Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотров
    96 069

Авторы блога:

Крестовский в Японии (35)

Snow

245 просмотров

(Продолжение. Начало см. по метке «Крестовский»)
1.jpg.9d9801e93fc5bc5d8c373fe1ecb3eb21.j
«18-го мая.
С. С. Лесовский, здоровье которого несколько поправилось после несчастия, постигшего его в шторм 13-го ноября, перебрался сегодня с супругой с берега на крейсер "Европа". Судно это, обреченное после понесенной им аварии на шестимесячную бездеятельность, долго чинилось в нагасакских доках, но теперь, слава Богу, опять готово к плаванию. […] Мне отвели мою прежнюю каюту, которая по всему была бы хороша, да одна беда, что как раз над нею помешается заревая пушка, и каждый раз как она гаркнет во весь свой зев, у меня трещат и бимсы на потолке, и все переборки. В море это не составляет неудобства, потому что там спуск флага не сопровождается салютом, но в портах, на якоре, да особенно еще если вздумаешь к тому времени, после продолжительной ночной работы, соснуть перед обедом, как например сегодня, такой сюрприз, заставляющий прямо со сна чуть не выскочить из койки, не скажу, чтобы был особенно приятен. Поневоле каждый раз выругаешься с досады. […]


19-го мая.
Вскоре после полудня, на "Европе" начали разводить пары. В половине второго прибыл на крейсер лоцман, американец Смит, который взялся провести наше судно по водам Внутреннего Японского моря. Полчаса спустя, трапы и тенты были убраны, а еще через полчаса, ровно в три часа дня, "Европа" снялась с якоря. Машине дан был малый ход вперед.
На рейде в это время стояли "Князь Пожарский", "Стрелок" и "Пластун". По мере нашего к ним приближения, каждое из этих судов высылало своих людей на ванты, откуда они встречали и провожали нас криками "ура" и маханием шапок. Проходя мимо, С. С. Лесовский прощался с командой каждого судна отдельно и благодарил за усердную службу. Хор музыки на нашей палубе играл наш народный гимн, а команда "Европы", тоже стоя на вантах и отвечая троекратным "ура" на каждое прощанье своих товарищей, матросов "Пожарского", "Стрелка" и "Пластуна", побросала наконец в воду свои старые шапки. Это стародавний обычай, всегда соблюдаемый нашими матросами при первом шаге возвращения в отечество из дальнего плавания. Разные японские бедняки, существующие "рейдовым промыслом" и провожавшее наше судно в своих "фунешках", заранее зная из прежних опытов, что им предстоит пожива, взапуски бросились вылавливать плавающие шапки. […]
По выходе в Желтое море, проходили часу в шестом вечера мимо одной замечательной скалы, называемой "Воротами". Это действительно ворота, но такие узкие, что в их пролет могли бы свободно проходить разве парусные рыбачьи лодки, из коих одна и была зачем-то причалена. Эти две высокие базальтовые глыбы, вертикально поднявшиеся на несколько сажень со дна моря и вознесшие на себе третью глыбу в виде перекладины, так что получилась форма, близко напоминающая букву П.
Вечером шли вдоль западных берегов острова Кю-Сю и долго любовались их иллюминацией. Бесчисленное множество рыбачьих лодок, каждая с фонарем на носу, унизывали прибрежное взморье на расстоянии многих десятков миль, и всю ночь длилась эта иллюминация, так что казалось, будто мы плывем мимо какого-то бесконечного приморского города, и здесь воочию можно было убедиться, сколь существенную статью для жизни составляет в Японии рыболовство и как велик и важен в ней этот промысел.

2.jpg.ea7ba35698468fd818c8ee74fee672ba.j
В половине двенадцатого ночи уменьшили ход до восьми узлов и в продолжение вахты до четырех часов утра сожгли восемь фальшфейерров для показания своего места проходящим рыболовам. Вообще, в ночное время, плавание в этих водах далеко не безопасно, потому что материк острова Кю-Сю окружен с запада множеством лесистых островов и базальтовых скал, подводных камней и мелей. Островки эти, усеивающие прибрежные воды в окрестностях острова Хирадо или (по иному произношению) Фирадо, известны под именем "Архипелага Девяносто Девяти", подразумевая под сим числом количество составляющих его островов. Фирадо знаменит, между прочим, как поприще первой христианской проповеди Франциска Ксавье в Японии. Эти зубчато-гористые берега смотрят довольно неприветливо. Общий тон их, благодаря темно-серым обрывистым скалам, был суров и даже мрачен, особенно под вечер, когда солнце, еще задолго до заката, совсем скрылось за густою свинцовою тучей. Не будь мы раньше знакомы с внутренностью страны, никак и не подумали бы, что за этими угрюмыми берегами могут скрываться такие прелести самой роскошной природы.

20-го мая.
В начале шестого часа утра увеличили ход до десяти узлов. Вскоре после этого разбудили команду, дали ей "кашицу", и затем пошла на судне обычная работа: окачиванье верхней и жилой палуб, чистка меди и железа и прочее. […] Симоносекский проток далеко не безопасен, в нем очень много подводных камней и рифов, на которых вечно гуляют буруны, почему здесь и требуется опытный лоцман. В ограждение мореходов, на рифах поставлены небольшие каменные столбики, в виде грибков, и колонки.
Тотчас же по выходе из узкости, на левом берегу, то есть на Ниппоне, протянулся на расстоянии около двух миль узкою полосой вдоль берега торговый город Симонсеки, в бухте которого толпилось множество каботажных джонок. Против него, на Кю-Сю, лежит городок Кокуре, и вы, миновав суровую природу внешних берегов, сразу попадаете здесь в самый кипень внутренней прибрежной жизни страны, вместе с которою и природа сейчас же принимает самый привлекательный, веселый характер, не изменяющийся на протяжении всего Внутреннего моря.
Город Симоносеки не выделяется ничем особенным, — такой же деревянный, с решетчато-бумажными окнами, как и все городки Японии. Над его аспидно-серыми крышами возвышается несколько белостенных годоун или кладовых, построенных из сырцового кирпича, в ограждение пожитков от пожаров. Задний план города составляют полого спускающиеся к нему возвышенности, покрытые плантациями и кудрявыми, весело глядящими садами и рощами. С каменных парапетов домов, облепивших собою береговую черту, спускаются прямо в воду ступени гранитных и плитняковых лестниц. Там и сям виднеются миниатюрные бухточки, врезавшиеся на несколько десятков сажень в глубь материка, облицованные каменными набережными и обставленные почти непрерывным рядом домиков и складочных сараев. Весь город состоит из одной длинной улицы и нескольких поперечных переулков, идущих почти параллельно друг другу, в направлении от берега к зеленеющим возвышенностям заднего плана.

3.jpg.8e89120acaf081a074808f8fb5904b0b.j

Жителей в городе считается теперь до двадцати тысяч. Симоносеки служит промежуточным складочным пунктом товаров, идущих из Кореи в Японию и из Осаки в Корею и Нагасаки. Из достопримечательностей указывают в нем один только храм Ками-Гамайю, на передней площадке коего стоят два великолепные экземпляра кома-ину, высеченные из гранита. Предание говорит, что они были вывезены в числе трофеев войны из Кореи самою покорительнецею этой страны, императрицей Цингу-Коого (в 201 году по Рождеству Христову), и послужили в Японии прототипом для всех последующих изваяний этого фантастического животного, полульва, полусобаки, которое, по предположению некоторых ученых, создалось, вероятно, под влиянием воспоминания о пещерном льве.
В новейшей истории Японии, Симоносеки замечателен тем, что подвергся в 1864 году нападению соединенных европейских эскадр. Поводом к нападению послужило нежелание местного феодального князя Ногато (Хозиу) иметь дело с Европейцами. Полагая, что трактаты заключенные с ними сёгуном касаются только пяти договорных портов, находившихся под его непосредственною властью, Ногато вознамерился закрыть иностранцам доступ в свои владения и с этою целью поставил на своем берегу несколько батареи. Европейские посланники, исходя из положения что пролив Ван-дер-Капеллена есть путь международный, обратились с запросом к сёгуну. Этот последний отвечал что действие его власти не простирается на князя Ногато, который берет защиту своих прав на свою ответственность. Тогда претендующие стороны порешили расправиться с неуступчивым феодалом собственными силами, и отправили к Симоносеки соединенную эскадру из шестнадцати военных пароходов английских, французских, голландских и американских. Эта эскадра при-нудила наконец князя уступить, но для этого ей потребовалось три дня упорной, непрерывной бомбардировки, совершенно разрушившей и спалившей Симоносеки. По этому поводу, одиннадцать главнейших даймио обратились тогда к сёгуну с про-тестом, который так характерен, что я позволю себе привести из него несколько выдержек, заимствованных у Эмбера.

4.jpg.930315ec82b415fc3e5d51e44255d1aa.j
"Наши трактаты относительно торговли с иностранцами,— писали они сёгуну — были с нашей стороны большою милостью дарованною им вследствие их неотступных просьб. Поэтому означенные трактаты не могут быть приравниваемы к каким бы то ни было формальным договорам. Иностранцы же, вместо того чтобы принять дарованные им привилегии как милость, осмеливаются смотреть на них как на свои законные права. Достоинство и слава великого Ниппона не могут допустить столь дерзких притязаний. Мы готовы, конечно, позволить им, как было и в прежнее время, торговать и наживаться, с тем условием, разумеется, чтоб они не слишком обкрадывали нас; но мы не видим никакой надобности в присутствии их посольств и других чиновников. Им не нужно никого кроме главных конторщиков, и мы хотим чтоб иностранные купцы, приезжающие в наше государство, подчинялись нашим законам и нашему торговому уставу. Вы говорите что иностранные державы смотрят на это дело иначе. Если так, возьмем назад дарованные иноземцам привилегии, потому что, по общепринятому во всем мире правилу, кто злоупотребляет оказанною ему милостью, тот ее тем самым лишается. Каждый истинный патриот скорбит о славном прошлом нашей страны при виде ее нынешнего положения. Вспомните только как варвары уважали некогда славу великого Ниппона, как они чтили наши повеления и исполняли малейшие наши желания! Одна только чужестранная нация (голландцы) была допущена к нам, в виде заложника, служащего порукой верности остальных европейских государств, и это снисхождение, как показал опыт, было с нашей стороны большою ошибкой, потому что оно вызвало со стороны других государств алчные поползновения. Мы не понимаем вас когда вы говорите что свет теперь изменился, что отчуждение ото всех других стран более невозможно. Разве вы считаете Японию такою же страной как все остальные, как Китай, например? Вы говорите нам о форме правления иноземных наций; но разве у тех народов есть хоть одна власть достойная этого названия? Разве есть у них микадо, великий сын богов? И разве наши главнейшие княжеские роды не небесного происхождения?!"
Но увы! как ни как, а в конце концов, под угрозой иностранных флотов сжигающих целые города без объявления войны, пришлось и этим рыцарски благородным патриотам поступиться своею национальною гордостью и своими священными правами в пользу "цивилизованных пришлецов и торгашей", и мы уже видели […], какими безнравственными, бес-честными способами действовали эти пришлецы на первых же порах, эксплуатируя в свою пользу не только торговлю страны, но и ее государственное казначейство. Удивляться ли что японцы, после таких опытов, и до сих пор питают в душе недоверие к европейцам?...
Вскоре городок Симоносеки остался позади нас, и вот мы уже во Внутреннем море. Оно носит общее название Сувонады, или моря Суво. Это, собственно, Большой проток, отделяющий остров Ниппон от двух больших островов, Кюсю и Сикока, некоторые исследователи, кажется, не без основания полагают, что эти три большие острова составляли в доисторические времена один общий материк, но что некогда, вероятно вследствие работы вулканических сил, произошел разрыв естественной плотины западного берега этого материка, в том пункте, где теперь находится город Симоносеки (на юго-западной оконечности острова Ниппона), и тогда в образовавшийся прорыв хлынули воды Китайского моря, затопив все низменности до границ нынешней Сувонады.
Внутреннее Море делится на шесть бассейнов, носящих названия по именам тех провинций берега коих они омывают. Считая с запада на восток, эти бассейны идут один за другим в следующей постепенности: Сувонада, Ийовада, Мисимавада, Бингонада, Аримавада и Идеуминада или Осакский залив. Из Внутреннего Моря выводят в Тихий Океан два прохода, в юго-восточном направлении. […] Местами бассейны эти значительно расширяются, причем первый, или собственно бассейн Суво, гораздо шире остальных, и общим видом своих берегов, как бы расплывающихся в легком голубоватом тумане, напоминает Мраморное Море; только горы здесь значительно меньше и веселее, благодаря мягкости их контуров. Средние бассейны или, вернее сказать, протоки между Ийонадой, Бингонадой и Ариманадой, наполнены массами мелких островов, ежеминутно открывающих взору самые разнообразные и неожиданные картины. Маленькие островки нередко являются в виде цельных отвесных скал, у которых только верхушка покрыта зеленым ковром низенькой травы; большие же острова представляют целые ряды уютных бухточек, которые дают приют многочисленным рыбачьим и каботажным лодкам, теснящимся у каменных набережных небольших селений. Здесь каждое селение непременно укреплено с берега от напора волн стенкою сложенною из больших диких камней. Селения эти осеняются фруктовыми и иными деревьями, покрывающими склоны возвышенностей. Чаще других пород встречаются японская сосна и кедры, не-редко венчающие собою и отдельные вершины. Вообще вид этих бесчисленных островков производит на путешественника веселое, мирное впечатление. Здесь совсем нет ни тех суровых тонов, ни тех резких линий, ни той мертвенности сожженной солнцем природы, которыми невольно поражают вас в общем вид и колорит Греческого (Эгейского) архипелага; напротив, здесь все блещет обильною свежею зеленью; контуры и краски мягки, светлы, примирительны, так что какая-нибудь голая скала, покрытая вверху соснами и обвешанная с боков кудрявою зеленью ниспадающих ползучих растений, ни-сколько не делает суровым общего впечатления, а только приятно разнообразит его; эта скала как бы дает художнику лишний изящный мотив для дополнения общего, приятно весе-лого впечатления всей картины. Иногда острова и островки со-всем заполоняют горизонт, как бы надвигаются на вас со всех сторон толпою, и тогда вам кажется что вы плывете по реке, которая сейчас вот расширяется в озеро, а дальше опять идет узким извилистым протоком и выводит вас в новое озеро значительно больше и шире только что покинутого; но и оно в свой черед сузится через какой-нибудь час времени, и опять кудрявые берега островков и их красивые скалы весело понадвинутся к вам со всех сторон, столпятся, стеснятся в узком проходе, и вы опять очутились как бы среди реки, на которой от берега до берега просто рукой подать, так что видишь какие там домишки, как в них копошится рабочий люд, как ребятишки играют на бережку, ловя резвых крабов, и ясно доносятся до вас их звонкие голосенки.
Все эти островки, как и вообще вся страна, прилегающая ко Внутреннему морю, поражают своею возделанностью. Где только можно было отвоевать у моря или у скал клочок земли, он непременно огорожен каменною стенкой и обработан самым тщательным образом. Поля по склонам гор идут одно над другим отдельными, террасами, разграниченными между собою опять же каменными стенками, так что в общей картине эти склоны представляются в виде ступеней каких-то гигантских лестниц, по которым отовсюду в изобилии проведены оросительные канавы и каскады. В этих местах сеют преимущественно рис и пшеницу. Последнюю начинают садить в грядки в ноябре и декабре, а собирают в середине мая и в начале июня, после чего начинают затоплять и приготавливать те же поля под садку риса, сбор которого наступает в октябре. Преимущественно обрабатываются северо-западные склоны, так как южные и юго-восточные часто бывают подвержены губительному действию солнечных лучей. Но если есть какая-нибудь возможность провести на эти последние склоны проточную воду, японец тотчас же принимается за их обработку и борется с природой да того, что выводит свои каменные террасы даже на голой песчаной почве, где садит картофель, потому что такая почва ничего другого не производит. Кроме того, здесь сеют просо и хлопчатник, и на восточной окраине Внутреннего моря — чай и притом в изобилии, особенно в провинции Идсуми.
Селения тоже ютятся преимущественно на северных и западных склонах, по бережкам укрытым от солнца высотами, или в лощинках. Они не велики, но довольно часты, и сколько можно было заметить с "мостика", на ходу судна, между ними повсюду от деревни к деревне проведены узкие шоссированные дороги, нередко обсаженные аллеями разных деревьев, словно в парке. На этих дорогах виднеются извозчики, то есть курумы, со своими дженерикшами, лошади и волы под вьюками и носильщики которые тащат свои тяжести либо на коромысле, либо, по двое, на весу, на бамбуковой оглобле. Вообще, повсюду замечается много оживления и движения, среди самой повседневной рабочей обстановки. При каждом селении есть и свой небольшой храмик, который легко узнается по его массивной гонтовой кровле, непременно осененной широкими тенистыми ветвями многовековых деревьев. Вид этих храмовых рощиц чрезвычайно поэтичен: так и манит про-никнуть туда и отдохнуть от зноя под их таинственными, роскошными сенями.

5.jpg.82b92c93b12b24648ed7bcb3b2cb3490.j
Кроме этих поэтически веселых берегов и мирных сельских уголков, много оживления придают Внутреннему Морю птицы и множество рыбачьих и каботажных лодок которые бороздят эти воды во всех направлениях. В воздухе то и дело парят орлы и морские коршуны, назирающие себе добычу над зеркальною гладью заштилевшего моря; с ними соперничают большие сильные альбатросы, и чуть всплеснет водой и выпрыгнет на поверхность разыгравшаяся рыба, те и другие моментально, как стрела, спускаются на то место, и часто какой-нибудь счастливый ловец высоко уносит в когтях трепещущую серебром, сверкающую на солнце добычу. У прибрежий, как часовые, сосредоточенно и неподвижно стоят на одной ноге журавли и пляшут цапли; по полям бродят аисты и белоснежные иби; на отмелях зигзагами мелькают морские ласточки; дикие гуси и утки то парами, то длинною целью, низко тянут куда-то вдаль над водой, а над каким-нибудь одиноко торчащим пустынным утесом реют в воздухе громадные стаи беспокойных, крикливых чаек. Подобные утесы обыкновенно бывают покрыты толстыми слоями гуано, и японские промышленники деятельно занимаются сбором этого удобрительного материала, часто даже не без риска для жизни, если приходится выбирать его из узких щелей и расселин отвесных обрывов, куда они спускаются на веревке с плетеною кошелкой и работают вися в воздухе над морскою пучиной.
Прямые четырехугольные паруса японских лодок виднеются иногда на голубой поверхности моря целыми стаями, как бы птицы. Порой начнешь считать их, да и бросишь, махнув рукой: все равно не перечесть, такое их множество! Каботажныя фуне или джонки вполне еще сохраняют свою первобытную японскую конструкцию, отличаясь низким тупым носом, высокою приподнятою кормой и очень низкими в середине чуть не вровень с водой бортами, защищенными приставною бамбуковою плетенкой. Носовая часть у таких фуне всегда окована листовою медью, а корма раздвоена продольным разрезом, в котором помещается руль. Этот последний имеет несколько наклонное положение, довольно тяжел, неуклюж и весь изрешечен нарочно просверленными дырками. Парус, как и у рыбаков, всегда четырехугольный, высокий, сошнурованный из узких продольных полотнищ белой бумажной парусины, так что он и подымается и спускается на сборках. Если хотят придать судну меньшую парусность, то отшнуривают одно или два из крайних полотнищ, которых обыкновенно бывает четыре. На штаге (то есть на веревке идущей от верхушки мачты к носу) нередко прикрепляется маленький, четырехугольный и тоже сборчатый, парусок, соответствующий нашему кливеру. Прежние мореходныя фуне могли подымать очень значительный груз; но лет двенадцать тому назад, имея в виду заменить постепенно старый тип коммерческих судов шхунами европейской конструкции, правительство запретило строить эти суда более пятидесяти тонн вместимости, обрекая их та-ким образом исключительно на местный каботаж. Но и этот последний с каждым годом все более переходит к судам европейского типа, преимущественно паровым, так что пройдет еще лет двадцать и японские джонки-фуне, подобно многому другому в Японии, вероятно, отойдут в область исторических воспоминаний, сохранясь только на старых картинках.

6.jpg.f1284d672d07964dad25b737c5d04082.j
Так-то постепенно стараются одна за другою характерные краски, черты и особенности японской жизни, уступая напору всенивелирующей и в то же время всеопошляющей европейской "цивилизации". Опасность эта еще не грозит пока только простым рыбачьим фунешкам, которыя, несмотря ни на что, отважно пускаются в открытое море, даже в океан, удаляясь ради ловли на сто и более миль от берега. Рыболовство, наравне с разведением риса, составляет главный промысел простого люда. Почти все прибрежное население только им и существует, и можно сказать что вся Япония главным образом питается рисом и рыбой. Что касается рыб и вообще морских питательных продуктов, природа в особенности щедро наделила воды Японии. Подобно тому как в ее растительности сталкиваются между собою самые разнообразные тропические и полярные формы, воды ее кишат столь же разно-образными и крайними формами морских животных. Полярное течение из Охотского моря, направляясь вдоль Татарского пролива, омывает западные берега Японского архипелага и несет с собою массы сельди, семги (кита-рыба), наваги и прочих пород, свойственных Ледовитому Океану, а теплое экваториальное течение Куро-сиво, направляясь вдоль восточных японских берегов, приносит множество рыб тропического пояса, и все эти разнообразные породы встречаются между собою преимущественно в бассейнах Внутреннего Моря.»

Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас