Кроме Каннон и Дзидзо: в «Собрании стародавних повестей» («Кондзяку моногатари-сю:») действуют и другие бодхисаттвы. Иногда они вполне взаимозаменимы, а порой трудятся каждый по своей специальности: Каннон на море, Дзидзо: в преддверии ада и т.д. Сегодня мы покажем несколько историй из того же свитка 17-го, откуда рассказы про Дзидзо:.

Бодхисаттва Коку:дзо: 虚空蔵菩薩, индийский Акашагарбха, Чрево Небес, в паре с Каннон обычно сопровождает Будду Сякамуни. Почитают его как подателя мудрости и в особенности успехов в учёбе. Его большим почитателем был Ку:кай, знаменитый монах начала IX века, он же прославленный каллиграф, поэт и писатель, знаток всяческих китайских наук. Во введении к книге «Три учения указывают и направляют» («Санго: сиики») он рассказывает, как в юности учился на чиновника и к почитанию Коку:дзо: обратился, прослышав, что бодхисаттва помогает развить хорошую память. В «Кондзяку» бодхисаттва тоже заботится о школяре – и предстаёт в необычном обличье.

17–33. Рассказ о том, как Коку:дзо: помог монаху с горы Хиэй обрести мудрость
В стародавние времена жил на горе Хиэй молодой монах. С тех пор как ушёл в монахи, решил он прилежно учиться, но сердце тянулось к забавам и шалостям, науку он забросил. Только «Сутру о Цветке Закона» принял и усвоил. Впрочем тяга к учёности у него осталась, он постоянно ходил на поклонение в храм Хо:рин, молился бодхисаттве Коку:дзо:. И всё равно вскоре отвлекался, не учился, остался монахом-невеждой.
Скорбя и печалясь о том, он как-то раз в девятом месяце побывал на поклонении в храме Хо:рин. Собрался уже в обратный путь, но встретил тамошних монахов, разговорился с ними и припозднился. Поспешил восвояси, но добрался только до западной половины столицы – а солнце уже село. Постучался к знакомым – а там хозяин уехал в деревню, в усадьбе кроме служанок никого нет.
Тогда монах пошёл дальше, думал наведаться в другой знакомый дом, и видит по пути усадьбу с китайскими воротами. В воротах стоит кто-то миловидный: юная девушка, на ней платья акомэ в несколько слоёв. Монах подошёл и говорит ей:
– Я с Горы, ходил молиться в Хо:рин, пока возвращался, стемнело. Не дадут ли мне приют в этом доме, всего на одну ночь?
Девица в ответ: погоди немного, я схожу, доложу и вернусь. И ушла в дом. Вскоре выходит, говорит: нет ничего проще, заходи скорее! Монах с почтением зашёл, проводили его в дальнее крыло дома, где горели огни.
Он осмотрелся – а там изящная ширма в четыре сяку [120 см], на полу красивые циновки, две или три. И вот, хорошенькая девица в платьях акомэ и в шароварах входит с подносом, а на нём угощенье. Монах всё съел, выпил сакэ, уже мыл руки – и вдруг в дальней стене отворилась дверь, за нею приподнялся занавес и раздался голос хозяйки:
— Кто к нам пожаловал?
Монах отвечает: я, мол, ходил с Горы в Хо:рин, молился в затворничестве, возвращался, а солнце село, вот и попросился переночевать. Госпожа говорит:
– Всякий раз, как отправишься молиться в Хо:рин, заходи потом сюда.
Прикрыла раздвижную дверь и удалилась вглубь дома. А дверь не закрылась полностью: мешает шест, на котором висит занавес.
Позже, глубокой ночью, монах вышел наружу, прокрался вдоль решётки ситоми к южной стороне дома и видит: там в решётке дыра. И если заглянуть в ту дыру, видно: в доме девушка, наверное, здешняя госпожа. Лежит возле невысокого светильника, глядит в тетрадь. Лет около двадцати, собою хороша, несравненная красавица! Одета в лёгкое узорное платье цвета астры-сион, лежит, а если встанет – волосы, наверно, будут до полу и ещё длиннее. При ней две свитские дамы, спят за занавесом. По другую сторону ещё девочка-служанка, тоже спит. Это, кажется, та самая, что монаху приносила еду. Всё убранство – как подобает, самое изящное! Ларчик с полками в два ряда расписан золотом, письменный прибор стоит, в курильнице тлеют благовония, пахнет приятно.

