ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ТРОЯ

(Троя, дворец царя Приама, голый и пустой – всё продано, чтобы вооружиться. Старый ПРИАМ и его дочь КАССАНДРА сидят, сгорбившись, на разных концах длинной лавки)

ПРИАМ. Кассандра, ты спишь?
КАССАНДРА. Нет, отец. Я разучилась спать. Сны…
ПРИАМ. Какое сегодня число, Кассандра? Я забыл.
КАССАНДРА. Двадцать первый день до падения Трои.
ПРИАМ. Не надо так, Кассандра.
КАССАНДРА (яростно). А как надо, отец? Как? Что нужно, чтобы ты, чтобы все вы наконец поняли – Троя обречена? Что в Трое не осталось героев, не осталось ни одного не раненного солдата, что Палладий похищен греками, что всему приходит конец, – что нужно, чтобы вы хоть теперь поверили этому?
ПРИАМ. Нужно, чтобы Кассандра молчала. Я отлично всё понимаю, но, когда ты начинаешь метаться и пророчествовать, начинаю сомневаться в этом.
КАССАНДРА. Ты никогда мне не верил. Вы все – никогда не верили.
ПРИАМ. Я дважды поверил тебе, Кассандра, и ты это знаешь. Первый раз – когда ты сказала, что твой новорожденный братик погубит Трою, и я поверил, и я велел бросить его в лесу на растерзание зверям, моего сына, моего Париса!
КАССАНДРА. Если бы они и впрямь растерзали его!
ПРИАМ. Его сохранили боги, и через семнадцать лет он вернулся к нам, и назвался Александром; и когда ты сказала, что это – мой Парис, я во второй раз поверил тебе. Я бы не посмел не поверить – после этих лет в зубах у совести…
КАССАНДРА. Как он хитёр, этот бог Аполлон, как он умеет мстить! Верят мне или нет – это одинаково губит всех…
ПРИАМ. Бедная моя.
КАССАНДРА. Скажи, отец, ты очень ненавидишь меня?.. я же знаю, ненавидишь, из-за Париса, из-за того первого раза, когда поверил!
ПРИАМ. Нет. Может быть, раньше, а теперь – нет. Париса не воскресить ни ненавистью, ни любовью. Он умер, и Трое приходит конец.
КАССАНДРА. Да при чём тут Парис? Гибель Гектора – вот она была гибелью Трои, и многие поняли это – все, кроме тебя. Почему ты не любил его?
ПРИАМ. Любил. Но он был большой и сильный, мой старший сын Гектор, и сила его была земная. А Парис… это был дух Трои, на нём была благодать божия.
КАССАНДРА. Благодать? Это было проклятие Трои!
ПРИАМ. Ты ведь не потому ненавидишь его, Кассандра, что из-за похищения Елены началась война. Ты ненавидишь его за то, что Елена – дочь Зевса, а у тебя нет детей от Аполлона. Ты ненавидишь его за то, что на нём – благодать божия, а ты отказалась от благодати.
КАССАНДРА. Ты лжёшь! Я ненавижу его за свой город! За Гектора! За Троила! За тебя и за меня, за всех, кого убила и убьёт ещё его «благодать»!
ПРИАМ. И за то, что ты не можешь ничего изменить. И я не могу.
КАССАНДРА. А ты пробовал изменить? Тогда, десять лет назад, ты посмел отказаться от Елены? У тебя хватило мужества позаботиться хотя бы о том, чтобы её похититель по-настоящему дрался за неё? У тебя хватило ума хотя бы запереть его под домашним арестом, когда наконец начались мирные переговоры, а он ни с того ни с сего начал говорить, что наконец совершит свой главный подвиг и убьёт Ахилла? Нет, ты позволил этому случиться.
ПРИАМ. Ты же лучше меня знаешь, девочка, что это ничего не изменило бы.
КАССАНДРА. Я – да; я – Кассандра; я обречена на предвиденье, и Аполлон отнял у меня право на надежду. Но я всё-таки кричу, я пытаюсь что-то спасти, хотя и знаю, что – тщетно. А ты? У тебя не отнимали веры, ты можешь надеяться, ты должен надеяться, что всё можно поправить, ты же царь!
ПРИАМ. Наверное, я плохой царь, Кассандра. Гектор был бы лучше. Он ведь тоже знал, что «будет некогда день, и погибнет священная Троя», но боролся. И все боролись. Потому что, наверное, если бы мы выдали тогда Париса и Елену, Троя всё равно погибла бы, но уже не была священной.
КАССАНДРА. А ведь гибель Трои – это не Парис, Елена или Ахилл с Агамемноном. Это ты. Приам.
ПРИАМ. Да. Я слишком поздно понял, что быть священным – это не главное. Для всех, кроме Париса. Моя беда в том, что я его отец. Его, а не Гектора. Его, а не Трои.
КАССАНДРА. Бедный город!
ПРИАМ. Всё оттого, что я поверил и выбросил его тогда на съедение зверям. Оттого, что я всю жизнь чувствовал свою вину перед ним.
КАССАНДРА. Ах, какой совестливый царь Приам! А перед Троей ты вины не чувствуешь?
ПРИАМ. И перед Троей. Перед всеми. Даже перед Ахиллом. Даже перед тобой, Кассандра. И это не меньшее проклятие, чем твоё.
КАССАНДРА. Да, Приам, на мне нет вины. На мне нет ничьей крови. И ты не посмеешь сказать, слабый, трусливый, преступный царь, что это я отняла у тебя надежду и надежду на надежду! Не посмеешь, потому что это не так!
ПРИАМ. Ну, зачем же мне это говорить. (Пауза)
КАССАНДРА. Ах, если бы я была лжепророчицей! Если бы я умела обнадёживать!
ПРИАМ. Ты слишком многого хочешь, Кассандра. Такого счастливого дара даже Аполлон тебе не предлагал. Так ты говоришь, двадцать один день?
КАССАНДРА. Да.
ПРИАМ. Странно. Вполне понятно, естественно, правдоподобно – а не верится, что через три недели Трои уже не будет.
КАССАНДРА. Тебе хорошо, ты этого не переживёшь.

(Входит ГАНИМЕД; он одет в доспехи и вообще выглядит на два-три года старше, чем на Олимпе)

ГАНИМЕД. Привет вам! Не ты ли, достойный старец, будешь троянским царём Приамом?
ПРИАМ. Да, это я, хотя скорее – был, чем – буду, и едва ли достойный. А ты кто, юноша? Я не встречал тебя раньше. Ты нездешний.
КАССАНДРА (пристально глядя на Ганимеда). Более чем нездешний, и всё же здешний.
ПРИАМ. Ты ведь не из Трои, я не видел тебя здесь.
КАССАНДРА. Он из Трои, Приам, только давно не был дома. К счастью для него.
ГАНИМЕД. Ты ошибаешься, царевна, и я не могу понять твоих слов.
КАССАНДРА. Понял же, что я – царевна, а ведь не слишком похожа.
ПРИАМ. Не мешай, Кассандра, ведь это человек оттуда, снаружи. Кто ты?
ГАНИМЕД. Я – Еврипил, сын Телефа Пергамского. Я пришёл помочь вам и отомстить за рану, которую нанёс Ахилл моему отцу.
ПРИАМ. Ты опоздал, мальчик. Ахилл мёртв, и Троя тоже скоро будет мертва.
ГАНИМЕД. Как знать! Не надо отчаиваться раньше времени, царь.
ПРИАМ. Как ты смог проникнуть сюда, ведь город блокирован греками?
ГАНИМЕД. Настоящему богатырю с хорошей, хоть и небольшой дружиною это нетрудно.
КАССАНДРА. А, настоящему…
ПРИАМ. Но послушай, Еврипил, ведь твой отец, кажется, ещё в самом начале войны заключил с греками пакт о ненападении.
ГАНИМЕД. Я никакого договора не заключал. Да для потомка Геракла и не важен договор с потомками Тантала. И вообще, ведь вам приходится плохо, что же я, буду смотреть из своего Пергама и не помогу? Мне вас жалко.
КАССАНДРА. Какой сердобольный молодой человек! Или – не человек?
ГАНИМЕД. Я не понимаю, что ты имеешь в виду, царевна.
КАССАНДРА. Да понимаешь…
ПРИАМ. Замолчи, Кассандра, этот юноша пришёл сюда с лучшими намерениями, и я благодарен ему, вся Троя благодарна. Но, не обижайся, Еврипил, – ты не сможешь помочь Трое. Никто не сможет.
ГАНИМЕД. Ты оттого пал духом, Приам, что не помогли амазонки, и Мемнон, и прочие варвары?
ПРИАМ. Хуже, троянцы не помогли. Святыни не помогли.
ГАНИМЕД. Но я попробую. Вдруг получится. Я сильнее, чем ты думаешь, царь.
КАССАНДРА. Он говорит правду, отец. Он сильнее, чем ты думаешь.
ПРИАМ. Боги отступились от Трои. Вчера убили моего сына Париса, человека, судившего богов. Даже Афродита, верно, отказалась от нас.
ГАНИМЕД. Но разве у вас нет своего, троянского бога? Как Дионис в Фивах, Паллада в Афинах, Арес в Аргосе?
ПРИАМ. Наверное, нет. Посейдон с Аполлоном когда-то побывали здесь, и даже, по преданию, возводили стены Трои, но давно забыли о нас.
КАССАНДРА. Аполлон – он-то не забыл.
ПРИАМ. Да и вообще эта легенда о стенах, наверное, не более чем легенда. В детстве я видел, как эту стену одолел Геракл, а скоро её сокрушат другие.
ГАНИМЕД. Но Геракл был богом, а среди осаждающих богов нет.
ПРИАМ. На эту стену уже и богов не нужно. Она вся сложена заново в начале моего царствования.
ГАНИМЕД. А из троянцев никто не становился богом?
КАССАНДРА. Он говорит о Ганимеде, отец.
ПРИАМ. Ганимед? Да, я слышал о нём. Говорят, его унёс на небо орёл, а потом Зевс взял мальчика к себе виночерпием, а моему прадеду подарил в возмещение золотую виноградную лозу, охранительницу города. Эта священная вира и сейчас ещё лежит у нас в сокровищнице – больше там, кажется, ничего нет.
ГАНИМЕД. А почему она не в храме Ганимеда?
ПРИАМ. У нас нет такого храма.
ГАНИМЕД. Как же так?
ПРИАМ. Он всё-таки не бог, не настоящий бог, а людям ставить храмы грешно.
ГАНИМЕД. Но хоть памятник ему у вас есть?
ПРИАМ. Был, но во время осады Трои Гераклом мой отец велел перековать его на оружие.
КАССАНДРА. Мы собирались поставить новый, Га… Еврипил, но тут началась война. Многие троянцы очень чтут Ганимеда. А некоторые считают его выдумкой, говорят, что на первых страницах учебника истории всё слишком недостоверно и сказочно. Я сама раньше сомневалась.
ГАНИМЕД (внимательно глядя на неё). А теперь…
КАССАНДРА (не опуская глаз). А теперь – нет.
ГАНИМЕД. Слушай, Приам, я, собственно, пришёл сюда не для богословских бесед. Я хочу сразиться с Ахилловым сыном, и если боги помогут мне, я разгромлю греков и освобожу Трою.
ПРИАМ. Боюсь, что это невозможно.
ГАНИМЕД. Ты сомневаешься во мне, царь?
ПРИАМ. Я старый человек, мне можно.
ГАНИМЕД. Это оскорбительно!
ПРИАМ. Извини, я не хотел тебя обидеть. Я верю, что ты настоящий герой. Жаль, что тебе довелось родиться так поздно. Поздно. Поздно.
ГАНИМЕД. Я сражусь за Трою, царь, но мне нужно божье благословение.
ПРИАМ. В Трое не осталось богов, они покинули город.
ГАНИМЕД. Но в Трое, говоришь ты, осталась золотая лоза. Отдай её мне, царь, и я спасу твой город. А потом увезу её к себе в Пергам. Ну как, согласен?
КАССАНДРА. Ответь ему, отец, – я не смею подсказывать. Первый раз не смею. (Пауза)
ПРИАМ. Хорошо, Еврипил. Будь по-твоему. Я принесу её.
КАССАНДРА. Отец! (ПРИАМ выходит) Зачем ты издеваешься над ним, Ганимед?
ГАНИМЕД. Ты узнала меня, царевна? Разве ты когда-нибудь видела меня – особенно таким, каким я явился сейчас?
КАССАНДРА. Живым – нет, но я пророчица. Это дар от Аполлона, может быть, ты слышал.
ГАНИМЕД. Да, слышал. Мне очень жаль тебя, Кассандра. Всех вас жаль. И себя.
КАССАНДРА. А себя-то ты за что жалеешь, любимец богов? У вас там хорошо, ни войны, ни ненависти, ни врагов – настоящих врагов.
ГАНИМЕД. Это как сказать – каждый сам себе первый враг. Но мне жаль Трою и жаль, что троянцы забыли меня.
КАССАНДРА. Тебя немножко помнят – по учебнику. Больше-то не по чему.
ГАНИМЕД. Да, как царя Дардана или ещё кого-нибудь из древней истории. Но я думаю, что даже корону или кольцо царя Дардана твой отец не отдал бы первому попавшемуся союзнику. А лозу Ганимеда – отдаёт.
КАССАНДРА. Он видит, что Еврипил – последний попавшийся ему союзник, а союзник ли ему Ганимед – этого он не знает.
ГАНИМЕД. Так вы, троянцы, считаете, что пергамский союзник дороже стоит? Что можно продать Ганимеда и купить на выручку Еврипила, и это будет хорошая сделка?
КАССАНДРА. Нам ни Арес, ни Афродита не помогли, Аполлон убил Ахилла, но нам же на погибель. Что сможет сделать этот небесный мальчик? Не обижайся, маленький бог, но Троя погибнет, этого не миновать.
ГАНИМЕД. Теперь – да. Но не только Троя, и троянцы тоже. Все троянцы. Даже очень давно покинувшие её.

(Входит Приам)

ПРИАМ. Вот, царевич Еврипил, то, что ты попросил у нас. Это последнее, что осталось в Трое, – да поможет оно тебе.
ГАНИМЕД. Так вот она какая, эта золотая лоза! Вира за Ганимеда… И ты отдаёшь её мне, Приам? Ты не жалеешь?
ПРИАМ. Нет.
ГАНИМЕД. Тогда пусть она постоит здесь в углу, я вернусь за нею. Всё равно в битве у меня руки будут заняты. Я пойду сражаться с сыном Ахилла.
ПРИАМ. Я могу попросить тебя об одной вещи, Еврипил?
ГАНИМЕД. Да, царь?
ПРИАМ. Оставь сына Ахилла – он никто, он убьёт ещё разве что Приама. Если сможешь, убей человека по имени Филоктет, лучника.
КАССАНДРА. Отец, отец…
ГАНИМЕД. Кто этот Филоктет? Я не помню слухов о его подвигах.
ПРИАМ. Он выстрелил один раз за всю войну. Он убил Париса, моего сына, живого собеседника богов… ну, ты не поймёшь, не важно. Просто – постарайся. А если не удастся – бог с ним. В конце концов, не он виноват.
КАССАНДРА. А кто же?
ПРИАМ. Мы.
ГАНИМЕД. Ну, это вы сами разбирайтесь. Прощай, царь Приам. Я постараюсь отомстить человеку, которого ты так ненавидишь, что отдал за него Ганимедову лозу. Прощай, царевна!

(Выходит. КАССАНДРА смотрит на лозу, стоящую в углу)

КАССАНДРА. Зачем ты отдал её, Приам? Это же последняя святыня Трои.
ПРИАМ. Трое она больше не поможет. У нас было два героя и две святыни. Чудотворная статуя Афины, Палладий, хранила Гектора, но Гектор погиб, и Палладий пропал. Лоза хранила Париса, этого нового Ганимеда, но не сберегла, – так значит, в Трое она больше никого не спасёт. Пусть поможет уцелеть хоть этому мальчику.
КАССАНДРА. Поможет отомстить за твоего Париса?
ПРИАМ. Поможет выжить. Он не доберётся до шатра Филоктета, тот больше не выходит на бой – это, как Парис, человек одного выстрела. Но, может быть, этот пергамский мальчик уцелеет.
КАССАНДРА. А ты не боишься, что Ганимед разгневается?
ПРИАМ. Нет. Вряд ли боги гневаются на людей, что бы об этом ни говорили жрецы.
КАССАНДРА. Ну, я знаю, что это не так.
ПРИАМ. Ну, может быть, лично на кого-нибудь они и могут гневаться, как могут любить, но если гнев падёт на старого плохого царя, это не страшно. А на Трою он не падёт, потому что это для нас Троянская война – гибель, и беда, и горе, и всё, что ты знаешь сама, для нас и для греков – для людей. А для них, олимпийцев, это просто мероприятие на земле, одно из многих и, быть может, даже полезное с их точки зрения. На Олимпе не могут понять, что в Трое десять лет никто не смеётся и не поёт, то гибель одного человека – грека или троянца, всё равно, – может быть для кого-то столь же страшна, как новый потоп, или Тифон, или что-нибудь ещё. Они – боги, и когда Троя загорится, как ты всё время пророчишь, для них этот огонь будет не ярче пастушеского костра на Иде. Они хранят олимпийское спокойствие.
КАССАНДРА. Не все. Ганимед был троянцем. Ганимед хотел помочь Трое. А когда он понял, что мы почти забыли, где его родина, он решил сам погибнуть с нами – как троянец.
ПРИАМ. Я ничего не понимаю, Кассандра, с богами ты разбирайся сама. Посмотри, пожалуйста, что там на поле боя с этим мальчиком из Пергама, – ты же ясновидящая, Гектор, помнится, называл тебя «наш троянский перископ».
КАССАНДРА. Он, этот юноша, который называет себя Еврипилом, во главе странной маленькой дружины из богатырей, смутных, как тучи, – я не вижу их лиц, – вышел из ворот и бросился на греков. Он расталкивает врагов, его богатыри рубят направо и налево, прочищая дорогу к шатру Филоктета, но их мечи проходят сквозь плечи и головы данайцев, не нанося ран. Сам он сбил с ног Аянта Локрийского – но не убил и не убьёт, я ещё встречусь с этим Аянтом через три недели! – рвётся вперёд, все расступаются перед ним…
ПРИАМ. Я же сразу понял, что он настоящий герой. И они это поняли.
КАССАНДРА. Да, но среди них некоторые тоже считают себя героями. Вот Неоптолем, Ахиллов сын, четверть отцовской силы и ни грана отцовского благородства, бросается на него с Ахилловым копьём, приказывая своим мирмидонянам ударить одновременно сзади. Вот он занёс копьё – а у того уже выбит меч, – вот ударил!..
ПРИАМ. Бедное дитя. И ему лоза не помогла.
КАССАНДРА. Нет, Приам, смотри, смотри! Огромный орёл спускается с неба и, скогтив юношу, поднимается ввысь, так что копьё даже не коснулось его; всё выше, выше – и крылья у орла огненные. А туманные богатыри качаются и тают, и вот их уже нет, а юноша вознёсся! Вот оно, последнее троянское чудо! И я счастлива, Приам, что не ожидала этого!
ПРИАМ. Последнее чудо… ну что ж, хорошо, что в конце учебника троянской истории будет ещё один Ганимед.
КАССАНДРА (мрачно). Нет, отец, не будет. Следующий учебник будет издан уже греками, и такие чудеса из него вычеркнут. Всё-таки Ганимед – это наш, троянский бог. Троя кончится не чудом, а пожаром.
ПРИАМ. Всё равно, хорошо, что золотая лоза спасла всё-таки этого нашего гостя. (Смотрит в угол) Постой, Кассандра, но где же она?
КАССАНДРА. Ведь если я скажу тебе: «У Ганимеда на Олимпе», ты мне всё равно не поверишь, царь?

24. 10. 1986 г.

Via