(Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4)

13. Средний советник Намма из Полотняного приказа
В этот вечер старший следователь Намма задержался в Приказе. С утра он надеялся успеть после службы домой, часок подремать — и уж после отправиться к дочери, на ночное празднество. Первому внуку триста дней исполняется — отчего бы двум дедам и прочей родне не отпраздновать, как положено, ночью? Но ещё накануне начались нестроения. Кровная бабушка дитяти, первая жена господина Наммы, явно дала понять, что нынешней жене среднего советника на таком празднестве делать нечего. Скажет что-то этакое при Дзёхэе — тот обидится. В общем, от обеих жён Намма принял гостинцы для дочери и внука, а на присутствии самих женщин не настаивал. Свой подарок прислала и тётушка дитяти, младшая дочь Наммы. Сперва требовала, чтобы ей лично поздравлять младенца позволили, но удалось её отговорить. В ночную пору барышне Намме подобает спать! Потому что, в отличие от племянника, она уже большая.
А с утра — обычный приказный день, только немного суматошнее иных. Соглядатаев много, не все из них прошли должную выучку, а из обученных — не все могут прислать записку вместо того, чтобы доложиться лично. К полудню получалось: у одиннадцати чиновников печати пропали достоверно, ещё у шести — предположительно, идёт проверка. Из них четверо ограблены открыто, какими-то головорезами, причём двое пострадали настолько, что не могут явиться в присутствие. Остальных обокрали; двух воров даже удалось разыскать, да толку-то? Описали, кто им кражу заказал, но в обоих случаях довольно невнятно и путано. Можно только допустить, что это люди разные. Ещё одного вора сыщики вычислили, да он как раз попался страже, а у той на него имелся зуб, так что когда до неудачника добрались приказные, тот мог только охать и стонать.
Глава Полотняного приказа, господин Асано-средний, решительно потребовал: во избежание путаницы в делах по всей Столице, к Новому году похитители должны быть схвачены, а печати — разысканы. Легко сказать!
В полдень появился младший советник Сайма с увесистым мешком, стопкой листков и задержанным. Рассыпал бумажки по столу: некоторые отрезаны от исписанных грамот, некоторые чистые, но каждая — припечатана. Вытряхнул мешок, оттуда высыпались восемь печатей. Только странных каких-то — половина словно недоделанная.
— Изволь видеть! — проворчал младший советник. — Это отродье за последние пять дней получило четырнадцать заказов на изготовление новых печатей. По оттискам. Из этих четырнадцати чиновников лишь двое признались в пропаже, об остальных мы и не знали. И это — только одна мастерская, где печати режут! В Столице и предместьях и ещё имеются.
— Но наша лучшая, — обиженно вставил резчик. — Господин начальник, страдаю незаслуженно! Я же не подделки изготовляю для злоумышленников! В каждом случае убедился: новая печать заказана особой, право на таковую имеющей! Иначе я бы сам к вам прибежал, с образцовым оттиском.
— И как ты это проверял?
— Ну, во-первых, мы сколько лет уж в Столице работаем, многих господ и их людей в лицо знаем, не одну печать им сделали! А во-вторых — я же каждый раз прошу оттиск показать. Видно же, на какой грамоте она стояла — и соответствует ли это заказчику. Мы понимаем: дело державное! Ведётся тщательный учёт!
Проверили и листки, и печати, и учётную книгу. Два-три оттиска были сделаны, судя по всему, прямо при резчике; печально, конечно, что у кого-то из чиновников печати треснутые, а у одного вообще пополам раскололась, и они в Приказ не сообщили, а решили исправить дело своими силами. Но вот остальные… Похоже, за один час число пострадавших выросло едва ли не вдвое.
— Это то, что я сам нашёл, — говорит Сайма. — Хотел бы знать, сколько эти… негодники успели припрятать.
— Но вот же книга!
— Я тебе покажу книгу! Знаю я вас — на одну учтённую работу три нигде не записанных!
Однако старый резчик оказался не из пугливых. Отвернулся от младшего советника, отвесил поклон среднему, с достоинством молвил:
— Взываю о справедливости! Наша мастерская — старинная, надёжная, заведена ещё с милостивого дозволения Государя Белоснежного! За тридцать пять лет — всего два нарекания, и то на задержку сроков. Дважды отмечены и поощрены вашим же ведомством! Лучшие заморские мастера у нас сейчас трудятся!
— То-то и оно, — обращается младший советник уже не к нему, а к начальнику. — Мастерская старая, а работает в ней невесть кто. Приезжие. На каждого такого умельца — человек пять-шесть земляков. Это считая только тех, кто тут, в Столице и в пригородах. Кто кого кормит, вот вопрос.
И верно, вопрос напрашивается. Если кто от всех этих грабежей и краж имеет прямую выгоду — так именно резчики. Печать драгоценна, в изготовлении недешева, а за срочность и за тайну мастер может запросить и двойную, и тройную плату — отказа не будет. Многочисленная бездельная родня, готовая мастерам обеспечивать работу, — и что важно, почти поголовно грамотная, раз это китайцы. Подозрение Саймы явно не пустое.
— Прошу дозволения: доложить главе Приказа. Чтоб эту мастерскую и две других разрешённых — закрыть до Нового года. Мастеров и подручных задержать.
— Но почему?! — вопит резчик. — А как же заказчики наши?
Сайма продолжает, не глядя на него:
— Заказчиков, согласно этой вот книге — опросить. Посмотрим, у кого из них печати пропали, когда и как. И поглядим, продолжатся ли кражи. А может, кто из воров и сдастся. Как почтительный родич, с повинной явится.
Мастер горестно вопрошает:
— И кому от этого польза, позвольте спросить? Честных, проверенных мастеров — в тюрьму, а кого на наше место?
— Если, старик, тебя это беспокоит, назови сейчас: кто из подпольных умельцев вашу работу мог бы перехватить. Знаешь ведь их. Имена, где работают, через кого заказы принимают.
— Если бы знал, давно бы уже донёс!
— А ты подумай. И подручных расспроси, время у вас будет.
И Намма, и глава Приказа дозволение дали. Приставы отправились по мастерским. К вечеру тюрьма заполнится, и Палата наказаний, как обычно, станет возмущаться… Зато хотя бы убедимся, что у тюремщиков печати целы. Или в обратном?
По правде говоря, запрашивать бы надо полную проверку всех ведомств. Их же собственными силами: просто чтобы устроили перекличку, велели каждому от начальника до привратника предъявить печать. Но на такое глава Полотняного приказа не согласится. Слишком много шума получится, пойдут толки…
Сайма улучил время, когда остался с начальником наедине, и сказал:
— Приношу извинения, если посмел поставить господина среднего советника в неловкое положение.
— Ты это о чём?
— О китайцах.
Следователь не сразу понял. Когда понял — разозлился:
— То есть, в Приказе считают, что если мой зять прибыл из-за моря, так я теперь покровитель всех китайцев в Столице? Или по всей стране?
Младший склоняет голову, молчит. Потом отвечает:
— Я так не считаю. Кто здесь с тобой дольше служит — тем более. А вот за самих китайцев не поручусь. И за тех, кого они запугивают. Не в Приказе дело, а в том, что про нас болтают.
За последние годы китайцев в Срединной столице вправду прибавилось. А Сайма служил раньше в столице Западной — Намма был там давно, но хорошо помнит, сколько в тех краях китайцев, учтённых и неучтённых…
Младший советник продолжает:
— Среди них есть люди честные и скромные, я знаю. Трёх-четырёх таких назвать могу. А остальные… Мошенники! Нас, Облачный народ, числят едва ли не дикарями. И уж точно — дураками. И, что ещё хуже, часто оказываются правы. Потому что жулья к нам из-за моря привалило — несчитано. В открытую и тайно, и не только воров, но и разбойников, которые в смутах материковых уж столько крови пролили, что под ними там земля горит. И за каждым — хвост из родни тянется, даже если те сами приличные. Вот эти, резчики, — сколько таких в других ремёслах? А сколько грамотеев китайских у нас пишут — добро, если кляузы, а то ведь и крамольные листки? Тут, в Столице, пока ещё не очень, а на побережье или на Цукуси…
Осёкся, ещё раз поклонился:
— Я не о твоих свояках говорю, господин средний советник. Но просто зло берёт. Я как получил назначение в Столицу, думал: хоть тут этих рож не увижу! Как же…
О свояках… То есть всё ещё хуже: речь не только о Рэе, но и о бывшем после, о Дзёхэе. А тот действительно продолжает переписку с Китаем. Могли решить, что глава Книгохранилища наживается на дозволении заморским преступникам прибыть в Облачную страну? И спрашивать нечего — и не в такую чушь иные верят…
И пока следователь Намма прикидывал, что на это ответить, ворвался рассыльный:
— Нападение на наместника Охвостья!
— Где?
— Здесь!
— То есть как?
— Господин наместник здесь! Желает сделать заявление!
Наместник Охвостья, господин Овари, — человек немолодой, полный, мягкий, по данным Приказа — трусоватый и оттого склонный к волоките. Но сейчас взор его горит гневом. И, кажется, ещё и гордостью.
Выслушать его готов сам господин Асано-средний, но и Намма должен присутствовать.
— Первое, — молвит Овари тонким, но твёрдым голосом. — Прошу в порядке исключения допустить сюда двоих людей, сопровождавших меня ко Дворцу. Их остановили на воротах, но я считаю необходимым вам их представить. Эти люди заслуживают не только моего, но и державного поощрения. Ибо спасли мне жизнь.
О ком речь? — тихонько спрашивает Намма у рассыльного. Тот отвечает: деревенские какие-то мужики.
Глава Приказа разрешение дал. Пока на воротах проверяли тех крестьян на скверну, господин Овари поведал следующее. Нынче рано утром он выехал из усадьбы в наёмных носилках — ибо собственных в Столице не держит — и направился в Военное ведомство для согласования ряда вопросов. Надобно помнить, что именно в Охвостье пролегает Последний рубеж: разумеется, давно уже отнюдь не последний, но когда-то, в славной древности, именно там предки наши остановили натиск немирных дикарей с востока. Обсудить меры касательно почитания оной святыни наместник и собирался с военными советниками. Но почти у самых ворот усадьбы на Шестой улице дорогу ему преградили люди в чёрном. Семь или восемь человек с завязанными лицами, с тяжёлыми дубинками, а главарь даже с саблей. Носильщики господина бросили и бежали; негодяи сбили с наместника шапку, повалили наземь, стали обшаривать рукава, пытались сорвать пояс… Нет, требований не выдвигали, о мести либо родовой вражде не упоминали. Просто грабили. Но тут, откуда ни возьмись, явились те самые люди из деревни. В прямом смысле слова: ходоки из Охвостья, не иначе, благою волей богов и будд они именно в этот день и в этот час добрались до Столицы. С кулаками и дорожными посохами накинулись на грабителей и разогнали их.
— Двое одолели семерых? — спрашивает Намма.
— Такие уж молодцы у нас в Охвостье! На самом деле четверо, но двое ранены, им во Дворец нельзя.
Сам господин наместник цел, хотя и несколько помят. Утро и большая часть дня у него ушли на очищение после драки, но как только смог, он явился в Приказ. И теперь настаивает, чтобы его спасителей наградили казённым порядком, а ему самому предоставили охрану.
Господин Асано заверил, что оба вопроса будут рассмотрены. Намма уточнил: громилы ничего не успели украсть? Оказалось, ничего. И печать цела, и должностная дощечка, и всё прочее.
Средний советник потолковал и со спасителями. Действительно крепкие ребята, подтвердили рассказ господина — за единственным исключением: разбойников они видели только четверых. В остальном всё так: и дубины, и сабля, и замотанные лица. И боги Охвостья помогли защитникам наместника, в этом никаких сомнений нет.
— А вы, собственно, зачем прибыли в Столицу? — полюбопытствовал Намма.
— Чтобы коли господин после Нового года к нам обратно — так сопровождать и оберегать. В горах-то разбойников поболе, чем тут! А ежели он уж к ним не вернётся — то поскорее обратно и всех предупредить. Как говорится, новая крыса впятеро жрёт… Ох, виноваты!
За всеми этими делами сыщик Намма едва успел вечером заскочить домой переодеться и прихватить гостинцы, ни о каком сне речи уже не было. И — к внуку! Праздновать с родственниками.

14. Дзёхэй-младший, переписчик из Книгохранилища
С родственниками всегда так, особенно когда их много. Это на родине у себя я был почти совсем один, а на чужбине-то любой земляк — родич. А старший У человек серьёзный, по пустякам ночью вызывать не стал бы. Значит, придётся помочь.
Дождь идёт, темно. Братья У переселяются каждые полгода, но неизменно ютятся в таких трущобах, каких, я думал, тут в Столице и нет. Куда рванул парнишка, который приходил за мной, я не уследил, но, похоже, побежал за кем-то ещё. Большая сходка намечается?
Сворачиваю в переулок. Вот отсюда второй поворот, если я не обчёлся, будет как раз к дому У. На перекрёстке лужа, как бы её обойти…
— Ох! Мои нижайшие извинения!
На кого это я налетел? Высокий, в соломенном плаще, как у меня, плетёная шляпа надвинута низко, ждёт он тут уже давно — весь вымок. И почему-то без фонаря. Как, впрочем, и я, но я-то просто писарь, а он с саблей, человек важный.
— В следующий раз смотри, куда идёшь, — довольно мирно советует он. По голосу — не из наших, местный. Я — своей дорогой, а он остался вокруг лужи бродить.
Добрался до лачуги братьев У. Как и обычно, это снаружи — грязная развалюха, а внутри всё чисто, тепло и даже нарядно, в углу цветы бумажные стоят, над очагом картинка с богом висит, уже закопчённая. Большой сходки не обнаружилось: двое У, да трое их приятелей, да девица Ван, что приехала недавно и ищет, у кого пристроиться.
Раскланялись мы, старший У, человек прямой, сразу к делу:
— Дарования твои, братец Чжан И, исключительны, человек ты поистине незаменимый. А тут надо бы нарисовать печать хорошему человеку на грамотку.
Что я ничем подобным более не занимаюсь — говорить не стоит: не поверят. Спрашиваю:
— А что за грамотка? Долговая?
— Бери выше! Годовой отчёт одного чинуши из Дворцового ведомства. О поставках благовоний.
— Не понял. То есть не почерк надо изобразить, а только печать?
— Ну, да, остальное он сам написал. Мы ж помним: ты теперь вошёл в дом господина посланника, должность у тебя… Но тут никакого беззакония! Просто у этого господина печать не вовремя пропала, он заказал новую, конечно, а тут… знаешь уже, небось?
— Что — знаю?
— Совсем ты, видать, постарел: самые страшные новости мимо ушей пропускаешь?
И поведал действительно неприятные вещи. Сегодня приставы из Полотняного приказа перехватали два десятка резчиков, что печати делали: и в разрешённых мастерских, и в подпольных. Половина из них — наши. Готовые печати и заготовки тоже забрали. А тому чиновнику, для кого посредничает У, печать потребуется уже вот-вот, он и так свой отчёт задержал. Платит хорошо, моя доля — отрез крашеной ткани.
Про благовония мне у досточтимого Камэя пока вроде бы ничего не попадалось. А про преследования властями — только весьма иносказательно. Это обнадёживает.
— Образец-то есть?
— Да он целый ворох старых грамоток притащил, срисовывай — не хочу!
Сами знаки несложные, на печати две давние щербинки. Вот что бывает, когда имеешь привычку припечатывать грамоты не на гладком столе, а на грубых ящиках, на полу и где попало. Ну и хорошо, достовернее будет выглядеть. Главная хитрость — чтобы казалось не написанным, а оттиснутым. Но и чурочка подходящая нашлась, и щепка, я концы обстругал на нужную толщину каждый. И краска годная.
Сижу, работаю.
— Опять мы за местных отдуваемся, — сетует У-младший. — Мало нам стражи, так теперь ещё и приказные…
— А кстати, — спрашиваю. — Эти чиновники, у кого печати пропадают… Мы точно ни при чём?
Старший У аж побагровел:
— Мы?! Да что мы, не понимаем? Это ж — подрыв устоев государства! За такое нас из Столицы всех выгонят, кого в тюрьме не уморят. Когда о державных делах речь, ясно: преступником не должен быть китаец! Кто угодно, хоть варвар с севера, хоть с юга, хоть танцовщица из здешних святилищ, но не мы. Странно слышать такое от тебя, братец!
Остальные поддакивают, даже девица Ван. Если стану отвечать, всё равно всех не перекричу. Молча киваю на собственную работу.
— Так это ж совсем другое дело! Не развал державного делопроизводства, а спасение его! Вот этот благовонник вовремя отчёт сдаст, за ним другой чиновник, третий… Четвёртый тоже, вместо того чтоб по городу пропажу искать, делом займётся… А иной, может, с горя и запил бы, да в слезах и того… Утопился бы, вешаться тут не любят. Мы с тобой сейчас Облачной стране помогаем! Исправляем недосмотры служилых, возмещаем урон, что нанесли беззаконники. Народу, опять же, легче. Представь: вот кабы все, кто печати растерял, о том объявили, взысканий не побоялись — тогда бы им новые печати-то резали за казённый счёт, то есть за счёт простого люда. А так господа сами расплачиваются.
Можно подумать, они свои расходы не возместят потом. Поборами всё с того же народа, больше-то не с кого.
Наверно, я в самом деле старею. Когда-то думал: раз мои писарские умения родной державе не нужны, так пусть послужат тем, кто под устои оной державы пытается подкопаться. Она, надо сказать, ничего лучшего не заслуживала, а я думал: хорошее дело делаю, за такое и в тюрьме сгнить не жалко… И что теперь? Сбежал за море, женился, хожу на службу, прошу меня ни во что сомнительное не впутывать. Эх…
Но спорить о несправедливостях Облачной страны я сейчас не буду. Печать готова, закреплять даже незачем: отчёт-то свеженький, пусть и смажется слегка, ничего.
У-старший полюбовался, улыбается:
— Искусник! Кисть летает, как феникс в небесах, краска ложится, как дракон в ущелье! Завтра отдадим заказчику, послезавтра заходи за своим отрезом.
Вышел меня проводить на крыльцо, тихонько шепчет:
— И — я не прошу тебя словечко замолвить перед тестем, чтоб этих бедолаг-резчиков выпустили. Но уж коли будут бить — похлопочи, чтоб рук не переломали. Под замком не век сидеть, а как потом кормиться?
Похлопочи. Как? Разве что палач любит старинные стихи, пообещать ему редчайшее творение Камэя? Досточтимый сам одобрил бы, не зря он сложил: Проповедую в тюрьме, на рыбном рынке… Ох, нет.
— Слушай, — говорю. — Но если эти кражи — дело кого-то из местных… не знаешь, часом, кого? Если сдать воров, может, наших и вытащим.
— Да я уж принял меры, — усмехается У. — Воришек найти дело нехитрое, а вот заказчика… Пока я одно вижу: все эти заказы идут из одного места. И место то богатое. С кем я толковал, никто не говорит: подрядили, мол, печать украсть, а что найдёшь помимо печати, то и бери в награду.
— Так бы, думаю, никто не подрядился.
— А тут и платят, и долю добычи дают. Кому и для чего может понадобиться столько печатей из разных ведомств? Не иначе, кто-то из тутошних больших людей сам на большую печать нацелился. Золотую.
У государя Облачных островов печать не золотая, но не важно. Я пока всё равно не понимаю. Бережливость такая, что ли: самозванец уже своим людям посулил должности при новой власти, печати заранее изымает и раздаёт, а как все раздаст, тут и грянет переворот? Глупо: печати-то именные. Или просто хотят наводнить страну поддельными указами, постановлениями и прочими распоряжениями, чтобы никто не знал, какие подлинные, а какие нет?
В этом что-то есть. Если постараться, можно определить: оттискивали одну и ту же печать в двух случаях одною рукой или двумя разными. Нажим, угол давления… И кто тогда окажется в наибольшей выгоде? Тот, кто умеет такие вещи распознавать?
Я грабителей с ворами не нанимал, это хотя бы точно.
Иду домой, размышляю — и на тебе! Прямо в лужу плюхнулся!
— Я тебе говорил: смотри, куда прёшь!
Всё тот же голос. И тот же человек в плаще и шляпе.
— Прости, виноват…
На этот раз не прошло. Размахнулся, врезал мне ногою в челюсть — так из меня и дух вон.
Очухался — не знаю уж, сколько времени прошло. Зуб, похоже, раскололся; болит и всё лицо, и затылок… Такой дурак, как я, и в грязи найдёт, обо что твёрдое головой стукнуться.
Умел же я раньше драться. Точно: постарел, сноровки не хватает хотя бы увернуться вовремя. Ладно, будем считать, нарвался на могучего воина…
Или на кого похуже. Вот видел в этот раз его лицо, хоть и в потёмках, но видел. Не помню! Спросят: ты живописец, а не просто писарь, должен был запомнить… А нет. Как будто не было лица.
Ох… Не было лица, да? А плащи были, у него и у меня. И встретил я этого человека дважды, и оба раза не заметил, пока не столкнулся. Вот и ставь тут опыты со стихами…
И печати на поясе — в помине нет.

(Продолжение будет )

Via