Хаусманн в Кантоне (1)
(Продолжение; начало по метке «Хаусманн»)
Хорошенькое селение Вампу расположено на склоне зеленого, покрытого лесом холма, в довольно близком расстоянии от Кантона. К этому островку пристают иностранные суда с товарами, которым воспрещен ввоз в Кантон.
Окрестности Вампу чрезвычайно плодородны; иного сахарных плантаций, очень обширных и прекрасно обработанных, окружают его. Дорога от Вампу к Кантону живописна. Группы долголиственных бананов, померанцевые рощи, бамбуковые и рисовые плантации следуют одна за другою по берегам реки. Там и сям женщины, по колено в воде, собирают раковины. На правой стороне видно несколько девятиэтажных башен, воздвигнутых на возвышениях, на подобие памятников. Эти здания называются по-китайски Та-тзе. Многие почитают их музеями для хранения святынь буддизма. Но мне было сделано другое толкование о их назначении одним китайским христианином, служившим при французском министре толмачом, во время его странствования на севере.
Китайцы полагают, что земля есть одушевленное существо. По их мнению, она, как тело человеческое, с которым они ее сравнивают, имеет артерии, по которым струится дух жизни. Места прилива этого тока отвечают человеческому пульсу, и так как перевязка на теле сосредоточивает течение крови, то китайцы строят свои башни в местах, где хотят сосредоточить животворящую силу земли. И такие точки почитаются приносящими всякое благоденствие всему окружающему.
На некоторых расстояниях мы встречали обширные рыболовли. Искусство ловить рыбу наиболее усовершенствовано в Китае. Мы вступали в Кантон сквозь бесчисленную флотилию лодок, которые здесь составляют какое-то необычайное предместье города. Число этих лодок, от Кантона до Бокка-тигрис полагают до 84 тысяч, а вмещаемое ими народонаселение до 500 тысяч человек. Нельзя дать понятия о движении в этом водяном городе. Тут рынки овощные и рыбные, там продают скот, далее обширные дровяные плавающие дворы. Меж них разнообразят вид военные суда с пестрыми флагами, и купеческие, пришедшие с севера Китая, окрашенные в черный, белый и красный цвета, имеющие на носу два огромные глаза-символы бдительности и ловкости, которыми украшаются все китайские суда. Парусы кантонских лодок делаются из тростниковых цыновок, распущенных веером на кольях. Северные китайские плаватели употребляют паруса из бумажной ткани темного цвета.
Левый и северный берега этой части Кантона, в которой лодки построены улицами, представляют ряд бамбуковых домиков ничтожной наружности. Подымаясь вверх по реке, наезжаешь на два островка, известные под именами «Folie francaise» и «Folie hollandaise». Далее развеваются флаги британские, французские и американские. Подвигаясь вперед, проходишь мимо линии игорных лодок и подступаешь к линии цветочных лодок — притонов разнородного восточного сладострастия. Лодки имеют между собой удобное сообщение и уставлены параллельно и плотно, на самом близком друг от друга расстоянии. В них ведет общая дверь, всегда открытая для приходящих, украшенная позолотою и резьбою, представляющей аллегорические фигуры и знаки, смысл которых, объясненный блестящими надписями, не оставляет, вероятно, никакого недоумения для китайцев. Цветочные лодки с золочеными дверьми, с изукрашенными окнами, служат в одно и то же время ресторациями, концертными залами и притонами разврата. Кажется, что китайцы, движимые тонким чувством нравственности, соединяют все земные наслаждения и всю человеческую безнравственность в этом водном жилище, чтобы домы и города их были чисты от постыдных зрелищ.
Мирный странник, которого, приведет в эти пределы единственная цель — любознание, посетив цветочную лодку днем, не найдет в ней ничего зазорного, потому что только к вечеру эти храмы Венеры наполняются веселыми жрицами. Переступив через порог, входишь в комнату, увешанную люстрами, украшенную картинами, букетами и корзинами, наполненными цветами. Ступив несколько ступеней ниже, входишь в покой, где даются ночные празднества. Множество зеркал и фонарей составляют его убранство; посредине маленький алтарь посвящен богам наслаждений. Кухни и людские находятся отдельно при каждой лодке. Комнаты освещены двумя рядами окон, которые закрываются подвижными жалузи. Палуба заменяет террасу или балкон, куда посетители выходят в сумерки курить трубки опиума. Цветочные лодки стоят также недвижно, как дома. Необычаен вид порядка и правильности этих кварталов, улиц и площадей, устроенных на поверхности реки. Многие европейские города не перещеголяют этого плывучего города. И какая ловкость и сметливость, какой верный глаз у лодочников, которые лавируют промеж легионов челноков, снующих во всех направлениях.
В противоположность цветочным лодкам стоят в отдалении бедные лодки нищих и прокаженных.
Недалеко оттуда возвышается укрепление Ша-мин, все-таки на левом берегу реки. Тут разбросано несколько дрянных, полуразрушенных хижин, устроенных на воде, на сваях, из бамбуковых жердей, покрытых цыновками. Эти хижины служат временными тюрьмами для преступников, которые в них не укрыты ни от холода, ни от дождя. Минуя укрепления, подходишь к кварталу Ша-мин, в котором живет грубая и дерзкая чернь. Там дети и женщины кричат, при встрече с иностранцем: «фан-куай» (что значит: черт-приезжий) и делают знаки, что ему следует отрезать голову. Несмотря на это, берут в милостинку со-пек, медную монету. Этот грустный квартал — последнее с той стороны господство города над водою. Отсюда следует выступить на берег, где растительность свежа, богата и приятна для глаз. Река представляет живое зрелище: множество лодок с произведениями внутренних стран государства ждут меры груза своего на произведения чужеземные. Не менее оживляют вид плывущие по реке плоты сплавленного бамбука и другого строевого леса.
Таков вид левого берега. На правом и полуденном прежде всего бросается в глаза буддическая пагода. Тут пересекает реку ведущий в Макао, канал. Еще очень недавно каждый иностранец должен был иметь позволение китайского правительства, для свободного проезда до этому каналу.
В одной миле от этого канала, находится другой, который ведет к садам, называемым Фа-ти. В этих садах производится обработка цветов, редких растений и плодоносных дерев. Цветы разводятся в горшках странного вида, представляющих маленьких слонов, буйволов и бегемотов, вылепленных из черной глины. В спине этих животных проделаны скважинки, в которые выходит наружу стебель растения.
