Сам Беллинсгаузен сперва рассказывает о посещении Таити его экспедицией, а потом даёт очерк острова. «Восток» и «Мирный» провели на островах Общества меньше недели (с 22 по 27 июля 1820 г.), но впечатлений набралось много.
«Высокие горы покрыты лесами, глубокие ущелины, крутые скалы, ровная и широкая зеленеющая низменность у подошвы гор, покрытая кокосовыми, банановыми и хлебного плода деревьями, в тени которых видны были опрятные домики жителей, желтеющееся взморье, катящиеся с гор ручейки, местами суетящиеся островитяне, плывущие на гребле и под парусами лодки с отводами, все сие вливало в сердце каждого из нас приятнейшие чувствования. Такие разнообразные виды благосостояния в лучшем климате побуждают к какой-то особенной доверенности к народу, населяющему сей прелестный край.
Прибывший с острова европейский ялик прервал размышления наши. В гребле сидели островитяне; о сидевшем на почетном месте мы заключили, хотя после и узнали нашу ошибку, что должен быть один из миссионеров, которые находятся на Отаити с того времени, как приходил к сему острову капитан Вильсон в 1797 году. Дабы ялику дать возможность пристать к шлюпу, я приказал лечь в дрейф. Человек большого роста, собою плотный, лицом смуглый, у которого волосы напереди выстрижены, а сзади все завитые в один локон, как у женщин, взошел на шлюп. На сем островитянине была коленкоровая рубашка, нижняя часть тела до самых пят завернута также коленкором. Я его пригласил в каюту; он тотчас вошел и сел. Когда я его спросил на английском языке: “Что имеет мне объявить?”, тогда вынул из-за пояса письмо, вручил мне и на исковерканном английском языке сказал несколько слов, которых я не понял. Письмо было в следующих словах:
Sir! Tuesday morning.
I have sent off a Pilot to conduct you into Matavai bay, and shall be glad to see you safe at anchor.
Yours etc Pomare.
Государь мой! Вторник поутру.
Я послал лоцмана провести вас на Матавайский рейд и буду рад вас видеть в безопасности на якоре.
Ваш и проч. Помаре
Худо разумея дурное английское наречие сего отаитянина, я пригласил к себе господина Лазарева, но он также нехорошо понимал его слова, однако же узнал, что гость наш лоцман и что еще другой лоцман на ялике. Я предложил господину Лазареву взять его к себе на шлюп и объявил, что мы остановимся на якоре за мысом в Матавайской гавани. […]
С отаитянами приехали два матроза, которые поселились на сем острове и живут своими домами. Один из них, американец Виллиам, остался с американского судна, служил несколько времени Российско-Американской компании, знает всех чиновников в нашей колонии и выучился говорить по-русски наречием того края, отправился на английском судне на остров Нукагиву, где в заливе Анны-Марии женился на прекрасной молодой островитянке. Проживши там недолго, при первом удобном случае с женою на американском судне переехал на мирный остров Отаити, где нынешний владетель Помари дружелюбно принял его, отвел приличное место для построения дома, а Виллиам проводит золотые дни в собственном своем жилище, в 75 саженях от взморья, на берегу Матавайской гавани. Я его взял на шлюп “Восток” переводчиком. Другой матроз был англичанин. Господин Лазарев взял его также переводчиком на шлюп “Мирный”. Они объявили нам, что жители островов Общества миролюбивы, благонравны и все приняли христианскую веру.
Мы приуготовились на случай неприязненной встречи: пушки и ружья были заряжены, фитили на местах, караул усилен, никто из жителей не имел права взойти на шлюпы без позволения и к сему сначала были допущены только одни начальники. Потом, видя кротость и спокойствие отаитян, я позволил всем без изъятия всходить на шлюпы. Тогда в самое короткое время они уподобились муравейникам: островитяне наполняли палубы, каждый с ношей ходил взад и вперед, иные предлагали плоды, желая скорее променять, а другие рассматривали приобретенные от нас вещи. Я приказал закупать все плоды, не отвергая самые малополезные коренья кавы, дабы каждый островитянин, возвратясь домой, был доволен своим торгом. В числе торгующих и посетивших нас мы имели удовольствие видеть и женщин. Все съестное, как то: апельсины, ананасы, лимоны, отаитские яблоки, бананы садовые и лесные, кокосовые орехи, хлебный плод, коренья таро, яме, род имбиря, арорут [мука из амарантового корня], кава, курицы и яйца – островитяне променивали на стеклярус, бисер, коральки, маленькие зеркальца, иголки, рыбьи крючки, ножи, ножницы и проч. Мы все купленное сложили в один угол, и служителям позволено было есть плоды по желанию.»
Прибытие Нота и других миссионеров на Таити
«В час пополудни посетил нас господин Нот, английский миссионер, прибывший на острова Общества с капитаном Вильсоном в путешествии его в 1797 году. С того времени господин Нот безотлучно на сих островах просвещает жителей христианскою верою. Он сказал нам, что король едет на шлюпы; для каждого из нас видеть его было любопытства достойно; все стремились к шкафуту, повторяя: “Вот он едет”.
Двойная лодка, в которой сидел король, приближалась медленно; на высунутых горизонтально передних частях сей лодки (подобных утиным носам) был помост, и на сем месте сидел Помари. Сверх коленкоровой белой рубахи на нем был надет кусок белой ткани, в которой проходила голова сквозь нарочито сделанную прорезь, а концы висели книзу, сзади и спереди. Нижняя часть тела завернута была куском белого коленкора с поясницы до самых ступней. Волосы спереди обстрижены, а задние от темя до затылка свиты в один висячий локон. Лицо смуглое, впалые черные глаза с нахмуренными густыми черными бровями, толстые губы с черными усами и колоссальный рост придавали ему вид истинно королевский.
На задней части лодки под крышею, наподобие верха наших кибиток, сидела королева, десятилетняя ее дочь, сестра и несколько пригожих женщин. Королева была завернута от грудей до ступней в белую тонкую ткань, сверх которой наброшен, наподобие шали, кусок белой же ткани. Голова обстрижена и покрыта навесом из свежих кокосовых листьев, сплетенных наподобие употребляемого у нас зонтика для защиты глаз от яркого света. Приятное смуглое лицо ее украшалось зоркими маленькими глазами и маленьким ртом. Она среднего роста, стан и все части тела весьма стройны, от роду ей 25 лет, имя ее Тире-Вагине. На дочери было европейское ситцевое платье, на сестре одежда такая же, как на королеве, с тою разностью, что пестрее. Свита состояла из нескольких пригожих девушек. Все прочие женщины также были в белом или желтом платье с красными узорами, похожими на листья, и, равно как и все островитяне, имели на голове зеленые зонтики, сплетенные из свежих листьев. Гребцы сидели на своих местах и гребли малыми веслами. Расстояние от берега было не велико, лодки скоро пристали к шлюпу “Восток”. Король взошел первый, подал мне руку и подождал на шкафуте, доколе взошло все его семейство.
Я пригласил в каюту, и они сели на диваны. Король повторял несколько раз: “Рушень, рушень” (русские, русские), потом произнес имя Александра и, наконец, сказав: “Наполеон”, засмеялся. Сим, конечно, он желал выразить, что дела Европы ему известны. Королева, сестра ее и прочие девушки осматривали все, между тем пальцы их были также заняты: они ощупывали материи на диване, стульях, сукно и наши носовые платки.
Господин Нот, зная совершенно отаитянский язык, сделал нам одолжение: служил переводчиком в разговоре с королем. Я пригласил его отобедать с нами, извиняясь, что будет мало свежего, а все соленое. Король охотно согласился остаться и, улыбаясь, сказал: “Я знаю, что рыбу всегда ловят при берегах, а не на глубине моря”. За стол сели по приличию: первое место занял он, по правую его сторону королева, потом господа Нот и Лазарев, по левую сторону дочь и я. Сестра королевы не рассудила сесть за стол, а избрала себе место у борта по удобности, она нянчила маленького наследника островов Общества. Король и все его семейство ели охотно и запивали исправно вином. Как вода у нас была из Порт-Жаксона, следовательно, не совсем свежая, то король приказал одному островитянину подать кокосовой воды; островитянин, принеся кокосовых орехов, искусно отбил молотком верхи оных, и король, который пил воду, смешивая с вином, при сем беспрестанно обтирал пот, катившийся с здорового лица его. Когда пил несмешанное вино, при каждом разе, по обряду англичан, упоминал чье-либо здоровье, наклоняя голову и касаясь рюмкой о рюмку. Отобедав, спросил сигарку, курил и пил кофе. Между тем приметил, что господин Михайлов его срисовывает украдкою; чтоб он был покойнее, я подал ему мой портрет, нарисованный господином Михайловым. Он изъявил желание, чтобы его нарисовали с сим портретом в руке; я ему отвечал, что, ежели желает быть нарисован, держа чье-либо изображение, я дам несравненно приличнейшее, и вручил ему серебряную медаль с изображением государя императора Александра I, чем он был весьма доволен.»
Портрет Помаре II работы Михайлова
«В то время, когда господин Михайлов рисовал с Помари, королева взяла грудного сына своего от сестры, кормила его грудью при всех, без малейшей застенчивости. Из сего видно, что на острове Отаити матери еще не стыдятся кормить детей грудью при зрителях и исполняют нежнейшую свою обязанность.
Я повел короля в палубу, показал в деке пушки, канаты и прочие вещи и тогда же велел ему салютовать пятнадцатью выстрелами. Он был крайне доволен сею почестью, однако ж при каждом выстреле, держа мою руку, прятался за меня.
После обеда посетили нас главный секретарь короля Поафай, его брат Хитота (которого считают хорошим военным начальником) и один из чиновников – хранитель общественного кокосового масла, собираемого в пользу Библейского общества. Каждый из сих моих гостей, когда случалось быть со мною наедине, уверял, что он истинный мой друг, и потом просил или носового платка, или рубахи, ножика, топора; прежде всего я дал им по серебряной медали и не отказывал ни в чем, ибо имел много разных вещей, назначенных единственно для подарков и вымена съестных припасов. Вельможи сии предпочитали грок обыкновенному тенерифскому вину, вероятно, по той причине, что крепость выпиваемого ими грока зависела от их произвола.
В 5 часов подъехала другая королевская лодка, на коей привезли мне от Помари подарки, состоящие из четырех больших свиней, множества кокосовых орехов, толченого ядра сих орехов, завернутого в листья, хлебных плодов сырых и печеных, коренья таро и ямсу печеного, бананов обыкновенных и горных, отаитских яблоков и несколько сахарного тростника. Не имея почти ничего свежего, кроме неприятных с виду куриц, оставшихся от похода, которые одна у другой выщипали перья и хвосты, мы вдруг чрезвычайно разбогатели, ибо ко множеству вымененных съестных припасов присоединились полученные в подарок от короля, и даже нас затеснили и занимали много времени на убирание оных. Таковое изобилие во всем и приязненное обхождение отаитян весьма понравилось нашим матрозам. Они с островитянами непрестанно брали друг друга за руки, повторяя: “Юрана, юрана!”, что означает приветствие.
В 6 часов вечера король отправил королеву и всех к ней принадлежавших на своей двойной лодке, а сам еще остался; все островитяне разъехались. Когда совершенно стемнело и Помари пожелал возвратиться на остров, я изготовил свой катер, назначил мичмана Демидова на руль, велел поставить два зажженные фальшфейера на нос катера для освещения. При прощании король меня просил, чтоб положить бутылку рому в катер, и сказал мне, что у него на острове делали ром и могут делать много, но как отаитяне, употребляя крепкий напиток, беспокойны, то он вовсе запретил приуготовлять ром, невзирая, что сам принадлежит к числу первых охотников до сего напитка. При отбытии катера от шлюпа зажгли на носу оного два фальшфейера и тотчас для увеселения короля пустили 22 ракеты; некоторые были с звездочками.
Господин Демидов по возвращении сказал мне, что катер пристал за мысом Венеры прямо против дома короля, который был сим весьма доволен, просил господина Демидова несколько подождать и вскоре сам явился с подарками; отмерил ему восемь, а каждому гребцу по четыре маховых сажени отаитской материи, сделанной из коры хлебного дерева.»
«23 июля. Еще солнечные лучи не осветили мачт наших, а уже со всех сторон островитяне на лодках, нагруженных плодами, старались каждый наперед пристать к шлюпу. […] Мы преимущественно выменивали кур и лимоны. Сии последние я имел намерение посолить впрок для служителей и употреблять вместо противуцинготного средства в больших южных широтах.
В 8 часов утра я с господином Лазаревым поехал на берег к королю, его секретарю Поафаю и к господину Ноту. Мы вошли прямо на берег у дома господина Нота. Дом сей построен на взморье, лицом к заливу. Застали хозяина, и он познакомил нас с своею женою. Молодая англичанка привыкла к уединенной жизни, хотя не красавица, но имеет дар сократить скучный образ жизни господина Нота. Оба они, выехав из Англии, не желают ныне возвратиться в свое отечество, считают себя счастливее на острове Отаити.
Господин Нот обязал нас, приняв на себя труд проводить к королю. Мы пошли вдоль по песчаному взморью к мысу Венеры, где нашли господ Михайлова и Симонова, окруженных множеством островитян обоего пола и различного возраста. Господин Михайлов занимался рисованием вида Матавайской гавани, а господин Симонов – поверкою хронометров, на самом том месте, где капитан Кук, Бенкс и Грин наблюдали, за 51 год пред сим, прохождение Венеры и с такою точностью определили долготу сего мыса. Я пригласил господина Михайлова идти с нами, надеялся, что он увидит предметы, достойные его кисти. Отсюда нам надлежало переехать речку, которая течет с гор и, извиваясь на Матавайской равнине, впадает в море. Старуха, стоявшая по другую сторону речки, по просьбе г-на Нота, вошла в воду по колено, пригнала к нам лодку, в которой потащила нас к противулежащему берегу, и в награду за труд получила две нитки бисера, чему весьма обрадовалась.
Мы вышли на берег, прямо в кокосовую рощу. Невзирая, что солнце было уже очень высоко, за густотою листьев пальмовых дерев лучи его редко местами проникали, образуя в воздухе светлые косвенные параллельные пути свои. В тени высоких пальмовых дерев мы подошли к королевскому дому; он обнесен вокруг дощатым забором в 2 ½ фута вышины.
Мы перешли посредством врытых в землю с обеих сторон толстых колод вышиною в половину забора, который необходимо нужен, чтобы оградить дом от свиней; они ходят на воле и питаются упавшими с дерев плодами и кокосовыми орехами. Сделав несколько шагов, мы прошли сквозь дом длиною около 7, шириною около 5 сажен. Крышка лежит на трех рядах деревянных столбов; средний ряд поставлен перпендикулярно, а два крайних, не выше 6 фут, имеют наклон внутрь, покрыты матами; крышка состоит из двух наклонных плоскостей, покрыта листьями дерева, называемого фаро. В горнице по обеим сторонам стояли широкие кровати на европейский образец и были покрыты желтыми одеялами.
Из дома мы опять перешли чрез забор в другую сторону, где возле малого домика, на постланных на земле матах, король с своим семейством сидел, сложив ноги, и завтракал поросячье мясо, обмакивая в морскую воду, налитую в гладко обделанных черепках кокосовых орехов. Завтракающие передавали кушанье из рук в руки, ели с большою охотою, облизывая пальцы; оставшиеся кости бросали собаке. (У князей абазийских, живущих по восточному берегу Черного моря, за обедом также садятся все в большой круг на пол и пристально наблюдают за каждым движением своего князя (который разделяет барана), чтобы не упустить и поймать руками кусок мяса, брошенный каждому в очередь. — Прим. Беллинсгаузена). Вместо воды пили кокосовую воду из ореха, отбив искусно верх оного топориком. В левой стороне от сего места островитянин приуготовлял кушанье из хлебного плода и кокоса; в правой возле самого дома стоял разный домашний прибор.
Король, пожав нам руки, сказал: “Юрана”. По приказанию его принесли для нас низенькие скамейки, ножки коих были не выше шести дюймов, каждому подали стеклянный бокал, полный свежей кокосовой воды. Сей прохладительный напиток весьма вкусен. Разговоры наши были обыкновенные: здоровы ли вы, как нравится вам Отаити и сему подобное. Между тем господин Михайлов, отошед шагов на шесть в сторону, срисовывал всю королевскую группу, сидящую за завтраком. Прочие островитяне окружали господина Михайлова, сердечно смеялись и о каждой вновь изображаемой фигуре рассказывали королю.»
Вот этот завтрак на рисунке Михайлова
«Когда завтрак кончился, король вымыл руки и нас оставил с королевою. Возвратившись, взял меня за руку и повел в малый домик шириною в 14, длиною в 28 фут. Домик сей разгорожен поперек на половине длины. Та половина, в которую мы вошли, служила кабинетом. К одной стене поставлена двухспальная кровать, а у другой, на сделанных полках, лежали английские книги и свернутая карта земного шара; под полками стоял сундук с замком и шкатулка красного дерева, подаренная английским Библейским обществом.
Я приметил, что присутствие господина Нота не нравилось королю, и он поспешил запереть дверь; потом показал свои часы, карту, тетрадь начальных правил геометрии, которой он учился с английской книги и что понимал списывал в сию тетрадь на отаитском языке. Вынул из шкатулки чернильницу с пером и лоскутом бумаги, подал мне, прося написать по-русски, чтоб подателю сей записки отпущена была бутылка рому. Я написал, чтоб посланному дать три бутылки рому и шесть тенерифского вина. В сие время вошли господа Нот и Лазарев. Король смутился, поспешно спрятал записку, чернила, бумагу, геометрическую тетрадь и переменил разговор.
Побыв недолго у короля, мы последовали за господином Нотом извилистою тропинкою в тени лимонной и апельсинной рощи. Сии плодоносные деревья, под открытым небом, в благорастворенном климате, растут, как другие деревья, без всякого от островитян попечения.
Мы видели несколько опрятных домиков и в один растворенный зашли. В доме не было никого; посредине стояла двухспальная кровать, покрытая опрятно желтым одеялом; над изголовьем в крыше за жердью положено было Евангелие. Небольшая скамейка на низких ножках, камень, которым растирают кокосовые орехи, и несколько очищенных черепков сих орехов составляли весь домашний прибор счастливых островитян. Съестные припасы их почти беспрерывно в продолжение года готовы на деревьях, когда им нужны – снимают; нет никакой надобности заготовлять в запас и беречь для будущего времени. Вероятно, хозяева сего дома уверены в неприкосновенности собственности каждого, совершенно покойно полагаясь на честность соседей, оставили жилище свое. Где, кроме как на острове Отаити, можно сие сделать и потом не раскаиваться?
Прошед еще несколько далее по тропинке, между кустарниками и небольшим лесом, мы достигли к церкви; она построена наподобие королевского дома; посередине во всю длину проход между деревянных по обеим сторонам поставленных скамеек, к одной стороне сделана на четырех столбах, вышиною в 5 футов, окруженная перилами кафедра, с которой миссионер проповедует слово Божие. Вообще по внутреннему устроению церковь подобна реформатской.
Из церкви мы вышли на взморье и, прошед к востоку с полмили, достигли к дому секретаря Паофая. Врытые в землю колоды, как выше упомянуто, и теперь способствовали нам перейти чрез низкий дощатый забор. Одна сторона дома была на взморье, во внутренности мы увидели молодую прекрасную отаитянку, жену Паофая, сидящую с подругами своими на постланных на землю матах; она кормила грудью своего ребенка; все были одеты весьма чисто в белое отаитское платье, за ушами имели цветы. Паофая не было дома.
Господин Нот показал нам весьма чистую спальню, в коей стояла двухспальная кровать, покрытая желтым одеялом с красными узорами, столик и на оном шкатулка. Добродушная хозяйка, по просьбе г-на Нота, отворила шкатулку и показала нам хранящуюся в оной книгу; в сию книгу все дела, заслуживающие внимания, записываются на отаитском языке весьма хорошим почерком. Господин Нот выхвалял дарования сего островитянина. Потомство, конечно, ему будет благодарно за таковое хорошее начало истории островов Общества, а имя его останется незабвенно в летописях острова Отаити. При прощании я подарил жене Паофая несколько пар сережек, а подругам ее каждой по одной паре. Они казались довольны нашим посещением и подарками; рассматривали сережки, подносили их к ушам.
Время уже было за полдень, мы пошли назад тою же дорогою, несколько оную сократили тем, что островитяне на плечах перенесли нас чрез речку. В доме господина Нота отдохнули и освежились кокосового водою. Вода сия, когда свежа, при усталости в знойный день кажется лучше всех существующих известных напитков. Мы встретились на мысе Венере с господами Завадовским и Симоновым; первый съезжал на берег для прогулки после сорокадневной тяжкой простудной болезни, чтоб подышать береговым бальзамическим воздухом в тени пальмовых и других цветущих дерев; у мыса Венеры мы сели в катер и отправились на шлюп “Восток”.
После обеда король приехал к нам со всем семейством и приближенными. Хотя я приказывал пускать на шлюп одних начальников, однако сего невозможно было исполнить, ибо сами начальники приводили островитян, называя их своими приятелями, просили, чтоб их пустить; таковых гостей в продолжение дня набралось много. Угощение наше было обыкновенное. Нет ни одного отаитянина или отаитянки, которые бы не выпили с большим удовольствием грок, а как весьма часто графины осушались, и при каждом таковом случае я приказывал моему денщику Мишке вновь наполнять оные, то нередко оставлял графины на довольное время пустыми, дабы не беседовать с пьяными островитянами. Желание пить преодолевало их терпение. Король и некоторые чиновники сами начали кликать: “Миса! Миса!”, и когда он на призыв их приходил, показывали, что графины пусты. Он брал графины поспешно, но возвращался медленно, и то с весьма слабым гроком. За таковую хитрость они его не полюбили и считали весьма скупым. Когда по просьбе их я им что дарил и приказание о сем делал кому-нибудь иному, они радовались, а когда приказывал денщику, чтобы подал такую-то вещь, неудовольствие обнаруживалось на их лицах, и они повторяли: “Миса! Миса!” Таким образом он навлек на себя неблагорасположение знатных людей острова Отаити.»
Дальше Беллинсгаузен рассказывает уже известную нам историю спасённых мальчиков с острова Макатеа и о том, как для развлечения островитян устроил фейерверк: «Король при сем явлении всегда прятался за меня».
- Read more...
-
- 0 comments
- 415 views
(Начало: 
Для бумаг.
Для косметики
(Окончание. Начало: 