Эта и следующая гравюры – из издания «Стародавних повестей» XVIII в.

Монах загляделся на госпожу и позабыл обо всём. Какие же блага унаследовал я из прежних жизней, что именно тут заночевал и увидел её? – думает он и радуется, уже и понять не может, как жил на свете без этой любви. Все в доме угомонились, монах решил: она, наверно, тоже уснула, – и открыл ту дверь, что осталась приотворённой, тихонько вошёл и улёгся рядом с госпожой. А та и вправду спит, ничего не замечает.
Вблизи – благоухание несказанное! Разбужу её, скажу … – думает монах, но весь растерялся. Только молится будде. Распахнул её одежду, добрался было до нее – но тут она проснулась, говорит: кто здесь? Монах в ответ: этот я, такой то. А она ему:
– Я думала, ты достойный человек, приютила тебя. А ты такое творишь: противно!
Хотя монах и пытался подобраться ближе, она запахнула платья, не подпустила.
Он и досадует, и терзается хуже некуда. А всё же стыдится – вдруг люди услышат – силой её не принуждает. И тут она говорит:
– Не то чтоб я не хотела иметь с тобой дело. Муж мой умер прошлой весной, с тех пор многие меня добивались, но я думаю: не стану встречаться ни с кем, если человек неподходящий. Вот и вдовею. Причём я думаю: пусть бы и монах – лишь бы был человек достойный. Так что я тебя обижать не хочу. Но вот если бы ты выучил наизусть «Сутру о Цветке Закона»… Голос у тебя величавый. Если выучишь – тогда пусть люди думают, будто я прониклась почтением к сутре и принимаю тебя, чтобы послушать. Что скажешь?
Монах говорит:
– Хоть я и изучал «Сутру о Цветке Закона», наизусть ещё читать не умею.
Госпожа ему:
– А трудно выучить наизусть?
Монах в ответ:
– Почему же не выучить? Даже бездельник вроде меня, если возьмётся за ум, неужто не осилит?
Госпожа говорит:
– Скорей же возвращайся на Гору, выучи сутру – и тогда приходи! Я потихоньку устрою всё так, как ты хочешь, заодно и послушаю тебя.
Он согласился, оставил пылкие свои желания, и едва начало светать, простился и тайком ушёл. Госпожа ему собрала еды на утро, проводила.
Монах вернулся на Гору, всё вспоминает госпожу: как выглядела, как держалась – трудно забыть! Собрался с мыслями, решил: как можно скорее выучу сутру и пойду, увижусь с нею! Сразу же стал учить и за двадцать дней выучил наизусть. И пока учил, не забывал о госпоже, постоянно писал ей письма. А она всякий раз отвечала, присылала то полотняное платье, то сухой рис в мешке. А потому монах думал: она меня и вправду ждёт! И в сердце своём радовался без конца.
И вот, когда выучил сутру, он, как обычно, отправился молиться в Хо:рин. А на обратном пути, как в прошлый раз, зашёл в тот дом. И снова его угостили, вышли свитские дамы госпожи, завели беседу, и так настала ночь. Монах вымыл руки, сел читать сутру. Голос звучит весьма величаво, а всё же сердце – не чтением занято!
Время позднее, все, кажется, уже заснули. Тогда монах, как и в прошлый раз, отодвинул дверь, тихонько прокрался, никто его не заметил. Улёгся рядом с госпожой, она проснулась. Ждала меня! — думает он, очень рад, потянулся уже к ней – но она запахнула платья, не пускает и говорит:
– Я кое-что должна у тебя спросить. Выслушаешь ли? Как я и думала, ты выучил сутру. Этого довольно, и если мы сблизимся, станем неразлучны, пожалуй, перед людьми не будет стыдно. Для меня, если выбирать мужчину, быть с таким, как ты, вовсе не зазорно. А всё же сойтись с человеком, у кого ума хватает только читать сутру, – горько, пожалуй! То ли дело – если бы ты на самом деле стал таким учёным, каким кажешься! Тогда тебя станут приглашать творить обряды для важных господ, даже ко двору – и когда бы ты оттуда ходил ко мне, как было бы хорошо! Кто просто читает сутру, но дальше не продвинется, живёт затворником – это всё не то… Если ты тоже был бы рад так жить, если согласен со мной, то сделай, как я говорю: на три года затворись на горе, днём и ночью учись, стань учёным – и тогда приходи! Тогда я соглашусь. А иначе и под страхом смерти не поддамся! Пока будешь жить затворником на Горе, будем всё время переписываться. А если что-то будет тебе надобно – скажи, я пришлю.
Монах это слушает и понимает: а ведь и в самом деле! Думает: вот она это сказала, и теперь нехорошо будет взять её силой, немилосердно. И к тому же, если всем надобным она меня обеспечит – всё получится, как надо!
Обменялся с нею клятвами и ушёл спать. А когда рассвело, поел и вернулся на Гору.
С той поры он немедля приступил к учёбе, не ленился ни днём, ни ночью, думал: встречусь с нею! – и набрался решимости, словно бы волосы на голове его горели, всем сердцем и нутром отдался наукам, и так прошло два года [с небольшим?] – а он уже стал учёным. У него и от рождения ум был остёр, вот он так скоро и преуспел в ученье. А когда минуло три года, сделался уже выдающимся книжником. Выступил на придворных прениях и на тридцати чтениях, всякий раз побеждал, хвалили его без конца. Из тех, кто в возрасте ученическом уже стал учёным, он лучше всех! – говорили о нём на Горе.
И вот, прошло три года в разлуке. Пока монах жил затворником, госпожа ему часто писала, он во всём на неё полагался и жил безбедно и спокойно.
А когда минуло три года и он стал учёным, чтобы встретиться с нею, он, как и раньше, отправился на поклонение в Хо:рин. И на обратном пути под вечер подошёл к её дому. Зайду! – объявил, и как повелось, остался там. Сидя перед занавесом, стал рассказывать обо всём, что случилось за годы, пока он тут не был. А свитские дамы, похоже, ещё не знают про его уговор с госпожой, и она через них передаёт: ты, дескать, много раз тут бывал, но лично мы не беседовали, и это странно, пожалуй, так что в этот раз побеседуем лицом к лицу! Монах в сердце своём и смутился, и обрадовался, отвечает только:
– Да, я готов.
Ему говорят: проходи сюда! Он с радостью заходит, глядит – за занавесом изголовье госпожи, а по другую сторону занавеса – красивое соломенное сиденье и на нём круглая подушка. За ширмой горит светильник. Ещё одна дама, кажется, сидит в ногах у госпожи. Монах подошёл, уселся на подушку, а госпожа говорит:
– Как давно я не видела тебя! И вот, ты стал учёным!
А в голосе звучат и любовь, и почтение. Монах это слышит, и себя не помня, тела не чуя, говорит:
– Не так уж долго пришлось ждать… Я выступал на тридцати чтениях и на прениях во дворце, удостоился похвал.
Госпожа говорит:
– Это очень хорошо! Хочу расспросить тебя кое-о-чём, что случилось за эти годы. Я буду спрашивать, потому что ты теперь учитель Закона. Надо думать, не простой чтец сутры!
Так она сказала и стала задавать вопросы – о трудных, сомнительных местах в «Сутре о Цветке Закона» начиная со «Вступления». А монах на них на все по порядку отвечает. Она спрашивает о сложных вещах – а он отвечает правильно, по своему разумению или по словам старинных толкователей. Госпожа говорит:
– Ты стал замечательным учёным! Как же это тебе удалось всего за два или три года? Значит, ты весьма одарённый человек!
Она его хвалит, а он думает: хотя она и женщина, а так глубоко понимает пути Закона, невероятно! И так хорошо с ней беседовать запросто, можно будет и у неё поучиться!
Они беседовали, а когда настала глубокая ночь, монах тихонько придвинулся к занавесу, отвернул – госпожа лежит, ничего не говорит. Монах радуется, лёг рядом с нею. Она молвит:
– Ещё немного побудем вот так!
Взялись за руки, лежат, разговаривают, а монах, пока шёл с Горы в Хо:рин и обратно, устал, и едва распахнул ее платье, тут же заснул.
Просыпается и думает: хорош я, сплю, а ей и не сказал о своей любви! Открывает глаза, видит: лежит он в траве сусуки, тут и спал. Странно! — думает. Поднял голову, осмотрелся – незнакомая равнина, никого вокруг, лежит он совсем один. Растерялся, встревожился, испугался безмерно. Встал, смотрит – одежда его брошена тут же, рядом. Оделся, осмотрелся как следует – похоже, спал он в поле к востоку от Сагано. Странно, страннее некуда! Луна светит ярко, сейчас третий месяц, очень холодно. Дрожит он и ничего не понимает.
И не знает, куда теперь идти. Хо:рин отсюда недалеко, пока дойду, рассветёт – решил он, побежал, добрался до Умэдзу, перешёл реку Кацура, где вода всего-то по колено, в итоге кое-как добрался до храма Хо:рин. Вошёл в зал, рухнул на пол перед буддами и говорит: вот какое страшное и горестное дело с мной приключилось! Просит: помогите! И как лёг, так и заснул.

Во сне из-за занавеса вышел монашек с недавно обритой головой, обличьем прекрасный, сел рядом с монахом и молвит:
– Что с тобой случилось этой ночью – не лисьи, не барсучьи или какие ещё звериные чары. Это я тебя морочил! Хоть ты и остёр умом, но увлекся забавами и шалостями, не учился, не стал книжником. И не знал, как с этим справиться, всякий раз приходил ко мне, просил: вразуми меня, сделай мудрым! Я всё думал: как же мне это устроить? А в сердце у тебя была тяга к женщинам, вот я и подумал: использую это, чтобы побудить стать мудрым! И заморочил тебя. Так что ты не бойся, скорее возвращайся к себе на Гору, продолжай изучать пути Закона и никогда не ленись!
Так он сказал, и монах проснулся.
Думает: значит, это бодхисаттва Коку:дзо:, чтобы помочь мне, много лет являлся в женском теле, морочил меня! И стыдно, и умилительно безмерно. Монах залился слезами, жалеет, горюет, а когда рассвело, вернулся на Гору и снова всем сердцем обратился к ученью. И стал поистине замечательным учёным.
И разве хитрость Коку:дзо: была глупой? Если заглянуть в «Сутру о Коку:дзо:», там сказано: «Когда приходит время умирать тому, кто полагается на меня, если от мук болезни глаза его уже не видят, уши не слышат, если молиться буддам он не будет – я стану этому человеку отцом, матерью, женой, ребёнком, неотлучно буду с ним рядом и буду побуждать его молиться».
Итак, этот монах был влюбчив, и бодхисаттва стал женщиной, чтобы побудить его к учёбе. Всё так, как сказано в сутре, и это драгоценно и трогательно! Монах сам обо всём этом правдиво рассказал, и так передают его рассказ.

Храм Хо:риндзи 法輪寺 в холмах Арасияма к западу от столицы, по преданию, был основан раньше самой столицы, в начале VIII в., когда в этих местах побывал бодхисаттва Гё:ки. Затем храм заново открыли ученики Кукая в первой половине IX в., сделав тамошним главным почитаемым бодхисаттву Коку:дзо:. Чтобы попасть из храма Хо:риндзи на гору Хиэй кратчайшим путём, герой рассказа должен пересечь всю столицу: войти в город на западной окраине и выйти на северо-восточной.
«Китайские ворота» – в виде башенки со сквозным проходом посередине и караульными помещениями по бокам. Акомэ – платья, надеваемые в несколько слоёв под верхнюю одежду. Девушка глядит в «тетрадь», то есть в книжку из листов, согнутых пополам и сложенных «гармошкой», а не склеенных в длинный свиток, как сутра. Выглядит это так, будто госпожа читает женскую повесть или перечитывает свой дневник (или перед нею рабочие учёные записи, но такое предположение куда менее вероятно). «Цвет астры-сион» – светло-лиловый, оттенка цветов растения сион 紫苑, Aster tataricus.
«Придворные прения» – ежегодный монашеский диспут при дворе в середине первого месяца. «Тридцать чтений» – чтения «Лотосовой сутры» (она же «Сутра о Цветке Закона») и двух примыкающих к ней сутр, распределённые по тридцати заседаниям.
Сусуки – мискант китайский, высокая трава с белыми метёлками, Miscanthus sinensis.
«Сутра о Коку:дзо:» – возможно, «Сутра о созерцании бодхисаттвы Чрева Пустоты» (觀虚空藏菩薩經, «Кан Коку:дзо: босацу-кё:», ТСД 13, № 409, цитируемое место – 678b).
______________

Бодхисаттву Фугэна 普賢菩薩, он же Самантабхадра, почитают как защитника «Лотосовой сутры» и всех её почитателей. Он ездит на слоне, и слон – непременный его товарищ во всех историях и на изображениях. Самую знаменитую японскую историю о Фугэне – как он явился в обличье девицы в весёлом доме – мы уже пересказывали.

17–41. Рассказ о том, как Фугэн помог избежать беды монаху Дзё:ону
В стародавние времена на горе Хиэй при Западной пагоде жил монах по имени Дзё:он. Родом он был из края Микава. Еще юным покинул родной край, поднялся на гору Хиэй, стал монахом, принял заповеди, и после этого вслед за учителем принял и усвоил «Сутру о Цветке Закона», день и ночь читал её про себя и вслух и всю выучил наизусть. Читал очень быстро, за время, пока другие читают один свиток, он прочитывал два или три! А потому за день читал сутру тридцать или сорок раз. А ещё он принял и усвоил тайные правила Истинных слов, каждый день совершал обряды, не прерываясь. Все три вида его деяний были безупречны, все шесть корней не имели изъянов.
И вот, когда повзрослел, он решил: сейчас же уйду с этой горы, вернусь в родной край, затворюсь в храме, что построили мои предки, и в тишине сосредоточусь на заботах о будущем веке! Пустился в путь, и пришлось ему ехать верхом. Как-то раз выехал из деревни – а по дороге как раз ехал из своей усадьбы наместник края, человек по имени [пропуск]. И встретил Дзё:она.
Наместник увидел Дзё:она и согрешил: сам не спешился, а велел свитским стащить монаха с коня и избил его. Призвал Дзё:она к себе, стал стыдить:
– Ты кто такой?! В здешнем краю и знатные, и простые, и монахи, и миряне все должны повиноваться наместнику! А ты почему, когда я ехал навстречу, так неучтиво вёл себя?
Так он гневался, погнал Дзё:она впереди своего коня, доставил в усадьбу и бросил в конюшню, велел своим людям наказать его. А Дзё:он думал о том, как горьки плоды воздаяния за прежние дела, и от всего сердца читал «Сутру о Цветке Закона».
Той ночью наместник во сне увидел образ бодхисаттвы Фугэна верхом на белом слоне, запертого в конюшне. А другой бодхисаттва Фугэн, тоже верхом на белом слоне, излучает свет, стоит, обратившись к конюшне, где заточён первый Фугэн, и спрашивает: за что его так? Наместник это увидел и проснулся, весьма удивился, устрашился, среди ночи позвал людей и велел выпустить монаха.
Позвал монаха к себе, немедля усадил на чистое сиденье и спрашивает:
– Святой подвижник, что за обряд ты сотворил?
Дзё:он отвечает:
– Я никакого обряда не творил. Просто я с малых лет храню «Сутру о Цветке Закона», днём и ночью читаю её.
Наместник слышит это, дивится всё больше, сетует:
– Я мирянин, глуп и бестолков, потому и не распознал достойных деяний святого, причинил тебе муки и страдания. Прошу, прости мне этот грех!
И рассказал, что видел во сне. И той же ночью вверил монаху свою жизнь, пригласил его быть гостем в усадьбе, снабдил его дневной едой, приготовил новое платье, всё это преподнёс искренне. Жители края Микава прослышали о том и стали почитать монаха, кланяться ему.
Итак, если даже монах тяжко согрешит, нельзя его сурово наказывать! Так передают этот рассказ.

«Правила Истинных слов» – способы применения мантр, чудотворных заклятий. «Шесть корней» – пять чувств и ум. На самом деле наместник не должен был требовать, чтобы на дороге монах спешился и с поклоном пропустил его, а наоборот, должен был спешиться сам и пропустить монаха.
____________

Индийская богиня Китидзё: 吉祥天, она же Лакшми, в японских буддийских преданиях появляется в основном как подательница богатства и удачи, порой её отождествляют с бодхисаттвой Каннон. В руке она держит жемчужину исполнения желаний.