Чу-гуа, или царская желтая астра, растет в изобилии в Фа-ти, так же как и в других садах Китая. Ветви этого цветка распяливаются веером или опрокинутым конусом, на маленьких палочках, что и придает растению искусственную форму. Камелии Фа-ти великолепны и растут в грунте. Там заметили мы множество апельсинных дерев-карликов; плоды их довольно приятны; во вкуснее всего в этих апельсинах их кожа.
Мы дали уже достаточное понятие о предместьях и окрестностях Кантона; описали оба берега Чо-кианга. Время ступить на землю. Европеец, подъезжая к Кантону, выгружается в квартале Фактории, где встречают его, также как и в Макао, стаи танкас, которые налетают на судно, бросившее якорь, в некотором расстоянии от пристани.
Вступив на берег посреди оглушительного шума танкас, перед вами, на восток, возвышается английская фактория. Эта фактория состоит из длинного ряда домов; маленький дебаркадер, осененный группою растущих над ним дерев, ведет ко входу, которого одна сторона служит амбаром. Замечательнейшими из строений английской фактории считаются: дом консула, дом «Жардина, Матесона и компании», главнейший из торговых английских домов в Китае, и «Хонг» богатого Гу-куа. Эта фактория заменяет, на время, разграбленную в 1841 году и истребленную пожаром в 1842. На месте старого пожарища воздвигается новая фактория; но эти работы, занимающие несколько сот китайских рук, тихо подвигаются, и не раз были совершенно остановлены: по улицам Кантона являлись угрожающие объявления, которые наводили ужас на работников. Однако же теперь можно полагать, что дело скоро придет к концу. Неизвестно, будут ли эти новые постройки долговечнее прежних: судьба предшествовавших, сожженных и разграбленных четыре раза в продолжение 20 лет, не подает большой надежды. Предсказывают опять неминуемый поджог при первом значительном перевороте торговли, и его сделают те же самые работники, которым иностранцы доставляют пропитание. Заработок составляет единственное отношение туземных ремесленников с английскими купцами; без этого отношения китайские работники смотрят на иностранцев как на врагов.
Узкая улица, направленная к больниц протестантской миссии, отделяет английскую воздвигаемую факторию от американской. Американская в настоящее время превосходнее и удобнее прочих. Она состоит из соединения нескольких обширных зданий, подведенных под одну крышу; пространный и красивый фасад ее отличается от всех окрестных китайских строений. Он представляет пять больших ворот, ведущих в длинные переходы, обставленные жилыми домами, лавками и конторами. Эти переходы тянутся во всю длину фактории до параллельной улицы, на которую выходит противоположная сторона здания. Большая часть наемщиков занимают обширные, удобные и хорошо меблированные квартиры. Крыши домов выходят террасами на набережную; во время вечерней прохлады выходят на них подышать воздухом и полюбоваться окрестным оживленным видом. Дом консула Соединенных Штатов отличается от других своим фасадом, осененным большими растущими перед ним деревьями. Прекрасная площадь отделяет эту факторию от парка, называемого Американским садом, посредине которого воздымается мачта с развевающимся флагом. […] Кроме Американского сада, обнесенного стенами, прорезанного аллеями, украшенного цветами и разнородными деревьями, иностранцы не имеют в Кантоне никакого другого гульбища; и потому каждый вечер собирается там многочисленное общество.
За американской факторией, направляясь к западу, выйдешь на широкую улицу, или, лучше сказать, на площадь, постоянное сборище китайских зевак: торговцев съестными припасами, гадальщиков, починивающих поношенное платье и брадобреев. Прохожие останавливаются там, обыкновенно для прочтения красных афиш, налепленных на стену обширного строения, самой замечательной китайской архитектуры. Эта площадь примыкает одной стороной к дебаркадеру, а другой к большому переходу, называемому англичанами Old-china-street. При входе в него — род часовни, посвященной какому-то охраняющему божеству. Old-china-street вымощена плитами; по обе стороны прекрасные лавки, с различными редкостями, множеством вещей лаковых и фарфоровых, утварью и произведениями китайской живописи. Эти лавки устроены единственно для удовлетворения путешественников; владетели-продавцы стоят обыкновенно у входа и почтительно приглашают посетителей войти. Дома их одноэтажные; все устроены и расположены одинаково. Вывески написаны на английском языке, на небольших четырехугольных досках, наклонно прибитых над дверьми. Переход Old-china-street не покрыт никаким навесом. Только на некоторых расстояниях, от одного жилища к другому, переброшены доски, на которых гнездятся ночные стражи.
Французская фактория следует за Old-china-street. Она представляет собрание незначительных строений, в которых живут большею частию одни парси. Эти жилища построены в два этажа, на европейскую стать. Нижний ярус представлен в распоряжение китайских слуг, которые все свободное от необходимых занятий время проводят во сне, растянувшись на своих лодках. Французский консул имеет свое пребывание в этой фактории, где провели мы более шести месяцев. Так же, как и в Макао, comprador или маркитант доставлял нам харчи за умеренную цену; но съестные припасы в Кантоне превосходнее, нежели в Макао.
За Французской факторией, или French-hong, следует переход, называемый New-china-street, параллельно Old-china-street. […]. Обратясь опять к French-hong и следуя по переходу, который открывается перед ним, достигнешь до гостиницы Викентия — единственного приюта иностранцев в Кантоне. Эта гостиница выходит на залив, где стоят суда разной величины. Тут кончается сторона факторий. Она числится в предместьях Кантона, занимающих обширное пространство, к западу от города, куда мы наконец входим.
Кантон, называемый в китайском просторечии Санг-чиен, считается главным местом области Куанг-тунг, поверхность которой равняется половине Франции. Город стоит в Куанг-чу-Фу [Гуаньчжоу], одной части этой области, к конторой причислено 15 уездов. Западная часть Кантона прилежит к уезду Нан-хаи, а восточная к уезду Пуан-ю. Такое подразделение больших китайских городов к разным уездам [распространено] почти без исключений.
Город почти четвероугольный, обведен оградой, и разделен другой стеною, параллельной реке, на две неравные части. Обширнейшая часть, лежащая к северу, называется Старым или Татарским [т.е. Маньчжурским] городом, в который до сих пор не было доступа иностранцам. Другая, составляющая новый, или Китайский город, открыта для иностранцев, несмотря на то, что на них смотрят не слишком благосклонно. В окружной стене проделано двенадцать больших ворот и четверо во внутренней стене, ведущих из Татарского города в Новый.
Вся окружность города составляет около девяти верст. Каменная работа стен состоит из рыхлого красного песчаника и кирпича. К северу возвышаются на холмах укрепления, которые господствуют над всем городом. […]
Кантон прорезан многими каналами ( Примечание: Во время сильных приливов, многие Кантонские улицы, которые прилежат к реке и устроены на сваях, обращаются в каналы. Французская фактория часто бывает залита водою. Двенадцать лет тому назад были заведены особые лодки на случай подобных наводнений.), которые придают странный вид некоторым кварталам. Особенно замечателен пересекающий квартал красильщиков. Длинные полосы тканей, окрашенных большею частию в синюю краску индиго, развешены по крышам домов, построенных на берегу. Вода этого канала почти всегда мутна, а набережные улицы чрезвычайно грязны. Многочисленные кожевенные заводы, которые находятся в этом квартале, распространяют невыносимое зловоние. Появление иностранца там производит волнение: толпы несчастных тотчас окружают его и осматривают с ног до головы с изумлением.
Говорят, что в Кантоне более 600 улиц. Эти улицы узки, грязны и дурно вымощены. В некоторых расстояниях они пересекаются воротами, которые, запираясь каждый вечер, облегчают надзор полиции и прекращают сообщения. Зимой с одной крыши на другую, накидываются через улицу доски, на которых бывают устроены бамбуковые шалаши, служащие воздушными караульнями ночным стражам, оглашающим воздух неприятной стукотней в тамтам. Эта стукотня подает весть о бдении караула. В случае пожара те же стражи будят жителей пронзительными звуками медной гонги. Они переговариваются между собою условным языком, и знаками от квартала до квартала повторяют свой лозунг. Этот ночной шум, глухой, продолжительный, действует довольно неприятно на приезжего.
Некоторые улицы Кантона имеют свое специальное назначение, так например, улицы плотников, аптекарей, фонарщиков, и пр. Другие разделяются на два и на три отдела торговцев. Над дверями лавок вертикально развешены белые, красные и черные лакированные вывески. Прохожие читают с обеих сторон написанные золотыми буквами имена купцов и названия товаров. (Вот в переводе одно из подобных объявлений публике: «Все почтенные люди, желающие что-нибудь купить, должны взглянуть на вывеску этой лавки. Здесь отвечают за товар и не обманывают ни старого, ни малого». — Лавка Чен-ки, у ворот Таи-пинг, в улице Чанг-чеу, на восток.) Внутри лавки увешены таксами, на которых выписаны правила торговли с примесью похвалы товарам. Эти товары расположены на весьма чистых полках. Продолговатый стол (залавок) поставлен перед внутренней стеною. Место сидельцев и приказчиков между стеной и столом. В этот переулок нельзя иначе попасть, как через створчатую доску или внутреннюю дверь. Над головами их устроивается нишь для божества Синг-куан или Куан-таи. Нишь этот украшен цветными или позолоченными резными листками, иногда узорочной фантастической живописью. Подле устроен род балкона, с которого хозяин наблюдает за приказчиками и за продажей. Свет проникает из окна, проделанного в крыше. В отдельном углу лавки с товаром другой алтарь для божества Ту-теи, которого свято чтут китайские торговцы.
Лучшие лавки Кантона находятся в Physik-street, улице самой чистой и самой просторной. Тут собраны все редкости: великолепные вазы старого Китая с замечательными оригинальными рисунками, бронзовые античные и лаковые вещи, статуйки божеств и мудрецов, оружия и монеты глубокой древности, и тысячи вещиц, которых употребление и цену трудно определить европейцу, но в которых является невероятное терпение китайского художника.
Часть улицы Тинг-нунг-каи занимают продавцы фонарей. Эти светильные сосуды бывают самых странных форм, шарообразные, цилиндрические и в виде корзинок. Отделка этих фонарей большею частию состоит из бамбуковых палочек, на которых, подобно зонтику, распяливается пропитанная лаком бумага, которая складывается в разные формы. Иного рода фонари делаются из стекла.
Другая часть улицы Тинг-нунг-каи составляет ряд лавок с вещами для богослужения: тут цветы, храмики, украшенные колокольчиками и павлиньими перьями, искусственные плоды и безобразные фигурки.
Sapsa-monkai, или улица тринадцати факторий, изобилует фарфором из провинции Кианг-си. Там много лавок с циновками, с соломенными шляпами, с трубками и тростьми, с нанкинскими тканями и крапивным полотном, известным под именем хиа-пу.
Из перехода Old и New-China-street выходишь на рынок, где продают рыбу, овощи и плоды. Далее лавки мясников, где сушеные и распластанные крысы развешены вместе с жареной птицей. К счастию, запахом смолистого дерева заглушается в Кантоне уличный запах.
Текущие в этих улицах реки народа представляют самое странное зрелище. На каждом шагу новые впечатления: здесь десятка четыре неподвижных уродливых голов, по которым молчаливые брадобреи водят свои огромные бритвы. Там болтает гадатель, окруженный толпою ротозеев с глупою наружностию. Он произносит длинные речи такого таинственного смысла, что пытатели судьбы отходят обыкновенно в задумчивом недоумении. Далее встречаются продавцы экономического бульону (в этом открытии Европа должна уступить китайцам, которые, по обыкновению, упредили ее на несколько столетий). Еще далее видишь больных, которые философски переносят удары кулаком по спине; китайская медицина, как видно, также имеет своего рода гомеопатию. Башмачники и сапожники сидят толпами около старых баб, починивающих публично старую одежду. Охотники возвращаются с полевания с огромными ружьями и с скудной добычей какой-нибудь ничтожной пташки. Тут же толпятся содержатели боевых зверей и птиц: кошек, собак и перепелок, которые в Кантоне исправляют должность боевых петухов. Они показывают за диво кур, которым вместо куриных лап прирощены утиные.
