На сайте Ильи Оказова появился раздел "Домыслы", по машинописному сборнику 1986 г. Это небольшие рассказы, покажу здесь один из них.

КОРОЛЕВСКАЯ ТЮРЬМА В СЕВИЛЬЕ
Дон Мигель? Я сразу узнал вас по вашей руке – вы же потеряли вторую в славной битве при Лепанто, не так ли? Очень рад вас видеть, хотя и в высшей степени нелепо, что два столь благородных человека встретились здесь, в долговой тюрьме. Страшная вещь – деньги, они хуже всех волшебников и великанов, они захватили мир; может быть, с ними-то и следует воевать – впрочем, у меня их никогда не водилось. Я ещё не представился – идальго Дон Кихот из Ла-Манчи, по документам – Алонсо Кехана, но я свыкся с первым именем, я уже несколько лет живу под ним… я рыцарь, да, сударь, рыцарь, а это мой оруженосец Санчо. Санчо! Поклонись же сеньору, невежа ты этакий, хоть он и здесь, но это же дон Мигель де Сервантес Сааведра, автор «Галатеи»! Простите, сударь, он почти ничего не читал, это отнимает у него слишком много сил. Даже я теперь мало читаю… Ну, как – почему же? Раньше, в молодости и потом, я читал очень много, сеньор, преимущественно рыцарские романы. Я понимаю, в наше время это не слишком уважаемое чтение, куда более популярны пасторали и пьесы по двенадцать штук в томе… простите, ради Бога, я и не собирался намекать на ваши сочинения, право же, нимало! Но что, кроме рыцарских романов, так очищает и укрепляет душу, где ещё остались люди благородные и деятельные? Дон Тристан из Леониса честно сражался на поединках с сарацинским рыцарем Паламидо, и, видит Бог, это более правый путь к обращению язычников, чем те погромы и гонения на них, которые мы видим теперь! Что? Почему – тише? Ах да! Но поверьте, я и в мыслях не имел оскорблять Его Католическое Величество и Святую Церковь, я и подумать такого не дерзну! Но и дон Филипп, и даже наше духовенство, несмотря на все старания и радения, не в силах охватить милосердием своим всех несчастных… Санчо, пожалуйста, не чавкай так громко! Какой, право, гадостью нас тут кормят! Простите, сударь!
Так о чём бишь я? Да-да, вот мне и показалось, что такое положение можем ещё поправить, помогая Государю и Церкви, мы – потомки благороднейших рыцарей Иберии, люди честные и готовые на любой подвиг для того, чтобы помочь людям. Я сделал себе шлем, правда, без забрала, из цирюльничьего тазика, разыскал дедовское копьё и вместе с моим верным Санчо пустился в странствие. Иногда, сеньор, мне в самом деле удавалось кому-нибудь помочь, чаще нас прогоняли в шею и обидчики, и обиженные, всегда над нами смеялись, как смеялись мои домочадцы над романами об Амадисе Галльском и Эспландиане… Но знаете что, дон Мигель? Это хорошо, что они смеялись. Вы, наверное, сами замечали, что, когда человек смеётся, он становится добрее. А ведь это самый трудный и лучший из подвигов – сделать кого-нибудь добрее, хоть ненадолго! Вот и вы улыбаетесь старому чудаку, который сидит в Королевской тюрьме в грязи и сырости. Какая уж доброта, если столько народу засажено сюда совершенно случайно, по небрежности судей, как вы, да? Но ведь это не так уж плохо, если на свете на самом деле меньше преступников, чем числится в полицейских ведомостях. Надо мною смеются и здесь, хотя вообще здесь редко смеются, куда реже, чем на воле. Приходится придумывать для них совсем уж нелепые истории из собственной жизни – например, как я будто бы принял ветряную мельницу за великана, как порубил мечом марионеточных сарацинов… Ведь если бы я порубил настоящих мавров, эта история была бы куда более грустной… и обычной.
Так вот, дон Мигель, зачем, собственно, я отрываю вас от завтрака: я читал ваши вещи, и я знаю, что вы хороший писатель. Пусть вы и не написали ещё ни одной действительно хорошей книги, но вы же, правда, сумеете, вы настоящий писатель! Я уже стар, и даже если я выйду отсюда, то мне недолго осталось помогать людям и рассказывать смешные истории о запоздалом благородном странствующем рыцаре. Напишите обо мне книгу, и многие прочитают её, и посмеются, и задумаются о том, что цели этого нескладного рыцаря не так уж смешны и глупы… Ну, что значит «нет настроения» писать? Ну, хотите, начало я вам продиктую, а дальше само пойдёт. Мы придумаем много смешного и благородного, больше, чем было на самом деле; я расскажу вам то, чего ещё никому не рассказывал, – о девушке из Тобосо, которую любил и люблю… А если начнёт выходить слишком лирически, нам поможет и подскажет что-нибудь Санчо. Ведь, хотя это и высокопарно звучит, вы, да я, да Санчо – это и есть Испания, и пусть её запомнят по нам, а не по кострам инквизиции. Хорошо? Договорились? Ну, так давайте сейчас же и начнём. Например, так: «В некоем селе Ла-Манчи не так давно жил-был один из тех идальго…»
Да, я хотел попросить ещё об одной вещи, дон Мигель: когда я умру, а вы будете продолжать эту книгу без меня, – я ведь очень болен, хотя рыцарям положено умирать только от боевых ран, а у меня язва желудка, – то, очень прошу, пусть последним словом в ней будет «добрый». Ведь, собственно говоря, ради этого мы и пишем. То есть вы – я плохо вижу при этом освещении. Итак: «…один из тех идальго, чьё имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке…»

Via