Начало тут.
6
Татьяна Алексеевна была в полной растерянности. Накануне муж явился вечером с разбитой физиономией, вероятно, очередной раз впутавшись в какую-то нелепую переделку, и начал что-то невнятно объяснять. Когда выяснилось, что невнятность эта отчасти объясняется сломанными зубами, всю ночь не дававшими спать, Татьяна Алексеевна утром отправила его к стоматологу, хотя сам Крюков так и рвался сперва явиться к своему шефу, этому жулику Дмитрий Степанычу. Когда он не вернулся к вечеру, Татьяна поняла, что могло произойти что-то действительно серьёзное. Накануне она сочла мужний лепет о рэкетирах за отговорку – вполне естественную для кооператора при всех гуляющих слухах, – но теперь заподозрила, что это могла быть и правда.
Всеми силами она принялась дозваниваться Дмитрию Степановичу, и тот, довольно долго покрутив и похитрив, наконец признался, что произошло именно то, чего она опасалась. И этот кретин не нашёл ничего лучшего, чем отправить откупаться того же Николая, будто не понимал, что это за человек!
– Если с ним что-нибудь случится, – твёрдо заявила женщина, – я так и скажу, что виноваты в этом вы и, в сущности, являетесь пособником. В милицию хоть заявили?
Д.С. заюлил уже совершенно неподобающе; выяснилось, что в милицию он не только не сообщал, но и всячески стремится этого избежать, ничего страшного ведь ещё не произошло, деньги – да бог с ними, отдаст и всё в порядке, а толковать про соучастие – это уже, извините, просто нелепо!
По особой импульсивности последней фразы Татьяне пришло в голову, что за этим может крыться что-то большее. Она прождала всю ночь, решив наутро сама подать в розыск.
Утром раздался какой-то телефонный звонок, но ничего не было слышно: подышали в трубку, потрещало на линии и всё. Татьяна Алексеевна немедленно начала прорываться на телефонный узел, чтобы выяснить, откуда её беспокоили, но наткнулась на решительный отказ; сделала заявление в милицию, пока не упоминая своих подозрений насчёт Д.С., но назвав, разумеется, его фамилию.
Через пару часов незнакомый голос сообщил ей по телефону, что муж её лежит пьяный в доме номер 24 по … улице – почти в самом центре, и не желает ни с кем говорить, так что пусть она приходит хоть с милицией и забирает его, потому что он тут всем уже осточертел; последнее Татьяна, в общем, вполне могла понять. Но на большее рассудительности уже не хватило: в милицию она только сообщила факт, и то достаточно осторожно, чтобы не бросили розыск, а к дому № 24 отправилась отдельно, на собственный страх и риск.
Дом был серый, заброшенный, явно предназначенный на снос. Она обошла несколько подъездов – все двери оказались заперты или даже распахнуты, но квартиры пусты. Наконец, на шестом этаже она обнаружила пуговицу мужа – и тут уже в ей окончательно возобладало стремление к самостоятельности и принятии всех решений на себя: вместо того чтобы ждать милицию и предъявить ей несомненную улику, женщина толкнулась в одну дверь, другую – третья распахнулась. Войдя в тёмную квартиру, Татьяна Алексеевна насторожилась, услышав странные хныкающие звуки.
«Всё-таки пьян, – заключила она, – и лежи пластом у каких-нибудь бомжей. Кооперативных денег, разумеется, и след простыл, но хоть живой… а если он связан?» Не долго думая, она распахнула дверь в соседнюю комнату – и тут входная за её спинойю шумно захлопнулась (видимо, от сквозняка). Женщина даже не обернулась и решительно шагнула вперёд, сжимая на всякий случай в руке какую-то хилую планку, подобранную в прихожей.
Вместо ожидаемой смежной заброшенной комнаты перед нею распахнулся огромный, средневековый какой-то зал с готическими колоннами; больше всего это напоминало изображения трапезной в женских монастырях – длинный стол, а за ним десяток женщин, некоторые из которых плакали, другие – утешали. Но самым неожиданным оказалось даже не то, что одеты они были вполне современно, – все выглядели на одно лицо, и лицо это было её – Татьяниным!
– Добро пожаловать, – промолвила одна из утешавших.
– Что это такое? – растерянно спросила женщина.
– Да ты же знаешь, муж у нас где-то здесь, – ответила из-за стола третья Татьяна. – Только вот забрели мы куда-то не туда, а выйти не можем.
Настоящая (во всяком случае, пока ещё уверенная в своей подлинности) Татьяна Алексеевна опустилась на стул – жёсткий, с прямой высокой спинкой, чудовищно неудобный.
– Почему не можем? – нахмурилась она уже упрямо.
– такой уж это дом. Вообще-то сюда бегут, когда другие опостылеют, ну а мы, как видишь, – случайно.
– ты что? – грозно крикнула на двойницу Татьяна-1. – Ты что, хочешь сказать, что Коля сбежал от меня, потому что я ему опостылела?
– да брось, – отмахнулась утешительница, – скорее всего, он тоже случайно сюда забрёл, из-за этих денег. Куда же он без меня денется?
– Хотя правда, если всё припомнить, можно от меня и сбежать…
– Слишком я его давила, как и все.
– Да нет, я же, наоборот, поддерживала Колю, знаю же, какой он слабый.
– Вот это-то, может, ему и надоело…
Татьяна-1 недоумённо слушала этот диалог одинаковых голосов и почувствовала, что у неё кружится голова.
– А поесть всё равно надо, – заметила какая-то из женщин и полезла в совершенно неуместный в готическом зале, но, как выяснилось, невероятно вместительный холодильник.
7
– Так, – протянул Леонид, пряча пистолет в карман, но готовый выхватить его в любую минуту. – Значит, ты – это я?
– Выходит, так, – угрюмо откликнулся второй Леонид.
– А может, мы просто оба чокнулись?
– Едва ли. Хотя хрен его знает, вдруг действительно какое-нибудь раздвоение личности…
– Хорошо, если не растроение – я всё за пушку держусь: а то ещё кто-нибудь подойдёт и с перепугу начнёт пальбу.
– Ну, если это тоже будешь ты или я, так не с перепугу – уж трусом-то ты меня не назовёшь.
– Ещё бы, – криво ухмыльнулся рэкетир.
– Слушай, а выпить чего-нибудь у тебя нет?
– Ты ж видишь, я с тем же багажом, что и ты.
– Значит, и курева мало?
– Поровну, авось не поссоримся.
Леонид-2 был всё-таки настроен миролюбиво.
Но в этот момент оба вздрогнули: вдали послышался странный звук, и по киновоспоминаниям Леонид сообразил, что это конский топот. Действительно, на опушке леса показался всадник – судя по одежде, высоким сапогам и ружью за плечами, не двойник; впрочем, различив его лицо, они снова были разочарованы.
– Эй, приятель, ты кто? – окликнул всадника Леонид-2.
– Человек, – огрызнулся тот.
– Видим, что не мент, а здешний?
– Все мы тут здешние. И менты, между прочим, тоже.
– Постой-постой, какие менты? – недоверчиво перебил его первый Леонид.
– Авось увидишь, – ухмыльнулся всадник.
– Но они – тоже такие же, как мы?
– Других тут и нет, кроме одного старикана, но тот вообще вроде психа и ни при чём.
– Так что ж ты несёшь, падла, если тут менты – как мы, выходит, и мы – такие же, как… – неприветливо спросил, приподнимаясь, Леонид.
– Брось, – отмахнулся конный, но этим же движением передвинул винтовку за плечом. – Здесь и трактористы имеются вроде – есть-то всё-таки хочется…
– И тоже?
– Тоже, – всадник выглядел не менее хмуро.
– Выпить у тебя не найдётся, друг? – неожиданно поинтересовался Леонид-2; конный подозрительно взглянул на собеседников:
– С какой это радости?
– За встречу, – пожал плечами рэкетир. Тот задумался:
– Ну, в общем-то, конечно, повод… – и, вытащив из седельной сумки бутылку, спешился и предупредил: – Придётся из горла. Зараза, слава богу, тут у всех одна…
– Шути полегче!
– Шучу, только ты учти: все ведь перемрём, если один захворает. И не уверяй, что это ты настоящий, а мы все – какие-нибудь там зеркальные отражения, так что с тобою, мол, из-за нас ничего не стрясётся.
– Ладно, – махнул рукою Леонид-2, – поехали.
Некоторое время посидели мирно и почти ублаготворённо.
– Слушай, – неожиданно спросил Леонид, – а этот… Дмитрий Степаныч, он тоже тут есть?
– Конечно, куда он денется. Здесь все есть, как в Греции. Только тут он помещик.
– Чего?
– Помещик. Эксплуататор. Понятно? И бодрый парень. А все места телохранителей, между прочим, уже заняты, так что – опоздали вы.
– Погоди, – нахмурился Леонид, – а с чего ты взял, что меня интересуют эти самые телохранители? То есть ясно, интересуют, но не места же их, – наниматься к нему я не собираюсь.
Спешившийся присвистнул:
– Вот те на! Да мы же тут, при всём при том, то есть при разделении труда, все хотим на прежних местах остаться – был ты телохранителем, и теперь хочешь. Я ж тебя насквозь вижу – как себя.
– И тут он тоже устраивает такие номера?.. ну, чтобы вроде свои же его грабили?
– Окосел, – с грустью констатировал Леонид-2. – А на кого ему это валить, с кого деньги всю жизнь потом тянуть? С нас, что ли? Так и мы его знаем.
– Вот сукин сын, – с горечью заметил хозяин бутылки, зашвырнув опустевшую тару в кусты, – значит, и правда… Половины пользы лишились.
– Половины? – задумчиво повторил первый Леонид. – Это как сказать. Что, телохранителей у него больше, чем… ну, остальных?
– Цыц, – буркнул спешившийся. – Усёк ты верно, только учти – я сам телохранитель Дмитрий Степаныча. Ну, доносить не буду, ты ж новенький, а впредь помалкивай.
– Что, падла? Ты ж – я, а когда я сукой был? – вскочил было Леонид-2, но первый остановил его:
– Новенький, говоришь? А ты? Ты тут, что ли, был до того, как я в эту треклятую квартиру зашёл?
– Хрен его знает, – озадаченно наморщился телохранитель. – По смыслу – нет, а кажется, что да… Хотя вот сам в первый раз задумался: ведь тут вроде и баб нет – а если только сейчас в первый раз, значит, раньше меня точно здесь не было… Ничего не понимаю.
– Верно, нет, – не менее озабоченно подтвердил второй Леонид. – Это что же, как в тюрьме, самообслуживанием заниматься? Или…
– А ну без или! – рявкнул Леонид-1, кинув руку в карман. – ты ж меня знаешь!
– Знаем, – кивнул третий, тот, который приехал верхом, – успокойся. В общем, тюрьма не тюрьма, а надо отсюда сматываться – ничего другого не остаётся.
– Ишь, опытный! Ты ж не сидел!
– не в опыте дело – и сидели бы, здесь придётся всё равно как-то по-другому изворачиваться. Пошли, ту дверь попробуем.
И они направились к выходу из своего нежданного мира; сквозь стеклянную (или с виду стеклянную) дверь отлично просматривалась вся лестница, но пробиться не удалось. Только раз все трое замерли: на этаж поднималась какая-то женщина.
– Постой, – шепнул рэкетир, – снаружи-то, наверно, отпереть можно. Ложись!
– Да оттуда же всё равно ничего не видно.
– Ложись, говорю, почём ты знаешь!
Трое укрылись за нижней панелью, но совершенно напрасно: женщина подёргала ручку, но дверь не открывалась, и Татьяна двинулась к соседней, прислушалась, вошла…
– Чёрт возьми! – высказал общее настроение Леонид-1 (впрочем, он выразился колоритнее).
8
Настоящий Крюков и Крюков из ларька, мирно беседуя (хотя первый ещё немного нервничал), приблизились к своему дому. Крюков, отвечавший по телефону, открыл им: он был уже в курсе – сообщил Крюков-лейтенант.
– В общем, всё не так уж скверно, – заметил он, накрывая (впрочем, довольно неумело) на стол. – Люди мы неплохие, друг друга знаем, никого больше нам и не нужно…
– А Таня? – с дрожью в голосе спросил первый Николай Егорович.
– Это конечно, – вздохнул ларёчник, – ну да придётся привыкать. Честно говоря, появись она в этом городе, тут получилась бы, – он хихикнул, – не советская власть, а натуральная монархия. Матриархальная. Ничего, справимся – выйти-то всё равно нельзя: дверь не пробьёшь. Будем жить, как жили.
– Лучше бы получше… – вздохнул в свою очередь хозяин квартиры.
– Лучше, но мы-то не изменились. А впрочем, это само по себе неплохо. В сущности, ведь этого мы и хотели всю жизнь – чтобы все стали такими, как мы, а не гоняли как бобиков.
– О, да ты заговорил, как двадцать лет назад! – усмехнулся Крюков-1.
– Ну так воспоминания есть воспоминания, – кивнул тот. – Главное ¬ научиться помнить только самих себя. А остальных… ну, как маму, как вообще покойников, не знаю… А то свихнёмся.
– По-моему, мы и так свихнулись, – предположил первый Николай Егорович.
– Если и так, то – все одинаково, а тогда это не имеет значения. Поживём этаким однородным обществом.
– Если получится.
– Привыкнем.
– Постой, а когда мы состаримся и работать не сможем – все одновременно? – встревожился Крюков-1. – Мы же с голоду…
– Кажется, здесь времени вроде бы и нет, – неуверенно отозвался киоскёр. – Всё время один и тот же день, то есть каждый следующий – тот же. Так что если это и не вечная молодость… – невольно он грустно рассмеялся, – то вечная зрелость. Тоже неплохо.
– И что же мы, втроём здесь поселимся? – спросил вдруг озабоченно первый Николай Егорович. – То есть можно, конечно, но…
– Пустых домов, я по окнам заметил, много, – возразил Крюков из ларька, – куда больше, чем нас (кстати, интересно, а сколько нас всего в городе?) К тому же и деньги у тебя есть – снимешь в случае чего квартиру.
– Ах да, деньги, – кооператор пощупал портфель. – Но они же не мои. Дмитрий Степанович отберёт. Если не эти…
– Ну, насчёт этих можно не беспокоиться, – покачал головой хозяин квартиры. – Какие из нас рэкетиры? Да и Д.С. отнесётся с пониманием – он ведь тут тоже такой же…
В этот момент в дверь постучали.
– Войдите, – откликнулись все трое хором, но на пороге появился не четвёртый, а небольшого роста спокойный, улыбчивый старичок.
– Добрый вечер, – приподнял он шляпу. – Дождь пошёл, а я без зонтика. Можно у вас тут посидеть?
– Пожалуйста, – несмело проговорил Крюков-з, – Но… вы, извините, кто?
– А, не обращайте внимания, – улыбнулся старичок. – Я здесь живу – в доме.
– В этом?
– Нет, в Большом. Мне можно ходить всюду, через любые двери. Я же сюда не по ошибке попал и не потому, что мне нужны были такие же, как я. Я-то этот Дом и обнаружил. Просто надоело среди других бродить. Загляну в какую-нибудь квартиру, разложу пасьянс – для этого двойников не нужно, а я очень люблю. Обычно-то в своих квартирах живу, но иногда выйду прогуляться в город, или в поле, или ещё куда-нибудь – вот и сегодня так, да под дождик попал. Вы уж не обессудьте.
Устроившись за журнальным столиком, он вытащил из футляра две потрёпанные колоды карт и действительно начал раскладывать какой-то сложный пасьянс.
– И… только вы так можете? – нерешительно поинтересовался Николай Егорович.
– В общем, да, – не глядя на него, сказал старик, прищурившись на четвёртый ряд карт. – В общем, да. Остальные приживаются, в одиночку не умеют, а с соседями поссорились бы, был уже случай. Вот, в квартире напротив живут эти… ну, от которых вы прятались. А зачем вам с ними знакомство возобновлять? Правда?
– Да, – дрогнувшим голосом согласился киоскёр, – конечно. Но… выйти-то отсюда, из Дома, вообще – можно?
– Иногда можно, – равнодушно отозвался старичок, – иногда нет. Кому как. Сперва привыкнуть надо, а то потрясение большое, конечно, – будете считать себя сумасшедшим, а ведь это неприятно. А если даже сами не будете – то другие станут. Ничего, приживётесь. Тут хорошо. Делать можно, что сумеете, а еды всегда одинаково, ну, и всего прочего. Вы люди солидные, это молодые часто бесятся подолгу – без женщин там или наоборот, но потом и они обычно приспосабливаются.
– То есть как? – брезгливо осведомился третий Крюков.
– А по-разному, – умиротворяюще ответил Домовладелец. – Кто как умеет. Некоторые – дерутся, но вы-то не станете, верно? Тут ведь и правда хоть всю жизнь живи, никогда ничего с вами не случится, пока дом не снесут, а если хоть один вдруг умрёт – не своей, в смысле, смертью, своей тут не бывает, – то и все остальные… тоже. Так что лучше жить дружно, не так ли?
– Всё-таки, – неуверенно произнёс Николай Егорович, – хотелось бы выйти…
– Не очень вам и хочется, – тем же безмятежным голосом продолжал пасьянщик. – Это же почти то же самое получится – выйдет-то, допустим, вроде как один, а остальные просто исчезнут. Ну, некоторые считают, честно скажу, что они в этом одном соединятся, но я как-то не замечал – просто пропадали. Кто поупрямее, тех даже другие стерегут, чтобы не выбрались.
Воцарилось молчание.
– Послушайте, – несмело начал хозяин квартиры, – вот вы сказали: «Пока дом не снесут…» А потом?
– А об этом, – тут старичок выпрямился, – думать не надо. Незачем об этом думать. Ничего хорошего от таких мыслей не бывает. Вы уж мне, старожилу, поверьте. Кстати, – он смешал карты, – и дождик кончился. Будьте здоровы.
9
– А вот об этом, – строго промолвил старичок, отрываясь от пасьянса, который он раскладывал на алтаре монастырской церкви (будучи человеком неверующим, как и все присутствующие), – думать не надо. Незачем. Ничего хорошего от таких мыслей не бывает. И когда это случится – тоже никому не известно.
– Если я смогу выбраться отсюда, – твёрдо заявила Татьяна Алексеевна, – то узнаю в городе и скажу.
Старичок улыбнулся:
– Что вы, девушки, – пробовали. Одни не вернулись – а других я и сам не пустил обратно, потому что кому же приятно знать, кога конец света настанет. Да и совместиться в одну, не говоря уже о том, чтоб одна-то вышла, а остальные все сгинули, – женщинам даже труднее. Особенно таким вот, как вы, с характером.
– Верно, – согласилась другая Татьяна, – зачем? Так проще.
– Ничего себе проще! Мы же опостылеем друг другу до смерти, возненавидим друг друга!
– Совершенно необязательно. Не ненавидели же раньше.
– Так одной это проще!
– А разве нас когда-нибудь была на самом-то деле одна?
– А разве сейчас мы разные?
– Ты не видишь? Раз спорим, значит, разные.
– Так ведь и прежде я сама с собою спорила!
– Потише, пожалуйста, – вежливо попросил старичок, – я вот последние два ряда кончу и уйду, тогда шумите на здоровье. Я ведь просто новеньких проведать зашёл.
Татьяны вышли в обнесённый глухими серыми стенами из крупноотёсанных камней двор и начали вполголоса совещаться. Когда Домовладелец покончил со своим пасьянсом, на паперти его встретила дружная шеренга.
– Послушайте, – сказали женщины хором, – выпустите нас. Ничего дурного мы вам не сделаем, да и всё равно никто не поверит. Дом ваш я не стану просить снести, у меня всё-таки муж здесь, да и другие – которые не хотят. А нас – отпустите. Там я, хоть сама с собою и спорила, но за всю жизнь до самоубийства, как видите, не дошла. А здесь, вы сами признались, такой риск – куда больше.
Старичок подозрительно поглядел на них:
– Дальше?
– И мужа – тоже.
Домовладелец рассмеялся чуть дребезжащим смехом:
– Да он сам не хочет.
– Ложь! Куда он без меня?
– К себе, – серьёзно сказал старик. – Ему всегда этого хотелось. Не верите – покажу, сквозь стену. Я же вижу, что вы задумали: двоим там, снаружи, поверят, не помешались же, мол, оба сразу. Так отсюда никто компаниями не выходил. Приходили иногда, чтобы найти подходящую компанию, а уходить – нет, ни разу. Кто ушёл – поодиночке. И я им, честно говоря, не завидую.
– Покажи, – строго потребовали Татьяны, и Домовладелец с неудовольствием заметил, что их стало вроде бы меньше.
– ну что ж. Сквозь стену – пожалуйста, только потом не расстраивайтесь, я не виноват.
10
Леонид толкнул своего первого из новых (если можно так выразиться) знакомых в бок:
– Вот он.
Они лежали в расщелине одной из скал, постелив на камень и мох плащи; отсюда открывался прекрасный обзор. Внизу, в долине, медленно двигался в окружении ещё нескольких вооружённых всадников их двойник в довольно нарядном, модном платье (хотя тоже был непривычен к здешней моде) – но для них этот человек оставался бывшим шефом, тем Дмитрием Степановичем, из-за которого они угодили в этот идиотский переплёт.
– Он самый, – Леонид-2 вытащил пистолет.
– Вообще-то, – неуверенно произнёс первый, – правильно, что издалека. Конечно, в упор вернее бы…
– Да ты этих-то сволочей видишь?
– ну, подловить наедине – не фокус, сам знаешь. Войти в кабинет, или как тут это называется, а потом прикинуться им…
– Стой! – схватил его за руку напарник. – Ты соображаешь, что говоришь? А так им прикинется кто-нибудь из этих…
– Так их много, – ухмыльнулся Леонид, – перегрызутся. А отсюда, я хотел сказать, и легче – понимаешь, лица-то не различить… здесь я в лицо не смог бы…
– Понимаю, – хмуро откликнулся Леонид-2, бросив на него недвусмысленный ненавидящий взгляд, и снова прицелился.
– Погодите! – раздался у них за плечами пронзительный голос: какой-то старикашка карабкался по скалам, – не стреляйте! Вы не понимаете, что можете натворить!
– бей, – проворчал Леонид-2, – свидетеля уберём потом – пока он ещё долезет. Этого-то и в упор – не страшно.
Бывший рэкетир выстрелил, промахнулся; кони внизу заволновались, испуганные эхом, всадники натянули поводья, озираясь в поисках опасности. Он выстрелил второй раз и камнем покатился со скалы вниз, к нескольким обвисшим в сёдлах трупам, постепенно растворяющимся в воздухе, как и его напарник, как растворился и он сам прежде, чем рухнул на траву…
Вместо заключения: сводка
Гражданка Крюкова Т.А., 14 октября обнаружена на улице в невменяемом состоянии; в течение четырёх месяцев находилась на лечении в психиатрической клинике. В настоящее время состояние значительно улучшилось, выписана с остаточными явлениями амнезии.
О местонахождении пропавшего без вести гражданина Крюкова Н.Е. до сих пор ничего не известно. Объявлен всесоюзный розыск. Не исключена возможность, что гражданин Крюков Н.Е. стал жертвой преступления, совершённого из низменных (корыстных) побуждений.
Леонид С., опасный рецидивист; находится во всесоюзном розыске. Приметы: 27-30 лет, рост 179 см, лицо овальное, нос прямой, волосы светлые; может носить усы. Возможно, вооружён. Всех видевших просьба немедленно сообщить в органы МВД.
Об исчезновении оперативной группы Уголовного розыска // три фамилии//, направленной в район дома № 24 по… ул., новых сведений не поступало. Следствие ведётся, результатов пока не дало.
Гражданин Юрьев Д.С., в связи с тем, что сведения о его неправомерных действиях (заявительница – Крюкова Т.А., ныне утверждающая, что не может ничего утверждать об этом вследствие перенесённой болезни с частичной утратой памяти) не подтвердилась, продолжает свою деятельность (к-в «Плутон» //адрес//).
Дом № 24 по … ул. Сносу не подлежит как ценный памятник архитектуры XIX в. Реставрация намечена на начало предстоящей пятилетки.
Via
