Актёры Кабуки очень редко становились персонажами пьес Кабуки, но уж если становились, то надолго. Где-то в XVIII веке один из них, по имени Кохата (или Обата, или Кохада) Кохэйдзи был зарезан собственной любовницей (больше он, собственно, ничем не прославился); в 1808 году знаменитый Цуруя Намбоку Четвёртый, мастер ужасов, сделал из этого случая пьесу «Повесть цветных шелков», где убитый актёр являлся после смерти в виде призрака. Потом эту историю охотно переделывали — и об одной из таких переделок, уже из времён «нового Кабуки», мы и расскажем.
Название у неё простое, но не так легко переводимое — «Оживший Кохэйдзи», или «Кохэйдзи жив», или даже «Кохэйдзи таки жив!» (生きている小平次, «Икитэ-иру Кохэйдзи»). Её написал в начале 1920-х годов Судзуки Сэндзабуро: — автор молодой, талантливый и очень рано умерший, так что пьес у него всего с десяток. Он скончался, не дожив до премьеры «Кохэйдзи» в 1925 году, ему тогда было около тридцати. Но пьеса — короткая, с очень малым числом действующих лиц и выразительными характерами — имела бешеный успех, ставится до сих пор и экранизирована по крайней мере дважды или трижды.
Вот что в ней происходит (фотографии будем давать и из старых постановок, и из новых).

В весенних сумерках по северному болоту плывёт лодка, в которой сидят два мрачных человека и ловят рыбу. Они не рыбаки, это просто досуг. Один, Такуро:, — барабанщик в захудалой бродячей труппе Кабуки, другой, Кохата Кохэйдзи — актёр из той же труппы, они старые друзья, но сейчас между ними не всё ладно. Несколько лет назад Такуро: женился на молодой вдове по имени Отика, познакомил её с Кохэйдзи; женщина увлеклась актёром, а тот влюбился в неё по уши, и уже четыре года как эти двое стали любовниками. Такуро: об их связи знает (а Кохэйдзи знает, что он знает), но он человек нерешительный и предпочитает делать вид, что ничего такого ему не известно. Но чем дальше, тем обоим друзьям труднее переносить такое положение — оба чувствуют себя по-своему виноватыми.

И вот сейчас, в лодке, Кохэйдзи решается, наконец, заговорить. Он неловко извиняется — «Я понимаю, Такуро:, что ты должен меня глубоко презирать и даже ненавидеть, хотя виду и не подаёшь…» Барабанщик невесело усмехается: «Пустое. Я эту женщину слишком хорошо знаю. Если бы она правда любила тебя, мне было бы обидно, но для неё ваша связь — игра, а ты — игрушка. На игрушек не обижаются». Кохэйдзи уязвлён: «Это не так! Конечно, Отика отвечает на мои чувства, а я-то её искренне люблю — иначе бы я, актёр, не опустился до того, чтобы путаться с женой какого-то барабанщика!» Тут уже и Такуро: высказывает всё, что думает, по поводу того, какой из Кохэйдзи актёр — недаром сейчас тот сидит без работы, так что есть время рыбку удить и за чужими жёнами ухлёстывать! Назревает ссора, но Кохэйдзи сдерживает себя и просит: «Раз уж всё так сложилось, давай не будем больше всеобщим посмешищем! Разведись с Отикой, я на ней женюсь, и останемся друзьями. Тебе же она всё равно давно не мила — иначе бы ты не молчал…» — «Нет уж. Может, я и смешон, может, и говорят, что я с женою холоден и груб, и даже что поколачиваю её, хоть это и неправда, — но на самом деле я люблю её по-прежнему, просто таким, как ты, этого не понять. И вообще — о чём мы говорим? Она моя законная супруга, и раз уж об этом зашла речь, то это тебе, Кохэйдзи, надо отступиться и уйти. На самом деле Отика с тобою и не пошла бы. Вон ты на сцене горазд играть первых любовников – ну так сыграй по жизни, попробуй убедить её с тобою бежать! Вот увидишь — ничего не получится. Она знает, кто ей настоящий муж, а кто — так, забава на досуге!» Кохэйдзи теперь уже тоже зол: «Ах так? Тогда поглядим, раз ты сам предлагаешь, — клянусь, что уведу у тебя жену!» Какое-то время они бранятся, но, наконец, Такуро: хватает весло, бьёт Кохэйдзи по голове и сталкивает его за борт.
На болоте уже стемнело. Такуро: сам напуган тем, что он натворил, и в ужасе начинает грести, торопясь убраться подальше. Но тут из болотной жижи поднимается Кохэйдзи — голова в крови, весь облеплен грязью и тиной; он вцепляется в борт и пробует забраться назад в лодку. Такуро в страхе и ярости обрушивает на него новый удар, и актёр без звука соскальзывает в воду. Какое-то время барабанщик колеблется: что теперь делать — попытаться вытащить бывшего друга или убираться подальше? Дрожа всем телом, он начинает снова грести — но лодка только кружится на месте… На том и заканчивается первое действие.

Следующая сцена — десять дней спустя. Отика сидит в домике, который они с мужем снимают в Эдо, и расчёсывает перед зеркалом роскошные волосы; за окном журчит река, по оклеенным бумагой окнам барабанит дождь. А с улицы к двери подходит Кохэйдзи и окликает женщину. Отика с удивлением смотрит на любовника — тот бледен, как мертвец, на голове запеклась кровь, одежда в болотной грязи. «Вы же с Такуро: вроде бы отправились на рыбалку до конца месяца? Уже управились, что ли?» — спрашивает она, но Кохэйдзи качает головой: «Мы с ним повздорили, всё про нас всплыло».

«Да ладно, муж давно знал о наших с тобой делах!» — «Нет, не ладно. Получилось так, что я его убил, утопил в болоте. Отика, нам остаётся только одно — беги со мною подальше отсюда, я устроюсь в другую труппу, начнём новую жизнь!»

Женщина смотрит на него как на помешанного: «Да ты что? А если тебя поймают?» — «А если меня поймают, — мрачно усмехается Кохэйдзи, — я скажу, что это ты подговорила меня убить твоего мужа. Про нашу связь многие знают или подозревают, так что поверят! В жизни или в смерти — мы останемся вместе!» Отика рассматривает его в упор, потом медленно кивает: «Хорошо — похоже, ты не оставил мне выбора. Подожди, сейчас соберу одежду и прихвачу оставшиеся от мужа деньги, пусть их и мало. И отправимся». Она поднимается по лестнице на чердак, и слышно, как она там возится.
Кохэйдзи ждёт, но тут с улицы снова окликают Отику — и в дверях появляется Такуро:, живой и невредимый, хотя и спавший с лица. Кохэйдзи отступает в сторону, но когда барабанщик входит-таки в дом, преграждает ему дорогу: «Ну что, убийца? Готов ли ты прикончить меня ещё раз?» Такуро: в ужасе — он не может понять, выжил Кохэйдзи каким-то чудом или перед ним призрак. А призраков этот актёр умеет изображать не хуже, чем «первого любовника» — труппа маленькая, приходится владеть всеми амплуа… «Ладно, ладно! — кричит барабанщик, дрожа, — живой ты или мёртвый, но пусть будет по-твоему! Забирай Отику, только оставь меня в покое!» А Отика тем временем с узелком спускается по лестнице.
«Так что, муж мой, — говорит она, — ты действительно от меня отказываешься и сам предлагаешь мне уйти с любовником? Только потом не говори, что я тебя бросила — это ты бросаешь меня. Похоже, ты тоже четыре года врал мне…» Такуро: озирается, хватает нож и вонзает его в Кохэйдзи. Боец он плохой, так что актёр удерживается на ногах и пробует отступить к выходу — но тут Отика бросает в него своим узлом и сбивает с ног. Барабанщик прыгает к поверженному сопернику, пинает его ногой и снова бьёт ножом в грудь, ещё и ещё… «Вот теперь я вижу, что ты правда любишь меня», — кивает Отика. Такуро: озирается кругом, роняет нож и разражается слезами: «До чего ты нас всех довела! Я убил, дважды убил своего лучшего друга!» — «Сделанного не воротишь, — откликается Отика, подбирая узел. — Надо сматываться, пока стража не подоспела».

Короткое третье действие — через пару месяцев, на морском побережье. Такуро: и Отика всё ещё в бегах, убийство давно обнаружено, и их разыскивают. Они скрываются, всё дальше и дальше от Эдо, и очень устали — Отика вообще уже еле бредёт. Такуро:, однако, в рассеянности; когда жена останавливается и опускается на камень отдохнуть, он трясёт её за плечо и спрашивает: «Слышишь? Вот мы вчера — или позавчера? — останавливались на постоялом дворе… Там в углу, в тени, стоял человек в шляпе. Может, мне показалось… но, по-моему, это был Кохэйдзи, один в один!»

Отика устало откликается: «Не видела. Но это неважно. В конце концов, это же уже не в первый раз. Сколько раз уже попадался нам за это время Кохэйдзи — живой-таки, или его двойник, или его призрак… Похоже, он был прав — в жизни или в смерти, мы останемся вместе… все втроём…»

Экранизации — и 1950-х, и 1980-х годов — тоже были очень удачные. Немного афиш и кадров оттуда:


 




В фильме Кохэйдзи, вернувшись в Эдо, успел запастись мечом из театрального реквизита… себе же на беду.


Странствия беглого барабанщика с женою и их странные встречи с призраком показаны подробно.



В кино Отика — хрупкая красавица, а вот какой грозной бабищей она предстаёт на театральной гравюре Цуруя Ко:кэя (в исполнении Бандо: Тамасабуро: Пятого):

Via