К началу Х века Аббасидский халифат уже начал стремительно разваливаться на части. Одни провинции захватывались местными князьками, в других появлялись новые пророки, не признававшие багдадских халифов в качестве наследников Мохаммеда, а чаще всего просто наместник, назначенный Багдадом, начинал вести себя всё более и более самостоятельно. Одной из самых богатых провинций был, конечно, Египет, и тамошние наместники мало считались с халифской властью – на деле, а иногда и на словах. Ещё в 870-х годах наместник Ахмад ибн Тулун начал оставлять для местных нужд куда большую долю египетской дани, чем полагалось, а когда халиф послал войско, чтобы его сместить — просто разбил это войско и по ходу преследования отхватил себе ещё изрядный кусок Сирии и Палестину. Ибн Тулун хорошо воевал, хорошо управлял, покровительствовал зодчеству, литературе и искусствам (кое-что из его построек стоит до сих пор и впечатление производит); он попытался основать в Египте свою династию, но она оказалась недолговечной: первый преемник Ахмада был талантлив, следующие — бездарны, но алчны; в 904 году один из них попытался вторгнуться поглубже в халифские земли, был разгромлен, убит, а следующий Тулунид сдался Аббасидам. Теперь Египет снова управлялся наместниками, верными правительству и совершенно бесцветными, и хватило этого на тридцать лет. А потом появился Абу Бакр Мохаммад ибн Тугдж (882-946), человек куда более деятельный и яркий. Иногда его называют «первым мамелюком», но чаще — просто Ихшидом, по полученному им позднее почётному титулу.
Мамелюки — это египетское военное сословие, воины-гвардейцы, набиравшееся из тюркских и кавказских рабов и пленников. На самом деле при Мохаммаде ибн Тугдже мамелюкской дружины в строгом смысле слова ещё не существовало — она была набрана и названа так лет через сорок после его смерти. Тем не менее тюрки — и невольники, и наёмники, — уже много лет составляли главную военную силу халифата, нередко выходили в главнокомандующие и порою ставили и низлагали халифов. Род Ихшида происходил от ферганской знати, но уже его дед служил в Багдаде, а отец — в Дамаске и Тивериаде. Сирия в это время принадлежала Тулунидам, сам Мохаммад родился в Багдаде, а рос в Сирии при отце и уже в 25 лет порою замещал его. Крах Тулунидов едва не погубил и эту семью: старый Тугдж в багдадской политике не разбирался, поддержал не того притязателя на престол, так что Мохаммад с отцом и братьями угодили в тюрьму; старик там и умер, а братьев вскоре освободили. Поучаствовав (не слишком удачно) в борьбе багдадских партий, Мохаммад счёл за лучшее покинуть халифскую столицу и вернуться на запад, на службу к новому египетскому наместнику. Служить его направили в хорошо знакомую Сирию, и справлялся он хорошо, а заодно обзаводился связями. Ему благоволила мать халифа, чью придворную даму он спас от разбойников во время хаджа; а чуть позже на дельного молодого человека обратил внимание старый Мунис Победоносец, евнух-главнокомандующий халифа, победитель византийцев, аравийских карматов и африканских Фатимидом (всех этих побед хватило не очень надолго, но на несколько десятилетий Мунис полный развал халифата отсрочил). С таким покровителем уже был прямой путь в наместники — сперва сирийские, а потом, в 933 году, и в египетские. Но тут девяностолетний Мунис умер, и Мохаммед вылетел из Египта и едва не потерял место в родном Дамаске. Он ждал, договаривался, давал взятки, — и ещё через два года всё же стал египетским наместником, каковым и считался до самой смерти. Но по сути он оказался больше чем наместником.

Золотой Ихшида с полным его титулом

Мохаммад ибн Тугдж был великолепным управленцем — Египет при нём оказался избавлен от внутренних распрей, в кои-то веки монетный двор начал чеканить полновесные золотые, а поля и мануфактуры (льняные прежде всего) стали приносить больший доход, чем прежде. В итоге Багдад получал из Египта достаточную дань — но большинство доходов всё равно оседало внутри страны, в том числе в личной казне ибн Тугджа. Халифов это вполне устраивало, в 938 году государь ар-Ради даже пожаловал Мохаммада почётным титулом Ихшид, «Князь», который якобы носили его ферганские предки ещё чуть ли не при Сасанидах. А Ихшид всячески подчёркивал свою верноподданность: при встрече с халифом, например, бил земные поклоны, вопреки приглашениям упорно отказывался сесть на коня и оставался пешим, — «ибо прежде я ни одному халифу лично не служил и не смею вести себя как бывалый придворный!» Халиф, которому эти бывалые придворные в Багдаде навязывали решение за решением и в конце концов выжили его оттуда, был польщён и объявил: «Я жалую тебя наместничеством в Египте, Сирии и Палестине на тридцать лет, а заместителем при тебе пусть будет твой сын!» Ихшид снова бил земные поклоны и радовался — ибо этого ему и было надо: основать свою династию. А будут он и его потомки числиться в ней государями, князьями или наследственными наместниками — уже не так важно. И правил он с тех пор в своих землях (а это были не только Египет с Сирией, но и изрядный кусок Аравии с Йеменом, Меккой и Мединой!) уже вполне самовластно, откупаясь от Багдада лишь данью. Халифа-благодетеля, аль-Муттаки, Ихшид пытался зазвать к себе в Египет — тот не послушал, попробовал вернуться в Багдад, был разбит, свергнут и ослеплён. Но преемник его с могущественным правителем Египта ссориться тоже не стал. Ихшиду сделали почётное предложение стать градоначальником разорённого междоусобицами Багдада, тот вежливо отказался — и остался в своих процветающих владениях.
А там внутренние дела шли хорошо, внешние — похуже. В самом начале своего правления Ихшид успешно отбился от очередного похода Фатимидов. Хуже обстояли дела на севере: создать из Сирии такое же владение, равно независимое или на деле независимое и от Багдада, и от Фустата\Каира, охотников было немало, в их числе — блестящий Сайф ад-Дауля из Алеппо. С северо-сирийскими князьями ибн Тугдж воевал почти непрерывно, Сайфа ад-Дауля разбил — но, чувствуя приближение смерти, заключил с ним мир с уступками, а тот поклялся признавать сына Ихшида как повелителя Египта, Аравии и Южной Сирии. В деловых и военных дарованиях сына Ихшид уверен не был и в 946 году оставил его под опекой своего самого надёжного человека — чёрного евнуха Кафура. Время показало, что это был неплохой выбор и для династии (продержавшейся ещё четверть века после смерти Ихшида), и для всего Египта.

«Государство Хамданидов» вокруг Мосула — это как раз родина Сайфа ад-Дауля

Портрета Ихшида, естественно, не сохранилось — а скорее всего, и не было. В отличие от ибн Тулуна, он вообще не увлекался поощрением искусств. Описания есть: тучный, могучий, голубоглазый человек, богатырской силы («никто не мог натянуть его лук»), но страдающий падучей болезнью или чем-то похожим. (Цвет глаз удивлять нас не должен — половина халифов того времени описываются как «рыжеволосые и голубоглазые» или «рыжеватые и сероглазые» — пошли в матерей и бабушек, а не в отцов и дедов, а матери и бабки эти сплошь и рядом были славянскими, кавказскими и греческими рабынями. О матери ибн Тугджа неизвестно, кажется, ровным счётом ничего, но, скорее всего, тут тот же случай.) У Ихшида была лучшая армия во всех арабских странах — но воевать он не любил и захватывать чужие земли не пытался (вот за свои держался крепко). Любил поесть; был довольно равнодушен к выпивке; обожал амбру. Последнее обстоятельство все знали, амбра к нему поступала в огромных количествах в качестве подарков и взяток, и он время от времени распродавал её запасы для пополнения казны. А пополнять казну, египетскую и личную (впрочем, их Ихшид на деле объединил) он любил больше всего на свете. Любыми средствами — и вот за алчность его в основном и ругали.
Ихшид исходил из допущения, что все чиновники воры, так что давал им послужить, потом снимал с должности за злоупотребления и изымал имущество. Так вели себя многие правители, включая халифов, но те делали вид, что это чрезвычайные меры и казнокрадов заменят честными чиновниками, а Ихшид до такого притворства не опускался. Эту последовательность он отчасти возмещал мягкостью в методах: не использовал при таком вымогательстве пыток (что в Багдаде было общепринятым) и не обирал уж совсем дочиста женщин и купцов. Впрочем, купцам и банкирам тоже приходилось делать не слишком добровольные крупные взносы в казну — «потому что вся равно эти деньги нажиты обманом», заявлял Ихшид. «И брал у каждого все, что мог получить, отдавая предпочтение рабам-оруженосцам знатных господ вкупе с их оружием, лошадьми и одеждами, которых он определял в свою лейб-гвардию». Налог на наследство богачей (не прописанный ни в каких законах) при нём составлял не меньше трети всего имущества покойного — чем тот был богаче, тем больше из наследства отходило в казну.
Не брезговал он и меньшим. Один из его современников рассказывает: «Я сшил себе шубу за 600 сребреников [это много — на половину такой суммы бездетная супружеская чета могла тогда прожить год]. Она была красива и очень мне нравилась, и когда в Дамаске я пошёл на приём к Ихшиду, то надел эту шубу, чтобы похвастаться. Ихшид правда восхитился, долго щупал её, выворачивал наизнанку и всячески расхваливал, а я радовался и гордился. Потом наместник ушёл, а ко мне приблизился его секретарь и сказал „Садись, Ихшид соизволил пожаловать тебя почетной одеждой”. Принесли целый тюк одежды, а шубу с меня сняли и куда-то уволокли. Я подождал, когда вернётся наместник, но мне сказали, что он уже лёг спать, — приходи, мол, завтра. “Ладно, а где моя шуба?” — “Какая шуба? Мы никакой шубы не видели!” Назавтра прихожу я снова к Ихшиду — а он сидит в моей шубе! Он посмотрел на моё возмущённое лицо и засмеялся: “Ну я уж тебе намекал-намекал, что твоя шуба мне нравится и я не откажусь от такого подарка, а ты изображал из себя тупицу! Вот и обходись почётной одёжкой с моего плеча — а подари ты мне шубу сам, я уж отдарился бы куда щедрее!”».
При этом Ихшид был человеком благочестивым до суеверия, ездил лично от одного святого подвижника к другому и выказывал им всякое почтение; любил слушать чтение Корана и неизменно при этом рыдал. Когда ему доложили из провинции, что у одного разбойника, которому по приговору суда отсекли руку, она выросла заново, Ихшид велел доставить к себе и разбойника, и свидетелей, видевших его как одноруким, так и двуруким. Разбойник рассказал, что ему во сне явились Посланник Божий и праведный Али в сопровождении архангела Гавриила, он стал молить их об исцелении, пророк велел Гавриилу принести отрубленную руку, приставил — и та приросла, и по пробуждении была на месте. Ихшид подивился и щедро одарил разбойника. А уж потом выяснилось, что это всё мошенничество и под видом разбойника ему показали совсем другого человека…
Или ещё был случай. В Мекке близ священного источника некий житель Ирака возопил «О люди! Мне вчера во сне явился Посланник Аллаха и рек:: „Ступай в Египет, предстань перед Мохаммадом ибн Тугджем и передай ему от моего имени, что он должен отпустить такого-то персидского банкира, которого держит в узилище”». «И вот в Египет отправился караван, а с ним и этот человек, и прибыли они в Фустат. Ихшид уже прослышал об этом деле, велел доставить его к нему и спросил его: „Что ты видел?“. Тот доложил, тогда Ишхид полюбопытствовал: „Сколько истратил ты на свою поездку в Египет?” Тот отвечал: „Сто золотых".— „Вот тебе сто золотых,— молвил Ихшид,— возвращайся в Мекку, ложись спать на том же самом месте, где ты узрел Посланника Божия, и если ты опять увидишь его, то скажи: Я передал всё как велено, но Ихшид мне сказал, что тот банкир ему должен ещё большие тысячи (и он назвал точную сумму) — как только заплатит, так сразу и будет освобождён”. Тогда иракец ответил: „С Посланником Божьим не шутят, я поеду в Медину на свои деньги, предстану перед Посланником, но уже бодрствуя, а не во сне, и всё ему расскажу”. Встал и хотел уйти, но Ихшид его удержал и молвил: «ладно-ладно, сейчас выпущу этого негодяя…”» И правда выпустил.
А простой народ любил Ихшида за то, что он был жаден, но не скуп — в том числе на развлечения. Устраивал бега на ипподроме (и сам, как подобает тюрку, был заядлым лошадником), вкладывался в устройство больших праздников. Между прочим, одним из самых пышных праздников в Египте в это время было христианское Крещение — христиане устраивали крестные ходы и водосвятие, а мусульмане любовались. Ихшид, по свидетельству современника, тоже любил этот праздник и устраивал богатую иллюминацию по такому поводу. «Он приказал осветить берег острова и города тысячью факелов, к тому же и жители Мисра [Египта] зажгли факелы и свечи. В эту ночь на Ниле были сотни тысяч мусульман и христиан, одни — в барках и в прилегающих к реке домах, другие на берегу. Там можно было увидать все, что только мог показать человек, из еды, питья, одежд, золотой и серебряной посуды, драгоценных камней, музыки, игры на флейте и танца. В Мисре это самая прекрасная и самая радостная ночь, когда не закрывают улицы. Большинство людей погружаются в Нил, считая, что это оберегает их от болезни». И другие праздники тоже справлял пышно и весело, а вот публичных казней при нём, к огорчению народа, было мало.
Зато некоторые развлечения преследовались — например, кабаки и игорные дома время от времени закрывались. С шуточками в том духе, который мы уже видели по истории с шубой. Однажды Ихшид приказал перехватать завсегдатаев кабаков и игорных заведений — чтобы оштрафовать, разумеется. Среди них предстал перед ним очень почтенный старец. «Неужели и это игрок?» — удивился Ихшид; ему объяснили: «Нет, он сам не играет, а только подзуживает других игроков играть и отыгрываться проиграл деньги, играй на плащ, проиграл плащ — играй на халат, и так вплоть до туфель. А сам он живёт не на выигрыши, а на постоянное жалование от владельца игорного дома; таких зовут “игроделами” и “мастерами развлечений”». «Рассмеялся тогда Ихшид и сказал: „О старец, обрати-ка ты помыслы свои от этого греха к Аллаху единому!". Старик покаялся, и Ихшид приказал выдать ему халат, плащ и тысячу сребреников и велел также ежемесячно выплачивать ему по десять золотых. Старик пошел прочь, благодаря и благословляя наместника за щедрость; но тут Ихшид сказал: „Верните-ка его, заберите у него все, что было пожаловано, а вместо этого дайте сотню палок!“. И когда дело было сделано, молвил охающему старику: „Ступай теперь с миром — и помни, что я тоже большой забавник и мастер развлечений!» Отпустите его! А ведь правда, я умею по-иному веселить, чем ты?“»
Как уже было сказано, после смерти Ихшида его династия продержалась четверть века — и двадцать два года из них на деле управлял Египтом чёрный евнух Кафур, человек не менее талантливый, чем сам Ихшид. А потом он умер, и вскоре Египет захватили африканские Фатимиды — всерьёз и надолго. Они уже не притворялись наместниками, а сами объявили себя халифами. Про некоторых из них можно будет как-нибудь тоже рассказать.

Прочитать полностью