17–47. Рассказ о том, как Икуэ-но Ёцунэ служил богине Китидзё: и стал богат
В стародавние времена в краю Этидзэн жил человек по имени Икуэ-но Ёцунэ. Был он мелким чиновником из края Кага. Поначалу дом его был беден, с пропитанием очень трудно. Он усердно служил богине Китидзё: и позже разбогател, всякого добра стало вдоволь.
Пока был беден, он [пропуск] и молился: о богиня Китидзё:, помоги мне, на тебя полагаюсь! И вот, [слуга приходит и] докладывает: у ворот весьма красивая женщина спрашивает хозяина дома! [пропуск] Кто бы это мог быть? – думает Ёцунэ, выглянул — а там и вправду прекрасная женщина [пропуск], а в руках у неё поднос с отварным рисом.
– Ты говорил, что голоден, так откушай!
И отдаёт ему поднос. Ёцунэ обрадовался, взял, сперва немного поел и сразу почуял, что сыт. И ещё дня два или три потом не чувствовал голода.
А потому он этот рис сохранил, понемногу ел, так прошло много дней. А когда рис кончился, Ёцунэ опять думает: что делать? И как в прошлый раз, стал молиться богине Китидзё:. И снова слуга ему доложил: хозяина опять спрашивают, какая-то женщина у ворот. Памятуя о прошлом, Ёцунэ обрадовался, сам не свой, вышел, глядит – это всё та же женщина. Она говорит:
– Я очень хочу помочь тебе, но на сей раз дам тебе вот такое письменное распоряжение.
И подаёт ему грамоту. Ёцунэ туда заглянул – а там написано: выдать три меры риса [54 л]. Взяв грамоту, Ёцунэ спрашивает:
– А куда мне с нею обращаться?
Женщина говорит:
– К северу отсюда за горным перевалом есть высокая гора. Если поднимешься на неё и позовёшь: Суда-суда! – тебе, должно быть, кое-кто отзовётся. Вот ему грамоту и предъяви!
Ёцунэ это выслушал, пошёл, куда она указала. Глядь – там и вправду высокая гора. Поднялся на вершину, и как велела богиня, позвал:
– Суда-суда!
И кто-то ему отозвался громким, страшным голосом. И явился: глядь – а это демон! С одним рогом во лбу, с одним глазом, одет в красное мирское платье. Явился, преклонил колени перед Ёцунэ. На вид ужаснее некуда!
Однако Ёцунэ помолился и говорит: вот грамота, выдай мне риса по ней. Демон отвечает: сделаю! Взял грамоту, посмотрел:
– Хоть расписка и на три меры, но я выдам тебе только одну!
И выдал одну меру [18 л] риса в мешке, Ёцунэ взял и вернулся домой.
Потом взял этого риса, истратил – а в мешке рис сам собою пополняется, сколько ни бери, не кончается! [Взял уже] и тысячу, и десять тысяч коку [1 коку = 180 л], а та единственная мера не истратилась. А потому Ёцунэ вскоре [стал богат, всего] вдоволь.
Меж тем, наместник края, человек по имени [пропуск], [вызвал к себе Ёцунэ и] говорит:
– У тебя есть такой мешок. Скорее продай его мне!
Как житель [того края], противиться воле наместника Ёцунэ не решился и отдал ему мешок.
Наместник взял, обрадовался, говорит: вот тебе плата! И дал Ёцунэ риса – сто раз по десять тысяч коку [180000000 л]. А дома у себя наместник точно так же взял из мешка [сколько-то] риса, потратил, а рис появляется снова, не кончается. Наместник думает: теперь я богаче всех! Но когда истратил сто раз по десять тысяч коку, мерка кончилась, больше не пополняется. Наместнику досадно, что не вышло по его воле, но делать нечего – вернул узелок Ёцунэ.
Тот взял, отнёс домой, и там, как раньше, взял риса – а рис не тратится! Появляется опять! Так Ёцунэ нажил бессчётное богатство, всякого добра у него стало вдоволь.
Замысел наместника – глупее некуда. Ёцунэ служил богине Китидзё: и получил от неё такой подарок. И ни с того ни с сего забрать его – как бы это удалось? Кто из людей всем сердцем служит буддам и богам, тот получает такие дары. Так передают этот рассказ.

Имя демона Суда-суда 修陀修陀 звучит как переиначенное санскритское, возможно, от Сударшана, «Красавец». Сто раз по десять тысяч коку – объём баснословный, годовое пропитание на 1 миллион человек.

Via