Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотров
    95 956

Авторы блога:

Из пьес Ильи Оказова: Герои вчера и навеки (начало)

Snow

258 просмотров

…Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен о вас не споют.
М. Горький

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ФЕСЕЙ, бывший царь Афинский, великий грешник, 60 лет
АКАМАНТ, нынешний царь Афинский, его сын, 20 лет
ЛИКОМЕД, царь Скиросский, старый друг Фесея, 60 лет
ДЕИДАМИЯ, его дочь, 15 лет
МАЛЬЧИК, 12 лет

Действие происходит на острове Скиросе в Эгейском море, в год Гигантомахии

Неширокая полоса морского берега, в глубине переходящая постепенно в горы; на дальней вершине стоит белый храм. Царь ЛИКОМЕД, седобородый, опрятный, сгорбленный, сидит на камне. Задумчиво входит его дочь ДЕИДАМИЯ, рассеянно глядя в морскую даль.

ЛИКОМЕД (видя, что она его не замечает). Ты ходишь, как во сне, Деидамия! Что с тобою? Ты опять плакала?
ДЕИДАМИЯ (словно очнувшись, резко). Да, ну и что?
ЛИКОМЕД. С чего это ты? Кто-нибудь обидел? Эти…
ДЕИДАМИЯ. Никто меня не обижал. Ты и сам не слишком весел, отец. Почему я должна делать весёлое лицо, а ты, царь, не должен? И зачем вообще делать весёлое лицо, если всё так нехорошо?
ЛИКОМЕД. Понимаешь, дочка, это верно, царь вообще-то не должен быть ни печальным, ни весёлым – в молодости ему полагается быть мужественным, и я таким и был, а в старости – величественным… И это у меня, в общем, получается – при людях, особенно при афинянах. Я просто не ожидал тебя встретить, не успел сделать величавый вид – к тому же ты сама этого не любишь.
ДЕИДАМИЯ. Я вообще не люблю, когда кто-то делает вид. Когда ты делаешь вид, что спокоен и исполнен достоинства, а в это время офицеры с афинской военной базы ходят по нашему острову как хозяева и даже забывают отдавать тебе честь. Когда эти афиняне, наоборот, делают вид, что очень тебя уважают и считают великим царём, а на самом деле только и ждут, чтобы что-нибудь отобрать у наших крестьян или получить приказ из столицы – вот, даже я называю Афины столицей! – в котором правитель Менесфей напишет, что наш Скирос – исконное афинское владение. Когда наши мальчишки обращаются ко мне «ваше высочество», хотя отлично видят, что никакая я не настоящая царевна, – только ради того, чтобы самим сделать вид, что могут беседовать с царевной… И когда я сама притворяюсь, что верю всему этому. Это так противно!
ЛИКОМЕД. Ты молода, Деидамия, ты ещё слишком молода; жаль, конечно, что твоя молодость пришлась на такое время. Но пойми, я вижу всё, о чём ты говоришь, не хуже тебя, но держусь, потому что вижу и знаю ещё и то, чего мне никак не удаётся передать тебе: что я правда царь, а ты царевна. По крови и по характеру.
ДЕИДАМИЯ. Это у меня-то царский характер? Это у…
ЛИКОМЕД. Да, Деидамия, иначе бы ты так не раздражалась из-за всего, что перечислила. Наши крестьяне не любят афинян – за грубость; но они хорошо понимают, что одними реквизициями афинская база прокормиться не может – между прочим, потому, что я всё-таки царь, – и вынуждена платить им если не за каждую курицу, то за каждую вторую. И наши юноши гордятся, что могут служить в афинских войсках, потому что это звучит не так смешно, как скиросские войска, потому что Афины – правда великая держава, а быть подданным великой державы – не так уж плохо. Для всех, кроме царей малых держав.
ДЕИДАМИЯ. Потому что МЫ не можем ИХ уважать?
ЛИКОМЕД. Афинских офицеров? Может быть. Но, девочка моя, Афины я очень уважаю. Я был там когда-то, ещё при царе Фесее, моём друге, я вместе с ним защищал город от амазонок, и я знаю, что как государство Афины гораздо сильнее и лучше нас. Тогда я и признал зависимость от них – то есть в то время это называлось «войти в Афинский союз». И мне не было стыдно, Деидамия, быть младшим союзником царя Фесея, величайшего героя – потому что он был мне другом, потому что он был героем настоящим, не то что я, неудавшийся герой… Но быть под протекторатом Фесеевых Афин или Афин невесть откуда взявшегося, безродного, нимало не похожего на героя правителя Менесфея – это разные вещи. Мне стыдно, что я, друг Фесея, не могу даже пройти на собственном острове на территорию афинской базы – часовые вежливо, но неизменно прогоняют меня прочь – эта солдатня, эти ничтожества… Я рад, что Фесей не знает об этом.
ДЕИДАМИЯ. До меня доходили какие-то слухи, но я так и не поняла – он что, умер или всё-таки нет?
ЛИКОМЕД. Он не умер, Деидамия; такой человек, как Фесей, не может умереть незаметно, так, что даже на Скиросе об этом не знали бы. У него был друг, Перифой из Фессалии, очень храбрый человек, хотя, насколько мне известно, грубоватый и буйный. Это на его свадьбе была кентавромахия.
ДЕИДАМИЯ. Вот когда победил Геракл?
ЛИКОМЕД. Больше – это когда победил Фесей, с Перифоем вместе. Геракл… он герой, великий богатырь, но не царь, а Фесей – и то, и другое. Ну так вот, у этого Перифоя вскоре умерла та жена, за которую он и сражался с кентаврами. А Фесей в это время уже давно – для настоящего героя – не совершал подвигов. Ну, и ещё были причины, но об этом тебе знать ни к чему. Он спросил у Дельфийского оракула – я тогда тоже ходил в Дельфы, я знаю – что в ближайшее время будет предметом величайших подвигов? Оракул ответил ему – Фесею даже оракул отвечал прямо, а не уклончиво, как всем: «Спартанская царевна Елена».
ДЕИДАМИЯ. Это вот которая самая красивая? Жена царя Менелая, к ней ещё сватались в прошлом году со всей Греции?
ЛИКОМЕД. Да, она; тогда Елена была ещё совсем девочкой. И Фесей решил совершить предсказанное – он пошёл в Спарту, разгромил тамошние войска и увёл Елену с собою в Афины.
ДЕИДАМИЯ. А она его любила?
ЛИКОМЕД. Она была ещё совсем мала, но, конечно, понимала, что Фесей – это единственная достойная её пара. Это вам не Менелай!
ДЕИДАМИЯ. Ты говоришь об Атридах совсем как афинские офицеры с базы!
ЛИКОМЕД. Но я сравниваю Менелая не с Менесфеем, а с Фесеем. В этом походе на Спарту ему помогал Перифой – как я когда-то помогал разгромить амазонок. Конечно, Фесей оба раза справился бы и без нас, но всё же мы – его друзья. И вот Перифой заявил ему после победы: «Я помог тебе добыть жену, помоги ты мне вернуть жену». Фесей спросил: «Откуда?» И Перифой, нечестивец, ответил: «Из царства мёртвых».
ДЕИДАМИЯ. Нечестивец? Он, наверное, очень любил её, и ещё был храбрым.
ЛИКОМЕД. Конечно, но это великий грех против богов – отбирать то, что они взяли. Перифой не решился бы один пойти туда, в Аид. Но Фесей сказал ему: «Ты помог мне, я помогу тебе» – как настоящий герой нашего времени – нашего с Фесеем, а не с тобою.
ДЕИДАМИЯ. А для Фесея это не было грехом? Раз он такой великий?
ЛИКОМЕД. Девочка, мне трудно тебе объяснить… Конечно, это и для него было страшным грехом, но в то же время и настоящим, самым большим подвигом. Он решился даже на грех ради дружбы и славы. И они вдвоём спустились в Аид, и не вернулись. Говорят, что Плутон приковал их обоих к скале огромными змеями.
ДЕИДАМИЯ. Значит, он такой же грешник, как Тантал и Иксион?
ЛИКОМЕД. Больше, потому что страдает не за себя, а за людей. Он первым из смертных выступил против смерти – он и ещё Орфей, каждый по-своему. Разумеется, я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал об этом нашем разговоре. Ни подружкам, ни игрушкам.
ДЕИДАМИЯ. Я понимаю. Значит, он там страдает за нас?
ЛИКОМЕД. Да. И этим он поднялся выше Геракла, и только таким же деянием Геракл может сравниться с ним, что бы ни говорили его поклонники.
ДЕИДАМИЯ. А говорят, Геракл сейчас тоже пошёл в Аид, за Кербером…
ЛИКОМЕД. Думаю, это сплетни. Он велик, но с богами не ссорится… почти.
ДЕИДАМИЯ. И после этого в Афинах выбрали царём этого Менесфея?
ЛИКОМЕД. К счастью, до такого не дошло. У Фесея осталось двое сыновей, Акамант и Демофонт, в ту пору ещё маленькие. Когда Фесей ушёл ТУДА, братья Елены, Диоскуры, явились, чтобы отобрать её назад, а мальчики ещё не могли им помешать. Афины взяли штурмом, Елену вернули в Спарту, захватили много пленных, в том числе старую мать Фесея – я помню её; говорят, она ещё жива, проданная в рабство в Трою. И Менесфей, к которому обратился афинский народ с просьбой принять на себя власть в трудную минуту, пока сыновья Фесея ещё дети, не решился бороться с Диоскурами, выкупил только тех пленных, которых ещё не успели продать за море, и стал править так, как ты видишь по нашему острову, – принижая героев и возвышая ничтожества, которые сильны, только когда их много. А сейчас Фесеевы мальчики выросли, но правитель не желает отдавать им власть; говорят, он готов даже установить республику. Фесей тоже хотел когда-то демократии, но что можно Фесею, того нельзя этому выскочке… Афины не его, а мальчиков, по праву.
ДЕИДАМИЯ. А ты их видел?
ЛИКОМЕД. Да, но очень давно, ещё при Фесее – лет двенадцать назад.
ДЕИДАМИЯ. Вот бы посмотреть на сыновей такого человека!
ЛИКОМЕД. А ещё говоришь – «какая я царевна»! Не будь ты настоящей царевною, ты предпочла бы мирно выйти замуж за коменданта базы и жить офицерскою женою.
ДЕИДАМИЯ. Ни за что! Они позорят тебя, меня и Скирос, эти афиняне и их здешние подлипалы! Наверное, я так и останусь в старых девах – ведь на острове больше никого стоящего и нет, а за границей о нас и знать не знают…
ЛИКОМЕД. Ну-ну, не вешай носа! Во-первых, у меня ещё остались друзья. Вот скоро из Фессалии к нам должны прислать на воспитание одного славного мальчика, Ахилла; правда, его отец, хоть и охотился в Калидоне и плавал с аргонавтами, не чета Фесею, но всё-таки новое лицо…
ДЕИДАМИЯ. А ну его, этого Ахилла! Он, наверное, такой же, как все мальчишки. А мне хотелось бы… ты не смейся, но мне очень хотелось бы стать женою настоящего героя… как маме.
ЛИКОМЕД. Ну, честно говоря, тут твоей маме не очень повезло; но герой на примете есть, только я хотел сказать тебе об этом позже. Помнишь, я говорил про поездку в Дельфы?
ДЕИДАМИЯ. Ну, помню, и что? Там же одни жрецы.
ЛИКОМЕД. Разумеется, я ездил в Дельфы не женихов искать и даже не со жрецами толковать, но узнать откровение божие. Следи за своим языком, Деидамия, прогневить богов легко, а вынести этот гнев для нас непосильно.
ДЕИДАМИЯ. А для Фесея?
ЛИКОМЕД. Ты теперь знаешь о возмездии, которое постигло даже Фесея за дерзость, хотя эта дерзость была его величайшим подвигом; самые большие подвиги всегда оканчиваются трагически, ты знаешь об этом по былинам и мифам.
ДЕИДАМИЯ. Беллерофонт, Мелеагр…
ЛИКОМЕД. И они. В Дельфах я спросил Оракул, родится ли у меня сын и что будет с тобою – тогда ещё совсем крошкой. Сына мне не суждено; это тяжело, но такова воля богов. О тебе же было сказано – я передаю своими словами, попонятнее: «Царь Ликомед, в час худшей беды и унижения твоего прибудет к дочери твоей величайший герой, чей род восходит к олимпийцам, и он станет ей мужем, и она родит ему сына…» Ну, дальше не важно.
ДЕИДАМИЯ. Странно, совсем как говорила та старуха… неужели это правда?
ЛИКОМЕД. Боги не лгут.
ДЕИДАМИЯ. Как в сказке – принц из-за моря…
ЛИКОМЕД. Я думаю, что сейчас, после ухода Фесея и появления здесь, на Скиросе, Менесфеевых солдат и всего, что мы видим, – это худшая моя беда и унижение. Я тайно написал в Афины. Если письмо дошло благополучно, то с минуты на минуту сюда должен прибыть царь Акамант, сын Фесея, внук Посейдона. Мы ещё тогда толковали об этом с его славным отцом.
ДЕИДАМИЯ. Отец! Господи, отец! И я стану афинской царицей? И смогу приказать этим медным солдатам убраться со Скироса? И… у меня родится внук Фесея?
ЛИКОМЕД. Об этом вещал бог… хотя, может статься, сделавшись афинскою царицей, ты и забудешь о Скиросе.
ДЕИДАМИЯ. Отец, что ты говоришь! Никогда…
ЛИКОМЕД. Ну, дай бог.
ДЕИДАМИЯ. А если… а если он не приедет – царь Афинский?
ЛИКОМЕД. Вот, по-моему, он сам и идёт сюда.

Появляется АКАМАНТ, среднего роста крепко сбитый юноша с честным лицом, в пурпурном царском плаще.

АКАМАНТ. Добрый день! Не ты ли будешь царь Ликомед Скиросский? Наш комендант сказал мне, что тебя надо искать где-то здесь.
ЛИКОМЕД. Да, это я, царь Акамант, твой комендант не ошибся. На Скиросе вообще очень хорошо поставлена слежка за царём. Я рад приветствовать тебя здесь – за последние десять лет я не был так рад ни одному афинянину, поверь мне.
АКАМАНТ. Я понимаю, Ликомед, что трудно привыкнуть к постоянному присутствию на своей земле хотя бы и союзных войск. Как раз около десяти лет назад у нас в Афинах был оставлен временный контингент спартанцев, и я хорошо помню, с какой ненавистью мы все смотрели на них, – даже я с братом, хотя именно после нашествия Диоскуров нас, словно в насмешку, провозгласили царями. Но нам-то было тяжелее: твой остров процветает, и афинские части – надёжная защита для него от троянцев, а спартанцы тогда ушли сравнительно быстро именно потому, что вся страна была почти пепелищем…
ДЕИДАМИЯ. Мы очень благодарны тебе, царь, что из Скироса ещё не сделали сплошного пепелища. Однако говорят, что если вспыхнут на афинской базе запасы греческого огня, от нашего острова и пепелища-то не останется.
АКАМАНТ. Ты, наверное, и есть та самая Деидамия?
ДЕИДАМИЯ. Не знаю, та ли.
ЛИКОМЕД. Да, царь, это о ней я писал тебе. Моя дочь.
АКАМАНТ. Ну что же, рад познакомиться. Мне приятно, что ты, царевна, интересуешься такими вопросами: среди женщин это встречается нечасто.
ДЕИДАМИЯ. Ты настолько опытен, что можешь судить об этом наверняка, царь?
АКАМАНТ (не уловив колкости). Нет, не настолько, но так говорит Менесфей, а наш правитель – несомненно один из самых мудрых людей в Элладе.
ЛИКОМЕД. Да? Хорошо, что в Афинах начали ценить мудрость, – хорошо и странно, потому что при Фесее, твоём отце – а он был мудрый человек, уж во всяком случае не менее, чем этот твой правитель, – она была не в чести.
АКАМАНТ. Мой великий отец был царём и богатырём, Ликомед, он даже пытался стать мудрецом, но это у него не получилось – не судьба. К сожалению, от мудрости он отказался…
ЛИКОМЕД. Это тоже подвиг.
АКАМАНТ. …отказался, когда похитил Елену, – и это поняла вся наша страна, а потом, когда отец ушёл с Перифоем ТУДА, понял весь мир. Если это мудрость, Ликомед, то, значит, мудростей может быть две, и мне больше по душе Менесфеева.
ДЕИДАМИЯ. Царь Акамант, наверное, двух мудростей быть не может, но твоего великого отца повела за Еленою любовь, а за Перифоем – дружба, и, наверное, это выше любой мудрости любого Менесфея.
АКАМАНТ (невесело). Милая царевна, ты не видела, что было с Афинами, когда Диоскуры пришли отбивать сестру. Я не сомневаюсь, что всё, что ты слышала о греческом огне, безбожно преувеличено, но всё-таки это очень действенное оружие. Афины сгорели из-за Елены, а половина жителей была уведена в плен – даже мою бабушку Эфру, мать великого Фесея, продали в рабство в Трою.
ЛИКОМЕД. Дай бог, чтобы эта война была последней, в которой замешана Елена!
ДЕИДАМИЯ. Послушай, царь, но ведь ныне Афины – очень сильная держава, наверное, сильнее всех…
АКАМАНТ. Почти, хотя мне, наверное, и не следовало бы говорить так нашим союзникам. Аргос с Микенами не менее силён, чем мы, – после союза со Спартою через брак Менелая они выдвинулись, – но у Атридов нет флота…
ДЕИДАМИЯ. Ну да, а у Афин есть, и сильный, я видела много ваших кораблей у нас в порту. Так почему же вы не поедете и не освободите свою бабушку?
ЛИКОМЕД. Дочка, царям не следует задавать таких вопросов.
ДЕИДАМИЯ. Но мне же интересно понять по крайней мере ЭТОГО царя!
АКАМАНТ. Да, испытания, как в сказке, царевна. Кто обгонит колесницу Эномая и ответит на три загадки.
ЛИКОМЕД. Не обижайся, царь, она не хотела тебя оскорбить.
АКАМАНТ. Не сомневаюсь. И на вопрос её я отвечу, потому что тут нужно прислушаться и тебе, Ликомед Скиросский. Троя очень сильна и богата, мы не справились бы с нею не только сразу после пожара Афин, но и пять, и три года назад. Однако как ни горд царь Приам и как ни распространяет он слухи, что к одной его дочери бог сватался, а другой его сынок с целыми тремя богинями толковал, всё-таки будет некогда день, и погибнет священная Троя. Мы с царём Демофонтом, моим братом, и с правителем Менесфеем решили, что настал срок отбить у троянцев старую царицу Эфру, пока там ещё не изобрели против нашего греческого огня свой троянский огонь. Ультиматум уже составлен, осталось подписать его, скрепить печатью и направить Приаму.
ДЕИДАМИЯ. Вот это по-царски!
ЛИКОМЕД. Значит, начнётся Троянская война? Не рано ли?
АКАМАНТ. Время самое подходящее, медлить нельзя, не то Спарта и Аргос найдут какой-нибудь предлог и опередят нас, напав на Трою первыми. А уступать золото Трои мы не хотим никому, и особенно спартанцам. Кто знает, если Агамемнон с Менелаем победят, куда они продадут бабушку дальше?
ЛИКОМЕД. А если не победят?
АКАМАНТ. Если верх одержит Троя, то конец придёт всей Греции; но Менесфей говорит, что троянцы ещё не оправились от Гераклова похода на них (а мы от Диоскуров оправились быстрее, потому что у нас почти демократия, а у них – старый Приам). И как раз сейчас Троя не продержится в осаде и года; а если время будет упущено, продержится и пять, и десять лет, и взять её возможно будет только очень большой кровью. Освободить бабушку ¬ достойное дело, но чем меньше афинян погибнет при этом, тем лучше.
ДЕИДАМИЯ (отцу, громким шёпотом). Никак не могу понять, отец, он всё-таки герой или не герой?
ЛИКОМЕД. Акамант – сын Фесея и царь Афинский, а герой ли он – это станет ясно чуть погодя. Не торопи время и никогда не говори о присутствующих в третьем лице, особенно если это афиняне.
ДЕИДАМИЯ. Афинянин афинянину рознь; царь Акамант всё-таки действительно не то, что наш комендант.
АКАМАНТ. Царевна, или говори немножко потише, или вообще не шепчись при мне, потому что я всё слышу, а подслушивать мне не хотелось бы – именно потому, что я царь, а не комендант и тем более не полицейский агент. Впрочем, наши офицеры тоже гнушаются подобными методами, и коменданта вы осуждаете напрасно.
ДЕИДАМИЯ. Ну, нам всё-таки ближе до него, царь, и мы лучше его знаем.
АКАМАНТ. А какие у вас есть жалобы? Расскажите или лучше напишите, я обещаю всё выяснить.
ЛИКОМЕД. Спасибо, мы обязательно напишем, хотя и неловко царю жаловаться на какого-то полковника.
АКАМАНТ. Я сообщил о наших планах начет Трои именно в связи с тем, что мы очень рассчитываем на Скирос; не исключено, царь Ликомед, что скоро и ты наденешь полковничью бляху. Скирос – очень важный стратегический пункт.
ЛИКОМЕД. Я царь, а не офицер, и в бляхах не нуждаюсь!
АКАМАНТ. Понимаешь, Ликомед, царю не следует так отмежёвываться от офицеров, советников, солдат или мужиков: царь ими и силён. Я сам имею звание полковника и бляху с тремя звёздочками и не стыжусь этого. Сегодня такое время, Ликомед, что мы, афиняне и афинские союзники, сможем устоять перед южными державами, только если введём – потихоньку, исподволь – демократию. Может быть, это звучит не по-царски…
ЛИКОМЕД. Прости, царь, но мне правда кажется, что это говоришь не ты, а Менесфей.
АКАМАНТ. Менесфей – такой же афинянин, как и я, даже больше меня: его предки выросли из афинской земли, как колосья, а у меня дед – Посейдон, бабушка – аркадянка, а по материнской линии одни сплошные критяне. И я смогу стать настоящим афинянином и афинским царём, только если и я, и все граждане будут чувствовать своё единство.
ДЕИДАМИЯ. А ведь он прав, отец! Может быть, поэтому мне и так одиноко на Скиросе.
ЛИКОМЕД. Возможно, ты и прав, царь. Но лучшим афинянином, какого я видел, был именно твой отец. Лучшим афинянином и настоящим героем.
АКАМАНТ. А Геракла ты встречал?
ЛИКОМЕД. Да. Но Фесей – больше Геракла. Геракл служит человеку Еврисфею, а твой отец бросил вызов самим… впрочем, довольно.
АКАМАНТ. По-моему, служить людям – очень хорошее дело для героя; богам он ещё тоже послужит – говорят, что из Аида, куда спускался за Кербером, он отправился на Север по какому-то сверхсекретному заданию Олимпа… впрочем, не будем говорить, о чём не знаем. Мой отец был великим героем, это так, но ведь сейчас другое время. Ещё совсем юношей, не старше меня, он истребил разбойников на перешейке – но через несколько лет собрались новые шайки, очень пригодившиеся Диоскурам, и лишь Менесфею недавно удалось справиться с ними – без героизма, при помощи полиции, но окончательно. Ну, Минотавр – это, конечно, неповторимо, но ведь больше чудовищ нет, даже кентавров отец с Перифоем перебили всех до одного. Отец спас Афины от амазонок, покорил Мегары, построил флот – но после его похода за Еленой и нашествия Диоскуров снова пришлось отстраивать сгоревший флот, Мегарам предоставить автономию, а за то, что амазонки о нас забыли, приходится благодарить всех богов. Мой отец – великий герой, но куда привели его подвиги?
ЛИКОМЕД. Да. Как Беллерофонта. Как Прометея.
АКАМАНТ. Кстати, Прометей освобождён Гераклом и восстановлен во всех правах Зевсом, его берут на Олимп с правом совещательного голоса.
ЛИКОМЕД. Не может быть! Откуда ты знаешь?
АКАМАНТ. У Афин неплохая разведывательная служба, да и сведения это не секретные. Боги что-то готовят; не нам судить – что, но и освобождение Прометея, и то, зачем Геракл отправился на Север, – это не просто так.
ЛИКОМЕД. Новое время настаёт…
АКАМАНТ. Да, Ликомед, да, царевна Деидамия, новое время. Может быть, в этом времени и не будет таких героев, как мой отец, но не будет и таких грешников, как он, не будет такой славы, но не будет и таких бедствий, не будет Гераклов, но не будет и Лернейских Гидр. И я рад этому – за мой народ, за все народы; хотя мне самому и не так-то легко будет смириться, что я, сын Фесея, наверное, не настоящий герой и никогда не стану настоящим. Однако если людям от этого будет лучше –¬ пусть.
ДЕИДАМИЯ. Ты настоящий герой, Акамант! Ты – герой нашего времени! (целует его, косясь на отца).
АКАМАНТ (смущённо). Ну что ты, царевна, неудобно сейчас. Потерпи – царице терпение понадобится.
ДЕИДАМИЯ. Я научусь!
АКАМАНТ. Ликомед, так ты согласен, чтобы твоя дочь училась на царицу Афинскую?
ЛИКОМЕД. Я же сам написал тебе об этом, Акамант, и потому ты и приехал. Я не знаю, герой ли ты; если да, то совсем другой, чем твой отец, – но это как раз замечательно и для тебя, и для моей девочки. Потому что равных Фесею нет и не будет. Ни в подвигах…
АКАМАНТ. Кроме Геракла.
ЛИКОМЕД. Ни в величии царском. Ни в грехах и страданиях за эти грехи.
АКАМАНТ. Да, сейчас он… ну ладно, не стоит в такой день думать об этом.

Входит ФЕСЕЙ, огромный, седой, красивый и измученный

ФЕСЕЙ. Ты уверен, ЦАРЕВИЧ Акамант?


Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас