Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотров
    96 087

Авторы блога:

Хэйанские байки: преступники поневоле

Snow

274 просмотра

Вот еще две истории из «Стародавних повестей», обе очень грустные

Рассказ о том, как вор забрался на склад при управе края Хо:ки и его убили
В стародавние времена жил человек по имени Татибана-но Цунэкуни, наместник края Хо:ки. В пору, когда он управлял тем краем, случилась страшная засуха, настал голодный год.
А при краевой управе был склад […]. Все запасы со склада были уже розданы без остатка, и в эту пору кто-то проходил мимо – а на складе будто бы что-то стучит. Что за стук? Прислушались, а из склада кто-то говорит:
– Я вор! Объявите о том всем! Я видел, что тут на складе хранился сушёный рис, думал, возьму немного и спасу себе жизнь. Забрался наверх, разобрал крышу, хотел достать риса, протянул руку – и свалился вниз. Риса нет, пусто, уже дня четыре или пять я не могу отсюда выбраться, скоро умру с голоду. Выпустите меня, лучше умереть снаружи!
Люди слышат это, думают: странно! Доложили наместнику, он сразу же позвал чиновников, велел открыть склад, смотрит – а там человек лет сорока, исхудалый, одет в хороший кафтан, а сам весь бледный. Его вытащили.
Люди глядят на него и говорят: что тут скажешь! Отпустите его скорее! А наместник им: как можно, какая молва пойдет потом?! И велел его привязать около склада к шесту и расстрелять.
Люди говорили с укором: бедняга раскаялся, надо было его отпустить, жаль его! Никто того человека в лицо не знал, тем дело и кончилось. Так передают этот рассказ.


Край Хо:ки в западной части острова Хонсю: и в лучшие времена был беден, можно представить, что творилось там в голодный год. «Сушёный рис» 餉, карэии, – пропаренный и высушенный рис, еда быстрого приготовления для воинов в походе, гонцов на задании и т.п.
Расстрел из луков как способ казни упоминается в «Кондзяку» несколько раз; насколько мы поняли, применяется тогда, когда дело – местного значения и голову казнённого едва ли затребуют к начальству.



Рассказ о том, как [Имярек], наместник Хю:га, убил писаря
В стародавние времена жил человек по имени [Имярек], наместник края Хю:га [на юго-востоке острова Кюсю]
Он жил в том краю, срок службы кончался, он ждал нового правителя и готовил грамоты для передачи края. Вызвал к себе самого даровитого и умного из писарей, с самым хорошим почерком, запер его и велел подправить старые грамоты. Писарь думает: должно быть, наместник опасается, вдруг я расскажу новому правителю, как он мне велел переправить готовые дела. Вида не подает, но если подозревает меня, мне точно несдобровать! Надо мне как-то сбежать! – решил писарь, но пятеро или шестеро крепких молодцов стерегли его днём и ночью, никак не выбраться.
И вот, сидит он так, настал двадцатый день, все грамоты он переписал. Тут наместник говорит: ты в одиночку переписал множество бумаг, хорошо! Вернёмся в столицу – положись на меня, я тебя не забуду! И вручил писарю в награду четыре тан [40 м] шёлка. Писарь награду, конечно, принял, но сердцем тревожится.
Взял ткань, пошёл прочь, а наместник позвал ближних служилых из своего отряда и долго с ними тихонько о чём-то говорил. Писарь это видит, нутро [?], на сердце неспокойно. Служилые пошептались, вышли, зовут: эй, писарь! Пойдём в укромное местечко, поговорим! Писарь, сам не свой, подошёл к ним, слушает, и вдруг двое его схватили и потащили. У служилых при себе колчаны, полные стрел, писарь спрашивает: что вы делаете? А служилые ему: нам тебя очень жалко, но господин приказал – горько даже вымолвить! Писарь спрашивает: так вот оно что! Наверно, вам велено меня куда-то увести и убить? Служилые в ответ: тайно отвести туда-то и там, по-тихому… Писарь говорит: вы исполняете приказ, делаете, как велено, я тут ничего не могу возразить. Но вы меня знаете много лет, выслушайте, что скажу! Служилые ему: ну, что? А он: у меня дома мать восьмидесяти лет, многие годы я заботился о ней. И ещё сын, ему десять. Хочу в последний раз увидеть их лица, проведите меня мимо дома! Позовёте их выйти, я на них только взгляну! Служилые отвечают: дело нехитрое, почему бы нет? И двинулись той дорогой, писаря посадили на лошадь, двое её повели под уздцы, будто везут больного, виду не подают, куда везут. Остальные при оружии, верхами, едут следом.
И вот, провозят его мимо дома, писарь одному из них говорит: скажи матери, так, мол, и так. Мать отозвалась, вышла за ворота. И вправду: волосы – как пакля, на вид [?] древняя старуха. И ещё вышла женщина, обнимает мальчика лет десяти. Служилые придержали лошадей, подъехали ближе, писарь говорит матери: я не сделал ничего плохого, но из-за деяний прежней жизни меня сейчас казнят. Не горюй обо мне и не сетуй! Что до мальчика – он, должно быть, станет кому-нибудь приёмным сыном. А ты, старушка – как подумаю, что будет с тобой, мне оттого больнее, чем от мысли о неминучей смерти. Ну, теперь заходи в дом, я приехал в последний раз взглянуть на вас! Всадники это слушают и плачут. И те, кто вёл лошадь под уздцы, плачут. Мать это всё в смятении выслушала – и упала замертво.
Тут воины говорят: нечего долго болтать! – нельзя, мол, так. И повезли писаря дальше. Отвезли в каштановую рощу, расстреляли, забрали голову и вернулись к наместнику.
Думается: какие же грехи совершил наместник Хю:га! И бумаги-то переправлять – тяжкий грех. А уж подавно – убить без вины того, кто их переписывал! Вот и думайте! Это ничем не лучше самого лютого разбоя. Кто слышал, так бранили его и так передают этот рассказ.



Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас