVIII. М.: ЦНЦ «Православная энциклопедия», 2008. 752 с.
36. Православная энциклопедия. Под ред. Патриарха Московского и вcея Руси Кирилла. Т. XLV. М.: ЦНЦ «Православная энциклопедия», 2017. 752 с.
37. Путеводитель. Том 4. Фонды Государственного архива Российской Федерации по истории белого движения и эмиграции. М.: РОССПЭН, 2004. 798 с.
38. Собрание определений и постановлений. Вып.3. Приложение к «Деяниям [Священного Собора Православной Российской Церкви]» второе. М.: Издание Соборного Совета, 1918. 72 с.
39. Соколов Б. Наркомы террора. Они творили историю кровью. М.: Яуза, ЭКСМО, 2005. 510 с.
40. Солоухин В. Почему я не подписался под тем письмом // Вече (независимый русский альманах). 1988. Вып.32. Munchen: Российское Национальное Объединение в ФРГ. С. 165–175.
41. Тюрин Ю. П. Копье и крест. М.: Патриот, 1992. 206 с.
42. Хмуркин Г. Г. К вопросу о числе репрессированных «за веру»: анализ концепции Н. Е. Емельянова // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2020. № 6. С. 27–39.
43. Хмуркин Г. Г. Реальное число жертв изъятия церковных ценностей в 1922–1923 гг. // Вопросы истории. 2018. № 10. С. 40–51.
44. Чичерюкин-Мейнгардт В. Г. Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков // Белое Дело. 2-й съезд представителей печатных и электронных изданий. Резолюция и материалы научной конференции «Белое дело в гражданской войне в России, 1917–1922 гг.» Отв. ред. и сост. В. Ж. Цветков. М.: [Посев], 2005. С. 143–146.
45. Шипунов Ф. Я. Истина Великой России. М., 1992. 352 с. /87/

Россия XXI. №4. 2022. С. 60-87.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.