Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотров
    95 957

Авторы блога:

Вышеславцев в Южных морях (3)

Snow

228 просмотров

(Продолжение. Начало — по метке «Вышеславцев»)
Хостинг картинок yapx.ru
Но оставим город и поедем смотреть окрестности; из них самые замечательные — деревеньки Вайкики, долина Евы на Перловой реке и обрыв Пали. Кто видел эти места, тот видел весь остров Оау, который не отличается богатством растительности между островами этой группы. Горы его кажутся пустынными; проезжаешь иногда большое пространство, не видя другой зелени, кроме кактусовых кустов, растущих но песчаным участкам; прелесть острова скрывается по ущельям и по берегам источников. В экипаже можно уехать недалеко за город; лучше взять верховых лошадей, которых много в Гонолулу и очень хороших.
Вайкики, небольшая деревенька, домики которой разбросаны в пальмовой роще, растущей у морского берега, почти у самого подножия Диаманта. Дорога к ней идет сначала пустырем, потом огибает прехорошенькую ферму, скрытую садом бананов, панданусов и пальм, в тени которых часто мелькают тростниковые крыши канакских хижин; потом дорога идет между болотами, напоминающими собою наши русские ландшафты, с поросшими кугой пространствами, с досчаником, на котором переталкиваются до другого берега, и со множеством самой разнообразной дичи. Вот и целое озеро: мальчишки полощутся в нем, затащив в тону лошадь, чтоб ее выкупать; лошадь прыгает по тонкому и неверному дну, a бойкий черноглазый мальчик уже взобрался на нее, к крайней досаде друг их, не успевших предупредить его. Знакомые картины!.. Только вытянувшаяся кое где пальма, да повесивший вниз свои длинные листья панданус дают ей свой местный отпечаток. Тонкие стволы пальм зачастили справа и слева. Дорога вошла в пальмовую рощу, пытаясь было идти прямо и образуя правильную аллею; но скоро она должна была изгибаться, как змея, обходя группы сплотнившихся пальм, не желавших уступить ей места. Отдельно разбросанные по роще домики и составляли деревеньку Вайкики. Домики выходили к самому морю, которое тихо плескалось в песчаный берег, укротив ярость воле своих на рифах, защищающих остров со всех сторон. По близости показывают домик Камеамеа I; здесь была его резиденция, когда он завоевал Оау. Сюда же приставали прежние путешественники, становясь на якорь вне рифов, на внешнем рейде.

Канаки, попадавшиеся нам на встречу, были в праздничных одеждах; на новых блузах женщин лежали целые пучки красивых листьев, и черные их головы чуть не гнулись под тяжестью венков; был праздник. Мы остановились близ самого большего здания, полного народом. На полу были постланы скатерти, и на них стояли огромные травянки (называемые здесь кальбаш) [то есть тыквенные сосуды; никогда не знал, что по-русски они называются «травянки», но проверил – по словарю Ушакова правда так!] с различными кушаньями. Каждое семейство кучкой сидело вокруг обеда; множество цветов и зелени устилало пол. Скоро явилась какая-то фигура, в которой не трудно было узнать пастора, и начала говорить проповедь. Тут только мы догадались, что попали в церковь, и разглядели кафедру и распятие. Проповедь окончилась, все открыли свои кальбаши, и началось угощение. В числе блюд был вареный в листьях банана, между горячими камнями, поросенок (процесс этого варенья опишу после) и пой, род похлебки из таро, иногда с кокосовым орехом; в последнем случае он называется белым поем и служит лакомством. Берут его пальцем; a так как он полужидок, то нужно особенное искусство, чтоб удержать достаточное его количество на пальце; для этого делают пальцем легкие, кругообразные движения в воздухе и быстро подносят палец ко рту. В числе каначек было много молодых и хорошеньких; они точно таким же способом ели пой, не теряя, впрочем, при этом процессе своей грации. Стоит только на время забыть некоторые предубеждения, и все покажется естественным.
Близ церкви была школа, и маленькие школьники и школьницы также принимали участие в празднике, убрав свои головки листьями, цветами и желтыми бусами, которые делаются из молодых почек кокосового ореха; они прекрасного желтого цвета, с сильным запахом, напоминающим пачули.
По близости Вайкики есть развалины старинного морая, — места убежища. Кажется, это единственный язычества на всем острове; но путешественник, кроме поросших травою камней, ничего здесь не увидит.
Хостинг картинок yapx.ru
Мораи

