До стихов Оказова я ещё только добираюсь, они по большей части в машинописи – кроме тех, что лежат вот тут, например. А пока выложу немного из того, что есть в компьютере. Это песни к ролёвкам, которые Келл водил.
Они все про страну Мэйан и её окрестности, про тот мир, по которому мы играли.

Я родился в Озёрной стороне,
Здесь я принял когда-то белый сан,
Здесь стоял я на стене, на одной играл струне,
Здесь внимал я небесным голосам.
С голосами чуток поговорю,
Ну а вечером на исходе дня
Я молитву сотворю, посижу да посмотрю:
Не получится ли чудо у меня?

На полях возле озера роса,
Облака пробегают в небесах,
Не нужны и чудеса — лишь бы были паруса
И попутный ветер в этих парусах.

Ну а если для чуда не пора —
Ничего, приспособлюсь как-нибудь:
Я на берегу с утра стану вызывать ветра —
Ведь должны они когда-нибудь подуть?
Вот и ветер над озером кружит,
Вот и лодка по озеру бежит…
Это кто тут ворожит? А никто не ворожит —
Просто всё так идёт, как надлежит.

На полях возле озера роса,
Облака пробегают в небесах,
Не нужны и чудеса — лишь бы были паруса
И попутный ветер в этих парусах.

«Белый» здесь всюду относится к одному из тамошних семи храмов, они по стихиям, Белый – ветровой, он же храм плясунов, певцов и всяких беззаконников.


В городишке без названья жил воришка Вида-Лани,
Неудачник Вида-Лани по прозванью Белый Вор;
Сколько раз его ловили, и пороли, и лупили,
И сажали, и судили, выставляя на позор.
Говорили: «Ты неловкий и воруешь без сноровки,
Ох, допросишься веревки – шел бы лучше в пастухи!»
Отвечает он: «Конечно я покаюсь, многогрешный,
Но пока я не раскаян – не мелите чепухи!»

Шла толпа глядеть на пляски, развлекаясь без опаски,
А в толпе шел Вида-Лани поглядеть на плясунов.
Потереться среди прочих до веселия охочих,
И стащить, уж что сумеет, из кафтанов и штанов.

Дуды, бубны загудели, струны звонко зазвенели,
Окончание недели отмечал честной народ.
Вида-Лани стало странно – он не лазит по карманам,
Он не шарит по кафтанам, а стоит, разинув рот.

А плясуньи друг за другом ходят кругом, ходят кругом,
Через круг летят к подругам удалые плясуны,
Вида-Лани тоже прыгнул, что случилось, не постигнул,
Но плясал он до упаду, до заката, до луны.

Разошелся люд досужий и воришка обнаружил –
Без добычи он, и хуже только ноет в животе.
Вдруг к нему подходит дева – не найти такой нигде вам!
И идет, как по канату, как по меловой черте.

Обняла, поцеловала, что-то на ухо сказала,
Упорхнула, уплясала, улетела на ветру…
Пробудился Вида-Лани: «Видно, я уснул по пьяни,
И такое мне приснилось – ничего не разберу!»

Как прошел он по базару, пирожков там свистнуть пару,
А набрал себе товару – только пазуха трещит.
И купцы все смотрят мимо, будто ходит он незримо,
Будто нету Вида-Лани – просто в воздухе морщит.

Увидал коня гнедого о серебряных подковах,
Размечтался: «Мне б такого!» – конь и сам за ним пошел.
Едет в плисовом кафтане сытый-пьяный Вида-Лани,
На душе его спокойно и на сердце хорошо.

А как заскучал он вскоре, так отправился за море,
За Миджир и за Диерри в Арандийскую страну.
Не истративши ни ланги, он доплыл до Кэраэнга,
Где задумал прикарманить себе царскую казну.

Вот проходит мимо стражи, в белый ус не дуя даже:
«То-то хватятся пропажи, а меня и след простыл!»
Глядь – дракон на куче злата посреди большой палаты,
Страховидный, бородатый – Вида-Лани аж застыл!

Говорит дракон воришке: «В этот раз хватил ты лишку!
Не получишь золотишка! Эй, хватайте молодца!»
Набежала стражи туча, приказал дракон летучий:
«Эй, вяжите Вида-Лани, не пускайте из дворца!»

Вида-Лани весь в тревоге – и подвел же шестирогий!
Но начальник стражи в ноги вида-ланины упал:
«Не вели казнить, владыка, пощади нас, царь великий, –
Упустили, проглядели, соглядатай убежал!»

Вида-Лани весь в тревоге, он глядит себе под ноги,
Только ног уже четыре, и на каждой чешуя!
За плечами крылья плещут, под усами зубы блещут,
Попытался развернуться – не выходит ничего!

Видя это неприличье, грозный царь вскричал по-птичьи:
«Он украл мое обличье! Зарубите наглеца!»
Но царя не видит даже его преданная стража –
Без драконьего обличья и без Бенгова венца.

Царь бежал, объят позором, недоступный смертным взорам,
Прочь из города, в котором воцарился Белый Вор.
Но нигде не кормят даром – стал он шляться по базарам,
Промышлять чужим товаром, сам себе живой укор.

Коль, дослушав песню эту не дочтётесь вы монеты,
Не пеняйте на поэта – он ни в чем не виноват.
Бывший царь всему виною – вот он бродит предо мною,
Прям’ за вашею спиною, подло тыря все подряд!

Не горюйте о потере – вы есть вы, по крайней мере!
Пожалейте Вида-Лани – вот ему-то каково!
Он лежит в чужих палатах, на сокровищах проклятых,
Ничего украсть не в силах ни у вас, ни у кого!


*Бенг – это, собственно, дракон и есть.

Вот еще, про других соседей, где правит не дракон, а подвижник Пламенного бога:

«Государь мой, хороший вечер
Окропил зарей небосвод.
Близок час долгожданной встречи –
Ждет владыку его народ…»
Каждый месяц одно и то же —
Как же царствовать ты устал
Скинь доспех, натяни рогожу
И спустись в городской квартал.

Запираются лавки к ночи,
Отворяются кабаки,
Напиваются все, кто хочет
Избавления от тоски;
Ярче светят огни на храме,
На добычу выходит вор
И по улицам сапогами
Громыхает ночной дозор.

Выпьешь кислого за здоровье
Незнакомого моряка,
Глянешь, как набухают кровью
Завсегдатаи кабака,
Выйдешь в город, пропахший рыбой, —
Эта девушка, кто она?
Ночь качается синей глыбой,
Ночь раскачивает волна.

И по сути неважно даже,
Кто заденет тебя в ночи –
Отшатнется, отпрянет стража,
Как от вспыхнувшей вдруг свечи;
Зашипят, выходя из ножен,
Раскаленные два клинка…
Каждый месяц одно и то же –
Схватка сладка и коротка…

И очнешься у хлебной лавки
Неизвестно на чьем дворе.
Соглядатай из Красной Ставки
Подберет тебя на заре.
Обгорела твоя рогожа –
Так изволь натянуть шелка!
Каждый месяц одно и то же,
Ежедневно, Пламенный Боже,
Ежечасно, Пламенный Боже, -
Светло-пепельная тоска!


И еще одна про Мэйан, из времен, когда королевство распалось надвое. Гуна-Гулла – тамошнее самое большое озеро.

Озеро и лодка, закатная мгла.
Озеро большое, а лодка мала.
Через Гунна-Гуллу как сквозь пустоту —
Запрещённый груз на борту.

Я бы и не взялся вести этот груз —
Я ведь осторожный, хотя и не трус! —
Только если месяц лишь рыба во рту —
Будет и не то на борту.

Если нас приметит коронный дозор —
С виселицы будет далёкий обзор;
Разве, может, скрыться мне на островах —
Только всё равно дело швах.

Два Объединенья, а толку-то чуть,
Если через воду пролёг этот путь;
Может быть, и впредь я возить предпочту
Запрещённый груз на борту.

Есть в краю Гунанджи укромный залив,
Тут я и причалю, а груз-то мой жив —
Выложил три сотни, как в крупном порту,
И, кивнув, ушёл в темноту.

Via