Далее, встречаешь шарлатанов-лекарей, надувающих народ, которые отвешивают и продают зелья, превознося действия их похвалами. Покрытые рубищем, нищие поют жалобные мольбы и припадают челом к земле; слепцы тянутся целыми вереницами, от пятнадцати до двадцати человек; они ощупывают дорогу палками, просят милостыни, щелкая кусочками дерева, и делают нашествие на лавки, в надежде получить несколько сапек от купцов, которым надоедают вопли их. Тут музыканты собирают около себя многочисленный круг слушателей, наигрывая им старый народный напев, который слышится на всех sing-song. Далее раздаются голоса полунагих носильщиков, которые, зацепляя друг друга тяжелыми ношами своими, укрепленными на бамбуковых палках, подымают их на плеча и кричат «ла, ла, ла» в предостережение прохожих, которых толкают без церемоний, если они не довольно проворно сворачивают с дороги. Эти носилки, колеблемые на мощных руках, состоят из четырехугольного ящика на бамбуковых шестах и затворенного со всех сторон, а иногда открытого спереди и с боков, выставляя на показ сидящего внутри путника. Перед изумленным иностранцем проходят свадебные поезды, в главе которых несут жареных свиней, поезды мандаринов с музыкантами, играющими на гонгах, с прислужниками, вооруженными зонтиками. Вся эта пестрая толпа, которая кишит, вращается и поминутно заграждает путь, представляет зрелище, которого тщетно бы стали искать во всех европейских столицах. Не следует однако же слишком предаваться развлечению от беспрерывно сменяемой декорации. Как и во всех шумных и больших городах, в Кантоне много бездельников; там стянут платок и часы так же точно, как и на любой европейской площади. Я думаю, что каждый из нас поплатился фуляром на маленькой площадке между Американским садом и французской факторией. Нередко случается слышать по пятам своим идущего незнакомца, который, пользуясь оплошностию, запускает руку в чужой карман.
Движение и одушевление, о котором мы старались дать по возможности понятие, объясняют пристрастие китайцев к Кантону, которому они дают имя «приюта наслаждений». Говорят, что немного городов Империи доставляют им столько разнообразных способов удовлетворения страстей. Там много игорных домов, беспрестанные театральные представления; а река — этот водный город, вмещает все тайны увеселений и ликований, неизвестных нигде. Иностранная торговля, значительная в Китае, снабжает Кантон предметами роскоши, которые составляют редкости в остальной части Китая и обогащают торговый класс. Известные капиталисты Кантона: Гу-куа, Пун-тинг-куа, Пункай-куа и Пнн-ти-уанг.
Но довольно уже говорили мы о наружной, уличной жизни. Внутри домов укрываются новые невидальщины. Город Китая имеет лучшие кварталы с кирпичными домами, имеет также нищенские переулки, где убогие бамбуковые шалаши, обмазанные глиною, дают кров беднякам. Любопытство не влечет в эти хижины, не проникает под циновки, заменяющие двери; эти циновки скрывают тесные, сырые, зловонные углы, которые вместе и кухни и спальни, Многочисленных семейств. Понятие о жилом устройстве китайцев можно получить только из привольной жизни в больших домах. Красивый свод, покрытый черепицею, крыши этих домов, поражают с первого взгляда. Такая форма берет свое начало с шалашей кочующего племени, которое в древности с востока Азии переселилось в Китай. Главный характер китайской архитектуры есть чрезвычайная легкость ее. Здания красивы, нарядны, украшены пластикой, самой тонкой, но также самой непрочной отделки. По этой причине Китай весьма беден памятниками. Большая часть домов Китая одноэтажные. Окна не имеют простенков, как в строениях средних веков. Стекла заменяются деревянным переплетом или резьбой замысловатого, разнообразного, очень красивого узора; в промежутках вставляются точеные прозрачные раковины, которые заменяются бумагой в жилищах менее роскошных.
Домы богатых окружены высокой стеною, которая скрывает их от прохожих. Переступив порог двери, которая, по обыкновению, открывается на обе половинки, входящий останавливается перед загородкой, которая маскирует внутренние покои. Любовь наслаждаться всякого рода благом без свидетелей составляет отличительное свойство китайцев. Их не тяготит никакая предосторожность для укрытия сокровища своего от глаз соотечественников, и особливо мандаринов, которых зависть бывает опасна. Каморка привратника сторожит у входа. Два выхода, направо и налево от загородки, ведут на передний двор к сеням или передней комнате, которой внутренняя стена посвящена алтарю какого-нибудь гения-хранителя. На алтаре, убранном цветами и блестящими листиками, стоит неугасаемая лампада, на которой набожные домовладыки и домочадцы сжигают ароматы и золоченую бумагу. По стенам развешены длинные бумажные полосы, исписанные крупными буквами. Покои убраны разнородными лампами самой странной формы. Одни круглые, из напитанной составом агар-агар бумаги, испещренные надписями и безобразными фигурами; другие из четырехугольных кусков стекла, вставленных в рамки и также покрытых рисунками.
По обеим сторонам алтаря находятся обыкновенно два выхода, ведущие на второй двор, на который выходит обширная галерея во всю длину строения. Во многих домах нет этого второго двора, и передний покой примыкает к внутренним. Мужская половина дома называется по-китайски гун-тинг, женская, которая отделена от нее, называется ка-кун-тинг. Узкие лестницы служат сообщением одного этажа с другим. Комнаты невелики, зато многочисленны, меблированы большими креслами с высокими спинками, очень неудобными и некрасивыми. Занавесами и тканями убирают только одно ложе. Перегородки и двери украшены сквозной резьбою, которой совершенство и оригинальность делают честь Китайскому ремеслу. Лампады, фонари, изображения животных, растении и фантастических видов, наполняют все пространства. К числу убранств принадлежат красные панкарты, с надписями, правилами, аллегориями и поэтическими уподоблениями, которых смысл часто темен и для самих Китайцев, которые находят необыкновенно замысловатым и глубокомысленным то, чего они не понимают. Эти панкарты вешаются парами; одна служит дополнением другой: так, например, читаешь на первой: «ясно, как разум ученого, который дожил до своей осени», — а на другой: «и как роса от облака, позлащенного солнцем».
Наконец кроме описанных нами покоев, предназначенных для внутренней жизни, каждый богатый житель Кантона имеет на крыше дома прекрасную террасу, куда выходит по закате солнца подышать воздухом и предаться сладкому мечтанию. Китайцы не терпят недостатка в отношении приятного и удобного. Но на этих внешних проявлениях нельзя еще основать верного суждения о народе, который заслуживает обширнейших наблюдений.
(Окончание будет)
Хорошенькое селение Вампу расположено на склоне зеленого, покрытого лесом холма, в довольно близком расстоянии от Кантона. К этому островку пристают иностранные суда с товарами, которым воспрещен ввоз в Кантон.
Окрестности Вампу чрезвычайно плодородны; иного сахарных плантаций, очень обширных и прекрасно обработанных, окружают его. Дорога от Вампу к Кантону живописна. Группы долголиственных бананов, померанцевые рощи, бамбуковые и рисовые плантации следуют одна за другою по берегам реки. Там и сям женщины, по колено в воде, собирают раковины. На правой стороне видно несколько девятиэтажных башен, воздвигнутых на возвышениях, на подобие памятников. Эти здания называются по-китайски Та-тзе. Многие почитают их музеями для хранения святынь буддизма. Но мне было сделано другое толкование о их назначении одним китайским христианином, служившим при французском министре толмачом, во время его странствования на севере.
Китайцы полагают, что земля есть одушевленное существо. По их мнению, она, как тело человеческое, с которым они ее сравнивают, имеет артерии, по которым струится дух жизни. Места прилива этого тока отвечают человеческому пульсу, и так как перевязка на теле сосредоточивает течение крови, то китайцы строят свои башни в местах, где хотят сосредоточить животворящую силу земли. И такие точки почитаются приносящими всякое благоденствие всему окружающему.
На некоторых расстояниях мы встречали обширные рыболовли. Искусство ловить рыбу наиболее усовершенствовано в Китае. Мы вступали в Кантон сквозь бесчисленную флотилию лодок, которые здесь составляют какое-то необычайное предместье города. Число этих лодок, от Кантона до Бокка-тигрис полагают до 84 тысяч, а вмещаемое ими народонаселение до 500 тысяч человек. Нельзя дать понятия о движении в этом водяном городе. Тут рынки овощные и рыбные, там продают скот, далее обширные дровяные плавающие дворы. Меж них разнообразят вид военные суда с пестрыми флагами, и купеческие, пришедшие с севера Китая, окрашенные в черный, белый и красный цвета, имеющие на носу два огромные глаза-символы бдительности и ловкости, которыми украшаются все китайские суда. Парусы кантонских лодок делаются из тростниковых цыновок, распущенных веером на кольях. Северные китайские плаватели употребляют паруса из бумажной ткани темного цвета.
Левый и северный берега этой части Кантона, в которой лодки построены улицами, представляют ряд бамбуковых домиков ничтожной наружности. Подымаясь вверх по реке, наезжаешь на два островка, известные под именами «Folie francaise» и «Folie hollandaise». Далее развеваются флаги британские, французские и американские. Подвигаясь вперед, проходишь мимо линии игорных лодок и подступаешь к линии цветочных лодок — притонов разнородного восточного сладострастия. Лодки имеют между собой удобное сообщение и уставлены параллельно и плотно, на самом близком друг от друга расстоянии. В них ведет общая дверь, всегда открытая для приходящих, украшенная позолотою и резьбою, представляющей аллегорические фигуры и знаки, смысл которых, объясненный блестящими надписями, не оставляет, вероятно, никакого недоумения для китайцев. Цветочные лодки с золочеными дверьми, с изукрашенными окнами, служат в одно и то же время ресторациями, концертными залами и притонами разврата. Кажется, что китайцы, движимые тонким чувством нравственности, соединяют все земные наслаждения и всю человеческую безнравственность в этом водном жилище, чтобы домы и города их были чисты от постыдных зрелищ.
Мирный странник, которого, приведет в эти пределы единственная цель — любознание, посетив цветочную лодку днем, не найдет в ней ничего зазорного, потому что только к вечеру эти храмы Венеры наполняются веселыми жрицами. Переступив через порог, входишь в комнату, увешанную люстрами, украшенную картинами, букетами и корзинами, наполненными цветами. Ступив несколько ступеней ниже, входишь в покой, где даются ночные празднества. Множество зеркал и фонарей составляют его убранство; посредине маленький алтарь посвящен богам наслаждений. Кухни и людские находятся отдельно при каждой лодке. Комнаты освещены двумя рядами окон, которые закрываются подвижными жалузи. Палуба заменяет террасу или балкон, куда посетители выходят в сумерки курить трубки опиума. Цветочные лодки стоят также недвижно, как дома. Необычаен вид порядка и правильности этих кварталов, улиц и площадей, устроенных на поверхности реки. Многие европейские города не перещеголяют этого плывучего города. И какая ловкость и сметливость, какой верный глаз у лодочников, которые лавируют промеж легионов челноков, снующих во всех направлениях.
В противоположность цветочным лодкам стоят в отдалении бедные лодки нищих и прокаженных.
Недалеко оттуда возвышается укрепление Ша-мин, все-таки на левом берегу реки. Тут разбросано несколько дрянных, полуразрушенных хижин, устроенных на воде, на сваях, из бамбуковых жердей, покрытых цыновками. Эти хижины служат временными тюрьмами для преступников, которые в них не укрыты ни от холода, ни от дождя. Минуя укрепления, подходишь к кварталу Ша-мин, в котором живет грубая и дерзкая чернь. Там дети и женщины кричат, при встрече с иностранцем: «фан-куай» (что значит: черт-приезжий) и делают знаки, что ему следует отрезать голову. Несмотря на это, берут в милостинку со-пек, медную монету. Этот грустный квартал — последнее с той стороны господство города над водою. Отсюда следует выступить на берег, где растительность свежа, богата и приятна для глаз. Река представляет живое зрелище: множество лодок с произведениями внутренних стран государства ждут меры груза своего на произведения чужеземные. Не менее оживляют вид плывущие по реке плоты сплавленного бамбука и другого строевого леса.
Таков вид левого берега. На правом и полуденном прежде всего бросается в глаза буддическая пагода. Тут пересекает реку ведущий в Макао, канал. Еще очень недавно каждый иностранец должен был иметь позволение китайского правительства, для свободного проезда до этому каналу.
В одной миле от этого канала, находится другой, который ведет к садам, называемым Фа-ти. В этих садах производится обработка цветов, редких растений и плодоносных дерев. Цветы разводятся в горшках странного вида, представляющих маленьких слонов, буйволов и бегемотов, вылепленных из черной глины. В спине этих животных проделаны скважинки, в которые выходит наружу стебель растения.
Чу-гуа, или царская желтая астра, растет в изобилии в Фа-ти, так же как и в других садах Китая. Ветви этого цветка распяливаются веером или опрокинутым конусом, на маленьких палочках, что и придает растению искусственную форму. Камелии Фа-ти великолепны и растут в грунте. Там заметили мы множество апельсинных дерев-карликов; плоды их довольно приятны; во вкуснее всего в этих апельсинах их кожа.
Мы дали уже достаточное понятие о предместьях и окрестностях Кантона; описали оба берега Чо-кианга. Время ступить на землю. Европеец, подъезжая к Кантону, выгружается в квартале Фактории, где встречают его, также как и в Макао, стаи танкас, которые налетают на судно, бросившее якорь, в некотором расстоянии от пристани.
Вступив на берег посреди оглушительного шума танкас, перед вами, на восток, возвышается английская фактория. Эта фактория состоит из длинного ряда домов; маленький дебаркадер, осененный группою растущих над ним дерев, ведет ко входу, которого одна сторона служит амбаром. Замечательнейшими из строений английской фактории считаются: дом консула, дом «Жардина, Матесона и компании», главнейший из торговых английских домов в Китае, и «Хонг» богатого Гу-куа. Эта фактория заменяет, на время, разграбленную в 1841 году и истребленную пожаром в 1842. На месте старого пожарища воздвигается новая фактория; но эти работы, занимающие несколько сот китайских рук, тихо подвигаются, и не раз были совершенно остановлены: по улицам Кантона являлись угрожающие объявления, которые наводили ужас на работников. Однако же теперь можно полагать, что дело скоро придет к концу. Неизвестно, будут ли эти новые постройки долговечнее прежних: судьба предшествовавших, сожженных и разграбленных четыре раза в продолжение 20 лет, не подает большой надежды. Предсказывают опять неминуемый поджог при первом значительном перевороте торговли, и его сделают те же самые работники, которым иностранцы доставляют пропитание. Заработок составляет единственное отношение туземных ремесленников с английскими купцами; без этого отношения китайские работники смотрят на иностранцев как на врагов.
Узкая улица, направленная к больниц протестантской миссии, отделяет английскую воздвигаемую факторию от американской. Американская в настоящее время превосходнее и удобнее прочих. Она состоит из соединения нескольких обширных зданий, подведенных под одну крышу; пространный и красивый фасад ее отличается от всех окрестных китайских строений. Он представляет пять больших ворот, ведущих в длинные переходы, обставленные жилыми домами, лавками и конторами. Эти переходы тянутся во всю длину фактории до параллельной улицы, на которую выходит противоположная сторона здания. Большая часть наемщиков занимают обширные, удобные и хорошо меблированные квартиры. Крыши домов выходят террасами на набережную; во время вечерней прохлады выходят на них подышать воздухом и полюбоваться окрестным оживленным видом. Дом консула Соединенных Штатов отличается от других своим фасадом, осененным большими растущими перед ним деревьями. Прекрасная площадь отделяет эту факторию от парка, называемого Американским садом, посредине которого воздымается мачта с развевающимся флагом. […] Кроме Американского сада, обнесенного стенами, прорезанного аллеями, украшенного цветами и разнородными деревьями, иностранцы не имеют в Кантоне никакого другого гульбища; и потому каждый вечер собирается там многочисленное общество.
За американской факторией, направляясь к западу, выйдешь на широкую улицу, или, лучше сказать, на площадь, постоянное сборище китайских зевак: торговцев съестными припасами, гадальщиков, починивающих поношенное платье и брадобреев. Прохожие останавливаются там, обыкновенно для прочтения красных афиш, налепленных на стену обширного строения, самой замечательной китайской архитектуры. Эта площадь примыкает одной стороной к дебаркадеру, а другой к большому переходу, называемому англичанами Old-china-street. При входе в него — род часовни, посвященной какому-то охраняющему божеству. Old-china-street вымощена плитами; по обе стороны прекрасные лавки, с различными редкостями, множеством вещей лаковых и фарфоровых, утварью и произведениями китайской живописи. Эти лавки устроены единственно для удовлетворения путешественников; владетели-продавцы стоят обыкновенно у входа и почтительно приглашают посетителей войти. Дома их одноэтажные; все устроены и расположены одинаково. Вывески написаны на английском языке, на небольших четырехугольных досках, наклонно прибитых над дверьми. Переход Old-china-street не покрыт никаким навесом. Только на некоторых расстояниях, от одного жилища к другому, переброшены доски, на которых гнездятся ночные стражи.
Французская фактория следует за Old-china-street. Она представляет собрание незначительных строений, в которых живут большею частию одни парси. Эти жилища построены в два этажа, на европейскую стать. Нижний ярус представлен в распоряжение китайских слуг, которые все свободное от необходимых занятий время проводят во сне, растянувшись на своих лодках. Французский консул имеет свое пребывание в этой фактории, где провели мы более шести месяцев. Так же, как и в Макао, comprador или маркитант доставлял нам харчи за умеренную цену; но съестные припасы в Кантоне превосходнее, нежели в Макао.
За Французской факторией, или French-hong, следует переход, называемый New-china-street, параллельно Old-china-street. […]. Обратясь опять к French-hong и следуя по переходу, который открывается перед ним, достигнешь до гостиницы Викентия — единственного приюта иностранцев в Кантоне. Эта гостиница выходит на залив, где стоят суда разной величины. Тут кончается сторона факторий. Она числится в предместьях Кантона, занимающих обширное пространство, к западу от города, куда мы наконец входим.
Кантон, называемый в китайском просторечии Санг-чиен, считается главным местом области Куанг-тунг, поверхность которой равняется половине Франции. Город стоит в Куанг-чу-Фу [Гуаньчжоу], одной части этой области, к конторой причислено 15 уездов. Западная часть Кантона прилежит к уезду Нан-хаи, а восточная к уезду Пуан-ю. Такое подразделение больших китайских городов к разным уездам [распространено] почти без исключений.
Город почти четвероугольный, обведен оградой, и разделен другой стеною, параллельной реке, на две неравные части. Обширнейшая часть, лежащая к северу, называется Старым или Татарским [т.е. Маньчжурским] городом, в который до сих пор не было доступа иностранцам. Другая, составляющая новый, или Китайский город, открыта для иностранцев, несмотря на то, что на них смотрят не слишком благосклонно. В окружной стене проделано двенадцать больших ворот и четверо во внутренней стене, ведущих из Татарского города в Новый.
Вся окружность города составляет около девяти верст. Каменная работа стен состоит из рыхлого красного песчаника и кирпича. К северу возвышаются на холмах укрепления, которые господствуют над всем городом. […]
Кантон прорезан многими каналами ( Примечание: Во время сильных приливов, многие Кантонские улицы, которые прилежат к реке и устроены на сваях, обращаются в каналы. Французская фактория часто бывает залита водою. Двенадцать лет тому назад были заведены особые лодки на случай подобных наводнений.), которые придают странный вид некоторым кварталам. Особенно замечателен пересекающий квартал красильщиков. Длинные полосы тканей, окрашенных большею частию в синюю краску индиго, развешены по крышам домов, построенных на берегу. Вода этого канала почти всегда мутна, а набережные улицы чрезвычайно грязны. Многочисленные кожевенные заводы, которые находятся в этом квартале, распространяют невыносимое зловоние. Появление иностранца там производит волнение: толпы несчастных тотчас окружают его и осматривают с ног до головы с изумлением.
Говорят, что в Кантоне более 600 улиц. Эти улицы узки, грязны и дурно вымощены. В некоторых расстояниях они пересекаются воротами, которые, запираясь каждый вечер, облегчают надзор полиции и прекращают сообщения. Зимой с одной крыши на другую, накидываются через улицу доски, на которых бывают устроены бамбуковые шалаши, служащие воздушными караульнями ночным стражам, оглашающим воздух неприятной стукотней в тамтам. Эта стукотня подает весть о бдении караула. В случае пожара те же стражи будят жителей пронзительными звуками медной гонги. Они переговариваются между собою условным языком, и знаками от квартала до квартала повторяют свой лозунг. Этот ночной шум, глухой, продолжительный, действует довольно неприятно на приезжего.
Некоторые улицы Кантона имеют свое специальное назначение, так например, улицы плотников, аптекарей, фонарщиков, и пр. Другие разделяются на два и на три отдела торговцев. Над дверями лавок вертикально развешены белые, красные и черные лакированные вывески. Прохожие читают с обеих сторон написанные золотыми буквами имена купцов и названия товаров. (Вот в переводе одно из подобных объявлений публике: «Все почтенные люди, желающие что-нибудь купить, должны взглянуть на вывеску этой лавки. Здесь отвечают за товар и не обманывают ни старого, ни малого». — Лавка Чен-ки, у ворот Таи-пинг, в улице Чанг-чеу, на восток.) Внутри лавки увешены таксами, на которых выписаны правила торговли с примесью похвалы товарам. Эти товары расположены на весьма чистых полках. Продолговатый стол (залавок) поставлен перед внутренней стеною. Место сидельцев и приказчиков между стеной и столом. В этот переулок нельзя иначе попасть, как через створчатую доску или внутреннюю дверь. Над головами их устроивается нишь для божества Синг-куан или Куан-таи. Нишь этот украшен цветными или позолоченными резными листками, иногда узорочной фантастической живописью. Подле устроен род балкона, с которого хозяин наблюдает за приказчиками и за продажей. Свет проникает из окна, проделанного в крыше. В отдельном углу лавки с товаром другой алтарь для божества Ту-теи, которого свято чтут китайские торговцы.
Лучшие лавки Кантона находятся в Physik-street, улице самой чистой и самой просторной. Тут собраны все редкости: великолепные вазы старого Китая с замечательными оригинальными рисунками, бронзовые античные и лаковые вещи, статуйки божеств и мудрецов, оружия и монеты глубокой древности, и тысячи вещиц, которых употребление и цену трудно определить европейцу, но в которых является невероятное терпение китайского художника.
Часть улицы Тинг-нунг-каи занимают продавцы фонарей. Эти светильные сосуды бывают самых странных форм, шарообразные, цилиндрические и в виде корзинок. Отделка этих фонарей большею частию состоит из бамбуковых палочек, на которых, подобно зонтику, распяливается пропитанная лаком бумага, которая складывается в разные формы. Иного рода фонари делаются из стекла.
Другая часть улицы Тинг-нунг-каи составляет ряд лавок с вещами для богослужения: тут цветы, храмики, украшенные колокольчиками и павлиньими перьями, искусственные плоды и безобразные фигурки.
Sapsa-monkai, или улица тринадцати факторий, изобилует фарфором из провинции Кианг-си. Там много лавок с циновками, с соломенными шляпами, с трубками и тростьми, с нанкинскими тканями и крапивным полотном, известным под именем хиа-пу.
Из перехода Old и New-China-street выходишь на рынок, где продают рыбу, овощи и плоды. Далее лавки мясников, где сушеные и распластанные крысы развешены вместе с жареной птицей. К счастию, запахом смолистого дерева заглушается в Кантоне уличный запах.
Текущие в этих улицах реки народа представляют самое странное зрелище. На каждом шагу новые впечатления: здесь десятка четыре неподвижных уродливых голов, по которым молчаливые брадобреи водят свои огромные бритвы. Там болтает гадатель, окруженный толпою ротозеев с глупою наружностию. Он произносит длинные речи такого таинственного смысла, что пытатели судьбы отходят обыкновенно в задумчивом недоумении. Далее встречаются продавцы экономического бульону (в этом открытии Европа должна уступить китайцам, которые, по обыкновению, упредили ее на несколько столетий). Еще далее видишь больных, которые философски переносят удары кулаком по спине; китайская медицина, как видно, также имеет своего рода гомеопатию. Башмачники и сапожники сидят толпами около старых баб, починивающих публично старую одежду. Охотники возвращаются с полевания с огромными ружьями и с скудной добычей какой-нибудь ничтожной пташки. Тут же толпятся содержатели боевых зверей и птиц: кошек, собак и перепелок, которые в Кантоне исправляют должность боевых петухов. Они показывают за диво кур, которым вместо куриных лап прирощены утиные.
Далее, встречаешь шарлатанов-лекарей, надувающих народ, которые отвешивают и продают зелья, превознося действия их похвалами. Покрытые рубищем, нищие поют жалобные мольбы и припадают челом к земле; слепцы тянутся целыми вереницами, от пятнадцати до двадцати человек; они ощупывают дорогу палками, просят милостыни, щелкая кусочками дерева, и делают нашествие на лавки, в надежде получить несколько сапек от купцов, которым надоедают вопли их. Тут музыканты собирают около себя многочисленный круг слушателей, наигрывая им старый народный напев, который слышится на всех sing-song. Далее раздаются голоса полунагих носильщиков, которые, зацепляя друг друга тяжелыми ношами своими, укрепленными на бамбуковых палках, подымают их на плеча и кричат «ла, ла, ла» в предостережение прохожих, которых толкают без церемоний, если они не довольно проворно сворачивают с дороги. Эти носилки, колеблемые на мощных руках, состоят из четырехугольного ящика на бамбуковых шестах и затворенного со всех сторон, а иногда открытого спереди и с боков, выставляя на показ сидящего внутри путника. Перед изумленным иностранцем проходят свадебные поезды, в главе которых несут жареных свиней, поезды мандаринов с музыкантами, играющими на гонгах, с прислужниками, вооруженными зонтиками. Вся эта пестрая толпа, которая кишит, вращается и поминутно заграждает путь, представляет зрелище, которого тщетно бы стали искать во всех европейских столицах. Не следует однако же слишком предаваться развлечению от беспрерывно сменяемой декорации. Как и во всех шумных и больших городах, в Кантоне много бездельников; там стянут платок и часы так же точно, как и на любой европейской площади. Я думаю, что каждый из нас поплатился фуляром на маленькой площадке между Американским садом и французской факторией. Нередко случается слышать по пятам своим идущего незнакомца, который, пользуясь оплошностию, запускает руку в чужой карман.
Движение и одушевление, о котором мы старались дать по возможности понятие, объясняют пристрастие китайцев к Кантону, которому они дают имя «приюта наслаждений». Говорят, что немного городов Империи доставляют им столько разнообразных способов удовлетворения страстей. Там много игорных домов, беспрестанные театральные представления; а река — этот водный город, вмещает все тайны увеселений и ликований, неизвестных нигде. Иностранная торговля, значительная в Китае, снабжает Кантон предметами роскоши, которые составляют редкости в остальной части Китая и обогащают торговый класс. Известные капиталисты Кантона: Гу-куа, Пун-тинг-куа, Пункай-куа и Пнн-ти-уанг.
Но довольно уже говорили мы о наружной, уличной жизни. Внутри домов укрываются новые невидальщины. Город Китая имеет лучшие кварталы с кирпичными домами, имеет также нищенские переулки, где убогие бамбуковые шалаши, обмазанные глиною, дают кров беднякам. Любопытство не влечет в эти хижины, не проникает под циновки, заменяющие двери; эти циновки скрывают тесные, сырые, зловонные углы, которые вместе и кухни и спальни, Многочисленных семейств. Понятие о жилом устройстве китайцев можно получить только из привольной жизни в больших домах. Красивый свод, покрытый черепицею, крыши этих домов, поражают с первого взгляда. Такая форма берет свое начало с шалашей кочующего племени, которое в древности с востока Азии переселилось в Китай. Главный характер китайской архитектуры есть чрезвычайная легкость ее. Здания красивы, нарядны, украшены пластикой, самой тонкой, но также самой непрочной отделки. По этой причине Китай весьма беден памятниками. Большая часть домов Китая одноэтажные. Окна не имеют простенков, как в строениях средних веков. Стекла заменяются деревянным переплетом или резьбой замысловатого, разнообразного, очень красивого узора; в промежутках вставляются точеные прозрачные раковины, которые заменяются бумагой в жилищах менее роскошных.
Домы богатых окружены высокой стеною, которая скрывает их от прохожих. Переступив порог двери, которая, по обыкновению, открывается на обе половинки, входящий останавливается перед загородкой, которая маскирует внутренние покои. Любовь наслаждаться всякого рода благом без свидетелей составляет отличительное свойство китайцев. Их не тяготит никакая предосторожность для укрытия сокровища своего от глаз соотечественников, и особливо мандаринов, которых зависть бывает опасна. Каморка привратника сторожит у входа. Два выхода, направо и налево от загородки, ведут на передний двор к сеням или передней комнате, которой внутренняя стена посвящена алтарю какого-нибудь гения-хранителя. На алтаре, убранном цветами и блестящими листиками, стоит неугасаемая лампада, на которой набожные домовладыки и домочадцы сжигают ароматы и золоченую бумагу. По стенам развешены длинные бумажные полосы, исписанные крупными буквами. Покои убраны разнородными лампами самой странной формы. Одни круглые, из напитанной составом агар-агар бумаги, испещренные надписями и безобразными фигурами; другие из четырехугольных кусков стекла, вставленных в рамки и также покрытых рисунками.
По обеим сторонам алтаря находятся обыкновенно два выхода, ведущие на второй двор, на который выходит обширная галерея во всю длину строения. Во многих домах нет этого второго двора, и передний покой примыкает к внутренним. Мужская половина дома называется по-китайски гун-тинг, женская, которая отделена от нее, называется ка-кун-тинг. Узкие лестницы служат сообщением одного этажа с другим. Комнаты невелики, зато многочисленны, меблированы большими креслами с высокими спинками, очень неудобными и некрасивыми. Занавесами и тканями убирают только одно ложе. Перегородки и двери украшены сквозной резьбою, которой совершенство и оригинальность делают честь Китайскому ремеслу. Лампады, фонари, изображения животных, растении и фантастических видов, наполняют все пространства. К числу убранств принадлежат красные панкарты, с надписями, правилами, аллегориями и поэтическими уподоблениями, которых смысл часто темен и для самих Китайцев, которые находят необыкновенно замысловатым и глубокомысленным то, чего они не понимают. Эти панкарты вешаются парами; одна служит дополнением другой: так, например, читаешь на первой: «ясно, как разум ученого, который дожил до своей осени», — а на другой: «и как роса от облака, позлащенного солнцем».
Наконец кроме описанных нами покоев, предназначенных для внутренней жизни, каждый богатый житель Кантона имеет на крыше дома прекрасную террасу, куда выходит по закате солнца подышать воздухом и предаться сладкому мечтанию. Китайцы не терпят недостатка в отношении приятного и удобного. Но на этих внешних проявлениях нельзя еще основать верного суждения о народе, который заслуживает обширнейших наблюдений.
(Окончание будет)
Sign in to follow this
Followers
0
0 Comments
There are no comments to display.
Please sign in to comment
You will be able to leave a comment after signing in
Sign In Now