Возвращаясь в город, мы взъехали на Пуншевую Чашу, Punch Boll, — холм, возвышающийся над самым городом. Плоскость его вершины образовала своею формою совершенно круглую чашу, почему он и получил свое классическое название. Края площади поднялись отдельными возвышениями, образуя естественные брустверы для поставленных орудий. На одном (из этих возвышений выстроен домик и стоит флагшток, на котором развевается гавайский восьмицветный флаг. Вид с Пуншевой Чаши на город превосходный; с одной стороны открывается море, с отмелями и рифами, которые выходят наружу постепенно желтеющими пятнами; с другой стороны, самыми нежными тонами рисуются далекие горы. Разнообразие зеленых квадратов, окружающих город, с белыми домиками, пальмы, ручьи, церкви, мачты, — все уместилось, в счастливо расположенной панораме, беспрестанно меняющей освещение, по мере того, как находили с гор облака, разрешавшиеся или крупным дождем, или целым каскадом ярких лучей солнца, прорвавшихся чрез облако.
Долина Евы лежит у берегов Перловой реки, впадающей в море широко разлившимися устьями, едва выказывающими свои прибрежья. Несколько озер увеличивают своими светлыми массами видимое количество этих разливов. Надо было проехать верст двадцать, чтоб увидеть зеленые долины, примыкающие к реке, с их плантациями и фермами. Дорога шла по пустынным склонам гор, с выжженными солнцем местами, на которых серо-синими пятнами росли кактусы и алоэ, единственная зелень, могущая подняться при таких условиях. Резкую противоположность представляли ущелья, которых нам пришлось проехать несколько; здесь горные источники прокладывали себе к морю живописные пути. Вот долина Мануа-роа. He знаю, не получила ли она свое название от знаменитой горы на Гавае, величайшей во всей Полинезии и равной Тенерифскому пику. В долине этой было все, что составляет прелесть ландшафта, — и группы пальм, качавшихся над хижинами, у порогов которых вкушали кейф целые семейства, укутав колени в пестрые платки, и стадо быков, пасущееся в сочной траве, по близости ручья, a ручей грациозно изгибался несколькими разливами, шумел колесами горной мельницы, висевшей у утеса, омывал и сады с бананами и лужайку, и какую-то плотно сросшуюся массу зелени, из которой выглядывали то букеты цветов, то ярко отделившиеся ветки, или тяжелый лист, который перевесился через полуразвалившийся забор. Сама дорога как будто не хотела вдруг покинуть ущелье, a обвивалась вокруг каждого садика, каждой усадьбы и неохотно выходила, несколькими поворотами, в скалистые стены ущелья. В долине Евы надо было отдохнуть. Мы подъехали к одиноко стоявшему шалашу, у которого привязано было несколько лошадей. Внутренность шалаша не отличалась ничем от других хижин: деревянная посуда, нагроможденная по углам, висящие и стоящие кальбаши, связка бананов и дыновки. Посредине хижины сидела сморщенная, седая старуха, в лохмотьях, с растрепанными косами, как изображают Мегеру; приехавшие к ней двое канаков и молодая каначка стояли неподвижно вокруг нее. Никто не обратил на нас внимания; только старуха взглянула каким-то змеиным взглядом и бровью не моргнула. Эта каменная группа обдала нас холодом, и мы поехали дальше. Среди плантации бананов скоро отыскали мы один из трактиров, которые и здесь гнездятся по ущельям, в горах и всюду, где только может проехать проголодавшийся человек. Мы были не взыскательны, еще с утра рассчитывая питаться целый день одними бананами; a тут нашли и ростбиф, и эль, и зелень! На возвратном пути нас нагнали семь или восемь амазонок; мы поскакали вместе с ними и проскакали верст десять… Пестрые платки развевались по ветру, что как будто еще увеличивало быстроту скачки.
Теперь опишу поездку в Пали, где нам обещали показать настоящую жизнь канаков. К Пали дорога идет по ущелью, которое начинается долиной сейчас же за городом, и по которому мы уже несколько раз ездили. Развертываясь несколькими котловинами, ущелье, наконец, суживается, и постепенно поднимающаяся долина оканчивается сразу вертикальным обрывом, около 800 футов глубины. С этим местом связано историческое предание.
Каждый остров гавайского архипелага принадлежал сперва отдельным владетелям, царствовавшим с неограниченным деспотизмом и получавшим почти божеские почести от народа, который находился в периоде полного разложения и исповедовал чудовищную религию поклонения людям. Земля делилась между вождями отдельных групп, находившихся к главному властителю в отношении феодальных вассалов. Все блага земли были для высших; для поддержания прав народа не существовало ни закона, ни суда, могущественное табу, слово, означающее заключение, налагало запрет на пользование землей, на имение, на добычу охоты и ловли. Одно слово вождя решало споры, слово владыки начинало войну или упрочивало мир; народ находился в полном рабстве.
Хостинг картинок yapx.ru
Пали

В прошлом столетии, король Гавая, самого значительного из островов архипелага, задумал собрать эти отдельные, постоянно враждовавшие между собой королевства в одно целое и, действительно завоевал один остров за другим; некоторые же острова сами подчинились ему, видя его возраставшую власть и влияние. Едва ли не самый сильный отпор встретил он здесь, на острове Оау. При помощи ружей и морских солдат Ванкувера, на нескольких пирогах, высадился король у Вайкики и начал теснить народ, защищавший свое существование и свою независимость. Канаки дрались за свои хижины, и, кроме того, над ними было могущественное слово их вождей, которым они поклонялись, как богам. Но сильный завоеватель, Камеамеа I, наступал энергически; канаки стеснились в ущелье, отстаивая каждый шаг, обагряя каждый куст, каждый камень своею кровью. Наконец, не стало места для отступления: ущелье кончалось страшным обрывом, в глубине которого рос густой лес, a за лесом море рвалось, через рифы и камни, к берегу. Оставалось или покориться, или броситься вниз с обрыва. Канаки избрали последнее и только тогда уступили остров, когда все до одного побросались в пропасть, усеяв зеленевший внизу лес своими костями. Камеамеа остался владетелем Оау, избрав деревеньку Вайкики своею резиденцией.
Хостинг картинок yapx.ru
Камеамеа Первый и народ

Камеамеа I, кроме военных способностей, имел обширные административные дарования; в его светлой голове роились мысли о полном возрождении страны, и единство власти он считал для этого первою ступенью. Все завоеванные вновь земли разделил он между своими вождями, оставив себе значительнейший из уделов. Главным его советником и другом был Джои Ионг, оставленный ему Ванкувером. Камеамеа носил, европейский костюм и был бы вполне счастлив, если б ему пришлось видеть плоды начатого им дела. Но Сандвичевы острова стала терять свои национальные формы только при Камеамеа III, когда образовалась государственная собственность из отделенных от каждого удела небольших участков, доходы с которых пошли на удовлетворение государственных нужд. Когда принята была европейская форма правления, каждый канак сделался свободным и получил перед лицом закона одинаковые права с князьями.
Хостинг картинок yapx.ru
Камеамеа Первый

Переворот был начат могучею личностью Камеамеа I, справедливо называемого Петром Великим Полинезии; второй [переворот] сделало время и влияние европейцев. Личность Камеамеа III была ничтожна; он был вечною игрушкой окруживших его людей; но, несмотря на это, время его царствования составляет эпоху для королевства: при нем была да и либеральная конституция, господствующею религиею окончательно признана христианская, уничтожено табу, учрежден парламент, суд присяжных, организовано войско, полиция, назначены правильные таможенные сборы, составляющие главный доход государства; при нем на плодородных местах островов (преимущественно на острове Мауи) стали заводит плантации кофе, сахара, индиго, аррорута, — короче сказать, при нем образовалось государство на либеральных и современных началах, государство совсем не карикатурное. Там, где пятьдесят лет назад чуть не приносились человеческие жертвы, где народонаселение жило единственно для удовлетворения материальных потребностей. где, кроме войн и вакхических плясок, ни о чем не думали, теперь на 70,000 народонаселения считается 500 школ, и мы были очень далеки от мысли о карикатуре, посещая чистые приюты, где маленькие дикие научались быть людьми.
Нравственно переворот совершен; но выдержат ли его физические силы народа — это вопрос. Дорого стоило ему приурочить себе цивилизацию! Появились новые болезни, простуды от непривычки носить платье, и разные другие недуги, следствия новой жизни, подтачивающие общее здоровье. Народонаселение видимо уменьшается, несмотря на возрастающие средства благосостояния. Непонятное, странное явление, перед которым в недоумении останавливается наблюдатель!
Утром, в 7 часов, большого кавалькадой отправились мы в глубь ущелья. Среди дороги останавливались мы осмотреть еще раз домик Камеамеа I и его царскую купальню. Купальня, действительно была царская. В глубину угасшего кратера, представлявшегося нам правильным цирком, с отвесными стенами, падал широкий каскад с высоты 150 футов; на дне цирка и вдоль разливающихся от каскада ручьев, росли бананы и апельсинные деревья; вода шумела, летели брызги и искрились алмазами, сырою пылью обдавая нависшие над водопадом кусты и деревья. Выше над ним подымалась декорация поросших лесом гор, с них строгими контурами и темными тенями. Трудно устроить лучшую купальню! По дороге, иногда мощеной крупными каменьями, иногда песчаной, попадались отдельно стоящие хижины, прилепившиеся то к группе дерев, то к скале; между зеленью краснели платки каначек, сидевших у порогов.
Но вот ущелье сузилось, сильный порыв ветра рвет с головы шляпу; через скалистые ворота врывается NO пассат, получивший в этом узком коридоре страшную силу. Мы слезли с лошадей и осторожно подошли к краю пропасти. […] Вспомнив легенду, страшно взглянуть под ноги! Растущая внизу зелень сплотилась как будто в непроницаемый бархатный ковер; слева, уходящие вдаль отвесные скалы спускались к долине зелеными покатостями, как будто природа для того, чтобы скалы не представляли обнаженных обрывов, обращенных в долину, набросала нарочно и щедрою рукою деревья и кусты на кручи и сгладила переход от дикого утеса к миловидным холмам долины, разнообразно убранным всевозможною прихотью растительной силы. На одном из холмов виднелась хижина; несколько пальм, как канделябры, окружали ее; эта-то хижина и была целью нашей прогулки.
Спуск в долину шел зигзагами по отвесной скале. Дорога, высеченная в камне, змеилась по ребрам утесов; она была дика, но очень живописна; виды изменялись при каждом повороте: то являлись скалы, стоявшие непреодолимою стеною, то море синело и блистало, то роскошная зелень виднелась внизу. По мере спуска, утесы росли и давили своею громадностью, a деревья, казавшиеся сверху зеленым ковром, вставали над головами.
Хижина, куда мы добрались, была убрана в канакском вкусе; стены, потолок, столбы увиты были цветами и зеленью; близ хижины варился по-канакски обед, и несколько каначек, одетых по-праздничному, с венками на головах ждали вас, чтобы песнями и плясками перевести наше воображение в то время, когда Камеамеа I еще не завоевал Оау, и народонаселение жило так, как указали ему природные инстинкты.
Хостинг картинок yapx.ru
Гавайская принцесса при Дюмон-Дюрвиле

Канакская кухня довольно интересна. В небольшую яму набрасывают несколько каменьев, которые накаляют разведенным над ними костром; на эти раскаленные камни кладут цельного поросенка, предварительно очищенного и вымытого, и укладывают его банановыми листьями; затем закрывают его несколькими циновками. Через полчаса жаркое готово; оно удивительно вкусно, пропитанное ароматом и свежестью листьев. После обеда каначки пели, сопровождая свои дикие возгласы удивительно выразительною жестикуляциею.
Подъем на гору был затруднительнее спуска; привычные лошади усиленно цеплялись копытами за камни и часто спотыкались. Наверху, охлажденные струей сильного ветра, мы немного отдохнули и уже вечером возвратились в город.
Пение и пляска составляют как бы специальность здешнего народонаселения. Есть женщины исключительно поющие и есть исключительно танцующие; даже всякий танец имеет своих особенных исполнительниц. Певицы садятся в кружек, окутывают ноги большим пестрым платком и берут свой особенный инструмент — травянку, с катающимися внутри шариками и с кругом наверху, окаймленным перьями и украшенным медными гвоздиками и кусочками фольги. У каждой певицы по такому тамбурину в руках; равномерно, в такт, ударяют им по колену, сотрясают в воздухе и различным образом поводит по нем, производя оглушающий грохот; вместе с тем, под лад этих жестикуляций, припевают они свои какофонические песни. Движения пляшущих становятся быстрее, все тело принимает участие в пляске, каждая часть его отдельно вертится, как будто укушенная и желающая освободиться от докучного насекомого. В треске их инструментов есть своя дикая гармония, которая очень идет к этим женщинам, делающим выразительные гримасы и в то время, как отрывочные звуки песен вылетают из их толстых губ, в то время, когда искры сыплются из их черных, выразительных глаз.
Хостинг картинок yapx.ru
Гавайская пляска времён Коцебу

Пляски характеристичнее песен. Услужливый Вильгельм флюгер устроил для нас хула-хула en grand, созвав лучших танцовщиц острова. Пляска эта запрещена и долго была предметом гонения миссионеров; но она так вошла в плоть и кровь канака, что он, кажется, не мог бы жить без своей хула-хула; во все свои песни вносит он, при жестикуляциях, главные мотивы этого танца. Правительство, в виде исключения, дозволяет иногда хула-хула, только с условием, чтобы танцовщицы были одеты, и берет за каждый танец 11 долларов пошлины.
За городом, в особо устроенном из пальмовых ветвей шалаше, окруженном толпою народа, собравшегося посмотреть на любимый танец, любовались мы этим характеристическим балетом, более роскошным и по своей оригинальности, и по обстановке, чем все наши «Жизели», «Эсмеральды». Канаки говорили, что давно не было такой хула-хула.
Одна за одной, медленно двигаясь, вползли, не скажу вошли, восемь каначек; на головах их были венки, платья по колено; у щиколоток — нечто в роде браслет из цветов и связки собачьих зубов. Танцевали они под звук ударяемых одна о другую палок; артисты, игравшие на этом нехитром инструменте, пели, жестикулируя. Танец этот был очень скромен и сдержан. Когда кто-нибудь из нас, зрителей, хотел дать денег танцовщицам, то вручал их молодому канаку, и тот уже передавал их танцовщицам, поцеловав по очереди каждую. Целовал он, растирая свой нос о нос красавицы, предварительно смахнув платком с лица её пыль и сделав то же и с своей физиономией. Что город, то норов!
Хостинг картинок yapx.ru
Музыканты и танцовщицы ушли; их место занял другой оркестр, где каждый музыкант имел по два барабана, маленький и большой; по маленькому били гибким хлыстиком, по большому же ладонью и пальцами. Как только они затянули свою песню, полную гортанных звуков, на ковре из зеленых листьев, которыми усыпан был пол шалаша, явились три высокого роста каначки; средняя, довольно дородная, была поразительно хороша собою. Танец их был полон сладострастия, горячечного, дикого безумия. To рисовалась каждая часть их гибкого тела в каком-то ленивом, полном неги движении; то вдруг, вспыхнув восторгом, вся сотрясалась молодая каначка; протянутою рукою указывала она на кого-нибудь из зрителей, и взглядом и выражением стремящегося вперед тела как будто хотела передать всю страсть своего нецеломудренного экстаза.
Для третьей хула-хула у музыкантов были в руках большие пустые травянки, глухой звук которых какая-то особенно шел к разнообразным позам последнего танца. Многие миссионеры в негодовании разражались против безнравственности этих вакхических зрелище; мы же, с своей стороны, очень бы жалели, если бы каначки утратили, среди новых привычек, прелесть свой старой, наивной хула-хула.
В последний день нашей стоянки в Гонолулу, мы были представлены королю. Все офицеры нашей эскадры отправились сначала в дом управления, чтоб отыскать Вайли. На воротах дома была золотая корона; на дворе несколько маленьких домиков, вроде будок; один из них вмещал в себе министерство финансов, в другом было министерство просвещения, в третьем министерство внутренних дел; в самом конце двора было министерство иностранных дел, где мы и нашли Вайли. Все стены единственной комнаты министерства уставлены были книгами, a углы и столы были завалены бумагами. Бумаги грудами лежали на полу, и среди всего этого заседал Вайли, в своем мундире и голубой ленте. С ним мы пошли во дворец. На большом дворе выстроено было войско, бившее во все барабаны; на флагштоке поднимался новый флаг. Дворец состоит из нескольких высоких и больших комнат, роскошно меблированных. На полу превосходные ковры, на окнах штофные занавеси; мебель обита тоже пунцовым штофом. […];
Минут через пять ввели нас в тронную залу. Вместо трона, посреди, на возвышении, стояла кушетка и около нее, в мундире национальной гвардии и в белых перчатках, стоял король Камеамеа IV, высокий, красивый мужчина, лет тридцати пяти, с каким-то грустным выражением в своих черных больших глазах. Это выражение я заметил у многих канаков высокого происхождения. Казалось, их грызет какой-то внутренний недуг, какое-то горе, и нет силы, нет власти сломить его, и одна только безусловная покорность судьбе примиряет их с жизнью. Как будто на лице главы народа я читал судьбу всей его нации, безропотно гаснущей и тающей. A где взять энергии, где взять силы, чтобы сбросить с себя цепь, наложенную неумолимым роком? A главное — где ответ на вопрос: что же делать? Кто укажет лекарство против точащего недуга? Или они неизлечимый, смертельный, и главы народа знают об этом? Я смотрел на эти глаза, полные грустного выражения, и мне было какая-то жутко!.. По манерам своим, король настоящий джентльмен; притом он пользуется общею любовью и уважением.
Нас всех, по очереди, представил ему наш отрядный начальник. Когда аудиенция кончилась, мы разбрелись по двору, вписав предварительно свои имена в книгу. Нам принесли показать знаменитую царскую мантию, сделанную из перьев самой редкой птицы; эта мантия делалась несколько десятков, если не сотен лет, потому что в птице только два пера, которые идут в дело. Кабинет короля уставлен книгами; на стенах висят несколько портретов, между которыми бросается в глаза умная и характеристическая личность Камеамеа I…

Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас