Тема безумия героев в Кабуки была почти в таком же ходу, как, скажем, у елизаветинских драматургов. Персонажи могли сойти с ума от горя (как во многочисленных переделках действа Но: «Река Сумида», например, в «Безумце Хо:ккайбо:»); или от страха (как в «страшных историях»-кайданах); или от ярости (но это было чаще временное помешательство); или, наконец, притвориться безумными (как в «Трёх стратегиях Киити Хо:гэна»). От любви, особенно несчастной, тоже сходят с ума.
Одну такую историю мы уже поминали – это «Придворное зерцало Асия До:ман» 蘆屋道満大内鑑, «Асия до:ман о:ути кагами». Там действие происходит в полусказочном хэйанском средневековье. У главного придворного гадателя есть две приёмные дочери и любимый ученик — Абэ-но Ясуна. Ясуна не без оснований надеется не только унаследовать тайную гадательную книгу наставника, но и жениться на его старшей дочери — Сакаки-но-маэ. Девушка отвечает ему полной взаимностью и даже во время одного из обрядов пытается прежде времени показать Ясуне заветную книгу. Ничем хорошим такое самоуправство кончиться, разумеется, не может: книгу по ходу дела похищают злодеи и завистники, гадатель в гневе, Сакаки-но-маэ от стыда кончает с собою. А Ясуна так скорбит о ней, что сходит с ума и блуждает по весенним лугам среди жёлтых цветов, обнимая опустевшее облачение умершей.

Тоёхара Кунитика

Вот эта сцена впоследствии, в 1818 году, вошла в танцевальное представление на тему четырёх времён года, где все главные роли исполнял Оноэ Кикугоро: Третий.
Текст был переписан полностью, вся предыстория выброшена, включая самоубийство — девушка в этом изводе умирает от болезни; остался только обезумевший Ясуна, блуждающий в пышном придворном наряде по лугам под цветущими вишнями, то обнимая платье возлюбленной, то набрасывая его на себя, то грезя, что платье ожило и милая опять с ним…
Здесь (начало - с 13-й минуты) можно посмотреть этот кабукинский танец. Извините за неудобную нарезку.

Другая похожая танцевальная пьеса была посвящена уже не аристократу Ясуне, а купчику по имени Ванъя Кю:бэй (сокращённо прозывавшемуся Ванкю:). У него был вполне реальный прообраз — Ванъя Кю:эмон, он жил в XVII веке и прославился своими чудачествами так, что его историю описал Ихара Сайкаку. Сын богатого осакского торговца, Ванкю: проводил всё время в «весёлых кварталах», где влюбился, в частности, в красавицу Мацуяму. Родительские деньги он тратил без счёта, так что под конец его заперли под домашним арестом — и вот дальше рассказывают разное. В некоторых изводах, там Ванкю: и умер. В других — отец отослал парня в Киото, где тот зачах в разлуке с милой. А в третьих Ванкю: из дома бежал, но от всех переживаний сошёл с ума, бродил в бреду по полям и берегам и в конце концов утонул или утопился. Могилу его в Осаке показывают до сих пор.
Разумеется, в Кабуки этот романтический безумец тоже попал. Самым известным стало танцевальное действо «Двое Ванкю:» (二人椀久, «Нинин Ванкю:») , поставленное ещё в 1774 году и потом возобновлявшееся, переделывавшееся и так далее. Оно похоже и на танец «Ясуна», и на истории о призраках.
Ванкю: блуждает по берегу, растрёпанный, оборванный, в накинутом на плечи женском платье — единственном, что у него осталось от милой Мацуямы. Сбивчиво он вспоминает всю свою жизнь — кутежи в весёлых домах, скандалы с родителями и свидания с любимой. Когда он вешает платье Мацуямы на ветви дерева и начинает разговаривать с ним, как с живой девушкой, появляется (из люка) призрак настоящей Мацуямы, которая за время разлуки успела умереть. В противоположность опустившемуся Ванкю:, она предстаёт во всём блеске и роскоши высокоранговой куртизанки — в парче, золотых шпильках, черепаховых гребнях...

Гравюра Утагавы Кунимасы


Гравюра Тоёкуни Третьего

Ванкю: принимает её за живую и настоящую, он счастлив и пускается в радостный пляс, всё более и более стремительный и бурный (музыка там очень хороша). Перед зрителями опять проходит весь их роман: знакомство, обмен письмами, свидания… Но вот наваждение кончается, призрак исчезает, и полностью выдохшийся Ванкю: вновь остаётся один. Колокол ближайшего храма бьёт зарю, и герой, поняв, что перед ним был лишь призрак, бессильно поникает с пустым платьем в объятиях.
В 1925 году знаменитый артист Оноэ Кикугоро: Шестой создал новую постановку этого сюжета под названием «Наваждение Ванкю:» (幻椀久, «Мабороси Ванкю:») — там обе роли, и безумца (пьяного — у Ванкю: здесь не только любовная лихорадка, но и белая горячка), и призрака, играл он сам, как в вышеупомянутом «Безумце Хо:ккайбо:». Сейчас ставят обе версии, первую, с двумя актёрами, несколько чаще.

Постановка 1928 г.

Но ещё раньше, чем кабукинский танец безумца, появилась кукольная пьеса «Ванкю: и будущая Мацуяма» (椀久末松山, «Ванкю: суэ-но Мацуяма», 1708, автор — Ки-но Кайон) — где как раз излагалась жизнь героя до того, как он сошёл с ума и показывалось, как он постепенно поддаётся безумию. Через двести лет Ватанабэ Катэй эту пьесу очень основательно перекроил, сократил и поставил в Кабуки (впервые — в Осаке, на родине Ванкю:) под тем же названием. Вот что там происходит.

Действие начинается у ворот весёлого квартала — но первым появляется отнюдь не Ванъя Кю:бэй, а его соперник, служилый самурай Сибата Саданосин, тоже влюблённый в красавицу Мацуяму. Он хочет выкупить её из весёлого дома и взять в наложницы, но на это требуется триста золотых (это обычная в Кабуки условно-огромная сумма, «целый миллион»). У воина таких денег, конечно, нет, и он сильно беспокоится, не перебьёт ли у него девицу какой-нибудь богатей-купчина.
Впрочем, Саданосин и сам ведёт (от своего князя) дела с торговцами, и вскоре появляются двое из них. Саданосин просит у них в долг — те сперва соглашаются, но, узнав о какой сумме идёт речь, сразу отступаются. Разгневанный воин грозится обратиться к третьему купцу — как раз к Ванъя Кю:бэю — у того может найтись и больше денег, ему дал их на сохранение княжеский откупщик податей. Торговцы отвечают: «Да пожалуйста, Ванкю: можно найти тут же, в весёлом квартале; только он едва ли что-то одолжит — деньги-то не его, а княжеские!» — «А если он будет пьян — может, и передумает?» — «Так он как раз дал зарок не пить. Ничего не выйдет!» Саданосин задумывается: «Ладно. Снимите-ка пока мне комнату в весёлом доме и всё же передайте этому Кю:бэю, что я хотел бы с ним встретиться».
Но тут мимо проходит и сам Ванкю:, торговцы указывают на него, и Саданосин очень вежливо для благородного самурая приветствует купца. Я, мол, собираюсь отметить праздник начала весны, намечается вечеринка, прошу присоединиться к нашей компании! Кю:бэй отнекивается: «Я сейчас вообще не пью!», но воин настойчив, подключаются зазывалы из весёлого дома, и Ванкю: удаётся уговорить посетить вечеринку.
Следующая сцена происходит в намеченном заведении. К Ванкю: приходит его приказчик , чтобы напомнить ему: «Вы только не напивайтесь, хозяин, вы во хмелю голову теряете; и упаси вас боги прикасаться к откупщиковым деньгам, давайте я их лучше в лавку заберу и запру на всякий случай!» Но Ванкю: не видно. Приказчик окликает девицу-подавальщицу, объясняет ей всё это — «а лучше всего, если я хозяина вообще домой заберу!» Увы, девушка подтверждает его худшие опасения: Кю:бэй давно здесь, сперва сдерживался, но потом напился и требует ещё и ещё. Врываться и мешать пьяной компании приказчик не решается. Посоветовавшись с подавальщицей, они вырабатывают план: обратиться к самой знаменитой Мацуяме, предупредить её, что пьяный Кю:бэй легко впадает в помешательство — всем будет лучше, если барышня его осторожно выпроводит…
А тем временем в главном зале заведения шумит пирушка. Кю:бэй уже крепко выпил, но головы не потерял и собирается домой: поздно уже! Саданосин, однако, убеждает его, что недостойно праздника уйти, не осушив главной, огромной чаши, в какую целый жбан сакэ влезает; или такое под силу только воину, но не купчишке? Ванкю: сперва противится, но потом всё же ведётся на подначку и на одном дыхании опорожняет чудовищную чашу. Это был его предел: теперь Кю:бэй уже почти ничего не соображает. Он кричит: «На празднике весны следует гонять бесов, разбрасывая бобы! Счастье в дом — черти вон! Эй, где бобы? Нету? Ну, у меня найдётся, чем их заменить!» Он, хохоча, распечатывает мешок с золотом, высыпает монеты в чашу, один золотой запускает в лоб Саданосину — «Ого! Попал! Черти — вон!» — а остальные начинает разбрасывать горстями вокруг себя.

Гравюра к постановке в Нагое, 1921 г.

Подавальщицы, певички и прочие девицы бросаются подбирать сокровища, но Саданосин (он-то сумел остаться трезвым) грозно отсылает их всех прочь. И тут в комнату величаво входит сама красавица Мацуяма (уже какое-то время наблюдавшая за происходящим из дверей). Явления такой звезды никто не ожидал — но она ещё больше удивляет всех (и разъяряет Саданосина), заявив, что хочет остаться с гостем наедине, и этот гость — Кю:бэй. На этом кончается первое действие.

А второе начинается в особняке семьи Ванъя. Кю:бэю приносят письмо: это княжеский откупщик предупреждает, что сегодня должен забрать доверенные купцу на хранение триста золотых. Хотя после праздника минуло уже три-четыре дня, слухи по городу ещё не разошлись. Но когда достают мешок, то убеждаются: княжеская печать на нём сломана. Нарушение страшное, даже если бы все деньги были на месте: теперь, скорее всего, лавочку Ванъя прикажут прикрыть! Мать Кю:бэя, его сестра и приказчик в ужасе.
Приказчик даёт добрый совет: «Надо обратиться к старому господину Тадзиме Сюдзэну, хозяин, он ещё с вашим батюшкой дела вёл, авось поможет!» Мать Кю:бэя, Оёси, настроена мрачнее: «Это без толку, даже если господин Тадзима будет хлопотать перед князем — мой сын всё равно окажется виноват. Лучше уж я приму вину на себя, признаюсь, что сама сломала печать втайне от Кю:бэя – а там будь что будет! Прикажут покончить с собой — ну что ж, лишь бы дело не рухнуло».
Самого Кю:бэя всё это время нет дома; наконец, он возвращается из весёлого квартала. Протрезвев, он по дороге сходил на могилу покойного отца и принёс оттуда матери цветущую ветку с примогильного дерева. Он горько кается: «Я всё погубил, разорил отцовское предприятие!» Мать его утешает, изложив свой замысел: «А ты уцелеешь, лавку не закроют, и продолжай дело вместе со своей сестрою — она женщина осторожная, слушай её впредь лучше, чем слушал меня!» И старуха вручает сыну отцовский парадный наряд, когда-то пожалованный князем главе дома Ванъя вместе с правом на торговлю. Оёси уходит помолиться на могиле мужа, намекнув, что скоро и ей суждено воссоединиться с покойным. Ванкю: растроган, но переваливать вину на мать не хочет — это он всё испортил! Пишет покаянное письмо княжескому управляющему Тадзиме: пусть тот убедит князя покарать его, Кю:бэя, но не налагать запрета на торговлю и не гневаться на женщин семьи Ванъя. Письмо он вручает сестре и посылает её к Тадзиме.

Гравюра к постановке в Нагое, 1921 г.

Купец мрачно ждёт новостей, и вскоре их приносит заплаканный приказчик: слух о сломленной печати уже разошёлся, лавку приказано закрыть с завтрашнего дня. «Но я же написал…» — «Беда в том, что ваша матушка успела пойти и признаться за вас, её велели схватить, лично Сибата Саданосин связал хозяйку и посадил под замок!» Тут у Ванкю:, пусть он и трезв, вновь начинает мутиться в голове. Он винит в заговоре всех окружающих, — приказчика, сестру, мать, Саданосина, они сговорились, чтобы погубить дом Ванъя! Пока Кю:бэй буйствует, на пороге появляется Мацуяма; купец сперва даже не узнаёт её, но она говорит с ним мягко и ласково, и постепенно он приходит в себя. Ванкю: продолжает сетовать на то, какой он дурак и негодяй, девушка тщетно пытается его утешить.

Вот эта пара в постановках 1920 и 1937 годов

И тут служанка докладывает: хозяйка благополучно вернулась, а с нею — не кто иной как господин Тадзима Сюдзэн! Старый самурай, оказывается, успел за это время провести расследование (его долг — следить, как и где проводит время его подчинённый Саданосин!), а самопожертвование Оёси, вдовы его старого друга, окончательно его растрогало. Он доложил князю о том, что это Саданосин подстроил всё, чтобы напоить Ванкю: и добраться до княжеского золота. Негодяй схвачен, а Ванъя Кю:бэй отделался княжеским выговором, но торговлю ему разрешено продолжать. Кю:бэй, не веря своему счастью, пускается в пляс, твердя, что теперь он и капли в рот не возьмёт, и никогда, никогда больше не позволит себе безумствовать! Но голос и повадка его так дики, что и Тадзима, и старуха-мать смотрят на него с подозрением и тревогой: они понимают, что после первого толчка молодой купец может снова помешаться. А зрители уже знают: так оно и случится…

Via