Праздник святилища Камо (賀茂祭, Камо-мацури) посвящён богам реки Камо, хранителям и кормильцам Столицы. Справлялся (и справляется) этот праздник летом, в пятом месяце, славился прежде всего роскошным шествием из дворца в святилище. Чтобы посмотреть на него, жители столицы занимали места вдоль Первой улицы: знать в повозках, а простолюдины — пешком. В хэйанской словесности сохранилось много описаний празднества Камо — шествия жрецов и придворных в роскошных нарядах; по этим описаниям такое костюмированное шествие устраивают и сегодня.
В «Собрании наставлений в десяти разделах» есть две истории, связанные с этим праздником — точнее, с давкой среди зрителей и ссорами за удобные места.


Рассказ 1–27
Внутренний сановник Комацу [он же Тайра-но Сигэмори平重盛, 1138–1179, самый мудрый и добрый из сыновей Киёмори] сказал: собираюсь посмотреть на празднество Камо. И велел выкатить четыре или пять пар повозок на Первую улицу.
— Чью бы повозку подвинуть, чтобы втиснуться? — люди во все глаза высматривали, не удастся ли выкатить какую-нибудь из тех повозок, что заняли удобные места. А ни в одной из них, похоже, никого не было. Их и стали выкатывать. Ведь сановник заранее занял место, и нарочно, чтобы не беспокоили других зрителей, расставил пять пар пустых повозок.
В ту пору Внутренний сановник был влиятелен, и сколько бы он своих повозок ни расставил, едва ли с ним стали бы спорить. Но он, должно быть, помнил старинный случай с госпожой Рокудзё, служительницей государевой опочивальни: чего уж хорошего! И отзывчивость его, и милость были глубоки.


С госпожою Рокудзё: в «Повести о Гэндзи» правда получилось нехорошо: Гэндзи к ней охладел, она на празднике пыталась подъехать поближе к нему, чтобы хоть насмотреться на любимого — но её грубо оттеснил возок законной жены Гэндзи, госпожи Аои. После этого случая враждебность госпожи Рокудзё к Аои стала необратимой и закончилась очень печально.


Шествие Камо в исполнении деревянных куколок:



Рассказ 1–28
Однажды в старину в день праздника Камо старик, бывший дворцовый служитель, живший в западной части Восьмой улицы, на рассвете поставил табличку на Первой улице у перекрестка с улицей Хигаси-то:ин [одно из самых удобных мест для зрителей]. На табличке было написано: «С этого места будет смотреть Старец, другим не занимать!». Люди, не зная, что это место выбрал себе какой-то старик, решили: должно быть, отсюда изволит взирать на шествие государь-монах Ё:дзэй! И никто к тому месту не приближался. Пришло время, явился старец в светло-синем простом платье. Он шумно обмахивался веером и с удовольствием глядел по сторонам. Люди же разглядывали его.
Когда слух об этом дошёл до государя-монаха Ёдзэя, тот затребовал к себе этого старика. Слуга государя расспросил, как было дело, и старик рассказал:
— Лет мне восемьдесят, я бы и не решился идти смотреть шествие, но в этом году мой внук, младший служитель государевой сокровищницы, шёл в шествии, и я очень хотел на него посмотреть. Решил только взглянуть, но чтобы меня не затоптали насмерть и чтобы было хорошо видно, я поставил эту табличку. Я вовсе не писал, что оттуда будет взирать государь-монах!
Быть по сему, — решил отрекшийся государь и без всякого разбирательства отпустил старика с миром.
Это пример большой наглости, но забавно, как старик предусмотрительно подготовился.

Надо признать, что старый слуга был смелым человеком. Государь Ё:дзэй (陽成天皇, 869–949, прав. 876–884) смолоду прославился безумствами и жестокими выходками. Например, заставлял слуг забираться на высокие деревья, а потом приказывал снизу колоть их пиками: они так забавно падают и расшибаются! Какого-то придворного он зарубил собственноручно, осквернив весь дворец. В пятнадцать лет его принудили к отречению — что тоже прошло непросто, так как Ё:дзэй не расставался с вооружённой охраной. Канцлер (и тесть государя) выманил его из дворца на скачки и по дороге перехватил и низложил. Государь плакал и взывал к народу о помощи, но народ его почему-то не поддержал. После свержения Ё:дзэй много лет прожил как государь-монах, но в делах правления не участвовал и нрава своего не изменил. Охотился на кабанов и священных оленей, а однажды наведался по старой памяти во дворец и учинил там очередное безобразие: передушил придворных музыкантш, чтобы не играли для его преемника, а тела побросал в пруд... В общем, неприятный был человек этот государь «золотой хэйанской поры», и проделка с табличкой легко могла оказаться последней для старого слуги. Правда, действие рассказа, вероятно, относится к 940-м гг., когда и самому Ёдзэю было под восемьдесят, и к той поре он несколько приутих, но его прошлые подвиги бывший дворцовый слуга не мог не помнить…

Прочитать полностью