Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотр
    96 061

Авторы блога:

Беллинсгаузен и Лазарев: Таити (3)

Saygo

409 просмотров

(Продолжение. Начало см. по метке «Беллинсгаузен»)
0_fe119_b540facb_XL.jpg
Таити на рисунке Михайлова

На следующий день путешественики с миссионером Нотом отправились осматривать мораэ — святилище с захоронениями предков, — а заодно и новую церковь: «…не дошед до моря, мы остановились у так называемой королевской церкви. Она обнесена забором в 2 ½ фута вышиною; земля вокруг вымощена камнем. Господин Нот приказал отворить двери и открыть ставни; мы вошли в сие большое здание, коего длина 70 футов, а ширина 50 футов; крышка держалась на трех рядах столбов из хлебного дерева, средний ряд стоял перпендикулярно, а боковые два, коих вышина вполовину средних, наклонены несколько с обеих сторон внутрь строения; верхние концы крайних столбов вырезаны наподобие вилок глубиною в шесть дюймов; в сии вырезки вложена на ребро толстая доска вдоль всего строения. На средний ряд столбов положены брусья; на среднем брусе и досках, ребром поставленных к крайним столбам, утверждены стропила, на ребро же поставленные, поперек оных жерди из легкого дерева, искусно оплетенные веревками из волокон кокосового и хлебного дерева. Сия кровля покрыта листьями дерева фаро. Здание оканчивается к обоим концам полукругом. Вместо железа или гвоздей все связано разноцветными веревками весьма искусно и красиво. Бока во всю длину обиты досками, для света сделаны продолговатые окна, которые задвигаются ставнями. К северной стороне для проповедников три возвышенных места, каждое на четырех столбах. Скамейки поставлены поперек церкви в два ряда, а посередине проход, точно так, как в прежде описанной церкви. Внутренность украшена, по обыкновению отаитян, разноцветными тканями, которые прицеплены кое-как к жердочкам и стропилам, составляют необыкновенное, но приятное украшение. В построении сего большого здания видны легкость и крепость, нет лишнего, тяжелого или какого-нибудь недостатка. Сие служит доказательством природного остроумия и искусства островитян. Господин Нот повел нас к тому месту, где прежде был морай, огромное и великого труда стоившее здание, которое описано капитаном Куком; мы удивились, когда нашли только груду камней; по принятии христианской веры островитяне разрушили морай.
Потом мы шли вдоль берега к западу в тени кокосовых и душистых дерев хлебного плода; прошед около мили, увидели на взморье в маленьком открытом шалашике на постланных чистых рогожах сидящего старика высокого роста, одетого в белое платье. Бледность лица, впалые глаза и щеки доказывали, что он с давнего времени удручен болезнью. Его окружали дети; старшей дочери было около тринадцати, а сыну около пяти лет; они подали нам по приказанию его низенькие скамейки, и мы сели. Господин Нот объявил, что мы капитаны военных шлюпов российского императора Александра, простираем плавание Южным океаном для обретения неизвестных стран. Старик спросил, не желаем ли мы после усталости укрепиться пищей, но мы с признательностью отказались. Тогда велел принести свежих кокосовых орехов. Слуга, отбив искусно верх каждого ореха нарочно для сего сделанным топориком из самого крепкого дерева, подносил каждому из нас по ореху. Прохладная кокосовая вода утолила жажду и подкрепила силы наши. При прощании я подарил дочери зеркало и несколько ниток разноцветного бисера, а сыну ножичек и зеркальце. Старик, коего имя Меноно, любил своих детей; за ласку к ним на бледном лице его изображалось чувство благодарности. Он управляет островом и первый вельможа при короле; в шалашике сидит у взморья единственно для дневного морского прохладительного ветра. В сарае у Меноно мы видели несколько небольших пушек и 24-фунтовых коронад.»

Заодно понаблюдали за строительством местной лодки-катамарана: «нижние части ее из цельного дерева, называемого апопе, которое вырубают на горах; верхняя часть лодок из хлебных деревьев, которые сплачивают, сшивают веревками весьма плотно и залепляют смолою. Вместо стругов для очищения деревьев употребляют кораллы. […] Возвратясь к катеру, мы отправились на шлюп “Восток”. Ветр и течение были тогда прямо от шлюпов; идучи сею струею, удивлялись великому множеству плывущих апельсиновых корок, брошенных с двух шлюпов, и утешались, что служители пользуются таким изобилием плодов.
В то время, когда мы осматривали королевскую церковь, господин Завадовский зашел к Паофаю, где застал всех домашних его, занимающихся разными рукоделиями: одни красили ткани, другие починивали оные, подкладывая куски той же ткани, а прочие приготовляли красную краску, которую составляют из маленьких ягод, содержащих в себе желтый сок, из ягод выжимают сей сок на зеленый древесный лист и, завернув, мнут пальцами, доколе обратится в красную краску, на что потребно весьма мало времени. Ягоды сии величиною с наши вишни, цветом желто-красноватые.
Добродушная хозяйка показывала, каким образом они склеивают свои ткани. Клей, род крахмала, составляется из арорута, весьма много наружностью похожего на картофель, но несколько желтее. Его размачивают, а потом приготовляют клейкость, подобную крахмалу. Молодая прекрасная хозяйка потчевала господ Завадовского и Михайлова, по обыкновению отаитян, свежею кокосового водою. Каждый из них при прощании дарил ее за ласковое гостеприимство.»

0_fe11d_2f79d822_XL.jpg
Таити при Куке. Картина Уильяма Ходжеса, спутника Кука

Помаре с семейством и свитой посетил и «Мирный»: «Господин Лазарев принял гостей и отвел их в свою каюту, где угощал любимым их напитком – гроком. Король скоро проголодался и приказал из находящихся за кормою лодок подать печеных кореньев таро и ямсу. Господин Лазарев, увидя сие, велел подать несколько жареных куриц, и все гости ели весьма охотно, невзирая, что недавно [часом или двумя ранее] на шлюпе “Восток” обедали. Королева, нашед случай быть наедине с господином Лазаревым, просила дать ей бутылку рому, и когда он сказал, что послал к королю, она отвечала: “Он все выпьет один и мне ни капли не даст”; после сего приказано дать ей две бутылки рому.
Когда гости наши осматривали пушки на шлюпе “Мирный”, их более всего занимали рикошетные выстрелы.
По множеству прибывших с берега посетителей, я скоро возвратился на шлюп. Всех чиновников, жен их потчевали чаем, шоколадом и вареньем; но они всему предпочитали грок. Когда кому удавалось быть со мною наедине, каждый уверял меня, что мне истинный друг, и просил подарка, невзирая, что его уже прежде дарили. Обыкновение сие вошло со времен капитана Кука, оттого, что он, господа Банкс, Форстер, Грин, Валлис и многие офицеры имели по необходимости каждый своих друзей, которые их оберегали и не давали в обиду другим островитянам. С того времени и поныне отаитяне, видя большую выгоду быть европейцу другом для подарков, при первой встрече говорят на английском языке слова: “You are my friend” (ты мой друг); а потом “give me a handkerchief” (дай мне платок)…»
«25 июля. В воскресенье солнце взошло уже высоко, но ни один островитянин к нам не приехал, мы сему крайне удивились. Переводчик Виллиам объяснил нам, что они все были в церкви. […] Господа Завадовский, Лазарев, я и почти все офицеры с обоих шлюпов поехали в церковь. Сойдя на берег, мы увидели около домов только одних детей, а все взрослые островитяне отправились на молитву. Когда мы пришли, церковь уже была полна. Королева несколько подвинулась и дала мне место сесть. Все островитяне были весьма чисто одеты, в лучших праздничных белых и желтых нарядах, вообще все на голове имели зонтики, а у женщин, кроме того, сверх уха воткнуты белые или красные цветы. Все с большим вниманием слушали христианское поучение господина Нота; он говорил с особым чувством. Вышед из церкви, островитяне поздоровались с нами; все разошлись по домам, а мы пошли к катеру. После обеда господа офицеры с обоих шлюпов ездили на берег, их принимали дружелюбно и потчевали кокосового водою. Некоторые из островитян для воскресного дня не принимали подарков.
Таковое строгое наблюдение правил веры относительно бескорыстия в народе, у коего еще не могло совершенно изгладиться из памяти дикое, необузданное самовольство, почесть можно примерным.
26 июля. Сего дня островитяне при произведении мены больше всего требовали сережек, которых сначала отнюдь выменивать не хотели, почитая их бесполезными. А как серьги можно иметь в карманах, то при каждом отправлении на берег я брал по нескольку пар с собой, дарил ими знатных женщин, и они серьги надевали в уши. Другие островитяне, увидя сие украшение и желая равняться в нарядах с знатными, приезжали сами или присылали своих родственников, чтоб выменивать непременно серьги, так что мена сегодня была отлично выгодна, и у нас серег, наконец, не стало, невзирая, что оных было много.
Король со всеми своими приближенными обедал у меня; после обеда подарил мне три жемчужины несколько крупнее горошинки и просил, чтобы я показал подарки, которые намерен ему послать. Вещи сии он уже и прежде неоднократно видел, но просил, чтобы оных не отсылать, доколе не пришлет своего поверенного, и отправить, как смеркнется, дабы никто из подданных не приметил. Вероятно, Помари опасался, что чиновники, увидя подарки, пожелают сами иметь часть оных или будут завидовать его отличному богатству в приобретенных европейских вещах. Подарки сии состояли в красном сукне, нескольких шерстяных одеялах, фламском полотне, полосатом тике, платках пестрых, ситце разного узора, зеркалах, ножах складных, топорах, буравах и стеклянной посуде. Все сии вещи принадлежали к числу отпущенных с нами Адмиралтейством для подарков народам Великого океана. Помари более нуждался в белом коленкоре и миткале, ибо его одежда состояла единственно из сих тканей; за неимением оных, я принужден был подарить ему некоторые из своих простынь, которым он более обрадовался, нежели прочим вещам. Все вообще подарки доставлены к нему, когда было темно.»


27 июля стали собираться в обратный путь. «В продолжение нашего пребывания при островах Отаити мы выменяли столько апельсинов и лимонов, что насолили оных впрок до десяти бочек на каждый шлюп. Нет сомнения, что сии плоды послужат противуцинготным средством; прочих осталось еще много, хотя не было запрещения оных есть всякому, сколько угодно; кур также осталось немало.
Сего дня посетил нас король с приближенными. Он мне вручил посылку к государю императору с сими словами: хотя в России есть много лучших вещей, но сей большой мат работы моих подданных, и для того я оный посылаю. Потом Помари дарил всех офицеров. Господину Завадовскому положил в карман две жемчужины и сверх сего подарил ему большую белую ткань; господам Торсону, Лескову и другим дарил также ткани. Каждый из них с своей стороны старался отблагодарить короля разными подарками.
По просьбе моей Помари сдержал слово свое и доставил на шлюп “Восток” шесть свиней, на шлюп “Мирный” четыре, множество плодов и кореньев, годных для употребления во время похода. Переводчик Виллиам, несмотря на запрещение, доставил на шлюп “Восток” четыре свиньи, за что, равно и за труды по должности переводчика, я его щедро одарил европейскими вещами и платьем, также порохом и свинцом, потому что он имел ружья. Во время последнего свидания с королем я ему крайне угодил, надев на верного его слугу красный лейб-гусарский мундир и привеся ему через плечо мою старую морскую саблю. Подарок сей отменно был приятен слуге, и он занимался своею новою одеждою.
Нас посетили сего дня все начальники, и каждый из них принес мне в подарок по куску ткани. Я их отдарил ситцами, стеклянного посудою, чугунными котлами, ножами, буравами и прочим. Сверх того, дарил чиновников серебряными медалями, а простых островитян бронзовыми, объясняя чрез господина Нота, что сии медали оставляют им для памяти, и что на одной стороне изображен император Александр, от которого мы посланы, а на другой имена наших шлюпов – “Bосток” и “Мирный”. Хотя островитяне обещались хранить медали, но уже при нас променивали оные матрозам за платки.
Приехавшие с королевой молодые девушки пели псалмы и молитвы, составляющие ныне единственное их пение; со времени принятия христианской веры островитяне считают за грех петь прежние свои песни, потому что напоминают идолопоклоннические их обряды; по собственному произволу оставили не только все песни, но и пляски.
Калейдоскопами несколько времени забавлялись в Европе, а потому, предполагая, что они забавят и удивят островитян Великого океана, я купил в Лондоне несколько калейдоскопов, но островитяне не обратили внимание свое на сии игрушки.
Я сказал королю, что сего же вечера снимусь с якоря, когда ветр задует с берега. Он меня убедительно просил остаться еще на несколько дней, а когда увидел, что я принял твердое намерение отправиться, пожав мою руку, просил не забывать его; весьма неохотно расставался с нами, сошед в лодку, потупил голову и долго шептал про себя, вероятно, читал молитву, – говорят, что он очень набожен; таким образом, в короткое время мы приязненно познакомились с сими островитянами, и, вероятно, навсегда с ними расстались. Некоторые желали со мной отправиться, но я никого не взял, исполняя желание короля, который убедительно просил, чтоб я его подданных не брал с собою.»

0_fe126_76f16e2f_XL.jpg
Таитянские суда времён Кука. Картина Ходжеса.

«Хотя пребывание наше у острова Отаити было кратковременно, однако по многим обстоятельствам нам послужило в пользу. Главною причиною, побудившею меня зайти к сему острову, было немалое число обретенных нами коральных островов; долготы их, которые мы определили, надлежало поверить по долготе мыса Венеры и сим утвердить все географическое положение сего для мореплавателей опасного архипелага.
На острове Отаити, к удовольствию моему, здоровье моего помощника господина Завадовского, после долговременной болезни, восстановилось. Признаки цинги исчезли на зараженных сею болезнью пред прибытием нашим в Порт-Жаксон, где они не совершенно изменились. На острове Отаити мы вскоре увидели удивительное действие климата: синих пятен на ногах в три дня как будто не бывало. Сему более всего способствовала трехдневная свободная прогулка в тени прекрасных плодоносных деревьев, между народом кротким, приветливым, гостеприимным и услужливым, свежая пища из куриц, зрелые апельсины и целительная кокосовая вода; сверх того, бывшим в цинге я велел непременно тереть ноги свежими лимонами. Все вообще служители были приметно веселее и здоровее»
, — заключает Беллинсгаузен.
0_fe11c_f9864201_orig.jpg
И далее добавляет свои «Замечания об острове Отаити»: географическое положение, историю открытия, общее описание («Два круглые острова, соединенные низменным узким перешейком, составляют остров Отаити. В средине каждого из сих двух островов горы, верхи коих часто бывают покрыты облаками. К взморью находятся места пологие, обросшие прекраснейшими пальмовыми, хлебными и другими плодоносными деревьями и кустарниками»), местные растения и их полезные свойства («Кокосовое дерево также велико, в орехах вода или молоко, составляющие прохладительный напиток; ядро островитяне едят просто сырое или толченое; выжимают из оного большое количество масла, а остающимися выжимками кормят кур и свиней. Выполированные ореховые черепки употребляются вместо посуды; из волокон коры вьют веревки, которые служат к строению домов и лодок; из молодых кокосовых листьев искусно плетут зеленые зонтики, которые носят на головах вообще все островитяне обоего пола и всякого возраста. Отаитянские яблони приносят плоды, которые имеют вид зрелых наших яблоков, вкусом весьма хороши, кроме самой середины, она крепка; цветы красные и белые, женщины украшают оными голову; из коры шелковицы островитяне приуготовляют самые тонкие ткани. Банановое дерево приносит плоды, превосходные для пищи; молодые отростки по цвету трудно отличить от крупной спаржи, а вареные вкусом лучше спаржи», — и т.д.).
Затем — народонаселение. «Нагорные места острова совершенно пусты; напротив того, пологие и равнины к взморью населены. Отаитяне роста одинакового с европейцами, мужчины телом и лицом смуглы, глаза, брови и волосы имеют черные; у женщин вообще лица круглые и приятные. Волосы у всех возрастов обоего пола обстрижены под гребенку. Хотя многие путешественники находят между жителями, населяющими Отаити, разные поколения [племена], но я сего не заметил. Видимому различию между начальниками и народом причиною различный образ их жизни. Первостепенные отаитяне побольше ростом и дороднее, цвета оливкового, а простой народ краснее. Вельможи отаитянские ведут спокойную сидячую жизнь; простой народ в непрестанной деятельности, всегда без одежды и нередко под открытым небом на коральных стенах весь день занимается рыбною ловлею.
Отаитяне приняли нас с особенным гостеприимством; каждый из них радовался и угощал каждого из нас, когда кто заходил в домы их. Ежедневно приезжая на шлюпы, всегда были веселы, и мы никогда не заметили, чтоб между ими происходили размолвки или споры. Число всех жителей на острове Отаити путешественники полагают разное, и разность сия так велика, что не было примера в истории, чтоб какие-нибудь болезни или политические происшествия произвели в народонаселении такое уменьшение, какое читатель увидит…»

А именно: «Капитан Кук во втором своем путешествии полагает народонаселения на Отаити до 240 000, а господин Форстер – до 120 000 человек. Испанец Буенево, бывший на сем острове в 1772 и 1774 годы, полагал от 15 до 16 тысяч. Господин Вильсон в 1797 году заключил, что островитян было 16 000 человек. Предположение последних двух мореплавателей довольно сходно, но весьма различно от заключения капитана Кука и господина Форстера во втором путешествии. Слишком увеличенное ими число жителей, вероятно, произошло или от незнания языка, или начальник острова, желая дать лучшее понятие о своем ополчении, сказал капитану Куку, что собранный тогда флот отаитский, состоявший из 210 больших и 20 малых лодок, принадлежит только четырем округам, а не всему острову, но сказал неправду. Капитан Кук принял показание сие за истину и, полагая остальные округи равными сим округам, заключил о числе всего народонаселения. Ныне господин Нот сказывал нам, что в первых числах мая месяца 1819 года были собраны все островитяне в королевской церкви, и собралось до 8000 человек. Ежели к сему числу прибавить 2000 человек старых, малолетних и хворых, которые не могли явиться, число народонаселения будет до 10 000 человек. Уменьшение жителей против показания Вильсона, Буенево и капитана Кука в первом его путешествии произошло, по словам г-на Нота, от частых междоусобных военных действий, от свирепствовавших в протекших годах болезней и от жестокосердного древнего обычая матерей умерщвлять детей своих, так что из семи рожденных оставляли в живых только четырех, а из пяти – троих, для лучшего об них попечения.»
0_fe112_bf82c5fc_XL.jpg
Затем идёт история деяний короля Помаре II, в основном нам уже знакомая по запискам Новосильского, но с некоторыми подробностями: «В 1819 году в первых числах мая месяца, когда по повелению короля весь народ был собран в королевскую церковь, Помари после молитвы, взошед на среднюю кафедру, в краткой речи к народу объяснил о пользе законов для обеспечения каждого в его жизни и собственности и предложил следующие постановления: учредить из двенадцати знатных островитян Совет, в котором сам король должен председательствовать; составить несколько законов на первый случай: за смертоубийство наказывать смертью; за воровство виновным вымащивать каменьями место около церкви и складывать берег, чтобы водою не размывало; уличенных в прелюбодеянии приговаривать к работам на знатных островитян и проч. Наказания сии должны быть строго исполняемы. Поднятием вверх рук народ изъявил королю свое согласие. И с того времени островитяне блаженствуют под кротким управлением малого числа законов. […] В то время, когда он распространял пределы своих владений, на Отаити возникло новое смятение. Один островитянин из уезда Аропая решился воспользоваться отсутствием короля и заступить его место. Панагиа (так назывался возмутитель) сначала объявил войну приверженным к королю округов Паре, или Матавай, и Фаа, и, по обыкновению островитян Общества, зажег дом свой с той стороны, которая ближе к противникам его (чем изъявляют решимость вести войну до крайности), но еще до возвращения короля был взят под стражу. Как скоро Помари прибыл, не довольствуясь тем, что виновника возмущения имел уже в своих руках, хотел объявить войну всему округу Оропаа; однако ж по уважению к предложению миссионеров, желающих мира и спокойствия, решено повесить токмо двух главных зачинщиков, что немедленно исполнено.»
Затем — административное деление, управление и просвещение: «Всех главных начальников девятнадцать; в каждом округе свой суд и расправа, согласно с вышеупомянутыми законами, предложенными народу. К большой чести миссионеров служит доведение островитян в краткое время до такой степени просвещения, в каковой они ныне.
Множество островитян читают и пишут хорошо; буквы приняты латинские. В Отаити из корня, называемого ти, делали ром; вероятно, по внушению миссионеров король запретил делать сей напиток, невзирая что сам до оного охотник. Сие запрещение много способствовало к достижению благонамеренной цели добрых наставников. Жаль, что вместе с просвещением островитян отменены народные невинные их забавы, пляска и другие игры. Миссионеры говорят, что все празднества и пляски островитян тесно сопряжены с идолопоклонством, и потому отаитяне, будучи от сердца привержены к христианской вере, сами оставили пляски и песни, как занятия, напоминающие им прежние их заблуждения. Обыкновенное любопытство побудило меня просить короля, чтоб велел островитянам плясать; но он мне сказал, что это грешно.
Нравственность островитян с переменою веры невероятным образом переменилась к лучшему. Хотя шлюпы наши ежедневно наполнены были множеством посетителей, но мы никогда не имели повода сомневаться в их нерасположении или ожидать какой-нибудь шалости. Они всегда к вечеру возвращались домой, расставаясь с нами дружелюбно.
У короля и его семейства на ногах, на четверть выше ступни, узенькая насечка звездочками, также и на руках на каждом суставе; у некоторых жителей на теле насечка, но ныне они себя сим уже не украшают…»


Хотя Помаре II пришёл к власти на волне кампании против местной браги, сгубило его европейское спиртное. Новосильский с грустью пишет: «На следующий год не стало Помаре: он скончался 7 сентября 1821 [года] от водяной болезни. Преемником Помаре II провозглашен был малолетний сын его под именем Помаре III, но и он в 1828 г. умер. Тогда царицею отаитянскою объявили юную сестру его Аймату, под именем Помаре Вагине I, которая и доныне властвует на Отаити под покровительством Франции».
0_fe115_5a8438f_orig.jpg Эта Аймату (Аиматэ), при Беллинсгаузене десятилетняя, дожила до преклонных лет, вот её фотография. Сейчас её обычно нумеруют не как Помаре Вахине I, а как Помаре IV. При ней английские миссионеры на островах Общества сцепились сперва с местными сектантами (пытавшимися объединить христианство и старые местные верования), а потом, что обернулось хуже, — с миссионерами французскими. Дело едва не вылилось в колониальную войну между Англией и Францией и трёхлетнее восстание таитян против французов, но в конце концов в 1847 году европейские державы окончательно договорились о французском протекторате. Королева удержалась на престоле и царствовала ещё добрых тридцать лет, хотя и в сильной зависимости от французов. Население к тому времени было изрядно разбавлено китайцами, которых завозили для работы на хлопковых плантациях. Через три года после смерти Помаре IV острова Общества всё же стали французской колонией — но ни Беллинсгаузен, ни Лазарев, ни большинство их спутников до этого уже не дожили.

Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас