Умблоо

  • записей
    768
  • комментарий
    1
  • просмотров
    95 255

Авторы блога:

Из пьес Ильи Оказова: Человек и Закон. Часть первая

Snow

287 просмотров

ЧЕЛОВЕК И ЗАКОН
Драматическая повесть в трёх частях

…Если существует некий единый и истинный ЗАКОН, то мы его явно не соблюдаем. Я предпочитаю полагать, что их много.
Ал. Галанин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАКОН

Действующие лица:
МИНОС, сын Зевса, царь Критский
САРПЕДОН и РАДАМАНФ, его братья
АРИАДНА, дочь Миноса
ПОЛИИД, лейб-медик и воспитатель наследника Главка, ахеец

Действие происходит на Крите, в Кноссе, в царском дворце

(САРПЕДОН, РАДАМАНФ и ПОЛИИД беседуют)

САРПЕДОН. Нехорошо всё это. Совсем нехорошо.
РАДАМАНФ. Мне тоже каждый раз тяжело в этот день, брат. Я очень любил племянника Андрогея, но именно поэтому мне неприятно, что Минос потребовал за него такую варварскую виру. Четырнадцать юношей и девушек на растерзание чудовищу ¬– не так надо было почтить память бедного мальчика. А кроме того, этим мы снова и снова напоминаем миру о самом Минотавре, чем нашему Криту гордиться не приходится. Даже те, кто боится Миноса, презирают нас из-за этой истории, а Трое, в Фивах, в Аргосе, в самом Кноссе рассказывают про царицу грязные анекдоты. А ведь если бы брат не поддерживал так старательно эту память, не обставлял бы столь торжественно это людоедство, о том случае уже забыли бы.
ПОЛИИД. Не уверен. Крит силён, а о сильных всегда возникают анекдоты – не по одному поводу, так по другому.
САРПЕДОН. Заткнуть рот всему миру закон не может, отменить совершившееся – не может, или это будет уже не закон, а тирания.
ПОЛИИД. Пожалуй, да. Это большая тирания, чем четырнадцать иностранцев на съедение выродку.
РАДАМАНФ. Полиид, дорогой, не говори так громко или выбирай выражения: у стен есть уши, особенно у стен Кносского дворца.
САРПЕДОН. Но если закон – тот Закон, который записывал ты, Радаманф, который Минос, по его словам, вынес из пещеры, где он разговаривал девять лет с нашим Отцом, тот Закон, который должен быть свят и всё же нарушается ближайшим к нему человеком, – если он не может исправить старого зла, то должен хотя бы предупредить новое беззаконие.
ПОЛИИД. Закон предполагает, а человек располагает…
РАДАМАНФ (Сарпедону). Ты говоришь о мальчишке?
САРПЕДОН. Да. О Милете. И я не считаю, что эта прихоть Миноса чище, чем та, Пасифаина. Однако если он осуществит её, то останется столь же безнаказанным, сколь и царица.
ПОЛИИД. Естественно. В конце концов, он царь, и законы составляли вы сами. Ну и что? Правитель самого сильного в мире государства имеет право на причуду.
САРПЕДОН. Нет. Он имел бы на неё право, если бы был варварским вождём в беззаконной стране, но он – царь Крита. Пасифая осталась безнаказанной оттого, что в наших кодексах не нашлось для неё статьи; статья на то, что замышляет Минос, есть, и это – насилие. Закон не должен страдать из-за похоти нашего венценосного брата.
РАДАМАНФ. Сарпедон, ну зачем же кричать на весь дворец? Ты, конечно, прав…
ПОЛИИД. Осмелюсь заметить, высокородный Сарпедон, что мне кажется, будто ты беспокоишься не только за Закон, но ещё – и гораздо больше – за самого Милета.
РАДАМАНФ. Слушай, Полиид, тебе не кажется, что ты слишком много себе позволяешь? Если ты думаешь, что заступничество наследника спасёт твой длинный язык от ножа…
САРПЕДОН. Оставь его, Радаманф, – в такое время, как сейчас, в таком кругу, как сейчас, мы должны быть откровенны. Полиид прав, но только наполовину. Да, мне очень по душе этот юноша, его лицо, тело, душа – если это любовь, тот тут я не уступлю Миносу.
РАДАМАНФ. Так что же, это в тебе просто ревность заговорила?
САРПЕДОН. Нет. Потому что во всём остальном я не собираюсь равняться на брата. Потому что я считаю, что любовь так же не оправдывает насилия, как ненависть и гнев – убийства невинного, потому что я не желаю обидеть и опозорить мальчика, который ко мне совершенно равнодушен, – что, впрочем, вполне естественно. И ещё потому – и прежде всего потому, заруби это себе на носу, Полиид! – что ни я, ни кто-либо другой не вправе преступать Закон, данный нам Отцом. А значит, мы должны отговорить Миноса.
РАДАМАНФ. Это бесполезно. Он не станет нас слушать.
САРПЕДОН. Тогда нужно пригрозить ему Законом. Ты записывал его, Радаманф, ты и защити его вместе со мною. После того как его нарушит царь, Закон расшатается.
РАДАМАНФ. Да, этого прецедента будет достаточно для всех насельников Крита. Но знаешь, Сарпедон, по-моему, не стоит. Минос крут, особенно сейчас, в годовщину гибели Андрогея. А в гневе, ты знаешь, он способен на всё.
САРПЕДОН. Так что же, справедливый Радаманф, мы должны закрыть глаза и не замечать, как тот, кто должен выполнять Закон прежде всех, плюёт на его скрижали? Допустить, чтобы и дальше царицы спали с быками, а цари насиловали юношей?
ПОЛИИД. Прошу прощения, высокородный Сарпедон, но мне хотелось бы внести уточнение – раз уж тут идёт заочный суд над государем, то позвольте и самому ничтожному свидетелю прояснить обстоятельства. О каком, собственно, насилии идёт речь? Да, Милет не испытывает ни малейшей склонности к тому, чего хочет от него Минос, и ещё менее того – к самому царю, но ему очень по душе царевна Ариадна и, вероятно, очень по душе те полцарства, которые должен получить её будущий муж. А Минос предлагает ему именно такую плату.
РАДАМАНФ. Не может быть!
САРПЕДОН. Неужели Минос дошёл до такой торговли?
ПОЛИИД. Да, и это гораздо более сильный довод, чем любое насилие; особенно если учесть, что мальчишка влюблён в царевну по уши.
САРПЕДОН. Минос знает об этом?
ПОЛИИД. Разумеется, иначе бы он не стал предлагать такую цену.
САРПЕДОН. Цену… мерзость какая! Да любит ли он его?
РАДАМАНФ. По-моему, как раз после такого посула в этом не приходится сомневаться.
САРПЕДОН. Нет, я не могу этого понять. Он знает, что юноша любит его родную дочь, и всё же…
ПОЛИИД. Это так, высокородный Сарпедон. Ничего не поделаешь – Минос настолько влюблён, что готов даже делить паренька с дочерью. Мне кажется, что это более сильная любовь, чем та, которая исходит ревностью, как пеной.
САРПЕДОН. Пожалуй, ты прав, Полиид. Он его действительно любит. Но Закон!
РАДАМАНФ. Но послушай, брат, мне самому тяжело смотреть на беззаконие, но как можем мы судить его, старшего брата? Только Отец, который любит его всё же куда больше, чем нас, имеет на это право, а раз он всё видит и не вмешивается, не нам брать это на себя.
САРПЕДОН. Я никогда не видел Отца, как и ты…
РАДАМАНФ. Опомнись, Сарпедон! Неужели ты сомневаешься… в своём происхождении?
САРПЕДОН. Нет. Просто я давно убедился, что, дав нам законы, Отец сказал этим: разбирайтесь сами по моим заветам и собственной совести. А значит, мы должны отвечать за всё.
РАДАМАНФ. Но выслушай меня, Сарпедон. Мы не бессмертны…
САРПЕДОН. Ты что, испугался казни? Ерунда! Братоубийство, убийство сына Зевса – это слишком даже для влюблённого Миноса. Если мы и попадём в опалу, то Закон стоит того.
РАДАМАНФ. Я не о том. Я уверен, что умру своей смертью…
ПОЛИИД. Я не знал, что ты пророк, высокородный Радаманф. Как врач я не могу поручиться, что ты не доживёшь до чего-нибудь худшего, – ты один из самых здоровых людей, кого я знаю. Вся ваша семья такая, за исключением, правда, моего Главка…
САРПЕДОН. Ну, об этом ты, я думаю, не слишком печалишься, Полиид. Ты ведь сделал карьеру именно на том, что вылечил его, а мужики и рыбаки на Крите уверены, что вообще воскресил из мёртвых…
ПОЛИИД. Нет, как это ни обидно, воскрешать я не умею. А может быть, это и к лучшему, как для меня, так и для вас. Умей я справляться со смертью, я стал бы почти богом и едва ли остался бы придворным лекарем и воспитателем, но, с другой стороны, Асклепий – бог, но когда он взялся воскрешать, у него вышли сильные неприятности…
РАДАМАНФ. Ради богов, тише! Нас могут услышать!
САРПЕДОН. Что ты всё время трясёшься, радаманф? Тебе же ничего не грозит.
РАДАМАНФ. Ты знаешь… ведь после смерти мы, три брата, три сына Зевса, должны будем воссесть в судилище у чёрных врат подземного царства – взвешивать грехи мёртвых. Но если кто-нибудь из нас – кроме Миноса, конечно, Собеседника Отца, – нарушит наше триединство, восстанет против старшего, то лишится судного трона, и ему придётся, как всем, напиться из белёсой сонной Леты и… он перестанет быть самим собой! Без памяти, без разума, без плоти и крови – один только дух, один туман и тень тумана! Я этого боюсь. Я не смогу.
САРПЕДОН. Трус! Ты не смеешь судить на земле, а хочешь стать судиёй на том свете?
РАДАМАНФ. Там я смогу принести больше пользы.
САРПЕДОН. Я думаю, что тебе будет только легче, если ты напьёшься летейской воды и забудешь, каким ты был. Боюсь, что это оказались бы нелёгкие воспоминания.
РАДАМАНФ. Я не могу. Бунтовать против старшего – это в глазах Отца худший грех, ты знаешь, почему. Я хочу остаться самим собою… (выходит)
САРПЕДОН (вслед). Было бы чем оставаться!
ПОЛИИД. Послушай, высокородный Сарпедон…
САРПЕДОН. Что, лекарь, что ты можешь ещё посоветовать? Накормить Миноса бромом? Я знаю все твои слова наперёд. Ты ¬– не критянин, и что тебе до критского Закона?
ПОЛИИД. Прошу прощения, пусть я и не критянин, но живу-то я на Крите, и закон имеет ко мне самое прямое отношение. Если он рухнет, меня зарежут при первом же ахейском погроме.
САРПЕДОН. Едва ли дело зайдёт так далеко.
ПОЛИИД. Как знать. Титаны тоже так говорили.
САРПЕДОН. Ты выкрутишься. Ты смел и ловок, и что тебе до Милета?
ПОЛИИД. Ты прав, высокородный Сарпедон, мне нет никакого дела до этого паренька, и мне совершенно безразлично, будет ли он спать с Миносом, с Ариадной или с кем-нибудь ещё из высокородных особ…
САРПЕДОН. Придержи свой пакостный язык, грек!
ПОЛИИД. Я договорю, а потом буду нем как рыба, если ты этого захочешь. Я хотел сказать, что мне нет дела до Милета, но есть – до половины царства. До моего питомца, наследника Критского Главка. Я спасал его от смерти не для того, чтобы смазливый мальчишка стянул у него из-под носа изрядную толику законных владений.
САРПЕДОН. Да не нужны вовсе Милету эти владения! Он не такой, не мерь по себе!
ПОЛИИД. Как знать. А кроме того, не нужны Милету – нужны Ариадне для Милета, она девочка энергичная. И не полцарства – этого ей мало, – а, пожалуй, всё царство. И как только она заполучит половину, то сразу начнёт борьбу за целостность Крита, получится гражданская война, и я не уверен, что малыш сможет удержать свою долю. Не говоря уже о бедном Полииде, который, вместо того чтобы сделаться советником двора при Главке Критском, будет лежать во рву, заколотый по приказу Ариадны или просто смытый тем же ахейским погромом. А гражданских войн без погромов не бывает, как бы ни чужды они были чистой душе вашего Милета.
САРПЕДОН. Слушай, Полиид, если ты не заткнёшься…
ПОЛИИД. Уже молчу. Я только хочу заметить, что у нас похожие цели, хотя и разные причины. Ты не хочешь отдавать Милета брату – и, наверное, прав, я тебя вполне понимаю, – а я не хочу отдавать пол-Крита Милету.
САРПЕДОН (пробуя усмехнуться). Ты так говоришь, приятель, будто Крит уже твой.
ПОЛИИД. Да боже упаси! Я никогда и не думал об этом! Я бедный, маленький греческий лекарь, иммигрант, ничтожество; я говорю только о Главке, наследнике Миноса и воспитаннике и друге этого Полиида, маленького и безобидного, которому, наследник, однако, кое-чем обязан. А их всех царских добродетелей я настойчивее всего прививаю ему – благодарность.
САРПЕДОН. Хитрая бестия! Ну так что ты хотел ещё сказать?
ПОЛИИД. Я хотел сказать одно: этому Милету нужно срочно исчезнуть.
САРПЕДОН. Ты что? Ты с ума сошёл, сукин ты сын?!
ПОЛИИД. Каждый понимает в меру своей испорченности, высокородный Сарпедон. Я имел в виду, что ему нужно покинуть Крит.
САРПЕДОН. Покинуть Крит… да, для него это, конечно, лучший выход. Да и мне, наверное, пойдёт только на пользу, если я никогда его больше не увижу. Но где он возьмёт корабль, гребцов?
ПОЛИИД. Я думаю, что их одолжит ему высокородный Сарпедон.
САРПЕДОН. Пожалуй… А Ариадна?
ПОЛИИД. В ней-то всё и дело. Надо подумать. Я могу сказать одно: когда утром эти афинские ребята подходили к Лабиринту, у одного из них в руках был меч и клубок ниток. И клубок этот, если я не ошибаюсь, из Ариадниной шкатулки для рукоделия, а парень, державший его, очень хорош собой. И силён, как бык. Надеюсь, что даже сильнее.
САРПЕДОН. Ты хочешь сказать…
ПОЛИИД. Я ничего не хочу сказать, высокородный Сарпедон, – я уже сказал всё, что мог. Но вон, легка на помине, царевна – может быть, она сообщит тебе что-нибудь интересное.
САРПЕДОН. Ступай, Полиид. Сходи в гавань и прикажи готовить корабль – на всякий случай. И… предупреди кормчего насчёт Милета. Но самому мальчику пока…
ПОЛИИД. Ни слова. Будет сделано, высокородный Сарпедон.

