В журнале «Московитянин» за 1849 год, в номерах с первого по восьмой, печатался перевод большого отрывка из записок Августа Хаусманна «Путешествие в Китай, Кохинхину, Индию и Малайзию в 1844–1846 годах» на судне «Архимед». Подробностей про автора мы не нашли, хотя французское издание этих записок в сети есть («Voyage en Chine, Cochinchine, Inde et Malaisie»). Русский перевод включает в себя в основном отрывки из первого тома (а всего их три), и они небезынтересны. Тем более, что отчасти путь Хаусманна пролегал по тем же местам, по которым через 15 лет путешествовал Вышеславцев.
Картинки — из более или менее тогдашних изданий.


Выехав из Бреста, 20-го февраля 1844 года, мы достигли до Мыса Доброй Надежды 2-го мая, и после 72-х-дневного пути, пристали на оконечной точке юга. Перед нами открылись новые моря; за ними Индия и Китай. Все на этой битой стратегической и коммерческой дороге становится занимательным предметом исследования. Мы вступали в обширное поле, где решится со временем судьба целой Азии.
С высоты мыса, которым кончается Южная Африка, с высоты крутой и плосковерхой горы, называемой Столовой горою и оканчивающей собою предел земли, пошлем последнее прости родине, которая на противоположной стороне материка выработывает новое бытие. Теперь разделяют нас с нею пустыни, куда не проник еще след человеческий. От нас к северу лежит обширная, неведомая земля, а к югу обширное и неведомое море!
«Архимед» бросил якорь в Фолс-Бей, верном убежище для судов в продолжение бурного времени года, времени порывистых гибельных ветров. Ступив на берег, мы вошли в Симонс-таун, чистенький городок, состоящий из одной улицы, с единственной церковью, больницей, городским садом и школой. Его окрестность чрезвычайно живописны, обставлены декорациею гор, покрытых богатой зеленью, густым кустарником, роскошными цветами кактуса и других тучных растений.
4 мая «Архимед» снялся с якоря и взял пеленг на Кап за каменным углем. Мы рассудили ехать туда же сухим путем, по берегу моря. Негодный маленький шарабан, в четыре лошади, и готентот-возница представились к нашим услугам; но, к общему удивлению пассажиров-европейцев, мы ринулись на колесах в волны, по которым бежали привычные кони, придерживаясь земли на близкое расстояние. Причина этого странного способа езды та, что колеса в воде не так глубоко врезаются в топкий песок, которым покрыт весь бесплодный берег, усеянный китовыми скелетами, из которых поселенцы и рыбаки городят иногда заборы жилищ и садов своих. От времени до времени наезжаешь на небольшие заведения, устроенные для приготовления рыбьего жира.
Кит показывается на этих берегах несравненно реже прежнего; но все еще в некоторых местах производится ловля его.
Миновав топкие бугры песку, мы своротили наконец на приятнейшую дорогу. […] Далее встретили мы на одной из станций проявление европейской образованности: фортепьяно, несколько картин, изображающих эпизоды из жизни Бонапарте, и ученую обезьяну.
Виды Столовой горы и Львиного хребта рисовались перед нами, и мы скоро прибыли в поселение Винеберг, где дикая африканская наружность внезапно превращается в просвещенную, роскошную Европу: английские сады, искусственные крытые аллеи, в которых мелькают прекрасные амазонки и щегольские экипажи. Можно было вообразить себя на гуляньи Булонского леса.
К вечеру мы подъехали к Капу […] Этот город — первое гнездо Голландцев, основан в 1652 году, был отнят англичанами; возвращен в последствии на короткий срок, и в 1806 году снова усвоен англичанами в прочное владение.
Город Кап красив, улицы широки и правильны, домы низки, под плоскими крышами, все выбелены известкой; в них просторные чистые покои и порядочная меблировка.


Множество церквей католического, англиканского, кальвинического и лютеранского исповедания, простой наружности, наполняются в каждый воскресный день исповедниками всех оттенков религий. Эти дни путешественник проводит в грустном расположении духа, потому что улицы пусты и двери домов заперты.
Предместья, заселенные малайцами, не так чисты и далеко не столько удобны.
В недальном расстоянии от пристани, находится Марсово поле, прекрасная площадь, усаженная густою аллеею, которой деревья растут наклонно от беспрерывно дующего северо-западного жгучего ветра. Над этой площадью господствует биржа; тут же отрада путников, кабинет чтения, где лишенным Бог знает с которых пор всякого известия, предлагаются газеты, журналы и обозрения всех частей света. Широкая улица ведет с этой площади на другую, где возвышается здание пехотных казарм (the barracks), а оттуда к крепости, построенной иррегулярным многоугольником на берегу моря.
Прекрасный ботанический городской сад вмещает жилище губернатора мыса. Этот сад служит для публичных гуляний; к нему примыкает юго-Африканское училище, где имеется богатое собрание предметов по части естественных наук.
Столовая гора находится в самом близком от города расстоянии. Дорога на вершину (если ее можно назвать дорогою) ужасна, усеяна, как на зло, обрывами и острыми камнями. Без большого труда можно подняться только на половину возвышения, ведущего к источнику, где ландшафт оживлен городскими прачками, полощущими белье; далее надо ползти и карабкаться почти на стену, цепляясь кой-как и обливаясь потом, до самой вершины, представляющей обширную площадку, посреди которой отражает небеса зеркало озера, образованного из скопления дождевой воды.
Эта знаменитая гора служит городским барометром для жителей Капа. Если ясная атмосфера осеняет ее, можно смело рассчитывать на продолжение ясной погоды; но чуть нахмурилось чело великана; чуть подернулось темным туманом, следует готовиться к ненастью и к повороту ветра, который, как будто сорвавшись с цепи, понесет с юго-востока страшные бури, вырывающие с корнем деревья, потрясающие здания и срывающие с якорей суда.
В соседстве Столовой горы поднимается Львиный хребет, как будто возвещая странникам отчизну гордого животного. Когда грива этого изваянного самою природою колосса исчезает под облаками, никто не пытает подниматься в поднебесные пределы: густой молочный туман может внезапно окутать неосторожного, и погрузив его в этот белый мрак, отнять всякую возможность воротиться домой до следующего утра.


Климат Капа здоров и умерен. Летние месяцы этого полушария: декабрь, январь и февраль; с июня зима начинает являться в том грозном виде, от которого мыс получил свое первое название «Бурного». Эти зимние бури невообразимо дождливы, но едва прохладны. Судя по географическому положению, страна эта должна быть чрезвычайно плодородна; однако же, на самом деле она вовсе не такова. Лишь только отдалишься на некоторое расстояние от окрестностей Капа, где труд произвел искусственную растительность, повсюду встречаешь неблагодарную и увялую природу. Цепи шероховатых и пустынных гор, равнины, покрытые сыпучим песком, усеянные скалами и диким кустарником, не дающим тени, безводные ложа рек и редкие мутные источники, вот печальная картина этой страны. Только одно приютное гнездо — мыза Винеберг, в близком расстоянии от Капа, составляет утешительное исключение. Там собраны вкупе все произрастения земного шара: близ померанцевой и банановой рощи зеленеет виноград Италии и Франции; знаменитая констанская лоза, составляющая славу юго-африканских виноградников, доставлена туда, за два столетия, из окрестностей Бордо промышленными голландцами. Симон Ван-дер-Стиль, губернатор Капа, почитаемый, по справедливости, благодетелем края, в 1679 году, изведав почву земли и признав годным берег, которому дал им супруги своей Констанции, засадил его виноградниками.
Замечательно то, что если бы окружность этих не обширных виноградников увеличила в десять раз объем свой, то и тогда не была бы в состоянии доставить десятой доли вина, продаваемого в Европе за констанское; но мы спешим прибавить в утешение любителей, что поддельное трудно отличается от настоящего. […] Сбор винограда бывает в марте месяце. Устройство винных погребов удивляет путешественников, которые пишут в них имена свои.
Европейские фруктовые деревья и овощи удобно роднятся с почвой и климатом, но край не производит ничего туземного, для потребы человека.
Изумительна противоположность жалкого состояния растительного царства перед роскошью, по количеству и качеству, животного. Порода быков там необыкновенна, и овцы мыса не менее замечательны. Жители странствуют в особенного рода возах, запряженных восьмью и десятью парами волов, которых энергическая поступь никогда не изменяется, несмотря на сыпучие топи раскаленного песку и на беспрерывные крутизны гор.
Народонаселение английских юго-африканских поселений состоит из трех пород туземцев: негров, готентотов и малайцев, — и из европейцев, боэров [буров] — колонистов голландского происхождения, которые проникли уже на значительное пространство в глубь земли и находятся в беспрерывном восстании.
Готентоты покрыты бронзового цвета кожей; борода и виски их образуют треугольник; нос сдавлен, облик продолговат, губы толсты, скулы выпуклы, волоса похожи более на звериную шерсть; леность, плотоядность, прожорливость и трусость, ставят их на последнюю степень рода человеческого. Кажется, однако же, что умственная способность их не на столько тупа, как то вообще разумеют.

Ныне племя чисто готентотское совершенно уничтожилось по близости Капа; настоящие готентоты отодвинулись в дальние поселения, и там находятся в малом количестве. Дороговизна скота, иссякнувшие источники, значительно убавившиеся в числе в продолжение последнего столетия, загнали этих скотоводов далеко внутрь земли, где бедное существование их препятствовало размножению. Помесь же готентотов повсюду распространилась на, мысе; это смешение малайской, мозамбикской и голландской крови. Они утратили, нравы своих предков, сохранив только неодолимую леность их.
Порода еще менее человеческая населяет леса к северу от мыса, и известна под именем бошманов или боссиманов, лесных людей. Они бродят небольшими шайками и промышляют звероловством и воровством.
Негры мозамбикские, почитаемые в торговле лучшим племенем, представляют в наружности высшую степень нравственного развития нежели прочие чернокожие обитатели Африки. Самые малайцы на этом берегу выражают более кротости и приветливости, нежели в своем Индо-Китае Их отличают красные и соломенные остроконечные шапки
Народонаселение белокожих города Капа большею частию голландского происхождения. Все почти великорослы, плотного сложения, гостеприимны и обходительны. Они не имеют никакого притязания на остроумие, за то отличаются здравым смыслом. Привязанные к родной почве, которая составляет для них весь мир, они вовсе не занимаются судьбами Европейской братии, возделывают сады свои и, не имея значительного состояния, пользуются достатком. Эти голландцы чрезвычайно попечительны друг об друге. В прошлом столетии, в жизни их был образец чистоты патриархализма, но в наши времена посещение европейских, и особливо французских войск, ввело вкус к европейской роскоши и европейским забавам. Французы выучили их своим пляскам и образовали в Капе танцевальные собрания. Прибытие в порт военного судна подает весть к разным увеселениям; жители предлагают новоприезжим за весьма незначительную сумму дома свои со всевозможными удобствами, приятностями и развлечениями. Но хозяева таких счастливых притонов начинают чувствовать сиротство свое, которому обрекает их легчайший для Европейцев путь в Индию чрез Суезский перешеек и Чермное море.
Голландские и английские семейства, живущие на юге Африки, мало имеют друг с другом сообщения. Первые, люди тяжелые, сидячие и спокойные, мало представляют занимательности для подвижного и суетливого народа, а англичане, в свою очередь, слишком не по нраву Голландцам своей надменной сухостью и победоносным видом. С распространением Британского владычества первобранцы стали терпеть всякого рода утеснения и отстранения от выгодных ремсел и должностей, что и поддерживает обоюдное нерасположение. […]


Боэры, или владетели стад, поселенцы голландского происхождения, долго не решались переступить за хребет, отделяющий смежные с мысом земли от остальной Африки. Но умножение народонаселения на южной точке подвинуло завоевателей к северу. Эти боэры живут в бедных шалашах, разбросанных по равнинам. Бесплодие почвы не дозволяет им распространять хлебопашество и вынуждает жить одним скотоводством. Они отличаются угрюмым нравом и тяжелым телосложением; их можно назвать гостеприимными, но не слишком общительными с иностранцами. Бошманы и кафры в отношении к ним тоже, что Арабы в отношении к Алжирцам. Всегда на стороже противу грабительства, владельцы стад должны защищать скот свой от похитителей — людей и хищных животных. Разорение боэров от освобождения невольников вынудило их переселиться далее на берег Натал, и даже соединить силы свои с кафрами, которые не перестают беспокоить Британское правительство, не могущее противопоставить им слабый гарнизон свой.
В городе Капе находится несколько денежных банков и бесчисленное множество страховых обществ.
Торговля собственно мыса ограничивается сбытом констанского и простого вина и шерсти. По близости реки Оранжа открыты медные прииски, и может быть, со временем они послужат источником промыслов. Ныне же поселения мыса ни богатством, ни плодородием, ни числом жителей не представляют ничего лестного для корыстолюбивых видов метрополии, и потому она не слишком об них заботится, предавая их горестному забвению, которое заставляет сожалеть о счастливом владычестве Голландцев.
Наш непродолжительный отдых на мысе дал нам случай познакомиться с краем, с городом, с жителями, почтившими приезжих несколькими балами, с маленькими тайнами враждующих партий общества, с тяжелою степенностию мужчин, и с живым, неизменно веселым расположением женщин.
14 мая мы снова вступили на борт нашего «Архимеда» и снялись с якоря на юго-восток. По обычаю плавателей этих стран, мы занялись ловлею на удочку прибрежных птиц. Албатросы (albatros) и петрели (petreles) ловятся таким же образом. Это занятие самое эксцентрическое из всех удовольствий, которые достаются в удел морских странников.


4 июня мы опять перешли тропик Козерога, и 5-го к вечеру завидели свет извержения волкана Бурбонского [то есть вулкана Фюрнез на острове Реюньон, в то время — острове Бурбон]. 6-го утром земля открылась перед нами, и миновав хорошенький городок Сан-Поль, мы вошли в пристань Сан-Дени, столицу колонии. Эта пристань не служит защитой от бурь и порывистых ветров того климата, и потому, при малейшем признаке непогоды, суда необходимо должны сниматься с якорей и выходить в открытое море. Торговля колонии терпит постоянно урон от такого неустройства. Этот вопиющий беспорядок препятствует развитию торговли и причиняет частые и значительные убытки.
Дебаркадер Сан-Дени нисколько не лучше гавани. При благоприятной погоде выгрузка де представляет еще больших затруднений; за то малейшая зыбь требует бедовой веревочной лестницы; женщин возносят посредством укрепленного на блоке, кресла; но и этот способ не всегда безопасен.


Сан-Дени со стороны гавани кажется деревней. Большая королевская улица тянется как будто посреди огромного сада, по которому разбросаны красивенькие домики, укрывающие свои белые колоннады над густою зеленью, пальм, бананов и розовых кустов, благовоние которых наполняет очаровательные касы, где жизнь протекает среди неги, беззаботности и сладострастия, под светлым небом Бурбона, атмосфера которого поддерживает постоянно сладостное расположение духа.


Королевская улица ведет к королевскому саду, который вмещает в себе все богатства туземной почвы. Мангалии, кокосы, тысячи родов пальм, являют там во всем блеске свою роскошную растительность. Климат острова приятен и здоров, не смотря на зной. Беспрестанный ветерок освежает воздух, и лето почти не сменяется зимою.
Произведения Бурбона изобильны и разнообразны; обработка сахарного тростнику, кофе и гвоздики занимает почти все руки. Плоды в нем превосходны[…] В недальнем от города расстоянии пользуется известностию сахарное заведение Новой надежды. Плантации сахарного тростника тянутся во все стороны, качай по дуновению ветра высокие стебли свои с падающими вниз широкими листьями. Везде слышен запах цветущей гвоздики, везде разбросаны кучки дерева кактуса, пальм, алое, акации, кофе и маниока.
Каждый путешественник поставляет себе долгом посетить непременно Салазийскую долину, предмет общего восторга и удивления. Мул или маленькая лошадка Батавии доставить туда седока на хребте своем благополучно, по узкой тропинке, пробитой в живописной, дикой трущобе, среди густой зелени, покрывающей крутизны гор, с которых катятся пенистые водопады. Промеж этой богатой зелени выглядывает иногда черный утес углиеватого свойства, свидетель скрытого в недрах земли горючего состава.
В углублении долины замечательны несколько целебных теплых ключей и еще далее жерло угасшего старого волкана; — к сожалению нам не удалось посетить кратер, который светил нам с моря. Во время ночи извержение пламенной лавы представляет огненную реку раскаленного металла, отражение которой багровит море.
Управление острова Бурбона, как и всех Французских колоний, и вверено губернатору и состоящей при нем свите.
Белокожие жители Бурбона носят на себе особенный отпечаток. В них господствует алчность чувственных наслаждений, роскоши и шумливых удовольствий; в них соединение в странной степени мятежности и страстности полуденных народов с щеголеватостию обращения и с знанием общежития Французов. Исключительные в мнениях и предрассудках, они составили себе особенный кодекс нравственности, применяя все на свете к своей местности и личности, и не умея или не желая понять того, что метрополия может иметь различное с ними воззрение. Пристрастие мужчин к лошадям и игре, а женщин к нарядам и удовольствиям соперничают друг перед другом. Белая креолка и смуглая мулатка равно преданы всем существом своим балам и увеселительным зрелищам. Наблюдение чистоты крови обратилось в Бурбоне в какое-то помешательство. С невообразимою тщательностию разглядывают там цвет кожи, анализируют по всех подробностях, и горе тому, чьи ногти, синеватостию маленькой дуги, изобличат в пятом поколении совершению выбелившейся кожи последний атом черной крови в жилах. Тот, кто не в состоянии представить полной родословной совершенной белизны, не допускается в порядочные общества, потому что такое нарушение этикета разогнало бы всех уважающих собственное достоинство, и для которых идея дышать одним воздухом с двоюродным братом орангутанга невыносима.


Предметом толков, предметом стяжательных помыслов и забот умствователей Бурбона служит Мадагаскар, один из величайших островов мира. Он представляет неисчерпаемый источник промышленности и торговли. Уже более двух столетий Европейские державы тщетно домогаются водворения в этом эльдорадо. Ныне царствующая королева Ранавало, ознаменовавшая свое восшествие на трон кровавыми деяниями, нарушила трактат с Англиею. Независимое, владычествующее племя, населяющее остров, вышло из Полинезии; оно размножилось, как говорит предание, из горсти людей выброшенных на берег бурей.
Климат Мадагаскара довольно разнообразен. Возвышенные места пользуются умеренной теплотой, низменные же и береговые палимы тропическим зноем. Злокачественность климата происходит от непостоянства температуры. Быстрые переходы от сильных дождей к сильному зною, который сушит самые болота, наполняет воздух вредными испарениями. Впрочем, болезни свирепствуют только на окружности десяти миль от берега: средина острова, более возвышенная, наслаждается здоровьем и благорастворением воздуха.
Определительного счисления народонаселения острова нет. Три смеси крови там наиболее известны: смесь негритянская, арабская и малайская.
Столица Мадагаскара как известно, Тананариф. Произведения страны необыкновенно богаты; ни где не процветают так плантации сахарного тростника; кофе, табак, индиго, хлопчатая бумага и виноград приносят обильное вознаграждение труда. Орсель, или красильный мох, доставляет огромный сбор. Шелковичные черви возрастают там с успехом; железо добывается в большом количестве. Кроме того, каменный уголь и другие сокровища ископаемого царства щедро являют дары свои; а вековые леса снабдили бы целый флот необходимым деревом.

Несколько дней нашего пребывания в Бурбоне, точно также как и на Капе, составляли приятное и полезное препровождение времени. На пышном бале простились мы с красавицами острова, не уступающими европейским, а 3-го июля перешли снова экватор и вступили в северное полушарие.

(Продолжение будет)

Via