Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотров
    95 950

Авторы блога:

Британская комедия в Кабуки

Snow

363 просмотра

0_105917_d56cc1b8_XL.jpg
Японцы всегда любили перекладывать на свой лад понравившиеся иноземные произведения. Примеров тому много — от «Речных заводей» и «путешествия на запад» до фильмов Куросавы. В Кабуки от этого тоже не отказывались, хотя в токугавские времена сильно мешали цензурные запреты «на всё заграничное», так что проходила в основном лишь опробованная многовековая классика. После Реставрации Мэйдзи всё стало гораздо проще, и драматурги довольно охотно занялись переделками европейских пьес — как старинных (например, шекспировских), так и более или менее современных и модных. Об одном таком случае мы сегодня расскажем, тем более что тут переписывал западную комедию не кто-нибудь, а Каватакэ Мокуами, едва ли не лучший кабукинский автор XIX века.
Дело было в конце 1870-х годов — тогда Мокуами увлекался, в частности, сочинением пьес из современной жизни (чего раньше в Кабуки не полагалось). Их так и называли — «пьесы о стриженых»: актёры появлялись на сцене не с традиционными причёсками, а с новомодными мэйдзийскими стрижками. В целом это начинание не укоренилось, но несколько десятков таких пьес разными авторами было написано.
Как раз тогда недавно поминавшийся нами Фукути О:ти, политик, переводчик и драматург, пересказал своему доброму знакомому Мокуами английскую пьесу, которую он то ли прочёл, то ли даже видел за границей (английский Фукути знал прекрасно, в отличие от Мокуами). Мокуами сюжет понравился, и хотя пьеса была довольно старая, почти сорокалетней давности, но она и на западе вовсю шла (и тогда, и много лет потом), и на мэйдзийские нравы ложилась неплохо — только кое-что подправить, подрезать и надставить. Так что он взялся за переделку.
Английскую комедию написал Эдуард Бульвер-Литтон (1803-1873), бывший долгие годы одним из самых популярных британских авторов. Его ценил Пушкин, брюлловский «Последний день Помпеи» — по сути иллюстрация к историческому роману Бульвер-Литтона, а на сюжет другого его романа Верди написал оперу «Арольдо». Комедия «Деньги» («Money», 1840) — одна из самых успешных пьес этого автора. По-русски её можно почитать, например, здесь или здесь.
0_105915_a12b0eed_XL.jpg

Европейская постановка «Денег» 1911 г.

Для Кабуки, конечно, такое название было недопустимо кратким, так что пьеса Мокуами называется «Десять тысяч забот в мире, где правят деньги» (人間万事金世中, «Нингэн бандзи канэ-но ё-но нака»), в обиходе — просто «Мир, где правят деньги». Зато сама пьеса получилась небольшая, едва ли не короче оригинала (это тоже было новинкой, которую Мокуами охотно опробовал: полноценные пьесы длиною всего в пару актов). Действие, разумеется, перенесено в Японию, но источник не скрывается, а даже подчёркивается (по крайней мере, для тех, кому это может быть интересно): имена основных персонажей вполне японские, но при этом передают английские имена героев Бульвер-Литтона: так, в частности, Клара стала Окурой, а Ивлин — Эфурином.
0_105918_c6d184a3_XL.jpg
Эдуард Бульвер-Литтон, Фукути О:ти и Каватакэ Мокуами

И что же в этой пьесе происходит?

Есть в Йокогаме солидный торговец Хэмми Сэйдзаэмон с женою Оран и дочерью Оситой, все трое — жадные, скупые и зловредные. С ними живут племянник хозяина — молодой Эфу Ринносукэ (сокращённо — Эфурин) и племянница хозяйки — девица Окура. Оба осиротели в детстве, дядя и тётка взяли их к себе в дом и нагрузили работой в лавках и по дому. Но и юноша, и девушка — добросовестные и старательные, на судьбу особо не ропщут.
Ринносукэ, в частности, собирает долги с покупателей, и в начале пьесы он как раз возвращается с полученными деньгами в главную лавку. Дядя как раз беседовал со своим двоюродным братом, Гаратой Усуэмоном (семья эта очень большая, это ещё не последний родственник!); он пересчитывает деньги и негодует: «А где ещё несколько медяков?» — «Да у него разменной монеты с собою не было, я согласился подождать!» — оправдывается Эфурин. «Это сложности покупателя! Будем ждать — он потихоньку сделает вид, что больше ничего и не должен, и денежки замотает!» — продолжает кипятиться Сэйдзаэмон. «Виноват, исправлюсь! Но знаете, дядя, кого я встретил по дороге? Нашего дальнего родича, Кэори Горо:эмона, с важными новостями. Он говорит, ваш шурин, То:эмон, окончательно расхворался у себя в Нагасаки и лежит при смерти. Надо бы мне его проведать, да только без вашего разрешения не смею, да и средств на дорогу у меня нет…» Все старшие родичи немедленно начинают обсуждать: стоит ли кому-нибудь ехать? То:эмон богат, если помрёт — не обойдёт в завещании. Но если выживет — то только время и деньги уйдут, Нагасаки-то неблизко! Ринносукэ с отвращением слушает этот спор, но не вмешивается; бросив взгляд на Окуру, замечает, что ей тоже противно и стыдно. Но не уходит и, улучив случай, обращается к дяде с просьбой: болен не только богатый родич из Нагасаки, но и его, Эфурина, старая и бедная няня, и её домашние тоже небогаты и не могут оплатить врача и уход; не одолжат ли дядя и тётя немного денег, чтобы Ринносукэ смог позаботиться о старушке? Она же тоже когда-то в этом доме работала… «Но давно уже её тут нет! — заявляет Оран. — Мало ли кто у нас служил в разные годы — всех лечить никаких денег не хватит!» Муж её полностью поддерживает, и Ринносукэ уходит ни с чем, а за ним и Окура.
Тут упомянутый Кэори Горо:эмон является лично — и, как всегда, с новостью: родич из Нагасаки всё же умер, и ему, горо:, переслали завещание покойного. Оран немного попричитала, но быстро утешилась, когда Сэйдзаэмон начал рассуждать о том, какой изрядный кусок наследства полагается, наверно, им — ближайшим родичам усопшего. «И что же там в завещании?» — нетерпеливо любопытствуют супруги. Но Горо6 сухо заявляет: «Я его ещё не вскрывал — и сделаю это только когда семья соберётся в полном составе.» — «Так за чем дело стало — мы все здесь, даже Усуэмон!» — «Нет, настаивает Горо:, — ваши племянники тоже должны присутствовать». — «Да их дело маленькое, у молодёжи голоса нет!» Однако Горо:эмон твёрд, так что зовут Эфурина и Окуру.
И вот завещание вскрыто — оно оказывается совершенно скандальным! «Сестрице моей Оран и мужу её Сэйдзаэмону, которые для меня снега зимой жалели и ни разу не помогли в пору моих бедствий, ни гроша бы я не оставил, но это было бы неприлично, так что да получат они из моего наследства три новых йены. Племяннице моей Окуре, честной девице, — сто йен в приданое, и пусть выйдет за достойного человека…» Дядя с тёткой возмущены, но Горо:эмон не позволяет себя прерывать; завещано ещё несколько мелких сумм, и наконец: «Племяннику же моему Ринносукэ, который единственный не забывал меня в болезни и писал мне утешительные письма, в отличие от прочих, — оставляю двадцать тысяч йен на обзаведение собственным делом, ибо молодёжь — надежда нашего предпринимательства!» Все ошарашены.
Надобно помнить, что речь идёт не о нынешних йенах, а о полновесных мэйдзийских, по унции серебра каждая. Так что на завещанные деньги Ринносукэ и впрямь смог открыть свою лавку и, как его отец когда-то, начал торговать фарфором, фаянсом и прочим подобным товаром из их родного города Сэто. Перед этой новенькой лавкой и происходит следующая сцена. Является всё семейство Хэмми (вместе с верным Гаратой Усуэмоном), поздравляет Ринносукэ с началом нового дела и напоминают, что они спасли его в детстве, выкормили-вырастили и всячески о нём заботились. А теперь Сэйдзаэмон готов ещё прочнее укрепить семейные узы и выдать за Эфурина свою дочку Осину. Ринносукэ, однако же, отвечает: «О моём сватовстве уже взялся хлопотать уважаемый Кэори Горо:эмон; не могу без него ни принять ваше предложение, ни отказать и только заверяю, что весьма польщён таким вниманием!» Сэйдзаэмон, однако же, настаивает, упирая на долг благодарности за все благодеяния, оказанные в прошлом.
Тут, однако, из лавки появляется незнакомец и представляется как Сунада Уцудзо:, старый друг покойного батюшки Эфурина. Он зашёл поздравить юношу с открытием дела и выпивал с ним во внутренних покоях, когда явились Хэмми. И он желает предостеречь Ринносукэ от несвоевременного брака! «Почему это несвоевременного?» — удивляется Осина. Сунада разворачивает какие-то ветхие бумаги: «Потому что когда отец этого достойного молодого человека скончался, он оставался мне должен немалую сумму — вот, можете ознакомиться! Я долг не взыскивал, потому что и покойный под конец жизни разорился, и у мальчика ничего не было и он из милости жил у вас, уважаемый Сэйдзаэмон, а что с вас спрашивать долги вашей родни бесполезно — это все знают!» Сэйдзаэмон насторожённо кивает. «Но теперь Ринносукэ разбогател, и я хотел бы, наконец, получить весь долг с набежавшей за двадцать лет лихвой; по моим расчётам, получается около двадцати тысяч на новые деньги. Я понимаю, что столько наличных у тебя, Ринносукэ, нету, но готов забрать вместо этого твою лавку со всем товаром — по моим прикидкам, она примерно столько и стоит». — «Не вздумай соглашаться! — вопиет Сэйдзаэмон. — Долг старый, о заимодавце двадцать лет не было ни слуху ни духу, да и бумаги его ещё стоит показать стряпчим — авось найдётся к чему придраться…» — «Нет, — заявляет Эфурин. — Я знаю, что мой отец умер в долгах и очень благодарен уважаемому Сунаде, что тот все эти годы не торопил меня с выплатой. Конечно, я обязан выплатить предоставленный отцу заём. Лавка и товар ваши, пойдёмте подпишем бумаги». — «Так-то ты слушаешь советов старших! — воздевает руки Сэйдзаэмон. — Что ж, неблагодарный Ринносукэ, прощай — раз ты полагаешь, что у тебя своя голова на плечах есть (хотя я в том и сомневаюсь), живи теперь как хочешь — ты нам больше не родня! И, конечно, ни о каком браке и речи быть не может!» _ «А вы-то что скажете, барышня Осина? — спрашивает Ринносукэ. — Это ведь вас напрямую касается». _ «А ты как думаешь, Эфурин? — фыркает девушка. — Ты только что показал себя таким безнадёжным болваном, за которого я бы не вышла замуж нипочём, богат он или беден!» И семейство Хэмми удаляется, только потрясённый всем происходящим Гарата (который вообще медленно соображает) довольно вежливо прощается с юношей, но Сэйдзаэмон его одёргивает и уводт, продолжая шумно возмущаться.
Третья и последняя сцена разворачивается на следующий вечер на берегу, близ йокогамского причала. Ринносукэ задумчиво прохаживается по пристани, когда к нему подходит Окура и вручает ему небольшой свёрток, а в нём — кошель с деньгами. «Возьми и не отказывайся, — говорит она, — тебе сейчас нужнее, а моя свадьба подождёт».

0_105916_7c049984_XL.jpg
Так эту пару изобразил Тоёхара Кунитика

И, не слушая возражений, убегает — только какая-то бумажка выпадает у неё из-за пояса и, кружась, опускается на причал. Эфурин подбирает листок, разглядывает его — это расписка от сына его бывшей няни в получении пары десятков йен на лечение старушки. Ринносукэ задумчиво кивает сам себе — но тут появляется Сунада Усудзо:, очень возбуждённый: «У меня хорошие новости! Пойдём-ка, парень!» — и он уволакивает Эфурина за собой.
Между тем на пристань выходит Сэйдзаэмон с женой и дочкой — он в отличном настроении. «Хотя этот Горо:эмон и чистоплюй, и вообще нам седьмая вода на киселе, но свё же неплохой малый! — сообщает он женщинам. — Приходит, понимаете ли, ко мне, и говорит, что хочет забрать Окуру к себе. А за нашу многолетнюю о ней заботу, как и положено порядочному человеку, выложил денежки, и немалые — побольше, чем это её так называемое приданое! Пусть же забирает, отлично!» Помахав кошельком перед женой и дочерью, он собирается спрятать его обратно за пазуху, но Оран хватает его за руку: «С чего это ты взял, что все деньги причитаются тебе? За девочкой-то все эти годы я присматривала! И теперь я пострадаю, потому что её работы по хозяйству придётся или переложить на Осину, или новую служанку нанимать!» — «Ещё чего! Я отцовская дочка, мне работать не пристало! — возмущается Осина. — По крайней мере, бесплатно. Так что часть денег по праву должны быть мои!» Они рвут кошель из рук друг у друга, и начинается совершенно неприличная семейная свара, переходящая едва ли не в потасовку.
Их останавливает Гарата Усуэмон, прибегающий с ошарашенным видом (в очередной раз). «Послушайте! Я ничего не понимаю! Лавка Ринноскэ-то, то бишь лавка этого Сунады… ну, в общем, она снова почему-то стала лавкой Ринносукэ! И вывеску опять прежнюю повесили, и приказчиков нанимают! Больше того — говорят, ринносукэ женится, сегодня его невеста прибудет!» — «Как — лавка? Как — приказчики? Как – невеста? То есть он снова разбогател, что ли?» _ «Ах, батюшка! — сетует Осина. _ Что ж вы так поторопились с ним ссориться-то! Был бы у меня богатый жених, а теперь вот невесть кому достанется!» — «И даже с нами у невесте своей не посоветовался, а я ведь ему как мать родная была! — подхватывает Оран. — Что ж это творится?»
Тем временем возвращаются Сунада Усудзо: с Ринносукэ и некоторое время слушают всё это, пока, наконец, на них не обращают внимание. «Вообще-то у Ринносукэ нет никаких оснований советоваться с вами по семейным делам, — заявляет Сунада. — вы же сами, в моём присутствии, от него отреклись и заявили, что он вам больше не родич». — «Но погодите, — спрашивает его Сэйдзаэмон, — а что с фарфоровой лавкой? Разве она не отошла вам?» — «Конечно нет, — отвечает Сунада, — вы же даже не заглянули в долговые бумаги. Они, с позволения сказать, липовые. Никакого долга не было, никакая собственность из рук в руки не переходила — просто мы с юным Эфурином и с ещё одним моим другом решили проверить, имеет ли пределы ваша жадность и дорого ли стоит ваше слово. Вопреки сомнением Ринносукэ, склонного хорошо думать о людях, обнаружилось: пределы — отсутствуют, а слово — гроша ломаного не стоит». — «Ах!» — закатывает глаза Осина, а Сэйдзаэмон бубнит: «Прямо-таки даже нехорошо так шутить над родичами и знакомыми… Но признаю, был неправ. И в доказательство искренности готов подтвердить своё обещание отдать Осину за Ринносукэ, пусть будут счастливы!» — «Поздно, — отвечает Сунада, — общий наш знакомый, Кэори Горо:эмон, обзавёлся за это время приёмной дочерью и уже сосватал её за Эфу Ринносукэ. Да вот и он сам с невестой!» И появляется Горо: с удочерённой им Окурой, уже облачённой в свадебный наряд. Сэйдзаэмон ощупывает карман (кошелёк-таки остался у него, женщины не преуспели), кряхтит, пытается что-то возразить — но в конце концов ему ничего не остаётся, как кисло поздравить жениха с невестой. Оран и Осина, однако, дуются, и только простодушный Гарата облегчённо вздыхает: «Ну, наконец-то я, кажется, разобрался, что происходит!» На том и делу конец, не считая небольшого монолога Горо:эмона на тему: «вот злонравия достойные плоды!»

Как можно видеть, Мокуами заметно сократил комедию Бульвер-Литтона (хотя на самом деле её и мы ещё в пересказе ужали за счёт не имеющих отношения к сюжету сценок — то Сэйдзаэмон бранится с приказчиками, то Горо: обсуждает текущие новости, важные зрителям времён соответствующей постановки, но ничего не говорящие нам). Но любопытно, какие изменения он сделал в основной истории.
Ну, во-первых, у Бульвер-Литтона Джорджина (Осина) — куда более приличная девушка, глуповатая, но, в общем, не злая; поэтому Ивлин там и верит на какое-то время, что это она выручила его няню и даже готов на ней жениться, хоть и любит Клару (Окуру). Ну, за это Джорджине и достаётся в итоге в утешение другой жених — тоже недалёкий, но скорее симпатичный, вроде мокуаминского Гараты.
Во-вторых, разумеется, выпала вся интрига, связанная с выборами в парламент. В Японии парламент уже был, но шутить над ним никак не полагалось, да никто бы и не поверил, что на место среди представителей могут притязать столь незначительные особы, как герои пьесы. Фукути О:ти, пересказавший Мокуами всю историю, стал депутатом под конец жизни — но он занимался политикой всю жизнь, и связи у него были самые высокие, не чета героям нашей пьесы.
И третье. У Бульвер-Литтона мнимое разорение Ивлина объясняется тем, что он проиграл своё состояние в карты профессиональному игроку (хотя на самом деле игрок только подыграл ему в ходе «опыта»). Не то чтобы до того Мокуами не выводил на сцену вполне обаятельных игроков — но то были «бандитские драмы», совсем другой жанр… А что за карты или кости взялся такой образцово-положительный герой, как Эфурин — такому никто не поверил бы, даже Гарата, и весь розыгрыш пошёл бы прахом! И старый кабукинский приём «молодой купчик спустил состояние, влюбивший в гейшу» тут, по понятным причинам, не годился. А вот заплатить долг покойного отца — это вполне добродетельно и в духе Ринносукэ. В конце концов, и добрую славу можно использовать довольно хитроумным образом…

А на начальной картинке работы Утагавы Кунинобу к постановке 1879 года можно видеть слева Сунаду Усудзо: в полосатом шарфике (Итикава Садандзи Первый) и Окуру (Иваи Хансиро: Восьмой), в середине — Горо:эмона (редкий случай, когда Итикава Дандзю:ро: Девятый играл резонёра!), а справа — Эфурина (Оноэ Кикугоро: Пятый), за плечом которого маячит эпизодический приказчик (его играет родной брат Кикугоро:). Лучшие актёры своего времени!

 

Via

 




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас