Из песен Ильи Оказова
Сегодня - совсем ранние, начала 1980-х
ХВАСТЛИВЫЙ ВОИН
Я бравый Пиргополиник,
Передо мною мир поник,
Передо мной трещали шлемы, как скорлупки,
И осушал я на пирах
При императорских дворах
Мной завоеванные на турнирах кубки.
Доспех мой весело блестит
Сверкает солнцем крепкий щит,
Своим мечом перерубал и сталь и медь я;
Был беспощаден мой удар:
Разбил я в Венгрии татар,
Ходил в России в одиночку на медведя.
Любому гостю буду рад
Я расскажу ему подряд
Про Ватерлоо, Саламин и Гавгамелы;
А если не поверит он,
То он из Персии шпион,
И с ним немедленно придется что-то делать.
ПЕСНЯ БЛАГОРОДНЫХ РАЗБОЙНИКОВ
(к комедии Шекспира «Два веронца)
Все мы крови голубой,
Не простолюдины,
Но повел нас за собой
В лес порыв единый:
Угнетать и стыд и срам
Массы нам народные –
Больно благородные мы,
Больно благородные.
Кто свой бросил майорат,
Кто приход отдал –
Ну какой из нас прелат
Или феодал?
К угнетенью ни на грамм,
К службе непригодные –
Больно благородные мы,
Больно благородные.
Мы в лесу теперь живем
Все своей охотою,
Но отнюдь не грабежом,
А одной охотою:
Мы не режем, ну а дам
Даже не уродуем –
Больно благородные мы,
Больно благородные.
Пусть нам голодно порой,
Но душе спокойно:
Мы живем в глуши лесной
Вольно и достойно.
Час придет, мы ляжем в ямы,
Но умрем свободные –
Больно благородные мы,
Слишком благородные.
КОЛУМБ
В Вальядолиде гудел карнавал
И ругались в божью мать в кабаках,
А на пристани моряк умирал,
Исповедовал бродягу монах.
Смертный час его сегодня застиг
И лежал он возле каменных тумб,
А монах его печально крестил:
«Исповедайся, раб божий, Колумб!»
И хрипел Колумб в истерике,
Задыхаясь говорил:
«Я не открывал Америки!
Я же Индию открыл!
В детстве видел я про Индию сны –
Жизнь за эти сны возьмешь и отдашь!
А потом мне стали деньги нужны,
И в Кадисе я набрал экипаж.
Мы доплыли до предельной черты
На обломках своего корабля,
И матросам надоели бунты…
Только юнга все же крикнул: «Земля!»
От неведомого берега
Ветка к борту приплыла;
Только это не Америка,
Это Индия была!
Нас вернулось втрое меньше назад,
Каждый желтой лихорадкой больной,
И послал король за нами солдат,
Чтобы властвовать заморской страной;
И в салютах, в завываниях труб
Мне пожаловал дворянский пакет:
«Дескать, знайте, что недаром Колумб
Для Испании открыл Новый свет!»
Нет, монах, ты мне поверь-ка,
Он неправду говорил –
Я не открывал Америку
Я же Индию открыл!
Я покинул раскаленный Мадрид
И приехал прямо к морю сюда –
Завсегдатай кабаков и коррид,
Провожая и встречая суда,
И смотрел им след до боли в глазах…
Но Америки я не открывал,
Это Индию открыл я, монах!»
И грузчики в порту увидели,
Как он издал последний стон:
«О, где же, где же моя Индия?..» –
Сказал и тихо умер он.
МАСКА
В этом доме нет ни окон, ни зеркал,
Только залы , переходы да огни,
Только много суеты и беготни,
Потому что я попал на карнавал
В этот вечер в старом доме – маскарад,
Плещет ромбами упрямый Арлекин,
Он уверен, что хозяин – он один
И что каждое словцо его впопад.
У колонны затаилось Домино,
Коломбина шутит метко и остро,
Как ребенок плачет маленький Пьеро
И роняет слезы в красное вино.
Ах, как я хотел бы влиться в их толпу,
Вместе с ними плакать, петь, хваля, кляня –
Но отшатываются все тут от меня,
И на личиках фарфоровых испуг.
Знаю я, что я не сам тому виной –
Это маска, что закрыла мне лицо;
Я хочу себя узнать, в конце концов,
Но зеркал здесь нет и выбито окно.
Я хочу себя увидеть, чтобы знать,
Кто я – зверь, чудовище болезнь?
Но зеркал и стекол в окнах нету здесь.
А свидетели торопятся сбежать.
К этой маске я прирос своим лицом,
Даже с кожею ее не оторвать –
И ее мне никогда не увидать,
Только, разве что, в бреду перед концом.
МОРСКАЯ ПОЧТА
Пуста бутылка от рому, а, право же очень жаль,
Мы все далеки от дому, у всех нас одна печаль.
Нет пресной воды и пива, и кончились сухари.
И нам до того паршиво, что лучше не говори.
Но есть бутылка от рому,
И мы ее засмолим,
Она поплывет до дому
К родным твоим и моим.
Увидеть бы, как трепещет лист, а дорога – в пыли,
Но здесь только море плещет на тысячи тысяч лиг.
Котел в лихорадке дышит, колеса почти стоят;
Никто из нас не услышит пения соловья.
Нас здесь сто два человека, и всем ста двум помирать,
А там у мальчишки Джека осталась в Дублине мать,
И здесь зелена пучина, кричит альбатрос над ней,
А там у жены и сына глаза зеленей морей.
Родная, прощай, родная; котел работящ и прям,
Ты слышишь, как, задыхаясь, он хочет взлететь к чертям.
Он верно на нас работал, он долго для нас служил,
Страховку получит кто-то, а мы не получим могил.
Сынок, мы расстались рано, тебе уже десять лет,
Живи по душе и карману, не ведай тоски и бед,
Дерись, голодай, влюбляйся – быть может, и повезет;
Но только не нанимайся матросом на пароход!
О дьявол, какое горе – листок мой исписан весь;
Сынок, уезжай от моря, чтоб не очутиться здесь,
Где вал в пробоины хлещет, где солнце тонет вдали,
Где волны над нами плещут на тысячи тысяч лиг.
Но вот бутылка от рому,
И мы ее засмолим,
Она поплывет до дому
К родным твоим и моим.
0 комментариев
Нет комментариев для отображения
Пожалуйста, войдите для комментирования
Вы сможете оставить комментарий после входа
Войти сейчас