Ещё одно пополнение на сайте по японским религиям: обзор жанра «преданий о возрождении в Чистой земле» и перевод «Японских записок о возрождении в краю Высшей Радости» (日本往生極楽記, «Нихон о:дзё: гокураку-ки», 983–985 гг.).
Уже давно, в 1984 г., десять рассказов из этого сборника вошли в книгу «Японские легенды о чудесах» в переводах А.Н. Мещерякова. Теперь есть наш перевод остальных рассказов (а всего их сорок два). По этому случаю расскажем немного о составителе сборника – придворном секретаре Ёсисигэ-но Ясутанэ 慶滋保胤 (933–1002).
Ясутанэ жил всё на том же рубеже X–XI веков, что Мурасаки Сикибу и Сэй Сёнагон. Но принадлежал не к их поколению, а к предыдущему: он – примерный ровесник родителей того самого блистательного Фудзивара-но Митинаги, вокруг кого вертелась тогдашняя политика. К высшей знати Ясутанэ не принадлежал, хотя и происходил из старинного рода Камо. Отец его был гадателем, знатоком Тёмного и Светлого начал, Оммё:до:, а сам Ясутанэ пошёл по другому пути – книжника, писателя и поэта, потому и сменил прозвание. Служил он при дворе в качестве государева секретаря; высокого ранга эта должность не предполагала, но требовала отличного знания китайской словесности.


Таким вообразил Ясутанэ Кикути Ёсай в XIX в.

Издавна, ещё со времён китайской древности, считается: плох тот учёный, кто не чувствует тягостного разлада в своей жизни. Понимает, как надо, но не может претворить в жизнь; видит тщетность своих наставлений правителям (и прочим людям), но не может молчать… Лет через триста после Конфуция это сделалось уже общим местом, об этом писали многие и многие – и в Японии китайская словесность была усвоена с этой проблемой вместе. К концу X века уже были примеры разных ответов на вопрос, что же делать: сохранять верность принципам и пострадать за них (как Сугавара-но Митидзанэ), удалиться от двора и жить затворником (и смириться, что очень скоро тебя забудут) – или вести двойную жизнь, быть «отшельником в миру». На службе – усердный (и вечно недооцененный) чиновник, дома и в дружеском кругу – праздный поэт во власти «ветра и потока», любитель вина, луны, музыки… Во многом таким был и Ясутанэ, только его частная жизнь была несколько другого свойства: в ней едва ли не главное место занимало буддийское благочестие. «При дворе я должный срок служу государю, дома сердцем навсегда доверился Будде» – говорит он в «Записках из беседки у пруда» (池亭記, «Титэйки», 982 г.). Эта книжка есть даже в двух переводах: В.С. Сановича (вот отрывок) и М.В. Грачёва (тут). Доверился Будде Шакьямуни – конечно, его учению в целом, но прежде всего учению о Чистой земле и о другом будде, Амитабхе, он же Амида, создавшем рай для всех в западной стороне.
Вера в Амиду в Японии была известна давным-давно, но связно изложить, на каком понимании мира она строится, взялся только старший современник Ясутанэ, монах Гэнсин из школы Тэндай. Казалось бы, всё очень просто: Амида создал Чистую землю, край Высшей Радости, и там может возродиться кто угодно – и невежда, и грешник – если только позовёт будду по имени, произнесёт молитву «Наму Амида буцу». Только как эта открытость рая для всех согласуется со всеобщим законом воздаяния, без которого буддизм немыслим? И как вообще можно поверить, что со спасением всё настолько просто – а если всё так просто, то, получается, остальные наставления Будды излишни? Позже, в XIII веке, амидаисты будут говорить парадоксами: в это невозможно поверить, потому что это истинно. А Гэнсин в конце X века объяснял и доказывал, что вера в Чистую землю – часть всё того же учения Будды, что и закон воздаяния, и сложные схемы продвижения от неведения к знанию, и длинные ряды правил избавления от грехов и обретения святости… Ясутанэ изучал это всё как мирянин – и вместе с единомышленниками создал сообщество Кангакуэ, ««Собрание ревнителей ученья»: в него входили и миряне, и монахи, они вместе читали «Лотосовую сутру» и молились Амиде, причём для монахов из государственных храмов это тоже был способ жить двойной жизнью – ведь первая, официальная их жизнь на службе в храмах, занятая обрядами по расписанию и по заказам, от этих молитв и чтений была так же далека, как у мирян жизнь чиновничья.
В «Японских записках» о Гэнсине речи нет, он ещё жив. Основателями амидаистской веры в Японии Ясутанэ называет двоих: Эннина, того самого знаменитого монаха, который долго путешествовал по Китаю, а когда вернулся, научил собратьев молиться так, как принято у китайских подвижников на горах Утайшань, и праведника Ку:я, которого изображает знаменитая статуя (из уст монаха выходят будды, они же шесть знаков, которыми пишется молитва).
В мирской своей жизни Ясутанэ был известен в основном как поэт, пишущий по-китайски. Его стихи и изящная проза входят в главные собрания китайских сочинений японских авторов. Вот тут – перевод одного из его «пожеланий», гаммон, – записей по итогам поминального обряда; такую запись обычно составлял мирянин из числа сколько-то близких, но не самых близких и родных умершего, по возможности хороший писатель.
Сочинял Ясутанэ и по-японски, но в антологии вошла только одна его песня. Её он будто бы оставил домашним, когда всё же ушёл в монахи.

Укиё оба Сомукаба кё: мо Сомукинаму
Асу мо ари-то ва Таномубэки ми ка

Если от мира уйти, то сегодня же – и без оглядки!
Кто я такой, чтобы ждать с верою завтрашний день?

Но ещё в миру он составил сборник рассказов – «Японские записки о возрождении…». Похожие сочинения есть в Китае, и наш знаток китайских книг их упоминает у себя в предисловии. Но в Японии Ясутанэ положил начало особой традиции: собирать истории об уходе в рай – дело не монахов, а мирян, причём лучших мастеров слова. Продолжение к «Японским запискам» напишет такой корифей придворной словесности, как Ооэ-но Масафуса в начале XII в., а потом ещё два сборника в середине XII в. составит Миёси-но Тамэясу, учёный энциклопедических познаний. Почему получилось именно так? Отчасти на этот вопрос отвечает в предисловии к «Японским запискам…» сам Ясутанэ. Молитва и образ Амиды, по его словам, были с ним всегда, «в спешных делах и в трудную пору». Это цитата из «Бесед и суждений» (IV–5), только у Конфуция «в спешке и в трудные времена» благородного мужа не покидает человеколюбие. Из этого следует, например, что о молитве и об Амиде, о вере и о смерти с надеждой на возрождение можно писать быстро: то есть коротко и просто, слогом летописца, а не поэта. А ещё – что летопись эта будет принципиально частная, вне политики, как раз для трудных времён. И ещё: что молитва Амиде, оставаясь делом самым частным, работает и как способ проявлять то самое человеколюбие, заботиться о других. Ведь затем молитву и произносят вслух, чтобы люди услышали, а кто-то, может быть, тоже уверовал бы. Опять-таки раздвоенность: для себя я верю или для ближних? – да чего же ещё ждать от грамотея…
Вот несколько рассказов из сборника Ясутанэ. У него они делятся по частям буддийской общины: монахи, послушники, монахини, (послушниц, правда, нет) миряне и мирянки.

18. Учитель таинств Сэнкан из храма Энрякудзи имел чин Великого светоносного учителя Закона, по мирскому счёту происходил из рода Татибана. У матери его долго не было детей, и втайне она молилась Каннон, Внимающему Звукам. Во сне она увидела, как ей дан был цветок лотоса, и после этого наконец-то забеременела и родила Сэнкана. Помыслы его были милосердны, в лице не видно гнева. Он полностью изучил явные и тайные писания Закона, не было книг, каких бы он не постиг. Кроме как на еду, он ни на что не отвлекался от книг. Он сочинил японское славословие Амиде в двадцать с лишним строк, и столице и в деревнях, старые и молодые, знатные и ничтожные – все выучили его наизусть. И повсюду многие люди завязали связь с краем Высшей Радости.
Учитель таинств во сне увидел, как кто-то сказал ему:
– Вера в сердце у тебя глубока. Разве не взойдёшь ты на лотос высшего уровня в краю Высшей Радости? Корни блага у тебя бессчётны. Ты непременно дождёшься дня, когда Мироку [будущий будда] родится в нашем мире!
Учитель восемью строками увещевал толпу монахов, десятью обетами вёл всех живых. В час ухода взял в руки свиток с обетами, устами возгласил имя будды.
Для старшей дочери господина Ацутады, исполнявшего обязанности среднего советника, Сэнкан долгие годы был наставником. Она говорила ему:
– О великий учитель! Когда твоя жизнь кончится, непременно укажи мне во сне, где ты возродишься!
И вскоре после его ухода в нирвану ей приснилось, что Сэнкан взошёл на лотосовую ладью, возглашает славословие Амиде, сочинённое им когда-то, и направляется к западу.

Сэнкан 千観 (918–983) был сыном Татибана-но Тосисады 橘敏貞, его род прославился знатоками китайской словесности. «Восемь строк» Сэнкана таковы: не пропускать обрядов иначе как по болезни; не отвлекаться не мирские разговоры во время молитвы и чтения сутр; не обсуждать достоинства и недостатки других людей, не допускать пристрастности; не вести бесполезных словопрений; не пренебрегать делами родичей, друзей, собратьев по храму; усердствовать и в подвижничестве и в учёбе; всецело стремиться распространять Закон, приносить пользу всем живым, искать возрождения в Чистой земле; соблюдать заповеди. «Десять обетов» – обеты бодхисаттвы, подходящие и для монахов, и для мирян. Фудзивара-но Ацутада 藤原敦忠 (906–943) исполнял обязанности среднего советника 権中納言, гон-тю:нагон, входит в список тридцати шести бессмертных поэтов эпохи Хэйан. О сыне Ацутады речь пойдёт в следующем рассказе.

27. Шрамана Синкаку из храма Энрякудзи был четвертым сыном Фудзивара-но Ацутады, исполнявшего обязанности среднего советника. Поначалу, когда был мирянином, служил в Правой гвардии. В четвертый год Кохо [964 г.] вышел из дому, следуя за учителем, усвоил обряды двух миров и обряд поднесения даров Амиде, каждый день трижды исполнял эти обряды, ни разу в жизни не пропустил их.
Когда жизнь его подошла к концу, он нетяжко заболел. Говорил монахам, собратьям по Закону:
– Прилетела белая птица с длинным хвостом. пропела: пора, пора! И полетела к западу, исчезла.
И ещё говорил:
– Когда закрываю глаза, перед взором моим тут же является прекрасный образ Высшей Радости!
В день, когда уходил в нирвану, Синкаку дал обет:
– Двадцать лет я подвижничал, растил корни блага, и теперь обращаю все заслуги к Высшей Радости!
В ночь его ухода в нирвану три человека видели один и тот же сон: множество почтенных монахов приплыли на ладье с драконьей головой, пригласили Синкаку взойти в ладью и с ним исчезли.

Синкаку 真覚 (ум. 978), в миру носил имя Фудзивара-но Сукэмаса 藤原佐理. «Обряды обоих миров» – таинства двух мандал, «Мира-Чрева» и «Мира-Жезла». Край «величественных заслуг» – Чистая земля будды Амиды, созданная его неизмеримыми заслугами и устроенная так, что все её жители также могут набрать великие заслуги. «Лодка с драконьей головой» – с носовым украшением в виде головы дракона; на таких лодках совершали увеселительные поездки государи и придворные. Почему-то у Ясутанэ часто путь в рай - это не полёт, а путешествие по воде; почему так, мы не знаем.

31. Некая монахиня была единоутробной младшей сестрой общинного главы Кантю. Всю жизнь жила одиноко и в итоге вступила на Путь. Общинный глава поселил её неподалёку от своего храма, утром и вечером заботился о ней. Монахиня состарилась, только и делала, что молилась Амиде. Она сказала общинному главе:
– Завтра или послезавтра я отправлюсь в край Высшей Радости. Хочу, чтобы в эти дни шли непрестанные моления.
Общинный глава созвал монахов и велел им три дня и три ночи сосредоточенно молиться, памятовать о будде. А монахиня опять говорит общинному главе:
– С запада прилетели носилки, украшенные драгоценными каменьями, вот они у меня перед глазами. Однако здесь нечисто, и будда с бодхисаттвами отбыл восвояси!
Сказала и залилась слезами. И попросила, чтобы общинный глава сам по памяти прочитал сутру. Тот дважды прочел. Назавтра монахиня говорит:
– Снова прибыла толпа святых. Пришёл мой час возродиться!
Села за занавесом, возгласила молитву и ушла в нирвану.

Монах Кантю: 寛忠 (906–977) был внуком государя Уды, принадлежал к школе Сингон и славился как знаток таинств; как обычно в эпоху Хэйан, женщина имени не имеет (хотя по уставу монахине оно положено), а называют её по ближайшему родичу-мужчине.

35. Минамото-но Икоу был седьмым сыном господина Канау, главы дворцовых ремесленников. С юных лет помыслы его склонялись к Закону Будды, прилежно читал он и мирские книги. Когда ему было двадцать с чем-то лет, он заболел, больше двадцати дней страдал и мучился, в итоге возненавидел этот мир и стал монахом в миру. Всю жизнь он усердно молился Амиде, а в пору болезни стал молиться еще чаще. Беседуя со старшим братом, монахом Ампо, он сказал:
– Я слышу в западной стороне звуки музыки.
Брат отвечал:
– А я не слышу.
Икоу сказал:
– Птица, павлин, передо мною явилась и пляшет. Перья в крыльях ее сияют.
Сложил руки святым знаком, обратился к западу и испустил дух.

Минамото-но Икоу 源憩 жил в X в. Монах Ампо: 安法 известен как поэт, сохранилось собрание его песен. Павлины, по преданиям, побеждают ядовитых змей, а потому служат вестниками или помощниками тех почитаемых существ, кто помогает в одолении «трёх ядов» (алчности, гнева и глупости). На картинах Чистой земли иногда также изображают павлинов.

39. У одной ученицы Будды из рода Фудзивара помыслы в сердце были мягки, легки, а милосердие весьма глубоко. Всегда помышляла она о крае Высшей Радости, возглашала молитву, не ленясь.
Шли годы, она старилась, и как-то раз сказала:
– Издалека слышатся звуки музыки. Не знак ли то возрождения?
На другой год снова говорит:
– Музыка понемногу приближается.
А ещё через год сказала:
– Звуки музыки с каждым годом всё ближе ко мне. Теперь они слышны словно бы над самым домом. Верно, пришёл час возрождения!
Сказала – и тут же покинула наш мир. Ушла, не болея, на страдая.

Почти все рассказы Ясутанэ в переложении с китайского на японский вошли потом в «Собрание стародавних повестей». Мы переводили в обратном порядке: сначала японскую версию, а потом по ней – текст Ясутанэ. Сокращался текст при этом почти втрое.
В следующий раз авось покажем, какие байки рассказывали про самого Ясутанэ.

Via