(Выходит, в дверях столкнувшись с АРИАДНОЙ. Ей 15 лет, и у неё хорошее настроение)

АРИАДНА. Привет, доктор. Здравствуй, дядя. Куда это он побежал, едва меня увидел? Я такая страшная, что от меня надо прятаться? Или, может быть, обо мне нужно предупреждать?
САРПЕДОН. Он пошёл по моему поручению.
АРИАДНА. Ну хорошо, если так, – впрочем, ты никогда не лжёшь. Ты самый честный человек из всех, кого я знаю, даже честнее, чем Милет. Кстати, он о тебе спрашивал.
САРПЕДОН. Что он говорил?
АРИАДНА. Ничего, просто удивился, что ты не пришёл, когда Минос устроил пир по случаю его семнадцатилетия. Боялся, что чем-то обидел тебя. Он не может, когда обижаются.
САРПЕДОН. Он ничем не мог меня обидеть.
АРИАДНА. Я так ему и сказала – кто может обидеть моего большого дядю? Он улыбнулся и ответил… ну, ладно.
САРПЕДОН. Что он ответил?
АРИАДНА. Ну… ну, он сказал, что тогда ничего страшного.
САРПЕДОН. А! Слушай, Ариадна, что это ты такая весёлая? Я уже несколько лет не видел, чтобы ты так вела себя. Особенно в этот день.
АРИАДНА. Этого дня больше не будет, дядя! Ой, я, кажется, поговорилась. Ну, ничего, всё равно все скоро узнают об этом.
САРПЕДОН. Что произошло? Клубок, меч, Лабиринт…
АРИАДНА. Да, дядя. Произошло лучшее, что могло произойти. С Крита смыт позор, Минотавра больше нет. (Выдерживает торжественную паузу)
САРПЕДОН. Ну же!
АРИАДНА. Ну, ты же вроде сам уже знаешь – я дала одному из афинян, кажется, его зовут Фесей, оружие и нитку, чтобы он тянул её за собой по лабиринту от самого входа, потом убил Минотавра и смог выбраться. Вообще-то выбираться было не обязательно, но ты же знаешь этих афинян – когда они уверены, что погибнут, то не разъяряются, как все, а вообще отказываются драться и смотрят на всё это философски. А Минотавр не философ.
САРПЕДОН. И что же?
АРИАДНА. А разве по мне не видно? Он справился! Он зарубил Минотавра, раскроил ему его бычий череп, и теперь никто – ни сами афиняне, ни спартанцы, ни троянцы не смогут упрекнуть нас: «Вы, критяне, людоеды! Вы все – чудовища, как ваш Минотавр! Ваши женщины блудят со скотом! Ваши мужчины…»
САРПЕДОН. Ладно. Хватит.
АРИАДНА. Да, я, конечно, понимаю, дядя, было бы ещё лучше, если бы этого выродка прикончил кто-нибудь из наших. Но никто не решался, все боялись или Минотавра, или отца; Милет, правда, хотел идти, но я его сама не пустила, у него бы не получилось. Этот-то афинянин богатырь, а Милет такой тонкий, и никогда ещё никого не убивал. У него рука могла дрогнуть, он бы погиб, и тогда что бы я делала? Я бы ведь себя винила.
САРПЕДОН. Да, девочка. Ты была права.
АРИАДНА. И к тому же, тогда бы отец точно приказал обыскивать всех, кто входит в Лабиринт, и никто бы не смог совладать с Минотавром – ну, Геракл, говорят, сумел бы голыми руками, да он не знает о нас – вообще надо написать Еврисфею, позвать в гости, – ну, и ты, наверное, смог бы, но за тебя я тоже боюсь. Да если бы ты сам хотел, ты бы давно уже это сделал, дядя!
САРПЕДОН. Не думаю, что Криту будет славнее без чудовищ. Такой древней и мудрой стране они необходимы. Правда, где-то ещё бегает критский бык, но ведь он священный, на него ни у кого рука не поднимется… из наших, а сам он никого не трогает, значит, его как бы и нет, и Геракла не нужно. Это, конечно, лучше, чем когда есть – Минотавр.
АРИАДНА. Как бы не как бы, а Главка всё-таки на улицу одного не пускают. И правильно. Не хочу, чтобы снова вышло, как с братом Андрогеем. Я уже стала забывать его лицо…
САРПЕДОН. Да, быки ¬ благословение и проклятие Крита… Андрогей был лучшим из наших юношей. Мы все очень любили его.
АРИАДНА. Только вот получилось-то из вашей любви как-то… Ох, что отец скажет, когда узнает про Минотавра…
САРПЕДОН. Да, не завидую я этому афинскому парню.
АРИАДНА. Да парень-то ладно, убьют так убьют, он своё дело сделал.
САРПЕДОН. Нехорошо, Ариадна. Это же из-за тебя.
АРИАДНА. Да, вообще-то жалко, конечно, если его казнят. Знаешь, дядя, он ведь, кажется, в меня влюбился… немножко.
САРПЕДОН. У него были к тому основания.
АРИАДНА. Да разве для любви нужны основания! Разве я с какими-нибудь там основаниями люблю Милета, а Милет – меня?
САРПЕДОН. А ты очень его любишь?
АРИАДНА. Как себя!
САРПЕДОН. Значит, очень. Жаль. Лучше бы ты любила того афинянина.
АРИАДНА. Почему это? Чем Милет хуже этого чудака? Он, правда, не убивал Минотавра, но это потому, что я ему не разрешила, а так, может, и убил бы. Это я на всякий случай его отговорила.
САРПЕДОН. Да нет, хорошо, что отговорила. Просто… Понимаешь, Ариадна, твой отец никогда не простит тебе, что Минотавра, его собственное чудовище, убил чужеземец. Ведь есть чудовища, преследуемые государством, и есть – охраняемые. Минос сочтёт это позором для себя.
АРИАДНА. По-моему, то, что Минотавр так долго был жив, – куда больший позор!
САРПЕДОН. Да, но твой отец, как он ни мудр, не сможет этого понять. Так же, как ты никогда не сможешь понять, почему Минотавр был так дорог ему. Так же, как я не смогу этого понять… а догадываться – не хочу.
АРИАДНА. И что ты думаешь? Ты считаешь, что теперь отец не выдаст меня за Милета? Или посадит в тюрьму за пособничество афинянам, заклятым врагам великого Крита, подлым убийцам и так далее?
САРПЕДОН. Да нет… Но лучше бы ты влюбилась в этого афинянина и уехала с ним. Тебе… тебе здесь будет очень тяжело, девочка, и чем дальше, тем тяжелее.
АРИАДНА. Да, дядя, правда, на Крите сейчас плохо. Понимаешь, отец-то меня любит, все ко мне добры, не мать… я не знаю, как это объяснить… Мне стыдно её, мне стыдно отца, и тебя, и всего Крита – все вы сделали вид, будто ничего не произошло, будто не было никакой деревянной коровы, никакой это гадости, и я даже слышала, как Радаманф, когда его спросил об этом шёпотом какой-то египетский посол, сказал: «Ну, быки, это такая уж наша критская традиция. Царевич живёт в таком же дворце, как ваш фараон»… Понимаешь, дядя, мне противно, мне стыдно!
САРПЕДОН. Да, судить ты умеешь. Это у нас семейное. Хорошо, если только это, – у внуков иногда проявляются дедовские свойства, Радаманф, возможно, проницательнее нас всех, хотя и притворяется, что неумён, ради всеобщего согласия… Впрочем, ты права. Мне тоже стыдно. Но я должен делать своё дело, я судья и обязан хранить Закон. А это тяжёлое бремя, девочка, и, скажу тебе по совести, хотя и не следовало бы этого говорить, иногда мне кажется, что Закон мог бы быть лучше. Но изменять и улучшать его будут другие – те, что выберут себе эту ношу, а она ничуть не легче. Но пока я верю в свою, я её не сброшу. Я должен Криту, и я выплачу долг, а пока что не могу бежать. Ты – можешь.
АРИАДНА. С афинянином? Не хочу. Я привыкну – теперь, когда Минотавра больше нет, мы все скорее забудем о том, что было… постараемся и забудем. Моя сестрёнка Федра уже ничего не будет знать, когда подрастёт, и будет считать, что такое бывает только на фестских дисках.
САРПЕДОН. Ты уже читаешь порнографические книжки, Ариадна?
АРИАДНА. Как все. На Крите теперь этим никого не удивишь. Только я всё равно тебе не скажу, кто мне их дал, – ты его посадишь, а я окажусь предательницей. Хотя, вообще-то, он этого заслуживает.
САРПЕДОН. Конечно, заслуживает. Кто это? Кому это кажется, что на Крите не хватает грязи?
АРИАДНА. Да он не критянин, он грек… нет, всё равно не скажу. И с афинянином я не уплыву, потому что тогда он захочет, чтобы я стала его женой, а я поклялась именем Дедушки и именем Прабабушки, что выйду замуж только за Милета, и он тоже поклялся.
САРПЕДОН. Бедные дети!
АРИАДНА. Почему? Мы сдержим клятву, вот увидишь. Пусть отец даже посадит меня в тюрьму, но ни за кого, кроме Милета, я не выйду. Да нет, он позволит нам пожениться.
САРПЕДОН. Ариадна, послушай. Ты уже взрослая. Тебе скоро шестнадцать.
АРИАДНА. Я знаю, ну и что?

(Тихонько входит ПОЛИИД и останавливается поодаль)

САРПЕДОН. Я должен предупредить тебя… насчёт Милета… твой отец…
АРИАДНА. Да нет, он вовсе не ненавидит Милета, он и меня любит, хоть и будет сердиться за клубок и меч. Он позволит нам пожениться, он обещал!
САРПЕДОН. Это-то так… Просто… Нет, не могу!
ПОЛИИД. Высокородный Сарпедон, корабль готов.
САРПЕДОН. Что? Я не заметил, как ты вошёл.
ПОЛИИД. Высокородный Сарпедон, ты напрасно смущаешься, потому что о тех вещах, которые ты так мучительно пытаешься объяснить царевне, она уже многое знает.
САРПЕДОН. Ах вот как, голубчик, так это ты подрабатываешь распространением фестских дисков? Хорош воспитатель наследника!
ПОЛИИД. Клянусь Гермесом, Сарпедон, Главк ещё и в глаза не видел ни одного фестского диска, и я приложу все старания, чтобы и не увидел раньше времени. Я честно выполняю свои обязанности. А теперь позволь мне сказать пару слов Ариадне.
САРПЕДОН (чуть поколебавшись). Говори, но следи за своим поганым языком!
ПОЛИИД. Царевна, послушай меня. Государь действительно не против выдать тебя за Милета, но за это…
САРПЕДОН (решительно). Замолчи! Ты веришь мне, Ариадна?
АРИАДНА. Да, дядя, я знаю, что ты всегда говоришь правду.
ПОЛИИД. Хоть и судья.
САРПЕДОН (не обращая на него внимания). Так вот, девочка, я даю тебе слово, что всё, что я скажу, будет истинной правдой. За брак с тобою Минос хочет получить с Милета такую плату, какой не стоят никакие полцарства.
АРИАДНА. И я не стою?
САРПЕДОН. Не знаю, стоишь ли ты, но говорю тебе наверняка: если бы ты знала, что грозит Милету после того, как царь вас поженит, ты отказалась бы от этого брака. Ради него. Потому что для такого юноши, как Милет, – а я его неплохо знаю, – это хуже Минотавра.
АРИАДНА (пристально глядя ему в глаза). Верю. А почему ты не хочешь сказать мне прямо, в чём дело?
САРПЕДОН. Потому что Милету от этого будет хуже. И тебе тоже.
АРИАДНА. Хорошо. Так ты считаешь, что мы должны с ним расстаться?
САРПЕДОН. Милет должен покинуть Крит.
АРИАДНА. Тоже с афинянином, что ли? А я останусь тут наедине с отцовским гневом? Нет, дядя, это не то!
ПОЛИИД. Прости, высокородный Сарпедон, и позволь мне сказать пару слов – самым чистым языком, какой можно найти у педагога. Афинянин – это тот, который убил Минотавра?
АРИАДНА. А, ты уже знаешь?
ПОЛИИД. Конечно, и половина Кносса уже знает, а через час будет знать и твой отец. Ты должна уехать с этим Фесеем.
АРИАДНА. А Милет? Ни за что! Или он поедет с нами?
САРПЕДОН. Почему бы и нет?
АРИАДНА. Да Фесей убьёт его, он слишком гордый, чтобы видеть, что я люблю Милета, и всё равно помогать мне.
САРПЕДОН. По-моему, гордость – это именно когда видят, что их не любят, но всё-таки помогают. Впрочем, за афинян не поручусь, у них там всё наоборот.
ПОЛИИД. Высокородный Сарпедон, и ты, царевна! Дайте бедному греку договорить его мысль, а потом уж рассуждайте о критской гордости, афинской гордости и чем они отличаются. Милет тоже уплывёт, одновременно с вами, но на другом корабле, на корабле Сарпедона, который уже ждёт в гавани. Ты, Ариадна, уговоришь своего афинянина сделать остановку на ночь у острова Наксоса. Запомнила? Наксос!
АРИАДНА. Ну, запомнила, а дальше?
ПОЛИИД. С другой стороны Наксоса одновременно причалит Милет. Когда афиняне уснут, ты переберёшься к нему на корабль, и вы уплывёте… не, это твой дядя пусть решает – куда, у него всюду есть влиятельные друзья.
САРПЕДОН. Влиятельные-то все при этом и друзья Миноса… Отправляйтесь в Малую Азию, я рассказывал когда-то Милету о тех краях, ему нравилось… да и кормщик мой знает, какой залив там лучше.
АРИАДНА. Но почему бы нам сразу не уплыть на одном корабле?
ПОЛИИД. Чтобы твой отец, девочка, погнался за двумя зайцами сразу и не поймал ни одного.
САРПЕДОН. Грек, ты всё-таки слишком…
ПОЛИИД. Ох, молчу, молчу. Я, собственно, уже всё сказал.
АРИАДНА. Ну что же, можно. Только вот полцарства жалко…
ПОЛИИД. Государь проживёт ещё долго, да и потом Крит будет не в чужих руках. Правда, меня тревожит, что после смерти Миноса – да хранит его Громовержец! – неизбежно объявятся всякие самозванцы, Лжеандрогеи, Лжеминотавры… Ну да разберёмся. А кроме того, в Азии можно захватить хороший кусок земли для нового города, назовёте его в честь кого-нибудь из вас…
АРИАДНА. С одним-то кораблём?
САРПЕДОН. Когда вы обживётесь, я пришлю вам войска. А может, и сам приеду, помогу… хотя не знаю, пожалуй, не стоит.
АРИАДНА. Стоит, стоит! Дядя, милый, спасибо тебе! Я побегу предупрежу Милета!
ПОЛИИД. Нет, царевна, Милета предупрежу я сам. А ты пока лучше ступай к этому афинянину, договорись. (Выходит)
АРИАДНА. Ну ладно. До свиданья, дядя! (Уходит следом)
САРПЕДОН. Прощай, Ариадна! Боги вам в помощь! Не забудь помолиться этому новому, которого у нас на Крите недавно признали, – Дионису, он сильный бог! Ушли. Надеюсь, что Милет не явится прощаться со мной, – долгие проводы, лишние слёзы, да к тому же он может и опоздать. Держись, Сарпедон, защищай честь Крита и Закон Отца, и задержи немного Миноса – больше ты ничего не в состоянии сделать. Я создан для этого, я, Сарпедон, сын Зевса, страж справедливости на земле и будущий судья в Аиде. Нет, правда, потом ещё нужно будет послать Милету в Азию воинов – я обещал. Но самому лучше не ездить. Нет, ни в коем случае. Пусть они будут счастливы, а я – спокоен.

(Поспешно входят МИНОС и РАДАМАНФ)

РАДАМАНФ. Сарпедон, тревога!
МИНОС. Созывай свою дружину, брат, – вышла скверная вещь!
САРПЕДОН. Какая же?
РАДАМАНФ. Убит Минотавр!
САРПЕДОН. Ну что ж, я не вижу, что тут скверного. По-моему, это счастье для всего Крита. Минотавр компрометировал нашу страну.
МИНОС. Хватит! Так это ты, братец, вбил в голову Ариадне все эти бредни про позор Крита? Я не думал, что ты так бестолков, Сарпедон.
САРПЕДОН (переглянувшись с Радаманфом). В чём же я неправ, Минос?
МИНОС. Пойми, Минотавр был символом нашего государства – раз! Нашим оружием – два! Нашим…
САРПЕДОН (с облегчением). Постой. Символом – ладно, хотя я всё равно считаю, что от такого символа нужно было избавиться. Клеймо на рабе – тоже символ… Но оружием? Неужели ты всерьёз думал, мудрый Минос, что в случае войны Минотавр сможет и захочет защищать Крит? Его бычья голова не различала своих и чужих. Для просидевшего столько лет в Лабиринте все – чужие. Да и долго ли ьы он сражался – раз его так просто оказалось убить?
МИНОС. Ты глуп, Сарпедон! Он был залогом мира! Это мы с тобою знаем, что в бою он бесполезен, что с ним легко могут справиться три крепких солдата, но даже крестьяне в трёх стадиях от Кносса уже думают, что Минотавр едва умещается в Лабиринте, а за морем он вырастает до масштабов Тифона! Пока афиняне, аргивяне, троянцы не знали, каков он, они не посмели бы воевать с Критом. Теперь один афинянин убил его, и нам предстоит война. Разумеется, мы победим, но у нас уже одним оружием меньше – потому что у врагов одним страхом меньше.
САРПЕДОН. Справимся.
МИНОС. Конечно; но умнее будет догнать афинян, перебить их, а потом сообщить, что слух о гибели Минотавра сильно преувеличен и что, напротив, это он растерзал афинян, как всегда. Он бы одолел их и теперь, но эта проклятая девчонка дала им меч – это полбеды, один меч бессилен, как одна ненависть; но она дала им и клубок ниток, чтобы выйти из Лабиринта, – и ненависть вместе с надеждой помогла им погубить, наконец, Минотавра. Мой бык! Моя дочь!
САРПЕДОН. Где же царевна?
МИНОС. Кажется, сбежала с афинянином. Ничего, далеко они не уйдут. Собирай дружину, Сарпедон, только быстро. И снаряжай корабли.
САРПЕДОН. У меня только один корабль, царь.
МИНОС. Как? А где же второй?
САРПЕДОН. Он… у него сломан руль, царь. И борта рассохлись.
МИНОС. Сарпедон, что произошло? Ты мне лжёшь? У тебя это всё равно не получится, ты не умеешь, но в чём всё-таки дело?
РАДАМАНФ. Сарпедон, забудь о ваших счётах, теперь не до Милета! Гибнет слава Крита! Хуже – гибнет дело Крита!
МИНОС. При чём тут Милет?
САРПЕДОН. Минотавр был не славою, а…
МИНОС. При чём здесь Милет?! Отвечай, тебе говорят!

(Входит ПОЛИИД)

ПОЛИИД. О великий государь, Собеседник Громовержца, повелитель…
МИНОС. Короче! У меня нет времени!
ПОЛИИД. Случилось несчастье! Афиняне одолели Минотавра и бежали с острова!
МИНОС. Без тебя знаю, что ещё?
ПОЛИИД. Они… они увезли с собой царевну Ариадну!
МИНОС. А кто выпустил её одну? Кто позволил захватить царевну? Ты?
ПОЛИИД. Меня там не было, я находился у наследника, на уроке астрологии. Она уехала по доброй воле, устрашившись гнева Собеседника Громовержца.
МИНОС. Так. Это не пройдёт ей даром. Она втрескалась в этого новоявленного героя. Как же, победитель чудовищ! Бедный Милет, бедный мальчик, ожидал ли ты этого?
ПОЛИИД. Государь, Милет тоже покинул остров. Мы не можем гнаться за ними, так как у всех наших кораблей повреждены днища и оснастка.
МИНОС. Кем?
ПОЛИИД. Понятия не имею. А один из кораблей высокородного Сарпедона вообще исчез.
МИНОС. Исчез? Понятно. Исчез Милет. Исчез корабль высокородного Сарпедона. Догнать ни того, ни другого мы не можем, а заодно и афиняне от нас уйдут.
РАДАМАНФ. Надо срочно ремонтировать суда! Их не могли сильно вывести из строя, ещё вчера они были целы и невредимы.
ПОЛИИД. Да, ущерб невелик, вероятно, афиняне торопились.
МИНОС. Афиняне? Как бы не так. Афиняне убили моего быка, украли мою дочь – ладно, не впервые мне мстить за моих детей. Я сравняю их город с землёй, с их мерзкой красной глиной. Они – наши враги. Но есть другой враг, другой вор, другой предатель, и полагаю, что корабли продырявлены именно этим поборником закона и справедливости.
САРПЕДОН. Клянусь нашим с тобой Отцом, Минос, я не прикасался к кораблям и не приказывал их портить.
МИНОС. Да, конечно, ты бережлив, знаю. А я – не уберёг, не уберёг мальчика, и дочь не уберёг, пусть греки, но ты! Ты, мой бывший брат, ты украл у меня мою любовь – мою единственную любовь. Ты думаешь, Милет достанется тебе? Да он ненавидит тебя, Сарпедон. Он боится тебя, твоей железной души и твоей твердокаменной законности! Он знает, что ты никогда не пойдёшь ради него ни против какого параграфа, он презирает тебя. Он не твой!
САРПЕДОН. Пусть. Пусть будет так, Минос. Я не нужен ему, но и ты, видно, страшен, раз он бежал от твоего полцарства. А может быть, он прочто честен, не хочет навлекать на себя такого позора, а на тебя – гнева богов, не хочет сделать Крит посмешищем всего мира и оправданием фиванским распутникам вроде Лаия, беотийской свиньи.
МИНОС. Гнев богов, позор, насмешки – что в них сильному? Я любил его! Я люблю его!
САРПЕДОН. Раз любишь, уступи. Как я уступил.
МИНОС. Ты – ты!
САРПЕДОН. Ты принёс нам Закон, ты вводил его – выполняй же, чтоб Отец не отрёкся от тебя.
МИНОС (сдерживая себя). Отец? Ты ошибаешься, братец. Ты осудил меня по справедливости, а Отец – простил бы по милосердию. Не знакомо ли тебе такое имя – Ганимед, а? Но я – я не Отец, я всего лишь Минос, сын Зевса, Повелитель Крита, и я тебе этого не прощу никогда – Ни Милета, ни того, что ты посмел судить меня.

(Заносит над братом посох, РАДАМАНФ останавливает его)

РАДАМАНФ. Минос, на надо! Сарпедон, уходи, не дразни его! Минос, как же мы будем судить там, за гробом, убийц, если сами окажемся братоубийцами?
МИНОС. Ты прав. Но вот что, Сарпедон: если нет кораблей, бери любую шлюпку и убирайся с Крита к чёртовой матери, или я запру тебя в Лабиринте – чтоб не пустовал. Беги! На этот раз я отпущу тебя, и ты можешь считать себя правым, но всё, что произошло, дойдёт до сведения Отца, и дойдёт в таких словах, в каких я пожелаю. И ты умрёшь, как все, и нахлебаешься из Леты, а третьим судьёй пусть будет мирмидонский Эак. Радаманф, отправляйся к нему и передай, что мы предлагаем разделить с нами престол у врат Аида.
РАДАМАНФ. Я готов; но прошу тебя, не выходи из себя, не трогай брата.
МИНОС. Он мне не брат!
РАДАМАНФ (показывает глазами на Полиида). Но как объяснить подданным всё, что случилось?
МИНОС. Им ничего не нужно объяснять. Обойдутся. А если нет…
ПОЛИИД. Нет, о Собеседник Громовержца, могут поплзти слухи и дойти до наших врагов, да и до друзей Крита, что не лучше. Но, пожалуй, завтра же стоит объявить, что Сарпедон со своим мальчишкой задумали свершить переворот и отдать остров в руки Афин, а самим сесть наместниками.
МИНОС. Дельно!
САРПЕДОН. Ну, Полиид, ну, умница!
ПОЛИИД. Я стараюсь на благо Крита, Сарпедон, и за то, чтобы не было подозрений, будто с законом не всё обстоит чисто – твоим Законом!
МИНОС. Верно. Итак, вас разоблачили – ну, хотя бы тот же Полиид и разоблачил, – но вы бежали за море, страшась суда, царя и божьей кары. И если кто-нибудь из критян увидит Сарпедона, ему не возбраняется поразить бунтовщика на месте.
РАДАМАНФ. К счастью, это не так-то просто.
МИНОС. Ты ещё здесь, брат? Ты должен уже плыть к Эаку.
РАДАМАНФ. Не на чем. Сейчас пойду к Дедалу насчёт судоремонта.
САРПЕДОН. Минос, а что делать критянину, который увидит Милета?
МИНОС. Что захочет. Я отрекаюсь от него. Из сердца вон.
САРПЕДОН. Ах, брат, брат, ведь ты больше никого в жизни не сможешь полюбить, и это большое счастье для них. Но знаешь, я скажу тебе на прощанье одну вещь: ты – Собеседник Громовержца, повелитель Крита и величайший царь нашего времени, а я бедный изгнанник, которого любой может пронзить копьём и получить за это награду от Собеседника Громовержца. Но я переживу тебя, Минос, и буду убит великим богатырём на величайшей войне, а ты – ты задолго до этого погибнешь от девичьей руки. И если ты мне не веришь, спроси Полиида – он немного пророк и должен знать об этом.
МИНОС. Что он говорит, Полиид? Это правда?
ПОЛИИД. О великий царь, мне трудно ответить на этот вопрос так прямо…
МИНОС. Тогда не отвечай! Я не нуждаюсь в оракулах. Поживём – увидим. А теперь, Сарпедон, убирайся, если хочешь пережить хотя бы не меня, а сегодняшний день. Прочь!
САРПЕДОН. Поживём – увидим, и я увижу больше. Прощай, Радаманф! Я ухожу. Я буду вводить и хранить наши Законы, братья, но не здесь. Здесь слишком много Полиидов и ещё один Минос – для Законов это чересчур. Прощайте все!

(Сарпедон уходит)


Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас