Соколов А.А. Места заключения в саратовском Поволжье в годы гражданской войны // Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. трудов. Вып. 9. — Саратов: Изд-во ВИ ВВ МВД РФ, 2012. С. 197-208.

   (0 отзывов)

Военкомуезд

А.А. Соколов
МЕСТА ЗАКЛЮЧЕНИЯ В САРАТОВСКОМ ПОВОЛЖЬЕ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ


1. Места заключения Саратовской губернии к началу 1917 г. Территориальная система мест заключения дореволюционной Саратовской губернии оформилась в основном во второй половине XIX века. Структура ее была типична, и в этом плане Саратовская губерния мало отличалась от других. В губернском центре имелись крупная губернская тюрьма и исправительно-арестантское отделение, в уездных городах располагались девять небольших уездных тюрем (таблица 1). В них содержались и подследственные, и «срочные» (то есть осужденные) арестанты, причем политзаключенных рекомендовалось размещать преимущественно в Саратовской губернской тюрьме. В исправительно-арестантское отделение попадали осужденные за малозначительные преступления в возрасте до сорока лет, годные к физической работе [1]. Тюрьмы подчинялись Главному тюремному управлению при министерстве юстиции, на местном уровне – губернскому тюремному инспектору.

Таблица 1
Структура и наполнение мест заключения Саратовской губернии на 1.01.1902 [2]

897559_original.jpg

В первые годы ХХ в., когда после проигранной Россией русско-японской войны остров Сахалин больше не мог использоваться как каторга, в Саратове была организована так называемая временно-каторжная тюрьма для размещения в ней осужденных к каторжным работам. Подобные тюрьмы появились и в других, но далеко не во всех губернских городах европейской России. Здания губернской тюрьмы (построено в 1907 г.), исправительно-арестантского отделения (построено в 1832 г.) и временно-каторжной тюрьмы (построено, по некоторым данным, в конце XIX в.) сохранились до настоящего времени и сейчас используются как режимные и административный корпуса следственного изолятора № 1 и Главного управления Федеральной службы исполнения наказаний России по Саратовской области. Это же относится и к старым зданиям /197/

1. Энциклопедия Саратовского края в очерках, фактах, событиях, лицах. Саратов, 2002. С. 332.
2. Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 655. Оп. 1. Д. 396. Л. 34.


ныне действующих тюрьмы в Балашове (корпус постройки 1912 г.) и следственного изолятора № 2 в Вольске (корпус постройки 1850-х г.г.).

2. Тюрьмы Саратовской губернии в период 1917–1921 гг. [1] Судя по документам, наиболее сложным для тюремного ведомства стал 1917 год, когда Советская власть в губернии лишь начинала крепнуть. Подробного отчета за этот год о происшествиях в саратовских местах заключения не найдено, но, судя по косвенным упоминаниям в других документах, многие тюрьмы претерпели погромы. Так, в пожаре при разгроме Царицынской тюрьмы сгорела вся документация. В остальных тюрьмах надзиратели и администрация были деморализованы и боялись предъявлять арестантам какие-либо требования в части соблюдения режима содержания. Максимум, на что хватало власти, это – не допустить их побега из стен тюрьмы. Заключенные свободно перемещались из камеры в камеру, общались друг с другом и с «волей», митинговали, имели
при себе холодное (ножи, бритвы), иногда и огнестрельное оружие. В циркуляре саратовского губернского тюремного инспектора, датированном апрелем 1917 г., констатируется, что «по случаю амнистии во всех тюрьмах осталось самое незначительное число арестантов, даже в каторжной тюрьме всего несколько десятков человек».

В апреле же в России был разрешен призыв в действующую армию добровольцев из числа «срочных» и следственных арестантов некоторых категорий (на условиях условного освобождения). Видимо, у саратовских заключенных это не вызвало особенного всплеска патриотизма. Имеется единственное документальное упоминание, что 14 апреля 1917 г. в армию зачислены восемь арестантов Петровской уездной тюрьмы. Саратовским губернским тюремным инспектором в этот период оставался принявший пост в 1908 г. статский советник Н.П. Сартори, помощником его – Хвалько.

Новая, Советская, власть практически с первых дней активно взялась за укрепление пенитенциарной системы, а места заключения вновь наполнились и даже переполнились, что потребовало увеличения штатов персонала по сравнению с дореволюционными (таблица 2). Принимались энергичные меры по укреплению режима содержания заключенных и внутреннего порядка в тюрьмах. Согласно сохранившемуся подробному отчету о происшествиях в саратовских местах заключения, таковых и в 1918 г. насчитывалось предостаточно, но это в основном были побеги, а не организованные погромы пенитенциарных учреждений или «беспредел» заключенных в их стенах.

Таблица 2
Фактический состав надзирателей некоторых тюрем Саратовской губернии по состоянию на 30.05.1918 г.

897997_original.jpg

1. Параграф написан по материалам архива ГУВД по Саратовской области. /198/

В 1918 г. заключенными саратовских тюрем совершено 25 побегов и покушений на побеги, из них 6 – групповых и (или) с нападением на охрану. Здесь должен быть упомянут вооруженный побег из губернской тюрьмы семи особо опасных преступников, произошедший 6 июня 1918 г. (начальник тюрьмы в апреле – июне 1918 г. – Н.А. Корбутовский). В саду напротив трамвайного парка на улице Астраханской беглецов окружили бросившиеся вдогонку надзиратели и красноармейцы. После обстрела сада из пулемета беглецы сдались. При побеге были убит один надзиратель, ранены два надзирателя и один красноармеец военного караула тюрьмы. В связи с побегом были в административном порядке расстреляны 52 заключенных губернской тюрьмы, включая четверых, убитых непосредственно при пресечении побега.

Имели место 4 самоубийства заключенных. В числе самоубийц – повесившийся на полотенце 3 апреля 1918 г. в одиночной камере губернской тюрьмы Константин Прокофьевич Полежаев, мещанин г. Боровска. Полежаев обвинялся в краже драгоценностей из Патриаршей ризницы московского Кремля на 30 млн руб. (в советское время об этом громком деле были написана книга и снят фильм).

Имеется единственное упоминание о вооруженном нападении на тюрьму. 20 июня 1918 г. вооруженной бандой обезоружена охрана Кузнецкой тюрьмы, открыты камеры, освобождены 27 заключенных. Беспорядков заключенных внутри тюрем не было. Упоминается лишь, что 24 мая 1918 г. в губернской тюрьме часовой военного караула от 5-го Советского латышского полка Ян Юров Звайгзнит стрелял в двух административно арестованных Чернышева и Поляницына, смотревших в камерное окно 2-го тюремного корпуса (подходить к окнам и смотреть в них запрещалось).

В числе происшествий упоминаются расстрелы в тюрьмах18 человек по постановлениям ВЧК и приговорам ревтрибунала. Очевидно, этот перечень неполон. Так, например, 8 сентября 1918 г. в Балашовской тюрьме по постановлениям Балашовского отдела ВЧК были расстреляны «два грабителя-бандита Саран и Панченко, и за агитацию черносотенцы-монархисты вице-губернатор Сумароков и жандармский полковник Орчинский». А 12 августа 1918 г. конвоиры «боевой дружины коммунаров», получив в губернской тюрьме по предписаниям ЧК для допроса четверых арестантов, во дворе тюрьмы их расстреляли, трупы увезли в автомобиле. В общем, можно полагать, что в 1918 г., несмотря на обилие происшествий, ситуация в саратовских тюрьмах была уже контролируемой и достаточно стабильной по сравнению с годом 1917-м.

Характерно, что кадровая политика Советской власти в отношении тюремных служащих разительно отличалась от таковой в отношении служащих иных правоохранительных и силовых ведомств. Общеизвестно, что служба безопасности Советской России – ВЧК – формировалась «на пустом месте», ее предшественники – жандармерия и охранка – были распущены, их сотрудники подвергались репрессиям. Примерно то же происходило и в рабоче-крестьянской милиции – использование старых полицейских «кадров» (в основном сотрудников сыска и криминалистов) допускалось, но было минимизировано. Тюремная же система никаких существенных и резких изменений не претерпела, особенно на местном уровне.

Постепенно было заменено руководство. В первые месяцы 1918 г. также продолжала свою работу губернская тюремная инспекция. Обязанности инспектора исполнял штатный помощник инспектора Хвалько. В октябре 1918 г. Хвалько уже числится помощником заведующего карательным отделом Саратовского губернского комиссариата юстиции В. Сергеева. К весне 1918 г. были заменены начальники тюрем и их помощники – но отнюдь не репрессированы, три месяца после снятия с должностей они еще числились «за штатом» и получали денежное содержание, положенное по прежней должности. Руководящими /199/ документами из центра требовалось числить за штатом и платить содержание не три, а шесть месяцев, но в губернской казне на это не хватило денег.

Рядовые же надзиратели продолжали свою службу в полном составе. К весне 1918 г. относится переписка губернского комиссара юстиции с Главным управлением мест заключения НКЮ РСФСР о выдаче единовременного денежного вознаграждения надзирателям, выслужившим по 25 лет. Например, 30 марта 1918 г. в ГУМЗ направлен послужной список младшего надзирателя Царицынской тюрьмы Степана Архиповича Постникова, в 1906 г. награжденного серебряной медалью «За усердие» для ношения на Анненской ленте, который к 16 сентября 1917 г. выслужил 25 лет. Раньше о подобном доносилось в Главное управление, нужно ли и далее придерживаться сего правила? – спрашивает комиссар. Продолжая традицию царских времен, новая революционная власть аккуратно выплачивала таковое вознаграждение старым служакам, начинавшим свою деятельность еще в 1890-е гг. и охранявшим в тюрьмах, помимо прочих, большевиков и иных революционеров. Так, 31 марта 1918 г. распоряжением ГУМЗ были назначены денежные выплаты отслужившим по 25 лет саратовским надзирателям Щеглову и Спиридонову. 13 мая 1918 г. в ГУМЗ направлены документы выслужившего 25 лет старшего надзирателя Саратовской губернской тюрьмы Петра Чернышева (с оговоркой, что своевременно не было доложено по недоразумению).

Новая власть активно взялась и за наведение упавшей в 1917 г. служебной дисциплины, надзиратели обязывались добросовестно исполнять свои обязанности под угрозой уголовного наказания. В циркуляре № 118 от 11 октября 1918 г. заведующего карательным отделом Саратовского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов В. Сергеева констатировалось, что «…надзирательский состав в местах заключения часто меняется… также замечено, что среди служащих мест заключения попадаются лица с уголовным прошлым…». В связи с этим все служащие обязывались иметь при себе во время несения службы номерное удостоверение с фотокарточкой. Ношение форменной одежды не регламентировалось, но на левой руке персонал должен был иметь белую повязку с печатью места заключения и вышитыми заглавными буквами наименования места заключения и номером удостоверения. В зависимости от должности, на свою повязку ее обладатель должен был нашить одну или несколько цветных полос. Медперсонал обязан был носить белую повязку с нашитыми красной тесьмой знаками Женевской конвенции.

Имеются упоминания о службе в Саратовской тюрьме надзирателей-ветеранов, начинавших еще при царском режиме. Они датированы серединой 1920-х и даже 1930-ми годами [1].

Основные тенденции в преобразовании мест заключения губернии были заданы, а скорее просто констатированы, в циркуляре № 77 от 31 июля 1918 г. Саратовского губернского комиссара юстиции. А именно: закрытие мелких уездных тюрем, дорого стоящих, но совершенно непригодных для содержания заключенных; сокращение штатов надзора в целях экономии и, с другой стороны, освобождения средств для усиления педагогического и технического персонала. В циркуляре отмечалось, что в центре уже начаты опыты по созданию мест по созданию новых типов мест заключения. Циркуляр заведующего карательным отделом Саратовского губернского комиссариата юстиции № 106 от 23 сентября 1918 г. определял, в соответствии с циркуляром наркомата юстиции № 32 от 7 августа 1918 г., очередные задачи реорганизации карательного дела на местах:

- создание и восстановление в тюрьмах мастерских, снабженных надлежащим оборудованием, материалами и опытными инструкторами; /200/

1. Государственный архив новейшей истории Саратовской области (ГАНИСО). Ф. 46. Оп. 1. Д. 17. Л. 37.

- организация работ вне тюрем, так как имеющиеся мастерские за последние годы заброшены, и восстановить их быстро не представляется возможным;

- выработка принципов оплаты труда заключенных с тем, чтобы возмещать расходы на их содержание и выдавать пособия при освобождении. Временно установлено, что 2/3 заработка идут в доход казны, 1/3 – на лицевой счет заключенного. Используются расценки соответствующих профсоюзов.

Реально наладить полноценный труд заключенных во время Гражданской войны не удалось, а вот число мест заключения действительно уменьшилось, хотя оставшиеся и были переполнены (особенно Саратовская губернская тюрьма). К маю 1918 г. (видимо, в числе прочих временно-каторжных тюрем) была закрыта Саратовская временно-каторжная тюрьма, надзиратели и арестанты переведены в губернскую тюрьму. Следом прекратила свое существование Хвалынская тюрьма. В июле 1918 г. город Хвалынск был оставлен красными войсками, при этом комиссар Балаковского полка Картанов забрал из тюрьмы для нужд части 2 новых тулупа, 20 новых одеял, 27 бушлатов, 22 суконных брюк, 13 револьверов «Смит-Вессон» и 90 комплектов нательного белья. Далее уже белые, отступая в сентябре 1918 г. из города, забрали из тюрьмы деньги, всю документацию, 12 новых суконных одеял, серого мерина, пролетку на резиновом ходу, 8 револьверов «Смит-Вессон», а также все лампы, ведра, бочки, чашки, ложки и топоры. Разграбленную Хвалынскую тюрьму решили не восстанавливать. До конца Гражданской войны прекратила свое существование также Кузнецкая тюрьма.

Некоторое понятие о состоянии саратовских мест заключения в период Гражданской войны дает отчет, датированный ноябрем 1921 г. Непосредственно в городе Саратове имелись следующие места заключения: губернская тюрьма в ведении Губюста, тюрьма №3 в ведении Саргубчека, лагеря №№ 1 и 2 принудительных работ и места заключения уголовной милиции. Помещения тюрьмы № 3 и лагерей принудработ были недавней постройки, и в санитарном отношении более или менее удовлетворительны. Исключительно антисанитарны места заключения уголовной милиции: маленькие, низкие, темные камеры без вентиляции в неприспособленных подвалах. Ни в одном из мест заключения заключенные не снабжаются ни бельем, ни положенной одеждой, ни постельными принадлежностями. У кого нет родных в Саратове, могущих принести передачу, ходят по 6-8 месяцев в одном белье бессменно. Питание – однообразное во всех тюрьмах. Так, раскладка по губернской тюрьме такова: хлеб ¾ фунта, приварок в зависимости от наличия продуктов, картофель – 1 фунт, крупа на кашу – 24 золотника, капуста, рыба – 24 золотника, мука – 2 золотника, соль – 3 золотника, масло – 2 золотника. Выдача питания в тюрьмах – раз в день, только в тюрьме № 3 дается горячий ужин и сахар. Передачи во всех местах заключения принимаются ежедневно, только в тюрьме №3 – дважды в неделю. Прогулки проводятся не каждый день, да и то кратковременно. Обилие насекомых. В лагерях и тюрьме № 3 борются с ними в камерах путем окуривания серой, выжигания калильной лампой, обработкой различными жидкостями. В губтюрьме подобная санобработка затруднена из-за хронического переполнения камер – вместо 580 человек содержится около 1100. Баня проводится раз в 14-16 дней, но из-за нехватки мыла и отсутствия сменного белья дает мало эффекта. Заболевания цингой из-за плохого питания, особенно в губернской тюрьме: в июле – 4, в августе – 10, в сентябре – 30 (умерло 9), в октябре – 32 (умерло 13). При всех местах заключения имеется по санитарному врачу с помощником и по особому отряду заключенных-санитаров. /201/

3. Лагеря принудительных работ Саратовской губернии [1]. В соответствии с декретом ВЦИК от 21 марта 1919 г. и постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 г. в период Гражданской войны в России создавались концентрационные
лагеря, подведомственные ВЧК, и лагеря принудительных работ, подчиненные НКВД, с ярко выраженной классовой направленностью. Правовые основы их деятельности были иными, чем в исправительно-трудовых учреждениях, находящихся в ведении наркомюста. В концентрационных лагерях по постановлению ВЧК содержались интернированные на время Гражданской войны иностранные граждане и представители ранее господствующих классов, способные при определенных условиях выступать с оружием в руках против Советской власти. ВЧК указывала, что эти лица должны рассматриваться как
временно изолированные от общества в интересах революции, а потому условия их содержания не должны иметь карательного характера. В лагеря принудительных работ заключенные помещались как по решению судебных органов
на определенный срок, так и в административном порядке. Заключенным, проявившим трудолюбие, администрация лагеря могла позволить жить на частных квартирах и являться в лагерь для исполнения назначенных работ. В годы Гражданской войны, когда уголовная преступность тесно смыкалась с преступностью политической, в лагерях осуществлялась в основном изоляция наиболее опасных для Советского государства лиц [2]. Как правило, один и тот же лагерь совмещал функции концентрационного лагеря и лагеря принудительных работ, и сами названия эти использовались как синонимичные. Например, «Саратовский концентрационный лагерь принудительных работ».

На местном губернском уровне лагеря подчинялись подотделу принудительных работ и общественных повинностей отдела управления губисполкома (заведующие подотделом – Радо, Афанасьев, зам. заведующего – Бауэр). Кроме подотдела принудработ, отдел управления включал в себя управление делами и подотделы: организационно-инструкторский, записи актов гражданского состояния, милиции, сметно-счетный (приказ отделу управления Саргубисполкома № 285 от 8 марта 1921 г.).
Организованному в Саратове (ориентировочно, в последние месяцы 1919 г.) лагерю принудительных работ были переданы помещения и мастерские бывшего исправительного арестантского отделения. В число мастерских входили: часовая, сапожная, портняжная, столярная, слесарная, колесная, жестяночная, гвоздильная мастерские, а также кузница. Перестала действовать
(из-за отсутствия сырья) лишь ткацкая мастерская. К лету в лагере содержалось порядка 700—800 заключенных, в основном совершеннолетних мужчин, хотя имелись также женщины и несовершеннолетние (таблица 3). Осенью 1920 г. число заклююченных подскочило до тысячи и выше. Характерной была высокая «текучесть» заключенных: прибытие – убытие их за день достигало нескольких десятков человек.

Таблица 3
Число заключенных в Саратовском лагере принудительных работ и их занятость трудом

898166_original.jpg

1. Параграф написан по материалам архива ГУВД по Саратовской области.
2. Уголовно-исполнительное право России: теория, законодательство, международные стандарты, отечественная практика конца XIX – начала XXI века / Под ред. А.И. Зубкова. Москва, 2002. С. 274–275.


Особую категорию заключенных саратовского лагеря составляли около пятидесяти «заложников на все время Гражданской войны», которых предполагалось репрессировать в случае каких-либо контрреволюционных выступлений в губернии. В лагере находились также военнопленные и перебежчики, уголовники и бродяги и, до выяснения обстоятельств, жители Саратова, нарушившие «комендантский час» (приказ № 88 от 4 марта 1921 г. по гарнизону г. Саратова).

Телеграммой Главного управления принудработ НКВД РСФСР от 28 мая 1921 г. всем лагерям предписывалось беспрепятственно принимать от местных комиссий по борьбе с незаконным использованием транспорта «мешочников» и, вообще, безбилетных пассажиров, которые «подлежат рациональному использованию на принудительных работах». Наконец, такая достаточно курьезная деталь. Весной-летом 1921 г. в Саратове остро встал вопрос о защите зеленых насаждений. Жителям были запрещены неорганизованный выпас коз на городских улицах, потрав и вырубка насаждений. Нарушители также направлялись на небольшие сроки (несколько дней) в лагерь. Представление о составе заключенных дает, например, отчет коменданта лагеря за вторую половину мая 1920 г. В конце отчетного периода имелось 564 заключенных. Из них: осужденных на срок до пяти лет – 415 человек (74 % от общего числа), на срок свыше пяти лет – 5 человек (менее 1 %), на неопределенный срок – 17 человек (3 %), военнопленных – 58 человек (10 %), «заложников и на все время Гражданской войны» – 55 человек, в том числе одна женщина (около 10 %).

Руководили лагерем коменданты: Тюликов, с марта 1920 г. – Листов, с 9 апреля 1920 г. – Мироненко, с 12 июля 1921 г. – Генералов. Судя по документам, лагерный режим не отличался особой жесткостью, во всяком случае первоначально. В первые недели функционирования лагеря широко практиковалась работа заключенных представителей интеллигентских профессий в том же учреждении, что и до заключения. В лагерь они приходили на проверку и ночлег, а в течение дня свободно, без охраны перемещались по городу, могли зайти к себе домой пообедать и пообщаться с родными. Работающим внутри лагеря администрация разрешала «дневные отлучки» – нечто вроде увольнительных.

Но уже в феврале всех заключенных специалистов, работающих в советских учреждениях и государственных предприятиях по своей специальности, отозвали с работ. Впредь таковых разрешалось посылать на работы по специальности только по получении соответствующего разрешения от административного или судебного органа, за которым числится данный заключенный – совнарсуда, ревтрибунала, ЧК, отдела управления губисполкома. Тем не менее, если разрешение было получено, комендант лагеря обязан был немедленно снять заключенного с общих работ и отправить трудиться по специальности (приказ № 14 от 10 февраля 1920 г. отдела управления Саратовского губисполкома). Ввиду участившихся побегов из лагеря были запрещены дневные отлучки (приказ № 16 от 12 февраля 1920 г.). Предписывалось в десятидневный срок зафиксировать в личных делах и проверить домашние адреса всех заключенных (приказ № 18 от 17 февраля 1920 г.). Запретили использо-/203/-вать на работах вне лагеря всех заключенных, приговоренных до конца Гражданской войны и пожизненно (приказ № 33 от 20 марта 1920 г.).

Свидания с заключенными разрешались по будням с шести до семи вечера, по выходным дням с десяти утра до часу дня. Ближайшие родственники (к ним причислены жена, дети, родители, сестры) в выходные дни на свидания допускались без пропусков. Таким образом, количество свиданий заключенных с членами их семей фактически не лимитировалось (приказ № 25 от 4 марта 1920 г.). Отдельным приказом по лагерю 4-5 апреля 1920 г. – дни еврейской Пасхи – для заключенных евреев были объявлены нерабочими, на эти дни им была предоставлена отдельная камера для совершения религиозных обрядов и разрешены беспрепятственный прием передач и свидания с родными с десяти часов утра до восьми вечера (приказ № 37 от 3 апреля 1920 г.). Практиковалось назначение заключенных-специалистов на административные должности в аппарате управления лагеря, например, заключенный Герценберг был назначен «ответственным руководителем счетоводства лагерных мастерских» (приказ № 48 от 22 апреля 1920 г.).

Наряду с работой в лагерных мастерских, заключённых использовали на малоквалифицированных физических работах в городе, в основном, на погрузке-разгрузке железнодорожных вагонов и барж. Например, во второй половине мая 1920 г. заключенные работали на 35 объектах в Саратове, Покровске и в пригородных сельских районах. Превалировали по числу затраченных человекодней работы на Рязано–Уральской железной дороге (станции Покровск, Увек и др.) и в речном порту Центросоюза водного транспорта. В отчете о работах упоминаются также холодильный пункт, 2-я Советская больница, гарнизонные бани, мельницы, пекарня, фермы и полевые секции. Продолжая традицию исправительного арестантского отделения, лагерь обеспечивал работу в Саратове ассенизационного «мусорного обоза». Арестантской рабочей силой обслуживались пригородные совхозы «Красная поляна» и «Красный прогресс». Совхоз «Красный прогресс» напрямую подчинялся подотделу принудработ, имел 120 десятин земли: 90 – пашня, 30 – фруктовые сады (заведующий совхозом – Ермолаев).

Однако свое название лагерь принудительных работ явно не оправдал. Производительным трудом здесь удавалось занять лишь около половины заключенных, причем этот показатель был довольно стабильным, колеблясь в пределах нескольких процентов (см. таблицу 2). Само производство оказалось малоэффективным. Так, для работы в мастерских внутри лагеря не все заключенные имели должную квалификацию, в условиях военной разрухи мало было заказов, остро не хватало расходных материалов. Например, когда в апреле 1920 г. сапожная мастерская лагеря выполняла заказ по починке обуви курсантов партийно-советской школы, запасные подметки удалось раздобыть только через высшую губернскую власть. Широкомасштабному выводу заключенных на работы в город препятствовала нехватка конвоиров. Да и процесс получения разрешений на работу для тех заключенных-интеллигентов, кто продолжал трудиться по прежнему месту, требовал немало времени. Вознаграждение за труд полагалось выплачивать при условии ежедневной восьмичасовой работы (приказ № 34 от 23 марта 1920 г.).

Охрана лагеря (на 14 января 1921 г.) подразделялась на наружную и внутреннюю. Первую нес Саратовский караульный полк, из которого ежедневно в лагерь высылалась команда в 38 человек. Постов 11, а именно: 2 у входа в лагерь по Астраханской улице, 3 – у стен внутри двора, 1 – у больницы, 1 – у кладовой, 1 – у цейхгауза, 1 – у здания военнопленных поляков, 3 – в коридорах 2, 3, 4 этажей корпуса. Внутреннюю охрану осуществляли 3 старших и 5 младших надзирателей, 4 надзирательницы и 8 красноармейцев на должности младших надзирателей. Для сопровождения заключенных на работы от караульного полка ежедневно высылались 20 красноармейцев. /204/

Согласно «обязательному постановлению» коменданта лагеря Мироненко, все неграмотные и малограмотные заключенные должны были посещать «школу безграмотности». Занятия проводились с 7 до 9 часов вечера, для мужчин – в лагерной библиотеке, для женщин – в камере № 36. К этому времени все работающие как внутри, так и вне лагеря должны были возвращаться с работ. За непосещение занятий следовало дисциплинарное наказание. Грамотность вновь прибывших в лагерь регистрировала канцелярия. Достаточно часто заключенные совершали побеги, но нередко добровольно возвращались назад в лагерь. Например, параграф 2 приказа коменданта лагеря № 166 от 15 июня 1921 г.: «Вернувшуюся из бегов Иванову Веру зачислить с сего числа на провиантское, приварочное и чайное довольствие».

На 12 марта 1921 г. в лагере содержалось 1818 человек. Из них 631 человек – собственно заключенных лагеря, оставшиеся 1187 человек – «вакулинцы и антоновцы». Рассчитанный максимально на 1000 человек лагерь был переполнен почти в два раза. Комендант Мироненко докладывал в подотдел принудработ, что нет возможности обеспечить всех горячей пищей и кипятком. По причине хронического переполнения лагеря здесь же в Саратове был организован второй лагерь (уже имеющемуся дали номер первый). Лагерь № 2 создали в апреле 1921 г. в помещении 126-го этапа на пересечении улиц Ильинской и Кирпичной (Посадского) (комендант лагеря № 2 с 1 мая 1921 г. – Г. Тюликов, бывший пом. коменданта лагеря № 1).

В июне 1921 г. в губернии имелись лагеря: Саратовские №№ 1, 2, Хвалынский, Новоузенский, Аткарский, Балашовский, Сердобский, Кузнецкий. 25 июня лагеря №№ 1, 2 были осмотрены властями, санитарное состояние их найдено в целом удовлетворительным (указано установить в обоих лагерях баки для кипяченой питьевой воды). В стадии организации были лагеря в Вольске, Дергачах, Петровске, Покровске, Камышине. Суммарное номинальное наполнение саратовских лагерей составляло 1500 человек (штат охраны – 60 красноармейцев). Наполнение уездных лагерей – по 300 человек (штатные караулы – по 20 красноармейцев). Реально для охраны лагерей привлекалась милиция: 30 саратовских милиционеров, всех прочих – по 12. Представление о том, как создавали новые лагеря, дает отчет инструктора по организации лагерей подотдела принудработ И.Т. Менделя. Прибыв в Камышин организовывать лагерь, в качестве вероятных мест его расположения он обследовал следующие объекты: бывший винный склад, воинские бараки, мельницу Шмидта и музыкальную школу. Критерии выбора: желательно за городом, но не очень далеко, возможность проживания заключенных и организации производственных мастерских, минимум затрат на ремонт и оборудование помещений.

Представление о жизни в лагере дает отчет за октябрь 1921 г. коменданта Сердобского лагеря. В лагере – около 50 заключенных. Они живут в двух бараках бывших воинских казарм, требующих подготовки к зиме, на что нет средств. Поэтому на зиму разрешено занять другое помещение. В восемь часов утра – развод на работы. С часу до двух – обед для работающих в лагере, в общей столовой по группам. Работающим вне лагеря обед предоставляется по возвращении с работ. В шесть вечера – выдача кипятка. С полседьмого до восьми – личное время, читка газет и книг в лагерной читальне, неграмотные обучаются грамоте (есть учительница). Затем проверка, отбой, всякие хождения прекращаются. Имеются клуб с библиотекой, лекторы от местного Политпросвета выступают с докладами по политическим и культурно-просветительским вопросам. Организованы хоровая, музыкальная и драматическая секции. В сентябре в местном кинотеатре заключенные бесплатно смотрели фильм. Суточный паек: 96 золотников хлеба, 32 – крупы, 3,6 – масла, 3,2 – соли, 96 – картофеля, 24 – мяса, 1,2 – муки. Летом из-за отсутствия белья и мыла были неудовлетворительны санитарные условия, в сентябре вопрос изменился в лучшую сторону. Баня – дважды в месяц. Местный здравотдел пре-/205/-доставил в распоряжение лагеря постоянного лекпома. Охрану лагеря осуществляют 12 милиционеров посменно. Работа плотницкой, сапожной и портняжной мастерских тормозится отсутствием инструментов и материала, в выдаче которых местные власти отказали. Для пошива белья приобретено 24 катушки ниток в обмен на 1 пуд и 3 фунта муки из премиального фонда заключенных. В отчетный период заключенные ремонтировали лагерные помещения, рубили дрова на зиму для лагеря, убирали и грузили овощи, картофель и рожь в Опродкомгубе и Заготконторе.

Можно предполагать, что конец лагерей принудработ – специфического порождения Гражданской войны – определили не только и не столько завершение самой Гражданской войны (ведь в весной-летом 1921 г. лагеря еще активно создавались), сколько проведение новой экономической политики – НЭПа. На губернском совещании руководителей лагерей принудработ, в связи с новой экономической политикой и на основании указаний центра, были определены основные направление развития лагерной «экономики»: постановка всей работы лагерей на чисто коммерческую основу, организация производственных предприятий самого разнообразного характера (мастерских, маленьких заводов, совхозов); достижение, таким образом, наиболее рационального использования труда заключенных лагерей и постепенного перехода на самоснабжение и освобождение государства от расходов на содержание. Приказ отдела управления № 72 от 12 декабря 1921 г. требовал исчислять заработок заключенных на основе «вольных» расценок, утвержденных соответствующими профсоюзами; предпочтение должно было отдаваться сдельной оплате перед поденной. Продукция лагерных мастерских должна была оцениваться на основе цен местного рынка.

Тем не менее, все это оставалось на уровне благих намерений. В нэповскую экономику лагеря явно не вписывались. Так, уже 24 марта 1921 г. Саратовский подотдел принудработ запрашивал кредит в 20 млн руб. в финотделе НКВД и ВЧК на содержание лагерей и совхоза при подотделе. При этом указывалось, что три функционирующих и пять организуемых лагерей в Саратове и уездах находятся в критическом финансово-экономическом положении. «Большую часть заключенных составляют пленные, захваченные во время ликвидации разных бандитских шаек, оперирующих в пределах Саратовской губернии и, как элемент неблагонадежный, не могут быть посланы на работы»; совхоз «Красный прогресс» требует срочного обзаведения инвентарем, в первую очередь – покупки лошадей, без чего сев будет сорван, и так далее.

В 1922 г. все лагеря принудработ на территории губернии были закрыты.

4. Польские военнопленные в лагерях принудработ [1]. Наряду с прочими военнопленными Гражданской войны к ноябрю 1920 г. в саратовских лагерях появились и поляки, взятые в плен в ходе войны с Польшей. По-видимому, их было всего около трех с небольшим сотен. Сперва поляков поместили в саратовский лагерь, а затем большинство из них перераспределили по уездным лагерям и конкретным объектам работ (таблица 4).

Таблица 4
Численность военнопленных поляков в Саратовском лагере принудработ

898337_original.jpg

Как известно, попавших в плен в Польше красноармейцев польские власти морили голодом и подвергали издевательствам. Условия же содержания пленных поляков в Советской России с достаточным основанием можно назвать льготными. Приказы отдела управления требуют строгого соблюдения корректности в обращении с военнопленными поляками, аккуратной выдачи им продовольственного пайка и создания приемлемых бытовых условий. По-видимому, как и при «походе на Варшаву», власти руководствовались принципами пролетарского интернационализма и мечтами о мировой революции. Пусть не удался первый «поход на Варшаву», удастся второй. Надо только накопить сил и провести воспитательную работу с несознательными польскими товарищами, чтобы следующий раз знали, против кого им воевать.

Сразу же был поставлен вопрос о переводе поляков в отдельное помещение, чтобы не допускать их контактов с русскими белогвардейцами и уголовниками. Там их жизнь проходила не как в тюрьме, а скорее как в воинской казарме. Далее, из них сформировали так называемую трудовую дружину, организованную наподобие воинского подразделения. Структура и функции дружины были типовыми, определенными на общероссийском уровне соответствующими инструкциями Главного управления принудительных работ (ГУПР) НКВД РСФСР. А именно, дружина численностью 360 человек должна подразделяться на 2 роты (в роте – 3 взвода, во взводе – 5 отделений). Комсостав дружины – командир, два его помощника, ротные, взводные и отделенные командиры – должны назначаться из числа военнослужащих РККА. Средний комсостав получает содержание в подотделе принудработ: командир дружины – в размере коменданта лагеря, его помощники и комроты – «размером ниже». Красноармейцы на должностях взводных и отделенных командиров на всех видах довольствия состоят при губвоенкоматах. Рядовые дружинники – поляки получают довольствие от Губпродкома по тыловой красноармейской раскладке, одежду – от губвоенкома.

Реально из-за нехватки людей советских руководителей во вновь сформированной 1-й Рабочей дружине из военнопленных сперва было всего трое. А именно, подчиненный непосредственно коменданту лагеря командир дружины Арсений Дьячук, делопроизводитель строевой части Иван Брызгалин и техник Владимир Петров, все – назначенные губвоенкомом. На нижестоящих уровнях дружинной иерархии были только поляки: три командира взводов – Иван Смоляш, Генрих Панек и Иван Студинский, их помощники – Станислав Залесский, Леон Панковский и Иван Ярош, далее – командиры отделений, и, наконец, рядовые дружинники. Указанием ГУПР НКВД РСФСР №84 от 29 января 1921 г. в распоряжение Саратовского подотдела из Всеросглавштаба направлен дополнительный комсостав. В начале февраля 1921 г. по предписаниям Саргубвоенкома прибыли начальник хозчасти Федор Красавцев, командир 1-й роты Георгий Березинский, командир 2-й роты Иван Филиппов, комвзводы и помкомвзводы.

Польские военнопленные работали и в мастерских внутри лагеря, и в городе «на выводе». Характерно, что 25 и 26 декабря 1920 г., на Рождество, поляки были освобождены от работ. С ними регулярно проводились политзанятия. По специальным увольнительным запискам из лагеря поляки ходили на занятия в так называемую польскую секцию при губернском комитете РКП(б), по-видимому, организованную специально для них. Не пренебрегали польские военнопленные и «самоволками». Сохранилось несколько рапортов командира дружины Дьячука на имя коменданта лагеря о возвращении из самовольной отлучки того или иного польского пленного, например, за декабрь 1920 г. – Леона Брюнера и Антона Копалки. Судя по этим бумагам, никаким особым карам за самовольные отлучки их не подвергали. /207/

Впечатление об условиях и эффективности труда поляков на саратовской земле дает справка, выданная Саргубэваком польскому представителю по делам военнопленных. А именно, в распоряжение Губэвака для заготовки дров лагерем были выделены 80 поляков. Они работали в Нееловском лесничестве в районе Базарного Карабулака с 9 ноября 1920 г. по 18 марта 1921 г. Прибыли из лагеря в рваной одежде, белье и обуви. Губэвак в полной мере экипировал их и содержал на свои средства. Рабочая сила, согласно действующему положению, была предоставлена лагерем в поденное пользование за плату в 74 руб. 40 коп. за день с прибавкой соответствующей премии за переработку, причем все расходы по содержанию рабочей силы должен был нести сам лагерь (но не нес). По «словесному уговору», каждый пленный должен был выработать в день ¼ кв. сажени дров. Реально вырабатывали около половины нормы, эффективность работы признана «чрезвычайно низкой».

Пребывание польских военнопленных в нашей губернии продолжалось немногим более полугода. К июню 1921 г. они были отправлены на родину. Так, телеграммой от 7 февраля 1921 г. ГУПР НКВД РСФСР затребовал, ввиду предстоящего обмена военнопленными, данные об обеспеченности поляков обмундированием. Телеграммой ГУПР от 5 марта 1921 г. предложено срочно перевести всех поляков из уездных лагерей в губернский центр, обеспечить положенным вещевым довольствием за счет забронированного в центре запаса, выплатить зарплату. Зарплата выплачивалась из расчета 900 руб. за месяц работы в составе дружины, четверти этой ставки – за месяц работы до организации дружины. /208/

Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. трудов. Вып. 9. — Саратов: Изд-во ВИ ВВ МВД РФ, 2012. С. 197-208.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.