Скит боголепный

  • записей
    1 977
  • комментариев
    8
  • просмотр
    376 341

Авторы блога:

Конь бледный

Saygo

247 просмотров

       "И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными..."

Чума




       Неустойчивое равновесие, о котором говорилось в конце предыдущего поста, ну руском Северо-Западе (и Западе надо полагать, тоже), по определению не могло просуществовать долго. Любой толчок мог сместить это равновесие в ту или иную сторону – как отмечал А.Г. Ильинский, «при свободном и правильном, развитии общественных сил всякие временные потери быстро возмещаются усиленной деятельностью тех же уцелевших общественных элементов». Правда, учитывая общий «тренд», вероятность развития событий по негативному сценарию была выше, и долго ждать реализации этой вероятности не пришлось. Все прежние проблемы очень скоро померкли на фоне новой беды, которая очень быстро набрала невиданный размах и превратила постепенно нараставший кризис в подлинную катастрофу. Речь идет об эпидемии, обрушившейся на русский Северо-Запад и Запад во 2-й половине 60-х гг. XVI в. Первый звонок прозвенел в 1564 г. По сведениям псковского летописца, после того, как Иван Грозный покинул Полоцк, в нем «бысть мор, и много людеи мерло и детеи боярских …». Болезнь эта не прекратилась и в следующем, 1565 г. «Того же лета, тое же осени, был мор в Полоцку, много людеи вымерло, а архиепископ Трифон преставися полоцкои, и был мор о Николина дни до осеньняго (т.е. до 6 декабря – Thor), да престал», – записал псковский летописец.
       Из Полоцка повальный мор по весне 1566 г. перекинулся на Озерища, «и вымерло много, мало осталося: по том прииде мор в Луки и в Торопец и в Смоленско и по многим местом гнев божии был велик». Лебедевская летопись добавляла к этому известию, что «на Невле, на Луках Великих, в Торопце, и многие люди знамением умирали; в Полотцку же и в Торопце на посадех и в уезде попы вымерли и не было кому и мертвых погребати; а посыланы попы в те городы из ыных городов…». В сентябре 1566 г. эпидемия объявилась уже по всему пограничью – от Новгорода до Смоленска. Сперва в Москву к Ивану Горзному прибыло известие, что «Сентября в 1 день в Можайску на Добрейском яму явилося лихое поветрее: умирали люди знаменем». По царскому указу был немедленно приняты жесткие меры по предотвращению дальнейшего распространения болезни: «Государь царь и великий князь заставу и сторожу велел кругом того места учинити крепкую, ис тех мест никаких людей в Москве и в Московьские городы пропущати не велел».
       Казалось, беда миновала, и «Божиим милосердием того же лета в тех местех то лихое поветрее утишилося». Однако мор шел широким фронтом, и «того же месяца Сентября в 10 день писал к государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всея Русии из Великого Новагорода Пимин архиепископ Великого Новагорода и Пскова, что в Великом Новегороде появилося лихое поветрее на посаде на штинадцати улицах, многие люди умирают знаменем». В Новгороде болезнь набрала силу и бушевала в городе и его окрестностях 8 месяцев, утихнув лишь к 1 мая следующего, 1567, года.
       На этом дурные вести не закончились. Спустя еще несколько дней в Москву пришло послание из Смоленска. «Писали из Смоленска владыка Семион да боярин Петр Васильевич Морозов с товарыщи, что Сентября месяца появилося лихое поветрее, в городе в Смоленску и на посаде, умирают многие люди знаменем». Составитель летописи писал дальше, что «таково же Божие посещение было в городе и на посаде, что вымерли от священнического и иноческого чину и посадские люди з женами и з детми и боярские люди, безчисленно их померло, и многие домы затворилися и церкви многие без пения были; также и в уезде поветрее было немало», и что это поветрие закончилось лишь к марту следующего года.
       Удар, нанесенный этой первой, как оказалось волной болезни, был более чем силен. Так, например, в писцовой книге дворцового села Паозерье с деревнями в новгородской Шелонской пятине, составленной в 7081 (1572/73) году, было отмечено что к моменту ее составления с 7061 (1552/53) года здесь запустело 136 деревень. 51 деревня были записаны как брошенные, без указания причин и года запустения (видимо, узнать о судьбе прежних жильцов было не у кого), а 53 запустели от мора, причем 34 из них – именно в 7075 (1566/67) году (и еще две были указаны как брошенные в том же 7075 году, но без указания причины). Большой, из ряда вон выходящей, была в этот год смертность и в самом Новгороде – на Софийской стороне запустело 45 дворов из 196, оставшихся без хозяев с 7060 по 7084 годы. Если же верить Вологодской летописи, то в Смоленске тогда вымерло больше половины населения.
       В следующем, 7076 г., эпидемия как будто пошла на спад, и старец Иосифо-Волоколамского монастыря Игнатий Зайцев записал у себя, что «лета 7076 был мор да не велик», однако уже в следующем, 7077 году, она вспыхнула с новой силой, и старец отметил для себя, что в этом году «на Москве и по многым городом мор был велик. В Иосифе монастыре преставились 53 браты да слуг и детей и шьвалей много вымерло». В следующем 7078 (1569/70) году она набрала новые обороты. «Того же году был мор великой во всю землю Рускую», – записал Петр Ловушка, соловецкий старец, в своем летописце. Похоже, что эпидемия в этом году имели размах если не равный, то немногим меньший, чем в 7075 г. – во всяком случае, на Софийской стороне в Новгороде в этом году запустело 40 дворов. Не исключено, что от болезни скончались в этом году и две жены Ивана Грозного – Мария Темрюковна и Марфа Собакина.
       На это все не закончилось – мор плавно перешел в следующий, 7079, год. О характере эпидемии осенью 1570 г. в Новгороде свидетельствует летописная запись о том, что «сентября в 20 день в неделю за городом у Рожества Христова на Поле всем Новым Городом всими семи соборы отпевал умерших над скудельницею, и загребли скудельницю, а душ в тои скуделницы 10 тысяч…». В Москве же, по словам немецкого авантюриста А. Шлихтинга, летом-осенью 1570 г. ежедневно умирало от болезни по 600, а то и больше, до тысячи, человек. По свидетельству другого немца, Г. Штадена, для захоронения умерших от эпидемии «вокруг города Москвы в поле вырыли большие канавы и скидывали туда мертвых без гробов – 200, 300, 400, 500 – в одну кучу».
       О размерах потерь в Москве от эпидемии косвенно говорят цифры переселенных по царскому указу в столицу новгородцев и псковичей – первых было полтораста семей, вторых – пятьсот. В Устюге, согласно летописи, в тот роковой год «от прыща и железы» (бубонная чума?) «на посаде померло, скажут, 12000, опроче прихожих». ливонский хронист Б. Рюссов писал в своей хронике, что чума свирепствовала и в лагере русских войск, осаждавших вместе с отрядами вассала Ивана Грозного ливонского «короля» Магнуса осенью-зимой 1570 – 1571 гг. Ревель. Оттуда она перебралась и в сам город, где истребляла безжалостно жителей города и съехавшихся под защиту его стен окрестных крестьян и землевладельцев до весны 1571 г.
      Этот масштабный мор продолжался, по меньшей мере, до поздней осени 1571 (7080) г. , но испытания, обрушившиеся на Русскую землю, на нем не закончились...

      To be continued.


Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас